Аннотация: 2 место на литературном конкурсе XII Международного фестиваля театрального искусства "Боспорские агоны"
Немногочисленные прохожие бросали в воду с набережной куски хлеба и белых булок, а наглые чайки расталкивали друг друга крыльями в борьбе за халявное лакомство. Крики чаек далеко разносились над тихой водой залива, отражались в подбрюшьи бетонного пирса и бились о ржавчину свай.
Прямо как на ангольском базаре, даже чернотой на африканок похожи - улыбнулся про себя Василич, поддергивая намотанную на палец леску удочки-закидушки, которая уходила струной в зеленую глубину, туда, где между бетонных плит, поросших водорослями, метались черными торпедами бычки. Клев почти прекратился, потому как солнце уже полностью выползло из-за горизонта, резко, как искупавшийся пес, отряхнуло капли морской воды и рассыпалось бликами по поверхности бухты, ударило в окна домов, сгрудившихся на склоне горы.
Василич снял с себя болоньевую куртку-аляску, аккуратно сложил рядом на парапете. Тепло, вот и весна уже...Потрогал зачем-то куртку, коснулся сбитым много лет назад ногтем полустертого золота этикетки. Это ж когда я ее из Сингапура привез? В семьдесят третьем? Это ей тридцать пять?! А ведь моднячая была вещь, все девчонки ко мне на танцах липли...Моряк, понимаешь, загранщик... Любовно провел по блестящей молнии, почти как новая, только вот уже не синяя, цвета океана на экваторе, а выгоревшая - до серого, земного, так что почти сливается с бетоном набережной.
Были времена, подумал Василич, были и мы рысаками... Проводил глазами сейнер, который пыхтя черным дымом, выползал из-за мола. Вот ребятки снова в моря пошли, семь футов вам, братва... Впрочем, зачем малышу-СЧСу столько, ему и лужи достаточно. Чапает вон себе по мелководью, мимо канала, буями обозначенного и нипочем ему мелкота залива. Это я на танкере работал, вот этой громадине простор требуется, что вглыбь, что вширь! Первый супертанкер наш. "Крым". Аж сто пятьдесят тысяч тонн...
Только когда это было... Давно уже списан подчистую на берег, вздохнул про себя Василич и поскреб с досадою небритый подбородок. Еще и один остался, умерла в прошлом году Валька, верная моряцкая жена, бросила его одного. Да еще, зараза, котов да кошек с десяток ему оставила, весь двор загадили, стервецы...
Заглянул в детское ведерко, забытое кем-то из редко наезжавших к нему, да и то - только летом, внуков. С полсотни снулых бычков лениво переваливались в мутной воде. Вот и хватит всей ораве кошачьей, заждались небось. Да и клева при солнышке таком уже не будет, попрячется бычок в тень, под камни. Осторожно оглянулся вокруг. Только соседи- рыбачки, да редкие утренние прохожие. И подтянул к себе брошенную кем-то в щель парапета сигаретную синюю пачку, в которой он давно приметил пару торчащих сигарет. "Кэмэл"...Теперь каждый может прикупить какие угодно сигареты, а вот в мои времена... Это же верх шика был, в ресторане распечатать пачку с горбатым верблюдом и небрежно прикурить от плоской зажигалки с таким же рисунком...А сейчас, вздохнул, пенсии только на "Приму" хватает, да и то, не каждый день. Первые затяжки нырнули в жадно хватившие их легкие, заклубились приятным туманом в голове. Подставил морщинистое лицо теплому весеннему солнышку. Хорошо-то как!
Нехотя повернулся на звон бьющегося стекла и хохот. В его сторону по широкому парапету набережной шагала, слегка покачиваясь, девица. Она одновременно курила, материлась в голос, хохотала и сбивала тонкой ногой пивные бутылки, которые услужливо ставила перед ней троица парней. Прямо как в "Гусарской балладе", подумал Василич, только вот шлендра эта никак на девицу-гусара не похожа. Да и гогочущие пэтэушники никак не похожи на благородных гусар...Это с утра они так надрались или с ночи продолжают гулять?
Внезапно в одном из "гусар" Василич узнал внука своего, Вовку. Окликать не стал, решил, подойдет мол, узнает деда, хоть и не виделись почти год. И живут в одном городе, а не балуют внуки с дочкой вниманием, своих забот хватает.
Компания приблизилась к нему, Василич уже собрался окликнуть внучка, да пожурить за развеселое поведение, когда девица оказалась возле деда и, взметнув подол короткой юбчонки, ударила острым носком туфли по ведерку с рыбой. Будто в замедленной съемке, ведро падало в воду с высоты парапета. Если бы Василич был знатоком мирового кинематографа, то сказал бы, что это похоже на кадры из "Блоу-ап" незабвенного Микеланджело Антониони, но его самым любимым фильмом была "Кавказская пленница", поэтому Василич только успел прохрипеть, кашляя дымом - "...твою мать!", когда ведерко погрузилось в воду. Через утреннюю прозрачность было хорошо видно, как бычки медленно погружались на дно и только один, самый маленький, наверное пойманный последним, вильнул хвостом и рванул подальше от каменной стены набережной.
Василич растерянно оглянулся к парням, пытаясь найти защиту у внука, но увидел только спины удаляющейся от него компании. То ли Вовка не узнал деда, то ли не хотел узнавать. Или это не Вовка? Да нет же...вот их семейная отметина - "фирменные" уши-локаторы, горят жаром или просто солнце насквозь просвечивает?
Повернулся к соседям - рыбакам, но те старательно вглядывались в поплавки своих удочек. К прохожим, фланирующим по утренней набережной, но те отводили глаза в сторону, любуясь, как утреннее солнце играет зайчиками на глади залива.
Василич собрал оставшиеся снасти, завернул их в куртку и побрел с набережной в горку, к своему дому. Перейдя проспект, остановился возле продуктового магазина. Пересчитал оставшуюся в кармане на три дня до пенсии мелочь: аккурат - три буханки белого и литр молока, вздохнул и отправился к торговке рыбой, расплывшейся задом по табурету рядом с магазинным крыльцом. Не торгуясь купил кулек соленой тюльки и двинулся дальше, в гору, по узкой улочке.
-Что-то "штормит" меня сегодня, - подумал Василич, прислушиваясь к неровно стучащему сердцу - гремит вразнос, как дизель на какой-нибудь разваливающейся посудине...-
Последние метры до своего домка он преодолел, держась за беленые камни соседского забора. Распахнул со скрипом калитку и шагнул в маленький дворик, со всех сторон: из сада с едва зацветшими вишнями, от угольного сарайчика, даже с крыши покосившегося дома, к нему рванула стая разномастных кошек. Василич развернул и положил прямо посреди двора газетный кулек с рыбой и потихоньку, пытаясь унять сердце, открыл рассохшуюся дверь в летнюю кухню. Хоть и год как нет рядом жены Валентины, но по старой привычке, он прятал свое "лекарство" здесь, в маленькой кухоньке, пропахшей зимней сыростью и мышами.
Вышел из кухни и присел на скамейку, вкопанную под старым абрикосом, почти посредине двора. Водка привычно обожгла горло, покатилась вниз и Василич замер в ожидании, когда тепло растечется внутри и даст успокоение стучащему в ребра сердцу. Он прилег на скамейку, подсунув под голову старую куртку, и прикрыл глаза. И уже не услышал, как выскользнула из рук пустая бутылка и покатилась по камням двора.
Василич падал в какую-то огромную темную воронку с медленно вращающимися стенами, в далекое пятнышко света на дне. По стенам воронки в хаотическом беспорядке были разбросаны какие-то картинки, похожие на экран телевизора и, проплывая возле них, Василич узнавал, то себя, молодого в белой нейлоновой рубахе и черных выглаженных брюках на фоне какой- то африканской экзотики, то танкер "Крым", рассекающий волны мощной "бульбой", то смеющуюся своими сумасшедшими серыми глазами, с коротким черным "ежиком" Валентину.... Покойного друга Петровича, соседа по дому, да и по каюте ...горящие рубином уши внука Вовки... белые и розовые по весне деревья в старом саду...
Серый, с черными подпалинами, котенок подошел и ткнулся носом в свесившуюся до земли, пахнущую бычками холодную руку.