|
Грубые резкие штрихи грифелем всё чётче выделяли нежные черты лица придворной дамы в вечернем бархатном платье с умеренно глубоким декольте, откидными рукавами и широкой, расшитой витиеватыми узорами вставкой на корсете.
Женщина, глубоко склонившись над холстом и практически кончиком носа касаясь шершавой бумаги, старательно выводила контрастные линии на блеклом рисунке в светло-серых тонах. Она была так увлечена своим занятием, что вовсе не заметила, как к ней подошёл один из учеников: низкорослый, немного пухлый мальчик, на лице которого развернулась целая поляна веснушек. Он досадливо шмыгнул носом и попытался в который раз привлечь внимание преподавателя:
- Учитель! Извините, но я уже давно закончил.
Наконец, преподавательница заметила потуги мальчишки и несколько удивлённо посмотрела на него, словно не понимая, что здесь делает ребёнок. На мгновение она забылась, ошибочно приняв кабинет изобразительного искусства за свою мастерскую, но уже через минуту её глаза наполнились осмысленным спокойствием, и она с доброй улыбкой кивнула мальцу.
Ребёнок тут же побежал обратно к своему мольберту и, выглядывая из-за разукрашенного полотна, смотрел искрящимися от нетерпения глазами на приближающуюся фигуру искусствоведа. Как любому ученику этой школы, мальчику хотелось, чтобы в его рисунке преподаватель увидел явный потенциал. Ведь данное учебное заведение ориентировано в первую очередь на искусство. У любого класса, будь то первый или десятый, минимальное количество часов, отведённое под творческое развитие, варьируется в районе семи-восьми, и это без учёта дополнительных занятий, посещать которые необходимо также в обязательном порядке. Тут каждый поголовно посещает кружки: хора, игры на музыкальных инструментах, скульптуры, живописи или рисунка. Естественно, не у всех есть видимые результаты, и некоторые начинают метаться от одного занятия к другому, тем самым пытаясь найти свою нишу. Вот и этот полный энтузиазма ребёнок недоволен своей игрой на скрипке, ведь она ничем непримечательна. Хвалят всех, кроме него, а он тоже жаждет поощрительного слова, стараясь из-за всех сил.
Женщина встала позади мальчика. Сложив руки на груди и чуть склонив голову на бок, она внимательно посмотрела на картину. На холсте оказался изображён морской пейзаж: в центре необъятного моря, синева которого плавно переходит в чёрную пучину, стоит одинокий однопарусный кораблик. Искать глубокий подтекст в работе одиннадцатилетнего ребёнка - смысла мало, но рисунок с технической точки зрения выполнен вполне неплохо. Мазки, правда, робкие, словно он боялся рисовать, поэтому ближе к краям и вокруг корабля краски недостаточно насыщенные.
- Весьма неплохо, Анель. Но видишь, какой у тебя горизонт? Разве он бывает таким волнистым даже на море? Доработай, и я поставлю тебе хорошую оценку за сегодняшнее занятие.
Учительница мягко коснулась плеча мальчика, лишь на мгновение, после чего окинула взором остальных учеников, как это делает изо дня в день, на каждом уроке. Сегодня она позволила рисовать детям то, что они сами захотят, таким образом давая глотнуть мнимой свободы. Обычно такие занятия проходят куда продуктивнее, чем когда ученики рисуют портреты или натюрморты. Сейчас царит прямо-таки идеальная тишина, разбавляемая лишь тихим скрежетом карандашей и приглушённым постукиваниям кисточек о стенки пластмассовых стаканчиков, наполненных мутной серой водой от красок.
Взгляд искусствоведа остановился на новеньком ученике, который разместился в самом конце кабинета, около витражного окна. Прислонившись плечом к пахнущей елью деревянной раме, темноволосый мальчик одиноко смотрел на улицу через тонкую полоску стекла. Большая часть окна украшена матовыми цветками и раскинувшимися в разные стороны листьями на тонких стеблях, сквозь которые можно увидеть разве лишь силуэты проходящих людей, непринуждённо гуляющих по ухоженной аллее, что простирается на сотни метров на противоположной школе улицы.
- Михаэль, у тебя возникли трудности с выполнением задания? - осторожно спросила женщина, сровнявшись с мольбертом ученика.
Новенький перевёлся в их школу всего неделю назад. Он не успел ещё толком показать своих способностей, большую часть времени находясь в собственных мыслях. Смотрел в основном в окно или на активно выполняющих задание одноклассников, но никак не брался сам за кисть или карандаш. Словно его это не касалось. Будто он не является членом этого коллектива, а просто мимо проходящим зрителем, непредвзято, с одинаковым безразличием осматривающим каждого, кто попадал в его поле зрения. И он вовсе не стремился обзавестись на новом месте друзьями, как это обычно делает большинство детей его возраста. На первый взгляд могло бы показаться, что он просто скромный ребёнок, что смущается заговорить с малознакомым человеком, но нет. Он сознательно отгораживается. Ведёт себя не по возрасту холодно и важно. Намеренно игнорируя свободные на первых, занимает места всегда лишь на последних партах, тем самым ломая привычные стереотипы о двоечниках, ведь сам таковым далеко не является; скорее, наоборот: у него уйма медалей и грамот с различных интеллектуальных конкурсов и школьных олимпиад.
Естественно, такого ученика, потенциальную "жемчужину", школьная администрация приняла в мгновения ока, не углубляясь в детали перевода. Да, им, конечно, было сообщено о причине: смена места работы родителей, а точнее, перевод в один из новых филиалов крупной компании на руководящие должности, единственным нюансом которого оказался переезд в другой город. Но кого это волновало в подобной ситуации? И ничего удивительного, что информацию воспринимали сквозь пальцы, единственно важным фактором являлись лишь цифры в табеле успеваемости по стобалльной системе.
- Нет, учитель София.
Михаэль медленно повернул голову, переведя безразличный взор с улицы на искусствоведа. Взгляд его чёрных глаз заставил женщину непроизвольно вздрогнуть, рефлекторно прижав руки к груди. Не то чтобы она испугалась, но внутри что-то неприятно всколыхнуло, постепенно исчезая, оставляя за собой лишь туманный осадок былого чувства. В глазах мальчика невозможно было разглядеть перехода от зрачка к радужке, но это воспринималось как самое незначительное; поистине странное, что внушало даже лёгкий страх, заключалось в отсутствии бликов. Тьма. Глубокая, беспросветная, затягивающая в свою нескончаемую бездну, в которой можно запросто утонуть. Вот, что буквально вышибало все мысли из головы, стоит лишь встретиться взглядом с этим ребёнком. А потом внутри остаётся лишь звенящая пустота от следа, выжженного чёрными глазами.
Пытаясь вырваться из плена оцепенения, учительница, заметно нервничая, робко взглянула на холст мальчика. Она ожидала увидеть идеально чистое полотно и без намёка на попытки рисования, но её ожидало приятное разочарование. Рисунок, набросанный лишь простым карандашам, оказался законченным.
Женщина изумлённо принялась рассматривать портрет мужчины в старинном камзоле. Она никак не ожидала увидеть на холсте одиннадцатилетнего ребёнка работу такого уровня. Штрихи немного грубоватые, но уверенные, словно рисовал человек с закалкой. Тени, симметрия, и даже штриховка - всё было органично и технически правильно. Быть может, перед её глазами стоит маленький гений, в котором заточён огромный потенциал к изобразительному искусству, о котором она сама и мечтать не смела в его возрасте? Но внимательно приглядевшись, София почувствовала, как по хребту пробежала дрожь. Портрет был нарисован словно её рукой. Отчётливо виден именно её стиль, её тяга к зауженным коротким подбородкам и неровным проборам волос. Слишком много точных мелких деталей, что замечает в своих работах лишь она. Вряд ли это может быть не более чем одно большое совпадение.
Прозвенел спасительный звонок, освобождающий учительницу от обязательного комментирования портрета, нарисованного Михаэлем. Однако прежде чем он принялся неторопливо собирать свои вещи, она успела ещё раз ощутить на себе его пронзительный взгляд, который растревожил только зажившую ранку, заставив её снова кровоточить.
***
- Михаэль, у тебя нет второго ластика? - робко спросила девочка, чьи светлые волосы были заплетены в две аккуратные косички. Её щёки обдало лёгким румянцем, что в контрасте с молочной кожей выглядело скорее как украшение, нежели неприятность. Невинная и милая, словно ангелочек. Вот только новоиспечённому ученику она была совсем не интересна. Скорее наоборот - даже скучна. Он явно не разделял мнения остальных мальчишек из класса, которые сейчас с неподдельной завистью смотрели в их сторону. Да, она симпатичная и обещает вырасти в настоящую красавицу. Но что с того? Не каждому важна обёртка у конфетки.
Михаэль перевёл взгляд своих пронзительных агатовых глаз на искусствоведа, проигнорировав вопрос популярной одноклассницы. Вот она - Интевас София, куда интересней. С первого взгляда серая, скучная, ничем непримечательная женщина средних лет: длинные русые волосы собраны в аккуратный пучок чуть выше затылка без выбивающихся на макушке прядок; подкрашена совсем немного, порой, кажется, что косметика на её лице и вовсе нет. Она консервативных взглядов - отсюда и такой скромный внешний вид. Особенно мальчику нравится её худоба - узкие тонкие запястья с ярко торчащей косточкой у кисти. Скинь она ещё парочку килограмм, и худые щёки превратились бы во впалые. Бледная тонкая кожа просвечивает каждую голубую венку: на руках, ногах, ключице. В глазах большинства она выглядит жалкой, вот только для кого-то это критерий отбора. Ему хотелось именно её, чтобы любить своей извращённой и жестокой любовью.
Парнишка с соседней парты сморщил нос, с явным презрением посмотрев на своего одноклассника. Его жутко раздражало, и он отказывался понимать, почему Мирелла подошла именно к этому высокомерному типу. Отчего все девчонки в классе на него слюни пускают? Что в нём такого особенного, чего нет в нём? Мальчишка досадливо пнул впереди стоящий стул. Он был слишком зол, а в какой-то степени и обижен. Отворачиваясь к окну, он тихо проворчал:
- Индюк надутый.
София, всё это время занятая подготовкой практического задания для сегодняшнего урока, а именно расставлением предметов для нескольких натюрмортов в зависимости от их сложности, внезапно почувствовала, что её спину буквально прожигает тоненький лучик солнца, направленный через лупу. Она немедленно развернулась и столкнулась взглядом с новеньким учеником. Его чёрные - словно маленькие угольки из самой преисподней - глаза в одночасье выбили все думы из её головы. Она попросту замерла. А сердцебиение в груди то замедлялось, то ускорялось, стуча как сумасшедшее об рёбра. Мысли путались, заматываясь в один большой тугой клубок. Лишь тоненькая маленькая иголочка рассудка всё ещё колола в висках, не позволяя женщине окончательно растеряться. Хотя о нормальном состоянии, конечно, и речи идти не может. Она не просто сбита с толку, а вдохнуть полной грудью не может, чувствуя массивную ладонь, которая вдавливает ей грудную клетку в позвоночник.
Интевас пришлось сделать над собой значительное усилие, чтобы выйти из этого коматозного состояния и заговорить:
- Итак, - хрипло произнесла преподаватель, после чего поспешила коротко откашляться и снова продолжить говорить: - сегодняшняя тема урока: "большой обед".
София прошла вдоль доски и остановилась напротив входной двери. Она усердно старалась не обращать внимания на взгляд Михаэля, и со временем ей начало казаться, что замечает она лишь его. А точнее, чувствует на своей коже. Будто его взор обладает какой-то мистической силой - трогать на расстоянии.
- Я вам подготовила три варианта. - Женщина довольно резко дёрнула в сторону рукой, указывая кистью на близстоящую композицию. Хоть лицо было непроницаемым, а голос спокойным, подрагивающие пальцы всё же выдавали её истинное состояние. - В порядке убывания: с "отлично" до "удовлетворительно", можете выбрать наиболее подходящий для себя вариант.
***
Минуты урока тянулись точно часы. Каждое мгновение ожидания было невыносимо для Софии. Она старалась отвлечься рисованием или чтением, но всё равно все мысли крутились вокруг одного единственного ученика. Стоило ей поднять взгляд и посмотреть в его сторону, как она непременно натыкалась на его заинтересованные чёрные очи. Казалось, Михаэль ни на секунду не выпускает её из своего поля зрения. Смотрит безотрывно, даже не моргая.
Время от времени учительница подходила к детям, что просили её помощи или прокомментировать законченную работу, и даже тогда, стоя спиной к новенькому ученику, она знала - он внимательно смотрит. Буравит острым взглядом её спину и затылок.
Наконец занятие окончилось. Ребята тут же повскакивали со своих мест, начав шустро собирать вещи, попутно переговариваясь друг с другом, делясь и сверяя планы на большую перемену. Шум заполнил аудиторию. Утопил вместе с тем тревожные мысли.
С общим потоком учеников покинул кабинет и он. Женщина внимательно проследила взглядом за плавно передвигающейся фигурой ребёнка, направляющегося к выходу. Грациозность его движений сопоставима разве с маленьким принцем: идеально ровный стан, приподнятый подбородок, при ходьбе он чуть тянет носок, когда выставляет ногу вперёд, а главное - безэмоциональное выражение лица, точно высеченное из камня, ни один мускул не дёрнется на этом совершенном лике. Маленький аристократ, словно выпал из восемнадцатого века, всё больше околдовывая несчастную женщину. Всё глубже забираясь в её сознание.
Оставшись одна, искусствовед получила долгожданное спокойствие. В конце концов, и на неё снизошло умиротворение. Следующий урок ей предстояло провести в обществе старшеклассников. А с ними всегда полегче. И поговорить можно, и гонять по пустякам не будут, скорее сами подойдут. Те, кому не интересно изобразительное искусство, в таком возрасте уже прогуливают, тем самым облегчая в какой-то степени работу и преподавателям. Ведь явившись на занятие, они могут только лишь отвлекаться, заодно мешая другим трудиться.
- Но почему он не общается со своими ровесниками? - тихо произнесла женщина, в следующую секунду удивлённо вскинув брови от осознания, что продолжает думать о нём. И в то же мгновение она снова ощутила его взгляд, словно он стоит сзади в дверном проёме и смотрит. Нет. Он не собирается заговорить или что-нибудь сделать... Он просто смотрит.
Даже когда пришли старшеклассники, наполнив кабинет звуками; кто-то даже обращался к Софии с вопросами - она не уделила толком никакого внимания личности, что спрашивала у неё план сегодняшнего занятия - всё равно, ощущение от присутствия Михаэля не хотело исчезать. Учительница всё ещё отчётливо чувствовала его взгляд. Хоть и не от двери, которая сейчас была плотно закрыта, а уже от окна. Сколько она не косилась на цветастые витражи, никак не могла поймать взглядом очертаний движущейся фигуры, прячущейся за поворотом, либо быстро ныряющей вниз. Однако она была уверена - он там.
***
Смеркается. Лёгкие потёмки постепенно опускаются на слабоосвещённые улочки, съедая и без того незначительный оранжевый свет заката. Высокие придорожные фонари зажигаются лишь в восемь вечера, поэтому ничего не остаётся, как медленно брести по утонувшей во мраке дороге.
София практически всегда ходит именно этой мостовой дорогой. Через скромные, маленькие переулочки между массивными трёхэтажными домами. И не только потому, что это самый короткий путь от школы до её дома. Что-то в этих старых, вековых домах, было завораживающим. Ей нравилась и красная кирпичная кладка, и необычно вытянутые арочные окна, и парапеты, украшенные витиеватыми высеченными в камне узорами. Оказавшись именно здесь, теряешься во времени, словно попал на пару столетий назад. Чудится, что вот-вот из-за угла покажется запряжённая лошадиная морда и послышится звонкое цоканье копыт, да глухой скрип колёс повозки. Но это всего лишь фантазии, на деле же время от времени мимо проходили люди: хорошо принаряжённые счастливые пары, которые держат путь в кинотеатр или уютный ресторанчик; разношёрстная молодёжь - одни устало плетутся домой после нудных факультативов, либо изматывающих спортивный секций, другие, что постарше, спешат на встречу с друзьями. Для клерков возвращаться домой в семь вечера - редкость. Ими обычно усыпаны улицы после девяти, так как большинство всё равно задерживается на работе на час-другой. Ведь уходить вовремя - дурной тон. Учителям в этом плане попроще. Конечно, они тоже иногда задерживаются, особенно в периоды подготовки к экзаменационной сессии и непосредственно после неё, ибо приходится проверять большое количество работ. Но Интевас это не особо касается. Изобразительное искусство значительно отличается от других дисциплин, по понятным причинам.
Медленно поведя плечом, София прислушалась к своим ощущениям. Она всё ещё чувствовала горячий взгляд на своей спине. Его нетерпение и желание что-то предпринять. От мыслей, что мальчик всё ещё может преследовать её, становилось жутко. В голове тут же рождались сверхъестественные образы. Представлялось, что ребёнок и не человек вовсе, лишь прикидывается, натянув на себя чужое тельце, как маскарадный костюм.
Резко обернувшись, женщина с маниакальным блеском в глазах пробежалась взглядом по улице, ища торчащий край школьной формы из-за угла, или маячащую чёрную макушку над капотом машины. Однако всё было тщетно. Сколько бы она ни старалась - не могла поймать проворного мальчишку. А может, она просто сходит с ума? Постепенно, но точно превращается в шизофреничку с манией преследования? И Михаэль на самом деле уже давно дома, ему и дела нет до чокнувшейся училки.
- Господи всевышний, за что ты мне такие испытания посылаешь? - сбивчивым шёпотом прошелестела губами приверженка православной веры. Проходящие люди мимолётно оглядывали Софию, не понимая, с чего вдруг она остановилась и крутится на месте, что-то бубня себе под нос. Без сомнения некоторые приняли её за безумную, но большинству же было всё равно. Безразличие - новый тренд современного общества. Ни на кого не обращай внимания и будет тебе счастье в этом жестоком, прогнившем мире. Ведь ты же знаешь лучше, что валяющийся у обочины мужик, пусть даже и одет солидно, но он точно вдрызг пьяный. А может, сердце прихватило? Нет, такого быть не может. У него же есть дорогущий сенсорный телефон, которым он сразу же может воспользоваться, чтобы вызвать скорую помощь. Сам себе поможет в случае чего. А если этот несчастный свалился ночью, то, быть может, к нему ещё кто-то и подойдёт, но, правда, не движимый помыслом помочь, скорее наоборот - обчистить.
Не спеша женщина развернулась обратно и снова пошла вверх по улочке, из всех сил стараясь не обращать внимания на отдающие запахом сумасшествия ощущения.
Оказавшись дома, изнеможённая женщина почувствовала долгожданное спокойствие. Она в полной тишине сидела за кухонным столом, медленно потягивая тёплый зелёный чай с жасмином. Наконец-то пропало ощущение. Она больше не чувствовала на себе взгляд жгучих чёрных глаз, но теперь так ли всё хорошо? Нет. Внутри поселилась пустота, которая всегда там была, но сейчас ощущается особенно остро. Живя в полном одиночестве, время от времени сильно нуждаешься в чужой компании. Не важно в чьей. Даже не обязательно пытаться говорить, достаточно просто сидеть рядом и слышать дыхание. Ощущать рядом с собой такое же теплокровное существо.
- Какая же я жалкая, - тихо произнесла София, горько улыбнувшись в поднесённый ко рту бортик чашки.
В голове раздался оглушающий звонкий детский смех. Над ней смеялись. Злорадствовали её бедам. Ни у кого и мысли не проскользнуло, чтобы ей посочувствовать. А заслуживает ли она этого? И нужно ли ей вообще чужое сострадание? Быть может, она сама упивается своим горем, купается в душевных муках. Ведь на самом деле ей нравится эта роль. Роль жертвы. Именно поэтому она и не пытается ничего изменить в своей жизни. Существует изо дня в день, проживая свою жизнь точно по сценарию в амплуа статиста.
Дом - работа.
Всю свою боль искусствовед выплёскивает в экспрессии картин. Не талантливых картин - вполне посредственных, не способных никого удивить мастерством или оригинальностью мысли.
Так зачем она вообще живёт? А точнее - существует?
Женщина энергично замотала головой, отгоняя не пойми откуда взявшиеся мрачные мысли, которые сроду её голову не посещали. Что вообще за чертовщина с ней творится?
Глубоко склонив голову, София сплела пальцы на руках в замок и крепко зажмурила глаза, после чего начала быстро, но ясно выговаривая каждое слово, читать молитву по памяти:
- Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
Повторив её три раза подряд, Интевас осмелилась поднять голову и открыть глаза. В тот же миг она снова ощутила взгляд. Но теперь он отличался. Если раньше он был точечным, и она могла предположить, откуда мальчишка может на неё смотреть, то теперь казалось, что на неё смотрят отовсюду. Сотни маленьких невидимых глаз.
Хотелось, сорвавшись с места, открыть все шкафчики на кухне, отодвинуть, опрокинуть, сорвать всё то, за чем можно спрятаться, чтобы лишить выродков, играющих с ней, своих укрытий. Но это же всё не по-настоящему? Ей всего лишь чудится... так ведь? Грань между реальностью и фантазиями окончательно истёрлась, теперь не понятно: где правда, а где вымысел. Бредовые мысли виднелись в слишком реальном свете, словно это не проделки больного разума, а явь.
Соскользнув со стула, женщина легла на пол, поджав к груди колени. Из широко распахнутых покрасневших глаз потекли слёзы, но сама мученица не издавала и звука. Её рыдания были идеально беззвучными. Даже и носом не шмыгнет, позволяя одной жидкости смешиваться с другой и стекать по исхудавшей щеке к уху, скапливаясь у ушной раковины в крупные капли, которые, падая на ламинат, обречённо разбиваются с глухим звуком.
***
Мягкий лунный свет заливал небольшую комнатку более чем скромного убранства. Около широкого окна, занавешенного дешёвыми неброского синего цвета шторами, расположился подержанный угловой диван в обивке из бежевой ткани. У противоположной окну стены стоял одинокий двухстворчатый сосновый шкаф и рядом, чуть левее - комплектный комод, над которым расположилось овальное зеркало. Каждое утро и вечер София разочарованно рассматривала в нём своё отражение. Её не радовал осунувшийся вид лица, потускневшие ломкие и заметно поредевшие волосы - в целом свой вид приносил лишь горечь обречённости. Из дня в день она лишь уныло наблюдала за увядающей и покидающей её красотой. По поверхности столешницы были раскинуты разные побрякушки: недорогая косметика, сроки годности которой уже давно истекли; керамические и стеклянные фигурки, что дарили учителю дети, почему-то считая это лучшим подарком для практически сорокалетней женщины; бижутерия из грошовых металлов и пластмассы, самое ценное кольцо - серебряное, с маленьким лазуритом сомнительного качества, которое продала за бесценок гадалка, остро нуждающаяся в деньгах.
Сновидения снились обрывочные и страшные, от того и сон был неспокойным. Резко открыв глаза, женщина смахнула рукавом рубашки испарину, выступившую на лбу. Она тяжело и часто дышала. В голове то и дело сновали разные мысли, она даже начала всерьёз подумывать о помощи специалиста. Не то чтобы она была уверена в том, что у неё с головой в последнее время не всё в порядке, но и жить так становится невыносимо. Мания преследования, параноидальные мысли, кошмары по ночам - всё это, возможно, возникло на фоне какого-то стресса, поэтому и решение проблемы лежит в паре аккуратных идентичных таблеточек.
София перекатилась со спины на бок, и ей нестерпимо захотелось коснуться ладонью холодного пола. Ощутить прохладу старого потрепанного временем линолеума, поэтому, медленно опустив руку, учительница коснулась костяшками пальцев гладкой поверхности.
Внезапно её что-то схватило за запястье. Маленькое и холодное. Женщина тут же метнула взгляд вниз, к руке, и обомлела. Миниатюрная детская ручка с кожей сероватого оттенка сжимала её конечность. Под давно нестрижеными ногтями пролегали тёмно-коричневатого жирные полоски грязи цвета запёкшейся крови, и комнату медленно, но верно заполнил смрад гниющей плоти.
Судорожно, как астматик в приступе, глотая воздух, Интевас в панике смотрела на детский кулачок. Она хотела одёрнуть руку, закричать и убежать, но её словно парализовало. Она могла лишь захлёбываться ужасом в немой истерике; ощущать, как бешено стучит её сердце, грозясь вот-вот разорваться.
Маленький кулачок сильнее сжал её запястье, ногтями впиваясь в кожу до крови. Загоняя острые, совсем не мягкие коготки всё глубже, стремясь добраться скорее до кости. Наконец, это отрезвило жертву. Поморщившись от боли, женщина с усилием дёрнула руку на себя, и та на удивление легко поддалась, освобождаясь, казалось бы, из железной хватки.
Шустро приподнявшись, искусствовед отодвинулась максимально от края дивана, уперевшись острыми лопатками в мягкую спинку. Она лихорадочно бегала взглядом по границам дивана, стараясь уловить малейшее колебание воздуха. Ей было настолько страшно, что она даже не секунду боялась отвести взор, чтобы взглянуть на четыре аккуратных ранки, из которых бесконечно сочилась кровь. Ведь то, что под диваном, может вылезти в любую секунду. И мгновение, потерянное на рассмотрение своих незначительных повреждений, может стоить ей жизни.
Однако никто даже и не думал показываться. Лишь изредка глухо царапали пол острые ногти.
***
Электронный будильник надрывался от противного пронизывающего сознания пищания, которое словно остриё иголки поддевало ветхие волокна нервов. Нахмурившись, София приоткрыла глаза и лениво приподняла голову с колен, тут же скривившись от резко простелившей шею боли. Она уснула в сидячем положении, прижав колени к груди, из-за чего всё тело затекло он неудобной позы и теперь казалось налившимся свинцом.
Окинув взглядом комнату, утонувшую в лучах утреннего солнца, женщина опустила свой взор на пострадавшую руку, вот только та к её удивлению оказалась совершенно цела. И намёка не было на какие-либо повреждения. Будто всё то, что происходило в лунном свете, было лишь дурным сном.
Тогда что из того, что творилось ночью - реально? И где в таком случае начинается вымысел, порождённый воспалённым сознанием?
Слишком очевидно отдавало запахом безумия. Хотелось как можно быстрее мыслями отвлечься. Забыться. Уйти с головой в работу, отдавая себя на растерзания высокомерным детям заносчивых снобов. Просто погрязнуть в вязкой рутине ежедневной суеты, забыв о своей нежеланной особенности, которая так неожиданно нагрянула. Хотя для других она вовсе никакая не "особенная": серая, невзрачная, абсолютно ничем не примечательная. Оставить о себе след в памяти она может лишь одним способом - совершив что-то по-настоящему ужасное.
Не спеша собираясь на работу, учительница бегала по своей маленькой квартирке, снова и снова протаптывая дорожку в узком, изогнутом коридоре, что служил неким распутьем ведущем во все комнаты. Всегда, в последнюю очередь перед самым выходом, Интевас заправляла постель - это уже вошло в некую обязательную традицию, чётко отрепетированную изо дня в день. И сейчас, за пять минут до выхода на работу, она направлялась прямиком к дивану, собираясь выполнить обыденный ритуал. Однако скользнувший по полу взгляд заставил женщину постепенно остановиться на месте, прямо-таки в центре комнаты.
Замерев в нерешительности, София сделала пару робких шагов на встречу к неизвестному, после чего присела на корточки, внимательно разглядывая белое пятно на напольном покрытии возле дивана, частично уходившее под него. Словно не веря своим глазам, она провела подушечками пальцев по пострадавшему куску пола. Практически прямоугольник был выцарапан человеческими ногтями. Какие-то борозды были глубокие, какие-то более поверхностные, вот только сомнений не оставалось, что ногтями проводили множество раз, желая сдирать отнюдь не верхний слой линолеума, а скорее кожу с ещё тёплой плоти.
Интевас внезапно передёрнуло, она тут же убрала руку, опасаясь, что сейчас из-под дивана выскочит голова, которая, хищно клацнув зубами, вцепится в её пальцы. Будет их терзать, грызть, оголяя сухожилия и перемалывая мощными челюстями кости. Ведь она ещё помнит боль, причинённую ей маленьким детским кулачком, хоть от неё не осталось и следа на бледном худом запястье.
Напрочь забыв о растрёпанной постели, что она собиралась заправить, женщина поспешила убраться из собственной квартиры. Срываясь на бег, она торопливо шла к входной двери - тяжёлой металлической, за которой раньше было совершенно спокойно и можно было почувствовать себя защищённой. На ходу схватив дерматиновую сумку с пола и сдёрнув драповое пальто с вешалки, она ловко запрыгнула в чёрные ботиночки, на носах которых красовались серые разводы грязи.
Подрагивающие пальцы судорожно дёргали ключ в замочной скважине, совершенно неритмично отпирая замок. Наконец, учительница смогла широко распахнуть дверь, тем не менее она и выдохнуть не успела, как вдруг ощутила чужое присутствие. За её спиной кто-то стоял. Периферийным зрением она улавливала маленький тёмный силуэт в метр высотой. От навалившего осознания, что в квартире она не одна, а всё утро и ночь за ней наблюдали - нутро сковало ужасом. Слишком страшно обернуться и убедиться, что за ней, правда, стоит ребёнок, от которого исходит тяжёлое могильное зловоние.
***
Промозглый ветер хлестал по лицу, забирался за шиворот драпового пальто, заставляя женщину ёжиться от холода в тщетной попытке сохранить хоть толику тепла. На глазах выступили слёзы из-за очередного глотка обжигающе-ледяного воздуха. Натянув повыше, практически под самые глаза, серый бесформенный шарф, София ускорила шаг, остервенело рассекая покрасневшим лбом могучие порывы ветра. Уже через десять минут она оказалась возле огромных, точно сохранившихся с викторианской эпохи, школьных ворот. Трёхметровые створки величественно раскинулись между двумя каменными колонами, на которых застыла пара гротескных горгулий с обезображенными мордами. Ей всегда казались эти статуи слишком жуткими и вычурными, абсолютно не гармонирующими с уютным образом учебного заведения, поэтому всякий раз проходя мимо них, она испытывала некий когнитивный диссонанс, искренне желая их скорейшего исчезновения.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, учительница юрко нырнула в маленький закуток, который расположился как раз напротив входа на территорию школы. Небольшой отрезок улицы уходил немного вглубь, обеспечивая тем самым хорошее укрытие. В свою же очередь женщина могла обозревать ворота во всём их великолепии.
- Сегодня я точно положу всему конец, - тихо прошептала София в поднесённые ко рту пальцы, на которых ещё мгновение назад нервно обкусывала ногти.
Её взгляд взметнулся вверх, к вывеске магазина электронной техники. Маленькие лампочки вокруг широких букв внезапно замигали, игриво бегая по незамысловатому слову "вольт". Заглядевшись на попарно переключающиеся огоньки, искусствовед только сейчас заметила, что на улице совсем смеркалось, не смотря на раннее время, ведь часы отсчитывали лишь половину пятого вечера.
Дети выходили из школы в основном небольшими компаниями, гораздо реже можно было заметить одиночек, среди которых и оказался Михаэль. Мальчик шёл, держа приличную дистанцию от других учеников. Его пустой, не пойми куда устремлённый взгляд казался непроницаемым. И как только он завернул из-за школьных ворот и направился вверх по длинному узкому переулку, выскочившая из своего укрытия учительница двинулась за ним.
Не меньше получаса ребёнок плутал по безлюдным улицам: он словно заранее знал, намеренно заворачивая лишь туда, где они оставались наедине: он и прятавшаяся за всевозможными углами, машинами, судорожно сжимающая в кармане деревянную рукоятку - она.
Далеко впереди показался сплошной алюминиевый забор. Михаэль немного прогулялся вдоль него и, найдя прикрытую куском картона дырку, пролез в неё. Но женщина не стала слепо следовать за ним, а на минуту другую замешкалась: стоит ли ей ступать в неизвестность? Вдруг он давно понял, что она следит за ним и теперь ведёт её прямиком в ловушку? Плюнув на здравый смысл, который уже и так давно утратила, Интевас последовала за мальчишкой, протиснувшись в щель не больше метра в высоту.
Как она и предполагала, за высоким забором спряталась разворачивающаяся стройка. Рабочие только приступили к закладыванию фундамента, поэтому никаких нагромождений со стороны улочки не было видно.
Искусствовед больше не видела загадочного, будоражащего фантазию чёрными очами, ребёнка. От этого становилось лишь страшнее. Казалось, что все ощущения вмиг заострились, и теперь взволнованная дама могла слышать звуки за многие метры, а то и километры от себя. Ощущать разнообразие запахов: особенно отчётливо она чувствовала смрад гнили, словно где-то неподалёку разлагался труп псины.
Внезапно справа раздался оглушающий грохот, заставивший невольно вздрогнуть всем телом и резко обернуться на источник звука. Белая с чёрными лапками кошка проворно прыгнула за сложенные в ряд мешки цемента, а повалившийся на бок металлический бак ещё какое-то время катился, пока не встретился с маленьким валуном, что заставил его в один миг замереть на месте.
Бешеный стук сердца оглушал, затмевая любые другие звуки, кроме нарастающего шума в ушах - чудилось, что София может слышать собственную быстро снующую по венам кровь, пульсирующую и зловеще булькающую в висках. Медленно развернувшись обратно, она испуганно впилась глазами в одинокий силуэт ребёнка, который стоял, повернувшись к ней лицом. Мелкая дрожь заколотила её тело от пронзительного взгляда: маленькие, чёрные угольки буровили лицо, затем спустились на шею, и замерли на уровне груди. Михаэль ничего не говорил и даже не двигался, чем внушал несчастной женщине лишь больший ужас.
- Наконец-то, - приглушённо произнёс мальчик, оскалившись в подобии улыбки. Из-за раздвинувшихся губ показался ряд узких - словно толстые иглы - зубов.
Учительница невольно представила, как эти острые маленькие лезвия рассекают её плоть, впиваются и жадно сосут кровь, наполняя брюхо заветным нектаром.
- Что... что ты такое?.. - перепуганная женщина не могла внятно произнести и слова. Дёрнувшись, она одним нервным движением вытащила из кармана длинный кухонный нож, который теперь подрагивал в её побелевших руках. Она так сильно сжимала рукоять, что даже не замечала болей от судорог, то и дело возникающих в изящных девичьих кистях. Всё нутро сковало от страха, каждый вдох давался с огромным трудом. Ей ещё никогда не было так страшно.
Зажмурив глаза, София бросилась вперёд, направив остриё ножа на существо, прикинувшееся ребёнком. Она совсем не почувствовала: как хорошо заточенное лезвие вошло в плоть до самой рукоятки, пронзив тело насквозь; как по рукам заструилась тёплая липкая кровь, крупными каплями падающая на землю.
Обессилено, будто из неё выкачали саму душу, она упала на колени, а затем и на бок. Она тонула в быстро образовывающейся алой луже, отдающей слабым запахом металла. А рядом с ней лежал мальчик. Лежал, повернувшись головой в её сторону. Лежал, смотря на неё не моргая. Лежал и улыбался.
|