Аннотация: Рассказ занял 1 место на конкурсе Золотой Кубок-2017 (ЗК-5)
Как во сне Кнарик поднялась на подножку вагона, протащила чемодан через четыре купе к последнему и открыла тяжелую дверь.
Навстречу ей поднялся пожилой человек, импозантный, с щегольскими усами, в хорошем костюме - не из магазина и не с чужого плеча, пошитом портным, знающим свое дело.
- Добрый день, барышня, - мягко улыбнулся он, - позвольте вам помочь.
Кнарик благодарно пискнула в ответ. Когда попутчик укладывал ее вещи, на верхней полке кто-то зашевелился, свесилась лысая голова, в сторону Кнарик раздалось бурчание, которое можно было принять и за приветствие, и за неудовольствие, после чего пассажир с верхней полки потерял интерес к происходящему и повернулся на другой бок.
- Командировочный, - пожал плечами вежливый попутчик, - от самой Москвы спит. Видать, умаялся, бедолага. Ну, давайте знакомиться! Я - Иван Прокофьевич Калугин.
- Меня зовут Кнарик, - тихо ответила девушка, - Кнарик Киноцикян... Можно без отчества.
- Очень приятно, Кнарик... Красивое имя. Вы в Кисловодск отдыхать?
Кнарик кивнула, но сразу же спохватилась, что это выглядит как-то по-детски.
- На каникулы к тете еду... Я студентка, - поспешно добавила она, решив не дожидаться привычного вопроса, в каком классе она учится - неприятного, надо сказать, вопроса.
- Понятно, - Иван Прокофьевич склонил голову набок и стал похож на птицу, наблюдающую за мотыльком, - А позвольте спросить, барышня, сколько вам лет? Полагаю, вам свой возраст скрывать нет нужды.
"Ну, вот, начинается!", - надулась про себя Кнарик. Она выпрямилась и холодно ответила:
- Девятнадцать.
- Надо же, я было подумал, что вам за двадцать!
Кнарик с подозрением посмотрела на попутчика, но тот казался совершенно искренним. С перрона раздался звук колокола, поезд тяжело тронулся и потихоньку поплыл в южном направлении.
Из соседнего - предпоследнего - купе раздавался шум, звонкий девичий голос перебивался визгливыми интонациями другой представительницы прекрасного пола. Иван Прокофьевич озорно подмигнул Кнарик:
- Веселые у нас соседи, надо с ними познакомиться. В приятном обществе и дорога покажется короче.
Словно услышав его слова, в дверях появилась дама, и Кнарик показалось, что в купе залетела яркая птичка, судя по трескотне, из породы попугайчиков.
- Ах, простите за беспокойство, - дама любезно улыбалась Ивану Прокофьевичу, игнорируя Кнарик, - я вижу, у вас купе неполное. А у нас, ах, представьте себе, - она понизила голос, - представители этой новой молодежи. Ужасно плохо воспитаны! А у меня слабое здоровье. Петя, Петя, немедленно иди сюда! - закричала она, и в дверях купе появился высокий крупный мужчина средних лет. Он поклонился всем присутствующим и забормотал извинения. Но супруга перебила его.
- Не могли бы вы с нами поменяться местами? Вы и ты, деточка! - она удостоила Кнарик ласковой улыбкой, - Иначе я приеду в Кисловодск совершенно разбитой.
- Сожалею, мадам, - Иван Прокофьевич галантно склонил голову, - сам я не прочь делить купе с новой молодежью - полагаю, вы имели в виду комсомольцев, но... Увы, у меня специальная бронь, а не билет. И при любой проверке на этом месте должен оказаться именно я.
- Какая жалость! - дама надула губки, - Это все ты, Петя - Она присела на нижнюю полку рядом с Иваном Прокофьевичем со страдальческим видом.
- Леночка, я не виноват! Барышня в кассе оказалась глухой. Я внятно сказал, что мне нужны билеты в мягкий, но она выдала купейный. Хорошо, что не в общий! - оправдывался почтенный супруг.
Иван Прокофьевич сложил вместе ладони и повернулся к Леночке.
- Мадам, я предлагаю вам альтернативу. Уверяю, что с попутчиками у вас возникло всего лишь недоразумение. Пойдемте в ваше купе, познакомимся с комсомольцами, пообщаемся. Вы сможете увидеть их в... несколько ином свете.
- Ну-у-у, я не знаю-у-у-ю... - Протянула Леночка, но Иван Прокофьевич легко вскочил и предложил даме опереться на его руку. Вторую он протянул Кнарик со словами:
- Оставим командировочного товарища отдыхать. Люблю большую компанию! Да еще с такими очаровательными... гражданками!
Леночка жеманно хихикнула, Кнарик не смогла сдержать улыбки, и они шагнули в коридор.
В соседнем купе расположилась молодая пара. Плотненькая девушка с короткой стрижкой, поджав ноги, демонстративно читала газету. Ее спутник, раскрасневшийся и взъерошенный, встретил компанию без особой радости. Но Ивана Прокофьевича это не смутило. Он как-то так ловко завел разговор, обсудив погоду, поезд, последнюю статью товарища Бухарина, что незаметно все расселись с удобством и оказались вовлеченными в беседу. Девушка отбросила газету, молодой человек перестал раздувать щеки. Все перезнакомились друг с другом. Девушку звали Надей, а ее, как она выразилась "товарища мужа", Виктором. Они ехали в Кисловодск знакомиться с родней Надежды. Муж Леночки представился как Петр Сергеевич, ответственный работник, следовал с супругой на отдых в санаторий.
Кнарик больше молчала, отвечала на вопросы тихо, но с интересом рассматривала исподтишка случайных спутников. Леночка ей совсем не понравилась, но Кнарик честно признала, что редко можно встретить такую красавицу. Кнарик обратила внимание, что они с дамой одного роста. Но если для девушки это было источником страданий - еле-еле метр пятьдесят, то Леночка превратила свою миниатюрность в очередное достоинство. Никто не назвал бы ее пигалицей. А Кнарик, хоть и надела туфельки на каблуках, доставлявших ей немало мучений, хоть и взбила кудряшки, сняв платочек уже в вагоне - чтобы провожающий папуля не увидел, хоть и позаботилась об украшениях - тоже втайне от родителя, все же не чувствовала в себе уверенности загадочной и прекрасной блоковской незнакомки.
Надя вызвала у Кнарик больше симпатии, да и по годам она была ближе,но пугали слишком уж категоричные суждения - по любому вопросу Надя имела свое мнение, высказываемое ею, как единственно верное.
А вот Виктора Кнарик перестала бояться довольно быстро. Ей показалось, что задиристость и грубоватые манеры скрывали его страх выглядеть смешно. Он хоть и громил нэпманов и "всяких прочих недорезанных буржуев", но явно мотал на ус все, что говорили солидные, спокойные Иван Прокофьевич и Петр Сергеевич.
Петра Сергеевича Кнарик про себя пожалела. Он казался таким безобидным, добродушным, а капризная женушка изводила его по любому поводу. Он безусловно обожал свою красавицу, которая к тому же была изрядно его моложе, но по мнению Кнарик, невозможно всю жизнь терпеть такую змеюку.
Поезд приближался к станции, пассажиры заволновались - многие собирались бежать за кипятком, у выхода образовалась небольшая очередь. Но в предпоследнем купе только Виктор схватил старый чайник. Петр Сергеевич и Иван Прокофьевич собирались поить чайку в вагоне-ресторане. Это вызвало неудовольствие Виктора, считавшего подобное проявлением мещанства. А Кнарик дала твердое обещание родителям, что ногой не ступит из вагона до прибытия в Кисловодск.
Когда поезд со скрежетом остановился на станции, Виктор схватил чайник и, громко стуча подбитыми железными набойками башмаками, умчался за кипятком. В купе воцарилось молчание, стало жарко. Кнарик подумала, что как раз самое время воспользоваться пудрой. Она осторожно водила пуховкой по щечкам, Надежда вернулась к газете, а Леночка вслух размышляла, съесть ли яблочка или нет, отвернувшись от Кнарик.
Вдруг Иван Прокофьевич вскрикнул, напугав всех. Надя выронила листок, а Леночка прижала руку к груди. Кнарик чуть не уронила зеркальце, когда Иван Прокофьевич схватил ее за руку.
- Милая барышня, что же это такое?
Он сжал крошечную ладошку девушки, рассматривая кольцо на тонком, почти детском пальчике. Камни заиграли на вечернем летнем солнце. Тут уж и Леночка не осталась в стороне, восхищенно ахая над украшением.
Иван Прокофьевич взял другую руку девушки. На среднем пальчике тоже сияло колечко.
- Экое великолепие! Могу сказать, что вещи это уникальные, редкие.
- Вы ювелир? - немедленно вцепилась в него Леночка. Надо сказать, что выведав у всех попутчиков, кто они такие, Иван Прокофьевич почти ничего не сообщил о себе.
- Увы, нет, но по роду своей деятельности некоторым образом стал разбираться в таких вещах. Откуда у вас такие ценности?
Все взирали на Кнарик, ожидая ее ответа.
- Это мое, - прошептала девушка, - это правда мое...
- Семейные реликвии, - Иван Прокофьевич не столько спрашивал, сколько утверждал.
- Да, бабушка отдала их мне.
- Понятно, - улыбнулся Иван Прокофьевич.
От щек Кнарик можно было зажигать костер. В голове билась мысль: "Он знает". Каким-то неведомым образом Иван Прокофьевич догадался, что Кнарик взяла кольца без разрешения родственников. Да, действительно они принадлежали ей, но что за радость, если их нельзя носить, если они лежат мертвым грузом? Впервые отправляясь на каникулы к тетушке самостоятельно, Кнарик решила, что возьмет два кольца из шкатулки, хранительницей которой была бабушка. Авось той не придет в голову рассматривать украшения без внучки. И потом - она уже взрослая, может воспользоваться собственностью или нет?
- Ах, какая красота, - вздохнула Леночка, то с восторгом рассматривая драгоценности, то с неприязнью заглядывая в личико Кнарик, - у меня тоже есть кое-что, но это!...
- Леночка, "кое-что" - это не совсем верно, - мягко возразил Петр Сергеевич.
- Ах, оставь, - отмахнулась дама.
В разговор вмешалась Надя.
- Ты комсомолка? - строго спросила она Кнарик.
- Собираюсь вступить на будущий год.
- Комсомолке не пристало носить буржуйские цацки, - отрезала Надежда.
- Но комсомолки тоже женщины, - в глазах Ивана Прокофьевича заплясали чертики, - и потом - в стране началась новая жизнь, благосостояние граждан - первейшая задача...
- Да-да, разумеется. Но что это ей дает? К чему призывает, а? Ладно я понимаю, что для... Леночки это важно, - Надя зыркнула в сторону соседки, а та негромко фыркнула, - но ты, товарищ Кнарик? Тебе должно быть стыдно!
- Ох, нам только митинга тут не хватало! - закатила глаза Леночка.
- Что - не нравятся митинги? А танцульки с буржуями нравятся?
- Женщина всегда должна выглядеть прилично! Может, вы и против душистого мыла станете возражать? В самом деле, зачем мыться...
Леночка схватила со столика жестяную коробочку, на которой был изображен какой-то экзотический цветок, и потрясла ее.
- Не утрируйте! Вы специально переворачиваете разговор. Кто стал бы возражать против мыла? Это вопрос гигиены, здоровья граждан... Хотя я не могу себе позволить такое дорогое, как у вас... - Надя прищурила глаза и усмехнулась, - Пока не могу!
Обстановка накалилась, но вдруг волю проявил Петр Сергеевич. Он быстро почистил яблоко перочинным ножом и обратился жене:
- Леночка, доктор советовал тебе в это время поесть. Смотри, я срезал кожуру, как ты любишь!
Леночка шумно выдохнула и вернулась к болезненной томности. Она протягивала руку, а Петр Сергеевич клал на ее ладонь крохотный кусочек яблока, отрезая их один за другим. Из коридора раздался топот, Леночка прижала пальцы к вискам:
- Ох, неужели необходимо летом носить такую ужасную обувь! Эти набойки мертвого поднимут.
- Виктор считает, что сандалии - это роскошь. Имеет право на свое мнение. - резко ответила Надя.
- Почему же вы едете в купейном вагоне, а не в общем? - съязвила Леночка, - И боролись бы там с роскошью.
- А я тоже имею право на собственное мнение. И считаю, что настал момент пользоваться благами всем гражданам, а не только нэпманам...
- У вас политическая дискуссия? - спросил Виктор, осторожно поддерживая горячий чайник, - Теперь можно поужинать с чайком, поспорить...
Его взгляд остановился на ножике, которым Петр Сергеевич резал яблоко на кусочки, и совсем по-детски он выдохнул:
- Вот это да!
Петр Сергеевич радостно улыбнулся.
- Да, это мне подарил на память американский инженер. Удобная вещь для дороги, тут и штопор имеется, и ключ для консервных банок. И все на одной связке.
- Придумают же эти американцы, - зацокал языком Виктор, - есть чему у них поучиться. Вот, это вам не цацки бесполезные - вещь нужная.
Иван Прокофьевич поддержал комсомольца, тоже похвалил практическую сметку американцев и, поблагодарив соседей за приятную компанию, собрался уходить. Кнарик не захотела оставаться - ей было, о чем подумать.
Остаток вечера прошел тихо. Иван Прокофьевич ушел в вагон-ресторан и довольно долго не возвращался. Кнарик решила, что пора укладываться спать, и направилась в умывальник. Пассажиры первых трех купе уже давно спали, и Кнарик могла не торопиться. Она рассеянно чистила зубы, пытаясь рассмотреть себя в мутном зеркальце. С наступлением темноты проводник повесил здесь небольшой масляный светильник, поэтому все процедуры пришлось совершать почти на ощупь.
Устроившись на полке, Кнарик дремала под стук колес. Мешал ей только шум в соседнем купе: то Леночка на что-то жаловалась, то Надя и Виктор громко пересмеивались. "Полуночники", - сердито подумала Кнарик. Наконец, и соседи улеглись, про себя Кнарик отмечала, кто из них прошел сейчас в умывальню. Иван Прокофьевич еще не вернулся, Кнарик даже забеспокоилась, не отстал ли он от поезда. Когда в соседнем купе все стихло, она облегченно вздохнула и откинулась на подушку. Потянулась и, сведя руки вместе, вытянула их вперед... И вдруг похолодела, несмотря на теплую южную ночь. Колец на пальцах не было. Кнарик вскочила и ощупала полку, схватилась за голову, вспоминая все свои действия. Конечно! Она же сняла кольца в умывальнике - они мешали ей - и положила на нижнюю полочку над мойкой. Пулей девушка помчалась в "санитарный уголок" и обшарила все. В углу стояло ведро, и Кнарик, перевернув, забралась на него, чтобы осмотреть верхние две полочки над мойкой, хотя не могла положить украшения туда, поскольку даже нижняя полочка находилась на уровне ее головы.Ничего. Осмотрела пол - ничего. Даже в мойку заглянула - не могли ли колечки провалиться в слив, вдохнула душистый аромат, убедилась, что из-за крупных камней кольца не прошли бы в слив.
Оглушенная Кнарик вернулась в купе, забралась на полку и залилась слезами - тихо, уткнувшись в подушку. Не сама утрата драгоценностей так потрясла ее, а мысль о том, как это воспримет бабуля. Бедная бабуля! Она так радовалась тому, что украшения удалось спасти десять лет назад - в дни страшных событий и в последовавших за ними скитаниях. А теперь родная внучка потеряла их в поезде.
Кнарик не услышала, как отворилась дверь купе и осторожно, чтобы не разбудить попутчиков, вошел Иван Прокофьевич. Она даже не сразу почувствовала, что он потрепал ее по плечику.
- Милая барышня, что случилось? Кто вас обидел?
Давясь слезами, шепотом девушка поведала о постигшем ее несчастье. Иван Прокофьевич пошел и сам проверил "санитарный уголок". Судя по времени отсутствия, проверил тщательно. Вернувшись, он, не закрыв дверь купе, присел и тяжело вздохнул.
- Вот как, плохо дело. Что уж говорить, природа человека одинакова - хоть в эпоху капитализма, хоть в период строительства светлого будущего.
- Да, я действительно не смогла измениться - как была рассеянной дурочкой, так и осталась, - шмыгнула носом Кнарик.
- Что вы, милая барышня! Я совсем не вас имел в виду. Я о том, что кто-то колечки нашел, но только не принес их вам, как должно было сделать, а тихо припрятал.
- Вы думаете? Они могли куда-нибудь закатиться, провалиться в щель...
- Это вряд ли. Я поставил эксперимент: положил на нижнюю полку свои часы. Ваши кольца не упали бы, потому что каждую полочку окружает загородка, она не дает вещам скатиться при резком торможении состава. Вот что Кнарик, вспомните, кто после вас посещал умывальню. Ведь кто-то проходил по коридору?
- Да-а-а... Я думала, что последняя - было уже так поздно! Но после меня наши соседи ходили. Из-за жары я дверь оставила приоткрытой.
- Кто за кем ходил - не помните?
- Помню, ну и что? Что это доказывает?
- Ох... Надо как следует подумать. Причем думать быстро. У нас очень мало времени.
- Мало времени? О чем вы, Иван Прокофьевич?
- О том, дорогая Кнарик, что к десяти утра мы прибудем в Кисловодск. Сейчас мы находимся в замкнутом пространстве, и тот, кто взял ваши кольца, не может их хорошо спрятать. Но как только мы сойдем с поезда - пишите пропало. Найти украшения, даже если кого-то и можно будет подозревать, возможным уже не представляется! А обыск проводить... Сейчас - слишком темно, надо ждать до утра. Не хочется нападать на наших новых приятелей. Попробую воззвать к совести, убедить по-хорошему. Ведь порядочные же люди.
Иван Прокофьевич потер лоб, расстроенно махнул рукой и постучал в соседнее купе. Кнарик робко направилась за ним.
Их впустили и даже некоторое время слушали спокойно. Но когда до попутчиков дошло, о чем речь, на голову Ивана Прокофьевича обрушились громы и молнии. И никакие извинения и попытки поговорить поначалу не действовали. Все дружно посчитали, что доказательств вины кого-то одного из их купе недостаточно. Кнарик ошиблась, и в санитарный уголок ходили другие пассажиры - таков был общий вердикт.
Заикаясь, Кнарик объяснила, что вовсе никого не обвиняет, и вообще считает, что произошло недоразумение. Но твердо стояла на том, что из первых трех купе никто не проходил мимо нее. Даже в тусклом свете от "летучей мыши" в коридоре было видно, какие эмоции захлестывают пассажиров. Иван Прокофьевич понимал, что гневные крики вот-вот перебудят весь вагон, придут проводник и начальник состава, и тогда решать вопрос придется уже другими методами, а он этого очень не хотел.
- Товарищи, попрошу минутку вашего внимания, - он успокаивающе поднял руки. - Подойдите к фонарю, я вам кое-что покажу.
Кнарик осталась в купе, а остальные, ворча и пожимая плечами, столпились в коридоре вокруг "летучей мыши". Кнарик видела только, как Иван Прокофьевич что-то достал из кармана и показал пассажирам. Через несколько секунд к удивлению девушки все вернулись в купе гуськом и молча расселись на нижних полках.
- Полагаю, теперь мы можем спокойно все выяснить, без скандала. Кроме того, никто и не утверждает, что кольца были украдены. Я прошу вас, как сознательных граждан, помочь Кнарик, вот и все.
Ответом было недружелюбное молчание. Иван Прокофьевич усмехнулся.
- Что ж, раз все согласны, приступим. Кнарик оставила кольца на нижней полочке над мойкой. Упасть они не могли - я проверил. Вероятно, кто-нибудь из вас что-то видел, о чем и прошу вас сообщить мне. Кнарик помнит, кто за кем ходил в туалетную комнату. Давайте сравним ее слова с вашими показаниями. Кто первым выходил из купе?
Первой откликнулась Леночка. Театральным жестом она вытянула руку в сторону Виктора.
- Он. Он вышел и закрыл дверь. И его не было довольно долго.
Не обращая внимания на возмущенные протесты Виктора и Надежды, Иван Прокофьевич посмотрел на Кнарик. Она покачала растрепанными локонами.
- Нет, Виктор не проходил в нашу сторону.
- С чего это вы взяли? - взвизгнула Леночка, - Я вообще не верю, что вы могли все запомнить.
С трудом Кнарик заставила себя отвечать спокойно.
- Даже если и так, то уж Виктора я бы не пропустила. Он очень... шумно ходит. А грохота его башмаков я не слышала.
- Да, - согласился Иван Прокофьевич, - вряд ли вы, юноша, пошли бы в туалетную комнату босиком.
- Я ходил к проводнику - просил разбудить меня на рассвете. Не хотел пропустить стоянку, чтобы сходить за кипятком. Можете спросить проводника, он подтвердит. Меня не было меньше пяти минут - мы с ним немного поговорили.
- То есть, вы направились в противоположную сторону, - резюмировал Иван Прокофьевич, - а потом? Что было, когда вы вернулись?
Виктор неловко заерзал.
- Потом... Да я и не помню...
С противоположной полки раздалось шипение Леночки:
- А что тут помнить? Все было очень просто. Я вам, гражданин... Иван Прокофьевич, сейчас все расскажу. Мне скрывать нечего! Петя, не дергай меня! После того, как товарищ Виктор вернулся, выходила его благоверная. И уж точно пошла в туалетную комнату - с полотенцем и своим противным мылом.
Кнарик вынуждена была согласиться с Леночкой.
- Да, первой мимо меня прошла Надя...
Все смотрели на комсомолку: кто с неприязнью, кто с любопытством. Виктор тоже повернулся к жене, но Кнарик со своего места не могла видеть выражения его лица.
Надя забилась в дальний угол полки между окном и стенкой. Тень от верхней полки почти скрывала ее.
- Не брала я никаких колец! Меня не интересуют ваши бирюльки!
Очевидно, что-то в ее словах убедило Виктора, и он встал на защиту подруги.
- Можете обыскать наши вещи. А потом вам придется отвечать за свои гнусные подозрения!
- А кто сказал, что Надю подозревают? - спокойно спросил Иван Прокофьевич, - Для начала я хочу восстановить цепь событий, порядок ваших действий. Ни о каких подозрениях и речи нет.
- Что же, мой ответ такой: я украшений не брала, во-первых, они мне ни к чему, во-вторых, я отрицательно отношусь к воровству! Все. - Надежда дала понять, что разговор окончен.
- Хорошо, пошли дальше. Кто потом ходил в туалетную комнату?
Леночка не заставила себя ждать.
- Я пошла, через несколько минут, как эта особа вернулась. Никаких украшений я там не видела! Уж можете мне поверить, я бы обратила на них внимание! На эту самую полочку я поставила коробочку с мылом - там было пусто. Так что совершенно ясно - колечки Надежда взяла, и надо...
Но Иван Прокофьевич не стал выслушивать ее рекомендаций:
- А что могло быть потом? Я оставила на полке мыло и зубной порошок - для Пети - и ушла.
И чтобы убедить вас в нашей с Петей невиновности не просто прошу, а требую: осмотрите все наши вещи!
Петр Сергеевич поддержал супругу.
- Могу только подтвердить слова Леночки. Я тоже не видел украшений, на полке находилось только наше мыло. И против обыска не возражаю - ищите. Более того, и нас можете обыскать! Ничего у нас нет.
Надя завозилась у окна.
- Понимаю, вы прозрачно намекаете, что цацки все-таки взяла я! Ищите, сколько хотите, я специально до утра из купе не выйду, чтобы потом не говорили, что я избавилась от краденого. Можете каждую нашу вещь перетряхнуть! И вообще, я считаю, что вы неправы, а кольца просто-напросто упали и куда-то закатились. Никто их не брал! Станет светло - поищите, как следует.
- Ваш оптимизм убеждает, товарищ Надя, - в голосе Ивана Прокофьевича тем не менее никакого оптимизма не прозвучало, - но я, как и Кнарик, бесконечно благодарен за ваши ответы. Вот что я скажу вам, граждане. Конечно, обыск провести придется, и если кольца кто-то взял, то мы их непременно найдем. Но тогда обратной дороги уже не будет, придется отвечать по всей строгости закона.
Иван Прокофьевич поднялся, подал руку Кнарик. Девушка опустила голову, ей было мучительно стыдно, хотя в купе было темно, она боялась встретиться взглядом с кем-нибудь из попутчиков. В своем купе она вновь расплакалась.
- Ну-ну, - потрепал ее по руке Иван Прокофьевич, - все образуется.
- Да как же? Я чуть не в лицо обвинила людей в краже! Прошу вас, Иван Прокофьевич, не надо никакого обыска! Потерялись мои кольца, а виновата в этом я сама!
- Скажите, Кнарик, а вы не заметили некоторых странностей в нашей беседе с соседями?
- Нет, а были странности?
- Две. Первое: все дружно и, можно сказать, настойчиво выразили готовность подвергнуться обыску.
- Разве это не говорит о том, что никто из них не виноват?
- Кнарик, я убежден, что это не так. Несмотря на плохое освещение, я хорошо осмотрел пол, там просто некуда закатиться даже небольшой вещи. В слив мойки камни не могли пройти. Нет, кольца кто-то взял. А вторая странность - слова Нади.
- Ничего такого я не заметила, - не согласилась Кнарик, - она совершенно уверена, что кольца упали.
- Вот именно. А еще - она все время повторяла: не брала, не брала... Нет, не брала! Понимаете? Говорила уверенно,твердо.
- Вы ей не верите?
- Как раз наоборот. Понимаете ли, милая Кнарик, среди наших соседей нет ни одного криминального элемента, все они - обычные граждане, ведущие нормальную жизнь. Не преступники. Таким людям крайне сложно лгать напропалую, разве только когда приврать, прихвастнуть... Но в такой ситуации разум подсказывает, что по возможности надо говорить правду. Или... не говорить неправду. Похоже, что именно это и делала симпатичная Надя. Она ведь ни разу не упомянула, что не видела колец - только что не брала.
- О! Вы хотите сказать, что она видела их? Но тогда совсем непонятно! Почему она об этом не сказала?
- А это уже интересный вопрос, не правда ли? А вот очаровательная Леночка, напротив, соловушкой заливалась: не видела! А раз не видела, то и взять не могла, так ведь?
- На нее скорее можно подумать, чем на Надю. Леночка так жадно на них смотрела!
- Пожалуй, что могла бы. Но тогда надо учитывать особенности характера этой приятной во всех отношениях дамы. Она бы билась в истерике, падала бы в обморок, грозила бы всевозможными карами... Но когда она узнала, кто я, как будто даже успокоилась и изо всех сил старалась быть полезной... Как она это понимает. Но Надя - такая девушка за правду готова биться насмерть.Так почему не признать, что видела украшения, но оставила их там? Тем более защищать Леночку она бы не стала. Ведь тогда получается, что та - следующая на очереди.Нет, почему-то Надя совершенно уверена, что Леночка не при чем. Надо с Наденькой поговорить тет-а-тет.
Иван Прокофьевич направился к соседям. Через стенку Кнарик слышала его негромкий спокойный голос, возмущенные выкрики Виктора... И почему-то совсем не удивилась, когда вернулся он в сопровождении Нади. Та казалась немного испуганной.
Иван Прокофьевич заговорил с ней ласково, по-отечески.
- Наденька, я по-прежнему ни в чем вас не обвиняю и верю, что чужую вещь вы бы не взяли. Но мне надо понять, что произошло на самом деле. Пожалуйста, помогите мне!
Некоторое время Надя молчала, потом резко закрыла лицо руками.
- Ох, какой стыд! Что подумает Виктор? Он никогда меня не простит! Он такой...Бескомпромиссный. Для него существует только "правильно" и "неправильно".
- Не сомневаюсь, что ему нечего вам прощать. Послушайте, что получается: вы увидели кольца там, где их забыла Кнарик, я прав?
Надя яростно закивала и всхлипнула.
- И вы их действительно не брали - не такой вы человек. Но что-то вы с ними сделали.
- Я... Я подумала, что девчонка, - Надя махнула рукой в сторону Кнарик, - слишком привязана к своим бирюлькам. Это пережиток, с которым следует бороться. Я решила... проучить ее.
У Кнарик перехватило дыхание.
- Вы что же - выбросили кольца в окно? - прохрипела она через силу.
- За кого вы меня принимаете! - Надя убрала руки от лица и подпрыгнула, - Конечно, нет! - но порыв благородного гнева быстро прошел, - И все-таки я поступила... нехорошо - переложила кольца на самую верхнюю полку. Думала, пусть девочка поволнуется, поищет... Поймет, что незачем таскать на себе украшения. Представить не могу, что с ними случилось, ведь Кнарик уже должна была найти их. Понимаете, я ожидала, она поднимет шум, но все было тихо. Тогда я подумала, что она нашла свои кольца. Если бы я знала, что это не так, сразу все ей рассказала бы. Но потом пришли вы, и выяснилось, что кольца пропали, а Кнарик утверждала, что осмотрела все. Значит, виновата я, наверное, кольца с верхней полки куда-то закатились... Давайте еще утром посмотрим, а? Простите,Кнарик, я не думала, что все так закончится, - Надя жалобно посмотрела на девушку.
Та не знала, что сказать: возмущение от поступка попутчицы перебивалось пониманием, что она - Кнарик - сама напросилась. Недаром же бабушка и мама не позволяли ей носить украшения!
Удивительно, но Иван Прокофьевич казался довольным. Он поблагодарил Надю за признание, пообещал ей, что ничего не скажет Виктору, и любезно проводил в купе. Вернувшись, он потер ладони и бодро резюмировал:
- Ну что же, милая барышня, дело начинает проясняться, не правда ли?
Кнарик не видела причин разделять его радость.
- Что же получается? Теперь я совсем ничего не понимаю.
- А вы подумайте, Кнарик. Представьте себе картину. Вот Надя подходит к мойке, видит ваши колечки. Ее раздирают противоречивые чувства: она знает, что находку надо вернуть хозяйке, но тут же ей приходит в голову мысль, фигурально говоря устроить вам трепку. Она перекладывает кольца наверх, совершает омовение и, хихикая про себя, возвращается в купе. А что потом?
- Потом... А! Вот, то, о чем я и говорила. Потом в туалетную комнату приходит Леночка! Значит, это все-таки она, так?
- Надо размышлять спокойно. Кнарик, почему Надя положила ваши кольца на верхнюю полку?
- Чтобы я их искала. Потому что... Да, конечно! Потому что в поле моего зрения была только нижняя полка, чтобы осмотреть две верхних, мне пришлось забраться на перевернутое ведро. И то еле дотянулась.
В слабом свете из коридора было видно, что Иван Прокофьевич улыбается.
- Умница, Кнарик! Вот теперь вы все можете выстроить сами.Давайте-ка дальше картину расписывать.
- Да-да! Значит, Надя положила кольца на верхнюю полку и ушла. После нее в туалетную комнату приходит Леночка... - Кнарик прикрыла глаза, пытаясь представить себе, как все происходило, - Она кладет коробочки с мылом и зубным порошком на нижнюю полку... Умывается...
Девушка запнулась.
- Так-так, - подбодрил ее Иван Прокофьевич, - рассуждайте.
- Леночка такого же роста, как и я, стало быть, чтобы увидеть кольца наверху, ей, как и мне, надо на что-то встать, но я не могу представить...
- Зачем бы ей это было делать, - закончил Иван Прокофьевич ее мысль, - вы совершенно правы.
Кнарик подпрыгнула от возбуждения.
- Но ведь это означает, что только один человек мог забрать кольца? - в голосе ее послышалась неуверенность, - Потому что его рост позволил увидеть верхние полочки над мойкой... Нет, Иван Прокофьевич! Все равно не сходится. Никто не испугался обыска, вы сами сказали, что все даже настаивают на нем.
- Да, это первая странность. Со второй мы разобрались, а здесь... Никто не боится, значит, товарищ уверен, что мы ничего не найдем. И я склонен верить, что кольца ваши спрятаны не просто хорошо - они в таком месте, в каком обычно не ищут.
- Тогда какой толк от того, что мы определили, кто это?
- Кое-какой толк все же есть. Вы сами только что сказали: Леночка колец не видела, она искренно... Насколько дама сия вообще способна к искренности, уверяла нас, что понятия не имеет, где они. Для нас это хорошая подсказка.
Кнарик засопела, пытаясь сложить вместе кусочки мозаики.
- Вы хотите сказать, что Петр Сергеевич не мог прятать кольца в купе: на глазах не только Виктора и Нади - те могли бы и не обратить внимания, если бы он копался в своих вещах, но самое главное - на глазах жены. Она непременно поинтересовалась бы, чем он занят. Самое простое - положить кольца в карман. Но он не забеспокоился, когда речь зашла об обыске. Значит, он спрятал кольца... Не понимаю... Не мог же он спрятать их в туалетной комнате?
- Нет, конечно. Они у него с собой. Но так, что никто их не увидит.
- Не проглотил же он их! - рассердилась Кнарик.
- Не думаю, - усмехнулся Иван Прокофьевич, - а давайте поговорим с ним. Здесь, конечно, без свидетелей.
- Вы знаете, где спрятаны кольца?
- Предполагаю. Если сопоставить все факты и время, то есть только одна возможность. Я приглашу Петра Сергеевича и возьму одну его вещицу с собой.
Когда Иван Прокофьевич привел Петра Сергеевича, тот выглядел спокойным, даже безучастным. Он присел рядом с Кнарик напротив Ивана Прокофьевича, не глядя на обоих.
Помолчав немного, Иван Прокофьевич тихо спросил:
- Ваша жена так ничего и не поняла?
Петр Сергеевич тоже тихо, почти шепотом ответил:
- С радостью послал бы вас ко всем чертям, но, судя по всему, вы догадались.
- Не догадался, любезный, а вычислил - есть разница. - Иван Прокофьевич открыл жестяную коробочку, которую держал в руках. По купе поплыл цветочный аромат.
- Петр Сергеевич, не одолжите мне ваш замечательный набор ножей? Никогда не знаешь, что в дороге может понадобиться... И в какой момент.
Сосед достал из кармана американский набор и осторожно положил на стол.
Иван Прокофьевич открыл перочинный ножик и разрезал кусок мыла из жестяной коробочки.
- Я задумался, почему перспектива обыска никого не испугала. Сколь ни странно, но именно это подсказало мне разгадку. Кто бы ни был тот, кто взял -кольца - Надя, ваша жена или вы, времени на то, чтобы спрятать находку, было очень мало. Возня с вещами в полутьме привлекла бы внимание соседей. Но спрятать украшения можно было, еще находясь в туалетной комнате. Вопрос - куда? В карман? Это возможно, но я не заметил ни у кого беспокойства по поводу обыска. Ваша жена упомянула, что оставила на мойке мыло для вас. И у вас с собой редкая вещь - дорожный набор. Вы им дорожите, носите в кармане брюк.
Пока Иван Прокофьевич говорил, он крошил разрезанные половинки мыла. И вдруг, как фокусник, протянул собеседникам ладонь - великолепные камни торжественно сияли даже в полумраке.
Кнарик ахнула и прижала руки к пылающему от радости лицу. А Петр Сергеевич пожевал губами, потом обреченно махнул рукой:
- Да, так все и было. Я не вор, но тут не смог устоять. И я не хотел, чтобы Леночка знала. Времени это заняло немного: я разрезал ножом мыло пополам, соскоблил с каждой внутренний стороны немного. Засунул кольца, развел мыльную стружку и соединил половинки вместе.
- Да, я почувствовала душистый запах в мойке, когда искала украшения, - вспомнила Кнарик, - но зачем вы это сделали?
Петр Сергеевич горько усмехнулся.
- Как вам объяснить? Да вы и не поймете. Моя Леночка... Мне приходится тратить на нее так много! Я влез в долги, экономлю на всем, но... Вот сейчас мне удалось обмануть ее, чтобы не брать билеты в мягкий вагон. Знали бы вы, чего это мне стоило!
- А зачем вы ее поощряете? - возмутилась девушка, - Объясните ей, что нельзя так жить!
- Что вы, она сразу же бросит меня! Знаете, сколько у нее поклонников! А как я буду без нее жить? Я потому и кольца взял: хотел продать их и устроить Леночке шикарный отпуск.
Кнарик открыла рот, чтобы ответить: прекрасно он проживет без такой ведьмы на шее, но увидела, как Иван Прокофьевич чуть заметно покачал головой. Он взял колечки и вложил их в ладонь девушки.
- Что будем делать, Кнарик? Вы будете писать заявление о краже? Мы можем прямо на вокзале в Кисловодске пойти в отделение милиции.
- Что? Н-н-н-ет, пожалуйста, не надо ничего! - девушка чуть не заплакала, - Я не хочу, чтобы Петра Сергеевича судили! А пусть никто ничего не знает.
- Это ваше право, Кнарик, хотя, признаться, я рад. Я и на работе устал от... выполнения своего долга. Иной раз хочется от него уклониться.
- Иван Прокофьевич, а кем вы работаете? - осторожно спросила Кнарик.
- Начальником отдела уголовного розыска Центрального административного управления, - улыбнулся попутчик, - и так мечтал в дороге отдохнуть немного, с удовольствием пообщаться с нормальными людьми. Петр Сергеевич, возвращайтесь к супруге, а случившееся будем считать недоразумением.
Петр Сергеевич кивнул и, сгорбившись, шаркая ногами, побрел к себе. Казалось, он сразу состарился лет на десять.
Глядя ему вслед, Кнарик сжимала в кулачке злосчастные кольца, обещая себе, что никогда не забудет полученного урока. Потом повернулась к Ивану Прокофьевичу и встретилась с ним взглядом. И вновь у нее возникло чувство:ему не нужны слова, чтобы знать сокровенные мысли других.