Жена Бориса Бойко чихвостила мужа почём зря. Во всяком случае, так думал сам Борис Бойко. Открыла хавальник, и теперь закрыть его сможет только сон. На что Боря не надеялся. Ржавая пила в голосе жены, казалось, основательно прижилась в ней, и исправит беду разве что могила. Это ж подумать только откуда столько здоровья, пилить с самого утра! Как в анекдоте: уму не растяжимо и жёлтые стены нам ограничены. Будь неладна эта чехонь! Борис по-тихому выкинул её в мусоропровод. Самому есть - поперёк горла встала, а жена и подавно не прикоснётся. По её понятиям это капитуляция, а русские, чтоб их, не сдаются... Что ж тогда хранить? Хоть газету почитать, что ли. Борис скомкал жирные страницы и раскрыл газету на центральном развороте.
- Что ты во всякую ахинею вчитываешься? - И тут встряла жена. - Лучше ребёнку сказку почитай!
- Тьфу! - Борис засунул газету подмышку и ушёл в комнату сына. Последний раз они читали "Приключения Нильса с дикими гусями". Здоровенная такая книженция. Сын не спал. Одиннадцатый час - а он не спит, не порядок. Борис сел подле кровати и раскрыл книгу. Долго соображал, на какой странице остановилось повествование, сетуя, что так и не нашёл нормальной закладки. И, сообразив, монотонно забубнил:
- Да это крысы, серые крысы! - закричал Нильс. - Скорее летим отсюда!
Борис дочитал до места массового утопления целого крысиного войска, когда раздался звонок в дверь. Он посмотрел на сына, будто тот мог знать, кого принесло на ночь глядя. Но ребёнок не знал, только хлопал сонными глазами. Борис прислушался. Жена - бестолочь такая, сколько миллионов раз ей говорить, что сперва спроси "кто?", а уж потом открывай? Хоть кол на голове чеши! - открыла дверь. Послышался мужской бубнеж. Борис опустил взгляд на книгу, но, поняв, что всё равно через пять минут забудет какая страница, порыскал глазами, что бы приспособить в качестве закладки. Газета. Не бог весть, но почему нет? Сложил пополам, сунул в книгу. И поспешил к прихожей. Что там за возня ещё?
Майор чувствовал себя чёртовым терминатором, ищущим Сару Коннор. "Галина Бойко?" "Да". И - пуля в лоб. Свиридов не любил убивать, предпочитал, когда грязную работу делают подчинённые. Но иногда приходится. Вот как сейчас. Майор брезгливо посмотрел на труп и переступил порог. Следом в квартиру двумя тенями втекли бойцы и тут же разбежались по комнатам. Свиридов недовольно покачал головой и закрыл входную дверь. Орлы, блин! "Трёшка для семьи алкаша - роскошно", - успел подумать майор, когда в дверях одной из комнат (конечно же, именно той, куда бойцы не сунулись - если изначально не задалось дело, так оно до самого конца и будет. Проклятье!) появился мужик. Небритый, помятый и в рваных тапках, в целом ненамного лучше оперативной распечатки. Он полоумно таращился на труп жены, распахивая одновременно рот и глаза.
- Это... чего? А? - умудрился открытым ртом спросить Борис Бойко. Получилось примерно "эоощеоо... а?", но Свиридов его понял. Майор поднял руку с пистолетом. Один из бойцов отработанным движением заломил руку и поставил главу семейства на колени. Бойко не сопротивлялся, просто пялился на тело жены, возле головы которой алым ореолом растекалась кровь.
Свиридов сомневался в успехе, но всё-таки спросил:
- Где газета, купленная тобой сегодня утром? Где она?
Бойко с трудом оторвался от созерцания мёртвой жены и посмотрел на спросившего. Свиридов было обрадовался, но, увидев взгляд несчастного мужика, скуксился. Это взгляд младенца: блуждающий, расфокусированный, непонимающий. Реакция на звук, не более того. Поиграв желваками, Свиридов кивнул бойцу... и едва успел отпрыгнуть, чтобы не замарать обувь кровью и мозгами.
- Найдите мне эту грёбанную газету, - приказал майор, а сам, осторожно ступая, зашёл в комнату, из которой Бойко вышел. У них есть ещё сын-семилетка.
Ребёнок лежал в кровати. Спал. Или притворялся. Рядом на табурете книга. "Приключения Нильса с дикими гусями", - прочитал майор. И в душе заскребли кошки. Это была с детства его любимая книга. Пусть и читал её ему не отец... и не мать, а Мария Семёновна, воспитательница детдома. Конечно, не в таком формате и не с такой красочной обложкой, но книга была, пожалуй, единственная по-настоящему его вещь. Он любил её, до сих пор любит.
Майор поднял пистолет и направил дуло в лицо мальчику. Ребёнок видимо что-то почувствовал и открыл глаза. Их взгляды встретились. Свет настольной лампы отразился в детских глазах, наполняющихся слезами. Он не издал ни звука, просто смотрел в глаза нависшего над кроваткой незнакомца. Потом, когда первая слеза скатилась по краю щеки за ухо, мальчик моргнул, и взгляд сместился на руку, державшую оружие. Глушитель в руке Свиридова вдруг словно налился свинцом, кисть задрожала. Мальчик не решился снова взглянуть в лицо смерти, он просто зажмурился. Зажмурился так сильно, как могут жмуриться от страха только дети. Майор опустил оружие. Чем виноват ребёнок? "Он уже сирота... как я", - подумал Свиридов.
Потом поднял пистолет, выстрелил. И выключил свет, чтобы никто не видел, что пуля прошила не голову мальчишки, а подушку.