Линия Жизни
Вторая жизнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "У каждого человека есть вторая жизнь. Она совершенно не такая, как выглядит его обычная жизнь для других. Эта жизнь - у него в голове. В ней, в этой жизни, все краски мира имеют миллионы оттенков, а сама жизнь - много ярче. Не будь этой второй жизни, наше общество стало бы обществом самоубийц."
  I
  У каждого человека есть вторая жизнь. Она совершенно не такая, как выглядит его обычная жизнь для других. Эта жизнь - у него в голове. В ней, в этой жизни, все краски мира имеют миллионы оттенков, а сама жизнь - много ярче. Не будь этой второй жизни, наше общество стало бы обществом самоубийц. Именно так, как мне кажется, и становятся самоубийцами - что-то нарушается в человеке, и он теряет свою вторую жизнь. Почему теряет? Потому что мы обладаем ей с рождения. А может и с зачатия. Точнее, в детстве мы живем именно этой, второй жизнью. И лишь позже, к нам приходит Реальность. Наша первая жизнь. Собственно, наверное, не правильно говорить так: первая жизнь, вторая жизнь. Но мне нравится.
   Я практически бесполое существо весьма дистрофичного вида. Впрочем, в паспорте стоит ясное 'м', что все еще внушает хоть какую-то надежду. Мне семнадцать лет и я практически мертв в своей первой жизни. Я просто великолепная серость. Серость, совершенная от голоса и до любой реакции. Серость, возведенная в Абсолют.
   Живу я на подачки родителя в старой маминой квартире. Существую, я бы даже сказал. Быт мой неприхотлив до шевеления волос на голове моего единственного... можно сказать, друга. Серости друзей не положено, и именно поэтому, он не друг. Так, приятель. Хотя, вы можете представить себе приятеля из мужика под тридцать для семнадцатилетнего ботаника? А я вот могу.
   И это - следствие того, что моя вторая жизнь намного ярче реальности. Ах да, я же не объяснил градацию, да? Ну и не буду. Скажу лишь, что чужая вторая жизнь может показаться вам серой и скучной, когда для того человека она будет самым верным наркотиком. Как иначе назвать вторую жизнь? Мы не можем от нее отказаться под страхом смерти и приходим к ней раз за разом. Наркотик. Психологический выверт человеческого разума.
  
   Спускаюсь по лестнице и считаю ступени. Где-то на двадцатой, начинаю думать об овцах. Ну знаете: беленький барашек, который скачет через перегородку, а вы их считаете, чтобы уснуть? Вот о них. Даже как-то окружающее блекнет перед моей фантазией. Впрочем, думается мне, подобное состояние мое, похоже больше на прострацию, несколько не подходит для наполненной людьми улицы. Все привыкли, конечно, но мало ли. Всякое бывает. Вытаскиваю наушник из уха и оглядыва...
   Отпрыгивая из-под машины, я очень четко удивился. 'Всякое бывает.' Какие пророческие слова. И как точно я подгадал. Еще пара секунд - и все. Не тонкий блинчик, конечно, но пара неприятных переломов мне была бы обеспечена.
   Поднимаюсь с асфальта, куда приземлился и слышу хлопок двери практически в паре метров от меня.
   Дымка осознания затуманила мои глаза, и на подошедшего я смотрел уже глазами хронического пофигиста.
   - Тебе что, жить надоело? - меня осматривают, как кучку мусора под ногами. У мужика такой вид, будто он очень хочет меня пнуть, но люди кругом. Или не мужика. Вглядываюсь в лицо водителя и понимаю, что не особо он меня старше.
   - Да нет,- говорю я так, что ему становится ясно: мне плевать.
   На самом деле не плевать. Но я не могу закатить истерику посреди людной улицы - правила приличия, чтоб их. А вот в своей квартире, закрывшись на замок, кажется, буду дрожать от пережитого. Я встаю и, как танк, упорно продвигаюсь дальше, прихрамывая на обе ноги сразу.
   Водитель, удивленно потаращаясь мне в след, хлопает дверцей машины и собирается уезжать. Нет. Не собирается. Машина притормаживает рядом, и я, не донеся до уха наушник, недовольно смотрю на него.
   - Садись, подвезу, - почти добродушно говорит он.
   - Нет, спасибо, - отвечаю я равнодушно.
   Равнодушно... добродушно... состояния души. Какая милота. Кривлюсь в приступе внезапного бешенства, но оно быстро проходит. Вспышки эмоций. Дальше, если не озабочусь убежищем в ближайшие несколько минут, все вокруг увидят весьма неприятное зрелище.
   - Садись, - настаивает несостоявшийся убивец, - У меня такое ощущение, что, если я тебя не подвезу, ты сегодня все же угодишь под машину.
   Кидаю на него косой взгляд и, буркнув:
   - Все может быть, - начинаю озираться в поисках укромного уголка. И, как назло, ничего нет. Прямая улица, с просматриваемыми отовсюду павильонами. И люди смотрят на меня. Не сесть у стены, как я обычно это делаю. Черт. - Хотяя... Поехали, - запрыгиваю я в машину и достаю из кармана пачку салфеток.
   Водитель смотрит на меня странно, но я ничего ему не говорю, напряженно ожидая... Да! Салфетку я успел приложить раньше, чем кровь начала заливать все вокруг, в том числе одежду и чужую машину.
   У парня, кажется, глаза на лоб сейчас полезут.
   - Реакция на стресс, - объясняю я и меняю салфетку. Машу перед его носом грязной, - Это еще не худший вариант. Мог бы в обморок свалиться.
   - Мда...- парень в шоке. - Так куда тебя везти?
   - Двести тридцатая школа. Сейчас прямо, на втором повороте - направо. Дворами еще чуть-чуть.
   Парень кивает и, все еще косясь на меня, едет. Мы молчим. Я - шуршу салфетками, распихивая их по сумке так, чтобы они ничего не запачкали, он - сосредоточенно что-то обдумывая. Всю дорогу меня преследует ощущение нереальности происходящего: я заговорил с незнакомым, да еще и внаглую уселся в чужую машину. Не то, чтобы я опасаюсь, но просто... так непривычно.
   - Можно высадить меня здесь? - спрашиваю перед поворотом и удостаиваюсь еще одного странного, косого взгляда от водителя. Он кивает, высаживает меня и... заезжает на территорию школы.
   Вот не поверите: впервые в жизни выругался вслух.
  
  II
   Сегодняшний день виделся мне кошмаром, когда я отлеживался после дороги до дома под ливнем в горячей ванне. Вообще, мне горячая вода противопоказана, если не хочу осложнений с итак некрепким здоровьем. Но я проигнорировал запрет врачей и залег в ванную, отбитую и местами покореженную, словно по ней катком проехали (что странно: не представляю, что надо сделать с чугуном, чтобы привести его в подобный вид), но наполненную горячей водой.
   Врубая музыку в наушниках и кладя голову на заботливо подложенное полотенце, я не ожидал, что проснусь в холодной воде под завывания Алисы.
   Я ошарашено сел, проморгался. Поблагодарил все высшие силы за то, что не утонул во сне, и вылез, наконец, из этого разочаровавшего меня чудовища. Было холодно до жути. Ежась и кутаясь в мамин махровый халат, выглядящий, родом из восьмидесятых, как минимум, я побрел на кухню с надеждой, что хоть чай меня согреет. Поставив чайник на плитку, я сел, придерживая рукой раскалывающуюся голову, на подоконник и принялся ждать. Отходить было нельзя: чайник мог и выкипеть, что, бывало не так уж редко.
  
   С высоты четвертого этажа, наблюдая за сумеречным двором, я отколупывал с подоконника слои пузырящейся краски и лениво рассуждал: покрасить или подождать лета? Наконец вскипел чайник и я, разочарованно поразглядывав нутро пустого холодильника, решил, что сижу на диете из сладкого чая и оставшихся сухарей, засохшего печенья и сушек. С маком. В шкафу больше ничего не было, кроме бутылки коньяка и банки растворимого кофе. Нет, были еще две пачки макарон, банка томатов и килограмма два гречки. И банка соли. И мешок сахара. Да я богат! Но готовить было откровенно лень, поэтому я сидел над тарелкой с печеньками и пил чай.
   Когда я уже совсем решил съесть печеньку, в двери постучали. Не позвонили - звонок на двери перерезан, а постучали. Значит кто-то свой. Свои меня, впрочем, пугали значительно больше, чем чужие, но я поплелся открывать.
   За дверью стоя Сергей. Как обычно, в дорогой одежде и в шлейфе классового превосходства. Мой единственный друг. Ну почти.
   - Сергей, - буркнул я, пошире открывая дверь и уходя на кухню. Он, привыкший к моему поведению, сам закрыл дверь, разделся и влез в свои тапочки. Эти тапочки он купил два года назад, заявив, что совесть ему не позволяет пачкать полы, которые я мою, но здравый смысл говорит ему, что то, что я называю полами, может покалечить его не защищенные ничем, кроме носок, ноги.
   Вскоре Сергей заполнил мой дом, как заполняет запах кофе утреннюю квартиру. Он был большой, яркий и слишком чужой для моего древнего дома. Но мой дом его любил. И Сергей отчего-то отвечал моему дому взаимностью. Он любил и скрипящий диван, и кресло-качалку, опасно шатающуюся от любого веса, превышающего вес маминой шали с кисточками, он любил и книжные полки, заполненные огромным количеством научной, фантастической и художественной литературы доперестроечных времен, и немного продавленную ковать. И ковер с высоким ворсом в моей спальне. И пощербленные табуреты на кухне. И дубовый стол, способный вместить человек двадцать. И дребезжащий холодильник. И мой небольшой балкончик с ажурным плетением перил. И письменный стол. И фарфор на этажерке. И картины, написанные прадедом. И...
   Моя квартира наполнена запахами прошлого, видениями далеких времен, воспоминаниями счастливых лет. Квартира большая - две с половиной комнаты, большая ванная с окном (оно почему-то всех всегда шокирует, это окно), потолки такие, что встань я на плечи Сергея, достану до них кончиками пальцев. И окна! Большие, чуть закругленные по верху, красивые. Только краска слезает. И обои выцвели. Я мог бы, кончено, сдавать хотя бы комнату, но мне не выносима мысль о том, что рядом со мной будет жить чужой человек.
   Так вот, Сергей заполнил мою тихую квартиру шумом. Он заглянул в холодильник, недовольно цыкнул на лежащий в уголке кусок хлеба (последний!), бесцеремонно распахнул дверцы шкафов, одобрительно кивнув, повертел в руках бутылку коньяка, брезгливо задвинул подальше банку кофе и... начал выгружать из пакетов еду из ближайшего супермаркета, добродушно ворча.
   Поначалу, когда он впервые привез собой еду, я обиделся. Сильно. Но вскоре обижаться перестал, потому что Сергей объяснил мне свою позицию. А я понял. И принял.
   Его ничуть не заботило то, что ребенок, по сути, живет один и питается впроголодь. Его ни капли не волновала совесть. Не дергался он и оттого, что ему у меня перепадал, бывало, лишь чай с сахаром (от чего, честно говоря, отказаться не могу вообще). Ему просто нравилось ощущение того, что он покупает еду, ему нравилось предвкушение того, что он придет домой (условно), туда, где его ждут, будет разворачивать всю эту вкусноту, кое-что убирать в холодильник, кое-что сразу пробовать, а может, даже, готовить. В то же время, у него была семья, прелестный сын пяти лет, красивая и умная жена, имеющая красный диплом и звание кандидата наук, был двухэтажный дом, стоящий в черте города, свой штат слуг, коллеги и друзья, более перспективные и приятные в общении, чем я.
   Просто у него был еще и я.
   Наверное, сначала, это было капризом его избалованного эго. 'Это как благотворительность', - я почти наяву слышу его уверенный голос, - 'Как фонд призрения. Как покормить щенка'. Наверное, ему казалось, что он дает мне что-то важное. Поддержку. Помощь.
   Лишь позже он понял, что мне этого ничего не надо. Ни от него, ни от кого. Вообще. И тогда мой дом стал для него... убежищем, как для меня. Он мог месяцами не появляться на пороге моей квартиры, а потом заявиться и, совершенно без возражений с моей стороны, прожить у меня неделю. Мы могли днями молчать, и нам было уютно. Это было странно, я больше никогда не встречал такого уютного человека, как он. Мне кажется, что ему иногда просто надоедало быть безумно любящим мужем, безупречным боссом, заботливым папочкой, душой компании... в таких случаях кто-то уезжает на рыбалку, а он... Он переезжал ко мне.
   Карина, его жена, бесилась страшно. Потом смогла понять как-то, что он не к бабе уходит. И не к мужику. Как? Наверное, это та сама таинственная женская интуиция. Ничем другим я подобное объяснить не могу.
  
   Я сидел и наблюдал за тем, как Сергей священнодействует над плитой, когда раздался грохот в прихожей. Не будь у меня столь погано-пофигистичное настроение, я бы засмеялся. А так, я просто встал и направился к входной двери, где стоял отец, с неудовольствием рассматривая то место, которое я называю домом.
   - Ты опять не закрыл дверь, - сказал он мне вместо приветствия, а я кивнул и криво улыбнулся.
   Он красив, мой отец. Силен, представителен, властен, богат. От его взгляда мне всегда хочется опустить голову или виновато улыбаться. Как щенку. Как побитой собаке. Наверное, это то, что другие называют боязнью, покорностью или другой дрянью, которую я не умею испытывать. А еще мне хочется заорать. Или побегать кругами. Или подойти и укусить его. Лишь бы эта отстраненность сменилась недоумением. Или... страхом? Хотя бы страхом, как к собаке, больной бешенством. Собаке. Стою напротив него, столь же отстраненный, как и он, смотрю ему в глаза и жду.
   Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть.
   - Щенок! - удар по щеке.
   Не знаю, что его так во мне раздражает. Всегда, словно даже моя внешность ему мешает. Я не похож ни на мать, ни на него. Я похож на свою бабку-француженку. Но если она была миленькой, то я серый и невзрачный. Не это же его раздражает. Возвращаю голову в то же положение, что было раньше и, даже не вытирая кровь с довольно сильно разодранной губы, невозмутимо поднимаю бровь.
   - Отец?
   - Что ты забыл в моем доме? - спрашивает он, а я, словно развлекаясь, склоняю голову к плечу.
   - Ну что вы, отец. Моей целью не было посещение вашего дома, я просто был в том районе по делам. Ваша жена... - делаю многозначную паузу и поднимаю уголок губ. Тот, который не разбит.
   На самом деле, учитель не нашел ничего лучшего, чем загрузить меня доставкой домашних тестов одному из моих одноклассников. Почему я не мог сделать этого по электронной почте - я искренне недоумевал все то время, что пешком добирался до их района. Пешком. В другой конец города. Денег на дорогу просто не было.
   Он смотрит в ответ. Долго. Пристально. Ищет что?
   - Я бы не хотел тебя впредь видеть в своем доме. Надеюсь, ты это запомнишь.
   Взгляд его становится угрожающим, и я приподнимаю бровь, развлекаясь. Что же его так во мне пугает?
   - Хорошо, отец,- наконец говорю я и киваю твердо. - Я попытаюсь избегать визитов в ваш дом.
   Он молчит. Я молчать уже не могу - устал ждать, пока он уберется.
   - Что-то еще?
   - Да, - швырок папки на тумбочку. - Документы для тебя. Счета, депозиты твоей матери. Станешь совершеннолетним, нужно будет заполнить бумаги.
   Он с отвращением окидывает мой дом взглядом и выходит, не прощаясь. Я закрываю за ним дверь и морщусь - на скуле будет знатный синяк, да еще разодранная кольцом губа... Беру папку, иду в библиотеку и кладу ее в сейф. Посмотрю позже.
   В кухне я натыкаюсь на внимательный, какой-то пронзительный взгляд Сергея.
   - Вот какой твой отец, значит, - говорит он медленно, а я киваю и вытираю ладонью кровь с подбородка - футболку уже закапало, осталось лишь запачкать пол для полного счастья. Я смотрю на его отстраненное, такое, словно он говорит о работе, лицо и понимаю, что они знакомы: мой отец и Сергей. Секунду я гоняю эту мысль в голове - отец и Сергей, Сергей и отец - и говорю:
   - Вы знакомы.
   Сергей кивает.
   - И довольно близко.
   Он снова кивает и коротко смеется.
   - Вот я, наконец, и столкнулся с этой частью твоей натуры.
   Я поднимаю бровь и долго смотрю на него. Он сдается и отвечает:
   - Дичайшая проницательность. Раньше я видел это лишь со стороны, и это казалось забавным. Теперь я удивлен. Как?
   Я пожимаю плечами и отворачиваюсь. Мне скучно говорить о нем. Подхватываю чай и убираюсь из кухни. В дверях я замираю.
   - Не думай, что дома он такой же. Он безумно любит сына и дочь и уважает жену. Просто... ненавидит меня.
  
  III
  Скольжу в толпе, как всегда, незаметный и неощутимый. Голова низко опущена - опять идет кровь, но вытереть в этот раз нечем, и остается лишь одно - как можно скорее найти укромный угол. Голова кружится, я пошатываюсь, влетаю в кого-то, бурчу дежурное: 'извиняюсь' и пытаюсь...
  - Эй, что-то случилось? - меня ловят за предплечье и притягивают к себе. Я резко оборачиваюсь, так, что капли крови летят на того, кто меня остановил. Теперь на его толстовке расплывается несколько темно-красных пятнышек.
  - Прости, - говорю тихо, не поднимая взгляд, и пытаюсь вывернуть руку.
  Но парень держит крепко, не давая вырваться. Дергаюсь сильнее и хоровод света, цветов и звуков почти утягивает меня на дно темного колодца обморока.
  - Тебе нужно к медсестре, - говорит парень, ловя меня второй рукой - я чуть не поздоровался с полом и только его руки удерживают меня. - Сотрясение? Тебе въехали по носу?
  Пытаюсь помотать головой, голоса совсем не осталось, но получается еще хуже - отъезжать я начинаю еще быстрее. Пацан хватает меня в охапку и тянет по направлению к медичке.
  Я натыкаюсь на ускользающие стены, цепляясь за последний якорь реальности - его руки - раздумываю, чем мне может помочь наша старая медсестра, и отчаянно хочу оказаться дома.
  Кабинет медицинской помощи закрыт, листок на двери гласит об отсутствии, парень сажает меня в угол на скамейку, сам стоит надо мной растерянно. Разглядываю его, пока обморочное состояние отпустило: высок, строен, чем-то похож на Сергея - та же железная воля под мягкой оберткой интеллигентности. Хлопает по карманам, вытаскивает звонящий телефон. Мелодия забавная, быстрая, но мне снова все равно.
  Слышу краем уха разговор, обеспокоенные интонации моего одноклассника, как мне смутно вспомнилось:
  - Уже у школы? Я не... хотя... отвези... ницу... да... нет! Конечно, нет! Тебе лишь бы ржать!
  Меня подхватили за шкирку, выволокли из школы, не забыв прихватить вывалившуюся из помертвелых пальцев сумку, довольно бережно упаковали в машину, подставив плечо, чтобы не заваливался.
  В себя я пришел уже в больнице, под благосклонно-одобрительным взглядом какого-то странного доктора. Он широко улыбался моему однокласснику и стоящему за его спиной... наверное, у меня был шокированный вид, так что иронично усмехающийся молодой мужчина, стоящий за спиной моего одноклассника, шагнул вперед и подцепил опущенную мной голову за подбородок тонкими, но сильными пальцами.
  - Похоже, это рок нашей семьи, натыкаться на тебя в подобной ситуации? - он провел подушечками пальцев по моей мокрой от крови толстовке и потер их между собой. - Хотя меня и машину ты не залил своей кровью, как Киру.
  - Киру? - поднял брови я. Ну серьезно, кто будет звать такого пацана женским именем?
  - Ну нормально, - кинул мой первый спаситель взгляд на... видимо, брата, - Ты даже не знаешь имя человека, с которым учишься уже несколько лет?
  - Он как-то ни разу со мной не говорил, а я не особо интересуюсь делами класса, - пожимаю плечами, но в наш сверхувлекательный разговор вмешивается доктор.
  Мне долго приходится его убеждать, что все нормально, ситуация находится под контролем моего личного лечащего врача, что я его проинформирую, что это нормально - падать в обморок... ну, хорошо, ненормально, но привычно.
  В конце концов, я устаю отбиваться, называю фамилию моего врача, этот врач как-то примолкает, дозванивается до Стивы, говорит с ним немного, передает мне трубку, откуда недовольный голос Стивы меня отчитывает. Я покаянно киваю, закатываю глаза, бурчу, что, 'да, конечно, я должен был звонить ему во время отпуска, тем более что приступ обычный, ничем не выделяющийся из ряда других', и 'да, конечно, это важно, так важно, чтобы отвлекать его от медового месяца', и 'да, конечно, динамика важна, однако и она могла подождать его возвращения'.
  Стива наконец умолкает, восторженно говорит: 'ты не представляешь...' и я отлично представляю, как он щурится, словно сытый кот, отожравший миску сливок.
  Ухмыляюсь в ответ, вешаю трубку и смотрю вопросительно на врача и моих 'спасителей'. Те смотрят на меня.
  Наконец, до доктора доходит, что у меня все нормально... в пределах того, что может быть нормально у меня, и он отпускает всех нас.
  На крыльце мы топчемся, пока 'спаситель'-старший буквально насильно не тащит меня (а, заодно, и Киру) в какую-то забегаловку на углу. Я держусь настороженно, еще не все проблемы закончились, еще все только начинается, но иду следом, покорный, словно на привязи.
  
  Мой мир снова заполнили чужие мне люди, бесцеремонные, настырные, интересующиеся. Вздрагиваю и ежусь под их взглядами, стараясь казаться меньше, чем я есть, прячусь за стакан с кофе (нельзя, Стива убил бы, но его здесь нет), отвечаю односложно, улыбаюсь натянуто, но они не видят, не хотят замечать мое нежелание, они едят что-то быстро, словно волки, разглядывают меня, шутят между собой и спрашивают-спрашивают-спрашивают...
  Сбегаю от них в туалет, чувствуя, что приближается новый приступ... дважды в день, надо же... повышенное внимание чужих людей давно является для меня стрессом.
  Мой старший спаситель, как же его... Олег, находит меня забившимся в угол туалета, на полу, обхватив колени. Садится напротив, мягко проводит пальцами - черт, он всегда так, что ли? - по моей сжатой в кулак руке.
  - Мы тебе неприятны? - спрашивает.
  Улыбаюсь вымученно.
  - Мне вы кажетесь нормальными здоровыми людьми, - говорю, не обращая внимания на толстого мужика, моющего руки и через зеркало нас разглядывающего.
  - А себя ты считаешь больным? - дергает уголком губ.
  - Я и есть больной человек, но у меня нет комплекса по этому поводу.
  Мы некоторое время молчим, я формулирую объяснение.
  - Просто, вас слишком много для меня. Я нелюдимый человек. Мне тяжело. Если бы мы общались на улице или где-нибудь в пустом месте, я бы мог спокойно перенести наше общение, но не в кафе. Слишком много шума, людей.
  - У тебя социальная фобия?
  - Не люблю чужое внимание, а вы слишком заметны. Смотрят на вас - смотрят на меня.
  - Просто не любишь? - задирает бровь.
  Я киваю.
  - Мне сейчас нелегко приходится, поэтому даже малейший стресс - большая проблема. Но это скоро закончится, - пожимаю плечами. Вздыхаю. Морщу нос, - Нам надо вернуться, Кира заждался, наверное.
  Он рассматривает что-то на моем лице, встает, подает мне руку.
  - Почему ты так кривишься, слыша имя Киры? - спрашивает, придерживая для меня дверь.
  - Потому что имя Кира ему не идет, - отвечаю спокойно, даже как-то легко. - Кира это Кирилл?
  - Кир, как Булычева, детского фантаста, - отзывается Олег, и я не могу сдержать смешка.
  - Совсем не идет. Он слишком высок для этого имени.
  - Высок? - косится удивленно.
  Я с внезапной охотой начинаю ему объяснять:
  - Кир должен быть невысоким, крепким, темноволосым, темноглазым. У него немаленький нос и тонкие губы. Он делает вот так, - облизываю резко верхнюю губу ровно посередине, - Непростой характер, напористый, злой, жесткий, твердый. Все это есть и в Кире, но он сверху - мягкий, как в шоколадке, веселый, даже добрый. Это имя ему не подходит.
  - С ума сойти, - весело удивляется Олег, плюхаясь за стол, - Ты, что ли, интересуешься тайнами имен?
  Нет, - качаю головой, пожимаю плечами и тоже сажусь на диванчик, взмахнув пальцами (люблю 'лишние' движения), - Просто я так слышу, образами. Вот что ты представляешь, слыша имя Адольф?
  Олег замирает на секунду.
  - У моего отца есть партнер по бизнесу, его.
  - Его так зовут? - болтаю стаканчиком в воздухе. Мне значительно легче, люди уже не так давят своей массой.
  Олег кивает. Кира переводит взгляд с меня на брата и обратно.
  - Ты строишь себе архетип, базируясь на знакомом, - говорю, отставив стаканчик, - А спроси... его например, - указываю взглядом на толстяка из туалета, - он опишет тебе то. чем представляет себе Гитлера, лишь потому, что это имя распространено.
  - А каким ты видишь Адольфа?
  - Адольф ранимый человек, нервный, неверный. Он талантливый, сильный, жесткий. Противоречивый очень. А еще он не любит детей.
  - Что еще? - щурится Олег, - Что ты еще можешь про него сказать?
  - Ммм? Педант? Он собиратель - коллекционирует что-то необычное... Может быть, людей? - я неуверен, но отчего-то Адольф, их Адольф видится мне так.
  Кира открыл рот, собираясь что-то спросить, но Олег остановил его взмахом руки.
  - Поразительно, - говорит он. - Так странно.
  - Ничего странного, это просто образ Адольфа для меня. Естественно, они не все такие, - отзываюсь, - Просто мне так видится.
  - Тем не менее, ты сказал все верно.
  - Значит, его имя ему подходит, - пожимаю плечами.
  - А мое? - спрашивает Олег, подаваясь вперед.
  - Вы похожи с братом, - говорю, - Я же верно понял, что вы братья?
  Они переглядываются.
  - Сводные.
  - Ну вот, - встаю, оставив на столе сотню, - Мне пора.
  - Эй, - зовет меня Олег. Я оборачиваюсь и мне в пальцы падает визитка, - звони.
  - Обязательно, - улыбаюсь: мы оба знаем, что я выкину визитку, едва выйду за дверь.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"