коньяк зажег пожар согрел и спрятал в тумане красном мусор паутину и горы грязных чашек на столе
раздвинул окна двери на распашку где ночь глядит с трусливым любопытством в горящее окно на стол в лохмотьях обрывках яств и лужах словоблудья обрывках мыслей и разлитом пиве чем похмеляться утром непонятно но ночи невдомек что это крах она завидует столу и тоже хочет качаться пьяно и мычать угрюмо про то что жизнь не удалася сука любовь обманка а вокруг гиены все ждут и не дождутся той минуты когда конец наступит чтобы горло еще живому жадно перегрызть
а мы хотим на воздух в эту ночь что дышит сыростью и плачет ароматом нескошенной травы которой ночью так зябко что она вспотев трясется и молит солнце выйти поскорей
но солнце далеко оно не слышит не слушает и знать о том не хочет что выпит безнадежно безвозвратно его наместник пламенный коньяк что он горит костром у нас в желудках и греет сердце и туманит душу а мы считали что оно уснуло уснем и мы не выйдем в ночь дышать но будем видеть сны где все кружится
и плачет горько по прохладе дождь.
***************************
Оргастический вздрог - и взмывает волна над причалом.
Чей панический крик раздается над пеною волн?
Это чайка в полете косом так тоскливо кричала,
чтобы поняли мы: приближается к городу шторм.
Будут ветер и дождь, наводнение, гром - катастрофа!
С улиц смоет людей, сдует крыши, деревья, мосты.
Нам природа предложит мелодии, рваные строфы.
Но откроется дверь, а за ней - улыбаешься ты.
Сколько зим, сколько лет!
Сколько чаячьих криков безумных!
Сколь деревьев засохло в моем поредевшем саду...
Вечеринок чреда, так бездарно, безрадостно шумных,
что нетрудно заметить за ними большую беду,
словно тень за спиною с поднятым ножом для удара,
как разбойник в нощи - только взмах, только вскрик.
Тишина...
Кружит голову шторм, город пьян - до тоски, до угара.
Там, за стеклами - битва, погромы, сраженье, война.