Николай Иванович стоял на остановке. Время от времени приползали автобусы. В них с трудом втискивались пассажиры, двери натужно закрывались, и автобусы, ревя перегруженными двигателями, отъезжали. Нужного номера всё не было. Николай Иванович начал волноваться. Ему не нравилось ждать. Тяжелее всего на свете, знал Николай Иванович, ждать и догонять. Он уже двадцать минут ждал свой номер, но автобус всё не приходил. И это было невыносимо.
Как назло начался дождь. Слабый, мерзкий, моросящий дождь. Люди, стоявшие на остановке, сбились в кучу под ржавым, местами прохудившимся навесом. Николай Иванович сумел пристроиться с краю. Теперь огромные грязные капли, срывавшиеся с навеса, падали ему на голову и плечи.
Лица стоявших рядом с Николаем Ивановичем людей были напряжены. Бледные, измождённые лица были направлены в одну сторону. Люди пристально всматривались сквозь завесу дождя туда, откуда должен был прийти очередной автобус. Они были начеку, готовы в любую минуту взять приступом прибывший автобус.
Перед самым лицом Николая Ивановича кто-то раскрыл чёрный зонтик. Большинство спиц старого зонта были погнуты или сломаны. Они всё время норовили попасть Николаю Ивановичу в глаза. Николай Иванович сморщился и отвернулся. Он начал смотреть в другой конец улицы. Вдоль разбитой асфальтовой дороги тянулись одинаковые серые коробки домов. Из тротуара торчали чёрные кривые стволы деревьев. Небо было затянуто непроглядными серыми тучами.
Прямо над дорогой была натянута широкая полоса красной материи. На ней большими аккуратными буквами была выведена надпись: "В новое тысячелетие - с новым общественным строем!".
Николай Иванович залюбовался этой полосой.
- Красное на сером, в этом что-то есть, - подумал он, - Красное на сером. По крайней мере, хоть какое-то разнообразие.
Над смыслом написанного он задумываться не стал.
Николай Иванович оторвал взгляд от красной растяжки и повернул голову. И вовремя. К остановке подъезжал, ревя двигателем, нужный Николаю Ивановичу автобус. Николай Иванович с большим трудом влез в набитый людьми салон. Он пристроился на последней ступеньке, упираясь спиной в дверь. Перед каждой остановкой Николаю Ивановичу приходилось вдавливать своё тело в наседающую на него людскую массу, чтобы дать возможность двери открыться. Затем его выталкивал наружу поток выходящих из автобуса людей, и Николаю Ивановичу приходилось повторять штурм заново. От дома до завода, где работал Николай Иванович, было восемь остановок.
Николай Иванович работал слесарем на заводе экспериментальных конструкционных материалов. И хотя формально завод числился за каким-то НИИ, работал он на оборонку. Николай Иванович не знал, что в итоге получалось из тех деталей, которые он вытачивал на своём станке. Танки? Самолёты? Подводные лодки? Собственно, это было ему совершенно не интересно. Николай Иванович просто делал свою работу. И делал её хорошо. Он был ударником производства. Его фото постоянно красовалось в самом верху доски почёта. Необъятная тётка Марфа, сидевшая на проходной, каждый раз, когда какой-нибудь рабочий приходил с опозданием или подвыпившим, тыкала своим мясистым пальцем в фотографию Николая Ивановича и говорила:
- У-у-у, бездарь. Смотри, на кого ты должен ровняться.
Но Николай Иванович никогда этого не видел. Он всегда приходил вовремя и никогда не выпивал перед работой. Вот и сейчас, выйдя из автобуса, Николай Иванович приближался к проходной ровно за десять минут до начала смены. Тётка Марфа приветливо улыбнулась Николаю Ивановичу. Николай Иванович изогнул губы в подобии улыбки и прошёл через турникет.
Возле входа в цех Николай Иванович увидел двух рабочих, возящихся с приставной лестницей. Третий стоял чуть поодаль и, матерясь, руководил процессом установки лестницы. В руках он держал свёрнутое красное полотно.
- Снова растяжка, - подумал Николай Иванович. Он представил, как будет смотреться красная полоса на серой бетонной стене цеха.
- Красное на сером, - тихо проговорил Николай Иванович.
В цеху было тихо. До начала рабочего дня оставалось ещё несколько минут. Николай Иванович снял своё промокшее серое пальто и повесил его в шкафчик. Достал из шкафчика серую робу, серый берет и серые перчатки. Вынул из кармана робы защитные очки и направился к своему станку. Все станки в цехе были огромные, массивные. Их покатые округлые бока возвышались над Николаем Ивановичем ещё на добрую голову. Это были старые немецкие станки. Трофейные, ещё с той, предпоследней войны. Николай Иванович давно, но безуспешно пытался прочесть до конца надпись на непонятном ему немецком языке, украшавшую торец его станка.
- Штурбф..., - лепетал Николай Иванович, вчитываясь в единственное, но очень длинное, из двадцати пяти букв, слово на эмалированной табличке, - ...груберш...м-м-м.
Со временем он бросил эту затею.
Николай Иванович подошёл к своему станку. Взял заготовку и вставил её в зажим. Натянул на глаза защитные очки. Достал нужный резак и нажал на кнопку "пуск". Цех наполнился мерным гудением мощного электрического двигателя.
Николай Иванович отстоял половину смены, ни разу не отлучившись от станка. Он не курил и ещё с войны умел сдерживать позывы своего организма. Николай Иванович был ветераном ПИВ. Последней Империалистической войны. Он не часто о ней вспоминал. Николаю Ивановичу просто нечего было вспоминать. Армия заблокировала Николаю Ивановичу все воспоминания о войне, чтобы они не загрязняли голову будущего передовика производства. Николай Иванович не особенно об этом жалел, ведь война сделала его лысым, беззубым и совершенно бесплодным.
Раздался звонок, приглашающий рабочих на обед. Николай Иванович положил в ящик для готовой продукции вторую сверх нормы деталь, снял перчатки и направился в столовую вслед за другими слесарями.
Уже стоя в очереди с подносом в руках, Николай Иванович наблюдал, как мальчишки подмастерья развешивают красные флажки и гирлянды по огромному помещению столовой. Ярко-красная ткань флажков резко контрастировала с бледно-серой гладью кафельной плитки, которой были уложены все стены столовой.
- Красное на сером. К чему бы это? - подумал Николай Иванович, ставя стакан с компотом себе на поднос.
В конце смены к Николаю Ивановичу подошёл секретарь партийной ячейки цеха. Плотный низенький мужчина в сером пиджаке. На лацкане его пиджака Николай Иванович заметил ярко-красный значок. Потное лицо парторга озарила широкая улыбка, он подошёл вплотную и похлопал работающего Николая Ивановича по спине.
- Приятно, что в нашем цехе работают люди, которые сделали возможным завтрашний праздник. Слава ветеранам Последней Империалистической войны! - парторг ещё раз хлопнул Николая Ивановича по спине, - Парторганизация завода выписала вам премию, зайдите в отдел, когда закончите.
Парторг достал из кармана носовой платок, вытер пот со лба, ещё раз улыбнулся и быстрым шагом устремился прочь. Николай Иванович только хмыкнул ему вслед. Он некоторое время пытался вспомнить, какой же праздник будет завтра, но, так и не вспомнив, направил всё свое внимание на заготовку. До конца смены Николай Иванович успел выточить ещё две детали. Затем он выключил станок и неспешно направился в главный партийный отдел завода. Там его ещё раз поздравили. Парторг крепко пожал сухую тонкую ладонь Николая Ивановича и вручил ему карточку на десять человеко-часов. Затем с силой прижал к себе, так, что красный значок на пиджаке парторга с болью впился Николаю Ивановичу в грудь. Николай Иванович буркнул слова благодарности и удалился из кабинета, завешанного красными знамёнами и портретами вождей.
На выходе из проходной Николай Иванович обернулся. Он несколько секунд смотрел на новую надпись над входом, которая гласила: "Добро пожаловать в коммунизм!".
Выйдя за территорию завода, Николай Иванович первым делом направился в ближайший магазин. Там уже было полно народу. В вино-водочном отделе по случаю праздника выдавали шампанское. Одна бутылка в одни руки. Николай Иванович стал в очередь у мясного отдела. Перед ним стоял знакомый сварщик Петька. Лицо сварщика озаряла блаженная улыбка, а взгляд был устремлён вдаль. Под пальто он страстно прижимал к груди какой-то предмет. Заметив Николая Ивановича, Петька встрепенулся. Оглянувшись по сторонам, он заговорщицки подмигнул и отодвинул полу пальто. Из-под серой ткани выглядывала непочатая бутылка водки.
- Вот, достал по случаю праздника, - прошептал Петька и мечтательно посмотрел в начало очереди, - Может колбаски ещё отрежут. Третьим буш? - сварщик ударил себя по шее двумя грязными пальцами и вопросительно уставился на Николая Ивановича, - Праздник всё-таки. Такое, говорят, раз в тыщу лет бывает. И строй не каждый день меняем.
- Нет, не сегодня, - проговорил Николай Иванович и начал смотреть по сторонам, пытаясь понять, о каком же всё-таки празднике все сегодня говорят.
Неудовлетворённый ответом сварщик буркнул: "Ну, как хошь", и стал озираться, выискивая в толпе другого собутыльника.
Взгляд Николая Ивановича остановился на рыжей, осыпавшейся еловой ветке, торчащей из стеклянной банки возле пыльной витрины магазина. На конец ветки была посажена помятая бумажная звезда. Никаких ассоциаций этот натюрморт в голове Николая Ивановича не вызвал. Он перестал мотать головой и уставился на затылок сварщика Петьки.
Достояв очередь, Николай Иванович получил полагавшиеся ему 200 грамм варёной колбасы и сверх того ещё 100 грамм премиальной сырокопчёной, которую выдали Николаю Ивановичу, как передовику. Хлеб дома ещё был, и поэтому Николай Иванович не стал задерживаться в хлебном отделе и пошёл на остановку.
Выйдя из автобуса, Николай Иванович сразу направился к своему дому. Идя по улице, он заметил ещё несколько новых растяжек, увидел, что на всех железобетонных столбах были вывешены красные флаги.
- Красное на сером, - прошептал он и вошёл в подъезд. Дома Николай Иванович приготовил себе нехитрый ужин: разогрел чай и сделал бутерброд. Взяв в одну руку кружку с кипятком, а в другую кусок чёрствого хлеба с ломтем варёной колбасы, Николай Иванович направился в зал смотреть телевизор.
Старый кинескоп долго разогревался. Приемлемое изображение на нём появилось только через минуту после включения. Шла заставка. Чёрно-белая хроника. Серая масса людей текла по улице, словно вышедшая из берегов река. В толпе то и дело мелькали знамёна. Знамёна были красными. Яркими пятнами они выделялись на экране.
- Красное на сером, - сказал Николай Иванович. Рука с бутербродом остановилась на полпути ко рту.
Николай Иванович вспомнил. Вспомнил, где уже видел такое сочетание цветов. Красное на сером. Красная кровь на сером от копоти и сажи снегу. Кровь толчками выбивалась из распростёртого на земле тела. Она мгновенно пропитывала снег, придавая ему свой насыщенный красный цвет. Рядом с бездыханным телом корчился от боли второй человек. Николай Иванович вспомнил. Он не должен был это вспоминать, но он вспомнил. Их было двое: парень и девушка. Они пытались уйти с территории, освобождённой нашими войсками. Прокрасться мимо кордонов и выйти на землю, всё ещё контролируемую империалистами. Но партия и правительство приказали не допускать перехода границы освобождённой зоны. Партия и правительство приказали стрелять на поражение. Николай Иванович встал над корчащимся парнем и нажал на спусковой крючок. Серый снег поблизости окрасился в красный цвет. Красное на сером.
Николай Иванович не должен был этого вспоминать, но он вспомнил. Сработала блокировка памяти. Сознание отключилось. Николай Иванович боком завалился на диван и погрузился в глубокий сон без сновидений. Бутерброд выпал из расслабленной руки на ковёр.
Николай Иванович спал, а в это время на экране телевизора появился диктор и начал свою речь:
- Поздравляю вас, товарищи, с великим праздником! К этому великому дню мы шли годами, десятилетиями. Многие поколения коммунистов отдали жизнь за этот день. И вот сбылись мечты народные. Партия и правительство объявили, что с первого дня нового 2001-го года в нашей стране устанавливается самый честный и справедливый строй, в нашей стране построен коммунизм. Ура, товарищи!