Сафариди Георгий Гаврилович : другие произведения.

Зубы, Политые Кровью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нет ничего подлее на свете, когда человек изменяет своей Родине, предаёт свой народ. Когда из-за собственной корысти готов совершить любой гнусный поступок, пойти на самое подлое преступление. В годы Великой Отечественной войны миллионы верных сынов и дочерей нашей многострадальной Родины отдали свои жизни, чтобы остановить фашизм и не дать ему возможностей поработить свободолюбивые народы. И очень горько сознавать, что всё же находились такие люди, которые, предав интересы своего народа, холуйски прислуживали фашистам. Об одном таком моральном уроде написана эта повесть.
  Георгий Гаврилович Сафариди
  
  
  ЗУБЫ, ПОЛИТЫЕ КРОВЬЮ
  
  
  Повесть
  
  
  г. Иваново.
  
  От автора
  
  Нет ничего подлее на свете, когда человек изменяет своей Родине, предаёт свой народ. Когда из-за собственной корысти готов совершить любой гнусный поступок, пойти на самое подлое преступление.
  В годы Великой Отечественной войны миллионы верных сынов и дочерей нашей многострадальной Родины отдали свои жизни, чтобы остановить фашизм и не дать ему возможностей поработить свободолюбивые народы.
  И очень горько сознавать, что всё же находились такие люди, которые, предав интересы своего народа, холуйски прислуживали фашистам. Об одном таком моральном уроде написана эта повесть.
  
  Вступление
  
  Бывший владелец нескольких домов и магазинов Фёдор Марушкевич умирал медленной и очень трудной смертью. Сначала отнялись ноги, потом ухудшилось зрение, пропал аппетит и целыми сутками ничего не хотелось есть. Началась общая дистрофия организма. Сухие руки, словно восковые, неподвижно лежали поверх одеяла, иногда только шевеля беспомощно тонкими, когда-то упитанными и нежными пальцами.
  Седая всклокоченная борода часто подёргивалась и колыхалась из-за нервно дрожащей челюсти. И только глаза ещё горели живым и всё ненавидящим огнём.
  Комната, в которой он лежал, выходила окнами в небольшой фруктовый сад, который он развёл сам, как только купил этот небольшой домик.
  Видя в окне, как шелестят и колышутся от лёгкого ветерка листья, он со злобой скрипел зубами и ворчал:
  - Всё, всё к черту под хвост, всё пропало... И жизнь пропадает. Господи, скорей бы конец, опостылело всё и все...- и вдруг встрепенулся и злорадно зашипел:
  - Но нет, нет, не всё досталось большевичкам. Магазины отняли, дома отняли, но золото цело. Не досталось им моё золото, моё основное богатство. Надёжно я его спрятал,- и вдруг испуганно подумал: "А кому его оставить? Кто им умело распорядится? Жена, дура старая, сама скоро околеет. А сын? Глуп ещё сын. Почему же глуп?- Задал он сам себе вопрос.- В его годы я уже деньги зарабатывал, цену каждой копейки знал,- но снова стали одолевать сомнения.- Растранжирит ведь богатство, промотает по глупости, или коммунистам отдаст,- и злобно заскрежетал зубами.- С комсюками дружбу завёл, а ведь три года в Германии жил, финансовому делу учился, пора бы понять, что такое своё, и какая польза себе, когда чувствуешь, что ты богат".
  - Богат...- и снова, злобно заскрипев зубами, позвал:
  - Манька!
  Полная женщина суетливо засеменила к кровати.
  - Что прикажешь, Феденька, что, миленький?
  - Петьку кликни, да скорей, худо мне. Наказ хочу дать перед смертью,- ответил он сиплым голосом.
  - Я здесь, батя,- сказал, появившийся в дверях, двадцатилетний, хорошо сложенный парень и направился к кровати отца.
  - Ты, старая, выйди и закрой дверь,- приказал умирающий, любопытно глазеющей на него жене.- А ты сядь рядом и слушай. Внимательно слушай...- и тяжело задышав, показал на край кровати.
  Жена, недовольно поворчав что-то под нос, вышла, а сын чувствуя, что сейчас услышит от отца что-то серьёзное, сокровенное, то, чем он может никогда бы с ним не поделился, если бы не умирал, сел взволнованно на кровать и весь обратился в слух.
  Отец тяжело дышал, скосив на него свой острый, пронзающий до сердца, взгляд.
  - Умираю, сын... Не сегодня-завтра представлюсь...- тяжело выдохнул отец.- Рад будешь моей смерти?- неожиданно спросил он.
  - Н-нет, что ты...
  Видя, как сын разволновался, отец примирительно сказал:
  - И то ладно. Хорошо, коль любишь отца, да только обижаешь перед смертью,- и недовольно сверкнул на него глазами.- С комсюками связался, к большевичкам липнешь, стыдишься, что отец капиталистом был, а ведь всем моим богатствам ты был бы хозяин. Теперь же в домах твоих жиды живут, и в твоих же магазинах они хозяйничают, а ты ещё зад им лижешь за это, в друзья набиваешься... Эх, ты, горе моё, а не наследник.
  Слова отца больно ударили его по самолюбию, и он, сжав от ненависти кулаки, зло ответил:
  - Я этих "друзей" сам передавил бы своими руками, да время сейчас не то, терпеть надо, может и мой час придёт, тогда всё моё снова моим станет, а жидам да комсюкам я ещё не одному праздник устрою... Знакомый у меня есть, человек деловой, из бывших... Советовал мне втереться большевичкам в доверие и притаиться до поры, до времени. Так что не думай, не продался я...
  Отец удивлённо и в то же время радостно уставился на сына. До сих пор ему казалось, что тот ещё мальчишка и не способен жить своим умом. Что попал под влияние комсомольцев и пошёл против кровных интересов своего отца. И вот, перед смертью, он впервые рассмотрел своё чадо и радостная улыбка скользнула по его сморщенному лицу, когда понял, что перед ним не беспомощный волчонок, а вполне созревший, молодой, хитрый и матёрый волк, точно такой, каким он сам был в двадцать лет.
  Внезапная радость чуть не стала для него роковой. Сердце тяжело забилось, стало трудно дышать, и он еле выдавил:
  - Воды...
  Сын накапал в стакан валерьянки и поднёс к его губам. Через несколько минут ему стало немного легче, и он с хрипотой произнёс:
  - Думал всё... Обрадовал ты меня, моя в тебе кровь... Сейчас верю - оправдаешь надежды, поэтому и умру спокойно... Теперь слушай, может последний раз говорим...
  Перт весь напрягся и превратился в слух, а отец продолжал:
  - Не думай, что отцу нечего, перед смертью, тебе оставить. Есть у нас богатство, захоронил я его до поры... Твоё оно... Только пользуйся им с умом. Если сможешь, вывези золото за границу, там с таким капиталом сможешь не хуже жить, чем мы жили до власти большевиков. Но помни, деньги беречь надо, а не сорить ими направо или налево. Я во многом себе отказывал в молодости, а деньги копил, копил, и если бы не революция, мне не было бы равных в городе по богатству,- и угасающий взгляд отца снова загорелся гордым за себя огнём.
  - А много золота?- с жадностью и волнением спросил Петр.
  Отец сверкнул на него взглядом и выдавил:
  - Много, очень много...
  И вдруг ему захотелось снова, в последний раз увидеть своё богатство, пощупать руками, ощутить приятный холод золотых изделий и монет.
  - Закрой на замок двери,- прошептал он тихо и как-то таинственно повёл глазами.
  Пётр быстро выполнил его приказание и вопросительно посмотрел на отца.
  - Отодвинь кровать, на которой я лежу, и откинь крышку в подпол.
  Выполнив и это приказание он удивленно пролепетал:
  - Сколько живу в доме, не знал, что под кроватью есть люк в подпол.
  - Ты ещё многого не знаешь... Открой люк!
  Схватив за кольцо, Пётр рывком открыл его и любопытно заглянул внутрь, но там, в глубине было темно и только снизу потянуло прохладным, затхлым воздухом.
  - Возьми спички, пройди вниз и зажги все свечи, которые увидишь на стенах.
  Спустившись по удобно сколоченной лестнице, он чиркнул спичкой и был удивлён, увидя в подполье большую комнату, обставленную дорогой старинной мебелью.
  Когда свечи разгорелись, он пристально осмотрелся. Диван и кресла, искусно резные из красного дерева, были оббиты золотой парчой. Огромное запылённое зеркало обрамляла узорчатая рамка из тонкого серебра. Напротив него, на другой стенке находился портрет царя Николая II во весь рост, возвышавшийся от пола до потолка.
  По углам комнаты, на специальных подставках, стояли мраморные статуи и статуэтки.
  "Хорош тайничок",- подумал Пётр и поднялся в комнату.
  - Спусти меня вниз,- взволнованно попросил отец.
  Пётр легко поднял на руки его иссохшее тело и вернулся в тайник. Там положил отца на диван и вопросительно уставился в его глаза.
  Старик взволнованно обводил комнату своим взором, подолгу останавливаясь взглядом на каждой вещи. Когда глаза упёрлись в портрет царя, тяжёлый вздох вырвался из его сухой груди и непрошенные слёзы покатились по, заросшим волосами, щекам.
  Пётр, как заворожённый, наблюдал за ним, а тот вдруг сказал:
  - Сними у меня с шеи тесьму с ключом.
  Пётр быстро расстегнул нательную рубашку и увидел, что рядом с золотым крестиком действительно висит тонкий, но длинный ключ. Сняв его, он снова уставился на отца.
  - Этот ключ от портрета царя.
  - Как?- удивился он.
  - В нижнем углу рамки есть небольшое отверстие, сунь туда ключ и три раза поверни вправо.
  Пётр нашёл его и точно последовал совету отца. За портретом что-то звякнуло, и вдруг сам портрет с рамкой отодвинулся в сторону, открыв за собой небольшую нишу, в которой стоял кованый сундук. Он быстро подскочил к нему и, сгорая от любопытства, резко открыл крышку. В сундуке лежали разного размера шкатулки с замысловатыми узорами и рисунками.
  - Неси шкатулки сюда,- дрогнувшим голосом взволнованно приказал отец.
  Пётр схватил одну, удивляясь её тяжести.
  Открыв крышку, он радостно вскрикнул:
  - Вот это да! Вот это богатство!
  Она была до краёв заполнена золотыми десятирублёвыми монетами царской чеканки.
  - Дай потрогать...- как-то тихо, и тяжело дыша, попросил отец, не спуская горящего взора с блестящего золота.
  Пётр поставил шкатулку на диван, положил ладонь отца на монеты и увидел, как пальцы того судорожно сжались, крепко захватив целую пригоршню. Потом он неожиданно вздрогнул всем телом, и тяжело выдохнув одно только слово:
  - Всё...- затих.
  Широко раскрытые глаза постепенно начали тускнеть и погасли.
  Пётр растерянно стоял, не зная, что делать.
  Он впервые увидел, как умер человек, и испуганно стал озираться по сторонам. Но манящий блеск золота вывел его из оцепенения.
  Он вспомнил, что на глаза покойного кладут тяжесть, и прикрыв веки отца, придавил их двумя золотыми монетами. Потом бросился снова к сундуку и лихорадочно стал вынимать и раскрывать все шкатулки.
  В одних лежали золотые броши, усыпанные рубинами и бриллиантами, в других массивные кольца и браслеты, в-третьих, золотые кулоны и ожерелья, в-четвертых, квадратные слитки золота и во всех других находились ценности, превышающие не один миллион рублей.
  Раскидав все драгоценности вокруг себя, Пётр, вдруг радостно запрыгал, разбрасывая пригоршнями золото, и наслаждаясь их звоном и блеском, лепетал:
  - Я граф Монте-Кристо, я Али-Баба в пещере сорока разбойников. Я богач, владелец миллионов. Всё моё, моё, моё...
  Схватив руку отца, он хотел раскрыть судорожно сжатую горсть, но потом как-то вдруг охладил свой жадный пыл и подумал: "Пусть взятое унесёт в могилу, так ему на том свете будет спокойней",- и расчувствовавшись, запричитал:
  - Спасибо отец! Спасибо за такое наследство. Я же постараюсь сохранить его и распорядиться им как надо,- и прижался губами к сморщенному и холодному лбу родителя.
  
   Глава 1 Фронт всё дальше и дальше продвигался на восток, а Пётр Марушкевич, дезертировав из армии, двигался в противоположную сторону, пробираясь в свой город, оккупированный немцами с первых дней войны. Много лет после смерти отца, он мечтал о том дне, когда сможет не скрывать своих истинных намерений и желаний, когда не придётся дрожать за своё богатство, а наоборот, вернув всё конфискованное большевиками, развернуться так, чтобы зажить на широкую ногу, на зависть тем, перед кем раньше приходилось склонять свою голову и скрывать свою злобу и ненависть. Хорошо зная немецкий, он был уверен, что быстро сможет найти с фашистами общий язык. Заросший густой бородой, в старом рваном пальто он не обращал на себя внимание фашистов и полицаев, двигаясь на запад то в толпе возвращавшихся беженцев, то в одиночку. По пути не гнушался просить милостыню, чтобы не умереть с голоду. Сердобольные крестьяне делились с ним чем могли, даже не подозревая, что делятся куском хлеба с человеком, который их же ненавидит лютой ненавистью. Наконец настал день, когда он вошёл в свой город. Был ясный, тёплый осенний вечер. Всюду спокойно и самодовольно прогуливались парочки немецких солдат и офицеров, но гражданское население, как ни удивительно, встречалось очень редко, а если и появлялся кто-либо на улице, то старался прошмыгнуть быстрее в какой-нибудь подъезд, избегая встреч с немцами и их прислужниками. Недалеко от центра его остановил патруль и, подозрительно окинув с ног до головы, потребовал документы. - Их у меня нет,- ответил он по-немецки с Берлинским акцентом. Те удивительно переглянулись и снова спросили: - Кто Вы? - Я в молодости учился в Германии и являюсь вашим искренним другом. Один из патрульных брезгливо поморщился, смотря на его наружность, и сказал: - Пройдёмте с нами. В гестапо разберутся, какой Вы 'друг',- и грубо толкнул автоматом в спину. На здании городского совета, к которому его подвели, теперь красовался огромный орёл с распущенными в сторону крыльями, сжимавший в лапах круглый венок со свастикой посередине, а по бокам его развевались два огромных фашистских флага. У входа патруль передал его дежурному, предупредив, что задержанный без документов, и удалился, а он последовал за новым сопровождающим внутрь. Молодой лейтенант завёл его в просторный кабинет и на ломаном русском языке спросил: - Где Ваш аусвайс? - Его у меня нет,- ответил он по-немецки. - О, Вы говорите на нашем языке,- заинтересованно посмотрел на него лейтенант. - Да, я знаю ваш язык и прошу отвести меня к вашему начальнику. Мне очень нужно с ним поговорить. - О чём? Может я смогу Вам помочь? Но Пётр стал настойчиво просить встречи с вышестоящим начальством, подумав про себя, что если уж искать покровительство, то у людей рангом повыше, чем этот желторотый лейтенант. - Хорошо, я сейчас доложу о Вас...- ответил лейтенант и, вызвав солдата, приказал охранять задержанного, а сам вышел в другую комнату. Вскоре он вернулся и пригласил следовать за ним. Пройдя следующую комнату, в которой рыжая машинистка пудрила неимоверно впалые щёки, они вошли в светлый кабинет. Первое, что бросилось ему в глаза, это огромный портрет Гитлера в золоченой рамке. Под портретом, развалившись в кресле за большим письменным столом, сидел внушительных объёмов детина в чёрном мундире и повязкой со свастикой на рукаве. Он с интересом посмотрел на вошедшего и по-русски сказал: - Я Вас слушаю. Пётр пристально уставился в лицо начальника гестапо и вдруг его охватило приятное волнение. 'Неужели это Ганс Копке, мой друг по коммерческой школе в Берлине? Ну, конечно, это он, хотя и сильно погрузнел, вот и шрам на лбу от кастета, полученного им в драке',- и быстро в уме промелькнули годы юности, когда его четырнадцатилетнего юношу отец привёз в Берлин и устроил учиться финансовому делу. Там он быстро сошёлся с Гансом, сыном небогатого фермера. Отец хорошо снабжал его деньгами и Ганс, видя, как русский коллега сорит марками, стал ему покровительствовать, защищать в драках, водить по городу и разным увеселительным заведениям и даже одежду для себя стал покупать за его счёт. Когда началась первая мировая война, все ученики стали с презрением относиться к Петру, как к русскому, и однажды даже поколотили, выражая этим свою ненависть ко всей русской нации. В той драке Ганс снова бросился его защищать и заработал удар кастетом в лоб. Обоих избитых и окровавленных их отвели в госпиталь, а оттуда они уехали на ферму к отцу Ганса. Через несколько дней они снова вернулись в школу, где само начальство приняло его с покровительственной улыбкой. И ещё больше он удивился, когда в кабинете директора увидел своего отца в обществе полковника и нескольких незнакомых ему гражданских лиц в дорогих костюмах. Тогда они все с большим вниманием и теплотой поздоровались с ним и заверили, что сына такого уважаемого человека, как его отец, больше никто не тронет пальцем. И правда, пока не произошла революция в России и он вынужден был вернуться домой, его никто не трогал никогда пальцем из немецких одноклассников. Позже он стал догадываться, что отец в этой войне работал на немцев, но это его совсем не смущало, а дружба с Гансом, после этой драки, стала ещё теснее. Отец тогда поощрил её даже чем-то помог его отцу - фермеру лучше и прибыльней повести свои дела. И вот нежданно-негаданно счастье опять ему улыбнулось, перед ним находился лучший друг его юности Ганс Кепке. - Ганс, ты в таком оборванце, наверное, не сможешь узнать своего старого приятеля?- взволнованно спросил Пётр. От удивления начальник гестапо поднялся и зорко уставился на пришельца. - Пётр? Ты ли это?- И быстро подойдя к нему, схватил его за плечи и повернул к свету. - Я, я, мой Ганс, это я. Лейтенант, стоявший у порога и наблюдавший всю эту сцену, очень удивился, когда обычно брезгливый начальник, с радостной улыбкой тряс грязные руки русского оборванца. Заметив его удивление, шеф засмеялся и пояснил: - Это, лейтенант, друг моей юности, сын бывшего миллионера, большого поклонника нашей страны. - Но, Пётр, почему у тебя такой вид? Пётр тяжело вздохнул, а Ганс тут же по-своему истолковал: - Да, да, понимаю... Нелегко было тебе сыну миллионера жить при комиссарах,- и тут же поинтересовался: - Разве ничего не смогли сохранить вы из бывшего богатства? - Кое-что сохранили,- уклончиво ответил Пётр,- но основное имущество и вклады были конфискованы советской властью. - Ну, хорошо, Пётр, не волнуйся, мы поможем тебе всё твоё богатство получить обратно. Дадим тебе и возможность самому расправиться с теми, кто до сих пор над тобою издевался,- и тут же приказал лейтенанту: - Отведите его в гостиницу и позаботьтесь, чтобы его хорошо помыли, побрили и одели. Через полтора часа я его жду,- и снова обратился к Петру: - Сегодня, дорогой мой, мы обязательно должны достойно отметить нашу встречу, После душа и туалета я тебя здесь жду. Лейтенант почтительно открыл дверь и увёл Петра с собой, а Ганс, взволнованно шагал по кабинету, думал: 'Правильно ли я поступил, оказав Петру такое радушие? Ведь прошло столько лет, может за это время, проживая среди коммунистов, он сам заразился их идеологией, а сейчас специально, используя знакомство со мной, старается снова втереться в доверие. Да, нужно быть осторожным и на деле проверить чем 'дышит' старый друг. А радушная встреча делу не повредит, пусть он думает, что находится вне подозрений. Если же он искренне перешёл на нашу сторону, чтобы вместе сотрудничать, то ещё лучше. Всегда удобно иметь под рукой доверенное лицо из местного населения'. А Петра, в это время, увезли в гостиницу. В отдельном номере, в ванне, его хорошо выкупали. Немецкий солдат накинул на него большое махровое полотенце и, насухо обтерев тело, усадил в кресло перед большим зеркалом и, орудуя ножницами и опасной бритвой, ловко и быстро постриг и побрил его. Запах одеколона приятно вскружил ему голову своим ароматом. - Хорошо у тебя получается,- похвалил он по-немецки солдата. - Рад стараться, господин...- произнёс солдат и запнулся, не зная как называть своего клиента. В это время второй солдат принёс ему нательное шёлковое бельё, одежду, шляпу и обувь. Пётр, сбросив с бёдер полотенце, быстро облачился во всё принесённое и посмотрел на себя в зеркало. Лицо было хотя и худощавое, но ещё выглядело моложаво, а специально подобранная по росту и фигуре одежда, придавала ему вполне джентльменский вид. Ровно через полтора часа он снова входил в кабинет шефа гестапо. Ганс, при его появлении, быстро поднялся с кресла, подошёл к нему и со словами: - Дай-ка я снова взгляну на тебя,- потянул к окну.- О, Пётр, ты хоть и сильно изменился, повзрослел, немножко постарел, но выглядишь ещё прекрасно,- и усадив его в кресло, сам сел рядом и попросил: - Рассказывай, рассказывай, как жил все эти годы. С тех пор, как ты написал мне, что умер отец, я больше не получал от тебя ни одной весточки, а ведь прошло больше двадцати лет. Пётр понял, что Ганс спрашивает не из праздного любопытства, а старается выяснить точные данные о его жизни, видимо пока ещё не полностью веря и доверяя ему. - Помнишь, как весной 1917 года ты проводил меня в Берлине на поезд, с тех пор мы с тобой не виделись. Приехал я домой, отец встретил меня радостный, похвалил, что дела его пошли ещё лучше, чем при царе, что теперь они сами хозяева страны. Но недолгим было его ликование. Осенью власть в городе захватили большевики, выселили нас из нашего особняка, и нам пришлось переехать на окраину города, где у отца был небольшой каменный дом с фруктовым садом. Лишили большевики его прав на все остальные дома и магазины, конфисковали все вклады и оставили нас почти нищими. Отец потом сознался мне, что часть богатства он припрятал, но пользоваться им всё равно возможности не было. А после его смерти я вскоре похоронил и мать. Оставшись один, вынужден был пойти работать. И знаешь куда? В магазин, который раньше принадлежал моему отцу. Впоследствии я окончил торговый институт и стал работать уже не простым продавцом, а заведующим своего же магазина. Годы шли, но меня всё сильней душила злоба, что по праву наследства, принадлежавший мне магазин, является для меня всего лишь местом работы. У меня был знакомый, бывший полковник царской армии, а впоследствии ярый враг советов. Он внушал мне набраться терпения и ждать, когда придёт время, чтобы отомстить комиссарам за все наши муки и обиды. У этого полковника была дочь. Я после окончания института женился на ней. Она тоже презирает советы и сейчас, наверное, очень рада вашему приходу в нашу страну. Год назад у нас родилась дочь. Потом, как только началась война, меня призвали в армию, обучали всего месяц, а потом бросили на фронт. Но в первом же бою мы попали в окружение, наша часть стала отступать на восток, а я, перейдя линию фронта, двинулся домой. И вот как видишь, сейчас нахожусь перед тобой. - Молодец, Пётр, я всегда был уверен, что ты никогда не изменишь нашей дружбе. Мы поможем вернуть всё, что принадлежит тебе по наследству от отца,- сказал участливо Ганс,- только, чтобы ты смог получить всё своё обратно, должен посодействовать нам очистить город от агентов большевиков, коммунистов, комсомольцев и жидов. - С удовольствием, Ганс, с удовольствием. Я бы сам не отказался передушить их своими руками. Дай бумагу и я напишу тебе список всех неблагонадёжных людей, каких только я знаю в нашем городе. Правда, я не уверен, что все они сейчас находятся дома, но точно знаю, что семьи многих коммунистов не успели эвакуироваться, так как очень быстро ваши войска подступили к нашему городу. Ганс радостно потёр руки и предложил: - Садись, Пётр, и пиши фамилии и адреса всех, кого знаешь. Ты этим очень поможешь нам в борьбе с ненавистным нам обоим врагом. Пётр расположился за письменным столом и начал писать данные всех тех людей, кого он люто ненавидел, если они даже не были коммунистами. Когда он закончил. Ганс просмотрел список и похвалил: - Хорошо, Петр, очень хорошо,- а сам подумал: 'люто он ненавидит большевиков, коли в список внёс даже сочувствующих им'. Несколько адресов ему были известны по доносу других предателей. Несколько человек уже находились в руках гестапо, но большинство фамилий ему были не известны. Тут же вызвав своего адъютанта, Ганс отдал приказ произвести аресты по всем помеченным им в списке карандашом адресам. А потом обратился к другу: - Сейчас, Пётр, приглашаю тебя отужинать со мной и отметить нашу встречу. - Спасибо, Ганс,- замямлил он,- мне бы лучше сначала попасть домой, повидать и обрадовать жену, да узнать, здорова ли дочь. - О, об этом можешь не беспокоиться, я пошлю машину и твою супругу привезут прямо в ресторан. - Тогда я принимаю твоё приглашение. Черный Опель-капитан, в сопровождении эскорта мотоциклистов, примчал их к ярко блиставшему огнями ресторану, из которого неслась громкая музыка и истеричный хохот веселившихся женщин и офицеров. У входа швейцар почтительно отворил дверцу машины и поводил их в зал. При появлении шефа гестапо в зале сразу смолкла музыка, все офицеры вскочили на ноги, хотя уже и не очень твёрдо на них держались, и на его приветствие: - Хайл, Гитлер! Дружно вытянули руки вперёд и громко крикнули: - Хайл!!! Навстречу им вышел сам хозяин ресторана и почтительно повёл их в отдельный кабинет, где уже заранее был накрыт стол на три персоны 'Кто интересно будет третий'?- Подумал Пётр, не спуская глаз с полных тарелок с едой. Наполнив бокалы вином, хозяин откланялся и вышел, оставив их одних. Сев напротив друг друга, Ганс поднял бокал и напыщенно произнёс: - За нашу встречу, Пётр, и за нашу дружбу, которую не стёрли даже годы. Пётр поблагодарил его, залпом осушил бокал и жадно накинулся на еду. Раздирая курицу зубами, он с жадностью глотал плохо прожёванные куски. Увидя, как Ганс удивленно уставился на него, с набитым ртом промычал: - Извини, я много дней голодал, и еда сейчас меня просто дурманит... - Ешь, ешь, Пётр, ешь всё, что тебе понравится,- и снова наполнил бокалы вином. Утолив голод, Пётр взял со стола сигарету, закурил, глубоко затянулся и, выдохнув дым, сказал: - Спасибо тебе, Ганс, за всё... Знал я, когда пробирался сюда, что немцы не откажут мне в содействии и помощи, но встреча с тобой, для меня поистине оказалась подарком судьбы. Я подумал: если ты всю торговлю в городе передашь в мои руки и вернёшь мне все бывшие дома и магазины моего отца, я возьму тебя в компаньоны и всю прибыль мы будем делить пополам, на равных паях. - Хорошо, хорошо, Пётр, у меня тоже мелькнула такая мысль, но ты первый смог её высказать. Скажу тебе откровенно, Пётр, от этой войны мне нужно заполучить только богатство. Ты знаешь, что мой отец был человек, прямо скажем, бедный. Поэтому он всю жизнь мечтал, что я стану коммерсантом и обеспечу не только себя, но и его. Когда к власти пришёл Гитлер, мы, бедные но энергичные парни, поняли, что это тот человек, который поможет нам разбогатеть, и не колеблясь пошли за ним. С его помощью, как видишь, я добился и положения, и власти. Теперь мне нужно только богатство. Кое-что, конечно, я уже накопил, но этого мало. Мне нужна валюта золото, драгоценности, чтобы после войны не думать на какие средства жить. Конечно фюрер не оставит нас, своих верных солдат в беде, но сам понимаешь, нет ничего лучше, когда у тебя самого есть свои приличные сбережения и своё собственное дело. Поэтому, Пётр, мы с тобой здесь вместе и начнём свой бизнес, но о моём участии в нём не должно знать ни одно лицо кроме тебя, иначе неизвестно, как это может отразиться на моей дальнейшей карьере. - Не беспокойся, Ганс, всё будет, как у нас говорят 'в ажуре'. В это время в кабину, в сопровождении адъютанта, вошла моложавая стройная женщина, в модном платье, с большим разрезом на груди. Увидев Петра, она сначала опешила, а потом бросилась к нему на шею и всхлипнула. - Успокойся, успокойся, дорогая,- гладил он её по голове, чувствуя, как слёзы радости у самого наворачиваются на глаза. Адъютант вышел, а Петр, облобызав супругу, представил её Гансу. Тот галантно поклонился ей и поцеловал протянутую руку. - Вы не представляете, Ганс, как я рада вашему приходу,- защебетала она,- я с Петей всю жизнь мечтали о том, когда наши друзья помогут нам избавиться от коммунистов и советской власти. Сейчас моей радости нет предела. Теперь я снова, как в детстве, смогу поехать и в Берлин и в Париж... - Скоро, фрау Таня, вы сможете объездить со своим мужем хоть весь мир. Там где ступит нога немецкого солдата, вы всюду вправе спокойно жить,- и довольный своим высказыванием, гордо заулыбался.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"