Аннотация: Рассказ написан в соавторстве с Сешат и опубликован издательством АСТ в сборнике "Фантастика 2008"
"... неужели знатоки канонического права стали бы изобретать меры против них [колдуний], будь они ненастоящие?"
Джанбатиста Джели. Причуды бочара
Отдых - это святое, правильное занятие. Вот любой скажет, и вы сразу же поверите, потому что как же иначе? А если это скажет монах-доминиканец, то будет даже еще святее и правильнее.
Когда город открылся перед Игнатием, путешественник осторожно почесал брюхо, задумался, и почесал еще раз.
Совсем недавно мысль отдохнуть где-нибудь вдали от монастырской суеты казалась очень привлекательной. Поболтать с простыми людьми, вдосталь напиться вина, повалять вдовушек по сеновалам.
Побродить по пыльным дорогам, поторговаться на рынке не ради покупки, а - ради самого процесса.
Но дождь, линия которого проходила четко по указателю, дававшего понять, что вы входите в черту города, указывал на то, что отдых может оказаться не совсем тем, чего от него ждал монах.
Потому что с неба вместе с нормальной водой, которая хоть и не заменит вина, но есть суть жизни, падала дохлая рыба.
И она уже изрядно пованивала.
* * *
- Меня зовут Клавдиус...
- Да плевать мне, клянусь щепкой Креста Господня, как тебя зовут! - Игнатий ворвался в мельницу, на ходу сдергивая с себя рясу. - Ужасная погода! Часто у вас такое?
Мельник ошарашено смотрел, как монах, оставшись в одной набедренной повязке, скачет вокруг жерновов.
- Ну, вообще обычно все не так плохо... - промямлил хозяин. - У вас в предках случайно не было элефантусов? Кстати, если хотите просушить рясу, то лучше повесить повыше, а то потом колом встанет, от мучной пыли.
Игнатий наконец выбрал место, куда пристроить свою одежду и, освободившись от нее, взглянул на мельника.
- А не подскажете ли, любезнейший, что за хрень торчит у вас из крыши?
- Эээ... - затруднился с ответом мельник.
- Это случаем не обзорная труба, с помощью которой можно рассматривать, как переодеваются почтенные матроны и невинные девушки в другом конце города?
- Нет! - замотал головой мельник. - С помощью этой трубы я смотрю на звезды!
Монах сочувственно покачал головой:
- Да, любезнейший, годы берут свое... Вот я смотрю на вас, и понимаю, еще лет десять, ну, двадцать, и я тоже предпочту смотреть на звезды!
Мельник потрясенно уставился на незваного гостя - Игнатий явно был старше его - на те самые десять, если не двадцать лет.
* * *
Досушивал рясу он уже на себе. Клавдиус любезно позволил осмотреть в трубу окрестности - и монах с удовольствием поглядел на то, как ругаются торговки на рынке.
Как стоя в луже, пытается развести сцепившиеся колесами на перекрестке телеги рыцарь, олицетворяющий в собственном лице законодательную, исполнительную и судебную власти этого городка.
Как плетет что-то на задворках корчмы молодая девка, время от времени сплевывая через плечо.
А потом Игнатий увидел эту лощинку - неплохое местечко для загородного отдыха, но было в нем нечто настолько зловещее, что доминиканец решил тут же его осмотреть.
И не прогадал. Неподалеку от охотничьего домика что-то шевелилось в траве. Монах осторожно подошел и обнаружил маленького черного котенка, из последних сил бредущего вокруг всаженной в землю вязальной спицы.
Котенок, судя по всему, старался держаться от нее как можно дальше - но спица тянула его, и круг, по которому брел усталый звереныш, все уменьшался и уменьшался.
Доминиканец, не мешкая, наступил сандалией на спицу, ломая ее - металл заискрился, и тут же осыпался ржавым крошевом. Котенок обессилено упал на землю, чуть слышно постанывая - совсем как обычный ребенок.
- Что ж это здесь за чертовщина творится, клянусь щепкой Креста Господня? - пробормотал Игнатий, подбирая котенка.
* * *
- Эй! Еще вина мне, и моему благородному другу! - монах кричал громко, но невнятно - не успев проглотить прошлый кусок, он вырывал зубами новый, и ради одного крика не согласился пожертвовать процессом.
- Я больше не буду, одного кубка вполне достаточно, - благочестиво заявил рыцарь, с ужасом глядя на уничтожаемого барашка.
- Церкр... С сомнянм... К постням... - сказал монах, не переставая жевать.
- Чего? - заинтересовался рыцарь.
- Церковь с сомнением относится к тем, кто мало и ест и не пьет! - прожевал наконец доминиканец. - Да где же эта девка с вином?
Корчма напоминала разоренный пожаром бордель, но на самом деле ни пожаров, ни особых погромов здесь не случалось - столь живописная атмосфера объяснялась всего лишь особенностями изначальной планировки.
Рыцарь подкинул кости, шмякнул на стол.
- Позвольте, благородные господа, скрасить ваш досуг песней, стихом, историей о подвигах и любви? - раздалось рядом.
- Прижажывайся, - прочавкал монах. - Игнатий я, а это доблестный рыцарь Альберт. Кушай, отрок, и благословляй Господа! Чё мнёшься? Садись жрать давай! Девка! Налей вина и сему вьюноше.
Девица фыркнула, видимо, не совсем одобряя внимание почтенных гостей к такому оборванцу, но послушно наполнила кубок. Новый собутыльник монаха и рыцаря, светловолосый парень лет двадцати, в поношенной куртке и босой, зато с лютней на плече, разом осушил кубок и жадно уставился на остатки барашка.
- Э, нет! - предупреждающе поднял руку монах Игнатий. - Нет-нет-нет. Это моё. Всё моё. Де-евка! Девка, чёрт бы тебя побрал, дуру! Предам анафеме, клянусь щепкой Креста Господня! Принеси ему другого барашка.
Некоторое время за столом раздавалось лишь дружное чавканье, и только рыцарь меланхолично подбрасывал на ладони кости.
- А кто ты будешь, мил человек? - спросил, наконец, доминиканец, вытерев рот подолом рясы, не слишком пристойно обнажив при этом толстые ляжки.
- Петриус я, щедрый господин, то есть я хотел сказать, наисвятейший святой отец - откликнулся парнишка. - Желаете, я спою?
Он взял несколько аккордов, заставив рыцаря поперхнуться вином. Игнатий поморщился:
- Э, нет, любезный отрок, не искушай моего человеколюбия! Сей скрежет зубовный противен моему желудку, у меня может произойти несварение, а это нехорошо. Ты скажи, откуда ты и где выучился так играть, что ангелам не снилось в эмпиреях?
- Я из Полтока, - сообщил парень, приглаживая руками засаленные волосы пшеничного цвета. - Свободный певец, поэт и музыкант. Изгнан, - коротко добавил он, следя за реакцией соседей.
- А чего выперли-то? - отхлебнул из жбана монах.
- Выгнали меня из этого подлого города по решению магистрата за то, что смело говорил о пороках церкви и засилье сеньоров.
- О, так ты свободолюбец! - восхитился Игнатий. - Что ж, это дело верное. А то вечно кто-нибудь свободу попирает, надо ж бороться... Гм. Девка, принеси ещё вина! И пару копчёных куриц - косточки поглодать... Да, и котёнку молока подлей, видишь, дура - выхлебал всё. Так что ты, говоришь, в Полтоке делал?
- Я, к примеру, смело боролся против инквизиции, - воодушевился парень. - Стих сочинил - хотите?
- Типун тебе на язык, - пробормотал рыцарь. - Не ровен час, накличешь.. И так в городе чёрт знает что делается...
- А это всё мельник виноват! - встряла девка, принёсшая вино и куриц. - Еретик и нечестивец, говорит, земля вокруг солнца крутится! А еще он какие-то планеты через пустую палку разглядывает!
- Ха! - утер губы Игнатий. - И что с того? Весьма поощрительное церковью занятие.
Монах откинулся на скамье, погладил раздувшийся живот. Взял одну из книг, что держал тут же, подле себя, на скамье.
- На, читай, что сказано!
Свободолюбивый отрок покраснел.
- Я... я не умею.
Рыцарь одобрительно хмыкнул в сторону:
- Вижу, юноша хорошо воспитан - наверняка бастард благородного человека...
Игнатий возложил книгу на стол, предварительно аккуратно смахнув крошки, и возгласил могучим басом:
- Внемли же, отрок! Сочинение сие написано достопочтенным братом одного святого ордена, и повествует она о том, как сей миссионер посетил Луну и прочие Юпитеры, дабы приобщить живущих там дикарей к свету истины Христовой...
Научные разглагольствования изрядно хлебнувшего лишку монаха - а иначе с чего бы он залез в такие эмпиреи? на Луне, вишь, люди водятся! - прервал разгневанный вопль корчмаря.
- Чёртовы дети! - орал он. - Пошли вон, проклятые отродья! Нечего здесь клянчить, побирушки!
- Оставь детей! - строго сказал доминиканец, закрывая книгу. - Чего к младенцам привязался, черная твоя душа? Идите сюда, я дам вам... что, на столе ничего не осталось? Девка! Девка! И этим котятам молока налей, и хлеба, и похлёбки горячей - ну!
Девка, дочка корчмаря, презрительно фыркнула и махнула юбками. Но на кухню всё ж таки отправилась - монах показал себя щедрым и денежным гостем, а не нищебродом, как иные посетители.
Дожидаясь, пока дети наедятся, Игнатий, листал книгу.
- А чевой это у вас? - спросил мальчишка постарше.
- А, это книга! - сказал Игнатий. - Ею мышей ловят.
- Мышей? - глазёнки у пацаненка загорелись. - Побожись!
Он плюхнулся на четвереньки и соорудил из книг странное инженерное сооружение: одна лежала на полу, а другая приподнималась над ней на щепке. Между книг монах положил кусочек сыру.
- Эй, черномазый! - позвал он котёнка и указал на сыр. - Ешь.
Котёнок бросился между книг за добычей.
- Ах! - вскрикнули мальчишки, и даже рыцарь привскочил, опасаясь за здравие божьей животины.
Но доминиканец ловко выхватил котёнка из ловушки в самый последний миг и довольно подмигнул:
- Видали?
И, распрямившись и вновь водрузив телеса на лавку, добавил:
- Девка, ещё вина!
* * *
Жуть в городе деялась какая-то мелкая, но настораживающая. То дождь из дохлых рыбёшек, то корова сдохнет. Игнатий относился к жизни философски, но горожанам сочувствовал.
- А что, погано у вас что-то жить стало, сын мой? - вопросил монах у длинноносого человечка, остановившись у какой-то лавки с заманчивой вывеской - из одного красивого сосуда в другой переливалась жидкость жуткого багрового оттенка. - Наполни мой, бурдюк, милейший! - и Игнатий протянул человечку емкость, с которой никогда не разлучался.
- Извините благодушно, святой отец, - поклонился человечек, - но я не виноторговец!
- Нет? - огорчился Игнатий.
- Никак нет, ваше высокопреосвятейшество, - льстиво изогнулся хозяин лавки. - Алхимик я. И лекарь. Вещества волшебные смешиваю.
- Хо! - сказал монах. - Привольно живёте. А знаешь ли ты, сын мой, что по столицам велено искоренить алхимию?
- Ужасные новости, - погрустнел человек. - Но всё к этому идёт. А за что?
- Говорят - я в этом, конечно, не разбираюсь - но говорят, что вы ж не наукой занимаетесь, а чернокнижием, - пояснил доминиканец. - Как по мне, так пущай бы и дальше сурьму с мышьяком скрещивали... Ты вот что, лекарь... Гм. А нет ли у тебя некоего средства... - Игнатий покрутил в воздухе толстыми пальцами, подбирая выражение, дабы не оскорбить чувствительную душу алхимика. - А вот ежели мне надо для укрепления мужской части - есть у тебя что? Или к кому обратиться?
Лекарь оглянулся, будто в собственной лавке его мог кто-то увидеть из тех, кому не следовало бы, и, подтянувшись на цыпочках у уху монаха, прошептал:
- У дочки корчмаря спросите.
* * *
- Я спрошу с них, это их долг, они обязаны! - вырывалась из рук пары дюжих мужиков молодая, красивая женщина. - Они найдут моего сына, а если нет, то я сама прокляну и их, и их церковь, и Бога с дьяволом!
- Не надо так говорить, - Игнатий грустно улыбнулся. - Вера должна быть в сердце, и нет смысла проклинать кого бы то ни было. Может, я смогу помочь?
Тут же выяснилось, что вчера вечером у этой женщины пропал сын. На постели остались пижама, крестик, под кроватью - тапки, а сам ребенок просто исчез.
Еще утром она надеялась найти его, а вот сейчас, когда услышала, что приехали инквизиторы - как с цепи сорвалась, и даже муж с братом не могут ее удержать, ей все кажется, что теперь даже если виновные и будут наказаны, то сына ей точно не вернут.
Игнатий мрачнел с каждым словом. Дождь из дохлых рыб - это одно, а пропадающие дети - уже совсем другое!
- Заприте ее дома, - посоветовал он мужу и брату. - На пару дней. А потом глядишь, и найдется ребенок.
Идя по улице дальше, доминиканец оставался таким же мрачным, и уже не столь бодро, как раньше, кусал баранью ногу, хотя к бурдюку прикладывался даже, пожалуй, чаще.
А за пазухой у него дремал черный котенок, так и не проснувшийся во время разговора.
* * *
Город затих, как загулявшая жена перед поркой. С приездом инквизиторов, обосновавшихся в городской ратуше, за неимением иного достойного их положения места, народ притих, заглох и позапирался на засовы.
Даже валяющиеся в лужах свиньи лежали каким-то особенным, тихим и благочестивым образом, а пьяниц - так вообще ни одного не было, если, конечно, не считать бредущего по притихшим улицам доминиканца. Игнатий гулял воистину в гордом одиночестве, коли не учитать семенящего у ноги котёнка.
- Ишь ты, - заметил монах, приложившись к бурдюку, - тихо, как после свадебного перепоя.
Котенок согласно мяукнул.
- Что-то как-то мрачновато стало тут в последнее время, ты не находишь? По мне, пахнет чем-то нехорошим. Я бы даже сказал, что воняет, как у чёрта на поминках!
Котенок не успел согласиться или опровергнуть это утверждение, поскольку монах тотчас заорал:
- О, друг Клавдиус, слава щепке Креста Господня, хоть одна живая рожа на весь этот вшивый городишко! Иди, хлебни из бурдюка, а то мне словом перемолвиться не с кем, кроме этой божьей животины, но она огорчительно бессловесна!
Котёнок обиженно мяукнул, но монах уже колотил в приветствии по спине мельника. Тот воспринял встречу без особого энтузиазма. Он затравленно озирался, а на лице была написана тоска, как у душегубца в преддверии оплодотворения мандрагоры посредством повешения.
- Ну, чего ты молчишь, как лошадиной мочи в рот набрал? - возмутился монах. - Что вы сегодня все попрятались мышами в подпол, что, это всё потому, что приехали какие-то...
- Тс-ссс! - мельник сделал такие страшные глаза, что непонятно, как они не выпали на грязную мостовую. - Тихо, святой отец...
- Ну, приехали, ну, хорошо, может погода исправится - а то дождь из дохлой рыбы не входит в число моих любимых природных явлений... Нам-то что с того, что инквизиторы приехали? Побудут и уедут.
- Строгие они, и на вид неприступные, - пожаловался мельник. - А еще говорят, недовольны. Мол, в ратуше места мало и свинарник...
- Вот подлецы! - искренне возмутился Игнатий. - Бесовы дети. Зал ратуши им не нравится! Мне бы, поди, понравилось - места-то побольше, чем на чердаке у корчмаря!
- Наверное, мне конец, - продолжал мельник. - Я ведь только оптические стёкла купил, а народ говорит - еретик и богохулец... Вот вы верите мне, святой отец, что я не чернокнижник?
- Я - верю, - сказал Игнатий. - На, выпей и успокойся.
Мельник хлебнул из бурдюка, вытер губы.
- Вы-то верите, а они не поверят, - сказал он. - Говорят, лекарь уже донос отнёс. На меня.
- Лекарь? - приподнял бровь Игнатий. - Вот те как! Хм. Ну ты не печалься, хочешь, я тебе индульгенцию дам?
- Зачем мне индульгенция, - махнул рукой мельник. - От костра не спасёт.
- Ну, как хочешь... - вздохнул монах. - Ты не печалься. Да ладно, я её тебе бесплатно дам! У меня их много.
- Спасибо, - вздохнул мельник. - Когда меня сожгут, я предъявлю её Господу Богу. А знаете, святой отец, я бы вам не советовал ходить здесь по улицам, да и орать то, что вы обычно орёте... Неровен час - и вас в инквизиционный трибунал загребут...
- О! - Доминиканец даже хрюкнул от восторга. - Кто ж меня загребёт? Я ж священнослужитель!
- А не скажите, - мрачно заметил мельник. - Говорят, в Риме какого-то монаха сожгли. Тоже про звёзды орал.
- Так ведь его не за звёзды, а за ересь и колдовство! - наставительно сказал Игнатий. - А меня-то за что?
Мельник ничего не ответил, только покачал головой и направился дальше. Игнатий развел руками и посмотрел на котёнка грустно, будто говоря: видишь, мол, какие люди пугливые пошли...
И они вдвоем направились дальше по улице, в корчму, а там их уже ждала новость: поэта и свободолюбца Петриуса забрали стражники.
В городскую тюрьму бросили.
Пытать, говорят, будут.
* * *
Городская тюрьма только что и называлась гордо - а на самом деле была обычным хлевом с несколькими стойлами. Игнатий на своем веку повидал столько подземелий и темниц, что называть этот сарай тюрьмой почитал оскорблением.
Напоить стражу из бурдюка, с которым монах не расставался, весельчаку и балагуру не составило особенного труда. И на рассвете он, вытащив ключи у разморенного ветерана боев с городскими шлюхами и воришками - а более грозных преступников эта тюрьма досель не знала - проник в коридор. Найти поэта было несложно - он кулем валялся за ближайшей решёткой. Ключи от камеры нашлись на связке.
Монах вошел в клетушку, с трудом встал на колени над бездыханным телом. Пшеничные волосы свалянным комом закрывали избитое, опухшее лицо.
- Эй, Петриус, друг мой! Ты жив? - обеспокоено спросил монах. - Может, глоток доброго винца, бедолага? Кто ж тебя так, болезного?
Поэт захрипел. С трудом поднял голову, застонал. В глазах плескалась боль.
- Я пел... пел... тут они... пи-ить...
Игнатий, не мешкая, опрокинул в разверстый рот свою бурдюк, обильно орошая животворящей влагой запекшиеся губы страдальца. Петриус сделал длинный глоток, приподнялся и уже более осмысленно посмотрел на монаха.
- Что ты пел?
- А хрен его знает, - ответил поэт, мрачно потирая башку. - Вроде "порванная юбка, ты моя голубка... " Корчмарь по роже съездил, помню... Да, правильно, я ж на его дочку лез. А там, в бурдюке, ничего не осталось?
- Нет, - грустно сказал Игнатий, для верности потряся его над тухлой соломой.
- С-сволочи... Я пел о свободе, о свободе общения с девками, а они - в тюрьму... я что, много у корчмаря посуды побил?
- Да наверно, изрядно, - хмыкнул монах. Слава щепке Креста Господня, здесь, похоже, дело было чисто. Петриуса-свободолюбца загребли как пьяницу и дебошира, а значит, скоро выпустят, точнее, выпнут под зад из этого слабого подобия застенков...
Игнатий вздохнул, расслабляясь, подошел к оконцу, забранному решёткой. Занимался рассвет, над площадью плыл туман. Из него вырисовывались серые тени, и монах нахмурился, разглядывая странные силуэты.
- Ой тля... - пробормотал Петриус, тоже поднявшийся и уже глядевший на происходящее из-за плеча Игнатия. - Мать моя женщина... Что это?
Монах не ответил, глядя на вяло бредущего по площади призрачного пса с горящими зеленью глазами. За псом, путаясь в слоях тумана, плелась лошадь. Обычная крестьянская лошадка с обвисшим брюхом и колючками в брюхе. Она шла и пророчествовала - ни к кому не обращаясь, будто разговаривала сама с собой.
А за ней, на тощих окровавленных ногах, шла книга в переплёте из человеческой кожи и сама в себя записывала пророчества.
* * *
Утро задалось приятственным, поскольку идти, весело болтая с котенком, под ясным солнышком, да еще со жбаном вина и бараньей ногой по городу - хорошо любому человеку, а особенно такому развесёлому жизнелюбу, каковым был отец Игнатий.
Путь его лежал к лавке аптекаря. Войдя в полутёмную комнату, монах поморщился от витавших алхимических запахов, но хорошего настроения не потерял.
- Чего изволите? - приветствовал аптекарь. - Изволили у дочки нашего корчмаря получить средство от невставухи? Как помогает?
- Ещё не пробовал, - ответил монах. - Моя любезная с седьмого раза отпихнула, бо устала шибко. Так что даже не пришлось попользоваться - до седьмого-то я и сам могу... Я к тебе по другому вопросу. Шо-то у моего питомца лапка разболелась! Я было думал его винцом подлечить - самое верное средство от всех болячек - да вишь, мелкий какой... Не могу я дитё спаивать, понимаешь? - драматично воскликнул он, рванув на груди власяницу.
- Э-э... мм... - проблеял лекарь, опасливо глядя на котёнка.
- Ты чего? - строго спросил монах. - Это ты, что ль, из-за того что он чёрный? Так я тебе рога-то пообломаю, если ты будешь по цвету шкуры пациентов обижать! А ну быстро дал снадобье, иначе предам анафеме и кулаком по мордасам съезжу, клянусь щепкой Креста Господня!
Лекарь не стал спорить, полез за склянками и протянул одну монаху. И тут котёнок совершенно неожиданно для Игнатия вскочил по его рясе на плечо и мгновенно дёрнул лапой, проведя по физиономии лекаря и оставляя глубокие царапины на крючковатом носу.
- Тварь! - завопил лекарь, хватаясь за нос.
- Божия, - многозначительно добавил Игнатий. - Ты, уважаемый господин лекаришко, именно это и хотел сказать, да только не успел. А то нос долго болеть будет. У меня-то кулак потяжелей котячьей лапки... За мазь спасибо. А не знаешь ты, случаем, шо то за гнида донос на Клавдиуса, мельника, написала?
- Уууууу, - выл лекарь, держась за нос.
- Не знаешь, значит, - грустно сказал монах. - Я так и думал. Ну что ж, прощай, друг лекарь. Держи индульгенцию - подарок. А то вдруг помрёшь скоро, так что ты Господу покажешь?
Игнатий повернулся могучим задом к скулящему лекаришке, взялся за дверной косяк.
- Божия, но невоспитанная, - подмигнул он котёнку, выходя из лавки. - Ну, что ты скажешь об этой воши?
* * *
Денёк выдался на славу - солнце пекло голову, как материнская ласка, и дождя, слава щепке Креста Господня, тоже не было. Ни рыбного, ни какого другого. И это было хорошо весьма, потому что Игнатий уху предпочитал монастырскую, из свежей речной форели. Причем в последнее время он пришёл к выводу, что основное тут слово - свежая.
На рыночной площади народ был, хотя и немного - город по-прежнему трясся, как трусливая крыса, но жить надо, работать надо, и первые допросы, хотя и всколыхнули народ, но до самоубивства от страху Божьего ещё никто не дошёл.
Игнатий, не расставаясь с бурдюком и свистнутой в корчме бараньей ногой, пошатался меж торговками, ущипнул пару сдобных ягодиц, за что удостоился от кого - пощёчины, а от кого - вафель со сливками, и присоединился к кучке гомонящих знакомых.
Собственно, в наличии знакомых не было ничего удивительного, потому что за время пребывания здесь общительный доминиканец зацепился языком чуть не со всем городом. Люди обсуждали мельника - над головой бедняги по-настоящему сгустились тучи.
- Еретик и проклятый колдун, - доказывал лекарь. - Поносит алхимическую науку и имеет оптические стёкла, в которых он сам говорил - видит небеса, а потому насылает дождь, град и тухлую рыбу!
- Глупости, - встрял Игнатий, вгрызаясь в баранью ногу, - шушь шабашья... В эти оптические стёкла астрономы смотрят, и даже иные каноники занимаются этим богоугодным делом.
Народ заинтересованно воззрился на монаха, ожидая какой-нибудь благочестивой истории.
- Вот расскажу вам, - продолжал Игнатий, протянув руку к лоточнику и как бы ненароком беря с лотка булку, - о добром канонике Николаусе Коперникусе, да удостоит его Господь райских эмпиреев... Было дело, открыл он, что Земля оборачивается вокруг солнца, о чем написал соответствующее сочинение, но я вам расскажу, как епископ подверг его словесному порицанию за иное - когда сей достопочтенный Коперникус с двумя бабами одной ночью ночевал...
Народ похохатывал, слушая о похождениях достопочтенного каноника и его открытиях - а рассказывал Игнатий с таким же смаком, как и вкушал посланное Господом к столу.
И только лекарь встрял с вызовом:
- А Лютер назвал Коперника выскочкой-астрологом! "Этот дурак хочет перевернуть всю астрономию, но Священное Писание говорит нам, что Иисус Навин приказал остановиться Солнцу, а не Земле", - процитировал он.
- А шо нам тот Лютер? - монах изрядно приложился к жбану с вином. - Мы-то не лютеране!
- А Кальвин, - продолжал алхимик, - говорит: "Кто осмелится поставить авторитет Коперника выше авторитета Святого Духа?"
- И не кальвинисты! - назидательно воздел заляпанный в жире палец святой отец, нехило откусывая от бараньей ноги.
- Так нигде в Библии не сказано, что земля круглая! - не сдавался лекарь.
- Ты, - монах со значением поглядел на царапины на носу лекаришки, - ты бы, мил человек, поменьше Лютера читал и не умничал! Какого ты, правоверный католик, еретиков читаешь? А я вам расскажу, кто не слышал, как...
Однако договорить не успел, потому что кто-то ощутимо ткнул его в бок. Толпа неожиданно принялась расточаться. Игнатий недоуменно оглянулся.
Со стороны улицы Кузнецов шли инквизиторы. По всему их виду было ясно, что эти ищейки сейчас всеми силами рыли землю в поисках жертв для костра - проще говоря, обыскивали подозрительными взглядами рыночную площадь.
- Палачи свободу жмут! - раздалось с другого конца площади. - В зад калёный гадам прут!
Выкрикнув свои недозволенные речи, наглец мгновенно скрылся в рыночной толпе, но монах узнал по голосу и мелькнувшим пшеничным кудрям молодого свободолюбца. Инквизиторы быстрым шагом пошли вперёд - высматривать, кто там орал, и доминиканец покачал головой.
- Идиоты, - пробормотал он.
И, подхватив на руки котёнка, который все это время тихо сидел у ноги, неторопливо пошёл с площади.
Один из инквизиторов внезапно обернулся, будто что-то вспомнив, посмотрел на удаляющийся круп монаха, и, раздувая ноздри, наклонился к товарищу:
- Тебе не кажется, что эту харю я уже где-то видел?
- Думаешь, харю? Вроде ж это задница? Впрочем, если это и он, то отъелся, скотина!
* * *
Игнатий внимательно, сосредоточенно и с полным тщанием изучал обломанный ноготь на большом пальце левой ноги, когда порыв ветра открыл ставни в его комнате. Котенок зашипел, выгибая спину.
- Что, страшно? - добродушно поинтересовался монах. - Не стоит бояться ветра, люди куда ужаснее.
Он подошел к окну, но котенок прыгнул перед ним, будто защищая. Доминиканец задумался, а потом решительно выскочил на улицу - как был, босой на одну ногу.
Котенок оказался прав - по крышам, перескакивая с одной на другую, несся кто-то в черной куртке.
Игнатий бросился в погоню. Однако ему приходилось оббегать препятствия, в то время как преследуемый спокойно преодолевал довольно большие расстояния между крышами, и вообще не стеснялся совершенно, даже если приходилось прыгать вверх на два-три человеческих роста.
Игнатий со всей мочи метнул в удирающего кость от бараньей ноги - и, к собственному удивлению, попал влет, как раз между лопаток. Беглец рухнул на крышу, но тут же вскочил и побежал дальше.
В конце концов монах отстал от преследуемого, и, припадая на стертую о безжалостную землю босую ногу, побрел обратно.
- Чего это он бежал? - спрашивала зеленщица, не видя Игнатия..
- Да горячка у него, серая, - отвечала молочница, тоже не заметив бредущего обратно монаха. - У нормальных людей белая, с чертиками, а у служителей церкви - серая, и кого они гоняют, это только святой инквизиции известно!
У самой корчмы Игнатий увидел выскочившего котенка - тот шипел не переставая, выгибался и пятился назад.
- Чего это ты? - поинтересовался доминиканец, приседая на корточки. - Я прогнал злых людей.
И тут же упал, получив хороший удар по украшенной тонзурой голове. С жалобным мявком котенок бросился на тело Игнатия, готовый защищать его от любой напасти - но вокруг никого не было.
Вокруг упавшего монаха быстро собиралась толпа.
- Чего он упал?
- Происки мельника! Колдун и нечестивец!
- А давайте запалим? Я знаю, у него клад под жерновами, у всех мельников там клад!
Игнатий со стоном сел, почесав макушку - ладонь была в крови.
- Хорошо нам, монахам... - неожиданно пробормотал доминиканец. Все прислушались. - Головы у нас крепкие. У других-то пустые, вот и лопаются. А у нас мозгами по самую макушку набиты, тем и спасаемся.
Зайдя в корчму, он потребовал вина для промытия раны и тут же выпил его, потребовал еще и выпил снова.
- А что ж рану-то не промываете? - Поинтересовался корчмарь.
- Да на голове это так, пустяк, - ответил Игнатий. - Главная-то рана в душе! В людях я разочаровался! Вот ее и промываю.
В комнате он обнаружил письмо, запечатанное печатью с головой козленка. От бумаги пахло благовониями, и текст в нем был следующий:
"Если вам интересно, что происходит в городе, и вы знаете, как Юпитер относится к Венере, мы ждем вас у двенадцатого дома. Благосклонная к вам дама".
* * *
Прежде всего нужно было зайти к Альберту. Монах подошел к обветшалому замку, возвышавшемуся над городом осколком рыцарской эпохи, уходящей в прошлое, поздоровался со старым ландскнехтом, бывшим у рыцаря за слугу, повара, сторожа и прочую необходимую в хозяйстве челядь.
Дал ландскнехту новое, освященное церковью средство для чистки доспехов, и порекомендовал как можно быстрее воспользоваться им - а то не ровен час, заржавеют - колдуны не спят!
В зале сидели инквизиторы, и Игнатий некоторое время постоял у двери, послушал, стараясь оставаться в тени.
Псы Господни говорили с рыцарем, как понял Игнатий, о городской чертовщине. Альберту не нравилось, что происходит в городе, но допросы и ожидаемые аресты нравились ему ещё меньше. "Вот мельника сожжём - и хватит", - доказывал рыцарь. В ответ старший инквизитор назидательно глаголил:
- ... в том, что старый мир гибнет в муках, - услышал монах, - есть воля Провидения. Ничто не может препятствовать тому, что наступает новое время. И в то время когда наши каравеллы бороздят просторы океанов, некоторые несознательные еретики и чернокнижники пытаются остановить железную метлу истины!
- Кх-кх, - деликатно прервал высокую дискуссию Игнатий. - Осмелюсь прервать, достопочтенные: но у меня к мессиру рыцарю одно дело. То есть не дело даже, а так, сказать кой-чего надо. Это не тайна, я при вас скажу, сидите, сидите! В общем-то, я на всякий случай попрощаться зашёл.
- Уезжаешь из города? - поднял тяжёлый взгляд Альберт. - Правильно, нечего здесь делать в такое время... Многие уезжают.
- Да нет, - махнул рукой доминиканец. - Я просто в лес тут, на свиданку с бабёнкой собрался, - он подмигнул собравшимся. - Письмо мне пришло, таинственное - жуть! Вроде некая знатная дама, - монах заговорщицки понизил тон, - втрескалась в меня по уши - ну, это-то не удивительно! - и приглашает, значит, порастрясти жирок на лоне... гм... на лоне природы. Ночью в полночь, в Тихой лощине. Мол, вдали от мужа, то, сё... Чувствую, ночка будет жаркой! Так что если я просплю дольше обычного, на лоне-то природы, вы уж без меня мельницу жечь идите. Дело, конечно, интересное, но, сами понимаете...
Он многозначительно развёл руками.
Рыцарь кивнул, провожая монаха пристальным взглядом. Опрокинул кубок в рот.
Инквизиторы, до того невозмутимо буравившие взором столешницу, переглянулись.