Аннотация: Статья, написанная в начале 00-х для газеты "Дуэль". Сейчас автор понимает феномен опричнины уже по-другому, но мысли и аналогии, изложенные здесь, возможно, покажутся читателю интересными.
К ВОПРОСУ
К.Колонтаев, автор обычно грамотный и сведущий, воздал в "Дуэли" ("Избранная тысяча Грозного Царя"; 2007, № 20) хвалу опричнине как якобы старинной русской контрразведке.
Увы, подобные лихие утверждения лишь показывают, насколько современному человеку чужд круг представлений человека даже позднего средневековья. Впрочем, это не в упрёк самому Колонтаеву: сам он по крайней мере старался противостать оплёвыванию Грозного, да и подобных наивных дифирамбов ивановской "контрразведке" равно как и его борьбе с "врагами народа" в патриотической печати написано немало.
Поэтому я хочу здесь пойти немного другим путём и предложить психологическую реконструкцию Грозного, которая должна помочь лучше понять и историю с опричниной.
История голубых ангелов
Однако начать хотелось бы не с рассуждений о далёких временах, а о гораздо более близкой к нам эпохе и, к слову сказать, гораздо более вроде бы изученной.
Вскоре после восстания декабристов и своего вступления на престол Николай I учредил при себе Отдельный корпус жандармов, создав для него особое Третье отделение в Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Как дореволюционная, так и советская историография преподносили нам жандармов как тайную полицию, как душителей революционного движения и т.п. Такой взгляд формально мого иметь место, потому что сразу после "великих реформ" Александр II подчинил жандармерию департаменту полиции Министерства внутренних дел, и жандармы действительно сосредоточились на пресечении крамолы, раскрытии заговоров и пр. Но до этого момента Корпус Жандармов ведь просуществовал три десятилетия, и его задачи были несколько иными.
Николай, подобно своим отцу и брату-императору был человеком весьма романтического склада (несмотря на внешность "высочайшего солдафона"). Общей для всех троих была, в частности, идея-фикс миссии христианского государя. Получив от венценосного брата, "царя царей", в наследство такой весьма успешный проект, как Священный Союз, где христианские монархи должны были, по-братски соединившись (благо почти все они были ещё и роднёй друг другу), единым фронтом выступать на политической арене, Николай почувствовал себя обязанным соответствовать высокому назначению Монарха Монархов.
Во внешней политике это выражалось в готовности по-братски помочь дружественному венценосцу в любой точке континента - в том числе и войсками (это тоже пригодится в разговоре о Грозном). А во внутренней – сделать Россию христианской страной не на словах, а на деле, т.е. создать обстановку постоянного служения, которое должно было начинаться, естественно, с самого самодержца. (Каюсь, не могу не вспомнить тут одну из речей Гитлера, где он сказал, что не требует от немцев невозможного, а всего лишь, чтобы они служили Германии так, как служит ей он.) Император-самодержец, прикладывая все усилия, служит великому Христианскому Делу, используя ресурсы вверенной ему свыше державы и отвечая перед Богом, ну а народ должен по мере сил преданно служить такому замечательному государю, в чём собственно и виделся главный христианский долг каждого подданного. И уж упрекнуть Николая в том, что он не служил Отечеству денно и нощно не мог никто; даже такой отморозок в полном смысле слова, как Герцен, и тот мог лишь дразнить царя "фельдфебелем" и напирать на его якобы тупость и бездушность - не более того.
Понятно, что дело коллективного Христианского Подвига - это дело глубокое, душевное, даже интимное. Его не охватишь до конца законодательством, как ни старайся. И Николай Павлович, хотя и придавал законотворчеству важное значение (им занималось целое Второе Отделение с.е.и.в. канцелярии; в результате появился Свод Законов Российской империи, заменивший наконец-то Уложение о наказаниях, действовавшее с Алексея Михайловича), понимал, что воздействие государя не может ограничиваться одной только юридически-административной стороной. Нужен был механизм для морального воздействия на подданных. Инструментом такого воздействия и стал... Отдельный корпус жандармов!
В новообразованные войска отбиралась элита страны - как из высших, так и низших сословий (высшие, понятное дело, шли на высшие должности, низшие - на низшие; этого порядка, увы, не могли поломать ни Николай, ни Иван). Требования были как к внешности, так и к внутренности кандидатов. Помимо представительного вида они должны были быть известны как кристально чистые, честнейшие люди, преданные государю всем сердцем. В каком-то смысле жандармов можно было назвать российскими СС того времени, про которых можно было сказать известную фразу: "...с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками". Если российский государь являл собой образчик служения высшим идеалам, то жандармы были живым образцом высшего служения такому самодержцу. "По виду подобные воинам, в душе сродни ангелам", так можно, в духе монашеской риторики, сказать о новой организации. Даже одеты они были в лазорево-голубую форму, словно несли на землю отблески небесной чистоты.
Таким-то людям и было дано колоссальной важности право: действовать поверх законов. Закон несовершенен, это должно быть ясно каждому, называющему себя христианином. Поэтому на христианском правителе лежит обязанность - не ограничиваться лишь формальным следованием законам. И вот руку на пульсе страны стали держать ангелоподобные жандармы. Их долг - быть в курсе новостей, сплетен и помыслов. Помимо очевидных "интимно-государственных" обязанностей (конвоирование видных арестантов, охрана стратегической железной дороги и телеграфа, спецсвязь), жандармы должны были обладать максимальным объёмом информации по ситуации в стране и в случае необходимости - вмешаться. Вызвать кого-то на отеческую беседу - скажем, юношу, увлёкшегося заморскими либеральными идеями, или наоборот, старца, не могущего забыть вольные екатерининские времена и всё порывающегося для своих крепостных устроить всамделишный застенок с кнутом и дыбой. Негласно собрать материалы по провинциальной мафии и представить доклад на высочайшее имя. Погрозить пальцем зарвавшемуся хапуге - дескать, жандармы, всё видят!
Важно понять, что деятельность Корпуса Жандармов мыслилась именно в плане моральном, это были спецвойска прежде всего по "исправлению нравов" в стране. Ну а антиправительственный заговор (если таковой вдруг случился бы) - это уже просто крайний предел морального падения: ведь бунт против миропомазанного Государя - разве это не бунт против Бога, разве это не отпадение от Него и не уход во власть врага рода человеческого?!
Можно сказать, что Николай I создал свою Армию Спасения. Впоследствии некий американец додумался до аналогичной идеи: он создал организацию филантропов и нарядил её членов в военную форму. Но у него дальше пошлой раздачи бесплатного супа бездомным дело не пошло, тогда как российский самодержец смог развернуть свои филантропические войска на напряжённейшем поле битвы за национальные интересы и за возрождение национальных ценностей.
"Небесная армия" работала при Николае прекрасно. По крайней мере, в его правление в стране не было не только заговоров (если не считать отдельных национально окрашенных типа петрашевцев), но даже опозиции! Что вызывало за границей смешанные чувства страха и любопытства.
А потом... Потом жандармов, как я уже сказал, подчинили полиции, и они из "российских СС" стали "российским гестапо"; из борцов за независимость страны они превратились в презренных сатрапов компрадорского режима (каковыми и остались в памяти народной, так что первоначальное их предназначение обычно удивляет узнавших о нём). Для нас же интересен здесь момент воскрешения в относительно недавнюю эпоху вполне средневековых представлений о помазаннике, христианской державе и пр., где самого понятия "контрразведки" и не было, поскольку борьба с лазутчиками и агентами влияния виделась мелкой и не достойной, а если и велась, то в плане общей борьбы за сохранение моральных ценностей.
О закупоренных в банку
Прежде чем вернуться к Грозному, я хотел бы остановиться ещё на одной исторической аналогии, поскольку она тоже позволяет понять некоторые грани ивановского психотипа.
Речь пойдёт об отце Николая I императоре Павле.
Вообще-то он интересен тем, что это, пожалуй, единственный российский самодержец Нового времени, оклеветанный почти до степени Грозного. Действительно, как можно лучше всего дискредитировать правителя и его эпоху? Да объявить его безумцем! (Вспомним сталинскую "паранойю".)
Романовская историография подспудно внушала русским людям дешёвую пропагандистскую культуртрегерскую мысль: дескать, в мерзкой Московии под шапкой Мономаха всегда в той или иной степени скрывался прирождённый тиран и кровопийца - разве что не сумевший вовсю развернуться (как пресловутый Грозный). И только выбравшись из затхлой Москвы на свежий воздух - в Санкт-Петербург, переодевшись, русские цари наконец-то приобрели человеческий облик. Теперь даже, обладая теми или иными пороками, они уже не могут так вот просто морить подданных: европейский антураж сдерживает.
Но один раз эта безусловно колониальная (в розенберговском духе) благостная схема дала сбой. Даже цивилизованный Петербург не смог помешать тому, что на престол взошёл "псих". Имеется в виду, разумеется, Павел Первый (и последний).
Он вроде как перевернул всё вверх ногами, завтракать всех заставил в ужин, а полки один за другим отправлял "пешком в Сибирь". Распоряжения его были так глупы и нелепы, что бедные придворные могли только в недоумении разводить руками. Вдобавок император был вспыльчив (ну типичный "параноик") и крут на расправу - попробуй тут не выполнить даже самый идиотский монарший приказ! К счастью, через пять лет "добрые люди" (по терминологии Рылеева) этот кошмар сумели прекратить.
Я не буду опускаться до полемики с хулителями "курносого злодея", мне здесь интересны те моменты характера Павла, которые позволили его врагам за них зацепиться и дискредитировать его.
Жизнь Павла была достаточно ужасной; кошмарнее была разве что судьба наследника престола Ивана Антоновича, с младенчества содержавшегося в изоляции и убитого при попытке переворота. Павел Петрович аналогичным образом был отправлен в заключение, только чуть более почётное и вольготное - в Гатчину. Дочь Петра Елизавета сразу невзлюбила "немецкого недоумка" с его жёнушкой, в которой она прозорливо разглядела прирождённую убийцу, и решила, что лучше наследником станет мальчик Павлик. Таким образом, Павел оказался ещё одним кандидатом в цари наряду с упомянутым Иваном. Елизавета умирает без завещания, на престол восходит сначала Пётр, потом - Екатерина. Которая вполне логично изолирует опасного для неё сына.
И вот представьте, наследник престола и отчасти легитимный государь год за годом проводит в своей Гатчине, играя в солдатики, ожидая, когда проклятая старуха отдаст концы, - а та всё живёт и живёт, как будто смерть о ней забыла (Екатерина из русских царей по длительности правления уступила только Грозному). Вдобавок чем дальше шли екатерининские реформы, тем глубже в оппозицию к ним погружался Павел. Екатерининская Россия олигархов была ему не по душе, равно как и её политика приватизации и ускоренного создания среднего класса помещиков-рабовладельцев (с чем я тут вполне согласен, воспринимая Екатерину "Великую" как Чубайса во власти). За время своего вынужденного заточения он тысячи раз "обустраивал" Россию, конструируя в себе свою, другую, "правильную" страну. Но... всё это оставалось фантазиями политического неудачника. Тем более, что сведения об умонастроениях сына аккуратно доходили до матери, не только делая его фигуру всё более антипатичной, но и опасной: с точки зрения правительницы "либеральной империи" приход к власти её антагониста, конечно, должен стать для России (какой она её видела) катастрофой. И она решает лишить сына статуса наследника. О чём в свою очередь, конечно, становится известно ему. Отношения накаляются до предела.
Вдруг Екатерина (наконец-то) умирает. А ловкий канцлер Безбородко подлащивается к легитимному наследнику, показав ему, где хранится то самое завещание, согласно которому правителем через голову сына объявяется старший внук. Вопреки всему Павел Петрович становится императором.
Он немедленно начинает всё в России ставить с головы на ноги (историки дружно утверждали, что наоборот, ну да это уже отдельный разговор). Что означало просто-напросто упразднение старательно создававшейся сорок лет "либеральной империи" и замена её на "настоящую" Россию, давно сформировавшуюся в голове нового царя. Беда была в том, что эту "настоящую" Россию император видел отчётливо, как наяву (благо столько лет её "виртуально" выстраивал), а вот подданные, которым он отдавал короткие (и вроде бы совершенно ясные) распоряжения, похвастаться этим не могли. А, поскольку от непонимания ими "простейших" (для самого Павла) вещей император изрядно сердился, многие старались особенно не утруждать царя лишними переспросами, а исполнять странные приказы как бог на душу положит.
Неудивительно, что за Павлом всё больше закреплялась репутация "человека со странностями", что, помноженное на ненависть к нему тогдашней "Другой России", привело к создание хрестоматийного образа "безумца на троне" - почти Грозного, только этот успел процарствовать четыре с лишним года, а тот - четыре десятиления!
Но нам в этой драматической истории должен быть интересен момент формирования личности в условиях вынужденного одиночества. Ведь маленький Иван, оставшийся сиротой с младенчества, а полным - с детства, прожил по-своему жуткую жизнь брошенного ребёнка (только что не нуждавшегося в средствах). Согласно его собственным воспоминаниям, захватившие власть клики обращались с ним как со щенком: когда он нужен был (как живой символ легитимности их власти), хватали за шиворот и волокли на трон. Если малютка-царь должен был выразить своё монаршье одобрение, его щекотали, и он смеялся, если же наоборот, неодобрение, его начинали щипать, и он корчил злую гримасу. Потом, по ходу "парламентской дискуссии", о нём забывали ("дискуссия" нередко, как в тайваньском парламенте, переходила в потасовку, причем иной раз - с применением холодного оружия). А в конце концов - просто прогоняли "щенка", чтобы не путался под ногами.
Сначала воспитанием ребёнка занимался дядя Михаил Глинский, выпускник Болонского университета. Но он умер. И одинокий, никому не нужный, лишённый друзей, подросток пристрастился к чтению, благо при дворе была нехилая "либерея" (картина, часто встречающаяся в тех или иных детских биографиях, - брошенный при живых родителях ребёнок находит утешение в отцовской библиотеке). "Мои друзья - мои книги", мог бы сказать Иван.
А в книгах он, конечно, вычитывал то, что оспаривало естественность его жалкого существования. Жизнеописания древних царей, истории великих христианских государей, рассуждения о значении для человечества звания православного правителя... Наверняка он ознакомился и с формулой Иосифа Волоцкого, адресованной его деду: "царь православный телом подобен человеку, властью же подобен Богу". Можно представить, как это действовало на наследника сверхчеловеческого могущества, обречённого вести жизнь "щенка"!
Губерман в одной из своих ранних книг писал про другого начитанного мечтателя, Людвига Баварского:
"Король был необщителен, замкнут, горд, мечтателен и одинок…
Потом он стал горным духом. Лунными ночами безмолвно бродил по пустым залам своих дворцов или, крадучись, ходил по тропинкам парка. Одно время под влиянием опер Вагнера он почувствовал себя героем одной из них".
Но если у того, по мнению автора, причиной мечтательности было происхождение из "потомственно дегенеративного рода", то Иван несомненно обязан своей фантазией перипетиям своего детства. "Духом" паря над Москвой, он неслышно проходил по ней будущим Православным Самодержцем, только ещё никем неузнанным.
Я хочу здесь непременно обратить внимание читателя на то, что фактической религией русского народа с Ивана Третьего стало не Православие, а Православное Самодержавие - дистанция между ними, что называется, огромного размера. Православие (Ortodox) - это одна из христианских конфессий, понятие религиозно-культурное, тогда как Православное Самодержавие - это понятие не столько религиозное, сколько социально-идеологическое. (Посему современные призывы "возродить православие, веру наших предков", понимающие под этим возрождение дебильных, а то и просто человеконенавистнических обрядов, некритически заимствованных из Византии, где их сочинили мающиеся от безделья церковные интеллигенты, являются идиотскими, вредными и бесперспективными.) Поэтому мечты юного Ивана простирались "в поисках исчезнувшего царства", смысл существования которого воплощён в личности земного самодержца, которого Самодержец Небесный наделил сверхъестественной силой через чин помазания (таинственность которого Церковь требовала от православных признавать под страхом проклятия до самого 1917 года, после которого это великое и страшное таинство куда-то вдруг незаметно "потерялось"). Иван строил, строил в воображение "виртуальное" Самодержавие, одновременно тем самым компенсируя своё униженное положение. Так в права самодержца он, подобно Павлу, вошёл с достаточно проработанным идеальным образом России, так же не до конца понятным современникам.
(Стоит отметить, что не избежал схожих перипетий и Пётр Первый. Только, конечно, в реальной биографии, а не в сочинённых для туземцев, ярким образчиком которых стал известный паскудный роман А.Толстого. В детстве его пропихнули на престол Нарышкины, чтобы хоть как-то зацепиться за власть. Потом был достигнут компромисс, правительницей стала Софья Романова-Милославская, а Петя стал не нужен. Потом Софью свергли, и к власти пришли сами Нарышкины, прикрывавшиеся матерью Петра Натальей. "Полуцарь", деливший корону с братом Иваном, и здесь стал не нужен, его тоже не знали куда сплавить, в результате он обосновался в Немецкой слободе, ставшей для него сплавом Диснейленда с Кунсткамерой, заменой любых "либерей". Именно там молодой Пётр жадно набирался заморских технических диковинок и именно оттуда он вынес фанатическое желание любой ценой сделать Россию передовой державой. Что стало возможным лишь в 25 лет, после смерти матери, когда он наконец-то стал востребован в качестве царя.)
Ну и в довершение психологической темы надо вспомнить ещё об одной интересной фигуре: Александра I, брата уже упоминавшегося Николая I.
Александр, в отличие от своего военно-прагматичного брата-наследника, вырос законченным мистиком. Он не расставался с Библией, часто на ней гадал перед принятием важных решений. На все вопросы смотрел опять же через призму Священного Писания - тут были и вопросы /призвания христианского монарха/ (что давало ему силу даже в казалось бы безнадёжной ситуации в борьбе с Наполеоном, который, по его мнению, критериям такого призвания решительно не отвечал), и братства христианских государей вообще, и ответственности ведущих христианских монархов за благоденствие в веренном им мире (Священный Союз, который Николай сделает мощным орудием российской экспансии, чуть ли не сделав Европу в конце своего правления "однополярным миром"), и даже права человека и гражданина, пересекавшиеся опять же с христианской любовью к ближнему. Иногда, закатив глаза, вздыхал, насколько его, отшельника по призванию, тяготит монарший венец (и, похоже, не врал). Страстно интересовался всем таинственным, окружал себя мистиками, членами тайных орденов, предоставлял им высокие должности...
Так вот, для понимания психотипа Ивана нужно обязательно соединить характеры обоих братьев Павловичей. Как Николай, Иван был предводителем команды рыцарей-крестоносцев (в смысле: борцов за христианское дело); как Николай, он был харизматической личностью, оставившей после себя немало ярких, часто едких и всегда незаурядных изречений по поводу. Но, в отличие от прагматика Николая, он был мистиком-фантазёром в духе Александра, так же тянулся ко всему запредельному, так же приближал мистиков (на грубом церковном языке их принято было называть "чернокнижниками" и "волхователями", но надо за кличками видеть суть дела), занимался астрологией, знал свойства камней, а с Библией ему не расставаться и нужды не было - он знал её назубок, как правоверный иудей знает свой Талмуд "на иглу".
Такое сочетание далёких черт характера, разумеется, противоречиво, и представить такого человека не так уж легко. Но не невозможно: если в одной семье получились столь разные люди, как Александр и Николай, то почему бы таким совершенно разным пристрастиям не сочесться в одном лице?
Российские Псы Господни
А теперь займёмся всё-таки опричниной.
Но сначала одна важная мелочь.
Из хрестоматии известно, что опричники одевались в чёрное, ездили на чёрных лошадях, а к сёдлам приторачивали метлу, чтобы выметать измену поганой метлой, и... собачью голову - дескать опричник, как бульдог, должен измену выгрызать.
Хотя серьёзные историки, начиная с Татищева, полагали, что здесь имеет место быть очередная байка да ещё явно из враждебных источников (типа новгородских). И в самом деле - пусть кто-нибудь попробует поездить с протухшей головой за седлом! Скорее всего, эти головы были просто-напросто вышиты на попонах опричников!
А рядом или даже в зубах у псов - веничек. Стоп... А веник ли?
Не факел ли горящий тогдашний обыватель спроста принял за метлу?
А собачья голова с пылающим факелом - ничего это, читатель, не напоминает?
Если так, то, конечно, напоминает: ДОМИНИКАНЦЕВ!
Действительно, где-то за полтысячи лет до того некий испанец Доминик, сокрушаясь о слабости Святого Престола, основал орден из крепких в вере товарищей, дабы Святому Престолу помочь преодолеть нестроения. Орден, названный по имени основателя доминиканским, взял на себя скромную, но трудную миссию: контролировать правильность умонастроений в христианском (католическом) мире. В общем, небезызвестный А.Минкин любит помещать свои опусы в популярной газете под рубрикой "Что думать?" - вот этим самым, выработкой рекомендаций "что думать", и занялись доминиканцы. Когда же при Святом Престоле появилась Конгрегация по вероучению (более известная как инквизиция), курировать её, что логично, поручили всё тем же крепким в вере товарищам-доминиканцам. (Они и сейчас ею руководят, хотя ни они сами, ни тем более инквизиция не играют уже сколько-нибудь значимой роли. Вообще поразительно, что испанская мысль с железной регулярностью где-то раз в полтысячелетие выдавала на-гора эту мысль: помочь Святому Престолу. За Домиником - как раз в грозненские времена - появился Лойола с его "орденом Иисуса", иезуитами, новым авангардом ревнителей веры; его уже в нашу эпоху сменил Эскрива со своими по-современному продвинутыми ревнителями - членами ордена "Божье дело".)
Получается, что опричники - это русские доминиканцы! Общество ревнителей веры, благочестивые инквизиторы - только уже не католические, а православные.
Чёрные одежды опричников были аналогом монашеских, это давно известно, равно как и то, что Иван зачем-то создал при себе орден полумонахов-полувоинов - только вне Церкви.
Теперь это становится понятным. Для подданного Московского Царства, где, как я уже сказал, национальной религией было Православное Самодержавие, правильным исповеданием веры было - истово служить православному государю (примерно как нам в школьные годы пионервожатые внушали, что "основная обязанность пионера - хорошо учиться"). Ну а плохая, лукавая служба государю, не говоря уже об измене - это, сами понимаете, не столько политический, сколько религиозный вопрос. А проще говоря, государева измена (пока ещё не от слова "государство", а от "государь") - это форма ереси!
Юный Иван, венчавшись на царство, стал помазанником. А следовательно, живой иллюстрацией слов Волоцкого игумена о сверхсуществе, "телом подобном человеку, властью же подобном Богу".
Средневековье (ещё проявлявшее себя в XVI веке в достаточной степени) невозможно понять, в частности, без учёта культа родовитости. Знать сама себя ощущала, да и её ощущали, если можно так выразиться, как представителей иной, высшей, расы, которой самой природой вручена власть на земле. Да что там Россия Грозного, когда ещё в Крымскую войну дисциплина в английской армии (как это хорошо описал Энгельс) подерживалась за счёт жестоких наказаний, которые солдаты-простолюдины безропотно переносили, поскольку видели в офицере "прирождённого джентльмена", вольного казнить и миловать! Неродовитого правителя плохо принимали при иностранных дворах, от незнатного военачальника разбежались бы воины, даже епископ-простолюдин не смог бы управлять епархией из-за своей худородности!
Став помазанником, Иван как бы наполовину выпал из этой иерархии родовитости. Потому что самые знатные перед мистическим таинством божественного посвящения в цари становились в один ряд с холопами - как единица и миллион одинаковы перед бесконечностью. Наполовину - поскольку в ранге человека-правителя Иван продолжал оставаться князем-рюриковичем.
Сочетание природной знатности со сверхприродной благодатной силой делало Ивана своеобразной личностью. Он всячески стремился поставить себя на одной ноге с европейскими монархами, на что, по его мнению, имел полное право (тем более, что практически все они - не будем забывать - были более или менее дальними родственниками). "Брат мой кесарь (австрийский) и друг мой король гишпанский" - обычные обороты в его письмах. Со шведским королём, имевшим дедом торговца (с современной точки зрения - факт вполне анкетно-положительный: правитель "из народа"), он общался через губу, как барин с припёршимся в гостиную откупщиком, а "сестре своей" Елизавете Английской в конце концов сделал выговор за то, что она стала фигурой в государстве практически номинальной, ставленницей торгового капитала.
(Холуйский историки закатывают глаза, видя в этом факте чуть ли не подтверждение "паранойи" царя, часто ещё выказывая при этом своё незнание русского языка того времени, на котором эта важная мысль и впрямь звучала достаточно непривычно для нас: "...сидишь ты как есть пошлая девица, а правят тобой торговые мужики". Возможно, что Елизавету и впрямь это письмо покоробило, но не содержанием, а самим фактом: зарвался, дескать этот московит, тем не менее, ничего принципиально скандального оно в себе не содержало; Иван, как старший, по-братски выговаривал Елизавете, поясняя, как, если выражаться языком XIX века, должна вести себя потомственная дворянка, - такими "назидациями" часто была наполнена межмонаршья переписка и в Новое время, скажем, между "Вилли" и "Ники". Но каков Иван со своим диагнозом состояния английского общества!)
Так что представлять себе Ивана "демократом", конечно, смешно - наоборот, он был ходячим воплощением аристократизма. Но его политика в отношении менее удачливых коллег-аристократов (не сподобившихся помазания) объективно имела демократический вектор: когда самые знатные рассматривались как "холопы" (слуги, служивые люди, ср. англ. help "помощь" - опять это проклятое несоответствие смыслов древнего языка и современного, на чём часто играют), простолюдин, конечно, оказывался чуть ближе к знатному и ему было легче выдвинуться.
Итак, ситуация с опричниной выстраивается так. Иван, убедившись, что с помощью традиционного механизма феодального вассалитета реализовать планы, достойные помазанника, невозможно, решил поступить радикально. Он отъехал из Москвы в Александров, как бы подав в отставку с должности великого князя и тем самым устроив грандиозный скандал. Воспользовавшись замешательством среди элиты, он предложил новую схему государственного устройства. Иван вытребывает себе "потешное" княжество, своего рода Гатчину (только добровольную, а не принудительную), в котором и устанавливает свои порядки (что, по старым феодальным представлениям, было в порядке вещей; если сейчас мы говорим "хозяин - барин", то тогда было "барин - хозяин"). На остальной территории (исключая Новгорода, находившегося на особом положении) бояре, тяготевшие к старым порядкам и не принимавшие новых правил игры, могли править по-старому. В целом же московское государство выступало в двух лицах, как опрично-земское; например, войска были теперь "коалиционными".
И ещё бывший царь, а ныне трудящийся правитель одного из княжеств, как и полагается гаранту православия, оставлял за собой право контроля за верой; проще говоря, если какой-то из князей-бояр вёл себя не по-христиански и тем более - саботировал общехристианское дело, к нему приезжали от Ивана "доминиканцы" и объясняли "что думать".
Оригинальность такого шага в том, что его совершил человек не отлучённый от власти, а находившийся на её вершине. (Есть сведения, что Гиммлер, хотел после предполагаемой победы превратить Бургундию в государство СС, где СС, ставшие наиболее чёткими проводниками национал-социализма, заняли бы место изжившей себя национал-социалистической партии. В случае опричнины путь был обратный - от александровской "Бургундии" к захвату бывшими опричниками ключевых должностей при дворе по примеру тех же СС.)
Опричники - люди, служившие не Московскому великому князю согласно феодально-вассальной традиции, а православному государю. От великого князя можно было "отъехать", от православного государя - только отрёкшись от веры. Сюзерену служили по договору строго ограниченное время, больше ничего от них не требовалось, Ивану же опричные бояре служили идейно, как соратники, причём, часто сверхурочно (что было довольно необычным для средневековой практики).
Иван начал царствование с заботы о благочестии - Стоглавым собором. Опричниной он эту линию продолжил. Так учредился Орден ревнителей веры.
В завоёванном Полоцке, к примеру, царь приказывает высечь доминиканцев за лицемерие и неблагочестие. Папа шлёт ему растроганное послание (хотел даже написать "телеграмму"), где благодарит, называет "столпом веры" и сетует, что на этих доминиканцев уже давно нет управы. (Кстати, именно доминиканцев - вероятно своим славным названием они лишь усугубили свои пороки в глазах царя.)
При этом опричный Орден был, обратим внимание, внецерковный. Когда-то всероссийским игуменом был скромный монах Сергий Радонежский; теперь эту должность занял (ещё более скромный) великий князь Московский. Объективно это означало начало той "цезарепапистской" линии, которую начали проводить российские правители, пытаясь низвести Церковь до чего-то вроде "религиозного Осоавиахима", глубоко вспомогательного органа патриотического воспитания – тенденция, прошедшая неизменно через все исторические зигзаги вплоть до конца XX века (и замечать которую считается в наше время "православного возрождения" считается непатриотичным).
Опричнина положила начало идеократическому характеру русской государственности. При этом примитивно считать Грозного "выдающимся патриотом России" смешно: для Грозного высшей ценностью в мире была не Россия, а он сам, родимый; не просто "человек – национальное достояние" как величают в Японии заслуженных деятелей культуры, а скорее – Жемчужина Человечества, Бриллиант Вселенной (как-никак – гарант Православия). "Живи страна – я у тебя одна" - эту дерзкую мысль современной эстрадной дивы царь вполне серьёзно мог отнести к себе. Как во Франции вскоре появился Король-Солнце, так и в России воссиял Царь-Солнце (ещё до Царь-Колокола и даже до Царь-Пушки). А Московия – это так, это чисто техническое понятие, просто удел при его светлейшей особе. Знаменитые слова Петра I перед Полтавской битвой "солдаты, не помышляйте, что вы сражаетесь за Петра, но за государство, Петру вверенное" для Грозного были невозможны. Для Людовика XV было: государство – это я; для Ивана государство – это было нечто при нём. Во всей последующей истории, по-моему, был только один государственный деятель, столь же высоко ценивший себя во вселенском масштабе – известный всем Фюрер Германской Нации, в худшие свои времена сокрушавшийся лишь о том, что его народ оказался его недостойным.
Наверное, этот абзац вызовет оторопь многих читателей: да как же это можно так правителю пренебрежительно смотреть на свою страну, видя в ней какую-то "вязанку хвороста" для костра своего величия?!
Но такой вывод будет поспешным и несправедливым. Во-первых, в старину существовала повсеместная традиция рассматривать государственное как государево. Скажем, и сейчас в Великобритании государственное называется "королевским", что как бы предполагает, что оно – просто частное владение монарха. Не был исключением и Иван. Во-вторых, об исторических событиях надо судить по их последствиям и значению, а не по тому соусу, под которым они подавались. Сейчас, например, хорошо известно, что Октябрьская революция мыслилась исключительно как прелюдия к Мировой, собственно о России в кругу коммунистов никто особенно и не думал-то – что же, из-за этого отрицать великое значение Октября для нашей страны? Вот и вспыхнувшая в ивановом мозгу химера "вотчины Помазанника", которой он сумел заразить многих подданных, произвела такой социальный эффект, что не будет натяжкой даже сказать: именно благодаря Грозному Россия получила тот импульс, который привёл её в великие державы. Плюс ещё простая мысль: дом Вселенского Гаранта Веры должен быть хорошо обустроен, чтобы самому Гаранту не стыдно было в нём пребывать. И Иван начинает обустройство своей вотчины по самому последнему слову: отличная армия с передовой артиллерией, типография, чёткая (как всегда поначалу) система управления, первая аптека, каменные церкви… Плюс ещё, как и полагается для процветающей страны, насаждаемая обстановка всеобщего веселья – те же маскарады, как во Флоренции ("рядились в хари", писали о соратниках царя современники – увы, это опять к тому, что ознакомление со старинными источниками требует расшифровки). И возглас из известной кинокомедии "Танцуют все!" применительно к ивановским временам вовсе не был такой уж модернизацией, как и сам Иван вовсе не был таким букой, каким его изображают. Так что обратная привычным советским иерархия ценностей царя (подумав о себе, подумай и о Родине) не должна нас смущать.
Ритор и рыцарь
Для обрисовки характера Грозного интересны ещё две детали.
Уникальное универсальное образование юного царя в интеллигентском духе и сделало его ярко выраженным интеллигентом своего времени, жадным до обсуждения абстрактных вопросов и ищущим ответов. Русский царь по характеру был эллином, любителем дискуссий, эллином в стране, прозвавшейся Третьим Римом и населённой новыми римлянами, считавшими "еллинские премудрости" полной ерундой, рафинированным мыслящим интеллигентом среди практичного и здравомыслящего народа, подобно лермонтовскому Максим Максимычу, "не любившему метафизических прений".
Подобное несоответствие характеров правителя и народа было как раз у Александра I. Но если того оно привело к изоляции, заставило замкнуться в себе и страдать от взаимного непонимания его и подданных, то Грозный пошёл обратным путём. Он не упускал случая пуститься в споры по любым, казавшимся ему важным вопросам. Его живому уму было скучно без них, как скучно было Шерлоку Холмсу без интересного расследования. На площадях среди народа, на соборах (т.е. русских Генеральных Штатах), на приёме иноземцев – везде он искал повода ввязаться в спор. Ленин, охочий до бесед с крестьянскими ходоками и радовавшийся, когда к нему "на огонёк" заглядывал представитель иноземной интеллектуальной элиты, - напрашивающаясся параллель. Или римский император Тиберий, любивший в часы досуга собственной персоной выйти на гладиаторскую арену. Но ещё, конечно, Фидель Кастро, который, как известно, в лучшие времена просто не мог говорить меньше 4-х часов.
Приезд иноземного гостя ожидался царём как интеллектуальный праздник. И иногда надежды оправдывались. Случалось, гость оказывался достойным противником, в полемике с которым приходилось применять всю мощь риторской логики и цитировать (на память) Писание, труды историков и документы. Иноземные оппоненты удивлялись такому самородку из Московии, как прошедший через горнило британского парламента Черчилль – полемическому искусству семинариста Сталина.
Втянувшуюся в посещение богоугодных заведений леди Диану прозвали "народной принцессой"; тем более подобного звания народного царя достоин тот, кто не брезговал выискивать народных талантов в толпе, на площадях и делать их своими интеллектуальными соперниками.
А вот Орден Опричников требовал от него повернуться другой гранью.
Как уже говорилось, для русских "спасоармейцев" служением Богу в данной конкретной обстановке считалось беззаветное служение Государю. Что они и делали. Беззаветно. Ну а кто хорошо работает, тот, как известно, и хорошо отдыхает.
Вот и гудел после проведённых операций на всю округу опричный квартал. Тем более, что в квартале этом (задолго до современной Голландии) открылся по типу советских "Берёзок" царёв кабак, в котором уставшим от трудов немалых соратникам царя отпускали легализованный лёгкий наркотик – модный тогда spiritus vini. А православный народ, слыша из-за стен шум и гам, уважительно говорил: государевы люди отдыхают!..
Так что никакого противоречия между квазимонашеским статусом опричников и их пирами нет. Такое сочетание вообще было правилом для североевропейского средневековья. Не были, скажем, Пересвет и Ослябя схимниками в том понимании, какое навязала нам византийская традиция – аскетами, "вкушавшими три раза в седмицу по маковому зерну", а были самыми настоящими воинами, которым схимнический чин лишь помогал лучше сосредоточиться на богоугодных воинских подвигах. И опричники по поведению были самыми настоящими монахами в миру, несмотря на отсутствие формального аскетизма.
Ну а, спрашивается, где должен был быть при этом командир всего этого дела? Разумеется, впереди, на лихом коне, как разъяснял Чапаев.
Он и был там. Во время операций царь выступал в сверкающих латах во главе войска; во время отдыха – во главе стола с самой большой чарой. Эпоха ещё требовала принципа "делай, как я". В плане первого рыцаря Грозный походил здесь на Николая I. А в плане сочетания благочестия с "хорошим отдыхом" - на Петра I (притом, что и христианнейший Николай не брезговал балами и не считал предосудительным лёгкие любовные приключения). Только шли они к этому сочетанию с разных сторон. Привыкнув к нигилизму Петра, с удивлением узнаёшь, что он любил и попеть на клиросе. И Иван, не расстававшийся с Библией, не видел для себя ничего неестественного в громогласных пирах, этом истинном съезде победителей в борьбе за счастье крещёного человечества.
Немного символики
Ещё одной важной особенностью средневекового сознания был пронизывающий всё насквозь символизм.
Например, после победного похода на Казань была создана известная икона (немного в духе И.Глазунова) "Церковь воинствующая". Она восхитительна своей, по-научному выражаясь, амбивалентностью: смотришь на неё одним глазом - это ангел Грозный Воевода (в подражание которому, возможно, и появилось именование самого Ивана, вызвавшее впоследствии столько спекуляций) ведёт православное воинство от пылающего поражённого Вавилона к сияющему Небесному Иерусалиму; смотришь другим - это молодой царь возвращается впереди войска из похода, позади - горящая Казань, впереди - блистательная Москва, центр Православия, Новый Иерусалим.
Эту пронизанность реальной политики того времени библейскими аллюзиями необходимо учитывать для понимания тогдашних событий. Причём иногда ошибки лучше проясняют замысел, чем успехи. Так, например, отчётливо видно, что, начиная с Грозного российская корона явно поставила себе целью... превратить Казань в центр Православия! (Из этого понятно, что взятие этой столицы ханства мыслилось куда более масштабно, нежели пошлое расширение территории, борьба с конкурентом или даже ликвидация одного из остатков Орды. Здесь явно, конечно, просматривается некий глобальный миссионерский проект, начало чего-то вселенского и т.п.) И вот на протяжении трёх с половиной столетий (!), до самого 1917 года российские цари вбухивали гигантские средства в этот фальшивый "ещё один Иерусалим", строя храмы, церковные академии, прославляя казанских святых с казанскими иконами - стоило только этому проекту лишиться господдержки, вся эта потёмкинская деревня тут же рухнула. Давно уже, с самой революции, у нас при слове "Казань" приходят на ум совсем не церкви, иконы и академии, а ислам и мечети. А вот покорённая одновременно с Казанью Астрахань, будучи тоже столицей ханства, уже через какие-то сто лет стала чисто русским городом, в котором от ханского прошлого остались лишь названия. Но сделать ставку на Астрахань царь не догадался.
С темой опричнины тема символизма связана через Новгород, разгром которого оплакивают многие поколения лжеисториков.
К сожалению, наша читающая публика до последнего времени была отлучена от "Русской истории" М.Покровского, в которой она могла бы прочесть, что один из основных источников новогородского богатства составляла... работорговля! Равно как и других блистательных республик типа Генуи или Венеции, а также Казани, Касабланки и прочих "центров культуры" тогдашней ойкумены.
Спрашивается, мог ли православный царь, по памяти цитировавший Библию с любого места, мириться с существованием на территории, ему подведомственной, такого богопротивного промысла?
Вдобавок Новгород с древних времён имел чисто формальное единство с Киевом (так что "Киевская Русь" - это выдумка историков; имеет смысл говорить по крайней мере о Киевско-Новгородской Руси), к Москве он был присоединён лишь незадолго до Грозного.
Итак, новгородская проблема - это сепаратизм в сочетании с рабовладением; ситуация, разительно напоминающая американскую XIX века. Новгородцы - русские "конфедераты".
Ну а Грозный - русский "аболиционист". Линкольн XVI века - историки вполне могли бы поупражняться рассматриванием подобных аналогий. Но почему-то не хотят.
В истории с Новгородом крайне важна бросающаяся в глаза театральность опричной операции. Новгород был рагромлен решительно и молниеносно. (Опять же историки - прежде всего демократические - должны были бы воспеть Грозному осанну, как поют её Ельцину, за то что он своими твёрдыми действиями "предотвратил гражданскую войну". Но почему-то тоже не поют.) Непримиримая верхушка была уничтожена, элита выселена на юго-восточные границы Московии, простому народу объявлены милость царя и его благоволение (опять мне на ум приходит рискованная паралель – аналогичная умная и тонкая политика Гейдриха в отношении Чехии, обеспечившая полную лояльность чехов нацистам аж до 1945 года).
Но здесь самое интересное - это бросающаяся в глаза параллель с Апокалипсисом: "И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жернову, и поверг в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его. И голоса играющих на гуслях, и поющих, и играющих на свирелях, и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе; и свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в заблуждение все народы" [Откр.18:21-23]. Славный Новгород, член Ганзейского союза (чем они там торговали - историки об этом предпочитают не очень распространяться) "пал", как злочестивый Вавилон, и не слышно его "шума жерновов", ни "света светильника" не видно.
Опять перед нами Церковь Воинствующая. За ней поверженный нечестивый град, впереди - Новый Иерусалим, с ликованием встречающий победителей. Во главе - сам царь, как "исполняющий обязанности" Ангела Грозного Воеводы.
Зачистка тылов
Итак, Грозный покорил Казань и Астрахань, водрузив крест над полумесяцем - факт, почти не имевший прецедента в христианском мире за исключением Испании - везде в остальных частях света полумесяц явно одерживал тогда верх над крестом.
Неудивительно, что Иван Московский сразу становится сверхпопулярной фигурой. Ему шлют предложения союзов, как потом Онегину будут слать записочки с приглашениями на балы.
Главной темой эпохи был, разумеется, общехристианский союз против турок. Новый крестовый поход против главных сил неверных.
Русский царь готов с интересом рассмотреть эти предложения. Но прежде чем идти в поход, надо укрепить тыл. Прежде чем идти на неверных, надо навести порядок в христианском мире.
А время Ивана - это время наступления Реформации.
Сейчас мы представляем себе протестантов как культурных, терпимых, свободомыслящих людей, всегда готовых подискутировать по спорным вопросом и уже конечно - выслушать собеседника.
Но это уже протестанты, отшлифованные историей, потерявшие пассионарность. Ранние протестантские революционеры сильно отличались от только что нарисованного благостного облика. Они шли "с Лютером в башке и с аркебузой в руке", провозглашая: "Кто не с нами, тот против нас!". (Можно вспомнить на примере Швейцарии, превращённого Кальвином в "остров ГУЛАГ", какова была "терпимость" в мире победившего протестантизма.)
И вот накануне предполагавшегося крестового похода на северо-западе, в глубоком тылу новых крестоносцев разворачивались драматические события.
Ливонский орден захватили протестанты.
Ситуация напоминала экспансию Польши на Украину: там верхушка казачества быстро окатоличилась, тогда как народ держался за православие, и здесь, в Ливонии, руководство ордена перешло в лютеранство, тогда как многие простые рыцари остались в апостольской вере.
Новообращённые лютеранские генералы ордена занялись обычным для вождей делом: начали сносить монастыри и кидать в огонь иконы, желая расстаться с "заблуждениями недавнего прошлого".
Славные ливонские рыцари-крестоносцы отправились искать защиты. У кого? Понятное дело, многие пришли к московскому "столпу веры" и стали слёзно рассказывать о бесчинствах в родных пенатах.
Сердце Ивана восскорбело, а дух возмутился: сам ревнитель, он знал, каково это - охранять апостольскую веру.
Так началась Ливонская война, ставшая для России неким аналогом Крымской войны. Или даже гибридом Крымской и Афганской.
Конечно, за религиозным рвением Ивана стояла скрытые, неосознанные геополитические мотивы. Не надо их опошлять, приписывая царю торгашеское стремление "выйти к морю" (это уже терминология позднейших историков, да и были у России такие выходы: Нарва и устье Двины, будущий Архангельск). Наиболее правдоподобной представляется схема современного геополитика Цымбурского, согласно которой Россия регулярно требовала признания за собой полноправного участия в европейских делах - настолько рьяно, что дело оборачивалось созданием антироссийских коалиций, нашествием на Россию и последующим торжественным изгнанием супостатов.
Правда сам Цымбурский, как и полагается человеку, воспитанному в негласной уверенности, что "настоящая" Россия начинается с Российской империи, утверждает, что до неё его схема не просматривается. И действительно, трудно с ходу найти что-то подобное в XVII столетии. Зато царствование Ивана в такую схему укладывается блестяще!
Предложение стать героем очередного похода против неверных было, конечно, для Ивана лестным, но явно не соответствовало его статусу единственного в мире православного государя. Он был не героем периферии - его сферой деятельности был весь крещёный мир.
Иван решительно оказывает бедным страдальцам-рыцарям братскую интернациональную помощь. При этом он всё время активно проводит в Европе дипломатическое наступление: сколачивает союзы, переписывается с европейскими правителями, даже пытается баллотироваться на польский престол. (Вот какой государь правил Россией в то время, а вовсе не обезумевший маньяк, бродящий под низкими сводами и придумывающий, кого бы ещё пришибить посохом!)
Своей политической окраской Ливонская война схожа с Афганской. Местом и длительностью схожа с Северной. И была ещё одна особенность, делавшая её схожей с Крымской: ставший протестантским Орден быстренько заключил союз с... католиками-поляками, как христианейшие державы вступятся за магометанскую Турцию триста лет спустя.
Маленькая победоносная война, как это с ними часто случается, стала безнадёжно затягиваться.
Поляки избрали королём Иштвана Батори (более известного как Стефан Баторий), который рьяно начал воевать с московитами. Эту идеологическую по своей природе войну трудно было вести феодальным ополчением во главе с вассалами, ищущими "себе чести, а князю славу".
После измены Курбского Иван окончательно понял, что "лутчие люди" из его родни и вообще знати недостойны его гениальных замыслов, а реализовывать эти замыслы надо посредством, так сказать, "лейбштандарта “Иван Грозный”", который и надо создать.
Так началась опричнина, грандиозный проект, толчком к которому, наверное, действительно стали военные события.
Конец славного царствования
Не надо заниматься самоунижением, приписывая войскам Батория какие-то чудодейственные "западные" свойства: война была как война - вели ведь и столетние войны! Это прежде всего горе-историки, озлобленные на собственное непонимание тогдашних событий, вбившие себе в голову, что Иван непременно должен быть предшественником Петра на Балтике и удивляющиеся про себя, чего это грозный царь корабликов не строил (а часто ещё нагруженные идеологически) ставят вопрос ребром: так получил в ходе войны Иван выход на Балтику? Да или нет? Нет? Ну так какой же он великий!..
Но если выпады историков можно оставить на их совести, то авторитету царя война нанесла, конечно, существенный ущерб (как Крымская война - "великому и ужасному" Николаю I). Супостат вместо того чтобы развеяться перед войсками православного помазанника, "телом подобного человекам, властью же подобного Богу", огрызались, сопротивлялись, а иногда переходили в наступление (порой удачное). Военачальники исправно получали награды (в том числе сам Иван с сыном, тоже Иваном, были награждены высшей российской воинской наградой - Золотой Цепью, которые они, как то было принято, тут же пожертвовали в один из псковских храмов), а война шла и шла, и конца ей не было видно.
Естественно, что царь не раз и не два должен был задумываться о такой незадаче. Помазан на царство он был по всем правилам, цели его, можно было быть уверенным, были правильные и богоугодными. В чём же дело? Наверное, в исполнении.
И вот в опричнине (пока она была) наводится максимально возможный порядок с регулярными церковными покаяниями и молитвами за казнённых врагов (совершенно логичный с евангельской точки зрения ритуал, но историкам, разумеется, кажущийся "параноидальным"). Сам характер царя тоже, конечно, должен был измениться: романтический фанатик, время от времени впадающий в сомнения и мучительно ищущий причины неудач - как в себе, так и в окружении, это человек не самого лёгкого нрава.
Впрочем, все великие преобразователи уходили из жизни окружёнными лжеприверженцами, нетерпеливо ожидающими, когда их обожаемый правитель отправится давать отчёт всевышнему. Историки романовской школы сквозь зубы признаю́т, что даже их любимый Пётр Великий к концу правления готов был истребить всех старых соратников, - не исключением был и Иван (о более близких к нам временах и деятелях умолчим).
Психологически такое поведение, видимо, связано с особой аберрацией сознания. Хорошо известен факт, что для наблюдателя горы на горизонте стоят рядом, хотя одни из них могут находиться много дальше других. Вот и для великих реформаторов логически очевидные следствия их реформ просто требуют воплощения, хотя общество для них ещё не созрело, а созрело лишь для той части реформационного проекта, что оказался осуществлён. Дальнейшие реформы начинают буксовать, что вызывает раздражение у реформатора часто с поиском им лиц, тормозящих процесс.