|
|
||
Как воспринимать в наше время марксизм? Что в теории Маркса прошло проверку временем, а что нет? (Краткий вариант.) |
Диалектический материализм, если приглядеться, оказывается удивительным явлением: он оказался идеальным выражением естественнонаучного мировоззрения. Другими словами, всякий настоящий учёный, каких бы политических или религиозных взглядов не придерживался, в науке является стихийным материалистическим диалектиком!
Главной же ахиллесовой пятой диамата в его агитпроповском варианте явилось родимое пятно гегелевщины.
Вопреки распространённому мнению, марксистская диалектика ничего общего с гегелевской не имеет; Маркс просто отталкивался от Гегеля, заразившего всю философскую ойкумену своего времени помешательством на диалектичности. Но если гегелевская философия умозрительно-самодостаточна, то марксова - принципиально открыта окружающему миру и является его отражением.
Но в казённом варианте диамата постоянно присутствовал гегелевский соблазн: поверять истинность того или иного философского положения через саму философию путём переливания по-гегелевски из пустого в порожнее. Это делало философов-диаматчиков не только церберами, но и... защитниками философского идеализма под маской марксизма! (Кто-то остроумно подметил, что начало тут положил Ленин, сказавший совершенно идеалистически-фанатскую фразу "учение Маркса всесильно, потому что оно верно", тогда как подлинный марксист-материалист должен был сказать наоборот: "учение Маркса несомненно верно, потому что оказалось всесильным".)
Пожалуй, именно исторический материализм (а
не "Капитал") можно было бы назвать "самым
страшным снарядом, когда-либо пущенным в
голову буржуа". Если только под "буржуа"
иметь в виду не капиталиста-эксплуататора,
а западного человека на вершине своего
развития (мировоззрение которого
исчерпывающе выразил Фукуяма).
Мартынов в своём известном стихотворении
про Кювье и его доклад Наполеону
замечательно показал, что господствующий
класс (в самом обобщённом смысле) диалектика,
норовящая объявить о грядущем конце его
господства, изрядно напрягает. Идеология
Западного Человека - это идеология в самом
малом смысле героя, а вообще-то - бога.
Западный Человек (особенно в его высшем,
англо-саксонском развитии), разумеется, не
мог ни от кого произойти. Разве что, подобно
богу-сыну, он произошёл от бога-отца -
Древнего Эллина, который уж точно ни от кого
не произошёл, а оказался сразу сотворённым
богами Олимпа, вдунувшими "дух
Абсолютной истины" (љ Гегель) в тело, лишь
по видимости похожие на тела прочих
исторических недочеловеков. Западный
Человек - герой, он неотмирен, как Прометей;
он призван вырубать из неоформленной
человекообразной массы божественный образ
- вот его миссия.
Естественно, что марксова диалектика в
разрезе истории самим своим существованием
не оставляла камня на камне от
божественности Западного Человека. А уж в
её примитивизированно-экономическом
варианте, когда парламентаризм и права
человека выводятся из устройства мельниц, -
и подавно. Поэтому англосаксонское
сознание (доминирующее в науке с некоторых
пор) инстинктивно тяготеет к модели монад,
чёрных, непросматриваемых ящиков,
неизменных по сути и взаимодействующих с
окружающим миром кулаками и клыками. В
естествознании яркий пример такой модели -
дарвинизм (нашедший себя с другим изводом
монадного сознания - вейсманизмом-морганизмом),
в историософии - концепция Хантингтона.
Впрочем, чувствуя неполноту позиции героя в
истории, монадная наука готова допустить и
его альтернативу - рок. Певцом рока
оказался Фрейд, который, несмотря на то, что
по сути был основателем секты (типа
Штайнера, основателя антропософии),
решением мирового научного синедриона
милостиво был произведён в полноценные
учёные.
Итак, монадное сознание Западного Человека
упивается моделью Героя и допускает
могущество Рока. Но предположение о системности
человеческого сообщества с неизбежным
признанием глубоких и тонких
взаимодействий и взаимопроникновений
составляющих его подсознательно
оскорбляет. Именно поэтому, думается,
исторический материализм остался на Западе
практически невостребованным, найдя себе
приют на просторах СССР. И если отбросить
дешёвый экономизм, когда "надстройку"
смело выводили из "базиса" (на чём
вульгаризаторов, сам того не желая,
подловил скандальный языковед Марр), то настойчивое стремление
советских идеологов заставить
гуманитариев мыслить в сколько-нибудь
системных координатах, пытаясь везде
выявлять взаимосвязи и вскрывать цели
действующих субъектов, в любом случае
придало советской гуманитарной школе
уникальный характер, сделав её не только
дополнением западной науки, но и кое в чём
заявкой на более высокий уровень
осмысления исторических явлений. По
известным причинам наработки советской
гуманитарной школы оказались
невостребованными, но, думается, это
явление временное.
Из всего марксова наследия "научный
коммунизм" несомненно является самым
бредовым разделом. Собственно его
следовало бы назвать "научным", а ещё
точнее - "наукообразным анархизмом",
поскольку по сути он ничем не отличается от
существующего с незапамятных времён
стихийного анархизма, требовавшего
немедленно уничтожить всяческую
эксплуатацию и особенно её социальное
воплощение - государственность. Маркс, как и
все коммуно-анархисты был социальным
луддитом, у которого, правда, хватало ума
не обращать свой гнев люмпена против
бездушных механизмов, но совершенно не
видевшим социального значения в механизме
государственном.
От прочих анархистов Маркс отличался двумя
оригинальными чертами. Во-первых,
своеобразным садизмом. Если другие (тот же
Бакунин) считали, что эксплуататоры должны
умереть немедленно, то Маркс полагал, что им
лучше будет помучиться ("диктатура
пролетариата"). Во-вторых, анархизм у него,
как уже отмечалось, был "научным":
освободителями человечества оказывались
не кучка революционных филантропов, а некая
непрерывно вырабатываемая промышленностью
слизь по имени пролетариат.
Освобождённый от собственности и
закованный в цепи эксплуатации, но
овладевший орудиями производства
пролетарий обречён на то, чтобы вместе с
такими же неудачниками произвести
переворот, захватить власть над
производством (а следовательно, и над миром)
и, на время скооперировавшись для
подавления свергнутых классов, разойтись,
чтобы "свободным развитием каждого
обеспечить свободное развитие всех".
С какого рожна класс, который, как все знают,
"жажду запивает не квасом" (љ
Маяковский), обеспечит всех трудящихся
счастьем на все оставшиеся времена - тайна
сия велика есть. Ясно, что марксов "коммунизм"
являет собой такой же продукт воспалённого
ума (иначе - "кипящего возмущённого
разума"), такую же утопию, как фаланстеры
домарксовых мечтателей или фантазии о
немедленном "разрушении до основанья и
затем" мгновенного возникновения Нового
Мирового Порядка из его Матери (анархии,
если кто не понял), которую вдохновенно
излагал его антагонист Бакунин.
Последний раздел марксова наследия,
создавший ему славу великого учёного-экономиста
- политэкономия, или, более направленно,
теория эксплуатации.
Фундаментальным трудом в этой части
считается его "Капитал", в котором была
сделана попытка вскрыть природу
эксплуатации. Непосредственно эта попытка
провалилась. Прежде всего потому, что сам
Маркс как-то пришёл к ужасному выводу, что эксплуатацию
порождает само по себе разделение труда,
что, по здравом размышлении перечёркивает
все его благие порывы по освобождению
человечества, ибо эксплуатация может лишь
перераспределяться в соответствии с
пристрастиями народов, но не более того. (В
этом смысле не могу не отметить
удивительную честность советской
пропаганды, которая, говоря о советском
обществе, подчёркивала, что в нём
практически изжита эксплуатация человека
человеком. Что было совершенной правдой.
А существовала ли в СССР эксплуатация в
каком-либо ещё виде, она благоразумно
умалчивала.) Поэтому об этом своём
глубочайшем прозрении Маркс быстро
постарался забыть, впрочем, успокаивая
соратников люмпенско-дилетантскими
фантазиями об уничтожении в
коммунистическом обществе вместе с
эксплуататорскими классами и самой
специализации: работники будут меняться
как волейболисты - по чётным копать, по
нечётным диссертации писать.
На неразработанности в марксизме проблемы
собственности, видимо, сказалось и одно
субъективное обстоятельство. Про Прудона,
смело заявившего, что "собственность
есть кража", можно сказать, что он стоял
где-то на правильном пути; если не сама
кража, то присвоение, и надо разобраться,
откуда это присвоение получается. Но Маркс
поспешил разделаться с этим люмпен-анархистом,
обозвав его "Философию нищеты" нищетой
философии, поэтому развивать мысли
Прудона ему уже было не с руки.
Отказавшись от концепции собственности-кражи
Маркс попытался по-гегелевски выстроить
как собственность на средства производства
сама из себя через оборот денег
превращается в капитал. И надо сказать,
что само представление капитала не как
идиотской суммы денег и ценностей, а как
саморазвивающейся системы было
огромным научным прорывом.
Главным стремлением "сына юриста" из
Трира было доказать, что капиталист,
нанимающий как бы свободного работника, на
самом деле - бандит, заставляющий
последнего совершать юридически ничтожную
сделку под дулом пистолета. Оставив без
внимания тот существенный в общем-то (и
любому понятный) момент, что капиталист может
спокойно наращивать количество рабочих, а
вот рабочий работать даже на двух
капиталистов - нет (в истории это удалось
лишь некоему Труффальдино из Бергамо),
Маркс предложил такое видение ситуации:
спекулянт-капиталист покупает не труд, а
стоимость рабочей силы, а продаёт товар по
цене труда!
В этом подходе была сила и был изъян. Сила
была в том, что в стремлении как можно
больше морально опустить капиталиста Маркс,
если продажу рабочим своей "способности
к труду" назвать по-человечески продажей себя,
уподобил его сутенёру, заставляющего
лишённого средств к существованию
пролетария заниматься позорным ремеслом!
Но была и слабость. Гонясь за научностью,
стремясь вывести некую формулу
эксплуатации, Маркс невольно сделал
реверанс в сторону ненавистного капитала.
По его мысли, капиталист платит рабочему
некую обществено-необходимую плату,
призванную обеспечить его "воспроизводство".
Но любой по здравом размышлении согласится,
что это чушь: при избытке рабочей силы
нанимателю вовсе нет необходимости
обеспечивать воспроизводство, ему
достаточно (и выгодно!) отсрочить
голодную смерть рабочего, подарив ему
призрачную надежду. Таким образом, на деле
капиталист объективно являет собой гораздо
более гнусного негодяя, чем это
представлено в "Капитале".
Сделав из ложных посылок ложный вывод о "тенденции
абсолютного обнищания пролетариата"
Маркс закрыл путь к изучению важных
экономических явлений. На самом же деле
капиталист, фактически убивая рабочих
медленной смертью ради сверхприбыли, рубит
сук, на котором сидит его благополучие:
товары, поколение назад бывшие доступными
избранным, теперь в результате
порождённого гонкой за сверхприбылью
сверхпроизводства оказываются доступными
уже широким массам. Получается, что
производство оказывается рентабельным там,
где ещё существует (или образовался)
избыток рабсилы. Так местное производство
сначала начинает основываться на
гастарбайтерах, а потом и вообще переезжает
в места с избыточными рабочими руками.
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"