О преподобном Серафиме сказано, наверное, всё, что только можно было. Значит, есть потребность говорить о нём вновь и вновь. А значит, почему бы не поговорить о нём ещё?

Кто такой старец Срафим для нас, людей своего века? Это персонаж недавней истории; человек в общем-то не так давно и живший, опровергший тем самым подспудное наше убеждение, что "святые жили давно". Тем он и должен быть особенно близок нам, живым.

Но старец Серафим - это и нечно большее, чем "почти современник". Он человек-легенда.

Есть такое трудноопределимое звание в человеческом обществе, не каждому дающееся. Игнатий Брянчанинов, скажем, был младшим современником саровского пустынника, следовательно, мы должны были бы его помнить лучше. Но он не стал легендой (что, конечно, не умаляет его заслуг). Оптинские старцы остались известны множеством своих изречений и даже легенд, связаннных с ними. Но самии они легендами всё-таки не стали. Из подвижников девятнадцатого столетия один только, наверное, Филарет Московский примыкает к преподобному Серафиму.

Человек-леггенда - это концентрированное явление индивидуальности, когда в каждый мимолётный жест вкладывается в полноте свободный и пульсирующий дух конкретного человека. Конечно, всякий человек бесконечно индивидуален, но мы говорим о явном, поражающем воображение наполнении самобытностью всего течения жизни того или иного лица. Иными словами, человек такого типа и хотел бы что-нибудь сделать без рассуждения, автоматически, как все, но не может - всё делает по-своему!

Легендой был, например, Пушкин - тот самый, про которого мы столько раз слышали, что, дескать, он и Серафим Саровский не были знакомы друг с другом (как будто даже современные друг другу подвижники обязаны знать один другого): его любительские рисунки на полях рукописей издаются подчас отдельными публикациями и исследуются с не меньшей тщательностью, чем рисунки Леонардо да Винчи; армия любителей и профессионалов уже столько десятилетий рассматривает изгибы пера поэта с твёрдой убеждённостью, что ни один штрих не случаен, что он лишь выражение необъятной и неудержимой мысли, бегущей быстрее с'амого лёгкого пера. А вот Лермонтов, рисовавший не в пример лучше Пушкина, такого внимания к себе как к художнику не привлекает. Во всём этом, видимо, есть какая-то тайна.

А кроме Пушкина, легендой остался Суворов. А до него - Пётр Первый. Много столетий не было на Руси святого, более близкого к людям, чем Николай Чудотворец; иностранцам даже казалось (не всегда, наверное, безосновательно), что в России святителя Николая почитают, как Бога. Но сейчас он - только символ святости, а его место вечно живого святого занял Серафим. Можно сказать, что преподобный Серафим - это святитель Николай наших дней. И так же произошло с Сергием Радонежским. Говорят, что до Серафима Саровского легендой был Тихон Задонский. Но со временем саровский старец заступил и его место.

Почитатели преподобного Серафима жили уже в эпоху расцвета бытового жанра. Это обстоятельство сыграло для нас, тоже воспитанных на жанре, видимо, немалую роль в приближении облика святого. Речь его зафиксирована в жизнеописаниях с такой прямо-таки магнитофонной буквальностью (причём разные источники вполне согласуются между собой в смысле передачи речевых особенностей), что иногда даже кажется: где-то должна найтись со временем и сама фонограмма голоса преподобного. Каждому, знакомившемуся с житием саровского подвижника, известны его любимые выражения ("радость моя", "ваше боголюбие"), его неповторимая интонация; даже темп речи и модуляция его проникнутого любовью голоса как бы проступают сквозь ровные типографские строчки. Вслушаемся в голос преподобного.

...Вот почему я вас не принял, что ваши-то люди говорят приходящим к вам по нуждам своим: "Барина дома нет, ему не время". Ведь этим отказом, прогневляя ближних, вы прогневляете самого Бога...

...Вот, матушка, знайте, что место это Сама Царица небесная избрала для прославления имени Своего: Она вам будет стена и защита...

...Этого ждёт от вас народ русский, к тому должна побуждать вас совесть, для сего избрал вас и возвеличил государь, к этому обязывает св.Церковь и Сам Господь Бог, её основатель и хранитель!..

...Это ещё, матушка, хлеб насущный, а когда я был в затворе, то питался зелием: траву снить обливал горячею водою, так и вкушал. Это пустынная пища, и вы её вкушайте...

К сожалению, ложь идеологии "гуманизма", отбросившего большую тень на предшествующие эпохи (а также средневековый рационализм, тяготевший к схемам и формулам), лишила нас понимания того, что мерой полноты жизни святого в Церкви в то или другое время, в том или ином месте является постижение его личности почитателями. Всё подлинное церковное искусство глубоко личностно - и иным не может быть в принципе как обращённое к Источнику личностности.

Удивительно дополняет облик старца его иконография. Прославление св.Серафима Саровского свершилось во время господства офсетной печати, гравюры и литографии; посредством первой он был запечатлен на иконе, посредством остальных - на страницах популярных изданий. Офсетная икона похожа на цветную фотографию - когда смотришь на большинство икон преподобного, то кажется, что это фотография, сделанная со старца ещё при жизни, хотя бы и каждый понимал, что даже дагерротипы появились позже. Но техника эпохи промышленной революции удивительным образом явилась "магическим кристаллом", способным приблизить к нам образ святого старца. Он даже на иконе как бы выхвачен затвором фотоаппарата из жизни : вот он только сейчас шёл по дорожке навстречу очередному посетителю и, встретив нас, приветствовал поднесённой к груди рукой (отчего сразу же стал прямым и стройным, а его реалистически передаваемая на образ'ах согбенность начинает казаться лёгким поклоном). мгновение остановилось, и мы ждём, что святой сейчас шевельнётся, посмотрит прямо на нас и скажет радостную весть: "Христос воскресе, радость моя!"

1991 г.