Сакович Мария Георгиевна : другие произведения.

Сказки Мшанского леса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Мария САКОВИЧ

СКАЗКИ МШАНСКОГО ЛЕСА

(о любви и не только)

Расскажи им о любви.

  

... где-то бродят твои сны, королевна;

далеко ли до весны в травах древних...

только повторять осталось - пара слов, какая малость -

просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье...

   Я спала, как всегда крепко. Во сне я видела, что лечу над какими-то потрясающими горами и равнинами, исполненными удивительных красок, которые никогда не увидеть в жизни. Крылья мои, полные ветра, отливали сталью - еще бы, ведь я не ангел, чтобы взмахивать белоснежными перьями! - но скорость потрясала, а легкость полета заставляла задуматься о необходимости возвращения на грешную землю. Внезапно что-то мелькнуло прямо перед глазами, я попыталась остановиться на полной скорости, но получилось плохо, слишком велико было сопротивление воздуха, и я в высоте столкнулась с каким-то легким и небольшим телом. Однако силы столкновения вполне хватило, чтобы мы вместе с виновником происшествия начали медленно планировать вниз и, наконец, очутились на берегу заводи, которая образовалась невдалеке от потрясающего водопада как естественный бассейн. Я сложила крылья за спиной - к слову сказать, выглядела я точь-в-точь как кречет, поежилась - от водопада даже сюда долетало облачко мельчайших брызг - и оглянулась на того, по чьей вине мне пришлось прервать этот удивительный полет. Это была маленькая птичка неизвестной мне породы, по глазам которой я догадалась, что птицей, равно как и я, существо не является. Очередная человеческая душа, принявшая на время удобный для полета во сне и наяву облик.
   - Спишь? - спросила я.
   - Нет, - прощебетала птичка, поправляя выбившиеся перышки.
   Я удивилась:
   - А что тогда?
   - Умерла я, - беззаботно откликнулась пичужка, переступая маленькими лапками на мокром камне, словно боясь соскользнуть в воду.
   - Как это? - я обескураженно уставилась на птичку. Первый раз за тысячи полетов я встретила не спящую душу, а - страшно подумать! - мертвую. Я догадывалась, что души мертвых иногда обретают тело, чтобы вершить какие-то свои, недоступные нашему пониманию дела, но в первый раз сподобилась личной встречи, и хотела понять, почему именно в моем сне произошло это невероятное почти событие.
   - Я ребенок, девочка. Погибла в теракте, недавно совсем. Нас таких много по свету летает.
   - Господи... - прошептала я, отступая от птички. Ужас охватил меня. Говорят, если встретишь во сне покойника, то это ведет к неприятностям. К каким же неприятностям должна привести встреча с невинно загубленной террористами душой? Но сквозь волны эгоизма и продиктованное инстинктом желание улететь отсюда за тридевять земель незаметно просочилась жалость и сочувствие... явно эта девочка - судя по размерам данного на время тела - была совсем маленькой, ничего на свете не видела и уже, скорее всего, никогда не увидит. Никогда ей не пройти по брусчатке Красной площади, не увидеть "Лебединое озеро" в Большом театре, не отдаться воле волн в Черном море, не подставить лицо ветру с Финского залива на Стрелке Васильевского острова... Никогда больше этому существу не улыбнется летним утром мама, не задует она 15 свечей на очередном деньрожденьском торте, не получит заветную валентинку от того первого мальчика, который станет для нее самым прекрасным рыцарем на долгие годы... И несмотря на то, что птицы не умеют плакать, мое соколиное тело-таки родило маленькую, почти незаметную слезу от переполнявшей сердце мучительной боли - ведь ничем помочь ей я не могу...
   А птичка беззаботно грызла коготок на крошечной лапке. Я тихо спросила ее:
   - Тебе было очень больно?
   - Нет, - казалось, птичка даже рассмеялась, - я и не почувствовала ничего. Не успела. Повезло, кстати, потому что тем, кто пришел после нас, было очень больно. Переход они восприняли как облегчение.
   - А ты скучаешь по маме? - задала я самый больной вопрос.
   - Нет, я каждую ночь к ней прихожу, разговариваю с ней. Во сне, конечно. Только очень уж мне ее жалко, плачет она все время. Но это пройдет, скоро у меня появится маленький братик, он поможет ей утешиться.
   Я не знала, о чем можно еще говорить с ней, какие вопросы задавать. Вся безмерность произошедшей трагедии встала передо мной, и вся ненужность задаваемых мною вопросов отчетливо осозналась. Как я могу понять эту грань между жизнью и смертью? Вот она, маленькая жертва взрослых разногласий - стоит передо мной, и ей абсолютно все равно, почему и за что она умерла. Она почти ничем, кроме размера, не отличается от меня - а ведь я жива и сейчас мирно сплю в своей кровати. И утром я проснусь и буду снова ждать вечной любви, дружбы и счастья - а она уже не проснется никогда, потому что тело ее засыпано землей, а душа... а душа парит в виде маленькой птички в чужих снах, между жизнью и смертью...
   Предчувствие рассвета кольнуло меня в сердце. Это всегда так бывает - необходимость вернуться в родное тело отзывается такой жуткой сердечной болью, что хочется плакать в голос. Я повернулась к птичке:
   - Мне пора. Иначе я не смогу вернуться к своей маме.
   - Лети скорей! - засуетилась малышка, взмахнула маленькими крылышками в знак прощания. - Передай привет твоей маме!
   Не зная, что ответить, я взмахнула крыльями, резко оторвалась от земли и, рассекая воздух, стремительно понеслась по направлению к дому. На душе было мутно, тяжело, больно, хотелось скорее попасть в свое тело и обнять маму - единственного человека на свете, который может преодолеть грань между жизнью и смертью своего ребенка силой любви. Вдруг я услышала тонкий голосок птички, которая, мельтеша в воздухе маленькими крыльями, торопливо догоняла меня, выбиваясь из сил. Я затормозила и зависла в воздухе, поймав крыльями восходящий поток.
   Птичка догнала меня и заговорила, стараясь перекричать шум ветра:
   - Я совсем забыла! Я хочу попросить тебя кое о чем!
   - Все, что хочешь, - в этот миг я была способна исполнить любое ее желание.
   - Я ведь совсем маленькая и ничего не умею. Могу только к маме летать да в чужие сны заглядывать...
   - Говори, я сделаю все, что ты скажешь.
   - Знаешь, мне только теперь стало понятно, что люди очень многого не знают, не видят, не чувствуют. Они словно слепые и глухие, живут как во сне, и нельзя им ничего объяснить. Но есть люди, которые могут говорить о рассветах и закатах, о боли чужих сердец и шуме ветра за окном. Такие, как ты. И я хочу попросить тебя... ведь мне уже ничего этого сделать нельзя. Расскажи им...
   - О чем? - я чувствовала, как боль в сердце разливается по телу, что говорило о том, что мне пора проснуться как можно скорее. Но прервать разговор я не могла, я была обязана выслушать ее.
   А птичка задумалась, как будто не решаясь взять на себя ответственность о теме, которую поручит мне. И наконец сказала:
   - Расскажи им о любви.
   И стремительно бросилась прочь, словно боялась, что я откажусь. Но у меня и в мыслях не было противоречить ей.
   Вопреки ожиданиям, сон этот я не забыла. Утром проснулась с раскалывающейся головой, собралась на работу и весь день проходила, словно в бреду, не слыша распоряжений начальства и думая только о том, чтобы побыстрее настал вечер и я смогла сесть за компьютер. Но когда клавиатура оказалась в моем распоряжении, я, тупо глядя на мерцающий монитор, с ужасом осознала, что не знаю, с чего начать...

Сказка про принца и лань.

... мне ль не знать, что все случилось

не с тобой и не со мною,

сердце ранит твоя милость,

как стрела над тетивою...

  
   Жил-был один принц, и был он прекрасным охотником. Больше всего на свете он любил уйти в лес еще до рассвета, и бродить по чаще весь день с ружьем наперевес. Он никого не боялся, потому что был смелым, отважным юношей и к тому же прекрасным стрелком. А уж красив принц был просто божественно - открытое мужественное лицо, огромные глаза и кольца смоляных кудрей до плеч. Если прибавить сюда широкие плечи, стройные ноги и прекрасный звонкий голос, рыцарственный дух и умение играть на флейте, то портрет принца можно считать вполне законченным. Одним словом, воплощение мечты каждой мало-мальски соображающей принцессы и зазноба всех окрестных девиц, этакий юный фавн среднеевропейских равнин, достойный снисхождения самой Артемиды.
   А в лесу жила и горя не знала прекрасная серая лань с громадными сверкающими черными глазами, стройными быстрыми ногами, трепетными ноздрями, золотыми копытами и большим чутким сердцем. И сердце это было навеки похищено принцем без единого выстрела, причем сам охотник об этом даже не догадывался. И вот целые дни проводила влюбленная лань у кромки леса, вглядываясь в окна далекого замка, а когда выходил на охоту принц, она неуловимой тенью скользила за ним по лесу, не зная усталости и почти умирая от счастья.
   Однажды принц, гуляя по лесу, попал под дождь и простудился. Отец-король, волнуясь о здоровье сына и наследника престола, надолго приказал ему оставаться в постели, принимать лекарства и не выходить на воздух. А несчастная, истомленная неведением лань, изнывая от тоски, простаивала дни и ночи у кромки леса, напрягая зрение до слез, пытаясь разглядеть, не открываются ли знакомые ворота и не выходит ли оттуда стройная фигура возлюбленного принца. Но фигура не появлялась, так как лежала под грудой одеял под пристальным наблюдением отца, и послушно сморкаясь в шелковые платки, мысленно проклинала всех докторов на свете.
   Несчастная лань перестала есть и пить, исхудала, стоя днями и ночами у опушки, едва прикрытая тенью дубов. А потом и стоять не смогла, пришлось лечь на сухую траву. А принц все не появлялся, лань все смотрела безотрывно на окна, не отходя ни на шаг, даже чтобы поесть, и, наконец, ослабла настолько, что перестала различать в сумерках ворота замка.
   Поняв, что ничего почти не видит и вполне может пропустить выход принца, лань поднялась и подкашивающихся ногах неверной походкой двинулась в сторону замка. Она не могла позволить себе упустить долгожданное появление любимого, и всякая осторожность от тоски была забыта. Лань подошла почти вплотную к воротам, но путь ей преградил ров с водой. В прежние дни она бы легко его перепрыгнула, но сейчас сил хватило лишь на то, чтоб не съехать по сырому склону земляного вала прямо в воду. Она аккуратно и бесшумно переплыла ров и еле вылезла на другую сторону, потеряв последние силы и извозившись в грязи так, что заметными остались только громадные печальные глаза.
   Наконец, дрожа всем телом, отчего на шелковистой шкурке мерцали под светом луны капли воды, лань подошла к самым воротам. Створки были закрыты наглухо, но из щелей дул теплый сухой ветер. Лань опустилась на холодную землю, прижалась боком к одной из самых широких щелей и задремала. Ей казалось, что среди сотен незнакомых и чуждых запахов она чувствует аромат тела любимого принца... Проснулась она от ужаса - ей приснился самый ненавистный для лесных зверей звук - лай собак. Лань вскочила на ноги и отпрыгнула от ворот, чуть не упав. Но лай становился все слышнее, и лань с ужасом поняла, что собаки находятся за территорией замка, между воротами и рвом, для пущей безопасности обитателей.
   Она бросилась в противоположную сторону, поскользнулась и упала на колени передних ног. Боль пронзила все ее хрупкое истощенное тело, она попыталась подняться, но все было тщетно. Лань оглянулась, изогнув изящную шею, и увидела приближающиеся медленно, как в кошмарном сне, громадные собачьи морды с горящими глазами. Из последних сил она рванулась, поднялась на ноги и бросилась в противоположную сторону, но застыла, не сделав и двух шагов - из-за поворота вышли еще две громадные псины и, высунув жадные языки, медленно направились к ней. Лань застыла, понимая всю тщетность попыток бежать, и только закрыла глаза. Над крышами башен и самим замком висела тишина, собаки не торопились, лань стояла перед ними, дрожа и не пытаясь бежать.
   Вдруг во рву бездумно квакнула лягушка, пробуя голосом перед вечерним концертом, лань вздрогнула, дернулась в сторону, и собаки, как по команде, бросились на нее. Почувствовав острые, словно кинжалы, клыки, вонзившиеся в ее истощенное тело, беспощадно терзавшие, рвавшие на части ее нежную плоть, она закричала почти человеческим голосом, заметалась, но цепкие клыки впивались все глубже, доставали почти до кости, псы рычали, огрызались друг на друга и ужасающе лаяли. Она упала на бок, тело ее топтали мохнатые лапы озверевших собак. Прощаясь с жизнью, лань краем выпученного, залитого кровью глаза заметила какую-то возню в воротах.
   Очнулась она на чем-то мягком и душистом, попыталась шевельнуться, но не получилось. Открыла глаза и увидела, что лежит на чем-то золотистом и нежном, пахнущем зноем, цветущими пряными травами и медом, вся связанная какими-то белыми вонючими тряпками, из-за чего не может пошевелиться, а любимое лицо выздоровевшего принца склоняется прямо к ее израненной морде. Увидев, что лань открыла глаза, красавец-принц улыбнулся и сунул ей в рот соску, полную молока. Лань в жизни не пила ничего вкуснее, а уж близость любимого существа была для нее высшим счастьем, о котором она и мечтать не могла под сенью леса, на воле.
   Она быстро встала на ноги, поправилась и стала почти ручной. Король-отец иногда заглядывал к любимице сына и трепал лань по нежной длинной шее. Принцу нравилось брать ее с собой в лес и видеть, как она резвится на полянках, даже и не помышляя удрать от него в чащу, резво прискакивая по первому же его зову. Она ходила за ним по пятам как собачка, спала у него в комнате на бархатной подушке, периодически тыкалась шелковым носом ему в ладонь, требуя ласки, а он кормил ее с рук сахаром и соленым хлебом, целовал в прекрасные глаза и трепал мягкие уши. Они были счастливы, как только могут быть счастливы два любящих существа на этой грешной земле.
   Но ничто в этой жизни не длится вечно, и на исходе лета принц внес в замок на руках красавицу жену. Свадьба пела и плясала, лань заперли в саду, чтоб не мешала, и она покорно улеглась под яблоню, на любимую клумбу принца, отгоняя грустные мысли и не слушая громко и тревожно стучавшего сердца. Постепенно над замком повисла ночь, лань начала мерзнуть, и встала на ноги, чтобы размять затекшие конечности. Вдруг сверху послышался какой-то шорох, лань подняла голову и похолодела - на балконе, прямо над ее головой, ее возлюбленный страстно целовал молодую жену, а та обнимала его за шею и шептала на ухо какие-то глупости. Лань смотрела, как руки принца спускаются все ниже, и наконец, истомленный страстью, он подхватил жену на руки и унес в спальню, а та смеялась звонко и счастливо.
   Лань опустила голову, переступила изящными ногами и побрела к забору. Подойдя к изгороди, она подняла голову и взглянула на звезды. По щекам ее катились огромные бриллиантовые слезы и сверкали в лучах горящей прямо над головой Венеры. Внезапно она услышала почти рядом и чуть сбоку оглушительный собачий лай, и внезапная мысль осенила ее. Легко перемахнув через изгородь, она танцующей походкой направилась вдоль стены замка на звук. Грызшиеся собаки, увидев ее, замерли и насторожились. Они много раз видели эту дичь рядом с принцем и теперь, когда она так долго находилась под его охраной, не смели ее тронуть. Но она гарцевала прямо у их морд и вожделеющих ее крови клыков, а потом легонько, но очень обидно задела одного пса по носу. Тот взревел и бросился на лань, сбил ее с ног и впился зубами в шелковистый бок. Другие псы поддержали товарища. Лань лежала молча, бриллиантовые слезы стали рубиновыми, и никто, кроме Венеры, не услышал ее последнего вздоха.
  
  

Сказка о солнце, ромашке и незабудке.

...и это все, и больше нету ничего -

есть только небо, вечное небо...

   Росли на полянке два цветка - незабудка и ромашка. Росли, цвели и горя не знали. Просыпались с рассветом, умывались каплями росы, распускали волосы-лепестки и поворачивались к солнцу, немного щурясь и покрываясь румянцем, они были очень застенчивыми, и неприкрытая страсть солнца их немного смущала... Росли они, значит, росли, расцветали с каждым днем все пышнее, а дни становились все жарче и длиннее, все оглушительнее стрекотали сверчки, а облака с неба совсем пропали. Бесстыдное солнце поднималось быстро и висело на небе долго-долго, разглядывая ромашку и незабудку совсем открыто и даже нахально. А ромашка с незабудкой, хорошея с каждым днем, становились все откровеннее и тоже не стеснялись больше смотреть солнцу прямо в рыжий смеющийся глаз, более того - смотреть, красуясь и поворачиваясь под горячими ласкающими лучами то одним боком, то другим...
   А солнце с каждым днем распалялось все больше, светило все жарче, пылало все ярче, и, наконец, у ромашки с незабудкой перед глазами все закружилось в лучащемся вихре страсти, бабочки слились в сумасшедшем танго, кузнечики сбились с ритма и заорали вразнобой, поток лучей становился все горячее, начал обжигать, цветы задыхались от переполняющей их любви к миру и... наконец... задохнулись... Когда наконец они пришли в себя, небо заволокло тучами, прохладный ветерок коснулся их пылающих щечек, покрывая холодящими поцелуями дрожащие лепестки. Ромашка и незабудка подняли головки в небо, постепенно приходя в сознание, и вдруг увидели необыкновенной красоты бабочку - огромную, с пламенными крыльями и золотыми усиками, которая, осыпая их радужной пыльцой, медленно кружила над ними. Бабочка все кружила, опускаясь ниже и ниже, а цветы, предчувствуя чудо, склонили головки друг к дружке, обнялись листочками и зажмурились. Наконец что-то большое и теплое накрыло их с головой, и сладкое чувство покоя и блаженства закачало их на своих медлительных медовых волнах. Сколько времени это продолжалось, они не знали, но бабочка наконец вспорхнула в воздух, а цветы поежились, очутившись на ветру. Темнело. Их клонило в сон, и они задремали, не разжимая объятий. На следующее утро они проснулись, умылись и с опаской взглянули на солнце. Но оно улыбалось им немного грустно и с безграничной нежностью. А воздух становился все прохладнее, и через несколько дней цветы начали мерзнуть от ветра, а солнце проводило все меньше времени на небе, иногда хмурилось, и чаще с тоской смотрело на дрожащие под небом от холода цветы.
   И вот наступил день, когда умывание холодной росой переросло в продолжительный душ под пронзительно ледяной водой, а солнце не выглянуло вовсе. Цветы пригорюнились, прижались друг к другу, а ромашка даже потеряла лепесток и горько заплакала. Незабудка как могла поддерживала подругу, но надолго ее не хватило, и она зарыдала вместе с ней. Казалось, жизнь кончилась. Но внезапно их осыпало знакомой пыльцой и накрыло теплыми крыльями. Нежный, ласкающий голос зашептал: "Я полюбило вас сразу, как только увидело, Я солнце и по закону природы должно покинуть вас, а без меня вы умрете. Но я не могу расстаться с вами, поэтому предлагаю - пойдемте со мной. Правда, я сожгу вас, но дам вам взамен другие тела и вы станете частью меня. Согласны?" Цветки закивали головками, и теплые крылья налились жаром и оглушили их. Они вознеслись в необозримые дали, наблюдая за удаляющейся землей сквозь живое пламя поглотившего их солнца. Земля становилась все меньше, а жар солнца все привычнее и ближе. Но радость, переполняющая цветы, рвалась наружу, и наконец вырвалась, превратив их в маленькие островки света, легкие, подвижные и игривые. Они стремительно кружились вокруг огромного улыбающегося солнца, потом ринулись на далекую землю, садились на лобики детей, вызывая у них счастливые улыбки, играли в прятки и целовали плачущих младенцев в макушки. Так продолжается и до сих пор, правда, имена у них изменились. Мы с вами называем их солнечными зайчиками.
  
  
  

  

Королевская охота.

...но ты знаешь, ведь гончие взяли мой след,

твои серые гончие взяли мой след,

королевские гончие взяли мой след

и не знать мне ни сна, ни покоя...

   Вид ее мне сразу не понравился - несмотря на красоту и утонченность черт, выглядела она неважно. Воспаленные красные веки, лихорадочно блестящие зеленые глаза, бледная до синевы кожа и огромные темные круги под глазами. Она нервно повернулась в мою сторону, когда я открыл дверь купе, окинула меня изучающим взглядом и снова отвернулась к окну. Я поднял нижнюю полку, бросил под нее рюкзак и вышел из вагона на перрон, чтобы купить пива и чего-нибудь на закуску. Заодно покурил прямо у подножки, перебрасываясь ничего не значащими игривыми фразами с проводницей, симпатичной крашеной блондиночкой моего возраста. И, когда поезд наконец тронулся, завис в тамбуре, не понимая, почему мне так не хочется возвращаться в купе, где в угол жмется стройная красивая девушка, наедине с которой я чувствую себя на удивление некомфортно, будто она прячет за пазухой нож или в кулачке - увесистый камень.
   Однако возвращаться все же пришлось. Я осторожно открыл дверь и в последнем свете дня, меркнущем на глазах за пыльным окном купе, увидел, как вздрогнула моя спутница. Почему-то извинившись, я сел за столик, откупорил бутылку пива, предложил ей, но она молча качнула головой в знак отрицания. Я посидел немного, полюбовался видом из окна - мы проезжали как раз какую-то весьма живописную равнину, напомнившую мне пейзаж Рохана из "Властелина колец" - потом решил послушать музыку, встал с полки и вытащил рюкзак. Когда я рылся в вещах, чтобы выудить со дна рюкзака почему-то ухнувший туда плеер, на пол упала книга, которую я намеревался дочитать в пути - Зигмунд Фрейд, лекции по психоанализу. Не успел я нагнуться, как соседка неуловимым, почти змеиным движением подняла книгу с коврика, подержала в руках и неожиданно красивым низким голосом сказала:
   - Зигмунд Фрейд... Великий психоаналитик, занимавшийся, в числе прочих, анализом и расшифровкой сновидений... Просто старый дурак.
   И она протянула мне книгу. Я обалдело взял Фрейда и уставился на девушку, которая снова гипнотизировала взглядом картину за окном. В глаза бросилось лихорадочное неравномерное биение тоненькой голубой жилки на шее, словно какой-то очень маленький зверек пытался вырваться на волю из-под кожных покровов. Я спрятал книгу, вытащил наконец-то плеер и все-таки решил завязать беседу:
   - Простите...
   Она медленно отвернулась от окна и взглянула на меня в упор. От пристального изумрудного взгляда мне стало не по себе, но я продолжил:
   - Могу я узнать, почему Вы так неуважительно отозвались о Фрейде?
   - Можете. Если Вам это действительно интересно. Но сначала я тоже кое-что хочу узнать, - ответила она, глядя на меня завораживающими зелеными глазами, обволакивая тайной и не давая времени одуматься. Сердце мое тоскливо сжалось, но я решительно шагнул в пропасть:
   - Спрашивайте, я отвечу.
   - Хорошо, - она замолчала, как мне показалось, на целую вечность, но наконец продолжила: - Вы верите в психоанализ?
   - Не очень, - искренне ответил я, - но это любопытно.
   - То есть вы знакомитесь с бредом Фрейда исключительно из любопытства, не являясь его сторонником? - уточнила она. Я кивнул.
   - А во что же Вы верите?
   Я задумался. Можно, конечно, отбазариться общими словами о вере в себя, в свою звезду, в высший разум... но ни во что подобное я не верил. Много раз в жизни приходилось убеждаться, что ты сам можешь изменить себе гораздо чаще, чем хотелось бы, что никакой "твоей звезды" не существует, и все получается хорошо только потому, что ты очень и очень стараешься, а высший разум... Я не брал на себя ответственности заявлять, что его не существует, но ни разу не встречал в действительности подтверждения его наличия и влияния на земное существование человечества. Поэтому, раз уж я решил быть честным, то надо следовать избранной линии поведения, и я мужественно ответил:
   - Не знаю. Честно.
   Она продолжала смотреть на меня, а потом неожиданно широко и мило улыбнулась. Сразу вся загадочность и нервозность слетели с нее, и я увидел, что она молода - вряд ли больше двадцати - что над губой у нее презабавный пушок, а возле носа дремлют тоненькими черточками мимические морщины, говорящие о том, что еще недавно смеялась она много и наверняка заразительно. Все еще улыбаясь, она спросила:
   - Как вас зовут?
   - Игорь.
   - Варвара. Очень приятно.
   - Взаимно.
   Представившись, она снова перевела взгляд на окно. Там почти стемнело, и в сумерках за стеклом стремительно пролетали тенями деревья сгущающегося леса. Внезапно она резко повернулась ко мне:
   - Кажется, Вы хотели угостить меня пивом?
   - Да, конечно, угощайтесь, - я неловко засуетился, вытащил из-под столика бутылку, откупорил ее, облился пеной и протянул ей. Она взяла ее за горлышко - я заметил, что ногти на руках у нее коротко подстрижены, не покрыты лаком, а на пальцах виднеются сходящие мозоли. Она проследила за моим взглядом и ответила на немой вопрос:
   - Я играла на гитаре. Раньше. Теперь, знаете ли, не до того.
   Потом немного отпила прямо из горлышка и продолжила:
   - Я просила Вас про Фрейда потому, что сама психолог. Когда-то мне казалось, что я знаю о психоанализе все, но если бы Вы могли себе представить, как я ошибалась! Я знала теории Фрейда наизусть и на них основе даже чуть не основала собственное учение. Конечно, с моей стороны это было ничем не оправданным бахвальством, ведь лет мне было тогда всего двадцать пять, - заметив мой вопросительный взгляд, она уточнила, - сейчас мне двадцать семь, - я изумленно уставился на нее - надо же, а когда смеется, выглядит максимум на двадцать два! - а она между тем продолжала - я готовилась защищать кандидатскую, зачитывалась массой заумной литературы и мнила себя сверхспециалистом в области человеческих отношений. Но я была самоуверенной дурой.
   Она усмехнулась, отпила из бутылки, бросила быстрый взгляд в окно и продолжила:
   - Но, что называется, недолго музыка играла. Я встретила на своем пути человека, который сломал мне жизнь. Он был моим ровесником и человеком в высшей степени удивительным, совершенно для меня необъяснимым. Он любил то, что я ненавидела - опасность, риск, бьющий через край адреналин - и жить без этого не мог. И, несмотря на это, мы были удивительно похожи. Это как второе я - абсолютная идентичность и в то же время полярная несхожесть. Я боялась боли - он ее презирал. Я обожала комфорт - он его отрицал. Я быстро простужалась - его, казалось, не брала никакая зараза. Он смеялся в лицо всему, я вечно думала о том, как бы не потерять лица. Я не могла без него жить - он появлялся и исчезал, не вспоминая обо мне месяцами. Я страдала, устраивала истерики - он называл меня лапочкой, целовал в лоб и лишал способности соображать. Это безумие длилось два года.
   Она замолчала. Я почти не видел ее в темноте, но понимал, что включить сейчас свет было бы верхом бестактности. Она опять отпила пива, но молчания не нарушала. Я тоже сидел тихо, чтобы не вспугнуть ее. О синдроме случайного попутчика я много слышал, но столкнулся в реальности впервые, и бесценным было это столкновение. К тому же история, несмотря на ее обыденности, казалась интересной. Наконец Варвара продолжила рассказ:
   - Его склонность к риску убила его. Он попал в аварию. Я об этом узнала только через месяц, и вот как это случилось. В день его смерти я легла спать как обычно очень поздно. И мне приснился сон, не страшный, скорее мучительно прекрасный. Я стояла в голом после зимы, но уже просыпающемся лесу, в лохмотьях, с распущенными волосами. Я пряталась за стволами деревьев, которые старались укрыть меня под своими ветвями, потому что были мне почти родными, близкими, знакомыми. А пряталась я от погони, но кто за мной гонится, я не очень точно знала. Единственное, что я понимала - это что мне нельзя позволить моим преследователям меня увидеть. Тогда для меня все будет кончено. Пока они меня не видят, я могу спастись.
   Она отпила еще пива, и я услышал в темноте:
   - Похоже на какую-то идиотскую сказку, да, Игорь?
   - Нет, что Вы, - почти испуганно ответил я, - очень интересно, правда.
   - Тогда дослушайте, немного осталось. Я не смогла спрятаться и выскочила прямо на них, на охотников. Метнулась буквально под копыта прекрасного серого коня. А когда подняла глаза - увидела его, таким, каким я его помнила - смеющимся, с дьяволинкой в черных сверкающих глазах. И поняла, что мне не уйти. Целая уйма гончих бесновалась рядом, но они были на сворке, и три псаря сдерживали собак. Я бросилась в кусты и побежала сломя голову, через бурелом, падая и снова вставая, слыша за спиной его смех. А потом я услышала, как ликующе взвыла стая гончих, и поняла, что прекрасных темноглазых собак пустили по моему следу. И я бежала, бежала, бежала, слыша их лай то совсем рядом, то в отдалении зная, что они потеряли след и у меня есть время, чтобы отдышаться. А смех его так и не смолкал у меня за спиной...
   Она поставила опустевшую бутылку под свою полку. Потом облокотилась на столик, оперлась на кисти рук подбородком и продолжила:
   - С тех пор я видела этот сон каждую ночь. И каждое утро я вставала разбитой, словно на самом деле бежала от королевских гончих. А через месяц мне сообщили об аварии, случайно, в беседе с общими знакомыми... - голос ее предательски дрогнул, и я понял, что воспоминания живы для нее и время не смогло излечить эту боль. Она вздохнула и продолжила, - я вижу его до сих пор, если ложусь спать рано. Единственное, что помогает - спать по четыре с половиной часа в сутки под действием реланиума. Все остальное бессильно. И я знаю, о чем этот сон говорит. О том, что до самой смерти мне не скрыться от моей любви, что темноглазые поджарые собаки вечно будут, весело взлаивая, гнаться за мной по пятам. Фрейд? По-моему, Фрейд нервно курит в коридоре.
   Она откинулась на спинку полки и замолчала. Я тоже молчал, потому что задавать вопросы было глупо. В темноте купе мне снова стало неуютно, и я вышел покурить в тамбур. Накурившись вволю, пошел в вагон-ресторан и до рассвета сидел там, пялясь в экран телевизора. Когда начало светать, я вернулся в купе и увидел, что Варвара лежит на полке, повернувшись лицом к стенке вагона, дыхание ее было тихим и ровным. На столике мирно лежала упаковка реланиума и стояла бутылочка "Аква Минерале". Я быстро постелил постель и тоже улегся.
   Проснулся я через полчаса, с дрожащими руками, весь в холодном поту и пулей вылетел в коридор. Мне приснилось, что я - один из тех псарей, которым выпало на долю держать на королевской охоте стаю прекрасных серых собак. Мне нужно было отпустить их по знаку короля - отпустить бежать по следу девушки в лохмотьях, которая только что выскочила на нас из леса, упала прямо под копыта королевского жеребца и метнулась, поднявшись, в соседние кусты. Король захохотал ей вслед, а потом перевел взгляд на меня. Я понимал, что пущенные по следу собаки рано или поздно разорвут ее, и нужно остановить короля, любящего жестокие забавы, но, столкнувшись взглядом с соколиным взором непроницаемых черных глаз, в которых плясали черти, я осознал, что ничего, ровным счетом ничего не смогу сделать. Король, будто увидев мою покорность, отвернулся, махнул рукой в сторону леса и крикнул: "Ату ее!" Дернувшиеся собаки рванули поводок, мне обожгло ладонь, и я разжал пальцы...
   В купе я не заходил до конечной станции. Когда поезд наконец остановился, я взялся за дверцу, резким движением открыл ее, чтобы забрать рюкзак, и столкнулся с Варварой на пороге. Она была в кожаном черном жакете до колен, в черных джинсах и черной водолазке, траурный цвет одежды подчеркивал голубоватую бледность кожи и заострившиеся черты породистого лица. Увидев меня, она чуть отступила, взглянула мне в глаза, понимающе опустила веки и тихо сказала:
   - Три с половиной часа в сутки и две таблетки реланиума. Других средств нет. Всего хорошего.
   Я посторонился, чтобы дать ей пройти, потом шагнул в купе и рухнул на полку. В ушах звенел ликующий собачий лай, храп коней и веселый крик:
   - Ату ее!
   Королевская охота продолжалась.
  
  
  
  

Через сотни лет

...догорает лучина, сгорит дотла,

лишь метель прядет мое веретено,

и сама уже, словно снег, бела,

но я буду ждать тебя все равно...

  
   Антон прекрасно понимал, что до города не дотянет, машина фыркала, спотыкалась на каждом шагу, и единственное, что ему оставалось - найти место для ночлега. Но окрестности были совершенно незнакомыми, и ночевать здесь откровенно не хотелось. Однако часы показывали половину двенадцатого ночи, лес давно сомкнул над дорогой глухие объятия, и конца ему не было видно. Наконец машина чихнула последний раз и заглохла окончательно, тем самым дав понять Антону, что выбора нет и придется искать ночлега именно здесь.
   Антон вылез в поглотившую его темноту древнего леса, поежился от колючего холода осенней ночи и огляделся. Вокруг повисла непроницаемая, глухая и враждебная тьма, даже вытянутую руку нельзя было разглядеть. Именно о такой темноте говорят - хоть глаз выколи, ощущение слепоты было полным и довольно противным. Антон наглухо застегнул куртку и в сердцах пнул колесо непокорной машины, которая мертвой грудой железа застыла на обочине дороги. Машина издала скорбный вздох и замолчала снова. Стучать и ковырять ее сейчас в попытке починить, в этой темноте, было бесполезно. Антон вгляделся в обступивший дорогу лес - ничего, ни малейшего признака жизни. От тоски он решил пройтись немного вперед по дороге, надеясь, что глаза скоро привыкнут к мраку.
   Так и случилось, минуты через две он уже различал дорогу, слабо светившуюся в мутном свете звезд. Ходьба успокаивала и согревала. Внезапно Антон остановился, привлеченный каким-то блеском справа. Вглядевшись в ночь, он увидел слабый отблеск на стволах соседних деревьев и, обрадованный, храбро шагнул в объятия темного леса. Предчувствие и зрение не обмануло - за деревьями слабо светилось окно крохотной избушки. Антон постучал в низкую деревянную дверь, которая распахнулась почти сразу, и на пороге возникла женская фигура с керосиновой лампой в руке.
   - Доброй ночи, - вежливо поздоровался Антон, пытаясь привыкнуть к внезапному свету и разглядеть хозяйку избушки, правда, безрезультатно, - меня зовут Антон Павлов, я с дороги. У меня сломалась машина, а на дворе ночь, и починить ее сейчас не получится. Да к тому же очень хочется есть. У вас не найдется чего-нибудь перекусить? - и он с надеждой уставился на женщину, лицо которой ему так и не удалось разглядеть. Та, ни слова не говоря, посторонилась, впуская Антона внутрь избушки. Ему пришлось немного нагнуться, так как нависший бревенчатый потолок не давал выпрямиться во весь рост. Миновав маленькие сени и слыша, как хозяйка за спиной, вопреки ожиданиям, только притворяет, а не запирает дверь, Антон попал в маленькую комнатенку, которая совмещала кухню, спальню и гостиную. Он пропустил хозяйку вперед, и та жестом, не оборачиваясь к нему, указала на грубую деревянную скамью перед деревянным же столом. Антон сел, наблюдая за женщиной. Та поставила лампу на полку и повернулась к Антону. Сказать, что она была красива, язык не поворачивался, но было что-то безмерно привлекательное в больших ореховых глазах, в нежном овале молодого лица, Она улыбнулась, отчего в глазах вспыхнули искорки, и низким, тягучим голосом просила:
   - Ночевать останетесь или как?
   Антон опешил, не зная, что ответить этой бесстрашной женщине, которая живет совершенно одна в глуши и не боится предложить ночлег мужчине, которого видит первый раз в жизни, и только молча кивнул. Женщина опять загадочно улыбнулась и повернулась к Антону спиной, доставая что-то из печки. Судя по фигуре, гибкой и стройной, она была молода, да и темная коса, толстой змеей дремавшая на спине, говорила о юном возрасте, но что-то в глазах хозяйки не давало подумать о юности. Наконец она повернулась, поставила на стол дымящийся горшок, тарелку блинов, миску со сметаной и большую деревянную ложку.
   - Ешь, - тихо сказала она и добавила, - меня Ольга зовут.
   - Спасибо, - Антон взялся за ложку и поднял на Ольгу глаза. Та смотрела на него в упор, и в глубине черных зрачков дремало что-то, чему не было возраста и названия. Казалось, на дне этих глаз плещется медовое озеро, в котором можно увязнуть навеки, если засмотреться. И Антон опустил глаза, а Ольга бесшумно села напротив, не сводя с него завораживающего взгляда.
   Антон быстро наелся на удивленье вкусными блинами со сметаной и ароматной кашей, и захотелось курить. Ольга, словно прочитав его мысли, сказала - кури - и встала, убирая со стола тарелки. Антон достал пачку сигарет, вынул одну, сунул в рот, щелкнул зажигалкой...
   ...он видел себя и Ольгу, только одеты они были совсем по другому - на Ольге длинная холщовая рубаха, змеистая коса перекинута через плечо, узенькая полоска ткани обхватывает темноволосую голову, а на нем что-то богато расшитое, сапоги и плащ, отороченный мехом соболя. Он смотрит на Ольгу, которая вот так же, как сейчас, достает из печи дымящийся горшок. Она оборачивается, глядя ему в лицо огромными ореховыми глазами, но сейчас в них нет ничего медового, в них плещется пламя, искры сыпятся из-под ресниц, и он, другой Антон, видит эти искры и словно отзывается на этот пожар, накрывая горячую ладонь Ольги своей большой мозолистой рукой. Она вздрагивает, за стеной избушки храпит больной жеребец, в голове у Антона все мешается, и единственное, что существует для него сейчас - это горящие Ольгины глаза с плещущейся лавой на дне...
   ...Антон обжог палец, и видение исчезло. Он поднял взгляд на Ольгу, та снова смотрела на него, и в глазах ее дремал отблеск того пожара, который он только что видел. Она улыбнулась и отвернулась, ставя на стол кипящий самовар. Чай Антон пил будто в бреду, пытаясь не встречаться с Ольгой взглядом и одновременно мучительно этого желая. Время шло, они молчали, Антон не мог справиться с волнением, наконец, увидев, как Ольга встает, чтобы убрать самовар, он накрыл ее ладонь своей рукой. Но пальцы ее, вопреки ожиданиям, не были горячими, они напоминали скорее кусок льда, который, тем не менее, обжигал не хуже угля. Ольга молча смотрела на их руки, а потом подняла на Антона глаза, в которых застыла боль, и покачала головой.
   - Завтра. Все завтра. Ложись спать, - тихо сказала она, и Антон тут же почувствовал, как сон накатил волной, и опустились вмиг отяжелевшие веки.
   Он проснулся среди ночи. Ольги в доме не было, но он слышал, как она ходит снаружи на лужайке, что-то тихо бормоча. Выглянув в окно, он похолодел - она ходила босиком по траве, вся залитая лунным светом, в холщовой рубахе, а длинная, до колен, коса теперь была распущена, и в змеистые пряди были вплетены какие-то белые цветы. Посреди поляны стоял вороной жеребец, хрипевший надорванной грудью. Ольга медленно подошла к коню и начала, собирая в пригоршни лунный свет, как бы омывать им трясущуюся мелкой дрожью лошадь, что-то напевая. Антона одолевал сон, и опускаясь на лежанку, он успел заметить, что лежит на медвежьей шкуре в льняной рубахе и штанах.
   Утром Ольга разбудила его, тронув за плечо. Он мгновенно сел и уставился на нее. Возле лежанки стояла обычная женщина в черном свитере и потертых джинсах, только необычно длинная коса змеилась по телу, перекинутая через правое плечо. Антон хрипло спросил:
   - Что это было?
   - Тебе не понять.
   Ольга хотела отойти, но он поймал ее за руку и сказал:
   - Нет. Я должен знать.
   Она посмотрела на него долгим взглядом, а потом села рядом с ним на лежанку:
   - Когда-то давно, я была тогда молоденькой ведьмой, один князь заблудился в наших лесах. Конь его надорвал грудь после долгой скачки, и пришлось ему заночевать здесь. Наутро конь выздоровел, а князь, покидая меня, сказал, что вернется. А я сказала, что буду вечно его ждать.
   - И что? Он вернулся? - Антон не знал, почему, но ответ на этот вопрос казался ему жизненно важным.
   Ольга помолчала, а потом, резко подняв голову, взглянула на него:
   - Да, Антон. Он вернулся вчера ночью. И я могу больше не ждать. Он выполнил обещание. Теперь я свободна.
   - А тогда? Почему он не вернулся тогда?
   - Он не добрался до своего города, его убили.
   - И что мне теперь делать? - с ужасом спросил Антон.
   - Ничего. Отправляйся домой. Твоя машина в порядке, - и Ольга встала с лежанки.
   Поев перед тем, как покинуть избушку, Антон вышел на улицу. Притихший лес замер. Антон оглянулся на крыльцо избушки. Ольга стояла в дверях, скрестив руки на груди, и молча смотрела на него. Он понял, что должен что-то сказать, и только и смог произнести похолодевшими губами:
   - Я вернусь.
   Ольга молча улыбнулась. Антон повернулся и отправился к дороге. Найдя машину, он открыл дверь, сел внутрь словно во сне, и повернул ключ зажигания. Мотор послушно завелся с полоборота. У Антона пересохло во рту, он выскочил из машины и бегом бросился к избушке, не понимая, почему бежит туда. Но когда он выскочил на поляну, только несколько сгнивших пней напомнили ему о том, что всего пять минут назад здесь стоял маленький домик, в котором ждала своего князя женщина с необычно длинной косой.
  
  

МАЛЕНЬКАЯ ПРИНЦЕССА.

...только никогда, мой брат-чародей,

ты не найдешь себе королевы,

а я не найду себе короля...

   Они сидели на берегу моря.
   Волны, спокойные и сонные, лениво облизывали мокрыми языками ее ступни, отсвечивающие в призрачном свете луны каррарским мрамором. Она плакала, роняя сверкающие капли слез на и без того мокрый песок. Он сидел напротив, не глядя на нее, спиной к морю, лицом к ее острым коленям. Они молчали, хотя было заметно - только ее слезы послужили тому причиной.
   Наконец он поднял златоволосую голову и устало сказал:
   - Чего ты хочешь?
   - Дэн... - ее шепот был не громче плеска волн, но он услышал ее. - Дэн... я не знаю!
   Шепот опять захлебнулся плачем. Он отвернулся, глядя в небо.
   - Сандра, послушай меня. Ты знаешь все. Никто и никогда на Земле не любил так, как я. Я приходил к тебе всегда, когда был тебе нужен. Я дарил тебе плащи из лунного света, ожерелья из звезд, пение птиц в дубовом кубке. Я целовал тебя нежнее ветра и обнимал крепче самого узкого платья. Сандра, никого так не любили. Ты знаешь это.
   -Да. Я знаю. Но... Дэн, я не хочу такой любви.
   - Я спрашиваю - чего ты хочешь?
   - Дэн! - она вздернула голову, полными слез глазами глядя на него в упор и срываясь на крик. - Дэн! Посмотри на меня!
   Он нехотя повернулся к ней лицом.
   - Я знаю все, ты прав. Я куталась в твои лунные плащи и пила соловьиные песни. Но в лунном свете нельзя ходить днем, а песнями сыт не будешь. Я женщина, Дэн, и хочу одного - ребенка. Не звездного мальчика, который будет бегать по Млечному Пути и хохотать на всю Вселенную, играя с созвездием Близнецов, а обычного мальчугана, с рыжими вихрами и вечно разбитыми коленками. Пусть у него никогда не вырастут крылья и он не будет кататься верхом на кометах - но он будет взлетать выше солнца на обычных качелях и оседлает самого норовистого жеребенка в табуне своего отца. Дэн...
   Она сбилась, смутилась от его пристального сияющего взгляда. Побледнела - хотя в лунном свете этого почти нельзя было заметить - опустила глаза. Потом продолжила - тихо, глухим голосом, словно признаваясь в ужасном преступленье:
   - У меня нет своей маленькой планеты, только эта - большая, неухоженная, грязная, неповоротливая. У меня нет розы, которая разговаривала бы со мной по утрам - но у меня самый большой цветник в округе. Я никогда не встречала диких лис, но у меня дома живет потрясающая кошка с пятью котятами, корова и куры. Я не встречала ни королей, ни звездочетов, но у меня есть друзья среди рыбаков и садовников.
   Она опять замолчала, а потом добавила - тихо-тихо, одними губами:
   - Я не маленькая принцесса, Дэн.
   И замолчала, будто ждала ответа. Но ответа не было. Луна несытым волчьим глазом наблюдала за ними с темного южного неба. Утомленные волны в полудреме накатывались на берег, омывая мраморные ступни девушки. Золотоволосый юноша молчал, чертил что-то прутиком на песке, девушка снова уткнулась лицом в колени. Внезапно юноша поднял голову:
   - Сандра, неужели я ошибся в тебе? Неужели грязь и пыль твоей планеты милее тебе холодного безмолвия звезд? Неужели тусклые осенние закаты тебе ближе, чем мое пылающее небо? Неужели тяжелый бархат греет тебя лучше, чем плащ из лунного света? Сандра, разве есть что-то нежнее, чем напиток из соловьиных песен? Есть ли что-то прекраснее, чем поцелуи ветра? Сандра, я не верю тебе. Не верю. Ты создана для звезд, ты должна пойти со мной!
   Он вскочил, протягивая ей руку ладонью вверх.
   - Сандра, я никогда не построю тебе дом из красного кирпича, но ты поймешь, что можно быть счастливой и под сенью моей розы. Я никогда не укутаю тебя в меха, но ты поймешь, что в безвоздушном пространстве между мирами меха ни к чему. Я никогда не накормлю тебя жареным седлом барашка, но ты поймешь, что барашкам куда нужнее намордники, чем вертела. Пойдем со мной.
   Она не пошевелилась, только сказала глухо, но отчетливо:
   - Уходи. К своим закатам, розам и барашкам.
   Он посмотрел на нее - изумленно и непонимающе, потом пожал плечами, повернулся и исчез за дюной. Плечи девушки вздрагивали, она снова плакала. Волны умолкли совсем, словно жалея ее. Внезапный шорох заставил ее вздрогнуть и выпрямиться - к ней крался небольшой остроухий зверек. Лис, догадалась Сандра.
   - Он ушел? - Лис присел неподалеку, свернув кольцом немного облезший по лету хвост.
   Сандра кивнула.
   - Что ж... его нельзя изменить. А мы не можем измениться. Он приручил тебя?
   Она засмеялась сквозь слезы и кивнула. Лис тоже понимающе фыркнул, потом добавил:
   - Теперь ты в ответе за то, что дала себя приручить, - он задрал голову, глядя в опрокинувшееся небо, потом понюхал воздух и сказал: - Ночь на исходе. Скоро появится его планета. Она похожа на звезду, только не мерцает. Подождем?
   Сандра покачала головой:
   - Хватит с меня звезд. Холодно.
   Она медленно встала с мокрого песка, поежилась, глядя на лиса, сказала:
   - Доброй охоты, зверек, - и медленно побрела вдоль дюны.
   - Сладких снов, - эхом откликнулся Лис, не сводя с нее немигающих глаз. Она скрылась из виду, ни разу не обернувшись.
   Лис тихонько вздохнул, вытянул передние лапы, положил на них голову и прикрыл глаза, собираясь подремать в ожидании рассвета, когда на небе появится немигающая звезда - планета Маленького принца, у которого никогда не будет принцессы.
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   5
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"