Осень подошла совсем не кстати, вместо белого парохода опять общага, опять подъёмы, занятия, наряды, а вместо зарплаты с валютой - стипендия в целых десять рубликов на месяц. Лишь увольнения скрашивали серые будни "студентов".
Отправились в такой светлый день два друга в город, но культурная программа плавно перешла в потребление непотребного. Как это часто случается, откушав изрядно водочки, залив её сверху винцом и пивком, крепко закусив свежим морским бризом и дымком сигарет, два морских кадета, по прозвищу Жаконя и Витус, держали курс к родным пенатам. Переход до альма-матер был трудным - каменистая почва мыса Эгершельд норовила выскользнуть из-под подметающих пыль морских клешей, но будущие морские волки чётко держали курс. Подставив друг другу плечо, они стойко преодолевали бурные ветры, плясавшие над лысым и горбатым мысом на окраине Владивостока. Дабы утроить свои неразумно растраченные силы, мореманы пели песню. Нет, даже не песню, а всего один куплет из неё, нет, даже не куплет, а всего лишь часть припева. На большее уже не было ни сил, ни интеллекта. Над промытыми морскими волнами, политыми грозовыми дождями и потрёпанными ураганами седыми и мрачными камнями побережья залива Петра Великого неслось грозно-лирическое мужское двуголосье: "А нам всё равно! А нам всё равно!"
Далее должно были следовать что-то про остров невезения, но курсанты справедливо полагали, что местная публика и сама знала текст песни не хуже их.
Всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и их героический вояж. Вот она, родная уже четыре года, общага! Тю-тю! Кирпичная пятиэтажка с высоченным цоколем. Чётко пройдя створы, они плавно вплыли в вечно открытые двери "граунд фло" и начали трудное восхождение на пятый этаж. Цоколь прошли спокойно. Так держать! Первый этаж - за стеклянной дверью - дневальный первокурсник, испуганно прижав правую руку к козырьку и вытянув тоненькую шейку, кричит во всю силу лёгких: "Рота! Смирно!"
" Вольно!" - Витус довольно улыбается - "Блин! Уважают нас молодые!"
Второй этаж, там живёт третий курс, дневальный хитро подмигивает, крутит глазами и командует: "Рота! Смирно!"
" Хорош прикалываться! Вольно!" - Жаконя сильней опёрся на плечо друга.
На третьем и четвёртом этажах всё происходит примерно также, но друзьям прискучили повторяющиеся шутки.
Родной, пятый этаж. Открывают дверь. Корефан-дневальный, с лихой небрежностью козыряет и, особо не напрягаю голосовые связки, спокойным молодым баритоном командует: " Рота! Смирно!"
" Вован, и ты прикалываешься? Вольно, блин! Мы баеньки хотим!"
На плечо Жакони ложится чужая рука и он, наконец, оборачивается......... Опаньки! Дежурный офицер, целый капитан третьего ранга во всей своей красе, командир чужой роты, как опытный подводник пристроился им в кильватер и вёл до "базы".
Лицо офицера сияет сильней, чем звёзды на погонах и силуэт подлодки на груди. Он сделал их! Вот так! Бац и на дно! На глазах у всех! Чья рота теперь лучше?
Утро следующего дня не задалось с построения.
" Рота! Смирно! Курсанты Остученов и Калужный - выйти из строя!" - родной командир роты гарцует перед шеренгой курсачей - " Вот эти два.......напились вчера и исполняли песню " А нам всё равно!". Что им всё равно? Что в Африке каждый год от голода умирает двести тысяч человек? Что американский империализм изготовился к смертельному прыжку? А они беспечны и близоруки в таких условиях! За пьянство в увольнении и потерю политической бдительности каждому по четыре наряда на службу! Встать в строй!"
"Есть встать в строй"
Ребята сделали шаг назад.
"Да ладно, могло быть и хуже" - Серёга хлопает по плечу Витуса - "Держись, братишка, нас ..., а мы крепчаем"
Разойдись. Строй распался. Получившие свой гонорар за пение понуро идут в кубрик, сели на банки, как солидно называют тут обычные табуретки, сидят, повесив носы.
"Вы, знаете, как Глеб на судне Шиловского курить отучал?"
"Шиловского, этого спеца по проказам?"
"Да, его самого. Глеб, как известно не курит, есть такие в нашем братстве" - усмехнувшись, говоривший скосил глаза на Сотникова - "Да, есть ещё такие, что дыма сигаретного не переносят, вот и Глеб из тех. Поселили его в каюте вместе с Шиловским, а тот, смалит, что паровоз. И совсем не хочет выходить на палубу, продымил бедного Глеба до основания. Тот и так, и эдак, а Шиловский, наглая рожа, одно твердить - имею право и всё тут. Короче, после очередного обеда, покурив, Шиловский лёг спать, а Глеб поплотней задвинул полог его постели, взял сигаретку, раскурил и давай через щелочку дым подпускать в это маленькое пространство, в эту коробочку с кроватью. Создал там душегубку самую настоящую. Шиловский сначала чего-то бурчать во сне стал, потом зашевелился, а потом как заорёт: "Пожар! Горим!" и выкатился прямо на палубу под ноги к Глебу, вскочил и к двери. Потом, только в коридоре очухался, назад вернулся, проветрил жизненное пространство над своей кроватью и опять лёг отдыхать. А, самое главное, больше не курил в каюте, хоть право имел".
"Нормально, жаль здесь так сделать нельзя, хотя мы проще поступили с одним курсантом, забыл его фамилию" - Сотников повернулся к Володе - "Мы его взяли за руки ноги и выкинули в коридор. Пролетел бедолага метра два и, как лягушонок, задницей о паркет хрясть. Теперь тоже в постельке не дымит"
"Рота! Выходи строиться на обед!" басит в коридоре дневальный.
"А что, господа, может, и правда пора отобедать?"
2013 г.
Полностью повесть Гардемарины можно прочитать на сайте прозаика Сергея Сальникова: https://sss1949.wixsite.com/salnikov