Аннотация: Казалось бы, что может напугать, когда все трудности остались позади? Особенно, заядлого любителя фильмов ужасов. Но иногда случается так, что даже самые нелепые сны начинают сбываться... После этого жизнь троих людей уже никогда не будет прежней.
Шекспир и Махту сидели на кухне за большим круглым столом: один - спиной к двери, второй - напротив него, спиной к окну.
Лужа не захотел никуда идти и предпочëл оставаться рядом с Эммой.
Ни Махту, ни Шекспиру такое его решение было непонятно. Но Лужа настоял на своëм.
Бандиты ему позволили.
Свет на кухне включать они не стали, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания от соседей. И, хотя, забор окружающий дом был очень высок, сам дом стоял на возвышенности, что давало лишний обзор двора.
Еды в холодильнике оставалось действительно много! Но Шекспир её не оценил, потому что не нашёл "почти ничего серьёзного": половина холодильника была забита разнообразными соусами, баночками с йогуртом, молочными коктейлями, плавлеными сырками, пироженками в стаканчиках, разнообразными чизкейками, свежими овощами, да сливками для кофе. А вот Махту такой набор даже понравился. Он был большим лакомкой!
Однако, высокого и довольно крепкого мужика подобный набор насытить всё равно не мог. Поэтому, немного пошарив по полкам, Махту, наконец, раздобыл упаковку пряной ветчины.
Он неспешно нарезал еë на пшеничный хлеб, и ел, поливая свои бутерброды разнообразными соусами и оценивая, который из них лучше, в то время, как Шекспир активно уничтожал уже вторую банку рыбных консервов в томате, прихлëбывая горячим чаем.
Было видно, что он о чëм-то волновался.
- Да куда ты спешишь? - заметил такое его поведение Махту. - Ты жуй, жуй, как человек! Видишь, не гонит нас никто. Не преследует даже.
Шекспир вместо ответа лишь поднял на приятеля свои светлые глаза, вновь отпив немножко чая.
- Не знаю, Махту... - начал вдруг Шекспир неожиданный разговор. - У меня, что-то, со смертью интересные истории происходят.
Махту прервал трапезу.
- Ты ешь, друг. - продолжал Шекспир. - Это я так, немного совсем... Вот Лужа говорит, что у него бабка была верующая.
- Он еë очень любил.
- Он, что, про неë тебе рассказывал?
- Да. Как-то раз. Или два.
- Вот те на! А мне - никогда!
- Потому, что ты, Шекспир, болтун, каких свет не видывал.
- Я чужих секретов никогда не выдавал. - обиделся Шекспир. - Кому, как не тебе знать мою верность идеалам банды!..
- Ладно, проехали. Извини, я перебил. Так что ты хотел?
- Ничего. А, впрочем, уже всё равно... Лужа говорит, у него бабка была верующая. И он еë как-то сильно любил... Ну, так вот. У меня тоже была бабушка. И она тоже была верующая. Только я еë не любил. Совсем. Потому что она со своей верой мне ни житья, ни проходу не давала. Не знаю, у Лужи такая же была или нет... Навряд ли. Зато она мне кучу всего про эту веру рассказывала. И до сих пор от этих разговор меня тошнит. От одних только воспоминаний их!.. Махту, у тебя какая любимая группа?
- Ох, задал ты вопрос! Их много.
- А ты на концерте одной из них когда-нибудь был?
- Был и не раз. Но я больше иностранщину.
- А когда ты впервые на концерт попал?
- Лет в 16.
- А мне 14 было. У меня тогда любимая группа была "И это был мой последний концерт. Он же - первый. Меня одноклассники на него сагитировали. Пошли, помню, мы вчетвером. Я и ещё трое. Весной дело было. А небо уже стало такое... Ну, такое... Лиловое-лиловое. И закат весенний на горизонте горел. Алый, как кровь. Ох, и хорошо же нам там, Махту мой дорогой, было!.. Уж как мы напелись там, натанцевалась! И все были такие радостные, нарядные...
- Шекспир, ты что? Плачешь?
- Перестань, тебе просто показалось. Ну, так вот. Напелись мы там. Музыку послушали. Я артистов в живую увидел. Настоящий, понимаешь? Сейчас уже и я-то не понимаю, а вот тогда, в молодости... Когда мы вышли, то было уже темно, как сейчас. Вернулся я домой, а там! - и Шекспир схватился за голову. - Лучше бы и никогда не возвращался. Бабушка мне такого задала, что... Нет, лучше не вспоминать. И всё про веру, да про веру, да какой я у неë безбожник. А я для себя-то и вопросов даже до этого таких не ставил, есть Бог или нет? Он для меня вместе с бабушкой реален был. А после этого вдруг и поставил. Ещё она мне про ад и всякое такое... Жуть жуткая.
- Ты теперь атеист?
- А я даже, Махту, и не знаю, кто я? Для меня не то чтобы Бога нет, а... Вот как раз именно для меня-то и нет. Вроде, как сейчас Дядя Мелик. Он, конечно же, есть, если не прибили... Ну, раньше ж он с нами был. А сейчас его нет. Рядом с нами нет. У меня, Махту, в ту ночь вся подушка мокрая от слëз была. До того обидно стало!.. И когда умерла бабушка, знаешь, что первое я сделал?
- Не а.
- Я пошëл в ночной клуб. И просадил там почти всю бабушкину пенсию, которую она успела перед смертью получить. Я орал там песни, я танцевал до упаду, я напился там до беспамятства... Я радовался, что она умерла. Другие плачут, а я - радовался. Понимаешь? Я был без ума от радости по чужой смерти! Смерти человека, который меня с самого раннего детства воспитал. Только вспоминать мне о моей бабушке до сих пор не хочется. Я вообще в детстве был самым примерным мальчиком. Потому что до смерти еë боялся. А когда она умерла, я словно вырвался на воздух, на свободу! Мне до того опостылели еë правила...
- И поэтому, ты теперь бандит.
- Да. Знаешь ли, Махту, я давно старался об этом не думать, забыть. Но нет-нет, да иногда и подумаю, а хорошо ли радоваться человеческой смерти?
В этот момент на кухню прискакал Лужа.
- Ты чего? - обернулся к нему Шекспир.
- Свечку из буфетницы взять. Ночник там у неë перегорел.
- Перегорел? - удивлëнно переспросил Махту.
- Да он горел у неë там без перерыва 2 дня. - ответил Лужа, находясь в поисках свечки. - И где лампочки лежат, она не знает.
- А споты? - предложил Махту.
- А споты она сама просила не включать: у неë от них глаза болят. Всё, нашëл!
Лужа достал длинную, толстую, слегка оплавленную, и отчего-то согнутую, белесую свечу на изящном подсвечнике. Он быстро зажëг еë в коридоре от своей зажигалки, и осторожно стал подниматься по лестнице, держа подсвечник в левой руке.
Подняться по лестнице, не уронив при этом подсвечника составляло ту ещё задачу, так как руки были в чëрных перчатках.
- Так вот, - продолжил Шекспир, когда ушёл Лужа. - Сегодня ещё этот сон... И снова - смерть. Наверное, это моя невозможность забыть, я всё-таки иногда об этом думаю... Да не похоже! Я почти уже забыть успел... А теперь вот - нарисовалась она. Что это было, Махту?
Но Махту ответил лишь только тогда, когда неспешно дожевал свой бутерброд.
- Это тебе бумеранг.
Он помолчал немного, сжав подбородок, что всегда делал, когда думал о чëм-то сложном.
- Послушай, Шекспир, я тебе кое-что предложить хочу. Не знаю, как Лужа... Ай! Да Бог с ним! Лужа есть Лужа.
А тем временем Лужа уже осторожно входил в комнату Эммы, озаряя пространство вокруг приятным и мягким светом.
- Лужа, это ты? - даже не сказала, а прохрипела больная женщина.
- Да, Эмма. Не бойся, это я. Что тебе? Может, наконец, принести воды?
Он поставил подсвечник на тумбочку.
- Не надо! Слишком ярко! Поставь на пол...
В другой бы момент Лужа развëл целый философский диспут о том, что он нечаянно может опрокинуть свечку ногой, а это не безопасно. Но сейчас он молча исполнил просьбу.
- Встань рядом.
Лужа подошëл к Эмме совсем близко и встал.
- Я утомляю тебе?
- Что ты, совсем нет!
- Ну, принеси то, подай то...
- Успокойся, Эмма. А вообще, я уже давно к такому привык. У меня же на руках моя бабка умирала. У меня у одного. И к нам, как и к Вам, никто из родни не пришëл. - Лужа тяжело вздохнул. - Мне тогда 13 лет всего было. Я до последнего за ней ухаживал. Считай, что на горбу своëм еë таскал. До сих пор помню еë слова: "Бедный мой, бедный! Как рано тебе придётся повзрослеть! " Она у меня добрая была, бабка-то. Любила меня. Всегда.
- А почему - Лужа?
- Так бабка была Лужиха. По двору называли. И я вот, теперь, Лужа.
- Мне тебя очень жаль. Лужа.
- Почему это? - насторожился он.
- Мне и тебя жаль... И других твоих друзей - тоже жаль...
- Почему, Эмма? Понятное дело, мы для тебя так и остались обыкновенные бандиты, но... Неужели, у нас всё так ужасно в жизни?
- Вы свою вечную жизнь губите. Делами своими... Поступками... - ответила она едва слышно. Но Лужа расслышал еë слова очень хорошо. И запомнил.
- Странно, я не думал... Ну... Что ты в это веришь. Особенно, после всего с тобой произошедшего. - сказал Лужа, а в мыслях добавил: "Особенно, после своего первого мужа".
- Нет, Лужа. - произнесла она загадочно. - Я теперь ещё больше в это верю. Знаешь, когда я убежала от бывшего, я много думала... Вообще думала... О жизни, о Боге, о вечности. Я долго не понимала, есть ли Он или, всё-таки, нет... А теперь... Особенно, после того, как заболела... Теперь... - голос еë становился всё слабее и слабее. - Теперь я точно знаю, что Он есть. И Он очень добрый... И Он обязательно заберëт меня к себе.
- Да что ты, в самом деле. Заберëт... - нерешительно старался отговориться Лужа, невольно понимая, что рядом с ним начинает происходить что-то необычное.
- Какие у тебя светлые волосы...
Лужа чуть не подпрыгнул от испуга.
- Что ты, Эмма, они всю жизнь у меня были чëрные!
- Свечка?
Лужа быстро обернулся.
- Свечка как ни в чëм небывало стоит.
- Тогда откуда... Свет?
- Свет?!
- А ты не видишь? Свет!.. Кругом свет! Очень яркий, очень чистый!.. Очень светлый свет.
- Знаешь, Шекспир. - продолжал Махту разговор на кухне. - Я что-то подумал-подумал... И что-то мне еë жалко стало, Эмку эту... Может, нам выкрасть отсюда еë, а?
Шекспир едва не подавился чаем.
- Нет, ну а чего? - возразил Махту. - Я уже понимаю, что она тут не выживет. Лечи не лечи, а с таким дураком и дочкой-свистушкой долго не наживëшь. Понимаешь, она даже когда болеет, и то красивая. А когда была здоровая? Как представлю, какой бриллиант еë муж на раскрашенную и надушенную воблу променял!..
- Почему - именно воблу? Может быть, она толстая.
- У этой толстой одежда на размер меньше в шкафу висит. Я, просто, видел.
Махту выпрямил спину и снова напряжëнно выставил руки перед собой.
- Нет. Это совершенно не обязательно. - ответил он своим привычно грубоватым голосом. А затем вновь согнулся перед столом. - Просто, ты пойми... В еë жизни, Шекспир, однозначно что-то да надо менять. Рядом с такими людьми бык через два дня свалится, не то чтобы какая-нибудь женщина. Они всё равно ей житья не дадут. Или ты их, или они тебя или стать так же, как они. Тут только в морду бить, а не каждый так, как я, это может. Ну, чтобы наверняка и понятно. Поэтому-то я и выжил после двух отсидок, и никому меня не удалось сломать. Но здесь, по-моему, ещё хуже, чем тюрьма.
- Это ясно... А куда денусь я?
- Как куда? На свою половину тебя возьму.
- Чтобы мне от Лужиных фильмов жизнь мëдом не казалась?
- Я с ним поговорю. Он мужик сговорчивый. - заверил Махту, прищурившись.
- Если только с тобой. Я всегда думал, что он очень упрямый.
- Значит, неправильно думал.
Внезапно в коридоре послышался голос Лужи:
- Посмотрите, какие у меня волосы!
Махту и Шекспир вышли из кухни. Лужа сидел с поникшей головой на ступеньках, свесив руки. Рядом с ним на подсвечнике стояла потухшая длинная свечка.
Махту включил фонарик, однако, Лужа на это никак не отреагировал.
- Да обычные они у тебя, чëрные. - недоумëнно ответил Махту.
- Я думал, они у меня седые.
- А с тобой-то что?! - прикрикнул на него Махту, пытаясь узнать причины такого поведения.
Лужа молчал.
- Эмма? - спросил Шекспир.
- Да, Эмма... - вместо ответа Лужа развëл руками и, указав головой наверх, отчего-то, неожиданно для себя вымолвил. - Свет!..