Я бывал здесь слишком редко. Оправдываясь неотложными делами и другой чепухой, где-то в глубине души приходилось смущённо краснеть. Редко. Сюрприза не получалось. Все мои попытки неожиданного появления с какой-нибудь безделушкой в руках так и остались попытками. Стоя на пороге и смущённо перебирая в руках очередную игрушку, купленную в магазине за углом, я улыбался самой идиотской из своих улыбок. Хорошо улыбался. Добро. А он хмурился, слегка ссутулившись. Сжимал в маленькой ладошке несуразную дверную ручку и весело хмурился, по-взрослому сведя на переносице выцветшие брови.
- Привет-привет! - говорил я и, переступив порог дома, с наслаждением вдыхал запах корицы, печёных яблок и ещё чего-то такого же вкусного. Рука привычно взъерошивала густую копну волос цвета спелой ржи, и я почему-то вспоминал рассказ прочитанный очень давно. "Кто-то там ловил кого-то над пропастью во ржи" - полузабытые строчки вспыхивали в голове, и от этого становилось как-то непривычно радостно. Малыш переносил издевательства над своей шевелюрой с не по возрасту настоящей снисходительностью. В больших изумрудно-голубых глазах, в самой их глубине плескались лужицы смеха. Лужицы, в которые хотелось окунуть босые ноги, а наплескавшись, попытаться разглядеть безоблачное небо. Так мы и делали. Я и он. Мой малыш.
Весёлое солнце беззлобно жгло спину и, уставшие, мы падали в траву. Я на спину, он на живот. Худые веснушчатые локти парнишки бесстрашно попирали землю, пачкаясь в зелени травы, и мы начинали разговор. Вернее, начинал он, засыпая меня вопросами, а я отвечал. Почему мы, взрослые, думаем, что дети нас не понимают! Почему? Иногда я не понимаю самого себя...
Он был слишком умён, мой малыш. Умнее многих. Многих нас. Никогда не спрашивал, почему я прихожу так редко. Я эгоист, я забывал... Нет, я никогда не думал о том, что он тоже скучает. Скучает сильнее меня, такой одинокий в этом мире биржевых сводок и развратных президентов. Я никогда об этом не думал.
Я смотрел в небо. Забывая об игре солнца, пытался увидеть бога. Малыш смотрел на меня. Наверное, он знал это небо наизусть. Знал, как могут знать лишь дети и, поэтому, смотрел на меня.
- Ты знаешь, почему небо голубое - спрашивал он. Нет, не знаешь, - доносилось через мгновение, - а я знаю. Малыш задумчиво опускал лицо и едва слышно повторял: знаю.
Мне было грустно. Грустно и до предательской рези в глазах стыдно.
- Да, ты знаешь - одними губами шептал я и отворачивал лицо, заставляя ветерок высушить щекотливую слезу. Мы оба помнили тот разговор. Думаю, его детская обида была стократ сильнее моего стыда, но не вспоминать об этом мы не могли. Не могли забыть тех неприятных минут, как не могут лишь очень близкие люди. Я и Он. Тонкий, по-детски дрожащий вскрик и удары в грудь мокрыми от слёз кулачками. Как щенок. Маленький, глупый, тычущийся мокрым носом совсем не туда, где может быть молоко. Не туда.
Да, мой малыш, мне понадобилось прожить целую жизнь для того, чтобы понять почему небо такое голубое. Голубое-голубое, как твои бездонные глаза. Не потому, что над нами километры воздуха, нет.
- Точно-точно? - спросишь ты.
- Ага! - отвечу я. И мы будем смеяться. Долго-долго.