В подъезде было так же темно, как и в квартире. Они прошли мимо других жильцов, молча стоявших, с фонариками и свечами в руках, и начали спускаться по лестнице, сопровождаемые своими дрожащими тенями. Они выглядели, как призраки, направляющиеся на бал сатаны. Все как один держались как можно ближе к перилам, подальше от тонкой, как карандаш, струи небытия, которая текла у стены узкой лестницы.

Агнешка шла первой. Как и все, она никуда не спешила. Медленно спускалась, ступень за ступенью, отрешённо читая нацарапанные на стенах надписи. Среди обычного сквернословия, отзывов о поведении местных женщин и уверений в верности варшавской "Легии", некоторые надписи представляли собой попыткой вступить в диалог с читателем: "Чо, блять, уставился? Бери фломастер и напиши что-нибудь." Другие являлись предупреждениями. К примеру: "Не оглядуйся назад, тебя выебут в глаза". Или с деталями: "Лысый, тебе пизда." На третьем этаже она прошла надпись: "Мариан - бох". Забавная орфография. Хотя нет, немного дальше той же рукой сообщение: "Мариан - бох, пидр". Почему "бох"? Непонятно. На втором этаже красовалось цветастое граффити: "Брудно - столица Польши". Агнешка улыбнулась.

Внизу было тесно. Большая часть людей толпилась на ступеньках у входа в подвал. Решётка, отделяющая лестничную клетку от спуска в подвал, стояла распахнутой настежь, замок висел на стальных прутьях.

Агнешка первой из троих добралась к низу. Она решила, просто для формальности, проверить, открылся ли выход из подъезда? Она протиснулась сквозь толпу, вышла на площадку перед дверью, и у неё закружилась голова. Она сразу поняла, почему все толпятся на лестнице.

Люминесцентные лампы всё ещё горели (странно, ведь в остальной части здания не было электричества), освещая странный театр небытия. То, что Виктор видел накануне - формирующиеся сталактиты - сегодня представляло собой толстые колонны, соединяющие пол с потолком. Слегка выпуклые, они напоминали внешним видом дорические колонны, но вряд ли могли считаться элементом архитектуры, поскольку были явно живыми. Они вибрировали и слегка пульсировали чернотой, напоминая собой огромные артерии, через которые злое сердце перекачивало небытие в глубину здания. То и дело какая-то из них начинала вибрировать сильнее - так, будто через него протискивалось что-то большое, и тогда вокруг образовывалось облако чёрного тумана. Туман не рассеивался, поэтому в конце концов все колонны стояли, охваченные тёмным паром, и походили на негатив фонарного столба, сфотографированного туманной ночью.

О том, чтобы добраться до двери, можно было и не мечтать. Даже если бы у кого-то хватило смелости и глупости протиснуться между колоннами, дверной проём покрывала завеса, сотканная из чёрной дыры, точно такой же, которую вчера видел Виктор.

Агнешка отступила на лестницу. Все стояли, столпившись у перил, рядом спускались Виктор и Камил. Белый, яркий свет налобных фонарей выхватывал лица жильцов из темноты. Казалось, будто все они уже умерли, а эти двое решили восстать из могил, чтобы навестить родные развалины. Они прибыли, монохромные, как лица жертв на военных фотографиях.

Когда на лестнице стихли шаги и народ столпился внизу, воцарилась тишина. Все уставились на Виктора, ожидая, что он скажет. Наконец смотритель откашлялся и осторожно начал:

- Хорошо, что у вас такой классный фонарь. Руки будут свободны, если что, свободные руки всегда могут пригодиться.

Виктор съёжился, будто его ударили. Его ответа ждали, а он стоял, не произнося ни слова.

- Давайте расставим на лестнице как можно больше свечей, - прервал молчание Камил, забирая свечи из рук некоторых. - Если кто-нибудь может принести ещё что-нибудь, что может светиться, несите. Нам необходимо как можно больше света. В темноте стоять смысла ноль.

Смотритель принёс из своей квартиры целый пакет кладбищенских свечей. Камил принялся зажигать их и расставлять. Янтарный свет на ступеньках из тераццо напоминал День всех святых, не хватало только белых хризантем и еловых венков. Агнешка вспомнила, как в детстве ходила с родителями по кладбищу и макала пальцы в расплавленный стеарин. В конце прогулки на обеих руках у неё были разноцветные высушенные шапочки. Ещё можно было макать палочки, но это уже не так прикольно.

Камил ставил свечи всё ниже и ниже, по две на каждой второй ступеньке. Наконец он исчез из поля зрения за поворотом лестницы.

- Эй, поосторожней там! - крикнула Агнешка.

- Не бойся, - ответил он. - Сейчас расставлю и вернусь. Точно уже никуда дальше не пойду.

Другие по-прежнему молчали. Тишину нарушили только тихое насвистывание Камила (что это за мелодия? Reqiuem, что ли? вот дебил), щелчки зажигалки и постукивание стеклянных основ свечек, устанавливаемых на бетон. Наконец Камил закончил и побежал обратно, движение ветра всколыхнуло пламя.

- Ну, готово, - прохрипел смотритель, положив руку Виктору на плечо. - Будем за вас держать кулаки, дружище. Пусть пан, идя тенью подвала, не убоится зла¹, - прибавил он, и у Агнешки промелькнуло в голове, что это, наверное, цитата из какого-то фильма.

Виктор покачал головой.

- Ну хорошо, пусть пан даже и убоится, - сказал смотритель, игнорируя этот жест. - Но только вида не подавайте - так, на всякий случай. Ну, в путь. - Он подтолкнул Виктора в сторону лестницы.

- Отвалите от меня, - рявкнул Виктор. - Никуда я не пойду, не хочу это даже обсуждать.

Люди, прижавшиеся к перилам, дружно охнули, как зрители игрового шоу. Огоньки заколыхались.

- Никуда я не пойду! - выпалил Виктор. - Понимаете? Никуда, сука, не пойду! И всё! Точка! Не ясно? НЕ ИДУ! НЕ - И-ДУ! - отчеканил он по слогам.

- Как это "не иду"? - Смотрителя это явно потрясло. - Как же так, дружище. Как это "не иду"? Вы ведь тут всем руководили, всё организовали, сказали нам прийти сюда и спуститься вниз. Как же теперь можно говорить "не иду"?

- Вот именно, как это теперь понимать? - поддакнул голос из толпы.

- Спускайся, пожалуйста, не валяй дурака! - истерично взвизгнул кто-то.

Виктор глубоко вздохнул.

- П... п... п... - он хотел начать, но застрял на первом слове. - Послушайте, - сказал он наконец. - Это правда, что я это организовал. То, что мы с друзьями узнали, отчего всё это происходит, тоже правда. И то, что я каким-то образом стал руководителем этой кампании, тоже правда. Но всё это не значит, что я туда спущусь. Во-первых, я уже многое сделал, во-вторых, я уже давно панически боюсь подвалов, точно так же, как другие боятся высоты или замкнутых пространств. В-третьих, - Виктор поколебался. - Никаких в-третьих, всё равно не спущусь. Двух аргументов, думаю, достаточно.

- Трус! - крикнул Януш Стопа, перегнувшись через перила. - Вы трус, вот и всё. Не надо нам никаких аргументов, и так всё ясно.

Виктор резко обернулся, свет его фонаря заплясал по фигурам людей и остановился на лице Стопы. Теперь, с боку, Агнешка увидела, каким красным сделался Виктор.

- Да пожалуйста, пан герой, - выдавил он. - Дорога свободна. Я трус и признаю это. Но никому не преграждаю путь. Вы тоже не...

Стопа уже открыл рот, чтобы ответить, но Агнешка решила, что перебранка - это против общих интересов.

- Прошу, успокойтесь, - сказала она, не повышая голоса. - Как я говорила вчера, никто никого не заставляет туда спускаться, кто не хочет, тот и не пойдёт. Это понятно. Виктор сказал, что не пойдёт. Это тоже понятно. Вот я и спрашиваю: есть добровольцы?

Тишина.

Абсолютная тишина. Тишина как в вакууме. Как в гробу. Как на дне Марианской впадины. Как в холодильной камере мясника. Как в актовом зале училища глухонемых. Как в неработающем телефоне. Как в погасшей печи крематория. Тишина настолько густая, что её можно было нарезать на ломтики и продавать на развес. Агнешка ещё никогда не слышала такой тишины. Неосознанно задержала дыхание, не желая её прерывать. Кроме того, она боялась, наверное, так же, как и другие, что даже самый незначительный звук, который она издаст, будут воспринят как знак согласия.

В тишине голос Роберта прозвучал как разорвавшаяся бомба.

- Я пойду, - сказал он. Лучи фонариков дрогнули и проявили из темноты силуэт, стоящий на верху лестницы. - Я пойду, - повторил он, спустился вниз и стал рядом с Агнешкой.

Она невольно отступила на шаг.

- Я пойду, - прошептал он Агнешке, не поднимая глаз. - Я пойду, потому что это единственный способ добиться прощения.

- Как ты вышел из дома? - спросила она. - Замок изнутри не открывается.

- Думаю, сейчас это не важно. - Он пожал плечами. - Ладно, если не терпится узнать, я просто снял дверь с петель и протиснулся в подъезд через щель.

Он протянул ей руку, но она отшатнулась.

- Прости меня, - сказал он, всё ещё не поднимая головы. - У меня нет оправдания, и я не знаю, что на меня нашло. Поверь, я жалею, что не могу вернуть время вспять. Я только хочу знать, когда... - он оборвался, - когда я вернусь, если вернусь, будет ли у нас о чём поговорить?

Она не знала, что ответить. Она была уверена, то, что когда-то связывало их, испарилось так же безвозвратно, как роса летним утром, но с другой стороны... С другой стороны, никогда не знаешь, как всё повернётся. Кроме того, - подумала она, ужасно стыдясь этой мысли, - лучше пусть он идёт, чем я. Я, или Виктор, или Камил. Он это заслужил, - повторяла она в мыслях, желая оправдаться. - Пусть расплачивается.

- Не знаю, - ответила она на его вопрос. - Никак не соображу, что ответить.

- Да, я понимаю, - тихо сказал он. - В любом случае, надо идти. Даже если мы не увидимся больше, - он поднял глаза и посмотрел на неё печальными, пустыми глазами, - не держи на меня зла.

Когда Агнешка увидела его взгляд, она была близка к тому, чтобы схватить его за руку и умолять остаться. Она хотела сказать, что всё наладится и будет как прежде, что он её самый любимый, поклясться ему в любви и вечной верности. Сказать, что они будут играть вместе с ребёнком у камина в их домике в Бещадах. Но не успела она протянуть ладонь, между ними встал смотритель, чтоб выдать Роберту большой, длинный фонарик.

- Держи, отважный молодой человек, - сказал он. - Эта штука служила мне верой и правдой двадцать лет. Я назвал его Гром. Он светит - как молния, никогда не ломается, а если что, другим концом можно неплохо врезать. Он взмахнул фонариком, как дубинкой, вручил его Роберту, сунув ему в руку, и прибавил: - Даже если пробить кому-нибудь голову, он всё равно продолжит светиться.

Смотритель отошёл, и остальные отступили на шаг, образовав полукруг позади Роберта, стоящего перед входом в подвал. Парень огляделся, задержав взгляд на лице жены, вздохнул, включил фонарик - тот действительно светил, как прожекторы зенитных батарей - и направился вниз.

Никто не пожелал удачи, никто не воскликнул "давай, с богом!" Люди стояли с напряжёнными лицами и стиснутыми челюстями, в их глазах боролись облегчение, надежда и страх. Многие из них сжимали свои большие пальцы в кулаках, одна из женщин перебирала в руках бусины чёток. Агнешка, глядя на это, перекрестилась и прошептала:

- Боже, не допусти, чтобы с ним что-нибудь случилось.

Многие повторили её жест.

Шаги Роберта стихали, отсвет фонаря на лестнице становился всё слабее. Агнешка затаила дыхание, когда шагов совсем не стало слышно.

Некоторое время не было ни звука, затем стальная дверь в глубине подвала с грохотом распахнулась. По лестничной клетке прокатился ужасный звук.

- Всё в порядке?! - громко крикнула в подвал Агнешка, сбегая на несколько ступенек вниз.

- Да, - донёсся голос Роберта. - Вроде, так. Вообще-то тут ничего нет. Пойду дальше...

- Что? - прокричала Агнешка. Она не расслышала последних слов.

- Я иду дальше! - откликнулся Роберт.

Все затаили дыхание, чтобы слышать его шаги. Агнешка тоже вслушивалась. Она закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Что-то там не так. Топ, топ, шарканье, топ, шарканье, топ...

Христос! Там ещё кто-то! Она слышала шаги ещё двух человек!

- Осторожней! - она крикнула так, что почувствовала боль в горле. - Осторожней! Там ещё кто-то!

- Так, что мне... о нет!.. только не это!.. неееет! - взвыл он до того страшно, что Агнешка кинулась к нему - помочь или умереть вместе. Это всё из-за меня, всё из-за меня, - эта мысль проносилась в ней быстро и ритмично, как стук колёс поезда. Она пробежала четыре ступеньки, но тут кто-то схватил её за руки, удержал, брыкающуюся, и потащил наверх. Она повернула заплаканное лицо. Виктор.

Они услышали, как Роберт бежит к ним. Быстрый топот звучал всё громче и громче. Дважды Агнешке казалось, что в темноте сверкнул фонарик. Всё будет нормально, - подумала она, и в тот же момент раздались короткое, сдавленное, резко оборвавшееся "нет!" и звук падающего тела. Фонарик звякнул о пол, и всё стихло. Они стояли в гробовой тишине и прислушивались. Малейшего звука бы хватило, чтобы все разбежались, не дожидаясь, кто или что появится в жёлтом свете свечей. Но ни малейший звук, ни даже самое слабое эхо звука, не исходили из подземелья под их многоэтажкой.

Виктор ослабил хватку, и Агнешка опустилась на пол. Она зажала голову между колен, засунула согнутый указательный палец в рот и прикусила его до боли. Она не понимала, где она и что происходит. Ей казалось, она до сих пор слышит доносящийся с низу истерический крик её мужа.

Кто-то рядом закурил.

- И что теперь? - спросил мужчина, чей голос она не узнавала. - Расходимся по домам?

- Нет, - ответил Виктор. - Таким способом мы ничего не решим. Или мы закончим это дело сейчас, или мы умрём в своих квартирах. Дайте мне ваши спички, - сказал он курившему. - Никто не вызвался быть добровольцем, поэтому будем тянуть жребий, кто пойдёт следующим. Это единственный способ.

- Погодите, погодите, какой там единственный, - вмешался Стопа. От страха его голос ломался, как у подростка. - У нас демократия, а при демократии не тянут жребий, а выбирают. Мы можем просто выдвинуть кого-то, а остальные проголосуют, идти ему или нет. Так же будет по-честному?

Агнешка подняла голову и посмотрела на Стопу, перегнувшегося через перила.

- Это действительно справедливо. - Она услышала насмешливый голос Камила. - Для начала я предлагаю кандидатуру пана Януша Стопы. Думаю, что как у психолога и самого трезвомыслящего из всех нас, у него высокие шансы. Кто за то, чтобы пан Стопа представлял нас в подвале, поднимите руку.

Все подняли руки, кроме Агнешки, Виктора, Камила и, конечно, демократически избранного Януша Стопы. Сам Стопа пошатывался и выглядел так, будто вот-вот упадёт в обморок. Агнешка встала и оперлась о плечо Виктора.

- Видишь, мудила, - сказал Камил. - Если ты сам шкура, а хочешь кого-то отправить на убой, надо хоть немного попридержать пыл для приличия. Кто из нас пойдёт, должна решить судьба.

- Во всех смыслах этого слова, - пробормотал смотритель.

Стопа молчал. Остальные тоже. На всякий случай.

- Хорошо. Тогда пусть все мужчины выйдут вперёд, - сказал Виктор.

Вызванные неохотно приблизились. Агнешка их быстро пересчитала - четырнадцать человек.

Виктор дал ей коробок спичек.

- Возьми четырнадцать штук, соскреби с одной серу, перемешай их на ладони. Потом встань так, чтобы всем тебя как следует было видно, и мы будем тянуть по одной. Кому попадётся спичка без серы, тот идёт. Так мы договорились? - спросил он стоящих рядом мужчин.

Они согласно забормотали.

- Чего вы там бормочете, - заговорила Полина. Аня сидела у неё на руках и обнимала шею матери. - Пусть каждый громко скажет, что согласен на такой уговор.

- Согласен, - сказал Камил. И все потом по очереди повторили.

Агнешка соскребла серу с одной спички, все перемешала и разместила в руке так, что она сама не знала, какая из них меченая. Вытянула руку перед собой.

- Готово, - сказала она.

Первым, озорно подмигнув, взял спичку Камил, потом смотритель, потом остальные. Каждый сжимал ладонь, не заглядывая, какой он себе вытянул жребий. На лицах некоторых всё же отразилось облегчение.

Последними потянули спички Виктор и Януш Стопа.

- Показываем, - сказал Камил, разжал руку и поднял спичку, чтобы все видели кончик, покрытый зелёной серой. Остальные сделали то же самое. Все спички оказались нормальными. Только Виктор и Стопа стояли, не разжимая пальцев, уставившись друг на друга глазами, полными страха, на лбах у них выступил пот. Крупная капля скатилась с лысины Стопы и угодила ему в глаз. Мужчина заморгал.

- Ну, давайте, - поторопил он Виктора.

Виктор вытянул вперёд сжатый кулак и раскрыл ладонь. В белом свете налобного фонаря все увидели кусочек дерева с ярким, зелёным кончиком.

Стопа застонал и опёрся на перила. Он теперь держал в пальцах спичку без головки и недоверчиво глядел на неё, как человек, который надеется, что опубликованные результаты парламентских выборов - всего лишь генеральная репетиция, а реальные данные станут известны только через минуту.

- Этого не может быть, - заверещал он. - Нам нужно повторить. Всё сделать заново. Я чувствовал, что на ней есть сера. Правда. Видно, она стёрлась моей ладони, у меня руки потные, поймите. - Он умоляюще смотрел на соседей. - Понимаете, правда? Руки вспотели, такое бывает. Я сейчас их вытру и повторим. Хорошо? Это всё из-за мокрых рук.

Все молчали. Януш Стопа молча плакал, не выпуская спичку из рук. Все фонарики сошлись на нём некими театральными прожекторами, превращая его страх в потрясающую монодраму.

Все молчали.

Агнешка положила ладони на живот. Странно, но она чувствовала страха перед тем, что скрывалось в подвале. Может быть, мне стоит вызваться, - подумала она, - может, у меня лучше получится? Она сильнее прижала руки к своему лону. Нет, ей нельзя.

Затем из толпы вышла пани Эмилия. В наплечнике с изображением Людзмежской Богоматери², сжимая в ладони чётки и деревянный крест. В другой руке она держала пластиковую бутылочку - предположительно, со святой водой. Она подошла к Стопе и посмотрела ему в глаза.

- Я пойду впереди вас, - сказала она. - Пойду без страха, потому что пойду не одна. - Она указала на крест. - Слепой жребий выбрал вас, а меня выбрал тот, кто является противоположностью слепоты. Тот, кто видит всё, что было, есть и будет. Вы понимаете? - спросила она.

- Ох, да, конечно, я понимаю, - горячо заверил Стопа. - Не смею перечить. Конечно, я понимаю. Я сам верующий, но мне не хватало той уверенности, которая есть у вас. Видимо, - он поколебался, - я недостаточно чист.

Кто-то прыснул смехом.

Агнешка подошла к пани Эмилии и обняла её.

- Пожалуйста, обдумайте всё, - тихо сказала она, не обращая внимания на причитания Стопы. - Мы не знаем, что там, но, возможно, лучше быть сильным мужчиной...

- Я вообще не сильный. Я слабенький, - всхлипывал Стопа.

- ...там, внизу, а не хрупкой женщиной. Даже женщиной, вооружённой своей верой.

Пани повернулась и спокойно посмотрела на Агнешку.

- Я хочу туда пойти, - сказала она. - Пожалуйста, позвольте.