Самотарж Пётр Петрович : другие произведения.

День тишины

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая книга об Игоре Петровиче Саранцеве, в которой он сам, а также осиротевшая из-за его дочери Наташа Званцева и по-прежнему всем неудобный журналист Самсонов узнают о жизни много нового.

   Сурский. Успокойся. Разве ты меня не знаешь? Разве не доказывают все слова мои, все поступки, что только один рассудок мой господин. Кто бы ты ни был, я всегда буду видеть в тебе человека, достойного моей дружбы. Говори...
   Дмитрий. Я... я... его... отпущенник...

В. Г. Белинский "Дмитрий Калинин"

   Беневольский. Как же? не читаете "Сына отечества".
   Полюбин. Что ж делать?
   Беневольский. Зачните его читать, сделайте одолжение, зачните; право, это вам не будет бесполезно, особливо при вашем здравом рассудке. - Но быть государственным человеком, министром - чрезвычайно приятно! Не почести, с этим сопряжённые: это дым, мечта, - но слава прочная, незыблемый памятник в потомстве! - О, поприще государственного человека завидно; да как бы на него попасть?

А. С. Грибоедов "Студент"

  
   Глава 1
  
   Умение вовремя и к месту назвать себя идиотом помогает укрепить влияние в обществе. Никто не узнает своей силы, пока всем ожесточением ума и души не возжелает применить её. Ненависть способна творить ужасы и чудеса, но человек приемлет её как данность, хотя она есть плод воспитания среди людей. Незнакомое отпугивает отчуждением, но хорошо известное способно вызвать отвращение и желание истребить - так стоит ли постигать скрытое? Верующие в добро всегда готовы встретить новое, и разочарования им не страшны, поскольку желание света обогащает неприглядность оттенком если не солнечного сияния, то лунного отблеска, и превращает её в загадку мироздания.
   Весна пугает человека, если тот намерен жить дальше. Дождь хлопочет за тёмным окном, бормочет свои невнятные страшные сказки, мокнут под струями чистой воды незримые холодные сосны, и где же радость пробуждения природы от маленькой зимней смерти? Самое время выйти на улицу, лечь в глубокую лужу под развесистым кустом можжевельника, забыться тяжёлым сном и предоставить живым всю последующую суету вокруг своего бездыханного тела. Отдыха требуют глаза, руки, ноги, поясница, хочется спать, но нельзя - жизнь запрещает. Среди сосен проложены асфальтированные дорожки в обрамлении побеленных бордюров, но их тоже не видно в ночи, хотя фонари исправно светят. Что проку от их стараний? Висят за стеклом в тёмной пустоте размытые белые пятна, скучно демонстрируют сами себя и ничегошеньки вокруг.
   Президент Саранцев сидел за столом в полутёмном рабочем кабинете, рассеянно глядя в монитор ноутбука, где выстроились колонки цифр рядом с названиями областей и автономий - результаты последних опросов общественного мнения на тему завтрашних президентских выборов. Зачем он вычитывает глухую цифирь с упорством старовера, в надежде прозреть упущенную прежде истину? Надо поспать, ведь с утра опять с головой накроет ворох надсадных проблем, и потребуется рождать мысли - быстро и эффективно, а не скучно и предсказуемо. Покровский, вопреки своей генеральской репутации и подозрениям в прямолинейной грубости поведения, навечно доказал свою способность к обращению в собственную выгоду почти любого, если не каждого, происшествия - как в своём лагере, так и в тылу противника. Чего стоит, хотя бы, одна только история с прорывом водопроводной трубы месяц назад - под проезжей частью оказалась промоина, и в неё провалились, продавив асфальт, сразу две частных легковых машины. Люди остались живы и даже здоровы, только испуганы и по вполне понятной причине злы, но едва ли не в первую четверть часа после несчастья премьер-министр уже окружил их неизбывной заботой, и корреспондент Первого канала вёл прямой репортаж от ямы на дороге с такими яркими словосочетаниями в скороспелой речи, словно взорвалась бомба, заложенная лично президентом Саранцевым.
   Третий час ночи, третье марта, в Горках-9 пусто. Ни жены, ни дочери, ни прислуги - зачем давать повод язвительным комментариям блогеров относительно императорского образа жизни одинокого главы государства? Стоимость содержания официальных государственных резиденций живо интересует широкие народные массы с конца восьмидесятых (собственно, с гораздо более ранних времён, но тогда она ещё не могла проступить в протоколах избирательных комиссий), и вот приходится учитывать неисчислимое, вплоть до рабочих графиков обслуживающего персонала и обеспечения его необходимой формой и инструментами. Неужели Россия не выдержит расходов на содержание штата горничных, садовников и поваров высшего должностного лица государства, каким бы ни оказался штат и кто бы ни занимал означенную должность?
   Игоря Петровича раздражала именно мелочность свалившейся на него со всех сторон критики - можно подумать, жена ругает супруга за пристрастие к излишествам с печальными последствиями для семейного кошелька. Он ведь никогда и не задумывался о подобных пустяках! Из океана государственных расходов подмосковная резиденция выпивает незаметную и несущественную каплю, а её обсуждают и обсасывают с рвением, достойным оборонного бюджета. Управление делами президента занялось коммерцией, зарабатывая на Горки и Ново-Огарёво сдачей в аренду всех прочих президентских особняков по всей стране, но пресса только пуще окрысилась и с каждым днём кампании только наращивала поток нелицеприятностей, самозабвенно выискивая финансовые нарушения в бухгалтерской отчётности. Саранцев порой хотел оставить свежеприобретённую привычку черпать информацию о недавних событиях самостоятельно, а не в пересказе пресс-службы, но всякий раз отказывался от нечаянных попыток. Просмотр теленовостей и чтение передовиц нередко приводило его в бешенство от очевидной несправедливости журналистской братии, настроение портилось, и он не мог думать о решении настоящих проблем.
   С некоторых пор память донимала Игоря Петровича ненужным пристрастием к тонкостям. Он предпочёл бы размеренное существование солидного человека с неизменным будущим, а приходилось вести взбалмошное существование неоперившегося подростка. Жизнь не вчера началась - он не школьник и не студент, не за горами первый юбилей. Надо бы стоять на безопасной вершине горы и озирать окрестности - ведь в целой России никто выше него не взобрался - а он, наоборот, мечется и оглядывается в ожидании предательства и неожиданных манёвров врага. Нет, соперника. Контрагента, в конце концов.
   Генерал Покровский создан, не иначе, для движения вперёд и вверх по непреодолимому склону и стоящих у него на пути предпочитает рассматривать в микроскоп, а не в телескоп. Их личные встречи вот уже несколько месяцев раз за разом происходят как бы случайно и исключительно в государственных, а не в частных и политических интересах. Премьер всегда строг и непримирим к пустому растранжириванию времени, он лаконичен и деловит, раскладывает перед президентом пасьянс из нерешённых главой государства проблем, а они, в свою очередь, тормозят развитие страны и даже ставят под угрозу само её существование. Телевидение никогда не присутствует, но периодически берёт интервью у главы правительства, и тот в них решительно и нелицеприятно рассказывает о требующих немедленного решения задачах и готовности правительства не считаться с любыми попытками помешать росту экономики ради чьих-то незримых липких интересов. Имени президента он никогда не называет, и ничем на него не намекает, но зрители повинуются гипнозу противостояния и послушно связывают обвинения премьера с фигурой президента - второй ведь главнее и, следовательно, отвечает за всё.
   Игорь Петрович полгода потратил на самообучение искусству интервью, но так и не освоил его в превосходной степени - только стремился к ней. Необходимо сохранять внешнее и, ещё важнее, внутренне спокойствие, куда бы ни повернул разговор. Точнее, на какую бы тему ни свернул беседу интервьюер. Саранцев весь период обострённого противостояния с Покровским делал бесчисленные открытия и удивлялся им едва ли не по-детски, будто вновь натянул нелепые в его возрасте ползунки и принялся заново осваивать мир. Вот и журналисты оказались совсем другими. До своего прихода во власть Игорь Петрович судил о них со стороны, как и практически всё человечество. То есть, если недолго подумать, именно братия борзописцев и привела его в политику - ведь он мог бы до самой пенсии или даже смерти продолжать строительную карьеру и никогда не узнать о других возможностях. Но к нему, обыкновенному инженеру на должности, казавшейся ему тогда весьма высокой, пришли задорные люди с микрофонами, стали без предупреждения задавать злые вопросы и заставили его измениться. Теперь он общается с ними каждый день и снова не может их прогнать или молчать под их хамскими взглядами, как не мог тогда, много лет назад, хотя теперь должен бы смотреть на всю страну сверху вниз. В самом деле раньше смотрел - не просто мечтал, а претворял свои сны в жизнь. Безмерно уставая за день от наглых взглядов и ехидных улыбок, пытался сохранить солидность движений и вескость голоса, но в основном успеха на незнакомом поприще достичь не удавалось. Произносил речи с желанием переменить общественное мнение в лучшую к нему сторону, а получал неожиданные тумаки без явных к ним поводов. Там, где рассчитывал встретить если не бурные овации, то хотя бы одобрение и удовлетворение.
   Именно нелепый ход общественной мысли постоянно приводил Игоря Петровича в недоумение и оторопь. Он старательно и точно объяснял фундаментальное устройство российского политического механизма - например, отсутствие у президента полномочий устанавливать налоги и изменять их размер в большую или меньшую сторону, поскольку они по закону принадлежат парламенту, и на следующий день читал в газетах внезапные суждения о его импотенции и нежелании взять на себя ответственность в критически важный исторический момент. Ещё через день или несколько опросы общественного мнения выявляли новое падение его рейтинга доверия и, наоборот, рост популярности Покровского, хотя тот просто молчал.
   Заслугу излома живой мысли Игорь Петрович целиком и полностью приписывал журналистам. Они либо перевирали его слова, либо выворачивали наизнанку тексты, выдёргивая из них отдельные фразы, не связанные друг с другом изначально, но сцепленные в произвольном порядке и производящие новый смысл, хотя автор о нём и не помышлял. Многих он просто знал - они годами маячили в кремлёвском пуле на каждой пресс-конференции и на каждом мероприятии с участием президента - выездном и внутреннем. Правда, не всех помнил по именам - но только до последнего времени, пока не сцепился в смертном бою с Покровским. Теперь запомнил всех. И, видимо, навсегда. Прежде всевозможные разнокалиберные писаки и телевизионщики разного пола и возраста, неоднородных характеров и интеллекта, даже роста и комплекции, вели себя по-разному, но все - корректно. Теперь таковых не осталось вовсе. Даже те, кто в прошлую эпоху не стеснялся в ходе интервью поддакивать президенту, быстро осмелели и взялись задавать вопросы о деятельности жениха Светланы, а потенциальный тесть ничем подобным особо не интересовался (только убедился в безусловно законной природе предпринимательства претендента на руку неблагодарной дочери), и какими-то дурацкими договорами, подписанными женой, о существовании которых Игорь Петрович и не подозревал. Откуда они вообще получают свои разведданные? Из МВД и ФСБ?
   Снять Муравьёва с должности министра внутренних дел следовало уже давно - он встречался с генералом чаще, чем с президентом. Но невозможно - пресса и так с замиранием сердца ждала карательных мер Саранцева против ведомства, отдавшего его дочь под суд. Дмитриев вроде бы даже готов без скандала покинуть ФСО - сам сказал в откровенном разговоре с глазу на глаз несколько месяцев назад, но Игорь Петрович его великодушие не оценил. Конечно, контора оказалась в некрасивом положении укрывателя улик в ходе следствия, хотя она их и не уничтожила, а в конечном итоге предоставила в распоряжение надлежащего ведомства в полной сохранности и обеспечила возможность отправления законного правосудия. В таком раскладе убирать Коренюка из ФСБ, вообще никак не замешанного в истории со Светкой, сначала показалось странным, а потом - вредным для дела. Все газеты и радиостанции, даже безгранично либеральные и всегда готовые обличить любую спецслужбу в малейшем несоответствии её действий нормам международного гуманитарного права, вдруг воспылали к ним горячей симпатией и в каждом недоброжелательном междометии президента читали намерение приструнить оказавшихся чересчур своевольными силовиков. И в итоге правоохранительные службы всё текут и текут, словно записавшись в осведомители общественного мнения. Но нет, конечно, всё проще - Игорь Петрович ни на минуту не сомневался в личности тайного кукловода.
   Премьер-министр Покровский категорически не желал считать себя подчинённым президента. Он оповестил главу государства о своём мнении в вопросе распределения полномочий, не произнеся ни единого слова напрямую, ни публично, ни конфиденциально. Просто присылал вместо себя по вызову в Сенатский дворец заместителя с бесцеремонным разъяснением относительно загруженности неотложными делами. Каждый новый случай похожего хамства немедленно становился известен прессе и добавлял новые краски в номера разного рода комиков (сатирики в России исчезли вместе с Советской властью). Игорь Петрович сначала переживал приступы бешенства и желания стереть великовозрастного хулигана в порошок, но быстро осознал невозможность осуществления зубодробительного намерения, поскольку позиция Единой России не вызывала ни малейших сомнений: её лидеры в Думе и Совете Федерации, всегда пылавшие государственническими инстинктами и благоговением перед принципом вертикали власти, теперь оказались преданнейшими поборниками антибюрократических поползновений либеральной оппозиции, которая со своими свободолюбивыми идеями даже в парламент не могла прорваться.
   Председатель Думы Осташин, например, предыдущие четыре года рассуждал о плодотворности традиционной для России системы власти, выстроенной на прочном фундаменте общественной стабильности и требующей неуклонного исполнения с самого верха до самого низа действующих законов, и в первую очередь - Конституции, а она ставит в основу государственного устройства сильную президентскую власть. Когда Осташина спрашивали о его позиции в том или ином вопросе, он неизменно отвечал примерно одними и теми же словами: моя точка зрения является просто частным мнением одного из депутатов, ведь я располагаю всего одним голосом из четырёхсот пятидесяти и не собираюсь представлять себя распорядителем убеждений своих товарищей. Иногда мы принимаем решения о солидарных голосованиях, иногда - нет, но моё мнение по определению никогда не является решающим. Но так продолжалось только до минувшей осени. Вот уже несколько месяцев Осташин не упускает ни единой возможности порассуждать о полномочиях парламента и необходимости уважать позицию представительной власти, поскольку она более точно отражает существующий политический спектр, чем один человек, пусть даже тоже избранный. Ведь, если за президента проголосовал пятьдесят один процент избирателей, а сорок девять, соответственно, против, то мнение проигравших теряется. Однако, при аналогичном голосовании на парламентских выборах и те, и другие получают своих представителей во власти.
   Игорь Петрович слушал интервью Осташина, смотрел в его телевизионное лицо и вспоминал его прежним, испугавшимся одной мысли о возможном неодобрении президентом Покровским законодательной инициативы премьера Саранцева. Почему он так трепетал перед генерал-президентом и почему демонстрирует пренебрежение к его преемнику? Он вообще не мыслит категориями государственного интереса и видит перед собой (над собой?) только конкретных живых людей? Даже если так - почему он считает конфликт с действующим президентом меньшей угрозой для себя, чем обострение отношений всего лишь с премьер-министром? Очевидно, по мнению Осташина, Покровский, в отличие от Саранцева, способен навредить его делам. Но как он пришёл к такому убеждению? Почему в России, где, как говаривал сам Осташин, Конституция ставит в центр политической системы президента, он боится не его, а главу правительства? Любой журналист и даже первый встречный прохожий на улице скажет: у генерала есть хороший компромат на спикера. Предположим. Но почему у президента нет никаких рычагов давления ни на того, ни на другого? Почему он вынужден с ними разговаривать и договариваться, а у них между собой всё давно обговорено и договорено - видимо, раз и навсегда? Ведь спецслужбы находятся под прямым контролем президента - вся страна так считает. Все ошибаются? ФСБ, ФСО, МВД в действительности подчиняются премьеру? Тогда почему счета за каждый их огрех пресса и общественность предъявляют президенту? Получается, демонстрации несогласных с официальным исходом декабрьских думских выборов были разогнаны правительством, а не президентом - так почему же его обвинили в преступном превышении власти, даже сами разогнанные? Почему он несёт одни издержки, но не получает своей законной прибыли? Генерал неплохо устроился.
   Игорь Петрович устало потёр глаза, откинувшись на спинку вращающегося кресла и отведя глаза от монитора. В минувшие после решающего сентябрьского дня месяцы он иногда думал - может, стоило тихо уйти, вывести Светку из-под огня и удовлетвориться достигнутым? Зачем ему вообще понадобился второй президентский срок? Потому что бывшая школьная симпатия над ним издевалась? Не смешно ли? Но каждый раз он злился на себя и гнал прочь предательские мысли. Он не ради Аньки Корсунской-Кораблёвой пришёл в политику, она для него тогда вообще наяву не существовала - только в памяти, как светлый и нежный мимолётный полупрозрачный образ времён неискушённой юности. Призрак минувшего. Он ей не бредил и не думал о ней изо дня в день - так, изредка, в полусне, по утрам вдруг проступало в темноте видение. И на долю мгновения казалось, без всякого удивления, а очень буднично - рядом с ним в постели лежит не Ирина, а она, Анечка. Ничуть не изменившаяся со школьной поры. Он немного стеснялся своих эротических приступов - будто видел в них супружескую измену. Но в действительности ведь ничего ужасного не происходило. Стоило только проснуться окончательно, и реальность окутывала его покрывалом повседневного супружеского быта. Только не сразу отпускало чувство недоумения: во сне он по-прежнему - с той, неиспробованной, оставшейся в подростковых влажных фантазиях? Может, он и по имени её зовёт, когда не помнит себя? Теперь тот старый испуг ушёл - он ведь встретил её наяву тогда, в сентябре. И она оказалась не сказочной, а старой и злой. То есть, не старше его самого, разумеется, но во сне-то она десятилетиями не взрослела. Наверное, Мишка Конопляник и в самом деле затеял всё их тогдашнее дурашливое мероприятие со своей тайной целью, но она Игоря Петровича совершенно не интересовала. Он не пытался возобновить по-настоящему ни одно из оживших знакомств, и никто из участников событий того дня в подмосковном лесном ресторане - тоже. Видимо, все поняли что-нибудь своё.
   И лучше всех разобрался в произошедшем прежде безвестный журналист Самсонов - всего через несколько дней после нечаянного интервью в том ресторане Игорь Петрович заметил его на внеочередной пресс-конференции и ничуть не удивился. Мужик правильно соединил концы с концами и вовремя нажал гашетку адской машинки - ему оставалось только немного подождать приглашения в солидное издание и оттуда уже прыгнуть в кремлёвский пул. Сидел почему-то в первом ряду - возможно, Юля Кореанно пособила бесшабашному подельнику её рекламного действа. Немного стеснённый и даже робкий поначалу - он, рискнувший близким знакомством с методами работы офицеров ФСО ради самодельного живого разговора по душам с президентом! Наверное, Кремль околдовывает даже сильных, если они входят в него не туристами, а причастными к таинству государственной власти - пусть даже очень опосредованно. Но очень скоро великовозрастный новичок освоился - минут через десять уже тянул руку, Юля кивнула ему, как старому знакомцу, и назвала по имени-отчеству. Самсонов задал тогда свой первый вопрос тоном ученика высшей школы казуистики - скромно и невинно, но опасно по сути.
   Тем не менее, журналиста ждали испытания: Интернет и даже страницы бумажных газет и журналов наполнились яркими версиями информационного подвига. Разнокалиберные, не похожие друг на друга исследователи то находили у Самсонова придуманную родственную связь в администрации президента, то причисляли его к сонму бывших одноклассников Игоря Петровича и называли его самым ушлым из них, но не утруждались изобретением новосибирских корней у потомственного подмосковного жителя. Саранцев читал смешные статьи о разоблачителе его тайных смыслов с искренним удовольствием - чувствовал себя полностью отомщённым. С какой стати посторонний человек едва ли не сравнялся с ним на несколько дней по степени влияния на общественное мнение? Почему все слушали не президента, а по случаю оказавшегося рядом с ним писаку? Ведь не Самсонов создал новость, а он, Саранцев! Юля использовала журналиста в качестве подручного средства, а теперь собратья по перу изображали его чуть ли не демиургом нового поджанра журналистики. Мол, ещё никто раньше не брал главу государства на абордаж, в обход длительных и томительных приготовительных процедур с многочисленными оговорками и предупреждениями. Но не пират же информационного океана сотворил открытие! Совсем наоборот - он, президент, при содействии Юли Кореанно, сотрудницы его администрации, обеспечил журналистике новую страницу истории. Но ни слова о своём подвиге Игорь Петрович в прессе не находил, долго раздражался и в конце концов отказался видеть в журналистах олицетворение справедливости и объективности. То есть, он и раньше в них не верил, но по наивности полагал себя предметом особого интереса и уважения со стороны писучего содружества, а после нежданного предательства постановил для себя считать его всего лишь сообществом мародёров на политическом поле боя. Журналисты питались обрывками и ошмётками из рук настоящих вершителей исторических процессов, но считали себя просветителями, чуть ли не спасителями и защитниками народа.
   За всё время почти непрерывной полугодовой избирательной кампании - думской и тут же просочившейся из неё президентской - Саранцев ни разу не заставил Юлю солгать и безмерно гордился содеянным. Все свои прежние годы, проведённые с воображаемой шапкой Мономаха на голове, он представлял систему своих отношений с прессой следующим образом: ввиду невозможности общаться с каждым гражданином страны наедине, он обращается со своими предложениями, идеями и разъяснениями к большому коллективу профессиональных посредников, а те, в свою очередь, через бесчисленное множество пресловутых средств массовой информации доводят полученные сведения до своей целевой аудитории с возможно большей степенью достоверности. Записную оппозицию он в расчёт никогда не принимал: те всё равно скажут своё, а не передадут людям сказанное им. Больших проблем борцы с правящим режимом вроде бы не создавали, поскольку раздражали публику грубыми суждениями не только о президенте и правительстве с парламентом, но, порой, о стране и народе, а большинство их коллег по цеху оставались здравомыслящими и достаточно честными людьми - порой путались или ошибались, но в общем неплохо справлялись со своим предназначением и к тому же в меру сил и талантов ласкали национальную гордость великороссов.
   Начало эпохальной борьбы с Покровским изменило всё. Либеральные противники всех официальных ветвей власти практически не изменили интонации и продолжали обижать всех, кого ни попадя, но противовес им исчез очень быстро - едва ли не в одну ночь после гордого выступления президента с заявлением о происшествии с его дочерью. Новостные сюжеты федеральных телевизионных каналов быстро обострились путём внедрения неизящных, но в общем вполне справедливых сведений о действующем президенте. Средства массовой информации во многом остались прежними: одни требовали обеспечить верховенство прав человека и въедливо терзали всех подряд за противодействие их усилиям, а другие, намного более многочисленные, беспрестанно рассказывали о бесчисленных примерах государственной мудрости Покровского и успешном развитии России под его руководством. Одному только президенту Саранцеву не доставалось ни единого кусочка информационного пирога. Его не видели ни борцом за свободу, ни сильным жёстким лидером, положившим жизнь на служение интересам страны и народа. Он оказался среди всех кандидатов странным промежуточным человеком - пришёл ниоткуда в качестве сотрудника генерала, но потом предал его и почему-то решил предстать перед обществом в облике самодостаточного политика. Но ведь он им не является! Так думали, кажется, все, и Саранцев не переставал удивляться странностям своей судьбы.
   Мало кто знал - при естественном ходе вещей Игорю Петровичу следовало стоять в кадре рядом с Покровским, молчать о дочери и говорить совсем о другом, а именно - об обратной его рокировке с генералом на верхнем этаже исполнительной власти. Но события с того момента развивались, как казалось многим, хотя и далеко не всем, поперёк здравого смысла. И в журналистском цеху - тоже.
   Юля Кореанно сбивалась с ног, добиваясь всё новых и новых интервью главы государства, но не кому попало, а солидным изданиям и программам - её стратегический план предусматривал всемерное сохранение престижа президента от посягновений разного рода мелкой сошки. Эпохальное интервью в лесном ресторане не могло стать нормой - вчерашняя хохма сегодня уже не хохма. Лидер нации не может выворачивать душу на изнанку с регулярностью рейсового автобуса - он поступает так только в ситуации экзистенциального выбора, накануне тяжёлого шага, принимая историческое решение.
   Со времён Петра близкие родственники действующего главы государства в России не оказывались под судом - да и царевич Алексей не попал под гласное разбирательство, его просто замучили в подвале при сохранении полной неясности относительно вины. Кореанно, немного обиженная на Игоря Петровича за недопущение её в ближний круг среди первых, теперь старательно доказывала ему его непростительную ошибку. Светка до процесса давать интервью не могла, а по его окончании - не желала. Все комментарии пресса получала от адвокатов и родителей осуждённой - порознь, а не вместе. Ирина общалась с мужем через юристов, не звонила и не приезжала, а он не хотел повторять мытищинский опыт рейда президентского кортежа в спальный район к простым смертным - воспоминания с оттенком авантюрности по отношению к себе и бесцеремонности - по отношению к людям не доставляли ему удовольствия. Но и не на метро же к ней ехать, и не на такси! Хватит с него новаторских решений в сфере пиара.
   Несколько недель во время судебного процесса над Светкой и по его окончании таинственной звездой теленовостей оставалась дочь погибшего - Наташа Званцева, а не его вдова. Эта последняя раздавала интервью всем желающим и приняла участие в нескольких ток-шоу, возмущаясь ходом расследования и приговором, а вот непонятная неуклюжая девчонка отворачивалась от камер и подсунутых ей микрофонов, молча выбежала из зала суда, не ответив ни на один вопрос, и в равной мере вызывала живейший интерес журналистов и президента Саранцева. Первых, судя по всему, искренне возмущало пренебрежение к ним со стороны безвестной юной особы, которая по определению не представляла из себя сколько-нибудь выдающуюся на общем фоне личность и должна была бы млеть от радости и подросткового тщеславия перед лицом нежданно обрушившейся на неё общенациональной известности, но, наоборот, демонстрировала повадки престарелой и разочаровавшейся в славе звезды, уставшей от многолетнего повседневного внимания прессы. Правда, в реальности они таких звёзд не встречали и в результате с необычной для своего профессионального цеха растерянностью недоумевали: да кто она такая?
   Игорю Петровичу шёпотом предлагали посетить осиротевшую семью, оказать материальную помощь и выразить сочувствие, но газеты уже наполнились фантастическими сведениями о кознях президента в связи со следствием и подготовкой процесса - писали и о водке, влитой в горло трупу, и о подделке акта судебно-медицинской экспертизы, и Саранцев испугался навлечь новые неприятности - встречу со Званцевыми определённо назовут признанием вины дочери.
   Тем временем странная девушка Наташа опускала глаза и молчала в ответ на вопросы загнавших её в угол журналистов, а те пускались в новые фантазии, особенно после лёгкого открытия - дочь человека, убитого дочерью президента, оказалась активисткой оппозиционной "Свободной России". Остальное стало логичным выводом на не совсем пустом месте - ведь представить такое совпадение случайностью здравомыслящий человек не может. Даже Игорь Петрович, разобравшись в неожиданных убеждениях юной потерпевший, был ошарашен. Да разве такое случается само собой? Судьбы абсолютно разных людей не могут переплестись в кровавый клубок случайно - здесь виден злой умысел неизвестных заговорщиков. Правда, многочисленные противники сгнившей на корню власти расплодились очень быстро и в ужасающе большом количестве. И практически все они умудрились выискать признаки зловещих умопостроений совсем на другой стороне происходящего - нашлись даже охотники разглядеть политическое злоумышление в отношении погибшего алкоголика. К либералам, правда, его причислять не решились, но некоторые борзописцы разглядели среди связей покойного контакты с непримиримыми леваками. Саранцев даже не поленился поручить своему штату разбирательство обоснованности созданных прессой замысловатых конструкций - и нервно рассмеялся, получив несколько листков с выводами разведоперации. Среди знакомых убитого Светкой отца семейства Званцевых действительно обнаружились участники каких-то боевых пролетарских ячеек!
   В первом же телевизионном интервью Саранцев не стал оспаривать сущность заданных ему неприятных вопросов, но сам спросил вместо ответа, не считает ли интервьюер его дочь киллершей, нанятой родным отцом для физического истребления левой оппозиции. Журналист смутился, но сохранил лицо и попросил не загрублять тему. Дальнейшие события Игорь Петрович помнил значительно хуже - он вспылил и разволновался, перестал разговаривать и закричал на погрустневшую акулу пера. Он никогда не пересматривал видеозапись того скандала и не интересовался чьим-либо мнением насчёт безобразной сцены, но и без посторонней помощи ясно осознавал свой беспримерный провал. Но всё равно не расстраивался: в конце концов, почему он должен стесняться при защите дочери от вздорных домыслов сумасшедших писак?
   Каждое интервью стоило Игорю Петровичу литра крови. Вся его администрация под въедливым руководством нового вождя - Айдара Нигматуллина - с кропотливостью иностранной разведки выискивала возможные обвинения в адрес Саранцева и готовила на них по возможности убедительные ответы, но не могла всего предусмотреть, а Игорь Петрович не всегда успевал собраться с мыслями под дулом телекамеры, и над ним потом смеялись. Возможно даже, вся страна смеялась, но он предпочитал утешать себя мыслями о недостаточном интересе будущих избирателей к предвыборным манёврам противостоящих сторон. Нигматуллин, в отличие от своего предшественника Антонова, Саранцева в его допрезидентскую эру не знал, обращался к нему на "вы", неизменно демонстрировал корректность в отношениях с подчинёнными и с начальством, а также никогда ничего не забывал, хотя и не записывал.
   Президент подыскал себе нового главу администрации сам, поскольку не видел другой возможности решить проблему Антонова. Тот с первого дня не проявлял ни малейшего энтузиазма в отношении поединка с Покровским. В отличие от Юли Кореанно - та сначала удивилась и обиделась, но едва ли не в следующее мгновение загорелась громадьём планов. Масштабность задачи её вдохновляла, а Антонова удручала. На первых рабочих совещаниях тот предпочитал молчать и только при крайней необходимости отделывался односложными междометиями в знак согласия или несогласия. Саранцев решил выяснить с ним отношения, но до последнего оттягивал, не сомневаясь в исходе. С другой стороны, открывать карты задуманных политических ходов постороннему, в сущности, человеку тоже не хотелось.
   На следующий день после знаменитого ресторанного приключения Саранцев связался с известным адвокатским бюро, руководствуясь исключительно личными впечатлениями о частоте его упоминания в прессе, и ошарашил ответившего на звонок старшего партнёра просьбой представлять интересы дочери. Следующие дни наполнились до отказа немыслимым сплетением личных и политических проблем, но руководитель группы адвокатов по светкиному делу президенту понравился - неизменно демонстрировал уверенность в успехе и готовность следовать требованиям закона, как бы ни сложился процесс. На второй день, накануне прогремевшего на всю страну телевизионного выступления, Саранцев просто попросил рекомендовать ему толкового юриста с хорошими управленческими навыками, и сразу услышал в ответ фамилию Нигматуллина.
   Без малого четыре года он отдавал распоряжения, поручения и приказы, добиваясь их безукоризненного исполнения, и вдруг осознал себя беспомощным. Антонов стал у него начальником администрации естественно - просто остался ближайшим помощником, каковым был и прежде. Теперь же, не доверяя ему, Игорь Петрович не мог препоручить свою судьбу никому другому, хотя и без главы людей в администрации хватало. Но Саранцев вдруг подумал о них как о людях Антонова и не стал ставить перед ними никаких внезапных задач. Оказавшись в одиночестве, легко и просто, без размышлений, положился на суждение постороннего человека. Почему бы и нет? Он ведь профессионал, по роду своих занятий разбирается в людях и многих знает. А главное - нет ни малейших оснований предполагать в нём тайного агента Покровского. Почему нет - Игорь Петрович не задумывался. Разумеется, нет - ничего общего между опытным юристом и генералом случиться не может. И он скоро позвонил Нигматуллину - тоже сам.
   В какой-то момент Саранцев заподозрил подвох - кандидат на редкостную должность словно ждал звонка из Кремля и воспринял предложение личной встречи с президентом как приглашение в ближайший ресторан от старого приятеля. Только теперь Игорь Петрович спохватился - зачем он бросился в омут с головой, не проверив глубину? Откуда в нём взялась приязнь к незнакомым людям? Неужели катавасия с дочерью и бессилие перед лицом генеральской клики превратили его в обыкновенного просителя? Разве сподвижников ищут по советам чужих людей? Их знают с младых ногтей и берут с собой наверх ради надёжности.
   Тем не менее, первая встреча состоялась в тот же день, уже вечером, в Горках-9, но не в кабинете, а на улице, в беседке, в темноте, при электрическом свете и под шум дождя. Романтичная обстановка угнетала Саранцева, но он уже приобрёл паранойю в отношении всеведения Покровского и счёл условия встречи подходящими для максимально возможной скрытности. После нескольких общих фраз Игорь Петрович спросил гостя, желает ли тот возглавить администрацию президента, и почти сразу услышал утвердительный ответ.
   - Может, хотите поразмышлять над моим предложением? - осторожно поинтересовался работодатель.
   - Спасибо, не хочу.
   - Почему? Работа для вас новая и, надо думать, неожиданная.
   - Всё равно не хочу. Перспективы карьерного роста меня никогда не пугали.
   - Вас интересует только карьера?
   - Не всякая. Но отказаться от вашего предложения было бы глупо - второй раз, думаю, я бы его не дождался. А когда всё закончится, в моём адвокатском ремесле и вовсе стану корифеем.
   - Когда что закончится? - вздрогнул Саранцев.
   - Ваше президентство. Вы ведь не пожизненный глава государства?
   - Нет.
   - Значит, рано или поздно я вернусь к своей профессии, но фигурой совсем иного масштаба и с новыми возможностями.
   Здесь Игорь Петрович растерялся и замолчал. А сам-то он почему не думает о возвращении в строительное дело? Ответственности тоже хватало, но там ведь в основе всё же инженерное ремесло и законы физики, хотя финансисты и туда влезли с руками и ногами, лопочут с умными лицами несусветные глупости, предлагают экономить там, где в конечном итоге выгоднее проявить невиданную щедрость. И тем не менее - стоят его дома в Новосибирске! Живут в них люди и даже не знают, кто построил для них жильё, хотя журналисты могли бы и раскопать при небольшом желании - не всё же им в грязном белье рыться. Оглянувшись на ход своих мыслей, Саранцев сам понял бессмысленность заданного себе вопроса: он сделал выбор окончательный и бесповоротный. Раз уж вошёл в Сенатский дворец с парадного входа, уход из него до исчерпания всех возможностей остаться означает поражение и неуспех.
   Президент, разумеется, не ждал от Нигматуллина детской откровенности, но деловой подход предполагаемого ключевого сотрудника и даже сподвижника главы государства к сделанному ему невероятному предложению сначала покоробил. Главным образом, видимо, ввиду разительного отличия названных кандидатом мотивов от принятых в своё время самим Саранцевым. Придя в штаб генерала в пору неопределённости, он искал мести бывшим работодателям и доказательства самому себе и своей жене собственной состоятельности - в том числе мужской. Когда Покровский пошёл в гору, он последовал за ним ради выгоды во всех смыслах и ради всё того же стремления повысить статус - уже не только в глазах родных и близких. Его интерес - подниматься всё выше и выше, но только за первым разговором с Нигматуллиным Игорь Петрович признался самому себе - он ведь достиг потолка. Расти дальше некуда. Не может же он возродить монархию или установить собственную пожизненную диктатуру. Даже если удастся отстоять президентское кресло от притязаний Покровского, через шесть лет всё равно придётся уйти, и перспективы возвращения, хотя и законные, станут чересчур уж туманными. И куда же он уйдёт из Кремля?
   Не понимая мысленных метаний своего визави, Нигматуллин сидел, закинув ногу на ногу, и строго смотрел ему в лицо - надо думать, ожидал новых вопросов. Саранцев же неприлично затянул паузу, пытаясь разгадать претендента. Можно ли на него положиться? Он хочет сделать карьеру, а не обеспечивать исполнение обязанностей президента. Однако, громкий провал или даже тихая неудача президента отбросят тень и на главу его администрации, а значит - не слишком помогут его карьере. Хотя всё равно помогут, конечно - адвокатское бюро с таким резюме своего владельца без работы не останется. Но адвокатское бюро под управлением бывшего главы администрации вошедшего в историю президента станет звездой на рынке юридических услуг. И Саранцев больше не задал Нигматуллину ни единого вопроса, но протянул ему руку для крепкого мужского рукопожатия.
   Разговор с Антоновым, как и хотел Саранцев, оказался коротким и деловым. Очевидно, тот его ждал, не удивился и не обиделся.
   - Ты сам сделал выбор, - укорил Игорь Петрович бывшего соратника.
   - Конечно, - удовлетворённо кивнул Антонов. - А ты чего ждал?
   - Помощи. Мы ведь были друзьями.
   - Разумеется. И я не отказывал тебе в помощи. Наоборот, активно её предлагал, но ты её не принял. Раз мы расходимся в стратегии, работать дальше вместе нельзя.
   - Ты предлагал мне позорную сдачу.
   - Нет, я предлагал тебе единственно возможный выход из ситуации к общему удовольствию. Бодаться с бульдозером - глупо, а не смело.
   - Покровский - такой же человек, как и я.
   - Ну да, конечно! Опять ты за старое. Он тебя раздавит, а потом вытрет ботинок платочком и пойдёт кушать. У тебя же ничего нет, ты с голой задницей собрался в поход на рыцаря в полных доспехах. Я хотел тебя образумить, но ты невменяем. Не знаю, почему. Неужели тебе мелкое самолюбие дороже родной дочери?
   - Причём здесь самолюбие? Дело в принципе!
   - Ёлки, ты же не телеинтервью даёшь - зачем красивые слова?
   - Ты всегда был циником, или сейчас вдруг стал?
   - Конечно, всегда. Но ты не замечал, поскольку сам был таким же. Столько лет верой и правдой служил генералу, и вдруг, ни с того, ни с сего, возомнил себя отцом русской демократии.
   - Ты даже слова подбираешь, как Ладнов, - возмутился Игорь Петрович. - Нельзя же всё время ёрничать о сложном и неоднозначном. Может, я просто ощутил себя политиком? Или человеком?
   - И кем же ты ощущал себя раньше?
   - Сотрудником Покровского.
   - Приближённым?
   - Соратником.
   - Без собственного лица?
   - Без завышенных амбиций.
   Антонов рассмеялся, Саранцев захотел его ударить, но передумал. В голове мелькнула мысль о новом судебном процессе, и ярость мгновенно растворилась в мировом пространстве.
   В прессе Айдар Каримович быстро получил титулы "приспешника", "серого кардинала" и даже "подельника" своего шефа, но нисколько не огорчался, по крайней мере внешне, и при случае разговаривал с любым журналистом с теми же интонациями, что и при общении с Саранцевым. Юрист с богатым прокурорским и адвокатским опытом, он всегда смотрел на создавшееся положение как на правовой казус, а в юриспруденции безвыходных ситуаций не бывает. Легенды о его несказанной влиятельности в Кремле и, соответственно, за его пределами, распространились необычайно быстро и привели Игоря Петровича в новое расстройство. Почему он должен непрерывно доказывать всем и каждому свою состоятельность как политического лидера? Он, бросивший вызов генералу Покровскому! Между прочим, прежде никто не верил в его состоятельность под крылом бывшего и, как практически все полагали, будущего президента, а теперь многие сомневались даже в его власти над собственным подчинённым. За спиной Нигматуллина пресса усиленно высматривала увесистые фигуры миллиардеров и всевозможных генералов (не только военных) и почти не обращала внимание на скромную личность Саранцева. Между тем, именно он назначил Нигматуллина без политических консультаций с кем-либо из сильных мира сего и в любой момент только он, Саранцев, мог его от занимаемой должности освободить - опять же, без согласования с кем бы то ни было.
   Зато Антонов не давал о себе забыть посредством регулярных возникновений в новостях на положении комментатора. Ему теперь не нравились все мероприятия команды Саранцева, и бывший шеф администрации, иногда с ехидством, иногда с сокрушением в голосе живописал журналистам мнимые и реальные промахи бывших коллег и их преемников. Общий смысл его высказываний быстро оформился в одну колею - именно он сделал карьеру Игоря Петровича, вовремя подавая ему единственно верные советы в самых неожиданных ситуациях, когда никто больше не мог прозреть узкую болотистую тропинку к единственному выходу. Самое смешное - ему верили! Журналисты понимающе улыбались и даже отпускали недвусмысленные шуточки в адрес облагадетельствованного Антоновым, но в высшей степени неблагодарного президента. Они, очевидно, видели в собеседнике светоч мысли и родник остроумия, но с какой стати? Им дали команду? Почему же все командуют прессой, кроме него, президента? И вообще, почему он должен кому-то объяснять свой интерес и добиваться его соблюдения? Генерал наверняка ничем подобным не занимается - все и так понимали его желания. И Антонов тоже понимал. Потому и расписывал в красках беспомощность, безынициативность и пассивность бывшего шефа. И никто его не спрашивал, зачем он провёл при полной бездари больше десяти лет жизни. А начинали-то они практически с одной и той же ступеньки.
   Игорь Петрович не хотел себя жалеть, но время от времени уличал себя именно в этом и злился на собственную слабость. Странное дело - ему ещё нет пятидесяти, он уже завершает первый президентский срок, но вся страна считает его слабаком и неудачником. В конце концов, здесь можно разглядеть оскорбление для всех. За него же проголосовали миллионы! И снова проголосуют. Почему нет? Конечно, среднестатистический скептик скажет: четыре года назад за ним стоял Покровский, а теперь они противники. Но ведь и он может спросить в ответ: вы избрали президентом жалкую марионетку? Всё понимали, всё видели, но сыграли комедию, как и хотел генерал? В таком случае, вы ничем не лучше меня. Если же тогда вы не догадывались о сущности происходящего, то Покровский обманул целую страну. Почему же вы до сих пор смотрите на него как на образец человеческого совершенства?
   В деловых разговорах с Нигматуллиным Саранцев время от времени осторожно вставлял в беседу слова сожаления о неблагожелательных и необъективных по отношению к президенту сюжетах на том или другом федеральном телеканале и считал свои посылки достаточными для запуска процесса согласования их редакционной политики с позицией администрации президента. Не должен же он сам кому-то звонить и требовать приличного поведения! Хотя речь вовсе не идёт о требовании скрывать от общества правду, наоборот - он хочет всего лишь обеспечить объективность новостных программ - Игорь Петрович заранее прозревал эффект от своего циничного вмешательства во внутреннюю кухню информационного сообщества. Разумеется, на следующий же день произойдёт взрыв возмущения фактом посягательства на свободу слова. Можно подумать, они сейчас независимы. Замечательно обслуживают в одни ворота предвыборную кампанию Покровского, но по любому поводу и в большинстве случаев вопреки очевидности велеречиво распространяются о себе как о четвёртой власти, объясняются другу в любви и доказывают, тоже друг другу, необходимость сохранения неких "новых завоеваний" прессы последних месяцев. Никаких революционных прорывов Саранцев не замечал - как работали на генерала, так и продолжают работать, только теперь вывели из круга непогрешимых самого президента. И гордятся содеянным, словно невероятным подвигом. Но героизма им ведь не понадобилось ни на грош! Моськи лают на слона и делают вид, будто тот спасается от них бегством, хотя в действительности великан продолжает двигаться в прежнем направлении с прежней скоростью.
   Самое возмутительное - Игорь Петрович принёс обществу в жертву собственную дочь, но никто не оценил его самоотверженности. Если бы её не оценили по достоинству, он бы расстроился. Но её вовсе не оценили! Все ведут себя так, словно ровным счётом ничего не случилось. Можно подумать, российская история знает множество таких случаев, и все давным-давно к ним привыкли. Но в действительности ведь произошло невероятное. Если не сказочное, то фантастическое. Самый могущественный человек в стране повёл себя необычно. В тяжелейшей для его семьи ситуации не поставил себя выше закона, а позволил правосудию свершиться. Теперь он не может хвастаться своим поступком в интервью - иначе сам сведёт весь эффект на нет. Либо все равны перед законом, и он не совершил подвига, либо в России люди делятся не привилегированных и отверженных. Все, правда, именно так и думают, но он-то не должен. Он обязан смотреть журналистам в глаза и честно рассказывать о равноправии не как о сенсации или сплетнях, а как об очевиднейшей вещи. И если ничего поразительного в его поведении нет, то нельзя повторять по пять раз на дню: помните, я отдал вам родную дочь!
   По окончании судебного процесса Игорь Петрович получил от Нигматуллина отчёт об эффекте произведённой операции и пережил мысленное крушение. Итоги социологического исследования оказались поразительными: Саранцева осудили семьдесят пять процентов женщин и поддержали три четверти мужчин. Выходит, всё напрасно? Глава администрации со своей обычной невозмутимостью тогда возразил: нет, наоборот - одержана победа. Какая ещё победа? Да, самая настоящая и невероятная. Альтернативой раскола между женщинами и мужчинами в отношении президентской жертвы могло оказаться всеобщее осуждение - если бы история со Светкой всплыла, а суд над провинившейся не состоялся бы. В случае же сохранения государственной тайны вокруг всего происшествия ситуация оказалась бы и вовсе нетерпимой - шантаж со стороны Покровского и полное ему подчинение.
   Саранцев слушал мудрого советника с плохо скрываемым раздражением - президент хотел единодушного одобрения содеянного, а получил разноголосый хор спорщиков и невнятное представление о последствиях общегосударственной ссоры. Кто ему нужнее - мужчины или женщины? Невозможное разделение. Странное раздвоение полов наводило на мысли о невозможности найти общий язык с будущими избирателями. Женщины ждут от него верности семье, мужчины предпочитают следование закону. Но от генерала Покровского те и другие желали одного и того же - семья премьер-министра не входила в освещаемый прессой круг персонажей, а являла собой только фон для лучшего оттенения образа своего главы, и тот представал перед обществом исключительно в облике мудрого государственного деятеля - его взрослые сыновья, как и он сам, безукоризненны в служении своей стране, а жена - верная спутница жизни и, как ни смешно сказать, блюстительница домашнего очага.
   Игорь Петрович натужно слушал доводы Нигматуллина, но смотрел не в глаза ему, а, можно сказать, в рот - на тонкие сухие губы. Они двигались размеренно и ритмично, словно беспрестанно рождали одно и то же слово, а не казуистическую речь в защиту сделанного. Ход реальных событий представал лучшим исходом между множеством возможных вариантов, из которых даже самый отчаянный жизнелюб не смог бы высмотреть хоть один хороший. Как вообще отличить приемлемый от замечательного и катастрофического? Ведь в жизни состоялся только один, все остальные остались в воображении не разговаривающих друг с другом людей.
   Волей-неволей в голову вползала раз за разом ещё одна трусливая мысль, особенно заметная среди множества других - если бы не Светка с её поездками по ночной Москве, взбунтовался бы он против генерала или нет? Если не школьная безответная любовь, неужели маленькая дочка толкнула его на борьбу с медведем, не дав времени обзавестись хотя бы рогатиной? Политику нельзя строить на эмоциях - даже по отношению к родным детям, не только к посторонним женщинам. Девчонке нужен в первую очередь отец, а не благородный законопослушный президент. Её не интересует исторический процесс, она ждёт от него защиты и заботы. То есть, ждала.
   Саранцев не мог вспомнить, когда последний раз видел дочь. Возможно, прошли недели, возможно - уже месяцы. Он боялся считать дни - жил только ощущениями, как затравленный волк. И никак не мог забыть её полные слёз огромные глаза. Смотрела на него удивлённо, обиженно, растерянно. А главное - как на чужого. Он хотел тогда обстоятельно и подробно объяснить ей создавшееся положение, выговаривал одно за другим слова о полном отсутствии угрозы большого несчастья для неё. Она определённо не виновата в наезде, и умер этот потерпевший сразу, от удара по голове, поскольку стоял на четвереньках на проезжей части, вовсе не на пешеходном переходе, и оставление Светкой места происшествия уже ничем не могло ему повредить. Игорь Петрович торопливо приводил юридические аргументы знаменитого адвоката (потратил на путаные и рваные разговоры с ним несколько часов, старался пробраться в непроходимые дебри юридического наречия, но получалось только мельком взглянуть на них со стороны), хотя сам до конца не понимал отстранённых смыслов, а дочка всё молчала, смотрела себе на колени, изредка вскидывала на отца непонимающий взгляд и отказывалась признать в незнакомом лекторе родственника.
   - Я пойду под суд? - коротко спросила она тогда, словно лелея ещё надежду на отрицательный ответ.
   Саранцев толком не отвечал, а принялся с новой настырностью расписывать азбучные истины - мол, суд - не наказание, а инструмент обеспечения общественной справедливости. Нужно просто честно ответить на вопросы и выслушать приговор.
   - Обвинительный? - не теряла Светка лапидарности, обретённой в нежданном испытании.
   Игорь Петрович вновь взбодрился и даже едва ли не оживился, заслышав давно назревший вопрос. Давно придуманные звуки утешения вдруг показались ему враждебными и сухими, он попытался на ходу придать им чуточку тепла и сам не заметил лжи. Она родилась нечаянно и на мгновение обрадовала своего изобретателя возможностью не произносить тяжёлого, а дочка снова спросила:
   - Ты обо всём договорился с судьёй?
   - Светлана, я вообще с ним не разговаривал.
   - Почему?
   - Нельзя оказывать давление на суд. А самое главное - нет такой необходимости. Тебя защищает целая бригада адвокатов, и дело совсем простое. Пойми, ты не виновна в смерти человека, над тобой не висит угроза тяжёлого приговора.
   - Почему?
   - Я же говорю - ты не виновна в смерти. Даже в убийстве по неосторожности или просто в совершении дорожно-транспортного происшествия. Во всём виноват только он. Любое моё вмешательство только всё испортит - тогда уже я совершу преступление, причём без всякой к тому необходимости.
   - Хочешь сказать, у тебя нет необходимости меня защищать?
   - Конечно, нет.
   - Почему?
   - Потому что защищать нужно виновных.
   - Но суд ведь ещё не состоялся, почему ты называешь меня невиновной?
   - Потому что мне известны все обстоятельства несчастья, и юристы единодушны.
   - А вдруг суд решит иначе?
   - Он не может решить иначе.
   - Но ты ведь не разговаривал с судьёй?
   - Не разговаривал, но он выносит приговоры, основываясь на законе.
   - То есть, ещё до суда всегда заранее известно его будущее решение?
   - Нет, не всегда. Только в отдельных, особо ясных случаях. И твой случай - как раз один из них.
   - Почему?
   - Я же сказал - все адвокаты так считают.
   - Но приговор ведь будут выносить не они, а судья?
   - Да, но он не выдумывает своё решение сам, но основывает его на положениях закона, а юристы считают вопрос очевидным.
   - А если у судьи окажется другое мнение?
   - Светка, не накручивай себя. И не мечтай - тюрьма тебе не светит.
   - Но ты ведь не знаешь.
   - Нет, знаю. Юстиция - не игра без правил и не безбрежное творчество. Твёрдое убеждение десяти юристов не может кардинально отличаться от позиции одиннадцатого.
   - Но судья ведь не обязан соглашаться с другими юристами?
   - Зато он обязан руководиться законом.
   - Но ведь прокурор и адвокат тоже руководятся законом?
   - Да, ну и что?
   - Ну как же - один, основываясь на законе, требует подсудимого посадить, а другой, основываясь на том же самом законе, - оправдать. Судья слушает обоих, сосредотачивается и формулирует свой приговор, отличный и от требований обвинителя, и от предположений защитника. И все правы. Разве нет?
   - Ты говоришь о сложных случаях, а в твоём деле всё яснее ясного.
   Дочь не желала понимать и принимать доводы отца, требуя у него защиты, а он продолжал упрямо выискивать всё новые и новые слова в оправдание своих дел. Ему тогда казалось - проще рассмеяться и обратить ссору в шутку или, наоборот, силой заставить Светку смириться с положением подсудимой. Теперь, ночью, в одиночестве, он думал иначе - нельзя уничтожать свою жизнь ради политики, а принуждение приведёт именно к концу всего. Сейчас девчонки готовы его убить, но тогда - станут презирать.
   Телефон тихо запиликал, заставив Игоря Петровича вздрогнуть. Ночные звонки случаются, они - не сенсация. Но именно сейчас, на фоне плохих воспоминаний, срочные новости заранее показались опасными.
   - Игорь Петрович, приехал Айдар Каримович и хочет с вами немедленно встретиться.
   Саранцев немного задержался с ответом, хотя не думал, а только преодолевал вспышку недовольства судьбой: опять начинается! Можно, конечно, сказать: назвался груздем - полезай в кузов. Вызвал на поединок генерала Покровского - забудь о хорошем сне. И круглые сутки будь готов к обходным манёврам.
   - Хорошо, я жду.
   Нигматуллин вошёл в кабинет через несколько минут, одетый необычно - в клетчатую рубашку и джинсы. Игорь Петрович видывал его и раньше в подобном виде, но только на неформальных вечеринках во дворе, вокруг мангала с шашлыком. Но теперь он явно приехал с иной встречи.
   - Доброй ночи, Айдар Каримович, - осторожно встретил его Саранцев. - Или уже можно сказать "доброе утро"?
   - Можно. Здравствуйте.
   - Что можно?
   - Можно сказать "доброе утро". Спать вам сегодня не придётся - возможно, Покровский готовит срыв выборов, - произнёс Нигматуллин своим обычным ровным голосом, каким ежедневно общался с подчинёнными и со своим единственным начальником - голосом, предназначенным внушать спокойствие и уверенность, но иногда скрывающим в себе невидимую угрозу.
  
   Глава 2
  
   Самсонов наслаждался жизнью. Он ходил в кафе не с целью пропитания, а в надежде осмотреться однажды вокруг себя и встретить новое лицом к лицу. Ему кивали, знакомые подходили здороваться, иногда - и незнакомые тоже. Задавали вопросы про генерала, про президента или про Думу, словно беседовали с обыкновенным оракулом и ждали его вердикта с печатью и подписью. А он почти не злился, наоборот - начинал ёрничать и пороть безграничную чушь, делая строгие глаза и пугая назойливых собеседников фразой "не для печати". Николай Игоревич не считал себя вполне властителем дум, но в тайне от самого себя примерял титул солидного политического аналитика и даже не пытался отгонять тщеславные мысли. В конце концов, он действительно чего-то стоит в мире относительных ценностей - с какой стати ему прибедняться? Он и сам не раз слышал от сильных мира сего: "Не для печати" и знал многое даже о Покровском, не говоря уже о Саранцеве. И людям было известно о его сокровенном знании, остававшемся до поры втуне, и они смотрели на него с ещё большим уважением, хотя понятия не имели, о какой именно информации идёт речь. Такое положение журналиста удивляло, но радовало.
   Он считал президента своей законной темой и с неподдельным интересом следил за его манипуляциями. Неожиданная смена главы администрации в разгар чудовищного скандала удивила всех, кроме въедливого Самсонова - со времени первой встречи с Саранцевым в ресторанной подсобке он видел в нём стремление к победе через надёжность своих позиций, а не через разжигание новых и новых схваток. Антонов к торжеству не вёл по определению, Нигматуллин же одним только своим видом олицетворял непоколебимость порученного его заботам главы государства.
   Особенно журналиста впечатлил незаметный шаг Нигматуллина навстречу истории - им стало внезапное для всех рождение президентской партии. "Единая Россия" всеми силами отдаляла себя от Саранцева, но думские выборы в декабре давали последнюю возможность получить хоть какую-то опору в нижней палате парламента за три месяца до выборов президента. Выбор среди существующих фракций не вёл ни к чему - коммунисты и либерал-патриоты Саранцева всеми силами всегда клеймили и не собирались оставлять хорошо проторенную стезю - тем более, Зарубин и Орлов сами не отказались бы от перспективы переезда в Кремль, пусть даже призрачной, и никому другому помогать не собирались.
   Республиканская демократическая партия, созданная к неудачным для неё прошлым выборам, существовала тихо и незаметно, но регистрация её оставалась в силе, и она активно готовилась собирать подписи для нового штурма заветного здания на Охотном Ряду. Затеявший собственный политический проект миллиардер давно разочаровался во всех своих российских начинаниях и переселился в Лондон, а оставшаяся в одиночестве национальный секретарь Валерия Фёдоровна Прохоренко лично обзванивала спонсоров в поисках денег - замечательное наименование партии позволяло втиснуть в неё любую идеологию, кроме коммунистической и социалистической. Распорядители денег, если и проявляли интерес, то необычайно скупились в своих предложениях - заполучить своих депутатов хотели многие, но никто не ждал такого успеха от неудачников, и средства уходили к старым по российским меркам парламентским партиям. Затем начались неожиданности. Представители фонда политических инициатив одной нефтяной корпорации пришли сами и предложили разом невероятную сумму в обмен на новый программный документ и устав, а также на непременное принятие услуг их политтехнологов.
   Подробности Валерию Фёдоровну не волновали, но она из принципа пожелала сначала ознакомиться с проектами предлагаемых документов и не нашла в них ничего вопиюще неприемлемого. Поддержка политики Саранцева проглядывала несомненно, но почему бы и нет? Сторонники Покровского голосуют за "Единую Россию" и сражаться за них бессмысленно. Вынырнуть же из глубины со стремительностью сорвавшейся с якоря мины можно только под действием мощной выталкивающей силы. Прохоренко сказала "да" буквально за пару дней до предвыборного съезда и сообщила делегатам с разных концов страны о сложившихся благоприятных обстоятельствах. Те не собирались побеждать и желали только сохранения своих кресел в местных отделениях, поэтому предложение поделить несколько вполне вероятных мест в Думе вызвало ажиотаж и невероятную склоку в битве за расположение в партийном списке.
   Тогда Самсонов ещё не понимал сокровенного смысла происходящего, и только с началом работы съезда начал о нём догадываться. Никакие связи ни от Прохоренко, ни от нефтяного фонда, к администрации президента не вели, как ни пытался Николай Игоревич их выявить. Не привыкшая в своей долгой тихой безвестности к интервью, Валерия Фёдоровна раздавала их с большой охотой, а ему - с особым удовольствием. Спрашивать напрямую не имело смысла, и он утопил бедную женщину в каверзных подводках. Мол, когда именно вы стали разделять убеждения президента и почему не раньше? Понудила вас к перемене позиций история с его дочерью, или имелись другие мотивы? Прохоренко отвечала бойко, поскольку хорошо подвешенный язык ещё никому ни разу не помешал руководить политической структурой, а есть ли за словами мысли и решимость - выясняется порой слишком поздно. Самсонов же слишком поздно осознал другое - у его собеседницы и в самом деле нет никаких контактов с окружением главы государства - зачем они ей?
   Никто так и не доказал причастности Нигматуллина к взлёту республиканцев, но думские выборы принесли сенсацию - они получили почти сорок мест и сформировали собственную фракцию, а "Единая Россия" впервые в своей истории потеряла абсолютное большинство. Не только квалифицированное, но и простое - двести десять мандатов набралось лишь после серии переходов из других фракций, и Самсонов с большим удовольствием тратил время на выявление механизма столь своевременных перемещений. Калейдоскоп политических лиц его совершенно не утомлял - он даже радовался обилию человеческих эмоций и старательно составлял хрестоматийную галерею образов, как учили ещё в советской школе.
   Новая Государственная Дума, избалованная всеобщим вниманием и близостью президентских выборов, яростно набросилась на проигравшего бой раненого льва и яростно демонстрировала недоверие правительству Покровского, не оформляя эмоции юридически. Журналисты устали удивляться происходящему и бросились следить за бесконечными переговорами во множестве запертых кабинетов, без всякого стеснения обмениваясь с коллегами-конкурентами полученной информацией и наслаждаясь каждой минутой осмысленного существования.
   Орлов немедленно изъявил готовность поддержать правительство при условии предоставления либерал-патриотам двух портфелей - министра обороны и министра иностранных дел. Пресса всех видов наполнилась старыми цитатами из речей, книг и статей бывалого борца за возрождение Российской империи, и разнонаправленные эмоции разлились по всей стране - большинство, никогда не воспринимавшее Орлова политиком, а только страшилой, специально нанятым властью для постоянного оттенения её бесконечных совершенств, ужасалось перспективой будущих завоевательных походов, но кто-то и торжествовал.
   Коммунисты требовали полного пересмотра финансово-экономической политики и требовали портфели министра финансов, экономического развития, труда, промышленности и торговли, а также выдвигали непременные условия в части оборонной и внешней политики, обещая выйти из будущего правительства, если та или другая их в какой-то момент не устроит. Зарубин произносил по несколько речей в день и постоянно создавал информационные поводы резкими выпадами против действий Саранцева и Покровского, но, как показалось в те дни Самсонову, в действительности, как и все остальные оппозиционеры, не рвался ни в премьеры, ни в министры за два с лишним месяца до президентских выборов - зачем создавать себе лишние проблемы?
   Прохоренко тогда тоже не собиралась в исполнительную власть и никаких требований не выдвигала. На все вопросы отвечала просто, честно и логично: нынешний состав правительства не имеет никакого значения, поскольку он неизбежно изменится после президентских выборов. Самсонов брал у неё интервью чуть ли не ежедневно, со своей прежней подрывной целью - найти связь с администрацией Саранцева. Республиканцы и в самом деле поддерживали президента - единственные в парламенте. Тем не менее, отзывались они о нём сдержанно, без пиетета, критикуя за излишние уступки во внешней политике и чрезмерный либерализм во внутренней, но одновременно отзываясь о нём как о лучшем в его должности по сравнению со всеми прочими возможными претендентами. Их речи казались Николаю Игоревичу невероятно выверенными, буквально с аптекарской точностью - они говорили о президенте как о живом человеке с некоторыми несовершенствами, а все прочие партии пели своим потенциальным кандидатам бесконечные дифирамбы, обзывая соперников некомпетентными и продажными изменниками Родины.
   Всеобщая повальная борьба за министерские портфели вылилась в компромисс, как многие и ждали с самого начала - Покровский остался в своём кресле, как и его министры, а голосование вотума недоверия так и остановилось на стадии теоретического осмысления целесообразности и практичности.
   Самсонов чувствовал в каждом движении республиканцев уверенную неторопливую руку Нигматуллина, но так её и не увидел, убедившись в удачности кадрового решения Саранцева. Говорить о повальной замене в крохотной партии всех ораторов не приходилось - раньше они просто не существовали. О Валерии Фёдоровне изредка встречались публикации в аналитической бумажной прессе, на телевидении же она возникла только теперь, и даже её саму самый въедливый наблюдатель не мог сравнить с её же прежней версией, ввиду полного отсутствия таковой. Вопрос, каким именно образом удалось выстроить разрозненные выступления разных людей в один общий стройный хор, который, тем не менее, не казался ни общим, ни стройным, а взвешенным и заслуживающим доверия - в силу объективности и эмоциональной воздержанности партийных агитаторов, - тоже остался открытым.
   Теперь Самсонов проводил ночь за кофе американо и нисуазом с тунцом-гриль, не забыв про утиные ножки конфи, после безумного дня в предвкушении ещё трёх, более безумных (день тишины - день выборов - первый день подсчёта голосов) и совершенно не волновался мнением очевидцев по поводу его вкусов. А вдруг его предпочтения не такие уж и шокирующие? Впрочем, если они таковы - их всегда можно назвать экзотичными и успокоиться на весь отведённый ему век.
   Несколько лет он не любил тишину, поскольку в действительности не знал её - звон в левом ухе не прекращался ни на минуту, и только звуки внешнего мира его заглушали. Засыпал вечерами при работающем телевизоре с установленным таймером на выключение и избегал необходимости оставаться в воющей глухой темноте. Другое спасение нашлось в общественных местах.
   Журналист лениво разглядывал полунощных посетителей и не возмущался ответными вызывающими и безразличными взглядами. Он полагал всех людей созданными для общения - не столько друг с другом, сколько конкретно с ним. Ведь без него они останутся бесплотными привидениями в неосязаемом теле страны - никто их не узнает, кроме родных, близких и сотрудников на работе. Пресса выбирает из человечества не типичных его представителей, а интересных как можно большему количеству соплеменников, вот только кому определять смысл интересного? Официальные представления советской эпохи на сей счёт ныне изменились кардинально, теперь никто не ставит их под сомнение, поскольку современные критерии публичной привлекательности отвечают биологическим потребностям общества - особо выдающиеся самцы и самки, вожаки, можно сказать. Всё, как в животном мире, хотя волки и гориллы пока не обзавелись средствами массовой информации и вынуждены доказывать свою исключительность грубой силой, избавляясь от конкурентов самыми бесцеремонными способами, но совершенно не боясь тюрьмы - звери ведь обходятся без цивилизации. Но теперь её необходимость временами вызывала сомнения и у Самсонова тоже. Если вернуться в первобытное состояние и выбирать вожаков стаи посредством поединков между соперниками, демократия только укрепится. Ведь власть по определению окажется в руках альфа-самцов, а те будут беречь потомство в эгоистичной заботе о как можно более широком распространении своего генофонда по миру. Но тем самым дикие предводители возьмут под крыло всё племя.
   Фривольные мысли невольно вывели самозванного философа на воспоминание о его собственной семье, брошенной в Подмосковье. При последней встрече непримиримая дочь, как и положено в её возрасте, сказала "я ненавижу тебя" и обосновала свои тяжеловесные чувства: "Мама из-за тебя всё время плачет". Девчонка хотела больнее зацепить непутёвого папашу, но вышло совсем наоборот. Самсонов и не подозревал о собственном участии в эмоциональном мире неразведённой полужены Лизы. Виделся он с ней редко, деньгами помогал регулярно и ждал в ответ только беспрепятственного общения с дочерью Симкой. Та, в свою очередь, не могла простить ему своего имени: она питала безграничную уверенность в причастности отца к появлению в её свидетельстве о рождении роковой записи "Серафима" и теперь неустанно мстила родителю за совершенное им в молодости эстетическое преступление. Он, правда, не помнил подробностей истории наречения дочки, но не спорил с ней, стараясь сглаживать углы в отношениях, а не создавать новые.
   - Вы позволите, Николай Игоревич? - раздался вдруг голос прямо у него над головой, и Самсонов даже вздрогнул от неожиданности, немедленно смутившись своей секундной слабостью, но взгляд всё же поднял - подчинился вечному инстинкту самосохранения. Надо ведь отчётливо понять, кто за тобой пришёл и зачем - следует его принять и обиходить, ударить или спастись бегством.
   Над ним возвышалась эффектная девица - выдающийся бюст незнакомки частично закрывал борзописцу вид на её лицо, и он встал, возможно - даже вскочил. И увидел неизвестную особу прямо перед собой. Она ему безусловно понравилась, но он давным-давно повзрослел и не верил в девушек, которые подходят к незнакомым мужчинам второй свежести, поскольку те их волнуют и привлекают. Несомненно, юная вакханка чего-то от него хочет. Наглая и бесцеремонная (поэтому и понравилась - она ведь не его дочь, а, отвлечённо рассуждая, вполне вероятный объект сексуального вожделения) посягательница на мирное уединение журналиста хорошо пахла и очень хорошо выглядела - обнажённая зона декольте ничуть её не портила, наоборот. Тесно прижатые друг к другу невидимым бюстгальтером, аппетитные груди выпирали из расстёгнутой на пару пуговиц белой блузки, как поднявшееся тесто из кастрюли, но не превышали по размеру разумных пределов и не вызывали у созерцателей мыслей о возможном хирургическом вмешательстве, поскольку вполне соответствовали формам и объёмам привлекательного девичьего тела. Лицо незнакомки пробудило во всполошённом мозгу журналиста смутные воспоминания, но ничего определённого.
   - Разумеется, - строго молвил Самсонов в ответ на едва не забытый в потоке посторонних впечатлений вопрос, подавив довольную и плотоядную, а потому глупую улыбку. - Присаживайтесь.
   Он отодвинул тяжёлый деревянный стул, помог напавшей на него охотнице устроиться за столом, жестом подозвал официантку и уселся сам. Потратив некоторое время на улаживание бытовых потребностей и уточнение меню, журналист успокоился и взял быка за рога:
   - Мне стыдно признаться, но я не помню вашего имени. Мы знакомы?
   - Само собой, - зрительно обиделась девушка. - Думаете, я по ночам в ресторанах подсаживаюсь за столики посторонних мужчин?
   - Конечно, нет, - поспешил с утешением Самсонов. - Тем грустнее правда - я действительно не припоминаю вашего имени, хотя определённо вас встречал, и не так уж давно. Разумеется, недавно - ведь давно вас ещё не было на белом свете! Я ведь не брал у вас интервью, надеюсь? Если брал и забыл - мне пора в утиль.
   - Нет, вы не брали у меня интервью, хотя стоило бы. А видели вы меня в суде.
   Да, несомненно, в суде. Он видел её на процессе Светланы Саранцевой. Никакие сенсации с ней не связаны - иначе он её бы запомнил. Собственно говоря, на том процессе и не было никаких сенсаций. Никто из нескольких свидетелей не сказал ничего, входящего в противоречие с официальной линией защиты. Вот оно! Девчонка - явно не журналист и уж точно - не одна из зевак. Одно из лиц в толпе, даже привлекательное, он бы не запомнил, пускай даже в густом тумане. Она - свидетель. Логика в очередной раз помогла Самсонову спасти лицо, и он произнёс чуть тише, чем следовало бы:
   - Татьяна, если не ошибаюсь?
   - Не ошибаетесь. Видимо, вам можно пока не удаляться в утиль.
   - Видимо, - удовлетворённо кивнул Николай Игоревич.
   Он и в самом деле был очень доволен своей зрительной памятью. Вклад его собеседницы в разбирательство несложного дела президентской дочки состоял из одного-единственного заявления, сделанного под присягой, в подтверждение факта пресловутого совместного распития спиртных напитков, чего защита и не думала отрицать. В случае возникновения скандальных различий в показаниях выступления подружек президентской дочки могли бы привлечь общественное внимание, но ничего подобного не случилось. Защита признала пару выпитых бокалов вина, свидетельницы заявили о том же - не о чем спорить, негде искать заговор и попытку давления властей. Иногда Самсонов думал: если бы подружки вдруг заявили о совершенно трезвом вечере, куда бы завело дальнейшее разбирательство? Стали бы подружки тогда свидетелями защиты? Скорее всего, они стали бы подсудимыми на собственном процессе о лжесвидетельстве. Если бы они изменили показания, то, видимо, и Светлана изменила бы свои. Осушенные бокалы не вызвали к ней общественного сочувствия, и только запись с камеры наблюдения спасла её от обвинения в убийстве по неосторожности. Споры между автолюбителями и среди профессионалов разгорались редкие, короткие и не слишком ожесточённые - большинство соглашались в невозможности избежать наезда на алкоголика, падающего на проезжую часть прямо перед машиной. И никакие бокалы вина ничего не могли изменить в случившемся.
   - Приму ваши слова за комплимент, - заметил Самсонов, помешивая ложечкой свой кофе. - Но вино я при вас пить не стану. Мне сейчас за руль садиться.
   - Мне тоже, - согласилась с ним незнакомка Таня. - И не волнуйтесь, я всегда даю в судах исключительно правдивые показания.
   - Да уж, не сомневаюсь, - хмыкнул Николай Игоревич. - Вы позволите бесцеремонный вопрос?
   - Насколько бесцеремонный?
   - Политически бесцеремонный.
   - Политически - пожалуйста. Хотите спросить, давила ли на меня администрация президента перед судом?
   - Извините, хочу. Который я по счёту?
   - Не считала.
   - Но, возможно, в некотором смысле - первый. Я ведь не беру у вас интервью, у меня даже диктофона при себе нет.
   - А кому сейчас нужен диктофон, если у всех есть смартфоны?
   - Не спорю, - хохотнул журналист. - Но всё же. Вот вам мой мобильник, вот я вынимаю из него аккумулятор. Вы же не думаете, что я постоянно ношу с собой несколько смартфонов? И согласитесь - я определённо не устраивал здесь засаду на вас. Так всё же - на вас давили?
   - Да, - коротко кивнула свидетельница.
   Ошарашенный Самсонов молча смотрел на неё в ожидании продолжения. Положительный ответ оказался для него совершенным сюрпризом.
   - От меня в самой жёсткой форме требовали говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, хотя я очень хотела солгать.
   - Кто требовал?
   - Нигматуллин.
   - Лично Нигматуллин?
   - Лично.
   - Айдар Каримович Нигматуллин?
   - Разумеется, Айдар Каримович. Вы так удивляетесь, словно не можете себе представить ничего подобного.
   - Если честно - затрудняюсь.
   - Затрудняетесь поверить мне на слово?
   - Нет, просто пытаюсь понять, как происходят подобные вещи. Он позвонил вам по телефону?
   - Нет, зачем. Встретились и поговорили.
   - У него в кабинете?
   - Причём здесь кабинет? Я зашла в гости к Светке, а он там оказался. Я предложила отмазать Светку - ей ведь не делали экспертизу на алкоголь в крови - а он меня чуть не избил.
   - Чуть не избил?
   - Ну, это я так, преувеличиваю. Жёстко так высказался. И посмотрел так, что захотелось от него спрятаться. А потом произнёс короткую и неприятную речь в том смысле, что я погублю и себя, и множество других людей, если хоть одним словом в суде уклонюсь от правды.
   - Скажите, а Нигматуллин имел право вообще с вами разговаривать?
   - Не знаю. А почему вы думаете, что не имел?
   - Я ничего не думаю, я спрашиваю.
   - Понятия не имею. У юристов спросите. Лично я ваш вопрос не понимаю. Почему бы ему со мной не поговорить?
   - Вы ведь тогда были участницей судебного процесса.
   - А он представлял одну из сторон в том же самом процессе.
   - Ничего подобного.
   - Что "ничего подобного"? - удивился Самсонов внезапной резкости собеседницы.
   - Не был он участником процесса.
   - Как же не был?
   - Ну так же - не был. Он вообще в суде ни разу не появился. Саранцев ведь его взял на работу уже после всего, когда скандал разгорался. А раньше они даже не были знакомы.
   - Всё равно - судили дочь президента, а он являлся его ближайшим сотрудником. И обсуждал с вами показания в суде.
   - Он ведь требовал от меня правды, только правды и ничего, кроме правды.
   - Теперь это только ваши слова.
   - А что, у вас есть другие сведения? - взвилась знойная девушка, которой зачем-то понадобился немолодой журналист.
   - Ни у кого нет никакой информации, кроме ваших личных утверждений.
   - И я, конечно, вру?
   - Нет, но требуется подтверждение.
   - У Светки спросите.
   - Ну, она-то уж точно - лицо заинтересованное. Дело ведь можно и возобновить, ввиду вскрывшихся новых обстоятельств.
   - Да бросьте вы, какие ещё обстоятельства! - беззаботно отмахнулась девица.
   Она начинала уже веселить Самсонова, хотя он по-прежнему не догадывался о её целях. Наверное, свидетельница имела больше оснований для радости, поскольку вела свою игру, а взрослый мужик попусту терял с нею время. Точнее, не попусту, а наоборот - транжирил собственное время на служение неизвестным ему чуждым интересам. А значит - с неопределёнными, если не опасными, последствиями, в том числе и лично для себя. Журналист вполне отчётливо различал глупость своего положения, но ничего не мог поделать - девушка Таня оставалась вещью в себе.
   - Вы почему сидите один ночью в ресторане? - грубо спросила она. - Неужели журналист кремлёвского пула не может подобрать себе достойную пару? Ваша спутница жизни должна заботиться о вас денно и нощно, восхищаться вашим талантом и смелостью, защищать вас от нападок во дворе, а вы должны её холить и лелеять, особенно ночью.
   - О каких нападках во дворе вы говорите? - изумился Самсонов, пропустив мимо ушей сентенции собеседницы относительно его личной жизни.
   - Обыкновенных. Вас ведь многие считают наёмным пером Саранцева, а у Покровского электорат очень даже боевитый - они противникам спуска не дают.
   - Кто меня считает наёмным?
   - Люди. Не ждёте же вы от меня конкретных фамилий?
   - Послушайте, Таня, вы, кажется, увлеклись. Говорите несусветную ерунду. Я не встречал в отношении себя никаких обвинений в продажности. И я не веду себя так, как должен себя вести купленный журналист.
   - Я и не называю вас купленным. Я только сказала - некоторые избиратели Покровского считают вас беспардонным агитатором за Саранцева.
   - С какой бы стати им так считать? Я не давал поводов.
   - Все, кто так или иначе маячит в новостях, даёт поводы для чего угодно.
   - Вы думаете?
   - Конечно. Вы не замечали? Любого человека можно заподозрить в чём угодно. Если мужик не женат после сорока - он разве не производит впечатление маньяка?
   - Я женат.
   - А я не про вас говорю.
   - Если мужик после сорока трижды разведён и имеет от всех жён вместе взятых дюжину детишек, то он - похотливый кот, и не всем своим потомкам уделяет личное и особенно финансовое внимание.
   - Похотливый, но честный кот. Раз каждый раз женился.
   - Не честный, а трусливый - боялся неприятных последствий от соблазнённых им женщин.
   - Танечка, у вас искажённый взгляд на жизнь.
   - Причём здесь я? Я просто излагаю вам способы дискредитации любого человека, пусть даже первого встречного на улице.
   - И зачем же вы их мне излагаете?
   - Вы ведь сами возмутились, когда я всего лишь сказала, что некоторые считают вас наёмником. Я ведь не назвала вас никакими плохими словами, просто сообщила информацию, а вы в ней усомнились. И я объяснила, откуда такие сведения берутся.
   - По-моему, исходя из возраста и жизненного опыта, я должен объяснять вам, откуда что берётся, а не наоборот.
   - Ничего не попишешь - вы сами меня спровоцировали своей наивностью.
   Девица разглагольствовала легко и свободно, словно уже давно зарабатывала на жизнь речами при больших скоплениях народа. Самсонов провёл со своей новой полузнакомой значимое количество времени, но по-прежнему не догадывался о её целях. Весьма привлекательная девушка, вхожая в семью президента, запросто подошла к нему среди ночи в кафе и завела непонятный разговор. Николай Игоревич уже несколько месяцев думал о себе с уважением и даже больше - считал свою жизнь профессионального журналиста весьма успешной. Одним прыжком, пусть и в весьма почтенном возрасте, он достиг вершины карьеры и не собирался давать задний ход. Но вот появляется странная особа и с преднамеренной небрежностью выставляет его дураком. Она ведь видит неспособность собеседника просчитать её замысел и, видимо, смеётся над ним.
   - Послушайте, Таня, - скучным голосом произнёс Самсонов. - Не стану отрицать - мне льстит внимание юной привлекательной девушки, но я всё же не самовлюблённый идиот. Надеюсь, вы не станете утверждать, будто только сейчас случайно заметили меня, подчинились влечению и испытали острое желание тут же сойтись поближе? Вы неизвестным способом меня выследили и специально сюда явились в расчёте на конкретный разговор. Всегда готов с вами поболтать на философские темы, но в данный момент хотел бы иного. Зачем я вам нужен?
   Девушка без стеснения молчала и пристально смотрела журналисту в глаза, а губы её тронула ироничная улыбка. Можно было бы сказать - кривая усмешка, но ей не шло определение, придуманное для гримас шпионов и прочих преступников.
   - Кажется, вы действительно профессионал высшего класса. Видите людей насквозь?
   - Оставьте мой профессионализм в покое. Не мне и, тем более, не вам оценивать его уровень. Подозреваю, вы не планировали с самого утра сообщить мне своё мнение на сей счёт.
   - Почему вы грубите? Я вам ничего плохого не сделала. А если бы и сделала - всё равно, должны держать себя в рамках.
   Журналист постепенно начинал восхищаться собеседницей. Она определённо считала себя весьма значительной особой и ждала от представителя прессы подлинного интереса. Следовательно - любопытства и жгучего желания общаться с ней как можно дольше по возможно большему спектру тем.
   - Извините, если я вас обидел, - решил Самсонов закрыть вопрос. - Если вы не решаетесь завести разговор, ради которого затеяли нашу непредвиденную встречу, то не лучше ли перенести его на другое время в другое место?
   - Вы так легко отказываетесь от эксклюзивной информации?
   - Нет, я не отказываюсь, - понизил голос Николай Игоревич (он не актёрствовал - дыхание действительно чуть перехватило). - Просто до этой секунды вы отвергали мои предположения как безосновательные инсинуации. Выходит, всё же признаётесь?
   - Ладно, раскусили, - Таня вольготно откинулась на спинку стула и почти потянулась, по-кошачьи выгнув спину, отчего обольстительный бюст ещё больше выпятился и привлёк к себе внимание, наверное, даже тех, кто его не видел - одним только неосязаемым волнующим чувственным флёром.
   Возникла бесконечная пауза, тяжеловесная в своей длительности, как железобетонный блок.
   - Итак? - намекнул о своём ожидании журналист.
   - Думаю.
   - О чём?
   - Не ошиблась ли я адресом.
   - Полагаю, вы уже достаточно подумали над адресом прежде, чем завели со мной разговор.
   - Конечно, но вот теперь засомневалась.
   "Не денег же она от меня хочет?" - подумал с раздражением Самсонов, но выражение его лица, как он надеялся, ничуть не изменилось. Изображать равнодушие и делать вид обладателя несметных информационных сокровищ не имело смысла - девица определённо знала себе цену и не собиралась делать глупостей.
   - Давайте договоримся, - ринулся он в атаку, - мы оба нужны друг другу. Значит - наше сотрудничество взаимовыгодно. Вам нужно средство для разглашения тайны, а мне - сама тайна. Если я ничего не узнаю, вы не достигнете своей цели, как и я - своей. В таком случае, не сделать ли вам, наконец, решительный шаг?
   - Что вы думаете о Саранцеве? - неожиданно спросила Таня.
   - О Саранцеве?
   - О Саранцеве.
   - В каком смысле - что думаю?
   - В самом прямом. Вы поддерживаете его?
   - Он вроде бы сам способен ходить, без посторонней помощи, - к месту приплёл борзописец старинный якобы советский анекдот от радио "Свобода" о раннем Горбачёве.
   - Ладно - вы хотите его победы на выборах?
   - Это моё личное дело.
   - Сейчас - нет.
   - Хотите сказать, что сообщите мне вашу информационную бомбу только в случае моего правильного ответа на ваш вопрос?
   - Именно.
   - Почему?
   - Речь идёт вовсе не о бомбе. Возможно, вы никогда не сможете опубликовать мои сведения.
   - Тогда зачем они вообще мне нужны? Для самоудовлетворения? И что значит - не смогу опубликовать? Намекаете на государственную тайну?
   - Намекаю на реальную жизнь. Вы хотите победы Саранцева?
   - Я хочу законного торжества народного волеизъявления. Кто победит, тот и победит.
   - Мы с вами ведь на митинге, - усмехнулась Таня. - Зачем столько пафоса?
   - Я просто ответил на ваш вопрос.
   - И вы совсем не боитесь победы Покровского?
   - С какой стати мне её бояться?
   - Ну как же - помнится, вы много понаписали о нарушениях закона, допущенных его командой.
   - Хотите сказать, я не писал того же самого о команде Саранцева?
   - Писали, но он ничего вам за это не сделал и не сделает. А вот насчёт генерала после его вероятного возращения на вершину я в этом отношении не слишком уверена. А вы?
   - Послушайте, Таня, чего вы снова от меня хотите? Я не собираюсь идти ради Саранцева на преступление, если вам интересно.
   - Хорошо, - пожала плечами девушка и стала сосредоточенно копаться в своей сумочке.
   - Что - хорошо? - насторожённо поинтересовался Самсонов.
   - Я вас отлично поняла, - ответила шантажистка, не поднимая глаз и продолжая своё неотложное занятие.
   - Вы снова о государственной тайне?
   Тишина прозвучала как никогда внушительно, веско и чуть угрожающе.
   - И кому же теперь вы её понесёте?
   - Зачем вам лишние данные? В случае недонесения окажетесь соучастником.
   - Я и так им окажусь, какая разница?
   Самсонов прекрасно понимал - незнакомка играет с ним. Пускай она ещё молодуха, но вряд ли она сама, при полном неведении осведомлённых и серьёзных людей, добыла по-настоящему чувствительные сведения и теперь предпринимает демарш, способный привести на скамью подсудимых. Никто не будет таскать с собой страшный секрет и сообщать его поочередно персонажам из некого списка. Тайну можно выдать только однажды - затем она становится достоянием общественности.
   - Хотите сказать - вы уже готовы к тюрьме? - оторвалась искусительница от своей сумочки и посмотрела на собеседника исподлобья, с интересом инквизитора во внимательном взгляде.
   - Тюрьма здесь совершенно ни при чём. Ни один журналист при Покровском не сел за публикацию статьи с секретными сведениями.
   - Зато несколько журналистов при Покровском были убиты.
   - При Покровском было убито множество людей, и журналисты составляют среди них ничтожное меньшинство. Вот только никто не доказал его причастности к какому-либо политическому убийству.
   - Ну, доказать это может только суд, а какой суд сейчас способен признать спецслужбы виновными хоть в чём-нибудь?
   - Вы на этом основании делаете вывод о причастности генерала к физическому устранению неугодных?
   - А вы?
   - Я думаю, ему это совсем не нужно. Ни одна из приписанных ему жертв не представляла для него угрозы, существенно более чувствительной, чем величайшее множество других, с носителями которых ничего плохого не случилось. И вам, Таня, моё мнение на сей счёт очень хорошо известно - я никогда его не скрывал.
   - И не боитесь с вашим мнением оказаться через некоторое время в дураках?
   Николай Игоревич вздрогнул, но понадеялся на внешнюю незаметность нервной судороги. Может ли девица с бесподобной грудью, вольготно развалившаяся перед ним на слишком узком для неё стуле, владеть взрывной информацией о причастности Покровского к уголовным преступлениям? Конечно, нет. Да и какого рода может быть такая информация? Не отдавал же он письменные приказы с подписью и печатью. Видеозапись или хотя бы аудио? Невероятно. Не мог генерал так по-детски подставиться - с его-то возможностями. К тому же, Самсонов и в самом деле не верил в причастность премьер-министра, даже в бытность его президентом, к настоящей уголовщине. Особенно журналист укрепился в своём мнении после нескольких интервью, когда разглядел самодержца вблизи, и весьма подробно.
   Он часто слышал от знакомых противников премьер-министра (из коих, собственно, и состояло всё окружение Николая Игоревича) - мол, ты только присмотрись к нему повнимательнее, и узнаешь лицо убийцы. Журналист в принципе не верил в существование таких лиц, но глаза Покровского его действительно поразили. Личное убеждение Самсонова говорило ему: к политическому убийству ведёт страх перед политическим соперником в сопровождении бесчувственности, безразличия к человеческой жизни, презрения или ненависти. Генерал же оказался неожиданно добродушным, хотя и обращался к журналистам на "ты". Некоторые из них маячили перед его глазами довольно давно, долгие годы, но и те, разумеется, говорили в ответ "вы". Грубость интервьюируемого, тем не менее, казалась товарищеской - наверное, на его стороне оказались многочисленные истории о всесилии и безжалостности, требовавшие отталкивающего внешнего облика. Появление же (после долгого ожидания) обыкновенного плотно сбитого невысокого человека с лицом любого встречного прохожего на улице производило эффект неожиданности с последующим облегчением напряжения и разлитием в сознании созерцателей невольной волны благожелательности.
   Тем не менее, придя в себя после раннего впечатления, Самсонов вспомнил о давно обдуманном плане интервью и начал задавать вопросы о политических оппонентах генерала и оппозиционных журналистах, не упоминая напрямую имён нескольких убитых, но желая всмотреться повнимательнее в физиономию своего визави. Разумеется, Николай Игоревич не имел ни малейшего представления о надлежащем выражении лица виновника смерти человека при упоминании имени покойного, но никому не позволил бы усомниться в своей способности сделать правильные выводы из увиденного. Как же иначе? Он ведь всю жизнь профессионально изучает людей разного склада и пообщался с великим их множеством, научившись задавать нужные вопросы. Он не рассчитывал увидеть кровь на руках или демонический блеск в глазах, но ждал неприятного впечатления. И не ошибся: премьер несомненно своих врагов презирал, в том числе как изменников Родины, но определённо их не боялся.
   Самсонов прекрасно осознавал: у него нет доказательств непричастности Покровского к убийствам. Но и у приверженцев идеи преступности генерала улик тоже нет! Доказать непричастность в принципе невозможно - как доказать отсутствие устных или письменных приказов? Запустить прессу в президентский архив и предоставить в её распоряжение всю секретную документацию? Наверное, щелкопёры не отказалась бы, но так не бывает. Отталкиваясь от известных ему политических и детективных триллеров, Николай Игоревич теоретически предполагал бы наличие подтверждающих документов разве только в тайнике у исполнителя или организатора, застраховавшихся таким образом от возможной ликвидации - но их самих сначала нужно установить. В общем, намёки собеседницы журналист воспринял как инсинуации и решил реагировать на них соответствующим образом.
   - У вас в сумочке покоятся улики против Покровского? - произнёс он с высокомерной полуулыбкой.
   - Как вам сказать? - пожала плечами Таня. - Для уголовного дела не хватит, а вот для политической контригры - в самый раз.
   Самсонов мысленно хохотнул - нашлась специалистка по политическим контриграм! Где она только таких слов набралась.
   - Выборы завтра. Сегодня день тишины, хотя ночь пока и не закончилась - ничего уже изменить нельзя. К тому же, я занимаюсь информацией, а не политикой. Почему вы не поделились вашей тайной с Саранцевым? Чем выяснять моё к нему отношение.
   - А почему вы думаете, что я с ним не поделилась?
   - Если бы поделились, и его команда сочла дело серьёзным, и если бы они решили привлекать прессу, то на меня вышли бы не вы, а совсем другие люди.
   - Более серьёзные?
   - Более опытные и пользующиеся доверием.
   - То есть, я не пользуюсь доверием? - девушка почему-то проявила признаки обиды на своём величественном лице.
   - Конечно, нет. Какое может быть доверие к особе ваших лет и вашего положения, если речь идёт о государственной безопасности или хотя бы о политических интересах первых лиц государства? Каким образом к вам в руки может попасть компромат? Вам его передал кто-то из окружения Покровского или Саранцева? Не могу такого представить. Вы случайно нашли неудобный документ или подслушали страшную тайну и каким-то образом её зафиксировали? Мы ведь не в книжке находимся, а в реальной жизни.
   - И какие же у вас претензии к моему положению?
   - Не претензии, а простые соображения.
   - Хорошо, какие соображения?
   - Вы не входите в чей-либо ближний служебный круг. Светлана Саранцева, наверное, и сама уже несколько месяцев с отцом не разговаривает, живёт вместе с матерью отдельно. К окружению генерала вы вообще никакого отношения никогда не имели.
   - То есть, вы не желаете узнать мою страшную тайну?
   - Нет, почему же - судя по вашей энергии и настойчивости, она может оказаться весьма занятной.
   Самсонов сам не понимал, куда его несёт поток мыслей и слов. Всё происшествие, бесспорно, казалось странным. Девчачьи представления о важном и несущественном отличаются от оценок людей взрослых и опытных, но всё равно - её нельзя просто так отпустить восвояси. Нельзя добровольно и вслепую отказываться от самых малых крох информации, если они поступают от людей, стоящих не слишком далеко от основных действующих лиц. Как ни смешно, эта Таня действительно могла когда-нибудь подобрать самую настоящую бумажку взрывного действия и приберечь её на будущее. Американских фильмов насмотрелась, и вообразила какую-нибудь нелепость. А может, и нет. Но не гнать же её теперь нужно, а завлекать!
   - То есть, посмотреть всё же желаете? - надменно улыбнулась интриганка.
   - Желаю. Но не могу поверить в вашу бескорыстность.
   - Да зачем мне ваши деньги? - расхохоталась Таня.
   - Я не про деньги, а про ваши цели. Вы неким непонятным образом хотите помочь Саранцеву и ничего не ждёте взамен?
   - Взамен я жду Саранцева у власти.
   - Я вам уже сказал - сейчас невозможно изменить сложившийся расклад. Какую бы сенсацию вы мне ни преподнесли.
   - Хорошо, я согласна на моральную победу. А там, глядишь, он через шесть лет всё же вернётся.
   - Ладно, допустим. Договорились - поднимаем послезавтра лозунг "Саранцев - следующий".
   Николай Игоревич шутил лениво и неохотно, поскольку уже близилось утро, и ему надоело выбивать из собеседницы её опасную тайну. Между тем, та, не смущаясь обстановкой, ловким движением выудила из бюстгальтера нечто маленькое и пластмассовое. Мгновение спустя журналист понял - перед ним на столе лежит флэшка.
   - Что здесь?
   - Запись камер наблюдения в Ново-Огарёве за 23 февраля сего года, - ответила Таня.
   - Предлагаете мне внимательно рассмотреть гостей генерала?
   - Нет, только одного гостя. И он не входил через парадный подъезд. Он вообще не входил в основное здание, зато Покровский встречался с ним отдельно, во флигеле.
   - Вы знаете этого гостя?
   - Разумеется, вы тоже сразу его узнаете. Это Нигматуллин.
   Самсонов выдержал театральную паузу, ожидая продолжения, но оно не последовало.
   - Нигматуллин?
   - Нигматуллин.
   - Тот самый Нигматуллин?
   - Да, тот самый.
   Таня по-прежнему держалась очень свободно, словно вела беззаботную светскую беседу о погоде и модах.
   - И Саранцев об этой встрече ничего не знает? - напирал Николай Игоревич, уже ощутивший холодок тревожного возбуждения, но пока боявшийся поверить в своё счастье.
   - Насколько мне известно, нет.
   - Откуда же вы черпаете известия о степени осведомлённости президента?
   - Он сам мне сказал, - равнодушно заметила Таня и бросила на собеседника выжидательный взгляд удава перед броском.
  
   Глава 3
  
   Наташа Званцева не сразу поняла, почему проснулась. Ей показалось - от праздничного перезвона церковных колоколов. Словно уродливый горбун торжествует на самой верхотуре Собора Парижской Богоматери, приветствуя ликующий далеко внизу народ. Ей не нравились фильмы, где Квазимодо умирал - предпочитала мультики с почти счастливым концом, где смерть настигала только Фролло, а Эсмеральда выходила замуж за красавчика Феба. Самый неожиданный среди всех кандидатов в президенты опытный диссидент Пётр Сергеевич Ладнов, узнавший однажды о кинематографических вкусах самой юной и самой знаменитой сотрудницы его предвыборной команды, рассмеялся и начал рассказывать подлинную историю по книге Гюго, но девушка сразу его оборвала. Главное она знала - в книгах сюжеты всегда заканчиваются плохо, и не желала никаких литературных подробностей о любимых бессмертных героях.
   Наташа часто сопровождала своего кандидата на всевозможных массовых мероприятиях и на интервью, хотя никогда не произносила ни слова. Телевизионщики её всё равно снимали и частенько давали в новостях долгие немые крупные планы. Она быстро убедилась на горьком опыте - достаточно одного взгляда в объектив камеры, и будешь выглядеть в телевизоре круглой дурой с ярко выраженным комплексом неполноценности (никто не объяснил недавней школьнице, что дуры всегда довольны собой). Убегать от камер - тоже смешно, тем более на митинге или пресс-конференции, и как человек современной эпохи активистка быстро усвоила науку игнорирования журналистов. Получалось, словно она неизменно скорбит (возможно, по убитому президентской дочерью отцу), отчего внимание телевизионщиков только росло. Наташа прекрасно понимала приём Ладнова - он носил её при себе вместо партбилета или транспаранта, живым укором действующей власти. Но не возражала и не обижалась - зачем, если так тоже можно принести пользу. Хотя, о какой пользе можно говорить, если не только все сотрудники, но и сам кандидат ни на мгновение не верили в грядущую победу.
   Опросы общественного мнения не оставляли ему не единого шанса, "Свободная Россия" считала его раскольником и подсадной уткой режима с задачей сбить избирателя с толку обманчивым впечатлением якобы широкого политического выбора, коммунисты вообще его терпеть не могли за прошлую борьбу с КПСС и нежелание хорошо говорить о Советском Союзе, а потому сокрушались нерасторопностью Советской власти, оставившей им в наследство назойливого политического комара, неспособного убить, но вдоволь пьющего их кровь.
   Ладнов не уставал шутить даже после минувшего декабря, когда перед очередным митингом протеста против подтасовки результатов думских выборов какие-то люди начали метать в полицейских куски асфальта и камни, а потом пошли на прорыв кордона. В начавшейся свалке Наташу чуть не затоптали, кто-то схватил ее за шиворот, и она стала вырываться, но дальше началось совсем непонятное - раздался истошный крик, мелькнула какая-то тень, и через несколько секунд никто уже её не дёргал за капюшон, не волочил по снегу. Показалось, будто всё закончилось. Она огляделась по сторонам и поняла: ничего подобного. Прямо перед ней полицейские "космонавты" в полной амуниции надевали наручники кому-то лежащему, а тот продолжал выкрикивать отдельные слова непонятного смысла, но несомненно предосудительные с юридической точки зрения, поскольку и они тоже обсуждались позднее в суде.
   Спустя несколько минут ошалевшая уличная протестантка осознала - лежит на снегу и изрыгает судорожные оскорбительные слова не кто иной, как Лёшка. Прежде она никогда его таким не слышала и не видела. Потом его потащили к полицейскому автобусу, потому что ноги он не переставлял, и Наташа вообразила его сильно покалеченным. Испугалась и побежала сзади, требуя вызвать "скорую", но никто не обращал на неё внимания. Она достала свой мобильник и стала звонить сама, но ничего не получалось. Её толкали, она ни на кого не обращала внимания, только жала и жала на дозвон и потихоньку приходила в отчаяние. Потом она увидела в окне автобуса живого Лёшку. Он смотрел на неё, и она удивилась - как он рассмотрел её в сутолоке? Нос у него был разбит, время от времени он размазывал кровь пальцами, но улыбался. Казалось, он жутко доволен новыми обстоятельствами жизни.
   Через день пришло известие о возбуждении против Лёшки уголовного дела - обвинением стало применение насилия против представителей власти, и Наташа ужаснулась, немного ознакомившись с Уголовным кодексом. Ладнов её успокоил - никаких десяти лет мальчишке уж точно не дадут - он же не с ножом напал на патрульного в тёмном переулке. Больше всего девушку беспокоила собственная вина - Лёшка ведь бросился на омоновцев, защищая её. Столько времени говорил высокомерные глупости и ходил вокруг неё кругами, и вдруг решил разом изменить порядок существования! Или ничего он не решал, а просто подчинился чувствам? Если хлипкий долговязый начитанный пацан нападает с кулаками на двоих обученных здоровенных мужиков в доспехах - какие же мотивы его толкают? Похорохориться перед девчонкой? Ничего себе шуточки! Как он вообще оказался рядом - она ведь его не замечала, пока безбашенная атака не состоялась. Он тайком следил за ней в толпе? Может, он только ради неё и пришёл на тот злосчастный митинг?
   Ладнов и все вокруг него говорили о провокаторах, устроивших беспорядки, и обличали рептильные суды, валом выносившие обвинительные приговоры не погромщикам, а непричастным к бойне мирным активистам. Сторонники правительства возмущались беззаконными действиями оппозиции, наотрез отказавшейся от соблюдения законодательства о порядке организации митингов и демонстраций, а Наташа не интересовалась мнением ни тех, ни других. Она носила передачи в СИЗО, не слушала сетования матери на её непутёвость и только надеялась снова увидеть Лёшку на свободе. Но пока не вышло: он получил год колонии общего режима.
   Впервые за всё время своей общенациональной известности Наташа появилась на телевидении не безмолвно, а со сбивчивой речью в защиту всех арестованных на разогнанном митинге. Журналисты как-то разглядели её среди участников пикета и подсунули микрофоны ради проформы, не ожидая услышать голос, как не слышали его и прежде, но вдруг ошиблись. Она не готовила выступление заранее, поскольку не собиралась говорить, но нелепые слова родились внезапно и полились против воли. Активистка по-детски рассуждала о несправедливости и даже нечестности произошедшего, по-книжному назвала арестованных страдальцами, а ещё обвинила власти в глупой жестокости, напомнив о семнадцатом и девяносто первом годах, доказывающих бесполезность репрессий для спасения диктаторского режима, обречённого на крах самой историей. До тех пор она часто слушала Ладнова, поэтому по нечаянности даже в некоторой степени скопировала его стиль.
   Новое появление пострадавшей от семьи президента девушки на телевидении и её горячечные обрывистые фразы привлекли дополнительное внимание прессы к происходящему, но не изменили его сущности. Следствие продолжалось, официальные представители прокуратуры по-прежнему настаивали на решимости обеспечить правопорядок в том числе и во время общественно-политических мероприятий, поскольку дело касается защиты жизни, здоровья и прав людей, желающих только выразить своё несогласие с политикой правительства, а не подраться с полицией.
   В клетке для подсудимых мальчишка смотрелся странно. Как канарейка за стальной решёткой из прутьев толщиной в палец. Прежде Наташа никогда не испытывала к Лёшке жалости, а при первом взгляде на него в наручниках сначала чуть не рассмеялась от неожиданности, потом смутилась своей бесцеремонностью и в конечном итоге возмутилась бессмысленностью применённого к её приятелю насилия. На суде он признал факт нападения на омоновцев и на вопрос о причинах своего поведения разразился длинной речью о радикальном несогласии с разгоном мирной манифестации. Судья спросил его, как можно говорить о мирном характере акции, если сам же подсудимый признаёт факт своего нападения. Лёшка не растерялся и продолжил свою прежнюю филиппику долгими тирадами о праве общества на защиту от гнёта и даже на восстание. Зачем он заговорил о восстании, Наташа не поняла, но всерьёз испугалась - чем же теперь закончится дело? Потерпевшие омоновцы рассказали о прерванной подсудимым попытке задержания нарушителя общественного порядка и о причинённых им телесных повреждениях, но всё равно Наташа до последнего не верила в настоящий приговор и страшно удивилась, услышав его.
   Она посмотрела на Лёшку, но он ничуть не изменился внешне и даже, кажется, чуть заметно улыбнулся. Адвокат, Ладнов и другие советники с самого начала запретили ей влезать в дело по причине полнейшей бесперспективности. Ей объяснили, что у неё самой могут случиться крупные неприятности, поскольку санкции за побег и неподчинение законным требованиям полиции вполне могут превысить пятнадцать суток, и Лёшке её подвиг ничем не поможет. Ему просто объяснят, что девушек следует защищать от хулиганов, а не от полицейских, находящихся при исполнении, и факт нападения останется фактом. Того и гляди, ещё и предварительный сговор добавят. После приговора Наташе стало стыдно из-за своего предательского поведения, и она разозлилась на власть по-настоящему. Но в близком кругу дала волю чувствам.
   - Он же из-за меня сидит! - плача, кричала она Ладнову.
   - Ничего подобного, - тихо отвечал тот. - Он борется за свободу. Вся страна видела суд, миллионы возмущены приговором, а значит, успех нашего дела не так уж и безнадёжен.
   - Вы же сами говорите - на выборах победит либо Саранцев, либо Покровский! - настаивала на своём горе Наташа.
   - Говорю.
   - Причём же здесь успех нашего дела? В любом случае ребята останутся в тюрьме, и Лёшка тоже.
   - Посмотрим. Возможна амнистия или помилование, а даже если нет - они всё равно выйдут по истечении сроков. В наше-то время за такие дела давали не год и не два, а вот сижу перед тобой живой и здоровый. Честно говоря, в наше время и дел-то таких не было - пять человек выходили на площадь с протестом, пальцем никого не тронули, но получали минимум лет по пять, плюс ссылка. Прогресс налицо, но не всё сразу.
   Объяснения ветерана политической борьбы Наташу не устроили, но она осталась с ним, когда "Свободная Россия" решила бойкотировать поддельные президентские выборы и не выставила своего кандидата. Ладнов тогда не утратил остроумия и пошёл дальше один под шумные крики неодобрения со всех сторон - и слева, и справа. Именно всеобщее возмущение неопытную девушку и вдохновило - раз он ни с теми, ни с этими, то, возможно, он и есть тот, кто нужен сейчас стране? Она без устали собирала подписи, дневала и ночевала в штабе, пока её насильно не отправляли домой, чтобы мать не подала в полицию заявление об исчезновении или похищении единственной дочери.
   - Наташа, вы должны жить полной жизнью, - увещевал её порой кандидат в кандидаты. - Я совершенно не намерен похищать твою молодость.
   - Я ей и живу, - искренне удивлялась в ответ девушка. - Вы ведь не считаете полной жизнью пьянки, гулянки и прочие развлечения?
   - Не считаю, но работа не должна заполнять все дни и ночи - я тебе не ранний капиталист-эксплуататор.
   - Какая ещё работа? Да я развлекаюсь с утра до вечера! Мне буквально каждая минута доставляет удовольствие.
   - Допускаю и вполне тебя понимаю, поскольку помню себя в вашем возрасте. Тем не менее, речь идёт не об отдыхе, а о работе, временами даже опасной.
   Наташа беззаботно отмахивалась и шла в зиму распространять листовки, так и не освоив в достаточной степени интернет-технологии. Возможно, она не слишком и пыталась их освоить - сидение в офисе её не на шутку пугало. Уличные же стычки с особо рьяными политическими оппонентами, которые, впрочем, практически никогда себя открыто ни с какими организациями не ассоциировали, а только изображали разгневанных граждан, лишь добавляли ей задора.
   - Почему все против нас? - весело спросила она однажды Ладнова. - Вы сами в свою победу не верите, а они верят?
   - Нет, почему же - они тоже не верят. Просто ни Саранцеву, ни Покровскому не нужны борцы, которые видят в них лишь обыкновенных и в чём-то даже ущербных человечков, а не полубогов.
   - А "Свободная Россия" почему нам не помогает и сама не участвует? Они ведь на самом деле не считают вас никаким агентом?
   - Разумеется, не считают, - спокойно отвечал кандидат, занимаясь своими делами. - Они мне как-то объяснили свою позицию - с глазу на глаз, без передачи. Но вы, я думаю, человек надёжный - могу раскрыть секрет.
   - Раскройте! - загорелась Наташа, к тому времени привыкшая находить величайшее удовольствие в обнажении тайных замыслов сильных мира сего. Ну, или не очень сильных, но всё равно - стоящих на авансцене.
   - "Свободная Россия" не хочет поддерживать ни того, ни другого, но возвращение Покровского считает намного большей проблемой, чем второй срок Саранцева. В результате они критикуют обоих, но, поскольку либеральный кандидат отберёт голоса не у генерала, а у его подельника, они не выставили своего кандидата, а меня считают подручным диктатора, вновь рвущегося к высшей власти.
   - Вы объяснили им их ошибку?
   - Думаете, они ошибаются?
   - А разве нет?
   - На чём же основана ваша уверенность?
   - Ну как же - если они не ошибаются, вы не правы.
   - Я так не думаю. Жизнь устроена просто: либо ты говоришь правду, либо нет. Если большинство избирателей поддержат Покровского, так тому и быть. Если он победит не по-настоящему, а вследствие махинаций при подсчёте, но победивший народ не захочет обеспечить своё право - так тому и быть. Чудеса не случаются сами собой, они рождаются от страсти и нетерпения.
   - То есть, вы не считаете себя приспешником диктатуры?
   - Разумеется, нет.
   - Даже если Саранцеву не хватит для победы двух процентов, а вы получите четыре?
   Ладнов удостоил бесцеремонную девчонку долгим внимательным взглядом, не прячась за улыбкой или шуткой.
   - Вы прямо на глазах становитесь безжалостным полемистом, Наташенька. Если не растеряете себя в бессовестных компромиссах, многого добьётесь.
   - Благодаря безжалостности?
   - Благодаря принципиальности. Сделки ради денег и политической выгоды губят человека и оставляют только наружный скелет политикана. Если вы публично исповедуете идею и зовёте за собой других, нельзя их предавать, запомните.
   - Разве отказ от выставления кандидатуры - предательство? - удивилась Наташа.
   - Бесспорно. Нельзя силой заставлять людей голосовать за более перспективного кандидата. Если они вам верят, идите вперёд, а не шустрите с предвыборными расчётами. Человек хочет голосовать за вас, не хуже других осознавая невозможность победы - он просто хочет указать власти на себя. Мол, вот я, не согласный ни с одной из голов дракона, стою перед тобой, не боюсь тебя и хочу заставить тебя бояться меня.
   - И всё же - Саранцев ведь меньшее зло?
   - Не уверен. Ласковая и вежливая голова дракона всё же остаётся головой дракона. Возможно - самой опасной изо всех, именно в силу своей внешней безобидности. Люди видят интеллигентного человека и далеко не все и не всегда способны разглядеть в нём властное чудище. Вы ведь не считаете Покровского сторонником демократии и торжества закона?
   - Насчёт закона не уверена. Если парламент принимает исключительно законы, устраивающие его, почему бы ему не добиваться законности?
   - Пожалуй, вы правы. Уточняю: считаете ли вы Покровского сторонником демократии и торжества закона, даже если они не отвечают его личным и политическим интересам?
   - Не считаю.
   - Правильно делаете. Между тем, он сделал своим близким сподвижником именно Саранцева. Видимо, тот его устраивает. Логично?
   - Вполне.
   - Мы просто не знаем всех нюансов их запутанных отношений. Возможно, наш славный президент вовсе не бунтовал против шефа, а исполнял их общий план. Или просто следовал по колее, уготованной для него генералом. Несчастье с дочерью вряд ли подстроено, хотя кто их там разберёт в их гадюшнике, но нельзя полностью исключить вероятность изначального существования плана их внешнего раскола, которому суд только придал лишнего драматизма. Не могу представить генерала, пошедшего на рокировку без предварительной подготовки обходных путей и на всякий случай - заранее укреплённых позиций в тылу. Он ведь в военной академии стратегию изучал. Саранцев ничем не прищемил Покровского в течение своего первого срока, почему бы ему не продолжить эту линию и дальше? Зато теперь они могут тыкать в лицо своим критикам свободные конкурентные выборы с непредсказуемым результатом. Правда, в победу молодой головы никто не верит, но всё равно - впервые в русской истории действующий глава государства отдаст власть не в результате переворота, революции, отказа от власти в пользу своего проверенного ставленника или истечения предельного срока своих полномочий, а по итогам всеобщих выборов.
   - Хотите внести свою лепту?
   - Очень даже не прочь. Знаете, Наташа, сорок или тридцать лет назад я тоже боролся с режимом, но даже мечтать не мог об открытом участии в выборах. Вёл сплошь подпольную жизнь, а не занимался политикой. Категорически опровергаю любые утверждения о неизменности репрессивного способа правления в России. Не сомневаюсь в искренности нынешней молодёжи, когда она клеймит власти всех уровней - они ведь действительно способны на многое, но когда современные молодые и резвые начинают сравнивать наше современное состояние с советским, я начинаю смеяться сквозь слёзы. Демократии сейчас действительно нет, но настоящая политическая оппозиция уже есть - пускай пока не в парламенте. Не всё сразу. Мы уже не советские диссиденты, собиравшие у себя на квартирах пресс-конференции по поводу очередных арестов и обысков. Мы получаем небольшое, но совершенно законное финансирование, арендуем офисы, организуем легальные акции протеста, я вот участвую в выборах главы государства. Победы мне, конечно, не видать, но я ведь прошёл все законные процедуры и допущен к участию. И ни за какие коврижки свою кандидатуру не сниму - иначе жизнь пройдёт напрасно.
   - Не боитесь победы Покровского?
   - С какой стати я должен её бояться? Генерал уже пробыл восемь лет у власти, и теперь зачем-то решил доказать всем и каждому свою болезненную тягу к вершению судеб страны, будто еще оставались сомневающиеся. Зачем же мне бояться саморазоблачителя?
   - Говорят, после возвращения в Кремль он может развязать террор.
   - Зачем ему террор, если он и без него возьмёт власть?
   - Чтобы не пришлось уходить. Он ведь убивает людей, которых считает опасными для себя. Значит, боится потерять власть.
   - Он потратил уйму времени и энергии на создание посильного образа поборника законности. Прямых юридических улик против него в политических убийствах пока никто не предъявил и, я полагаю, не предъявит. "Единая Россия" исправно делает свою работу в парламенте, обеспечивая генералу всю необходимую законодательную базу, Саранцева он на выборах одолеет. Зачем ему крушить работающую систему? На выборах в Учредительное собрание в семнадцатом за большевиков проголосовала четверть избирателей, поэтому для Ленина и его клики единственный путь к сохранению власти лежал через террор. Пусть единороссы на думских выборах не победили, но коммунисты никогда ни с кем ни в какую коалицию не войдут, и правительство никто, кроме единороссов, не сформирует. После же грядущего торжества генерала на президентских выборах - зачем ему террор?
   - Для надёжности.
   - Здесь уже встаёт вопрос определений. Как понимать "надёжность"? Если большинство избирателей - за него, не означает ли террор против меньшинства снижение уровня надёжности, поскольку какой-то части даже сторонников генерала репрессии вполне могут не понравиться? Объективные условия для установления диктатуры сложились как раз во времена первого прихода Покровского к власти - вот тогда он уж точно воспринимал Россию как страну, гибнущую среди раздора и шатаний. Половина губернаторов играла в бирюльки суверенитета. Армия, правда, тоже не представлялась образцом дисциплины и самоотверженности - возможно, потому он и решил тогда встать на путь выборов. Я думаю, слухи о ждущем нас большом терроре - всего лишь самозапугивание.
   - А вы как воспринимали тогда Россию? - заинтересовалась Наташа, собравшая весьма богатую коллекцию мнений на этот счёт.
   - В начале эры Покровского?
   - Ну да.
   - С болью воспринимал. Наверное, вы ждёте от меня воспоминаний о свободе?
   - Мне просто интересны ваши впечатления.
   - Они неоднозначны. Безусловно, тогдашнее вещание федеральных телевизионных каналов просто доставляло мне массу удовольствия, поскольку впервые за несколько десятилетий своей истории Россия видела прямую общедоступную критику высших властей государства. Но, с другой стороны, возможная причина такой вольницы лежала не в области воцарившейся законности, а в простом уходе государственных структур от исполнения своих обязанностей. Прокуратуре никто не давал заданий возбуждать уголовные дела против лидеров оппозиции, а если кто-нибудь и давал, то она действительно их игнорировала. Но та же самая прокуратура не слишком рьяно исполняла и прямые свои обязанности в отношении настоящих уголовников, как во власти, так и вне её. Демократия же невозможна без верховенства закона, невзирая на должности и богатства действующих лиц. Злоупотребления больших и маленьких властителей способны погубить страну, и уже губили её не раз. То был тяжелейший изъян государственной жизни, и Покровский взялся его лечить по-своему. Я не оспариваю факт существования проблемы, но не приемлю использованные методы её решения. Слабая центральная власть действительно способна развалить страну, но центральная власть, основанная на силе карательных структур и вооружённых сил, ведёт государство в том же направлении. Управлять из Москвы проблемами местной жизни на Дальнем Востоке или Северном Кавказе нельзя. Это просто безумие, опасное социальным взрывом после разрушения нынешних стальных скреп. А они непременно разрушатся, поскольку гнёт нигде и никогда не длился вечно. Страны удерживаются в своих границах национальным самосознанием своих граждан, а не внутренними экономическими связями и страхом перед репрессиями. Я поддержал Саранцева, когда он после векового перерыва возродил горскую сотню в конвое главы государства и считаю опасными для России идиотами тех, кто возмущался его решением. Не представляю, как здравомыслящий человек может считать апартеид приемлемым способом сосуществования разных народов внутри одной страны. Если одним из официальных критериев отбора в почётный караул является славянская внешность - налицо позорный государственный расизм. Если в президентском полку нет кавказцев - не считает ли власть всех уроженцев одного из собственных регионов подозрительными по признаку крови и религии и не разрушает ли она тем самым единую ткань многонационального и многоконфессионального общества? Однако, символическими жестами тяжелейшие проблемы государственного строительства не решаются, и Саранцев никогда не сможет пробить через парламент реальные меры к самоуправлению регионов. Уголовные и семейные кодексы вполне могут создаваться на уровне субъектов федерации и более того - должны создаваться именно там, с учётом собственного исторического опыта разных народов. Исламские и буддистские праздники должны стать общенациональными выходными днями, как и Рождество - в противном случае следует и его тоже отменить, ибо в свободной стране не должно быть конфессий более равных, чем другие.
   - Даже если на местах утвердят применение смертной казни и официально признают многожёнство?
   - Вы научились задавать отменные вопросы, Наташа! Вас уже можно посылать на пресс-конференции - привлечёте внимание и к себе, и к нам. Сейчас применение смертной казни в России невозможно - наложен мораторий в рамках международных обязательств при вступлении в Совет Европы. Собственно, уже давно пора её однозначно отменить, а не позориться бесчисленное множество лет с невразумительной приостановкой. Лично я считаю план по смертным казням у нас в стране перевыполненным на несколько тысяч лет вперёд, но наша сладкая парочка, не способная обеспечить рост благосостояния и правопорядка, боится уничтожить остатки своего авторитета в обществе. Боюсь, для завоевания большей популярности они могут, наоборот, выйти из Совета Европы и возобновить расстрелы, но тогда все мосты на Запад будут сожжены, а они все хотят и впредь туда ездить и встречать по возможности тёплый приём. Возможно, и в самом деле решат использовать ход конём - децентрализацию государственной власти демократии всегда встречают положительно, а если на местах станут людоедствовать, то двое из ларца скажут с невинными лицами: мы же передали полномочия, ничего не можем поделать. Но пока такой сценарий считаю фантастическим.
   - Ну, если всё же?
   - Тогда буду драться, как свирепый зверь, против.
   - Ничего же не добьётесь.
   - Не добьюсь. Мало ли чего я не добился в своей жизни!
   - Но ведь мораторий вместо отмены всё же лучше возвращения к казням?
   - Бесспорно. Но я хочу когда-нибудь убедить большинство народа в преступности официальных расправ. В частности, я бы применил принцип разделения ответственности за принятое решение: члены жюри присяжных, проголосовавшие за расстрел, должны лично наблюдать за приведением приговора в исполнение. Невзирая на пол и возраст. Разумеется, предупредить их следует заранее, чтобы держали в уме такую перспективу. И вообще, если страна практикует смертные казни, то проводить их следует публично, на площадях. Весь народ должен разделять ответственность за официально творимые ужасы, а не сидеть по домам, пока кто-то неслышно расстреливает несчастных по темницам. Глядишь, тогда скорее одумаются.
   - Вы за публичные казни?
   - Наташенька, я против казней вообще. Повторяю: если в страна уничтожает своих граждан, она должна действовать открыто, распространяя ответственность в равной мере на всё общество.
   - Но это ведь ужасно!
   - Конечно, ужасно. Но, не ужаснее самой казни как таковой. Скажем, советская практика незаметных казней в глухих лесах и подземельях, когда никто заранее и даже постфактум не знал толком ни места приведения приговора в исполнение, ни даты, не только ужасна, но и лицемерна. Американцы, по крайней мере, хоть и казнят до сих пор, но поступают честнее - у каждой тюрьмы в ночь посадки очередного убийцы на электрический стул или в газовую камеру собираются противники официальных убийств. Кстати, они и свидетелей приглашают непосредственно в помещение, где совершается расправа - семьи потерпевших в том числе. И вся страна видит творимые на её территории зверства. К сожалению, общество всё ещё не насытилось смертями, но, по крайней мере, они совершаются открыто, и никто не притворяется, будто ничего не происходит.
   - Вы правильно сделали, когда промолчали о своих мыслях во время предвыборных дебатов.
   - Что значит - промолчал? Помнится, я вполне однозначно высказывался о необходимости перейти от моратория к полному запрету, желательно - конституционному.
   - Но о публичных казнях вы не говорили.
   - Разумеется - с какой стати, если я в принципе против любых казней? Наташенька, вы меня совсем не слышите.
   - Просто вы меня напугали.
   - Требованием честности от государства?
   - Нет, требованием казней на площадях. Это хуже расстрелов в подвалах! Дети ведь будут любыми способами выбираться из домов и смотреть.
   - Наверное. Поэтому их родители должны будут днями и ночами добиваться прекращения векового варварства.
   - А многожёнство?
   - Для меня главное - принцип добровольности при вступлении в брак. Скажем, в Иране разрешено многожёнство, но имеющиеся жёны должны давать согласие на каждый новый брак своего мужа. Как нетрудно догадаться, у большинства женатых иранцев жена - только одна. Можно сколь угодно долго проводить пропаганду единобрачия, но если даже ЧК-НКВД-КГБ за семьдесят с лишним лет исламские порядки изжить не смогли, стоит ли и дальше применять насилие, если люди совершенно осознанно и без всякого принуждения поступают так, как считают правильным, не причиняя никому никакого ущерба? Дали бы мне волю, я бы вообще вывел оформление браков из государственного ведения. Пусть правительственные чиновники оформляют гражданские союзы, в том числе и между супругами, сочетать же их узами Гименея должны священнослужители. Необходимо напрочь развести духовную и материальную стороны отношений между полами.
   - Но церковь ведь отделена от государства - хотите их воссоединить?
   - Ни в коем случае! Вы, Наташенька, пребываете во всеобщем заблуждении советских времён - регистрация актов семейного положения вовсе не обязана принадлежать исключительно государству. Атеисты могут законно оформить гражданское партнёрство и тем самым взять друг перед другом определённые финансовые и имущественные обязательства, а верующие любой конфессии могут пойти в любой храм и совершить обряд духовного союза. Ну и, при желании, до или после могут зарегистрировать и грубо материальную сторону брака. Видите ли, у чиновников плохо налажены связи с небесами, а церковь не способна своими силами обязать прихожан к исполнению экономического долга друг перед другом - а одних только призывов иногда недостаточно.
   - Думаете, у священников есть связь с небесами?
   - Думаю, дело не в священниках, а в исповедании веры. Если люди желают пройти через священное таинство - они должны обладать такой возможностью. И низводить смысл венчания к одному только ритуалу смешно - он есть обещание Богу создать и всеми силами сохранять семью. И если дашь его, то потом пустыми говорилками в суде не отделаешься.
   - Но сейчас ведь и так многие не спешат жениться, а вы своими мерами запугаете и последних желающих.
   - Чем я их запугаю? Если они боятся перед лицом Господа пообещать верность друг другу и будущим детям до гробовой доски, то, разумеется, не стоит принимать грех на душу. Я и не собираюсь увеличить количество свадеб. Мне только хочется возродить в людях священный трепет хоть перед чем-нибудь.
   - Зачем?
   - Затем. Нельзя сводить человека к его телесному естеству и общественным отношениям. Он - намного шире и выше. То есть, должен быть намного шире и выше, созданный по образу и подобию Всевышнего. Секс, деньги и власть не могут властвовать над ним беспредельно, они приведут человечество к гибели, поставив его ниже животных. Тем достаточно только еды и продолжения рода для оправдания их жизни, но неужели мы все не должны стремиться к иному, не доступному ни обезьянам, ни бактериям?
   - Вы так говорите, будто сейчас люди находятся на уровне обезьян и бактерий.
   - Не все, но многие. Возможно, большинство. Тот, кто хочет, как я сказал, только секса, денег и власти, именно на данном уровне и находится, поскольку стремление к материальным благам известно всему животному миру.
   - Разве власть известна бактериям?
   - Кто-нибудь может гордиться достигнутой дистанцией от бактерий и довольствоваться близостью к обезьянам? Наверное, человеку нужно больше - вы согласны?
   - Конечно, но не может же всё человечество стать одухотворённым и думать только о вечном? Кому же тогда мусор вывозить?
   - Никакого противоречия между честным трудом и человеческим предназначением нет. Если он работает не за страх и не за вознаграждение, а за совесть. В случае с мусорщиком - чтобы стало чисто, а не для того, чтобы получить зарплату и пропить её.
   - И когда вы рассчитываете достичь вашего светлого идеала?
   - Понятия не имею. Наверное, безумие, даже повальное, не может длиться вечно, как вам кажется? Возможно, сначала нужно придти к известному среднему уровню зажиточности, потому что голодному нет дела до высоких смыслов, он хочет только накормить детей. А с зажиточностью в России как раз большая проблема - во все времена.
   За несколько месяцев постоянного общения Наташа полюбила беседы с Ладновым. Он добился известности уже давно, но после вступления в предвыборную борьбу за президентское кресло диссидент оказался в кулуарах власти и заклеймён как предатель многими единомышленниками. Новое положение нисколько его не смущало, и на проклятия с разных сторон он не обращал ни малейшего внимания, сохраняя обычное для него философское расположение духа с изрядной долей остроумия. Девушке нравилось его слушать, и она часто задавала вопросы, уже зная ответы - ради удовольствия и для подтверждения своего мнения.
   В очередной раз не вернувшись домой ночевать, она спала одетой, укрывшись пледом, на продавленном диване в одном из номеров дешёвой гостиницы, занятой преимущественно рабочими-иммигрантами из Средней Азии и вьетнамцами, где располагался штаб Ладнова. Свет горел даже ночью, мимо изредка проходили неугомонные активисты, но Наташе обычно спалось лучше, чем в домашней тишине, казавшейся ей кладбищенской.
   - Тебе звонят, - тронул её кто-то за плечо.
   Только сейчас она поняла, почему проснулась - мобильник пиликал в кармане джинсов и настырно массировал ей ногу бесцеремонной вибрацией. Поспешно выудив его из кармана, девушка удивилась, обнаружив вызов по мобильному Скайпу, но открыла его, ожидая увидеть на экранчике лицо старого знакомого или подружки с неотложной личной проблемой, но не увидела ничего - камера в телефоне звонившего либо не работала, либо её сознательно чем-то прикрыли. Или всё же случайно?
   - Алло? - хриплым со сна голосом произнесла Наташа, всё ещё ожидая розыгрыша.
   - Здравствуйте, - сказал в слепом мобильнике незнакомец. - Простите за беспокойство, но у меня к вам срочное дело.
   - Кто вы?
   - Вы меня не знаете, поэтому имя не имеет значения. Вы бы не могли передать телефон вашему шефу? Только не называйте его ни по имени, ни по фамилии, мы ведь оба прекрасно понимаем, о ком идёт речь. Убедительно прошу выполнить мою просьбу - в противном случае вы его сильно подведёте, да и себя тоже.
   Розыгрыш с каждой секундой становился всё более странным и даже жутковатым, но Наташа ещё не теряла надежды убедиться в его безобидности.
   - Перестаньте маяться дурью, в конце концов! Я сейчас просто выключу телефон, и вы перестанете меня донимать!
   - Выключайте на здоровье. Но когда развернутся весьма значительные события, вспомните меня, хотя будет уже слишком поздно.
   - Какие события?
   - Увидите. Я не могу произносить определённые ключевые слова, поскольку на них реагируют компьютерные программы известного рода. Какого именно рода, думаю, тоже говорить не стоит. У меня есть важная информация для вашего шефа - если вы заинтересованы в его дальнейшем благополучии, настоятельно прошу прекратить препирательства и отнести ваш телефон ему.
   - А почему вы ему самому и не позвонили?
   - Смеётесь? Вы, конечно, девочка совсем юная, но такие вещи уже должны понимать. Мы будем спорить, или вы всё же займётесь делом?
   - А если вы просто глупый шутник?
   - Я не шутник. А если бы и был - что он вам сделает? Говорю вам в последний раз: разбудите его немедленно, и он будет вам только благодарен. И не только он, я думаю.
   - Хорошо, но хотя бы откуда вы звоните?
   - Я не так уж далеко от вас.
   Событие сильно напоминало завязку американского боевика, и Наташа боялась выставить напоказ свою наивность и доверчивость, но всё равно села на своём диване, обулась и нехотя побрела в смежную комнату, где должен был спать Ладнов. Там тоже горел свет, и кто-то сидел возле окна за компьютером, стремительно клацая клавишами и не обращая внимания на происходящее вокруг. Пётр Сергеевич тоже спал одетым поверх покрывала на двуспальной кровати, отвернувшись от света. Стоило только Наташе коснуться его плеча, как он повернулся к ней без всяких признаков сна на лице.
   - Вам кто-то звонит, - сказала она.
   - Кто?
   - Он не говорит.
   Девушка протянула диссиденту свой телефон, и тот машинально взял его.
   - Здравствуйте, - продолжил свою игру незнакомец в мобильнике. - Думаю, не мне учить вас осторожности - обойдёмся без имён и слишком многозначительных слов. Нашим представителям надо немедленно встретиться где-нибудь на нейтральной территории - я хочу передать вам некоторые материалы по поводу крайне важных для вас вопросов.
   Ладнов молчал несколько секунд, потом очень спокойно сказал:
   - Хорошо. В шесть утра на ближайшей к нам станции метро - подойдёте сами к человеку с красным рюкзаком и в шапке в виде покемона.
   - Договорились, - согласился голос после короткой паузы и завершил сеанс.
   Пётр Сергеевич резким движением сел и устало потёр лицо обеими ладонями.
   - Ну что же, Наташа, вы, похоже, оказались в самой гуще некой интриги с непредсказуемыми последствиями, поздравляю вас. Очень рекомендую утречком мирно отправиться домой и более со мной не связываться.
   - Кто это был?
   - Понятия не имею, но человек серьёзный.
   - Почему вы так думаете?
   - Собственно, если исходить из его опасений, то нас сейчас слушает ФСБ, но я к прослушке давно привык и менять из-за неё ни образ жизни, ни образ мыслей не намерен. Я ведь не готовлю никаких заговоров, терактов и вообще не вынашиваю никаких преступных замыслов. К тому же, они не хуже нас с вами знают, что президентом мне не быть.
   Наташе стало по-настоящему страшно, как никогда ещё за всё время предвыборной кампании. До сих пор события представлялись ей весёлыми и задорными, даже уличные стычки с идейными противниками неизвестной принадлежности, быстро превращавшиеся в обыкновенные драки, её лишь раззадоривали и понуждали к новым акциям в знак несгибаемости. Теперь угроза принимала неопределённые облачные очертания, и она просто не представляла своих следующих шагов.
   - Но мы можем разговаривать? - спросила она беззаботного кандидата.
   - Конечно, можем.
   - О чём угодно?
   - О чём угодно.
   Наташа помолчала, собираясь в нерешительности с мыслями, а Ладнов обулся, встал с кровати и почему-то отряхивал джинсы, хотя спал не на сеновале.
   - Так ФСБ за нами следит?
   - Понятия не имею. Может, и следит. Если даже в Америке Никсон пытался подбросить "жучки" в штаб демократов, то у нас-то как можно таким штучкам удивляться. Правда, если и слушают, то, надеюсь, как-нибудь иначе - служба безопасности штаб регулярно проверяет и вроде бы ничего не находит.
   - А как иначе?
   - Дистанционно. Со стёкол вроде могут вибрацию считывать. Хотя, тоже не наш случай - у нас и на окнах защита установлена. Но кто их там знает - голь на выдумки хитра.
   - И вы не боитесь?
   - Конечно, нет. Я ведь вам сказал: мы здесь не занимаемся ничем противозаконным. Если слушают, то они и есть преступники, намеренные предоставить незаконно полученную информацию о наших политических планах заинтересованным лицам.
   Наташа помолчала, справляясь с растрёпанными чувствами.
   - И что теперь будет?
   - Ничего особенного. Завтра народ разойдётся по делам, может, к кому-нибудь действительно подойдут в метро. Я у нас здесь видел у молодёжи и красный рюкзак, и шапку в виде покемона - кто-нибудь в них нарядится.
   - А потом?
   - Посмотрим. Мы сами никаких секретов ни у кого не добывали, никого не подкупали и не шантажировали. Может, там вообще ничего существенного и нет - просто неуравновешенный тип не спит ночами.
   - А вдруг у него действительно какая-нибудь государственная тайна?
   - Разберёмся.
   - Не боитесь уголовной ответственности?
   - Причём здесь ответственность? Я ведь вам объяснил: мы ничего не похищали и до сих пор не имеем ни малейшего представления о сущности предложенной нам информации.
   - Всё равно вас можно отдать под суд!
   - Пускай отдают. Не впервой.
   - Вы же не можете так спокойно говорить о суде!
   - Почему не могу? Очень даже могу. И даже могу объяснить вам, почему.
   - Это невозможно объяснить.
   - Наоборот - запросто. Не верите?
   - Не верю.
   - Хорошо, тогда слушайте. Во-первых, я не верю в планы Покровского меня посадить.
   - Почему?
   - Потому что он умнее слабоумного советского Политбюро. Зачем ему меня сажать, если я завтра с треском проиграю ему выборы?
   - Можно подумать, такого никогда нигде не случалось!
   - Случалось, но там, где проигравший оставался опасным соперником победителя - в том числе и вследствие нечестной избирательной кампании. Триумфатор-то сам знает об украденных им голосах и осознает полную бессмысленность поддельной победы. Если большинство избирателей проголосовали за твоего противника, а ты его мошенническим путём не допустил до власти, то ты должен всеми средствами от него избавиться - иначе он представляет для тебя угрозу. Всё время, пока остаётся живым и свободным.
   - Думаете, наши выборы будут честными?
   - Не думаю. Но уверен в другом - я не смогу на них победить, кто бы и как бы ни подсчитывал голоса. Более того, меня поддержат процентов пять избирателей, и я тем самым получу вечное клеймо безопасного неудачника и даже чудака.
   - Всё равно - вы станете самым известным лидером протеста.
   - Стану, но Покровского мой статус не пугает. С такой социальной базой - на избирательных участках, не на баррикадах! - я никакой революции не сотворю, а моих акций и интервью иностранной прессе он совсем не боится.
   - Почему?
   - Я же вам говорил - он умнее Политбюро. Оно-то страшно боялось пяти человек на Красной площади и считало поддержку на уровне ниже ста процентов поражением, а генерал со своей армейской выучкой хорошо умеет отличать пораженье от победы. Если поле боя осталось за ним, а противника даже не видно в поле зрения - бояться некого. Правда, я только про себя говорю.
   - А кто ещё остался?
   - Саранцев, разумеется.
   - Он ведь с Покровским заодно?
   - Даже если они сговорились заранее, у Игоря Петровича получилось слишком хорошо. Он оказался единственным серьёзным соперником Сергея Александровича и теперь должен ответить за всё.
   - Вы сказали "если"?
   - Возможно. Я ведь им свечку не держал и шпионов в их командах не имею. Могу только предполагать, пока они располагают. Конечно, трудно поверить в бунт верного вассала, но история всё же знает похожие происшествия.
   - Но, если у них всё по-настоящему, вы не боитесь оказаться на неправильной стороне?
   - Нисколько. Если впервые в истории России действующий глава государства проиграет попытку переизбрания, страна и общество сделают важнейший шаг вперёд, и я намерен всячески ему способствовать.
   - И совсем не боитесь победы Покровского?
   - Совсем.
   Пётр Сергеевич не смотрел на собеседницу. Он разбирал какие-то документы левой рукой, а правой уже тянулся вслепую к телефону, и девушка догадалась - ей пора отойти в сторону. Иногда она сама удивлялась своей бесцеремонности в отношениях с кандидатом в президенты, но вовсе не собиралась менять тон. Поскольку они знакомы со времён, когда он был ещё обыкновенным человеком, у неё есть право на панибратство. В штабе Ладнова чинопочитание вообще не считалось необходимостью. Хотя практически все обращались к нему на "вы", и во время публичных мероприятий поблизости маячили телохранители из частного агентства, кандидат сразу заявил себя сторонником крайне ограниченного круга лозунгов французской студенческой революции 1968 года, и запретил запрещать. Собственно, он терпеть не мог маоистское изящество галантного бунта, но называл себя ниспровергателем вековых политических устоев Отечества и не отказался вырвать из общего контекста отдельные полюбившиеся ему не идеологией, а методикой преобразования общества, лозунги французских юных антибуржуа - в порядке использования исторического опыта.
   Наташа оставила Ладнова в покое и направилась назад в свою комнату, размышляя о смысле происходящего и грозящих ей перспективах, но её вдруг остановила девица, исполнявшая работу экспедиции штаба:
   - Наташ, ты проснулась уже?
   - Меня разбудили. А что?
   - Тебе какую-то странную почту доставили.
   - Странную?
   - Да, обыкновенный конверт с твоей фамилией. В полночь была доставка DHL, и в общей упаковке - вдруг нестандартный конвертик для тебя.
   Наташа приняла корреспонденцию и покрутила пакет в руках, разглядывая его со всех сторон. Он был заклеен, и на лицевой стороне действительно значилось краткое: "Н. Званцевой". Ощутив смутное беспокойство, она переспросила:
   - В полночь доставили?
   - В полночь. Ты спала уже.
   Вернувшись на свой диван и усевшись на него с ногами, Наташа разорвала конверт, и из него выпали два листа бумаги. На одном, маленьком и желтоватом, значилось: "Наташа, передайте, пожалуйста, П.С.". Второй лист, формата А4, представлял собой бланк Федеральной службы безопасности с печатью и подписью директора, которые казались подлинными. В шапке значились номер и дата приказа, а ниже следовал его текст.
   Наташа перечитала его несколько раз с чувством растущего изумления, но почему-то без малейшего страха. Видимо, зримость и осязаемость зла сделали его менее опасным. Приказ содержал прямые указания нескольким ответственным офицерам ФСБ, фамилии которых также в нём значились, об установлении круглосуточного наблюдения за предвыборными штабами Ладнова и Саранцева, за ними самими и их ближайшим окружением, а в случае возникновения реальной угрозы безопасности Российской Федерации - проведении задержания всех лиц, в отношении которых будут иметься подозрения в наличии прямых или опосредованных связей с иностранными спецслужбами и правящими кругами - как финансовых, так и политических.
  
   Глава 4
  
   Саранцев не привык к резким движениям главы своей администрации, и несколько первых секунд потратил на внимательное разглядывание вторгшегося к нему Нигматуллина - неужели шутит?
   - Что вы имеете в виду, Айдар Каримович? - спросил он с осторожностью, словно опасался обнаружить в своём соратнике опасного сумасшедшего
   - У меня появились серьёзные основания считать доказанными планы Покровского произвести сегодня серьёзнейшую провокацию - видимо, с большим количеством человеческих жертв и намерением обвинить в преступлении нас, ввести чрезвычайное положение, а затем отменить выборы.
   - Какого рода основания? - продолжил допрос Игорь Петрович, всё ещё сомневаясь в искренности и адекватности собеседника.
   - Разумеется, не письменный приказ с подписью и печатью.
   - Только слухи о его существовании?
   - Не совсем. Свидетельство человека, который видел его своими глазами.
   - Вы привезли его с собой?
   - Нет. Он не может привлекать к себе внимание, вы же понимаете.
   - Хорошо. Вы разговаривали с ним лично?
   - Нет. Со мной связался другой человек, и я ему доверяю.
   - Другой человек?
   - Да, они знакомы друг с другом.
   - А вы с этим другим человеком давно знакомы?
   - Давно, но не близко. Однокашник по университету, но не друг. Время от времени слышу о нём новости. Он сейчас судья.
   - В каком суде?
   - В Тульском областном. Близко с ним не общаемся, но вот встретил его в ресторане.
   Саранцев замолчал в нерешительности. Информация выглядела достоверней, чем статья в жёлтой газетёнке, но сомнения не отпускали. Утечка сверхсекретных сведений всегда выглядит подозрительно, к тому же - кому сейчас можно доверять без оглядки на всяческие привходящие обстоятельства? Совершенно незнакомый человек утверждает нечто взрывоопасное. И, рискуя жизнью, лезет намного выше своего уровня, в сферу дворцовых интриг.
   - Откуда же у него знакомые в ближнем круге Покровского?
   - Игорь Петрович, никто не рождается человеком из окружения Покровского - все туда попадают из самых разных, и иногда даже неожиданных мест.
   Саранцев огляделся по сторонам, словно находился не в собственном кабинете, а на улице или в лесу.
   - По-вашему, мы можем здесь свободно общаться?
   - По моим сведениям, можем. В любом случае, не переносить же нам переговоры куда-нибудь в тайгу. Времени на сомнения, размышления и споры нет - давно пора действовать, пока не поздно.
   Игорь Петрович снова замолчал. Опять только мёртвая вата вокруг - не знаешь, кому верить, кого опасаться. Вездесущий генерал танком идёт напролом, и поди теперь останови его голыми руками!
   - Айдар Каримович, давайте пройдём на кухню. Там есть кофе, чай, лёгкий перекус и прочие необходимые для ночных трудов прибамбасы. И если там слушают, то пусть слушают. То будет наш первый шаг в очередном противостоянии.
   - Вы уверены? - удивился Нигматуллин. В его взгляде мелькнуло сомнение высшего порядка - здоров ли шеф и не намерен ли он сдаться без сопротивления?
   - Уверен. Я с генералом общаюсь дольше вашего и привык к его штучкам.
   В действительности президент просто ощутил внезапный прилив усталости и равнодушия. С какой стати глава государства должен прятаться от премьер-министра? Нужно срочно обсудить дела, в третьем часу ночи кофе совсем не помешает, и пусть всё идёт прахом.
   Двое мужчин прошли пустыми полутёмными коридорами пустой резиденции к помещению кухни, стуча каблуками и не разговаривая друг с другом. Нигматуллин мысленно формулировал картину сложившейся ситуации и свои предложения по выходу из неё, а Саранцев опять думал о Покровском. Способен ли тот в принципе на убийство множества сограждан ради получения доступа к власти? Не выходил из головы давний разговор о жертвах при ликвидации теракта и мысли генерала о неизбежности потерь среди своего мирного населения при ведении войны на своей территории и неприемлемости единственной альтернативы - капитуляции. Но готов ли он приравнять законную политическую борьбу к войне?
   В гулкой кафельной кухне оказалось холодно и неуютно, сверкающий металл и эмаль напоминали о больнице и прочей казёнщине, но вовсе не о домашнем уюте. Нигматуллин, оказавшийся здесь впервые, удивился выбору шефа и критически осмотрел помещение во всех подробностях, оставшись крайне недовольным увиденным. Саранцев же, привыкший за пару месяцев без ночной прислуги распоряжаться в хозяйственных помещениях и регулярно получавший при необходимости различные консультации у персонала днём, сразу направился к нужному шкафу, достал оттуда кофе и ручную мельницу, которую предпочитал всем техническим достижениям века - за достоверность.
   - Хотите чего-нибудь вкусненького? - поинтересовался президент у главы администрации. - Есть печенье и, возможно, булочки.
   - Спасибо - печенье, если можно.
   - Может, вы чай предпочитаете?
   - Да нет, лучше кофе. Убойный эффект, а он сейчас не помешает.
   Игорь Петрович беззаботно гремел тарелками и чашками, затем принялся молоть кофе, и кухня постепенно приобретала признаки уюта, наполняясь наркотическим ароматом колониального продукта.
   - Айдар Каримович, давайте начнём с самого начала, - вдруг сказал, не прерывая своих домашних занятий, Саранцев. - Кто этот человек, который видел своими глазами секретнейший документ Покровского, не будучи всецело преданным генералу до кончиков пальцев?
   - Он запретил называть своё имя.
   - То есть, вы его знаете, но мне не скажете?
   - Нет, я тоже его не знаю. Он запретил Сивцову называть его.
   - Отлично. Сивцов - это тот самый тульский судья?
   - Да, судья. Приехал в Москву по делам и в Министерстве юстиции случайно встретил бывшего коллегу по одному адвокатскому бюро.
   - Они тоже не друзья, как и вы с ним?
   - Тоже не друзья.
   - Просто адвокатская мафия - никуда от вас не деться. Всё у вас происходит ненароком, а последствия экскаватором не разгребёшь.
   - Как получилось - так получилось.
   - Картина вырисовывается следующая. Человек из ближайшего окружения Покровского, осведомлённый о его сверхсекретных замыслах, неожиданно встречает в Минюсте давнего коллегу, с которым, надо полагать, ряд лет не общался, и решает поведать ему крайне чувствительную информацию государственного значения?
   - Выходит, так.
   - Прямо там, в оплоте законности и правового порядка?
   - Прямо там.
   - И ваш Сивцов ему совершенно верит?
   - Совершенно.
   Игорь Петрович задумался на короткое время, аккуратно устанавливая на плите кофейник.
   - Помните девяностые? Тогда чуть не каждую неделю кто-нибудь кричал с трибуны то Верховного Совета, то Государственной Думы о подготовке Ельциным планов штурма парламента и установления диктатуры.
   - Да, но в девяносто третьем опасения подтвердились.
   - А сколько раз потом не оправдались? По всем данным, Покровский должен завтра победить. Видимо, потребуется второй тур, но там у меня уже ни единого шанса на успех. При желании он уже давно мог меня скинуть. Зачем ему рушить построенную им самим систему?
   Нигматуллин посмотрел на шефа, как учитель - на опростоволосившегося у доски отличника:
   - Извините, Игорь Петрович, но вы разрушили систему, построенную Сергеем Александровичем.
   - Я разрушил?
   - Конечно. Его система не предусматривала сильного соперника на выборах. Он обязан побеждать в первом туре, поскольку победа во втором - ущербна. Там победа достигается за счёт вынужденных голосов избирателей, которые в принципе хотели бы другого президента, но, раз нет никого лучше, сойдёт и этот.
   - Думаете, ради подобных суждений он способен на преступление?
   - Предположим, вы знаете его лучше меня. Способен?
   Саранцев снова замолчал. Наверное, следующие сутки ему часто придётся молчать и отдаваться колючим мыслям о невероятном.
   - Айдар Каримович, вам сообщили характер планируемой провокации? Если она вообще планируется.
   - Мне сказали - конкретные данные в документе не приводились. Там шла речь об обеспечении безопасности Покровского и эвакуации не менее двух сотен раненых. Возможно, имеется в виду постановочное покушение на генерала в людном месте, но, повторяю, подробностей бумага не содержала.
   - Хорошо, пусть без подробностей. Что за бумага? Прямой письменный приказ Покровского на совершение некой акции с большим количеством жертв в его присутствии?
   - Насколько могу судить со слов Сивцова - да.
   - Замечательно.
   - Почему замечательно?
   - Поскольку мы ничего не знаем, я тоже могу только предположить, - удовлетворённо произнёс Игорь Петрович. - Видимо, исполнитель потребовал письменного приказа.
   - Думаете, он не совсем уверен в победе генерала?
   - Разумеется. В противном случае, зачем ему страховаться? Уровень юридической грамотности населения растёт, и даже диверсанты теперь предпочитают роль исполнителя теракта, а не заказчика и организатора.
   Глава администрации не разделял весёлого настроения президента. Он видел серьёзную задачу и хотел решить её - ведь неудача предположительно влекла за собой последствия в высшей степени неблагоприятные. Если Сивцов говорит правду, и ему тоже не солгали, то можно говорить о реальной угрозе жизни, не говоря уже о свободе. Айдар Каримович действительно никогда не дружил со своим осведомителем, хотя на юрфаке вращался в весьма разношёрстной и задорной компании. Сивцов не выдавался из общего студенческого фона ни в постижении наук, ни в социальной жизни, но учился старательно. Кто-то над ним смеялся, но Нигматуллин просто не испытывал к нему никаких эмоций - ни тогда, ни потом. Они виделись на нескольких встречах выпускников, время от времени слышали или читали друг о друге в связи с их юридическими делами, но, кажется, ни разу в жизни не общались по душам и откровенно. Тем более неожиданными казались нынешние события. Зачем неведомый источник в команде Покровского поведал свои чудовищные знания тульскому судье? Знал о его высокопоставленном однокурснике? Но Сивцов ведь не пытался осознанно передать сообщение в администрацию президента - просто в силу фантастической случайности увидел человека в ресторане. Или не случайно? Не мог же он узнать распорядок дня главы администрации президента и специально с ним пересечься! Ещё утром рокового дня Нигматуллин в тот ресторан не собирался, и зашёл туда неожиданно даже для самого себя.
   Необходимость строить судьбоносные предположения на словах чужака раздражала, и Нигматуллин даже подумывал, не снизить ли вообще напряжённость обстановки? Он воспринял утверждения Сивцова всерьёз, поскольку видел его потерянное лицо и нервно комкающие скатерть руки. Опыт общения с людьми в тяжёлых жизненных ситуациях кому угодно принесёт дар предвидения - адвокат всегда отличает виновных доверителей от невиновных, но его действия не определяются эмоциями. Исключительно законом и здравым смыслом, в противном случае трудно победить. Если с тобой за одним столиком сидит мало тебе знакомый взволнованный судья и хриплым полушёпотом рассказывает страшные государственные тайны, в его словах нельзя усомниться. Доказательство бесконечно просто - в розыгрышах Сивцов никогда в жизни не участвовал, как и в интригах или сомнительных манипуляциях в серой зоне правового поля. Мысль о тщательно продуманной многоходовке Покровского с использованием Сивцова вслепую Нигматуллина тоже не устраивала - не могли же они строить расчёты на нечаянной встрече бывших однокашников! Подвести же Сивцова к нужной встрече незаметно даже для него самого - и вовсе фантастика.
   - Зато ваш судья не слишком уверен в нашей победе и тем самым восстанавливает равновесие справедливости. Кстати, когда вы с ним встречались последний раз?
   - Лет десять тому. Не с ним лично, вся наша группа собиралась.
   - Разговаривали с ним тогда?
   - Нет, только поздоровались.
   - Десять лет назад.
   - Да, десять.
   - И всё же вы ему бесконечно верите?
   - Бесконечно - всё же перебор. Но верю.
   - Почему?
   Саранцев смотрел на чистую воду в кофейнике с таким видом, будто имел в своём распоряжении всё время мира. Он не боялся и не ждал ничего, просто решил действовать и не обращать внимания на доводы чистого разума, если они предполагали его слабость.
   - Видите ли, Айдар Каримович, - продолжил президент в ответ на молчание соучастника, - если мы начинаем выстраивать наши войска и начинать войну, опираясь исключительно на разведданные вашего однокашника, нам следует очень хорошо его узнать. И верить ему именно бесконечно, и никак иначе.
   - Я сам его плохо знаю, - сухо возразил Нигматуллин.
   - Но вы же ему верите?
   - Да.
   - И не можете объяснить причину своей веры?
   - Пожалуй, нет. Объяснить не получится.
   - Выходит, печёнкой чуете, или чем там ещё проявляются безотчётные ощущения.
   - Видимо.
   - Следовательно, ваш мозжечок или какой-нибудь там внутренний мозг имеет веские основания для своего поведения, и нам остаётся только вытащить их из него.
   - Зачем? Раз вы не ждёте от моей печёнки собственного мнения и считаете её голосом тайного разума - не всё ли равно, какие у него основания?
   - Мне - не достаточно. Вдруг в ваших личных взаимоотношениях он зарекомендовал себя надёжным контрагентом в меркантильном смысле, или вы просто знаете за ним качества хорошего купца? Мозжечку такое знание даёт основание для доверия, а мне - нет. Ведь с вами у него в данный момент никаких контрактных обязательств не имеется, правильно я понимаю?
   - Не имеется.
   - А вдруг имеется с кем-нибудь другим?
   - Вряд ли, - с сомнением покачал головой Нигматуллин. - Он не деловой человек.
   - До судьи ведь дорос?
   - Вы ведь не считаете всех судей мошенниками и проходимцами?
   - Упаси меня Боже! - улыбнулся Саранцев. - Я только делаю предположение о весьма прочной карьерной жилке в характере вашего непрактичного человечка. И в связи с его деловыми качествами встаёт ещё один, крайне важный, вопрос: с какого года он областной судья?
   - Точно не скажу, - пожал плечами Нигматуллин. - Хотите спросить, вы его назначили или Покровский?
   - Именно. Как вы считаете, важный вопрос?
   - Думаю, да.
   - Я - тоже. Возможно, я не соответствую должности, но, убейте меня - не помню, назначал я его или нет. И вообще не помню, назначал ли тульских судей.
   - Зачем же убивать. Я уж точно не подавал вам на подпись документы о его назначении - в противном случае наверняка запомнил бы. Если его назначили вы, то ещё до меня, при Антонове. Наводить теперь справки - опасно. То есть, прямо сейчас - просто невозможно, а завтра будет опасно.
   - Таким образом, Айдар Каримович, мы можем с чистой совестью исходить из весьма логичного предположения: ваш однокашник назначен Покровским. Справедливо?
   - Определённо.
   - Таким образом, Сивцов связан контрактными обязательствами, которые по природе своей склонен тщательно соблюдать, с генералом. Я ничего не упустил?
   - Кажется, нет. Кроме главного: он не давал Покровскому письменно заверенную клятву верности, только принял обязательство вершить правосудие от лица государства.
   - И вы ему верите?
   - Да.
   - Всё ещё не начали сомневаться?
   - Нет.
   - Почему?
   - Всё потому же. Игорь Петрович, я ведь не мальчик и в людях разбираюсь. Печёнка, мозжечок - не имеет значения. Он говорил искренне. И он боялся за каждое слово. Мне показалось - его сейчас удар хватит.
   - Может, он боялся меня или вас?
   - Извините, но ни вы, ни, тем более, я так сильно людей не пугаем.
   - Почему? Знаете, жил себе человек тихо и мирно, никого не трогал, исправлял правосудие, и вдруг его окунают с головой в закулисные манипуляции уголовного пошиба - отказаться нельзя, а последствия для мелких пешек могут оказаться печальными при любом исходе событий. Вот он и растерялся.
   - Предполагать можно разное, но наверняка мы не знаем ничего.
   - Разумеется. Тем не менее, действовать надо, и желательно свои шаги обосновать рациональными суждениями.
   - Мне показалось - он испытал облегчение, - сказал Нигматуллин.
   - Когда?
   - Когда высказался. Видимо, счёл себя свободным от груза ответственности. Если бы он работал на Покровского, то переживал бы иначе.
   - Чувства судьи - вещь в себе, - усмехнулся Саранцев. - Тем более - судьи в роли провокатора. Его задача, выложить вам историю. Получается, он своё дело сделал - вот и выдохнул с облегчением. В продолжение, я думаю, его никто не посвящал, а он и не интересовался.
   - Вы судите его не глядя и считаете заведомо подлецом. А ведь не только не знаете его лично, но и узнали о его существовании всего несколько минут назад - причём, без всяких компрометирующих подробностей. Чем он перед вами провинился?
   - Ничем, - буркнул Игорь Петрович, засыпая молотый кофе в кофейник.
   Он совсем не хотел сейчас делиться с подчинённым своими мыслями. Зачем рассказывать ему о своих терзаниях и метаниях в течение нескольких месяцев? Измученный сомнениями президент не верил уже никому, включая самого Нигматуллина, и начинал очень хорошо понимать паранойю Сталина. И в самом деле - пересажать всех жён своего ближайшего окружения и смотреть им каждый день в глаза. Помнят ли своё место, знают ли, кому хранить верность вечно и непреложно, кому служить денно и нощно верой и правдой? Правда, сначала следует убедиться в наличии тёплых супружеских чувств у оголтелых соратников, а как их нащупать? Иосиф Виссарионович инструкций на сей счёт не оставил.
   Вся дальнейшая судьба теперь зависит от незнакомого человека. Нужно поверить ему или не поверить, и только правильный выбор спасёт от катастрофы. Нужно влезть в душу к неизвестному, которого никогда в глаза не видел, и безошибочно распознать в нём друга или врага. А он не может проделать ничего подобного в отношении окружающих его людей!
   - Айдар Каримович, - начал Игорь Петрович. - Меня сейчас больше всего интересует ваше шестое чувство. Как утверждают психологи, профессиональная интуиция вовсе не сверхъестественна - всего лишь подсознательный машинальный анализ ситуации на основе имеющегося опыта. Другими словами - у вас есть обнадёживающие сведения о нашем информаторе. Тем не менее, мне нужны детали - ведь вы знали его во времена, когда он не вмешивался в настолько тёмные области, как сейчас.
   - Детали?
   - Именно детали. Вы ведь юрист, умеете задавать вопросы. Только теперь - вы мой свидетель, и я должен выбить из вас сведения о деяниях подозреваемого. Начиная со студенческой скамьи. Как он учился, например?
   - Как учился? - Нигматуллин пожал плечами с видом безнадёжно обворованного в безопасном районе города. - Я не помню. Видимо, не блистал ни красным дипломом, ни перспективой отчисления за неуспеваемость.
   - Очевидно. Но запомнился он вам хоть чем-нибудь?
   - Ничем. Он не привлекал к себе внимания. Кажется, я девчонку у него отбил.
   - Ничего себе! Начинаю в нём сомневаться. Он, случайно, не мстит вам ложным свидетельством за прошлые обиды?
   - Нет.
   - Почему же нет?
   - Он и тогда ничего не сделал, а теперь, полжизни спустя, зачем ему вспоминать старое?
   - Он ничего не сделал, когда вы отбили у него пассию?
   - Нет.
   - Возможно, он не стал драться, но хотя бы подошёл к вам выяснить отношения?
   - Нет.
   - Вы совершенно уверены?
   - Абсолютно. Я очень хорошо помню другое - девчонка над ним смеялась именно из-за его христианского смирения.
   - Он и с ней не пытался поговорить?
   - Нет.
   - А она ждала от него каких-то усилий?
   - Думаю, да.
   Айдар Каримович любил вспоминать свою молодость, но только не смешные или унизительные положения, в которые по глупости неразумного возраста попадал неоднократно. История со Стёпкой Сивцовым и его подружкой относилась именно к таким нелепым выходкам и каждый раз, вспоминая её, Нигматуллин злился на себя. Казалось бы - переживать совершенно не о чем. Они с усидчивым угрюмым чудаком никогда не числились в друзьях, Сивцов не состоял в браке со своей избранницей и даже, судя по всему, не собирался в него вступать. По крайней мере, она сама так считала и решила пофлиртовать на стороне с намерением пробудить в тугодуме ревность.
   Тогдашний Айдар, хоть и неопытный, ситуацию прозрел вполне. Времена стояли сугубо советские, все участники событий исправно платили членские комсомольские взносы, и в теории общество ждало от них исключительно порывов к учёбе и к светлому будущему. В реальной жизни деканат соглашался понять многое, но всё же не пьяные скандалы с участием милиции и не беременность студентки от преподавателя. Поскольку ни то, ни другое в скоротечной истории выдуманного лирического треугольника не просматривалось, все её участники оказались предоставленными исключительно самим себе, без всякого вмешательства со стороны. Даже родственники остались не у дел - кроме Нигматуллина, все прочие жили в общаге и в письмах домой о личной жизни особо не откровенничали.
   Девица подошла на дискотеке и деятельно потребовала танца. Айдар знал её и Сивцова, но не стал отпираться - с какой стати? Речь ведь шла всего лишь о танце. Танцевать можно даже с чужими жёнами, и если муж окажется против, то именно он и будет выглядеть ревнивым дураком. Болтали о всяких пустяках, он делал партнёрше комплименты, та милостиво их принимала и поправляла волосы, когда вблизи вдруг возникал угрюмый Сивцов. Нигматуллин прочитал партнёршу сразу: она сознательно мучила своего давнего незадачливого ухажёра. Но сопротивляться ей он и не думал.
   В те годы он ждал от противоборствующего пола исключительно удовольствий, не видел в женщинах ничего высокого, уязвимого и хрупкого, но его азиатское сердце никак не могло устоять перед натуральной блондинкой. Их роман очень быстро превратился из поддельного в настоящий - в смысле близости, а не подлинности и глубины чувств.
   - Хотите сказать, негодяйка использовала вас как орудие? - удивился Саранцев. Он с трудом мог представить соратника в пассивной роли, да ещё и во власти женщины.
   - Почему вы спрашиваете?
   - Просто уточняю. Сивцов на вас смотрел, вы всё понимали, но продолжали его унижать. Правильно?
   - В каком смысле - унижать?
   - В прямом. Вы представляете ваше поведение иначе?
   - Вы меня обвиняете, словно я семью разрушил. Нам тогда лет по двадцать было, а вы рассуждаете с каких-то позиций почтенного общества. Инициативу я не проявил, но и отбрыкиваться от покушения на мою сомнительную невинность не стал. Кто бы на моём месте поступил по-другому в том возрасте?
   - Боюсь, Сивцов.
   - Почему? До него у неё ведь тоже кто-то был - она совсем не казалась девственницей.
   - Думаете, он сам её у кого-то отбил?
   - Я не знаю. Возможно.
   - Вряд ли. Точнее - определённо нет.
   - Не отбил?
   - Не отбил.
   - Откуда вы знаете?
   - Тогда он по-другому вёл бы себя с вами.
   - Просто ему хватило здравого смысла со мной не связываться. Я бы его отделал, как Сталин Троцкого - фигурально выражаясь, конечно.
   - Вот видите.
   - Что?
   - Вы представляете себе соперника, у которого бы Сивцов отбил девушку, не побоявшись его кулаков?
   Нигматуллин задумался на короткое время, вспоминая тёплое мягкое тело давней подружки и пытаясь вообразить его обладателя, более скромного и безобидного, чем юный Стёпка, и честно ответил:
   - Не представляю.
   - Выходит, он заполучил её без боя. Но затем явились вы и с бесцеремонностью Д'Артаньяна утёрли ему нос.
   - Вообще-то, девица была заметной, - возразил Айдар Каримович, хотя французские аллюзии шефа ничуть его не обидели, - и возле неё всегда кто-нибудь вился.
   - Каким же образом она досталась Сивцову и даже пыталась его понудить к решительным шагам? Она, собственно, спала с ним или нет?
   - Откуда же я знаю? Я не уверен даже, знал ли я такие подробности тогда. Они меня вообще не интересовали.
   - Потому что женитьба в ваши планы не входила?
   - Разумеется, нет. Наверное, я был не настолько положителен.
   - А она за вас замуж хотела?
   - Не спрашивал.
   - Вот она - судьба эффектных девчонок. Немногие из мужиков хотят идти к гибели по пушкинскому следу - готовы гулять, но не обременять себя обязательствами.
   - Спорное утверждение.
   - Спорное? - удивился Саранцев. - А я считал его аксиомой. И вы сами доказываете её справедливость.
   - Я?
   - Бесспорно. Ваша жена - очаровательная женщина, и я ни в коей мере не хочу её обидеть, но согласитесь: она ведь не из красоток. Между тем, как теперь выясняется, вы с ними погуливали.
   - Я люблю свою жену.
   - Не сомневаюсь. И я о том же - с одними гуляют, на других женятся.
   - По-вашему, все красавицы умирают старыми девами?
   - Нет. Ни одно определение в мире не охватывает всех людей или хотя бы один из двух полов, за исключением, разумеется, единственного: все люди смертны. И даже с ним некоторые верующие не согласятся. Я о другом: большинство красавиц несчастны. Но та, ваша с Сивцовым, кажется мне особенно интересной. Почему она пыталась добиться его решительности, если он не сверкал на вашем курсе яркой звездой? Я ведь правильно вас понял, он не сверкал?
   - Не сверкал.
   - И по внешним данным - вовсе не красавец.
   - Не красавец.
   - Почему же он ей понадобился?
   - Я её не спрашивал.
   - Понятное дело - не спрашивали. Кто же задаёт своим избранницам вопросы об их бывших? Но можете ли вы предположить - что именно она в нём нашла? По косвенным, так сказать, данным?
   Просторная холодная кухня густо наполнилась горьким ароматом экзотических плантаций, и президент поспешно схватил кофейник с плиты, перенеся его на керамическую подставку. Тайна судьи Сивцова занимала его всерьёз - он намеревался её решить и без оглядки на память Нигматуллина, но не отказался бы и от её помощи. Статус отпускника на время выборов не давал возможности задействовать официальные рычаги, но логика всегда помогает, если шагаешь по болоту в темноте. Вот и теперь она дала о себе знать: зачем он изображает из себя эксперта в женском вопросе, если жена и взрослая дочь считают его предателем и ушли из дома? Не выглядит ли он смешно?
   - Игорь Петрович, лет сорок прошло. Я уже сам толком не понимаю - вспоминаю или придумываю.
   - Знакомое ощущение, - удовлетворённо кивнул головой Саранцев, осторожно разливая кофе по чашкам. - Я ведь не требую от вас запротоколированных сведений. Но некие ощущения и впечатления на сей счёт у вас вполне могут быть.
   - Какие могут быть впечатления? Возможно, он сильно её разозлил. Она начала смеяться и язвить, когда при ней его назвали честным парнем.
   - То есть, считала его нечестным? В смысле - неверным?
   - То есть, не могла вынести никакой похвалы в его адрес. Компания была смешанной, а девчонки только в своём узком кругу готовы признать себя жертвами обмана.
   - Может, он просто не дал в морду какому-нибудь хаму, и она сочла его трусом?
   - Ни в коем случае. Тогда бы она не пыталась понудить его к большей решительности.
   - Она действительно пыталась?
   - Таковы мои ощущения и впечатления. Разумеется, мне она ничего такого не говорила.
   - Вы вот с самого начала утверждали, что не помните толком Сивцова, а смотрите, сколько данных уже воспроизвели. Наверное, тому тоже имеются веские причины?
   - Я не его вспоминаю, а её. Он - просто тень рядом. А про неё я ничего такого не говорил. Я её очень хорошо помню.
   - Хорошо, пусть так. Теперь будем разгадывать Сивцова через вашу общую с ним сожительницу.
   - Каким образом?
   - Очень простым. Отношения мужчины с женщинами говорят о нём всё - никаких дополнений не требуется.
   - Вы уверены?
   - Абсолютно.
   - Значит, кроме смертности, есть ещё одна абсолютная характеристика всех людей?
   - Я говорю не о всех людях, а об одном конкретном мужике и его бабе.
   - Но, если отношения каждого мужика с его бабой всё о нём говорят, то речь идет всё же обо всех.
   - Ничего подобного. Проявления у всех разные. Я ведь не даю одинаковые характеристики всему человечеству разом. Я только считаю отношения между полами зеркалом каждой личности, поскольку в них задействованы все стороны жизни, и материальные, и психологические, и чувственные, и духовные. И даже религиозные.
   - Религиозные?
   - Несомненно. Если некто обманывает свою женщину, честен ли он в остальном - в том числе на работе и в храме? Скажете, ответ не очевиден?
   - В суде ваша методика, надеюсь, применения никогда не найдёт.
   - Конечно, не найдёт. Мы ведь не для протокола здесь с вами общаемся, а для принятия решения. Боюсь, едва ли не важнейшего в жизни. Во всяком случае, в моей жизни. Ошибка обойдётся дороже любой из предыдущих.
   - И поэтому вы решили обосновать свои контрмеры на отношениях незнакомого вам человека с другим незнакомым вам человеком?
   - Занятно, правда?
   Нигматуллин находился в редком для него состоянии нерешительности, но не хотел в самом начале решения проблемы войти в фундаментальное противоречие с шефом.
   - Честно говоря, я не уверен в надёжности такого подхода.
   - И какой же подход вы предлагаете? Я вовсе не против, предлагайте другие источники информации о Сивцове. Наверное, утром можно будет добыть в администрации его личное дело с характеристиками, рекомендациями и отзывами. Вы сомневаетесь в их исключительно положительном характере?
   - Нет.
   - Конечно, нет. Иначе, зачем бы Покровский назначил его судьёй. Возможно, он-то как раз знает о нём нечто сугубое, но с нами он своей информацией не поделится. Следовательно, нам остаётся одно.
   - Гадать на кофейной гуще?
   - Вовсе нет, Айдар Каримович. Нам остаётся только прямо здесь и сейчас составить безошибочный портрет Сивцова с опорой исключительно на имеющиеся у вас данные. Или вы предпочитаете просто заранее выйти из игры и не зарываться?
   - Нет, не предпочитаю.
   - Правильно - такой уход вашей адвокатской карьере не поможет. Правда, в случае неблагоприятного исхода может сильно ей повредить. Вы не передумаете?
   - Не передумаю. Карьеру я в основном уже сделал, мне теперь нужно готовить её эффектное завершение.
   - Вы, кажется, другое говорили во время нашего собеседования?
   - Почему другое? Так и говорил: мне нужна яркая страница биографии, способная оттенить адвокатские заслуги. Думаю, в настоящий момент мне нужен ваш успех на выборах. Даже если он окажется относительным, вы всё равно войдёте в историю, ну а я - вслед за вами.
   - А не боитесь в историю влипнуть?
   - Нет, не боюсь. Пусть над нами посмеются сейчас, в будущих учебниках истории всё равно отдадут должное.
  
   Глава 5
  
   Самсонов изучал лицо своей юной, но излишне осведомлённой собеседницы почти с научным интересом. Его давно интересовала категория отдельных людей. Они известны только в кругу своих личных знакомых и родственников, как и все остальные, но среди их знакомых и родственников есть один или несколько человек, очень хорошо известных стране. Вот сидит перед ним девушка Таня, сама по себе достаточно привлекательная, но главные её достоинства лежат совсем в иной плоскости. В далёком детстве она познакомилась с девочкой Светой, а та через некоторое время оказалась дочерью сотрудника администрации губернатора Новосибирской области. Дальше - больше, и вот ныне она, видите ли, от самого президента знает, осведомлён он о тайных визитах шефа своей администрации или нет. И теперь он, журналист, обязанный отвечать за свои слова, вынужден прямо здесь, за столиком в ночном кафе, решить, сочиняет она или говорит чистейшую сермяжную правду.
   Надо признать поведанную ему сейчас легенду несколько изначально странной. На флэшке, несомненно, действительно содержится некая видеозапись с Нигматуллиным - в противном случае, всё нынешнее происшествие оказывается обыкновенным скучным розыгрышем, и останется только поскорее его забыть. Хорошо, он увидит человека из ближайшего окружения Саранцева входящим в некое здание. Положим, он даже установит с максимально возможной достоверностью место действия как резиденцию Ново-Огарёво. Проблема вполне решаемая, пусть даже не прямо здесь и сейчас. Но дальше? По тайм-коду дату и время он установит, но затем единственно возможный шаг - конфиденциальная встреча с президентом. Немедленная, срочная, и не в какой-нибудь обыденный день, а в день тишины, накануне эпохальных выборов. И прорываться придётся не только через ФСО, но и через ту самую администрацию во главе с тем самым Нигматуллиным.
   - Для начала у меня к вам один очень простой вопрос, Таня, - произнёс Самсонов, легкомысленно играя двумя пальцами с подаренной ему флэшкой, словно не придавая ей особого значения.
   - Откуда у меня эта флэшка?
   - Разумеется. Согласитесь, я не какой-нибудь площадной блогер-горлопан. Я проверяю попадающую в мои руки информацию. Так откуда?
   - По почте прислали.
   - По почте?
   - Да, по почте. Самой обыкновенной. Бандеролью.
   - Вы шутите?
   - Нет. А почему вы спрашиваете?
   - Почему? Вам по почте бандеролью прислали компромат на главу администрации президента, и вам интересно, почему я сомневаюсь? Откуда хоть бандероль-то?
   - Вот, пожалуйста. Я упаковку сохранила.
   - Вы не перестаёте меня удивлять, Таня.
   Самсонов протянул руку за новым подарком и завладел им едва ли не сладострастно, как подросток - первым в его жизни порнографическим изображением. Обратным адресом значился Владивосток, фамилия отправителя журналисту ничего не сказала.
   - Вы знакомы с этим человеком? - поинтересовался он, заранее зная ответ.
   - Понятия о нём не имею.
   Да, не соскучишься. Надо же придумать такое - бандероль из Владивостока. Прислали бы уж сразу из Пхеньяна, все концы отрубили бы безупречно и навсегда. Покрутив обёртку в руках и проверив её внутренности, Николай Игоревич продолжил допрос:
   - Кроме флэшки здесь не было какого-нибудь письменного послания с комментарием?
   - Ничегошеньки, - чуть иронично и высокомерно улыбнулась осведомительница.
   - Когда вы её получили?
   - Вчера. В смысле - в четверг. Суббота ведь уже началась?
   - Почему же вы её просто не выбросили?
   - С какой стати?
   - Неизвестно кто прислал вам мутную видеозапись, где некий человек куда-то заходит. Вы сочли её интересной?
   - Конечно. Я ведь знаю Нигматуллина и бывала в Ново-Огарёве.
   - Охотно верю, но зачем вам влезать в игры околопрезидентского уровня? Вы ведь не политик и не журналист. Если вы предприниматель, то ваш товар уже у меня, а денег вы всё ещё не потребовали - бизнес так не ведут.
   - Разумеется, я его и не веду. Просто хочу на совершенно безвозмездной основе испортить Покровскому жизнь - изберут его или нет.
   - Вы сказали, Саранцев ничего не знает о походе Нигматуллина в стан врага?
   - Не знает.
   - Вы подошли к нему и спросили?
   - Именно так, подошла и спросила, что он сделает, если к нему в руки попадёт свидетельство предательства Нигматуллина.
   - Удивился, наверное? От вас он уж точно подобных вопросов не ждал.
   - Кажется, да. Но ответил, что в отсутствие предательства не может быть и никаких его доказательств.
   - Так почему же вы решили, что он не знает об этом визите? Возможно, знает и о факте встречи, и о её содержании, почему и не считает её изменой.
   - Не знает. Я спросила, куда ходил Нигматуллин вечером 23 февраля, а он ответил - никуда. Мол, они праздновали вместе в Горках-9.
   - Вы неподражаемы, дорогая Таня.
   - Надеюсь.
   - И теперь я не могу не спросить: каким образом вы так оперативно смогли переговорить с президентом Российской Федерации? Светлана ведь с ним не общается и живёт с матерью отдельно, а значит, вы не могли прийти в гости к ней.
   - Случайно вышло. Он пригласил нас к себе, и я решила не теряться.
   - То есть, в четверг вы получили потенциально взрывоопасную флэшку, а в пятницу президент совершенно случайно пригласил вас в гости?
   - Он неделю назад нас пригласил. Мы ведь не просто подружки со Светкой, мы семьями дружим, сколько я себя помню.
   - И по какому же поводу Саранцев вас пригласил? День рождения у него, помнится, где-то через пару недель после выборов?
   - Я не знаю, по какому поводу. Кажется, хотел с родителями поговорить. Но я не знаю, о чём. Они от меня избавились.
   - В каком смысле?
   - Вышли на улицу под дождь, а мне запретили. Будто он хотел им что-то показать, то ли в парке, то ли ещё где, я не поняла.
   - Но потом они вернулись, и вы набросились на президента с дерзкими вопросами о главе его администрации.
   - Не так сразу и не набросилась, но спросила. Вы же понимаете, о политике он даже с моим отцом не говорил, не только со мной. Литературный спор затеялся о примерах верности и предательства, тут я и ввернула.
   - При ваших родителях или наедине?
   - При родителях.
   - Им вы тоже ничего не рассказали о ваших тайных делах?
   - Я никому ничего не рассказала.
   - Почему?
   - Во всех красках представила единственно возможную реакцию моих дорогих и любимых родителей. Избавься от неё немедленно и никогда никому ничего не говори. Да отец просто отнял бы её у меня в ту же секунду.
   - Нисколько не сомневаюсь. Вы же, в свою очередь, не побоялись никаких проблем и даже самых настоящих взрослых опасностей и решили с ногами и руками влезть в тёмную историю с неопределённым финалом.
   - Да, решила. Можно подумать, вы на моём месте поступили бы иначе.
   - Я - взрослый дядька и журналист.
   - Поэтому я к вам и пришла.
   - И у меня вполне логично созрел очередной вопрос.
   - Почему я не отдала флэшку Игорю Петровичу?
   - Именно.
   - Неужели сами не догадываетесь?
   - Ума не приложу.
   - Всё вы понимаете, не прикидывайтесь дурачком.
   - Я не прикидываюсь и дурачком себя не считаю. Просто мои предположения не имеют смысла, если рядом сидите вы собственной персоной. Так почему?
   - Потому что он не глядя выбросил бы её в мусор, разве не понятно? Он бесконечно верит Нигматуллину и так же бесконечно - в коварство Покровского.
   - А вы?
   - Я ничего не понимаю в их отношениях и не собираюсь в них влезать. Я предоставила вам информацию, вы и решайте где, как и когда её применить, а я пойду спокойно спать.
   - Завидую вам. Устроили мне бессонницу на месяц вперёд, если не на всю оставшуюся жизнь, и ещё издеваетесь?
   - Вы ведь журналист. Для вас покой смерти подобен, разве нет?
   - Понимаете ситуацию.
   - Конечно, я ведь не маленькая.
   - Прекрасно, тогда у меня к вам новый вопрос.
   - Задавайте.
   - Вы его не предвосхитите, как предыдущие?
   - Нет. Сколько можно?
   - Хорошо. Как вы меня нашли? И почему выбрали именно меня в качестве конфидента? Подозреваю, в нашем журналистском цеху найдётся много парней помоложе, побойчее и попривлекательнее.
   - Вот уж ваша привлекательность меня совершенно не волновала.
   - Спасибо на добром слове.
   - Пожалуйста.
   - И всё-таки, как и почему я?
   - Просто только вас я запомнила в лицо и по имени.
   - Во время суда над Светланой?
   - Да. Все остальные слились в неразличимую массу, а вы отделились.
   - Каким же образом, интересно знать?
   - Я сама сидела в зале и всё видела, но потом всегда старалась в первую очередь почитать ваш материал. Все остальные печатали обыкновенные отчёты, и я не узнавала из них ничего нового, а у вас - всё наоборот.
   - Что наоборот?
   - Вы каждый раз замечали пропущенные мной подробности. Важные подробности. Все остальные на Светку либо нападали, либо её защищали, а вы о ней рассказывали. Я ведь всю жизнь её знаю, и всё никак не могла понять, откуда вы берёте информацию. Наверное, вы даже её родителей смогли просветить относительно их собственной дочери. Может, сейчас расскажете?
   - Профессиональная тайна.
   - Суд же давно закончился.
   - Не имеет значения. - Самсонов смешался и почти смутился в поисках выхода из расставленной ему психологической ловушки. - Не скрою, Таня, мне приятно вас слушать. Обычная слабость мало-мальски творческой братии - очень хочется мнить себя властителем дум. Тем не менее, я, извините, настаиваю на честном ответе.
   - Я честно вам ответила.
   - Сомневаюсь.
   - А я не сомневаюсь. Странно даже - как же мне вам доказать?
   - Очень просто - скажите правду.
   - Да сказала уже! Почему вы так не верите в себя?
   - Танечка, вам трудно себе представить, но я в своей жизни достаточно общался с молоденькими хорошенькими девушками, и не встретил среди них ни одной, способной высоко оценить журналиста за судебные очерки. Они вообще судебные очерки не читали.
   - Так вот как вы о нас думаете!
   - Именно так.
   - Я думаю, судить обо всех девушках до единой скопом, как об одном существе, тем более одноклеточном, значит страшно ошибаться. Раз уж вы нас много повидали, могли бы и без меня понять некоторые основные моменты. И главный из них - все люди разные, и девушки тоже. Я не собираюсь вам доказывать, будто всю жизнь посвящаю тщательному изучению прессы, но, когда судили мою лучшую подругу, я очень даже интересовалась процессом. Хотите - верьте, хотите - нет. И ваши корреспонденции действительно выделялись среди прочих. Я читала их с интересом, хотя сама просиживала в зале суда все заседания от начала до конца. И сама удивлялась, почему мне интересно, хотя я вроде бы всё видела своими глазами. Потом поняла - вы замечали больше, чем я, и знали о закулисье происходящего ещё больше.
   - Боюсь, насчёт закулисья вы сильно ошибаетесь. Раз уж вы задаёте вопросы лично президенту, то, подозреваю, знаете намного больше меня.
   - Моё знакомство с Игорем Петровичем ничем помочь не могло. Насколько я понимаю, он никак в происходящее не вмешивался и, как вы сами знаете, заседания не посещал.
   - Думаю, в его положении лично светить физиономией в самой гуще событий вовсе не требовалось. У него совсем другие возможности.
   - Он их никак не использовал.
   - Почему вы так решили?
   - Вы же слышали приговор. Разве нужны дополнительные объяснения?
   - Возможно, Покровский давил со своей стороны собственными методами, Саранцев - со своей, но не сдюжил.
   - Чепуха. Насчёт Покровского не знаю, но Игорь Петрович не сделал ровным счётом ничего. А вы ушлый! Я и не заметила, как мы перешли к разговору не о моих делах, а о ваших. Профессиональное мастерство демонстрируете на беззащитной девушке?
   - Я, извините, не назвал бы вас беззащитной. Мы говорим по-прежнему о ваших, то есть, теперь уже о наших делах. И, кстати, вы ещё не рассказали, как нашли меня.
   - Тоже мне, проблема! Я же знаю, где вы работаете.
   - Не сомневаюсь. Пришли в редакцию и спросили первого встречного?
   - Снова мне не верите?
   - Нет, пока просто спрашиваю, а вы увиливаете.
   - Я не увиливаю. Пришла и спросила! Возможно, показалась вашим сотрудникам слишком эмоциональной.
   - Начинаю догадываться. Изобразили неразделённое чувство?
   - Нет, зачем. Решила не рисковать - вдруг никто не поверит в молодую пассию. Просто была очень взволнована, будто вы мне очень срочно нужны, но совсем не обязательно - в интимном смысле. Получается, я была вполне искренна - вы мне действительно были срочно нужны, хотя сейчас уже заставляете сомневаться. Может, стоило к кому-нибудь другому обратиться.
   - К кому же?
   - Пока не думала.
   - Ну, передумывать уже поздно - флэшку вы мне отдали. Не станете же теперь назад отнимать?
   - Да я не знаю, как мне следовало поступить. Вы намерены вмешаться?
   - Куда?
   - Да во всю эту историю, куда же ещё?
   - Возможно, но для начала следует выяснить исходные позиции всех участников событий и прикинуть возможный расклад интересов. Скажите, Светлана согласна с вами?
   - В чём?
   - Она обвиняет отца в безучастности? Знаете, у меня у самого дочь, к тому же подросток, и она меня убивает, хотя я её, к счастью, под суд не отдавал.
   - Зачем вы задаёте вопросы о Светлане? Я к вам пришла совсем по другому поводу.
   - Ошибаетесь, Таня. Кто, по-вашему, прислал вам эту флэшку?
   - Понятия не имею. Вы же не станете обвинять Светку, я надеюсь?
   - Она, разумеется, не занималась похищением записей охранных камер в Ново-Огарёве, но отправитель вашей бандероли, вне всяких сомнений, в своих расчётах использует и Светлану тоже. История с её наездом стала, извините, поворотным пунктом русской истории.
   - Каким ещё пунктом? Странные у вас шуточки.
   - Таня, я и не думал шутить. Почему бандероль прислана именно вам?
   - Да не знаю я! Чужие мысли не читаю, тем более неизвестно чьи.
   - Видите, сколько вопросов при полном отсутствии ответов. Отправитель бандероли адресовал её вам, исходя из своих предположений о вашей реакции на неё. Ведь не развлечь же вас он хотел, правда?
   - Конечно, нет. Вы ждёте от меня признаний?
   - Думаю, со временем у вас и без моей помощи родятся подозрения. Вы сами получили пакет на почте?
   - Сама.
   - Ничего странного и необычного не заметили?
   - Странное и необычное? Я впервые в жизни получила бандероль - всё странно, с начала до конца.
   - То есть, некто и в самом деле отправил вам по почте пакет с жутко секретной флэшкой из Владивостока, и вы совершенно случайно получили его накануне семейного визита к Саранцеву. Я правильно воспроизвожу очерёдность событий?
   - Вроде бы правильно.
   - И она не представляется вам удивительной, даже поразительной?
   - Не знаю. Зачем вообще понадобилось приплетать меня?
   - Вы начали задавать правильные вопросы, Таня. Отправитель не мог ждать никаких действий лично от вас - вы ведь не облечены властью. Если же он рассчитывал на передачу флэшки в другие руки, зачем отправил её вам?
   - Сами же говорите - чтобы я её передала.
   - Точнее, чтобы вы сами выбрали, кому именно её передать. Возможно, вы - вовсе не единственный адресат таких или схожих бандеролей, но нас в данном случае интересует фигура организатора всей рассылки. Ладно, для начала и для простоты сочтём вас эксклюзивным получателем. В таком случае, неизвестный интриган или интриганка определённо осведомлён о графике ваших семейных встреч с президентом Российской Федерации.
   - Чепуха какая-то, - отмахнулась девица от умозаключений журналиста. - Зачем вы мне описываете ход ваших мыслей? Давайте попрощаемся, и поступайте по-вашему без всяких моих советов.
   - Я не советов от вас жду, а информации, - сухо осадил собеседницу Самсонов. - Мне нужно сейчас распутать ниточку непростого замысла совершенно незнакомого, как я пока полагаю, человека. Возникает уйма вопросов, и часть ответов находится в ваших руках, дорогая Танечка, извините за фамильярность. Если я верю в вашу историю, вас используют тонко и расчётливо, но с непонятной целью. Если не верю, то вы, вероятно, просто плохо шутите.
   Девушка иронично вздёрнула тонкие бровки и посмотрела на журналиста по-новому - свысока и недоверчиво. Тот ответил ей долгим взглядом акулы, без малейшего выражения в слепых глазах-пуговицах, а затем спросил таким же плоским голосом:
   - Вы думаете, отправитель флэшки хочет помочь Саранцеву?
   - Конечно.
   - Почему? Возможно, он хочет избавиться вашими, а теперь и моими, руками от Нигматуллина именно ввиду его полезности как ближайшего соратника президента. Вы ведь не хотите копать под президента, я правильно вас понял?
   - Не хочу, - насторожилась Таня и даже оглянулась несколько раз, словно её поймали за нечестным занятием.
   - Если неизвестному злопыхателю известны ваши настроения, он именно вам и отправил свою информационную бомбу - так ей будет больше доверия. А ему, я подозреваю, ваши убеждения известны не хуже, чем дата приглашения вашего семейства в президентскую резиденцию.
   Самсонов очень давно научился болтать без пауз, даже не понимая конечной цели словесного потока, и теперь не переставал следить за собеседницей - необходимость обдумывать речь его не беспокоила. С дотошностью медика или следователя он в упор разглядывал незнакомку и мысленно взвешивал "за" и "против". Играет или действует искренне? Первым он задал себе именно этот вопрос, а не те, которые задал девушке. Она представлялась ему нахальной, но простодушной особой. Если и способна обманывать, то исключительно знакомых мальчиков. Она хочет победы Саранцева на выборах, но как же Светлана? Она не хочет отомстить за подругу или считает местью именно электоральный успех не желающего уходить президента?
   - Таня, почему вы хотите поддержать Саранцева? - взял быка за рога Самсонов, отчаявшись высмотреть в своей визави черты секретного агента или Юдифи с головой Олоферна.
   - Почему бы мне не хотеть? - вполне искренне удивилась та.
   - Вы не считаете его плохим отцом, предавшим дочь?
   - Причём здесь Светка?
   - Я уже вам говорил: вокруг неё сейчас вращается вся российская политика. Как, по-вашему, следовало поступить Игорю Петровичу в той истории?
   - Он ведь не просто отец, а глава государства.
   - Полагаете, он был обязан променять дочь на страну?
   - Почему променять?
   - Не любите точные слова, если они грубые? Он ведь мог спустить дело на тормозах, договорившись с Покровским, но предпочёл конфликт и отдал Светлану на заклание. Как вы думаете, почему?
   - Откуда я знаю? За кого вы меня принимаете? Можно подумать, Игорь Петрович со мной советуется о своих делах! Мог он договориться или нет, я понятия не имею. Зато в историю вошёл.
   - Как первый в истории России действующий глава государства, чей родственник попал под суд?
   - Да, а вам мало? Если бы он повёл себя иначе, вся ваша братия сейчас поедом бы его ела.
   - Если бы он не договорился с Покровским.
   - О чём?
   - Об основе их отношений. Скажем, Саранцев тихо и мирно возвращается в премьерское кресло, а генерал - в президентское. Простейшая схема, просто первой пришла мне в голову. Никто не страдает, не выходит на позорище, крепкая русская семья сохраняется, всем хорошо.
   - Можно подумать, они без всяких происшествий не могли так договориться.
   - Конечно, могли, но вот Саранцев встал на дыбы, и я уже несколько месяцев ищу объяснение. Теперь в предвыборный процесс, в самый последний момент, когда ничего уже нельзя изменить, встревает таинственный махинатор со своей флэшкой и впутывает в свои манипуляции вас.
   Таня посмотрела на ехидного журналиста с неподдельным возмущением и обидой:
   - Вы считаете меня провокатором?
   - Скорее, невинной жертвой провокации. Изменить итог голосования одной флэшкой сейчас уже невозможно. Сегодня - день тишины, завтра выборы, развёртывать агитационную компанию поздно и незаконно, а если бы и нет, она всё равно не обещает никакого успеха. Ну, изменил Нигматуллин боссу, и что? Дополнительных голосов Саранцеву такая новость не принесёт. Но, возможно, задним числом объяснит ему причину поражения. Другими словами смысл всей затеи - не политический, а психологически-личный. Щёлкнуть по носу, поставить на место, избавить от иллюзий. Но, знаете, я не могу представить Покровского за такого рода занятием.
   - К чему вы ведёте?
   - Я не веду, а просто размышляю вслух.
   - Нет, вы считаете меня секретным агентом Игоря Петровича. У вас больная фантазия, господин журналист! Вы на своей работе окончательно рехнулись.
   - Заметьте, я ни словом не намекал на президента.
   - Да, вы только изволили усомниться в причастности Покровского.
   - А вы в ней нисколько не сомневаетесь?
   - Я рассчитывала на вашу помощь, но, видимо, сильно просчиталась.
   - Вы рассчитывали навести меня на след генерала и теперь разочаровались?
   - Я надеялась, вы найдёте правду, а вы увязли в грязных инсинуациях.
   - То есть, вы представляете себе единственно возможную правду, а именно - Покровский затевает непонятную интригу вокруг Нигматуллина. И никакие иные правды вас не устраивают? Другими словами, вы сами уже нашли истину и от меня ждёте лишь её подтверждения и ничего иного. Извините, не могу вам ничего обещать. Я вижу разные возможности и пока не могу судить вполне уверенно о большей или меньшей достоверности одной из них. Я ни в чём не обвиняю лично вас по той же самой причине - не располагаю фактами, но элементарная логика заставляет меня признать вероятность участия Саранцева среди прочих.
   - Каких ещё прочих? У вас есть третья и четвёртая версии?
   - Да, вы правы. Признаю - есть только две возможности. Либо Покровский, либо Саранцев. Впрочем, если уж фантазировать на пустом месте без всяких подтверждений, то игру мог затеять, например, и сам Нигматуллин - тоже с совершенно непонятной сейчас целью. Видите ли, утечек из системы ФСО мы до сих пор не наблюдали, и с не меньшей надёжностью можно поразмышлять о причастности данной уважаемой структуры. Правда, здесь не могу себя не перебить - не представляю Дмитриева ведущим собственную политическую линию без ведома и согласия генерала. Или сейчас всё возможно? Если нет уверенности в исходе завтрашних выборов, самые преданные люди могут пойти на опасную игру с расчётом угодить чужому кандидату в случае его победы, но не скомпрометировать себя перед своим покровителем, если он вернёт себе трон. Честно говоря, Танечка, все мои умопостроения с треском разбиваются о вашу пленительную фигуру.
   Самсонов смешался и замолчал - он и в самом деле не мог понять, кому понадобилось вмешивать сидящую перед ним девчонку в опасное тайное действо. Может, в действительности она сама всё и выдумала? Он ведь до сих пор даже не посмотрел запись. Между тем, век технологий создал ему все условия - ведь рядом на стуле лежит его кожаная плечевая сумка, а в ней мирно покоится айпад.
   - Оставьте мою фигуру в покое, пожалуйста, - устало заметила Таня и отодвинула в сторону пустую чашку кофе с неразгаданной гущей на дне.
   - Я в образном смысле, - поспешил разуверить её Самсонов. - Просто в определённый момент сам поразился - рассуждаю здесь о Покровском, Саранцеве, Нигматуллине и ФСО, но зачем кому-то из них понадобились вы? Вы ведь и в самом деле не секретный агент и не должностное лицо, облечённое властными полномочиями, зачем отправлять флэшку вам? В конце концов, вы ведь могли её просто уничтожить - вполне логичное действие с целью себя обезопасить. Тем не менее, кто-то понадеялся на вашу гражданскую позицию и не просчитался.
   - Опять намекаете?
   - Опять нет. Ладно, я посмотрю вашу запись, вы не возражаете?
   - Прямо здесь?
   - А чем вам здесь не нравится? Если боитесь всевидящего ока, то зачем пришли сюда и завели речь прямым текстом?
   - А вы не боитесь?
   - Нет, не боюсь. Я ничего ни у кого не похищал. Вы, кстати, тоже. Мы просто сами толком не понимаем, что там такое. Вот сейчас и посмотрим.
   Николай Игоревич выудил из сумки айпад, неторопливо включил его и, пока агрегат исправно загружался, бросил рассеянный взгляд на свою визави. Выражение её лица удивило - в нём определённо читалось неудовольствие и раздражение. Не денег же она хочет? Он получил нечто малопонятное, имеет он право проверить содержимое, разве нет? Неужели девица ждала от него только крика радости и благодарности, словно история мировой журналистки не знала более надёжного источника, чем противоречивая подружка президентской дочки?
   Самсонов решил на время забыть о свидетельнице и без всякой спешки воткнул флэшку в разъём USB, всеми силами демонстрируя спокойствие духа, хотя события беспокойной ночи могли выбить из колеи кого угодно.
   Формат записи оказался читаемым, и на мониторе возникли мутные очертания ожидаемого пейзажа - некий двор, обсаженные кустами дорожки, на заднем плане небольшой флигель. Съёмки ночные или вечерние, в полутьме. Из флигеля вышел человек и прошёл мимо камеры - голова немного ниже объектива, но в свете фонаря лицо обрисовалось вполне отчётливо, не говоря уже о фигуре и походке. Вне всяких сомнений, в сюжете запечатлён глава администрации президента Саранцева Айдар Каримович Нигматуллин. Таймер показывал вечер 23 февраля.
   - Убедились? - ехидно бросила Таня, не дождавшись от собеседника никакой реакции на просмотренное видео.
   - Убедился, - негромко ответил Самсонов. - Вы действительно способны потрясти основы российской государственности.
   - Причём здесь я? Сами же сказали - я ничего не украла. И ничего не затевала.
   - Не затевали, но могли прекратить.
   - Опять вы о том же!
   - Разумеется. Можете не верить, но я впервые вижу столь отважную девушку вашего беззаботного возраста.
   Таня замолчала и принялась долго в упор разглядывать контрагента, словно он, совершенный незнакомец, подошёл к ней среди бела дня на улице с невозможными скабрёзностями.
   - Я вас не понимаю, Николай Игоревич. Чего вы от меня хотите?
   - Я вам уже сказал. Хочу осознать ваши мотивы.
   - Какие ещё мотивы?
   - Хорошо, постараюсь высказать свои мысли последовательно. Вы впервые в жизни получили бандероль, к тому же из Владивостока. У вас ведь нет там друзей или знакомых?
   - Нет, ну и что?
   - Я продолжаю. Получив извещение о таинственном послании от незнакомца, вы идёте на почту, получаете его и приносите домой. Разрываете упаковку и обнаруживаете внутри флэшку.
   - Не только.
   - Таня, вы не перестаёте меня удивлять. Значит, вскрыв бандероль, вы обнаружили внутри флэшку и...?
   - Пачку старых советских открыток. Для веса, наверное.
   - Наверное. Если мне не изменяет память, бандероль имеет ограничения по весу. Знаете, я намного старше вас, но, насколько помню, ни разу в жизни не отправлял никаких бандеролей.
   - Поздравляю вас.
   - Не иронизируйте, Таня. Возможно, наш с вами разговор останется в вашей памяти надолго, и не искажайте воспоминание своим негативным отношением. Как ни крути, вы сейчас совершаете самое важное дело вашей жизни.
   - Почему вы так решили?
   - Вы сомневаетесь? Значит, вы действительно молоды. Я продолжу. Вы возвращаетесь с почты, вскрываете дома бандероль и обнаруживаете в ней флэшку с пачкой старых советских открыток. Видимо, сильно удивились и первым делом перебрали открытки.
   - Просмотрела. Но я в них ничего не понимаю. Открытки как открытки.
   - Праздничные или нейтральные?
   - Всякие. Но в основном, кажется, праздничные.
   - Надо же, не пожалел кто-то коллекционный материал. Его можно ведь и продать, а вот предпочли бесплатно отправить вам без всякой корыстной или иной цели, только ради оправдания бандероли. Или цель всё же была? Они у вас собой?
   - Нет. Зачем они вам?
   - Возможно, в них есть какой-то смысл. Вы можете передать их мне сегодня?
   - Пожалуйста, но я всё равно не понимаю, зачем они вам дались.
   - Думаете, я сам понимаю? Но, раз они существуют, значит в них можно предположить и смысл. Они чистые или подписанные?
   - Не обратила внимания. Кажется, я только лицевые стороны видела. Одна открытка должна содержать послание, а куча - нет. Разве я ошибаюсь?
   - Разумеется, вы совершенно правы. С одной поправкой - куча открыток может представлять собой одно зашифрованное послание. По крайней мере, чисто теоретически. Так я на вас надеюсь?
   - Пожалуйста. Хотите, прямо сейчас ко мне и поедем.
   - Боюсь вас скомпрометировать.
   - Чепуха.
   - Хорошо, не стану упираться, но я ещё не закончил разбор ситуации.
   - Ну, заканчивайте.
   - Итак, вы вскрываете бандероль, обнаруживаете флэшку и кипу старых открыток, но никакой записки или письма. Просматриваете открытки и не замечаете в них никакого смысла. Потом включаете свой любимый комп и открываете на нём флэшку. Узнаёте место и человека и понимаете - у вас в руках весьма чувствительная информация. Не захотелось как можно быстрее от неё избавиться?
   - Захотелось. А что я здесь делаю, по-вашему?
   - Вы потратили больше двух суток на собственное расследование, и только теперь решили сбросить горячий товар. Колебались?
   - Нет, просто выбирала лучший вариант.
   - Хорошо, не возникало желание разбить эту маленькую чёрную штучку молотком и забыть о ней на веки вечные?
   - Возникало, но я себя пересилила.
   - Почему?
   - Вы бы хотели никогда не получить эту бомбу?
   - Нет, но вы - не я. У вас ведь свои приоритеты. Я постоянно возвращаюсь к одному и тому же вопросу, а вы упорно отбиваетесь патриотическими лозунгами?
   - Какими ещё лозунгами? Я просто не хочу снова видеть Полонского президентом - имею право.
   - Разумеется, имеете. Но одно дело - просто хотеть, и совсем другое - прилагать реальные усилия к развитию хода истории в нежелательном для генерала направлении. Почему вы совсем не боитесь?
   - Вот теперь я вас поняла! По-вашему, я должна плакать и искать защиты у ближайшего мужчины?
   - Положим, вы не плачете, но за поддержкой ко мне всё же пришли. Правда, вряд ли я могу сойти за ближайшего к вам мужчину.
   - Я обратилась к вам как к профессионалу.
   - Почему же вы не обратились, например, к Юле Кореанно? Она со своим нью-йоркским детством всегда готова пуститься в триллер.
   - Официальных лиц я отмела всех разом. Юля первым делом обратилась бы к Саранцеву, а он, как я уже говорила, за Нигматуллина душу готов положить.
   - А Нигматуллина вы тоже готовы уничтожить, как и Полонского?
   - Я никого не собираюсь уничтожать. Вы сами говорили - сейчас уже слишком поздно, но попортить им кровь я согласна. Обоим, если Нигматуллин и в самом деле предал шефа.
   - А если нет? Думаю, вы не хуже меня понимаете - видеозапись должен изучить эксперт, и только затем можно сделать надёжные выводы относительно её содержания. В конце концов, достаточно подменить один только тайм-код, и на пустом месте возникнет детективный сюжет. Вот если бы вам ещё прислали запись переговоров в ново-огарёвском флигеле вечером 23 февраля!
   - Хотите подняться на всём готовеньком? Так не бывает. Кто девушку ужинает, тот её и танцует.
   - Таня, в нашем журналистском деле выше кремлёвского пула подниматься некуда. Если вдруг с перепугу и стану главредом, читатели обо мне быстро забудут, и окажусь я обыкновенным бюрократом.
   - Если не будете хвататься обеими руками за любой намёк на сенсацию - непременно забудут.
   - Танечка, если хвататься обеими руками за любой намёк без проверки фактов, можно очень быстро улететь в лагерь жёлтой прессы, откуда нет возврата. По обратной причине - читатели никогда не забудут твоего журналистского позора и никогда не станут тебя воспринимать как источник информации об окружающем мире. Ладно, мы снова сошли с магистрального пути моей неуёмной репортёрской мысли. Значит, вы готовы сделать всё от вас зависящее ради победы Саранцева на завтрашних выборах. Я правильно вас понял?
   - Конечно. Кажется, я и не пыталась скрыть от вас свои убеждения.
   - Хорошо, но почему вас вообще беспокоят выборы. В вашем возрасте у девушек обычно находится множество других, намного более важных для них, дел.
   - Дался же вам мой возраст. И особенно пол, видимо. Вы категорически отказываетесь принять простую истину: у меня есть политические предпочтения. Представьте себе!
   - Представляю, но как вы к ним пришли?
   - А как вы пришли к вашим?
   - Положим, мой-то путь в несколько раз длиннее вашего - я его начинал октябрёнком в семилетнем возрасте, и утекли с тех пор целые океаны исторической воды. Слышали об октябрятах?
   - Слышала.
   - Невероятно. От кого слышали?
   - От родителей, конечно.
   - Наверное, сокрушались по поводу отсутствия октябрят, пионеров и комсомольцев в нашей современности?
   - Может, сокрушались, а может - просто жалели своё детство.
   - Полностью с вам согласен. Интересно, сможете вы объяснить мне, кто такие октябрята?
   - Тоже мне, бином Ньютона. Члены коммунистической организации младших школьников.
   - Невероятно! Вы меня поражаете, Таня.
   - Видеозаписью ново-огарёвских камер наблюдения я вас не поразила, а своими познаниями об октябрятах поразила?
   - Представьте себе. Но в очередной раз потеряли нить разговора. Я упорно хочу услышать историю вашего идейного роста. Почему вы не хотите снова видеть Покровского президентом?
   - Он им был уже, сколько можно?
   - Саранцев тоже был.
   - Игорь Петрович только один срок отработал, а тот - два.
   - Полагаете, каждый президент должен отбывать по два срока?
   - Нет, но предел ведь всему есть. Покровскому пора на заслуженный отдых, а не на третий срок.
   - Почему? Он ведь не нарушает Конституцию.
   - Я не о законе говорю, а о здравом смысле. Нельзя сидеть во власти вечно. Нормальный человек не может десятилетиями работать на самом ответственном посту, не покладая рук и не теряя способности здраво оценивать ситуацию.
   - Вы саранцевскую прессу цитируете, а мне интересен ваш личный ход мышления.
   - Я же не могу разработать собственную политическую теорию. Я много всякого читаю, а вам цитирую, с чем согласна.
   - Замечательно, и почему же вы согласны с тем, что мне цитируете?
   - В каком смысле?
   - В прямом. Почему вы согласны с утверждением, что человек не может десятилетиями работать на президентском посту с полной отдачей? Имеете опыт руководящей работы?
   - Не имею. По вашей логике получается, у меня вообще нет права на собственное мнение по любому вопросу - я ведь нигде не работаю и не работала в прошлом.
   - Я даже больше скажу - у вас и прошлого-то нет.
   - Вот это уж точно - только ваше личное мнение.
   - Разумеется, моё. И я могу его разъяснить, - Самсонов теперь смотрел на девушку бесцеремонно и даже нагло, не ждал от неё одобрения и не планировал её жалеть. - Юный возраст, бесспорно, даёт множество преимуществ и делает жизнь весьма и весьма привлекательной, особенно если наблюдать её со стороны и с высоты возраста более солидного. Но в контексте нашей беседы я с бесконечной уверенностью в своей правоте могу заявить: скорее всего, у вас нет убеждений. Говорю так по одной простой причине - большинство людей пересматривает свои юношеско-девичьи политические устремления по мере взросления. Или, если хотите, старения. Романтика и жажда справедливости здесь и сейчас сами по себе замечательны, но они не движут странами и народами. Здесь требуется расчёт и компромисс. Произрастает то и другое из опыта и практических знаний.
   - Хотите сказать, молодым следует заткнуться и слушать старших?
   - Я по мере сил стараюсь не произносить бессмысленных изречений. И тем более не писать их - останется ведь надолго.
   - Вы мне окончательно запутали. Молодёжь ничего не понимает, но вы не понуждаете её к послушанию?
   - Не понуждаю. Ибо она мне не подчинится. Вас ведь возмущает моя концепция?
   - Конечно. Надеюсь, вы не предлагаете повысить возраст допуска к выборам лет до сорока или пятидесяти?
   - Не предлагаю, и всё по той же причине - не имеет смысла. Так я в очередной раз возвращаю вас к теме нашего разговора: чем вас привлекают взгляды Саранцева и отталкивает программа Покровского?
   - Хотите взять у меня интервью?
   - До интервью вы, извините, пока не доросли - сначала заставьте прессу шуметь по вашему поводу. Просто делаю своего рода социологический срез поколения - вполне публикабельно. Знаете, литературная галерея портретов современных молодых людей, высказывающих самые разные взгляды - на фоне их увлечений, страстей, занятий и жизни вообще во всех её проявлениях.
   - Хотите меня туда вставить?
   - Пока существует только идея в общих чертах, а не конкретный проект. Но, возможно, наш разговор тоже когда-нибудь пригодится. Так вы согласны ответить на мой первый вопрос?
   - Запросто - Игорь Петрович более современен. Он и сам вполне отвечает требованиям двадцать первого века, и Россию способен продвинуть на пути прогресса. А ваш генерал навечно застрял в замшелых представлениях о стране и политике - только и умеет совещаться с силовиками по любому поводу и без повода тоже.
   - Можно конкретней?
   - Куда же конкретней?
   - Вы сообщили выводы, а меня интересует вся цепочка рассуждений. Почему Саранцев более современен, чем Покровский?
   - По-моему, вы и без меня прекрасно знаете ответ на ваш же вопрос.
   - Я знаю свой ответ, а меня интересует ваш.
   - Он у меня ничем не отличается от всех остальных. Игорь Петрович моложе, не служил в армии, открыт внешнему миру, новейшим достижениям науки и техники.
   - Хотите сказать, Покровский закрыт?
   - Хочу сказать, он всех пугает.
   - И вас тоже?
   - Меня - нет. Я видела его вблизи.
   - В Ново-Огарёве?
   - Кажется, да.
   - И вблизи он не показался вам страшным?
   - Совсем.
   - Вы можете его тоже охарактеризовать, как и Саранцева?
   - Чего проще - он военный.
   - Это его недостаток?
   - Конечно. Он сформировался как личность в среде, где следует отдавать и выполнять приказы, а политика делается иными средствами.
   - Какими же?
   - Будто сами не знаете.
   - Мне интересно ваше мнение.
   - Политик обязан договариваться, в том числе со своими противниками. Иначе он быстро превращается в диктатора. То есть, не быстро, а просто сразу. Достаточно один раз задавить силой несогласных, и нет политического деятеля, а один только кровопийца.
   - Вы конкретно Авдонина имеете в виду?
   - Авдонин - самое безобидное его деяние. Есть таинственные убийства журналистов и политиков, а самое главное - Кавказ.
   - Вы рассуждаете безапелляционно. Авдонин признан виновным в суде, с бригадой адвокатов, а вовсе не перед "тройкой", политические убийства никто пока фактами не связал даже со спецслужбами, не только с Покровским лично, а Кавказ... Хотите сказать, если какая-нибудь республика потребует независимости и в одностороннем порядке выйдет из конституционного поля, Саранцев не применит силу?
   - Пока он остаётся президентом, никто независимости и не потребует.
   - Вы уверены?
   - Свободному человеку незачем рваться на свободу.
   - Ваше прекраснодушие выдаёт нежный возраст.
   - А ваш цинизм - ваши солидные годы.
   - Бесспорно.
   - Силовики нынешними репрессиями буквально выталкивают Кавказ из России, вызывая ненависть к ней, и только Игорь Петрович может успокоить регион, избавив бесчисленное множество людей от страха незаконного ареста, а то и похищения с убийством.
   - То есть, вы не отрицаете факт репрессий уже сейчас, при Саранцеве?
   - Кто их вообще отрицает? Он ведь не может одним мановением руки привести в порядок спецслужбы и МВД, тем более не в центре, а в регионах. Только четыре года у власти Игорь Петрович, и вот тот же самый Покровский снова стремится его уйти, хотя сам отработал целых восемь лет. Не будь перспективы его возвращения, вполне можно было бы установить на Кавказе мирный статус-кво.
   - Вы, Таня, полностью находитесь под влиянием либеральной пропаганды.
   - Вовсе нет - они Игоря Петровича тоже терпеть не могут. Им-то победа на выборах и не снилась, а он уже победил однажды, и теперь тоже может. Во всяком случае, его участие в выборах - вовсе не комедия.
   - Но кавказские республики - за Покровского.
   - Не республики, а правящие элиты. Боятся свободной конкуренции, хотят навечно застолбить за собой позиции в экономике и во власти, но гарантом своих привилегий видят только вашего генерала, а не Игоря Петровича. В действительности они могут только расширить и углубить кризис, а для реформы сложившейся системы общественных отношений и спасения ситуации нужен диалог, а не диктат.
   - Танечка, вы меня бесконечно впечатлили, - искренне сознался журналист. - Вы из бесед с Саранцевым почерпнули ваши сведения?
   - Не только и не столько. Я вовсе не собираюсь изображать из себя приближённую или фрейлину какую-нибудь. Но читаю всё же не только модные журналы, хотя и их тоже не забываю.
   - Все молодые люди во все времена знают пути решения всех мировых проблем.
   - А все старики всегда не хотят ничего менять, даже если перемены - единственный способ выжить.
   - Ладно, уговорили. Больше никогда ни о ком не стану говорить "все", словно о целом и неделимом.
   Самсонов замолчал на некоторое время в попытке осмыслить свою новую жизнь. Опыт и бесцеремонность подсказывали - его встреча с подружкой Светланы Саранцевой никак не может быть тайной для людей Покровского, чья работа заключается в проявлении беспрестанного интереса ко всему происходящему вокруг фигуры их шефа. Насколько сама девица в курсе событий, он так и не понял, но свято поверил лишь в одно - она непременно хочет и впредь, хотя бы на несколько лет, оставаться рядом с дочерью президента и готова даже приложить собственные усилия для содействия ходу истории в нужном направлении. История с флэшкой показалась журналисту странной и вообще киношной, но главный вопрос ещё чудесней: отправитель бандероли хочет помочь Саранцеву или Покровскому? Точнее, кому из них он хочет насолить, поскольку содействовать желанному исходу выборов уже поздно, а вот придать новый импульс конфликту после подсчёта голосов - вполне. Второй вопрос его не слишком мучил, хотя ответ на него всё же требовался: Таня действительно действует самостоятельно и поведала ему правдивую историю, а не специально подготовленную неизвестно кем легенду? На первом этапе можно считать её честной активисткой-одиночкой с густым личным, а не общественным интересом - существенная деталь, позволяющая в некоторой степени на неё полагаться.
   Полностью исключить вероятность провокации ФСБ нельзя, но без проверки признать беспочвенное подозрение истиной и проигнорировать подарок судьбы - вовсе глупо. Пока он просто общается со своим добровольным источником, которому не платил, ничего не обещал и вообще сам к нему не обращался. Кто же осудит немолодого мужика за желание продлить беседу с привлекательной юной особой, если она ещё и сама пришла?
   - Хорошо, Таня, - произнёс Самсонов, принимая вид сурового борца за свободу и справедливость. - Раз уж вы настолько бескорыстны и бесстрашны, предлагаю отправиться к вам домой за открытками из бандероли. Ничего другого среди ночи не остаётся.
  
   Глава 6
  
   Наташа растерянно крутила в руках лист бумаги с компьютерной распечаткой и не понимала одного - почему безвестные благожелатели упорно обращаются к ней? И сколько их ещё прячется за углом или в дальних краях обширной страны? Места ведь много. Не желая тратить время на мысли о непонятном и необъяснимом, она спрятала в конверт приказ и записку с просьбой о передаче подлинному адресату, встала и снова направилась к Ладнову.
   - Всё ещё волнуетесь, Наташенька? - весело спросил он послушницу, прервав спор на повышенных тонах с кем-то из сотрудников.
   - Нет, просто мне ещё и письмо прислали.
   Кандидат принял пакет, словно боевой командир окружённой воинской части, и выудил на свет божий его содержимое. Записку небрежно бросил на стол, а в чтение рокового приказа углубился надолго. Спустя четверть часа Пётр Сергеевич откинулся на спинку офисного кресла и устало потёр лицо обеими ладонями. Его молчание показалось вестнице слишком долгим и оттого страшным.
   - Ребята, - обратился диссидент к сотрудникам, с которыми только что спорил, - пожалуйста, срочно позовите Сергея и Ирину. Если спят - разбудите. Пусть идут сюда на закрытое совещание.
   Сергей Потапченко возглавлял службу безопасности кандидата, а Ирина Овакимян - его кампанию в целом, и их срочный вызов на совещание посреди ночи мог означать только одно - опытный борец с правящим режимом воспринимает создавшееся положение в высшей мере серьёзно.
   - Он настоящий? - осторожно поинтересовалась девушка, оставшись с глазу на глаз со своим надёжным и бесстрашным шефом, но всё равно боясь услышать жестокую правду.
   - Похоже на то, - беззаботно бросил диссидент и опустил лист на стол, поверх записки с просьбой о передаче ему вопиющего компромата. - Прямо бритва обоюдоострая. Нагрянь к нам сейчас чекисты со своевременным обыском - и пожива обеспечена. Это вам не подброшенные сто граммов марихуаны, один автоматный патрон или пробитая пулями мишень - самая подлинная на свете бомба.
   - Они ведь никогда не смогут признать подлинность незаконного приказа.
   - Наташа, вы невнимательно смотрели Бондиану. Никогда не говори "никогда". Или можно обвинить нас в фабрикации и провокации - кто им помешает у себя в конторе сварганить другой приказ под тем же номером и датой, но абсолютно безобидный? Кто допросит сотрудников и проведёт необходимые экспертизы для установления истины? Лично я не могу на глаз установить подлинность подписи Коренюка, она может оказаться и всамделишной, и поддельной - с примерно равной степенью вероятности. Зависит от характера начатой против нас игры.
   - Кем начатой?
   - Понятия не имею. Ещё пять минут назад я свято верил в способность генерала достоверно идентифицировать цели и не тратить зенитные ракеты для охоты на воробьёв. Я не могу победить на выборах и, в сущности, помогаю Покровскому избежать второго тура голосования, поскольку в самом деле отбираю голоса у Саранцева, а не у него. Ну, если вообще отнимаю. Просто я могу представить избирателя, голосующего из-за моего отсутствия в бюллетене за второй срок нашего славного действующего президента и не могу - голосующего при тех же обстоятельствах за возвращение на престол нашего доброго премьер-министра. Другими словами - мой арест создаёт ему неизмеримо много проблем и не решает ни одной.
   - Значит, приказ всё же поддельный? - не теряла надежды на мирное будущее Наташа.
   - Говорю же - не знаю. Сейчас подойдут наши светлые головы, покумекаем все вместе - глядишь, и выдумаем что-нибудь дельное.
   - Мне уйти?
   - Здрасьте, приехали! Извините, Наташа, но вы попали, как кур во щи. Или, в вашем случае, как кура во щи?
   - Как кур в ощип.
   - Ничего подобного, во щи. Весь смысл именно в щах - петуху там делать нечего, а вот очистить птицу от оперения перед засовывание в кастрюлю или духовку - дело самое обыденное, ничего неожиданного в нём нет, и возникает неразрешимое противоречие со смыслом поговорки. Одним словом, раз уж вы стали адресатом таинственных пакетов и получателем невнятных телефонных звонков, без вас мы в ситуации точно не разберёмся.
   - Но я не хочу!
   Наташа даже оглянулась на дверь, словно её долго держали в заложниках, и вдруг возникла случайная возможность побега.
   - Почему? Мне казалось, вы интересуетесь политикой.
   - По-моему, здесь не политика, а уголовщина какая-то. Мне уже страшно домой идти.
   - И прекрасно, не идите, пока не вникнем в положение. Главное - не забудьте матушке позвонить. Она вас когда ждёт?
   - Завтра... уже сегодня днём. Но на следующую ночь я хотела вернуться сюда, а теперь не знаю.
   - Думаю, вам не стоит сейчас ходить одной - ни домой, ни куда бы то ни было ещё. Положитесь на мой жизненный опыт - если начинаются странные события, жди худшего, а не лучшего. Но здесь-то вы среди друзей, а значит - в полнейшей безопасности.
   - Вы хотя бы в своей безопасности уверены?
   - Здесь - да.
   - Где "здесь"?
   - Среди своих, в штабе избирательной кампании. Но я, разумеется, и на улицу выйти не опасаюсь. Честно говоря, после КГБ бояться какого-то Покровского с его Коренюком - просто смешно.
   - Но людей ведь и в самом деле убивают!
   - Убивают, и с точки зрения тихих цивилизованных Нидерландов у нас царит жуткий террор, но я живу долго. В России надо жить долго - Корней Чуковский сказал, не кто-нибудь. Я много видел, но всё равно верю в лучшее.
   - Почему?
   - Говорю же - живу долго. Больше половины своей жизни провёл при коммунистах, и очень хорошо знаю - наши нынешние выборы просто фантастичны и даже фееричны. Россия никогда не видела ничего подобного, и я торжествую. Никакие таинственные бумажки смутного происхождения моё мироощущение не изменят.
   - Почему никогда не видела - а при Временном правительстве в 1917-м?
   - Наташенька, вы меня пугаете. При Временном правительстве не было никаких выборов!
   - Но свобода ведь была?
   - Судя по всему, была. Только в одном её проявлении - свободе слова и собраний. И посему весь период на веки вечные заклеймён кличкой "говорильни". Максимилиана Волошина читали? "С Россией кончено... На последях Её мы прогалдели, проболтали, Пролузгали, пропили, проплевали, Замызгали на грязных площадях", потом у него идёт о правах и свободах, а в конце самое больное - "О, Господи, разверзни, расточи, Пошли на нас огнь, язвы и бичи, Германцев с запада, Монгол с востока, Отдай нас в рабство вновь и навсегда, Чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда!" Написано, как считается, в ноябре 1917 года, хоть и в Коктебеле, а не в колыбели пролетарской революции. Вот Господь, судя по всему, и внял поэтическому призыву - отдал нас в рабство по итогам краткого правления свободного Временного правительства, и даже германцев наслал с Запада. Повторения я не допущу.
   - Как вы можете допустить или не допустить?
   - Очень просто, Наташенька - я не сдамся. Но я выбор сделал, когда вы ещё не родились, а вам пора решать. Детство ваше закончилось со смертью отца, теперь пришло время определиться с дорогой. Если вам интересно моё мнение, советую не ввязываться в чрезмерно опасные игры. Выходите замуж за вашего сидельца - надеюсь, мы всё же вытащим его на волю раньше назначенного срока - и живите с ним тихо и счастливо.
   - С Лёшкой?
   - С Алексеем.
   - Вы шутите?
   - Ничуть. Вы всё ещё не воспринимаете его всерьёз? Поверьте моему опыту - многие парни на его месте не полезли бы ради девицы в драку с ОМОНом. Я имею в виду интеллигентных мальчиков, разумеется, а не уголовных отморозков.
   - Мы же с ним просто дружим!
   - Опять ваша женская наивность. Он-то с вами не дружит.
   - В каком смысле?
   - В положительном. Он хочет провести с вами остаток жизни и никогда не расставаться. И вы его поощряете.
   - Я?
   - Да, вы. Передачи носите, весь суд в зале просидели и плакали после приговора. Теперь он уверен в ваших взаимных чувствах.
   - Откуда вы знаете?
   - Я ведь тоже присутствовал на суде и видел его.
   - Да ну вас, Пётр Сергеевич! Чепуху какую-то говорите. Я с вами о серьёзном, а вы отшучиваетесь.
   - Какие шутки, Наташенька? Говорю вам - решайте прямо здесь и сейчас. Неизвестный решил втянуть вас в игры больших дядек со ставками абсолютно неизвестного размера. Могу предположить - весьма и весьма большого размера, и речь вовсе не о деньгах. Пока не подошли Серёжа с Ирой, у вас время выбора - остаться или уйти.
   Наташа испугалась, но и смутилась тоже. Если уйти, Ладнов убедится в своей правоте и мысленно пожелает ей счастливой семейной жизни с Лёшкой. Подумать смешно! Как только ему в голову могло такое придти? Конечно, ей жаль милого мальчишку, но в роли своего мужа она его не представляла. Она вообще никого из живущих на планете Земля не воображала будущим супругом. Он есть где-то, невидимый и неосязаемый, но таинственный капитан Артур Грэй, и во плоти его даже представить невозможно.
   - Доброй ночи! - бодро выкрикнул ворвавшийся в комнату Потапченко и звучно захлопнул за собой дверь. - Происшествие случилось, или просто соскучились, Пётр Сергеевич?
   Начальник службы безопасности кандидата в президенты Российской Федерации не выделялся молодостью в его команде. Наташа ни разу с ним прежде не разговаривала, но её все знали и без личного знакомства - как звезду политики и телевидения, самую известную персону в команде после самого шефа. Она знала о Потапченко немногое - старше тридцати, бывший опер МУРа с противоречивой в глазах борцов за свободу репутацией. Ему многие активисты не верили, то ли как цепному псу диктатуры, то ли как непременному коррупционеру - предал своих однажды, предаст и их при случае. Но Ладнов отмахивался от увещеваний с разных сторон и отшучивался. Мол, найдите мне человека с таким опытом полицейской работы, но без стажа в органах, и я произведу замену. Никто толком не знал, каким путём сотрудник МВД оказался в штабе лидера оппозиции, но кандидат, как многим казалось, располагал некой информацией на сей счёт, не желая по скрытым причинам ею делиться даже с ближайшим окружением.
   - То и другое, Серёжа. Проходите, пожалуйста. Нужно решить пару ребусов. Сейчас Ира подтянется, и начнём, так сказать, брифинг.
   - Надеюсь, речь не о проколах моей команды?
   - Вовсе нет, но свой весёлый настрой вы очень скоро смените на деловой. Нас здесь точно никто не может слушать?
   - Ну, раз пошёл такой разговор, и вы требуете гарантий, предлагаю всем выключить мобильники и вытащить из них аккумуляторы, отключить от сети все компы а также, если угодно, завести какую-нибудь музыку. Не на айподе, а на проигрывателе виниловых пластинок.
   - Прекрасно. Предлагаю всем выполнить рекомендацию службы безопасности, - равнодушно произнёс Ладнов, вытаскивая из кармана свой телефон. - Только проигрывателя грампластинок у нас здесь нет.
   - Вы ведь говорили - мы ничего не нарушаем, пусть слушают? - удивилась Наташа.
   - Говорил, но теперь обстоятельства изменились, и я не считаю нужным снабжать врагов лишней информацией о наших абсолютно законных, но потенциально опасных для них планах.
   Наташа неуверенно достала из кармана телефон и бесцельно покрутила его в руках - прежде она никогда не вынимала аккумулятор. Сергей принялся ей помогать, а тем временем появилась Овакимян, вникла в ситуацию и без лишних вопросов занялась тем же, чем увлеклись все остальные, хотя за всё время кампании такого прежде не случалось.
   С Ириной Аршаковной Наташа общалась часто и подолгу - распорядительница кампании руководила всеми появлениями на публике её основного талисмана, неизменно добиваясь от девушки беспрекословного подчинения. Дочь колоритного армянина и тихой еврейки, Овакимян с детства привыкла к жизни на вулкане, а взрослая жизнь принесла ей профессию психолога и уйму новых впечатлений. Каждый день она связывалась по Скайпу то с Арменией, то Израилем, то с Германией, Францией, Канадой или США, узнавала от своих многочисленных словоохотливых родственников последние новости и сообщала им свои. Поскольку никто из обоих древних родов в обозримый период времени не добивался такой известности, как Ирина, все считали её высшим достижением и объясняли успех наличием еврейской или армянской крови, но исключительно в разговорах друг с другом, из вежливости не посвящая в тайну другую половину семьи. Сама она родилась в России, но способность к языкам позволила освоить, к удовольствию бабушек и дедушек, помимо английского, французского и немецкого, также разговорный иврит и армянский. В своих интервью иностранной прессе Овакимян временами щеголяла своими познаниями и добивалась благожелательных откликов, но Ладнов временами ей пенял, напоминая простую истину - она должна убеждать его избирателей, а подавляющее их большинство живёт в России. Но все доводы патрона она неизменно разбивала несколькими словами - мол, поддержка русских националистов и антисемитов им, к счастью, уж точно не грозит, и делать им уступки бессмысленно. Для нормальных же людей, по святому убеждению Ирины Аршаковны, международная известность кандидата представляет значительный интерес.
   Счастливая мать троих детей (старший сын собирался впервые голосовать на завтрашних выборах), Овакимян в свои сорок с лишним переживала женский расцвет и во всём казалась прямым противопоставлением убеждённому холостяку, здоровяку и мужскому шовинисту Потапченко. Они всерьёз ссорились при подготовке едва ли не каждого публичного выступления Ладнова, и тот неизменно их мирил, принимая точку зрения Ирины Аршаковны и отвечая на возмущённое недоумение телохранителя одними и теми же словами: я не президент, ядерной кнопки у меня нет, президентом я не стану, и убивать меня незачем. Громилы в пиджаках и с наушником в ухе не должны оттеснять публику от кандидата свободы - здесь Пётр Сергеевич оставался непреклонным, а на вопросы Сергея о задачах службы безопасности тоже отвечал коротко - не допускать провокаций и утечек конфиденциальной внутренней информации. "Но вы же запрещаете следить за сотрудниками!" - возмущался тот. И вновь получал ответ - да, запрещаю. Маленький КГБ мне здесь не нужен. Просто не допускайте прослушку и наблюдение извне, а в случае необходимости инструктируйте людей о правилах безопасного поведения. Потапченко не понимал и ничего не гарантировал, а Ладнов вновь и вновь заверял его в полнейшем благополучии кампании, обещавшей стать триумфальной в смысле небывалого уровня поддержки.
   - На мой взгляд, мы готовы, - уверенно объявил Сергей и ещё раз деловито оглядел разложенные на столе выпотрошенные средства связи и тёмные мониторы нескольких компьютеров.
   Ладнов поднял глаза на молчаливую Наташу:
   - Ещё не поздно. Забирайте ваш телефон, поспите и завтра займётесь подготовкой к роковому дню. Назначаю вас своим заместителем - буду через вас поддерживать связь с офисом и с местными отделениями.
   - Нет, я останусь, - немного сиплым голосом ответила активистка.
   - Зачем?
   - Из принципа.
   - Вы ещё совсем юная особа, и я за вас отвечаю. Жизнь, конечно, приучила меня к потерям, но теперь я стар и не хочу лишней крови.
   - Ничего страшного.
   - Ничего?
   - Ничего.
   Наташа решила никого не предавать, а Ладнов смирился с её жертвой и распорядился представить обстоятельства вновь открытого дела. Жертва преследования рассказала, как могла, сбивчиво возвращаясь в своём повествовании несколько раз назад, а затем перепрыгивая слишком далеко вперёд и снова возвращаясь. К концу выступления она ненавидела себя за косноязычие и совсем отчаялась от собственной бесполезности в большом деле. Но её, кажется, поняли.
   - Можно взглянуть на документец? - поинтересовался Сергей, выхватил протянутый ему лист бумаги и быстро пробежал глазами содержание.
   Ира только искоса бросила на текст короткий взгляд и затем надолго задумалась - как всегда, с рассеянным видом. Манера размышлять порой создавала ей неприятные ситуации, провоцируя обвинения в безразличии и невнимательности, но все присутствующие к ней давно привыкли и не собирались ей мешать.
   - Что скажете, Сергей? - спросил Ладнов, так и не поняв, какой же ответ его больше устроит.
   - Думаю, вы и сами знаете, Пётр Сергеевич.
   - Нужна экспертиза?
   - Само собой.
   - И всё же - на ваш беглый взгляд?
   - Ничего не утверждаю категорически, но похож на оригинал. Мне доводилось видеть подлинные автографы Коренюка, и здесь мы определённо имеем не топорную работу фальсификатора. Определить же ювелирную работу я прямо здесь и сейчас не смогу. А что там у вас с телефонным звонком? Он не записан на диктофон?
   - Нет, - удивлённо встрепенулась Наташа. - Я же не знала о нём заранее. Вы думаете, я записываю все звонки?
   - Думаю, самое время начать, - буднично заметил Потапченко.
   - О чём вы, Сережа? - вскинулся Ладнов, разрушив благостную будничную атмосферу мирного производственного совещания.
   - Всё о том же, Пётр Сергеевич. Поскольку сотрудники пользуются корпоративными телефонами, организация имеет привилегию устанавливать правила - благо, служебная связь не предназначена для личных излияний. Я ведь не говорю о тайном прослушивании - разумеется, следует всех оповестить. Прежде я рекомендовал данную меру в профилактических целях, но теперь всё изменилось - на карту поставлено многое, включая безопасность людей.
   - Разговоры такого рода я уже давно объявил законченными, Сергей. Почему вы заставляете меня повторять уже сказанное?
   - Обстоятельства изменились, Пётр Сергеевич.
   - Не вижу никаких изменений. Земля вертится в прежнюю сторону, день и ночь меняются в том же порядке, люди продолжают предавать и совершать подвиги. Абсолютно ничего нового.
   - Хорошо, а если поставить под контроль только Наташин телефон?
   - Нет и ещё раз нет.
   - Может, она и не против?
   - Зато я против. Принципы нельзя менять по соображениям практической пользы - звание человека даётся на определённых условиях. После победы на завтрашних выборах я вас, Сергей, ни при каких условиях не назначу директором ФСБ. Вы представляете угрозу общественной безопасности.
   - Ну, спасибо, Пётр Сергеевич. За все мои старания - и такая чёрная неблагодарность.
   - Почему же неблагодарность? Я от суда вас спасаю.
   - Может, хватит шутить? - раздражённо прервала дружескую пикировку Овакимян.
   - Ирочка, в нашем положении как раз и остаётся только шутить. Надеюсь, вы не предлагаете безоговорочную капитуляцию?
   - Я пока ничего не предлагаю. О каком телефонном звонке вы сейчас упомянули?
   - Наташе позвонил неизвестный и предложил передать нам нечто важное. Договорились - утром в метро. Но я теперь уже сомневаюсь - не придумал ли наш доброжелатель ход конём? Взрывоопасный конвертик прислал по почте, а по мобильнику договорился о передаче его же с рук на руки. Не ожидаю после выкраденного приказа ФСБ получить из того же источника ещё одну информационную бомбу. Сергей, не обеспечить ли вам охрану конспиративной встречи?
   - Запросто. Только нужно время - подогнать ребят со стороны. Думаю, наших посылать бессмысленно - если мы имеем дело с ФСБ, их могут банально знать в лицо. Где конкретно и когда условлена передача?
   - В шесть часов, на нашей станции метро. Наш человек должен быть с красным рюкзаком и в шапке покемона, осведомитель подойдёт сам.
   - В шапке покемона?
   - Наш - в шапке покемона, а о том я ничего не знаю.
   - Откуда взялась шапка покемона?
   - Так, в голову пришло, видел здесь у кого-то. В таких шапках ведь не совершают государственных преступлений, верно?
   - Бесспорно. В фантазии вам не откажешь, Пётр Сергеевич. Какова цель наблюдения?
   - Установление личности доброхота и его связей. Собственно, он сам, возможно, и не явится, но тогда в теории гонец может привести к нему. Ну, или на Лубянку - там видно будет.
   - Решаемо, - кивнул коротко остриженной круглой головой Потапченко, словно ему поручили заняться покупками продуктов в ближайшем супермаркете. Привыкнув на прежней работе выполнять приказы, он и теперь продолжал своё обычное дело с неизменным спокойствием, хотя не имел к нему ни малейших оснований.
   - Он не объяснил, зачем втягивает в историю ребёнка? - поинтересовалась Овакимян.
   - Я не ребёнок!
   - Ребёнок, ребёнок. Успокойся, девочка, - Ирина Аршаковна теперь демонстрировала само спокойствие и уверенность. - Пётр Сергеевич, я решительно протестую. Мы переходим границы дозволенного в категориях морали.
   - Я уже взрослая, пойду голосовать!
   - Впервые.
   - Да, впервые. Ну и что?
   - Ничего. И так всё понятно.
   Наташа кипела от возмущения, словно её официально и несправедливо лишали права умереть на площади, но совершенно не понимала очевидной для всех остальных оборотной стороны вопроса. Все её мысли сгрудились вокруг обиды - с неё всё началось, а теперь её же выбрасывают из дела, ещё и обругав маленькой! Стерпеть такой позор молча нет никакой возможности, иначе потом спать не сможешь до конца жизни от жгучих воспоминаний.
   - Ира, - начал Ладнов тоном опытного психоаналитика. - Документ ведь тоже прислан на имя Наташи. Почтой DHL, на адрес штаба, но подписан именно ей. Её уже втянули в историю без всякого нашего участия, и теперь нам остаётся либо бросить её на произвол судьбы, либо непрерывно держать её в поле зрения, а нам следующие сутки-двое придётся плотно заниматься именно её делом. Лично я пока совершенно не понимаю смысла данных событий. Серёжа, каково ваше впечатление?
   - Я не провидец, Пётр Сергеевич. Впечатления у меня появятся после экспертизы приказа и конспиративной встречи в метро. Туда Наташа должна идти?
   - Нет, кто угодно.
   - Отлично.
   - Снова и снова повторяю: мы действуем строго в рамках закона. Нам просто неизвестно, кто передаёт неизвестно что. Вряд ли бомбу, я думаю. А значит - у нас нет никаких оправданий в смысле безопасности для принятия каких-либо оперативных мер. Наша первая задача - определить хотя бы цель инициативника. Он хочет нам навредить или помочь? Он работает на Покровского, на Саранцева или сам на себя - обыкновенный честный гражданин, желающий пресечь беззаконие со стороны, как минимум, ФСБ? Хотя, я уверен, Коренюк собственной игры не ведёт, а действует в рамках общего плана. И, честно говоря, я всё же с трудом и недоверием представляю этот план в руках Саранцева.
   - Я тоже, - коротко пожал плечами Потапченко.
   - А я - вполне, - деловито заметила Овакимян. - Вы мешаете ему добиться второго тура, и он вполне способен на подковёрные операции. В противном случае генерал не сделал бы его президентом.
   - Он - да, но Коренюк? - Ладнов иронично развел руки и поиграл пальцами, словно хотел нащупать в воздухе неосязаемую материю отсутствующего заговора. - Помогая Саранцеву, он де-факто идёт против Покровского, разве нет? Тому-то второй тур на фиг не нужен. И вообще, если бумажку нам подбросили с целью провокации, не следует ли нам сжечь её прямо сейчас и забыть о проблеме напрочь?
   - Оптимальное решение, - отрывисто одобрил неожиданное предложение старого диссидента его верный телохранитель и не стал развивать мысль дальше.
   - Нет, - удивилась Ирина Аршаковна, словно впервые увидела шефа. - Вы так шутите, Пётр Сергеевич?
   - Какие уж шутки.
   - Мне казалось, цель всей вашей кампании - доказать существование в России реальной политической оппозиции, способной возглавить страну в обозримом будущем, - напирала Овакимян с явным желанием раз и навсегда расставить все точки над "i".
   - Не спорю.
   - Тогда нам следует не жечь эту бумагу, а прямо сейчас устроить пресс-конференцию и предъявить её обществу. С нашими комментариями, разумеется.
   - Думаете, лучшего варианта не существует?
   - Уверена.
   - А как же быть с Александром Ивановичем Гальпериным?
   - С кем?
   - С Александром Ивановичем Гальпериным.
   - Каким Гальпериным?
   - Он отправил пакет с подлинным секретным незаконным приказом директора ФСБ аж из Владивостока. Вы его знаете, Наташа?
   - Нет. Даже не слышала никогда. То есть, не помню такого, если и слышала.
   Ладнов покачал в воздухе желтоватым конвертом, держа его двумя пальцами за один угол и обведя взглядом всех присутствующих:
   - Представляете себе положеньице: порядочный законопослушный человек случайно или сознательно заполучил в собственные руки документальное свидетельство преступных планов ФСБ и отправил его нам в расчёте на нашу порядочность и ответственность. Он свободой рискует, а скорее - жизнью. Он знает слишком много. И мы не имеем ни малейшего права оглашать его имя без явного его на то согласия.
   - Думаете, он действительно существует? - усмехнулась Ирина.
   - Понятия не имею, - пожал плечами кандидат. - Полагаю, нам следует пока считать его реальным человеком. Но им должно как следует заняться. Заодно и выяснить, есть ли он вообще не белом свете. Ну, и попутно - каковы его ближайшие планы на жизнь.
   - Если здесь налицо подстава спецслужб, то Гальперин, скорее всего, существует, но о наших проблемах с его посланием - ни сном, ни духом, - заметил Потапченко, удобно устроившись в кресле через стол от Ладнова. - Нормальные люди своих анонимок не подписывают, а узнать данные живого человека с нужной репутацией для ФСБ не проблема.
   - С какой такой "нужной"? - Овакимян повернулась к Сергею всем телом и даже немного наклонилась вперёд, будто намереваясь наброситься на него с кулаками.
   - Зависит от их планов, если они вообще существуют. Если никакой подставы нет, то ФИО корреспондент мог вообще от балды придумать. Или честно указать свои собственные данные, если решил идти ва-банк. Я только не очень понимаю, какими путями подлинник приказа мог оказаться во Владивостоке - он ведь должен осесть в секретной части.
   - Вот именно, - удовлетворённо кивнул Ладнов. - Мы сочиняем одну версию за другой, но все они не имеют практических оснований. Необходимо начать реальные действия и выйти из плотного тумана. На сегодняшний рейс до Владивостока билеты ещё можно добыть?
   - Кого вы хотите туда отправить? - Ирина положила перед собой на стол блокнот и принялась пропеллером крутить в пальцах гелевую ручку.
   - Думаю, человека по рекомендации уважаемого Сергея.
   - Сейчас соображу, - быстро среагировал Потапченко, вытащил из внутреннего кармана органайзер и принялся его изучать.
   Овакимян тем временем извлекла из сумочки аккуратную папочку со множеством разноцветных закладок и проконсультировалась с ней.
   - Самые ранние рейсы - в двенадцатом часу дня, но оба с пересадками. Один - в Новосибирске, другой - в Пекине. В пятом часу вечера начинаются прямые рейсы, и прибывают те и другие почти одновременно, - посвятила она окружающих в результаты своего глубокого исследования.
   - У вас что, под рукой расписания всех авиарейсов припрятаны? - восхитился Ладнов.
   - Нет, просто недавно занималась конкретно Владивостоком, и вспомнила. Вообще-то, в Интернете шарю по мере надобности, но мы же здесь в изоляции.
   - Да уж, потерпите пока. Итак, человека во Владивосток мы сможем отправить только ближе к вечеру, до наших он доберётся через девять часов, когда там уже будет завтрашнее утро, и начнутся выборы. Не вижу особого смысла в подобной операции. Считаю, мы имеем в своём распоряжении сутки - к завтрашнему утру мы должны всё понять и принять все необходимые меры. Мы либо предотвращаем незаконные действия ФСБ, либо разоблачаем провокацию - либо против нас, либо против Покровского. В противном случае нам в политике делать всё равно нечего, и мы никого не разоблачаем, а смирно отправляемся за решётку, где нам и место.
   - Вы сказали, провокация против Покровского? - уточнила Овакимян.
   - Не могу исключить и такой вариант. Если приказ фальшивый, то автор - за пределами ФСБ, если подлинный - то Коренюк мог затеять собственную игру против босса, если тот его сильно напугал.
   - Каким же образом он приплетёт босса, если подпись его? - не унималась Ирина Аршаковна.
   - А вот, когда за ним придут по поводу этого приказа, он и извлечёт на свет божий улики против генерала. Хотя, вы правы, Ира, я уж слишком перемудрил. Никакими уликами Коренюк не обелит себя, поскольку он пока не обязан выполнять приказы Покровского, ни письменные, ни устные. Да и подделку могла бы сама ФСБ организовать - именно для провокации, против нас или против Саранцева. Или действительно против Покровского. Совсем запутался в нитях заговора, а он, может, и не существует вовсе.
   - Все наши фантазии сейчас не имеют ни малейшего значения, - вмешался Потапченко. - Версии необходимы для корректного следствия, но лишь на первом этапе. Дальше нужно добывать реальные улики, а как вы намерены их вытаскивать из Коренюка и его людей? Мы даже поговорить ни с кем из них не можем, не только допросить. С Владивостоком-то что решаем?
   - Я согласна с Петром Сергеевичем, - Ирина Аршаковна всем своим видом демонстрировала спокойствие и рассудительность. - Отправить туда гонца - значит потерять без толку почти сутки. Улетит он больше, чем через двенадцать часов, доберётся до наших людей на месте - через двадцать один час с лишним. Там уже начнутся выборы, у нас - последняя ночь перед выборами. Надо срочно провести сеанс связи с надёжным человеком во Владивостоке, и пусть они уже сейчас начинают действовать - у них там рабочее утро дня тишины в разгаре.
   - Согласен, - кивнул Ладнов.
   - Как скажете, - безразлично пожал плечами Сергей.
   Все посмотрели на Наташу, а она, изумлённо, на всех:
   - Я тоже должна сказать?
   - Вы же участвуете в совещании, - ровным голосом молвил кандидат.
   - Вы издеваетесь?
   - Ничуть. Мы здесь все равны.
   - Хорошо, я - как все.
   - Почему?
   - Потому что, в отличие от вас, я ни черта не понимаю.
   - Всё вы прекрасно понимаете.
   - Неправда!
   - Нет, правда. Мы должны, не глядя, выбрать правильного человека, и не ошибиться в выборе, поскольку ошибка вполне может оказаться фатальной.
   - Почему не глядя?
   - Потому что ни у кого из нас в дальневосточной команде нет ни родных, ни близких. Знакомые, и те - шапочные.
   - Ну и отстаньте от меня - у меня там тоже родственников нет! - вспылила Наташа и сразу пожалела о своей слабости, ведь больше никто не кричал и не волновался.
   - Договорились - вы с нами, - прежним плоским тоном заключил Ладнов и повернулся к своим спецам. - Итак, нам нужны сведения о Владивостокской команде?
   - Вряд ли, - Овакимян украдкой бросила увещевающий взгляд на растерявшуюся девчонку и со спокойной уверенностью встретила вопрос шефа. - Простая логика подсказывает обратиться к руководителю, а не городить тайком огороды у него за спиной. Либо мы ему верим, либо не верим. И последнее накануне выборов - весьма и весьма экстравагантно.
   - Значит, звонить Лене Чжан?
   - Если мы уже всё решили.
   - Я думал - решили.
   - Мне так не кажется, - внешне Ирина Аршаковна хранила прежнее спокойствие, но в голосе её зазвучали медные нотки решимости. - Сначала нам следует принять принципиальное решение, поскольку мы сейчас начнём неизбежно втягивать людей в орбиту тёмной истории. Не мы её начали, но мы пока ничего в ней не понимаем. На следующих шагах мы подставляем эксперта, передавая ему этот треклятый приказ, и Лену, поручая ей розыск Гальперина. Игра стоит свеч? Может, нам просто подождать следующего шага организатора провокации? Ну, или не провокации, а честной утечки.
   - Вы с ума сошли, Ира? - изумился Ладнов.
   - Отдать инициативу - значит проиграть, - веско заметил Потапченко.
   - Я думаю, захватить инициативу можно, только действуя в неожиданном для организатора направлении.
   - Или бездействуя?
   - Или бездействуя. Наполеон определял военное искусство как способность полководца появляться в нужное время в нужном месте. Мы сейчас не имеем ни малейшего представления, где и когда противник нас не ждёт, но он наверняка рассчитывает на логичное поведение. Следовательно, мы должны поступать алогично.
   - И какое же поведение логично? - Ладнов уже буквально демонстрировал сарказм, но собеседница ничуть не смутилась.
   - Мы сейчас в разговоре перечислили все логичные ходы. Либо сжечь бумагу и не встречаться в метро с инициативником, либо предать все сегодняшние события огласке, либо начать внутреннее расследование собственными силами. Насколько я понимаю, мы склонились к последнему варианту.
   - Мне кажется, мы пока никуда не склонились.
   - Так не стоит ли нам напрячься и выдумать четвёртую модель поведения, неожиданную для наблюдателей?
   - Но вы предложили не модель поведения, а бегство от действительности. Страусиную политику.
   - Ничего подобного. Я предложила внезапный манёвр. Один из способов увернуться от огня - резкая остановка.
   - Только для того, чтобы выстрелить самому, когда враг промахнётся.
   - Я разве против? Только пусть он сначала себя обнаружит, а то мы собрались палить вслепую по кустам. Между прочим, даже правила охоты запрещают стрелять по невидимой цели.
   - Ира, вы уж слишком расщедрились на сравнения. С их помощью, между прочим, ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть. И откуда у вас столько познаний в стратегии и охоте?
   - Аналогии создают целостную картинку происходящего, когда никто ничего не понимает ввиду дефицита информации. Я не эксперт в военном и охотничьем деле, но общеизвестной информацией оперировать способна.
   Ладнов задумчиво барабанил пальцами по столу, Потапченко равнодушно ждал решения, а Наташа с недоумением смотрела на Ирину Аршаковну - не ожидала от неё призыва замереть. Несколько месяцев она украдкой следила за руководителем президентской кампании единственного демократического кандидата и не переставала удивляться её способности с утра до ночи в любых сложных случаях стремительно выдавать рекомендации о тех или иных действиях и более того - она могла очень быстро убедить множество разных людей с несовпадающими темпераментами в её бесспорной правоте. Неужели теперь испугалась? И снова всех уговорит? До последней минуты Наташа ничего не понимала, и только теперь вдруг прозрела: нужно наступать, а не останавливаться! Но разве может она вслух высказывать своё детское мнение в присутствии нескольких взрослых и очень серьёзных людей? Хотя, почему детское? Она ведь сама вслух сказала - я взрослая. Не брать же теперь слова назад.
   - У вас есть конкретные предложения? - поинтересовался Пётр Сергеевич, отрываясь от своего хрестоматийно-книжного занятия. - Например, куда именно мы засунем приказ Коренюка, даже не имея собственного мнения о его подлинности? Вы ведь предлагаете и экспертизу не делать?
   - Да, предлагаю. Приказ мы засунем назад в конверт и вернём его Наташе.
   - А Наташа куда его денет?
   - Куда захочет. Он адресован ей, ей и решать.
   - Наташа, как вам такой неожиданный расклад? - Ладнов всем телом повернулся к юной соратнице и посмотрел на неё в упор без всякого чувства в глазах.
   - То есть, я должна всё решить?
   - Если сочтёте нужным.
   - Так я уже решила - я его вам принесла.
   - Видите, Ира, Наташа останавливаться не желает, - повернулся диссидент к Овакимян, также без выражения на лице. - Придётся всё же нам думать. Вы согласны?
   - Согласна. Я и не рассчитывала на консенсус.
   - Но всё же надеялись?
   - Надеялась. Раз уж мы решили действовать по чужом плану, предлагаю предварительно обсудить наши действия в случае внезапного появления здесь правоохранительных органов.
   - Мы, кажется, уже обсуждали такие планы. Я придерживаюсь прежней позиции - ничего не прячем, не уничтожаем, не отрицаем действия, если в самом деле их совершали. Мы ведь не делаем ничего незаконного.
   - Мы не делали ничего незаконного до сегодняшней ночи. Теперь у вас на столе лежит либо похищенный из здания ФСБ подлинный секретный приказ Коренюка, либо провокационная фальшивка.
   - Мы ведь ничего не похищали и не подделывали, - сохранял спокойствие Ладнов. - К тому же - приказ незаконный. Так и объясняем ситуацию - как есть. Пусть сами ищут Гальперина и задают ему вопросы.
   - Если он существует, какова будет его версия событий? Может, он назовёт вас заказчиком хищения или фальсификации, а сам окажется сексотом?
   - Я же ему ничего не заказывал. Значит, они сами займутся фальсификациями, и тогда настанет наша очередь над ними поиздеваться.
   - Вы уверены? А вдруг нам не дадут возможности защищаться и издеваться, а просто посадят? Судебные процессы по поводу разглашения государственной тайны засекречиваются, и ни мы, ни наши адвокаты даже не получат права рассказать общественности о сущности обвинения и обстоятельствах дела.
   - Вполне возможно, - Пётр Сергеевич картинно развёл руки, не меняя вольготной позы патриция в своём удобном кресле. - Я никого не держу силком. Есть желающие спокойно прожить остаток жизни?
   Диссидент обвёл присутствующих долгим безразличным взглядом, словно интересовался их мнением относительно своей стрижки. Все по очереди, не произнося лишних слов, отрицательно покачали головами.
   - Ну, смотрите теперь, - Ладнов погрозил сотрудникам пальцем. - Взялся за гуж - не говори, что не дюж.
  
   Глава 7
  
   Её звали Мариной. Вопреки своему морскому имени, русалкой она не казалась, скорее - весталкой. Советская жрица богини домашнего очага не принимала девственность за безусловную чистоту и даже наоборот, хотела избавить будущего мужа (дом ведь немыслим без него) от бессмысленных необязательных мучений. Порой она казалась юному Нигматуллину развратной, временами - недотрогой, но всегда и безо всякого объяснения - строгой к себе и к окружающим. Суровость её тоже проявлялась по-разному: Марина убивала то издёвкой, то безразличием и никогда не прощала равнодушных. Настоящая язычница, она обожала мстить и стремилась довести искусство морального истребления неугодных до абсолютного совершенства. Марина носила восточную фамилию Агисперова, но никто из студентов не знал ничего о её семье и её прошлом. Молодёжь вообще мало интересуется биографическими подробностями - в её понимании их слишком мало, они скучны и у всех одинаковы. Юность объединяет людей лишь одним - краткостью пройденного пути.
   Айдар Нигматуллин и в студенческие годы отличался осторожностью и внимательностью к себе. Характер не позволял ему превращаться в часть толпы, всё равно - восторжённой или негодующей, и будущий юрист по большей части лишь наблюдал со стороны за чужими смешными ошибками. Сивцов тоже молчал и держался в стороне от университетского бурления, но порой проявлял себя с неожиданной стороны, вдруг напиваясь до бесчувствия на ночных посиделках в общежитии. Возможно, он просто не знал своей нормы, но одно и тоже происшествие повторялось раз за разом, породив разговоры о тихом алкоголизме незаметного середнячка.
   Парой Сивцов и Агисперова тоже оказались неожиданно. Нигматуллин, разумеется, не присутствовал при обсуждении темы в девчачьем кругу и никому не задавал наводящих вопросов, но сам про себя молча удивился. Собственных видов на весталку он никогда не имел, о её судьбе не задумывался, но её выбора не понял. Зачем? Казалось, она способна свести с ума многих, а значит, имела возможность выбирать. Неуклюжий Сивцов смотрелся рядом с ней странно, но ничуть не смущался и держался уверенно, почти с апломбом. Она, в свою очередь, не боялась внимания публики и сама садилась на лекциях рядом с ним, перешёптывалась и даже посмеивалась, будто слышала от собеседника весёлые слова, чего до неё никому ещё не удавалось.
   Всерьёз Нигматуллин задумался о поведении Марины лишь после её выходки на танцах. Действительно не увидев в желании девушки развеяться ничего преступного или предательского, за бессодержательным разговором под громкую полутёмную мелодию он расслышал стремление поразить стороннего наблюдателя. Сивцов? Сама мысль о намерении языческой жрицы уязвить образцового тихоню оскорбляла ум. Снежная королева обхаживает Кая и переживает от его невнимания? Противоестественно, не натурально, загадочно, необъяснимо. Зачем он вообще ей понадобился? А главное, на кого он её променял, если она вынуждена так расстараться? Увалень бросает величественную красотку, а она ещё и переживает, хотя должна радоваться избавлению от нудной обузы. Тайна сгущалась и опускалась с неведомых высот всё ниже и ниже, пеленая обыденность и мешая свидетелям узнать самих себя в окружающем мире.
   В разговоре с Нигматуллиным весталка назвала своими любимыми писателями Хемингуэя, Марселя Пруста и Кафку, а он ей не поверил. Один человек не может почитать их всех. Либо чтец обожает незаметного героя на балу у смерти, либо хочет провести всю жизнь на сеансе у сверх меры любопытного психотерапевта, либо не может обойтись без незаконченных историй о непременном. Зачем же она ему врёт? Кому ещё она врёт, если не только ему? Молодой Айдар не привык обходиться экивоками и прямо высказал коварной свой единоличный вотум недоверия. Он не собирался её обольщать и щеголять в студенческом обществе победой, а хотел просто честно жить и учиться.
   - Ты меня давно знаешь? - дрогнувшим голосом спросила тогда Марина сурового азиата.
   - Я тебя совсем не знаю, - ответил тот, нисколько не переживая из-за назревшего разрыва - по его мнению, рвать было нечего.
   - Но знаешь, когда я вру?
   - Я просто не представляю себе человека способного любить одновременно всех писателей из твоего списка.
   - Я здесь, стою перед тобой.
   - Да, но ты их не любишь.
   - Докажи.
   - Не могу. Ты вполне можешь знать наизусть их тексты и не удивлюсь, если перечислишь без ошибки в хронологическом порядке все книги "В поисках утраченного времени", приведя их названия как на русском, так и на французском языке. Возможно, ты вообще читала всех троих в подлиннике от корки до корки, но математика и лингвистика ничего не доказывают в литературе. Здесь имеют значение только чувства, а им совсем не мешает плохая память и даже дислексия.
   - Зачем же мне врать, по-твоему?
   - Наверное, строишь образ. Хочешь произвести впечатление, поразить, запомниться, обратить на себя внимание.
   - Твоё внимание?
   - Ты же мне заливаешь - видимо, моё.
   - Зачем же мне привлекать твоё внимание?
   - Хочешь сделать кому-то больно.
   - Кому же?
   - Понятия не имею. Я никогда не следил за твоей личной жизнью.
   - Да, мы уже выяснили - ты меня совсем не знаешь. Но ведь делаешь глубокомысленные выводы - они на чём-нибудь основаны, или ты и здесь следуешь чувствам?
   - Я просто не желаю быть объектом манипуляций.
   - Моих манипуляций?
   - Твоих.
   - Но ты не знаешь, ради кого я тебя использую?
   - Не стоит возвращаться к установленным фактам. Сказал уже - не знаю. Не интересуюсь и не желаю ничего выяснять.
   - То есть, ты просто пинком меня прогоняешь?
   - Почему пинком? Мы разговорились об искусстве, и я позволил себе с тобой не согласиться.
   - Нет, ты обвинил меня во лжи.
   - Мы же не в суде. Если хочешь, могу уточнить свою позицию: возможно, ты и в самом деле думаешь, будто любишь всю свою несовместимую троицу. Правда, тогда можно сделать другой неприятный вывод: нельзя полностью исключить вероятности, что у тебя вовсе нет любимых книг. Раз ты не можешь правильно рассудить свои ощущения, возможно всё. Вот только почему тебя так волнует моё отношение к твоим вкусам?
   Марина, разумеется, не пожелала разоблачить свои помыслы и только обиделась на грубость Нигматуллина. Она решила сделать его виноватым, он не подчинился воле античной жрицы и стал изгоем. Многие девчонки на курсе подозревали его едва ли не в преступном поведении, но Квазимодо нисколько не смущался перед лицом разгневанной толпы и не пытался выяснить природу воздвигаемых против него обвинений. Он просто не интересовался происходящим и мирно продолжал свои прежние студенческие занятия. Время удивления наступило позже - однажды после лекций к нему подошёл неловкий Сивцов. Защитник попранной девичьей чести никак не мог пристроить руки в одном положении и поминутно менял его с настырностью художника, желающего довести своё произведение до абсолютного совершенства.
   - Ты не имел права, Айдар, - попытался решительно заявить нежданный мушкетёр, но не совсем удачно справился с задачей и лишь не к месту напомнил своему визави Платона Каратаева перед его убийством посреди дороги.
   - Какого права?
   - Ты неправильно поступил с Мариной.
   - Я с ней вообще никак не поступал. Мы категорически не сошлись во взглядах на литературу.
   С самого начала Нигматуллин не понимал поведения Сивцова и совершенно не ждал его появления. Они разговаривали едва ли не впервые за время совместной учёбы - оба не входили в компании, но и друг с другом не сошлись, поскольку, в отличие от Онегина с Ленским, находились не в деревне и имели массу других возможностей для общения и времяпрепровождения.
   - Ты обидел её.
   - Возможно, но я её не оскорблял.
   - Ты назвал её лгуньей.
   - Повторяю - мы разговаривали о литературе, а не о личной и общественной жизни. Я позволил себе усомниться в искренности её слов, только и всего. Люди ведь далеко не всегда говорят правду, ты не знал?
   Защитник униженных и оскорблённых всё знал, но не желал отступать и потребовал от Нигматуллина извинений, добившись в ответ только встречного вопроса:
   - Ты сам пришёл, или она тебя прислала?
   - Речь не обо мне.
   - Как раз о тебе. Почему она на меня глаз положила? Ты тоже её обидел, и она пообещала прощение в обмен на возвращение?
   - Повторяю, речь не обо мне. Ко мне она возвращаться не намерена, а я и не требую.
   - Не заслуживаешь такой чести?
   - Не жду прощения.
   - Но просил его?
   - Я говорю о тебе, а ты всё переводишь на меня. Можешь прямо сказать - извинишься или нет?
   - И не подумаю. В смысле - извиняться не подумаю. Я её не оскорбил и не унизил, просто честно сказал, что думаю. Не о ней лично, не о её семье и даже не о её знакомых или подружках, а всего лишь о её заявлении по поводу любимых авторов.
   - Обвинение во лжи - всегда личное.
   - Ничего подобного. Присочинить насчёт литературных вкусов - значит просто невинно соврать, никто не пострадает. Люди во все времена хотят выглядеть лучше себя настоящих. Я и сам не готов выставлять напоказ свои несовершенства. Но мне уже интересно узнать подробности твоего преступления.
   - Какого преступления?
   - Прощения за которое ты не ждёшь. Или ты и сам уже забыл, о чём речь?
   На мгновение Нигматуллину стало жалко соперника - тот едва не бросился наутёк, но то ли усилием воли, то ли из странного проявления страха (не перед разоблачением страшной тайны, а перед демонстрацией слабости) остался на месте и лишь с тоской посмотрел вдаль за плечо своему новому врагу.
   - Я не забыл, но тебе ничего не расскажу.
   - Почему же?
   - Не твоё дело.
   Подобно зайцу в смертельной ловушке, Сивцов приготовился отразить нападение хищника, хотя бы и ценой собственной жизни. Он опустил голову и словно уменьшился в размере, но всем своим видом напомнил не осевшую опару, а сжатую пружину, и Нигматуллин решил не дожидаться от него удара головой в челюсть, завершив беседу разом, без всякой надежды на продолжение.
   Заинтригованный поведением мушкетёра, Нигматуллин принялся систематически припоминать университетские происшествия последних месяцев, когда, по его представлению, развивались и вдруг разрушились отношения Сивцова с весталкой. Само собой, он не общался с обоими участниками событий и не собирался принимать вид местной сплетницы, собирая по коридорам слухи и небылицы, но просто перебрал в памяти устные и официальные новости факультета. Результатом усидчивой аналитической работы стал вывод о причастности к студенческой драме довольно громкой истории.
   Месяцем ранее отравилась студентка, и через короткое время тихо уволился в середине семестра почтенный профессор, вызвав своим поступком разбегание по воде общественного мнения кругов смутных неподтверждённых слухов, в содержание которых Нигматуллин никогда не стремился вникнуть, но по случайно подслушанным в общественных местах обрывкам фраз невольно составил представление о трагедии как о классической скабрёзной истории.
   Студентка умерла нехорошей смертью и по суровой советской традиции администрация всеми силами постаралась избежать гражданской панихиды, как и массовой акции прощания в любой форме вообще. Похороны состоялись не в Москве, тело увезли на родину покойной, но разговоры множились некоторое время, подобно инфекции, и лишали учебную атмосферу благостности. Никакой информацией о причастности Сивцова или Агисперовой к происшествию Нигматуллин не располагал, но не мог представить иной причины панического состояния доморощенного борца за женскую справедливость. И решил сблефовать.
   Очередная его встреча с Сивцовым произошла намеренно, в рассчитанном месте - на улице, далеко от университета, где их вряд ли могли увидеть знакомые.
   - Не жалко тебе её? - спросил он жертву в спину, на ходу, не здороваясь и не предупредив о своих планах заранее.
   - Кого? - испуганно спросил избранный и поспешно огляделся по сторонам, то ли в поисках путей отступления, то ли в надежде привлечь внимание свидетелей к зреющему преступлению.
   Нигматуллин равнодушно назвал имя покойной, незатейливо изображая лицом и расслабленной позой уверенного в собственных полномочиях следователя ЧК первого революционного периода, до введения в действие советского уголовно-процессуального кодекса.
   - Причём здесь она? - продолжил Сивцов диалог вопросов, но пыточных дел мастер у него за спиной не нуждался в словах и сразу прочитал нужный ему ответ в неровном взгляде остановленного.
   - Я бы спросил иначе - причём здесь Агисперова? Они вроде не дружили.
   - Нет, - подтвердил Сивцов после нервной паузы. - Она просто хотела справедливости.
   - Ты отказался набить профессору морду?
   - Причём здесь морда? - раздражённо передёрнул плечами последний романтик и оставался стоять спиной к догнавшему его разоблачителю порушенных устоев. - Просто я её предал, вот и всё.
   - Кого из них ты предал?
   - Если на то пошло - обеих.
   - Ты крутил с обеими?
   - Да ни с одной я не крутил! - Сивцов возмутился предположением своей необычайной мускулинности как мерзким оскорблением и развернулся к интервьюеру всем телом, готовый ударить. - Какое тебе вообще дело? Зачем ты за мной ходишь?
   - Вообще-то с самого начала ты ко мне пришёл и выкатил счёт. Теперь поздно отнекиваться - всё же на юристов учимся, нужно развивать логику и правовое мышление.
   Нигматуллин не признавался тогда самому себе, но в некотором смысле он развлекался. Роль неприметного донжуана в истории и его отношения разом с двумя женскими особями привлекали внимание своей необычайностью. Ну и, само собой, загадочностью. С какой стати античная жрица обратила взор на смешного увальня и стала от него добиваться решимости умереть за женское счастье? Он ей понадобился в качестве жертвы, и она выбрала, кого не жалко? Психологический роман развивался у всех на глазах, но общественность закрывала глаза и переходила на шёпот, и один, самый негодный на роль бойца, шебуршился и мешал всем спокойно спать.
   - Довести дело до суда всё равно не получилось бы, - рассудительно заметил здравомыслящий юный Айдар. - Изнасилование можно подтянуть, только если он затащил её в постель глубокой ночью на запертой даче среди глухого леса. Но всегда останется вопрос, зачем она туда приехала. Да и соглашалась ли она дать показания против папаши собственного дитяти?
   - Не соглашалась, - буркнул Сивцов, глядя в сторону и вниз, словно заметил на тротуаре непорядок и боролся с желанием немедленно навести чистоту.
   - Всё равно не понимаю, почему Агисперова послала тебя?
   - Куда послала?
   - Я имел в виду, почему она поручила тебе перевернуть горы. У тебя есть связи?
   Сивцов удивился вопросу, и тем окончательно поразил Нигматуллина. Кому же ещё переворачивать горы? Он определённо верил в собственное предназначение и переживал от неспособности провести его в жизнь. Герой стоял посреди улицы, мимо шли люди и не обращали на него ни малейшего внимания, а сам он вроде бы утратил всякий интерес к догнавшему его.
   - Нет у меня никаких связей. Они нужны только трусам.
   - А я думал - здравомыслящим людям.
   - То есть, ты в университет поступил по блату?
   - Лихо ты смешиваешь коктейль. Одно дело - сдать экзамены, и совсем другое - вывести целого профессора за ушко, да но солнышко. Здесь у тебя ни прав, ни полномочий, одни только обязанности. Он тебе ничего не должен, деканат - тоже, о ректорате вообще молчу. Для решения таких задач нужны рычаги давления, а у тебя их и в помине нет. Возбудить общественность - значит вывести девчонку в круг света и раздеть догола. Официальный путь здесь вообще противопоказан, нужно только хорошо поговорить, но кто ты такой, чтобы он на тебя время тратил?
   - Если бы мне удалось, она осталась бы жива.
   - Всему есть предел возможного. Один студент по определению не способен переломить хребет всему университету.
   - Предел возможного существует только для мерзавцев. Другие не должны замечать преград и учитывать соотношение сил, когда на кону стоит честь и сама жизнь.
   - Здорово ты книжек обчитался. Все нормальные люди видят преграды и рассчитывают свои возможности. Иначе жить нельзя - останется один сплошной подвиг и скорая смерть.
   - Вот именно. А я жив, как видишь.
   - Все живы, не ты один. Весь курс, весь факультет.
   - Не весь - кроме неё.
   - Ты за все несправедливости и трагедии мира решил отвечать?
   - Причём здесь мир? Она с нами на одном курсе училась.
   - Хорошо, ты решил весь курс опекать? Она сама совершила все свои поступки. Ошибалась или не ошибалась, но сама за них и должна отвечать. Её не изнасиловали на улице среди людей.
   - Значит, можно спокойно жить дальше?
   - Да, можно. Слушай, у вас в общаге всем всегда денег хватает на все покупки? Не планируешь открыть благотворительность для нуждающихся собратьев?
   - Деньги - другое.
   - Откуда ты знаешь? Может, она решила через профессора решить свои финансовые проблемы - не проверял?
   - Попрошу тебя не возводить поклёп на безмолвных.
   - А вдруг я чистую правду сказал?
   - Уже не имеет значения. Она осталась одна и убила себя. Разумеется, все виноваты, и я тоже. Я ведь каждый день проходил мимо, сидел на лекциях с ней в одной аудитории и не обращал внимания.
   - Разумеется, не обращал. Она не рассказывала направо и налево о своих трудностях. Может, девчонки в своём кругу и шептались, но лично я слыхом о ней не слыхивал, пока всё не случилось.
   - И теперь спокойно живёшь дальше.
   - Договорились уже - да, живу. И тебе советую. Нельзя помочь, когда помощи не просят, а тем более - когда со стороны не видно, зачем вообще помогать.
   - Это как раз и убивает. В нашем случае - буквально.
   Нигматуллин не мог поверить в услышанное. Он внимательно оглядел собеседника (благо, тот по-прежнему не смотрел на него, а только себе под ноги или в неизвестную даль) и вновь не обнаружил в его внешности ничего примечательного. Огромная круглая голова венчала коренастое туловище, создавая общий абрис классического низкого прямоугольного оштукатуренного кирпичного столба с шаром наверху в воротах дворянского имения или советского дома культуры. Обыкновенный человек, откуда в нём всемирная отзывчивость?
   - Слушай, Степан, - он впервые назвал его по имени, - так нельзя. Ты не сможешь жить дальше с таким настроением. Лучше прямо сейчас бросай университет и уходи в монастырь. Помолись за всё человечество и помаленьку придёшь в себя. Ты же не в раннехристианской общине живёшь, а среди современных людей. Они вольны гробить свою жизнь, и не стоит жертвовать ради них своей, если хочешь оставить счастливых детей и внуков с правнуками.
   - Я далеко не загадываю. Но тебя не понимаю в принципе. Хочу, не хочу - не считается. Я чувствую и никуда не могу спрятаться от моих собственных ощущений.
   - Как же планируешь жить дальше?
   - Обыкновенно. Окончу универ и пойду работать.
   - Адвокатом, следователем, прокурором, судьёй?
   - Не знаю пока. Хочешь сказать, ты уже сейчас выбрал специализацию?
   - Хочу сказать, ты не сможешь работать никем из них, лучше иди сразу в мусорщики и получай удовольствие от участия в наведении всеобщей чистоты.
   - Почему же не смогу?
   - Потому что. Абсолютной уверенности нет никогда, она даже вредна. Виновность и невиновность всегда относительны, и правосудие неизменно условно. Никто никогда не докажет на сто процентов, сидит перед тобой преступник или невиновный. Ты должен только брать в расчёт имеющиеся данные (зачастую - косвенные) и предлагать свои решения, а караешь ты непричастного бедолагу или спасаешь убийцу - никогда не будет ясно со всей определённостью до самого конца.
   - Кто тебе сказал?
   - Я не с неба на юрфак свалился, многое довелось о профессии узнать.
   - И всё равно её выбрал.
   - Выбрал. Цель юриста - обеспечить правосудие, в какой бы профессиональной ипостаси он не выступал. Но следование закону не всегда просто с чисто морально-этической точки зрения. Представь себе ситуацию: восемнадцатилетний пацан, росший без отца с матерью алкоголичкой и шлюхой, во время очередной попойки начинает пьяную драку и убивает собутыльника - насильника, растлителя малолетних, отпетого мерзавца, большую часть жизни проведшего в заключении. Имеется полный набор свидетелей, орудие убийства с отпечатками пальцев - в общем, мечта правосудия. Убийство чистейшей воды, виновный заслуживает смертной казни. Станешь её добиваться?
   - Прямо сейчас тебе сказать? Нужно досконально изучить дело, в том числе личности фигурантов.
   - Хорошо, изучил: убитый имел троих детей и не жалел награбленных денег на их воспитание, желая избавить потомство от повторения своего опыта.
   - Ты всё выдумываешь, или рассказываешь о реальном случае?
   - Выдумываю.
   - Плохо выдумываешь. Так не бывает.
   - Разумеется! Все виновные всегда безусловные сволочи, все жертвы всегда - невинные агнцы. С такими предубеждениями ты в нашей профессии долго не выживешь.
   - Нет, просто растлитель не может иметь троих детей, да ещё и заботиться о них.
   - В какой книжке вычитал?
   - Я не вычитал, просто так считаю. Психология не позволит ему завести семью.
   - Ты у нас ещё и корифей в психологии? Могу привести тебе целый список семейных убийц-извращенцев.
   - По-твоему, закон и справедливость несовместимы? - возмутился Сивцов настырностью собеседника, хотя тот и не думал на него нападать, а желал лишь защитить.
   - Думаю, то и другое нельзя возвести в абсолют, - завершил сентенцию Нигматуллин, но не поверил в конечный успех своего предприятия. - Кстати, тебе приходилось бывать в местах лишения свободы?
   - Ты и их повидал?
   - Представь себе. Для бывалых уголовников они - дом родной, место встречи со старыми приятелями, а для новичков, пусть даже преступных, - человеческий ад, где в основе существования лежит проблема выживания. Отказ от сотрудничества с администрацией - неприятности официального и полуофициального рода, согласие сотрудничать, явно или тайно - разного рода сложности в отношениях с зеками, в том числе опасные для жизни, здоровья, а главное - для самоуважения.
   - Хочешь сказать, я должен уйти с юрфака?
   - С какой стати? Я просто рассказываю о твоей будущей профессии. А уж ты сам прочитал мой посыл как предложение покинуть стезю, так и не ступив на неё.
   - Ты вот меня запугиваешь, а сам-то как смотришь на все твои доводы?
   - Очень просто. Я сразу сказал: задача юриста есть обеспечение правосудия.
   - Но не справедливость?
   - Справедливость - материя неосязаемая и не исчисляемая в каких-либо приемлемых для ординарного человека единицах измерения. На каких весах ты собираешься взвешивать справедливость в предложенных мной ситуациях? В то же время, определить степень соответствия требованиям закона конкретных деяний конкретного человека - задача вполне осуществимая. Но здесь, кстати, тоже сохраняется немалый элемент простого человеческого суждения с морально-нравственных позиций. Наверное, как раз для тебя предусмотрели в каждой статье уголовного кодекса разницу минимальной и максимальной санкции за то или иное деяние.
   Студенты разговаривали на улице среди редких прохожих и ни на кого не обращали внимания, словно существовали одни. Нигматуллин счёл неуместной дискуссию об основах ремесла вместо выяснения причин странностей в поведении собеседника и решил вернуться к началу начал.
   - Слушай, я всё не могу концы соединить. Ты решил начистить мне рыло за Агисперову, но ещё раньше она сделала тебе скандал за покойницу, а ты ведь её даже не знал? Я хотел сказать - даже не дружил, не говоря уже об отношениях?
   - Марину я с тобой обсуждать не намерен.
   - Хорошо, но я ведь не о ней, а о тебе. Ты не смог совершить невозможный подвиг, и она в тебе страшно разочаровалась?
   - Ты снова о ней, а не обо мне.
   - Да нет, о тебе. Ты хранишь ей верность, а она тебя испепелила за неспособность к чуду.
   - Нет ничего чудесного в справедливости. Она существует сама по себе, без всякого нашего участия, и нужно лишь её не бояться.
   - Опять ты о справедливости. Круг замкнулся? По-твоему, мы ещё не всё о ней выяснили?
   - Ничего мы о ней не выяснили. Возможно, тебе следует, пока не поздно, сменить профессию, а всё остальное по-прежнему ясно, как и до нашего разговора. Я струсил, не дошёл до ректора, депутата или министра, и не добился цели.
   - До Брежнева или ООН ты не планировал дойти?
   - Мог бы и до них, если бы прошёл предыдущие инстанции.
   - Другими словами, отношение Агисперовой к тебе ты считаешь заслуженным?
   - Разумеется. Она имела полное право рассчитывать на мою поддержку, а я опозорился.
   - Другими словами, ты согласен на роль раба при ней?
   - Почему раба? Для тебя верность и преданность - лишь проявления несвободы?
   - Если их вменяют в обязанность как самоценности и причину самопожертвования, то ничем иным они и не являются.
   Сивцов вскинулся и покачнулся - видимо, большая голова нарушила равновесие. Он смотрел на Нигматуллина снизу вверх, а тот ждал удара с фатализмом лютеранина, но не дождался. Противник сник и сжался в комок под грузом вины и самообличения.
   - Верность и преданность заслуживают уважения, если взаимны, - продолжил наступление безупречный юный Айдар. Главным доказательством правоты он тогда считал уверенность и не преминул возможностью в очередной раз козырнуть убеждённостью. - Если она хочет уничтожить твою жизнь ради своих высоких идеалов, все её слова и улыбки гроша ломаного не стоят.
   - Человек без идеалов не заслуживает своего имени.
   - Если он готов ради них на самопожертвование. Если же он отправляет на гибель за свои высокие помыслы других людей, он не заслуживает ни единого доброго слова.
   - По-твоему, с началом войны все политики и военачальники становятся беспринципными убийцами?
   - Если граждане страны не разделяют их готовности воевать, никем иным они и не являются. Кстати, поражение такой страны в войне неизбежно, одним только страхом перед репрессиями не заставишь народ приносить своих детей в жертву - скорее, он против тебя же и обернётся, ещё и встанет на сторону врага.
   Сивцов снова замолчал. Он отвечал тишиной и бездействием на каждый вызов, заставляя Нигматуллина раз за разом всё сильнее сомневаться в стойкости противника.
   - Я никогда и ничего не хотел так сильно, - трудно произнёс тумбоподобный Стёпка и судорожно вздохнул, словно наполняя лёгкие последним воздухом в спёртой атмосфере затонувшей подводной лодки.
   - Умереть за чужие мысли о прекрасном?
   - За свои, - твёрдо пресёк инсинуации Сивцов и окончательно утратил внешние признаки потенциального агрессора. Казалось, наоборот, он приготовился к эшафоту и лишь смиренно ждёт, когда его к нему проводят.
   - Хочешь сказать, до сих пор за всё время обучения ты не имел ни единого случая вступить в поединок с администрацией и профессорско-преподавательским составом из-за нарушения чьих-либо прав? При желании самоубийства каждая сессия даёт достаточно материала для конфликта с высшими силами. Не математику сдаём и не физику - если человек не смолчал или не сморозил откровенную ахинею, то любой осмысленный ответ на оценку ниже отличной заслуживает двоякого толкования и даёт право на апелляцию.
   - Считаешь, я струсил не впервые?
   - Думаю, ты нормальный тип и не собираешься жертвовать собой ради счастья чужого человека. Святому в нашей жизни долго не протянуть - причина умереть найдётся очень быстро.
   - Ты с таким удовольствием втаптываешь меня в грязь, словно исполняешь давнюю мечту.
   - Просто ты по собственной воле лезешь в костёр, а я его заливаю чистейшей водой, пока ещё не слишком поздно.
   - Поздно.
   - Ты ведь живой.
   - Да, но уже сгорел.
   - Разве тебя исключают из универа?
   - Нет, к сожалению. Потому и поздно.
   Нигматуллин убедился в полнейшей неспособности Сивцова к освобождению от тяжёлой привязанности к языческой жрице и решил оказать ему посильное содействие. Уговорить влюблённого дурака отказаться от самого себя он не рассчитывал, и решил просто разочаровать его затуманенный взгляд. Операция требовала особой тщательности, и провокатор подошёл к ней насколько мог основательно, начав из невинного далека.
   - Предрешённость никого не спасла за всю историю человечества. Всегда и во всём есть достойный выход, просто он частенько слишком труден или неприятен. Вот ты, например, пробовал когда-нибудь подойти в коридоре к преподавателю и озадачить его хамским обращением?
   - Конечно нет, - Стёпка посмотрел на искусителя, словно узнал о нём страшное.
   - Разумеется. Между тем реакция объекта определится не его должностью, а характером. Добряк решит спасти тебя от тяжёлой жизненной ситуации (по его мнению, только отчаяние и безысходность могут подвигнуть студента на столь бессмысленный и самоубийственный шаг), прощелыга потащит тебя в деканат и станет добиваться исключения, а бивень возьмёт тебя за шкирку и вытрясет душу.
   - У тебя с головой всё в порядке?
   - Вот видишь, ты ведёшь себя как добряк. Отношения между людьми вообще основаны на личностном восприятии, а не административном статусе. Исполняются приказы сильных, а не назначенных главными без особых на то объективных оснований. Готовность защитить женщину от опасности зависит от взгляда на неё, а не от физической подготовки. Неспособный к поединку пойдёт на смерть ради избранницы, если не мыслит своего дальнейшего существования без неё. Всякий другой начнёт думать и выбирать. Из хорошего воспитания принять мученичество ради незнакомки или ненавистной оторвы никто не согласится.
   - Ты плохо думаешь о людях, - констатировал Сивцов приговор своему собеседнику, не догадываясь о его витиеватых замыслах.
   - Я смотрю на них реально. Ты бы бросился в драку с полудюжиной уголовников ради спасения незнакомки, пусть даже прекрасной?
   - Не знаю. Но если бы струсил, то стал бы презирать себя до конца жизни.
   - К счастью, ничего такого с тобой не случилось.
   - К счастью.
   - Но зачем же презирать себя? Никто не обязан жертвовать жизнью, кроме солдата на поле боя или сотрудника правопорядка при исполнении.
   - Кроме обязанностей, есть ещё совесть.
   - И совесть требует твоей смерти?
   - Иногда. Мы ведь договорились уже - в моей жизни ничего подобного твоим больным фантазиям не происходило. Но сложись судьба иначе, я бы, рассуждая сейчас на улице без всякой опасности для себя, предпочёл бы умереть, чем жить с позором.
   - Даже если никто о твоей слабости не узнал бы?
   - Даже если. Ты серьёзно говоришь, или прикалываешься?
   - Я говорю, как, по-моему, следует отвечать на твои дурацкие вопросы.
   - То есть, врёшь?
   - В каком смысле?
   - В обыкновенном. Говоришь не то, что думаешь.
   - Тогда не вру. Повторяю: раз уж я рассуждаю умозрительно, то хотел бы повести себя именно так, как говорю.
   - Но ты не уверен в себе?
   - Конечно, нет. Только пацан-дошкольник способен с лёгкостью пообещать совершить подвиг и ещё с гордостью оглядеть свидетелей своей решимости.
   - Боишься не выдержать страха?
   - Боюсь. Я, кажется, с начальных классов не дрался, и никакими боевыми искусствами не владею.
   - Даже за девчонок на танцах не дрался?
   - Я никогда не ходил на танцы.
   Ошарашенный Нигматуллин взял паузу - он не думал встретить на тогда ещё слишком коротком жизненном пути человека, рассказывающего о себе правду. А потом спросил его:
   - Почему же Агисперова на тебя глаз положила?
   - Она не положила. Мы просто общались довольно часто и без оглядки.
   - В каком смысле - без оглядки?
   - Без опасений по поводу общественного мнения. Мне, понятно, в любом случае нечего прятаться, но и она совершенно не боялась прослыть моей пассией.
   - Хочешь сказать, роман вы с ней не закрутили?
   - Ты странно разговариваешь.
   - Хорошо, спрошу прямо: до близости не дошло?
   - Так ещё странней. Вопрос не кажется тебе бабским? Надеюсь, ты не ждёшь от меня никакого ответа?
   - Хочу увидеть твою реакцию.
   - Зачем?
   - Надо же получить представление о характере вашей связи.
   - Зачем?
   - До сих пор не понял? Я хочу тебя понять.
   - Всегда казался себе открытым нараспашку всему миру. Думаешь, я умело скрываю от всех, даже в общаге, тайные стороны своей отличной от всех остальных жизни?
   - Просто не представляю тебя героем.
   - Кто же заставляет тебя считать меня героем?
   - Обстоятельства.
   - Чепуха, - решительно отрезал Стёпка и даже энергично взмахнул рукой, будто отдавая артиллерийской батарее приказ открыть огонь. - Нет никаких обстоятельств, и никогда не бывает. Обстоятельствами трусы и неумехи объясняют свои неудачи и преступления. Человек же должен оставаться самим собой всегда, вопреки любым внешним условиям.
   - Такие человеки только в книжках встречаются.
   - Ничего подобного! Ими населён мир, но они не бьют себя кулаком в грудь и не становятся персонажами книг и фильмов - их подвиг недостаточно зрелищен с коммерческой точки зрения. Они просто живут, дышат и не проходят мимо.
   - Счастлив за тебя. Но всё равно не понимаю: почему же Агисперова именно от тебя стала требовать мести за ту соблазнённую?
   - Наверное, меня не жалко.
   - А сам ты не собирался ничего предпринять?
   - Да я и не знал ничего. То есть, о самоубийстве слышал, но не о подробностях.
   - И в курс тебя ввела Агисперова?
   - В общем и целом.
   - Другими словами, она вроде как взвела спусковой механизм, подложила мину под администрацию и тихо отошла в сторонку, скромно предоставив тебе главную роль.
   - По-твоему, ей самой следовало ринуться из окопа?
   - Думаю, так было бы честнее.
   - В эпоху равноправия женщины не должны рассчитывать на защиту мужчин?
   - Месть не имеет никакого отношения к защите. Защищать нужно живых.
   - При жизни та не хотела воевать.
   - И после её смерти Мариночка решила скрепить дело твоей кровью, надеясь отыграться за прошлое бездействие?
   Сивцов помолчал недолго, глядя то на собственные ботинки, то в перспективу улицы, то в глаза Нигматуллину. Возможно, искал нужные слова, но скорее просто не решался их произнести. Наконец, тихо пробурчал:
   - Она просто хотела справедливости, пускай даже безнадёжно запоздалой.
  
   Глава 8
  
   Самсонов засомневался в реальности происходящего сразу, как только вышел вслед за Таней на улицу. В кремлёвском пуле он привык к официозу и формальностям - если ему и сообщали с хитрым прищуром нечто из ряда вон выходящее, то с неизменной присказкой: не для печати. Теперь всё резко изменилось - он словно попал в американский боевик, где журналист раскрывает страшные государственные тайны, и власти предержащие ничего не могут с ним поделать ввиду непобедимой и непреодолимой свободы, разлитой в обществе и даже в бюрократических кругах. Ощущение глупое, достойное подростка, и он его стеснялся, как порока.
   Мокрый асфальт блестел в свете фар и уличных фонарей, Самсонов послушно ехал по предутренней Москве за своей юной информаторшей к ней домой, но до сих пор не понимал смысла происходящего. Следовало упорядочить случившиеся с ним события и попытаться проанализировать возможные последствия, как и столь же, если не более, туманные предпосылки их. Первая и лестная мысль - его избрали в силу известности, надёжности и влиятельности. Однако, жизненный опыт уже не раз давал ему основания для восприятия собственной фигуры без излишнего пиетета, порой не на шутку опасного и способного привести к глупой или катастрофической ситуации, когда слишком поздно выясняется истинное отношение людей к твоей отнюдь не священной персоне.
   Логика подсказывала простые суждения. Девица - явно особа практичная, возвышенными идеалами не обманута и определённо действует в собственных интересах. По крайней мере, считает так, хотя может и ошибаться ввиду недостатка опыта. Она согласилась привести к себе мужика практически среди ночи и не боится ни соседей, ни родственников. С одной стороны, обидно - возможно, она совершенно не видит в нём именно самца, а только бесполого пожилого борзописца, падкого на хлёсткую информацию, и, неким случайным образом завладев сенсационными данными, решила прославиться через его посредство. С другой стороны, если она действует по заданию генерала, то её цель - скомпрометировать его именно как журналиста посредством звучной дезинформации, а для большего эффекта ещё и доказательством личной моральной нечистоплотности. Ведь честные политические обозреватели не избирают своими источниками юных девиц и уж точно не являются к ним в неурочный час, когда приличные люди спят. С третьей стороны, она может вести собственную авантюрную игру с неясной задачей. Возможно, из банального тщеславного желания попасть в общенациональные новости. Итог анализа: полная неясность.
   В общем, при отсутствии точной информации таинственная Таня может оказаться кем угодно - от агентессы Покровского до сумасшедшей искательницы приключений. Впрочем, фантазировать о подоплёке развивающегося процесса можно до бесконечности. Почему бы не предположить искреннее участие сотрудника службы охраны, не рискнувшего раскрыть свою личность и решившего открыто или явно использовать подружку президентской дочери? Канал без малейших признаков официальности, но намного более значимый, чем неизвестный гражданин, нашедший флэшку на улице или в почтовом ящике. Правда, немного странно ожидать наличия в рядах ФСО горячих сторонников Саранцева в его схватке с Покровским.
   Вопреки ожиданиям Самсонова кавалькада из двух автомобилей направилась не к выезду из Москвы, а в сторону центра, и очень быстро прибыла к дореволюционному доходному дому в путаных и узких арбатских переулках. Некоторые из его окон светились жёлтыми или синими прямоугольниками, и Николай Игоревич в очередной раз удивился особенности больших городов - кажется, в них не переводятся бессонные люди, способные ночи напролёт жечь электричество ради собственных пустых прихотей, болезней или безалаберности. Припарковаться удалось довольно далеко, зато рядом друг с другом, и они молча проследовали без единого видимого свидетеля к цели путешествия.
   Квартира, разумеется, оказалась просторной, с высоченными потолками, и имела вид пещеры чудес. Скорее, Самсонов воспринимал её именно так в свете своих приключений. В конце концов, когда ещё его пригласит к себе практически незнакомая и привлекательная девушка? Да и когда такое случалось прежде? Уже и не припомнишь. Обстановка показалась ультрасовременной, хотя подробным осмотром комнат гость не занимался, а только прошёл за хозяйкой в большую залу с огромным чёрным телевизором у стены и столом с закруглёнными углами в центре.
   Оба не произносили ни слова, поскольку между ними всё уже решилось. Журналист провалился в глубокое мягкое кресло, и через минуту Таня положила на журнальный столик рядом с ним небольшую стопку старых советских открыток, немедленно вызвавших тёплый душевный отклик. Детство аукнулось из небытия и заставило счастливо замереть перед своими рассыпанными игрушками и приметами. Космические корабли, ракеты, космонавты, Дед Мороз со Снегурочкой и просто мальчишка в ушанке, в полушубке, на лыжах, с воткнутыми рядом в снег бамбуковыми лыжными палками, протягивает яблоко заинтересованным птицам на ветке.
   - Вы ни одну из этих открыток не видели раньше? - спросил на всякий случай Самсонов, заранее уверенный в ответе - ведь получательница посылок от незнакомцев определённо появилась на свет гораздо позже всех этих сокровищ, совсем в другую эпоху.
   - Я их особо не изучала, но, насколько могу судить, нет.
   - Не составили никаких предположений о предназначении посылки?
   - Нет, не составила. Не пыталась даже.
   - Почему же?
   - Потому что ерундой не привыкла заниматься.
   - Не слишком ли поверхностно судите? Я знаю о замыслах отправителя не больше вашего, но уверен: мы имеем дело не с ерундой. Конечно, нельзя судить о людях заочно, но здесь возможны два варианта. Либо наш общий незнакомец хранил эти открытки в заветном ящичке, коробке или секретере, но не пожалел их оттуда извлечь и отправить вам, либо он живёт в параллельной реальности, и его жилище усыпано свидетельствами прошлой жизни, ставшими для него пустыми деталями повседневного быта, вроде дешёвых ложек и вилок, которые в любой момент времени можно прикупить в ближайшем магазине. Самый невозможный вариант: он собрал свою коллекцию специально для нас с вами. Общее во всяком случае одно - он желает сказать нам нечто.
   - Ну и сказал бы, зачем ваньку валять?
   - Интересный вопрос. Одно из двух: он либо не может, либо не хочет выразить свою мысль запросто, с помощью слов, и прибегнул к символике.
   - В каком смысле "не может"?
   - Вы, Таня, мастерица задавать нужные вопросы. Предполагаю следующее: либо некто ему запретил, либо запрет ему мерещится, то есть наш злоумышленник - обыкновенный псих. Но, в таком случае, откуда у него флэшка с раритетной записью? Получается, его используют, как Штирлиц профессора Плейшнера. Почему же вы не задаёте следующий вопрос, не менее логичный, чем предыдущие?
   - Какой?
   - В каком смысле он "не хочет"?
   - И в каком же?
   - Лично мне чудится извращённый ум и желание покуражиться. Мол, если не отгадаете тайный смысл моего поступка и погибнете - туда вам и дорога. Сами будете виноваты, я здесь совершенно ни при чём.
   - На маньяка похоже.
   - Весьма. На маньяка, чересчур осведомлённого в делах государственной важности. Опасный инструмент - логика. В большинстве предложенных мной версий наш субъект - психически ненормальный тип. Кстати, думаю, я несправедливо отказался от самого занимательного предположения.
   - Он хочет кого-нибудь из нас убить?
   - Нет. Но выводы немногим менее грустны - мы имеем дело с женщиной.
   - Ну уж, вы скажете!
   - Не понимаю вашего смущения. Не представляю брутального мужика за коллекционированием открыток.
   - Но зато представляете женщину, по собственной охоте влезающую в опасный конфликт?
   - Вполне отчётливо представляю. Таня, вы меня удивляете - третье тысячелетие на дворе. Женщины уже давно влезли во все мыслимые и немыслимые опасности, зачастую - раньше мужиков. И вообще, я в принципе отметаю гендерные стереотипы. Мягко говоря, не все женщины склонны сидеть дома и окружать заботами мужа.
   - Вы ещё дискриминацию мне припишите!
   - Зачем приписывать - вы сами сейчас вполне определённо усомнились в принципиальной способности женщин к политическим интригам. Хотя, казалось бы, история учит обратному.
   - Не в интригах, а в глупых играх со смертью без сколько-нибудь значимого повода. Женщины не играют в "русскую рулетку", только мужчины способны пускать себя на ветер от нечего делать, а не ради высокой цели.
   - Полагаю, в нашей истории ставка достаточно высока.
   - Ничего подобного. Большинство не видит спасителя отечества ни в Саранцеве, ни в Покровском, и рисковать жизнью или хотя бы будущим ни ради того, ни ради другого не согласится.
   - Кроме некоторого круга лиц.
   - Вы имеете в виду ближний круг обоих?
   - Именно. Достаточно большая совокупность вполне осведомлённых и очень даже заинтересованных людей. Одни категорически не хотят уходить, другие желали бы прийти или вернуться.
   - Тогда я не понимаю.
   - Не понимаете чего?
   - Доступ к съёмкам камер видеонаблюдения в Ново-Огарёве имеют, надо полагать, люди из окружения Покровского, а не Саранцева.
   - Согласен.
   - И один из них решил помочь не своему шефу, а его конкуренту?
   - Не факт. Возможно, мы просто не проникли в его замысел. Вообразите, например, такую схему: команда Саранцева принимает запись всерьёз и начинает делать важные шаги, выдавая свою осведомлённость. И в случае поражения генерала на выборах он вытаскивает на белый свет историю с незаконными действиями президента и начинает процедуру импичмента.
   - Тогда я тоже попадаю в оборот?
   - На всю катушку. Станете звездой телеэфиров. Знаете, какова самая занятная особенность нашего современного положения?
   - Представления не имею.
   - Хронология. Любой вариант развития событий уже не позволит повлиять на результаты голосования - слишком мало времени. Сегодня уже день тишины, а если бы даже и нет, всё равно - суток слишком мало для основательной и агрессивной информационной кампании. Тем более вокруг такого пустяка, как незаконно добытая видеозапись - для перелома общественного мнения требуется неизмеримо большее, по возможности - замешанное на крови.
   - А вдруг труп ещё всплывёт?
   - Хотите сказать - на другом конце верёвочки, которую вам так услужливо подсунули?
   - Пожалуйста, не приплетайте меня без крайней необходимости. Зачем им вообще понадобилась я? Подсунули бы сразу вам, и дело в шляпе.
   Самсонов не отвечал. Детство и юность ожили в нём при виде старых неярких открыток с незатейливыми рисунками, без ангелов и роковых красоток, и ввергли в благодушие. События ночи вдруг перестали казаться ему опасными и сулящими, в случае счастливого исхода, новый виток известности, и сразу оказались чьей-то дурацкой игрой. В самом деле, стоит ли воспринимать всерьёз проделки неизвестного шутника, если тот и ведёт-то себя совсем не профессионально? Или он просто искусно маскируется под профана?
   - Танечка, в этой истории всё безнадёжно запутано с самого начала, и свои гипотезы мы можем строить до бесконечности, сколько позволит фантазия. А у меня, например, она очень даже плодовитая.
   Задумчиво перебирая открытки, журналист перевернул стопку обратной стороной и обнаружил рукописный текст. Где-то - выцветшей пастой шариковой ручки, где-то - настоящими чернилами. Чтение заняло Самсонова на некоторое время, но не дало сколько-нибудь определённого результата - обыкновенные поздравления с праздниками и просто пожелания счастливой жизни. Почерки разные, подписи не всегда разборчивые, но одинаковых среди них вроде бы нет и ни одной сколько-нибудь напоминающей имя отправителя из Владивостока.
   - Вы читали надписи? - спросил он Таню.
   - Конечно.
   - Они ничего вам не сказали?
   - Нет.
   - А подписи?
   - Тоже.
   - Даты?
   - Какие даты? Их там почти нигде нет.
   - Даты есть на каждой открытке - в почтовом штемпеле.
   - Где вы там видите дату?
   - Вот оно, преимущество возраста. Там есть дата, хотя разглядеть её может только знающий человек, но я именно таков и есть. Впрочем, как все мои ровесники и представители более старших поколений. Я вам больше скажу, кроме дат отправления и получения, по штемпелям можно проследить места отправления и получения. Правда, никакого смысла я во всех этих данных тоже не различаю. Города разные, ни Владивостока, ни Москвы среди них нет. География всего Советского Союза, от Средней Азии и Кавказа до Прибалтики, Дальнего Востока и Крайнего Севера. Даже удивительно обнаружить их все в одной стопке. Если все они принадлежат родственникам, то семья весьма большая и не любившая сидеть на месте. Скорее, открытки куплены у разных людей и в магазинах для коллекции.
   Самсонов увлёкся рассуждениями, напрочь забыв о причине сущего. Путешествие в детство продолжалось и расширялось, заворожив журналиста тонким ароматом давних впечатлений. О воспоминаниях, собственно, речь и не шла - судя по штемпелям и выходным данным типографий, отпечатаны и разосланы открытки были еще в шестидесятые и семидесятые. Николай Игоревич их любил начало брежневской эры, ибо именно тогда родился, но, разумеется, не помнил конкретно о том времени практически ничего. Немногочисленные отрывочные кадры и сценки составляли его личный эмоциональный багаж, но целостный образ эпохи создавали фильмы, книги и музыка - творения совершенно других, известных и даже знаменитых людей. Никого из них журналист не знал и вообще никогда не встречал, по рассказам родителей ничего особо пленительного о годах своего недомыслия не слышал, но зато никогда не забывал более поздний период. Выезды за город, на чью-нибудь дачу или в лес, на шашлыки или просто на речку, овеяли его детство почти романтикой приключений, и он невольно распространял ощущение лёгкости и чувства желанной неповторимости на всю свою раннюю жизнь.
   Заметно потрёпанная открытка к Новому году с изображением лихой тройки - изящные скакуны с длинными вьющимися гривами и хвостами, Дед Мороз в санях. И заодно - ракета, условная, ничего общего не имеющая с реальными, тогда ещё секретными "Востоками", "Восходами" и "Союзами", и потому более всего похожая на немецкую Фау-2 военных лет. На обороте чернилами написано: "Воробышек, не мерзнёшь зимой? Поздравляю с Новым годом, желаю всегда видеть в жизни только хорошее и никогда больше не плакать, особенно по пустякам. Твой Тристан". Что за Тристан? Уж точно не по паспорту - домашнее имя, как и Воробышек. Единственная мыслимая причина такого прозвища - история знакомства влюблённых, неким образом напомнившая сюжет вагнеровской оперы о ненадёжном королевском посланнике, уведшем невесту у своего сюзерена. Почему же она - Воробышек, а не Изольда? Он предал повелителя, но она не изменила? Судя по штемпелю, речь в открытке о новом 1967 годе - незапамятные времена. Отправлена из Вологды в Симферополь - и корреспондент ещё интересуется, не замёрзла ли его адресатка. Особая форма издёвки?
   - С Вологдой и Симферополем у вас есть какие-нибудь связи?
   - Никаких.
   - Шестьдесят шестой или шестьдесят седьмой год для вашей семьи ничего не значит?
   Поколебавшись некоторое время, Таня вновь ответила отрицательно, а затем поинтересовалась:
   - Вы действительно надеетесь найти какой-то смысл в этих открытках?
   - Не исключаю такой возможности.
   - Разве флэшка с записью - не самое главное?
   - Да, но у меня нет доверительных источников внутри ФСО или в окружении Покровского, как, впрочем, и в команде Саранцева. Я даже толком не могу сформулировать вопросы - ведь, если не понимаешь абсолютно ничего, то и спрашивать нечего. Думаю, открытки играют роль ключа, и оказались в одном пакете не случайно. Опера "Тристан и Изольда" играет какую-либо роль в истории вашей семьи?
   - Ваше любопытство меня безмерно поражает.
   - Причём здесь любопытство? В открытках фигурируют конкретные детали, я их уточняю, ищу связь. Ведь прислал же их вам некто аж из самого Владивостока. Так как же насчёт "Тристана и Изольды"?
   - Никогда не слышала ничего подобного.
   - Может, нам стоит ваших родителей привлечь к расследованию?
   - Пакет прислали мне, а не им. И я заранее ясно представляю их реакцию: всё выбросить, сжечь, никому ничего не говорить, меня запереть у них дома и не выпускать на улицу ни по какому поводу.
   - Их можно понять.
   - А я вот не могу их понять.
   - Разумеется, не можете - у вас ведь нет детей, правильно?
   - Правильно. Не вижу связи.
   - Напрасно. У меня есть дочь, и, получи она такую бандерольку, я действовал бы именно так, как вы ожидаете от ваших родителей.
   - Почему?
   - Из инстинктивного желания укрыть и защитить.
   - Может, они ещё и соску для меня припасут?
   - Начинается! Все дети одинаковы, как и их родители. Первые неустанно доказывают свою взрослость, вторые всё равно о них заботятся.
   - Но жить-то дети должны сами, а не при папочке и мамочке! Дело родителей - вывести их в мир, а дальше...
   - Вот именно, дальше. Родители всё равно остаются родителями и не желают безучастно наблюдать со стороны, как их дитятко идёт по краю пропасти.
   Таня возмутилась не на шутку:
   - Ну вот, опять! И вы туда же. Миллион раз уже слышала ваши аргументы задолго до нашей встречи.
   - Нисколько не сомневаюсь. Материя старая, - удовлетворённо кивнул Самсонов. Он уже давно заметил за собой склонность к повторению общепризнанных банальностей и при случае сам перед собой пытался свой недостаток зверски истреблять. - Вы, Танечка, не знаете о родителях главного.
   - Ничего подобного - я знаю о них всё.
   - Я не про ваших родителей, а вообще. Кстати, уверен - о ваших вы тоже всего не знаете, как и они о вас.
   - Думаете, они скрывают от меня страшную тайну?
   - Не знаю, только ли одну и такую ли уж страшную тайну, но знаете вы о них не всё. Всего не знает никто. Но один секрет всех родителей на свете я могу вам открыть прямо здесь и сейчас.
   - Умираю от любопытства.
   - Надеюсь, переживёте. Так вот, все родители рассматривают своё потомство как произведение искусства и желают его бесконечно совершенствовать. Только представьте великую истину: любой житель нашей планеты, а точнее - любая пара жителей после рождения своего первого оглоеда или спиногрызки становится творцом. И плод их творчества - не более или менее известное произведение искусства, а новый человек, новый землянин, то есть понятие бесконечно более сложное и великое, чем любой шедевр, оставшийся в вечности.
   - Даже если ребёнок в конце концов оказывается обыкновенным алкоголиком или Гитлером?
   - Несомненно. Плодом творчества может оказаться и комедия, и трагедия, и фарс, и карикатура, и драма. Художественное полотно Возрождения, инсталляция в музее современного искусства в виде унитаза, переполненного дерьмом, или детский рисунок.
   - Детский рисунок уж точно - не произведение искусства.
   - Я и не говорил об искусстве. Я говорил о творчестве.
   - Хотите сказать, я должна питать бесконечную благодарность к своим родителям, раз уж они меня сотворили?
   - В первую очередь вы должны их понять. Но вы, скорее всего, не поймёте их, пока сами не станете матерью. Художник стремится к недостижимому совершенству, родители в схожем порыве пытаются создать идеального человека - иначе акт творчества придётся признать провальным.
   - Идеальные люди в реальном мире не встречаются. Скорее, наоборот - он населён абсолютно несовершенными людьми.
   - Вот видите, в вас прорезался максимализм юности. Ваши детские представления о сказочной действительности разбились вдребезги о повседневность, и теперь вы с ленцой демонстрируете мизантропию опытного циника. Но циник презрением к человечеству защищает свое внутреннее "я" от самоуничижения, а молодые люди прячут за ним наивное разочарование. Вот послушайте: "Дорогая Тинка, поздравляю тебя с первым десятилетием, желаю всегда оставаться счастливой и добиться в жизни всех целей. Твой папа". Отправлено в шестьдесят пятом из Диксона в Ленинград - уж не досиживал ли папаша в тундрах свой срок? Впрочем, нет - опасно следовать по пути либеральной оппозиции в представлениях о советском прошлом, можно в итоге прийти к тем же электоральным достижениям.
   - Каких же целей бедная Тинка должна достичь в свои десять лет?
   - Думаю, для начала - перейти в следующий класс, потом окончить школу и поступить в институт, а лучше - в университет.
   - А без университета папа Тинку любить не станет?
   - Вы отказываетесь меня понимать, Таня.
   - Да, отказываюсь.
   - Если Тинка не окончит университет, папа сочтёт себя незадачливым творцом. Он обвинит себя в позорном провале главного дела своей жизни. Вы смотрели "Кто боится Вирджинии Вульф?"
   - Нет. Хотите рассказать мне фильм?
   - Кино такое есть, но в первую очередь это пьеса Эдварда Олби, написанная не только до вашего, но даже и до моего рождения. Её ставят и у нас, был спектакль в "Современнике" и телеспектакль записан, и американский фильм с Элизабет Тейлор и Ричардом Бёртоном. Элизабет Тейлор вы ведь знаете?
   - Знаю. Я видела "Клеопатру".
   - На видео?
   - Конечно, а где же ещё?
   - Вот видите, когда преимущества возраста обнаруживаются. Я видел этот фильм в кино - в конце восьмидесятых его крутили в Советском Союзе, то ли повторно, то ли впервые, с большим опозданием. Возможно, я посмотрел его в "Иллюзионе" - маленький кинотеатр повторного фильма в высотке на Котельнической набережной. Думаю, вы там не бывали. Ладно, я ведь о другом. Вам следует посмотреть, пусть и на видео, "Кто боится Вирджинии Вульф?" - хоть фильм с Тейлор, хоть телеспектакль с Галиной Волчек. Пока у вас не появятся собственные носики-курносики, другого способа понять родителей вы не найдёте.
   - Они там жертвуют всем на свете ради своих детей?
   - Одной фразой не выразишь. Они годами спасаются фантазиями о несуществующем сыне, но теряют его по-настоящему.
   - Ничего не поняла.
   - Говорю же, вам надо посмотреть.
   - Вряд ли. Вы всё о том же - раз родители произвели меня на свет, я обязана почитать их вечно и беспрекословно им подчиняться. Домострой уже давным-давно не работает - жизнь изменилась. Я не рабыня, и они должны принять меня настоящую, а не выдумывать себе замечательную послушную дочь.
   - Смотрите, какая прелесть, - Самсонов с видом удачливого рыболова извлёк из пачки открыток очередную. - Послушайте только: "Здравствуй, Ёжик. Надеясь привлечь твоё внимание своими странностями, я вчера спалил напрочь всё своё прошлое в одном огромном костре - самом большом в моей жизни. Жду встречи со страхом и нетерпением. Сергей". Просто роман в письмах какой-то.
   - Уходите от темы родителей и детей?
   - Жизнь уводит. Убедился в вашей безнадёжности и бросил бессмысленные попытки переубеждения. Ребёнок останется ребёнком, пока не вырастет.
   - Ну конечно, теперь я ребёнок. Всё, как всегда.
   - Родители уже не раз укоряли вас детством?
   - Каждый раз пеняют, но я уже давно их раскусила. Просто им нечего ответить на мои вопросы, вот они и обвиняют меня в глупости.
   - Дети не глупые. Они неопытные, не знающие жизни.
   - Ну да. Видимо, я её так и не узнаю до самой своей смерти.
   Самсонов чуть не сказал, что с большой долей вероятности родители умрут раньше, но вовремя осёкся. Вряд ли девчонка задумывалась прежде о смерти, разве только от расстройства из-за измены дружка воображала в порядке страшной мести самоубийство.
   - Никак не пойму систему. Сергей писал Ёжику в семьдесят первом году из Ташкента в Суздаль. Крайне живописная география переписки, хоть и без Владивостока пока.
   - Никаких пересечений с историей моей семьи тоже не замечаю, - скучно добавила Таня. Она хотела много сразу, а не получалось пока ничего. Знаменитый журналист ведёт себя странно и всерьёз за тему браться не хочет. Мог бы ведь вгрызться в неё зубами, названивать всю ночь своим многочисленным контактам, поднять их с постелей и бросить на поиск ответов. А он к ней домой напросился. Может, ещё приставать начнёт? Не похоже - папик смирный.
   Николай Игоревич продолжал тасовать открытки, но машинально думал об ином. Серафима наотрез отказывалась приезжать к нему в гости, хотя бы на воскресенье, и бросала трубку всякий раз, обнаружив на другом конце провода родного отца. Наверное, мстила ему за всю свою жизнь - в своём смешном возрасте уже не считала её счастливой. Или обиделась за мать? Лиза разговаривает с ним лишь по необходимости и без конца укоряет его "бабами", словно всё остальное не имеет значения. Вот у него под пальцами старый картон, исписанный несколько десятилетий назад людьми. Вряд ли они предполагали попадание их посланий в руки постороннего и будто разговаривали, глядя друг другу в глаза. Но словно по радио с дальней планетой - ждали ответ днями или неделями. Эпоха медленной почты, непонятная и не понятая нынешними молодыми. Они переходят улицу с оживлённым движением, уткнувшись в смартфоны, уверенные в своей неуязвимости, как и их родители и бабушки с дедушками десятилетиями раньше. И совсем не хотят учиться на чужих ошибках, желают сами нахватать все положенные шишки и с возрастом так же не смогут впихнуть свою мудрость в головы уже своего упрямого потомства. Странный всё же народ - человечество.
   - Таня, видели такое раньше? - Самсонов показал своей хозяйке даже не открытку, а карточку чуть меньшего формата - на обороте никакой разметки ни под марку, ни под адрес с индексом и, соответственно, нет ни того, ни другого. А на лицевой стороне - на нейтральном белом фоне скамейка с традиционными игрушками и мамаша в народном костюме с грудничком на руках. Надпись в левом верхнем углу: "С новорождённым!"
   Текст приводил в смущение: "Ты неповторима. Обнимаю, целую и жду встречи - не надейся на пощаду". Последний пассаж наводил на размышления, и Самсонов незаметно восхитился таланту безвестного мужа и его способности выводить жену из равновесия даже в отсутствие прямого доступа к ней. Поздравительную в некотором смысле карточку роженица, очевидно, получила в роддоме - возможно, нелегально, в обход медперсонала и неустанных забот по охранению её от инфекции внешнего мира. Отношения супругов на первый взгляд могли показаться тёплыми и взаимно притягательными, но при некотором размышлении пугали - стоит ли так выставляться напоказ?
   - Прелесть какая, - Таня беззаботно крутила в руках смешную карточку и всё больше напоминала старшеклассницу на девичнике, уверенную в своей вечной привлекательности и не ждущей от будущего ничего болезненного. - Вы всерьёз видите здесь глубокий замысел?
   - Чем дальше, тем больше. Можете связать неизвестно чьё сомнительное поздравление незапамятных времён и полученную из Владивостока секретную видеозапись посещения главой администрации президента резиденции Ново-Огарёво?
   - Конечно, нет. А вы?
   - Пока нет. Но наличие связи очевидно.
   - Просто вы очень хотите её найти, ну и видите повсюду.
   - Связи я пока не замечаю, но некая система здесь просматривается вполне отчётливо.
   - Она вам тоже мерещится.
   - Ничего подобного. Скажем, здесь нет ни одной открытки по поводу 7 ноября, 23 февраля, 1 мая и даже 8 марта. Никакого официоза - только личное. И застарелое личное, не менее сорока лет, но и не более пятидесяти. Если бы ваш отправитель не глядя похватал открытки и засунул их в пакет с флэшкой для веса, как вы посчитали, или, положим, для защиты её от механических повреждений при транспортировке через всю страну, вряд ли у него сам собой получился бы хронологический и тематический отбор.
   - Вы тянете аргументы за уши. Может, вся коллекция ограничена тематикой и хронологией?
   - Или речь вообще идёт не о коллекции. Вдруг все открытки имеют отношение лично к отправителю? В таком случае, наша задача - их отсортировать и понять тайный смысл послания. Разумеется, трудно ожидать обнаружения причинно-следственной связи бытовых событий в жизни некой семьи несколько десятилетий назад и современных политических потрясений, но я бы не стал полностью игнорировать вероятность такого поворота дела.
   - Потому что вам так интересней?
   - Нет. Потому что так логичней. Я не терплю хаоса и не верю в случайности. Смысл есть у всего.
   - Откуда же тогда взялось слово "бессмысленность"?
   - Одно из величайших заблуждений человечества. Оно разоблачает важнейшую тонкость в состоянии умов, а именно: повальную неспособность видеть бытие целиком. Наука не знает всего, но и фантазия не обладает свободой, достаточной для спасения от оков самоуверенности.
   - Нет ничего бессмысленного?
   - Абсолютно. Довод весьма прост: наука о жизни пришла к общему согласию по поводу экологической системы как единого глобального механизма без единого лишнего кирпичика. У каждого своё место и роль, не менее важная, чем у любого прочего. Так зачем же ограничивать себя биологией, словно в общественном сознании нет никаких иных областей?
   - Можно подумать, вы в жизни руководствуетесь гороскопом и гаданиями. Видимо, в них тоже есть смысл?
   - Разумеется. Для тех, кто на них зарабатывает деньги и тех, кто им верит. Я к таковым не отношусь. Понимаете, Таня, у каждого явления, события, вещи имеется причина и следствие. Даже физика на моей стороне: существуют ведь закон сохранения энергии и закон сохранения материи или как там он теперь именуется - закон сохранения массы. Ничто не берётся ниоткуда и не исчезает в никуда. Просто мы не всё пока знаем.
   - Мне кажется, законы физики никакого отношения к нашим делам не имеют.
   - Я просто на них опираюсь. Непонятный человек во Владивостоке неустановленным образом по необъяснимой причине получил сверхсекретную запись системы видеонаблюдения в резиденции Ново-Огарёво, сделанную всего несколько дней назад, присовокупил к ней случайно подобранные старые использованные открытки и отправил всё в одном пакете за тридевять земель незнакомой девушке, о существовании которой мог узнать только при очень внимательном изучении в прессе материалов судебного процесса над дочерью президента Саранцева. Хотя в процессе участвовало великое множество людей, и вы, Танечка, извините, никак из общей массы не выделялись и никакой сенсации на слушаниях не произвели. Вы считаете, описанная мной ситуация вполне тривиальна и объяснима?
   - Вы используете эпитеты с частицей "не" как констатацию вечных истин, но на самом деле просто мы с вами ничего не установили и не объяснили.
   - Именно! О чём я и говорю. Отправитель имел причину поступить именно так, как он поступил. Видеозапись ему кто-то передал и дал поручение - вполне разумное толкование событий, на мой взгляд.
   - Только нам оно ничего не даёт.
   - Опять вы за своё. Могу только повторить вслед за персонажем Шварценеггера - вы не уважаете логику.
   - Зато у них есть топор.
   - Ерунда. Мы не знаем, есть или нет. Никто не стоит перед нами и ничего не требует. Если мы сейчас уничтожим флэшку, открытки и упаковку, не произойдёт вообще ничего.
   - Откуда вы знаете?
   - Думаете, таинственный владивостокчанин выйдет на связь и станет добиваться от нас решительных действий, угрожая... Чем угрожая? Ему нужно бояться, мы можем отнести всю эту лабуду в ФСБ, и нам только руку пожмут, а вот к нему возникнут вопросы.
   - Хотите сдаться ФСБ?
   - В каком смысле - сдаться? Я закон не нарушал, даже вы не нарушали. Нет, ошибаюсь. Кажется, несообщение об уголовном преступлении преследуется по закону. С меня-то пока взятки гладки - я недостаточно долго владею информацией, а вот вам, видимо, уже можно предъявлять обвинение.
   - Какое обвинение?
   - Обыкновенное. Вы распознали видеозапись как секретный материал, но не передали его в компетентные органы для расследования и привлечения к ответственности виновных. Даже наоборот - занялись странными манипуляциями, добравшись в конце концов аж до представителя прессы. Вознамерились предать огласке сведения, представляющие государственную тайну?
   Таня взглянула на журналиста с новым интересом - не думала обнаружить в нём талант завзятого государственника.
   - Вы испугались?
   - Я развернул перед вами вероятную картину дальнейшего развития событий. Решение следует принять прямо сейчас - обратной дороги нет.
   - Вы забыли ещё один возможный вариант, - холодно заметила девушка и встала, заставив Самсонова смотреть на неё снизу вверх. - Я получила весь пакет из рук лично самого Покровского или директора ФСБ Коренюка. Ладно, из рук рядового агента ФСБ с задачей втянуть вас в сложную интригу против Саранцева.
   - Хотите сказать, вам нечего бояться?
   - Хочу сказать, вы можете идти домой спать и не заморачиваться моими делами.
   - Вашими делами?
   - Да, моими. Бандероль ведь получила я.
   - Но вы уже ввели меня в курс дела, и я теперь при всём желании не смогу остаться в стороне при любом развитии событий.
   - То есть, вы отказываетесь идти домой?
   - Категорически.
   - Вы можете найти объяснение моим почтовым приключениям?
   - Нет, конечно. По крайней мере, сейчас. Но у меня есть идея.
   - Вы догадываетесь, кто всё затеял?
   - Нет, но могу предположить, кто связан с вашими открытками. Пустая догадка, но она позволяет сделать следующий шаг, возможно - ошибочный.
   - Я слушаю.
   - Вот, - Николай Игоревич выудил из пачки ещё одну открытку и припечатал её сверху ладонью. - "Дорогая Лена, прошу никогда мне не верить впредь, когда я зол или пьян. Ира мне всё рассказала, Игорь её нашёл, ничего страшного не случилось, с Тайкой тоже всё в порядке. Я словно во сне сейчас, в ночном кошмаре без начала и конца. Меня никто не замечает, словно я стал невидимкой или отверженным. Но я ведь не виноват ровным счётом ни в чём, кроме глупости. Ревность никого не красит, но её причина - не чувство собственника, а страх потерять тебя. Вечно твой, Сергей".
   - Не поняла, - Таня пожала плечами и снова села на стул, вновь оказавшись вровень со своим избранным журналистом. - Вы здесь вычитали тропинку к разгадке?
   - Скорее, туманный намёк на неё.
   Девушка взяла из рук Самсонова открытку и покрутила её в руках, разглядывая со всех сторон.
   - Не видите? - поинтересовался он.
   - Вижу, но ничего примечательного. Такая же, как и все остальные.
   - Снова мне преимущество в возрасте помогает. Вам следует абстрагироваться от своего личного восприятия и смотреть вообще.
   - Как абстрагироваться и как вообще?
   - Ладно, объясняю. Вы привыкли называть взрослых по имени-отчеству, так?
   - Я сама взрослая.
   - Бесспорно. Так вы старших называете по имени-отчеству?
   - Конечно.
   - Вот здесь собака и зарыта. Они-то друг к другу обращаются по имени, тем более едва не сорок лет назад, когда и сами ещё зажигали совсем молоденькими. Подберите отчества.
   Некоторое время Таня тихо изучала текст открытки, потом тихо вскрикнула, изящно прикрыв рот ладошкой, и вскинула глаза на Самсонова - радостная и испуганная одновременно, словно увидела живьём лох-несское чудовище, но теперь не может от него убежать.
  
   Глава 9
  
   Ладнов сохранял бодрость духа и по-прежнему удивлял Наташу беззаботными повадками отдыхающего на даче. Ночь закончилась, за окном светало, а он всё ещё травил анекдоты и рассказывал занятные истории из своей жизни, преимущественно связанные с некомпетентностью советских спецслужб. Ей казалось, он хочет загипнотизировать единомышленников, внушив им мысль об отсутствии какой-либо опасности, и она отказывалась его понимать, ведь реальность сложилась совсем иная. Угроза сгустилась над головами людей, и следовало предпринять срочные и решительные действия, а не растрачивать время попусту.
   Кандидат встретил соратницу радостно, словно успел соскучиться:
   - Проходите, Наташа, только вас ждём. Пакет получен.
   - В метро?
   - Именно там. Серёжа, открывайте. Жаль, оркестра нет - туш сыграть.
   Потапченко резким движением разорвал крафт-бумагу обёртки и высыпал на стол ворох бумаги - нарезанные страницы бесплатных рекламных газет и глянцевых журналов.
   - Так, - Ладнов потёр руки с видом самого счастливого человека на свете. - Замечательно. Что скажете, Ира?
   - Что тут скажешь? - Овакимян безразлично пожала плечами. - Вы снова оказались правы в своих подозрениях - обманный ход.
   - Наташа, а вы?
   - Я не понимаю, кого он обманывает, - искренне удивилась юная активистка.
   - Вот оно, - Ладнов торжественно воздел палец к потолку. - Ещё один правильный вопрос юного создания, подающего большие надежды. - На следующем этапе нам предстоит выяснить, водит он за нос нас или действительно наводит порчу на ФСБ. Серёжа, каковы результаты наблюдения?
   - На станции ничего подозрительного не заметили, проследили за объектом до дома, сейчас за ним присматриваем.
   - Личность установили?
   - Принимаем меры по разного рода неофициальным каналам. По чисто внешним признакам - обыкновенный интеллигент.
   - С этого места поподробней, пожалуйста, - Ладнов вскинулся, как от сигнала тревоги. - Что вы имеете в виду под определением "обыкновенный интеллигент"?
   - Я имею в виду безобидного человека средних лет с высшим образованием, Пётр Сергеевич, - пояснил Потапченко с едва заметной улыбкой.
   - Вы же ещё не изучили его подноготную?
   - Нет, конечно. Я же сказал: идёт стандартный процесс.
   - Тем не менее, высшее образование вы в нём уже разглядели.
   - По первому внешнему впечатлению. Манера речи и всё такое. Если хотите, я могу отказаться от предположения и подождать результата идентификации.
   - Что он сказал?
   - Ничего примечательного. Подошёл к нашему парню-покемону, поздоровался, передал ему пакет, попрощался и поспешил к поезду - состав как раз подошёл к перрону. Как я уже сказал, никакого наблюдения за ним мы не обнаружили, за покемоном тоже никто не пошёл.
   - Разумеется, зачем же им следить за нашим сотрудником? Они и так знают, где мы находимся.
   - Кто "они"?
   - Гипотетические представители таинственных структур, затеявших всю эту белиберду, - лениво отмахнулся Ладнов. - Не мне вас просвещать, Серёжа. Старинная истина: надейся на лучшее, готовься к худшему. Тогда любое развитие событий не застанет врасплох и не доставит неприятностей. Ира, вы набросали варианты по вашей части?
   - Да, несколько. Наступательный, оборонительный, нейтральный, на сегодня и на понедельник после выборов. Вот, пожалуйста, - Овакимян протянула шефу несколько листков компьютерной распечатки.
   - Вы на компе напечатали?
   - Да, но не на своём ноуте. На одном из наших корпоративных ПК, физически отключив его от сети посредством выдёргивания кабеля из разъёма и заперев в своей комнате. Не знаю, насколько я приблизилась к состоянию паранойи, но ничего чрезмерного в своих предосторожностях не вижу.
   - Правильно, - одобрил диссидент, перебирая листы один за другим с необычайной скоростью, но думая, судя по всему, о разном. - Серёжа, у нас, случайно, нет банальных пишущих машинок?
   - Вопрос не ко мне, Пётр Сергеевич.
   - Хорошо, а как у нас обстоят дела с кибербезопасностью?
   - Ничего чрезвычайного. Мы и прежде выдерживали по несколько атак в сутки, и сейчас интенсификация не просматривается.
   - А наоборот, спад интенсивности?
   - Резкого изменения нет, ни в ту сторону, ни в эту. Вы понимаете, по одному дню тенденцию определить невозможно, я хочу сказать: несколько инцидентов имели место. Бывало больше, бывало меньше, но в целом цифра остаётся в обычном коридоре.
   - Замечательно, - заметил Ладнов, окончательно зарывшись в бумагах Овакимян, и вдруг продолжил неожиданно для всех. - Наташа, у меня к вам вопрос.
   - Да?
   - На засыпку вопрос. Вообразите положение: к вам подходит журналист и интересуется вашим личным отношением по поводу секретного приказа ФСБ, попавшего в руки кандидата в президенты Ладнова. Ваша реакция?
   - Мы ведь ещё не договорились о реакции.
   - Я знаю, но мне интересно ваше мнение в свете утренней дополнительной информации.
   - Лучше Ирину Аршаковну спросите.
   - Обязательно, но позже. Ира своё мнение уже выразила в письменном виде, вот оно передо мной в нескольких вариантах, уточню отдельные моменты в своё время. А вот вы снова поленитесь и приметесь повторять за старшими или просто отнекиваться. Приучайтесь держать информационный удар. Итак, я слушаю.
   Наташа растерялась и обиделась за Овакимян. Почему шеф так демонстративно её третирует? Сам же поручил ей работу, а теперь унижает. Вызвал бы к себе и с глазу на глаз сделал замечания. Зачем ему понадобилась публичная порка?
   - Ты за меня не бойся, - улыбнулась Овакимян. - Пётр Сергеевич в своём стиле - на манер военного совета в царской армии выслушивает мнение офицеров, начиная с самого младшего по званию.
   - Я же ничего не понимаю.
   - Хочешь сказать, зачем же вы все университеты позаканчивали, если теперь меня спрашиваете? - продолжила Овакимян. - От тебя требуется только здравый смысл и свежесть мышления, того и другого у тебя в достатке - мы все знаем тебя достаточно давно.
   - Я должна просто ляпнуть, что первое в голову придёт?
   - Примерно. Думаю, тебе и раньше приходилось выкручиваться из неоднозначных ситуаций.
   - Пожалуйста, всё очень просто. Заявление следующее: в нашем распоряжении оказался, предположительно, секретный документ ФСБ, содержание которого мы не считаем для себя возможным опубликовать. Подлинность его не доказана, со своей стороны мы не предпринимали никаких мер к его получению и готовы предоставить его и сопутствующие улики в распоряжение означенного ведомства.
   - Следует ли нам предварительно поставить в известность штаб Саранцева? - поинтересовался Ладнов.
   - Ни в коем случае. Если уж мы решаем действовать честно и открыто, то именно так и должны поступать, иначе всё теряет смысл. Нельзя молиться, держа фигу в кармане.
   - Как вы сказали? - встрепенулся диссидент.
   - Нельзя молиться, держа фигу в кармане.
   - Где вычитали?
   - Нигде, само сказалось. А что?
   - Вы ведь у нас не религиозны, разве я ошибаюсь?
   - Видимо, ваше влияние сказывается, Пётр Сергеевич.
   - Тогда будьте добры пояснить смысл вашей идиомы.
   - Обыкновенный смысл, - Наташа испугалась и оглядела собеседников - Потапченко не обращал на разговор никакого внимания, Овакимян смотрела на неё с лёгкой и будто бы чуть удивлённой улыбкой, а шеф - с нескрываемым интересом. - Я ведь сначала так и сказала. Раз уж мы называем себя честными и открытыми, нельзя ничего скрывать. Если о приказе расскажут другие, нам настанет полный... полная крышка.
   - Бесспорно, - кивнул Ладнов. - Я бы добавил: даже если другие не станут обвинять нас, а, наоборот, бросятся на защиту со своими собственными объяснениями, нам всё равно, как выражается уважаемая Наташа, полный... полная крышка. Ибо немедленно возникнет вопрос: почему молчали? Получается, Ира, нам следует опереться на первый из предложенных вами вариантов реагирования на ситуацию: немедленная пресс-конференция и обрисовка всего приключения в нейтральных тонах. Имён не называем, никого не обвиняем и не подозреваем, поскольку день тишины, и агитацию проводить нельзя.
   - Значит, я свою активность свёртываю и возвращаюсь к будням? - с некоторым облегчением торопливо вставил Потапченко.
   - Давайте поспешать, не торопясь, - осадил его Ладнов. - Лично я, как и Наташа, поддерживаю первый вариант, но следует сначала рассмотреть и другие аргументы уважаемой Ирины Аршаковны. Полагаю, часов до девяти время у нас есть. Итак, она предлагает нашему вниманию второй вариант развития событий: молчим, устанавливаем личность человека из метро, получаем из Владивостока сведения от команды Чжан по поводу личности таинственного Гальперина, который, возможно, вовсе в природе не существует, проводим экспертизу подлинности документа и по итогам общих усилий формулируем основной посыл опять же пресс-конференции. Разоблачаем провокацию неустановленных фигурантов, называем имена обоих выявленных соучастников преступления и обращаемся к ФСБ с призывом принять к ним меры - либо за похищение секретного приказа, либо за его подделку с целью провокации. Полагаю, раньше сегодняшнего вечера мы такую пресс-конференцию созвать не сможем. Обвинить саму ФСБ в инспирировании всей свистопляски вообще не получится: доказательств нет и не будет. Я аутентично изложил вашу мысль, Ирина Аршаковна?
   - Да, вполне. Возможно, нам вменят нарушение дня тишины, но из бюллетеней, насколько я понимаю, вас всё же не вычеркнут - крайний срок уже прошёл. Но потом, видимо, придётся идти в суд.
   - Без проблем, - отмахнулся диссидент. - Бывал я там, и не один раз. Лишняя возможность для трансляции наших идей обществу. Однако, вы ведь нам и третий вариант предлагаете.
   - Да, но просто в качестве гипотетически осуществимого шага - не рекомендую осуществлять его на практике.
   - Ещё бы! Наехать с обвинениями на Коренюка и Покровского, не имея против них никаких доказательств - ход неожиданный.
   - В отношении ФСБ на нашей стороне отвлечённое логическое рассуждение. Подлинные приказы ФСБ, буквально живьём, в натуре, а не в виде слухов, ещё никогда не уплывали и нигде не всплывали. Исчезновение такой бумажки не могло остаться незамеченным, но ФСБ хранит скромное молчание, и нам остаётся только сделать вывод о преднамеренной акции с непонятными, правда, целями. Текст-то, мягко говоря, сомнительный - признавать его подлинность у них нет ни единого резона.
   - То есть, именно нас они и обвинят в провокации, - многозначительно поднял палец Ладнов.
   - Вот именно. Ну, а Покровскому и вовсе предъявить нечего. Никто не ждёт от Коренюка самостоятельных действий в таком чувствительном ареале, как президентские выборы, но ожидания специалистов к делу не подошьёшь. Кстати, в ответ на наши действия по первому варианту мы точно также можем схлопотать обвинение в провокации - не могут же они, глядя нам прямо в глаза, поблагодарить за спасение.
   - Ира, есть ведь ещё минимум один ход.
   - Выступить с гневным разоблачением провокации неизвестных против ФСБ?
   - Именно. Значит, вы держали и его в вашей светлой голове?
   - Подержала-подержала, а потом выбросила. Не ложится он в ваш политический стиль.
   - Думаете, я плохо смотрюсь в амплуа защитника наших доблестных карательных органов?
   - Конечно. Противники не поверят в вашу искренность, а сторонники разочаруются и воспримут такой демарш как измену идеалам. Вы ведь сами неоднократно и однозначно признавали своей электоральной базой весьма ограниченную часть общества.
   - Не спорю, признавал, а вдруг я решу его резко расширить за счёт демонстрации неустанной заботы о реноме спецслужб?
   - Такой шаг поведёт не к расширению традиционного круга избирателей, а к полной его смене и заявлении претензий на новый общественно-политический облик, не имеющий ничего общего с прежним. Другими словами, вы окажетесь на чужом поле, где хватает своих деятелей, обладающих длительным опытом и авторитетом среди единомышленников. Вы для них - старый враг, и не получите от них ровным счётом ничего.
   - Ладно, ладно, Ира, не бросайтесь сразу в штыки. Да, за меня проголосует крайне небольшая часть общества, зато, на мой взгляд, передовая. Тем не менее, давайте сразу договоримся о целях всех наших манипуляций. Мы держим в виду исключительно завтрашние выборы и работаем на моих избирателей или хотим банально спастись от репрессий?
   - Конечно, первое! - возмущённо выкрикнула Наташа и сразу смутилась от своей несдержанности. Потапченко снова её проигнорировал, Овакимян удивилась, а Ладнов ласково улыбнулся:
   - Я нисколько не сомневался в вашем девичьем задоре, Наташа - в ваши годы тоже бросался в бой без размышлений.
   Слова диссидента прозвучали снисходительным, но не унизительным укором, и активистка захотела раствориться в пространстве или хотя бы выйти из комнаты.
   - Сергей, ваша команда сможет зафиксировать сгущение реальных государственных туч над нашей весёлой компанией? - деловито поинтересовался кандидат тоном сокрушённого бухгалтера.
   - В ФСБ у меня канала нет, но если они приплетут к делам полицию, звоночек услышу.
   - Полагаю, если и приплетут, то на последнем этапе, по окончании основного действа. Мне всё же интересны вероятные обвинения в наш адрес: полагаю, конкретно данный приказ они предъявить постесняются. С другой стороны, генерал мог принять решение о выходе за рамки приличий. Просто самому смешно - фантазируем, как в безвоздушном пространстве. Ира, ваше мнение?
   - Поддерживаю нашу пламенную Наташу. Если уж речь зайдёт о борьбе с репрессиями, я всё равно останусь не у дел. Думаю, пресс-конференций мы не дождёмся.
   - Согласен. Видите, Наташа, ваш энтузиазм не пропал втуне. Ну, если уж мы продолжаем заниматься выборами, задам вам пару новых вопросов. Во-первых, как насчёт прокуратуры?
   - Вы о чём? - снова удивилась Овакимян, теперь уже словам шефа.
   - Я говорю о подаче заявления в прокуратуру, без всякой огласки, ввиду дня тишины. Разумеется, не по сути приказа, поскольку они первым делом заинтересуются нашими источниками и для верности нас же и скрутят. Содержание документа ведь можно общественности и не раскрывать под предлогом секретности. Следовательно, нам остаётся изящный ход - тихо пишем заяву в прокуратуру, скажем, на несчастного Гальперина, с целью отвести удар от себя. Ну, и разом - на ФСБ по факту подготовки государственного переворота.
   - А если он - реально существующий честный человек, искренне желающий нам помочь?
   - Не представляю себе мирного гражданина, способного достать во Владивостоке подлинный незаконный трижды секретный приказ ФСБ, - жестоко улыбнулся Ладнов. - Ира, оставьте иллюзии. В лучшем случае, его кто-то использует вслепую.
   - Пётр Сергеевич, я категорически не согласна, - Овакимян разволновалась и раскраснелась, её беспокойство внушило присутствующим глухое чувство вины, а мужчинам ещё и захотелось её защитить. - Как минимум, нужно сначала дождаться известий от Чжан. Кстати, каким же образом вы с ней связались?
   - Вы не поверите, Ира - через кошелёк Вебмани, - успокоительным тоном аниматора на круизном лайнере поведал Ладнов. - Там есть служба защищённых сообщений, хотя не берусь судить о степени её надёжности. По крайней мере, случаи взлома спецами ФСБ электронной почты Gmail всем нам слишком хорошо известны, даже двойная авторизация через мобильный телефон людям не помогала, а про Вебмани я такого не слышал. Думаю, слишком уж изворачиваться здесь не стоит - привлечём лишнее внимание, если и в самом деле не являемся целями уже начавшейся операции.
   - Вы полностью ввели её в курс дела?
   - Нет. Если погорим, ей, думаю вместе с нами сидеть не придётся. Просто попросил установить личность нашего друга Гальперина с максимально возможными подробностями.
   - И она ничего не спросила?
   - Пока нет. Думаю, делом занимается - она у нас девушка строгая и намёки на многозначительные обстоятельства воспринимает вполне адекватно. Вы, дорогая Ирина Аршаковна, не уводите разговор в сторону. Предлагаю присутствующим высказаться на предмет немедленной подачи заявления в прокуратуру. Конкретизирую: с одной стороны, заявляем о преступлении, то есть хищении секретного приказа ФСБ, с другой - требуем возбудить уголовное дело по факту подготовки государственного переворота, если приказ действительно подлинный.
   - Я - за, - пожал плечами Потапченко. - Оптимальный вариант. Именно втихомолку, без всякого шума и гама. И типа из метро - туда же.
   - Нельзя предавать людей, желающих помочь! - возмутилась Овакимян.
   - Я не слишком уверен в их желаниях, - безразлично продолжил бывалый опер. - С тем же успехом они могут оказаться провокаторами. Чем дольше мы храним гордое молчание, тем глубже насаживаемся на крючок. Следовало сразу сдать всю компашку и не париться.
   - Нет, Пётр Сергеевич, я не согласна. Лучше поддаться провокации, чем выдать порядочных людей. С равной вероятностью мы рискуем либо собой, либо ими. Лично я предпочитаю первое.
   - Почему же?
   - Потому что спокойная совесть - лучший советчик.
   - Если в результате нас всех посадят, ваша совесть тоже будет спокойна?
   - Да. Я ведь не плету интриги у вас за спиной, не наушничаю и не лгу. Всего лишь предлагаю поступать честно, а не играть в игры с органами правопорядка. В таких играх ведь по определению нельзя победить - все карты краплёные. Иметь дела с заведомым шулером можно лишь в одном случае - если ты сам шулер.
   - Да, Ира, в ваших рассуждениях есть резон, - задумчиво заметил Ладнов. - Как выражается наша славная Наташа, нельзя молиться с фигой в кармане. Если действительно обратимся в прокуратуру, а та со временем или сразу предаст ситуацию огласке, со мной будет покончено раз и навсегда. Руку мне пожмёт только Александр Проханов, а старые друзья плюнут в рожу. Вы не находите, есть в нашем положении определённая поэзия? Гражданственная, разумеется, не лирическая. Рассуждаем о человеческом долге, страхе, искренности и двуличии, а не о методах предвыборной агитации и пропаганды. Просто душой отдыхаю - совсем как в молодости, с приятелями, на чьей-нибудь кухне.
   - А на зоне вы разговоров о вечном не вели? - со скрытой угрозой выговорила вдруг Овакимян.
   - Всякое случалось, - усмехнулся Ладнов. - Тогда ведь не как сейчас - политических держали в специальных колониях, отдельно от уголовников. Только не понимаю, зачем вы вспомнили о героическом, Ира.
   - Всё очень просто - вы обязаны остаться самим собой, иначе жизнь окажется прожитой напрасно. Думаю, у вас другие планы.
   - Бесспорно. Вот только одна заковыка: законопослушный гражданин сообщает в органы правопорядка о ставших ему известными преступлениях. Если уж я претендую на президентство, то не следует вести себя подобно диссиденту. Даже если близкий родственник влезет в неприятную историю, я не должен препятствовать правосудию, иначе в конце концов государство вновь рухнет.
   - Но Гальперин и человек в метро, возможно, не нарушали закон.
   - Насчёт второго не знаю, а вот Гальперин точно нарушил. Ему следовало этот приказ не нам присылать, а отнести в прокуратуру - разумеется, если не он его похитил.
   - Замечательно, вы уже его обвиняете!
   - Почему бы и нет? Правонарушение ведь налицо.
   - Хотите успокоить совесть? Но пройдёт всего один день, и страна скажет: Ладнов ради призрачных шансов на президентство продался диктатуре. Потом вы останетесь один на один с самим собой, посмотрите в зеркало и признаете свою вину перед Богом, но умереть не получится, придётся жить дальше.
   - Наташа, вы всё молчите. Имеете желание высказаться? - кандидат демонстративно повернулся всем телом к юной соратнице.
   - Я ничего не понимаю в политике и юриспруденции, - поспешила ответить та.
   - Я знаю. От вас как раз и требуется простая логика и здравый смысл, не замутнённый осложнениями излишнего возраста.
   - У нас здесь голосование? Вы согласитесь с большинством?
   - Нет, - оставался каменно спокойным Ладнов. - Решение приму я, но приняв во внимание высказанные мнения.
   - Тогда я против, - выдавила Наташа немного дрогнувшим на последнем слове голосом.
   - Против чего?
   - Против обращения в прокуратуру. Если Покровский действительно планирует переворот вместо выборов, вам никакое стремление к сотрудничеству уже не поможет, а если просто информационную диверсию, то для вас самое главное - сохранить лицо.
   - Здравого смысла вам не занимать, Наташенька. Не обижайтесь, но вы, кажется, повзрослели в нашей компании раньше срока. Вы вместе с уважаемой Ириной Аршаковной почему-то рассматриваете легальную процедуру как политическую капитуляцию. Я же вижу в ней нечто прямо противоположное - переход в контратаку. Некто туманный и непонятный толкает нас на тропинку старого доброго диссидентства, а мы отвечаем ему твёрдым выбором закона и порядка, благо в наше время правовая база такую возможность нам предоставляет. Вы обращали когда-нибудь внимание на главное различие событий конца восьмидесятых - начала девяностых в России и в Восточной Европе? Там к власти пришли диссиденты, а у нас она осталась в руках коммунистов, хоть и без Коммунистической партии. Ладно, не во всей Восточной Европе - с Румынией и Болгарией дела обстоят не столь однозначно. Но в Польше - Валенса, в Чехословакии - Гавел, оба - главные диссиденты советской эпохи, стали президентами. А у нас Сахаров не имел ни малейшего шанса, даже если бы и дожил до президентских выборов. Почему в Европе общество доверяло антикоммунистам, а у нас - нет? Потому что там существовал консенсус: избавление от советской власти служит интересам национального освобождения и возрождения.
   Ладнов редко произносил речи в узком кругу соратников, и теперь они слушали его с некоторым недоумением. Казалось, он совершенно забыл о листке бумаги с подписью директора ФСБ и по-прежнему руководствуется отвлечёнными идеями, а не требованиями безопасности, словно живёт в старой демократической стране, где выборы - рутина, а не подвиг.
   - Думаю, в конце восьмидесятых - начале девяностых в России тоже существовал такой консенсус, - осторожно заметила Овакимян.
   - Именно! И буквально в течение нескольких лет от него следа не осталось. Вопиющая зависимость от иностранных держав, которая при советской власти если и была, то не настолько выразительная и очевидная, и катастрофическое падение экономики, социальной сферы, качества жизни вообще вместо возрождения всё убили и создали имидж отечественных диссидентов как иностранных агентов, уничтоживших великую страну. Люди хотели не закрытия заводов, а повышения их конкурентоспособности на мировом рынке, только откуда бы оно взялось, если у власти оставались коммунисты и проводили какие-то особенные, только им понятные, так называемые "рыночные" реформы, создав уйму монополий, далеко не всегда государственных, при судорожной недостаче рыночных механизмов. Тем не менее, самый трудный участок пути мы в девяностые прошли, пусть и самым тяжёлым и варварским способом изо всех возможных. Так вот, я хочу вас спросить: мы хотим сделать Россию свободной страной, где превыше всего Закон, или продолжаем диссидентствовать, когда требуются реальные шаги к управлению страной?
   - Верховенство закона - благо, если он принят и сохраняется на условиях свободного общественного участия и согласия, при равноправной дискуссии сторонников разных точек зрения, ни одна из которых не является основанием для преследования со стороны властей, - напомнила Овакимян.
   - Да, но похищение секретных документов всякая власть всегда признаёт преступлением.
   - Незаконные действия власти не должны являться тайной, поскольку цель системы права - защита общества от любых посягательств на его права, а не правительства от общества.
   - Согласен, но незаконность действий властей может установить только суд.
   - В демократической стране, где суд независим!
   - В любой стране, Ира! - Ладнов укоризненно покачал головой, сразу напомнив Наташе пожилого учителя, сокрушённого незадачей отличницы у доски. - В любой стране только суд имеет право признать человека, в том числе должностное лицо, виновным в совершении преступлений. И в нынешней России суды выносят решения в пользу граждан, оспаривающих нормативные акты государства.
   - Вы можете назвать указ Покровского, признанный судом незаконным?
   - Не могу. Но были такие указы Ельцина.
   - Ну конечно, Ельцина! Которого вся наша правоохранительная мафия на дух не переносила.
   - И, замечу, не боялась. Думаю, судейские сами не понимали значения своих действий, но они перешли Рубикон. Впервые в истории России действующий глава государства получил обвинительный вердикт, и с тех пор ни один президент не может на все сто процентов сохранять спокойствие. Сакральный авторитет власти разрушен раз и навсегда.
   - Вы слишком оптимистичны, Пётр Сергеевич. В семнадцатом году монархию не только низложили, но подготовили физическое истребление всей императорской фамилии в следующем году, однако всего через двадцать лет Сталин учредил нового властного монстра, низвергнутого в пятьдесят шестом, но всесилие государства никуда не делось, хотя масштаб репрессий и сократился - просто необходимость отпала.
   - Вы упускаете важнейшую деталь, уважаемая Ирина Аршаковна, - Ладнов даже наклонился вперёд, заранее предвкушая психологический эффект своей неминуемой победы в спонтанном споре. - Во всех приведённых вами примерах новая верховная абсолютная власть сметала старую ради собственного самоутверждения на её месте. В то же время судебные приговоры против Ельцина стали первым в отечественной истории примером ограничения высшей исполнительной власти властью судебной. Ленин не был абсолютным властителем, но он маневрировал в отношениях с членами коммунистического Политбюро и депутатами съездов советов, большинство которых тоже являлись коммунистами. Ельцин же натолкнулся на сопротивление законодательной и судебной власти, которым не мог ничего приказать, как не мог и обеспечить себе большинство на парламентских выборах. Собственно, если бы смог, последствия девяностых не оказались бы столь тяжёлыми, но положительный эффект от его бессилия тоже есть - разделение властей в России уже состоялось, оно возможно, оно - не сказка и не мечта, а реальность.
   - И, по вашим же словам, на сегодняшний день единственное проявление разделения властей оказалось к худшему, а не к лучшему. Не потому ли Покровский сумел так лихо консолидировать власть в своих руках?
   - Я могу предложить вам мою версию генеральских успехов на политическом поприще, если вам угодно.
   - Угодно, угодно. Вы, Пётр Сергеевич, вашей иронией способны заморозить в воздухе любую оппонирующую мысль. Разве можно перечить столь высокому, совершенному и холодному уму?
   - Вы мне льстите, Ира. Я просто разговариваю, как умею - мастерство оттачивал не в дискуссионных клубах, а в прокуренных квартирах, и те споры мне потом давали прослушать в КГБ, когда желали раздавить психологически - мы, мол, всё знаем, не увиливай. К нашему же разговору имею сообщить следующее: в России правыми называют либералов, поскольку они отъявленные рыночники, но на Западе, помимо либералов, имеются ещё правые консерваторы. В качестве сколь-нибудь организованных независимых политических структур у нас они напрочь отсутствуют, как и слово для их названия, поскольку с нашим историческим опытом в консерваторы годятся только отъявленные коммунисты или отпетые монархисты, я же говорю, разумеется, не о них. Как ни смешно вам покажется, но на Западе к нашим почвенным консерваторам в их понимании относят именно "Единую Россию" - каждый раз когда в разговоре с каким-нибудь их журналистом всплывает такая констатация, испытываю непреходящую боль разочарования. Как легко понять, я и единороссов тоже не имею в виду - европейские консерваторы за свободу слова глотку кому угодно порвут, и они вовсе не сервильны по отношению к президентам и премьер-министрам, даже когда те представляют их же партию. В действительности правых консерваторов у нас нет, а либералы либертарианского пошиба, временами абсолютно левацкие в своём, например, пацифистском порыве, просто искажают, а точнее - не полностью выражают правую идею. И в тени остаётся как раз та её часть, которая более совпадает с российским историческим национальным мировоззрением, жаждущим неразрывной связи с традициями и наследием.
   - Пётр Сергеевич, я не понимаю, куда вы ведёте.
   - Хорошо, закругляю мысль. Нам давным-давно пора порвать со старинной манерой отечественных оппозиционеров видеть врага в государстве, а не в правительстве. Нельзя во время войны направлять поздравительные телеграммы противнику по поводу его побед и нельзя разрушать государство, ибо мы погибнем под его развалинами вместе со всеми. И пора, наконец, осознать простую истину: сообщение органам правопорядка об имевшем место преступлении - не стукачество, а простейший гражданский долг. Вспомните отчаяние Фёдора Михайловича по поводу невозможности для честного интеллигента выдать властям террориста - в конечном итоге ведь наши возвышенные мыслители пошли под революционный нож вместе с царскими чиновниками.
   - Когда на улице грабят человека, вполне естественно сообщить полиции, никто и не думает иначе. Но если высокопоставленные должностные лица нарушают закон, то противопоставить им можно лишь общественное мнение!
   - Категорически не согласен, Ира. Сами же говорите - "нарушают закон". Значит, закон есть, и арестованных офицеров силовых структур нам с вами видеть уже приходилось.
   - Но не директора ФСБ.
   - А я и не предлагаю обвинять Коренюка.
   - Ну да, вы хотите выдать Гальперина. Не пойму только, чем он перед вами провинился.
   - Он пошёл на провокацию, хотя ему следовало обратиться к закону.
   - Вы останетесь один. Избиратели Покровского всё равно не перейдут к вам, он для них - великий волшебник страны Оз, благородный и всемогущий исполнитель всё еще не исполненных желаний, а вы - враг народа, заюливший накануне выборов в призрачной надежде на успех.
   - Выборы вообще остаются за скобками. Если мы тихо направляем заявление в прокуратуру, публика узнает о нём не сегодня и не завтра, а когда всё уже свершится.
   - То есть, смысла в ваших намерениях нет вообще никакого.
   - Напротив, я пытаюсь создать новый имидж современных российских правых и, кто знает, даже заложить основы консервативного направления в политике. Если наша цель - взять власть и нести ответственность за страну, то следует не вести себя по-пацански и не драться с полицией, а доказать обществу свою способность управлять государством и отстаивать его реальные интересы, в том числе во внешних отношениях. В нашем же конкретном случае мы должны вести себя как граждане, а не подпольщики.
   - Пётр Сергеевич, но вы снова примеряете на себя ситуацию здорового демократического общества, а не российскую реальность.
   - Реальность надо менять своими действиями, а не жалобами и призывами о помощи. Битый час вам доказываю: пока мы ведём себя, как подпольщики, мы остаёмся подпольщиками. Я же предлагаю заняться политикой, а не активизмом. Думаю, я вас не убедил.
   - Не убедили. Время политики наступит, когда возможности действующего премьера и президента в период предвыборной кампании будут ровно теми же, что и у оппозиционеров.
   - Все оппозиционеры всех стран старой демократии традиционно жалуются на преимущества правящих партий при подготовке к выборам. Они естественны - пресса не может освещать новости, не упоминая действующие власти, а они не только терпят неудачи, но и одерживают победы. Ладно, Ира, не хочу вас зря запугивать - возможно, мы-таки совпадаем с вами в главном. Моё предложение в следующем: собственных мер к проверке аутентичности приказа не принимаем и человека из метро полностью игнорируем, раз уж встаём на правовой путь - следовательно, слежку с него снимаем; если Чжан установит реальность Гальперина и его причастность к нашим делам, я, возможно, приторможу с заявлением, хотя прямо сейчас не могу сказать, насколько. Не исключён радикальный вариант - на несколько минут, просто прикинуть новый расклад и шагать дальше. Если же такой человек по указанному адресу просто не существует, все препятствия отпадают. То есть, подаём заявление в прокуратуру об обнаружении нами похищенного приказа ФСБ и о факте подготовки государственного переворота. Вы согласны?
   - Согласна. Между прочим, он, возможно, спокойно живёт и знать ничего не знает о наших проблемах.
   - Возможно, но предлагаю отложить рассмотрение всяческих опций на потом, до подтверждения фактов. Однако, напоминаю: до сих пор мы обсуждали "во-первых". Нетрудно догадаться, теперь наступила очередь "во-вторых". Суть в следующем: мы с вами не единственные герои злосчастного приказа. Каковы ваши мысли насчёт информирования команды Саранцева? Он ведь тот самый президент, которого директор ФСБ замыслил свергнуть. В кои-то веки мой личный шкурный интерес совпал с чаяниями аж самого главы государства - грех не воспользоваться ситуацией.
   - Вы сегодня просто фонтанируете идеями, - чуть ошарашенно проговорила Овакимян.
   - А то! Вы ещё плохо меня знаете.
   - Он ведь нам не друг и товарищ.
   - Почему же - как раз товарищ по несчастью, к тому же располагающий большими ресурсами, чем мы.
   - Нет у него никаких ресурсов - он не контролирует даже ФСБ, директора которой по закону назначает.
   - Ира, мы ведь ещё не установили подлинность документа. Представляете картинку: Саранцев просто снимает телефонную трубку, звонит Коренюку и спрашивает, не подписывал ли тот незаконного приказа о государственном перевороте.
   - Неординарная картинка. Мы вообще имеем право общаться?
   - Почему бы и нет? Мы же не стороны судебного процесса. Просто при обычном положении дел контакты разных команд строго ограничены и контролируемы, но не по требованию закона, а по их собственным гигиеническим соображениям - из боязни утечек. Однако, как вы уже неоднократно заметили, наша ситуация отличается от реалий старых демократий - встал буквально вопрос выживания, даже физического, не только политического. Если мы не попались на розыгрыше, то угроза у нас общая. Кто знает, а вдруг у них тоже какие-нибудь события случились? Вот и обменяемся данными.
   - Обменяемся ли? Вы уверены в их готовности сотрудничать?
   - От вас зависит.
   - Почему от меня?
   - Не буду же я звонить лично Саранцеву - у меня и телефона его нет. Свяжитесь с Юлей Кореанно, намекните на необходимость личной встречи. Или нет - не лучше ли вам просто нагрянуть к ним в штаб без предупреждения и понаблюдать за реакцией?
   - Уже сейчас весьма отчётливо представляю их реакцию.
   - Если они искренне удивятся, вы получите ответ на главный вопрос: они ничего о наших приключениях не знают.
   - Вы и Саранцева подозреваете?
   - Ввиду полного отсутствия информации мои подозрения распространяются на всех, кому выгодно.
   - Саранцеву выгоден приказ о его аресте?
   - Разумеется. Если приказ поддельный. Господин президент изящно делает себя жертвой, а меня выдвигает на первый план и тычет в меня пальцем. Мол, смотрите, смотрите - провокатор. И незаметно набирает очки.
   - Какие очки? Выборы уже завтра. Даже если история всплывёт сегодня, он уже не успеет до голосования ничем в вас тыкнуть.
   - Жизнь не остановится завтра. Ира, не вижу смысла продолжать строительство безосновательных гипотез. Я понятия не имею, где истоки сегодняшних событий. Ваша задача - прозондировать одно из направлений.
   - Насколько грубо мне их щупать?
   - Пока больно не станет. Предлагаю играть ва-банк и открыть карты.
   - Рассказать всё Юле? Вы ведь не исключаете причастности Саранцева к подлогу?
   - Не исключаю. Но не к Покровскому же нам обращаться за содействием.
   - Почему бы и нет, раз уж пошла такая пьянка? Я тоже умею фантазировать - вдруг президент решил подставить своего ненавистного премьера?
   - Кстати, отличная идея. Тоже вариант.
   - Вы предлагаете мне обратиться к тем и к другим?
   - Нет, только к Саранцеву, - выпалил Ладнов без запинки, ничуть не удивляясь поведению ехидной спорщицы.
   - Почему же? Или кому-то вы верите меньше, чем прочим?
   - Предлагаю вновь военный совет. Наташа, вы за установление контакта с Покровским?
   - Против.
   - Обоснуйте.
   - Он... он... с ним нельзя разговаривать. Он - железная машина, рвущаяся к власти.
   - А Саранцев у нас кто?
   - Человек.
   - Рвущийся к власти.
   - Да, но человек, - Наташа пожала плечами, раздосадованная непонятливостью шефа.
   - Просто удивительно! - восхитился Ладнов и вольготно откинулся на спинку стула, словно желая вдохнуть полной грудью. - Наташенька, вы же по возрасту обязаны бунтовать, а вы уныло следуете общим канонам!
   - Ничего я не обязана. Вы спросили, я ответила, как могла. Не хотите - не слушайте, но смеяться - нехорошо. Я вам не навязывалась.
   - Да вы не обижайтесь. Я и не думал смеяться, просто восторгаюсь. Вам следует бунтовать против мещанства и элит, завладевших обществом, а вы отделяете Саранцева от Покровского!
   - Да, отделяю, ну и что?
   - Пётр Сергеевич, оставьте девушку в покое, - вмешалась Ирина Аршаковна, испугавшаяся крупной ссоры, но диссидент по-прежнему не замечал растущего напряжения. - Я тоже их разделяю. Пускай вызов генералу брошен из любви к власти, но ведь брошен же! Другой на месте Саранцева смирно поменялся бы с властителем местами и получил бы удовольствие от исполненного долга. Он - не верный служака, а нормальный политик, если уже не государственный деятель. В историю он вошёл, пусть и проиграет выборы. Такое поражение стоит трёх побед в условиях мирного демократического соперничества. Ему ведь вообще никто ничего не гарантировал - в конце концов, он и тюрьмой может закончить - коррупционные обвинения всегда найдутся, и вполне себе законные.
   - Ира, вы имеете доступ к интимной информации о договорённостях внутри нашей правящей пары?
   - Нет, не имею. На мой взгляд, всё очевидно: генералу не выгодно нынешнее противостояние. Внутренний раскол в команде особо приближённых для него категорически неприемлем. Наказание для провинившихся - само собой, но бунт подчинённого! Полагаю, он пришёл в бешенство.
   - Вы полагаете?
   - Да, я так считаю.
   - Раз уж мы всю ночь сочиняем разнообразные версии одного и того же, ничего не зная, не представляли ли вы себе и версию изощрённого плана с имитацией ожесточённого противостояния? Лёгкие электоральные победы над специально подобранными Кремлём соперниками принесли Покровскому не славу великого государственного деятеля, а обвинения в фальсификации избирательного процесса, так почему бы ему не внести существенные изменения в свои отработанные методы?
   - Не могу представить подобного глубокомыслия, как бы ни пыталась. Совершенно не укладывается в мои представления о психотипе генерала. Победа с минимальным преимуществом его категорически не устраивает - она означает появление в России практически равновеликой ему фигуры, а генерал хочет властвовать безраздельно, наблюдая с горы за толкотнёй всякой мелочи у её подножья. И не испытывать страха.
   - Хорошо, ну так я поведаю вам сейчас одну тайную историю, - Ладнов закинул ногу на ногу и оглядел собеседников. - Вы не читали о ней в газетах, не видели по телевизору и даже слухи о ней до вас не доходили.
  
   Глава 10
  
   Резиденция оживала и постепенно наполнялась людьми. Кухонный народ изрядно удивился и смутился, обнаружив на своём холодном кафельном рабочем месте президента и его соратника, поедающих бутерброды и потягивающих чай. Двое заговорщиков переместились в рабочий кабинет, ничего с собой не прихватив - начинался день, и импровизации подошли к концу - остались лишь земные вопросы существования.
   Темнота за окном отступила, размытые луны фонарей теперь плавали в туманном утре подобно фантастическим рыбам в морских глубинах, куда почти не пробивается солнце.
   Саранцев думал. Занятие вполне естественное для президента, хотя размышлял он не о проблемах государства, а об особенностях личности безвестного тульского судьи. Раздражала невозможность использования всех в теории доступных возможностей, включая информацию ФСБ, МВД и Минюста - действовать приходится не только с завязанными глазами, но и со связанными руками. Лишь на ногах нет пут - можно ходить, встречаться с разными людьми и задавать вопросы в надежде на осмысленный ответ. Опять нет в руках никакой власти, как тем памятным осенним днём прошлого года, когда чужая женщина, бывшая тайная симпатия измывалась над ним в тесном кабинетике безвестного (по крайней мере - тогда) ресторанчика. Вновь спецслужбы занимаются собственными играми, словно не он - глава государства и не ему они подотчётны. Ладно бы просто отказывались выполнять его распоряжения - кто вообще поручится в их надёжности? Не относятся ли они к пожеланиям премьера-министра (по определению незаконным, ибо не он ими руководит) с большей благосклонностью? Не смешны ли подобного рода подозрения для высшего должностного лица исполнительной власти?
   - Айдар Каримович, предлагаю подвести итоги. Вы верите судье Сивцову, поскольку он в незапамятные времена проявил себя рыцарем без страха и упрёка?
   - Я не знаю о нём ничего другого.
   - Замечательно, но для правильной оценки ситуации нам нужна не только его порядочность, но и умение разбираться в людях. Он ведь и сам просто поверил на слово кому-то и вовсе безвестному, как мы теперь склоняемся поверить ему. Вдруг его самого обманули?
   - Вряд ли. Слишком уж дальний заход. Подставить провинциального судью в расчёте на его контакт аж с президентом Российской Федерации? Немного странно.
   - Почему же? Если сам Покровский назначил его на должность - вполне возможно. Кстати, вдруг неизвестному организатору интриги известно о вашем давнем знакомстве? Не сузить ли нам круг подозреваемых?
   - Затруднительно... По крайней мере, сидя здесь в полной изоляции. О нашей совместной учёбе знали сотни - не уверен, правда, все ли ещё помнят. Нужно найти пересечение с интересантами генерала. Я, во всяком случае, никогда не слышал о бывших однокурсниках в его окружении. Возможно, какой-нибудь незаметный консультант?
   - К счастью, уже наступило утро, и мы сможем воспользоваться некоторыми дополнительными возможностями. Пожалуйста, без лишней аффектации, когда начнётся рабочий день, запросите на Ильинке дело о назначении Сивцова судьёй. Вы ведь не ждёте от меня сверхспособностей? Я не знаю о нём никаких деталей, а должен знать всё. С уважением отношусь к Покровскому, но не мог он ещё тогда назначать Сивцова с видами на наши сегодняшние догонялки. И связь с вами тогда, извините, ничего не стоила. Вряд ли получится найти прямо в документе фамилию нынешнего тайного агента, но ниточку следует постараться протянуть. Из вашего рассказа я не составил представления о нашем информаторе как о человеке уверенном в себе и способном прочитать свою судьбу в глазах контрагента.
   - Я ничего подобного о нём не помню, но судьёй он работает. Не знаю, правда, насколько успешно - тоже необходимо справки навести.
   - В чём выражается успешность судейской деятельности? В низком проценте пересмотренных высшими инстанциями дел?
   - В том числе.
   - Думаю, вы не посвящены в тонкости ситуации с Тульским областным судом.
   - Конечно, нет, - пожал плечами Нигматуллин. - Никаких громких сандалов там не случалось.
   - Я тоже не припоминаю. Но всё же не могу не спросить: не окажется ли ваш Сивцов обыкновенным коррупционером, а не идейным провокатором?
   - Не представляю.
   - Возвращаясь к уже сказанному: пусть его и не используют сознательно, но не мог ли он попасться на розыгрыш, в конце концов? Конечно, судья должен разбираться в людях, тем более хороший судья. Мерзкое самоощущение, когда ничего не знаешь о самом нужном человеке на свете.
   - Нужных людей всегда мало.
   - Вы пытались вытянуть из него информацию об источнике?
   - Пытался, но безуспешно. Упёрся, как бык. Твердил одно: я в нём совершенно уверен. Не мог же я его арестовать.
   - Да уж, не стоило. Хорошая притча вышла: никогда не знаешь, какой человек станет тебе бесконечно важен потом, а не сейчас. В ваших адвокатских кругах, случайно, не циркулировали слухи о механизме назначения судей при Покровском?
   - Кое-какая информация перепадала, но ничего сенсационного. Извините, примерно так же, как и у нас с вами отработано: в администрацию поступают с мест документы претендентов на замещение открывшейся вакансии, отрабатываются варианты, и президент получает проект указа на подпись.
   - И я заранее о кандидатах не знаю ровным счётом ничего.
   - Совершенно верно.
   - А при генерале как происходил процесс? Встречался он с людьми лично?
   - Какая вам теперь разница?
   - Ну как же! Если Покровский лично заглянул в глаза вашему Сивцову и разглядел там требуемые личные качества, то судья ваш - не самый простой человек на свете.
   - Не думаю. Собственно, вам виднее - вы разве не общались с Сургутовым?
   - Ещё бы. Потому у вас и интересуюсь его делами - стальной человек с пугающей улыбкой.
   - Пугающей? Не припоминаю за уважаемым Алексеем Ивановичем преступной или госбезопасной деятельности.
   - Разумеется, - горестно хмыкнул Саранцев и принялся рассеянно изучать собственные ногти. - Посмотреть со стороны - инженер по образованию, заседатель всяческих советов директоров, достойная тень президента, глава администрации, серый кардинал и всё такое. Не подумайте, будто он мне когда-нибудь по какому-нибудь поводу хоть в какой-нибудь форме угрожал. Наоборот, всячески демонстрировал готовность к сотрудничеству. Только всякий раз я очень быстро понимал: будет либо как он хочет, либо не будет вообще. Главное, никогда не мог понять, выражает ли он мнение Покровского или своё собственное.
   - Думаете, генерал мог дать ему свободу действий?
   - Почти уверен. Но только почти. Наш дорогой Сергей Александрович любит контролировать ситуацию, но нельзя полностью исключить и неожиданного варианта: он мог полностью доверять Сургутову и не влезать во все мелочи.
   - Полагаете, он подписывал указы и законопроекты не читая?
   - Вряд ли. Я сказал - мелочи. Не все занятия президента отливаются в указы и законопроекты, вы же понимаете.
   - То есть, вы не имели свободного доступа к телу?
   - Нет, разумеется.
   - И насколько же Сургутов подменял собой главу государства?
   - В процентах подсчитать не берусь. Айдар Каримович, вы, случаем, не пытаетесь через меня проникнуть в его методы работы?
   - Пытаюсь. Знаете в аппарате ведь до сих пор остаются его люди - отличные служаки, преданные делу, а не конкретному повелителю.
   - В самом деле? Я думал, ещё Антонов всех вычистил.
   - Вы ставили ему такую задачу?
   - И не думал. Но Антонов, помнится, не исключал возможности присутствия осведомителей в команде Покровского ещё во времена борьбы за губернаторство и связывал их именно с фигурой Сургутова. Кстати, засылки Сургутовым агентуры в лагерь противника он тоже не исключал. Но в обоих случаях никакими доказательствами не располагал и только догадывался по очевидным признакам.
   - Если секретная агентура выдаёт себя очевидными признаками, она плохо организована.
   - Нет, по поводу засылки шпионов - просто гадания, но он знал слишком много подробностей о событиях на нижнем исполнительском уровне и увольнял людей за проступки, хотя не ловил их за руку на горячем.
   - Осуждаете его за методы работы?
   - Да нет, пытаюсь постичь движущие силы, - Саранцев растерянно посмотрел на Нигматуллина и быстро отвёл взгляд, будто побоявшись выдать себя. Вряд ли его шеф администрации работает иначе - без внутренней дисциплины в коллективе слаженную работу в условиях мощного внешнего политического и информационного давления наладить не получится. Но задавать вопросы не решился.
   - Внутренние силы понятны, - буднично заметил Айдар Каримович, не обращая внимания на скрытые порывы шефа. - Опытный жёсткий организатор, умеющий ставить правильную цель и эффективно её добиваться. Деньги за назначение судьёй он, разумеется, не брал, но вполне мог принять во внимание интересы местных элит, дабы заручиться их ответной поддержкой в нужный момент.
   - Покровский ведь не договаривался с губернаторами, - удивился Саранцев. - Он брал их за жабры.
   - Брал, но позволял дышать, в противном случае ему пришлось бы иметь дело только с трупами.
   - Он ведь не терпит своеволия?
   - Бесспорно. Его главное требование: никаких скандалов. Всем всё понятно, у каждого начальника Камчатки или другого региона есть уйма родственников, никакой закон не запрещает им заняться бизнесом и добиться на новом поприще замечательных успехов именно после воцарения отца-брата-деверя или кем ещё он им приходится, и никакие проверки ничего не изменят. Они ведь действительно предлагают лучшие условия исполнения подрядов - у них доступ к дополнительным скрытым ресурсам, можно сэкономить на подключении к инфраструктуре и в прочих областях, где могущественный родственник, не сказав ни слова, одним своим существованием освобождает их от необходимости платить взятки и тем самым также повышать эффективность.
   - Послушайте, Айдар Каримович, нам с вами, видимо, нужно уточнить характер наших отношений.
   - Мне казалось, мы понимаем друг друга, - удивился Нигматуллин.
   - Мне тоже. Но всё же хочу спросить: мы с вами поддерживаем существование коррупционной властной схемы или нет?
   - Странный вопрос.
   - Вы думаете? Просто я ведь не внёс существенных изменений в описанную вами систему, согласны?
   - Прежде всего следует договориться об определении коррупции. Ни я, ни вы, ни, я полагаю, мой предшественник не получали денег ни в какой форме в благодарность за сделанные назначения и вообще - за принятые решения.
   - Айдар Каримович, если память мне не изменяет, мы с вами уже имели совместный опыт назначения судей, пусть и не губернаторов. Так вот, скажите мне, какую роль в процедуре играло реноме претендентов? Я твёрдо знаю одно: губернаторы определённо не возражали.
   - Совершенно верно. Не вижу здесь ничего, противоречащего принципу непредвзятого отбора достойных претендентов. Кстати, по поводу каждого из них имелись резкие возражения общественных активистов, но если слушать их, мы останемся вовсе без судей.
   - Какого рода возражения?
   - Как правило, основанные на прошлых делах, где кандидат в одной из своих предыдущих должностей, прокурора или адвоката, выступал, так сказать, на стороне власти против так называемых простых людей. Вы ведь понимаете, если недовольный человек подаёт иск против некого государственного учреждения, то он совсем не обязательно прав. Но для оппозиционно мыслящих деятелей существует презумпция виновности государства, и они автоматически засчитывают каждое судебное решение в пользу правящих структур как пример ущемления гражданских прав.
   - Но вы обращали внимание на детали таких дел прежде, чем готовить проект указа?
   - Президент - не судебная инстанция. Во всех случаях решения не пересматривались и оставались в силе - копать глубже я не считал необходимым.
   - Но вы смотрели материалы, составляли собственное мнение?
   - Нет. Моё мнение ничего не значит там, где работает система.
   - Я же не требую от вас вынести приговор и привлечь виновных к ответственности, но получить представление об основательности суждений сторон, мне кажется, совсем не помешало бы делу.
   - Какому делу?
   - Назначению достойного человека на должность судьи.
   - Хотите сказать, я навязал вам личности со смутной репутацией?
   - Понятия не имею. И вы, кстати, тоже.
   - Лично я имею. Уверен: все рекомендованные мной кандидаты заслуженно получили судейский статус. Я способен адекватно оценить уровень квалификации юриста, не подменяя собой всю судебную систему разом. Как вы себе представляете проверку всех дел, которые вёл человек в течение своей карьеры?
   - Не всех, а вызвавших вопросы.
   - Все дела вызывают вопросы, либо их вообще не замечают. Рядовые дела никому не интересны, громкие всегда провоцируют град критики. Не припоминаю в своей практике случая, когда бы общественность пришла в неописуемый восторг от приговора - я не о своих делах говорю, а вообще. Я всегда интересовался мнением уважаемых специалистов, по роду своей деятельности знакомых с работой кандидатов, всегда изучал личные дела и каждый раз убеждался в правильности выбора. Я имею в виду каждый из тех раз, когда готовил свою рекомендацию - большинство претендентов я отсеял.
   - Но Сургутов - не юрист. Какими принципами руководствовался он?
   - Думаю, полагался на мнение специалистов. Я с ним лично не знаком - возможно, вам лучше знать.
   - Да уж, возможно. Я с ним водку вместе не пил, исключая разве пару официальных фуршетов в присутствии сотен свидетелей.
   - Тем не менее, вы с ним общались, пусть редко и не близко. Не могу представить мохнатую лапу, проталкивающую Сивцова вверх по карьерной лестнице.
   - Вы ведь сами поведали историю о его верности.
   - Но не о верноподданности. В моём представлении он с молодых лет оставался бесстрашным борцом с вышестоящими силами. В университете ими оказались деканат и ректорат, но в последующей жизни, возможно, кто-нибудь посерьёзней.
   - Мы здесь упираемся в прежнюю проблему, - устало развёл руками Саранцев. - Вы не общались с ним до недавней встречи в ресторане.
   - Да, но ничего другого я о нём не знаю.
   - Выходит, Сургутов сделал его судьёй за неуживчивость и конфликтность? Нелогично получается.
   - Вовсе нет. Сильный человек вполне способен не испугаться достойного контрагента. Не постесняюсь вам напомнить: вы ведь стали премьер-министром, надо полагать, не без участия Сургутова и не вопреки воле генерала, согласны?
   - Разумеется, - насторожился Саранцев и приготовился отражать личные выпады спорщика. - Куда вы клоните?
   - В нашей ситуации ограниченной информации и дефицита времени вы оказываетесь крупнейшим экспертом по механизму принятия кадровых решений в администрации Покровского.
   - Тогда наше дело - швах. Вы же понимаете, я не участвовал в процессе, а наблюдал за ним со стороны, вместе со всей страной.
   - Да, но в отличие от страны вы всё же имели личные встречи и вели переговоры, а их содержание ведь не опубликовано по сей день и, как нетрудно догадаться, не будет опубликовано никогда. Выходит, нам остаётся лишь как следует погрузиться в ваши отношения с генералом и его серым кардиналом, а по итогам анализа сделать предположения о Сивцове.
   - Я всё же не судья.
   - Не суть важно. Мы должны изучить механизм принятия и побудительные мотивы решений генерала.
   - Как же мы их изучим в его отсутствие?
   Саранцев рассердился из-за намерения Нигматуллина препарировать его прошлое. История собственных отношений с Покровским его самого порой вводила в состояние ступора от невозможности распознать подводные течения и причинно-следственные связи между необъяснимыми поворотами сюжета. Однако, Айдар Каримович проявлял упорное желание запустить руки в запретное.
   - Игорь Петрович, я ведь не журналист. Если же вы подозреваете меня в тайном общении с генералом, то нам, видимо, стоит прекратить сотрудничество. В сложившейся головоломке без взаимного доверия нам никак не разобраться.
   - Я не подозреваю вас в наушничестве. Просто не понимаю, каким образом мои ненаписанные мемуары помогут нам выпутаться из истории.
   - Обыкновенным образом. Мы сейчас должны не глядя либо уличить Сивцова в провокации, либо убедиться в его искренности. Никому с той стороны задать вопросы мы не можем, поэтому вы оказываетесь главным свидетелем в вопросе методов работы генерала и Сургутова. Начинаю с самого простого: вас шантажировали?
   - Меня? Чем меня можно шантажировать?
   - Нечего предъявить только тем, кто не работал. Особенно в девяностые. Вы возьмётесь убедить меня, будто не нарушили ни одной финансовой инструкции и ни одну из ваших подписей нельзя предъявить вам как улику, пусть даже ерундовую?
   - Казённые миллионные суммы на личные оффшорные счета не выводил, если вы их имеете в виду.
   - Нет, не их. Генерал не стал бы подставляться с очевидными для всех, мягко говоря, недоразумениями. Речь могла идти о некотором количестве небольших отступлений от правил, в совокупности способных испортить образ, но спрятанных от поверхностного взгляда журналиста.
   - Айдар Каримович, уж не пытаетесь ли вы сами меня шантажировать? Покровский не создаёт себе врагов раньше времени и без крайней необходимости. Думаю, в течение последних месяцев вы узнали от разносортной разнокалиберной прессы много нового обо мне, но до того мне даже в самых укромных уголках никакие намёки никто не делал. Генерал мыслит стратегически и в первую очередь стремится выдерживать выгодный ему баланс сил. Поставленной цели достигает упорно и последовательно, в деле отношений с кадрами требует открытости и надёжности, но не преданности на словах. Отбирает союзников, чьи интересы объективно совпадают с его устремлениями, но на условии принципиальности. Перебежчиками он не интересуется. То есть, членов каких-нибудь бывших партий вы в его окружении всегда найдёте, но к нему они пришли не в результате предательства, а в силу исчезновения их партий. Идейных перевёртышей не терпит.
   - Вот видите, как много вы знаете.
   - Так Сивцова он отбирал не в свою команду, а в судьи!
   - Думаю, не имеет значения, - Нигматуллин каждым движением и словом демонстрировал спокойствие и убеждённость в своей правоте. - Судейский корпус для него - вспомогательные части, в общем - тыловое обеспечение ударных сил. Он ждёт от него лишь своевременных поставок продовольствия, боеприпасов и пополнения личного состава.
   - Ваши фронтовые метафоры я не понимаю.
   - Он просто не ждёт от них гадостей. Ему не нужен поток жалоб российских граждан в Европейский суд по правам человека, он воспринимает их как измену высоким идеям. На кону возрождение великой России, а тут одни несознательные граждане крысятничают, а другие выносят сор из избы, компрометируя государственные достижения.
   - Вам Покровский сам сказал? - Саранцев лёгким движением почесал кончик носа и бросил на собеседника короткий ироничный взгляд.
   - Нет, я так его понимаю. А вы иначе?
   - Я уже давно не пытаюсь его понять. Просто принимаю как данность.
   - Вы бросили ему вызов, хотя не понимаете его мотивов?
   - Я ничего ему не бросал, просто воспользовался своим конституционным правом.
   - Ну да, только фактор личных отношений из политики никто не исключал. Вы для него, извините, предатель.
   - Его проблемы. Я не давал ему обещания освободить президентство по первому требованию.
   Нигматуллин вдруг повёл себя неожиданно - смешался и выдал собственное любопытство банальным вопросом:
   - Зачем вы пошли на него войной? Честно говоря, меня с самого начала гложет интерес: откуда такая тяга к приключениям? Почему бы тихо и скромно не продолжить карьеру?
   - Я её как раз продолжаю.
   - Да, но с шумом, громом, лишним пафосом и почти полным отсутствием шансов на успех. Захотели славы Давида перед лицом Голиафа? Но ведь вам победу никто не пообещал, надеюсь?
   Президент никогда прежде не слышал подобных слов от главы своей администрации и теперь смотрел на него даже не со смешанными, а с варварски раздавленными чувствами недоумения, гнева и страха. Кого же он выбрал себе главной опорой?
   - Как вас понимать, Айдар Каримович?
   - Так и понимайте. Я должен знать ваши побудительные мотивы и, следовательно, степень вашей решимости к противостоянию. Время общих слов и похлопывания по плечу прошло, теперь нам осталась одна только чистая и голая правда, пусть даже нелицеприятная.
   - Вы испугались генерала?
   - Нет, я с самого начала ждал от него резких и незаконных мер, но до сегодняшнего дня мы ещё имели возможность разводить политесы. Мне кажется, Игорь Петрович, мой вопрос вполне обоснован, а искренний ответ на него крайне важен при выработке способов противодействия Покровскому.
   - Хорошо, а вы почему согласились с моим предложением о, так сказать, трудоустройстве?
   - Вы меня уже спрашивали, и я ответил. Делаю карьеру.
   - То есть, перспективу тюремного заключения или смерти в числе возможных последствий вашего решения вы не рассматривали?
   - Отнёс к числу маловероятных возможностей. Я и сейчас не жду от Покровского кровавого террора, на Красной площади он нас не повесит и на Колыму не сошлёт - он не Сталин, общественное мнение в России и в мире для него - не пустой звук. Любая провокация сегодня или завтра не отменит выборы, но, возможно, создаст условия для отстранения вас от власти в случае, если она останется в ваших руках.
   - Всё зависит от масштабов провокации.
   - Отмена выборов означает сохранение за вами президентского статуса, а задача Покровского - прямо противоположная.
   - Вы уверены? Срок моих полномочий истекает через несколько дней, и я должен буду выехать из Кремля, передав временное исполнение обязанностей главы государства как раз премьер-министру.
   - Открытый вопрос. Отмена президентских выборов в российском законодательстве не освещена, никто не представляет её возможных последствий, а должностные лица не имеют ни малейшего представления о том, как им следует действовать в такой ситуации.
   - Вообразить очень легко: в отсутствие закона победит более решительный и обладающий авторитетом в силовых структурах. Достаточно вспомнить 1993 год - генералы Ельцина не жаловали, но выстроились на его стороне, когда над страной замаячила перспектива двоевластия и полномасштабной гражданской войны.
   - Ельцин ввёл в Москву войска только после штурма защитниками Белого дома мэрии и Останкина - он заставил их выказать себя зачинщиками беспорядков. Если же вследствие неизвестной нам проделки Покровского провокаторами покажемся мы, а не он, то и последствия будут плачевными для нас, а не для него. Кстати, мотив сочинить проще пареной репы: проигравший политическую борьбу президент не пожелал освободить кресло и попытался сохранить его за собой незаконными методами - люди поймут, они ведь ни разу в жизни не видели и даже в книжках не читали о поражении на выборах действующего главы российского государства. Но, Игорь Петрович, я всё же прошу ответить на мой вопрос. Дело не в неуместном любопытстве, а в целеполагании. Трудно идти на риск в непроглядном тумане.
   - Без тумана и риска нет, Айдар Каримович. Желаете услышать от меня заверения в безграничной любви к народу и желании облегчить участь миллионов простых людей?
   - Желаю услышать правду.
   - Хорошо, вот вам божественная истина: я решил стать первым в истории Отечества президентом, основа власти которого - общество, а не армия и спецслужбы. Никто ведь не сомневается, они в руках Покровского, не правда ли?
   - Хотите поставить на себе опыт?
   - Да, есть такое желание. Разве не достойная цель для опасной затеи?
   - Тогда, в сентябре, вы объявили о намерении бороться за второй срок, имея в виду стремление поспособствовать усилению роли гражданского общества?
   - Не верите?
   - Сомневаюсь. Жертвоприношение дочери стоит дороже.
   - Какое ещё жертвоприношение? Она жива, здорова, с ней всё в порядке, она не опозорена и не скомпрометирована.
   - Почему же, её ведь признали виновной в оставлении места происшествия.
   - Ладно, хотите считать, будто я отдал Светку на заклание - считайте. Всё равно обратного никому не докажешь, если главное - обвинить отца в варварстве. Только вы, Айдар Каримович, надеюсь, не из числа тех наших прекраснодушных сограждан, которых одно время любило демонстрировать наше телевидение в юбилейные даты ГКЧП, например. Они сначала вспоминали о своём участии в защите Белого дома, а потом рассказывали о последующем разочаровании, поскольку заварушка оказалась, мол, просто борьбой за власть. Каждый раз хотелось их спросить, чем же они считали происходящее тогда, с 19 по 21 августа 1991-го? Прекрасный благородный бескорыстный Ельцин защищал народ от зажравшейся партократии? И они не видели за красивыми словесами той самой борьбы за власть? Даже странно слышать такое от взрослых людей. До сих пор искренне не понимаю, были они искренни, или просто изображали телевизионных болванчиков. И рассчитываю от вас ничего подобного не услышать.
   - Извините, Игорь Петрович, не понимаю вашего пафоса.
   - Я отвечаю на ваш вопрос, как могу.
   - Вы решили бороться за власть?
   - Меня возмутило отношение генерала ко мне, как к расходному материалу.
   - Но вы не исполнили договорённости.
   - Мы с ним ни о чём не договаривались.
   - Да, вы уже упоминали, но теперь мы как бы оформляем протокол. Вы не принимали на себя обязательства уйти по истечении первого срока?
   - Нет.
   - Я понимаю, вы не подписывали никаких бумаг, но устные условия вам предъявили?
   - Нет.
   - Получается, Покровский просто в вас поверил, но в итоге обманулся?
   - Он никогда не делился со мной своими расчётами и надеждами. Я не знаю, как он представлял своё возвращение на вершину.
   - Игорь Петрович, согласитесь, звучит странно.
   - Почему? Он посвящал вас в свои планы?
   - Конечно, нет. Просто не вяжется с моими представлениями о личности генерала. Не полагался же он на демократические принципы и народное волеизъявление.
   - Как видите, в конце концов положился.
   - Да, но не по своей инициативе, а по вашей, простите, вине.
   - Айдар Каримович, вы снова сползли в общую наезженную колею. Неужели вяжется с вашими представлениями о личности генерала образ просителя, вымогающего у подчинённого бумажку с гарантиями будущей лояльности? Возможно, он просто не ждал от меня иного поведения, поскольку бесконечно уверен в собственной политической неуязвимости.
   - Так уж и уверен? Авдонина ведь упаковал за колючую проволоку.
   - Уважаемый Константин Гордеевич перепутал роли - будучи с точки зрения закона рядовым гражданином с большущим мешком денег решил показать Покровскому свою власть, а тот подобные фокусы воспринимает однозначно как попытку разрушить государственность.
   - Если политическое противостояние своей священной особе он считает покушением на устои, то вы для него тысячекратно опаснее какого-то несчастного миллиардера. То есть, он видит в вас бСльшую угрозу России, чем Авдонин, и лагерем вы, возможно, не отделаетесь.
   - Не думаю. Я не покушаюсь на устои, я - президент.
   - Но вы вступили в борьбу с Покровским и стали его врагом.
   - Его, но не государства.
   - С позиции права и здравого смысла так и есть, но генерал-то мыслит иначе. Для него суть дела кроется не в должностях, а в личностях. Отстранение его от власти - преступление сродни государственному перевороту, ваше же смещение - всего лишь необходимый акт спасения России от деградации или от какой-нибудь другой напасти.
   - Вы часто общались с Покровским, Айдар Каримович?
   - Мы ведь уже выяснили - не удалось мне приобщиться, да и не пытался.
   - А мне доводилось, как понимаете, хотя другом семьи не стал. Он ненавидит отступать. Единственно допустимая причина оставления занимаемых позиций - глубокий манёвр с перспективой не только возвращения утерянного, но и прибавления к нему новых территорий. Уход в премьерство, полагаю, он и воспринимал как засаду против планов потенциальных противников.
   - Правильно, а вы его финт вскрыли, причём демонстративно, не по-тихому между собой, но у всех на глазах, и теперь он готов вас истребить любыми средствами.
   - Не думаю. Для него между мной и Ладновым нет ничего общего. Его бы он при удобном случае постарался растоптать, но не видит повода ввиду очевидной слабости, а следовательно - отсутствия реальной опасности. Участие его в выборах для Покровского - знамя собственной легитимности, доказательство честности и открытости процесса.
   - Но главный конкурент ведь вы?
   - Согласно социологическим исследованиям - да. Но я для всего мира - несамостоятельная фигура, марионетка, и ничего не доказываю, кроме собственной покорности замыслам великого предводителя.
   - Думаю, вы преувеличиваете. Самоуничижение не всегда полезно, особенно в политике.
   - Бросьте, Айдар Каримович, мы же свои люди. Я не маленький, читать умею, тем более - смотреть телевизор.
   - Куклой вас считают только некоторые оголтелые с рейтингом ниже трёх процентов, объясняющие собственную неспособность завоевать общественные симпатии злобными кознями Покровского.
   - При моём соучастии. Я ведь верный сподвижник генерала, вы не знали? Я не плачусь вам в жилетку, не прошу сочувствия и утешения, просто обрисовываю свой взгляд на положение вещей - вполне взвешенный, как мне представляется. Наш дорогой Сергей Александрович очень хорошо представляет свою цель: гарантировать себе возвращение к президентству на очередные два срока и выглядеть не жалким или мягким, идущим на поводу у юрких и осмотрительных, но твёрдым и решительным защитником государственных интересов. Одно мне кажется непреложной истиной: он не планирует оставаться президентом до самой своей смерти.
   - Откуда такая уверенность? Дума в руках "Единой России", "Единая Россия" - в руках Покровского, он уже проводил поправки в Конституцию и не встретил ни малейших проблем. Проведёт ещё одну - не бином Ньютона, в конце концов. Кстати - возможно, ему и понадобится провокация для обеспечения процесса.
   - Общение с генералом, пусть и не слишком плотное, уже достаточно много лет назад привело меня к простой мысли. Он вовсе не дурак.
   - Охотно верю, но я обратного и не утверждал.
   - Вы предположили за ним намерение сохранять власть до смертного часа. Но он, на мой непросвещённый взгляд, помнит историю. Знает судьбу последней царской фамилии. А также читал о судьбах членов семей умерших советских генсеков - никто из них не унаследовал ничего, а Василий Сталин ещё и отсидел. С президентами полегче, Горбачёв не прозябает в нищете, как и вдова Ельцина, но можете вы себе вообразить наличие у кого-нибудь из них миллиардных долларовых капиталов? Скандал разразился бы нешуточный, правда?
   - Полагаю, да, но не вижу связи с планами Покровского.
   - Самая прямая связь. Он прекрасно осознаёт невозможность оставить семье что-либо, кроме своего политического и, если угодно, исторического авторитета как спасителя Отечества. И он не готов бросить своих близких на произвол судьбы, отправившись в мир иной прямо с престола. Нет, он намерен отойти в сторонку и понаблюдать за поведением своих преемников, пока у него ещё сохранится влияние и возможность воздействовать на ситуацию в случае неблагоприятного развития событий. И здесь жизненно важным для него окажется отсутствие законных поводов для преследования. Лично я никогда не держал в руках никаких документов, подтверждающих существование несметных сокровищ Покровского - их сохранение за ним в России после ухода от власти невозможно. Они бы, видимо, так и остались на самом деле в руках своих номинальных владельцев, которым их приписывает молва. О вывозе за границу я и вовсе молчу - он туда и сунуться не сможет, замордуют исками наши эмигранты и всяческие недовольные его политикой государства.
   - Другими словами, вы считаете Покровского порядочным человеком?
   - Я считаю его умным. Полагаю, он не оформляет письменно незаконные распоряжения и делает их устно без свидетелей. Да и вряд ли вообще отдаёт их прямо и недвусмысленно. В созданной им системе ему достаточно высказать неудовольствие кем-либо и, в зависимости от экспансивности его выражений, ответственные лица примут необходимые меры сами. Но подчинённые знают: шеф не терпит грубой работы, то есть - грубого безапелляционного произвола, очевидного для всех даже в изложении федеральных телевизионных каналов.
   - Хорошо, вы считаете генерала не порядочным, а скрытно всемогущим?
   - Вы ведь сами сказали: "Единая Россия" в руках у Покровского. Выходит - нет, раз ему потребовались особо убедительные доводы в форме неизвестной нам провокации?
   - Не ловите меня на слове, пожалуйста. Допускаю: в данный конкретный момент единороссы способны колебаться, хотя бы некоторые из них, усомнившиеся во всемогуществе и непобедимости генерала.
   - Извините, но не могу снова не поймать на том же самом слове: получается, влияние генерала на единороссов основано на его непререкаемом политическом авторитете, а не на скрытом давлении через, скажем, спецслужбы, чрезмерно осведомлённые о прошлом, настоящем и будущем депутатов? В своё время я вычитал, если не ошибаюсь, у Ричарда Пайпса неординарную мысль по поводу гапоновщины: мол, практика Зубатова по внедрению своих агентов в политические структуры могла бы привести в завершённом идеальном виде к формированию после совершенно свободных открытых и трижды демократических выборов парламента, полностью или в основном укомплектованного сексотами Особого отдела Департамента полиции. И, соответственно, находящегося под его полным контролем.
   - Полагаете, Коренюк претворил в жизнь мечты Зубатова и страхи Пайпса?
   - Не знаю. Там, где начинается ФСБ, для меня заканчивается территория свободного перемещения смыслов. Несколько раз пытался надавить по-взрослому, но Коренюк неизбежно оказывался железобетонным поборником законности и инструкций, выдавая информацию не первой свежести и важности в час по чайной ложке. Вспоминал о парламентском контроле и отсылал к материалам комитета Совета Федерации по обороне и безопасности - мол, не смею нарушить установленные ограничения. Порадовался бы воцарению в России демократических порядков, только народоправства здесь ни на грош: сенаторов назначают губернаторы и региональные депутаты - слишком далекие для контроля из Кремля без посредников, а у каждого передаточного звена есть свои проблемы, заморочки и задачи, и ни меня, ни ФСБ они не боятся по принципу "всех не пересажаете".
   - Наверное, вам следует проявить больше жёсткости, - чуть скривил губы Нигматуллин.
   - Наверное, но не вижу смысла. Вещь в себе. Я задам вопросы, Коренюк ответит, а кто его проверит? Кому следует проверять контролирующего? Ситуация моментально обретает черты абсурдизма, и я теряю всякую охоту выбивать из Коренюка информацию. Вот, например, в нашей ситуации - что мне ему предъявить?
   - Видимо, нечего.
   - Конечно, нечего. Запретить чрезвычайный режим работы? Но он ведь объяснит его именно необходимостью противостоять возможным провокациям накануне и в самый день голосования. И покатит на меня телегу в Совет Федерации за саботаж его отчаянных усилий по охранению гражданского спокойствия в стране.
   - Главная проблема в ваших отношениях с Коренюком - его связь с Покровским.
   - Разумеется, но назначил его я, и жаловаться не на кого.
   - По совету Покровского назначили?
   - Ну да. Специалист специалиста видит издалека, а мне в первые месяцы оставался только выбор между неизвестно кем и протеже генерала. И теперь вот думаю: насколько он самостоятелен?
   - В смысле - инициативен?
   - В смысле - способен ли он развернуть широкомасштабную опасную операцию в своих собственных интересах, без учёта мнения дорогого Сергея Александровича.
  
   Глава 11
  
   Самсонов не удивлялся, просто получал удовольствие. Жил сам по себе, обеспечивал сам себя едой, одеждой и прочими неизбежными атрибутами простого человеческого существования, но получать их из женских рук всегда приятнее. Тем более, если речь идёт не о жене сопоставимого с мужем возраста, а о юной незнакомке, пригласившей к себе домой. Всю ночь они занимались не сексом (да и где ему в его возрасте!), а важными государственными делами - разоблачением интриг в высших кругах исполнительной власти. Теперь он сидит на просторной светлой кухне с кафельным полом за настоящим деревянным столом, сделанным не из ДСП, и с удовольствием вкушает пышки, стремительно изготовленные поутру его хозяйкой (видимо, тоже вполне способной обходиться в жизни без прислуги). Её движения привычны и деловиты, по-женски уверенны в каждом жесте, кухня наполнена ароматами свежей горячей еды, и гость счастлив, хотя до сих пор всё ещё не понял замысла неизвестного доброжелателя из далёкого города на берегу моря.
   За окном почти ничего не видно в густом тумане, город укрылся преждевременным саваном, и дома маячат в нём тёмными астероидами, едва не касаясь друг друга углами. Как всегда в такую погоду, совсем не хочется выходить на улицу, но тянет прикорнуть ещё хоть часок-другой - всё равно спешить нельзя, когда мир замер в ожидании непонятного.
   - Возьмите ещё, - заботилась о журналисте его ночная фея.
   - Спасибо, мне хватит, - искренне признался тот в насыщении. - Не хочу оставить вас голодной.
   - Что вы, я пышки не буду, они все для вас.
   - Не устаю поражаться женской самоотверженности, - изрёк Николай Игоревич, по-прежнему переживая избыток чувств. - Изготовить такую аппетитную роскошь и даже не попробовать! Как вам удаётся?
   - Мужчинам не понять. Самообладание перед лицом соблазна - не ваш конёк. Для вас поддаться - значит просто получить удовольствие без всяких последствий, для нас - столкнуться с одной или несколькими угрозами сразу.
   - Значит, вкусные горячие пышки вы не едите из страха?
   - Разумеется. Вы лучше ответьте мне на другой вопрос...
   - Понимаю. Желаете узнать, куда нас приведёт ночное открытие?
   - Именно. Об опасности не говорите, о ней всё кричало с самого начала. Мне интересно, чем кончится?
   - Понятия не имею. Собственно, пока ведь мы не располагаем никакими доказательствами. Да и есть ли вообще сенсация? Имена на одной из старых открыток совпадают с данными генерала Покровского и его супруги? Но в тексте ни малейших намёков на компрометирующие обстоятельства, даже по советским меркам, тем более - по нынешним.
   - И какие же у вас планы? - разочарованно обернулась Таня к Николаю Игоревичу (ей, похоже, уже привиделось лёгкое, скорое и неизбежное решение всех загадок).
   - Пока ничего определённого. Уж точно - не обращаться за комментариями к Покровскому, хотя, возможно, именно он и способен ответить на все вопросы. Раз уж вы запросто общаетесь с Саранцевым, не доводилось ли вам поручкаться и с самим?
   - Доводилось. Ну, в смысле - именно поручкаться. Бессонных ночей за разговорами я с ним не проводила.
   - Понятно - здесь я его обошёл. Не расскажете, при каких же обстоятельствах?
   - На праздничном приёме у президента.
   - У Саранцева?
   - У Саранцева. 4 ноября. Погода стояла отвратительная, но мы же не на улице и не на даче пообщались, а в Кремле. В Екатерининском зале Сенатского дворца.
   - Вас ему представили, или он сам вами заинтересовался?
   - Нет, Светлана меня и Женьку к нему подвела - сказала, из-за протокола, отец попросил.
   - Женька - та, которая с вами сидела в ресторане и в ту самую роковую ночь? Тоже свидетельница по делу о наезде?
   - Та самая.
   - Страшно было?
   - Здороваться с генералом или пережить ночь, когда Светка угодила в переплёт?
   - Здороваться. Не самый ординарный человек всё-таки.
   - Хотите сказать - наследник Сталина?
   - Вы его видите иначе?
   - Вам просто интересно, или вы собираете сведения в рамках расследования?
   - Странный у нас разговор получается, - укоризненно качнул головой журналист и отчётливо увидел себя со стороны - мудрого и уравновешенного зрелого человека рядом с неопытной, но нахальной девицей. - Диалог не должен состоять из одних вопросов, между ними хоть изредка должны попадаться ответы.
   - Ну вот вы и ответьте.
   - Пожалуйста: мне интересно ваше приключение, и я собираю сведения в рамках расследования. Одно другому совершенно не мешает и даже наоборот, помогает. Думаю, незнакомец из Владивостока знает о вас намного больше, чем я. Так как же вы относитесь к Покровскому?
   - Никак я к нему не отношусь! Живёт себе и живёт, лично мне он дорогу не переходил.
   - Вы не возмущены репрессиями против инакомыслящих?
   - Какими ещё репрессиями? Скажете тоже. Авдонина посадили по делам его бизнеса.
   - Не его одного посадили, а некоторых просто прикончили.
   - Миллионы посадили и прикончили?
   - Нет, не миллионы.
   - Вот и не приплетайте сюда репрессии.
   - Другими словами, вы не считаете его диктатором?
   - Нет, я считаю его сильным человеком.
   - "Сильный человек" звучит слишком расплывчато. Мы ведь говорим не о чемпионе мира по боксу и не о Стивене Хокинге.
   Таня замолчала и сделала почти невозможное в представлении Самсонова - удобно устроилась на стуле. Взгляд её демонстративно и выразительно упёрся в лицо собеседника, подобно резкому свету настольной лампы следователя-сатрапа в полутёмном кабинете на Лубянке.
   - Вы ждёте от меня подробной характеристики Покровского, поскольку я вращаюсь в высоких кругах? У меня нет для вас никакого инсайда.
   - Подозреваю, всё-таки есть, - беззаботно, едва не зевая, заметил борзописец, бесконечно уверенный в своей правоте.
   - Зря подозреваете. Я в заседаниях администрации президента не участвую и служебную переписку не читаю.
   - Охотно верю. И всё же вы не случайный адресат бандероли из Владивостока. Между флэшкой с предполагаемым компроматом на Нигматуллина и старыми открытками есть связь, и я твёрдо намерен вытащить её из вас.
   - Будете пытать? Всё равно ничего не скажу - не знаю ведь ничего.
   - Зачем же такие крайние меры? Мы просто поболтаем - возможно, не слишком долго, и вы всё незаметно расскажете.
   - Как вы собираетесь со мной болтать о неизвестном, причём неизвестном нам обоим?
   - О неизвестном, разумеется, болтать затруднительно. Всё гораздо проще. Сейчас вы, по возможности последовательно, постараетесь вспомнить все разговоры со Светланой Саранцевой с упоминанием Нигматуллина и Покровского. И по отдельности о любом из них, и о каких-то их контактах. Кроме, я полагаю, общеизвестной информации из газет и Интернета.
   - Я со Светкой знакома чуть не всю свою сознательную жизнь, и всё время Покровский находился где-то поблизости от их семейства. Каким образом я могу вспомнить все упоминания о нём в наших разговорах? Вы сами-то можете вспомнить все ваши разговоры с кем-нибудь за всю вашу жизнь?
   - Во-первых, Таня, я живу на белом свете заметно дольше вашего, и не надо лишний раз напоминать мне о вашей молодости. Во-вторых, я не говорю обо всех ваших беседах со Светланой Саранцевой. Думаю, о политике и политиках вы с ней щебетали не так уж часто.
   - Начинается! По-вашему, мы с ней общаемся исключительно на темы шмоток и парней? В вашем возрасте могли бы уже и убавить градус мачизма. Не помню я никаких рассказов Светланы о Покровском - вот распните меня прямо здесь и сейчас.
   - Подожду пока, - Самсонов задумчиво побарабанил пальцами по столу. - Но всё же рассчитываю выбить из вас нужные мне сведения.
   - Выбить?
   - Не пугайтесь, не в прямом смысле. По моему глубокому убеждению и по моему репортёрскому опыту люди обычно знают больше, чем им кажется. Я не собираюсь вас мучить, а предлагаю просто тихо и мирно почесать языками за жизнь. План у меня совсем бесхитростный. Не хочу пугать ни вас, ни себя, и делаю безосновательное вольное предположение: нужный нам обмен мнениями между вами и Светланой Саранцевой имел место не более года назад. Даже не более полугода - в общем, с момента возвышения Нигматуллина. Раз уж неизвестный указал нам на некую таинственную связь нынешнего главы президентской администрации с действующим премьер-министром.
   - Не с действующим, а с молодым будущим президентом и премьер-министром.
   - Да, не с действующим, а с молодым.
   - Мне кажется, юный Покровский не вписывается в вашу схему последних месяцев. Открытки ведь советские.
   - Предлагаю для упрощения нашей с вами сложной ситуации воспринять её в наиболее удобном для нас виде. Переписку Покровский вёл давно, но сведения о его отношениях с Нигматуллиным вы получили недавно.
   - Мы воспримем нашу ситуацию таким образом просто потому, что так легче найти из неё вывод, а не потому, что такое восприятие правильно?
   - Вы поняли мою мысль.
   - А вам самому она не кажется странной? Выдавать желаемое за действительное значит заниматься самообманом.
   - Ваша правда. Но сейчас такой стиль поведения диктуют нам обстоятельства. Делаю ещё одно допущение в том же духе: владивостокский осведомитель провернул свою операцию с молниеносной быстротой - всего за неделю после непредвиденной прогулки Нигматуллина - поскольку был уверен в вашей способности добыть ответы на все поставленные им вопросы за несколько дней. Найдётся у вас время здесь и сейчас порассуждать вместе со мной о нескольких месяцах вашей жизни?
   - Мы следуем вашему плану уже несколько часов.
   - Не совсем. До сих пор я выяснял у вас подробности приключения с бандеролью, теперь же собираюсь вывернуть наизнанку всю вашу жизнь - согласитесь, разница весьма и весьма существенна.
   - Странноватые у вас методы.
   - Возможно, но у меня нет для вас других методов. Хотите вы получить ответы на вопросы?
   - Ладно, выворачивайте мою жизнь. Интимные обстоятельства вас тоже интересуют?
   - Таня, я понятия не имею, куда меня выведет наше собеседование.
   - Не обещаю вам всего, что пожелаете.
   - На нет и суда нет.
   - Мне вот просто так начать вспоминать?
   - Нет, конечно. Я стану задавать вопросы. Например: когда вы последний раз смеялись над Покровским?
   Таня в недоумении замолчала, вновь остановив на журналисте в общем сочувствующий взгляд. Она не посвящала свою жизнь генералу, не думала о нём ночами и никогда не переживала по поводу разнообразных перипетий в его судьбе. Но он казался ей вполне солидным и уверенным в себе человеком, хоть и старым, и она в принципе не могла представить его смешным. Самсонов не сдавался:
   - Хорошо, не обязательно именно последний раз. Расскажите мне что-нибудь смешное о нём.
   - Почему именно смешное?
   - Просто так. Эмоция - один из костылей памяти.
   - Моя память далеко не в инвалидном состоянии.
   - Охотно верю, но всё же легче припомнить несущественное, если оно сочетается не только с информацией, но и с переживанием.
   - По-моему, у вас странные представления о людях и их побуждениях.
   - В первую очередь мои методы логичные и проверенные опытным путём. Люди лучше помнят яркие образы, картинки и прочие чувственные впечатления, чем безликие абстракции.
   - Мне просто интересно, как вы представляете себе смешное о генерале?
   - Хотите сказать, рядом с ним веселье умирает?
   - Нет, не хочу. Просто он живёт на другой стороне планеты от общечеловеческих представлениях о природе смеха. Даже шутит с глубоким смыслом.
   - Справедливое замечание. Тем не менее, периодически шутит. Правда, некоторые под воздействием его чувства юмора хватаются за сердце, но публика ведь смеётся.
   - Но не над ним.
   - Не спорю. Тем легче вам вспомнить. Я ведь не точную дату от вас требую, а только общую зарисовку ситуации. Опять же для простоты - не пытайтесь вспомнить некий разговор со Светланой или с кем бы то ни было. Просто подумайте о Покровском и спросите себя: чем он смешон?
   Таня словно обиделась на подельника и одновременно смутилась. Он считает её то ли экстрасенсом, то ли обыкновеннейшим предателем, а скорее всего - присосавшимся к первой семье России паразитом. Положение её показалось неудобным и глупым, хотя она просто-напросто хочет добиться ясности в деле, вероятно сложном и опасном не для неё одной, а едва ли не для всей страны. С какой стати щелкопёр, пусть даже достаточно известный, считает себя в праве выставлять её в неприглядном свете?
   - Могу пересказать вам несколько политических анекдотов, - сказала она после надсадного раздумья.
   - Спасибо, не надо. В моей схеме упрощения ситуации одно из безосновательных допущений заключается в следующем: вы знаете известное немногим, буквально считанным единицам из ближнего круга. Хорошо, пойдём другим путём, вовсе уже очевидным: вспомните любую, но мало кому известную новость о Покровском и Нигматуллине одновременно - в связке, так сказать.
   - Я помню разговор о ссоре Покровского с Антоновым.
   Теперь настала очередь Самсонова упереть застывший взгляд в лицо немного известной барышни, осведомлённой о материях, ему совершенно недоступных. До него даже слухов не доходило о неведомом конфликте любого рода фигуранта его расследования с бывшим главой администрации президента Саранцева. Да и возможна ли вообще стычка между столь разнокалиберными персонажами - технический сотрудник, пускай даже едва ли не самый влиятельный, и, по сути, политический небожитель?
   - Вообще-то, Антонов - не совсем Нигматуллин.
   - А мне всё равно - тоже ведь глава администрации президента.
   - Нас с вами сейчас интересует не любой глава администрации, а конкретно Нигматуллин.
   - Мы с вами ничего не знаем и не понимаем, и вы не можете обоснованно отделять нужную информацию от лишней.
   - Я ведь уже докладывал: за отсутствием времени и возможностей я произвольным решением упростил ситуацию до крайности, иначе мы быстро утонем. И вы сейчас ведёте нас прямо в информационную пучину. Антонов уж точно к вашей флэшке и открыткам не пристёгивается.
   - Придётся вам как-нибудь выкрутиться - о Нигматуллине и Покровском одновременно мне в голову ничего не приходит.
   - Ладно, выкладывайте подробности: от кого и когда вы получили донесение о стычке?
   - От Светки, конечно. Они ругались и называли друг друга на "ты".
   - Антонов и Покровский называли друг друга на "ты"?
   - Светка сказала, что называли.
   - Давно сказала?
   - Точно не скажу, но после аварии, в разгар скандала, когда она с мамой уже уехала от Игоря Петровича.
   - Когда же случилась ссора?
   - Не знаю. Возможно, вы с вашим тренингом когда-нибудь наведёте меня на мысль, но прямо здесь и сейчас не могу сказать.
   - Хорошо, давайте начнём с самого начала. Просто расскажите всю историю без моих научных подходов.
   - Если видеозапись с Нигматуллиным в Ново-Огарёве мне прислали как компромат на него, то ссору Покровского с Антоновым в вашей упрощённой до предела схеме следует поместить в раздел побочных явлений.
   - Рано судить. Вы рассказывайте, рассказывайте.
   - Вы меня просто убиваете вашим "рассказывайте". Ну, сидели со Светкой у неё в комнате, слушали музыку, болтали, и тут она выдала - там к слову пришлось. Мол, ещё до всех её дел в Горках было совещание, она шла куда-то по своим делам и проходила по коридору мимо комнаты с приоткрытой дверью, за которой кричали друг на друга Покровский и Антонов.
   - Просто какая-то комната, или кабинет Саранцева? Или не кабинет, не знаю - в общем, место проведения совещания?
   - Нет, просто комната. Чуть ли не чулан. Ну, не чулан, но Светка туда ни разу не заходила.
   - Значит, она услышала два голоса из коридора, но внутрь не заходила и не видела, есть ли в помещении кто-нибудь ещё, помимо спорщиков?
   - Нет, не заходила и не видела.
   Самсонов не мог представить кричащего Покровского и дорого бы дал за возможность стать очевидцем подобного зрелища. За все годы нахождения генерала во власти нигде никто ни разу не опубликовал его разъярённого фото или видео, хотя неподтверждённые слухи из уст многочисленных недоброжелателей время от времени всплывали на мутной поверхности беспокойного информационного пространства. Лучше бы неизвестный из Владивостока добыл не свою скучную запись с камеры наблюдения, а по-настоящему сенсационную. Изволь теперь вывернуться наизнанку и ошарашить общественное мнение неизвестно чем. Учитывая разницу в возрасте, корректный Антонов ни при каких условиях не смог бы накричать на генерала, да ещё и называя его на "ты". Да и не в одной корректности дело - он явно относился к Покровскому с пиететом, а к Саранцеву - как к приятелю. Отвлечённо рассуждая, роль тайного агента при действующем президенте ему вполне подходила, а знакомство с генералом определённо началось задолго до их совместной работы в губернаторской предвыборной кампании - другое объяснение невозможно. Антонов, конечно, не Нигматуллин, но крутая каша вроде заваривается.
   - Прекрасно, - выдавил из себя журналист, но волнение выдало его, и голос оказался слегка севшим и сиплым.
   - Хотите сказать, ответ найден? - искренне изумилась Таня.
   - Пока не ответ, но тропинка в направлении к нему. Возможная тропинка. Одна из возможных тропинок. У вас в запаснике нет других воспоминаний?
   - В том же роде?
   - Не обязательно. Я ведь уже говорил: любая информация о генерале и Нигматуллине одновременно, в одной связке.
   - Слишком расплывчато. Ни о каких тайных свиданиях я никогда ничего не слышала.
   - Пока не получили бандероль.
   - Ну да. - Таня обиженно пожала плечами и отвернулась от надоевшего ей писаки. - Не вижу сенсации в бытовом конфликте, пусть даже известных людей.
   - Хотите сказать, Покровский и Антонов скандалили не из-за политики?
   - Ещё чего! Стала бы Светка мне рассказывать о дискуссии по поводу акцизов или тарифов. Они там из-за женщины сцепились.
   Девица вываливала информацию размеренными порциями, словно хотела посильнее раззадорить журналиста и заставить его ходить за ней хвостиком в расчёте на новую и новую поживу. Но, похоже, в действительности совершенно не осознавала своего могущества.
   - Можете передать, хотя бы в общем, содержание их разговора?
   - Никакого разговора Светка не слышала, просто несколько фраз, пока проходила мимо по коридору. Или вы думаете, она остановилась под дверью подслушивать?
   - Честно говоря, я бы остановился. Но я и никогда не гулял по коридорам Горок-9.
   - Очень надо!
   - Хорошо, опустим неловкий момент. Можете вы вспомнить контекст? Вот вы сидели и болтали, и какая именно логическая или алогичная цепочка суждений вывела Светлану на ссору сильных мира сего?
   Таня замялась и нерешительно пожала плечами, будто не верила до конца в собственную неспособность вспомнить пустяшный случай после нескольких недель, а то и месяцев забвения.
   - Надеюсь, вы всё же не каждый день делились мнениями о Покровском? Видимо, тогда нить разговора оказалась необычной.
   - Мы вообще-то и не каждый день со Светкой общаемся.
   - Тем лучше. Значит, скорее припомните именно тот день. Или вечер?
   - Вечер, кажется. В Москве мы сидели, у Светки. Снег ещё пошёл, мы смотрели в окно и удивлялись - зима оказалась тёплой.
   - Понятно, вы заговорили о погоде.
   - Ну да, наверное. Светка всё веселилась и мечтала о тропиках, а потом рассказала, как на Бали ей захотелось скорее вернуться к сугробам. Знаете, если целый день ныряешь из кондиционированного помещения или машины в окружающую действительность, как в печку, сильно надоедает.
   - Кому как. Я знавал немало людей, предпочитающих вечную жару нашим временам года.
   - Я вам просто пересказываю Светкины слова.
   - Молчу, молчу.
   - И потом она со смешком рассказывала о своей жизни на Бали. Всё время боялась наткнуться на Покровского, хотя его там не было.
   - У неё с генералом какие-то сложности в отношениях?
   - Какие ещё отношения? Вы, конечно, журналист, но есть же предел!
   - Помилуйте, Таня! Отношения между людьми не обязательно романтические. Если двое знакомы, между ними всегда какие-то отношения - одни едва здороваются, других водой не разольёшь.
   - Понятия не имею, здоровается ли Светка с Покровским. На чай он её точно никогда не приглашал.
   - Насколько часто они встречались и в какой обстановке?
   - Редко они виделись, редко. Саранцев вообще с Покровским - не друзья. Не только сейчас, раньше тоже не были. Но семьями время от времени встречались. По праздникам в основном, на приёмах. В гости друг к другу вообще почти не ходили.
   - Ладно, вернёмся к началу. Светлана боялась встретить Покровского на Бали, и каким же образом она вышла на его ссору с Антоновым из-за женщины?
   - Не помню я, за кого вы меня принимаете? Через несколько месяцев вспомнить несколько случайных слов! Сами так смогли бы?
   - Зависит от обстоятельств. Некоторые обмены фразами я помню годами и десятилетиями.
   - Не наш случай. Моя жизнь тогда не перевернулась, на изнанку не вывернулась, не разрушилась и вообще никак не изменилась.
   - Охотно верю, но всё же неизвестная женщина рядом с генералом случается не каждый день. Светлана не упоминала имени?
   - Возможно, не помню. Она просто так, со смешком - мол, не ожидала обнаружить в нём столько страсти. Обычно он ведь тихий и корректный, и вдруг - взрыв эмоций. Сюрприз, в общем.
   - Называла она конкретные слова, которые они там друг другу кричали? Я уверен, вы задавали ей наводящие вопросы. Вы же понимаете - одно дело, если мужики бабу не поделили, и совсем другое, если речь шла о материях высокого свойства. Лексикон разный.
   - Про конкретные слова ничего не скажу, но дело там точно личных отношений не касалось. По крайней мере, Светке так показалось. Они будто ругались из-за сорванной спецоперации с опасными для них последствиями. Можно сказать, Покровский отчитывал подчинённого, но тот взбунтовался и не хотел принимать на себя ответственность.
   - Часто вам доводилось слышать о мятежниках в окружении генерала?
   - Ни разу.
   - Мне тоже.
   - Хотите сказать, Светка их неправильно поняла?
   - Пока не могу сказать ничего определённого. Очень широкий спектр предположений. В конце концов, если они не назвали имени, то, возможно, они вообще говорили не о женщине, а о неком понятии грамматически женского рода.
   - Светлана нисколько не сомневалась насчёт женщины. В интервале нескольких секунд имя могло и не всплыть.
   - Несколько секунд определяют нашу судьбу. Возможно, Светлана ухватила общую канву стычки? Какие слова окружали эту самую женщину? Мерзавка, прелюбодейка, извращенка, предательница?
   - Уж точно ничего такого. Насколько я помню, Светлана поймала на ходу только несколько слов, и в основном - глаголы.
   - Она что-то сделала или наоборот, уклонилась от нужного кому-то из них действия?
   - Кажется, она ушла. Но не от Покровского или Антонова, а от кого-то или откуда-то ещё. Светка ещё посмеялась над ними - двое из числа наиболее влиятельных мужчин в стране упустили какую-то девчонку.
   - Именно девчонку, не женщину?
   - Светка сказала "девчонку", но ей просто так показалось - несколько секунд ведь.
   - Видимо, она очень удачно выбрала момент для прохождения по коридору в нужном месте.
   - Ничего она не выбирала, просто шла из одной комнаты в другую по своим делам. Опять вы намекаете.
   - Помилуйте, и не думал! Просто попытался сострить.
   Заговорщики помолчали, думая каждый о своём. Журналист пришёл к умозаключению об исчерпании его собеседницы как источника информации - по крайней мере, здесь и сейчас он больше не знал, какие вопросы ей задавать. А она тем временем радовалась наступившему утру и уже ждала, когда интервьюер оставит её в покое. Она исполнила свой гражданский долг, и никто теперь не вправе требовать от неё большего.
   - Таня, у меня к вам просьба, - произнёс Самсонов, изо всех сил стараясь не выдать своих чувств просительными нотками в голосе, но и не придавая ему командных интонаций. - Нарисуйте мне портрет Покровского.
   Немой вопрос в лице собеседницы просматривался отчётливо, от первого слова до последнего, со всеми междометиями, и борзописец усмехнулся. Осведомлённая девушка наверняка не привыкла к бесцеремонному обращению со стороны плебса. Всю сознательную жизнь она смотрела на публику сверху вниз, и необходимость опуститься столь низко явно её угнетала.
   - Не пугайтесь, - успокоил он собеседницу. - Не маслом, конечно, не сангиной и даже не карандашом. Меня интересует, я бы сказал, психологический портрет, но такой термин звучит слишком гордо и профессионально. Просто расскажите, как вы представляете его образ мыслей, мотивы его поступков, закономерности поведения и тому подобное.
   - По-моему, вы слишком многого от меня хотите.
   - Ничуть. Я же сказал: не пугайте себя понятием "психологический портрет". Имеете же вы о генерале своё личное представление, как любой человек в России.
   - Не уверена насчёт любого человека.
   - Полагаете, некоторые никогда о нём не слышали?
   - Полагаю, очень многие вовсе о нём не думают. Других дел хватает.
   - Уверяю вас, всякий, кто слышал о существовании генерала, имеет о нём своё мнение. Возможно, некоторые и даже многие вполне способны выразить своё отношение одним не очень длинным словом, но таково их мнение. Как насчёт вашего?
   - Странный у нас разговор получается. Причём, не временами, а постоянно.
   - Разумеется, странный. Какова ситуация, таков и разговор, не находите?
   - Ну какое вам ещё мнение?
   - Обыкновенное. Ваше мнение. Не думайте и не пытайтесь взвешивать, просто начинайте говорить.
   - Ну, крепкий дед. Во всех смыслах. И твёрдый, и жёсткий, и суровый.
   - Вы назвали его дедом - почему? Лично для меня "дед" - уже мягко, даже если дед и в самом деле круто заваривает.
   - Дед, и всё тут. На мужика годами не вышел. Мужиками называются потенциально перспективные кадры в смысле личной жизни. А он в любом случае свою Елену Фёдоровну не бросит и не подставит, как Саранцев - свою.
   - Хороший семьянин?
   - Если и был когда-нибудь я его тогда ещё не знала. Хорошие семьянины бывают, когда детей надо делать и воспитывать, а когда дети уже взрослые, то их родители - просто люди.
   - Но по детям же видно, чего стоят их родители.
   - Не обязательно. Хорошие родители не всегда воспитывают хороших детей. А Покровский своих просто вымуштровал и строем привёл в армию, - уверенно ляпнула Таня собственное мнение, и репортёр присмотрелся к ней внимательнее. Всерьёз она или сознательно строит из себя дурочку во исполнение неизвестного плана? Строго говоря, в армию генерал привёл только одного сына - второй только срочную отслужил.
   - Против их воли привёл?
   - Откуда я знаю? Я просто не люблю, когда дети идут за родителями - это ненормально. Нужно жить свою жизнь, а не чужую.
   - Положим, родители - не чужие. Род занятий старших вовсе не обязательно противопоказан их отпрыскам, даже наоборот. Моцарт-сын более знаменит, чем Моцарт-отец, хотя и пошёл по его стопам. Вы, Таня, демонстрируете типично подростковый протест, но я в своём почтенном возрасте признаю родительское право на произвол.
   - Тогда у вас с детьми плохие отношения.
   - У меня только дочь. Как раз подросток, кстати.
   - И она признаёт ваше право на произвол?
   - Нет, разумеется. У неё же нет моего жизненного опыта.
   - Мы сейчас утонем в теме отцов и детей.
   - Да, похоже на то. Давайте лучше вернёмся к Покровскому.
   - Запросто. Только, если вы рассчитываете узнать от меня какую-нибудь страшную тайну о нём - забудьте. Ничего такого просто не знаю. С Игорем Петровичем о нём никогда не говорила, а со Светкой - почти никогда. И понятия не имею, что я знаю о генерале из прессы, что - из общедоступных слухов, а что - от Светланы.
   - Не важно. Просто изложите ваше представление о нём, а я уже разгребу по ящичкам ваши источники. Я ведь со Светланой не беседовал никогда вообще ни о чём, а у Саранцева его мнения о Покровском не спрашивал. Другими словами - всё не известное мне о нём вы узнали из недоступных для меня источников. Начинайте.
   - Ну ладно. В общем, так. - Таня задумалась и постепенно превратилась в аллегорическую фигуру Растерянности, но всё же собралась с мыслями и начала говорить так, как и хотел Самсонов - всё, что приходило ей в голову само собой, а не вследствие мучительных целенаправленных и систематизированных воспоминаний. - Он способен на убийство, хотя телезрители, не имевшие возможности общаться с ним плотно и долго, в большинстве своём не поверят в эту его способность. Он любит жену и сыновей, в политику их не вмешивает и никому не позволит их там использовать. Если они всё же окажутся замешанными, то не по своей воле, и в случае появления из-за них проблем он их ни за что не отдаст, а скорее постарается уничтожить того, кто попытается использовать их против него. В семье поставил себя главой, но к насилию никогда не прибегал, а давил психологически, по-командирски. Знаете, когда вдруг обнаруживается некая провинность, домашние замирают и смотрят на него в ожидании реакции, а он выдерживает эффектную паузу и между делом вдруг совершает резкий жест. Родные его не осуждают и признают за ним право большака на манер главы крестьянской семьи девятнадцатого века, а он близких не столько тиранит, сколько ведёт за собой и доказывает свою правоту делом. Не терпит публичных возражений ни от подчинённых, ни от кого бы то ни было ещё, но не выходит из себя и не орёт, а тихо ставит на место, возможно - посредством свирепой шутки с добрым выражением лица. В частной обстановке позволяет с собой спорить тоже не всякому, а только тем, к кому лично относится с уважением. При этом не стремится непременно высказать своё мнение по всем вопросам, даже лежащим вне сферы его профессиональной компетенции, а стремится создать вокруг себя круг специалистов и прислушивается к их суждениям, пока тем не начинает казаться, будто они ему равнозначны. Таких от себя отодвигает, но не слишком далеко, и порой даже вновь может запросить совета, но уже через посредников. Если аналитики начинают друг другу противоречить, выслушивает всех, и не формально - требует изъясняться доступным языком, как экспертам в судебном заседании, и затем может обратиться к другим специалистам, но не оповещает их о прошлых консультациях, а как бы высказывает собственную точку зрения на проблему, создавая впечатление неожиданной осведомлённости в сложных материях. В армии привык отдавать приказы и добиваться их исполнения, но в гражданской жизни осознаёт разницу положений и воспринимает объективные обстоятельства не обязательно как козни определённого врага, хотя при определённом стечении обстоятельств может заподозрить и сознательную диверсию. Дружит не легко, но беззаветно, и в случае необходимости способен поступиться законом ради своего человека, хотя не допускает отношения к себе, как к доброй фее, способной и готовой к услугам в любое время дня и ночи. Однако, помимо немногих друзей имеет своего рода вассалов в политической и деловой среде, но оказывает им покровительство под строгий учёт проявлений личной преданности, а те в свою очередь соревнуются друг с другом за право доступа. Безупречно разделяет официальные торжества по государственным праздникам и домашние приёмы по частным поводам вроде дней рождения и прочим. Прорваться на вторые посторонним практически невозможно, недлинный список гостей составляет сам и подпускает к организации только отдельных посторонних - прежде всего, профессионалов вроде поваров и барменов. Коррумпировать его невозможно, поскольку он живёт на полном государственном обеспечении и осознаёт невозможность сохранения богатства или влияния после смерти или утраты власти - после 1917 года в России ни одному из верховных правителей не удалось передать наследникам хотя бы толику своего могущества в той или иной форме, и он не видит оснований считать себя и свою семью исключением из сложившегося правила. А посему рассматривает свои полномочия в сфере обогащения или разорения крупного бизнеса исключительно как инструмент влияния здесь и сейчас, чем и пользуется по мере надобности. В скобках замечу: обвинения в наличии у него заграничных активов смехотворны, поскольку его отношения с Западом не оставляют ни малейших надежд на возможность воспользоваться якобы заблаговременно вывезенным богатством. Ещё его называют подлинным владельцем миллиардных в долларах активов, принадлежащих сейчас людям из его ближнего круга, но стоит только им передать свои сокровища ему или членам его семьи, моментально разразится информационная катастрофа, с большой степенью вероятности ведущая к судебному приговору для всех участников сделки. Ведь в том неопределённом будущем, когда Покровского не будет у власти, нужного вердикта ему никто не гарантирует. Ситуация складывается безвыходная: если суд окажется беспристрастным и вынесет решение в рамках закона, то сделку признают преступной просто на основании Гражданского или Уголовного кодекса, а если суд возьмётся выполнить заказ новой власти, то каким образом уже сейчас он мог бы обеспечить свою будущую безопасность?
   - Могу предложить способ: провести на должность президента России одного из своих друзей. Но сейчас, полагаю, его занимает более злободневная проблема возвращения на вершину. Не добьётся успеха здесь, о друзьях в будущем и речи и не будет.
   - Настолько ли он уверен в своих друзьях?
   - Думаете, он подозревает их в будущей измене?
   - Он просто исходит из здравого смысла. Как только президентом станет другой, Покровскому останется лишь верить в его преданность, поскольку обязательства на бумаге с печатью не записаны, как, видимо, и в случае с Саранцевым, вдруг не пожелавшим уйти с дороги.
   - По вашим собственным словам, у генерала есть друзья и есть вассалы. Допустим, вторые доказывают преданность верной службой, но чем же отличаются от них друзья, если их преданность тоже под вопросом?
   - К друзьям у него чувство, особенно к старым, знавшим его в юности. Но в своей жизни он встретил очень много разных людей и до конца не полагается ни на кого. В общем, от вассалов он требует службы, а друзьям искренне хочет верить по мере сил, но не может.
   - Мне становится просто жаль генерала. Судя по вашим словам, он совершенно несчастный человек.
   - Нет, он просто у власти в России, и знает её историю, хоть и не профессионально. Даже школьная программа приводит каждого школьника к мысли о зыбкости российского трона, каким бы незыблемым он ни казался. Ещё и Пушкин с "Борисом Годуновым".
   - Кажется, "Бориса Годунова" в школе не проходят, - корректно уточнил журналист, озадаченный глубиной мысли особы несерьёзного возраста.
   - Всё равно - разговоры, анекдоты, сказки. От сумы да от тюрьмы не зарекайся. Он ведь не мальчишка. Покровский - человек думающий. Надеюсь, вы согласны?
   - В какой-то степени. Он точно не пешка в чужих руках, даже когда не президент, но думает он своё, далеко не всем понятное. Правда, мне в принципе трудно его прочитать - сам я никогда главой государства стать не хотел и не представляю, как такое вообще кому-то в голову приходит.
   - Вот именно, здесь и зарыта собака. Для Покровского с его армейской закалкой карьера выглядит естественным ходом событий в жизни нормального человека. Нельзя всю жизнь оставаться лейтенантом - дело даже не в позоре. Просто отсутствие роста означает профессиональную непригодность и предательство самого себя.
   - Но в штатской жизни даже военные должны осознать разницу, если хотят добиться понимания. Сельский учитель отдаёт всю жизнь своему делу и пользуется уважением, а сделавший карьеру в РОНО - совсем не обязательно.
   - Сельского учителя тоже не обязательно все так уж уважают.
   - Если его уважают односельчане и недолюбливают начальники, то жизнь его наверняка удалась, если наоборот - он как преподаватель потерпел провал.
   - Я не знакома ни с одним сельским учителем, но жизнь всё же редко оказывается чёрно-белой. В большинстве случаев учителя не все из его воспитанников любят, но хороший педагог всё же должен завоевать расположение большинства. Если оно есть, то он заканчивает жизнь не лейтенантом. Но всё равно - не генералом и не маршалом.
   - По-вашему, Покровский обречён на вечную борьбу за власть из нежелания предать себя?
   - Разумеется. Сам образ жизни и его представление о ней и её высшем смысле не оставляют ему иного выбора.
   Журналист выдержал неприличную паузу, словно исчерпав запас вопросов, а в действительности желая лишний раз обмануть информатора кажущимся отсутствием давления.
   - Идея спасения России для него - лишь инструмент?
   - Не знаю, настолько доверительно я с ним не знакома. Он вполне может быть искренним, ведь идея власти ради власти полностью устроит только сказочного маньяка, какого-нибудь Кощея Бессмертного. Живой человек, даже Покровский, волей-неволей объясняет свою миссию самому себе высокими помыслами.
   - Объясняет помыслами? Другими словами, подтягивает их за уши исключительно для публики?
   - Наверное, есть и такие, но, мне кажется, всё же не все политики настолько извращены. Повторяю: Покровский вполне может быть искренен, но я не могу судить о степени его убеждённости. Знаете, в психологические глубины личности проникнуть не так-то просто, а я не психотерапевт и сеансов психоанализа с генералом не проводила. Наверное, средневековые монархи получали власть по наследству как должное, а страна порой представляла собой их частную собственность, и они от всей души берегли её для себя и своих наследников. Нынешние властители ещё при выборе карьеры должны самим себе доказать его неизбежность идейным фундаментом. Если деньги и собственность станут основным побудительным мотивом, то в мало-мальски демократическом государстве, даже в России, взобраться на самую вершину не получится.
   - Многие с вами не согласятся. Люди уверены в диаметрально противоположном - мол, в политику лезут исключительно за деньгами и собственностью.
   - Не соглашусь только со словом "исключительно". Разумеется, соискателей богатства среди политиков много, возможно - большинство. Но не все.
   - Вы основываете ваш оптимизм на личных впечатлениях?
   - Речь не об оптимизме, а о здравом взгляде на проблему. Формула "весь мир - дерьмо, один я во всём белом и невинно страдаю" основывается на подростковом самосознании.
   Самсонов запомнил Таню во времена процесса над Светланой Саранцевой - подружка осуждённой дала не одно интервью и не произвела тогда впечатления разносторонней личности, способной к суждению о высоких материях. Впрочем, материал диктовал её образ - она ведь выступала именно в роли подружки фигурантки и интересовала журналистов исключительно в роли незрелой светской львицы. Никто не задавал ей вопросов о Покровском, только о ресторанах и совместном досуге подруг. Владивостокский тайный доброжелатель, видимо, имел о ней иное представление, отличное от телевизионного образа. Среднестатистическая финтифлюшка того же возраста, в отличие от Татьяны, либо ничего бы не поняла в происшествии и выбросила вскрытую бандероль в мусор, либо вернула бы её на почту, либо позвонила бы родителям. Поведение же визави журналиста оказалось сродни его собственному - она начала своего рода расследование, пускай непоследовательное и построенное на применении "метода тыка". Самсонов не считал себя гением журналистского сыска, но поймал себя на мысли о мудрости девицы, избравшей именно его своим доверенным лицом, и в очередной раз подивился коварству льстивого подсознания. Мол, к кому же ещё она могла обратиться, кроме него, и правильно сделала! Опыт завышенного самомнения он в себе презирал и старался по мере сил прятать его от окружающих, но многократно выставлял себя на тайное посмешище, уступив искушению. Теперь вот снова нужно выбирать меньшее из множества зол. Или наоборот - большее? Правильный выход из сложившегося положения, вполне вероятно, просто отсутствует.
   Глупые, ни на чём не основанные сомнения и подозрения вдруг столпились в его бедной голове и закричали не в лад нечленораздельные звуки, слившиеся через некоторое время в простую мысль: она вовсе не пешка. Её не используют, она сама ведёт свою игру - уже вовлекла в неё неосмотрительного журналиста, а может, и других людей, и с тихой улыбкой гонит их к цели. Кто бы ещё разъяснил, каковы цели юной девицы в многоходовке вокруг первых имён страны. Первый испуг рассмешил журналиста, и он мысленно укорил себя за паникёрство, а буквально в следующий миг разозлился на собственную неспособность разглядеть опасного соперника за приятной внешностью. Таня удивилась затянувшейся паузе, а Самсонов честно сказал:
   - Вы пугаете меня, Таня.
   - Я!? - кажется, искренне поразилась она в ответ. - Меня-то зачем бояться? Я ничего не затеваю, ни против вас, ни против Игоря Петровича, ни даже против Нигматуллина.
   - А против Покровского?
   - За кого вы меня принимаете? Думаете, я планирую стать президентом России, растолкав стадо политических зубров?
   - У меня нет ни малейшего представления о ваших планах, незнакомая девушка. Где вы учились? Чем занимались в вашей жизни - после школы, я имею в виду. Кажется, после неё истекло не так уж много времени?
   - Хотите сказать, без моих анкетных данных вы не найдёте нужных ответов на все вопросы?
   - Анкетных данных маловато будет. Вряд ли неизвестный выбрал вас получателем случайно - в конце концов, ваш адрес не написан на всех заборах. Либо он его знал, а значит входит в круг вашего общения или в круг общения ваших близких, либо он его нашёл. Видимо, по нынешним прозрачным временам задача решаемая, но всё же требующая определённых усилий, времени и квалификации. При любом раскладе он знает вас лучше, чем я, и я перед ним безоружен.
   - Хотите запутать меня в словах и выведать личные данные?
   - Хочу узнать вас получше и более отчётливо увидеть картину происходящего. Раз уж вы меня разыскали, то, видимо, тоже хотите разобраться. Вот и помогите.
   - Да пожалуйста. Полосухина я, Татьяна Александровна, девяносто первого года. Учусь в МГИМО, на прикладной экономике и коммерции. Книжки читаю, языки учу и всякое прочее разное. Вот только не понимаю, как образом это сакральное знание вам поможет.
   - Не мне, а нам. Полагаю, вы со Светланой Саранцевой не ведёте уединённый образ жизни, и в вашей компании есть другие люди. Мне нужны основные сведения и о них тоже.
   - С психологическими портретами каждого? Я так с ума сойду, и на осуществление вашей мечты мне потребуется неделя времени.
   - Не надо пока психологических портретов. И всю компанию не надо. Скажем, перечислите только тех, кто ходит в гости к Светлане домой. Даже ещё уже - тех, кто ходил к ней в Горки-9 на регулярной основе, а не по приглашению, скажем, на день рождения.
   - Рождения она в кабаках отмечала, в Горках много народа не соберёшь - ФСО мозг вынесет. Но несколько девчонок бывали. Маринка и Наташка с Ленкой.
   - И Евгения.
   - Какая Евгения?
   - Женька, которая была с вами тогда в ресторане.
   - Женька? - Таня почему-то удивилась, хотя Самсонов в своём предположении не видел ничего противоестественного, и на некоторое время задумалась, а потом пожала плечами. - Не знаю. Женька в Горки если и приезжала, то не часто. По крайней мере, не припоминаю.
   - Вы никогда не пытались выяснить у Светланы причину отсутствия Евгении на ваших посиделках?
   - Вроде спрашивали. Ничего особенного - вечно у неё дела какие-нибудь или важное свидание с интересным молодым человеком.
   - Вы же не могли не понимать: если у неё каждый раз находилась отговорка, значит она просто не хотела появляться у Саранцевых.
   - Знаете, у меня обычно находились более насущные темы для размышлений.
   - Она разве не одна из наиболее близких ваших подруг?
   - Не знаю. Какой линейкой вы измеряете расстояние до близких и дальних?
   - Просто пресса по ходу процесса называла вас и Евгению лучшими подругами Светланы. Вы не согласны?
   - Я в принципе не понимаю ваших вопросов. Откуда я знаю, какие подруги лучшие, а какие - не лучшие?
   - Думаю, каждый человек может без запинки назвать своих лучших друзей или подруг. Я, например, могу, но не стану - вы о них никогда не слышали. Я даже знаю лучших подружек своей дочери, хотя она живёт не со мной, а со своей матерью. Я понимаю, есть компания, есть круг общения и так далее, но человеческая психология не позволяет растворяться в больших коллективах. Человек всегда либо совсем один, либо в окружении нескольких особо близких по духу и образу жизни - один, два, максимум три человека. Наверное, и вы можете назвать своих подруг. Есть среди них Евгения?
   - Нет. Она из себя слишком много ставит.
   - Светлана думает так же?
   - Не знаю.
   - Знаете. И, судя по всему, ревнуете.
   - Ерунду не говорите!
   - Я и не говорю. Вы всю жизнь считали себя лучшей подругой Светланы, а потом появилась Евгения, и вам пришлось делить дочь президента с ней.
   - Приплетать сюда дочь президента совершенно незачем. Даже если бы Светка ей и не была, мы всё равно дружили бы. Она и не была ей, когда мы подружились.
   - Дочерью Саранцева она была всегда, и когда вы познакомились - тоже. Всё равно - на вершине. Ладно, не на самой вершине, но рядом, совсем недалеко от президента Покровского. И ваши родители вас поощряли, и сами вы с детского сада привыкли стоять рядом с Властью, а теперь не на шутку встревожены возможностью печальных перемен. Маячить рядом с гонимым оппозиционером совсем не весело.
   Таня измерила журналюгу взглядом тюремной надзирательницы на постоянную нарушительницу режима.
   - Испугались, значит?
   - Неожиданное умозаключение.
   - По-моему, вполне закономерное. Решили хамством прикрыть своё желание отвалить как можно скорее и как можно дальше? Надеетесь, я вас прогоню? Не дождётесь. Я впрягла вас в эту телегу и дальше её тащить не намерена. Всего хорошего.
   Самсонов задумчиво наблюдал за студенткой МГИМО, пока та убирала со стола посуду и складывала её в посудомойку. Движения её были выверенные и привычные, а молчание - нарочитое и хорошо продуманное.
   - Вы разрешите мне забрать с собой материалы? - спросил репортёр, тщательно изобразив голосом профессиональное равнодушие.
   - Разрешаю. Куда вы дальше?
   - Вы же не намерены тащить телегу дальше, так зачем вам лишнее знание вместе с его печалями? Просто скиньте мне номер мобильника - позвоню, если возникнут вопросы, - беззаботно бросил Самсонов и встал.
   Он уже знал, куда ехать дальше и кого теперь беспокоить своим любопытством.
  
   Глава 12
  
   Утром пришло известие от Чжан об отсутствии человека по фамилии Гальперин по указанному адресу - в действительности там проживает немолодая одинокая женщина, её имя и фамилия никому из группы специального назначения в штабе кандидата Ладнова ничего не напомнили, не вызвали никаких ассоциаций, коннотаций и даже аллитераций. Разумеется, никто не запомнил, не записал или не сохранил их в памяти какого-нибудь гаджета на будущее - информация всем показалась излишней. Сведения остались без движения в мессенджере кошелька Вебмани.
   Ира Овакимян и сам диссидент пошли в кабинет звонить Кореанно, сочтя её наиболее удобным звеном для вступления в преступную связь с врагом, а Потапченко с юристом и Наташей повезли преступный приказ директора ФСБ в Генеральную прокуратуру. События минувшей ночи остались лишь в памяти, и теперь юная активистка совсем перестала думать о себе. Вокруг неё собралось много взрослых знающих людей, они принимали решения, а ей оставалось лишь им следовать. Правда, в отдельные моменты становилось обидно - она ведь отодвинулась из центра событий в дальний угол. Зато появилась возможность сосредоточиться и подумать. Подлинник жутковатого документа лежал в портфеле юриста, а у Наташи на коленях лежал распечатанный в цвете его скан и ноутбук, на мониторе которого бумагу можно было разглядеть с едва ли не микроскопным увеличением, поскольку к ней применили профессиональный сканер с максимально возможным разрешением - файл весил под двести мегабайт, и даже новейший процессор на просмотре изображения заметно притормаживал.
   Потапченко вёл машину, его коротко остриженный затылок самим своим видом внушал спокойствие силы, хотя ход событий уже весьма убедительно доказал бесполезность мускулатуры, владения рукопашным боем и даже оружием для разрешения возникшего конфликта. Адвокат сидел рядом с Наташей на заднем сиденье, он казался ей ненадёжно молодым и даже изящным, словно нарочно подобранным в пику начальнику службы безопасности. Безупречно одетый и причёсанный в деловом стиле, в модных очочках, он сосредоточенным выражением нестарого нежного лица напротив, рождал неуверенность - ведь напряжение далеко не всегда способно заменить опыт и знания. Все трое молчали перед лицом неопределённости и думали о своём. Наташа рассеянно разглядывала два варианта копии присланного ей подлинника, но думала не о них, а о рассказе Ладнова.
   Отношение к Покровскому сформировалось относительно её возраста давно - больше года назад, под влиянием Леонида Худокормова, разумеется. Похороненная бытом мать о политике не говорила ничего и никогда, покойный отец честил всех политиков без разбора на чём свет стоит и обвинял их во всех народных бедах, только в школе одноклассники изредка высказывали о бывшем президенте и нынешнем премьер-министре взаимоисключающие мнения (надо полагать, со слов своих родителей), со временем приучив Наташу к безразличию. Какой смысл разбираться в непонятном, когда нужно школу окончить! Вырвавшись на свободу, она натолкнулась на Худокормова и его "Свободную Россию", бунтарский дух юности не замедлил в неё вселиться и заставил делом доказывать приверженность общим идеалам.
   Она действительно не понимала, зачем властям нужно разгонять манифестации, пусть даже несогласованные - к тому же, время от времени мэрия просто не отвечала на заявки о проведении митинга или демонстрации, и тогда они уж точно организовывались из принципа "молчание - знак согласия", но всё равно встречали ОМОН, а значит - полное беззаконие и попрание Конституции. Объяснение лежало на поверхности: страх и следующее из него желание запугать.
   Высокий джип поравнялся с ними, заслонив свет, и в машине потемнело от искусственного солнечного затмения. А вдруг ФСБ? Наташа боязливо покосилась на внушительное транспортное средство за окном - оно не обгоняло их, но и не отставало. В фильмах и сериалах группы захвата ездят на микроавтобусах, а не на джипах, но сейчас ведь наступила реальная жизнь - как же всё происходит на самом деле? Потапченко и адвокат не проявляли никакого беспокойства, но ведь, если их остановят прямо здесь и сейчас и залезут в адвокатский портфель, то их же на полном основании и обвинят в преступлении, и никто не узнает, в каком именно - процесс ведь можно провести закрытым от прессы, как и все суды над обвиняемыми в шпионаже, под предлогом сохранения государственной тайны. И поди потом разберись - то ли он украл, то ли у него украли. Вполне элегантный способ выполнить тот самый приказ об аресте соперников Покровского - подсунуть им приказ об их аресте, а потом действительно арестовать за похищение приказа об аресте.
   Джип прибавил скорость и ушёл вперёд, в салон ворвалось молодое весеннее солнце и заставило Наташу отбросить тревожные мысли. Раз Покровский боится инакомыслящих и всеми силами стремится заткнуть им рот, то он сам видит их правоту и невозможность привлечь на свою сторону избирателей, пока свободомыслие не раздавлено. Получается, нужно непрерывно наращивать оппозиционное давление на режим, объясняя людям его фальшивость, и в итоге победа должна стать реальностью - ведь единственный по-настоящему прочный фундамент государства есть народное доверие, а вовсе не державное насилие. Генерал олицетворяет всем своим существом, начиная с внешности, порок принуждения своих подданных к преданности, но я-то ему не подданная!
   Ладнов рассказал обещанную им историю тихим и плоским голосом, без лишнего интонирования, словно священник - Библию с амвона во время службы, и тем самым сделал её притчей. Наташа смутилась и пережила в некотором роде потрясение - сложившийся образ генерала разбился с гулким звоном, ибо авторитет старого диссидента заметно перевешивал харизматичный образ Худокормова.
   Лейтенант Покровский сразу после военного училища ещё несколько лет оставался холостым и беззаботно щеголял в своём первом гарнизоне положением свободного парня, хотя и старался не беспокоить дочерей старших по званию. Личную жизнь он уже тогда не ставил выше службы и отдавал ей строго отведённое время - поздние вечера и редкие выходные. Никто, даже жёны других офицеров его роты и батальона не знали, за кем именно ухаживает новенький поручик в тот или иной отрезок времени, но всё равно - ни одна из кумушек не сомневалась в самом факте ухаживания хоть за кем-нибудь.
   Юный Покровский начинал службу красиво - почти в Москве, со всеми удобствами, снимая частную квартиру - пусть и однокомнатную, но отдельную и буквально за забором своей части. В личных отношениях он выдерживал необычную в его возрасте осмотрительность - держался подальше от военного городка и тем самым напрочь лишал общественность всякой информации. В каком-то смысле ему помогла военная подготовка - скрытность подготовки и осуществления стратегического манёвра означает успех всей операции.
   По выходным, свободным от нарядов, а то и будними вечерами он ходил поочерёдно на танцы, в кино и в театр - не столько для приятного досуга, сколько из искреннего желания встретить милую девушку и жениться. Наверное, многие сокурсники по военному училищу удивились бы его намерению, ведь в юнкерском возрасте он проявлял по большей части залихватскую удаль и ухаживал за девушками порой исключительно с целью подраться с соперником, а лучше - с соперниками. Тогда он получал избранницу как добытый в бою трофей и гордился престижным призом. Теперь ему понадобилась женщина сама по себе. Он хотел просыпаться рядом с ней каждое утро, а не время от времени, и обнаруживать её дома вечером. Прислушивался к себе и сам не переставал удивляться. Покровского никто никогда не называл маменькиным сынком или криворучкой - во всяком случае, приготовить себе завтрак и ужин он мог, тем более - бутерброды и чай в термосе на ночь, заступая в наряд помощником дежурного по части. Мог погладить рубашку, китель, даже навести стрелки на брюках и бриджах, и представал щёголем в равной мере и в штатском, и в форме. Но отсутствие бытовой потребности в жене никак не влияло на мысли лейтенанта - его стал беспокоить страх одиночества. Бывая в гостях у сослуживцев, он наблюдал за их жёнами со смутным щемящим чувством обделённости. Он ведь не хуже других, почему же те нашли себе своих женщин, а он до сих пор мечется по планете неприкаянным олухом?
   Армейская служба - занятие жёсткое, близость к заряженному оружию неизбежно накладывает отпечаток на весь стиль отношений. Соблюдение правил спасает жизнь, а не помогает избежать наказания за провинность - так сказал себе Покровский ещё в училище, и солдатам своего взвода он внушал простые истины без лишней сентиментальности. Они должны видеть в нём не приятеля, не друга и не покровителя, а командира. Следовательно, нужно с них спрашивать в полной мере, но и свои обязанности блюсти без поблажек для самого себя - иначе легко оказаться в глазах подчинённых обыкновенным долдоном, не стоящим ни толики уважения, а в глазах старших по званию - не пригодным к службе. Слагаемые суммировались в постоянное напряжение, и лейтенант увидел девушек с новой для него и совершенно неожиданной стороны - они скрашивали жизнь.
   Молодость с её сексуальными порывами год за годом воспитывала в нём хищника в вечной засаде против аппетитной лани, а теперь вдруг захотелось лёгкости и света. Особи женского пола помимо желания будили в нём небывалые размышления: хочет он видеть именно её каждый вечер у себя дома или нет? И некоторых, весьма бойких и на многое готовых, стал избегать, хотя в прежние времена едва ли не бросался на них в радостном возбуждении. Офицерские жёны шутили с мужьями, покачивали бёдрами на ходу, красиво улыбались и смеялись, заботились о суженых и их гостях, хлопотали на кухне, порой собирая там тайный женский клуб и предоставляя мужиков самим себе, а взводный сидел в уголке дивана и тоже хотел заботы. Наверное, замечательно возвращаться вечером домой со службы и узнавать, что тебя заждались. Просто так, а не по делу - поболтать, пошутить, рассказать о несерьёзных событиях дня, совершенно не связанных с оружием, техникой, уставами, приказами и инструкциями, но милых, весёлых, грустных или обидных.
   Девчонки вообще стали казаться лейтенанту светлым проявлением не всегда приятного человечества. Встречая в не самое светлое время суток компанию молодых парней, даже весёлых, а не угрюмых и сосредоточенных, он внутренне напрягался - не придётся ли от них отбиваться? В реальности встречи такого рода ни разу в его жизни не приводили к драке (он умел вовремя принять нужное выражение лица - безразличное, спокойное, решительное и уверенное лицо боксёра перед боем, коим он и в самом деле являлся). Группки же девиц нежного и не слишком возраста ни у кого из очевидцев ещё никогда никакого беспокойства не вызывали, тем более у молодого самца, всегда готового к спариванию, но и умеющего контролировать биологические порывы. Они казались ему подарком свыше, а не испытанием воли, но очень скоро он убедился в ошибочности своих юношеских представлений о сущности вещей.
   Осенью Покровский со своим взводом оказался в каком-то колхозе на уборке урожая и там встретил свою судьбу. Рядом трудились хохотливые студентки, и среди них он первым же взглядом выделил одну. Она казалась незаметной и стеснительной, он долго не слышал её голоса, только задорно перешучивался с её товарками с расчётом привлечь не их внимание - ведь они и без того уже его заметили - а именно её. Веселушки интересовались, сколько подвигов он успел совершить за долгие годы своей службы во главе армии, и взводный без запинки выдавал в ответ длинную тираду о присяге и государственной тайне. Мол, победить в войне - дело нехитрое, вы попробуйте войну предотвратить!
   - Знаете, сколько войн из-за меня не началось? Лучшая победа - одержанная без сражения.
   Покровский вычитал близкую по смыслу мудрость в книжке, переведённой с китайского в пятидесятые, но вслух не стал рассказывать студенткам о первоисточнике своего изречения - наверное, эффектно получилось бы козырнуть, но после боёв на Даманском он счёл за благо китайцев к своим куртуазным приёмам не приплетать.
   - Не знаем. А сколько?
   - Если расскажу, обещаете мне передачи носить в камеру смертников?
   - Ещё чего! Мы незнакомцам передачи не носим.
   - Даже если незнакомец погибает по вашей вине?
   - Вовсе не по нашей! Мы же вас не пытаем.
   - Ещё как пытаете! Другой на моём месте уже давно бы ради вас Родине изменил, но только не я! Лично я - кремень.
   - Чем же мы вас пытаем? Здесь даже костра нет, тем более дыбы.
   - Зачем же вам дыба? Разок пальнёте глазками, другой - улыбнётесь, и какой-нибудь слабак уже простёрт у ваших ног и ради вас на всё готов.
   - Но не вы, товарищ лейтенант?
   - Но не я. Хоть убейте, ничего не расскажу.
   - Очень надо! Убивать ещё. Мы лучше подождём, пока вы предотвратите все войны, которые ещё не предотвратили, тогда с вас секретность снимут, и мы ваши мемуары прочитаем.
   За время бурного диалога молчаливая незнакомка пару раз улыбнулась, лейтенант счёл свои усилия плодотворными и перешёл в наступление.
   - Меня рассекретят в лучшем случае лет через сто - внукам вашим и правнукам завещайте спрашивать в библиотеках исторические книги обо мне.
   - Как же мы им завещаем, если ваша фамилия ещё сто лет останется засекреченной? Как же нашим правнукам книги о вас спрашивать?
   - Фамилия моя не секретная: Покровский Сергей Александрович, запишите.
   - Спасибо, мы вас и так по гроб жизни не забудем. А без отчества можно вас величать?
   - Ни в коем случае. Мне категорически запрещено вступать в личные отношения без санкции Москвы. Каждую, кто ко мне обратится по имени, компетентные органы непременно кинутся проверять на предмет порочащих связей. Готовы к такому испытанию?
   - Упаси Боже! Конечно, не готовы, товарищ лейтенант. Мы вас непременно станем исключительно по отчеству называть - только компетентных органов нам и не хватало.
   - Не могу поверить! Неужели вы все до единой погрязли в порочащих связях?
   - Погрязли, погрязли, товарищ лейтенант! С головкой погрязли! Только вы нас не выдавайте.
   - Как же я вас выдам, если имён не знаю?
   - Здрасьте пожалуйста! Мы вам сейчас представимся, а вы нас сразу на карандаш и распространите информацию по всей вашей армии.
   - Ну, девчата, я ведь не дурак. Зачем же я стану с кем-то делиться важнейшими разведданными?
   - Неужели хотите гарем устроить, товарищ лейтенант? Вы же советский человек, а туда же - к феодальным чужестранным ценностям.
   - Сразу вам гарем подавай! Просто буду о вас заботиться, защищать от всяких мерзавцев и подлецов - пока всех до единой замуж не выдам.
   - Неужели себе ни одной оставите? Скучно, наверно, одному-то куковать.
   - Вообще, надо бы, да вот не выберу никак. Прямо глаза разбегаются - такие красотки собрались.
   - А вы не думайте, товарищ лейтенант, по велению сердца надо. Иначе обязательно ошибётесь.
   Девчонки собрались, разумеется, разные. К тому же не расфуфыренные к парадному выходу, а в ватниках и старых куртках по случаю сельхозработ. Помимо молчаливой недотроги в уголке, он заметил и нескольких других, по внешним данным ничуть не худших, а то и лучше - привлекательность ведь на весах не взвесишь и линейкой не измеришь, она эфемерна, как запах ландышей.
   - Я лучше жребий брошу - положусь на волю богов.
   - Негодными методами пользуетесь, товарищ лейтенант! Всю жизнь потом промаетесь - вдруг вы богов прогневили, они вас и накажут.
   - Может, вы за себя боитесь, а не за меня? Могу и не жребий, а считалку - самый честный способ найти того, кто будет вести.
   - Да вы, товарищ лейтенант, небось, давно уже все считалки перезабыли, пока войны предотвращали.
   Видимо, в те стародавние времена Покровский ещё не до конца забыл своё детство и без труда вспомнил любимую считалку. Даже не вспомнил, а просто произнёс машинально, не задумываясь и не рассчитывая заранее будущую победительницу, хотя студенток было не так уж много, и подгадать итог на одну, самую нужную из них, он мог:
   "Эне, бене, раба,
   Квинтер, финтер, жаба.
   Эне, бене, рес,
   Квинтер, финтер, жес!"
   Разумеется, счёт остановился на той самой тихоне в углу, молчавшей всё время пикировки и лишь изредка улыбавшейся - иногда в неожиданные для лейтенанта моменты.
   Она не обратила ни малейшего внимания на решение судьбы и продолжала с неясной целью разглаживать на коленях то ли бумажку, то ли тряпочку.
   - Ленка, очнись! - закричали ей подружки. - Тебя выбрали!
   - Кем?
   - В генеральши!
   - Я думала, в генеральши выбирают только генералы.
   - Наоборот, лейтенанты, - чуть удивлённо заметил Покровский. Если уж боги действительно на его стороне, нельзя терять ни секунды, и он внутренне мобилизовался, как на строевом смотре при приближении командира дивизии. Правда, по опыту прежних романтических побед он считал наилучшим состоянием наоборот, раскрепощённость и полёт фантазии, но ничего не мог поделать - организм вёл себя совершенно самостоятельно, не обращая ни малейшего внимания на голову.
   - А вы мечтаете стать генералом?
   Даже голосом незнакомая Лена отличалась от своих подружек - не задорный, не громкий, не визгливый, не пронзительный, но тихий и беспокоящий, он звучал подобно любимой музыке, не содержанием, а магией создавая неосязаемый образ желания.
   - Не мечтаю. Я им стану, просто время потребуется.
   - И сомнений нет?
   - Нисколечко.
   Напряжение мыслей и воли быстро сменялось свободой, и лейтенант уже ощутил привычное вдохновение. Как всегда, его уже не интересовало, есть ли у девушки ухажёр, насколько он силён и агрессивен, и даже насколько сама девушка готова идти навстречу - лишь бы начать, а там - куда же она денется с подводной лодки. От лейтенанта Покровского ещё ни одна по своей воле не уходила, и ни одна за счастливым соперником не спряталась.
   - Вы не слишком самоуверенны? По-моему, даже офицеру скромность никогда не помешает, тем более в личной жизни.
   - Я не самоуверен, я просто уверен. Всегда добиваюсь поставленной цели.
   - Вы всегда добивались её до сих пор, но военную карьеру вы только начали, а это вам не спорт, где всё зависит только от вас. Если состязание честное, разумеется. Я думаю, все курсанты военных училищ готовы дорасти до генерала, но получается у немногих.
   - Как и в спорте - чемпионами становятся единицы.
   - Даже в спорте есть фактор пристрастного судейства и набор прочих нечестных приёмов, а в карьере - и подавно. Вы готовы идти путём Молчалина?
   - Лена, неужели вы хотите подловить меня на незнании классики?
   - Нет, не хочу. Я просто спрашиваю.
   - А я просто отвечаю: советы Молчалина, как и Полония, если копнуть классику значительно глубже и дальше, меня категорически не устраивают. Как, впрочем, и позиция Чацкого. Тем более, я не дворянин и не смог бы, как он, слоняться по заграницам и по балам, ничем полезным, даже управлением своим собственным имением, не занимаясь, потому что ему, видите ли, прислуживаться тошно. Я намерен служить честно, а там - будь, что будет.
   - Но собираетесь стать генералом, и даже уверены?
   - Уверен. Единственный способ пройти служебную лестницу без запинок - беззаветно верить в успех.
   - Да вы просто Чацкий наоборот.
   - В каком смысле?
   - Тот хотел приносить пользу обществу, но не видел такой возможности в реалиях крепостнической монархии, а вы хотите того же и не сомневаетесь в возможности. Вам можно просто позавидовать.
   - Я ведь не живу в условиях крепостнической монархии, вот и вижу перспективу.
   - Скажите ещё "молодым везде у нас дорога".
   - И скажу. Лично мне дорогу никто не загораживает.
   Разговор постепенно превращался в политическую дискуссию, и с первых же слов лейтенант стал поспешно обдумывать способы возвращения его в лирическое русло. Спорить с незнакомыми девушками о достоинствах Советской власти ему ещё не приходилось, и ситуация выглядела просто опасной: человек в военной форме не имел права промолчать в ответ на явно нелояльные словечки собеседницы. Люди же смотрят, и даже не колхозники, а студенты, будущая советская интеллигенция, и офицер не должен выглядеть в их глазах ни идейным дуболомом, ни обыкновенным придурком, а наоборот, должен впечатлить их глубиной и независимостью мысли, но не сойти ни на миллиметр с позиции чёткого осознания своего гражданского и патриотического долга. Он не просто обхаживал девушку, он защищал честь Советской армии. Незнакомка же тем временем продолжала наступление:
   - Вы ведь взрослый человек, и не можете не понимать: карьеру каждому человеку делают его начальники, и весь вопрос в принципах поощрения. Если продвижению по службе помогает исключительно чинопочитание и бездумное угодничество перед всеми вышестоящими, то несметное количество полученных карьеристом регалий свидетельствует не о пользе, принесённой им государству, а о всего лишь о выдающемся умении подлизываться.
   - Я лично знаю нескольких человек на значительных должностях и не имею ни малейшего основания сомневаться в их честности и профессионализме. Ваш цинизм, уважаемая Елена, напротив, свидетельствует о молодости и максимализме, но они вам идут. Я не собираюсь требовать от вас старческих воззрений, равно как видения полноты и совершенства мира.
   - Вы меня успокоили товарищ лейтенант... Кстати, как вас зовут? Я не собираюсь изображать из себя вашего солдата и обращаться исключительно по званию.
   - Вы не слушали наш публичный диспут? А я думал, только притворяетесь. Позвольте представиться: Сергей Покровский.
   Лейтенант сдвинул каблуки и по-старорежимному резко кивнул головой, как делали белые офицеры в фильме "Адъютант его превосходительства", хотя в Гражданской войне болел за красных. Он не видел причин отказываться от внешних признаков выправки и хорошего воспитания из-за политических пристрастий. Красота движений ещё никому не помешала зарекомендовать себя с лучшей стороны - возможно, не всегда на деле заслуженно.
   - Отчество утаите?
   - Раз уж вы его проигнорировали с первого раза, на самом деле оно вас не интересует. Зачем вам отчество? Хотите на меня заявление в милицию написать? Кажется, я вас ничем не обидел, наоборот - в любой момент готов защитить от самой страшной угрозы.
   - Самая страшная угроза для меня сейчас - невыполнение плана из-за вашей болтовни, но я переживу и без вашей помощи.
   Вне всяких сомнений, девушка принадлежала к "золотой молодёжи" и к социалистическим реалиям относилась без должного почтения. Покровский таких терпеть не мог, считая их внутренним врагом, идейно разлагающим общество в сложной международной обстановке противостояния на два фронта - с Китаем и с блоком НАТО, но теперь увидел в речениях баловницы только дополнительное препятствие на пути к её покорению. Нисколько не остыв в своём порыве, он понял главное: ни в коем случае нельзя к ней приноравливаться и поддакивать, но возражать следует умно, с чувством юмора и не оспаривая её право на собственную точку зрения.
   - План - дело святое, и я вас нисколько не осуждаю за нежелание продолжать беседу. Даже наоборот: благодарю.
   - За нежелание продолжать беседу?
   - За неутолимое желание во что бы то ни стало выполнить план заготовок, даже при наличии такого труднопреодолимого препятствия, как всесторонне развитый и бесконечно упрямый лейтенант Советской армии.
   - Я запуталась: если вы себя хвалите, то считаете упрямство положительным качеством, если ругаете, то считаете отрицательным всестороннее развитие.
   - Я дал объективный портрет с небольшой примесью ёрничества. Если оно вас смущает, можете с совершенно чистой совестью заменить "упрямство" на "упорство". Правда останется правдой.
   - Упрямство и упорство всё же разные качества. Первое предполагает, извините, недостаток интеллекта и способности трезво оценивать положение.
   - Не согласен. Оно предполагает игнорирование объективных обстоятельств, а значит - реальную возможность добиться неожиданной для всех окружающих победы.
   - Вы мечтатель, романтик и даже идеалист? Как же вы поведёте за собой армию с таким отношением к реальности?
   - Мы с вами ведь не об управлении войсками в бою разговариваем.
   - Я думала, мы говорим об отношении к жизни вообще во всех её проявлениях, в том числе во всех мыслимых и немыслимых профессиях, без всяких исключений. Не может живой человек дома быть романтиком, а на работе - реалистом.
   - Романтиком меня назвали вы, хотя знаете совсем недолго и исключительно с практической стороны. Вон, видите, мои орлы скоро закончат со своими мешками, и мы с вами расстанемся навсегда.
   - На романтика обижаетесь, а сами расставание навсегда приплели. Можно подумать, у нас семья распадается.
   - Возможно, в каком-то смысле - да.
   - Что "да"?
   - Наша семья распадается ещё до создания. Сочетания. Образования. Вы случайно не филолог? Какое слово здесь лучше подходит?
   Молодой и бесстрашный Сергей Покровский заговорил тогда о своей семье впервые в жизни. Прежде встречи с будущей женой он ни разу не выдал своих рассуждений о собственном браке вслух, даже в шутку. Друзья начали по очереди жениться, когда сам он ещё ходил в курсантах и даже не примерял подобных планов на себя. Порой его просто удивляла мысль о возможности впустить в свою жизнь какую-либо из знакомых девушек на юридически оформленном и скреплённом государством основании, а не по взаимному согласию и симпатии на неопределённый срок с ещё более неопределёнными взаимными обязательствами, хотя мать периодически пускалась в прозрачные настойчивые намёки за вечерним чаем, когда он появлялся дома. Представляясь командиру части, ответил на вопрос о семейном положении и с удивлением заметил неудовольствие начальства по поводу своего холостого состояния. Ему-то какое дело? Какая связь между моей службой и отсутствием жены? Желание других людей видеть его непременно женатым раздражало и отпугивало - всякое поползновение в сторону сочетания браком моментально создавало впечатление капитуляции, а не торжества, сдаваться же он терпеть не мог.
   Студентки дружным хором расхохотались над откровенностью наивного лейтенанта, но Лена только сдержанно улыбнулась:
   - Вы бы хоть предложение сначала сделали, а то прямо с развода начали.
   - Не с развода, а с несозданной семьи. Или вы надеетесь на наше будущее бракосочетание?
   - С какой стати?
   - Я вот сказал: наша семья не будет создана, все засмеялись, а вы со мной не согласились.
   - Послушайте, лейтенант Сергей Покровский! Мне крайне импонирует ваш матримониальный порыв, но вы всё же старайтесь держать себя в рамочках! Кажется, я не давала поводов для фривольности.
   - Какая фривольность? Я ведь не зову вас провести выходные на даче. Наоборот, вы сами буквально требуете от меня создать семью. Со своей стороны я возражений не имею, значит наши желания совпадают. Разве нет?
   За дружным хохотом студенток стало не слышно собственных мыслей, и некоторое время жених оставался совершенно спокойным. Подумаешь, очередной обмен игривыми остротами с очередной пассией! Но период безрассудства всё же оказался бесконечно коротким, и настал черёд тягостного внутреннего напряжения. Жизнь порой удивляет своими неожиданными вывертами, и кто знает - вдруг шутка обернётся былью? Девушка возбуждала желания и фантазии, но не она первая, а он зачем-то дал ей власть решать. Вот скажет сейчас: "Согласна!", и придётся вдруг менять всю свою жизнь? Удивительное дело: одна только неосязаемая тень обязанности упала на прежнюю тропу удовольствия и развлечения, и изменилось разом всё, словно взошло второе солнце. Ужас, недоумение и неверие в физическую возможность свершившегося.
   - Видимо, незаурядные макиавеллиевские способности делают вам честь, товарищ лейтенант, но вряд ли они доказывают ваши полководческие таланты.
   - Вынужден вас разочаровать - у Макиавелли есть трактат и о военном искусстве. На Сунь Цзы, Вегеции, Суворове, Зайончковском, Цезаре, Наполеоне и Мольтке с Клаузевицем свет клином не сошёлся. Он хорош своим обычным цинизмом - не прячет истину за красивыми словесами и рассматривает живых, а не придуманных людей.
   - Но для вас Суворов ведь важнее? Как там - "пуля - дура, штык - молодец"?
   - "Наука побеждать" - вполне лаконичное творение. Автор ещё до рождения Чехова заранее доказал его правоту насчёт немногословности таланта. Только не надо представлять полководца восемнадцатого века миленьким добродушным старичком, как в старом фильме. У него не только про штык и пулю, но и про тактику боя и методику обучения, и про другое, тоже важное. Например: "Без приказа отнюдь не ходи на добычь". Обывателей не обижай - он нас поит и кормит, а вот взял крепость - всё ваше, взял лагерь - всё ваше. В Измаиле золото и серебро делили пригоршнями. В кино такого не показывали, но войну нужно представлять не по красивым картинкам, иначе расплачешься в первый день, если сам на неё попадешь. Как вам такое: бойся богадельни, русский солдат к тухлым немецким лекарствам не привык, он лучше травушкой-муравушкой перебьётся. "Солдат дорог, береги здоровье, чисти желудок коли засорился; голод - лучшее лекарство". И дальше рекомендации для тех, кто не следит за здоровым питанием солдата: "офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережёт". Как вам кино о Суворове, который выписывает палочки солдатам? Наука побеждать не предполагает сюсюкания, она трактует о жёсткости, соразмерной целям и задачам.
   - Но вы ведь читали Макиавелли?
   - Разумеется. Как же без него? В училище, правда, преподаватель нам его процитировал как пример абсурдистского подхода к истории военной науки с выворачиванием её наизнанку: "...древние поступали во всём лучше и осторожнее нас. Если мы часто делаем ошибки в делах гражданских, то в делах военных мы ошибаемся всегда". Зато сам я вычитал у него другое: "Природа редко рождает храбрецов. Они во множестве создаются трудом и обучением". Своего рода теоретик психологии государственности во всех её проявлениях. Люди ведь остались прежними, технические достижения ничуть их не изменили и никогда не изменят.
   Лена посмотрела на самозабвенного ухажёра с особенным интересом:
   - Вы сами придумали изречение о людях, оставшихся прежними, или вычитали где-нибудь?
   - Вычитал, разумеется. Разве мог я сам додуматься - мне же сравнивать не с чем, я никогда не знал людей прошлых эпох, только бабушек и дедушек.
   - И знаете, где вычитали?
   - У Булгакова. В толстом журнале - если не ошибаюсь, "Москва".
   - Вы действительно читали "Мастера и Маргариту"?
   - Вам нужны доказательства? Документальных подтверждений предъявить не смогу, только устные познания.
   - Возможно, вы разговаривали с поклонником романа и запомнили отдельные фразы? Признайтесь честно.
   - И не подумаю. Читал я его, читал. Не можете поверить? Журнал ведь не секретный, а общедоступный, и вещь не запрещённая.
   - Не очень уж и доступный - из библиотек его давно потаскали, а подписчики не очень-то дают его другим почитать. Боятся больше не увидеть.
   - Родители мои его всегда выписывали, и до сих пор выписывают. Все подряд номера от корки до корки не читал, но конкретно тот - осилил. Необычная штука сама по себе, да и разговоры вокруг неё слышал.
   - Понравилось вам чтение?
   - Нет. Зачем привлекать нечистую силу для борьбы с Советской властью? Я готов простить автора, поскольку написано до войны, но теперь её никак не вычеркнуть из истории вопроса. Для борьбы с Советской властью к нам вторгались фашисты, и после них Маргарите и её хахалю трудно сочувствовать. Волей-неволей ощущаешь себя полицаем и внутренне спохватываешься.
   - Похоже, в вас умер недюжинный цензор.
   - Какой есть.
   - Между прочим, многие видят в "Мастере и Маргарите" историю любви, философию творчества и многое другое. Мастер уж точно ни с кем не борется, а просто хочет покоя, но тот всё никак не случается.
   - Для художника позиция странная - не стану цитировать Блока, а то посмеётесь над избитым стихом. Если хочешь покоя - иди работать смотрителем маяка где-нибудь на краю света. И то возможны проблемы - техника имеет обыкновение ломаться в самый неподходящий момент.
   Покровский понимал главное: ему никак нельзя спасовать на глазах у солдат. Он не имел возможности завоевать в их глазах авторитет умелым командованием в боевых условиях и теперь должен демонстрировать своё превосходство во всём и как можно чаще. Если сейчас студентка его отошьёт, то вечером в казарме подчинённые от нечего делать все косточки ему перемоют и расцветят до последней крайности невероятными подробностями провал своего командира. Их трудно осуждать: солдатская служба даёт мало оснований для веселья, следует использовать любую возможность. Но он также знал другое: его жертва ни при каких условиях не может прямо сейчас при всём честном народе принять его ухаживания, ведь женская доблесть заключается в умении отказать. Парни вечерком у огонька рассказывают о том, как они лихо сняли неких девиц, а барышни - о том, как лично их пытались закадрить, а они лихо выкрутились. В обычной ситуации стремительный штурм способен сразу привести к ощутимому продвижению лишь в отсутствие свидетелей, особенно мужского пола - иначе не спасёт ни красноречие, ни даже подвиг, совершённый прямо здесь и сейчас. Вывод: нужен компромиссный вариант, когда никто не победил и никто не проиграл.
   - Видимо, вы за партийную литературу, - заметила Лена, а её подружки многозначительно захихикали.
   - Да, за неё. Я в общем и целом - за Спарту, исключая отдельные эксцессы. Детей убивать или отнимать у родителей не надо, как и поощрять гомосексуализм на официальном уровне, но без гражданской дисциплины государство погибнет. Нахлебничество в масштабах всего общества ещё никогда не доводило до добра - люди должны в первую очередь думать об общем благе, и лишь во вторую и лишь в зависимости от первого - о своём.
   - Да вы просто аскет, монах и рыцарь в одном лице!
   - История знала монашеские рыцарские ордена, хотя и не на отечественной почве. Но теперь у нас есть Карл Маркс и его учение. Недурно всем иметь о нём достаточное представление, в том числе усвоить простую истину: "Свобода есть осознанная необходимость". Гуляй-поле - не наш идеал, советский человек обязан принимать общественный долг и как норму.
   Покровский уже сам не понимал, в какой степени он ироничен, а в какой - серьёзен, но продолжал молоть языком, отчётливо понимая невозможность замолчать. Она с ним явно не согласна, и пусть - тем лучше. Он не заступался тупо за Советскую власть, а говорил необычным для советских газет языком, демонстрируя убеждённость и начитанность. Коммунизм оставался для него темой анекдотов, газетных и книжных заголовков, а также лозунгов в наглядной агитации на улицах городов. Живой отклик вызывали только рассказы преподавателей в училище о боевом опыте - не прикрашенные, не похожие на войну в кино или в книжках, а суровые, по-мужски скупые на эмоции в словесном выражении, но богатые ими по содержанию и одновременно дельные и конкретные в профессиональных вопросах управления войсками, пусть даже в размере взвода, а не полка, дивизии или армии. Жгла мысль: начнись завтра война, и окажись я на передовой - кем я окажусь? Вдруг я трус? Прошедшие через огонь и воду люди говорят: до первого выстрела, первого разрыва снаряда поблизости, первых раненых и убитых, судить о человеке нельзя. Тихоня может оказаться упорным и безразличным к своей личной судьбе под огнём противника, а разухабистый спортсмен, драчун и любимец девок, или завзятый оратор на комсомольских и партийных собраниях, бегут с передовой, забыв всё на свете. Покровский хотел проверить самого себя и избавиться от гнусных сомнений. В конце концов, он и в самом деле уважал свою страну, хотел ей служить и не терпел фрондирующих интеллигентов, ничего не сделавших для общества, как и заевшихся, таких же бездельных партийных бюрократов, включая замполитов, среди которых за годы в училище и месяцы в армии не встретил, как ему казалось, ни одного дельного человека, а всё больше словоблудов. С какой стати на построении батальона заместитель (!) командира по политической части не встаёт вместе со всеми в строй или хотя бы не стоит где-нибудь отдельно по стойке "смирно", а на сталинский манер прогуливается взад-вперёд за спиной командира, пока тот пропесочивает личный состав? Он же каждой такой демонстрацией подрывает дисциплину и железный армейский принцип единоначалия! Непутёвый чиновник любым словом и особенно делом дискредитирует государство, хотя должен ему служить, и Покровский презирал их больше, чем диссидентов, знакомых ему лишь по обличительным газетным статьям, и считал первых сообщниками вторых.
   - Какой вы положительный молодой человек! - продолжала Лена, ещё не знавшая, с кем свяжет всю свою дальнейшую жизнь. - Просто надёжная опора мирового коммунистического движения.
   - Всего лишь воплощение осознанной верности, - тихо возразил попавший в колею лейтенант. - Если я принимаю идею или конкретного человека, я не предам.
   - Хотелось бы уточнить, - никак не унималась настырная студентка, - вы принимаете идеи и людей один раз и навсегда? На всю оставшуюся жизнь? Вы ведь ещё не прожили её, откуда же можете знать будущее?
   - Ни мысль, ни человека нельзя принять однажды вдруг, как таблетку или стопку водки. Разумеется, нужно время. Нужно читать книги, излагающие идеи, и общаться с человеком, если не оттолкнул его после первой встречи. Разные люди обладают разными способностями, но лично я пока ни разу не ошибся ни в ком, кого близко знал не менее года. На некоторых из них не обратил внимание, других отгородил стеной, с третьими не расстанусь никогда. Я имею в виду не совместное проживание, а общность отношения к миру.
   - По-моему, у всех точно так же.
   - Да, но не всем удаётся избежать предательства. Если тебя предали, значит ты ошибся в выборе друзей, ведь только они предают. Пропустить удар от врага - не зазорно, никто никогда ни на каком поприще не гарантирован от неудач, всё дело в умении держать удар и делать правильные выводы на будущее. Но стычка с противником нормальна и естественна, а вот разочарование в друге свидетельствует о неспособности видеть вовремя или о поспешности и бесхребетности в определении своего круга доверия. Поскольку меня ни разу не предали, хотя случаи бывали разные, смею утверждать: я в людях не ошибаюсь.
   - Можно подумать, вы в разведку ходили.
   - Не ходил пока, но кое-какую жизнь прожил. Теперь вот вас встретил, и, судя по всему, мы с вами ещё увидимся.
   - Это обещание?
   - Можно и так сказать.
   - Вы собираетесь меня преследовать? Имейте в виду, за меня есть кому заступиться.
   - Я намерен не преследовать, а ухаживать, и запретить вы мне не можете.
   - Очень даже могу: не смейте. Я вам повода не давала.
   - Дали. Вы меня заинтересовали.
   - А вы меня - нет. Я милицию вызову, если увижу вас там, где живу.
   - Вызывайте. Я ведь не собираюсь без спроса к вам в спальню вваливаться или ночами напролёт названивать по телефону. А разговаривать в общественных местах закон не запрещает.
   - Не собираюсь я с вами разговаривать! Я нашим ребятам скажу, они вам шею намылят.
   - Ребята у вас в рабах ходят?
   - Причём здесь рабы? Просто настоящие мужчины, и девушек в обиду не дают.
   - Часто они за ваших девушек дерутся?
   - Какое вам дело?
   - Ну как же, раз мне предстоит с ними встретиться, хотелось бы получить дополнительную информацию.
   - Не получите. Вас ждёт большая и неприятная неожиданность.
   - Подозреваю, она ждёт их, а не меня. Признайтесь - не дрались они никогда ради вас. По одной простой причине - повода не представилось. Никто ни на вас, ни на ваших девчонок не нападал, и защита им не понадобилась. И вы понятия не имеете, умеют ли ваши парни драться, станут ли они из-за вас драться с разрядником по боксу и смогут ли с ним справиться, если действительно станут.
   - Вы считаете возможным приставать к девушке, раз за неё некому заступиться? Вы же советский офицер, а не бандит.
   - Я к вам не пристаю, я за вами ухаживаю. И если теперь кто-нибудь действительно пристанет, только мне скажите - я ему всю охоту напрочь отобью на всю оставшуюся жизнь.
   - Обычная мужская похвальба. На словах вы все герои, а на самом деле...
   - Надеюсь, вам представится возможность испытать меня в деле. Всего хорошего, вечером увидимся.
   Не дожидаясь ответа ошарашенной и онемевшей от возмущения собеседницы, Покровский направился к своим чумазым орлам, накидавшим мешки с картошкой в кузов грузовика и неотрывно наблюдавшим за похождениями своего бравого командира. Нужного воздействия он явно добился - пацаны улыбались без ехидства, а в глазах даже читались нотки зависти - им свидание не светило.
   Тем не менее, выполнение обещания требовало дополнительных организаторских усилий. Лейтенант потратил некоторое время на беседы с более и менее ответственными работниками колхоза, получил от них информацию о месте проживания студенческой братии и вечером действительно заявился на территорию названного ему пионерского лагеря. Рядами выстроились под соснами щитовые одноэтажные корпуса в облупившейся голубой окраске, с застеклёнными ромбиком верандами. Группками и поодиночке ошивались там и сям освобождённые от дневных сельских трудов и потому особенно счастливые студенты. Тишину разрывали то взрывы смеха, то крики, то негромкий разговор в укромном закоулке - жизнь бурлила и проявляла разные свои ипостаси, не оставляя места унынию и социальному пессимизму.
   Покровский перепрыгнул через забор, рассчитанный по высоте на хорошо воспитанных советских детей, а не вчерашнего курсанта военного училища, сдавшего физподготовку на "отлично", и принялся за поиски. Разумеется, он предусмотрительно переоделся в штатское и не слишком мозолил глаза окружающим, тем более в темноте, но всё же его заметили - похоже, публика собралась с одного курса одного факультета и в лицо друг друга распознавала, пусть и не всегда с беглого первого взгляда.
   - Совсем оборзел, военный? - услышал у себя за спиной Насреддин, почти пробравшийся в шахский гарем.
   Другой голос ответил первому, пока виновник торжества продолжал хранить молчание, изображая невинность, удивление и в общем - спокойствие:
   - А чё ты? Сам припёрся, искать не надо.
   Лейтенант остановил своё неспешное продвижение к цели и оглядел недовольные лица в вечерней полусумраке.
   - Вы мне, что ли, парни?
   - Тебе, кому же ещё. Других озабоченных придурков здесь нет.
   Интересно, им сама Лена нажаловалась, или её товарки из зависти наябедничали с целью не допустить свидания подружки с интересным молодым офицером? Обидно, если в итоге выяснится первое - зря проливать свою кровь не хотелось, но другого выхода определённо не осталось. Впрочем, даже если его сдала сама Лена, причин для отступления всё равно нет - она, возможно, лишь хочет отделить его болтовню при свидетелях от реального поведения в самой настоящей драке. Девчонки любят поединки из-за них, хотя победителем выходит не тот, кто им понравился, а более сильный и умелый.
   В противостоянии группе главное - решительность, правильный выбор цели и манёвр. Всё та же старая наполеоновская истина о сущности полководческого мастерства: появляться в нужное время в нужном месте. Жизненный опыт давно научил нарушителя дисциплины таким понятиям как "внезапность" и "психологический шок". Вряд ли все окружившие его враги так уж горели желанием по-настоящему драться, рискуя челюстями и зубами - они ведь не крепкий коллектив односельчан, готовый свирепо покарать чужака за вторжение на их территорию и покушение на одну из девок, предназначенных кому-то из них, и никому другому, тем более - претенденту из соседней деревни. Вокруг стоят обыкновенные студенты, у одного из которых на Лену определённо есть виды, но остальные вряд ли готовы на жертвы ради неё - в конце концов, насиловать её никто не собирается. Бить их всех не придётся, но пару раз следует ударить крепко, нужно только намотать кожаный ремень на кулак, не обязательно даже бляхой наружу - пальцы и запястье защищены от переломов, а объект всё равно получит впечатление бревна, с размаха угодившего ему прямо в физиономию.
   Покровский сделал шаг в сторону голосов, предположив наличие основного интересанта именно там. Одна из теней двинулась ему навстречу - руки в карманах, походка развалистая. Похоже, хочет потолкаться плечами, упивается численным превосходством и не может прочитать приговор в глазах агрессора - самоуверенного идиота ждёт огорчение. Короткий прямой удар без размаха точно в подбородок, в движении, всё тело превратилось в одну тугую пружину, даже рессору, весь вес на опорной ноге, вся масса атакующего перелилась в кулак, и соперник без звука полетел на землю с прямой спиной, чуть запрокинув голову, не выпростав рук из карманов. Хорошо вокруг - земля усыпана старой хвоей, мягкая, череп при падении не раскроится, шея не сломается, в тюрьму не посадят, а вот нужный эффект на культурное общество произведён.
   Лейтенант неторопливо шагнул через разорванное кольцо окружения - если сейчас броситься бежать, победа обернётся поражением.
   - Совсем охренел?
   - Вы на меня напали - обороняюсь, как умею.
   - Кто на тебя нападал?
   - Вы и напали-с. Я здесь не хулиганю, ни к кому не пристаю, зашёл в расчёте на танцы-шманцы-обжиманцы, а тут вы.
   - Что мы?
   - Проявили беспричинную агрессию. Дистанцию не надо сокращать, а то среагирую. Ваш приятель в нокауте, вы лучше им займитесь - если человека быстро не вывести из обморока, он может впасть в кому с самыми неприятными и непредвиденными последствиями. Лично мне это совершенно ни к чему, но я ничем не могу ему помочь в вашем враждебном оцеплении.
   Покровский не убегал, не уходил и не пятился. Он стоял, повернувшись лицом к немирным, но заробевшим студентам, засунув в карманы не руки, а только большие пальцы. Фигура его несомненно выражала гибкое напряжение, а не расхлябанность или самоуверенную глупую расслабленность. Вряд ли они станут звать на помощь прямо сейчас - слишком унизительно, но времени у него немного. Сейчас ещё можно правильно уйти, заставив этих психологически уничтоженных хлюпиков остаться на месте, но потом они притащат полутруп на свет, к своим, и всё равно поднимут тревогу: шпана проникла на территорию лагеря! Лейтенант постоял некоторое время, обводя по очереди взглядом юных интеллигентов, прячущих глаза и не горящих желанием вступить с ним в бой, коротко и сурово матюкнулся, развернулся к ним спиной и пошёл искать Лену.
   Нашёл первый попавшийся женский корпус, начал задавать вопросы, переадресовался к другому корпусу, и очень скоро его узнали.
   - Лена! К тебе пришли! - закричали студентки на разные голоса с тонкой ноткой ехидной невинности и на ходу откровенно оценивали настырного офицера, способного на демонстрацию непреклонности чувств.
   Она остановилась в дверях веранды, из-за спины её обтекал свет из комнаты, играл в распущенных волосах и отчётливо прорисовывал театром теней скрытую платьем фигуру - обольстительную, как всё девичье.
   - Вы с ума сошли? - строго спросила она.
   - Я тебя найду, - невпопад ответил Покровский. - Я теперь знаю, где ты учишься, и обязательно найду. Сейчас меня придут бить, поэтому мне пора, но ты жди.
   Он отступил в темноту и исчез, но через несколько недель действительно нашёл свою Лену в Москве - как ни в чём не бывало встретил после лекций на улице без всякой предварительной договорённости, выполнил обещание, которого она не требовала. Говорил весело и беззаботно, шутил к месту, назначил следующее свидание в ближайший выходной в Сокольниках, на три часа дня - программа обширная, начать следует пораньше. Почему бы не пойти - не зовёт же он в ночь неизвестно куда. Искренне удивилась, поскольку сама не умела объяснить себе причину одержимости совершенно незнакомого лейтенанта, пыталась воздействовать на него убеждением, разговоры с каждым разом становились всё длинней и незаметно оказались интересными. Провожать себя домой запрещала - хотела скрыть тайну, и послушно являлась в назначаемые Покровским места свидания, хотя иногда вместо него приходил какой-нибудь другой парень, извинялся за прогульщика, объяснял его отсутствие обстоятельствами службы, поддерживал светскую беседу, осуществлял небольшую культурную программу и вёл себя крайне корректно - портить отношения с серьёзным лейтенантом себе дороже. Она вовсе не страдала от одиночества, в прежней жизни ухажёров отшивала безжалостно и никогда потом не сокрушалась по поводу утраченного счастья - ни один из претендентов не мог доказать ей искренность чувств. Не желание близости и даже не охоту завести семью и детей, а именно стремление вечно оставаться с ней рядом, защищать её от невзгод и сделать её жизнь счастливой просто так, без всякой выгоды для себя, а исключительно ради неё. Она не хотела ни раба, ни господина, но свободного человека, согласного отдать ей себя, ибо так ему повелело небо. Она не могла сказать "Бог", поскольку не знала его и вместе со всеми проходила в университете курс научного атеизма, но хотела увидеть рядом мужчину, подчинённого не ей, а внешне неосязаемым высшим силам.
   Настойчивый лейтенант стал сначала привычным, а потом на неё снизошло откровение: он ведь далеко не дурак, но добивается её, словно единственной цели своей жизни. Телефона у него не было, номер своего она ему не давала, а он всё равно наезжал исключительно по воскресеньям, пропуская некоторые и ни разу не объявившись хотя бы в субботу, если речь шла не о праздничных днях. Получается, он отдаёт ей всё своё свободное время, хотя почти не имеет его. Начались походы в театр, кино и на танцы, но к уже к концу зимы выяснилось непоправимое.
   Ротный заметно благоволил своему отменно вышколенному взводному, но однажды с некоторым раздражением велел ему зайти к комбату, не ожидая ничего хорошего для себя от вызова подчинённого к командиру. Настроение у майора было заметно хуже, чем у капитана - он просто взъярился на чёртова пацана, которого вызвал в штаб лично командир полка, и некоторое время промучил его короткими вопросами по списку стандартных служебных провинностей, но не нащупал никаких уязвимостей и приказал лейтенанту бегом отправляться в штаб. Командир полка хорошо помнил фамилию Покровского, поскольку она успела несколько раз всплыть в приказах на поощрение, но теперь он тоже всерьёз на него злился, поскольку вызов младшего офицера на ковёр к командиру дивизии мог означать только служебную катастрофу - хорошо, если только для проштрафившегося лейтенанта, но вряд ли. Разумеется, причиной вызова мог послужить и подвиг, но подполковник не имел никакой информации о подвиге в его полку, и если командир дивизии узнал о нём первым, то картина служебного несоответствия нарисовалась бы вполне отчётливо.
   Ранее лейтенант не бывал в помещениях более сакральных, чем кабинет начальника военного училища, и в штаб дивизии явился с тяжёлым сердцем, не более своих командиров зная о причинах вызова. Не только героических дел, но и преступлений он за собой не числил, недоумение правило бал в его расстроенной голове, и в генеральской приёмной он доложил о себе без блеска, скорее вяло и скучно, но без малейшего проблеска робости, неожиданно услышав в ответ:
   - Проходите, товарищ лейтенант.
   Как это понимать? Командир дивизии отложил все свои дела и дожидается прибытия вызванного им командира одного из бесчисленных взводов своего войскового соединения? Высокая филёнчатая дверь открылась едва ли не чудом, сама собой, пропустила апостола невинности внутрь и мягко, без малейшего скрипа и металлического скрежета, закрылась за ним, подобно обитой красным сатином крышки гроба, припечатавшей покойника на веки вечные.
   - Товарищ генерал-майор, лейтенант Покровский по вашему приказанию прибыл!
   За бойким рапортом последовала непроницаемая тишина, затем тихий голос без признаков эмоций:
   - Садитесь, лейтенант.
   Казнимый незамедлительно послушался, но устроился на стуле с чёрной дерматиновой обивкой без лишнего произвола, ногу на ногу не закинул. Осторожно опёрся о спинку, правую ногу в начищенном до зеркального блеска хромовом сапоге выдвинул вперёд, левую отставил чуть назад, чинно сложил руки на коленях.
   - Догадываетесь, зачем я вас вызвал, лейтенант?
   - Никак нет, товарищ генерал-майор.
   Комдив многое видел на своём веку, включая войну, и долго смотрел на мальчишку без единого слова из желания как следует всмотреться в глаза молодого поколения, а вовсе не ради пущего психологического эффекта. Необходимость давить на нижестоящих для него никогда не возникала - он просто находился рядом и давил их одним своим присутствием, словно существующей объективно силой гравитации.
   - Вам известно понятие мужской дружбы?
   - Так точно, товарищ генерал-майор.
   - А солдатская дружба вам знакома?
   - Так точно, товарищ генерал-майор.
   - Так вот, лейтенант. У меня есть боевой друг, я вместе с ним под смертью ходил, он ни разу меня не подвёл ни в единой малости, и ради него я, если понадобится, проломлю любые стены и пожертвую чем угодно, кроме чести, но её он у меня никогда и не потребует. Надеюсь, вы понимаете - при желании с вами можно было бы переговорить неформально, никто бы не узнал о моих предложениях вам, и вы были бы вольны пойти мне на встречу или нет. Но я не хочу давать вам свободу выбора. Выйдя из этого кабинета, вы либо продолжите свою службу тихо и счастливо, быстро подниметесь по карьерной лестнице и добьётесь всех мыслимых для советского офицера достижений, либо немедленно отправитесь очень далеко и надолго, а следующая звёздочка на ваши погоны упадёт лет через десять. Не потому, что вы плохой офицер (вы же отличный офицер, я выяснял), а потому что новое место службы будет катастрофически незначимым, и о вас просто забудут, как о драном башмаке под диваном на даче. Вы хорошо меня поняли?
   - Извините, товарищ генерал-майор, не совсем.
   - Поясняю: вам следует найти другой предмет для романтических воздыханий. Теперь ясно?
   Покровский молчал, ничем не выдавая беспредельного удивления - тема собеседования с высоким начальством оказалась неожиданной, он утонул в самом себе и долго не замечал выжидающего взгляда комдива.
   - Я спрашиваю: ясно?
   - Так точно, товарищ генерал-майор. Ясно.
   - Ваши действия?
   Лейтенант носил маршальский жезл в своём ранце ещё в курсантские годы, даже раньше, совсем ещё пацаном, и не видел в своём стремлении ничего дурного. Он ведь хотел добиться цели честно, а не интригами, и предполагал преодолевать препятствия исключительно служебного и уставного порядка. Теперь приходилось здесь и сейчас делать даже не жизненный выбор, а обыкновеннейший, личный, как в уличной драке с соперником из-за девушки.
   - А что об этом думает она?
   - Не ваше дело, лейтенант.
   - Никак нет, товарищ генерал-майор. Наше с ней и ничьё больше. Она вообще знает об этом разговоре?
   - Повторяю: не ваше дело. Заканчивайте балаган и отвечайте на поставленный вопрос.
   - Мне нужно увидеться с ней.
   - Не нужно. Мне кажется, вы сделали ошибочный выбор, лейтенант.
   - Я должен сказать ей пару слов.
   - Вы должны ответить на мой вопрос, лейтенант, и принять последствия.
   - Я не знаю её домашнего адреса и телефона, и не смогу дать о себе знать, если вдруг уеду.
   - Не надо давать ей знать о себе. Лейтенант, я не собираюсь ждать вашего решения до вечера. Даже час не собираюсь ждать, даже минуту.
   Но Покровский всё равно не спешил и уже не волновался. Всё прояснилось, и он едва ли не впервые в жизни испытал счастье. То есть, раньше он уже переживал радостные мгновения и даже целые дни, но только теперь узнал именно счастье, а не гордость или удовольствие. Раз всё так серьёзно закрутилось - она к нему не равнодушна! И теперь лейтенант ощутил небывалую свободу, словно увидел весь мир у себя под ногами, и весь он - только для него и для неё, оставшихся вдвоём на своей Земле.
   - Поздравляю, товарищ генерал-майор. Ваш друг всё же заставил вас поступиться честью, и вы пошли ему навстречу.
   - Настойчиво рекомендую вам не забываться, лейтенант.
   - Я не забываюсь, товарищ генерал-майор. Я только говорю правду в лицо.
   - Лена мне дороже родной дочери, - тихим холодным голосом степного кочевника произнёс комдив, - поскольку детей у меня больше нет. Думаю, я правильно понял ваш ответ, лейтенант.
   - Видимо, да, товарищ генерал-майор. Разрешите идти?
   Наглый офицерик встал по стройке "смирно" в надвинутой на глаза фуражке, подбородок вздёрнут, кисть правой руки с прямыми плотно прижатыми друг к другу пальцами в строгом соответствии с уставом приложена к козырьку, глаза нещадно едят начальство и весело обещают ему дальнейшее буйство неподчинения.
   - Ваша воля, лейтенант. Идите в строевую часть и распишитесь за ознакомление с приказом о переводе в Среднеазиатский военный округ.
   Так молодой Покровский начал с маленького недержавного подвига свою армейскую службу, и Наташа думала о рассказе Ладнова с недоумением. Будущая генеральша и первая леди, а в те далёкие времена не совсем обыкновенная, но всё же студентка Лена не наплевала на своего лейтенанта и не впала в истерику от несчастья, а узнала от посетивших её приятелей избранника его новые координаты, перестала разговаривать с отцом, завершила очередной курс, перевелась на заочное отделение, попрощалась с матерью и аккуратно, во всеоружии, а не в панике и не в горе, предварительно списавшись, приехала к нему, и они вдвоём с нуля начали совместную жизнь.
   - Я слышала совсем другую историю, - сказала активистка бывшему диссиденту. - Кажется, даже читала. Они ведь чуть не с детства знакомы, разве нет?
   - Лидеру нации без собственного мифа никак не обойтись. Никто из друзей юности обоих Покровских ничего не помнит об их тогдашнем знакомстве, о нём известно лишь с их собственных слов. Единственная мало-мальски реальная основа их версии - Елена Фёдоровна в юности действительно жила некоторое время в Новосибирске, как и её будущий супруг. Подробностей никто не знает по очень простой причине - они никому их не сообщали.
   - И откуда растёт ваша легенда?
   - Выражусь неопределённо: из осведомлённых источников.
   - Кто же подтвердил надёжность ваших источников?
   - Я её подтверждаю.
   - Но назвать их не можете.
   - Не могу и не хочу. Видите ли, Наташа, если информация в высшей степени эксклюзивна, её разглашение неминуемо ведёт к быстрому разоблачению источника.
   - Зачем же вы нам выдали вашу тайну?
   - Не мою тайну, а тайну семьи Покровских. Вы ведь до сегодняшнего дня считали генерала безукоснительным служакой с единственным светом в окошке в виде воинских уставов?
   - Считала. И не могу прямо сейчас сразу перестать считать. Извините, Пётр Сергеевич, я не обвиняю вас во лжи, но, возможно, вы сами обманываетесь? Жизнь Покровского всем известна, и она не могла оказаться такой, какова она есть, если он способен бунтовать против системы и драться с ветряными мельницами.
   - Насчёт мельниц я с вами полностью согласен, милая Наташа. Он никогда с ними не дрался. Он всегда видел реального противника, а не свою фантазию о нём. И тогда, в кабинете командира дивизии, тоже очень хорошо и отчётливо видел, но не имел возможности отступить. Есть вещи поважнее карьерных соображений.
   - Вот теперь всё запутывается окончательно. Кто совершил подвиг - Покровский или Елена Фёдоровна, выбравшая рай с милым в шалаше? Разве хороший муж не должен обеспечить жене достойную жизнь?
   - Браво, Наташа! Узнаю современную практичную молодёжь. В браке по расчёту нет ничего плохого, если расчёт правильный. В те времена, разумеется, деньги тоже существовали и тоже играли весьма и весьма существенную роль в человеческих отношениях. Но студентка Лена, надо полагать, предпочла им беззаветную отчаянность ухажёра. Он ведь действительно уехал сразу, чуть ли не в тот же или на следующий день, не перекинувшись ни единым словом со своей симпатией. Не знал, забудет она его или станет искать и, найдя, откажется ради него от своей судьбы.
   - Они оба отказались.
   - Оба отказались и вместе нашли новую, одну на двоих. Покровского тогда засунули то ли в военкомат, то ли в какое-то подразделение тылового обеспечения, но он и там буквально в течение года каким-то невероятным образом зарекомендовал себя редким профессионалом, получил очередное звание и вернулся в строевую часть. Как мне говорили, заключил пари с командиром полка, пообещав вывести свой новый взвод из отстающих в лучшие.
   В комнате на короткое время воцарилась тишина, а потом Овакимян спросила:
   - Вашей фантастической историей, Пётр Сергеевич, вы обосновываете теорию о Саранцеве как самом настоящем политическом противнике Покровского?
   - В общем, да. Только я не считаю озвученную мной историю фантастической.
   - Но он же долгие годы входит в ближний круг. Тогда он получается прирождённым предателем, и верить его словам нельзя. Прикидывался своим, а в удобный момент ударил в спину. Делами он особо не прославился и генералу себя не противопоставил.
   - По-вашему, он должен был упечь Покровского в тюрягу? Он сейчас себя ему противопоставляет, на наших глазах, и не подковёрными интригами, а честно и открыто. Если он не присягал на верность лично генералу и не обещал тихо отойти в сторону, он не предал его, а бросил вызов. Чего наш премьер-министр и добивался - именно с целью победить в настоящей схватке и укрепить авторитет.
   - Возможно, общепринятая версия семейной истории Покровского никак не противоречит версии Петра Сергеевича, - подал вдруг голос Потапченко. - Они вполне могли быть знакомы в юности, в колхозе встретились совершенно случайно после длительного перерыва в общении, и некий сторонний наблюдатель воспринял их дружескую пикировку ради прикола как сцену знакомства.
   - Генеральские дочки действительно ездили на "картошку" вместе со всеми? - не унималась Наташа.
   - Честно говоря, в советские времена я не вращался в генеральских кругах и не могу заявить ничего определённого, - пожал плечами Ладнов, - но вполне допускаю такую возможность. Во всяком случае она могла отправиться туда в порядке бунта, назло папаше.
   Диссидент не разрушил мировоззрение юной активистки, но повернул его неожиданной стороной. Если президент Саранцев - не марионетка и не чучело для отвлечения общественного внимания от действительно важных проблем, то он - самый сильный соперник генерала и единственный, кто способен одержать победу на завтрашних выборах. Зачем же мешать ему? Он, разумеется, не идеальный президент, но в любом случае лучше Покровского. Конечно, он неразрывно связан с историей гибели её отца, но он же не отвечает за неё, даже его дочь невиновна. Отец со своей пьянкой рано или поздно всё равно закончил бы плохо.
   - Приехали, - раздался вдруг голос Потапченко.
   Машина остановилась на Большой Дмитровке рядом с Генеральной прокуратурой, в отдалении на противоположной стороне улицы виднелось здание Совета Федерации. Мимо шли прохожие и не обращали на заговорщиков с незаконным секретным приказом ФСБ в дипломате ни малейшего внимания - ведь не происходило ничего знаменательного.
  
   Глава 13
  
   Нигматуллин смотрел на президента с новым интересом. Саранцева его взгляд раздражал - глава администрации явно не ожидал услышать от своего шефа необычную мысль.
   - Вы полагаете, Коренюк действительно способен сделать собственную заявку на власть? Мне он всегда казался надёжным служакой, а не политиком.
   - Думаю, Покровский до прихода к власти выглядел точно так же. Здесь нужны амбициозность, объективный расчёт рисков и решительность - качества, свойственные военным.
   - Маршала Жукова однажды попросили прокомментировать роман Чарльза Бэйли и Флетчера Кнебеля "Семь дней в мае" о попытке военного переворота в США, и он обвинил авторов в непонимании психологии военного человека.
   - Жукова самого Хрущёв отправил в отставку по подозрению в подготовке военного переворота - он здесь не является объективным экспертом. Военные перевороты в истории случались, и в России тоже.
   - В России - нет. У нас армия периодически обеспечивала победу той или иной политической группировки в борьбе за власть, но сама ни разу её не взяла и военного правительства не учредила. Кстати, я не слышал о существовании каких-либо конкретных доказательств против Жукова, кроме подозрений чисто политического характера - в народе он определённо был популярнее, чем генсек. И вообще - ФСБ не армия, а спецслужба. Спецслужбы вообще нигде и никогда прямо и открыто власть не брали, всегда прятались за кулисами.
   - Возможно, Коренюк решил изменить ход истории. Вряд ли он планирует отодвинуть в сторону всех, включая Покровского - чересчур авантюрный план, не выдерживающий никакой критики. Скорее, он хочет помочь Покровскому - возможно, даже держа его в неведении. Просто подстраховывает на случай, если события начнут развиваться не по плану.
   - Какому плану?
   - Я имею в виду - если генерал проиграет мне выборы. Уж кто-кто, а Коренюк-то осведомлён о реальном раскладе сил, осознаёт отсутствие твёрдых гарантий и вполне способен принять заблаговременные меры к оздоровлению ситуации в нужном ему смысле.
   Зазуммерил и заползал по столу мобильный телефон, президент взял его, поздоровался со звонившим и некоторое время слушал его, потом сказал без удивления в интонации:
   - Странно, но вполне законно. Нет, Юля, подождите пока - сначала мне нужно с вами переговорить, а то потом снова будете на меня обижаться за умолчание, как в случае со Светланой. Увидимся в штабе.
   Вернув телефон на место, он посмотрел на Нигматуллина с лёгкой улыбкой, которую вполне можно было принять за растерянную, если бы не по-прежнему расслабленная поза и слегка поднятый подбородок гордого римлянина:
   - Вы не поверите, Айдар Каримович, но Овакимян лично позвонила Юле и сообщила ей пренеприятнейшие известия. В штаб Ладнова прислали некую секретную бумагу, содержание которой они не могут раскрыть во избежание обвинения в разглашении государственной тайны, но называют его преступным и в равной мере затрагивающим также и наши интересы. Как вам новость?
   - Шикарно, - выдавил Нигматуллин после короткой паузы. - То ли контора Покровского активно протекает, то ли нам всем с подозрительной активностью подсовывают с разных сторон грубую дезу.
   - Да, согласен - многовато совершенно секретной информации. Кстати, Ладнов вводит в курс дела Генеральную прокуратуру - отправил туда юриста, начальника службы безопасности и ту самую Наташу Званцеву.
   - Она-то здесь причём?
   - Сообщение адресовано ей.
   - Чушь какая-то. Неправдоподобно странный выбор.
   - Меня не спрашивайте. Документ пришёл по почте - как вы думаете, откуда? Из Владивостока! Кроме того, она получила сообщение на мобильный телефон с предложением информатора о личной встрече, но неизвестный передал им только резаную бумагу, и в итоге решили действовать в строгом соответствии с буквой закона на случай провокации. К тому же, они, разумеется, не смогли сходу удостоверить подлинность документа и решили передоверить эту задачу прокуратуре из желания поскорее избавиться от улики обвинения в своём штабе. Ладнов, как всегда, вполне логичен и верен себе - из принципа не желает возвращаться в подполье.
   - Я правильно понял - они хотят встречи с нами, но вы хотите сначала проинформировать Юлю о ночных событиях?
   - Именно так.
   - Хотите довести до Ладнова наши новости? Между прочим, информация тоже секретная - раз уж пошла такая пьянка, не податься ли и нам в прокуратуру?
   - У них есть материальные улики, мы же можем только выдать судью Сивцова, а с ваших слов он кажется мне хорошим человеком. Но Юлю и Ладнова проинформировать о наших делах надо. Вы считаете иначе?
   - Против Юли не возражаю, насчёт Ладнова не уверен. Он вполне самостоятельный человек, тоже ваш противник и ведёт собственную игру. В любом случае, нельзя спешить - следует сначала понять его замысел. Разумеется, первое из возможных предположений: они добыли чей-то приказ об аресте всех соперников генерала на выборах. Вы допускаете такую возможность?
   - Не могу полностью исключить, - президент машинально взял свой мобильный телефон и стал задумчиво крутить его в руках, изредка чуть ударяя по столешнице в ритм неслышным мыслям. - Нисколько не сомневаюсь в апломбе Покровского, но до сих пор он предпочитал не рваться напролом любыми средствами, а обставлял свои политические телодвижения юридически оформленными ширмами. Скрутить нас после проигранных выборов - позорище несусветное, а он не готов унижаться на сцене перед всем честным народом. Знаете, были нарушения на выборах или не было их - каждый решает для себя. Никто из широкой публики документацию в руках не держал и бюллетени собственноручно не считал, все либо верят одной из сторон, либо не верят никому. Арест же - сам по себе штука бесспорная, предметом для сомнений и, следовательно, веры, станут объявленные основания ареста. Если же нас всех просто собираются физически ликвидировать, то в столь масштабный несчастный случай подавляющее большинство публики не поверит, и придётся расхлёбывать последствия в том числе и на улицах. Уйма проблем, и ради чего? Никто во всей стране ничуть не сомневается в распределении двух первых мест на завтрашних выборах: я и он. Кто из нас на каком - большой вопрос, но в худшем случае ему гарантировано сохранение места премьера. Орлов ни разу не выдал ни единого комплимента "Единой России", но за кандидатуру Покровского на пост премьер-министра его либерал-патриоты проголосуют - они его никогда не подводили, тем более в отсутствие реальных альтернатив. Да и не только они - если я президент, то кому же ещё быть премьер-министром, как не ему?
   - Вопрос открытый, - сухо заметил Нигматуллин. - Вы имеете представление о природе отношений наших парламентариев с генералом? На чём зиждется их преданность? Прессу я читаю, и общественное мнение на сей счёт мне известно, но вдруг существует какое-то сакральное знание? Возможно, поражение на выборах лишит нашего друга волшебной силы. Падающего - подтолкни, знаете ли.
   - Если верить общественному мнению, исход любых выборов никак не скажется на могуществе нашего друга, ибо оно построено на тайном знании как минимум об основных его политических контрагентах.
   - В том числе и о вас?
   - Обо мне? - Игорь Петрович недоумённо пожал плечами. - Ума не приложу. Одно могу сказать совершенно точно: он никогда ничем меня не шантажировал.
   - Тогда, отвлекаясь от мифов общественного сознания, есть ли основания для предположения о якобы существовании строгого ошейника для каждого деятеля первого ряда в Российской Федерации? Мы с вами прямо здесь и сейчас сочиняем небывалую многоходовку и должны исходить из реальности, а не из общепринятых благоглупостей, иначе крах нам гарантирован. Я правильно понимаю - вы не располагаете конфиденциальными данными о механизме воздействия генерала на Федеральное собрание?
   - Не располагаю, - опустил взгляд Саранцев.
   Он не любил выглядеть слабовольным идиотом и марионеткой в чужих руках, а Нигматуллин в очередной раз выставил его на позорище. Способность главы администрации к трезвому мышлению сама по себе производила сильное впечатление, но его бесцеремонность особенно способствовала успеху предпринимаемых им действий. Четыре года на посту главы государства кому угодно добавят самоуверенности, но при коварных условиях: если исполнители осуществляют свои полномочия исправно, и если итог президентских усилий в конечном итоге оценивается обществом положительно. Здесь и возникает необходимость различить чьи-то пустые злонамеренные или хвалебные слова, высказывания осведомлённых квалифицированных людей и людской гомон, построенный на фундаменте тех и других речений. Политика, экономика, социология и психология связаны между собой причудливо и в большинстве случаев непонятно - не так важно реально принести благо, как убедить самых говорливых в существовании достижений. Принимаемые меры могут положительно сказаться на благосостоянии избирателей через несколько лет, и лавры соберёт не зачинатель их, а его преемник.
   - У вас же есть источники информации помимо газет, телевидения и Интернета? - настаивал Нигматуллин. - Возможно, они требуют конфиденциальности, но я же умею держать язык за зубами.
   - У меня есть люди в Думе и в Совете Федерации, и есть некоторые неформальные подходы к журналистскому цеху за пределами содержания газет и Сети, но с большинством из них вы уже знакомы, поскольку они связываются со мной через администрацию.
   - Я знаком с большинством? То есть, не со всеми?
   - Не со всеми. Некоторые в контакте лично со мной - свою парламентскую фракцию нужно холить, лелеять и создавать вокруг неё ореол избранности. С прямым расчётом: желающий остаться в стороне от видимых исторических процессов информатор может перекинуться в курилке парой слов с нужными людьми, и завтра или даже раньше я о них узнаю.
   - Вы же отрицали наличие у вас конфиденциальной информации.
   - Видимо, у нас разные представления о конфиденциальности, Айдар Каримович. У меня нет ни единого доклада ФСБ со всеми необходимыми визами, подписями и печатями о повальной коррумпированности депутатского и сенаторского корпуса, создающей угрозу государственной безопасности. У меня есть лишь слова отдельных депутатов и сенаторов. Они не всегда полностью совпадают друг с другом и тем самым вполне убедительно доказывают свою подлинность или по меньшей мере искренность. И в первую очередь должен отвести ваше предположение о существовании некого единого механизма воздействия аппарата правительства разом на весь парламент. Разные люди и группы людей требуют фантазии в изобретении подходов.
   - Не спорю, но один из наиболее распространённых мифов общественного сознания приписывает парламентариям повальное раболепие перед исполнительной властью и объясняет его не столько коррупцией при исполнении законодателями своих функций, сколько самой системой выборов. Кандидаты от "Единой России" в большинстве случаев побеждают, занять тёплое местечко хотят многие, но в первую очередь из меркантильных соображений, а не из любви к Родине и народу в сочетании с желанием принести людям благо. Избиратели делают выбор среди тех, кого ещё до них отобрала партийная бюрократия, и система предварительных выборов ничего существенно не меняет - всё равно без поддержки боссов в белых рубашках и в брюках с подтяжками никакой гений или герой с улицы свои кандидатуры выставить не смогут. Нужна предвыборная кампания, поддержка местных властей и много, много денег - праймериз только удорожают процедуру, раздваивая её на предварительный и решающий этапы и соответственно требуя ещё больше денег и влияния. Каждый хочет приберечь для себя синекуру и не идёт против фракции, голосуя стадно и добиваясь тем самым беспрепятственного следующего выдвижения.
   - Как и многое в нашем несовершенном мире, ваша картина не описывает ситуацию полностью, - покачал головой Саранцев. - Всегда и везде есть оттенки и различия, даже в концлагере, не говоря уже о парламенте большой страны. Смею вас уверить, Айдар Каримович, идейные депутаты и сенаторы существуют в реальности, а не исключительно в моём воображении. Даже в "Единой России" они есть. Стремление сохранить депутатское или сенаторское кресло само по себе не преступно и может мотивироваться совершенно разными способами, но главное здесь в другом. Парламентарий должен бороться за свой, прошу прощения, стул. Иначе система не работает. Долгое время схватка за власть среди элит развивалась без всякого участия низов, лишь время от времени требовалось вмешательство бывших зрителей, причём вооружённых. Могущество перемещалось из рук одной элитной группы в руки другой, а солдатам по-прежнему оставались только пот, труд и кровь, теперь же надо только квалифицированно навешать лапшу на уши достаточно большому количеству людей, и власть твоя.
   - Хотите сказать, идейные депутаты голосуют в пользу Покровского благодаря его искренности и тем самым обеспечивают ему власть?
   - Нет, я хочу сказать совсем другое. Парламентское большинство обеспечено голосами рядовых избирателей - именно они делают генерала царём горы. Даже самые отчаянные его критики иногда забывают сентенции о фальсификации выборов и пускаются в рассуждения о временном торжестве телевизора над холодильником. Возможно, ярые оппозиционеры не осознают смысла собственных слов, но они противоречат сами себе: если во всём виноват телевизор, то не надо обвинять власть в махинациях при подсчёте бюллетеней, если не можешь с фактами в руках опровергнуть официальные цифры в объёме, достаточно большом для изменения конечного результата в целом по стране, а не на отдельном участке или даже в каком-то регионе. Здесь Покровский и прячет свою власть: за него голосует большинство, не имеющее, казалось бы, сильных личных мотивов для поддержки генерала. Вопрос: почему?
   - Вы сейчас вспомнили пресловутую лапшу на ушах, - заметил Нигматуллин с едва заметной, но всё же ехидной усмешкой. - Думаю, генерал, если и развешивает её на уши своей аудитории, политического успеха достигает всё же по иной причине. Люди при нём стали жить лучше, хотя эпоха счастья и благоденствия пока не настала. Обычно недоброжелатели вспоминают ополовинивание курса рубля к доллару в последние кризисные годы, но даже сейчас покупательная способность средней зарплаты и пенсии простых смертных сильно выше, чем во времена прихода Покровского к власти. Избиратели не считают свою жизнь лёгкой и достаточно обеспеченной, но боятся возвращения к прежним реформаторским катастрофам после его ухода, вот в большинстве своём и стараются задержать его у руля подольше. Телевизор ему, разумеется, не мешает, но холодильник в значительной степени телевизору содействует, а вовсе не противостоит. Оппозиционеры самозабвенно сравнивают уровень жизни в России с её качеством в более благополучных странах, а большинство публики помнит: до Покровского было неизмеримо хуже, теперь наше вечное отставание заметно сократилось. И в очередной раз голосуют за него, а не за недоумевающих борцов за свободу.
   - Борцы объясняют экономические достижения генерала дорогой нефтью в период его президентства, а не его умением решать традиционные отечественные проблемы.
   - Да плевать людям на причины достижений - достаточно их наличия. Нефть, кстати, откатилась к значениям десятилетней давности, а доходы россиян - не настолько глубоко. В результате нефть сейчас примерно вдвое дороже, чем во времена раннего Покровского, а зарплаты бюджетников в долларовом эквиваленте выше раз в десять, если не больше.
   - Боюсь, вы грешите экономическим детерминизмом, Айдар Каримович.
   - Не я, а жизнь человеческая. Высокие идеи овладевают сытыми, голодные просто хотят есть. Могут даже требовать и бунтовать, могут пожечь и побить угнетателей, но не способны создать новое и победить пороки прошлого, воспроизводя их снова и снова и обращая свои кажущиеся временные победы в исторические поражения. Как вам известно, восстания рабов почти всегда терпели поражения. Исключения имели место в древнем Китае, где победоносные бузотёры в итоге просто посадили на престол новую династию, и в девятнадцатом веке на Гаити, где угнетённые африканцы перерезали французских колонизаторов и плантаторов, но построили лишь самое коррумпированное, репрессивное и отсталое государство в Западном полушарии.
   - В принципе я согласен, но вот картинка получается страшненькая. Выходит, маленький личный интерес правящей элиты заключается в поддержании повальной нищеты при строгом полицейском порядке во избежание беспорядков?
   - Боюсь, так и есть, но с чисто умозрительной стороны, никак не связанной с реалиями нашей с вами жизни, Игорь Петрович. Толпа неграмотных голодных людей не создаст современную экономику и технологии, поэтому только политические троглодиты сейчас выбирают путь неприкрытого зверства - их не пугает перспектива попадания в международные списки образцовых людоедов. Наш премьер-министр - безусловно политик, при всех обвинениях в тиранстве, непотизме и коррумпированности. Абсолютная монархия в России обанкротилась с падением империи, возникла необходимость выстроить взамен новую общественно-политическую систему, отвечающую российским представлениям о легитимности власти и её ответственности перед народом, но вот всё никак не получается, с самого 1917 года. Ленинское поколение коммунистов, возможно, на полном серьёзе собиралось строить коммунизм, о сталинистах такое сказать трудно: они создавали Державу, а не уничтожали институт государственности. После них начался период постепенного разложения и деморализации - власть упорно заставляла строить одновременно и коммунизм, и державу, но к брежневским временам первую из названных задач не воспринимали как настоящую цель, полагаю, даже секретари обкомов КПСС. Про членов Политбюро ничего не скажу, я с ними никогда не общался, а вот с функционерами низшего слоя верхнего разряда дискутировать пару раз приходилось. В лучшем случае они между собой рассуждали о державных интересах, но в газетах открытым текстом разрешалось печатать только о грядущем торжестве коммунизма, и к концу восьмидесятых народ справедливо воспринимал шизофрению правящей элиты как свидетельство её самоликвидации.
   - Давно отношусь с подозрением к понятию "народ" - он никогда не делает и не думает чего бы то ни было совершенно одинаково, как один человек.
   - Хорошо, не народ, а большинство населения, - нетерпеливо кивнул Нигматуллин. - В большинстве случаев бесполезно доказывать человеку, не имеющему возможности купить дом и машину, что не в них счастье. Вот если он их купит и однажды заметит, что счастье действительно не наступило, можно начинать разговор. Возникает потребность в разработке теории общественно-политического устройства, отвечающего представлениям людей о справедливом государстве, а с теориями у нас беда. Большевики построили невиданную в истории страну, но в девяносто первом она рухнула под собственной тяжестью, не сумев ответить на исторический вызов. В девяностые начали делать так, как вроде бы делается где-то далеко, на землях с другим опытом. Многое изменили, но основная часть общества сочла изменение своего положения ухудшением, а не улучшением прежнего. Потом слово взял Покровский, и два его президентских срока, по мнению большей части населения, принесли прогресс, а не регресс. Я не знаю, нашёл ли он исконно российский тип построения общественных отношений, но многие люди воспринимают его политику как движение вперёд, а его противников - как препятствие на пути успешного развития страны.
   - Думаю, сейчас большая часть избирателей - ни за кого.
   - Полностью согласен. Пришло время размышлений. Экономика затормозила, благосостояние падает, снова нужно отвечать на исторический вызов и менять философию индустриального развития, а убеждения в непогрешимости генеральских взглядов стало поменьше. Возникла возможность бросить Покровскому вызов, но мальчиком для битья он всё равно не стал. Искусство политика кризисного периода выражается его умением понять или правильно угадать никому больше не понятное.
   - Да не будет он ничего угадывать и понимать. Ткнёт пальцем в один из принесённых ему проектов, исходя не из их содержания, а из личных симпатий и антипатий к подателям. И на следующий день уйма народа узнает из газет и от телевидения, насколько гениальный выбор он сделал.
   - Вы упрощаете, Игорь Петрович. Генерал устроен сложнее. Ему ведь нужно куда-нибудь подевать Интернет с его блогами и форумами, где уйма народа узнает нечто противоположное, но, тем не менее, Сеть со всем её содержимым всё ещё не запрещена. Мы с вами начинали разговор с таинственного механизма власти нашего дорогого Сергея Александровича над депутатским корпусом. Разумеется, ему помогает информация о разнообразных скелетах в многочисленных шкафах, но в основном, думаю, он держится любовью парламентариев к власти. Сохранить мандат посредством нещадной борьбы со злоупотреблениями когда-то президента, а теперь даже премьер-министра практически невозможно. Во-первых, особо убедительных документов на сей счёт, как я полагаю, толком ни у кого нет. Во-вторых, возлагать на него ответственность за тяготы жизни трудящихся контрпродуктивно - как мы уже договорились, при Покровском без шуток жить стало лучше, жить стало веселей. В итоге все безбоязненно третируют того или иного министра, особенно находящихся в вашей прямой юрисдикции - вроде министров обороны и внутренних дел, но фигуру премьер-министра обходят стороной. Если ему нужны деньги на тот или иной проект, он не просит их у миллиардеров, а сам берёт по потребности у них или из бюджета, причём вовсе не посредством воровства, а на полном законном основании. Коррупция требует большей свободы, у нас образовалось скорее некое подобие новой системы кормления - Авдонин со своими миллиардами как раз и погорел на попытке углядеть в президенте равного контрагента по праву первой ночи. Мол, я тебя породил, теперь мы оба в игре по общим правилам, не смей мне приказывать, лучше я загоню тебя в угол. Своими ушами слышал от него рассуждения о силе денег, сопоставимой с силой власти.
   - Но как же те самые идейные депутаты? Без грязных тайн и пухлых конвертов в карманах, но искренне убеждённые в правоте Покровского.
   - Сколько угодно! Я только не уверен в правомерности использования слова "идейность" по отношению ко всем участникам политического процесса в принципе.
   - Спасибо, Айдар Каримович, на добром слове.
   - Вы обиделись?
   - Конечно. Вы сейчас назвали меня прирождённым карьеристом без собственных представлений о добре и зле.
   - Ничего подобного.
   - Как же ничего подобного? Если понятие "идейность" неприменимо к политикам?
   - Видимо, нам придётся разобраться с идеалами именно на вашем конкретном примере. Вы готовы?
   - Да пожалуйста! Смею вас заверить, они у меня есть.
   - Нисколько не сомневаюсь.
   - Вы делаете для меня исключение из общего правила? Исходите из требований хорошего тона или искренне именно так и думаете?
   - Ни то, ни другое.
   - Такого не может быть.
   - Ещё как может. Политик отличается от основной массы человечества именно отношением к идеалу, и здесь он почти смыкается со священнослужителем. Теоретически инженер может заниматься своей профессиональной карьерой всю жизнь, и никому не придёт в голову оценивать его квалификацию с учётом отношения, скажем, к религии (за исключением авторитарных и тоталитарных обществ, стремящихся к полному контролю над каждым подданным). Для политика и священника идея составляет основу профессии, её сущность от альфы до омеги. Но идейные политики и духовные лица опасны - они появляются вследствие революций и религиозных переломов. Зажигают людей и ведут их куда-то, но сами толком не знают, куда. Им и не важно, куда - лишь бы вести. Для всех безопасней, когда идеология для политика - лишь инструмент власти, орудие профессионала. Он может искренне верить в предлагаемые им ценности, но, если даже реально следует им сам, то из обязанности - как электрик в своей повседневной работе учитывает закон Ома не из любви к инструкциям, а ради избежания удара током.
   - Художников разного толка, цветов и оттенков будем игнорировать?
   - Зачем же отвлекаться? К тому же с творческими личностями всё, как всегда, сложно - они там каждый сам себе памятник при жизни. Не важно, хотите приплести деятелей искусства - приплетайте на здоровье. Вернёмся к вам.
   - Спасибо, я думал - вернётесь к нашим баранам.
   - Пожалуйста, мне не жалко. Так вот, у меня вопрос: какие личные мотивы привели в политику вас, и какие - Покровского?
   - Сложный вопрос, - пожал плечами Игорь Петрович после долгой паузы. - В начале я вообще не собирался ни в какую политику. Пришёл на техническую должность в команду кандидата в губернаторы и даже не думал, победит он или нет. Просто хорошую работу нашёл. После выборов ошалел немного, но в целом понравилось - как первый раз с вышки в воду прыгнул, или с парашютом. Или на Эверест без кислородного баллона забрался. Победа всегда пьянит, если даже выбрали другого, но ты рядом стоял.
   - Поэтому генерал и пришёл в политику - после армии побеждать в спорте уже поздно, а на выборах - в самый раз.
   - Вы же меня спросили, а теперь сами отвечаете.
   - Просто изложил свою версию, - выставил ладони защитным жестом Нигматуллин, словно ожидал от собеседника нападения. - Вы с ней не согласны?
   - Возможно, вы правы, но лишь отчасти. Думаю, он хотел исправить сделанное со страной другими, пока он тянул лямку и не вмешивался.
   - Хотите сказать, он болел душой за Россию?
   - За Советский Союз.
   - Он занялся политикой уже после Советского Союза.
   - Не удивительно, - Саранцев недоумённо вздёрнул брови. - Заняться политикой в советские времена было затруднительно. Можно было делать партийно-советскую карьеру, но начинать следовало в молодости. Если же стал военным, то им для успешной биографии нужно было оставаться до самой отставки, и только по пути, возможно, появилась бы нагрузка в виде, допустим, депутата какого-нибудь совета. Покровский не выбился из парадигмы, он честно ждал своего часа и взялся за исправление пороков советской системы уже после её краха, во избежание гибели новой страны.
   Нигматуллин слушал президента с показной вежливостью, но с недоверием во взгляде. Жизнь приучила его видеть одержимых высокими идеями в виде горлопанов на площадях, а не в высоких тихих кабинетах за кремлёвскими стенами.
   - Вы мне не верите, - не спросил, а констатировал очевидный факт Игорь Петрович.
   - Я, конечно, общался с генералом много меньше вашего, но просто не могу представить его в роли мечтателя.
   - Я не называл его мечтателем.
   - Но вы разглядели в нём служение идеалу, а не практичность.
   - Почему же вы их противопоставляете друг другу? По-моему, Айдар Каримович, мы с вами расходимся в самом определении идейного человека. Он вовсе не обязан только лежать на диване и мечтать. Он просто способен за свои мысли драться на улицах.
   - Здесь-то я с вами полностью согласен. На улицах идейных типажей - пруд пруди, их в Кремле не бывало с ленинских времён - там всё больше прагматики разных видов и родов толпятся, в том числе и готовые к драке.
   - Занятно получается. Ленин - идеалист, а Покровский - нет? Я бы ещё понял, если бы вы их обоих записали в беспросветных практиков, но одного туда, а другого - сюда?
   - Именно так и никак иначе. Ленин убивал ради высокой по его личному мнению цели, а наш уважаемый Сергей Александрович просто держится за власть.
   - С Лениным не разговаривал и судить о нём не берусь, но вот по поводу С. А. категорически с вами не согласен. Им действительно движет боль.
   - Откуда вы знаете? Он рассказывал вам о своей любви к России? С моей точки зрения - совсем не аргумент. Манипулировать людьми он умеет, и не удивительно - в атаку полк посылал.
   - В Афгане он просто отдавал приказы и добивался их выполнения. Получил соответствующее образование и опыт, имел право требовать доверия подчинённых, поручивших ему свою жизнь. В политике крутятся совсем другие шестерёнки - здесь нельзя распоряжаться и ждать отдачи. Нужно набрать людей, способных твои указания понимать и претворять в жизнь, а также, разумеется, в свою очередь назначать других толковых людей, уже своей властью и без ухудшения качества работы. Страшно сказать - ещё ведь есть другие люди - ты их не назначаешь, а они способны на законном основании тебе противостоять, хотя их нельзя ни отстранить, ни посадить, ни расстрелять. Нужно договариваться, а за всю свою военную карьеру тебе не доводилось делать ничего подобного, по крайней мере на постоянной основе. Но Покровский обустроился в новом мире вполне комфортно и дал фору многим опытным интриганам. Откуда у него талант? В армии его точно не воспитаешь - он спал в нём, как толстый кот на печке, но ждал своего часа. Не в книжках же он вычитал методы мирного упразднения противников! В политике нет ничего нового, но если старые задачи постоянно решать испытанными и описанными в литературе способами, крах в конце пути неминуем.
   - Вы буквально воспеваете своего главного врага, Игорь Петрович, - удивился Нигматуллин. - Вы искренне его уважаете?
   - Разумеется. Он уже сейчас - выдающийся государственный деятель, и через сто лет школьники, отнюдь не только российские, будут изучать всемирно-историческое значение его президентства.
   - Зачем же вы идёте поперёк истории?
   - Я иду не поперёк, а вдоль. Он может сильно навредить самому себе и России, если вернётся в Кремль. Слишком смешно, слишком мелочно, слишком пахнет густопсовым сугубо частным интересом. Первое его президентство признают вполне успешным даже ныне злейшие его либеральные враги, отношение ко второму сильно разнится от человека к человеку и от одной политической группы к другой, а третье станет катастрофой.
   - Вы же сами назвали его великим государственным деятелем, откуда же катастрофа?
   - От чрезмерности. Страна должна развиваться дальше, а он теперь не столько стремится вперёд, сколько пытается сохранить достигнутое, оставаясь на месте. Развитие ведь всегда опасно - только задним числом легко доказывать правильность выбранного пути, но каждому понятно - с выбором можно и ошибиться, поскольку никто заранее не знает истину. Можно, конечно, опереться на мнение большинства советников, но ты ведь сам их и подбираешь, и никто не гарантирует безошибочность мнения большинства, особенно в кризисной ситуации.
   - И вы решили спасти генерала от него самого?
   - Я просто делаю свою работу Айдар Каримович. Есть такая работа - Родину возглавлять. Раз уж я здесь, я должен делать своё дело, а не спасаться бегством при первой возможности. Он меня критиковал последние годы, но я считаю правым себя. Если теперь проиграю, он возьмётся отыгрывать назад сделанное мной - с какой стати я должен с ним примиряться?
   - Я всё же не понимаю, - настаивал Нигматуллин, внимательно изучая собственные ногти, - почему он великий государственный деятель, если он регулярно, по вашим же словам, не прав.
   - Подумаешь - я тоже не всегда прав. Ни один великий исторический деятель - не подумайте только, будто я и себя к ним причисляю - не был прав всегда и во всём. Вы знаете кого-нибудь безгрешного? Всем известно - люди несовершенны, вне зависимости от занимаемой должности и общественно-политической ауры. Я считаю сделанное им в целом весьма и весьма полезным, но теперь он себя изжил, вот и всё. Вам хочется более веских оправданий наших с вами усилий последних месяцев?
   - Дело в другом... Я по умолчанию считал нас единомышленниками, а теперь озадачен. Он ведь диктатор, Игорь Петрович.
   - На фоне всех российских правителей всех времён он не так уж и страшен. Я бы даже сказал - совсем не страшен. Его всемогущество обусловлено не законом, а политической традицией и закулисными подковёрными манипуляциями. Противостоять ему тяжело, но не столько из-за ФСБ, сколько ввиду популярности проводимого им политического курса.
   - Вы имеете в виду возрождение российского величия?
   - Не только и не столько. То есть, если понимать под величием исключительно международный статус великой державы, то он - совсем не помеха, но, думаю, в основе популярности Покровского лежат восстановление внешнего подобия правопорядка, пускай основанного пока на служении силовиков лично генералу, а не закону при полнейшей неопределённости перспектив их поведения после отхода Покровского от власти, и, как мы уже с вами договорились, изрядное повышение уровня жизни большей части населения. Диктатор или не диктатор - вопрос агитации и пропаганды. Миллионы людей не боятся публично клясть его последними словами, и с ними ничего не случается.
   - Почему же, есть убитые, избитые и посаженные.
   - Единицы, Айдар Каримович, единицы. Из миллионов, ежедневно разминающих на нём, так сказать, язвительное перо или, по нынешним временам, компьютерную клавиатуру. Ничего удивительного, если среди миллионов кого-то и убили - теорию вероятности никто не отменял.
   - Убиты люди из числа знаковых фигур, а не безвестные блогеры, хотя и среди них наверняка таковые имеются - просто о них не знает широкая публика.
   - Хотя есть убитые, оппозиционное мнение о политике генерала известно всем интересующимся - вы ведь не предлагаете насильно принуждать аудиторию к восприятию условного "Эха Москвы"? Миллионы желающих его слушают, читают газеты и сайты, а скандалы с блокированием веб-ресурсов связаны, как правило, с пропагандой наркотиков и прочим незаконным контентом, а не с критикой властей. Они требуют неограниченной свободы митингов и демонстраций без предварительного уведомления властей, хотя нигде в мире подобного счастья не наблюдается - даже в колыбели современной европейской демократии без предупреждения можно явиться со своими лозунгами только в Гайд-парк. Если любая группка из одного-двух десятков приверженцев получит возможность по своему хотению в любое время перекрывать Тверскую или Садовое кольцо для публичного изъявления своих редкостных убеждений, в Москве начнётся транспортный коллапс. В конце концов, чем, в таком случае, я не диктатор? Если вы со мной сотрудничаете из принципиальных соображений с целью воспрепятствовать возвращению Покровского, то ведь я сейчас глава государства и отвечаю в числе прочего за разгоны несогласованных манифестаций и усмирение беспорядков с заведением уголовных дел против активных участников. Или вы тоже видите меня полупрезидентом при сверхпремьер-министре?
   - Вы ведь сами признавали невозможность назначить нужных вам людей на силовые ведомства.
   - Политическую невозможность, Айдар Каримович, политическую! Я не Покровского боюсь, а общественного мнения. Да, изначально оставил на хозяйстве его выдвиженцев, поскольку толком не имел собственного представления о необходимых там кадрах. Здесь ведь опыт нужен, и не только политический, но и личный. Увольнение силовиков, ничем себя не дискредитировавших и даже наоборот - доказавших безупречную готовность и способность обеспечивать правопорядок, невзирая на лица - для меня сродни самоубийству. ФСБ и МВД могут создать большие проблемы, а могут сильно помочь в создании образа несокрушимого и легендарного президента.
   - Да, и сейчас они создают вам проблемы, а вы не можете их пальцем тронуть.
   - Вы предлагаете мне присвоить неформальные сталинские полномочия? Какого рода проблемы создают мне Коренюк и Муравьёв? Я не собираюсь требовать от них ареста политических соперников, а никакими сведениями о саботаже ими своих прямых обязанностей я не располагаю.
   - Зато теперь у нас есть информация о планах генерала отменить результаты выборов в случае его поражения, а по намёкам Ладнова, возможно, ещё и арестовать всех своих оппонентов.
   - Почему непременно арестовать?
   - Потому что секретный приказ Коренюка об установлении за всеми нами слежки - не сенсация и не повод для паники. Все ждут его и почти уверены в его наличии уже сейчас, хотя доказательств ни у кого нет. Возможно, наш славный бывший диссидент и сообщил бы о своём открытии в прокуратуру, но выходить на связь с нами из-за такого пустяка точно не счёл бы нужным.
   - И других вариантов, помимо арестов и слежки, вы не видите?
   - Наверное, можно навысасывать из пальцев множество возможностей, но мерилом справедливости выдуманных предположений должен оставаться Ладнов. За всю свою жизнь он ни разу не сотрудничал с действующей властью, даже с Горбачёвым и Ельциным, не говоря о прочих фигурах. Извините, Игорь Петрович, о его контактах с вами я тоже никогда прежде не слышал. Или я лишь не в курсе ваших доверительных отношений?
   - Если вы имеете в виду политическое взаимодействие, а не публичную дискуссию, то такого прежде не случалось.
   - Он и сейчас, насколько я могу судить, не предлагает ни союза, ни кооперации перед лицом общего врага. Вы сказали, он просто через Юлю направил вам некий туманный намёк. Кстати, а не способен, случаем, на провокацию сам дорогой наш Пётр Сергеевич? Он ведь вам не друг и не союзник.
   - Ну, Айдар Каримович, - президент развёл руками, словно хотел обнять разом множество маленьких детей, - вы уж слишком пересаливаете. В двурушничестве Ладнова никто, кроме КГБ, никогда не обвинял.
   - Я не о двурушничестве и не о предательстве. Предают по определению союзники, а вы конкуренты; заподозрить же Ладнова в тайном потакательстве генералу невозможно. Я даже не исключаю возможности получения ими действительно некоего сногсшибательного документа с красивой отчётливой несомненной подписью Коренюка. Вопрос: зачем сообщать о своём открытии нам? На какую реакцию он рассчитывает? Очевидно, видит неизвестного рода выгоду для себя. Так насколько же его выгода устроит вас?
   - Полагаю, гадать бессмысленно. Вот поедем в штаб, введём в курс дела Юлю, она переговорит с людьми Ладнова, по возможности умолчав о наших скромных достижениях, и тогда уж задумаемся о выводах.
   - Хватит ли времени для выводов?
   - Разумеется, хватит. Ничего ужасного он не может мне причинить, если бы вдруг даже и захотел. Он ведь обыкновенный человек без финансовых, властных и каких-либо вообще ресурсов.
   - Возможно, именно это он и хочет изменить.
   Саранцев откинулся на спинку кресла и посмотрел на главу администрации с неожиданным интересом - человек вдруг показался ему незнакомцем.
   - Думаете, он всерьёз планирует победить на выборах? У него нет никаких предпосылок для надежд такого рода.
   - Я не имею ни малейшего представления о его планах, - сухо отрезал Нигматуллин, раздражённый непонятливостью, снисходительностью и недальновидностью шефа. - Полагаю, вы тоже не можете сказать о себе ничего иного в данном контексте. Или вы скрываете от меня сугубо секретную информацию?
   - Я ничего от вас не скрываю, Айдар Каримович.
   - Другими словами, тоже не знаете досконально планов Ладнова?
   - Да, тоже не знаю. Но считаю его здравомыслящим человеком, способным реалистично оценивать свои возможности.
   - Возможно. Но, помимо Петра Сергеевича, есть ещё и Сергей Александрович. Допустим, первый не является внедрённым агентом, не питает надежд на победу и не строит никаких расчётов и проектов в этом направлении, а как насчёт второго? Допускаете вы интриги с его стороны?
   - Разумеется. Мы с вами уже много часов кряду именно их вероятность и обсуждаем, разве нет?
   - Именно. Я складываю два и два и получаю ответ - если не очевидный, то вполне вероятный. Ведь, если информации нет никакой, то полёт фантазии можно не ограничивать печальными фактами, верно?
   - Верно. Какой же ответ вы получили?
   - Пожалуйста. Одна из вполне вероятных разгадок всего происходящего - начало осуществления плана, донесённого до нас Сивцовым.
   Президент некоторое время молчал. Бессонная ночь и многочасовая дискуссия с соратником создали устойчивое впечатление гипотетичности обсуждаемой проблемы, и допущение её реальности оказалась для него опасным сюрпризом. Он предполагал увидеть явные признаки генеральской операции против себя лишь после своей победы на завтрашних выборах. Но, поскольку в глубине души сам в неё не верил, не предполагал обнаружить их в действительности, а не в теоретических умопостроениях.
   - Я не вижу перспективы катастрофы со множеством невинных жертв, ответственность за гибель которых можно возложить на нас. Сивцов ведь говорил о ней, помните?
   - Помню, но он не держал в руках никаких улик и в сущности передал мне слухи, циркулирующие в узких кругах и не обязательно в точности соответствующие истине.
   - Вы не любите Ладнова по некой конкретной причине или просто испытываете к нему неосознанную идиосинкразию?
   - Ладнов может и не участвовать в играх генерала. Представьте простенький сценарий: Коренюк совершенно по-настоящему подписывает самый настоящий преступный приказ, но не с целью его буквального исполнения, а исключительно для предоставления оригинала в распоряжение опытного диссидента. Наверное, через минуту он подписал приказ под тем же номером на совершенно другую, безупречно законную тему, но тот из ФСБ уже не утёк. Если Пётр Сергеевич начинает действовать в привычной правозащитной манере - обращается к западным журналистам, устраивает пресс-конференцию, на каждом углу разглашает содержание совершенно секретного приказа и всеми доступными ему средствами дискредитирует государственные структуры, ФСБ опровергает сам факт существования означенного документа и в случае расследования на свет появляется дублетный документ с номером, скомпрометированным Ладновым. Реалистичную перспективу я перед вами развернул?
   - Если план действительно таков, то Ладнов разрушил его обращением в прокуратуру, а не к журналистам.
   - Зато он послал в нашу сторону прозрачные намёки и планирует передать нам ещё какие-то данные, особо не скрывая свои действия от сторонних наблюдателей. Прокуратура уже сейчас имеет законные основания для возбуждения уголовного дела. Вас к нему подшить пока невозможно, но если мы пойдём на контакт с командой Ладнова, то почему бы и нет?
   Саранцев вновь задумался на несколько минут.
   - Айдар Каримович, а ведь мы с вами тоже ни в чём не уверены в отношении Сивцова и его информации, пусть даже к его личности честного человека претензий у нас с вами нет. Как интересно - ещё один порядочный человек подсовывает нам компромат на генерала.
   - Да, просто со всех сторон валит. Фантастика. Слишком навязчиво выглядит.
   - Следовательно, всё ложь?
   - Не обязательно. Полуправда ничем не хуже, а встречается чаще. Знаете, недоговоренное всегда более красноречиво, чем нарочито оброненное.
   - Вот только услышанное можно, фигурально выражаясь, со всех сторон обнюхать и руками пощупать, а об утаённом остаётся только гадать. Единственное преимущество - появляется хорошая возможность продемонстрировать окружающим фантазию. И ещё - решительность, бесшабашность, отчаянность и так далее.
   - Лучше всего в такой ситуации проявить расчётливость. Мы имеем уравнение с двумя известными величинами и одной переменной - реальными планами Покровского. Обратившись к арифметике, осталось только понять: собирается генерал использовать против вас оба захода, либо ни один из них, либо лишь один из двух.
   - Простенькая такая задачка.
   - Решаемая.
   Нигматуллин взял нерасчётливую паузу, рассеянно глядя в пол далеко впереди себя и не обращая внимания на президента. Тот смотрел на него выжидательно и всё более удивлённо.
   - Я имею в виду ограниченность выбора, а не лёгкость задачи, - рассеял наконец починённый сомнения начальника. - Всего четыре или пять вариантов развития событий, можно просто приготовиться ко всем.
   - Почему четыре или пять?
   - Видимо, всё же пять. Оба проекта можно использовать по-разному. Либо параллельно друг другу - дуплетом из двух стволов - один не прокатит, так другой сработает, либо последовательно, как два акта одного действия. В сущности, требуется выработать в конечном итоге и вовсе лишь два алгоритма: либо мы имеем дело со случайностями, либо с кознями генерала. И не уверен, что действия должны различаться в зависимости от вывода. Обратившись к нам, Ладнов пошёл на вариант последовательной серии, поставив себя на первую ступеньку. Допустим, он не сотрудничает с премьер-министром, раз уж вы так уверены в его преданности идеалам, но кто вам доказал безопасность для нас соучастия ему? Вне зависимости от алгоритмов и вариантов, проще и надёжней не расширять круг собственных трудностей за счёт вовлечения в чужие проблемы.
   - Как вы, однако, эгоистичны, Айдар Каримович. Кажется, стремление к сотрудничеству между людьми доброй воли в нашей стране никогда не считалось пороком?
   - Слова, слова, слова. Никуда не уйти от старика Шекспира. Людьми доброй воли в Советском Союзе считались сторонники крайне левых убеждений, которым ни в одной стране, включая нашу, не удалось построить ничего путного ни в политическом, ни в социально-экономическом плане. В общем, они все обанкротились, теперь бал правят капиталисты, реакционеры и неоимпериалисты, если уж мы окончательно возвращаемся к фразеологии газеты "Правда" семидесятых годов.
   - Вы к чему ведёте?
   - К наивненькой такой идейке: не всегда и не с кем угодно следует сотрудничать.
   Опытный юрист теперь едва ли не каждой своей фразой принуждал собеседника остановиться и задуматься, поскольку среди готовых ответов ни один не годился.
   - С вами не поспоришь, - произнёс Саранцев тоном завсегдатая китайского кафешантана. - Толковый разговор возможен лишь после договорённости об основных определениях. Но в данном случае, думаю, она как раз имеется в самом полном и бесспорном виде: генерал угрожает всем, кто не с ним. Следовательно, интересы Ладнова в значительной степени пересекаются с нашими.
   Зазуммерил аппарат телекома, президент раздражённо схватил трубку, выслушал сообщение, сухо поблагодарил и положил её на рычаги.
   - Всему своё время, Айдар Каримович, и сейчас вне всяких сомнений настало время собирать камни. Отказ от контакта с Ладновым наверняка пойдёт нам во вред - мы оттолкнём потенциального союзника. К тому же, я ведь не собираюсь с первых слов бросаться к нему в объятия и выкладывать на стол свои карты. Их как раз стоит попридержать до наиболее подходящего момента - может, и вовсе не понадобится. Пусть расскажет нам о своих делах и, если всю эту карусель действительно закрутил Покровский, то по степени осведомлённости я окажусь следующим после него. Пойдёмте завтракать, нам уже накрыли поляну в столовой.
  
   Глава 14
  
   Самсонов любил ездить по Москве в выходные. Обладание машиной обретало ценность, здравый смысл и способность добраться до места назначения быстрее и с большим комфортом, чем на общественном транспорте, но без необходимости переговоров с таксистом. Садовое кольцо летело навстречу, а не плелось пешком и не стояло, как в будни, и настроение борзописца стремительно улучшалось. Ночной дождь давно закончился, начинался день, но солнце не явилось людям, словно обиделось за непочтение к древнему божеству, и угрюмо тонуло без следа в непроглядной серой мути, наполнившей безбрежное небо подобно сверхъестественному мороку. Загадочная девушка Таня внезапно вовлекла журналиста в круг интриг сильных мира сего, поставила едва ли не вровень с президентом Саранцевым и премьер-министром Покровским и невольно разбудила в немолодой уже голове дух авантюризма и профессионального азарта. Он перестал быть нормальным человеком. Увидев проникающего в логово врага Нигматуллина на видеозаписи камеры наблюдения в Ново-Огарёве и покопавшись в подозрительных старых открытках, он не плюнул на всё и не счёл за благо избавиться от возможных улик, поскорее умыв руки, а с головой окунулся в приключение, финал которого мог оказаться непредсказуемым в самом печальном для борзописца смысле слова.
   Теперь он знал свою следующую цель и стремился к ней неумолимо и беззаветно, готовый к сенсациям и неприятностям, без страха потерять обретённое или не получить обещанное. Бывший глава администрации президента Саранцева Сергей Иванович Антонов, вырвавшись на свободу, почти вернулся на прежнюю стезю: стал председателем совета директоров одной крупной строительной компании, да не в Новосибирске, а в Москве - наработанный политический вес помог деловой карьере. Да, сегодня суббота, но смартфон всё же при себе, и Самсонов не потратил слишком много времени на выяснение вероятного распорядка дня своего будущего визави: через пару часов ожидалась презентация нового бизнес-центра, и вряд ли она обойдётся без лица компании. План тихого и совершенно легального прорыва через охрану и секретарей тоже возник сам собой, словно подсказанный свыше, и в случае успеха позволял одним выстрелом перебить уйму зайцев, включая создание психологического шока как стартовой позиции для интервью. От самодовольных мыслей журналиста отвлёк звонок по мобильному, и он толком не успел осознать внятную для любого стороннего наблюдателя истину: разработанный им план проникновения построен исключительно на песке его сложносочинённых умозаключений, а не на прочном фундаменте осязаемых фактов.
   - Пап, я приехала, - резанул память чуть сипловатый полудетский девчачий голос.
   Он редко видел дочь и порой хотел встречаться с ней почаще, но сегодня не думал о ней вовсе и совершенно не брал в расчёт.
   - Куда ты приехала? - глупо спросил он, предвидя очевидный ответ.
   - В Москву. Электричка только пришла, сейчас буду в метро. Ты дома?
   - Нет, я не дома. Ты одна приехала? Почему не позвонила заранее? Где мама?
   - Одна я приехала, одна. Мама дома. И зачем мне тебе звонить? Сегодня же выходной.
   - Слушай, Серафима, мне в очередной раз напомнить тебе наш договор? Я журналист, у меня нет общепринятых выходных и рабочих дней, а только занятое или свободное время, я постоянно в движении, и вечером вполне могу не иметь представления, куда меня понесёт утром. Мама хотя бы знает, где ты?
   - Ничего она не знает и не хочет знать. Я к тебе приехала, нельзя разве?
   Тринадцатый год девке - разумеется, уже самостоятельная и не нуждается в разрешениях для одиночных поездок в Москву на электричке - хорошо хоть, не автостопом. Как пить дать - поссорилась с матерью и в наказание родительницы отправилась к непутёвому отцу. Интриганка похлеще Покровского, как им всем и положено. Попробуй теперь ответить на её вопрос без "но".
   - Можно, можно. Ты иди к кассам дальнего следования и держись поближе ко входу, я минут через пятнадцать постараюсь подъехать и заберу тебя. Ты меня слышишь?
   - Да слышу, слышу.
   Сейчас главное - её не отпугнуть, а то выключит телефон, и ищи-свищи её в безразмерном городе. Надо бы как можно раньше позвонить жене - раз та сама на связь пока не вышла, ещё обзванивает подружек или выдерживает характер. А может, просто не в курсе событий? Фимка ведь не под арестом - ушла из дома под благовидным предлогом, даже на звонки отвечает, чтобы её не начали искать раньше времени. Если так, то снова выступлю королём положения, и Лиза снова разозлится на меня, будто я подговорил дочь, а не они там гормонами друг с другом схлестнулись. Интересно, заряжен ли у Фимки телефон и достаточно ли на нём денег? Надо перевести, но ведь не прямо сейчас, за рулём. Всё по порядку. Приеду, посажу дочку в машину, позвоню жене с известием, затем сразу переведу деньги на телефон - я ведь тоже в салоне на цепь не посажу, ещё и от меня сбежит. Стоит только обзавестись именно своими, а не первыми встречными девочками, и сразу появляются более важные и срочные проблемы, чем генерал Покровский со всеми его клевретами.
   - Что у тебя там с мамой?
   - Ничего особенного.
   - Так уж и ничего?
   Пусть пока изливает душу и заодно остаётся на связи. Может, она действительно взрослая и не следует слишком её опекать? Причём здесь "слишком"? Она ведь не в компании у кого-нибудь дома, в кино или в торгово-развлекательном центре, а одна на Белорусском вокзале. Сейчас её толкнут, пусть даже действительно нечаянно, мобильник упадёт и разобьётся, а она на нервах, пустится в разборки, события переместятся - хорошо, если в полицию, а если нет? Приеду, а её у касс нет, и озабоченные своей судьбой транзитные пассажиры её не запомнили - возможно, и в самом деле ничего не видели, они ведь там не на дежурстве по розыску пропавших девчонок. Сбежавших от родителей девчонок. Сбежавших от матерей девчонок.
   - Она меня избила! - недодетский голос коварно дрогнул, совсем по-настоящему и очень убедительно, если бы муж не имел ни малейшего представления о жене.
   - Надеюсь, ты заявление в полицию не подала?
   - Обязательно подам!
   - Фимка, если мама шлёпнула тебя по заднице, то за дело.
   Сейчас отобьётся и убежит из здания вокзала, куда глаза глядят. Вечно одно и то же: он считает происшествия в жизни дочери пустяковыми и потом полной ложкой черпает последствия. Но сейчас срыв оказался совсем уж не к месту.
   - Тебе смешно, да?
   Наверно, Лиза при парнях её шлёпнула и ещё сказала что-нибудь несвоевременное. Затылок вдруг ощутимо налился чугунной тяжестью: придётся объясняться с женой, хотя совершенно ни в чём не виноват, она станет обвинять в использовании ребёнка как орудия в личных разборках, хотя на самом деле он и не думал никем манипулировать, и так далее, и тому подобное. Если уходишь от жены, но не порываешь с ней, готовься к противостоянию - а ведь хотел только облегчить ей жизнь и дать свободу. Правда, насчёт последнего - всё сложно. Приведи Лиза в дом ухажёра со стороны, и эфемерный муж первым озлится - разве можно при дочери! Она вроде и не привела никого до сих пор - неужели штамп в паспорте мешает? Не должен - нашему брату всё нипочём, даже наоборот - брошенная неразведённая жена не потребует, так сказать, легализации отношений.
   - Серафима, я не смеюсь, ты же слышишь. Давай договоримся: расскажи мне всю историю с самого начала и по порядку, только не кричи и не выноси преждевременных приговоров. Я внимательно слушаю.
   Пусть выговорится, и даже лучше по телефону - вдруг не смогу сфокусировать внимание на её печальной повести при личной встрече. Заметит, обидится, начнёт ещё куда-нибудь рваться, где её якобы поймут и примут. Были же времена: просто ревела, когда не хотела уходить с прогулки или когда ей не покупали по первому требованию новую модную куклу, как у подружек. Зачем только они вырастают? Куда теперь её деть? Если везти её к себе домой, можно опоздать к Антонову и придётся ждать окончания презентации, а то и фуршета. Между тем, время дорого - вряд ли здесь скрыт конец ниточки, протянутой ему непонятной девушкой Таней, себе на уме и, возможно, скрывающей важное, но предназначенное не ему. Клубок придётся разматывать дальше, и если есть у сегодняшнего детектива спрятанный за кулисами автор, преступника нужно назвать сегодня или завтра - иначе выбранный для сполоха момент объяснить невозможно.
   - Ты меня слушаешь?
   - Слушаю. Серафима, ты уже не маленькая.
   - Да, не маленькая!
   - Я и говорю: не маленькая. Мама и в мыслях не держит тебя обидеть или унизить, и не надо думать о ней плохо.
   - Тебе легко говорить!
   - Да, мне легко, я не забочусь о тебе каждый день с утра до вечера, и только тебя балую, поскольку вижу не каждую неделю.
   Самсонов машинально пересказывал обвинения жены в свой адрес без особого расчёта, но по наитию - в подобных вопросах женщины, как правило, друг с другом согласны, если только не строят планов похищения у собеседницы предмета её страданий. Возможно, чутьё журналиста подвело, поскольку дочь как раз искала у него прибежища и хотела увидеть в нём союзника против материнских козней.
   - Ты меня не балуешь.
   Наверно и в самом деле не балую. Подумаешь, покупаю всякие безделушки при редких свиданиях - отцовство ведь в другом. Точнее, и в другом тоже - защитить, дав безопасную свободу под незаметным наблюдением. Фокусы такого рода сами собой не выходят - нужно погрузиться в жизнь дочери без остатка, не став назойливым тюремщиком. Попробуй, извернись! Тем более, если увлечён профессией, а не семьёй. Наверное, черти в аду уже давно разогрели для меня персональную сковородку, но с однажды избранной жизненной стези они меня всё равно не собьют. Взгляд давно зашорен на личные обстоятельства, и не осталось за душой ничего, кроме чувства долга и щемящей боли.
   - Фима, я не забываю тебя.
   Нет, не соврал - действительно помню о ней, пусть не каждую минуту и секунду своего существования. Я ведь живой человек, а не святой, я работаю, думаю постоянно о разном, и о самом себе реже и меньше, чем о дочери - о себе отдумался уже, не мальчик.
   Надо ведь обмозговать ещё и будущий разговор с Лизой. Видимо, следует разработать две модели: на случай, если она уже ищет Фимку, и на случай, если ещё не хватилась. Вот только спросить её напрямую нельзя, нужно самому догадаться - по голосу, по словам, по времени, которое ей потребуется для ответа на звонок. И ни в коем случае нельзя ошибиться в оценке, иначе последует катастрофа.
   - Пап, я хочу у тебя пожить.
   - Фимка, я подъезжаю. По телефону мы все насущные вопросы не решим.
   Он не рассчитывал легко найти свободное место на парковке - суббота субботой, но поезда дальнего следования продолжают ходить, а количество электричек по выходным только увеличивается, как и количество встречающих-провожающих. Но бесцеремонному отцу повезло: он увидел отъезжающую "тойоту" и быстро нырнул задним ходом в образовавшуюся прореху. Выскочил из машины и побежал к вокзалу, то и дело наступая в лужи, разбрасывая вокруг себя холодные брызги и лихорадочно сокрушаясь по поводу своего будущего непрезентабельного вида на интервью с Антоновым.
   Дочку он увидел почти сразу - скромно стоит у стеночки, в белых кроссовках, в синих джинсах и в синей курточке, с легкомысленным девчачьим рюкзачком со смешными бирюльками. Совсем маленькая, тихая, уязвимая, зависимая, единственная, привычная, но неизбежная и нужная, как восход или закат.
   - Привет, доча.
   Она вскинула на него взгляд - хотелось бы сказать лани, но метафора ведь заезжена со средних веков, а то и с античности. Наверное, ещё раньше первобытные отцы, возвращаясь в пещеру, замечали в глазах соскучившихся голодных дочерей отблеск тёмного света в последнем взгляде убитой на охоте добычи и пугались за них.
   - Привет!
   Потянулась, повисла на шее, почти невесомая, чмокнула в небритую щёку, окутала неосязаемым ароматом невинности. Разве можно отказать ей хоть в чём-нибудь, если в моих силах исполнить её желание?
   - Ну что, хулиганка? Одолела охота к перемене мест?
   - Папка, ты такой колючий!
   - В каком смысле?
   - В прямом, в прямом! Не придирайся.
   - Я только спрашиваю. Разве щетина уже не в моде?
   - Тоже мне, модник нашёлся! Ты же меня всегда ругаешь за всё модное.
   - Вот уж не всегда и не за всё. Но голову побрить я тебе не разрешу - чай, не новобранец.
   - Опять уходишь от прямого ответа. Надеюсь, ты без нас здесь не опустился или не распустился окончательно?
   - Не думаю. Всё очень просто - как раз к нашему телефонному разговору. Я дома уже сутки не был, ночь не спал и всё ещё не освободился. Но ты не надейся от меня избавиться. Пошли к машине.
   Они оказались на улице, словно по волшебству: солнце неожиданно пробилось сквозь мрачную небесную серость, и настал всамделишный рассвет, взамен фальшивого, лишь обманувшего надежды человечества пару часов назад. Удивительно всё же влияние света на состояние психики - минимум половина проблем снимается сама собой, без всяких усилий и платной помощи высококвалифицированных специалистов.
   - Так что, мы домой не поедем?
   - Нет, не поедем. Хлебай полной мерой последствия своих необдуманных решений. Давай первым делом маме позвоню, а то, если она меня опередит, я снова получусь коварным похитителем собственного дитяти.
   Опять сорвался на выпад против жены и матери. Как ни крути, самолюбию льстит предпочтение ребёнка, хотя тот просто не понимает, кто ему более ценен. Так и хочется закрепить достигнутый успех и величественно бросать сверху вниз торжествующие взгляды на ни в чём не виноватую Лизу.
   - Я не дитятя.
   - Хорошо, не дитятя, садись в машину, а я пока с мамой проведу первый сеанс нелёгких переговоров.
   Фимка кошкой нырнула в салон, вальяжно плюхнулась на заднее сиденье, захлопнула дверцу и отгородилась от родителя бликующим на солнце стеклом, словно невиданным зверьком спряталась в вольере, и, разумеется, немедленно уткнулась в мобильник - зачем же ещё сидеть?
   Лиза ответила не моментально, но и не заставила ждать сколь-нибудь необычно долго. Истолковать её поведение Самсонов никак не смог и на первых порах пытался осторожничать. В любом случае нельзя выказать ни укора, ни высокомерия.
   - Привет, - глухо прозвучал проповедью тихий голос супруги. - У тебя опять неотложное дело?
   Она ничего не знает. Спокойствие, только спокойствие. Лишь бы интонация не подвела.
   - Привет. Без меня тебе Земля мала, как остров. Не столько дело, сколько новость: Фимка решила отомстить тебе посредством меня и примчалась в Москву на электричке. Я её уже встретил, она в машине.
   Пауза провисла между мужем и женой, как бельевая верёвка под тяжестью свежевыстиранного постельного белья - с приятным химическим запахом и неудобным несвоевременным, но с бытовой точки зрения необходимым нарушением вымеренной эстетики домашнего интерьера.
   - Давно?
   - Только что. Минут двадцать назад позвонила - я тогда ехал по делам и подержал её на связи, пока не добрался до вокзала.
   - Вы теперь к тебе? - спросила жена после долгой паузы, и, как ни пытался муж расслышать в её голосе нотку неудовольствия, раздражения или лёгкой ненависти, голос её прозвучал вполне безобидно.
   - Мне тут ещё надо пару проблем разрешить. Сама понимаешь - завтра выборы, кручусь, как белка в колесе.
   - Собираешься таскать её за собой весь день по твоим тусовкам?
   - Лиза, я не тусуюсь. Встречаться с людьми - моя работа, и в какой-то мере оплачиваемая, между прочим.
   Опять сорвался. Очередной телефонной ссоры сейчас только и не хватает. Самсонов замолчал, собирая растрёпанные нервы в кулак и подвергая себя самодеятельному аутотренингу. Всё хорошо, прекрасная маркиза. В Багдаде всё спокойно. Пусть успокоится дыхание, перестанут дрожать пальцы, а занудливый зуммер в левом ухе хотя бы немного притихнет.
   - Хорошо, не по тусовкам. Ты весь день будешь ходить в люди вместе с ней?
   - Наверно. Ничего ужасного - я ведь не по злачным местам шатаюсь и не с уголовниками встречаюсь. Наоборот - обстановка интервью ведёт к дискомфорту, а Фимка будет снимать напряжение и создавать видимость беззаботности, люди будут расслабляться, я буду брать их тёпленькими. Между делом заскочим в какой-нибудь ресторанчик и пообедаем. Не думай, не в "Макдональдс" заскочим, в настоящий ресторан с настоящим обедом. Обещаю. Мне и самому гастрит не нужен, питаюсь по мере сил правильно, хотя полностью перейти на брокколи не готов.
   - Хорошо, я сейчас приеду.
   - Ну, если считаешь нужным.
   - Считаю.
   - Приезжай, но я сейчас сам не знаю, где буду в течение дня - ты звони. Телефон заряжен, на крайний случай и зарядка с собой есть. Я могу его отключать на время интервью, но они займут максимум полчаса, от силы час.
   - Они? У тебя целая программа?
   - Разумеется. Время-то горячее. Я на всякий случай так сказал: сейчас мне нужно срочно на первое рандеву, сколько их ещё потребуется и потребуются ли они вообще, сейчас тоже понятия не имею.
   - По-прежнему не любишь планировать заранее?
   - Зачем же тратить время на бессмысленные занятия? Я не создаю информационные поводы, я ввожу общество в курс дела изо всех своих творческих способностей.
   Не просит передать трубку Фимке. Разумеется, она может просто сама ей позвонить и не нуждается в моём посредничестве, но не демонстрирует ли она опять желание отстранить меня от дочери? Если я протяну ей мобильник и предложу поговорить с мамой, а она не захочет с ней общаться, то отказать ей придётся уже мне, а не матери, так зачем же загонять девчонку в тупик? Тем более, раньше времени - всё равно она окажется в безвыходном положении между двух огней, когда объявится Лиза.
   - Мне сказать ей о твоём приезде?
   - Скажи. Не засаду же ей устраивать. Она не сбежит ещё и от тебя?
   - Да нет, не думаю. Она же не бьётся в истерике и не билась, собственно. Просто психанула и метнулась без спроса от родительницы к родителю, но на улицу-то рвануть - совсем другое дело.
   - Что она тебе рассказала?
   - Лиза, я вам не третейский судья. Приедешь, вечерком сядем и договоримся, куда идти и что делать.
   - Вечерком? Ты собираешься оставить её на ночь?
   - Таким тоном произносишь "ночь", будто я в бордель её отправляю. Или будто я хорошо известен склонностью к инцесту. Места у меня достаточно, проветритесь обе, освободитесь от быта и гнёта повседневности, развеетесь, завтра же воскресенье - только для меня оно рабочее. В общем, не вижу ничего ужасного.
   - А мы у тебя случайно никого не застанем? Фимка-то считает тебя бедным изгнанником от свирепой жены, поэтому к тебе и направилась - в убежище.
   - Если она действительно так думает, я постараюсь её разубедить.
   - Расскажешь ей обо всех своих женщинах? Боюсь, ей ещё рано узнавать лишнее о несчастном папаше.
   - Причём здесь женщины?
   - У тебя их не было и нет?
   - Сейчас у меня дома никого нет, я абсолютно точно это знаю. И ни о каких женщинах Фимке рассказывать не собираюсь, просто объясню в общем и целом свои обстоятельства.
   - Ты их мне за восемь лет ещё не объяснил - я тоже с удовольствием послушаю.
   - Ну и замечательно, до встречи. Мне пора, уже опаздываю. Счастливо, и не думай обо мне хуже, чем я есть.
   - Я о тебе вообще не думаю.
   - Хорошо, не думай. Пока.
   Разговоры с женой изнуряли Самсонова, как тяжёлая работа, и выбивали на некоторое время из колеи. Женщина обладала даром принуждения к раздумьям о соотнесении себя с окружающим миром, совсем как Достоевский, но проще, поскольку говорила не о вымышленном, а о реальном. Маленький злой человечек внутри совсем недавно радовался её унижению - Фимка ведь сама примчалась в Москву, вовсе не по наущению отца. Мерзко хихикающий моральный уродец теперь умолк и понемногу растворился, а отец не очень-то радовался приезду дочери, ведь она совершенно не ко времени создала ему лишнюю проблему без всяких к тому оснований. И как объяснить ей свои обстоятельства, не представив себя законченным ублюдком?
   Журналист сел за руль и завёл двигатель, не произнося ни слова и надеясь на лучшее будущее без слёз и претензий.
   - Мы домой едем? - уточнила дерзкая девчонка.
   - Нет. Сначала в одно место, здесь совсем недалеко, а там видно будет. Мама тоже приедет, и я жду от тебя ответственного поведения.
   - Ответственное - это какое?
   - Основанное на осознании жизненных реалий. Серафима, чудес не бывает. Проблемы не решаются наскоком, по своему хотению.
   - Можно подумать, я в Африку сбежала. Ты ведь мне не чужой, разве нет?
   - Нет, я не чужой.
   Вся в мать. Нет в мире ничего необъяснимого и неисполнимого, если я решила поступить так, а не иначе. Напарываясь на мнение жены в похожих на нынешнюю семейных коллизиях Самсонов первым делом раз за разом вспоминал свадьбу и пытался объяснить себе нынешнему себя тогдашнего. Оглядываясь на прежние времена, он никак не мог найти изменений в поведении Лизы - выходит, изменился он? Девушкой она уже казалась колючей и неуживчивой, он видел её именно так, но продолжал волочиться, как прирождённый подкаблучник в поисках лучшей хозяйки. Её чуть не изнасиловал отвергнутый ухажёр, и дело оказалось даже не в форме отказа, хотя любой из её знакомых не удивился бы, а в самом его факте. Кавалер привык к победам и не подступался к девицам, которых не считал престижными в глазах своей компании, а Лиза, погуляв с залихватским парнем, вдруг искренне удивилась недвусмысленным ожиданиям с его стороны - она просто проводила время и не представляла никаких дальнейших перспектив. Юный Николай Игоревич, тогда ещё обыкновенный Колян, полез в драку совершенно неожиданно для себя, словно его требовательно толкнули в спину. Получил в морду, но успел с расквашенным носом запрыгнуть в подошедший к остановке автобус, пропустив вперёд Лизу, хотя обычно она никуда не торопилась, даже если катастрофически опаздывала.
   Кровь капала ему на рубашку, девушка осторожно промокала ему распухший нос своим беленьким платочком, а Самсонов всё удивлялся самому себе. Он не хулиганил по подворотням, не состоял в опасных уличных компаниях, пусть и не считался пай-мальчиком, но на пустынной полутёмной улице один против троих дрался впервые в жизни. Собственно, обиженный кавалер вроде бы тоже не был шпаной, а происходил из вполне приличной и достаточно известной в небольшом подмосковном райцентре семьи. Друзья его также не были уголовниками и убийцами, а просто немного отвязными парнями, и Самсонов шапочно их знал. Получается, о большой опасности и тем более об угрозе жизни говорить не приходилось - почти безобидная потасовка среди своих, но колени и руки немного дрожали, и он боялся, что она заметит. Возможно, действительно заметила, но не изменила мнения о своём спасителе - он просто ждал позднего автобуса на остановке, видел её впервые в жизни, но не испугался повести себя по-рыцарски.
   Впоследствии он и не замечал в ней особой романтичности и желания лицезреть дерущихся ради неё. Наоборот, она иногда острила об отношении к дуэлям как к поединкам самцов за право обладания самкой в животном мире, и он каждый раз изумлялся: получается, её юмор приложим и к нему? Улыбался её шуточкам, но мучительно думал: она меня высмеивает? Тогда почему испачкала в первый вечер его кровью свой ослепительно чистенький носовой платочек, а теперь не бросает своего смешного нового ухажёра? Он и предложение ей сделал едва ли не с целью выяснить отношения: пусть скажет "да" или "нет", и всё разъяснится. Тем не менее, её согласие разделить с ним жизнь оказалось неожиданным - видимо, в глубине души он давно уверился в её чужестранности и только искал неочевидную причину прервать общение.
   - Ты меня ей отдашь?
   - Специально подбираешь слова? Ты не вещь.
   - Я-то знаю, что я не вещь.
   - Мы с мамой тоже знаем. Пока мы с ней договорились на сегодняшний вечер: переночуете у меня.
   Фимка оживилась, окаменевшая было мордашка налилась радостью, яркие глазёнки распахнулись, носик смешно наморщился от удовольствия, как у грудного ребёнка. Совсем ещё маленькая, но уже взрослая.
   - Куда мы едем?
   - Здесь в двух шагах, в офис одной компании.
   - Сегодня же суббота.
   - Фимка, когда же ты запомнишь: не все люди отдыхают строго по общепринятым выходным. Жизнь у нас разноцветная: одни вообще не работают, другие совсем не отдыхают, некоторые работают, когда другие отдыхают, и так далее.
   Ехать было действительно недалеко: Самсонов свернул с Тверской в тесные боковые улочки и переулки и вскоре остановил машину, причалив к тротуару недалеко от жизнерадостного, но впечатляющего здания - очень удачный выбор для строительной компании. Взяв с пассажирского сиденья рядом с собой свою затасканную большую кожаную сумку через плечо, борзописец извлёк из неё пачку отобранных у Тани компрометирующих открыток, задумчиво покрутил в пальцах ново-огарёвскую флэшку, счёл её применение преждевременным и сунул в небольшой внутренний кармашек сумки, невольно улыбнувшись - тоже мне, сейф нашёл для страшной государственной тайны. Однако, брать её с собой уж точно незачем. Затем пересмотрел открытки, выбрал из них самую красноречивую: от Сергея Лене с упоминанием Иры и Тайки, а также с искренним утверждением корреспондента о его полной невиновности перед получательницей. Некоторое время борзописец крутил в пальцах теперь уже открытку, зачем-то внимательно изучил её лицевую сторону с красочной картинкой. Потом решился, достал из портмоне визитную карточку, выудил из бесконечных запасов в сумке новенький конверт, сунул в него открытку, прикрепил визитку пластиковым зажимчиком к конверту, написал на нём своим счастливым "паркером": "Тайна Иры и Тайки умрёт вместе со мной" и решительно распахнул дверцу:
   - Пошли, Серафима, нас ждут великие дела.
   На коротком пути до подъезда журналиста одолели сомнения: нужно ли тащить за собой дочь? Вряд ли им прямо здесь и сейчас угрожает опасность, но впоследствии многое может измениться. Действовал наобум, по наитию, ничего не зная в точности и представляя собственную комбинацию в весьма туманном виде - возможно, Антонов тоже ничего не поймёт, примет его за идиота и не соизволит дать аудиенцию. Тогда он как журналист окажется в идиотском тупике, зато Фимка вне всякой, даже умозрительной, опасности. Если же Антонов разглядит в присланной ему открытке факт осведомлённости контрагента в материях весьма чувствительного свойства, события могут принять самый неожиданный характер с непредвиденными последствиями. Если охрана выбросит их на улицу, он просто унизится в глазах дочери, но не посадят ли их под замок в каком-нибудь чулане до прояснения подробностей? Или, отпустив на волю, не наведут ли на них серьёзных парней из государственных структур, не понимающих шуток пусть даже и не с государственной тайной, а всего лишь с тайной личной жизни бывшего-будущего главы государства? Положим, их не убьют и не изобьют, а просто оставят его без работы, а Фимку - без будущего? Возможно ли такое? Хватит ли им памяти и зловредности запомнить на годы вперёд информацию о её присутствии при сегодняшних событиях и принять меры против её грядущего поступления в университет? Личный опыт советской жизни не дал Самсонову ничего особо ужасного - только принудительное соучастие в сельском труде и необходимость изучать труды классиков марксизма-ленинизма, как и всем (кстати, лично ему как акуле пера, а не инженеру или какому-нибудь физику-химику знакомство с экзерсисами основоположников просто надлежало в рамках профессиональных требований, вне зависимости от нынешних личных политических убеждений).
   О репрессиях он только читал или слышал, а теперь ещё и писал под свежим впечатлением, но не видел в них ежовского размаха, хотя и воспринимал всерьёз. От обвинений в клевете уйти очень просто: не надо называть конкретного чиновника вором, надо рассказать о роскошном имении, фирме или других сокровищах в собственности его жены, любимого сына и так далее (разумеется, имея доказательства своих утверждений). Темами вооружений или армии и флота Самсонов вовсе не занимался и обвинений в шпионаже никогда не боялся, хотя совсем не верил в достоверность закрытых судебных процессов против разоблачённых вражеских агентов. Через вторые руки он получал информацию разного рода - и о предъявленных суду уликах, и об отсутствии оных (порой такие противоречивые сведения касались одного и того же дела), но не верил до конца ни тем, ни другим. Новости об избитых, покалеченных и убитых журналистах, разумеется, также не обходили его стороной, но он не занимался разоблачением преступлений российских спецслужб и властей на Кавказе или в других регионах, тем более никогда не публиковал конфликтную информацию с подтверждением её только с одной стороны, а от властей никогда нельзя было получить ничего, кроме официального заявления на бюрократическом языке или туманного намёка от осведомлённого лица с запретом на публикацию - копии нелицеприятных документов всегда попадали к нему окольными путями из неустановленной исходной точки, а не в кабинетах должностных лиц.
   Работая в кремлёвском пуле, Самсонов понимал главное: анализировать официальную информацию и даже интерпретировать её можно, нельзя выпячивать себя как равнозначную фигуру рядом с президентом (читатели засмеют) и приписывать ему лишнее, ни в благостном ключе, ни в критическом (станут воспринимать как послушного подпевалу - либо власти, либо оппозиции). Судить же о лишнем и присущем можно, исходя из содержания личных выступлений главы государства, а также его интервью, и его утверждения заслуживают не меньше доверия, чем обвинения со стороны оппозиции - заинтересован и пристрастен не только действующий политик, но и его оппоненты. Никаких эпитетов - хоть "гений", хоть "бандит" - слова, однажды применённые к действующему политику, разом отбирают у журналиста право претендовать на профессионализм и лишают его доверия большого круга читателей. Рассказывая о визите президента - хоть в отечественную провинцию, хоть в Германию - нельзя назвать поездку ни эпохальной, ни провальной, но следует рассказать об успехах и неудачах, и уже читатель сделает собственные выводы о кругозоре обозревателя и его информированности, стоила ли игра свеч, в основном получилось достичь официально заявленных целей или нет. Впрочем, официально заявляются, как правило, цели весьма размытые - всегда одни и те же, расширение и углубление добрососедских отношений или ознакомление с реальным положением дел на местах при осуществлении заявленных правительством программ развития экономики и повышения благосостояния.
   Тайны Покровского журналист потрогал собственными руками впервые - прежде, как и все, только слышал или читал обличительные слова и видел такие же фото или видео. Он не сомневался - некоторые коллеги имели доступ к похожим опасностям, но ни с кем не делились во избежание двусмысленных ситуаций. Куда можно деть страшную тайну генерала? Выложить в Интернет с анонимного аккаунта или вывезти из России и прославиться обнародованием за её пределами, не заручившись доверием большинства её жителей - уехал ведь и бабки заколачивает. Через телевизор бумагу не пощупаешь, а видеозапись в компьютерную эпоху вообще ничего не стоит без экспертизы - а как её сделаешь, тем более надёжную? Кто вообще делает беспристрастные экспертизы настолько чувствительного материала? Где сыскать независимого специалиста в целом свете, если не считаешь нейтральными внутренних и внешних соперников или сторонников влиятельного фигуранта? Да и коснулся ли он вообще тайн генерала? Чего такого ужасного узнал сегодня дотошный журналюга? Вариант тщательно продуманного розыгрыша по-прежнему нельзя отмести - он ведь не проведал никаких страшных тайн премьера - подумаешь, глава администрации президента к нему на огонёк заходит, а в юности лейтенантом он со своей будущей или молодой женой открытками обменивался. Премьер-министр имеет агентуру в ближнем круге президента? По сравнению с обвинениями в заказных убийствах и многомиллиардной коррупции - сущая ерунда.
   С другой стороны - не только электронных, но и бумажных публикаций о друзьях молодости Покровского, наживших миллиарды только после его прихода к власти, в стране пруд пруди, подавляющее большинство их авторов живы, здоровы, продолжают заниматься журналистикой или политической оппозицией, а простое большинство даже не эмигрировало. Так, возможно, те убитые и покалеченные (их ведь очень немного в сравнении с общим количеством пишущей братии - буквально единицы) вовсе не из-за генерала пострадали? Иначе чем объяснить непоследовательную избирательность карательных мер, тем более ввиду их неэффективности - недовольные ведь не впечатлились пролитой для них кровью, не заткнулись и продолжают обличать, теперь в том числе и за криминальные смерти павших собратьев? Тут уж либо раздавить всех железной пятой, либо не трогать никого - иначе себе дороже.
   Неизвестный зловредный доброжелатель затеял бучу, изначально вмешав в неё девушку Таню, а не людей более солидных и заслуживающих меньше снисхождения. Тем не менее, пока речь шла только о себе самом и о ней, Самсонов не мучил себя сомнениями: не он же начал. Теперь всё изменилось - вдруг попадёшь в число немногих избранных жертв в борьбе за свободу слова, и никаких причин вмешивать в роковые события дочь не сыскать. А не втянул ли он её уже, приблизившись вместе с ней к очередному поворотному пункту сегодняшней эпопеи?
   - Я сейчас передам здесь кое-кому пакет - если он меня примет, ты подожди в холле.
   - Я бы тогда лучше в машине осталась.
   - Нет, не лучше. Думаю, здесь вполне уютно, и будешь на людях.
   - Зачем мне быть на людях?
   - Серафима, хорош бузить. Не всё ли тебе равно, где играть? Зато мне будет спокойней.
   Через массивные двери с массивными бронзовыми рукоятями вместо обыкновенных ручек они вошли в гулкий холл и подошли к миловидной девушке и молодому человеку за высокой стойкой. Те следили за приближением странной парочки с видом некоторой озадаченности - возможно, присутствие Фимки оказалось полезным за счёт создания эффекта неожиданности, но нужен ли сейчас сам эффект, расследователь ещё не определился.
   - Здравствуйте! - сказал он с максимально возможной беззаботностью и предъявил журналистское удостоверение.
   - Вы на презентацию? - осторожно уточнила девушка, бросив быстрый взгляд на документ и не проявив к нему большого интереса.
   - Нет. Мне нужно переговорить с господином Антоновым.
   - У него сейчас нет назначенных встреч.
   - Совершенно с вами согласен - мне тоже не назначено. Я прошу прямо сейчас, до презентации, передать ему этот конвертик. Не скажу, что речь идёт о жизни и смерти, но вопрос может оказаться весьма серьёзным. Если он не пожелает тратить на меня время, я беспрекословно удалюсь, обещаю.
   - Девочка с вами?
   - Да, мы возрождаем традицию юнкоров, она у меня стажируется.
   - Какую традицию вы возрождаете?
   - Юнкоров. Сокращение от "юный корреспондент".
   Девушка, судя по нежности черт не заставшая годы тоталитаризма, смотрела с лёгкой улыбкой, готовая принять сказанное и за шутку, и за горькую правду. Самсонов же понятия не имел, зачем сморозил чепуху - вдруг само собой с языка сорвалось, возможно - взыграло ретивое и решил продемонстрировать обольстительному юному созданию своё зрелое чувство юмора.
   - В общем, если девочке со мной нельзя, я готов и один пройти - при условии, что вы за ней здесь присмотрите.
   - Не надо за мной присматривать, - хмуро заметила Фимка (она тоже не знала слова "юнкор" и не понимала, следует ли обидеться).
   - Хорошо, я передам ваш конверт в секретариат, вы подождите, пожалуйста.
   Отец с дочерью разместились в глубоких мягких креслах, и Фимка тихо возмутилась:
   - Ты бы предупредил сначала! Вечно я последней узнаю о твоих планах на мой счёт.
   Злая девчонка заметно преувеличивала - он никогда не составлял в своей одинокой голове планов жизни дочери, а обсуждал их с ней и с Лизой в узком кругу. То есть, и не планы вовсе, ведь их время ещё не пришло - до поступления в вуз и замужества время ещё есть, хотя о первом задумываться уже пора. Просто, когда Фимка попадала в историю, например оказывалась замешанной в громкий скандал с охраной магазина, хотя жвачку придумала вынести в вязаных шапках подружка, взявшая её на "слабо", и школа не сочла нужным остаться в стороне (непокорная дочь тогда громко ревела в кабинете директрисы, а криминальная товарка сохраняла завидное душевное равновесие, одним этим уже доказывая свою виновность), линию взвешенного поведения предложил неравнодушный отец. Следовало признать вину, но лишь в обмен на обуздание школой безумных карательных мер, словно речь шла о жуткой уголовщине. Лиза с ним не соглашалась, Фимка ничего не понимала, а он добился своего и ни разу не усомнился в непогрешимости избранной им тактики. Но он же никого не ставил перед фактом в последний момент - они обговорили все ходы заранее.
   Вынужденное безделье само по себе давало материал для размышлений. Если предположить наличие в компании Антонова безукоснительной дисциплины и честного обращения с посетителями, то конверт с таинственной надписью действительно был немедленно доставлен адресату, а тот уже успел ознакомиться с его нехитрым содержанием. Выходит судьба журналиста решится уже в ближайшие минуты - либо ему дадут от ворот поворот, и он окажется в безнадёжном тупике (не идти же с конвертом к Покровскому), либо его пригласят в кабинет на приватную беседу. Ибо, даже если имена Иры и Тайки Антонову известны, как и их таинственная связь с высшими властными кругами, он вряд ли начнёт обзванивать влиятельных и информированных друзей до личной аудиенции с обличителем и оценки степени его информированности, а следовательно - опасности. Однако, минута проходила за минутой, складываясь в четверть, а затем и в полчаса, а на журналиста с юнкором по-прежнему никто не обращал ни малейшего внимания и не предлагал им ни удалиться, ни пройти к боссу. Либо улика всё ещё не доставлена, либо фигурант и в самом деле раньше времени сел за телефон. Получается, он круглый идиот. И каким же образом он тогда подвизался главой администрации президента Саранцева? Видимо, здравый смысл не является квалифицирующим признаком для назначения на эту должность. Лишь по прошествии получаса, когда стали уже очевидными признаки подготовки к многолюдной пресс-конференции, Самсонова вдруг вежливо пригласили подняться в высокий кабинет.
   Молча переглянувшись с дочерью, которая никуда не собиралась и уже давно и глубоко погрузилась в очередную игру на смартфоне, борзописец проследовал в указанном направлении, вошёл в сияющий зеркальным металлом лифт, поднялся на указанный этаж. В приёмной его ждали - секретарша предложила расстаться с пальто и гостеприимно открыла дверь. В кабинете навстречу вошедшему поднялся человек, не совсем похожий на себя, каким журналист запомнил его по телевизионным репортажам - менее совершенный и хуже освещённый. Он неприлично долго смотрел на гостя, ничего не говоря, засунув руки в карманы и не предлагая сесть. Дверь за спиной наёмного писаки мягко захлопнулась.
  
   Глава 15
  
   Наташа снова сидела на заднем сиденье машины, но теперь одна, и слепо смотрела в окно на утонувшую в весеннем солнце Москву. Всё сияло, начиная с асфальта, чернел только недотаявший снег у бордюров, мир словно перевернулся, но никто не удивлялся привычному чуду. Все уже давно к нему привыкли и знали - снег белый только в разгар хорошей, пышущей здоровьем зимы.
   Активисткой владело смущение, охватившее её в здании прокуратуры, в кабинете серьёзного дядьки в синем мундире - поначалу с ним разговаривали Потапченко и адвокат, но прокурор всё же несколько раз бросил на неё любопытствующий взгляд. Наверное, знал её по телевизионной картинке - на суде по делу Светланы Саранцевой его точно не было. Там президентскую дочь обвиняла миловидная стройная девушка со строгой гладкой причёской, хоть и в похожем мундире. Дядька, наверное, делом тоже уже не занимается, а руководит из своего кабинета, где кажется холодно вопреки ощущениям собственного тела. Слово "прокуратура" в окружении растерянной девушки вот уже несколько месяцев употреблялось исключительно в негативном ключе как имя средоточия зла и важнейшей части репрессивной государственной машины. Решение Ладнова обратиться в карательное учреждение с целью правозащиты изначально показалось Наташе странным и совершенно неожиданным, но взрослые только высказывали опасения, не возмущались и не защищали её от безусловной угрозы - следовательно, опасность следовало признать приемлемой. Она ведь уже не школьница и даже не просто какая-то там девчонка, а боец, пусть и не первого ряда. Она не послушный робот и обязана думать, анализировать и делать выводы в рамках порученного ей дела. Человек может совершить собственный шаг лишь в обстоятельствах, созданных другими людьми. Никто не создаёт условия для своих поступков - даже абсолютный монарх должен считаться не только с другими монархами, но и с традициями и мировоззрением своих собственных подданных, иначе он потерпит поражение в своих начинаниях, или его самого либо его наследников в конце концов свергнут. Раз неизвестный вмешал её в непонятную историю, теперь ей следует спокойно воспринимать необходимость осознанного участия в политическом процессе - и пусть раньше она в основном читала о нём в книжках или в газетах, а то и слушала в рассказах бывалых ветеранов освободительного движения, теперь настало её время, и главное - не опозориться, хотя с каждым часом становится всё страшнее.
   Ладнов встретил вернувшуюся из прокуратуры делегацию без особого интереса, словно его вовсе не интересовали результаты поездки. Он только переглянулся с Потапченко и без лишних вопросов понял единственное неизвестное: хвост за ними не пустили. Арест он чисто теоретически допускал, но он означал бы решительный разворот политических рек в направлении, диаметрально противоположном их естественной склонности. Насосы карательных органов для подобной операции требовались поистине сталинской мощности, а таковых в распоряжении Покровского определённо не имелось. Либо вся история с самого начала фантомна, либо генерал ищет обходные пути, а не таранит стену.
   - С кем общались? - коротко поинтересовался кандидат.
   - С заместителем генерального.
   - С первым?
   - Нет, с одним из.
   - Выходит, не снизошли до нас.
   - Он тоже - трёхзвездный генерал, государственный советник юстиции первого класса, как первый зам. Наверное, следующим будет. Нам следовало отстаивать местнические права?
   - Нет, не следовало. Как он реагировал?
   - Очень спокойно. Принял заявление и вещдоки, снял официальные показания, отобрал подписку о неразглашении, поблагодарил и отпустил нас с миром.
   - Каковы условия неразглашения? Что мы можем рассказывать, а что - категорически нет?
   - Мы имеем право сообщить о попавшем в наши руки секретном документе, но не имеем права никому сообщать о его содержании.
   - Даже главе государства?
   - Ему доложит генеральный прокурор, если проверка подтвердит подлинность документа.
   - А до тех пор они не известят даже ФСО?
   - Вы же понимаете - нам пообещали провести проверку и в случае подтверждения наших опасений принять все необходимые меры.
   - В случае их неподтверждения нам предъявят обвинение в ложном навете, или как там у них это называется?
   - Об этом речи не было.
   - То есть, полностью исключить такой вариант развития событий нельзя?
   - Насколько я понимаю, нет.
   - Куда делся наш доблестный защитник?
   - Прямо из прокуратуры умчался по своим делам.
   - Сообщил он вам свой комментарий по оказанному приёму?
   - Выразил полную уверенность в нашей безопасности.
   - Да? А мы здесь несколько в ней усомнились.
   - Не мы, а вы, Пётр Сергеевич, - ехидно поправила шефа Овакимян и даже оторвалась от зеркальца, через посредство которого пыталась ликвидировать какой-то изъян в причёске.
   - Что случилось? - насторожился опер и окинул быстрым взглядом всех присутствующих, словно искал измену.
   - Саранцев явно в курсе событий.
   - Откуда сведения?
   - От Кореанно. Ирина Аршаковна сообщила ей в общих чертах наши новости и предложила переговоры, но не встретила особого интереса.
   - Пётр Сергеевич, она не отменила встречу, просто согласовывает свои действия с шефом. Я ведь ей звонила тоже не по собственному почину, а во исполнение резолюции нашего совещания. Теперь они там должны провести такое же, а им для начала ещё собраться нужно в одном месте. Скоро позвонит и, я уверена, мы с ней обменяемся мнениями.
   - Вы исходите из презумпции невиновности, а она в политике абсолютно неприменима, - сурово отрезал опытный диссидент, глядя на собеседницу с доброй улыбкой (видимо, надеялся обучить её правде жизни без лишней жестокости).
   - Саранцев не давал вам оснований для подозрений в репрессивных устремлениях.
   - Я его и не подозреваю. Не стану ничего утверждать определённо, ибо не располагаю данными, но, как мы уже давно с вами договорились, наш добрый Игорь Петрович долгие годы провёл в окружении дражайшего Сергея Александровича, а тот ошибается во многом, но только не в подборе и воспитании верных соратников. Вы ведь не могли не заметить: он многих людей отодвинул от вкусных местечек, куда ранее сам же их выдвинул, но никто из низвергнутых не пошёл вразнос и не стал торговать скандальными тайнами шефа. И не надо рассказывать о жутком страхе перед генералом: уйма народа открыто его клянёт и разбрасывается компроматом без всяких вредных последствий для себя. Но бывшие подчинённые хранят гордое терпенье.
   - Собственно, на улицу он никого не выбросил. К тому же, вполне может сохранять секретные рычаги влияния всю последующую жизнь своих клиентов. - Овакимян рассуждала привычно и отвлечённо, привыкнув к постоянным темам своих разговоров с кандидатом в президенты и давно перестав им удивляться. - Вы можете сформулировать схему возможного пакта между Саранцевым и Покровским?
   - Запросто. Первый становится главным соперником второго и тихо обеспечивает ему победу без уличных протестов и судебных исков, но в рамках правового поля - они ведь оба любят порассуждать о законности, особенно со стороны оппозиции.
   - Проще просто разгромить слабого соперника в первом туре и зарекомендовать себя царём горы в российской политике, зачем такие сложности?
   - Для пущего престижа. Если соперник не идейный враг, а соратник, разошедшийся с вождём по отдельным вопросам, то их суммарный электорат в сущности составляет социальную базу генерального курса Покровского, о которой любым мыслимым и немыслимым конкурентам даже подумать страшно. Если за генерала самые отъявленные, но не советские государственники, то за его кронпринца - люди, не лишённые державнических устремлений, но не чуждые также идеям представительной демократии. За самого они бы не проголосовали, а за его наследника вполне готовы.
   - Каким же образом в вашу схему вписывается приказ ФСБ об аресте нас всех?
   - Очень хорошо вписывается: мол, Игорь Петрович не марионетка, его даже хозяин боится.
   - То есть, приказ не настоящий и сварганен исключительно для пропаганды среди колеблющихся избирателей дуумвирата? Все свободны, всё в порядке, продолжаем мирно трудиться ради нашей общей победы?
   - Не обязательно. Марионетка на то и кукла, что за ненадобностью её можно и на свалку выбросить.
   - Но тогда генерал не получит шанса красиво победить на выборах, а грубой силой в России никого не удивишь. Скажут: видали уже таких, и не раз.
   - Можно сначала победить на выборах, а потом посадить за выявленные государственные преступления. Тем самым голосовавшие не за Покровского окажутся в положении едва ли не изменников Родины, а в лучшем случае - придурков. Уголовнику ведь поверили, повелись на красивые речи. Сторонники дорогого Сергея Александровича смогут смотреть на них свысока, а репрессии против инакомыслящих получат эффектное обоснование.
   - Пётр Сергеевич, вы же просто фантазируете. У вас нет никаких фактов для обоснования вашей разветвлённой заговорщицкой конструкции. Генерал, безусловно, мужчина серьёзный, но вы не можете отрицать: за годы его правления количество заключённых снизилось, а не выросло.
   - Общее количество - да, о политических такого не скажешь. Он ведь сажает периодически чиновников разных уровней из своей кадровой обоймы, хотя вряд ли они так уж сильно отличаются от остальных в смысле законопослушности, так почему бы ему не добраться и до Саранцева? Тем более, здесь мы впервые наблюдаем, по крайней мере внешне, открытый, я бы сказал демонстративный, бунт.
   - А вас зачем приплетать?
   - Для дополнительной компрометации. Я ведь реальный враг отечественной государственности, ещё с антисоветским стажем. Если связать милого Игоря Петровича с моей прожжённой особой, он обретёт дополнительные зловещие черты.
   - Хорошо, но вы же разглядели в поведении Юли Кореанно свидетельство осведомлённости её шефа о деталях описанной вами засады?
   - Самый надёжный способ держать замысел в тайне от главы государства - сообщить его ему, умолчав лишь о некоторых подробностях. Пусть он и не контролирует силовые ведомства, но мало ли кто ему сдуру стукнет - заранее человеческую подлость, угодничество и благородство не предугадаешь. Они всегда проявляются неожиданно.
   - Другими словами, если сейчас позвонит Юля и назначит встречу, вы предлагаете отказаться?
   - Ни в коем случае. Обязательно идите, притворяйтесь добродушной змеёй и внимательно следите за её реакциями. Нам надо немедленно заняться составлением перечня вопросов - будете их ей задавать с расчётом на откровенность.
   - Я так не хочу! - Овакимян вскинулась и окинула кандидата удивлённым взглядом. - Я вам не шпионка.
   - Похвальная щепетильность, но я вовсе не прошу вас шпионить, - поразился ответу соратницы диссидент. - Обыкновенный женский разговор, каждая тщательно отмеряет долю искренности по мере практической необходимости. Вы не скажете ни слова лжи, на все подходы к конкретному содержанию попавшего в наши руки секретного документа совершенно честно ответите отказом в полном соответствии с требованием прокуратуры. Главное - либо генерал блефует, либо у него за спиной зреет заговор, либо у него весьма серьёзные намерения в отношении к нам и к ним.
   - Нечто подобное я уже сообщила ей по телефону.
   - Ну и прекрасно! Нас интересует реакция Саранцева, а не содержание незаконного приказа ФСБ - его мы прекрасно знаем.
   - Реакция на что?
   - На возможность развития дальнейших событий в нежелательном, а именно в неконституционном направлении. Готовы ли они к сопротивлению, и если да, то в какой конкретно форме.
   - Предлагаете мне узнать их планы, но не дать ничего взамен?
   - Вы уже предоставили им исключительную информацию, какой нет больше в целом свете ни у кого, кроме команды Покровского или узкого круга в руководстве ФСБ. Теперь они должны в ответ сообщить интересующие нас сведения. Вы ничего не выведываете у них тайком, вопреки их желанию, а прямо спрашиваете. Причём здесь шпионаж?
   - Мы ведь не открываем наши карты, но пытаемся заглянуть к ним.
   - Не пытаемся заглянуть, а просим показать, если они пожелают. Предварительно же сообщаем о наличии у нас сильного козыря. Вы меня совсем запутали с вашими метафорами, Ирина Аршаковна. Мы ведь теперь играем не друг против друга, а парой против пары Покровский-Коренюк.
   - Нечестно со стороны партнёров подавать друг другу тайные знаки во время игры.
   - Нечестно по отношению к противнику, а не к партнёру. Между прочим, противник вытащил из рукава краплёные карты, и соблюдать дальше правила - верная дорога к поражению. Правда, можно ещё морду набить шулеру, но здесь аналогии с реальной жизнью окончательно исчерпываются - силу мы к генералу не применим за её полным отсутствием.
   - Есть общественное мнение, правосудие наконец. Вы ведь последовательно выступали за следование закону, почему же теперь сбиваетесь на подпольщину?
   - Ничего нелегального в моих предложениях и в наших действиях, как совершённых, так и планируемых, не вижу. До общественного мнения и правосудия дело дойдёт, если прокуратура установит подлинность приказа.
   - Боюсь, она её не установит, даже если приказ трижды разнастоящий, а улики у нас в руках уже нет. Или ещё хуже: машина теперь приведена в действие, причём нами же самими.
   - Думаю, в таком случае за нами пришли бы ещё ночью - зачем время тянуть?
   - Чтобы арестовать после выборов при неблагоприятном для Покровского исходе.
   - Тогда имело бы смысл подбросить нам приказ не об аресте нас же самих, а о каком-нибудь спецмероприятии в русле контршпионажа или антитерроризма. В таком случае нас можно было бы обвинить в пособничестве. Скорее, мы имеем дело с попыткой моральной дискредитации оппозиции. Расчёт на мою типично диссидентскую реакцию: вспылю и прямо с утра пораньше организую обличительную пресс-конференцию. Разгорается скандал на предмет нарушения дня тишины, начинается официальное расследование и через день-другой, уже после выборов под впечатлением информационного шума, прокуратура весело разоблачает нашу грубую фальшивку.
   - Но зачем же тогда подсовывать нам незаконный приказ, будь он подлинный ли нет? Вы правильно заметили: больше пользы они смогли бы извлечь, если документ окажется абсолютно правомерным, но совершенно секретным.
   - Возможно, я в казуистичности мышления уступаю генералу. К тому же, мы с вами, милая Ирина Аршаковна, опять вывели за скобки Саранцева, а он, судя по всему, здесь всё же при делах.
   - Судя по чему, Пётр Сергеевич? У нас по-прежнему ни малейшей информации от их команды.
   - От их команды мы получим лишь информацию тонко отрезанную и тщательно отмеренную, но не правдивую.
   - Почему?
   - Наш славный президент досиживает последние деньки на своей уютной должности, и определённо не планирует посвящать их борьбе за наше с вами светлое будущее. У него не синица в руках, а журавль, и нет ни малейшего резона отпускать птицу назад в облака. Если он в тайном союзе с Покровским, ему приготовлено место - логичнее всего выглядит возвращение в премьерское кресло. Если он действительно бунтарь - тем меньше оснований спокойно относиться к перспективе поражения. В конце концов, дело и тюрьмой может закончиться - кто же теперь предскажет будущее не оправдавшего надежд ставленника? Он наверняка знает о генерале много весьма чувствительного - трудно остаться несведущим после стольких лет верного служения.
   - Во втором случае у него все основания видеть в нас союзника.
   - Ни в малейшей степени! Боюсь, у генерала я не отберу ни единого голоса, а вот у Саранцева пару процентов вполне смогу отгрызть. Следовательно, у него все основания растоптать меня в пыль, не теряя ни минуты времени. Если, допустим, мы даже и продолжим хранить молчание, шум как бы невзначай могут поднять журналисты. Кстати, сама же прокуратура и организует им слив.
   - То есть, не следовало передавать документ в прокуратуру? Раз уж к нам не пришли с обыском ночью?
   - Какой смысл продолжать спор, если дело уже сделано? Но в случае открытого процесса с ночным обыском могли бы возникнуть существенные вопросы. Дата и даже время получения сообщения на мобильник и почтой легко устанавливается, и прокурора спросят, откуда пришла наводка? Даже если в суде не спросят, спросит пресса - не наша, так западная. А генерал трудные вопросы не любит. Ответ они, разумеется, подберут, но вот убедительным он выглядеть не будет, вне всяких сомнений.
   - А в случае закрытого процесса? Раз уж в дело замешана как бы секретная информация, возможен и такой вариант, как с судами над иностранными шпионами - будто там на каждом заседании с самого начала до самого конца обсуждаются исключительно государственные тайны, а не кто где стоял и каким именно образом получал запретные данные и потом передавал их не тем, кому следует.
   - В случае закрытого процесса нам придётся получать удовольствие исключительно от осознания неубедительности режима. Если правдоподобие окончательно перестанет волновать Покровского, нам всё равно не жить, по крайней мере на свободе. Насчёт Саранцева здесь я не уверен.
   - Пессимизм присущ вам как черта романтического героя или просто как маска для сокрытия политических реалий?
   - Пессимизм мне в принципе не присущ, Ирина Аршаковна. В противном случае я бы советскую власть не пережил. А после неё генерал - сущий ребёнок. Можете себе представить наше участие в выборах хотя бы семидесятых годов? И вот стою я перед вами, простой русский борец за свободу, в пермской зоне сидевший, жену из психушки ожидавший, а ныне - легальный кандидат на президентских выборах. Я думаю, ретроспектива выглядит вполне оптимистично.
   - А перспектива как выглядит?
   - Будущее в наших руках. Огромный и всесильный советский монстр, державший в страхе целые континенты, рухнул, а мы, незаметная ни на что не способная повлиять и лишённая малейших признаков влияния горстка диссидентов, остались и даже продолжаем своё дело. Полагаете, Покровский сильнее Политбюро?
   - Разумеется.
   - Обоснуйте, пожалуйста.
   - Извольте. Перед крушением Советского Союза рухнула коммунистическая идея - в последние годы, если не десятилетия, не только простые рабочие и колхозники, но, подозреваю, даже члены Политбюро уже не помышляли о строительстве коммунизма и судили о происходящем исключительно в контексте государственных интересов страны, которая изначально официально провозгласила своей целью грядущее отмирание классов и государств. Кстати, до самого последнего дня последнего 1991 года заявленная цель столь же официально не изменилась, и разуверившиеся во всём, не понимающие смысла существования люди комментировали её исключительно анекдотами. Теперь же генерал Покровский говорит именно о возрождении державы, а национализм имеет буквально биологические основы - не знаю уж, инстинкт сохранения вида или другой какой, антрополог бы меня поправил, но главное - маячок "свой-чужой". Они против нас, мы просто хотим себе блага, как все другие, а нам мешают - из зависти или из их, противоположных нашим, интересов.
   - Хотите сказать, национализм вечен, никогда не умрёт, следовательно политику генерала Покровского после него с большим или меньшим успехом продолжат другие и не на семьдесят с лишним лет, а на века?
   - Хочу. Неужели станете возражать?
   - Несомненно. В нашем мире нет ничего беспредельного и бесконечного, никакая политика не протянется вечно. Основа государства должна быть иной: общественная польза. Государство, его институты и положение дел в стране должны отвечать интересам конкретных людей, служить им, а не мешать им жить, обеспечивать себя, свою семью и общество. Самой собой, необходим баланс - безграничный эгоизм делает государство невозможным в принципе, но огромное большинство должно внутренне, по собственным убеждениям, а не под страхом кары, соглашаться на определённые жертвы, признавать их естественным и справедливым условием существования. Интересы людей от года к году и от века к веку меняются, но описанное мной государство продолжает существовать, как, например, англосаксонская цивилизация на своих островах. Начинали с абсолютной монархии и крепостного права, пришли к современной представительной демократии, даже не стряхнув внешней монархической обрядности, но наполнили её абсолютно новым содержанием. От твердокаменного феодализма к могущественному парламенту с абсолютной свободой слова в его стенах и с учётом интересов тысяч общественных объединений без единой социальной революции. Пуританскую с Оливером Кромвелем считать не будем - там действовали религиозные механизмы, да и закончилась она, после всех своих побед в гражданской войне, тихой реставрацией прежней династии ввиду полного исчерпания энергии общественных пертурбаций. Попросту говоря, революция выдохлась за двадцать лет, продемонстрировав незыблемость и непобедимость великой английской традиции постепенных преобразований под давлением групповых интересов. Англия, а за ней Великобритания, изменялись постоянно по велению времени, Россия вечно боялась перемен и до последней возможности цеплялась за отжившее старое, пока не обрушивалась под собственной тяжестью от ветхости.
   - Вот только у британцев Палата лордов сначала долго была наследственной, а в самом конце второго тысячелетия нашей эры реформирована в сторону большей демократичности, но демократизация вылилась в назначаемость пэров, как всегда у них - де-юре королевой, де-факто премьер-министром.
   - Я же говорю: государственное устройство должно отвечать представлениям общества о справедливости и законности. Я не спорю, в Великобритании есть люди, критикующие систему формирования Палаты лордов, но они не определяют политический мэйнстрим. Как только недовольные составят большинство, лордов станут избирать, и страна не встанет на дыбы.
   - Всё равно, ваш пример для России не годится. Несколько веков политический прогресс на Британских островах определялся битвой элиты за свои права, а наша элита во все времена ретроградна. Крепостное право - и то установлено не царским рескриптом, а соборным уложением.
   - Совершенно верно, а потом два столетия цари стремились крепостное право ограничить и обдумывали его отмену, но неизменно натыкались на ожесточённое сопротивление той самой элиты, пока Александр II наконец не нашёл в себе силы на революцию сверху, поперёк корявых желаний аристократии.
   - Вспомните ещё Смуту - почти вся элита продалась иностранным иноверным завоевателям, пришлось купцу Минину выдвигаться в первый ряд вместе с князем Пожарским - второго дворянина не нашлось.
   - Здесь могу с вами поспорить. Англичане тоже не ангелы - бароны, добиваясь от Иоанна Безземельного соблюдения Великой хартии вольностей, обратились за помощью к иноземцам и в 1216 году даже провозгласили королём французского принца, будущего короля Франции Людовика VIII, хотя официально он лондонский престол так и не занял. Прошло без малого пятьсот лет, и в 1688 году династию Стюартов сместил голландец Вильгельм Оранский, банально высадившийся на британских островах со своим экспедиционным корпусом при поддержке английской аристократии.
   - Однако, Англия осталась Англией, Британия - Британией, а в нашем случае маячила реальная опасность утраты собственной государственности.
   - Ирина Аршаковна, не только в тринадцатом, но и в семнадцатом веке национальное мышление ни здесь, ни там в общественном сознании ещё не оформилось. Английские бароны поссорились со своим королём и назло ему обратились к конкуренту. Русские бояре и вовсе впервые в отечественной истории остались без природного государя, помазанника божия, единственно имеющего право на трон, и уцепились в Лжедмитриев - вдруг и правда законный наследник грозного Ивана. Если и нет, авось прокатит - всё лучше, чем избранные людьми Борис Годунов или Василий Шуйский, без всяких сомнений, даже без возражений с их стороны самозванцы без всяких оснований к претензии на власть - они ведь не Рюриковичи.
   - То есть, бояре проявили себя лучше английских дворян?
   - Всё зависит от критериев оценки. Гадания на тему альтернативных путей исторического развития, как известно, к науке ни малейшего отношения не имеют и являются чистой фантазией. Тем не менее, торжество Лжедмитрия могло повернуть Россию к Европе на сто лет раньше и даже обставить перемену более основательно, чем в реальности потом сделал Пётр. Он-то всё окна прорубал и флоты строил, напрочь заморозив политическую систему, а так, глядишь, сословно-представительный парламент появился бы не в двадцатом веке после первой революции, а уже в семнадцатом или восемнадцатом.
   - Другими словами, народное ополчение Минина и Пожарского в сущности было реакционным явлением?
   - Минин и Пожарский воевали уже с поляками, а не с Лжедмитриями. Прирождённого православного царя они не нашли и не могли найти за его отсутствием, республик мир тогда не знал, за исключением Нидерландов и торговых феодальных самоуправляемых городов, и требовать от Минина с Пожарским ликвидировать монархию в насквозь царистском обществе - просто смешно. У нас и сейчас-то республика не слишком получается. Во всяком случае, пусть под мощным давлением снизу, а оно само по себе замечательно свидетельствует о государствообразующем инстинкте населявших страну народов, но элита всё же сумела заново основать Россию, вот только поставить её на рельсы передового развития не удосужилась.
   - Получается, России британский путь не подходит, поскольку ведёт в направлении, диаметрально противоположном необходимому?
   - Почему?
   - Потому что и сейчас, как в 1917-м или 1991-м, элита упёрлась в дремучие традиции и не желает никаких равных для всех норм поведения, но только привилегий для себя.
   - Не соглашусь. Вы называете элитой министров, губернаторов, депутатов и сенаторов с миллиардерами, разбогатевшими на государственных подрядах или как минимум при более или менее затейливом содействии тех или иных конкретных чиновников?
   - А вы кого так называете?
   - Я смотрю на проблему шире.
   - Оппозиция или просто интеллигенция в России - пятая колонна, а то и просто враги народа, ничего не изменилось.
   - Изменилось. В девяностые помянутые вами всуе подрывные элементы избирались в парламент и входили в правительство.
   - Девяностые давно закончились, и большая часть нашего доброго народа вспоминает их как годы ужаса и мрака.
   - Пока.
   - Пока? Мы возвращаемся в начало нашей дискуссии. Вы прозреваете падение режима Покровского в обозримом будущем?
   - Прозреваю. Возможно, он и мнит себя Петром Великим или другим спасителем Отечества, но в реальной жизни он не сможет построить российскую экономику будущего, поскольку её в принципе нельзя построить сверху. Она должна прорасти на поле свободной частной инициативы в условиях жёсткой законности и поощрения государством стремления каждого отдельного человека построить свою жизнь при опоре на собственные представления о счастье.
   - По-моему, в большинстве своём люди ждут от государства заботы о себе, а не поддержки свободы индивидуума.
   - Вы правы. И скорее рано, чем поздно, в очередной раз случится то, что уже случалось в 1917-м и 1991-м: страна утратит последние возможности к саморазвитию, кончится даже еда, не говоря о менее насущных вещах, и потребуется ответ на пресловутый вопрос "что делать"? Ни у Покровского, ни у его приспешников ответа не будет, поскольку они мыслят исключительно категориями приказов и упорно отказываются понимать, что экономика приказам расти и развиваться не подчиняется.
   - Не в этом же году и не в следующем?
   - Видимо, нет, но всё же в историческом смысле ждать осталось недолго.
   - Каким же образом завтрашние выборы связать с вашим неопределённо близким прозрением обнищавшего народа?
   - Общество должно увидеть альтернативу. Думаю, вы не реже меня слышали восклицание: если не Покровский, то кто? На его фоне все остальные карлики - не потому, что он гений, а благодаря его замечательной информационной, да и электоральной политике. Избиратели видят в бюллетенях рядом с кандидатами от "Единой России", на президентских выборах рядом с самим Покровским либо никому не известных чудиков, либо чудиков, всем хорошо известных. Надеюсь, моё участие внесёт определённую перемену в сложившееся тоскливое статус-кво.
   - Саранцева вы относите к которой из названных вами категорий чудиков?
   - Он не чудик, но и не альтернатива существующей системе власти. Он просто достаточно сильный второй кандидат внутри традиционного выбора - даже если он победит, страна останется прежней, не получит, так сказать, пинка и продолжит катиться в прежнем направлении. То есть, как мы с вами уже договорились, к грядущей катастрофе.
   - А если выберут вас?
   - Меня не выберут, вы же понимаете, Ирина Аршаковна. Я не намекаю на манипуляции при подсчёте бюллетеней, я говорю: большинство избирателей за меня не проголосует. Но я рассчитываю засесть в памяти многих назойливой раздражающей занозой, напоминанием о существовании другого пути.
   - Претендуете на лавры Ленина?
   - Нет, если вы имеете в виду революцию, но да, если речь о радикальном изменении государственной парадигмы. Либералов в России травят за антигосударственные устремления, будто государство - частная собственность угрюмых держиморд, всегда готовых прижать к ногтю несогласных.
   - Вы ведь сами говорили: государство должно отвечать представлениям большинства своих граждан о справедливости и законности.
   - Должно. Вы полагаете, сейчас большинство жителей России считает её царством справедливости и законности?
   - Сомневаюсь.
   - Возьму на себя смелость категорически заявить: не считает. Но люди голосуют за Покровского и "Единую Россию", поскольку боятся увидеть от перемены слагаемых во власти ухудшение нынешнего состояния дел, а не улучшение. Таков имидж непарламентской оппозиции, старательно и филигранно отчеканенный людьми генерала. Мы, изволите видеть, провозглашаем, пока чисто теоретически и без малейших надежд на его практическое воплощение, курс, противоречащий государственным интересам России и внутри страны, и вовне. Поощрение политической и экономической конкуренции, а также внешняя политика не основе широкого международного сотрудничества, а не конфронтации, по мнению генерала не отвечают российским интересам. Почему? Он так решил своим военным умом, и всё тут. Для нас с вами очевидно: успех частного предпринимательства должен определяться большей эффективностью и умением отвечать требованиям рынка, а не благорасположением государственных структур, а точнее - конкретных чиновников. Нет, гордо говорит Покровский, если промышленное предприятие на территории России переходит в иностранную собственность или вовсе закрывается, не выдержав конкуренции, это плохо. Хорошо, если оно при поддержке властных сфер продолжит влачить своё жалкое существование и вынудит потребителя покупать свои более дорогие и некачественные товары, чем иностранный производитель, задавленный протекционными пошлинами и отгороженный прочими искусственными барьерами, искажающими реальную картину эффективности. Заботой об уволенных объяснять такую политику нельзя: при должной постановке дела вместо одного ликвидированного рабочего места будут создаваться два новых - и тому, кто их займёт, не важно, на отечественные деньги они созданы или на иностранные. Выходит, государственный интерес генерала Покровского состоит в защите кошелька своих хороших приятелей - ведь именно они почему-то с завидным постоянством выигрывают конкурсы на аппетитные правительственные подряды и буквально жиреют на наших глазах.
   - Вам расскажут про стратегические отрасли и производственные цепочки, которые непременно должны оставаться под контролем государства.
   - Не спорю, расскажут. Только умолчат о бессмысленности и бесполезности военного противостояния с Западом. Генерал видит государственный интерес в конфронтации с основными центрами силы современного мира, а я - в сотрудничестве с ними, ибо в наше время даже Покровский не помышляет о строительстве коммунизма, и никаких реальных причин для конфликта нет, кроме генеральского желания непременно иметь сферу влияния, и как можно шире. Между тем, стоит только отказаться от завиральных империалистических идей, заняться Россией с её насущными проблемами, и найдутся деньги для новых больниц и достойных зарплат бюджетникам - ведь все периоды экономического процветания в прошлом приходились на эпохи тесного сотрудничества с Западом, а не противостояния ему. Даже первые тридцать советских лет свидетельствуют о том же: коммунисты гордятся успехами первых пятилеток, а между тем Советский Союз был тогда на фоне мировой великой депрессии и умершей международной торговли едва ли не главным деловым контрагентом США. Горьковский автозавод построили по лицензии Форда и выпускали на нём лицензионные "Форд-А" и "Форд-АА" под маркой "ГАЗ-А" и "ГАЗ-АА", Днепрогэс строили с американской технической помощью с участием американских специалистов, основной советский пассажирский и транспортный самолёт Ли-2 - лицензионный американский "Дуглас" DC-3. После войны приспичило развязать холодную войну, и за три десятилетия потихоньку прибрели к кризису, из которого уже не смогли выкарабкаться. Самое смешное - основной пропагандистский мем послевоенного обострения теперь фултонская речь Черчилля о "железном занавесе". Мол, он, проклятый, всё начал. Хоть бы кто прочитал эту самую речь! Он ведь не говорил: "Надо опустить железный занавес", он сказал: "Железный занавес опустился" поперёк Европы, от Балтики до Адриатики. В Ялте никто не делил Европу на сферы влияния, там только нарисовали линию разграничения между советскими войсками с одной стороны и англо-американскими - с другой, и все стороны обязались обеспечить на контролируемой территории проведение свободных выборов. Советский Союз на деле предпочёл иные методы, и старина Черчилль просто констатировал очевидный факт: вместо освобождения на смену германскому гитлеровскому владычеству в Восточной Европе пришло сталинское. Называя вещи своими именами, холодную войну начал СССР из тех же империалистических побуждений, которые теперь не дают спать генералу Покровскому. Вполне логично и на сей раз ожидать того же исхода, который постиг наше Отечество в прошлую попытку заявить права на чужое.
   - Вы пропустили: "в космос полетели и атомную энергию обуздали в период противостояния, а не сотрудничества".
   - Совершенно верно, полетели и обуздали, посчитав главным свидетельством успеха державы военный и научный потенциал, а не благосостояние простых людей. Американцы сделали всё то же самое, поскольку им лишние деньги девать было некуда, а Политбюро - ради поддержания всё той же сферы влияния, причём негодными средствами. В конечном итоге Советский Союз рухнул без всякой войны, и в основном именно вследствие усталости народа от бремени великодержавности. Большинству перестала греть душу мысль о присутствии советских войск на Кубе и советских людей в космосе, но слишком многие стали задавать вопросы о доступности модной одежды, вкусной еды, современных автомобилей и удобных красивых домиков в частной собственности. Сейчас уже мало кто из несведущих поверит, но ведь после войны, во второй половине 1940-х, СССР не похитил силами разведки, а официально купил в Великобритании турбореактивный двигатель Роллс-Ройса и на его основе организовал скачок в собственном авиастроении, сконструировав МиГ-15 и применив его против тех же англичан и американцев в Корейской войне. Никто не запрещал нашим коммунистам принять участие в "плане Маршалла" и поднимать экономику из руин с меньшими мучениями и героизмом, а они наоборот, отказались от американской помощи, также запретили своим сателлитам её принимать и принялись тратить скудные ресурсы разрушенной страны на оказание скудной помощи так называемым "союзникам по социалистическому лагерю", которые без прямого военного содействия Советской армии не могли ни взять власть, ни удерживать её, поскольку коммунистические идеалы европейцам, даже восточным, мягко говоря не близки. Спрашивается: зачем издеваться над собственным народом ради бесплодных геополитических упражнений в сопредельных, а то и дальних странах? В конце восьмидесятых меня часто смешили идейные коммунисты - они возмущались бархатными революциями у западных соседей и кричали: "Мы же им так помогали после войны, хотя сами не излишествовали"! Я их спрашивал, зачем они мучили себя и других холодом и голодом, если американцы могли оказать куда большую помощь без всяких страданий с их стороны, а коммунисты в ответ только возмущённо хлопали глазами. Мол, мы же за всеобщее счастье с мировым капиталом боролись! Стоило ли с ним бороться? В сорок пятом году все деньги мира почти в прямом смысле слова находились в Америке, как и технологии, да и привлекательный образ жизни тоже предлагали преимущественно они, таинственные, богатые, свободные и великолепные пришельцы из-за океана.
   - Вы упускаете проблему безопасности.
   - Не только, ещё я упускаю проблему государственных и национальных интересов. Якобы безопасности и интересов. Слова - крайне сложная материя, даже на одном и том же языке разные люди вкладывают в одну и ту же лингвистическую оболочку совершенно разный смысл. Коммунисты решили защищать трудящихся всех стран от империалистов, но до самых последних дней своей власти так и не смогли обеспечить социалистическим рабочим уровень благосостояния, сопоставимый с тем, которого достигли несчастные жертвы буржуазной эксплуатации на Западе. Ставлю прежний вопрос: зачем? Какая сила заставляла КПСС маяться дурью и старательно делать заботливый вид, хотя к концу Советской власти у неё совсем уже перестало получаться? Единственно только жажда власти. Ради её сохранения они кровавым террором сделали целый народ подопытным кроликом в своих идиотских социально-экономических экспериментах, за несколько десятилетий у власти так и не сумев превзойти своих нормально живших и развивавшихся оппонентов - те ведь не высасывали из пальца сумасшедшие теории и не пытались подстроить под них окружающих мир, а исходили из человеческой природы. С моей точки зрения главный национальный интерес России - экономическое процветание, и не за счёт народа, а во благо ему. После войны наиболее приемлемым способом восстановления экономики и инфраструктуры было бы продолжение сотрудничества с США. Они кстати, не отказывались от него, пока Советский Союз сам не пошёл на конфронтацию, в том числе военную, когда в 1948 году установил блокаду Западного Берлина и буквально вынудил американцев создать НАТО. Наши патриоты клянут Горбачёва и Ельцина предателями за расширение Северо-Атлантического блока, но при Сталине-то он был создан! Но к генералиссимусу у патриотов никаких вопросов: тот во всём прав, разве только недостаточно расстреливал, следовало больше. Советский патриотизм - вообще тема для психиатрического анализа. Так называемым "своим" прощается любое живодёрство, малейшее устремление к взаимодействию к Западу считается изменой, исключая, опять же, ленд-лиз военных времён. Объяснить причину подобной избирательности патриоты не способны - могут разве приплести пользу для обороны Отечества, будто во всех других ситуациях сотрудничество с Западом не служило толчком к развитию.
   - Вы разглагольствуете подобно новому врагу народа, - заметила Овакимян. - Всем избирателям Покровского известно - американцы хотят как минимум лишить Россию суверенитета, как максимум - расчленить.
   - Да, разумеется, я знаю. Между прочим, англосаксонский мир, поделенный на Великобританию, США, Канаду и Австралию с Новой Зеландией, стал только сильнее. Такие же англосаксы, отрезанные от метрополии океанами, со временем предпочли самоуправляться, а не ждать руководящих указаний соплеменников с другого конца планеты. Черчилль, конечно, сокрушался, но ничего ужасающего не случилось. Помните "Тени в раю" Ремарка? У него там немецкие эмигранты в США впадают в депрессию, когда немецкий народ не встретил англо-американских освободителей от нацистского гнёта с цветами, а оказал им ожесточённое сопротивление. В чём, кстати, состоял национальный интерес германцев в 1945 году? Сопротивляться до последнего человека или признать реальность и поскорее сдаться, минимизировав тем самым людские потери и материальные разрушения? Думаю, любому здравомыслящему человеку ответ ясен: следует думать о будущем, а не топить его в крови. Кто вообще способен разделить Россию на части, кроме самого же русского народа? Нынешние патриоты любят издеваться над якобы пьяной вечеринкой трёх президентов в Беловежской пуще, положившей конец Советскому Союзу, и совсем не вспоминают съезд народных депутатов СССР, который через несколько дней ратифицировал достигнутое в белорусских лесах соглашение. Во всей огромной стране не случилось ни одного сколько-нибудь заметного выступления в её защиту. Возможно, вообще ни одного - по крайней мере, лично я ни об одном не слышал, даже с участием десятка протестующих. Девятнадцать миллионов коммунистов сидели по домам и не считали нужным спасать свои идеи и государство, построенное на них. Следовательно, Советский Союз изжил сам себя и стал совершенно никому не нужен среди своих собственных граждан. Если даже выйти на улицу и помахать красным флагом никто не захотел, кто бы отправился воевать в Среднюю Азию и на Кавказ ради сохранения единой страны? А рано или поздно воевать бы пришлось, поскольку деньги Горбачёв де-факто уничтожил, экономика насмерть замёрзла, и требовались немедленные революционные реформы с человеческими жертвоприношениями, иначе - деградация и полный крах государственности по сомалийскому варианту, но в ядерной державе.
   - Ваша идея о Ельцине как человеке, спасшем Россию, поддержки в обществе не найдёт.
   - Я знаю, но своих представлений о смысле новейшей отечественной истории не изменю. Если жители какого-либо российского региона сочтут благом для себя отделение от большой России, то их следует убить или понять? Если народ в целом утратит убеждение в самоценности единого государства и откажется посылать своих сыновей на войну за его сохранение, кто вообще сможет помешать неизбежному, и у кого будет право диктовать свою волю целому народу?
   - Когда речь заходит о народе, немедленно следует спросить: кто конкретно формулирует мнение народа и на каком основании?
   - Само собой. Ответ очевиден, как и во всех предыдущих случаях. Свободное волеизъявление свободных людей. Оно предполагает в первую очередь право агитации за любую точку зрения, исключая фашистскую, разумеется. Предложение физически истребить народ, не желающий делить свое будущее с Россией рассматриваться не должно, а его инициатора следует привлечь к уголовной ответственности. И не надо вспоминать референдум 1991 года, когда, мол, три четверти населения СССР высказались за его сохранение, а их воля была нарушена злобными политиками. Референдум - вообще штука коварная, при случае его вполне можно провернуть и в антидемократических устремлениях. Крайне важна формулировка вопроса, и в девяносто первом, если помните, нас спросили, желаем ли мы сохранить обновлённый Советский Союз, забыв объяснить значение ключевого слова. Какой "обновлённый"? Более централизованный или наоборот, конфедерированный? Почему коммунисты поставили только один туманный вопрос, а не два-три, если не четыре, с возможностью выбрать конкретный путь дальнейшего развития? Выработанный позднее проект нового союзного договора вроде бы фиксировал децентрализацию, но кто на деле выявил устремления большинства? Возможно, оно хотело как раз централизации - кто знает? На референдум следовало вынести один или несколько проектов, предварительно разнеся их тексты по всем почтовым ящикам страны. Я имею в виду - не за день до голосования, а не позднее, чем за год до него, с активным обсуждением всех вариантов в течение года - тогда вся затея обрела бы черты реального акта демократии. Ничего подобного Горбачёв и не подумал сделать - один невнятный вопрос и агитация в одни ворота. Кстати, на территории Прибалтики, Молдавии и Южного Кавказа голосование не проводилось, и практического смысла в его организации при столь негодных методах лично я не вижу. Ещё и подведение итогов лишь в общенациональном масштабе, хотя население одной только РСФСР составляло более половины всего населения Советского Союза. То есть, все прочие могли как угодно заполнять любые бюллетени, конечный исход зависел только от России.
   - Хотите сказать: республика, где большинство проголосовало против, должна была получить право на выход?
   - Теоретически - да, хотя на практике, боюсь, тогдашний закон о выходе из состава СССР не позволил бы. Не берусь утверждать однозначно, но оппозиционеры не зря прозвали его "законом о невыходе". Вся моя речь сводится в итоге к одному вопросу: кто определяет государственный интерес? Покровский и "Единая Россия" объявляют всех несогласных с их политикой иностранными агентами, а их взгляды - направленными против национальных интересов России, поскольку, по мнению властей предержащих, интересы заключаются в удержании сферы влияния и следовательно - в конфликте с Западом вообще и с США в частности. В действительности это лишь их точка зрения, и я противостою ей не как шпион, а напротив, как патриот. Я защищаю истинные интересы - благосостояние, свободу и счастье простых людей, ограбленных и угнетённых во имя фантасмагорических представлений генерала о целях внешней политики. Если хотите, я смотрю на современную Россию, как Эрих Мария Ремарк в 1945 году смотрел на Германию, желая ей очнуться от страшного дурного морока. Нельзя использовать слово "патриот" в качестве ругательства - ошибочно истолкованная лексика влечёт за собой плачевные политические последствия.
   - Вы, Пётр Сергеевич, всё время повторяете ваш излюбленный тезис об отсутствии в наших разговорах между собой признаков нарушения закона, но сейчас фактически провели параллель между современной Россией и гитлеровской Германией. Возможно, с точки зрения уголовного кодекса предъявить вам пока нечего, но политически ваше выступление проигрышно.
   - Не понимаю вашего волнения, Ирина Аршаковна. Я сейчас не сказал абсолютно ничего нового по сравнению со своими публичными выступлениями в ходе избирательной кампании.
   - Сказали. Вы прежде ни разу не вспоминали Ремарка и Германию.
   - Простая аналогия. Я всю жизнь, ещё с советских времён, доказываю плодотворность для России сотрудничества с Западом, а не противостояния с ним.
   - Аналогии ничего не доказывают, но тащат за собой коннотации, иногда - многочисленные и неприятные. Вы правильно делали, когда не использовали их раньше, и впредь не начинайте.
   - Если меня спросят напрямую, я всё равно отвечу честно.
   - Отвечайте, если спросят. Как вы думаете, Покровский на все вопросы отвечает честно?
   - Не могу уследить за вашей мыслью, Ирина Аршаковна. Вы предлагаете мне говорить не то, что думаю? Я, кстати не берусь судить, как часто генерал лжёт - он вполне может искренне верить во всё или почти всё им сказанное. Здесь мы с вами нащупали новую философскую проблему: что есть правда? Человек может искренне заявлять свои взгляды, но они могут противоречить действительности. Меня всегда забавляет отношение к характеристике "честный человек" как к комплименту. Нацисты, расисты, этнические националисты всех мастей, а также наоборот - маоисты, хунвэйбины всякие, полпотовцы и прочие коммунисты-большевики-ленинцы-сталинисты вполне могли быть честными людьми, но их жертвам от этого приходилось не легче, а тяжелее. Честные борцы не брали взяток, но искренне верили в необходимость мучить, унижать и убивать людей ради торжества великой в их представлении идеи. Я хочу сказать - честность и порядочность суть разные определения, хотя нередко совпадают. В общем, все порядочные люди честны, не все честные порядочны.
   - Немного парадоксально, не находите? Я бы сказала - крайне парадоксально. За всю свою жизнь ни разу не встречала характеристику "честный человек" по отношению к негодяю.
   - Охотно верю. Цените каждую минуту разговоров со мной - внукам своим будете передавать почерпнутые в них истины.
   Ладнов с уморительно серьёзным лицом выудил из пакетика солёной соломки одну тонкую палочку и аппетитно ей захрустел - он не любил сладкое.
   - И всё-таки, Пётр Сергеевич, я хочу вникнуть в вашу идею. Гитлер и Сталин - тоже честные люди?
   - Возвращаемся к истоку. Кого вы называете честным? Меня однажды рассмешили печальной сентенцией: если человек всегда прямо говорит всем в глаза, что он о них думает, то это - обыкновенный хам без сдерживающих центров. Правила хорошего тона в мало-мальски приличном обществе предполагают как минимум сокрытие истинного отношения и замена его в лучшем случае умолчанием - если не тотальным, то частичным. Собеседник может оказаться отчаянно неприятным, но в нём почти всегда отыщется пусть небольшая приемлемая деталька, и она вполне сгодится для комплимента. Сталин и Гитлер, разумеется, не говорили и не писали с утра до вечера одну только правду, но за минувшие после их смерти десятилетия ни один исследователь не предъявил доказательств отсутствия у них убеждений и наличия одного лишь цинизма. Гитлер искренне считал немцев высшей расой, Сталин ненавидел мировой капитал, хотя сам с лихвой переплюнул всех эксплуататоров минувших эпох и делом доказывал способность к сделкам.
   - Полагаете, он искренне верил в существование власти рабочих и крестьян, а не партийной бюрократии?
   - Предмет личных верований Сталина - тема многотомных исследований, и я не берусь ответить вам прямо здесь и сейчас. В нашем с вами политическом лагере подавляющее большинство сочтёт основной сталинской идеей параноидальное стремление к беспредельной личной власти. Но я спрошу вас: считал он власть самоцелью или способом достичь победы СССР в противостоянии с капиталистическими странами?
   - Не знаю насчёт победы, но принести счастье простым людям собственной страны он явно не стремился. А ведь говорил про "жить стало лучше, жить стало веселей"!
   - Думаете, он не считал коллективизацию и террор средством принести мир и спокойствие советскому народу? Да, он вычищал троцкистов и прочих каменевцев-зиновьевцев как угрозу своей личной власти, поскольку они противодействовали его курсу, единственно верному и единственно способному обеспечить счастье трудящихся. Я хочу сказать, он видел своей целью счастье народа в целом, а не отдельных человеков, и представлял счастье как успех Советского Союза в противоборстве с буржуями.
   - Возможно, власть являлась для него самоцелью?
   - Широко распространённая точка зрения, но лично я считаю её попыткой обеления морального облика вурдалака. Попытка списать его зверство на психические отклонения. Весь ужас именно в сознательной честной политике уничтожения огромного количества людей якобы во благо массы в целом.
   - Какой-нибудь исследователь доказал справедливость вашего взгляда на проблему?
   - Не знаю такого. Сталин не оставил дневников и даже воспоминаний, в которых все всегда врут. Выводы о его мыслях делаются на основании отрывочных фраз, услышанных разными людьми в разных ситуациях в разные исторические моменты и зафиксированные с неизвестной степенью достоверности. В итоге выводы оказываются взаимоисключающими и доказывают только принадлежность авторов монографий к той или иной идеологической концепции. Официальные речи и публикации - внешняя сторона пропаганды, они не дают оснований для суждений о мыслях оратора и публициста, а значит ничего не доказывают в нашем с вами споре.
   - Никто ничего не доказал, но вы всё равно считаете Сталина честным человеком?
   - Считаю. Иначе он покончил бы с собой в конце тридцатых, обеспечив себе неограниченную власть над бескрайней страной и оставшись без цели жизни.
   - Почему без цели? С конца тридцатых он стремился свою власть сохранить.
   - Слишком мелко. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин - исторические фигуры, сопоставимые с ним самим, после них остались только его же креатуры, пешки, а передвигать их по шахматной доске скучно - великих свершений ждать больше не приходится.
   - Впервые вижу вас в роли неисправимого романтика, Пётр Сергеевич. Тем более - в роли гимнопевца Сталина.
   - Вы плохо меня слушали, уважаемая Ирина Аршаковна! Повторяю: я не считаю честность безусловно положительным качеством.
   Потапченко возился в дальнем углу комнаты с кофеваркой, Наташа в смятенных чувствах наблюдала за ним, а не за спорщиками, и восприняла почти как проявление волшебства возникшую в воздухе из ничего волну пустынного дурманящего аромата.
   - Вы хоть помните, откуда начали? - подал свой тихий голос начальник службы безопасности кандидата в президенты Российской Федерации. - Что дальше делать будем, честные люди?
   - Теперь и не знаю, обидеться мне или нет, - пожала плечами Овакимян.
   - Зачем же обижаться? И вы честная, и Пётр Сергеевич, и я, и Гитлер со Сталиным. Честность - вроде роста, ничего не значит в смысле положительной или отрицательной характеристики личности.
   - Именно, - торжествующе развёл руки Ладнов жестом иллюзиониста после успешного фокуса. - Отличное сравнение. Ленин, Гитлер и Сталин были небольшого роста, но он не имеет значения в моральном аспекте их слов и дел, как и их непорядочная честность.
   - Всё равно не пойму, чем вам честность не угодила. Зачем развенчивать одну из человеческих добродетелей?
   - Ошибка в определении. Кого обманывает террорист с бомбой в вагоне метро? Он искренне считает справедливой смерть его случайных попутчиков и свою собственную ради достижения некой, светлой по его мнению, цели. Или вы полагаете, они взрывают себя с расчётом сознательно направить весь мир по ложному пути и в действительности прекрасно осознают порочность методов и негодность мечты?
   - Я полагаю, ими движет ненависть - обоснованная или нет, судить трудно, особенно если их ярость направлена против моей страны. Видимо, они уверены в своей правоте.
   - То есть, вы тоже считаете террористов-самоубийц честными людьми? Я говорю именно о смертниках, поскольку прочие, намеренные выжить, как и организаторы, с моей точки зрения, вполне способны на цинизм - они могут обманывать и пацанов с поясами шахидов, и общественное мнение, скрывая свои подлинные мотивы, в том числе меркантильные.
   - Израиль рассматривал Саддама Хусейна как спонсора терроризма, поскольку тот выплачивал щедрые компенсации семьям убитых террористов. Возможно, палестинские смертники, хотя бы некоторые, видели в своей гибели единственный способ обеспечить свои семьи?
   - И кого же они в таком случае обманывали?
   - Общественное мнение. Собственно, сами они в любом случае никогда ничего никому не говорили, за них всё объясняли те самые организаторы со своими разнообразными и не всегда идейными мотивами.
   - Таким образом, мы в очередной раз возвращаемся к началу. Террористы-смертники молчат и по их мысли умирают либо за идею, либо за семью, считая жизни случайных пассажиров или зрителей, лично не причинивших никакого зла ни смертнику, ни его народу, ни его близким, подходящей разменной монетой для расплаты за действия правительств их стран.
   - Пётр Сергеевич, вас в детстве часто били?
   - Случалось, но редко. Я малахольный - отмахиваться начинал чем попало, не обращая внимания на твёрдость и тяжесть орудия, и сил не жалел. Но в общем вы правы, всегда любил говорить окружающим неприятные вещи.
   - Вы тоже честный человек, как Ленин, Гитлер, Сталин и террористы-смертники?
   - Хочется верить. Жизнь - штука многосторонняя, уважаемая Ирина Аршаковна. Честный человек не всегда хороший, но вот бесчестный - всегда безоговорочно плохой. Обманывать умирающую без всякой надежды мать рассказами о скором выздоровлении - не подлость, хотя и честностью такое не назовёшь. Нечестный лжёт ради собственной выгоды - материальной или моральной, а то и просто из хамства и презрения, ради удовольствия. Вы же понимаете, я говорю не о мелочах и не о формулах бытовой вежливости, а о фундаментальных вопросах человеческого существования. Каждый день приходить на работу и с утра до вечера произносить слова, отличные от мыслей, как частенько случалось, да и по сей день случается с деятелями гуманитарной сферы в преподавании, средствах массовой информации и в искусстве - мерзко и цинично. Я знавал таких людей и сейчас знаком лично, но не дружу, разумеется. Порой начинал задавать наводящие вопросы, и некоторые, казалось, искренне моих намёков не понимали и не видели в своём поведении ничего противоестественного - деньги ведь платят, какая ещё совесть? Мол, работа как работа.
   - Некоторые? Другие всё о себе понимали?
   - Да, представьте себе. Для меня - невообразимо. Зачем? Зарабатывать на жизнь ложью, мучиться осознанием своей никчёмности, но продолжать? Разумеется, важная категория среди зарабатывающих словом - искренне верящие официально заданным сверху бестолковым постулатам, но мазохизм сознательных врунов всё же остаётся неизменной слабостью среди профессиональных цицеронов нашей с вами современности.
   - Вы напрасно верите в их муки совести.
   - Да, я же сказал: многие совершенно не страдают от раздвоения творческой и физической личности, но есть именно такие - всё понимают, но продолжают зарабатывать привычным порочным способом. Творчество - вообще материя смутная. Ещё Пушкин писал о нежелании зависеть в равной степени как от царя, так и от народа: "Никому отчёта не давать, себе лишь самому служить и угождать". Большим эгоистом смотрится наше всё, но если присмотреться повнимательнее - он здесь выступает беспощадным аналитиком в вопросе свободы слова вообще и творчества в частности. Если писатель в трижды свободной стране пишет не по велению небес, а из расчёта выгодно продать написанное - он находится в рабстве. Наоборот, когда Булгаков в сталинском Советском Союзе писал в стол "Мастера и Маргариту" без малейшей надежды на публикацию в обозримом будущем, он не мог писать иначе - его вела за собой творческая свобода, чуждая и коммерческой, и политической выгоды для автора.
   - Получается, свободному художнику без Елены Сергеевны - никак.
   - По всякому случается. Одному именно популярные у публики тексты и хочется сочинять, причём не обязательно глупые и мелкие вещи - сколько угодно есть хорошо продаваемых шедевров, другой искренне от всей души строчил производственные романы в стиле соцреализма, формально популярные лишь у литературных чиновников государства рабочих и крестьян, но напрочь забытые после ухода его в небытие, и оба никак не наступали на горло собственной песне - они тоже свободны, но обеспечивали жён, а не те - их.
   - И всё же - творческая свобода художника помогает прокормить семью или нет?
   - Странный вопрос. Свобода и даже талант автора не имеют отношения к его доходам. Некоторые гении при жизни процветали, некоторые - прозябали, и я не берусь вычислить, что случалось чаще. Некоторые выворачивали себя наизнанку ради правды, как её понимали, иные творили на потребу тоталитарного режима или дикого рынка, но первые порой зарабатывали больше вторых, хотя и наоборот получалось совсем не редко.
   - Можете привести примеры?
   - Любые свои примеры я неизбежно обосную на моих личных представлениях, а не на правде, коей никто не знает. Я могу вспомнить Пушкина - он ведь неплохо зарабатывал стихами, хотя тратил ещё больше, первый профессиональный литератор в истории России. Но кто докажет его исконные мотивы? Маяковский честно объявил об отказе от вольности ради госзаказа, а Пушкин всегда ли не грешил в стихах? Об Анне Петровне Керн он в письмах к приятелям отзывался иначе, чем в подаренном лично ей листочке - очевидно, в целях охмурения. Солгал поэт о мимолётном виденье и гении чистой красоты или искренне выразил свои чувства? Уж точно не планировал заработать, хотя сам же и опубликовал - видимо, ещё даже не добившись секса. Честно говоря, мне больше нравится "Я вас любил" - вещь лаконичная, подкупает изящной простотой композиции и эмоционально убивает финалом, хотя там я автору уж точно не верю - не может отставленный мужчина желать счастья изменщице. Но я есть я, а Пушкин вечен - смею ли я в нём сомневаться? Какое ему дело до моих сомнений, и чего они стоят перед судом истории?
   - Хотите сказать, ваши рассуждения нельзя подтвердить фактами?
   - Разумеется, нельзя. Как вы себе представляете статистику по столь эфемерной материи? Коммерчески успешный автор совсем не обязательно приспособленец - Диккенс, Тургенев и Толстой зарабатывали, хотя наши представители из этой троицы в гонорарах особо не нуждались и жили на доходы от имений. Достоевский, собственно, тоже худно-бедно зарабатывал своими писаниями, но поменьше, к тому же имением не обладал. Написал "Идиота" для уплаты долга, но роман ведь не безделица, хотя я больше всего ценю у него "Братьев Карамазовых". Возможно, найдутся правдолюбы с совершенно достоверными сведениями о связях Фёдора Михайловича с властями и создании "Бесов" по их заказу, я своего отношения не изменю ни к писателю, ни к роману. Нет никаких оснований полагать, будто в действительности Достоевский относился к Нечаеву хорошо, а следовательно он не лгал.
   - И был свободен?
   - Здесь в очередной раз следует договориться о терминах и вспомнить многочисленные разговоры поэтов с книгопродавцами и фининспекторами, кои нам являет отечественная литература. Сейчас сочинитель может плюнуть на издателей, тиснуть текст в Сети и убеждать своих знакомых, они же - его единственные читатели - в собственном литературном величии и нежелании поступаться принципами в товарно-денежных отношениях. Кстати, не хочу сказать ничего плохого априори о умозрительном собирательном сетераторе - Интернет позволяет любому гражданину планеты Земля занять положение редактора и самолично заняться поисками золотых самородков в тоннах пустой породы. Я лично не раз находил завораживающие тексты на графоманских сайтах, и всякий раз оказывалось достаточно потратить буквально несколько минут, перебрать двух-трёх-четырёх авторов и следующий вдруг поражал откровенностью и проницательностью. Знаете, когда при чтении первой же страницы возникает смутное беспокойство, а иногда - едва ли не суеверный страх перед сверхъестественным явлением, и уже не можешь отпустить от себя текст. Ну, или он тебя не отпускает. В общем, я о другом - Достоевский не мог завести собственный сайт в Интернете и вынужденно общался с редакторами и издателями ради заработка. Наверное, в чём-то им уступал, но, опять же, не врал в главном и высказывал человечеству вообще и русским в частности всё, что о них думал - оснований для утверждения обратного, опять же, никто по сей день предъявить не смог.
   - Но, возможно, они всё же существуют?
   - Понятия не имею.
   - Вы можете твёрдо сказать: их нет?
   - Не могу. И не секунды не верю в возможность их существования. Но доказать ничего не могу, тем более - отрицательный факт. Как доказать несуществующее?
   - Очень просто - доказать существующее. Вдруг найдётся какое-нибудь письмо, записка, пометка, и мы неожиданно узнаем: на самом деле Ф. М. был революционером, и петрашевцы стали лишь первой ступенью его духовного роста.
   - Мне всё же интересно, - вмешался в дискуссию Потапченко, допивший свой пластиковый стаканчик кофе с крекером, - каким образом вы умудрились перейти от Покровского и наших скорбных дел к Достоевскому и петрашевцам?
   - Очень просто: слово за слово. Есть такой надёжный способ добраться куда угодно откуда угодно, - объяснил незадачу совершенно спокойный Ладнов.
   - Я понимаю, роскошь человеческого общения - самая доступная из всех видов роскоши, но не уверен, обладаем ли мы ей в данный конкретный момент, - не унимался бывший опер, узнавший жизнь с разных и не всегда благовидных сторон.
   - Разумеется, обладаем, - с прежней невозмутимостью ответствовал безнадёжный кандидат в президенты Российской Федерации. - Она - последнее и единственное наше сокровище. Останется с нами даже после ареста и суда. Я готов принять аргументы Ирины Аршаковны и не делать скоропалительных выводов о намерениях господина Саранцева прежде её встречи с госпожой Кореанно. Гадания и необоснованные предположения действительно негодный материал для строительства теорий.
   - Замечательно. Следовательно, ждём звонка от Юли и не делаем лишних движений?
   - Именно так. Главное - сохраняем спокойствие и обычный предвыборный ритм жизни.
   Присутствующие по одному разошлись, следуя своим рутинным делам и скрывая от окружающих тайное знание. Только Наташа осталась стоять в углу, словно наказанная, только смотрела не в стену, а в видимое лишь ей одной неизвестное.
   - Наташа, что-то случилось? - озаботился Пётр Сергеевич растерянностью своей подопечной.
   - Будто сами не знаете.
   - Вы о наших приключениях? Странно.
   - Не вижу ничего странного.
   - Вы же вполне оптимистично и деловито держались, почему вдруг раскисли?
   - Я не вдруг, а постепенно.
   - Хорошо, почему постепенно раскисли? События с ночи развиваются в благоприятном для нас направлении, вы не находите?
   - Не нахожу.
   - Вы считаете ситуацию сейчас более опасной, чем в начале?
   - Конечно.
   - Не понимаю. Объясните, пожалуйста.
   Наташа вышла из своего угла прошлась сомнамбулой поперёк комнаты к непонятному месту - не к окну, не к собеседнику, не к выходу - и остановилась, глядя в себя.
   - Я боюсь.
   - Я понял, но всё равно не понимаю. Вы же ночью не испугались, так почему сейчас? Никакого тайного заговора больше нет, мы просто отражаем политическую интригу, действуем честно и открыто, вычурно говоря - легально. Вы можете конкретно сказать, что именно вас пугает?
   - Не могу, - ответила девушка после трудной паузы.
   - Не хотите или меня вы тоже боитесь?
   - Нет, просто не могу. Мне стало сейчас страшно, и всё.
   - Сейчас?
   - Ну да.
   - Пока мы мило болтали с Ириной Аршаковной?
   Наташа молчала томительно долго - она никак не могла сложить в слова свои смутные ощущения и сама себе не могла предложить никаких объяснений происходящего. Когда ночью вокруг неё завилась цепь необъяснимых событий, она оставалась почти спокойна - лишь немного взволнована от азарта и пугливого интереса. Нравилось стоять в центре событий, обладать тайной и участвовать в событиях возможно исторического масштаба. С течением времени настроение менялось, и теперь она явственно видела у себя над головой радищевское стозевное чудовище и очень хотела избавиться от призрака, но ничего не получалось. Самое страшное - она не заметила даже момента его появления, смена сцены перед глазами происходила невнятно и неназойливо, будто щадяще, но тем безысходней оказался проступивший из тумана облик. Не произошло ни единого события, могущего вызвать приступ ужаса, но образ его сам собой постепенно проявился в белой пелене неведения и теперь не отпускал воображение сироты.
   - Вы меня слышите, Наташа?
   - Слышу.
   - Вы получали новые сообщения и не сказали нам о них?
   - Не получала.
   - Вас осенила какая-то мысль по поводу случившегося?
   - Не осенила. Вам легко рассуждать, вы всё повидали, а я ничего не понимаю. Я ещё заживу нормально, как все люди, или мне уже не суждено?
   Теперь надолго замолчал Ладнов - он мог бы прочитать подопечной целую лекцию, а то и написать монографию о науке противостояния государственной машине, но произнёс лишь одну фразу:
   - Наташа, поверьте моему опыту: вы именно теперь зажили нормально, как должно жить человеку и гражданину в стране, долго и безуспешно ищущей выход из темноты.
  
   Глава 16
  
   Опытный, хоть и не в реальной политике, волк Нигматуллин в своё время резко возражал против аренды под предвыборный штаб Саранцева номеров в "Метрополе" - хотел избежать негативной реакции потенциальных избирателей на демонстрацию ненужной роскоши. Игорь Петрович категорически настоял на своём, не видя шансов привлечения на свою сторону в сколь-нибудь значимом количестве сторонников Коммунистической партии и даже социалистов и желая продемонстрировать уверенность в победе и свою надёжную принадлежность к Власти как абсолютному институту управления страной вечной монархии. К тому же, особый упор в агитационной кампании делался на источники финансирования - пожертвования физических лиц, а не карман налогоплательщика, и уж расходование полученных средств - полностью прерогатива законного получателя.
   Когда лимузин подкатил к фешенебельному зданию и беззвучно остановился рядом со швейцаром в ливрее и цилиндре, президент особенно ярко почувствовал, насколько смешно он смотрелся бы сейчас у крыльца скромного пристанища непритязательных путников, озадаченных бюджетом. Не спасла бы даже "Лада" вместо "Мерседеса" - самый аполитичный наблюдатель не заметил бы в ней ничего, кроме дешёвой претензии на якобы близость к народу. Нельзя превращать каждое публичное выступление в исповедь, но и прикидываться совершенно не тем человеком, коим являешься на самом деле, совсем уж категорически запрещено. Фальшь не должна бросаться в глаза, хотя полностью избавиться от неё невозможно - убедить широкие народные массы в своей принадлежности к ним посредством демонстративного посещения субботними вечерами общедоступных пивнушек и публичного пожимания бесчисленных рук перед телекамерами нельзя. Россия требует образа суровости, прямоты и самоотречения, а не заигрывания с публикой. Преданный избиратель не ждёт от главы государства спартанского образа жизни на хлебе и воде на голом полу в крохотной каморке огромного дворца, но большинство требует от него реальных дел и ответственности за всё на свете, и если не готов отчитываться за нехватку лекарств и специалистов в любой поселковой больнице - готовься принять на себя шквал презрения и неприятия без всякой надежды на оправдание объективными обстоятельствами и несовершенствами механизма государственной службы.
   Ни один действующий глава государства за всю историю России ни разу не проиграл перевыборы, но набирается небольшой сонм утративших власть - зачастую вместе с собственной жизнью.
   Кореанно встретила шефов с телефоном возле уха, поздоровалась кивком головы и не прервала разговор - внешний ритуал подчинённости она отметала начисто, предпочитая доказывать пользу своего присутствия и незаменимость своих многогранных способностей для успеха общего дела. Лишний раз Игорь Петрович немо восхитился её внешностью - в лёгком светлом весеннем платье, красиво облегающем безгрешную фигуру, с расклешённым подолом ниже колен; высокий воротник расстёгнут, но грудь не приоткрывает ни на миллиметр, только насильно заставляет любого созерцателя мужского пола хотя бы чуть-чуть и мимолетно пофантазировать о ней - как всегда, обворожительна.
   - Юля, для начала позвольте сообщить вам новости, - сказал Саранцев, дождавшись в глубоком кресле вдали от зашторенного окна окончания сеанса связи.
   Нигматуллин молча присел на диван, закинув ногу за ногу, и внимательно выслушал пересказ президентом информационных событий ночи и утра, словно впервые о них узнал. Саранцев не ограничился кристальными фактами и выложил также плоды ночного анализа и сведения о незаурядном тульском судье Сивцове, незаметно для всей страны вынесенном на гребень возможного политического цунами.
   - Так... - ошарашенно произнесла Юля и обвела начальников общим взглядом. - Похоже, вырисовывается целая система.
   - Вы так считаете?
   - А вы предпочитаете верить в случайности?
   - Случайность - материя зыбкая, - согласно кивнул Игорь Петрович и задержал взгляд на не вовремя молчаливом главе администрации. - Но накануне решающих политических поворотов полностью исключить её из расчётов нельзя, слишком многие делают слишком много ставок, а следовательно - реальные шаги. Я думаю, в ходе переговоров с Овакимян наши неприятности выпячивать не следует.
   - Совсем?
   - Во всяком случае, поначалу.
   - И в каком же случае мне следует сделать признание?
   - Сначала вам следует узнать как можно больше о положении в штабе Ладнова.
   - Почему?
   - Мы с Айдаром Каримовичем подозреваем провокацию со стороны генерала. Слишком уж он разбрасывается секретной информацией.
   Юля сосредоточенно замолчала, рассеянно глядя на журнальный столик перед собой, и Саранцев мысленно поспешил согласиться с критикой знаменитого творения Родена бунтарём Лимоновым - люди думают иначе, не напрягая могучие мышцы, а лёжа на диване и бессмысленно глядя в потолок.
   - Я должна за ресторанной беседой разглядеть в происшествии признаки постановки?
   - Не берётесь?
   - Не могу ничего твёрдо пообещать. Ирина - не маленькая девочка, она умеет скрывать намерения и сама будет прощупывать меня.
   - Разумеется. Если мы вмешаем в ваш поединок мужиков, они всё испортят.
   - Игорь Петрович, прекратите наконец ваши сексистские выпады! Женщины - не существа иной породы, отличные от мужчин, то есть людей. Нельзя делать общегендерные обобщения - все люди в принципе разные.
   - Да, и между такими разными людьми, как вы и Овакимян, никому встревать не следует - любой окажется лишним и опасным. Вы обе - не все женщины мира, а две совершенно определённые особы, на хромой козе вас объезжать никому не посоветую.
   - Потому что мы обе съели по собаке на общении с прессой?
   - Вы съели не по одной собаке на общении вообще, в самом широком смысле слова. Юля, я не требую от вас всевидения, провидения и прозорливости - только внимательности к деталям, а вам её не занимать. Поменьше говорите, побольше слушайте и смотрите, затем сформулируете ваше мнение и сообщите его мне.
   - Но решение о посвящении или непосвящении команды Ладнова в наши секреты я должна принять на месте единолично и немедленно претворить его в жизнь?
   - Я готов вам довериться.
   - Почему? Поймите меня правильно, я хочу понять свою долю ответственности. Вы не придаёте большого значения моему выбору или, например, расцениваете опасность сложившейся ситуации крайне серьёзно и не считаете возможным потерять на согласования хоть одну лишнюю минуту?
   - Третье. Мы с Айдаром Каримовичем с ночи обдумываем наше интересное положение и не пришли какому-либо заключению, хоть отдалённо похожему на окончательное. Проверенных фактов нет, но с моей точки зрения, раз Ладнов со своими похитителями секретных бумаг не арестован ещё ночью, речь идёт не о грубой провокации, а либо о длительной многоходовой комбинации, либо вовсе - об идиотской шутке неизвестного, хотя и располагающего недурными связями, субъекта.
   - То есть, вы не ждёте печальных последствий ни от моего сообщения его команде, ни от моего молчания?
   - Я вообще не жду печальных последствий от наших злоключений в целом. У нас нет ничего, кроме слов, и в отличие от Ладнова мы в конечном счёте не имеем вообще никаких оснований для беспокойства Возможно, либо сам Сивцов к старости стал паникёром, либо его источник информации имеет на него чрезмерное влияние. Айдар Каримович, наверное, со мной не согласится.
   - Разумеется, не соглашусь. Неизвестное всегда следует рассматривать как угрозу.
   - Вы считаете информацию Сивцова и данные от команды Ладнова звеньями одной цепи? - деловито уточнила Юля и быстро окинула одним взглядом обоих собеседников, заставив их немного насторожиться.
   - Всё возможно, - безразлично пожал плечами президент. - Анекдотизм ситуации состоит в полном отсутствии у нас точной информации. Единственным её источником в обычной ситуации являются спецслужбы, а мы не можем к ним обратиться, ибо их же и подозреваем в тайных кознях. Видимо, нам пора приступить к действию. Вы не находите, Айдар Каримович?
   - Все силовые ведомства находятся под контролем Покровского, следовательно нас он тоже контролирует. Мы не можем начать проверку полученных данных втайне от него. Даже встречу на высшем женском уровне мы не можем скрыть.
   - О какой тайне можно говорить после подачи Ладновым заявления в прокуратуру? - удивился Саранцев.
   - Мы-то до сих пор помалкивали.
   - Ничего подобного. Вы ведь не рассчитываете на скромность ФСО? Факт вашего внезапного ночного приезда в Горки-9, по вашей логике, Покровскому тоже известен. Возможно, ночью его не разбудили, но утром уж точно новостью порадовали.
   - Вы совершаете логическую ошибку, Игорь Петрович. Допускаете знание другим человеком важной для вас информации, поскольку сами её знаете. Я ведь не человек с улицы - почему бы мне не приехать к шефу со срочной информацией накануне критически важных событий? Я имею в виду выборы, а не наши фантазии на заданную тему.
   - Вы никогда не приезжали ко мне без предупреждения посреди ночи.
   - А вы никогда не участвовали в перевыборах, имея своим соперником Покровского. Всё сущее однажды случилось впервые.
   - Надеетесь на способность генерала к философским обобщениям?
   - Разумеется. Он пока никому не давал поводов сомневаться в его аналитических возможностях. Видимо, нам нужно, по примеру Ладнова, раз и навсегда решить: мы отныне легализуемся или продолжаем шифроваться?
   Нигматуллин говорил спокойно и деловито, словно обсуждал с коллегами проходное уголовное дело, никому из собеседников не угрожающее даже карьерным ущербом.
   - Думаю, главное здесь, как всегда, в однообразном понимании определений. Мы ведь в любом случае не собираемся созвать пресс-конференцию и там выложить всю нашу подноготную?
   - Само собой, нет, - раздражённо отмахнулся Айдар Каримович от любительницы ставить вопрос ребром.
   - С другой стороны, супер-пупер конспирацию вы до сих пор тоже пока не применили? - продолжала бесцеремонно напирать Кореанно, демонстративно задержав взгляд на президенте.
   - Нет, конечно. Мы просто пока ничего никому не сообщили ни по телефону, ни по другим каналам связи. Я предлагаю легализацию и в первую очередь установление связи с Сивцовым. Айдар Каримович, прошу вас, дайте указание кому-нибудь на ваш выбор. Лучше даже создать целевую группу спецназначения из надёжных и энергичных людей, поставив им конкретные задачи с инструкцией не строить из себя ни пинкертонов, ни штирлицев и действовать исключительно в рамках закона. Нам-то уж точно сейчас предъявить нечего - ни единой объективной уликой против себя мы не располагаем.
   - Но на связь с Овакимян...
   - На связь с Овакимян всё равно пойдёт самостоятельно Юлия Николаевна. Мы отделим оперативную работу от политических задач.
   Нигматуллин не скрывал скептицизма:
   - Будем исходить из благоприятного варианта, поскольку он нам больше нравится?
   - Нет, потому что у нас есть лишь два пути: заниматься делом или сидеть и смирно ждать, чем всё кончится. Предпочитаю первое.
   Саранцев самому себе показался ненужно резким и пожалел не столько о смысле, сколько об интонации. Вмешательство Кореанно кардинально изменило прежнюю атмосферу упорного диалога двух более и менее немолодых мужчин, придав разговору оттенок классического детектива.
   - Неправильными действиями можно ускорить печальный конец. Без разведки нельзя ни атаковать, ни обороняться. То есть можно, но рассчитывать придётся исключительно на героизм солдат. Кого мы планируем в жертвы?
   - Никого. В политике есть очень важное отличие от войны, особенно современной. Здесь полководец имеет возможность в критический момент выйти вперёд и заменить собой армию. Далеко не все политики таковы, но я готов вам пообещать.
   - Самопожертвование?
   - Нет, готовность ответить за всё.
   - Вы совершенно не представляете планов генерала и всех возможных последствий вашего обещания. Одним из них вполне может стать тюрьма.
   - Не думаю.
   - На чём же основан ваш оптимизм? На древности вашего знакомства с Покровским?
   - Не такое уж оно и древнее. Тем не менее, я его знаю не по газетам, Интернету и телевидению.
   - Разглядели в нём природное благородство?
   - Нет. Он ни разу не признал публично ни одного лично своего просчёта. Изредка ронял фразы типа "мы оказались не правы" (в основном, якобы из-за неоправданно хорошего отношения к тому или иному персонажу), но никогда - "я ошибся". Если я окажусь заговорщиком, коррупционером или шпионом, то он тем самым явит миру фатальную неспособность к подбору кадров. Вспомните Горбачёва и ГКЧП - он на глазах у всей страны лично протащил на ключевые должности всю команду своих ниспровергателей и скомпрометировал в первую очередь себя и свои управленческие способности, оставшись в критически важный момент без союзников. Найти в России хотя бы одного сколь-нибудь сведущего в политическом механизме человека, способного публично подтвердить факт отчаянных попыток бывшего президента предотвратить выдвижение моей кандидатуры на его место не трудно, а совершенно невозможно.
   - Почему? Можно развить теорию о нежелании генерала раскачивать внутриполитический конфликт и его тайных, но бесплодных усилиях предотвратить ужасное.
   - Такая версия тоже сработает против него - столько лет выстраивать образ мачо и вдруг признаться в неспособности даже на посту главы государства предотвратить роковое развитие событий, ведущих к созданию страшной опасности для государства как такового!
   - Ущерб можно купировать расширением масштабов катастрофы и вовлечением в неё, помимо вас, достаточно широкого круга влиятельных людей. Помимо силовых министров есть ведь, скажем, экономический блок, а на него вся страна давно точит большущий зуб. Пристегнуть к нему несколько миллиардеров, свалить на них вину за все тяготы жизни широких слоёв населения и устроить грандиознейшую чистку государственного аппарата от лазутчиков коррумпированного крупного капитала. Зрелище олигархов и финансово-налоговых министров за решёткой сейчас перевесит любые свидетельства слабости или недостаточной решимости Покровского в далёком прошлом.
   Саранцев и Кореанно посмотрели на Нигматуллина с несколько странным чувством невольного опасения - его фантазия показалась им чрезмерно реалистичной и вполне годной для восприятия генералом.
   - Я рад, что вы с нами, Айдар Каримович, - сформулировал наконец их общие чувства президент.
   - Обращайтесь, всегда готов помочь, - беззаботно ответствовал тот, не проявив на бесстрастном лице никаких эмоций. Матёрый человечище, похоже, не заметил в своей сентенции ничего примечательного для аудитории, просто предложил версию возможных событий, не более.
   - Покровский до сих пор всё же проявлял больше осмотрительности, чем в своё время Сталин. Тот, объявив иностранными шпионами почти всех маршалов и множество генералов с наркомами, изрядно подорвал моральный дух не только армии, но и всей страны. В самом деле - как можно воевать, если военно-политическая верхушка полностью разложилась и напропалую сотрудничает с многочисленными врагами? Одни поверили неоспоримым успехам товарища Ежова, полностью искоренившего заразу, но тот ведь и сам оказался наймитом, а его репрессии в значительной степени - незаконными. Кому же верить? Кто прав - Ежов или те, кто его сместил, возможно как раз за чрезмерные достижения на ниве борьбы с иностранными происками? Отсюда недоверие к указаниям сверху - вдруг очередной агент вредительствует. Мне кажется, Покровский демонстрирует другой подход - у него есть сотрудники, чьи способности или моральный облик он оценил незаслуженно высоко, но нет полных профанов в любой мыслимой сфере государственного управления и тем более - убеждённых врагов государства, только искренне заблуждающиеся в благих намерениях. В результате освобождённые от должностей как не справившиеся с поставленной задачей в большинстве случаев просто переводятся на другую работу.
   - Возможно, он счёл сегодняшний момент удобным для перехода на новый уровень. Мы ведь продолжаем гадать, ничегошеньки не зная достоверно.
   - Почему же? Конкретно о генерале я могу рассказать многое.
   Нигматуллин выдержал долгую многозначительную паузу и не спускал глаз с Саранцева, пока Юля молча наблюдала немую дуэль титанов.
   - Вы хотите меня чем-то укорить? - заметил Игорь Петрович негромким домашним голосом.
   - Я хочу задать вопрос: как люди узнают друг друга в реальной жизни и как - в политике?
   - Одинаково, через общение. Разве нет? Я имею в виду не только и не столько болтовню на свободные темы, разумеется, а совместную деятельность на каком-либо поприще.
   - Не уверен. Сущность проблемы в следующем: генерал изначально считал вас своим человеком или рассматривал как расходный материал, но впоследствии изменил точку зрения. Он военный, людей делит на годных к службе и негодных. Из вторых может даже подобрать себе друзей-приятелей, но ни к кому из них никогда не отнесётся так, как к любому из тех, с кем вместе служил - даже не обязательно на войне. Насколько мне известно, вы в армии не служили и вряд ли Покровский удостоил вас искренней дружбы. Только не обижайтесь на мою прямоту, нам любезничать некогда. Полагаю, в генеральской шкале человеческих градаций вы находитесь ближе к хорошим солдатам-срочникам - служат они вроде и по принуждению, но имеют право на хорошее отношение, поскольку в принципе служба им не претит.
   - Интересно, Айдар Каримович, кто снабдил вас психологическим портретом нашего доблестного визави?
   - Нет у меня портрета, не издевайтесь. Я сужу о господине премьер-министре по открытым источникам, так сказать. Вы ведь не откажете мне в праве на личное мнение?
   - Как можно! Нельзя запретить существующее само по себе, но неосязаемое физически. Ваше мнение ведь не изменится, согласен я с ним или нет. Но я могу привести аргументы и, возможно, в итоге вас переубедить.
   Юля сидела в вольготной позе, закинув ногу на ногу, и с интересом наблюдала за развитием пикировки:
   - Мужчины, надеюсь, вы не подерётесь? Я вас разнять не смогу, но именно мне придется либо объяснять народу ваши синяки и ссадины, либо потратить на вас все мои личные запасы косметики для их маскировки.
   - Мы не подерёмся, Юлия Николаевна. Видимо, мне стоит проиграть выборы и в спокойной обстановке написать книгу о генерале. Ручаюсь, страна увидит своего героя в совершенно новом свете. И я вовсе не имею ввиду полоскание его нижнего белья на публике.
   - Игорь Петрович, ваш настрой буквально за несколько часов до начала голосования на Дальнем Востоке мне не нравится. Пусть лучше Покровский напишет книгу о вас.
   Кажется, Юля искренне обеспокоилась психологическим состоянием шефа, но в действительности он совсем не волновался по поводу исхода грядущих выборов. Его больше беспокоили посторонние мысли о жене и дочери, но он никому о них не рассказывал из желания сохранить лицо.
   - Подробности, лишние подробности. Никто ни о ком не напишет никаких книг, просто к слову пришлось. Покровский - не просто генерал, случайно попавший во власть и не умеющий измениться под влиянием обстоятельств. Он использует старые навыки оперирования людьми и государственными институтами, но уже давно не ощущает себя в армии, где у каждого начальника, помимо множества подчинённых, обязательно есть свой начальник. У него нет командира. Он впервые в своей жизни свободен. Ему никто не отдаёт приказов, и даже законы парламент принимает в нужной именно ему редакции. Не знаю, мечтал ли он всю жизнь о безбрежной воле, но в президентском кресле он обнаружил тяжесть шапки Мономаха, когда не на кого свалить ответственность за последствия собственных действий, и осознал высокую цену свободы.
   - Над всеми людьми всю жизнь нависают старшие, не только над военными.
   - Думаю, с военными дело обстоит иначе, Айдар Каримович. Покровский не с генерала службу начал, а с курсанта и лейтенанта. Его могли арестовать за незастёгнутый воротничок или по совсем уж ерундовому для штатского человека поводу - за неотдание чести, например. К тому же, он воевал, получал боевые приказы и отдавал их сам. Наверное, любая работа любого взрослого человека влияет на жизни других людей, но офицер буквально держит в своих руках жизни солдат, а его жизнь - тоже в руках вышестоящего командира. Пусть командиры полков обычно в атаку не ходят, но в Афгане ведь линии фронта никто в глаза не видел, как и тыла.
   - Вы хотите доказать мне факт принадлежности военных к особой избранной касте особо ответственных должностных лиц?
   - Нет, я только хочу проиллюстрировать своё видение Покровского. Он ушёл из армии после крушения Советского Союза ещё не старым человеком сорока с лишним лет и начал свою вторую жизнь на совершенно новом поприще. Собственно, оно было новым для всех - при коммунистах бороться с политическими конкурентами за избирателей не приходилось, и он неожиданно обошёл опытных партийных бюрократов на тот момент уже бывшей КПСС. Чисто теоретически они располагали большим ресурсом - знакомые в прессе и внутри действующих властей, поддержка предпринимателей - в значительной степени тех же партаппаратчиков, пошедших другим путём. А он, молодой генерал, сроду не занимавшийся ничем, хоть отдалённо напоминавшим политику, продемонстрировал умение обращаться к аудитории и привлекать к себе благожелательное внимание. Его не назовёшь марксистско-ленинским ретроградом, он на всех своих выборах коммунистам противостоял. Кто-то скажет: он привлёк избирателей призывами к возрождению разрушенной страны, но кто в девяностые не выступал ровно с такими же призывами? Почему люди проголосовали за него?
   - Предвкушаю ваш ответ, - вставил Нигматуллин. - Хотите сказать: благодаря удачно созданному образу доблестного военного, беззаветно служившего Родине?
   - В том-то дело, он не создавал образ, а действительно служил - юридический факт, безусловно подтверждённый документами. В девяностые основная часть мужского населения страны имела личный строевой опыт по призыву и к офицерскому составу особых симпатий не питала, скорее наоборот. Женщинам, возможно, бравый вояка мог приглянуться, но они не смогли бы перевесить бывших армейских срочников с их антипатиями, если бы Покровский не нашёл подход ко всем. Любой солдат может вспомнить офицера, к которому его товарищи относились с уважением. Далеко не всегда такой офицер командовал именно тем, кто его помнит, но каждый знает - есть такие офицеры. И Покровский сумел им доказать, что относится к числу именно таких.
   - Вы строите какие-то странные теории на пустом месте, Игорь Петрович. Как он сумел доказать? Рассказывал в интервью истории об уважении к простому солдату?
   - Нет, конечно. Вы же знаете, сооружаю свои философские конструкции на основе общения с прошедшими суровую школу. В военное время солдаты рады иметь командира, способного распорядиться их жизнями оптимальным образом. Всегда обходиться без потерь невозможно, но если подчинённые считают потери минимальными или на худой конец оправданными, а приказы - обоснованными и хорошо продуманными, а не сляпанными наскоро и тупо, с полнейшим пренебрежением к жизни каждого конкретного военнослужащего, то командира почитают за отца родного. Он не лапочка, улыбки направо и налево не раздаёт, подчинённых по щёчке не треплет, требует жесточайшего соблюдения дисциплины и выполнения своих приказов, беспощадно наказывая провинившихся, но не теряя главного - отношения к каждому солдату, как к человеку, а не к бессловесному быдлу, предназначенному на убой.
   - Боюсь, описанный вами командир не отвечает квалификационным требованиям к профессии военного. Если видеть в каждом солдате живого человека, его невозможно отправить под пули. Объяснил же генерал в исполнении Жжёнова из "Горячего снега".
   - Получается, военным может стать только прирождённый убийца? Большую часть своей карьеры строевые офицеры в случае войны сами оказываются под вражеским огнём. Пацифизм хорош в мирное время, но если враг на твоей земле, то отказ воевать означает предательство.
   - Врага на нашей земле с 1944-го не бывало, а мы вот повоёвывали то здесь, то там.
   - Строго говоря, бои на Даманском всё же имели место.
   - На Даманский нога советского пограничника до 1969 года никогда не ступала, всегда на него только в бинокль смотрели, пока не получили из Москвы идиотский приказ очистить от китайцев остров, отделённый от Китая узкой протокой, а от Советского Союза - всей шириной реки Уссури. Справедливый принцип проведения межгосударственной границы на реке - по фарватеру или по середине русла, и зачем царским империалистам после Второй опиумной войны понадобилось проводить её по китайскому берегу, объяснить невозможно. Выгод никаких, а вот столетний конфликт на пустом месте с огромной страной и великим народом гарантирован. Десятки людей погибли ни за понюшку табаку, без малейших признаков смысла. Влезание СССР в Корейскую, Вьетнамскую и Афганскую войны ещё можно объяснять государственными интересами, хотя далеко не всех можно убедить в их оправданности, но вот Даманский - просто апофеоз державной дурости. Но ведь и там офицеры отдавали приказы солдатам. И отправили их на смерть, не имея морального оправдания в виде рассуждений об отражении иностранной агрессии.
   - На Даманском погибли и несколько офицеров. Я же говорю - большую часть своей карьеры профессиональные военные не только отправляют на смерть других, но рискуют и собственной жизнью, находясь вместе со своими солдатами в пекле. Ладно, мы ведь о Покровском говорим, а не о российско-китайских отношениях. Я ведь о чём начал говорить: он создал образ отца-командира, способного всё исправить. Самим своим видом, интонацией и построением речи олицетворял надёжность, хотя вся власть в стране тогда была наполнена сверху донизу прежними чиновниками и они же старыми методами вроде как претворяли в жизнь новый политический курс, хотя он ещё и не сразу стал таким уж новым. Люди хотели видеть новые лица, но они появились спустя годы и всё равно не слишком разительно отличались от старых. Люди как люди.
   - Мировые цены на нефть отросли, вот и вся заслуга Покровского. Уровень коррупции по формальным показателям при нём только вырос.
   - Так почему же он популярен? Надеюсь, вы не собираетесь отрицать очевидное по примеру нашей славной оппозиции?
   - Умелая воспитательная работа со СМИ ещё не означает полного соответствия должности главы государства. Наверное, без саморекламы никак не обойтись, но если лишь ей и ограничиться, выпустив на вольные хлеба всю свою камарилью, результат в итоге окажется плачевным.
   - Но был же до кризиса рост экономики, а главное - благосостояния основной массы населения!
   - За счёт нефтегаза. Упали цены, накрылся и рост всего остального. Здесь, знаете ли, ситуация неприлично напоминает нацистскую Германию. Гитлер ведь реально решил больные социально-экономические проблемы и пробудил национальное самосознание немецкого народа, поднял его с колен, так сказать. Вот только не смог обеспечить надёжное процветание на сколько-нибудь длительный период, решив обеспечить его негодными преступными средствами. Наверное, к 1945 году многие немцы совершенно искренне в нём разочаровались, только время безвозвратно ушло вместе с миллионами потерянных жизней.
   - Мало кто считает все проблемы решёнными, а жизнь - безоблачной, но большинство справедливо считает изменения позитивными. Не сходится арифметика с биржевыми котировками, нужны другие объяснения. СМИ прославляли Хрущёва и Брежнева изо всех сил, но к концу правления они оба уважением масс не пользовались. Я бы вспомнил и Горбачёва с Ельциным, но их не назовёшь баловнями рептильной прессы.
   - Вот именно! А Покровского - очень даже назовёшь.
   - В сравнении с Брежневым - в очень малой степени. Тогда оппозиционная пресса не существовала в принципе, сейчас она, хоть и не господствует, но в информационном пространстве присутствует, и все желающие имеют к ней доступ. Только на деле желающих приникнуть к ней как к единственному источнику великой истины не слишком много. Удивляться нечему - те, кому к моменту прихода генерала к власти было лет тридцать или сорок, при нём впервые в своей жизни увидели реальные изменения к лучшему вживую для себя и своих детей, а не в газетных и телевизионных репортажах, и всякие сторонние суждения о методах правления, которые не всех устраивают, их мало волнуют.
   - Вы так ожесточённо спорите о Сергее Александровиче, словно он вам приходится дорогим родственником, - прервала дискуссию ехидным замечанием Кореанно, не перестававшая удивляться поведению шефов с момента их появления, но тем не менее считавшая нужным сохранить нейтралитет.
   - С ночи не можем договориться, - подтвердил Саранцев. - Нельзя в противостоянии с генералом исходить из ложных предпосылок о его слабости. В элитах действительно многие недовольны обострением отношений с Западом и свёртыванием контактов, как и возможностей беспрепятственно и безопасно проводить время на берегах Женевского озера или озера Комо, но хватка у большого босса по-прежнему железная, и перспектива дворцового переворота не просматривается.
   - О дворцовом перевороте я не сказал ни слова, - хмуро отмахнулся Нигматуллин.
   - Да, зато упорно объясняете власть Покровского эфемерными причинами - например, массированной пропагандой. И я вам отвечаю: без материальных оснований в жизни реальных людей никакая агитация его бы не спасла, а дала бы только пищу для новых политически анекдотов.
   - Вообще-то, большой босс - как раз вы, Игорь Петрович, - осторожно заметила Юля и немного испугалась возможного уличения в подхалимаже, хотя совершенно о нём не думала.
   - Де-юре, Юлия Николаевна, де-юре. Здесь и зарыта собака. И единственный способ её выкопать без ущерба для нас с вами - правильно оценить расстановку сил.
   - Насколько я поняла, вы не боитесь силовых акций Покровского против вас?
   - Против нас, Юлия Николаевна, против нас. Могу вам пообещать со своей стороны безусловную преданность в случае печального оборота событий, но ничего героического здесь не вижу, поскольку не ожидаю ничего ужасного.
   - Почему? Возможно, в случае своей победы он действительно не станет принимать жёстких мер, но если вдруг он проиграет? Однозначных прогнозов никто не даёт.
   - Однажды он уже ушёл мирно на премьерскую должность по истечении своего второго срока президентских полномочий. Почему теперь вы ждёте от него иного поведения?
   - Лично я не знаю, чего ждать, но вот попала же откуда-то щекотливая информация к Айдару Каримовичу. По-моему, следует насторожиться.
   - Естественно! Юля, хоть вы докажите президенту необходимость решительных действий. Нельзя сдаваться без боя - даже в случае поражения свою участь можно смягчить только уважением со стороны победителя, а не презрением. Но лично я, в отличие от Игоря Петровича, совершенно не вижу никакой предопределённости торжества наших соперников. У нас достаточно сильный аппарат, в том числе на местах, далеко не все губернаторы на стороне Покровского, среди них есть и наши сторонники, также много неопределившихся, согласных действовать исключительно по закону в расчёте никому не задолжать; найдутся и готовые поддержать любого победителя, способного эффективно консолидировать власть. Повальные махинации при подсчёте бюллетеней определённо не пройдут, хотя полностью их избежать нельзя никогда, но в любом случае роковые тучи над нашими головами не сгущаются.
   - Можно подумать, я собираюсь непременно проиграть. И мне интересно, какие именно решительные действия вы предлагаете? Поднять по тревоге армию и интернировать накануне выборов Покровского? Вы уверены в преданности военных именно мне? Я бы и сотню не рискнул поставить на доказательство истинности предположения такого рода. Мне остаётся только пойти по стопам Ладнова с заявлением в прокуратуру, вот только предъявить там нечего, кроме судьи Сивцова, а вернее - его таинственного источника. Учитывая, что мы сами не имеем о нём ни малейшего понятия, затея с прокуратурой плодотворной не выглядит.
   - Можно сделать публичное заявление.
   - В отсутствие материальных улик выйдет только чёрный пиар и нарушение дня тишины, то есть незаконное действие с нашей стороны.
   - Вычеркнуть вашу фамилию из избирательных бюллетеней в любом случае уже нельзя, а штраф заплатить - не проблема.
   - Проблема не только в штрафе. Я покажу себя трусом, паникёром и лжецом, тем самым оттолкну некоторое количество избирателей и ни одного не привлеку. Для приверженцев Ладнова я - подставное лицо генерала и всё делаю непременно с его одобрения, а сторонникам Покровского только продемонстрирую свою гнилую предательскую сущность.
   - Вы своих избирателей забыли.
   - Почему забыл? Часть из них воспримет такое заявление в лучшем случае как проявление слабости, в худшем - схожим образом с избирателями Ладнова и Покровского, и перейдут от меня к тому или к другому. Или просто плюнут от презрения и голосовать не пойдут.
   - Зато генерал постесняется осуществить свой план и доказать вашу правоту.
   - Нет у него никакого плана. Схватиться сейчас за кувалду - значит продемонстрировать слабость и неверие в поддержку народа. Зачем ему такой конфуз?
   - Можно подумать, проигранные выборы докажут его силу.
   - В каком-то смысле - да, он вновь докажет свою приверженность закону и останется сильным человеком России.
   - Есть ведь ещё один вариант, - Нигматуллин поудобнее устроился на диване, словно предвкушал после своих слов наступление эффекта разорвавшейся бомбы и хотел занять наиболее удобную позицию для созерцания. - Кстати, наиболее вероятный. Победа одного из вас с минимальным преимуществом, когда народ окажется расколотым, и придётся его объединять. Какими средствами?
   - Можно вообразить лишь один нормальный способ: портфель премьера проигравшему. Только вот Дума должна согласовать, а там уж совсем тёмная материя - карты могут лечь совершенно непредсказуемым образом.
   - Думаете, после всех событий последних месяцев генерал захочет увидеть вас при себе в роли второго номера? Или в случае поражения остаться в прежней должности, но теперь в качестве побитой собаки, а не в виде самоотверженного аскета, добровольно пошедшего на муки личного унижения ради спокойствия Родины? С моими представлениями о его личности оба вопроса непременно требуют отрицательного ответа. Далее неизбежно следует третий вопрос: если любой исход завтрашних выборов Покровского не устраивает, каковы его планы?
   Саранцев мысленно восхитился способности соратника представить любую ситуацию с невыгодной стороны и заставить всех думать судорожно, но после долгого общения с ним - привычно.
   - Он может вспомнить опыт Дэн Сяопина - уйти на должность типа лидера "Единой России" и контролировать оттуда её фракцию в Думе.
   - Аналогия неверна - Дэн отошёл с де-юре важнейших должностей добровольно, Покровский же в данной гипотетической ситуации сделает то же самое после поражения на выборах, то есть неудачником. Фракция единороссов может и не сохраниться. До сих пор в России при смене президента менялась партия большинства.
   - Почему? При мне осталась "Единая Россия".
   - При вас не сменилась сверхзадача и верхушка государственной бюрократии, вот и не понадобилась новая партия власти. Другими словами - вы, пусть и не документально, но по смыслу и идее состояли в одной партии с Покровским. Теперь вы из неё вышли и уже никогда не вернётесь - он вас назад не примет. Вы проявили персональную нелояльность, подорвали доверие, разорвали в клочки моральные обязательства и попрали представления о честности и благородстве.
   - Спасибо на добром слове.
   - Я просто развёртываю перед вами картину происходящего в представлении вашего доброго оппонента.
   - Тогда из принципа не могу не уточнить: я ему заранее ничего не обещал и никакой прямой договорённости, даже устной, о поведении в нынешнем электоральном цикле между нами никогда не было. Полагаете, в глазах генерала я всё равно предатель?
   - Убеждён. Не ставлю под сомнение ваше утверждение, но вместе с тем ни секунды не сомневаюсь: он ждал от вас чуткости и понимания.
   - Можно подумать, я за него замуж вышел.
   - Нет, просто он считал вас своим верным подчинённым. Вы же за всё время своего премьерства ни разу не бросили публичный вызов Покровскому-президенту.
   - Вы определяете вызов как открытое оскорбление или любое выражение несогласия?
   - Для него любое неподчинение обязанного подчиниться - вызов, оскорбление, проявление неуважения и все прочие мыслимые и немыслимые ужасы.
   - У нас премьер воспринимается участником единой президентской команды и с его стороны в высшей степени неэтично выносить в прессу непонимания и нестыковки внутри единого аппарата. Премьер Покровский тоже ни разу не бросил вызов Саранцеву-президенту.
   - Думаю, в его глазах весь период вашего верховенства до событий прошлой осени сохранялась прежняя команда, и он считал необходимым блюсти её внешнее единство, поскольку разрушение благостной картинки повредило бы именно ему как лидеру нации.
   - Хотите сказать, одинаковое поведение разных людей в одном и том же положении означает разное?
   - Ваши с ним положения на должности главы правительства отличались: он вас нашёл и возвысил, а вы воздали ему должное за оказанное благодеяние. Даже два благодеяния - президентство ведь тоже он вам обеспечил. Но здесь вы его доверие уже не оправдали - боюсь, как бы вы своим поведением не разрушили генеральскую веру в человечество.
   - Начинается! Устал слышать однообразные мнения от ничем не похожих друг на друга аналитиков. Думаете, поддержка Покровского - необходимое и достаточное условие для победы на президентских выборах?
   - Думаю. Я знаю, вам не нравятся утверждения такого рода, но они достаточно обоснованны.
   - Нравится или не нравится - моё личное дело, но искажение исторических фактов мешает трезвой оценке события. Генерал не всесилен, а отечественный корпус избирателей - не стадо баранов. Люди голосовали сами в соответствии со своими представлениями о благе страны и своём собственном.
   - Полностью согласен насчёт представлений, - Нигматуллин изменил вальяжную позу всеведущего оракула и неудобно наклонился вперёд, опершись руками на колени и надёжно установив ноги полной стопой на полу, словно готовился к прыжку. - Представления публики о благе страны и её собственном подвержены влияниям и далеко не всегда соответствуют реалиям. Классический пример: армия советских научных работников похоронила себя в реформах девяностых, хотя активнейшим образом их поддерживала. В системе персонализированной власти и абсолютистского общественного сознания глава государства боится прямого обращения к массам, опирается на элиты и становится их заложником. Иллюстрирую: Горбачёв так и не доверил себя по-настоящему воле избирателей, просочился в созданным им самим новый парламент с "красной сотней", а не через одномандатный округ, и президентом избрался от съезда, а не напрямую. В итоге начал вынужденно маневрировать между консервативными партийно-государственными элитами и прогрессивной бюрократией. Первые попытались его свергнуть посредством ГКЧП и навечно замуровать в камне изжившую себя формацию, а вторая его скинула-таки и ринулась урывать жирные куски от приватизации и прочих новых источников невиданного благосостояния. За теми и за другими стояли толпы рядовых единомышленников, но их никто не спрашивал - поддержка любого действия подразумевалась по умолчанию. В августе девяносто первого участники победных празднований в огромном большинстве не ждали реально начавшихся через несколько месяцев преобразований, а мечтали о волшебном избавлении от экономических тягот и особо маразматических проявлений полуразвалившегося механизма государственного управления. Впрочем, победи тогда ГКЧП, и диаметрально противоположные торжествующие массы оказались бы в ровно таком же положении, поскольку консервирование сгнившего посредством затягивания гаек любого рода и сорта тоже не привело бы к процветанию.
   - Не верю в существование тупиков - любой стране всегда есть куда развиваться, не всегда хватает способностей разглядеть открывшиеся возможности и перепрыгнуть мнимую пропасть.
   - Снова согласен. Задним числом мы можем теперь беззаботно рассуждать о лучших путях и ругать Ельцина с Гайдаром, но они ведь мыслили совсем иными категориями. Б. Н. достиг своей цели - молодая поросль аппаратной бюрократии замечательно нашла себя в новых условиях, и даже несколько лет спустя большинство избирателей всё ещё не желали возвращения коммунистов, хотя те уже сильно отличались от горбачёвских - умеющие жить плевелы отсеялись, остались в основном идейные кадры, то есть неспособные трезво оценивать ситуацию и руководить огромной страной.
   - Коммунисты не преминули бы здесь вспомнить фальсифицированные выборы девяносто шестого года - мол, большинство избирателей Ельцина вовсе не поддержало.
   - Не имеет значения. Не добились своего, значит проиграли. У коммунистов большие проблемы с предъявлением обществу концепции будущего - они всё больше о прошлом пекутся, даже когда рассказывают о своих планах. Китай без всяких перестроек теперь не имеет ничего общего с эпохой Мао Цзэдуна, а наши несостоявшиеся новые большевики всё о колхозах и Сталине со стахановцами плачут.
   - Получается, именно избиратели определили все наши извороты на пути реформ?
   - Как считать. Обычный человек получает информацию от знакомых и из средств массовой информации. Если у него нет связей в высших кругах, то можно всё свести полностью к СМИ, ибо люди из круга общения каждого человека тоже делают выводы на основе информации, в более или менее полном виде полученной оттуда же - тем более, в наше суматошное время. Разумеется, в живом общественном бульоне сведения варятся, разлагаются и синтезируются, но отправная точка всех преобразований - всё равно в руках журналистов и блогеров. То есть, определяются элитами. В демократических обществах они более рассредоточены и многочисленны, но от того не менее, а более влиятельны. В советской системе вся печать и всё вещание находились под жесточайшим цензурным контролем и умудрялись замалчивать целые войны, вроде кубинских военных операций в Анголе и Эфиопии или вьетнамской - в Камбодже. А главное - замалчивали или существенно искажали почти все плохие новости и в результате кончили полной утратой доверия. Политика генерала умнее - он держит в ежовых рукавицах только федеральные телеканалы, а те не скрывают неприятности, но преподносят их в более приемлемом виде. Виновные в разного рода несчастьях и преступлениях должностные лица даже несут ответственность - не только административную, а вплоть до уголовной. Единственное, о чём никогда не скажет наше телевидение - об ошибках и заблуждениях Покровского.
   - И тем самым создают ту же уязвимость, что и газета "Правда" - им обоим в конце концов перестали верить.
   - Не совсем. "Правда" вообще не сообщала о техногенных катастрофах с большим количеством жертв, а современное телевидение не скрывает их, но только не делает выводов об ущербности созданной генералом вертикальной системы власти, чем активно пользуется оппозиция. Интеллектуальный класс в значительном большинстве противостоит власти, но одновременно не пользуется доверием условных рабочих и крестьян - широких слоёв населения. Многие из простого народа стоят на позиции "чума на оба ваши дома", но в кризисной ситуации поддержат скорее генерала, поскольку он олицетворяет государство, а обрушения его люди не хотят. В конечном итоге мы видим две элиты - властную и оппозиционную - и противостоящую им массу. Для законной победы любой группировке нужно общественное доверие.
   - Вы наконец пришли к моему умозаключению о решающем слове избирателя?
   - Нет, я о другом. Стоящие за генералом бюрократия и большой бизнес способны на применение полицейской и даже военной силы, оппозиция может снова устроить беспорядки в крупных городах, но народ не подпишется ни за тех, ни за других. Сторонники генерала во властных структурах чувствуют его силу и полагаются на неё, но его противники тоже располагают кое-какими ресурсами и помнят горбачёвскую эпоху, когда их предшественники свергли президента и взяли свою судьбу в собственные руки.
   - Вы же сами пеняли Горбачёву его традиционным партийным страхом перед широкими массами - он не имел мандата всенародно избранного главы государства, чем любил козырнуть Ельцин.
   - Мандат ничего не значит без желания элит, обладающих реальными рычагами власти. Кто вообще способен расшифровать устремления простого народа? В восемьдесят девятом году на выборах народных депутатов за Ельцина в Москве проголосовали 90 % избирателей - они все до единого хотели рыночных реформ? Боюсь, среди них изрядную долю составляли коммунисты, возмущённые искажениями ленинских норм членами горбачёвского ЦК и Политбюро. Ельцин тогда широко замахнулся на борьбу со всеми изъянами КПСС изнутри в качестве врага прогнившего руководства, и ни его сторонники, ни противники, полагаю, совершенно не ожидали выхода его из партии годом позже. Между прочим, в глазах разных людей гнилость руководства партии определялась с диаметрально противоположных позиций: одни считали, что оно зашло в реформах с идеологической точки зрения непозволительно далеко, другие - что толком не сдвинулось с места в решении перезревших проблем и только без толку производит пропагандистский шум. И те, и другие проголосовали за Ельцина, хотя с ним случались всякие странные события и многочисленные несчастные случаи - все сошли за происки партаппарата и КГБ против честного человека, хотя доказательств никто не предъявил тогда, и до сих пор никто их не обнародовал. Хотя, не исключаю - они существуют. Не знаю, правда, какие - в поддержку версии заговора или в опровержение её.
   - Хотите сказать, в окружении Покровского есть желающие его устранить? - Саранцев иронично скривил губы из опасения, что слушатели не распознают в его словах шутку.
   - Хочу.
   - Можете назвать их по именам? - с трудом выдавил из себя президент после ошеломлённой паузы.
   - Нет.
   - Вы их просто не знаете или не хотите выдать тайну?
   - Не знаю. Я руководствуюсь исключительно историческим опытом и человеческой психологией. Рядом с любым диктатором есть один или несколько человечков, которые хотят занять его место, но боятся попасть впросак и ждут удобного момента для прыжка. Элита неисправима - она стремится выпятиться ещё больше, а не уйти в тень. Хороший властитель не даёт шансов себя сместить и тасует значимые фигуры в зоне прямой досягаемости, снижая вероятность заговора. Главный вопрос сегодняшнего дня - на кого опираетесь вы? Вы ведь не вписываетесь ни в одну из представленных мной сейчас конфигураций. Есть бюрократия и крупный капитал за генералом - они хотят сохранить его единоличную власть, поскольку вполне удобно устроились за годы его правления. Есть бюрократия и крупный капитал - противники генерала. Их не устраивает система персонализированной власти в принципе, они хотят конкуренции группировок, основанной на Законе и равном праве на доступ к власти. Если вы ни с теми, ни с другими, у вас не будет ни прессы, ни митингов, ни электората, а только протесты и обвинения во всех смертных грехах с разных сторон. Вы приняли для себя решение?
   - Боюсь, вы переоцениваете роль личности в истории. Я, разумеется, совсем не эксперт, но в институте мне параллельно с профессиональными знаниями насильно впарили также исторический материализм, и он представляется мне вполне логичной конструкцией. Лев Гумилёв придумал пассионариев, не сумев прокомментировать закономерность их массового появления в том или ином обществе, а классики марксизма-ленинизма задолго до него железобетонно всё замотивировали, назвав одним из признаков революционной ситуации повышение выше обычного уровня лишений и общественной активности масс. Возникает же революционная ситуация из-за конфликта между характером производственных отношений и уровнем развития производительных сил. Россия благополучно проспала парофикацию и электрификацию, увенчав своё вековечное отставание от технического прогресса революцией, и Советский Союз в эпоху первого аналогового этапа компьютеризации всё же отставал от лидеров меньше, хотя по производительности труда - всё равно в несколько раз. Теперь мы находимся в гуще цифровизации. Пытаться её остановить - всё равно, что бодаться с бульдозером, даже в случае успеха главным результатом станет цементирование нового технологического отставания России. Новый класс на гребне новой революции с генералом примириться не может, тот его безумно раздражает самим фактом своего вечного существования и противоестественного всемогущества, для спасения страны нужна горизонтальная структура властной взаимозависимости, когда ни один человек ни на одном посту единолично не может решать за всех. И вы спрашиваете меня, какую группировку я хочу возглавить?
   - Спрашиваю.
   - Вы не слишком циничны, Айдар Каримович?
   - Нет, напротив - я чрезмерно мягок.
   - То есть, я не способен привлечь на свою сторону избирателей?
   - Избиратели просто ничего о вас не узнают, точнее - почерпнут всю информацию о вас из альтернативных источников в версии, аутентичной не вашим целям и задачам, а взгляду на вас совершенно посторонних людей.
   - Но ведь социологические исследования выявляют мощную общественную поддержку моей программе! У Покровского нет подавляющего преимущества.
   - Да, похоже. Временно сложилась случайная политическая конфигурация - теоретически она может обеспечить вам победу на выборах, но не способна определить успех правления после неё. В некоторой степени сработал эффект Ельцина в новом антураже. Борца за народное благо с зажравшейся бюрократией в вас почти не видят, но вам удалось временно и ненадолго расколоть оба противостоящих лагеря. На стороне генерала имеется достаточно трезвых людей - они осознают физическую невозможность для него оставаться у власти вечно и хотят за неимением механизма передачи власти воспользоваться относительно удобным моментом для её перехода в более-менее новые руки без общенациональных потрясений и открытого насилия. Одновременно в либеральной оппозиции нашлись сторонники взгляда на вас как кандидата с наиболее реалистичными шансами на победу в противостоянии с Покровским при заметном отличии от него во взглядах.
   - Значит, различие всё же есть?
   - Есть, но далеко не все его признают. Между тем, на практике имеют значение лишь признанные, а не провозглашённые отличия. Я не закончил свой анализ. Если исход голосования окажется для вас успешным, две поддержавшие вас элитные группы немедленно разругаются, станут давить на вас со взаимоисключающими требованиями, а затем, не увидев встречного движения, станут активно работать против вас.
   - Взаимоисключающие требования можно удовлетворять полумерами.
   - Нельзя. Нужно либо освободить Авдонина с извинениями за неправосудную расправу, либо наоборот, посадить рядом с ним ещё одного-двух миллиардеров. Если ему будут только смягчены условия содержания, или даже он будет освобождён условно-досрочно или помилован без реабилитирующих обоснований, вы благополучно разозлите оба лагеря.
   - Оправдать его может только суд в новом процессе по вновь открывшимся обстоятельствам, поскольку старое дело уже рассмотрено Верховным судом, а я не имею права давать указания судам и вытаскивать из рукава любые обстоятельства любых уголовных дел.
   - Полностью согласен.
   - О чём же вы тогда говорите?
   - О необходимости выбора. Вы не можете заставить журналистов или собственников СМИ, включая государство, агитировать за вас, и остаётся только доказать нужным людям вашу незаменимость. Тогда они станут помогать вам по собственной воле, без принуждения.
   - Не поздновато в день тишины корректировать избирательную кампанию?
   - Зачем же её корректировать? С моей точки зрения, мы изначально выбрали оптимальную линию: вы за сильное государство и торжество справедливого закона, но за оставление свободного пространства инициативе любого желающего гражданина в любой легальной сфере деятельности. Главным было как можно ярче противопоставить вас генеральскому курсу на регламентирование каждого шага каждого отдельного человека - якобы в видах заботы о нём же. Мы же рефреном повторяли в наших рекламных роликах: проблема не в том, много у нас государства или мало, а в том, что его много там, где его должно быть мало, и мало там, где его должно быть много.
   - Почему же теперь вы мне задаёте вопросы об элитах?
   - Мне вдруг показалось, вы видите ситуацию иначе. Людей убеждать надо, без них - никуда, но нельзя напрочь забыть о легионе принимающих решения. Советский Союз рухнул, когда интересы партийно-государственной и хозяйственной бюрократии кардинально разошлись с национальными устремлениями. Люди хотели свободы и материального благополучия, а в верхних эшелонах активно делили власть и деньги, не забывая пудрить мозги широким слоям населения. Покровский хочет избежать повторения того кризиса общественного сознания, но ведь и вам он тоже вовсе не нужен. Следовательно, нужно предложить страждущим гешефт от вашей победы.
   - Я достаточно общался с РСПП - и публично, и конфиденциально. Думаю, моя позиция им ясна - вы её вполне красноречиво представили.
   - Повторяю снова: слова, слова, слова. За ваши четыре года они не увидели ни генеральской ясности в понимании виновности и невиновности перед державным зверем, ни полного и окончательного решения проблем правосудия в смысле прозрачности и правомерности.
   - Без парламента здесь нельзя сдвинуться ни на миллиметр, а парламент до декабря был в кармане у Покровского. Сейчас можно будет заняться делом, хотя гарантий по-прежнему нет - если я проиграю, вернётся прежнее статус-кво.
   - Думаю, вам следует предпринять заметные шаги самостоятельно и вытянуть за собой Думу. Даже в случае поражения в первую очередь нужно не истерить, а сделать несколько взвешенных и веских заявлений - например, выложить на стол факты давления со стороны Покровского на ряд крупных корпораций, и не в видах всенародного блага, а с целью финансирования своей кампании, например. Кое-какие свидетельства у меня найдутся, если вам интересно.
   - Вы располагаете разведданными о генерале, но молчали о них до сегодняшнего дня?
   - В период предвыборной агитации они бессмысленны - слишком много суматохи и слишком очевиден корыстный интерес. Послезавтра ложное обвинение против всемогущего обещает вам не сохранение власти, а сплошные неприятности. Придётся шагать в ногу, когда вся рота идёт не в ногу.
   - Я с сентября именно так себя и веду.
   - Нет, вы просто неожиданно для всех устроили бунт одиночки без всяких перспектив на конечный успех. Теперь придётся доказать вашу правоту. Все должны нечаянно обнаружить: оказывается, мы ведём себя неправильно, и один только Игорь Петрович Саранцев прав. Можно заниматься политикой без разрешения Покровского и вопреки ему, оставаться на свободе, получать общественную поддержку и даже назначения на крайне значимые должности в государстве. Доводилось вам прежде выступать в такой роли?
   - В некотором смысле. Давно, правда - в студенческой юности подрабатывал вожатым в пионерлагере и своими глазами наблюдал именно такое невероятное событие, когда все шли не в ногу, а один - в ногу. С тех пор отношусь к поговорке специфически - в моём детстве и юности её ведь использовали старшие в порядке укора непослушным.
   - В ногу шли вы?
   - Нет, одна девчонка. Но я первым бросился ей на помощь, хотя до сих пор не понимаю механики невероятного поворота дела. В конце очередной смены устроили для пионеров традиционный вожатский концерт, в нём был вставной номер - мы там изображали вожатых, сбежавших в лес от буйных пионеров и устроивших театральный спектакль, в котором изображали из себя античных богов. И вот чудесным образом вся команда в полном составе пропустила его и стала готовиться к следующему, а одна из наших уже выскочила на сцену в простыне - не подумайте чего, мы их не на голое тело наматывали, разумеется - поверх одежды. Полный зал ехидного малолетнего населения, и вдруг такой конфуз! Все в панике за кулисами обматываются простынями, изображавшими у нас тоги, виноватого искать некогда, одна поспешившая минуту за минутой проводит на виду у всего ехидного народа, отчаянно импровизирует и недоумевает. Ну, я обмотался первым среди всех невнимательных и вышел на сцену со спасательной операцией. Говорю: "Привет! А где остальные?" Она мне в ответ очень натурально: "Не знаю!" Как вы понимаете, особо играть ей не пришлось - богатый спектр эмоций в интонациях звучал вне всяких сомнений подлинно.
   - Концерт не провалился?
   - Нет, ни на йоту. Наша въедливая публика вообще ничего не заметила. В зале сидела одна вожатая - она не участвовала в концерте, но видела наши репетиции и знала все номера. Она просто удивилась, когда это мы умудрились подготовить новый вариант, и тоже не заметила сбоя.
   - Думаете, зрительный зал пионеров заменяет генерала Покровского?
   - Вполне. Вижу, вы не имеете педагогического опыта - родные дети не в счёт. Как сказал в разгар перестройки Симон Соловейчик - педагогика есть наука о воспитании чужих детей.
   - Шутки не решают проблему, а психологически маскируют ее и в перспективе способны сделать её роковой.
   - Я вполне серьёзен. Генерал оперирует в своей деятельности тезисами буквально школьнической простоты, но преподносит их с военным изяществом. Я в детстве поспорил с одним пацаном из нашего класса - он, видимо, наслушался родителей и ругал Хельсинкские соглашения за пункт о праве каждой страны выбирать военно-политический блок по своему желанию, поскольку он, мол, подрывает законные полномочия Советского Союза в Восточной Европе, а от Покровского однажды слышал в общем то же самое, но в доведённой до совершенства форме. Мол, этот пункт представляет собой лукавую недоговорку. Следовало записать иначе: каждая страна имеет право самостоятельно определять потенциальные военно-политические угрозы для себя и выбирать меры к их нейтрализации и отражению. Тогда конструкция становится обоюдоострой и справедливой: Польша имеет право выйти из Варшавского договора и вступить в НАТО, а Советский Союз имеет право оценить её шаги как угрозу для себя и соответственно отреагировать.
   Юля решила вмешаться ради спасения своих мужчин и беззаботно заметила:
   - Наверное, прямо здесь и сейчас стоит заняться решением сиюминутных вопросов, а не будущей стратегией. Мне пора отправляться на переговоры с Овакимян, а я до конца так и не поняла - мы готовимся к победе или к поражению?
   - Мы продолжаем жить, Юлия Николаевна. Просто жить и заниматься будничными делами, а не делать революции или контрреволюции, равно как и решать судьбы Отечества, - объяснил своё видение ситуации Саранцев.
   - А я считаю необходимым сосредоточиться, - поспешил вмешаться Нигматуллин, вновь удобно расположившийся на мягком диване. - Мы должны победить даже в случае поражения на выборах - вот в чём штука. Сказано в Коране: "Он - тот, который удержал руки их от вас и ваши руки от них в долине Мекки, после того как дал вам победу над ними".
  
   Глава 17
  
   Просторный кабинет Антонова тонул в полутьме - солнце не могло пробиться сквозь задвинутые шторы. Самсонов сначала оторопел от неожиданной мрачности помещения после приветливой просторности оставленных за спиной холлов и вестибюлей и не заметил в помещении живого человека.
   - Вы слишком много знаете о материях, не имеющих к вам ни малейшего отношения, Николай Игоревич.
   Голос прозвучал неожиданно и будто с неба, поскольку его обладателя борзописец разглядел с некоторым опозданием - хотя в самом центре помещения его трудно было не заметить, щелкопёр почему-то первые секунды игнорировал хозяина кабинета, то ли в силу его неподвижности, то ли просто из-за смешной для профессионала оторопи. Слишком много власти источал цельный образ олигарха, достойный советской карикатуры на акулу капитализма.
   - Я журналист, Сергей Иванович. Темы для расследования выбираю самостоятельно и закон не нарушил.
   - Вы уверены? Хотите убедить меня в существовании совершенно легальных способов завладеть документами из частного архива без ведома хозяина?
   - Я никуда не проникал сам и никого не нанимал, мне всё принесли и отдали прямо в руки - источник боялся неприятностей, хотя тоже ничего не похищал.
   - Откуда вы знаете?
   - В противном случае он не вручил бы улики против себя в руки журналиста с просьбой разобраться.
   - Замечательное самооправдание скупщика краденого. Мол, с оружием и наркотиками я дел не имею, просто покупаю у людей не запрещенные к гражданскому обороту вещи.
   - Я ничего не покупал и не собираюсь продавать.
   Не дожидаясь приглашения, Самсонов взял стул, обошёл собеседника и удобно уселся, закинув ногу на ногу. Наглости он научился давно и не планировал попусту транжирить благоприобретённые профессиональные навыки.
   - Сергей Иванович, я вас не шантажирую сейчас и не вынашиваю подобных планов на будущее. В мои руки попали документы - вам я предъявил пока только небольшую часть их - и моя цель кристально чиста. Меня интересует связь между Покровским и Нигматуллиным, а также ваша роль в ней. Похоже, кроме обоих названных фигурантов, вы - единственный человек в мире, осведомлённый об их невразумительных отношениях.
   Антонов молчал занудно долго - как надеялся взломщик, вследствие растерянности. Но затем он молча вернулся на своё место, с ленивым недоумением оглядел информационного агрессора и начал предсказуемо барабанить пальцами правой руки по столу (борзописец мимоходом осознал - возьмись он за литературное описание этой сцены, обязательно вставил бы в неё размеренное мягкое постукивание для создания осязаемого впечатления безвозвратно утекающего времени).
   - С какой стати я должен вас просвещать?
   - Когда за душой приходит журналист, а не дьявол, всегда есть лёгкий способ спасения: сказать правду. Я ведь всё равно опубликую свой материал - не на бумаге, так в Интернете - просто добьюсь большего скандала под разговоры о цензуре. Вы ведь предпочтёте предстать перед читателями в более выгодном свете? Речь идёт не о преступлении, а в худшем случае - о простой человеческой нечистоплотности, и явно не вашей.
   - Помнится, вы начали с утверждения о нежелании меня шантажировать.
   - Могу своё утверждение повторить ещё раз. Видимо, нам стоит договориться о терминах. Шантажом я называю манипулирование тайной информацией с целью получить материальную или иную выгоду лично для себя либо для некой группы за счёт субъекта, желающего означенную информацию скрыть. В нашей с вами ситуации я в случае вашего молчания смогу только публично задать вопросы и изложить известные мне факты, а общественность пусть сама гадает и делает предположения о подлинной подоплёке непонятных контактов главы администрации президента с премьер-министром через голову шефа. Если вы заговорите, я обнародую и вашу версию тоже, а кроме того заполучу веские основания для обращения уже непосредственно к героям повествования.
   - Шантаж и есть, иначе не скажешь.
   - Почему? Вы ничем не рискуете, если промолчите.
   - Рискую. Сразу начнут искать крайних, и сначала придут за мной, поскольку всем заинтересованным лицам известен факт моей осведомлённости в их проблемах.
   - Придут - назовёте меня. Могу даже оставить вам открытку со своей визиткой в качестве доказательства причастности.
   - Нет уж, забирайте.
   Антонов надолго замолчал и смотрел на Самсонова так рассредоточенно, словно думал о смысле жизни - то ли своей, то ли незваного гостя, со стороны не разобрать. Улики лежали между ними на столе и мозолили своей белизной глаза обоим собеседникам. В конце концов репортёр решил разрушить планы опытного строителя, так и не проникнув в них:
   - Сергей Иванович, я не понимаю вашего смущения. Мы ведь не о государственной тайне говорим и даже не о скелетах в шкафу, а всего лишь о морали.
   Профессия журналиста приучила Самсонова к постоянному блефу в видах оказания избыточного давления на информанта, но Антонов - не человек с улицы, за свою жизнь он достаточно общался с пишущей и вещающей братией всех сортов и разновидностей, с ним не напустишь на себя таинственный флёр высшего существа. Интервьюер для него - всего лишь орудие, своё или чужое, а то и вражеское. Он не ждёт от него божественной истины, он стремится угадать, какого рода правду исповедует данный конкретный писака, и стоит ли игра с ним хотя бы одной изрядно оплывшей свечи. Остаётся только доказать ему свою нужность.
   - Вы ведь не рассчитываете при сложившемся раскладе остаться посторонним? За вами придут в любом случае, даже если вы сейчас прикажете меня убить и растворить труп в серной кислоте. Аутентичность открытки очевидна, моя открытость - тоже. Да, я хочу сенсацию и хочу заработать на хлеб с маслом, но я по определению не являюсь единственным обладателем сакральной тайны пока ещё премьера именно в силу её реальности - иное было бы возможно только если бы я сам всё выдумал или подтасовал. Открытки и нечто более взрывоопасное хранились у кого-то и попали в мои руки не по волшебству, а из желания хранителя предать их огласке. Джинн выпущен из бутылки, пинками и даже дубинкой обратно его не загнать. Теперь лучший для вас выбор - лучший и для генерала, поскольку вы явно в его лодке, а не в саранцевской или в своей собственной.
   - Вы слишком цветисто выражаетесь для хроникёра. Наверное, стишками грешите?
   - И не думал. Наоборот, образность речи из меня прёт в моменты особой психологической напряжённости - способ самозащиты моего умного организма. Лишние слова затушёвывают простоту конечного смысла происходящего.
   Антонов снова погрузился в тяжёлое многозначительное молчание, и на сей раз интервьюер посмел усомниться в интеллектуальных способностях жертвы - всё хорошо в меру.
   - Видите ли, господин Самсонов, - начал председатель совета директоров тихо и медленно, но не робко, а увесисто. - Ваш визит меня крайне озадачил. Таких журналистов до сегодняшнего дня мне видеть не приходилось.
   - Это комплимент?
   - Напротив. До сих пор все ваши собратья по перу в общении со мной неизменно демонстрировали крайне полезное знание. Они понимали своё место.
   - Боюсь, вы имеете в виду минувший этап вашей жизни. Теперь вы не человек президента, а дезертир, и прекрасно осознаёте перемену вашего положения. Вы могли приказать охране вышвырнуть меня на улицу, но поступили наоборот и наглядно продемонстрировали уязвимость. Полагаю, у вас ко мне есть встречные вопросы, и готов ответить в меру своей осведомлённости и воспитанности. И не надо так настойчиво молчать, не то в конце концов заставите меня рассмеяться.
   - Думаете, журналист из кремлёвского пула чем-то отличается от писаки из казённой районной газетёнки?
   - Не думаю. Я сам именно такой писака и есть. Я же сказал, Сергей Иванович, вы сразу могли выбросить меня на улицу, но теперь, раз уж приняли, без хорошего разговора по душам мы не разойдёмся. Вы нужны мне, я - вам. Вы с самого начала присматривали за Саранцевым для генерала, или он завербовал вас позже?
   - Я на своём веку повидал немало смешных человечков с ехидными вопросами, и ни один из них не стал властителем дум.
   - Не поверите - я и не претендую. Не пытайтесь играть на струнах моей уязвимости. Я ведь достаточно ясно высказался: ищу минутной славы и денег, но не ваших, а работодателя. С циником справиться гораздо труднее, чем с идеалистом и борцом за правду.
   - Как раз наоборот. Соискателя выгоды обычно проще склонить к сделке, чем романтика. Нужно лишь предложить нужные ему условия.
   - Хорошо, уточняю: ищу минутной славы и честной награды за наглость. Взятки и подачки - не мой конёк, они уводят в пустыню профнепригодности.
   - Можно подумать, вы всю жизнь выуживали из бывших глав администрации президента тайны кремлёвского двора. Вы пытались убедить меня в необходимости предать, но не достигли успеха. Да, я не могу приказать зарыть вас на заднем дворе, и ко мне действительно придут, если вы опубликуете свою туманную полуправду, поскольку тропинок со следами подозреваемых будет немного. Спросят - отвечу, но зато не стану метаться по Москве в поисках покровителя и спасения от прессы.
   - Тогда зачем вы меня приняли?
   - Хотел посмотреть на хама.
   - Если вы имеете в виду Хама с прописной буквы, то я не насмехался над отцом и вас не призываю.
   - Нет, я имею в виду обыкновенного хама с улицы. То есть, нет - необыкновенного хама с улицы. Кто вообще дал вам право лезть со своими вопросами в личную жизнь людей, облечённых властью и определённым положением в обществе?
   - Меня один человек попросил. Ему стало тяжело нести бремя сокровенного знания и захотелось расколоть орешек. И речь вовсе не о личной жизни, вы сами прекрасно понимаете - если между Нигматуллиным и Покровским есть контакты, не известные президенту, то налицо политический скандал. Признаю, ниточка, судя по всему, начинает виться от каких-то человеческих потрясений, но в конечном итоге приводит она в самую гущу политики. Пока не вижу прямого криминала, хотя не могу исключить его на данном этапе - возможно, существуют официальные тайны президента даже от премьер-министра.
   - Другими словами, вы ровным счётом ничего не знаете наверняка.
   - Разумеется. Знал бы - уже опубликовал. Согласитесь - тема убойная. Не мне одному хватит на разживу.
   Антонов в очередной раз принуждённо умолк, но пальцами по столу больше не барабанил и на Самсонова не смотрел. Возможно, хотел его просчитать философски, а не зрительно или математически. Соперника нужно чувствовать, а не видеть или слышать.
   - Послушайте, Николай Игоревич. Вы пришли ко мне без единого козыря в рукаве и решили взять на испуг, нахрапом, бурей и натиском. Откуда у вас настолько превратное представление обо мне?
   - Я вижу ситуацию иначе.
   - Ну, ещё бы! Наверное, для вас главное - открыть народу истину?
   - Мы же договорились - я циник. И в силу своей попорченной возрастом природы пришёл к вам с открытыми картами и с единственным расчётом: раздуть сенсацию. Вы уже продемонстрировали крайнее нежелание выступать против генерала, даже в рамках закона, и меня давно интересует один дурацкий вопрос: зачем вы работали с Саранцевым столько лет и предали его в переломный момент не только его судьбы, но, возможно, и всей страны?
   - Вы уже спрашивали, не заслал ли меня Покровский с самого начала шпионом в лагерь Саранцева, и я ваш дурацкий вопрос проигнорировал. Зачем вы его повторяете?
   - Хочу получить ответ. Согласитесь - отказ отвечать означает признание вины. Иначе зачем молчать?
   - Придётся разрушить до основания ваши наивные юношеские воззрения. Политика - не детективный роман. Здесь всё проще, прямолинейней и грубее. Меня не подсылали к Саранцеву, Саранцев ничего не обещал Покровскому, а Покровский ничего не требовал ни от Саранцева, ни от меня. Каждый человек в определённом месте в определённое время должен понять своё предназначение в общем замысле и поступать соответственно, иначе из партитуры выйдет сумбур вместо музыки.
   Видавший виды щелкопёр не удивился и не обиделся, скорее наоборот - порадовался внезапному откровению свыше. Антонов всегда казался ему закрытым для публики и журналистов, других глав администрации президента природа ещё не изобрела. Не политик, а чиновник, максимально приближенный к самой верхотуре власти, но лично ни разу в жизни не выставлявший свою кандидатуру на каких-либо выборах, Сергей Иванович смиренно тянул лямку посвящённого в высшие тайны, пока не был низринут в долину частного предпринимательства. Его в общем никто не называл, а возможно и не считал предателем. Никаких следов двурушничества в отношениях с президентом и премьером ни в один из периодов обмена этими должностями между Покровским и Саранцевым никто за Антоновым не заметил, на чистую воду не вывел и ушаты грязи на него не выливал. Он казался всем просто обыкновенным человеком - не захотел тягаться с небожителем, понятное дело. Не слил шефа прессе, не рассказывал о нём гадости, не изобличал неблаговидные поступки и даже не сбегал от него. Согласно официальной формулировке, он освободил место не по собственному желанию, а был уволен как не обеспечивший руководство. Но именно сегодня, накануне эпохальных президентских выборов, он вдруг выпустил в воздух роскошной радугой мощную струю свежей информации, никогда прежде не видевшей света. Расчёт, промах или просто проговорка - возможно, он искренне не видит в оброненных словах сенсационности.
   - Спасибо за роскошный инсайд, - брякнул от растерянности Самсонов и мысленно обругал себя последними словами: вдруг источник спохватится и перечеркнёт сказанное.
   - Какой инсайд? - на вид искренне удивился Антонов.
   - Вы сейчас первым среди всех посвящённых пролили свет на механизм передачи власти от Покровского Саранцеву и обратно.
   - Никто ничего не говорил, поскольку из ничего и выйдет ничего. Если договорённостей не было, о чём говорить?
   - Допустим. В другое время я вцепился бы в вас зубами, но сегодня у меня другая задача, мне нужен Нигматуллин. Желательно - на блюдечке с голубой каёмочкой, готовый к употреблению. Ни секунды не сомневаюсь - вы обладаете всей полнотой знания.
   - Хотите произвести фурор? За всю свою жизнь так и не смог выбить ни из одного журналиста признания мотивов. Очень вы любите распространяться о праве народа на информацию, но в реальности вами движет совсем другое.
   - Я же сказал: ищу славы и денег. Зачем меня искать, если я не прячусь?
   - Боюсь, вы спрятались лучше всех остальных. Прикрываете цинизмом более существенные грехи.
   - Какие же, интересно знать?
   - Я вас спрашиваю. Могу только предположить степень их мерзостности, если вы их маскируете жадностью и тщеславием.
   - Стремлением к славе и деньгам.
   - Я и говорю: жадностью и тщеславием. Эвфемизмы оставьте глупым симпатичным девушкам, если они вами ещё интересуются.
   - Будьте спокойны, не интересуются.
   Самсонов среагировал на грубость машинально и беззаботно, но тут же вспомнил о Тане и заподозрил собеседника в излишней осведомлённости. Французский фильм с Пьером Ришаром "Высокий блондин в чёрном ботинке" он помнил с детства, а главное - идейный посыл комедии о самовнушении посредством ошибочного основополагания. Достаточно счесть мирного обывателя агентом таинственных спецслужб, и его поведение сразу покажется подозрительным и даже разоблачительным. С другой стороны - кто заранее определит обоснованность допущения? Он всё же не анонимный мужчина на улице или в баре (ладно, в приличном кафе), а достаточно известный журналист. Почему бы растерянной юной девушке в трудной ситуации не обратиться к нему за помощью? Правда, ещё ночью он обдумал разные вероятности истоков происшествия и решил-таки ей поверить, но тогда Антонов в его присутствии не упомянул демонстративно девушек. Теперь намёк казался нарочито предательским. Неужели он всё знает?
   - Поздравляю с наступлением эпохи свободы. Лишних денег и времени стало намного больше?
   Строитель язвил с невинной интонацией уличного хулигана и почти сразу успокоил борзописца - тот совсем перестал замечать в его словах многозначительность и многозначность, только грубую попытку перейти в контратаку. Следовательно, нужно сразу её отбить.
   - Спасибо на добром слове. В нашем с вами возрасте глупо кидаться на тело - обмен выходит неравноправный - молодость не покупается ни за деньги, ни за власть. Предпочитаю опытных женщин - они способны разглядеть во мне человека.
   - Видимо, не везло вам в жизни с девушками.
   - С ними всем не везёт, особенно после тридцати. Все браки - глупость, пока не наступает сознательный возраст.
   - Сочувствую вашим женщинам.
   - Не стоит, он не страдают. Кстати, я не забыл о цели своего визита и всё равно с пустыми руками не уйду - не пытайтесь меня заболтать. Я к вам не забрёл случайно между делом, я хочу добиться ответов.
   - Вот так, ни с того, ни с сего, пришли ко мне в кабинет и требуете неведомых тайн? Всегда удивлялся количеству требухи в башках журналистов.
   - А я давно перестал удивляться объему дерьма в черепах политиков и олигархов. За журналистами грехов немало, но ваша шайка-лейка даст фору любой мафии.
   - Вы и своего Саранцева включаете в нашу страшную банду?
   - Почему моего?
   - Вы ведь карьеру на нём сделали. Не подвернулся бы удобный случай, до сих пор прозябали бы в районной газетёнке.
   - То же самое могу сказать о вас. Кстати, в связи с тем же самым Саранцевым. Или без Покровского тоже не обошлось? Колитесь уже, сколько можно увиливать. Похоже, привычка легко и просто говорить правду в вашей беспечной жизни не сформировалась.
   - Я действительно решил из чистой любознательности посмотреть на идиота с замашками дешёвого шантажиста и апломбом Остапа Бендера, но могу всё же привлечь к завершению диалога и охрану.
   - Не можете.
   - Вам кто-то дал гарантии безопасности?
   - Нет. Мне достаточно посмотреть на вас. Вы страшно боитесь и хотите не распространять информацию о нашем разговоре, хотя бы и среди сотрудников вашего ЧОПа, а выяснить степень моего проникновения в тему. Я в свою очередь готов к сотрудничеству, но исключительно на началах равноправия. Логическая цепочка крайне коротка и несложна - вашим интересам отвечает обмен чувствительными сведениями со мной, а не война с туманными последствиями и потенциально опасным для вас исходом.
   - Вы снова мне угрожаете?
   - Нет. Какие угрозы, если мне даже гарантий безопасности никто не предоставил? Но время сейчас такое - зыбкость повсюду. Многие оглядываются в поисках покровителей и защитников. Покровский завтра победит, но люфт во всех властных механизмах уже появился, и никуда после выборов не исчезнет - ему придётся вести переговоры, а не приказывать.
   - Радуетесь грядущей катастрофе?
   - Нет, смещению с мёртвой точки. Знаете, смертельно надоело видеть одинаковые рожи на разных деятелях - давно мечтаю посмотреть на людей. Похоже, у меня появился шанс.
   - В девяносто первом не насмотрелись?
   - Выбирать не приходится. Россия должна либо уйти от монархии, либо погибнуть.
   - Почему "либо"? Уйдёт и, как раньше, снова погибнет. Только не уверен, что на этот раз воскреснет.
   - Время нельзя упечь в тюрягу, его можно только запрячь и потом держаться в седле. Не все могут удержаться, но любые попытки время остановить или повернуть вспять гарантированно ведут к смерти.
   - Поэтому в России свобода каждый раз увенчивается крахом?
   - Да, но не из-за свободы, а из-за попыток ей противостоять. Борцы за стабильность доводят страну до взрыва - а ни к чему иному они прийти не могут, поскольку не движутся вперёд, а пятятся - государство вполне закономерно именно из-за них рушится, но со временем появляются новые стабилизаторы и снова зарываются пятками в землю, обуздывая степную кобылицу. Казалось бы, можно за несколько веков усвоить очевидные истины, так нет же - вывелась очередная порода спасителей народа и снова талдычит о необходимости борьбы с оппозицией, а не об опасности извращений уголовного кодекса и просто здравого смысла со стороны власти. Снимают на казённые средства фильмы о плохих революционерах столетней давности и кознях германского Генерального штаба, льют эту муть на головы непросвещённого поколения и больше всего на свете боятся утверждения простой истины: главный виновник любой революции всегда действующая власть и правящий класс в целом. Вы ведь не старый ещё человек, не прожили при коммунистах всю жизнь до старости, должны владеть элементарной логикой, а не набором идеологических штампов.
   - Любые объяснения путей общественного развития посредством простейших умопостроений меня пугают, - с резким нетерпением прервал пропагандиста Антонов. - Предпочитаю сложную для чтения литературу.
   - Трудные слова нужны для прояснения деталей. Основы же любого мировоззрения всегда просты: либо оно для настоящего живого человека, либо искусственный придуманный человек для него.
   - Любой убеждённый коммунист, монархист или фашист вам в два счёта докажет приверженность их идеологии устремлениям конкретного простого человека, хотя вы ничего подобного в их учениях, надеюсь, не видите. А ещё они все хором распишут вам антигуманность либерализма. Каждому из них всё ясно: первый защищает человека труда от зверя-капиталиста, второй благословляет царя-батюшку как защитника и покровителя каждого из его верноподданных, третий ратует за освобождение честного рядового представителя своего замечательного и неповторимого этноса от засилья чужеродцев и иноверцев. Либерал же, как всем остальным хорошо известно, украшает и маскирует красивыми словесами систему угнетения бедных богатыми или невинных злоумышленниками.
   - Но однажды наступает день - не всегда и не для всех, но в определённые исторические периоды в некоторых странах - начинаются необычные разговоры, становится доступным запретное ранее знание и кто-то понимает: коммунисты не считают людьми богатых и вообще собственников, монархисты - республиканцев, а фашисты - другие народы и носителей иных конфессий. В либеральной же стране гражданин может исповедовать коммунизм, монархизм и даже фашизм - разумеется, если он распространяет свои идеи исключительно словом, а не навязывает их оружием и страхом. Ему не нужно однажды просыпаться и открывать для себя новый мир - все миры открыты ему изначально, он выбирает из них по своему вкусу, изначально знает о существовании других и может под влиянием времени и взросления принимать новые решения, но в стабильных демократических странах подавляющее большинство населения всё же предпочитает либерализм.
   - Вы понимаете, надеюсь - в ваших демократических странах агитационный информационный поток в пользу либерализма по физическому объёму превышает все остальные в тысячи раз, чем и объясняется его успех - он ведь служит интересам обладателей денег и власти и пользуется их поддержкой. Марксистом американский профессор вполне может оставаться на протяжении всей своей карьеры, но, проповедуя в защиту Китая, Советского Союза или России, блестящую университетскую карьеру не сделаешь - ни раньше, ни сейчас. Вроде как по объективным причинам: просто подобная точка зрения воспринимается научным сообществом как маргинальная.
   - Но и в тюрьму его ни за какие убеждения не посадят. За коммунизм, разумеется, платят меньше, и здесь уж каждый выбирает по себе - заработать или сказать правду.
   - Думаете, большинство западных интеллектуалов - продавшиеся за хорошие оклады тайные коммунисты?
   - Нет. Полагаю, большинство западных интеллектуалов искренне придерживаются либеральных взглядов. Доказательство очень простое - все прочие запрещают инакомыслие, осознавая уязвимость своих взглядов перед взвешенными аргументами, и только либералы его не боятся. Они всегда уверены в привлекательности именно своих идей по сравнению с любым тоталитарным или авторитарным учением. Люди в подавляющем большинстве склонны выбирать свободу.
   - Да, вот только понимают свободу по-разному.
   - Не спорю, враги открытого общества любят жонглировать терминологией демократии и свободы, непременно снабжая их какими-нибудь дополнительными определениями, но в странах свободной дискуссии они неизменно проигрывают сторонникам подлинной свободы и демократий, без нагрузок вроде "национальная", "суверенная", "социалистическая" и тому подобных.
   - Завидую вам, господин журналист. В столь почтенном возрасте сохранить юношеский идеализм мало кому удаётся. Правда, пользы от него - как озона от танка. У каждого общества есть верхушка, немного более или немного менее зависимая от низов. Император Павел, Хрущёв и даже четыре демократически убитых американских президента при случае могли бы вам поведать много интересного о властных кругах и их стремлении обеспечить свои личные интересы за счёт кого-то там кем-то избранного. Есть выборы, нет выборов - ничего не меняется, вечны только полномочия.
   - Странное утверждение. Полномочия, разумеется, вечны - вопрос в обладании ими. Либо согласие общества требуется и официально документируется, либо нет, и полномочия переходят от одного распорядителя к другому по праву наследования или по праву силы.
   - Согласие общества требуется всегда, - отрешённо гнул прежнюю линию Антонов. - Павел Петрович и Никита Сергеевич пытались им пренебречь и поплатились сполна, хотя второй ещё дёшево отделался. Знаете, в любой стране в любые времена рядовые шли умирать на войну, пока элиты делали свою прибыльную игру. Вы мне сейчас воткнёте замечательную британскую аристократию, которая умирала на всех войнах вместе с народом, но я вам напомню "Машину времени" Герберта Уэллса: элои мирно скармливают морлокам отдельных представителей своего сообщества, но в целом как сословие продолжают благоденствовать, а морлокам их скоромная диета никак не помогает обрести свободу и процветание. Британская аристократия оказалась умнее многих других и смогла продержаться дольше, поскольку понимала необходимость демонстративно жертвовать малым ради сохранения основного. Злой юмор кроется в ином: низы общества по всей нашей не оборудованной для веселья планете не добьются счастливой жизни никогда. Золотой миллиард более-менее обеспечил её своим плебеям, но за счёт неизмеримо более угнетённых их собратьев в остальной части человечества. Как известно, одна восьмая доля численности всех землян потребляет намного больше половины ресурсов нашего мира. Следовательно, согласно жестоким законам даже не математики, а банальной арифметики все остальные никогда не смогут жить также. Счастье и процветание не для избранных, а для всех людей на Земле недостижимы. Рабочие и крестьяне всегда будут еле сводить концы с концами и по требованию государства воевать, получая взамен блестящие бирюльки на грудь и в лучшем случае бесплатные протезы. Если они однажды взбунтуются по-настоящему и захотят сравняться с небожителями, государство просто рухнет, и жизнь их не улучшится, а окончательно превратится в ад.
   - В этом месте коммунист привёл бы вам в пример Советскую власть как образец социальной справедливости.
   - Да, а я бы ему возразил: большевики своим печальным опытом только подтверждают мою правоту. Их добровольческая армия продержалась несколько месяцев и её единственным достижением стала лишь самая позорная капитуляция в отечественной истории, а затем они ещё в Гражданскую уже погнали на войну миллионные толпы рядовых, выдвинув некоторых из них на должности командармов и комдивов. Советская элита стала новым социальным явлением, но она оформилась буквально в первые дни. Ей было бесконечно далеко до уровня жизни западных элит, и спустя семь десятилетий после революции она дружно решила исправить ситуацию, приватизировав в свою пользу государственное имущество под болтовню о перестройке и гласности, а также избавившись от чрезмерно щепетильных и идейных своих бывших представителей.
   - Ничего не скажешь - пессимистичная у вас картина мироздания получается, - мирно прокомментировал Самсонов. - Получается, выхода нет? Можно грабить, насиловать и убивать - всё равно морлоки останутся морлоками?
   - Почему? Просто не стоит забивать себе голову пустотой. Патриотизм и сказочки о великом историческом прошлом нужны только в качестве морковки перед носом запряжённого осла - иначе он не захочет умирать ради увеличения прибылей хозяев жизни.
   - Я бы сказал иначе. Описанная вами проблема видения окружающей действительности требует решения в одно действие: нужно выбрать точку зрения. Если человек - животное, и ему важны только жратва и продолжение рода, то вы в некотором смысле правы, хотя в случае уничтожения государства даже быдлу с элементарными материальными запросами жить станет хуже. Если же человек - разумная сущность, наделённая чувствами, совестью, умениями и знаниями, то он живёт не в стаде, а среди народа с неповторимым прошлым и уникальным, ему одному принадлежащим будущим. Он может и будет добиваться лучшей жизни и свободы в решении своей собственной судьбы, он потребует отчёта в использовании собранных налогов и захочет сказать своё слово при выборе его страной дальнейшего пути. Он захочет узнать, как произошла Вселенная, и по каким законам он устроена, зачем Бог и почему вода - основа жизни, он станет слушать стихи и сочинять музыку, захочет объять необъятное и посмотрит с сожалением и недоумением на гоминидообразное животное с денежкой в плотно сжатом кулачке. А если на его страну нападёт враг, он пойдёт воевать ради своих детей, а не ради увеличения прибылей элиты - его оскорбит сама мысль о возможности установления внешнего диктата и подчинении чуждым идеалам. Кстати, если живущие исключительно ради куска хлеба с маслом получат более жирную пайку, то благодарить они должны Человека, которому нужно нечто большее, делающее его человеком. Впрочем, если пайка вдруг уменьшится, виновником снова будет он - человек, желающий неосуществимого, но сделавший неверный выбор. Поэтому прятаться за циничными философскими умозаключениями - контрпродуктивно.
   - Вы действительно полагаете, что исторические решения принимаются под влиянием возвышенных личностей? Ошибаетесь - они определяются как раз теми, кого вы изволили обозвать животными. В подземном мире некогда и некому баловаться идейками, там надо каждый день с утра до вечера бороться за жизнь. Морлоки не могут превратиться в элоев, но могут принудить их к щедрости, и не только материальной.
   - С такой глубиной исторического анализа вам бы фронтом командовать, а вы здесь прозябаете.
   Борзописец изрёк ироничную фразу от бессилия и невозможности толком возразить при остром желании абстрагироваться от истин, изреченных оппонентом - иначе жизнь становилась совсем уж непривлекательной перспективой. Желая избавиться от незваного морока, он продолжил с максимально возможным ехидством:
   - Простите, не могу не спросить: как вы мыслите себе вашу роль в описанном вами беспросветно ужасном мире?
   - Очень просто: я морлок, не желающий убираться назад под землю и притворяющийся элоем.
   - Безнадёжное занятие - их невозможно спутать.
   - Бесспорно. Поэтому стараюсь без особой причины не высовываться.
   - Полагаю, элоев сожрали в 1917-м, сейчас остались только морлоки, которые выбрались из-под земли раньше и упорно прикидываются элоями. Среди них затеряться можно.
   Антонов разозлился и решительно отбросил литературные метафоры:
   - Вы ведь понимаете механику? Вопросы власти решаются при выдвижении кандидатов, а не по итогам всенародного голосования.
   - Тем не менее, отказ от голосования неизбежно приводит к снижению качества политического класса - здоровая конкуренция полезна не только в коммерции. Своей однопартийностью коммунисты сами себя завели в тупик за несколько десятилетий. Беззаветно боялись трудящихся, полностью запретили им думать и принимать решения, не одобренные очередным пленумом ЦК, а в результате никто не вышел их защитить, даже единомышленники - команда сверху ведь не поступила.
   - Да, вспомните ещё любимый аргумент либералов, - не унимался Антонов. - Якобы экономическое благополучие приносит только представительная демократия. Хотя у всех перед глазами образец дальневосточных экономических тигров, которые сначала добились материального процветания и только потом ударились в электоральные бирюльки.
   - Ничего удивительного. Благополучие граждан и правовое государство - необходимые стартовые условия для установления демократической системы правления.
   - Замечательно! Вы видите сейчас в России эти самые стартовые условия?
   - Нет.
   - Но, тем не менее, с маниакальным упорством стремитесь в очередной раз столкнуть страну в пропасть?
   - Нет, я только прошу вас рассказать о связи между Нигматуллиным и Покровским. Не надо приписывать мне влияние вселенских масштабов - я при всём желании не могу толкнуть Россию ни в пропасть, ни от неё.
   - Не прибедняйтесь. Вместе с вашим Саранцевым вы уже сейчас подтолкнули её на самый край. Дума расползается на глазах, не сегодня-завтра вернётся к состоянию девяностых - без абсолютного большинства президентской партии, зато с голосованием за тех, кто больше платит.
   - Вы обвиняете президента в антиконституционной деятельности?
   - Нет, хуже - в политиканстве. Он цепляется за власть из своих мелочных частных интересов и жертвует ради них судьбами всех остальных.
   - Хотите сказать, только Покровскому разрешено цепляться за власть? Он ведь тоже не демонстрирует смирения под ударами судьбы.
   - Он способен не только победить, но и удержать победу, а Саранцев - новая версия Горбачёва-Ельцина, всё пустит в распыл.
   - Он уже четыре года отработал и ничего в распыл не пустил.
   - Начал помаленьку, а теперь совсем в разнос пошёл.
   - Ладно, я вполне проник в природу вашей неприязни к нашему президенту, но никак не могу понять, почему в ответ на мой вопрос об отношениях Покровского и Нигматуллина вы вознеслись в теоретические эмпиреи.
   Самсонов по-прежнему не видел ни малейшей связи между юношеской перепиской будущего генерала с будущей женой и видеозаписью тайной миссии Нигматуллина в Ново-Огарёве. Он доверился безвестному благожелателю - раз тот набросал все улики в одну бандероль, значит они составляют одно целое. Однако, отсутствие здравого смысла и обоснованных аргументов раздражало, и он выложил свой последний козырь, хотя секундой ранее хотел приберечь его для решающего удара.
   - Хорошо, я задам более конкретный вопрос. Зачем Нигматуллин вечером 23 февраля тайно посещал Ново-Огарёво?
   Антонов молчал очень долго и смотрел на интервьюера теперь не скучно, а с выражением некоторого удивления, если не лёгкого страха. Несомненно, он знал ответ, но не собирался дать его просто так, без сопротивления.
   - С чего вы взяли, что он его посещал?
   - Это уж моё дело. Если вы собираетесь объявить выданный мной факт подложным, я приму вашу позицию к сведению, но, честное слово, не ведите себя, как пионер из рассказа Аркадия Гайдара. Вы взрослый человек с собственными интересами, а не цепной пёс генерала. И не прикрывайтесь намерением защитить Россию от гибели - подмена понятий и высокий политический стиль в качестве оправдания меня давно не смущают, а наоборот - заставляют быстрее взять след. Как правило, их используют особо циничные персонажи.
   - То есть, не я - цепной пёс, а вы - легавый?
   - В некотором смысле, как любой настоящий журналист. Нас не любят и боятся, орденов не дают, всё больше судебными исками бомбардируют или учиняют ночные свидания с отморозками на пустынной улице.
   - Не на улице же вы нашли материал для ваших обвинений?
   - Каких обвинений?
   - Сами только что спросили о Нигматуллине в Ново-Огарёве.
   - Посещение резиденции премьер-министра, даже главой администрации президента, не является ни преступлением, ни правонарушением. Я не обвиняю, а просто спрашиваю.
   - Если не обвиняете, зачем приплели тайну от президента?
   - Я полагаю, Айдар Каримович является не государственным деятелем с собственным мандатом народного доверия, а должностным лицом в аппарате президента, и обязан обеспечивать исполнение главой государства его конституционных обязанностей, а не проводить собственную политическую линию. За полмесяца до выборов он по определению не должен встречаться с соперником своего шефа, не имея от него каких-либо поручений. Насколько мне известно, он их как раз не имел.
   - У вас источник в окружении Саранцева или Покровского?
   - Не скажу.
   - Вы связаны с Саранцевым?
   - А вы связаны с Покровским?
   - Вы хотите получить всё, ничего не дав взамен, но так не бывает. По крайней мере, со мной. Я, видите ли, предприниматель.
   - Я с вами не сделку заключаю, а предлагаю спасение - по меньшей мере, лица. Скандал всё равно случится, и вы сейчас своим выбором определяете вашу роль в нём. Хотите выглядеть бледно или достойно?
   - Опять вы за шантаж. Бледно я буду выглядеть, если сейчас потеку и со страха начну вам рассказывать чужие тайны. Может, мне лучше сразу выйти на людей Покровского? Не собираюсь вас обманывать, с самим связаться не могу, но в аппарат правительства у меня дорожка протоптана. Есть телефон Корчёного - звякнуть ему? И загадывайте все ваши задачки напрямую, без моего посредничества.
   - Пожалуйста, звякайте. Только напрямую я мог бы задать вопросы самому генералу, а если Корчёному, то получается обходной манёвр. Боюсь, больше вы ему никогда не позвоните - школьническая слабость характеризует не верного человека, а потенциального, если не свершившегося, предателя, и руководитель аппарата правительства поймёт о вас всё нужное. В ваших личных интересах разрешить задачку самостоятельно, не прибегая к помощи взрослых. Правда, если провалитесь, то крах получится знатный.
   - Маринуете журналистикой незаурядный талант государственного служащего? Сведения собирали в Интернете или по общественным уборным?
   Самсонову с каждым словом становилось всё интересней и интересней. Антонов заметно волновался и с каждой минутой невольно выдавал один секрет за другим. Одно оставалось непонятным: почему человек, осведомлённый о сенсационном двурушничестве главы администрации пока ещё действующего президента, выброшен из системы власти на вольные хлеба? Или его предпринимательство - тоже фикция? По словам Татьяны, Антонов общался с Покровским на "ты", следовательно он - не случайный свидетель неблаговидного, а человек из ближнего круга. Вероятно, знаком с генералом всю свою жизнь, иначе панибратство подобного масштаба объяснить невозможно. Левое ухо журналиста после нескольких лет непрерывного звона наполовину оглохло, а теперь в нём словно тревожный зуммер включился, и переносицу будто сжали бесцеремонные пальцы привыкшего к чужой боли фельдшера. Антонов может хранить пресловутые деньги Покровского. Кого только не назначали журналисты чёрным бухгалтером премьера, а вот Антонова - ни разу. Никто никогда не предъявил доказательств - только факт близкого знакомства нового миллиардера с генералом, и всякий раз Самсонов задавался вопросом о возможных путях легализации Покровским или его семьёй приписанных ему несметных сокровищ. Возможно, ключ к решению головоломки лучше отдать в неожиданные руки - человеку, которого никто человеком генерала не считает? Подозрение выглядело опасным - если Антонов боится вопросов не о Нигматуллине, а о деньгах, его нужно успокоить здесь и сейчас, пока он не задумался о решительных мерах противодействия.
   - Сергей Иванович, давайте договоримся раз и навсегда: я не замышляю ни вашего убийства, ни покушения на жизнь Покровского, не ищу его тайные вклады, клады и заначки. Я просто желаю пролить свет на его домашнюю политическую кухню. Публикация, при всём моём желании, до начала и даже завершения голосования не появится и на его исход никак не повлияет. Если вы не отставной лазутчик в лагере Саранцева, лично вам и вовсе бояться нечего.
   - Возможно, я лазутчик, к тому же действующий.
   Ответ жертвы оказался неожиданным, но с минувшей ночи борзописец почти полностью утратил способность к удивлению и сохранил не только внешнее, но и внутреннее спокойствие.
   - Замечательно! Тогда вы оказываетесь в центре сенсации. Боюсь только, вы имеете в виду не работу против Саранцева, а нечто иное.
   - Разумеется. Если хотите, именно на Саранцева я и работаю. Тружусь, так сказать, в поте лица.
   - Против Покровского?
   - Ещё чего. На него.
   - Что "на него"?
   - Работаю я на Покровского и Саранцева вместе взятых.
   - Неординарно, - выдавил из себя щелкопёр и даже огляделся по сторонам, будто испугался возможных очевидцев или конкурентов, способных раньше него распространить новость. Он поразился услышанному и обрадовался быстрому обретению утраченного было дара восхищаться радостями привнесённых извне обстоятельств.
   - Не стоит напрягаться, - успокоил борзописца строитель. - Забудьте вы про тайных агентов - детство давно закончилось, сколько можно детективы мусолить. Я не хочу прямого столкновения Покровского с Саранцевым, вот и всё.
   - Оно уже случилось помимо ваших желаний.
   - Ничего подобного - его ещё можно избежать. Они уже обменивались постами, могут повторить без всяких душераздирающих последствий.
   - Теперь нельзя - слишком много слов сказано.
   - Чепуха. Добавить ещё несколько высказываний о благе народа и национальном единстве, и можно работать дальше без всяких гражданских войн.
   - Я не вижу предпосылок для полномасштабного вооружённого противостояния, - убеждённо заявил Самсонов. - Даже сторонники генерала в основной массе более склонны к юридическим процедурам, чем к военным действиям, а на стороне Саранцева - и вовсе сплошные миротворцы и капитулянты, никто ради него на смерть не собирается.
   - И убивать никто не собирается?
   - Разумеется. Ладно, не стоит абсолютизировать - отдельно взятые психопатические придурки всегда найдутся, но в целом как социальное явление электорат Саранцева на погромы не настроен. Там нет ни помешанных на величии державников, ни пламенных сталинистов, ни упёртых борцов за свободу, готовых положить ради неё хоть миллионы несогласных - всё больше мирные мещане. Они хотят жить в тепле и довольстве, а не воевать.
   - Даже если увидят опасность утраты лично для них перспектив тепла и довольства после неблагоприятного исхода выборов?
   - После завтрашней электоральной катастрофы они пригорюнятся, тяжело вздохнут и пойдут исполнять новые законы и президентские указы.
   - Вы уверены в поражении Саранцева?
   - Конечно, уверен. А вы сомневаетесь?
   - Я ни в чём не уверен. Сами же сказали: любую закономерность нельзя абсолютизировать. Другими словами - всё возможно.
   - Ничто нельзя абсолютизировать, включая само изречение о нежелательности абсолютизирования. Возможно не всё, существуют ограничения - и в физике, и в социологии, и в политике. Но я вас не совсем понял: вы боитесь сторонников президента? На стороне премьера, между прочим, все силовики - как раз его можно бы испугаться, но не получится ввиду его неминуемого торжества.
   - Вы уверены?
   - Раз уж мы договорились о неполноценности безграничного, то в общем и целом полагаю победу Покровского более вероятной.
   - Тогда зачем вы пришли ко мне со своими глупыми вопросами? По-моему, именно с вашей точки зрения сейчас худший момент для строительства козней против генерала.
   - Я не строю козни, просто работаю. Журналистика пока не запрещена, неудобные вопросы задавать можно и нужно - иного пути к правде пока никто не придумал.
   - К какой ещё правде, что вы как маленький, честное слово! Правда у каждого своя, значит её вообще нет. Если любую тему можно осветить с разных сторон, то истина не существует, есть только мнения разных людей о непреложном - эту банальность озвучивают даже в американском кино.
   - Хорошо, я не возражаю. Осветите означенную мной тему с вашей стороны.
   Самсонов не хотел победить Антонова, он хотел быстрее вернуться к своей Фимке и поехать вместе с ней встречать жену на Белорусском вокзале - быт внезапно навис над бурлящим политическим варевом, как ковшик холодной воды, способной всё испортить в глазах будущих поколений.
  
   Глава 18
  
   Овакимян обожала московские бульвары, особенно весной. Обманчивая природная зелень здесь соседствовала с шумным и порой дымным транспортом, во время прогулок приходилось периодически преодолевать пересечения с радиальными улицами, и образ леса, через который пророс город, заставлял забыть все мифы, метропольные и деревенские, отдавшись романтическому самоощущению последней дикарки в мире торжествующего индустриального гомона. Когда заносчивые знатоки пытались ей рассказать историю исчезнувшей белокаменной городской стены, она снисходительно смеялась. Она и сама прекрасно знала - деревья на бульварах насажены по плану архитекторов, а не остались от первобытных лесов. Какая разница? Главное - образ, а не знание.
   Проносятся за огромным окном грязные после дождя машины, раз за разом выбивают брызги из одной и той же лужи, словно хотят общими усилиями осушить её до дна, но всё не могут добиться успеха - расплескавшаяся вода тихо стекает назад. Беззвучно проплывают навстречу друг другу немного размытые через стекло привидения прохожих под ярким солнцем - они не смотрят в лица, думают о своём, у всех свои неотложные дела. Глядя со стороны, каждого можно заподозрить в причастности к неясному заговору и в намерении решать вопросы власти, жизни и смерти множества ничего не подозревающих людей.
   В кафе было тихо и почти пусто, и Ирина заняла столик возле окна - смотрела на волю, крутила в пальцах пустую кофейную чашку и думала о своих нескучных делах. Спокойствие шефа её совершенно не радовало и не умиротворяло - скорее, наоборот. С её точки зрения отсутствие противодействия неизвестной угрозе увеличивало опасность, а не умаляло её. Видимо, Ладнов считал официальный путь способом противодействия, но Овакимян хотела иного - огласки. Да, реальная жизнь отличается от американского боевика о смелом журналисте, узнавшем страшную тайну сильных мира сего, и шумное обращение к городу и миру вовсе не гарантирует спасения, но тишина пугала ещё больше. Если никто во всей стране не имеет ни малейшего представления о событиях ночи и нового дня, свобода рук заговорщиков обеспечена в неизмеримо большей степени, чем после скандальной пресс-конференции и обвинений в нарушении дня тишины. Она ведь не собирается безапелляционно возлагать ответственность ни на спецслужбы, ни на самого Покровского, просто сообщит факты. Да, аудитория воспримет их двояко или, скорее, трояко: одни заподозрят реальную провокацию ФСБ, другие - идиотскую пропагандистскую акцию команды Ладнова, третьи беззаботно повеселятся. Вот если новости всплывут в лагере президента, то аргументы в пользу открытости бесповоротно перевесят любые доводы против.
   Овакимян общалась с Юлей Кореанно много раз, всегда по службе, но бюрократизм системы далеко не всегда препятствует человеческим связям. Они не вызывали друг у друга отторжения и неприятия, напротив - общались очень легко и весело, словно играли, а не работали, и обе ощущали в разговорах полную взаимную свободу, хотя и говорили не всё, а только нужное. Фигура умолчания предполагалась обоюдно на полном законном основании и воспринималась как часть игры, а не условность и препятствие. Да, у каждой свои обязанности и задачи, друг с другом они не только не полностью совпадают, но во многом и противоречат, ничего удивительного или противоестественного здесь нет - политика всё же не реалити-шоу, но с какой стати подозревать друг друга в тайных диверсиях?
   Кореанно славилась среди журналистов стилем работы - отказ сообщить требуемую информацию она умела преподнести как благодеяние, и отвергнутые оставались со своими претензиями довольные и бодрые, словно добились успеха. Деланная доброжелательность проступает в каждом слове и жесте, а Юля неизменно производила впечатление человека не только хорошо информированного, но и откровенного сверх всякой меры, хотя любая попытка осмыслить её ответы на вопрос не оставляли места для сомнений - она выдала всего лишь официальную информацию, и сенсационность всегда оказывалась строго регламентированной и дозированной.
   Намёки, шутки и сплетни о связи Кореанно с президентом Саранцевым Овакимян отметала без размышлений и гаданий, даже не ленилась пресекать речения особо ретивых коллег и просто знакомых - немедленно отправляла смотреть очередной модный сериал для домохозяек с мстительной рекомендацией никогда не судить о живых людях на основании собственной моральной распущенности. Она верила не в целомудренность Юли - тем более, та не замужем и никому ничего не обязана объяснять или оправдываться - но в её профессионализм. Личные отношения с шефом для пресс-секретаря - вопиющее преступление против здравого смысла. Журналисты не должны смеяться или хотя бы местами хихикать, пока официальный представитель президента Российской Федерации перед телекамерами отметает необоснованные обвинения против шефа. Наверное, Юле помогла бы непритязательная внешность, но она, не будучи безоговорочной красавицей, неизменно поражала женщин изысканностью стиля, а мужчин - притягательностью образа. Она нравилась тем и другим, только первые исподволь стремились выяснить имя её стилиста, а вторые хотели пригласить её на свидание, сохранив его в тайне от жён, любовниц и личных симпатий, поскольку рассчитывать на брак или долговременные отношения никто даже не мечтал. Но на свидание никто из журналистов ни разу Юлю так и не пригласил - всерьёз молодой женщиной её никто не видел.
   - Добрый день! - неожиданно раздалось над головой у Ирины, словно серебряный колокольчик прозвенел ночью в безлюдной безбрежной степи.
   Она подняла взгляд и увидела весёлую юную особу - она как раз сбрасывала на руки подоспевшему официанту белый плащ элегантным движением миллиардерши, которой надоела шиншилловая шубка. Разумеется, в своём вечном амплуа - неизменно яркая внешность, обаятельное светлое платье, белые сапоги на шпильках. Привлекает внимание к себе, а не к президенту. Возможно, руководствуется принципом "секретарша - лицо начальника"? Поразительный талант - совершенно не заголяется, носит приталенное длинное платье свободного покроя, а точёная фигурка отчётливо проступает, словно из мрамора под резцом гениального Микеланджело.
   - Добрый день, - ответила Овакимян и чуть завистливо улыбнулась - так выглядеть она могла только в юности, и то во сне. - Присаживайся.
   На "ты" они перешли буквально со второй или третьей встречи, не сговариваясь - просто обеим церемонность общения показалась нелепой и ненужной. Разумеется, на людях Ирина обращалась к пресс-секретарю главы государства с положенным почтением, и та отвечала ей взаимностью - всё же есть разница между дружеским кофепитием и официальным мероприятием.
   Юля заказала капучино и круассан, поправила волосы, удобно откинулась на высокую деревянную спинку стула, далеко отодвинутого от маленького столика, и забросила ногу на ногу с видом беззаботной вьюницы на долгожданных посиделках с подружкой.
   - Прекрасно смотришься, - не сумела промолчать Овакимян.
   - Спасибо, тебе тоже не на что жаловаться. Как дети?
   - Буянят помаленьку. А ты замуж ещё не собираешься?
   - Вот ещё! Сначала нужно на выборах победить, потом уж видно будет. Мне тут кое-кто настойчиво пытается доказать, что беременность мне обязательно должна пойти.
   - Конечно пойдёт, ты ведь хорошенькая, да ещё и умеешь себя эффектно подать.
   - По-моему, пузо за всю историю человечества ещё никого не украсило.
   - Здрасьте, приехали! Если хочешь знать, на порнографических сайтах всегда есть отдельная рубрика с беременными - мужиков заводят фантазии о женщинах, явно имевших секс.
   - Ты занималась социологическими исследованиями порнографии?
   - Я же психолог, забыла? Правда, скоро я и сама перестану свою родную профессию вспоминать.
   Ирина не хотела попусту тратить время на обоюдные комплименты, и пытливо изучала собеседницу с намерением разглядеть в ней признаки истинной реакции на сообщённые ей новости. Сейчас она будет очень убедительно излагать позицию президента, но согласна ли она с ней? Либо она бесподобно собой владела, не хуже Штирлица в пыточной камере гестапо, либо её действительно ничуть не волнуют таинственные телодвижения закулисных дирижёров с их непонятными конечными целями.
   - Всё, Юля. Я сдаюсь!
   - Уже? Мы ведь ещё даже не начали переговоры.
   - Мы их уже начали. Ты получила достаточно информации, и вы там между собой уже выработали свою позицию. Но теперь ты сидишь здесь, словно действительно заскочила на минутку глотнуть кофе, и я отказываюсь тебя понимать. Саранцев решил не видеть для себя никакой опасности?
   - Ты так говоришь, будто Ладнов решил иначе.
   - Ты права, он тоже беспечен. И теперь я считаю обоих наших шефов ненормальными. Они возомнили себя неприкасаемыми, но основано их убеждение исключительно на беспредельном самомнении, а не на фактах. Наверное, им видится в качестве непробиваемой защиты возмущённый народ или мировое общественное мнение, но для Покровского ведь ни то, ни другое - вовсе не аргументы. Положим, за Ладнова может заступиться только заграница, и большинство отечественных обывателей только убедится в его ангажированности и шпионстве. У Саранцева поддержка больше, но в случае активного противостояния силовые структуры выступят против него, а революционной ситуации в стране нет, личный состав армии и МВД не разложен и не распропагандирован - не только офицеры, но и рядовые в подавляющем большинстве и совершенно искренне считают оппозиционеров внутренней угрозой безопасности государства. Зимние волнения способствовали сплочению сторонников Покровского, а не разобщению. Хорошо, я испробую дифференцированный подход: у вас там царит полное единодушие, или мнения разделились?
   - Разделились, - тихо, но беспечно подтвердила Кореанно.
   - Ну наконец-то! Хоть проблеск света. Видимо, Нигматуллин ситуацией обеспокоен?
   - Да.
   - А ты?
   - Я ещё не пришла к определённому выводу.
   - Тебе нужны дополнительные аргументы?
   - Не помешали бы, честно говоря. Положа руку на сердце, пока я не вижу вообще никаких аргументов.
   - Ну разумеется! С ночи слышу от Ладнова то же самое. Сначала нужно установить подлинность нашей шокирующей бумаги, и по итогам экспертизы предпринимать дальнейшие шаги.
   - Само собой. Если документ подложный, то бурная реакция выставит вашего кандидата круглым идиотом, трусом, а то и провокатором. О нарушении дня тишины я вообще молчу.
   - "Нашего кандидата"? Вы в принципе хотите отстояться в стороне? Саранцев для Покровского намного опаснее - против него может готовиться замысел посерьёзней, и он не утечёт, как в нашем случае. Элементарный инстинкт самосохранения должен вас подвигнуть к солидарным действиям - нужно упредить Покровского, иначе поражение неизбежно.
   - Вы же не предпринимаете явно никаких мер. Как ты себе представляешь наше выступление в вашу защиту, если вы сами сидите молчком? Собрала бы журналистов у прокуратуры, объяснила им ситуацию в общих словах, как мне по телефону. И мы бы с удовольствием вас поддержали. Кстати, не хочешь посвятить меня в детали?
   - Не хочу. Я думала, мы в одной лодке, а вы решили спасаться в одиночку.
   - Само собой. Показываешь мне кота в мешке и ждёшь сочувствия.
   - Я не имею права посвятить тебя в детали, теперь уже совершенно официально - в прокуратуре у наших взяли подписки о неразглашении.
   - Насколько я понимаю, все сообщения были адресованы Наташе Званцевой, и она уже давно, хоть и исключительно в вашем узком кругу, сделала тексты общим достоянием. Она нарушила подписку, ещё не дав её.
   - Хочешь выставить девчонку крайней?
   - Вы её уже выставили без всякого участия с моей стороны.
   - Ладнов так решил, я не смогла его переубедить.
   - Но ты всё равно не изменила своего мнения о нём.
   - Конечно, не изменила. В каком-то смысле он прав: её подставил наш неизвестный информатор. Мы же, пойдя официальным путём, её защищаем. У нас есть юристы, служба безопасности тоже не дремлет.
   - Но ты выступала против заявления в прокуратуру. Почему?
   - Если приказ настоящий, никакая прокуратура ни Наташу, ни нас всех не спасёт - проблема выпадает из правовой плоскости напрочь.
   - Начинаю догадываться о содержании таинственного приказа.
   - Можешь догадываться и дальше - всё равно напрямую ничего не скажу. Играть - так играть до конца. Хочу только спросить: лично ты пыталась убедить Саранцева выступить на нашей стороне?
   - Пыталась.
   - Почему он отказался?
   - Он не верит в подлинность приказа, а Нигматуллин и вовсе подозревает провокацию.
   - Даже так!
   - Да, так. В некотором смысле идея в общем изящная: заподозрить Ладнова в тайном сотрудничестве с Покровским или с ФСБ невозможно, именно поэтому через него удобно провести дезинформацию и спровоцировать некорректные шаги с нашей стороны. Мы будем считать их предупреждающими преступление госструктур, а в действительности никаких преступных планов и в помине нет - в результате Саранцев скомпрометирован сильно и надолго.
   - Но ты изящностью идеи не прельстилась.
   - Нет. Она мне показалась чересчур красивой. Немного книжной. Гораздо более естественным мне кажется прямое следование открывшимся событиям. Видимо, ФСБ готовит аресты?
   - Я молчу.
   - Всё просто, понятно и обычно.
   - Но тебе нужны ещё какие-то доказательства.
   - Да, нужны. Вы сами не знаете, с чем имеете дело. Всё решит только экспертиза подлинности документа - если начать активные действия раньше, получится очевидный фальстарт, даже если приказ настоящий.
   - Хорошо, разложим наши позиции по полочкам. Ты веришь в причастность Ладнова к провокации ФСБ?
   - Безусловно нет. Теоретически не могу исключить вероятность самой провокации, без сознательного участия Ладнова, но через него - именно с целью создать впечатление достоверности. Правда, в таком случае целью действительно следует считать Саранцева. Если бы операцию нацеливали на Ладнова, к вам пришли бы с обыском ещё ночью.
   - Замечательно! Значит, мы имеем общую проблему, а не отдельно нашу?
   Кореанно медлила с ответом, рассеянно болтая ложечкой в чашке.
   - Послушай, Ирина. Мы с тобой ведь не можем своим решением подружить наших кандидатов. Либо Ладнов большой мастер скрывать свои мысли, либо он не видит принципиальной разницы между президентом и премьером. Я права?
   - Возможно.
   - Я не удивлюсь, если он готов заподозрить именно Саранцева в причастности к делам генерала.
   - Всё не так однозначно, односторонне и просто.
   - То есть, он действительно подозревает Саранцева?
   - Говорю же - всё намного сложнее. Мы с тобой тут совсем разболтались, сыпем секретами направо и налево.
   - Если ты считаешь приказ подлинным, то вполне естественно ожидать слежку ФСБ. Хотя бы с целью обеспечить готовность к акции в любой нужный момент.
   - Юля, не шути так.
   - Я не шучу. Видимо, ты и сама уже сомневаешься в реалистичности своих ночных страхов. Если вас собираются арестовать, то вас, естественно, пасут - разве нет?
   - Меня никто не посвящал в тайны спецслужб, я просто считаю верхом неосторожности игнорирование потенциальной опасности и не вижу причин исключать из числа вероятных особо неприятные предположения. Но ответить "да" или "нет" на твой вопрос я не могу. Ладнов не паникёр и не псих, он не имеет аргументов в пользу тезиса о виновности Саранцева, как и аргументов против.
   - Я так и сказала: "готов заподозрить". Выходит, я права?
   - Нет, не права. Из тебя сейчас пресс-секретарь выступил, как броненосец из тумана. Ты вроде и не утверждаешь напрямую, а послушать тебя со стороны - Ладнов получается подозрительным параноиком. К суду не притянешь, а отпечаток у меня в сознании сохранится на всю оставшуюся жизнь.
   - Хорошо, поправь меня. Он не готов заподозрить Саранцева?
   - Опять ты за своё. У Петра Сергеевича нет кумиров, он православный христианин.
   - "Не сотвори себе кумира" - всего лишь ветхозаветный запрет идолопоклонства, а не табу на моральные авторитеты.
   - Кумир в современном переносном значении - не языческий идол, а объект безусловного и беспрекословного морального, духовного и психологического подчинения, на грани обожествления, когда восхищение перерастает в суеверное поклонение и практически религиозное верование в высшее существо. Для Ладнова все люди на любых должностях и с любыми полномочиями - живые, со своими недостатками и несовершенствами. Он, разумеется, не считает Саранцева идеалом государственного деятеля, как и никого другого не считает, даже среди покойных великих и всемирно знаменитых.
   - Выставив свою кандидатуру на выборах, твой Ладнов помогает Покровскому победить, отбирая часть голосов у Саранцева. Согласись, здесь кроется весьма существенный предмет для теоретического осмысления. Чего он вообще добивается? Не верит же он в возможность своей победы?
   - Вера в вопросах политических технологий не уместна. На победу он не рассчитывает и спасения Отечества не ждёт ни от одного из основных кандидатов. Он считает необходимым условием успешного развития России создание системы политической конкуренции и свободной дискуссии без запретных тем и личностей. С его точки зрения, выбор пути развития возможен только в рамках открытых всеобщему обозрению процедур, и табуирование любого из предлагаемых проектов априори создаёт угрозу принятия решения, не отвечающего вызовам времени. Нельзя бесконечно обвинять друг друга в тайных заговорах и антироссийских планах - все без исключения участники политического процесса должны выйти на сцену и внятно сформулировать своё видение будущего. Только затем, получив всю доступную информацию, а доступной должна стать вся информация без изъятий, избиратель сможет сказать своё слово, обоснованное знанием, а не верой или пустыми мечтами.
   - Понятием "все" ты обнимаешь и нациков тоже?
   - Да.
   - И сепаратистов?
   - Да. Запрещение тех или иных политических взглядов не упраздняет их, а только привлекает к ним молодёжь с её стремлением делать всё поперёк намерениям родителей. Они ищут своё место во взрослом мире и каждую запертую дверь хотят взломать - не только в политике, но в любой сфере общественного сознания. Человек не может по желанию законодателей выключить свои убеждения и включить другие, не запрещённые. Единственный надёжный способ противодействия нацизму и сепаратизму - лишение их реальной социальной базы, и одним только полицейским преследованием здесь цель не достигается. Нацисты и сепаратисты убеждают своих адептов в стремлении к справедливости, а именно к преодолению дискриминации по этническому признаку и к борьбе с привилегиями неких этнических групп. Доказательства выглядят наиболее убедительно, если строятся на реальных фактах злоупотреблений - объяснить их этническим фактором можно посредством простейшей квазилогической техники. Другими словами, чем меньше преступлений со стороны властей будет наблюдать человек, тем труднее будет его склонить к национальной ненависти. Если национальное меньшинство процветает и в культурном, и в экономическом отношении, его труднее склонить к радикальным способам борьбы за независимость - разве только к голосованию на референдуме за отделение, но при запрете на отделение регионов никакой референдум не приведёт к практическим последствиям, а воевать никто не захочет. Формализм и пропагандистские литавры не помогут - необходима действенная политика сохранения в первую очередь языков коренных народов. Разговоры о добровольности их изучения и естественности их отмирания ведут только к радикализации национальной мысли - отмирание языка естественно только по причине отсутствия собственной государственности. Следовательно, да - изучение национального языка должно быть обязательным в автономных республиках для школьников любой этнической принадлежности, хотя международное законодательство о защите меньшинств таких требований не предъявляет - ссылки на него не защитят от обоснованной сепаратистской агитации. Разумеется, всё следует делать с умом - дети должны понимать, зачем им неродной язык, иначе можно воспитать только ненависть при пламенной поддержке уже русских, а не местных националистов. Правильная постановка преподавания позволяет уже после первого года начать читать, например, народные сказки, можно разработать игры на языках, и так далее, но ползучая русификация под флагом добровольности в эпоху беспрепятственного распространения идей в любом случае потенциально несёт больше угроз, чем выгод. Что касается нацистской пропаганды, то во все времена во всех странах она строится на обвинении меньшинства в ползучем захвате власти, капиталов, средств массовой информации и прочих ресурсов, включая рабочие места. Запрет на такие разговоры служит только очередным доказательством их обоснованности и снимает с действующих властей их реальную вину - неспособность решить проблемы социально-экономического развития. Противопоставить нацистской пропаганде можно только последовательное и повсеместное ненавязчивое распространение сведений о разных этнических, культурных и религиозных группах как о неотъемлемых элементах единого российского целого, которое без них утратит совершенство. При этом нельзя делать ни одну из них табу и нельзя умалчивать в свою очередь о неких неприятных для той или иной группы подробностях. В споре с русским нациком среднестатистический великоросс не должен сталкиваться с неожиданностями вроде не известных ему аргументов оппонента, но ответы на вопросы можно узнать только из дискуссии. Фундаментальным же требованием для успешности всех усилий, как и в случае с сепаратизмом, остаётся экономическое процветание домашних хозяйств на личном опыте людей, а не по новостным передачам государственного телевидения.
   - Оказывается, бороться с сепаратизмом и нацизмом - проще пареной репы! Можно только позавидовать твоему светлому взгляду на мир. Вынуждена тебя огорчить: реальные люди намного грубее и печальней, чем ты.
   - В таком случае, мне придётся разочаровать тебя. Нацисты, фашисты и прочие национально ориентированные борцы за чистоту крови до сих пор всегда приходили к власти только в странах с разорванным в клочья гражданским обществом, после войн, обнищания и вытекающих из них радикализации. Экономическая свобода, материальное благополучие широчайших масс, зримо работающие социальные лифты практически гарантируют от торжества коричневых. Я не говорю о полном их исчезновении - просто сама жизнь загоняет их под лавку общественного мнения, откуда они могут о себе напомнить, но не имеют возможности взять власть. Разумеется, до новых социальных потрясений и переломов - тогда всё снова становится возможным. С сепаратистами сложнее - успешное развитие своего региона в границах большой страны они толкуют как свой успех и свидетельство цивилизационного превосходства своей этнической группы над доминирующей в национальном масштабе, а налоговые платежи в центр - как ограбление именно по национальному признаку. Тем более, развитые регионы по определению являются донорами национального бюджета и платят в него больше, чем получают обратно. Рассказывать им об общенациональных расходах на оборону и внешнюю политику, которых они не несут в качестве региона, но будут вынуждены взвалить на себя в случае обретения независимости - бессмысленно. Тем более, усилиями Покровского регионы оплачивают не столько оборону и внешнюю политику, сколько перераспределение бюджетных средств в пользу дотационных областей и федеральные программы экономического и социального развития, а они ведь осуществляются не только на территории регионов-доноров. Ну и воровство, разумеется - людям, может, не важно, кто расхитит их деньги, а местной бюрократии очень интересно заполучить в своё распоряжение весь куш, а не маленький кусочек, оставшийся от федеральных начальников. Но я уже говорила: в условиях экономического и культурного процветания желающих пойти на войну за независимость останется немного.
   - В любом случае снятие запретов приведёт к росту популярности идей, опасных для общества и страны. Не боишься спровоцировать гражданскую войну?
   - Насилие вызывается именно давлением репрессивного аппарата на общество. Любой арест за слова, а не за преступление заставляет множество несмышлёнышей, возмущённых несправедливостями повседневной жизни и жаждущих активного сопротивления, обратить свои симпатии к пострадавшему "за правду". Если же все ораторы всех цветов будут свободно чесать языками без всяких печальных для себя последствий, буяны направят свою энергию в другое русло. Там они тоже будут опасны для себя и окружающих, но не для будущего страны.
   - Ты рассуждаешь, словно сейчас 1989 год. Твои рецепты уже давно испытаны на деле, как результат - умылись кровью и погрязли в нищете. Хочешь повторить?
   - Ничего мы не испытали. Я же говорю - сейчас революционной ситуации нет. Она сложилась к концу восьмидесятых, и выход из неё был только в одни ворота - к гражданской войне. Все сейчас ужасаются, но мы ведь пережили период разброда и шатаний по мягкому сценарию, могло сложиться неизмеримо страшней. Революционных кризисов следует избегать посредством предъявления своевременных адекватных ответов на вызовы времени - если страна ухнула в пропасть, то лишь достигнув дна сможет начать выбираться. Следовательно - нужно вовремя замечать пропасти и менять направление движения. Сейчас, пока мы все не покатились в одной кровавой куче с обрыва, нужно начинать общенациональный диалог с целью определить новый, спасительный курс.
   - Думаю, даже тебе ясно - активное население во многом поддерживает именно курс Покровского, а многие хотели бы большей решительности и во внешней, и во внутренней политике. Не диалога, а репрессий. Главная надежда на спасение сейчас - Саранцев, за которым тоже мощная поддержка, в том числе со стороны значительной части бюрократии и крупного капитала, а твой Ладнов со своими детскими простодушными идеалами усердно подыгрывает генералу. Какой диалог? Федеральное телевидение безраздельно контролируется людьми Покровского, региональное - губернаторами, частное - отдельными персонажами с их собственными представлениями о целях и задачах прессы, и никто не готов давать право голоса всем желающим без ограничений. Ты скажешь - нужно отрегулировать принципы свободы слова в законодательстве. Каким образом? Дума понемногу расползается в неопределённую ширь, хотя самую большую фракцию пока сохраняет "Единая Россия", и моментально проросло множество политических, частных и клановых интересов - кто теперь продиктует новые правила игры? Тем более, старый закон о печати вовсе не рестриктивен, проблем больше в его исполнении, а не в формулировках.
   - Для начала пусть каждое средство массовой информации получит возможность давать слово разным людям по своему выбору, а не по указанию сверху или со стороны. Тогда вкупе свободу высказывания обретут все.
   - Проблема не в законодательстве - сейчас тоже формально предварительная политическая цензура запрещена, но всё равно есть негласные персоны нон грата, которые имеют возможность появляться только там, где их никто не увидит и не прочитает. Часть телеканалов ты не найдёшь в большинстве телевизоров, поскольку они доступны только через спутник или в Интернете, но там-то они доступны всем желающим - особенно в Сети. Тем не менее, по размеру аудитории они сильно уступают главным федеральным каналам - видимо, проблема кроется в непопулярности пропагандируемых ими идей.
   - Обсуждать популярность идей можно только в условиях равного освещения средствами массовой информации всех политических взглядов без исключения.
   - Каким образом, скажи на милость, вы с Ладновым планируете обеспечить ваше любимое "равное освещение"? Ты можешь назвать страну, где ваша мечта осуществлена на деле? В США не запрещена пропаганда троцкизма, но освещается он в миллион раз скупее, чем либерализм и классический консерватизм всевозможных калибров. В России место либерализма и общепринятого консерватизма занимает неопределённая бесформенная масса представлений окружения Покровского о патриотизме и державничестве, замешанных на чём-то вроде государственного капитализма, но и троцкистов среди политзаключённых, кажется, пока ещё нет.
   - Троцкистов в тюрьмах, может, и нет, но международно признанные узники совести всё же имеются.
   - Для упразднения института политзаключённых в первую очередь нужно ликвидировать законодательство о репрессиях против пресловутых экстремистов, отрегулировать в правовом отношении вопросы организации массовых общественно-политических мероприятий, а также наращивать меры борьбы за обеспечение независимости судов и сведение к минимуму несправедливых ангажированных приговоров. При нынешнем раскладе в Федеральном собрании для проведения всех требуемых мер потребуются годы, если не десятилетия - депутаты и сенаторы, ушедшие из-под длани Покровского, под влиянием своих новых тайных боссов или даже собственных мыслей далеко не всегда дрейфуют в сторону либеральной идеологии.
   - И где же выход?
   - Выход - в завтрашней победе Саранцева, как минимум - выход его во второй тур. Тогда Покровский, если в итоге и победит, всё равно утратит флёр всемогущего кудесника - и утратит навсегда. Революция не случится, но смещение в сторону гражданских свобод и снижения авторитарного давления властей определённо произойдёт. Нельзя требовать всего и сразу - тем более, если избиратель против. Нужно его убеждать долго и нудно, но доходчиво. Ладнов вроде бы забавляется игрушками и тешит самолюбие, а на деле представляет реальную опасность именно для противников генерала. И теперь от него же мы получаем грустную туманную новость о страшных кознях спецслужб. Зачем им вообще вредить Ладнову, если он де-факто полезен Покровскому, а значит в сущности сотрудничает с ним?
   - Юля, ты увлеклась.
   - Я, разумеется, не считаю его официальным сексотом с распиской и на зарплате, но вся его президентская затея на руку генералу, ты ведь не хуже меня понимаешь очевидные вещи. Если коварный замысел ФСБ реально существует, то направлен он против Саранцева, и вашу команду просто используют для большей достоверности. При таком раскладе ясен и смысл втягивания Наташи Званцевой в неприятную историю - от неё ведь прямая ниточка к президенту.
   - Не к президенту, а к его дочери.
   - По-твоему, между отцом и дочерью нет никакой связи? Удар по ней - удар и по нему.
   Ирина напряглась от неожиданного информационного посыла. Кореанно, вопреки своей внешности, совсем не наивная девочка и зря не проговаривается.
   - У вас есть доказательства неслучайности того происшествия?
   - Ничего у нас нет. Откуда возьмутся улики, если все следственные органы контролируются не президентом, а премьер-министром?
   - В принципе они должны действовать независимо и от того, и от другого, опираясь исключительно на Закон.
   - Замечательное открытие. Вот пойди и расскажи им, от кого они не должны зависеть, а от чего - должны.
   - Я не о них, - задумчиво уточнила Овакимян. - Я о тебе.
   - Обо мне?
   - О тебе. Ты сказала "не контролируются президентом", но законное развитие дела не должно определяться подчинением следственных органов президенту. Его должна обеспечить их правовая независимость и от главы государства, и от правительства. А ты проговорилась - вы хотите отобрать власть у Покровского и злоупотреблять ей самостоятельно, без его участия.
   - Потрясающе проницательный анализ, - беззаботно улыбнулась Юля. - Ты меня разоблачила, я планирую для своего шефа учреждение новой диктатуры.
   - Я ни в чём тебя не обвиняю, ты ведёшь себя вполне естественно. Просто я вдруг ясно поняла разницу между нашими кандидатами. Между Саранцевым и Покровским действительно нет принципиальной разницы - возможно, твой клиент даже опасней. Про генерала всё всем ясно - и сторонникам, и противникам, а вот твой дорогой Игорь Петрович пудрит мозги и тем, и другим.
   Кореанно несколько минут ошарашенно смотрела на собеседницу, не произнеся ни единого слова, а та спокойно доела салат, отодвинула тарелку и лишь затем взглянула на свою визави.
   - Замечательное умозаключение, - выдавила из себя Юля, не слишком удачно сымитировав сарказм. - Слышал бы тебя Покровский.
   - Возможно, генерал со мной и не согласился бы, и даже обиделся бы, но я всё равно права. Твоя проговорка крайне примечательна: она свидетельствует о желании подмять карательные органы под себя, вырвав их из рук противника, но все силовые структуры в своей деятельности должны подчиняться исключительно закону, а не требованиям свыше или со стороны. Ладнов хочет реформировать всю систему и поставить её на службу обществу, а Покровский и Саранцев сражаются друг с другом за право единолично распоряжаться судьбами всей страны. Невольно приходят мысли и о возможности их сотрудничества против единственного демократического кандидата.
   - Зачем им против него сотрудничать, если ему никто не даёт ни единого шанса на победу? Поскольку он психически здоров, то, подозреваю, он и сам не ждёт от судьбы феерических подарков.
   - Не ждёт. Но в его лице державническая бюрократия может возжелать уничтожения либеральных идей в принципе, и здесь, судя по всему, интересы двух основных претендентов на будущую власть смыкаются.
   - Так-таки и смыкаются?
   - Думаю, да.
   - Ты приняла решение на основе одной-единственной моей фразы?
   - Нет, по совокупности устных и письменных высказываний как самого Саранцева, так и его сторонников, хотя твоё замечание мне и кажется предельно красноречивым.
   - То есть, ты поддерживаешь теорию причастности президента к заговору против Ладнова - не важно, в виде ли реальных планов репрессий или в виде дезинформации и провокации?
   - Да, склоняюсь к такой идее.
   Кореанно задумалась ненадолго и не всерьёз - на самом деле она уже всё решила и просто разыгрывала спектакль для разжигания драматизма. Театральность вовремя и к месту ещё никогда не мешала связям с общественностью.
   - В таком случае хочу тебе признаться в нечестности. То есть, в некотором умолчании. Игорь Петрович разрешил мне сделать выбор на месте по обстоятельствам, и я его сделала.
   - Ты так долго меня готовишь, словно хочешь сообщить убойную информацию.
   - В некотором смысле так и есть. В общем, не буду тянуть кота за хвост: вечером Нигматуллин через одного тульского судью, своего бывшего однокурсника, получил сведения из неизвестного источника о подготовке Покровским некой провокации с человеческими жертвами в расчёте на обвинение его соперников и их арест. Естественно, ваши новости дали возможность оценить угрозы под новым ракурсом, отсюда и подозрения в сторону вашей команды.
   Настала очередь Овакимян немного помолчать и оценивающе рассмотреть Юлю. Она казалась вполне искренней, к тому же ни разу до сих пор в прямой сознательной лжи её никто не уличал.
   - Прекрасно, - пробормотала Ирина и зачем-то быстро оглядела зал; подошёл официант и она машинально сделала ему новый заказ, хотя ещё секундой ранее не собиралась продолжать трапезу.
   Сообщение Кореанно произвело на неё впечатление окна в тихой комнате, распахнувшегося от ветра. Глухой шум опасной бури за двойными стёклами вдруг взорвался рёвом и взметнувшимися шторами, разбросал по полу бумаги со стола и заставил зажмуриться от вторжения свирепой стихии.
   - Ты умеешь молчать, - продолжила Овакимян и впервые после признания Кореанно посмотрела на неё уже не оторопело, а сокровенно, не понимая - с восхищением или с отвращением.
   - Ничего сложного, - беззаботно произнесла Юля, не скрывая вызова и напора. - Не самое сакральное из моих знаний.
   - Почему же ты решила выдать вашу тайну? Могла бы и дальше втихомолку потешаться над моими откровениями.
   - Я не потешалась. Просто хотела до конца оставаться честной с самой собой и бесповоротно убедиться в твоей надёжности.
   - Значит, всё-таки сомневалась?
   - Здесь нужно другое слово. Хотела хорошо сделать свою работу.
   - И сомнение - часть твоей работы. Не принимать на веру ни единого слова, проверять и ещё раз проверять.
   - Примерно так. Насчёт "ни единого слова" - некоторый перебор, есть много надёжных людей, но ты всё же не из нашей команды, согласись. Возможно, ты так и не рассказала мне всего, но в главном я уверена: вы попали в переплёт и не собираетесь сдаваться без боя.
   - А вы?
   - И мы не собираемся. Нигматуллин только вносит смятение своим изоляционизмом, но президент настроен вполне конструктивно.
   Обе снова замолчали и не смотрели друг на друга, погружённые в чувства и расчёты.
   - Что за тульский судья? Его ты тоже оценила на искренность?
   - Какой-то Сивцов. Я его не видела - ночью Саранцев и Нигматуллин решили не поднимать тревогу и не привлекать внимания, но благодаря тебе скрывать больше нечего, и его скоро привезут для личного собеседования.
   - Куда привезут?
   - Видимо, в штаб. Куда же ещё? Саранцев просто распорядился доставить Сивцова - не в тайное же убежище.
   - Хорошо. Представители нашей команды будут допущены к разбирательству?
   - Понятия не имею. Ты же понимаешь, не я принимаю такие решения.
   - Но ты посоветуешь президенту согласиться на наше присутствие?
   - Сначала объясни мне свои намерения. Зачем вам участвовать в конфиденциальном разговоре на весьма чувствительные темы? Игорь Петрович ведь не просто кандидат - он действующий президент, и заговор против него по определению более опасное преступление, чем незаконный арест нескольких рядовых граждан.
   - Опять ты за своё. Закон один для всех.
   - Да, но между государственным переворотом и незаконным арестом по клеветническим обвинениям есть весьма существенная разница. Статьи уголовного кодекса - и те разные.
   - Незаконный арест кандидата в президенты - тоже государственный переворот.
   - Сомневаюсь. Ты уверена? На статью можешь сослаться, или просто исходишь из своих представлений о справедливости?
   - Исхожу. И, полагаю, своей открытостью мы заслужили право на допуск к государственной тайне. Без нас вы до сих пор не имели бы всей полноты картины, так не скрывайте теперь её от нас со своей стороны.
   - Ладно, лично я криминала не вижу. Речь ведь не о допросе в ходе официального следствия по возбуждённому уголовному делу, а о свойском разговоре на кухне - почти встреча однокашников.
   - Юля, мне нужно до конца уяснить твою личную позицию, поэтому не ссылайся на шефа, а сразу высказывай собственное мнение: в случае идентификации источника считаешь ли ты необходимым добиться его обращения с официальным заявлением в прокуратуру?
   - Ты прямо атакуешь, и не спрячешься от тебя. Видимо, да - раз уж пошла такая пьянка, и девочку вы в прокуратуру отправили, нам тоже деваться некуда, нужно сохранять симметрию.
   - Можно подумать, мы девочку выдали с головой в пыточную камеру Тайной канцелярии. С ней всё в порядке, она в штабе с Ладновым. И недопоняла - если бы не история с Наташей, ты бы выступила против заявления?
   - Не знаю. Тогда мне потребовалось бы больше времени на размышления. Очень многое зависит от источника - возможно, у него нет никаких доказательств, одни подозрения.
   - Какая разница? Гражданский долг предельно ясен и прост: сообщить правоохранительным органам о преступлении.
   - Да, легко сообщить, если труп лежит посреди улицы в луже крови с топором в голове. Если же к тебе случайно попала устная информация о планах ФСБ, то о чём и кому сообщать? Для начала нашему источнику придётся либо сдать исходный источник, незаконно передавший ему государственную тайну, либо признать свою причастность к заговору. Выбор ведь небогат: либо он получил сведения от сотрудника ФСБ, либо его самого ввели в курс по службе, и он сам - сотрудник. Как думаешь, легко развязать ему язык?
   - Ты отбрасываешь ещё одну очевидную версию - ровным счётом ничего не случилось, и ваш Сивцов то ли сам выступает в роли провокатора, то ли искренне пал жертвой провокации - изволь получить алаверды.
   - Нигматуллин ему верит и убедил Саранцева. Айдар Каримович - не наивный впечатлительный мальчик, он человек серьёзный и опытный. Раз примчался среди ночи к президенту, то не только не считает своего однокашника предателем, но явно не предполагает с его стороны беспутной доверчивости.
   - Я не спорю, А. К. на разводку не попадётся, но всё зависит от истинного организатора заварухи. В нашем мире никто ни от чего не гарантирован.
   - В любом случае, пока в его показаниях на подлинность проверять нечего - бумаги с печатью и подписью он не предъявлял и даже не подтверждал её наличие.
   - Значит, между нашими случаями есть не только общее, но и различное?
   - Под "общим" ты имеешь в виду случайное внешнее сходство или проявления единого преступного замысла?
   - Пока нет никаких признаков существования второго, могу констатировать только первое. Ты разве не согласна?
   - В самом верхушечном смысле - разумеется. Но в деталях расхождение налицо с первых шагов. У вас неизвестно кто почему-то аж из Владивостока прислал почему-то невинной Наташе Званцевой вполне конкретный физически осязаемый аргумент в фундамент страшненькой теории. У нас совершенно конкретный человек сообщил другому не менее конкретному человеку абсолютно неописуемую информацию без единого фактического доказательства, мы действуем исключительно в атмосфере доверия, но, видимо, в ближайшее время получим возможность вплотную пообщаться с посредником, который взял на себя роль передаточного звена. Пусть реальный источник нам так же не известен, как вам не известен ваш, но мы знаем, через кого можно установить его личность.
   - Думаешь, Сивцов вам его назовёт?
   - Почему бы и нет? Он всё же не безобидная тихая домохозяйка, а целый судья. Хотел бы отмолчаться - вообще не затевал бы бучу.
   - Не уверена. Если он действительно встретил Нигматуллина случайно, то мог уступить эмоциональному порыву, а теперь спрятался где-нибудь подальше и проклинает себя последними словами. Судья-то как раз лучше человека с улицы понимает, куда можно влезать, а куда - лучше не пробовать. Одно дело - обыкновенные мирные уголовники, и совсем другое - ФСБ.
   - Именно люди с улицы сочтут за благо не влезать в дела спецслужб, а Сивцов, надо думать, знает по имени начальника областного управления, а то и лично с ним знаком, на охоту вместе с ним ездит и в гости к нему ходит на день рождения. Для него государственная машина - не пресловутое чудище обло и огромно, а совокупность простых смертных за дверьми кабинетов, некоторые из которых ему доводилось открывать по-свойски, а не в качестве робкого просителя.
   Овакимян ничего не ответила и снова посмотрела в окно. Залитый солнцем и уже просохший от ночного дождя бульвар был густо населён людьми. Они шли по нему навстречу друг другу и все проходили мимо, не оборачиваясь и не заговаривая.
  
   Глава 19
  
   Предвыборный штаб Саранцева продолжал свою обычную размеренную работу - активистов по-прежнему не вводили в курс событий, поскольку они всё равно не могли ничего изменить или как-либо помочь вмешательством в неслышные мероприятия узкого круга посвящённых. Паре смышлёных молодых сотрудников просто поручили найти в Туле или её окрестностях судью Сивцова и со всеми мыслимыми и немыслимыми политесами препроводить его в штаб на положении почётного гостя президента, и они выполнили задание с неописуемой корректностью, хотя объекта не оказалось ни дома, ни на даче. Указание ни с кем не делиться переданными им указаниями парней не удивило - в ходе предвыборной кампании им приходилось делать уйму конфиденциальной работы - не посвящать же соперников во все свои планы и намерения, так нормальные люди себя не ведут. Игра в поддавки может принести пользу в отношениях с симпатичной девушкой, но если уж взялся за решение вопросов жизни и власти, будь любезен проявить жёсткость и ограничить компромиссные подходы исключительно условиями общепринятой цивилизованности.
   Появление в "Метрополе" незнакомца не вызвало ажиотажа ни у обслуги отеля (швейцару сопровождающие просто многозначительно кивнули, и он понял, куда идёт новый человек), ни у дежурных сотрудников команды, встретивших его возле лифта. Небольшой человечек с большой круглой головой в неприметном синем костюме мерно прошагал за жизнерадостной секретаршей по коридору к президентскому номеру, где его давно ждали, и вошёл внутрь без замешательства, но неторопливо и неохотно.
   - Добрый день, Степан, - поднялся ему навстречу Нигматуллин и пожал руку. - Давно не виделись. Игорь Петрович, позвольте вам представить: тот самый Степан Викторович Сивцов, о котором я вам столько рассказывал.
   Президент без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами и с приспущенным галстуком в свою очередь пожал гостю руку и представил ему других присутствующих: Юлю Кореанно, Ирину Овакимян и группу юристов от обеих команд. Гостиная огромного люкса казалась переполненной сверх всякой меры, хотя свободного места оставалось достаточно - просто не так часто в ней собирались столь многолюдные, хотя и не шумные, компании.
   - Присаживайтесь, Степан Викторович, - указал судье на свободное кресло Саранцев. - Устраивайтесь поудобней, мы здесь без церемоний обходимся - если хотите, пиджак можно снять. Как добрались?
   - Спасибо, - тихо ответствовал Сивцов, послушно усаживаясь на указанное место, сохранив на себе всю одежду и не изъявляя никаких эмоций по поводу обходительного обращения со стороны главы государства. - Сначала вертолётом, потом лимузином - очень необычно, но в высшей степени удобно.
   - Чай, кофе, сок? - внёс свою лепту в общее гостеприимство Айдар Каримович. - Может, перекусим для начала?
   - Да нет, спасибо, ни к чему. Я сыт - по часам питаюсь, возраст требует своего. Давайте уже начинать.
   - Ну что ж, давайте, - согласился Саранцев и кивнул на установленный рядом штатив с портативной видеокамерой. - Вы не возражаете против записи нашей беседы?
   - Что уж там, - беззащитно пожал плечами судья, неудобно сидевший в кресле, будто на насесте. - Как говорится, назвался груздем - полезай в кузов.
   - Думаю, начать следует с самого начала, и мой первый вопрос вы прекрасно знаете, не правда ли?
   - Естественно. Хотите знать, кто мой источник?
   - Хотим. Сами понимаете - плясать нужно от печки. Одно дело, если с вами разоткровенничался странный прохожий на улице, и совсем другое - если проговорился лично Покровский. Насколько я понимаю, имеет место не то и не другое. В разговоре с Айдаром Каримовичем вы упомянули бывшего сослуживца, который указал на анонимного персонажа из окружения генерала. Можете конкретизировать?
   - Не могу, - быстро ответил информатор, не допустив даже мгновенной паузы, и безмятежно замолчал, угрюмо набычившись под взглядами аудитории, ожидавшей от него разъяснений.
   - Не можете или не хотите? - осторожно подсказал ему выход президент.
   - Трудно выбрать одно. Не могу и не хочу. Момент сейчас не лучший для откровений, боюсь его подвести. Ещё неизвестно, как дело повернётся.
   - Ты боишься репрессий в случае завтрашней победы Покровского? - поощрил однокашника немного смущённый его молчаливостью Нигматуллин.
   - Мне уже поздно бояться за себя, но других людей подвести не хочу.
   - Степан, ты же юрист. Будь последователен: раз уж решил не молчать и дал делу ход, теперь поздно отговариваться. Да и твой источник - он ведь не сплетней тобой поделился, а крайне опасной информацией. Не для развлечения, а для принятия решительных контрмер, разве нет?
   - Принимайте, мы вам не мешаем.
   - Мешаете, - необычно разволновался Нигматуллин. - Игорь Петрович - не Сталин, а я - не Ежов и не Берия. Мы не можем предпринять ничего решительного, основываясь на ничем не подтверждённых словах неизвестного человека. Как ты себе представляешь: президент накануне выборов звонит председателю Следственного комитета и приказывает арестовать директора ФСБ, а то и премьер-министра на основании панических слухов? Ты мне говорил о личном приказе Покровского - подтверждаешь это заявление?
   - Возможно, я наврал тебе лишнего. Просто хотел произвести впечатление и проиллюстрировать нешуточность ситуации.
   - То есть, речь не о личном приказе генерала?
   - Нет, конечно. Он не настолько глуп.
   - Хорошо, ты можешь пусть не показать, но хотя бы назвать конкретный документ конкретного ведомства с подписью, номером и датой, содержащий антиконституционное распоряжение?
   - Не могу. Думаю, он вообще не существует - подобные приказы можно отдавать только устно, кто же захочет официально зафиксировать для возможного суда своё собственное преступление.
   - Отдавший приказ - не захочет, но исполнитель вполне может потребовать. Ему ведь тоже жизнь дорога.
   - Я вижу ситуацию иначе, - говорил Сивцов своим неизменно тихим голосом, глядя в пол не у себя под ногами, а в центре комнаты. - Государственные перевороты по определению производятся не в рамках службы, а вопреки ей, на основе личной преданности исполнителя, а не во исполнение закона. В общем, по принципу "рука руку моет" - Вася предлагает Пете спасти Отечество от катастрофы, а тот безгранично уважает товарища, внемлет его речи, проникается ею до глубины души и с энтузиазмом берётся за дело.
   - Хорошо, - оживился Нигматуллин. - Не называй нам источник, но Васю и Петю можешь поименовать? Причастные к заговору структуры? Я думаю, как бы ты ни верил доносителю, ты не принял бы его слова всерьёз совершенно без доказательств.
   - Доказательства - громко сказано.
   - Ладно, некие внешние проявления подготовки. Ты можешь привести в пример известные действия неких ведомств и объяснить их причинами, отличными от официально объявленных?
   - Ничего зримого не происходит. Зачем? Они хотят спровоцировать в определённом порядке нужные им события, а силовикам останется только выполнить свою обыденную работу. Они постоянно тренируются подавлять беспорядки и арестовывать.
   - Слова, слова, слова, - в очередной раз нетерпеливо обратился к Шекспиру Нигматуллин. - Какие именно события? Опять же, ты говорил об имитации покушения на Покровского - тоже врал.
   - Я не говорил о нём как о точном содержании приказа - просто в тексте фигурирует пункт об эвакуации Покровского и раненых. Возможен, например, теракт с большим количеством жертв на демонстрации в поддержку Покровского или против него. Скажем, он героически приезжает на массовое общественно-политическое мероприятие оппонентов с намерением посмотреть им в глаза и честно представить свою точку зрения на вывод страны из тупика, и тут происходит взрыв. Минувшей зимой мы уже видели манифестации и за, и против - представьте в ходе одной из них взрыв и десятки убитых в присутствии премьер-министра и основного кандидата в президенты. В любом случае самое объективное и независимое расследование приводит пусть даже не прямиком в ваш штаб, а просто к одной из заметных его фигур. Цель - то ли запугать сторонников генерала, то ли возвести на него чудовищный поклёп в людоедской ненависти к соотечественникам, не желающим за него голосовать. У всех ведь есть родственники - некоторых двоюродных братьев или племянников мы видим несколько раз в жизни и толком в лицо не знаем, но в новостях причастность племянника, скажем, господина Нигматуллина к ужасающему преступлению против человечности прозвучит очень эффектно. Самое грустное - тот действительно может замешаться в мутную компанию, и улики против него найдутся самые натуральные, без всяких подделок. Возможно такое?
   - Предположим. Но выйти на арест президента, хотя бы и бывшего, без фальсификации улик всё же не выйдет. Надеюсь, ты не подозреваешь нас в наличии реальных преступных намерений?
   - Нужен лишь необходимый минимум поддельных, но предельно достоверных улик. Речь ведь не идёт о подготовке настоящего состязательного судебного процесса - наоборот, о перевороте и захвате власти. Нужно только представить общественности по телевизору достаточно убедительные свидетельства и сократить до предельного минимума количество посвящённых. Кстати, следователи при оптимальном развитии событий должны сохранять искреннюю убеждённость - они слишком заметные фигуры, и любой несчастный случай с ними, не говоря о более серьёзных неприятностях, начисто скомпрометирует весь план. Можно заставить людей молчать, но какой смысл, если они думают недозволенное? Ведь в таком случае власть, даже основанная на силе принуждения, немедленно начнёт погружение в трясину. Репрессиями можно создать внешний антураж контроля над страной, но в отсутствие реальной, а не нарисованной поддержки вершина пирамиды, лишённая опоры, непременно обрушится.
   - И ты решил дождаться светлого мига падения Покровского, смирно сложив ручки? Поддержка у него как раз есть, и вполне реальная. Ты можешь выбить из неё минимум кирпич, а то и краеугольный камень, но предпочитаешь постоять в стороне.
   - Айдар, не надо меня агитировать. Я не назову вам имя информатора и даже не намекну ни на какие подробности из его личных данных, поскольку не хочу отдать его вам. Судя по всему, вы сами себя не можете защитить, тем более - одного маленького человечка.
   - В таком случае, Степан Викторович, вам стоило только промолчать при встрече с Айдаром Каримовичем.
   - Да, Игорь Петрович, не спорю. Стоило. Но мне буквально руки жгло, хотел непременно избавиться от ненужного знания.
   - Вы оказались в Москве случайно?
   - Нет.
   - А в ресторане, где встретили Айдара Каримовича?
   - Тоже нет. Я его искал - другими выходами на ваш уровень не располагаю, и меня сориентировали осведомлённые люди.
   - Вы кажетесь необычным человеком, Степан Викторович.
   - Вы меня переоцениваете, Игорь Петрович.
   - Нисколько. Провинциальный судья проводит из Тулы разведку, приезжает в Москву и симулирует случайную встречу с главой администрации президента, хотя информация о его перемещениях на столбах не расклеена и в Интернете не вывешена.
   - Хотите сказать, я слишком много знаю? Похоже на угрозу.
   - Хочу сказать, своими изысканиями вы вполне могли привлечь внимание к вашей персоне. Но дело не в запугивании, а совсем в другом. - Саранцев раздражённо откинулся на спинку дивана, забросил на неё руку и принял вид помощника адвоката, занятого неотложным делом. - Я вас не понимаю. Ваших побудительных мотивов не могу разобрать, а в результате не могу вам поверить. Возможно, в реальности ситуация полностью обратна описанной вами, вас уже давно запугали или купили, организовали неурочную встречу с Айдаром Каримовичем, и с тех пор вы усердно исполняете порученное вам дело?
   - Как угодно, - неизменно равнодушный Сивцов едва не зевнул. - Я вам не навязывался, могу и домой вернуться. На вертолёт не претендую, могу воспользоваться общедоступным транспортом.
   - Если вы считаете вашу информацию достоверной, могут погибнуть невинные люди. Они совсем вас не волнуют?
   - Вас же они не волнуют, чем я лучше? У вас в руках весь государственный аппарат, у меня - только я сам, а власти у вас, похоже, не больше, чем у меня. Прискорбная ситуация.
   - У вас в руках ваши полномочия судьи - вы решаете судьбы людей. Когда выносите решение о возвращении дела на доследование, а не об оправдании подсудимого за недостатком улик, тоже смеётесь в душе над своим бессилием?
   - Можете привести конкретный пример?
   - Прямо сейчас - не могу. Но вы и без меня знаете - у вас такие дела есть.
   - Откуда такая уверенность?
   - Вы ведь по-прежнему судья. Десять лет, двадцать? Айдар Каримович совершенно уверен - он не готовил документы о вашем назначении на должность судьи, я не могу сказать ничего определённого на этот счёт, но не хочу будоражить сотрудников администрации в выходной день и вообще - оповещать лишних людей о своём интересе к вашей персоне. Вы назначены моим указом, указом Покровского или ещё раньше?
   - Нет, не раньше. Меня назначил Покровский.
   - Замечательно. Значит, документы готовились под присмотром Сургутова, а он давным-давно на деле доказал безграничную преданность не нынешнему президенту, а предыдущему и будущему. Собрал на вас материалы, проанализировал их и убедился в вашей лояльности делу генерала. Значит, своеволия вы не демонстрировали и имели репутацию благонадёжного адвоката - то есть, даже прокуратура не предъявляла вам претензий. Правильно я вижу ситуацию?
   - Не совсем, Игорь Петрович. Я имею в виду - ваша картина не полна. Покровский ведь отодвинул от себя Сургутова, и отодвинул очень далеко - вовсе выбросил из обоймы, а он редко заходит так далеко в разрыве отношений.
   - Если вы разглядели в Алексее Ивановиче провозвестника русской демократии, я вам не поверю. Но объяснить его горькую судьбу могу: по мнению генерала, нельзя вечно опираться на одного и того же Савельича - в конце концов тот наберёт слишком много влияния, не только на окружение, но и на самого босса тоже. Президент ведь официально общается с внешним миром через свою администрацию - прессу просматривать он при желании может, а вот самостоятельно процеживать поток служебной информации - никак, пришлось бы все другие дела забросить, и всё равно без помощников не обойтись. Вывод прост: в конечном счёте глава администрации управляет президентом. Айдар Каримович, поймите меня правильно - я вас в двурушничестве и подрывной работе не обвиняю, просто объективно описываю степень ваших возможностей.
   - Ничего, Игорь Петрович, я не обиделся. И вечно возглавлять вашу администрацию не планировал.
   - Нисколько не сомневаюсь. Ну так как же, Степан Викторович? Поведайте нам сокровенное о Сургутове. Он всей душой стремился обеспечить независимость судебной системы от исполнительной власти и в рамках своих неизбывных усилий продвинул в кресло судьи вас?
   - Скорее, наоборот.
   - Неожиданный выпад. Хотите сказать, Сургутов посредством вашего выдвижения планировал расширить контроль центра хотя бы над Тульским судом? В таком случае вы только подтверждаете мой тезис о вашей ложной непорочности.
   - Я имел в виду другое: моё назначение прошло в обход Сургутова. Вряд ли Покровский снял его из-за меня, но, видимо, я стал одной из вех на пути к его низвержению.
   - Сургутов стоял в стороне и смиренно наблюдал за своими сотрудниками, пока те против его воли оформляли решение?
   - Сургутов тоже ведь не всё делал сам - насколько мне известно, там правовое управление администрации проявляло инициативу, а он не смог с ними совладать.
   - С каких пор в России начальник не может совладать со своими подчинёнными?
   - Мы ведь не о конфликте в трудовом коллективе ЖЭКа говорим. У самой вершины ветра веют не по-детски. Нашлись желающие сместить Сургутова, надавили на некоторые рычаги и педали - подробностей я не знаю.
   - Получается, вас продвинул Корчёный? Он ведь тоже далеко не образец либерала. Чем вы привлекли его внимание и произвели на него впечатление?
   - Я не знаю, кто меня продвинул, зачем и почему, но отпираться не стал. Как вы справедливо заметили, у судьи есть власть распоряжаться судьбами, и полагаю, в нынешней должности я принёс обществу больше пользы, чем на стезе адвоката.
   - Сургутова в роли правой руки генерала сменил Корчёный. Логично предположить закулисные интриги накануне свержения врага именно с его стороны, разве нет?
   - Понятия не имею. Я не знаком ни с ним, ни с его людьми и не могу объяснить его желание протащить меня в должность назло предшественнику, если оно действительно имело место. Почему вы сводите механизм назначения судьи исключительно к бюрократической грызне? Существует же просто повседневная работа аппарата, срабатывают стандартные приёмы кадровой работы.
   - Я о том и говорю. Вы удовлетворили запросам кадровиков Покровского - следовательно, против системы не восставали, а действующая система требует от судьи в случае необходимости послушания, а не следования закону при любых обстоятельствах.
   - Вы ведь и сами назначали судей, Игорь Петрович. Тоже добивались от них рептильности?
   - Я их в глаза не видел, и личные собеседования ни разу не проводил. В областных судах у меня априори нет потенциальных интересов, Верховный и Конституционный предоставляют куда большее поле для административной фантазии. Я получаю заверения опытных юристов в достаточном профессионализме того или иного кандидата на должность областного судьи и ставлю подпись. Но мои комментарии в данном случае неуместны, поскольку вас назначил не я. Ваша мысль мне ясна: вы считаете себя честным человеком и не считаете компрометирующим факт административной симпатии к вам со стороны аппарата Покровского. Я правильно вас понял?
   - Совершенно верно.
   - Тогда вполне логично вытекает новый вопрос: почему вы сочли нужным передать бывшему однокурснику взрывоопасное сообщение, якобы утекшее из эпицентра приверженности законным процедурам, а именно из команды Покровского? Если вы о ней столь высокого мнения, то сообщение вашего старого знакомца стало бы для вас несуществующим холодным душем или невероятным громом среди ясного неба. Вы имели две возможности: проигнорировать новость, сочтя её грубой фальшивкой, или дать ей ход, признав её истинность. Раз вы пошли по второму пути, почему же не изменили прежнего мнения о качестве генеральского окружения? Люди, готовые на кровавые жертвоприношения ради политического успеха своего божества, по определению не являются носителями идей высокой цивилизации.
   - Аппарат Покровского состоит не из двух человек. Задача подбора судей и организация теракта требуют взаимоисключающей квалификации, и исполнители у них определённо разные.
   - Да, но ближний круг всё же подбирается по пирамидальной схеме. Ключевые фигуры вокруг Покровского приведены под его длань не магическими высшими силами, он подбирал их лично, а уж они своих подчинённых - на своё усмотрение. Но исходный импульс всё равно исходит от генерала. Раз вы поверили в его намерение убивать невинных сограждан, как вы можете верить в его желание иметь независимый от него судейский корпус? Ему нужны надёжные верные подданные всюду.
   - Вас ведь он тоже лично отобрал, Игорь Петрович.
   - Умеете ударить, Степан Викторович.
   - Ничего сложного - все люди уязвимы, нужно только разведать местонахождение ахиллесовой пяты. У вас же оно общеизвестно.
   - Не спорю. Вот я перед вами - если ахиллесова пята всем известна, то она - знак смерти, а не спасения. Я перестал прятаться и втихомолку думать крамольные мысли, теперь произношу их вслух. Не знаю, ошибся Покровский во мне, или я переродился - подумаю в самом конце, засев за мемуары. Мне интересно ваше мироощущение. Боитесь генерала, но решили робко подсунуть ему свинью. Сделайте выбор, Степан Викторович. Я понимаю, страшно - назад потом не повернуть и в шутку сделанного не обратить. Зато узнаете о себе много нового.
   - Не понимаю цели ваших уговоров. Мне мимолётно сообщили неприятные известия и просили не выдавать. Я не кудесник и не знаю того, что мне не сказали.
   - Но знаете того, кто сказал.
   - Он всё равно не станет свидетелем.
   - Он неразумное дитя? Как он представляет себе ваши действия? Ждёт от вас ордера на арест Покровского или Коренюка?
   - Думаю, он в курсе моего знакомства с Айдаром Каримовичем.
   - Замечательно, и чего он ждёт от меня? Я должен объявить себя диктатором, сжечь гимназии и упразднить науки?
   - Понятия не имею о его представлениях. Наверное, он просто хотел поделиться жгучей информацией.
   - И снять с себя груз психологической ответственности за возможные последствия.
   - Наверно. Трудно его осуждать.
   - Вовсе нет. Он ведёт себя трусливо и по-детски преступно. А вы ставите меня в положение школьной учительницы у разбитого окна, вымогающей у класса имя виновника - я должен, видите ли, взывать к вашему благоразумию и разъяснять порочность ложного чувства товарищества.
   - Учительницы нас обманывали. Выдавать доверившегося нельзя - это не ложное чувство, а подлинное.
   - Насколько я помню свои школьные годы, виновник происшествия никогда никому не рассказывал по секрету о своей проделке - если очевидцы имелись, то имелись, если нет - он не создавал их по собственной воле. Видимо, советские дети были умнее вашего доверителя.
   - Не понял сущности нового обвинения.
   - Зачем он сделал вас свидетелем?
   - Мы уже договорились - хотел снять с себя груз ответственности.
   - Ничего он с себя не снимет. Если замысел реален, и мы не сумеем предотвратить преступление, то желаю ему сожрать себя в ночных кошмарах. Он всё равно главный виновник, поскольку нужно не секретничать по углам, а выйти на середину и открыто обвинить злоумышленников. Мы живём не в бандитской "малине", а в государстве. Как я должен воспринимать мутную ничем не подтверждённую, но потенциально опасную информацию? Мне следует пойти к Покровскому и лично на всякий случай его пристрелить? Или связать, привезти в Горки-9 и запереть в подвале? Ни в одной тюрьме его не примут вне установленной юридической процедуры, а запустить её может только ваш полуанонимный доброжелатель. Вы согласны?
   - Согласен, но он ясно дал понять свою позицию. Действовать официально он не намерен.
   - Да? Между прочим, он не единственный источник новостей в нашем мире. Вот сидит перед вами Ирина Аршаковна Овакимян, она тоже сообщила нам важную новость, почти идентичную вашей. Подробности сообщить отказывается, поскольку команда господина Ладнова пошла именно по официальному пути и дала прокуратуре подписку о неразглашении, но в их распоряжении не слухи и сплетни, а вполне конкретный документ, чуть ли не подлинный, и тоже антиконституционного содержания. Я имею право воспринять происходящее как звенья одной цепи? Или даже одно и то же звено?
   - Имеете.
   - Не желаете развернуть вашу мысль?
   - Не желаю.
   - Послушайте, Степан Викторович. Я отказываюсь понимать ваше отношение - оно кажется мне враждебным. Какой виделась вам реакция Айдара Каримовича на полученную от вас информацию?
   - Я не думал о ней. Просто ввёл его в курс дела.
   - Зачем? Чтобы запугать нас всех грядущей карой? Вы - не святая инквизиция, я - не Джордано Бруно. Пока весь ваш вклад в спасение России представляет собой голословное предупреждение о возможном теракте, причём организованном государственными структурами или аффилированными с ними лицами, и не в неопределённом будущем, а именно сегодня, хотя и в относительно неопределённом месте. Очевидно, где-нибудь поблизости от Покровского. Вы согласны?
   - В общем, да.
   - Снова ваша лаконичность. Боюсь, со временем она станет знаменитой. Вы готовы обратиться с заявлением в прокуратуру, взяв за образец поведение кандидата в президенты господина Ладнова?
   Сивцов тяжело молчал, неуютно поёрзывая на краешке своего кресла в поисках менее неудобного положения тела. Со стороны он напоминал старого петуха в курятнике, испытывающего поползновения в сторону подведомственных кур, но утратившего уверенность в своих возможностях.
   - Я буду смешно выглядеть, если не назову имя.
   - Разумеется. Вы и сейчас именно так выглядите, словно нашкодивший школьник. Вы настаивали на вашей профессиональной безгрешности, так продемонстрируйте её въяве, а не на словах. Или ваш план предусматривает только выставление меня ещё более смешным, чем вы?
   Сивцов по-прежнему не хотел разговаривать, но обстоятельства вынуждали его, и он не желал им сопротивляться. Наверное, мечты молодости беспокоили совесть.
   - Я никого не просил его сообщить мне какую-нибудь государственную тайну. Упомянутого сослуживца не видел довольно долгое время. Какова возможность такого случайного совпадения по теории вероятности?
   - Точно рассчитать не могу, но спорить не о чем - вероятность практически нулевая, хотя в моей жизни пару раз случались поразительные встречи. Тем не менее, вряд ли он целенаправленно искал именно вас - с какой стати?
   - Возможно, я когда-нибудь упомянул в разговоре о своём знакомстве с Айдаром Каримовичем, хотя вспомнить ничего подобного не могу.
   - И он десять лет помнил несколько произнесённых в повседневном обиходе слов?
   - Может, и не десять, а поменьше. Игорь Петрович, свет на вашей администрации клином не сошёлся - в адвокатской среде Айдар Каримович хорошо и широко известен достаточно долгое время.
   - Хорошо, не спорю. Допустим, информатор специально искал выхода на вас, пусть и не прямого, но это ничего не меняет. Судя по всему, он тоже не человек с улицы - сделал неплохую карьеру, раз оказался рядом с самим Покровским.
   - Дело не в карьере.
   - Так, - в очередной раз изумился Саранцев. - Он - член семьи?
   - Между людьми далеко не всегда всё ясно до последней точки.
   - Ладно, речь идёт о личном знакомстве с генералом, а не совместной с ним службе?
   - Хотите сузить круг поиска до минимума? Если я сейчас скажу "да", вычисление доносителя станет простым делом техники.
   - Предположим, но почему вы с таким усердием его прячете?
   - Вы придёте к нему, и он меня возненавидит. Точнее, начнёт презирать, но вам всё равно не поможет - любая сила имеет предел.
   - Час от часу не легче. Мы говорим о женщине?
   - С чего вы взяли? - немного осипшим голосом откликнулся судья после неловкой предательской паузы.
   - Вы же боитесь её ненависти и презрения. Какое вам дело до эмоций давнего коллеги, если он - обыкновенный мужик? С женщиной всё иначе, даже если не собираешься на ней жениться.
   - Я ничего не говорил ни о какой женщине.
   - Нет, Степан Викторович, вы только о ней и говорите. И защищаете её изо всех сил, и нелогичность её поведения оправдываете. Ваше поведение сразу перестало казаться мне странным и необъяснимым. Женщину в окружении Покровского найти легче - тем более, вашу знакомую.
   - Поиски женщины приведут вас только в тупик, но я не смею вам мешать - пожалуйста, ищите.
   - Не сомневайтесь, поищем. Вы и с ней работали в одной юридической фирме?
   - Я бесспорно ошибся, когда решил вам помочь.
   - Действительно так думаете или просто хотите меня задеть?
   - Действительно так думаю.
   - Вы и сами ведёте себя по-женски. Похоже, её влияние на вас не ограничено исключительно профессиональными отношениями.
   - Вы хотите оскорблениями подвигнуть меня к сотрудничеству? Странноватая тактика, не находите?
   - Не нахожу. Айдар Каримович, будьте добры, сейчас же поднимите наши архивы о ближнем круге Покровского - не только служебном.
   Нигматуллин немедленно, но без спешки встал и посмотрел на судью без осуждения и сожаления - как на случайного прохожего, мелькнувшего в людском потоке и сгинувшего без следа.
   - Подожди, Айдар, - сказал несчастный без лишней просительности и покорности, но и без вызова, и едва ли не впервые поднял взгляд на президента. - Зачем вам архивы?
   - Думаю, даже ребёнку ясно, зачем. Выберем женщин, сопоставим их жизненный путь с вашим - если речь идёт действительно о подготовке преступления, а не о запугивании оппонентов, мы можем успеть принять меры. Чисто теоретически можем.
   - Не надо вам никого выбирать. Нет её ни в каких архивах.
   - Послушайте, Степан Викторович. Вы вдохновенно лжёте в течение нескольких часов, если начинать отсчёт с ваших показаний Айдару Каримовичу. Как прикажете мне отнестись к вашему новому пассажу? Вы продолжаете лгать или решили наконец стать честным человеком? Можете молчать, ваши слова ничего не значат - ответите вы положительно или отрицательно, всё равно никто не знает, можно ли вам уже верить или всё ещё нельзя. Странно вспомнить - всего несколько минут назад вы убеждали меня в своей судейской непорочности.
   - Я и сейчас могу повторить: заказных приговоров не выносил.
   - Сложно вам поверить. Ради кого и чего вы здесь лжесвидетельствуете? Если не за деньги и не за страх, то простодушная человеческая природа оставляет один последний вариант - ту самую женщину, которой нет в наших архивах. Почему, кстати, вы так уверены в этом? Забыл - вы просто в очередной раз соврали.
   - Правду я сказал, правду. Она не из окружения Покровского.
   - Замечательно. И сверхсекретная информация о его грандиозных замыслах попала в её руки случайно.
   - Именно.
   - Вам самому не смешно? Если она не засвечена рядом с генералом, и мы не найдём у себя никаких данных на неё, вы-то зачем всполошились? Остановили Айдара Каримовича. Ну, занялись бы мы женщинами Покровского, до вашей-то всё равно не добрались бы, так зачем паниковать?
   - Время же зря потеряете.
   - Бесподобно. Именно вы отняли у нас уймищу времени, и теперь вдруг озаботились его экономией? Вы ещё ночью должны были передать Айдару Каримовичу все необходимые детали и не уезжать в свою Тулу. Именно по вашей милости мы потеряли полдня на пустые рассуждения и догадки, когда следовало принимать срочные действенные меры. Вы наконец решили сотрудничать?
   Нигматуллин снова уселся на диван и забросил руку на спинку, а Саранцев, один из немногих неюристов в комнате, выжидательно прервал импровизированный допрос в ожидании судейской исповеди.
   - Мы же договорились - речь о женщине.
   - Я понял, понял. Не понимаю мотивов вашего замешательства.
   - А я - какой-никакой, но всё-таки мужик.
   - Я думал, вы оставили эпизод с Мариной Агисперовой в романтической юности.
   - Агисперовой? Откуда вы о ней знаете?
   - Ввиду вашего прискорбного отсутствия, Степан Викторович, я вытянул из Айдара Каримовича все жилы и общее туманное представление о вас получил, включая психологический опыт с невинной студенткой. Надеюсь, ваш источник - не она?
   - Господи, какая ещё Агисперова? Слышу о ней впервые за несколько десятилетий, зато сразу от президента Российской Федерации. Как только вам в голову такое могло прийти?
   - Честно говоря, я пошутил, но ваша реакция озадачивает. Вы её защищаете?
   - Нет, я просто изумляюсь вашей извращённой логике, Игорь Петрович. Возможно, вы поклонник фрейдистской теории и придаёте чрезмерное значение эротическим впечатлениям юности в жизни взрослого человека, но мне придётся вас разочаровать.
   - Думаю, вы плохо себя знаете, Степан Викторович. Если вы защищаете женщину, о которой ничего не слышали несколько десятилетий и которая обращалась с вами беспощадно, каково же ваше отношение к женщинам из вашей сегодняшней жизни? Рассуждая абстрактно и безотносительно к реалиям момента, к вам следует отнестись с уважением. Не уверен, правда, что ваши женщины со мной согласятся: эта порода людей не всегда способна оценить покровительственное отношение к ним и даже воспринимают его как оскорбление их полноценного человеческого достоинства.
   - Понимаю. Я тоже изрядно наслышан о ваших отношениях с этой породой людей.
   - Не сомневаюсь. И как эксперт в данном вопросе я делаю предварительный вывод о вас как о человеке с твёрдыми представлениями о долге, но именно они, судя по всему, последние часы стремительно разрушают целостность вашей личности, простите за высокий штиль. Вы прекрасно осознаёте как профессионал ущербность своего поведения, но кардинальное его изменение свыше ваших сил, поскольку может пострадать некая особа, чувственно вам не безразличная. Одновременно возьму на себя смелость утверждать следующее: вы волей-неволей берёте под защиту каждую женщину в поле вашего зрения, вне зависимости от её отношения к вам, и не считаете для себя возможным оставаться безучастным к её неприятностям.
   - Впервые в жизни мне в лицо бросают мой психологический портрет.
   - Вы ведь женаты. Думаю, в вас метали и более весомые предметы.
   - Не заблуждайтесь на мой счёт - я раздражаю женщин не так сильно, как вам хочется.
   - Интересный вы человек, Степан Викторович.
   - Спасибо на добром слове, Игорь Петрович.
   - Не спешите благодарить. Возможно, правильнее сказать не "интересный", а "занятный". Вы действительно сохранили до седых волос и внушительной лысины идеалы рыцарства и великодушия?
   - Не мне судить. По мере сил пытаюсь поступать порядочно, но не могу предвосхитить слово, которым вы моё поведение назовёте. Не вижу здесь поводов для насмешек и удивления.
   - С каких пор порядочность вступает в противоречие с Уголовным кодексом?
   - Ровно с того момента, как право начинают использовать для расправы со слабыми и неспособными за себя постоять силой оружия или административных связей.
   - И с такими взглядами вы стали судьёй в президентство Покровского?
   - Да, стал. Ваше недоумение снова странно и неоправданно. Вы полагаете, в президентство Покровского судьями назначали исключительно продажных негодяев?
   - В нашей с вами ситуации где вы видите угрозу вашей осведомительнице? По-вашему, она исходит от меня или от генерала?
   - Её породит сам факт огласки.
   - Но личный интерес заткнуть ей рот есть у меня или у Покровского?
   - Не намерен разбираться в ваших хитросплетениях. Возможно, вы не желаете ей непременно зла, но вы захотите её использовать, и она окажется на переднем крае, без защиты и без ясной цели.
   - Почему же без цели? Раз она позаботилась осведомить вас, она искренне хочет предотвратить гибель невинных случайных людей, то есть ей нужно остановить генерала.
   - Она явно так думает, но я убедил её ничего не предпринимать и положиться на меня.
   - Извините, не понял. Вы лично от неё получили все данные? Айдару Каримовичу вы рассказывали про бывшего сослуживца.
   - Рассказывал, ну и что? Сдуру полагал защитить её лишним, хоть и фальшивым барьером. Хотел принять удар на себя, но, как всегда, ничего не вышло.
   - Почему же как всегда? Принять удар у вас получалось и раньше.
   - Да, не поспоришь.
   - Так что же вы решаете, Степан Викторович?
   - Снова хотите выставить меня бессильным подонком?
   - Почему "снова"? Мы с вами общаемся впервые.
   - Зато с главой вашей администрации я давно знаком.
   Саранцев недоумённо обернулся к Нигматуллину, но тот и не думал меняться в лице, сохраняя вид скучающего на обыденном посту вахтёра.
   - Когда же и кому Айдар Каримович преподнёс вас в столь неприглядном свете?
   - Всё тогда же, в нашей расхлябанной студенческой юности. Айдар, ты ведь уже всё понял?
   Нигматуллин лениво потёр двумя пальцами переносицу и посмотрел на судью с выражением пренебрежительного долготерпения. Вынужденно переждав некоторое время и так и не посмотрев на президента, он чуть хрипло ответил:
   - Да.
  
   Глава 20
  
   Антонов явно не ожидал податливости со стороны настырного интервьюера и в очередной раз надолго замолчал. В полутьме кабинета его лицо казалось кляксой из разведённой белилами охры на грязном мольберте небрежного бессмертного художника. Луч света на него не падал, напротив - хозяин впечатляющего офиса беспомощно прятался за непроглядной шторой безвестности, но ничего не получалось. Слава стояла на его пороге и пугала неизбежностью. Он не мог приказать охране убить нежданного посетителя, поскольку не владел душами охранников, а контракт не предполагал исполнения обязанностей подобного рода. Он не мог приказать охране выбросить журналюгу на улицу - если тот знает известное буквально нескольким профессионалам, обязанным молчать, то он может знать и неизвестное вообще никому, и пусть тогда его убивают другие люди, с более длинными руками и мохнатым сердцем, не знающим боли. Он может через посредников устроить избиение гостя через недельку-другую, в другом месте и после других информационных поводов, но здесь и сейчас он мог только смотреть на него и говорить то, что думал из желания не выглядеть жалко.
   - Нигматуллин очень давно лично знаком с Покровским, - произнёс Антонов веско и негромко, в манере громилы, привыкшего к насилию и внушающего страх. - Они не друзья и даже не приятели, но общие темы для воспоминаний у них найдутся.
   - Он стал у Саранцева главой администрации без вмешательства внешних сил?
   - Понятия не имею, хотя выглядит действительно странно. Судьба редко заново сводит чужих людей спустя десятилетия, и такие случаи всегда вызывают подозрения.
   - Он работает на генерала в тылу, так сказать, противника?
   - Определённо нет.
   - У вас нет доказательств, или вы знаете совершенно точно?
   - Я исхожу из своих представлений о характере их отношений. Общие темы для воспоминаний далеко не всегда вызывают положительные эмоции. Там всё запутано - они и не враги друг другу тоже. У них своего рода благородная дуэль - начали они её в незапамятные времена, а закончить всё никак не могут.
   - А вы у них в роли секунданта?
   - Я просто знаю о ней, но тихо стою в сторонке.
   - Не так уж и тихо.
   - Не понял намёка.
   - Возможно, я произвожу впечатление излишне информированного соглядатая, - начал Самсонов с наглым самодовольством и скромной улыбкой, - но в действительности я обладаю лишь отдельными обрывочными сведениями. Среди них есть вполне многозначительный лоскуток: ещё пребывая в должности главы администрации президента вы во время совещания у Саранцева в Горках ругались с Покровским в каком-то чулане, и в центре вашего конфликта находилась некая женщина. Теперь я вас спрашиваю прямо и честно: кто она?
   В ходе затянувшегося неприятного разговора Антонов привык получать от щелкопёра сюрпризы, но теперь оторопел и испугался по-настоящему. Этот тип наверняка не пришёл просто так с улицы - его подослали. И явно не из Горок-9, а из Ново-Огарёва. Фигурально выражаясь, разумеется. Покровский устроил ему смешную проверочку на живца, а он с громким треском её провалил. Раскис, как детсадовский малыш, язык развязал и продемонстрировал полную готовность к предательству при минимальном давлении. Мысль о дальнейшей судьбе увела строителя от конкретных событий данной минуты в неопределённую смутную даль безосновательных предположений.
   - Судя по всему, вы осведомлены о внутренней жизни Горок-9 лучше меня.
   - Вы отрицаете факт интимной ссоры с премьер-министром?
   - В каком смысле "интимной"?
   - Предметом несогласия выступали не статьи бюджетного финансирования той или иной общественной сферы, а некая особа отличного от вас обоих пола. Возможно, таково лишь внешнее впечатление стороннего наблюдателя, а в действительности перепалку спровоцировали именно служебные разногласия? Если вы попробуете меня заверить, что ругались с Покровским слишком часто и не можете вспомнить конкретный конфликт, тем более без точной даты, то я вам не поверю. По очень простой причине - если бы такое объяснение было правдой, вы должны были бы стоять слишком близко к генералу, чтобы остаться незамеченным прессой. Я допускаю ваше давнее знакомство, раз уж вы с ним на "ты", но вы определённо не сцепляетесь с ним ни ежедневно, ни еженедельно, ни даже ежемесячно - он вам не папа и не дедушка. Следовательно - вы помните, вы всё конечно помните.
   - Вы подкупили кого-то из обслуги резиденции? Сторонних наблюдателей там немного, и вряд ли с вами разоткровенничался офицер ФСО.
   - Да, да, конечно. Начинайте поиски моих источников. У вас типично чиновничьи рефлексы - важнее соорудить декорацию и скрыть проблему, чем решить её. Вы ведь уже не на государственной службе, пора перестроиться.
   - Ваш вопрос относится к временам моей госслужбы, и реакция соответствующая.
   - Вопрос относится не к государственной тайне, а к личной жизни - вашей, Покровского и Нигматуллина.
   - Тайна личной жизни тоже существует.
   - Да, но не для действующих должностных лиц - их деньги и связи являются законным предметом исследования для общества.
   - Ненавижу стремление некоторых щелкопёров прятаться за спиной общества. Оно ведь совершенно ни при чём - любое средство массовой информации принадлежит частным лицам или государству, то есть бюрократии, но никогда - обществу. Вы просто отрабатываете хлеб у своего собственника, а не боретесь за народное счастье.
   - Цинизм представляет собой средство маскировки подлинных убеждений. Видеть журналиста рыцарем без страха и упрёка в сверкающих латах Истины - романтично, но глупо, не спорю. На самом деле он - ландскнехт, наёмник. Но его шкурный интерес - не в убийствах, насилии и грабежах, а в освещении тёмных углов и подворотен, где скрывается зло. Не спешите возражать - я не хуже вас осведомлён о существовании жёлтой и всякой прочей дурно пахнущей прессы, но она лишь отвлекает внимание великого множества сплетников от соседей по подъезду и обращает его на знаменитостей невысокого пошиба, для которых публичное раздевание - способ существования. Тем не менее, дешёвая бульварщина не отменяет журналистику информационную, а только оттеняет её.
   - Зло далеко не всегда прячется, гораздо чаще оно процветает именно в свете софитов, и даже не всегда именуется иначе.
   - Полностью поддерживаю. Согласитесь: мимикрия ведь тоже форма темноты. Если зло в луче прожектора претендует на звание добра, оно всё равно прячется, если выступает с открытым забралом, то на кон ставится сама человеческая природа. Не в смысле - тварь я дрожащая, или право имею, а в смысле - что есть свободный человек. Лучше я отойду от метафор и обращусь к горьким реалиям: если генерал ведёт нечестную игру, люди должны узнать о его методах, пусть даже слишком поздно. На будущее тоже пригодится.
   - Скажите лучше прямо: вы родную маму готовы продать ради сенсации, а благо страны вас не беспокоит ни в малейшей степени.
   - До сих пор вроде никого не продал и впредь не планирую, хотя предавать приходилось в силу вредности характера. По поводу блага страны могу заявить определённо: оно явно не в сохранении конкретной политической фигуры у власти целую вечность. Рано или поздно Покровский всё равно уйдёт, и никакая армия, ФСБ или даже воля народа ничего не могут здесь изменить - против законов природы не попрёшь. Вы боитесь дестабилизации и олигархизации, но лучшее средство против них - устойчивые демократические институты, а генерал за двенадцать лет своего правления в креслах президента и премьера не только ничего не сделал для их развития и укоренения, а наоборот - подорвал и напрочь выкорчевал их робкие ростки. Чем дольше он цепляется за власть, тем опаснее становится период будущей анархии после его неизбежного ухода. Он вырастил своих ручных миллиардеров, но после него на них толпой накинутся другие миллиардеры, отодвинутые им от кормушки. Полагаю, все стороны этой сшибки не будут брезговать любой помощью, в том числе из-за границы, и особенно она понадобится именно людям генерала, поскольку им нужно будет заглаживать вину перед сильными мира сего - ведь они манкировали ими, пока Кремль тех перевешивал.
   - Вы сейчас очень доходчиво объяснили необходимость устранения Саранцева. Вот уж кто продался олигархам вне всяких сомнений - кто ему деньги дал на партию и две предвыборные кампании?
   - Полагаете, Покровскому денег никто не давал? Он сам накопил достаточно для самофинансирования?
   - Он никакую партию с абсолютного рейтингового нуля до думской фракции не поднимал.
   - Кампанию он всё равно провёл, и телевизионной рекламы тоже хватало. Но я очень хорошо понимаю вашу мысль: Покровскому деньги дают не в обмен на будущие услуги с его стороны, а в качестве дани за возможность и впредь заниматься бизнесом. Вот только бизнес в результате получается уродливым, как плод пьяного зачатия. Побеждают не более эффективные, а заручившиеся поддержкой чиновников разного уровня.
   - Не надо мне здесь проводить пропаганду, я сам, как вы изволили заметить, давно не чиновник.
   - Ну да, разумеется. И подряды на строительство получаете в честной конкуренции, и земельные участки вам всегда выделяют в полном соответствии с действующими правовыми нормами.
   - Хотите обвинить меня в злоупотреблениях? Предъявите доказательства или прекратите рассылать вокруг воздушные волны.
   - Не предъявлю. Я не исследовал вашу предпринимательскую деятельность.
   - Тогда не разбрасывайтесь обвинениями.
   - Я только сказал, что вы получаете земельные участки в полном соответствии с требованиями закона.
   - Да, разумеется. И слово "сарказм" вы никогда слыхом не слыхивали.
   - Сарказм к делу не подошьёшь. Даже если у вас здесь стоит прослушка, суд по делу о сарказме в закрытом кабинете прославится на века.
   - Журналист боится прослушки? Вас искусственно вывели как новый вид щелкопёрской братии?
   - Я не боюсь, только пригрозил бесперспективностью судебного разбирательства. Даже если купите всех судей во всех инстанциях, прославлюсь я, а вы оскандалитесь тем больше, чем дольше будете добиваться победы. Гласность теперь почти ругательное слово, лично я теоретически ничего против него не имею, но исторический контекст подводит. Оно ведь встречается ещё у Достоевского, причём в саркастическом духе, а потом при Горбачёве оскандалилось окончательно. Тогда оно стало означать: проклинайте Сталина и Ленина с Брежневым и Хрущёвым сколько влезет, только не беспокойте действующих членов Политбюро вообще и генерального секретаря в частности. В порядке вишенки на торт тогда добавили ещё лозунг социалистического плюрализма, хотя он годился только в качестве примера классического оксюморона.
   - Суверенная демократия, видимо, вас тоже не устраивает.
   - Нет, здесь я готов смириться. Глобализация, с моей точки зрения, давно через край перехлестнула. Если последнее слово в решении внутриполитических проблем данного конкретного государства формулируют некие международные инстанции, а то и просто иностранные государства, то рано или поздно действующие власти будут восприниматься гражданами собственной страны как засланные извне варяги.
   - Любой первый встречный глобалист вам расскажет об авторитарных режимах, подавляющих независимую судебную власть и свободу слова, в силу чего обеспечить законность окончательного решения текущих конфликтов там невозможно. Тогда - по их мнению, не моему - внешние силы и должны прийти на помощь угнетённому народу.
   - Теоретически и абстрактно можно согласиться, если в виду не имеется в том числе и Россия. Нам нужно государственное и общественное устройство, основанное на нашем, а не иностранном историческом опыте. Любой стране нужно, если она не утратила стремления к самости. В прежние времена американцы прекрасно осознавали реалии и по итогам Второй мировой войны способствовали строительству в поверженных Германии и Японии не американской, а немецкой и японской демократии. В американских университетах, правда, уйма профессоров не относит Японию к свободным странам, но американское государство при любых президентах от любых партий открыто на неё не наезжало с темой прав человека, хотя у них там несколько десятилетий у власти бессменно находилась Либерально-демократическая партия. После девяносто первого года они, видимо, свихнулись на почве эйфории, взялись строить Америку размером в целый свет и в конце концов упёрлись в Покровского, хотя тот в свой первый президентский срок рьяно выступал за сотрудничество с Западом и до сих пор не пытается вывести Россию из ОБСЕ и Совета Европы.
   - Вы считаете Покровского настроенным прозападно?
   - Разумеется. Просто он хочет признания за собой равного статуса. Не младшего партнёра, клиента, подопечного, получателя помощи, вассала или ещё кого-нибудь в том же духе, а полноправного и равнозначного главы государства. Мне один осведомлённый тип не так давно описал не для публикации реакцию генерала на призыв американцев в начале нового тысячелетия присоединиться к ним в борьбе с исламистским террористическим фундаментализмом. Он буквально взбеленился и напомнил, что воевал с террористами в Афганистане, когда американцы ещё их финансировали и вооружали. Он не ждёт извинений и покаяния, только отказа от менторского тона.
   - Зато ваш Саранцев готов слушать их указания с утра до вечера и выпрыгивать из штанов в стремлении выполнить их как можно быстрее и как можно точнее.
   - Почему вы всё время называете президента "моим"? Он наш с вами, один на всех. Неужели вы за него не голосовали?
   - Голосовал, конечно. Но он меня капитально разочаровал - вместо содействия политике Покровского пошёл на конфликт, причём по тупо корыстным причинам.
   - Думаю, дело обстоит совершенно иначе. Выгодную и беспроблемную жизнь Саранцеву могло обеспечить беспрекословное сотрудничество с генералом, а раздрай с ним, наоборот, вывел его на зыбкую и незнакомую стезю, без всяких гарантий безопасности и благополучия.
   - Просто он много о себе возомнил.
   - Он не производит впечатления наивного мальчика. Всё он прекрасно понимал с самого начала, просто не захотел наниматься в прислужники.
   - Он нанялся им давным-давно. После брачной ночи спасать невинность уже поздно. И не надо острить насчёт хирургической операции - она может только создать обманное впечатление. Дело ведь не в физиологии, а в личном опыте и памяти.
   Самсонов и сам не до конца понимал мотивы президента. Иногда задумывался, ставил себя на его место и всякий раз твёрдо уяснял: он в случае такого же ужаса сделал бы всё возможное и невозможное для спасения Фимки. Даже если забыть о собственных чувствах, остаётся Лиза - да она его убила бы за предательство, вне всяких сомнений. Девочка имеет право испугаться, одна на пустой тёмной улице, когда случилось непонятное и потому страшное. Кстати, уже сейчас потрёпанный неряшливой судьбой отец ни секунды не сомневался - дочь через несколько лет непременно потребует права, а то и машину. Он знал уйму родителей, уступившим детям в их роковом желании, и не мог их понять. Можно сколько угодно времени и денег потратить на обучение, подготовку и переподготовку, но потерявший управление грузовик в любой момент может вылететь на встречку и распинать там десяток легковушек, и совсем не обязательно водительское искусство спасёт - иногда время или его отсутствие лишает последней надежды. Саранцев между отцовством и должностью выбрал второе, но имел ли он право поступить иначе? В суде родственники имеют право не свидетельствовать друг против друга, но если ты - глава государства, у тебя нет родственников, есть только сограждане, стоящие к тебе ближе других, но ответственные перед Законом в равной мере с остальными, иначе ты - язва на теле страны и служишь себе, а не ей.
   - Возможно, генерал сам его оттолкнул?
   - Где и когда?
   - С Покровским я не разговаривал, но с людьми из его окружения - приходилось. В их словах читалась обида на действия Саранцева, словно он не имел права выставлять свою кандидатуру на президентских выборах.
   - Благодаря Эльдару Рязанову и Валентину Гафту мы все давным-давно знаем: уж что-что, а право-то мы имеем. И Саранцев имел, разумеется. Но жизнь не описывается без остатка юридическими нормами - остаются человеческие отношения и представления о чувстве долга и порядочности. Покровский вытянул Саранцева на вершину карьеры, а тот повёл себя, как записной самоуверенный хам.
   - Если генерал поспособствовал возвышению никчёмного человечка единственно ради гарантии своего возвращения, то он ничем не лучше своего протеже. Если же он увидел в нём личность, способную принести пользу стране, то мог бы попутно осознать непричёсанную правду. Он - не рабовладелец и не феодал, люди вокруг него - не рабы, не крепостные и не марионетки, они наделены собственной волей, стремлениями, мечтами и сознанием. Если сам же признал в бывшем подчинённом способности успешного государственного деятеля, с какой стати рассчитываешь на его беспредельную рептильность? Одно качество начисто отрицает второе - верный слуга по определению не способен стать достойным главой государства. До сих пор я не сомневался в умении Покровского подбирать кадры, но его реакция на вполне естественные действия Саранцева выдаёт едва ли не параноика.
   - Параноик уладил бы свои тёрки с кем бы то ни было за две секунды, - устало заметил Антонов с видом бесконечно уверенного в своей правоте человека.
   - Да, и весь мир увидел бы его страх. Я не считаю Покровского параноиком, но отдельные параноидальные черты в его поведении определённо проступают. Он оскорблён самим фактом бунта ученика и подопечного, а мог бы испытать за него гордость. Сила воли, характер, стремление к победе - Саранцев проявил бойцовские качества помимо высокой квалификации, доказанной за годы правления, и нормальный учитель увидел бы не мятеж, а венец своего наставничества.
   - Он определённо не выступает преемником идей генерала.
   - Ученик всегда идёт дальше учителя, в противном случае он останется стоять в положении идиота и только опозорит его.
   - Одно дело - дальше, совсем другое - не в ту степь. Саранцев благоговеет перед Западом и решил обессмертить своё имя в истории, приведя туда Россию, хотя в качестве равноправного партнёра её там никто не ждёт.
   - Каждый человек имеет право на личные убеждения, если они не входят в противоречие с уголовным кодексом. Стремление к сближению к Западом у нас пока не преступление, следовательно Саранцев и его сторонники могут беспрепятственно доказывать обществу свою правоту.
   - Единственная перспектива для России при движении в западном направлении - гибель не только политическая, но и физическая. Народа не станет. Нельзя бездумно копировать импортные модели экономического и общественного устройства - они хороши в местах своего рождения, но зачастую контрпродуктивны на иной национальной почве. Пытались уже, и не раз, с неизменной катастрофой в финале - пора перестать прыгать в сухой бассейн.
   - Думаю, я понял вашу мысль, - задумчиво произнёс Самсонов и со светлой улыбкой на устах посмотрел собеседнику прямо в глаза. - Вы решили спасти Россию от Саранцева. Но каким образом вам поможет сокрытие связи между Нигматуллиным и Покровским? Вы уже признали факт их давнего, но неблизкого знакомства, а затем перевели разговор на другую тему. Я делаю единственно возможный логический вывод: характер отношений между указанными персонажами компрометирует их и подрывает благородный образ генерала как безупречного и самоотверженного спасителя Отечества. Я не намекаю, разумеется, на эротический контекст, исключительно на политический. Итак: Нигматуллин случайно оказался на своей нынешней должности?
   - Нет.
   - Я могу сослаться на вас при публикации? - осторожно поинтересовался Самсонов, хотя не питал ни малейшей надежды на положительный ответ.
   - Можете, - неожиданно, но спокойно произнёс Антонов, словно устал защищать всех подряд, кроме самого себя.
   - Замечательно, - чуть растерянно пробормотал интервьюер, но быстро взял себя в руки и продолжил деловым тоном. - В таком случае, меня интересуют детали. Каким образом президент назначил главу своей администрации не по собственному выбору, а по желанию премьер-министра?
   - Я ничего не говорил о премьер-министре.
   - Понятно. То есть, ничего не понятно. Хорошо, каким образом Нигматуллин оказался на его нынешнем месте?
   - Саранцев, как обычно, последовал чужому совету, вот и всё.
   - Любой президент пользуется помощью советников, даже Покровский - он ведь специалист только в военной области, не во всём на свете. Если Нигматуллин выдвинулся на первый план не случайно, значит некто в нужный момент подсунул его кандидатуру Саранцеву, я правильно вас понимаю? Кто подсунул, по чьему наущению, с какой целью?
   - В мире вообще нет ничего случайного. Любое мнение со стороны основано на убеждениях того, кто его высказал, а не того, кому оно адресовано. Нигматуллин - достаточно известный адвокат - квалифицированный, опытный и успешный, хоть и не мелькал в заголовках по большинству громких дел. Тем не менее, в узких кругах особо заинтересованных и материально обеспеченных лиц его реноме оставалось настолько безупречным, насколько возможно в современном мире. Как вы понимаете, я не участвовал в тех консультациях ни явно, ни тайно, но располагаю некоторой чувствительной информацией. Вы ведь не хуже меня знаете - репутация генерала в интеллигентных юридических кругах, мягко говоря, не блестящая, вот осведомлённые люди и предложили нужную им кандидатуру на пост главы администрации президента.
   - Вы же отрицали случайность выбора Нигматуллина.
   - И сейчас отрицаю. Его Саранцеву назвали не случайно: среди всего сообщества, не жалующего генерала особой симпатией, он выделялся неповторимо. Не просто люто ненавидел диктатора - там любой пацан на такое способен - он выказывал своё неприятие взвешенно, мотивированно, расчётливо и холодно, буквально вошёл в поговорки и анекдоты как некое знамя протеста. Разумеется, услышав просьбу рекомендовать заметную фигуру на влиятельный пост при президенте, люди машинально назвали его - он просто первым пришёл в голову.
   - Хотите сказать, Нигматуллин - давний враг Покровского?
   - Не хочу. Просто устроены только детские песочницы, и то не всегда. Отношения сильных мира сего слишком многоплановы для описания одним словом. Вам нужно от меня подтверждение уже вам известного, или вы вообще ничего не знаете?
   - Если бы я не знал ничего, я бы сейчас решал проблемы дочери и жены, а не сидел здесь перед вами. У меня отдельные кусочки головоломки, и я хочу сложить из них внятную цветную картинку. Возможно, стоило поблефовать, но тогда вы могли бы меня разоблачить и утратить последние ошмётки доверия. Я исхожу из общих интересов всех замешанных в мутной истории лиц - раз уж не удалось сохранить её в тайне, следует адекватно представить их роль.
   - Сохранение тайны именно в ваших руках, и оно устроило бы всех участников в наибольшей степени.
   - Почему в моих? Мой источник мог разгласить секреты не только мне, но и другому журналисту, а то паре или дюжине.
   - Ко мне пришли только вы.
   - Возможно, завтра, послезавтра или через год ещё кто-нибудь заявится. Мне видится здесь не невидимая рука рынка, а злобный личный интерес. Но пока не могу даже понять, кому конкретно мстит невидимка. Тем не менее, проблема решится не взяткой, а убийством или общенациональным скандалом. Вы предпочитаете замешаться в мокрое дело или в сенсацию?
   - Хотя бы в силу возраста я уж точно к тем делам не причастен, и в случае криминального разрешения ситуации пристегнуть меня вряд ли получится.
   - Убийство ведь не тогда произошло, а произойдёт сейчас. Если я вышел на вас, чем ФСБ хуже?
   - Почему ФСБ? Ваш источник высокопоставленная фигура, и его устранение будет квалифицировано как террористический акт?
   - Повторяю: источника я в глаза не видел, не общался с ним ни в какой форме и не имею ни малейшего представления о его личности, кроме обратного адреса на бандероли. Думаю, Следственный комитет тоже не лаптем щи хлебает - вам легче, если за вами придут оттуда? Возможно, Саранцев не сможет вас защитить при всём желании, если и захочет, а вот Покровский при определённом стечении обстоятельств вполне способен списать вас на побочные потери. Скажете, нет?
   - О генерале вы не знаете ровным счётом ничего, как и большинство тех, кто берёт на себя смелость его судить.
   - Вы тоже с ним знакомы давно? Я имею в виду - познакомились до его губернаторской кампании?
   - Я не помню, когда с ним познакомился.
   - Другими словами, знаете его всю свою жизнь?
   - На коленях у него не сидел, но дядя Серёжа изредка у нас дома появлялся. И каждый раз очень эффектно - нельзя не запомнить. Отец с ним немного приятельствовал без малейших признаков закадычности. Перед походом Покровского в губернаторы я лет десять его не видел, только пацаном приходилось, но тоже нерегулярно - только когда он в отпуска приезжал, уже офицером.
   - Тем не менее, вы с ним на "ты".
   - Так повелось. Он ведь не пожилым был, а вполне бодрым и гибким, тормошил меня не слабонервно. Мать визжала и просила меня отпустить, а я верещал от восторга - откуда же "вы" возьмётся? "Вы" предполагает церемонность.
   - Хорошо, встречались вы редко, но метко. Тем не менее, через отца знаете о генерале нечто малоизвестное.
   - Не я один знаю - дело ведь не во мне и не в нём, а в древней романтической истории. Случилась она в незапамятные времена, когда он ещё бегал курсантом, и я сам знаю о ней по рассказам, а не из личных впечатлений.
   - Понимаю - Покровский приревновал будущую жену к вашему отцу, и вышла неприятная история.
   - Если бы он приревновал её к моему отцу, то никогда не принял бы меня в свою команду. С людьми он рвёт редко, но навсегда, независимо от виновности и невиновности. Достаточно одного сомнения в искренности и благонамеренности.
   - Неприятная история случилась в Москве?
   - Причём здесь Москва? Говорю же - он тогда в курсантах подвизался, в своём Омском военном училище. В Новосибирске появлялся на каникулах и бродил по старым адресам своей школьной юности. История вышла классическая, в стиле "Отелло" - дома у одного женатого другана случайно застал собственную избранницу, явившись без предупреждения. Они сидели вдвоём и, собственно, ничем предосудительным не занимались - музыку вроде слушали, пластинки крутили на радиоле. И открыли ему сразу, не потерялись, не смутились, даже обрадовались компании.
   - Другана звали Игорем?
   - Именно. Ира - его жена, Тайка - их дочь.
   - Начинаю догадываться. Покровский учинил безобразную сцену, а семья жертвы не вовремя вернулась домой и попала в свидетели.
   - Безобразной сценой можно назвать унизительную саморазоблачительную истерику, а Покровский сделал нечто страшное - подробностей я не знаю, мне их никто не захотел передать. Никого не убил, понятно, но по части унижения человеческого достоинства сильно перегнул палку.
   - Насколько сильно?
   - Я на месте происшествия не присутствовал и никаких деталей вам сообщить не могу. Располагаю лишь самой общей информацией: она пыталась его остановить, но не смогла; вернулись с прогулки жена с дочерью, и всё обернулось совсем плохо. Жена и без того имела проблемы с психикой, неприемлемое зрелище в их собственной квартире спровоцировало срыв, она ушла в неизвестном направлении, её нашли через несколько дней на улице. Дочь заикалась некоторое время.
   - Да уж, - ошарашенно пробормотал Самсонов, никогда не слышавший о Покровском ничего подобного и не понимавший, нужно ли ему знать подробности невероятного. Погружение в бездну людской низости никогда не пробуждало в нём энтузиазма, только мерзкое чувство моральной сопричастности. Если существуешь на одной планете со зверством и миришься с ним, то несёшь свою долю ответственности.
   Человеческая порода ведётся на образцы социального падения, как рыба на жирного червя, и журналист невольно стал перебирать в уме возможные формы преступления юного Покровского - если они вызвали столь плачевные последствия, вариантов масштабной жестокости меньше, чем простого хулиганского похабства. Не к оральному же сексу он его принудил, в конце концов! С другой стороны, девочки того незадачливого Игоря (должен был понимать, с чьей девушкой пластинки крутит!) пережили потрясение не столько от варварства Покровского, сколько от слабости главного мужчины их жизни. Видимо, он не считался ботаном, иначе по меньшей мере жена, если и не дочь тоже, восприняла бы его растоптанность более спокойно, и даже с юмором (мол, ну куда ты лезешь, охальник) - за свою жизнь борзописец повидал подобные пары, и они давно перестали его удивлять. Поражали только мужья, согласные на роль придворных шутов, но, поскольку сам он свой общий с женой уютный шалаш на зелёном лугу под вечным голубым небом так и не воздвиг, ему ли судить прочих неудачников? Случай с Ирой и Игорем явно иной: психически нестабильная супруга наверняка видела в спутнике жизни стальную опору бытия, неколебимую и безупречную, почему и не выдержала зрелища его убогости и беззащитности.
   Вряд ли Покровский его просто избил. Скорее, проявил изобретательность - как минимум, заставил ползать на коленях и целовать себе ноги в мольбах о прощении. Возможно, нынешнее воображение журналиста беднее нравственной изысканности не избалованного прелестями жизни курсанта Омского военного училища сорок с лишним лет назад, но ничего другого в его бедную голову не пришло. Не только сцену тюремного "опускания", но и любые версии хотя бы с намёком на сексуальное извращение, включая простое обнажение, Самсонов решительно отмёл - генерал казался ему слишком мужественным для сомнительных игр вокруг однополых страстей.
   - Простор для больной фантазии просто неописуемый, - сказал он после нудного и прерывистого, словно тяжёлый сонный бред, размышления. - Тем не менее, судя по открытке, они помирились?
   - Я бы попробовал отыскать другое слово, но рекомендовать вам какое-либо конкретно не возьмусь. Они не помирились, просто девочка перестала заикаться, её мать выписали из психушки, а злосчастный глава семейства не повесился и не сбежал от позора за горизонт. Не берусь судить о качестве дальнейших отношений всех их друг с другом, но Покровский в их доме больше никогда не появлялся, а его предполагаемый соперник вступил в общество охотников и обзавёлся ружьём, так и не съездив за всю жизнь ни на одну охоту.
   - Надеюсь, Покровский прессовал только предполагаемого соблазнителя?
   - Разумеется. В противном случае Елена Фёдоровна порвала бы с ним навсегда.
   - Но унижение ни в чём не повинного человека она ему простила. Не побоялась на себя примерить возможное будущее? Или напротив - возможно, не именно в том случае, но вообще на самом деле изменяла?
   - Не побоялась. О её личной жизни рассуждать не буду, свечку не держал и не общался с теми, кто держал, если такие вообще имеются. Они тогда разошлись на несколько лет, а к восстановлению их отношений причастен Нигматуллин. Они там как-то переплелись в МГУ - если не ошибаюсь, по комсомольской линии.
   - Кто с кем переплёлся?
   - Нигматуллин с будущей Еленой Фёдоровной. Покровский уже окончил училище, удачно служил под Москвой и проявлял достаточно шумное упорство в достижении романтической цели, а его обречённая избранница имела безупречный статус круглой отличницы и общественной активистки, и поначалу её начали спасать. Сами понимаете - в её случае репутация непутёвой девушки могла скомпрометировать не только её саму, но администрацию факультета и университета, не говоря о комитете комсомола.
   - И кому же помогал Нигматуллин? Кстати, в каком качестве он помогал?
   - Он по комсомольской линии тогда подвизался, чуть ли не на университетском уровне. Наверное, мог сделать партийную карьеру, но погорел именно на скандале вокруг нашего лейтенанта и в итоге стал юристом. Подозреваю, теперь не жалеет.
   - Ёлки, он-то здесь причём? Юный Серёжа набедокурил, а Айдар поплатился?
   - Насколько мне известно, Нигматуллин был назначен кем-то вроде посредника для разрешения конфликта. С одной стороны, материала для обращения в прокуратуру или хотя бы в милицию не хватало, да и сама потерпевшая туда вовсе не собиралась, с другой - требовалось принять решительные меры для пресечения безобразий и компрометации порядочной советской девушки. Покровский находил её в библиотеке, в кафе, на квартирах приятелей и приятельниц в шумных студенческих компаниях, на улице после лекций, а то и прямо на лекциях - не знаю уж, как он тогда распоряжался своей службой, но судя по месту следующего после Москвы назначения в глубинах Средней Азии своей карьере он тоже не посодействовал.
   - Находил и что? Плакал и ползал на коленях?
   - С какой стати? Расталкивал других кавалеров - кстати, более интеллигентных, обеспеченных и с влиятельными родителями - МГУ при всём уважении всё же не Омское военное училище. Да и не кавалеров вовсе - просто сокурсников, случайно стоящих или сидящих рядом молодых людей. Наверное, они с ней болтали и ей улыбались, но появлялся бог войны и досконально разрушал мирную обывательскую среду. Видимо, он завёл разведывательную агентуру в её окружении и довольно часто её находил, хотя она в конце концов стала уже сознательно от него прятаться. В общем, Нигматуллин тогда с ним встретился и хорошо поговорил.
   - "Хорошо поговорил" не в смысле "подрался"?
   - Нет, действительно поговорил. Несколько часов, как мне рассказывали.
   - Вам-то кто рассказывал? Они не вдвоём говорили?
   - Вдвоём. Но были очевидцы, зафиксировавшие факт начала и завершения прений. Содержания их беседы я не знаю и не знал никогда, но Нигматуллин после неё изменился. Елена отказывалась вовлекать в разбирательство своих родителей, и наш славный Айдар планировал контакты с командованием части, где Покровский служил в перерывах между приступами безумных ухаживаний за несчастной невестой, но в итоге отказался от своих замыслов. Наоборот, он встретился с ней и тоже разговаривал несколько часов. Одним словом, он уболтал обоих изменить линию поведения и соединить судьбы, хотя ни с кем из них, насколько мне известно, никогда больше не встречался и даже на свадьбе отсутствовал.
   - Его не пригласили, или он проигнорировал приглашение?
   - Понятия не имею. Вы переоцениваете мою информированность. Думаю, приглашение прозвучало бы издевательством - они ведь сочетались где-то в Средней Азии, и не в Ташкенте или Бухаре, а где-то совсем уж в пустыне.
   - Вашу осведомлённость невозможно переоценить. Вы запросто ни за понюшку табаку выложили мне сведения, известные буквально нескольким людям в целом свете. Мне сложно адекватно выразить размеры моей горячей благодарности, но чем объясняется ваша откровенность?
   - Не стоит вам знать лишнее. В разные периоды своей жизни я знавал разных людей и располагал чувствительной информацией разного рода, но меня никто не замечал в силу особенностей моего положения. Оно всегда ничем не примечательно, хоть и не лишено влиятельности.
   - Вам стала обидна безвестность?
   - Возможно, я решил изменить свою жизнь, откуда вы знаете?
   - Сегодня решили, после моего визита?
   - Момент не назову - его вообще нет, определённого и конкретного. Просто однажды начинаешь обменивать золотые чешуйки на человеческое счастье, и через некоторое время вдруг обнаруживаешь себя голой бронзовой, а то и чугунной статуей, не способной принести ни грана благополучия никому в целом свете, даже своей семье.
   За свою журналистскую карьеру Самсонов несколько раз выслушивал исповеди, но всегда заранее ждал их, исходя из представлений о человеке. Сейчас он совершенно не рассчитывал услышать рассказ о духовном перерождении и всё пытался объяснить происходящее иначе, до последнего выдерживая характер. Известная ему биография Антонова не давала ни малейших оснований для надежды на лицезрение распахнутой натуры.
   - Полагаете, ваш рассказ послужит мировому добру?
   - Полагаю, вы не намерены устраивать клоунаду сенсационных разоблачений и отнесётесь к моей информации как журналист, а не сплетник. Нигматуллин посещал Ново-Огарёво, не поставив предварительно в известность Саранцева, но его отношение к Покровскому по-прежнему личностно и брезгливо, и он точно не желает премьеру успеха. Зачем он с ним встречался, я не знаю.
   - В вашей версии событий я не понимаю одного: если Айдар Каримович терпеть не может Сергея Александровича, почему он поспособствовал его браку с Еленой Фёдоровной и почему та не просто послушно вышла замуж, а поехала за женихом-лейтенантом из Москвы в дальнюю даль? Не изнасиловал же он её и не бросил беременной? Даже если и так, для начала семидесятых в интеллигентной семье беременная незамужняя дочь - не такая уж катастрофа, тем более - не причина соединять жизнь с насильником.
   - Беременеют не только в принудительном порядке.
   - Да как же она могла с ним поладить после всего!
   - После чего?
   - После Игоря с Ириной и Тайкой, после опупеи с приставанием - подозреваю, вы ещё не всё знаете о подвигах отмороженного поручика.
   - Сразу видно - вы не женщина. Тем более, не юная девушка, начитавшаяся книг и насмотревшаяся фильмов о вечном и величественном.
   - Могу сказать больше - я никогда не стану ни женщиной, ни, тем более, юной девушкой. Но не вижу в вашем ответе смысла. Если она начиталась и насмотрелась, тем скорее должна была отшатнуться от маньяка, который ей прохода не давал.
   - Почему "маньяк" и "отмороженный поручик"? Просто он не мыслил своей жизни без неё, а она оказалась способна его понять и принять. Возможно, именно благодаря прочитанному и увиденному.
   - Она же видела в упор его надсадную угрюмость! Она наверняка умела отличить ухаживание от преследования, не дура ведь. Поддалась магии безжалостной нордической силы? Тогда она сама ничем не лучше.
   - Вы так горячо возмущаетесь давним соглашательством несмышлёной Леночки Савватеевой, словно она вам младшая сестра или вы сами имели на неё матримониальные планы. Я не знаю подробностей преступления Покровского в отличие, между прочим, от неё. Она всё видела своими глазами и в итоге отправилась за ним с московских бульваров в горячие пески, в океан иной культуры, с целью остаться один на один с единственным человеком. Вы задумывались, как создаются пары?
   - Я сам в своё время создал пару, зачем мне теперь задумываться? Поздно уже.
   - Вы ушли или она?
   - Вряд ли кто-нибудь ушёл, но если уж рассуждать в подобных категориях, то скорее можно предположить предательство с моей стороны. Но я не согласен. Ваш вопрос искусственен - уходит не виновный, а не согласный мириться с противоестественным положением дел.
   - Она вам изменяла?
   - Доходили слухи, но впервые - лишь после моих собственных хождений налево.
   - Но вы не ушли.
   - Вы втискиваете сложное, неопределённое и противоречивое в элементарное арифметическое действие, хотя даже дважды два способно вызвать разногласия - особо одарённые, продвинутые и подозрительные могут прежде ответа поинтересоваться, например, используемой системой счисления.
   - Вы первым изменили и ушли из семьи, но желаете разделить вину с женой, хотя та не сделала ни того, ни другого.
   - Я не ушёл из семьи - меня сейчас дочь ждёт у вас внизу.
   - Сколько ей?
   - Тринадцатый.
   - Вы привели на опасное интервью своего несовершеннолетнего ребёнка?
   - Я не считаю вас опасным. И не вижу смысла в приплетении моей семьи к нашей доброй беседе. Кажется, вы хотели рассказать об основополагающих принципах формирования пар?
   - Наоборот, я вас спросил. Но, если желаете, могу изложить мою точку зрения. Секрет созидания прост, как всё насущное - люди хотят просыпаться каждое утро в одной постели, пусть даже фигурально выражаясь. Если личные пространства сливаются, близость пленяет и очаровывает, а не отвращает, то закономерно возникает семья.
   - Не могу судить о женском взгляде на проблему, но очень хорошо помню себя в бурном возрасте - большинство девушек, встреченных по дороге в школу или в институт вызывали бесспорно однозначное желание, а мысли о личном пространстве даже не возникали. Но я ведь не создал семьи со всеми ими.
   - Я говорил об обоюдном встречном движении. Выбор всегда делает она, а не он. Будь вы в ваши солнечные годы звездой эстрады, то при желании могли бы создать семью с любой из встреченных за утро девушек на свой выбор. Но в реальной жизни вы играли роль обыкновенного прохожего, и толпы страждущих уз Гименея на вас не набрасывались. Зато в случае с юной парой Серёжи и Лены мы видим прекрасный пример женской логики. Она разглядела в нём то ли будущее, то ли настоящее, то ли прошлое, и бросилась в омут наперекор логике, желанию родителей, комитету комсомола и администрации университета.
   - Не удивлюсь, если однажды мир получит доказательство иных мотивов её странного поведения. Например, она решила не дожидаться, пока он убьёт её, себя или кого-нибудь постороннего.
   - И прожила с ним всю жизнь, а не повесилась через месяц?
   - Если вы правы, и она действительно ждала ребёнка, то причиной жизни стал уже старший сын, а не его полоумный отец.
   Самсонов разозлился, словно услышал рассказ о страшной несправедливости к несмышлёному ребёнку, а не историю создания знаменитой семьи. Повседневное счастье всегда казалось ему обыденным или придуманным. Люди просто живут, едят, спят, воспитывают детей и ходят на работу, но только больные на всю голову романтики видят здесь высокое и бесценное - в действительности причина жизни кроется в необходимости физического существования.
   - Вы непрофессиональны, - ехидно укорил журналиста Антонов. - Ваше дело - информация, эмоции оставьте поэтам, им можно. Вы ненавидите генерала, словно он перечеркнул вашу жизнь, хотя ничего плохого он лично вам не сделал. Но в результате страдает уровень вашей журналистики - серьёзные люди за километр распознают пропаганду и не воспринимают её вовсе, либо воспринимают с юмором, для будущих анекдотов в разговорах с друзьями.
   - Я не статью пишу, а болтаю с вами по случаю. Вы сами расписали Покровского всеми красками зла, но оправдываете уступку его будущей жены. Я, в отличие от вас, её не понимаю.
   - Зачем вам понимать чужую жену? Я её почти не знаю, но пару раз общаться приходилось - очень милая и приятная женщина. Я бы сказал - отзывчивая. Не забитая, не убогая, не скудоумная, но открытая и приветливая. Она не угнетена и не ущербна, но жива, любопытна, начитана, образована.
   - Сколько у вас впечатлений от нечастых встреч.
   - Да, много. Она ведь не прячется внутри себя, а с удовольствием идёт навстречу людям, и не только со мной.
   - Вот я и не представляю неведомых путей, приведших её в логово Синей бороды.
   - Ещё и Синюю бороду приплели! Вы же смешно выглядите, как вы не можете понять. Они формировались в стародавние советские времена, когда женщинам полагалось женское, а не общее с мужчинами. Она хотела свою собственную жизнь и детей, хотела заботы и внимания мужа, способного защитить от кого угодно и оградить от чего угодно, и она всё получила.
   - Чепуха. Банальности повторяете. Какой заботы, внимания и защиты она могла ждать от маньяка?
   Антонов помолчал несколько минут, внимательно разглядывая столешницу, словно хотел найти в ней изъяны или оценить размеры. Затем поднял взгляд и сказал очень тихо и медленно:
   - Просто она поняла главное - жених отдал за неё свою жизнь.
  
   Глава 21
  
   Ладнов воспринял новости из штаба Саранцева с присущим ему остроумным добродушием и кратким комментарием:
   - Вот очередной урок государственной мудрости: решайте все свои проблемы с женщинами в молодости, иначе они испортят вам старость.
   - Пётр Сергеевич, опять вы за своё! - возмутилась Овакимян. - Нельзя же воспринимать с юмором любые известия без разбора.
   - Разумеется, нет. Но бурный поток взрывной информации из штаба соперника не может не радовать. Во-первых, мы не одни. Во-вторых, наш коллега по неприятностям располагает намного большими возможностями к противостоянию, чем мы, и наши интересы временно совпадают. Собственно говоря, нам осталось только сесть и спокойно заняться подготовкой к завтрашнему голосованию, предоставив развитие детективной интриги свободному течению.
   - С какой стати? В отличие от вас, Саранцев всё ещё не придал делу официальный ход, и, кроме нас, о них никто не знает ничего взрывоопасного.
   - Разумеется, и он совершенно прав. Без заявительницы им заявить нечего, осталось совсем немного подождать, пока удастся её вытащить на белый свет. Видите, они уже знают имя и адрес своей осведомительницы, а мы продолжаем тихо болтаться в неизвестности.
   - Не удивительно - вы же сами отказались от активных действий. Мы теперь сидим, сложив ручки, и ждём чуда.
   - Почему чуда? Прокуратура либо объявит о разоблачении заговора, либо о грандиознейшей мистификации, а может и просто промолчит, но вариант привлечения нас с вами к уголовному делу в качестве подозреваемых выглядит наименее вероятным.
   - Но всё же такой вариант развития событий возможен?
   - Думаю, да. Но процесс будет либо закрытым, либо на удивление позорным, и в обоих случаях принесёт славу нам, а не генералу. Меня такой расклад вполне устраивает.
   - А меня - нет.
   - Охотно вам верю, Ирина Аршаковна, но предложенный вами способ действия только увеличивает наши шансы попасть на скамью подсудимых, да ещё и при наличии намного более основательных аргументов стороны обвинения. Думаю, у нас появилось время сосредоточиться на розыске новых ниточек к решению нашей загадки. Невозможно сказать, является ли она частью запутанной формулы... как её бишь?
   - Екатерины Олеговны Вороновой.
   - Да, частью формулы Екатерины Вороновой, но есть смысл покопаться в её связях. Сергей, вы сможете применить здесь свои умения и связи?
   - Попробовать могу, но насколько успешно - прямо сейчас не скажу. Для начала нужно определить наши интересы. На что обращать внимание?
   - Думаю, для начала нужны все выходы на Владивосток, даже косвенные. Если каким-то образом возникнет наша юная Наташенька Званцева - хватаемся сразу как за стопроцентное попадание, но, полагаю, оно не случится. Вас, Наташа, скорее всего выбрали жертвой для маскировки - послание на моё имя создало бы больше шума, а отправитель явно хотел его избежать. Надеюсь, я прозвучал не слишком напыщенно и самонадеянно?
   - Нет, не слишком - в самую меру, - съязвила Овакимян и недовольно отвернулась.
   - Хватит вам ехидничать, Ирина Аршаковна. Можно подумать, вам ленинские лавры покоя не дают. Никакими буйными акциями мы Россию сейчас на дыбы не поставим, а вот сделать маленький шажок в сторону утверждения законности, пусть даже вопреки личным интересам господина Покровского - вполне можем. Не перестаю удивляться женщинам: сирота почти от рождения, дочь развратного профессора и студентки-самоубийцы, всю жизнь провела в мире чужих людей и вдалеке от власти и денег, но одним изящным движением в неуловимый исторический момент создаёт вселенский переполох ради отмщения. Граф Монте-Кристо нервно курит в сторонке.
   - Почему ради отмщения?
   - Полагаете, своей взрывоопасной дезой она желала кого-то защитить?
   - Почему дезой?
   - Потому что до сих пор ещё ничего не случилось. И заверяю вас, ничего и не случится - подобные вещи ни под каким видом в Интернете настоящие террористы не обсуждают, только разного рода язвенники и трезвенники. Восхитительное и неповторимое существо эта ваша Екатерина Олеговна.
   - Не вижу поводов для восхищения. Почему вы вообще присваиваете ей мотивы без всяких оснований, опираясь исключительно на ваши стереотипные заблуждения? Может, она, опытный компьютерный аналитик, исполняя свои повседневные обязанности, обнаружила щекотливую информацию и решила дать ей законный ход?
   - Она не дала ей законный ход, а обратилась за содействием к своему покровителю. Этот Сивцов ведь тоже примечательный тип. Сам беспрестанно провозился всю жизнь в провинции, хотя имел достаточно привлекательные выходы на карьеру в Москве, и вывел в большую жизнь вместо себя свою протеже. Человек с неимоверным чувством долга, судя по всему. Как он вам показался, Ирина Аршаковна?
   - Странный человек. Одновременно сильный и слабый. У него есть моральные и политические убеждения, он их на деле отстаивает годами и десятилетиями, но нелогично легко сдаётся под давлением провокативных доводов.
   - По вашему, ему не следовало выдавать Воронову?
   - Разумеется. Он разом перечеркнул всё своё отношение к ней.
   - Да, вы бесспорно женщина, Ирина Аршаковна.
   - А вы сомневались?
   - Нисколько. Личное - превыше всего, все прочие долги следует отодвинуть далеко в сторону.
   - Совсем не обязательно и далеко не всегда. Не существует ничего, что бы делали все женщины без исключения. Каждая женщина - сама по себе человек со своим собственным кругозором и набором разнообразных, живописных или унылых представлений о жизни. Полагаю, вам не хуже меня известны женщины, променявшие личную жизнь на более плодотворное поле деятельности, в том числе и связанное с риском для жизни.
   - Я ничего не говорил обо всех женщинах без исключения. Я назвал вас типичной представительницей когорты, раз уж вы опрометью кидаетесь на защиту непонятной особы, которую ни разу в жизни не видели. Возможно, и не увидите никогда. Очень феминистский подход - при выдвижении любого обвинения против любой женщины вы из принципа вздрагиваете и начинаете спорить, безотносительно к её убеждениям и даже к правоте. Значение имеет только пол - если обвинили женщину, нужно её отстаивать, если надо - хоть перед лицом истории.
   - Если бы мужчины оценивали достижения женщин по их профессионализму, как специалистов, а не представительниц какой-то там когорты, то защита им не понадобилась бы.
   - По-моему, Ирина Аршаковна, вы обвиняете меня в своём собственном грехе. В ваших глазах Сивцов виноват, поскольку честно ответил на прямой вопрос главы государства. И не на тему о личной жизни, а о подготовке государственного преступления. Возможно, ваша Воронова хотела сообщить крайне чувствительную информацию надёжному человеку, но она же взрослый человек и обязана понимать очевидные вещи. Сивцов со своего судейского кресла в Туле не может остановить ни ФСБ, ни Покровского, и неизбежно вынужден передать полученное сообщение дальше, в распоряжение более влиятельных людей. Своё предназначение он исполнил с блеском, хоть и с ненужной задержкой, оповестив о заговоре аж самого президента лично, никаких претензий по поводу его поведения с правовой точки зрения предъявить невозможно.
   - Точки зрения бываю разные.
   - И какую же из них вы имеете в виду?
   - Человеческую, разумеется.
   - Ничуть не сомневался. Скажите, правовой статус женщин в России как-то отличается от мужчин, если исключить особенности, обусловленные физиологией - например, отпуска по родам?
   - Наоборот, декларируется равноправие. Вот только с претворением декларации в жизнь имеются вечные трудности - даже равной оплаты за одинаковый труд пока не добились.
   - Во всяком случае, думаю, ни в одном документе напрямую разная оплата одной и той же работы для мужчин и для женщин не оговорена - как часто происходит в России, для достижения всеобщего счастья остаётся только соблюсти закон. Но я о другом: если женщины и мужчины с позиции права являются равноправными гражданами, должны ли мужчины всячески выводить именно женщин, ради их красоты и уязвимости, из-под действия юридических норм?
   - Не понимаю, Пётр Сергеевич, какими путями вы пришли к вашим вопросам, я только указала на недопустимость оценки поступков человека в зависимости от его правовой принадлежности. Другая женщина могла действовать решительней Вороновой, и какой-нибудь мужичок вообще мог отмолчаться, не побеспокоив даже судью Сивцова. Её психология сформирована не гендером, а жизненным опытом - сирота, но в слишком раннем возрасте узнала от добренького Степана Викторовича печальную повесть своих ненормальных родителей. Кстати, какими гормонами вы объясните нежелание вашего любимого судьи удочерить ребёнка, раз уж вина перед ним так его мучила?
   - Ясно, какими - женскими гормонами супруги. Кстати, ни вы, ни я не знаем подробностей, но я вполне могу представить семейную сцену сложного объяснения - каково мужу объяснить жене необходимость взять из детдома одну определённую девочку, хотя, возможно, не самую милую, тихую и симпатичную? В одну секунду в уме напишется бурный женский роман с роковыми страстями, и в голову бедного супруга полетят вполне конкретные, а не вымышленные тарелки.
   - Можно подумать, ни одна женщина в истории не взяла на воспитание сироту - вы уверены в вашей противоречивой концепции?
   - Речь не о женщинах в среднем, а о жёнах. Одно дело прийти в приют и самостоятельно выбрать там девочку и совсем другое дождаться от спутника жизни инициативы усыновить не вообще какого-нибудь ребёнка, а именно девочку Катю из такого-то детдома.
   - Думаете, он не мог объяснить ей происхождение девчушки и истоки своего желания?
   - Абсолютно уверен.
   - И на каком же, интересно, незыблемом фундаменте покоится ваша абсолютная уверенность?
   - На жизненном опыте, разумеется. Только не надо тыкать мне в рожу мужским шовинизмом, дорогая Ирина Аршаковна - вы никогда не докажете абсурдности моих представлений, а переход от контраргументации по предмету спора на осуждение взглядов оппонента как отсталых и реакционных ещё никогда в истории никого ни в чём не убедил. Правда, многих заставил замолчать - в том числе из опасения за собственную свободу, здоровье и даже жизнь.
   - Надеюсь, вы меня не боитесь?
   - Вас - нет. Но тенденция прославлять прогресс как безусловную ценность способна принести неисчислимые бедствия всему человечеству и в течение мировой истории не раз причиняла боль и страдания множеству людей без всяких к тому объективных оснований.
   - Думаете, существуют доводы в пользу истязания миллионов ради их блага?
   - Разумеется. Немецкий народ должен был в сорок пятом пройти через испытание горем, уничижением и самоуничижением ради спасения своей цивилизации и самого права называться народом. Русские пережили похожий этап взросления в девяносто первом, но не справились с исторической задачей и вновь зашагали строем за очередным вождём к новой неминуемой катастрофе, исход которой окажется неизмеримо страшней всего до сих пор мыслимого - ведь врагов у России теперь больше, а друзей практически нет. Да и дружба с нынешней Россией проявляется преимущественно в молчаливом ожидании её воображаемой конечной победы без малейших попыток помочь на деле. Но вы заманили меня в сторону от магистральной мысли о сущности прогресса. Многие воспринимают его положительно: развитие ведь, диалектика и всё такое прочее. С советских времён обожаем движение вперёд и категорически отказываемся принять простую мысль: если стоишь на краю пропасти, не надо делать шаг вперёд.
   - Я запуталась - вы сейчас о Покровском?
   - И о нём тоже, но не только о нём. Само собой, ему следует остановиться и подумать, хотя он как раз озабочен не прогрессом, а противостоянием ему, и второй десяток лет пытается изобрести собственный путь, хотя до него минимум пять веков поисков таинственной и уникальной российской магистрали так и не принесли стране счастья и процветания. Но меня не меньше волнует другое: Запад сейчас слишком заигрался с идеей прогресса и в философском контексте начал уже напоминать советские реалии. Для самосохранения общества требуется свободная дискуссия - она не гарантирует успеха, но даже в случае поражения его причиной окажется не преследование пророков, а их отсутствие. Прогресс многолик, у него есть прекрасное лицо светлого будущего и кривая рожа массовых заблуждений.
   - Вы меня совсем запугали. Вы ведь не против роста и совершенствования положительных качеств современной жизни?
   - Разумеется, нет. Но развитие всегда создаёт новые проблемы, и порой крайне серьёзные - я не только о химическом и ядерном оружии, но и, например, об индустриализации в принципе - она обеспечила рост благосостояния ценой отравления окружающей среды и частичного истребления жизни на Земле. Но в социальном отношении прогресс ставит основополагающий вопрос своего собственного определения. Что есть общественное развитие? Нацисты и коммунисты называли свои идеи путеводной звездой спасения человечества от рабства и всепожирающей ненависти, повели за собой миллионы и десятки миллионов, но в итоге поставили свои народы на грань истребления, поскольку несли им именно рабство и ненависть, объявляя то расовые, то социальные группы официально лишёнными гражданских прав.
   - Вам здесь ткнут в лицо не мужским шовинизмом, а Китаем.
   - Китай начал развиваться, лишь наплевав на множество фундаментальных постулатов коммунистической идеологии, и китайские мозги смогли совместить в одном флаконе правящую компартию и дикий капитализм девятнадцатого века. Но я снова говорю о другом. Кто выбирает из множества разнообразных возможных вариантов новые подходы к решению назревших проблем и отделяет годные от негодных?
   - Наверное, моральные авторитеты.
   - Да, они, веками и только в странах с открытым обществом, а не в глухих монархиях, где ключевые решения принимали любимчики королей и императоров, пока в конце концов большинство неуёмных властителей не потеряли головы. Но где вы видели моральные авторитеты в наше смутное время? В девятнадцатом веке малочисленные просвещённые страты в основной своей массе разделяли основные идеи общественного устройства, принятые в той или иной стране, и в свободной дискуссии совместно вырабатывали оптимальные ответы на вызовы эпохи. Сейчас дискуссии нет даже на Западе, не говоря уже о России. Здесь враги государства - все несогласные с политикой генерала, а там легче лёгкого прослыть реакционером и фашистом, просто отказавшись признать нормой гомосексуализм. В итоге спор тоже не вырисовывается, как и в наших заснеженных палестинах, только там пока за устные формы протеста не сажают, а подвергают своего рода остракизму - выбрасывают из числа рукопожатных.
   - Пётр Сергеевич, вы меня постоянно путаете. Вы ведь, грубо выражаясь по-русски - "западник"?
   - Почему вы спрашиваете?
   - Вы порой высказываетесь просто как Покровский - за традиционные национальные и семейные ценности.
   - Сбрасывайте шоры стереотипов, Ирина Аршаковна, они мешают оценить широту горизонта. Да, я всегда выступал за развитие сотрудничества России с Западом и использование западных капиталов, политического опыта и технологий для экономического развития, совершенствования государственного строительства и повышения благосостояния. Но я прямо сейчас как раз и толкую о грустных обстоятельствах нашей с вами современности - западное общество потихоньку внутри себя расползается на непримиримые массивы и тем самым уничтожает собственные основы, обеспечившие ему мировое доминирование в течение нескольких веков. В Америке я назывался бы консервативным республиканцем, в России для меня и слова-то нет, не говоря уже о партии. Консерваторами у нас проходят православные монархисты - с ними у меня, понятное дело, ничего общего. Их и христианами сложно назвать - они молятся покойным царям, а не вечному Богу. Правыми числятся либералы и либертарианцы всех сортов - они даже основы американского образа жизни отрицают, а в России их и вовсе ни единый корешок в почве не держит. С макушкой увязли в борьбе за бесконечный прогресс всего и вся до полного самоуничтожения ввиду безысходного идиотизма носителей путеводных идей.
   - Мы с вами, как обычно, в споре забрели в очередные дебри, начисто забыв о предмете дискуссии.
   - Похоже на то. Сивцов буквально олицетворяет ретроградный подход к решению проблем: не разрубает гордиевы узлы, а в течение десятилетий упорно корпит над их распутыванием. Возможно, для судьи не худшее качество, особенно в России. Подозреваю, ему никто не может приказать осудить или не осудить нужного человечка.
   - Думаете, он единственный светоч правосудия на всю страну?
   - Думаю, в реальности ему не приходится делать трудный выбор, поскольку никто ему не доверяет громкие дела. В мелочах можно судить и по закону - сильным людям не обидно, а всякая шантрапа не может ничего изменить и только усердно распространяет слухи о его неподкупности, создавая ореол святости.
   - Вы его тоже не уважаете.
   - К сожалению, для меня на сегодняшнем этапе исторического развития Отчизны профессия судьи немного неприлична. Ты либо раболепствуешь перед режимом, либо подобно Сивцову символизируешь правосудие, которого в сущности нет и в помине.
   - Вы попались в вашу собственную ловушку!
   - Неужели? Интересно узнать, в какую именно из великого множества, разбросанных мной там и сям за свою недостаточно долгую жизнь.
   - Вы сами доказывали отсутствие чисто положительной коннотации у понятия "честность", а теперь отзываетесь о правосудии как о непременно положительном явлении, хотя безукоснительное соблюдение законов совсем не обязательно означает торжество человеческой справедливости - всё зависит от юридической базы. Вас и самого ведь при Советской власти честно преследовали на основании действовавшего тогда Уголовного кодекса.
   - Да, но, полагаю, в период после Второй мировой войны и принятия хартии прав человека ООН правосудие предполагает не только исполнение национального законодательства, но и соответствие международным стандартам следствия и процесса. Каждая страна, вступившая в ООН, тем самым обязалась уважать законность именно в названном мной контексте, и системное нарушение её противоречит условию членства в ООН. Правда, я не слышал о случаях не только исключения, но хотя бы постановки вопроса об исключении из мирового сообщества на основании попрания хартии прав человека, что угнетает. Кстати, здесь нет обратной зависимости - например, Швейцария до 2002 года не вступала в ООН и соответственно не брала на себя международных гуманитарных обязательств, но на деле соблюдала их более оголтело, чем подавляющее большинство стран мира.
   - Но конкретный судья Сивцов, не исполнявший в своей профессиональной деятельности ничьих частных заказов, имеет право называться порядочным человеком?
   - Здесь мы опять упираемся в проблему определений. Честные немецкие бюргеры, не желавшие ничего знать о концлагерях, послушно отправлявшие сыновей в гитлеровскую армию и исправно платившие все законно установленные налоги, поддерживая существование нацистского государства, могли называться порядочными?
   - Видимо, да. По Солженицыну, в ГУЛаге только чеченцы сопротивлялись всем народом, а не отдельными героическими представителями. Нельзя требовать от всех и каждого открытого сопротивления, но жить не по лжи - уже очень немало. Если все поведут себя хотя бы как Сивцов, режим Покровского не продержится и года.
   - Откуда такая уверенность? Положим, из-за повальной порядочности служителей правопорядка прекратятся репрессии, а вследствие аналогичной аберрации поведения журналистов и собственников СМИ уйдёт в прошлое безудержное восхваление генерала и его клики. Боюсь, в результате его власть только усилится - уйдут в прошлое наиболее одиозные проявления его самовластия, но поддержка его политики ядром сторонников не сократится, а то и вырастет. В отличие от Политбюро, он может сказать народу действительно желаемое - не о коммунизме к определённому сроку, а о торжестве законности и надёжном будущем росте благосостояния после победы над нефтегазовой зависимостью. И не в последнюю очередь - о твёрдой защите национальных интересов во внешней политике. Если телевизор прекратит врать о ней, Покровскому придётся реально её ужесточать и не идти на уступки, как он шёл до сих пор, маскируясь панегириками на тему патриотизма и национального величия.
   - Тогда конфликт с Западом усилится, и о росте благосостояния говорить уж точно не придётся.
   - Да, но русский человек в основной своей массе возложит вину не на Покровского, а на США и европейские демократии. Если даже большинство СМИ будут возлагать ответственность за массовое обнищание на генерала, его немногие националистические единомышленники станут пользоваться большим доверием. Вы в силу молодости не слишком отчётливо помните советские времена, но обрушение авторитета Горбачёва было связано в первую очередь с пустыми прилавками и карточками на продовольствие при виде богатеющих предпринимателей разного пошиба, но если Покровский не сойдёт с ума, карточек теперь не будет - он умеет работать с рыночными механизмами и не шутит с ними, как коммунисты, поставившие себя выше естественных законов человеческой природы и понёсшие заслуженное наказание. Разумеется, российская экономика во всех отраслях зависит от импорта, вплоть до элитного семенного фонда и кормов, не говоря о новейших промышленных технологиях, но даже относительно свободный рынок позволит купировать значительную часть потерь и не довести ситуацию до катастрофы - ведь с уходом могущественных западных конкурентов оживут местные производители. Их продукция будет по качеству уступать новейшим мировым образцам, но те ведь окажутся недоступны.
   - Кажется, вы назвали Сивцова виновником возможного ухудшения социально-экономических показателей России.
   - Не утрируйте. Я просто констатирую очевидное: свобода сама по себе не решает проблем, а всего лишь распространяет ответственность за их решение на более широкий круг лиц и даёт им обратную связь с, выражаясь по-американски, "корнями травы". В завершённом идеальном виде свобода требует ответственности за государство от каждого гражданина, но общество не всегда и не везде обладает истиной. Свободные афиняне владели рабами и приговорили к смерти Сократа из возмущения его взглядами, а мы спустя более двух тысячелетий помним его и осуждаем его гонителей. Теперь каждый маргинальный политик или как бы мыслитель мнит себя современным Сократом, отвергнутым невежественной толпой, и, возможно, среди них действительно таковые имеются. Только мы узнаем об их существовании, когда будет слишком поздно.
   - Хотите сказать, спасения нет?
   - Хочу сказать, никому и никогда нельзя затыкать рот. Правда, умелый болтун способен сбить с верной дороги целый народ, но такое редко случается в обществах, где свободная, пусть даже и бунтарская, мысль не преследуется. Я не причисляю Сивцова к передовым умам современности, но исправное следование обязанностям государственной службы в моих глазах характеризует его положительно. Чувствовать вину за чужое преступление способны немногие, а уж всю жизнь стремиться к её искуплению - и вовсе единицы.
   - Вы серьёзно? По-моему, непоследовательное и половинчатое поведение слабого человека, начитавшегося книжек и имеющего фантазии о благородстве.
   - По-вашему, лучше просто пройти мимо?
   - Нет, но помогать тихонько-тихонько и нерешительно - очень странно. Либо ты считаешь себя правым и тогда не прячешься за общими словами, либо ты не уверен в самом себе и полагаешь своё занятие непристойным. Сивцов похож на второй вариант, вы не находите?
   - Вы максималистка, Ирина Аршаковна. В конце концов, он совершенно ни в чём не виноват ни перед Екатериной Вороновой, ни перед её матерью. Пусть он не посвятил ей всю свою жизнь, но помог он ей изрядно - единственный со всего курса. Поведение Нигматуллина кажется вам более порядочным?
   - Более честным - как раз в вашем неопределённо широком смысле, Пётр Сергеевич. Он просто думать о ней не думал, и не изображал из себя старорежимного патрона. Не притворялся лучшим, чем есть на самом деле.
   - Думаете, весь факультет должен был броситься на защиту обесчещенной студентки? Такого никогда нигде не случалось. Она сделала свой выбор и проиграла - подружки могли бы её придержать, когда ещё не стало слишком поздно, но если не смогли или не захотели, вина всё равно ложится на неё. Да, профессор - подонок и подлежал увольнению, но форма не определяет содержание. Для вашей сестры жизнь устроена не так, как для нашего брата - вам личные неудачи в большинстве случаев обходятся дороже, и торжество феминизма способно изменить только материальную и юридическую сторону проблемы. Если уж мы за равноправие, то принуждение к браку запрещено с обеих сторон - да и зачем выходить замуж за негодяя?
   - Совершенно мужская логика. Во всём виновата женщина.
   - Я не говорил "во всём", но свою долю соблазнённая несёт - с большим или меньшим достоинством, зависит уже от неё самой. Одна опустится, выбросит ребёнка или аборт сделает, другая в одиночку пройдёт невероятные круги ада и выведет к людям из пещеры материнской заботы прекрасного нового человека. Я ведь не говорю об изнасиловании - уголовный кодекс вообще касается не человеческих отношений, а их прискорбного отсутствия. Но тема соблазнения невинных почему-то веками не теряет актуальности - казалось бы, достаточно времени для постижения надрывной реальности и обретения осторожности в связях. Тем не менее, вечный сюжет повторяется раз за разом - всё новые и новые жертвы считают себя особенными, а своих как бы избранников - непогрешимыми джентльменами и уступают им, уступают, уступают, уступают.
   - Они поддаются телесным инстинктам самки - им нужно отдаться для ощущения востребованности. Как со знанием дела говорил Оскар Уайльд - женщина побеждает, сдаваясь.
   - Да, а мужчина побеждает, добившись обладания - нужна ли ему женщина и потомство суть отдельные вопросы, почти никак не связанные с сексом. То и другое доказано на практике миллионы и миллиарды раз, но ничто не меняется - загадка женской природы.
   - Никакой загадки - нормальная женщина с несбитой биологической программой хочет детей, и ей кажется естественным ожидать ответное желание от выбранного ею мужчины. Когда женщины перестанут воспринимать мужчин как единомышленников в деле продолжения рода и наконец распознают в них лазутчиков, заинтересованных только в поисках обратного пути от своего главного предназначения, перспективы выживания человечества станут совсем мутными, неопределёнными и сомнительными. Заранее парирую ваш возможный выпад по адресу недопустимого гендерного обобщения: я только говорю о норме поведения, заложенной от природы на уровне безусловных рефлексов.
   - И я о них же! Я ни полусловом не намекнул на желание выписать повальную индульгенцию всем гулящим мужикам, но, во-первых, далеко не все из нас носятся по планете в поисках развлечений, и даже наоборот - думаю, большинство пока хочет семью. Во-вторых, вы буквально повторили мои утверждения - мы с вами не спорим, а рассуждаем с разных концов об одном и том же. Жизнь к вам неизмеримо более сурова по неизбежным физиологическим основаниям, но неосторожных женщин и девиц, похоже, со временем становится всё больше и больше, вопреки накопленному опыту множества поколений. Брак изобретён человечеством не от нечего делать - в некотором смысле свадьба является торжественным ритуалом посвящения девушки в женщину, отсюда все вековые извращения с демонстрацией окровавленной простыни и присутствии толпы очевидцев на акте первого соития молодожёнов. Пацанов в разных цивилизациях отправляли в одиночку на смертельные испытания, и своим выживанием они доказывали право на дальнейшее существование в роли воина и охотника, защитника и добытчика. От девочек требовалось целомудрие как проявление нормальной человеческой осмотрительности - соединяться нужно не с кем попало и не с тем, кто смешнее шутит или у кого тело красивее, а с тем, кто готов разделить ответственность за семью на всю оставшуюся жизнь, а главное - способен исполнить все свои супружеские обязанности, не только приятные, но и тягомотные, а то и просто тяжкие, без исключений и размышлений. Церковное венчание - обещание Господу терпеливо и самоотверженно строить семью, а не пробавляться сексом для удовольствия и между делом убивать своих нерождённых детей - мешают ведь бесцельно прожигать жизнь. Бог - не тётенька в ЗАГСе, обманывать его жутковато, а верующему - и вовсе невозможно.
   - Иногда вы меня пугаете, Пётр Сергеевич. Можно подумать, разговариваю с православным хоругвеносцем. Вы же современный человек, а судите о женщинах по средневековым лекалам.
   - Вы возвращаете нашу дискуссию к теме прогресса, уважаемая Ирина Аршаковна. В средние века карались разные преступления, некоторые из них с тех пор декриминализированы, другие по-прежнему преследуются по закону. В античном мире прерывание беременности считалось нормой, поскольку ребёнок признавался человеком только после рождения и прохождения религиозного обряда, христианская церковь рассматривала аборт как преступление, поскольку с её точки зрения возникновение жизни и обретение новым человеком бессмертной души происходят в момент зачатия. Французская революция аборты разрешила, но затем прогрессивный Наполеон вернул смертную казнь за них. В России большевики тоже было их разрешили, но уже Сталин снова запретил. Жители свободного современного Запада кажутся себе беспримерно передовыми, но мы-то живём в другой стране - здесь почти сто лет назад аборты были разрешены одним из самых страшных античеловечных режимов в мировой истории, когда ещё продолжалась жуткая Гражданская война, и просто не существовал Уголовный кодекс, а людей расстреливали и сажали в концлагеря на основании революционного правосознания полуграмотных судей. В итоге коннотация формируется иная, менее благостная, чем в Европе.
   - Но запретил-то аборты, по вашим же словам, Сталин, не страдавший избытком гуманизма. Получается, и здесь коннотация далеко не блестящая.
   - Я нигде никогда никому ни в какой форме не высказывал мысли о юридическом запрете абортов и не намекал на неё. Люди должны осознать ужас, творимый по всей стране ежедневно и ежечасно не в пыточных камерах и не в расстрельных подвалах, а как бы в обителях человеколюбия - больницах, и прекратить его. Ответ на главный феминистский лозунг очевиден, и я его уже сформулировал: ребёнок в животе у беременной не является частью её тела, он - человек и обладает таким же правом на жизнь, как и она.
   - Если эмбрион - человек, то вполне логично объявить аборт детоубийством. Раз вы не требуете уголовной ответственности, то демонстрируете непоследовательность - видимо, сами осознаёте разницу между рождённым и не рождённым.
   - Осознаю - живое существо в утробе ещё беззащитнее младенца. Даже закричать не может. Убийство в истории человечества легализовалось редко, и в основном его оправдание связано с институтом рабства, давно и безвозвратно осуждённым. С абортом всё наоборот - его проталкивают именно в современность как славное достижение в развитии человеческой цивилизации и отрицание былого варварства. Основа взаимного непонимания сторонников и противников кроется в моральных устоях. На наших глазах грехи, осуждавшиеся тысячу лет, превращают в достоинство и предмет гордости. Я не требую уголовной ответственности и для гомосексуалистов тоже, поскольку бессмысленно наказывать взрослых людей за сексуальные пристрастия, если нет насилия и принуждения. А вот насилие и принуждение, не только к извращённой половой связи, но и к искусственному прерыванию беременности без медицинских показателей, должно нещадно караться в соответствии с законом. За изнасилование судят, должны судить и за вынужденный аборт - хоть причастного к беременности как бы мужичонку, хоть врача, решившего по-лёгкому срубить лишних бабок на растоптании божественного в человеке, и даже мать беременной, люто ненавидящую внука или внучку и не желающую когда-нибудь взглянуть им в глаза и увидеть детскую улыбку.
   - Вы хоть изучали когда-нибудь статистику и социологию проблемы? В подавляющем большинстве случаев женщины идут на аборт не из зверства, а из осознания невозможности воспитать ребёнка.
   - Да, понимаю. Иначе ведь придётся, подобно матери нашей Екатерины Вороновой, убить себя - зарезать дочку или сыночка уже нельзя. И да, здесь корень проблемы - женщина делает бытовой выбор в более или менее сложной жизненной ситуации, имея в числе допустимых опций прерывание беременности, но не откровенное преступление. Ей нужно предложить широкий спектр возможностей, в первую очередь - существенную помощь в отправлении материнства, когда отсутствие рядом семьи не становится роковым. Правда, здесь возникает риск иного рода - в Западной Европе обильные пособия матерям-одиночкам приводят к отказу от брака, но здесь уже приходится делать этический выбор. Думаю, неформализованное совместное проживание пар представляет собой неизмеримо меньшую проблему, чем массированное детоубийство.
   - Вы без конца повторяете одну и ту же фразу про убийства, но нельзя же обвинять в чудовищной бесчеловечности миллионы женщин.
   - Почему нельзя? Я хочу взбудоражить общественное мнение, привлечь внимание к длящейся повсеместно трагедии и пресечь её. Пустой запрет абортов, тем более в XXI веке, не прекращает их, а ведёт к появлению новой криминализированной сферы.
   - Вы во время своей кампании потеряли на вашей принципиальности больше голосов, чем получили.
   - Разумеется, кто же спорит. Предлагаете врать избирателям напропалую, а потом возмущать их своей непоследовательностью?
   - Нет, но вы в ходе дебатов сами поднимали не самые выигрышные для вас вопросы и проигрывали. Зачем будить лихо, пока оно тихо?
   - Когда проигрышные для меня вопросы поднимает противник, я изначально выгляжу отступающим. Предпочитаю наступление.
   - Атаку нужно готовить и обеспечивать, иначе она ведёт к поражению.
   - Я и не собирался побеждать. Перешибать плетью обух - не моя задача. За всю свою диссидентскую и постдиссидентскую жизнь я никогда не обращался с экрана телевизора к столь масштабной аудитории, как в последние недели. Меня слушали миллионы, и некоторые, надеюсь, задумались.
   - Зато почти все завтра проголосуют против вас.
   - Пускай. Я против чудес в политике, они приводят к власти гитлеров и сталиных. Предпочитаю постепенное движение и апелляцию к здравому смыслу - менее зрелищно, зато в перспективе неизмеримо плодотворнее.
   - Аккуратное обстоятельное развитие возможно только при условии свободного обмена идеями в обществе. Режим единоличной власти не позволит вовремя и правомерно реагировать на вызовы времени - сначала лет десять или двадцать государственное телевидение потратит на рассуждения об отсутствии нерешаемых проблем и опасности, исходящей от вечно всем недовольной оппозиции, а потом разовьётся гангрена и без ампутации уже не обойтись.
   - Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Ирина Аршаковна. Сейчас не пятидесятые и не семидесятые - поработали бы вы тогда! Мы печатали неподцензурные бюллетени о незаконных арестах и обысках на печатной машинке, в трёх экземплярах под копирку. Ну, зачитывали их по "Голосу Америки" и по Би-би-си, а толку всё равно - ноль, на выборы ведь под лозунгами защиты политзаключённых никто и не думал пойти, даже в мечтах или во сне. Теперь власти скрывать прорехи невозможно, весь Интернет о них гудит день и ночь, а доступ к нему имеют десятки миллионов.
   - А с абортами вы и при Советской власти боролись?
   - Случалось, но флагом агитационной кампании они никогда не становились. Они тогда рассматривались широкими массами исключительно как рядовой вопрос бесплатного здравоохранения, и любое вынесение их на общественное обсуждение воспринималось со смехом, как неудачная шутка. В стране, где не так давно убивали миллионами зримых людей, защитить нерождённых очень трудно. Их ведь ещё как бы нет. Только начни доказывать обратное, немедленно получишь в ответ хихиканья и подмигивания - вроде как разговорами о зачатии выдал свою необузданную озабоченность.
   - Думаю, скабрёзные шутки вас не останавливали.
   - Нет, разумеется, но даже я сам в те времена проблему абортов к первостатейным не относил. Моложе был, проще смотрел на жизнь и в общем не слишком отличался от среднестатистических юношей в большинстве стран западной цивилизации - Beatles и девушки волновали меня гораздо заметнее, чем многие проблемы общественно-политического или морально-религиозного свойства. Временами сам путался - диссидентствую я ради идеи освобождения Родины от коммунистического гнёта или для создания романтического образа непримиримого борца в стиле Овода.
   - Овод - натура вполне психотическая, не находите?
   - Бесспорно, но в юности нормально многое из недопустимого в зрелом возрасте. Воинствующий атеизм, основанный исключительно на человеческих несовершенствах священнослужителей любого уровня - и вовсе смешон, хотя скорее трагичен в силу своей беспочвенной необратимости. Максимализм всегда наполняет пустоту на месте жизненного опыта.
   - Но наша с вами новоявленная дневная звезда Екатерина Воронова уже давно вышла из возраста девичьих заблуждений. Как вы полагаете, она способна на гигантскую ложь?
   - Я ведь ни разу в жизни её не видел и не разговаривал.
   - Зато вы многое пережили. Представьте: растёт сирота в советском детском доме, её периодически навещает некий дядя, дарит игрушки, водит гулять и кататься на "чёртовом колесе", когда она взрослеет, рассказывает ей повесть о тайне её рождения, а когда она оканчивает школу, помогает ей получить высшее образование. Она должна его ненавидеть или обожать?
   - Ничего она не должна, Ирина Аршаковна. Советские детские дома шестидесятых-семидесятых уже сильно отличались от послевоенных - там многие воспитанники имели минимум одного живого, но лишённого прав родителя, и они тоже имели право на свидания. Она вполне могла подозревать в Сивцове непутёвого отца, но только по малолетству - он уж точно не походил на опустившихся алкоголиков и бомжей, как другие незадавшиеся папочки и мамочки. Абстрактно рассуждать о её отношении к не пожелавшему пройти мимо чужому человеку, тем более не в детстве, а сейчас, когда она, возможно, уже и внуками обзавелась, нельзя.
   - Повзрослев, она вполне могла заподозрить в нём незаконного отца, постеснявшегося её матери. Кто знает - может, и сейчас подозревает.
   - Думаю, уже давным-давно спросила и поверила отрицательному ответу.
   - Необоснованная уверенность ещё никому не приносила успеха.
   - Опасно заблуждаетесь, Ирина Аршаковна. В семидесятые мы поднимали тосты за успех нашего безнадёжного дела, и никто не мечтал увидеть девяносто первый или, тем паче, девяносто третий.
   - Видимо, увидеть на троне генерала Покровского вы тоже не мечтали.
   - Согласен, но винить некого. Мы толком не продемонстрировали народу преимуществ частной собственности и представительной демократии, погрязнув в океане мелких частных эгоизмов. Катастрофическим обрушением социальных показателей качества жизни сторонников привлечь трудно, дикий олигархический капитализм во все времена мало кого приводил в восторг. Особенно меня бесит фактор чужой вины - в начале двадцатого века в России уже сложились сильные профсоюзы, способные добиваться лучших условий продажи труда наёмных работников, но всякую общественную самодеятельность коммунисты выжгли на корню, да ещё и на метр в глубину - сколько лет прошло после них, а профсоюзов всё нет и нет, только советские поддакиватели властям и начальникам всех мастей. И предприниматели не лучше - тоже все родом из советского прошлого, комсомольские и партийные функционеры. Маркса насильно изучали, а выводов так и не сделали - вместо строительства будущего для собственных детей и внуков здесь, ударились в граждан мира и норовят только все российские активы отжать досуха перед отъездом.
   - Куда же им с генералом тягаться? Авдонин вон попробовал, до сих пор небось сокрушается.
   - Насколько я знаю, не сокрушается. Остальные зато изворачивались, вымогая персонально для себя особые условия, а не добиваясь утверждения общих правил честной игры.
   - Сколько ей лет? - неожиданно спросила из своего угла Наташа, заставив обоих спорщиков недоумённо обернуться к ней.
   - Вороновой? - уточнила Овакимян. - Точно не скажу, но примерно за сорок. Зачем тебе?
   - Дети у неё есть?
   - Понятия не имею. Почему ты спрашиваешь?
   - Интересно.
   - Чего же здесь интересного?
   - Хочется узнать, как живут брошенные матерьми. Разве может у таких получиться обыкновенная жизнь? Наверное, только замечательная или никчёмная.
  
   Глава 22
  
   - Степан Викторович, как, по-вашему, Воронова воспринимает историю своего рождения и вашу роль в её жизни? - спросил Саранцев свидетеля без прежней строгости и раздражения. Женщины способны на интриги, если оскорблены или чувствуют опасность, а он со своей стороны не видел за собой подобных преступлений, по крайней мере в отношении данной таинственной особы.
   - Хотите узнать, кого она ненавидит?
   - В общем, да, но не только. Кого боится, кого презирает, без кого жизни не представляет. Насколько вы посвящены в её тайны?
   - Откуда я знаю? Она не рассказывает мне о тайнах от меня, как вы понимаете. И не рассказывает о тайнах от других тоже. Как вы себе представляете: она приходит ко мне, рассказывает сокровенное и объясняет, от кого она его скрывает, а от кого - нет? Я ей не лучшая подружка.
   - Понимаю, но вы - один самых близких ей людей.
   - Ничего подобного. У неё муж, дети - она души в них не чает.
   - Но с детства она знает только вас.
   - Она знает уйму людей всю свою жизнь - во всяком случае больше, чем бывшие домашние девочки и мальчики.
   - Она не общается с ними регулярно - по крайней мере, с воспитателями и прочими взрослыми её детдомовского прошлого. Психологически вы заменяете ей отца.
   - Вы заблуждаетесь, Игорь Петрович. И сильно преувеличиваете мою роль в жизни Екатерины. Она совершенно самостоятельный и самодостаточный человек, уверенная в себе и в своей семье счастливая женщина. И честная женщина, чью спокойную жизнь я разрушил своей трусостью.
   - Не изображайте из себя преступника, вы невиновны. Если бы она желала спокойствия, то не вскрывала бы чужие интриги или тихонько о них помалкивала. Передавая взрывную информацию вам, она не могла не понимать всех последствий - всё же квалифицированный опытный специалист, а не наивная девочка.
   - Один раз в жизни она мне доверилась, и я её предал.
   - Степан Викторович, вы рассуждаете категориями романтичного школьника, честное слово. Отказываюсь вас понимать. Она вам не личный секрет своей соседки поведала, а государственную тайну. То есть, вскрыла план государственного преступления. Вы бы предали её, передав её информацию людям Покровского, но вы поступили наоборот - дали ей ход. Можно сказать, запустили машину правосудия.
   - Ничего я не запустил.
   - Ну да, справедливо - запустить может только она сама, передав компетентным органам реальные улики. Как вы себе представляете моё обращение в прокуратуру? Какая-то тётя сказала то-то такому-то дяде, а тот меня напугал, поэтому защитите меня?
   - Вы зря зарыли свой талант сатирика-юмориста, Игорь Петрович. По-моему, на сцене вас ждёт успех.
   - Спасибо, но сомневаюсь. Думаю, вы не прочь выставить меня идиотом на всеобщее посмешище, но не дождётесь. Можете разъяснить причину вашей категорической неприязни?
   - Какой неприязни?
   - Ко мне, разумеется. Не понимаю только, зачем так спешили на помощь, хоть и весьма неуклюжим способом.
   - Я не испытываю к вам неприязни. С какой стати? Мы с вами совершенно не знакомы.
   - Да, мир станет чище и лучше, когда человеческие отношения будут основываться исключительно на опыте личного общения. К человеку из телевизора следует относиться нейтрально, не переживать за него, не бороться против и не сражаться за, просто смотреть на него со стороны и никак не вмешиваться в его судьбу, даже если он водрузился на вершину власти и не желает её покидать. Или только карабкается туда - то ли по головам других людей, то ли с их помощью. Не важно ведь, правда? Главное - вы с ним не знакомы, никакого чувства к нему не переживаете, его цели не имеют ни малейшего значения, поскольку не доказуемы. В действительности ведь у всех политиков одна цель - забраться как можно выше и как можно дольше балансировать там на краю пропасти.
   - Я ничего такого никогда никому не говорил.
   - Охотно верю - я и не претендую на прозорливость. Просто ваша отсылка к незнакомству как причине отсутствия неприязни меня не устраивает. Бросайте ваши наивные игрища, Степан Викторович, и давайте разговаривать серьёзно. Мне не нужны ваши исповеди и разоблачение семейных тайн, просто я должен уяснить характер наших отношений, раз уж вы сами решили связать наши судьбы воедино.
   - Звучит опасно, на мой взгляд. Заключить однополый брак я вам не предлагал.
   - Да, вы только по собственной воле стали приводной пружиной мутной затеи и упорно отказываетесь внести в неё ясность.
   - О чём вы говорите? Вы меня обвиняете в провокации?
   - С радостью избавлюсь от беспочвенных подозрений, но вы с надсадным упорством продолжаете их множить. Не считаю нужным скрывать: Айдар Каримович рассказал мне о вас существенные обстоятельства, и мы оба не считаем вас способным на сознательный подлог, ни за деньги, ни за страх. Но вас могут использовать именно благодаря вашей репутации. Доверие - лучшее орудие взломщика.
   - То есть, вы подозреваете в подлости Екатерину?
   - Возможно. Мы же её не знаем.
   Сивцов набычился и даже задышал тяжелее, хотя по-прежнему надёжно сидел на прежнем месте, никуда не бежал и внешне избыток волнения никак не проявлял. Угрюмым молчанием он явно демонстрировал презрение ко всем мыслимым версиям главы государства, но своего мнения всё равно не высказывал.
   - Продолжаете политику безмолвия, Степан Викторович? Вы лучше меня знаете: 51-я статья Конституции даёт право не свидетельствовать против себя, но прибегание к ней само по себе косвенно означает признание вины.
   - Юридически не означает.
   - Да, но в суде, полагаю, вы и сами в таких случаях мысленно делаете неприятный вывод о немногословном свидетеле.
   - Не пытайтесь влезть в голову судьи, не испытав на себе его обязанности.
   - К суду отношения действительно не имею, но выстраивать мнение о разных людях приходится очень часто, и здесь моего жизненного опыта хватит на изрядную толпу нормальных людей.
   - Не пытайтесь обосновать ваши обвинения против Екатерины - они всё равно останутся беспочвенными. Никто не может полностью постичь ничьи мотивы - их не выдают ни слова, ни дела человека. Преступления порой творятся из благородных побуждений, а благие дела - ради денег, тщеславия, а то и покорения женщины.
   - Необычный разговор для судьи.
   - Почему? Я не даю поступкам подсудимых психологическую оценку, я лишь определяю их соотношение с законом.
   - И выбираете меньшую санкцию из предлагаемых Уголовным кодексом, если видите в осуждённом светлые устремления?
   - Случается.
   - Выходит, даёте оценку?
   - Морально-этическую, а не психологическую. Как говорил сценарист "Белого солнца пустыни" Рустам Ибрагимбеков, мужские поступки ныне караются в соответствии уголовным кодексом. Мужчина вступается за оскорблённую женщину и в глазах прокуратуры превращается в зачинщика драки со всеми вытекающими для него липкими последствиями. Мне его судить, а я его виноватым не считаю, хотя прокурор статьями и параграфами сыплет вполне оправданно. Как прикажете поступить?
   - Сменить работу.
   - Отдать её другому и потом слушать в юридических кулуарах рассказы о вынесенных им приговорах, на мой взгляд несправедливых, хоть и законных?
   - Не желаете отступать - не спрашивайте у меня путей спасения. Делайте должное.
   - Но потом апелляцию или кассацию удовлетворит суд высшей инстанции, и я окажусь неквалифицированным специалистом или вообще - продажным.
   - Видимо, оказывались уже?
   - Не раз.
   - Изменили стиль профессионального поведения?
   - Нет, но моей судейской карьере недолго осталось виться.
   - Думаете, я вас не переназначу?
   - Переназначать доведётся не вам, а связывать своё имя с Покровским не хочу.
   - Намерены мирно расчистить дорогу креатуре генерала? Полагаете, мир станет лучше благодаря вашей уступчивости?
   - Я не собираюсь участвовать в призовой гонке.
   - Надоело делать добро?
   - Правосудие далеко не всегда означает добро, я уже приводил вам пример.
   - В должности адвоката вы отмазывали от возмездия преступников, и снова станете, если откажетесь от судейства.
   - Я никого не отмазывал и никому заранее ничего не гарантировал. Как вам, надеюсь, известно, добиться оправдательного приговора в России практически невозможно.
   - Но можно скостить срок или смягчить условия содержания. Я ещё молчу о классике жанра - условном наказании вместо реального лишения свободы.
   - Тоже считаете адвокатов пособниками преступников? Очень прогрессивно с вашей стороны.
   - Нет, я только о мучениях вашей совести. Ваши сентенции о принципиальной несправедливости юстиции верны не только для работы судьи, но для юриста любой специальности. Возможно, на преподавательскую работу уйдёте?
   - Вряд ли. Не хочу нести ответственность за все будущие деяния моих бывших воспитанников. Вы ошибаетесь насчёт адвокатов - они стоят к отправлению истинного правосудия ближе кого бы то ни было. В случае с тем же мужиком и защитой оскорблённой женщины прокурор обязан поддерживать обвинение на основании имеющихся формальных фактов, судья обязан их принять в случае доказанности и вынести соответствующий им приговор, а защитник вставляет всем прочим палки в колёса, хоть и безуспешно.
   - В вашем примере - да, но в случае с виновным в изнасиловании несовершеннолетней девочки? Кто стоит ближе к отправлению реального правосудия?
   - Разумеется, адвокат. Его обязанность сводится к пресечению незаконных приёмов обвинения, между тем само их наличие ставит под вопрос саму виновность. Наверное, общество готово вернуться к оправданию пытки, тем более в отношении террористов и детоубийц, но сам по себе факт применения насилия к подозреваемому доказывает отсутствие улик, а вырванное болью признание таковым по определению не является.
   - Даже если преступник выдаст реальные проверяемые сведения и имена подельников, известных следствию, скажем, только по отпечаткам пальцев на месте преступления?
   - Вынашиваете планы легализации пытки?
   - Вы огрубляете проблему. Никого не греет идея получения показаний от всех подряд задержанных посредством калёного железа. Упомянутое вами общество согласно поддержать бескомпромиссные методы допроса к тому же террористу, захваченному с поличным - если он знает, например, место заложения бомбы, то пытка может, пусть не обязательно, спасти десятки или сотни человеческих жизней.
   - Вы серьёзно? Не ожидал такого разговора именно с вами, Игорь Петрович.
   - Я просто продолжаю вашу мысль о несправедливости правосудия. Представьте: захвачена база террористов, но они уже заминировали школу или детский сад где-нибудь в России, в распоряжении правосудия оказываются несколько организаторов преступления. Понятно, во имя идей гуманизма они своих планов не выдадут, способам поведения на допросе они обучены профессионально, но проблему нужно решить в считанные минуты. Что в такой ситуации более человеколюбиво: пытка или строгое соблюдение законности с последующими невинными жертвами?
   - Вы уж слишком вознеслись в своих фантазиях. Конкретно такие случаи лично мне не известны, зато вся страна знает примеры, когда признательные показания срочно выбивались для рапортов о досрочном раскрытии опасного преступления.
   - Положим, но именно в такой гипотетической ситуации как вы ответите на мой вопрос?
   - Из гипотетических ситуаций и выходы обычно гипотетические.
   - А именно?
   - Вы читали фантастику Владимира Михайлова?
   - Что? Какого Михайлова? Насколько я понимаю, ответа у вас нет. Точнее, вы не хотите его озвучить, хотя я не общественность, а всего лишь отдельно взятый человек.
   - Я как раз озвучиваю ответ на ваш вопрос. У Михайлова есть рассказ "Ручей на Япете" - я прочитал его один раз в молодости, но помню до сих пор, уже несколько десятилетий. На Япет, спутник Сатурна, прилетает телевизионная группа для встречи первой межзвёздной экспедиции землян, но обнаруживает в маленьком безлюдном грузовом космопорту грязный транспортник со странным экипажем, один из членов которого полощет ноги в искусственном ручье. Встречающие предлагают перевозчикам не отсвечивать и не портить своим присутствием величайшее событие в истории, те молча собираются и улетают. И только в последний момент, слишком поздно, до съёмочной команды доходит - они прогнали выживших участников той самой исторической экспедиции.
   - Притчами на вопросы отвечал только Иисус, от своего современника и судьи я ждал более конкретного ответа.
   - Прямее и яснее выразить мою мысль не могу. Вы ещё приведите сюда родственников жертв какого-нибудь террориста или маньяка и расскажите им, как пытка могла бы спасти их близких, но из-за таких, как я, трагедия всё же случилась.
   - Никого я не приведу, но всё же лелею надежду услышать от вас нечто определённое.
   - Пожалуйста. Я не собираюсь завоёвывать славу популярными лозунгами, предпочитаю исполнять долг в соответствии с моими убеждениями и не жду ни аплодисментов, ни армии поклонников и поклонниц. Кто таков террорист, захваченный с поличным? Даже арестованным на месте преступления полагается состязательный процесс, иного пути установить вину нет. Если разрешить пытки даже исключительно в строго определённых случаях, девяносто девять раз из ста их применят как минимум к людям, не располагающим нужной информацией - таков основной вывод из богатого опыта, накопленного веками по всему миру.
   - И спасение детских жизней не перевешивает чашу весов?
   - Нет, поскольку бесцеремонное к своим гражданам государство представляет для них неизмеримо большую опасность, чем самые страшные преступники. И детей от него пострадает гораздо больше, чем удастся спасти в одном из ста случаев.
   - Хорошо, но вы ведь рассматривали дела об убийствах?
   - Приходилось.
   - Вы никогда не испытывали ни капельки сочувствия к виновным? Я не имею в виду вашего женского заступника, а однозначно мерзкие преступления против беззащитных.
   - Случалось и такое. Наёмные киллеры мне не попадались, а среди прочих встречались всякие. Пожалуй, только детоубийцы не способны вызвать даже тени сочувствия, и нельзя вообразить обстоятельства, хоть на малую толику смягчающие их грех. Детей ведь порой убивают их собственные матери, и для убийц своих новорождённых младенцев есть даже отдельная статья в Уголовном кодексе - сто шестая, максимальная санкция мягче, чем для прочих убийств - до пяти лет лишения свободы. Принимаются во внимание психические особенности раннего материнства, и я как судья не имею права их игнорировать, но стараюсь на таких мамаш не смотреть - кажется, не смогу совладать с эмоциями и разрушу атмосферу правосудия.
   - Да, без женщин жизнь на Земле весьма упростилась бы.
   - Вы элегантно вывели меня на разговор о Екатерине? Без неё я уж точно жил бы проще. И до сих пор не понял бы очень многого.
   - Она изменила вашу жизнь?
   - Откуда мне знать? Я живу лишь однажды.
   - Вы ведь сами сейчас сказали: жил бы проще. Значит, иначе?
   - Возможно. Она заменила мне уйму хороших книг.
   - Но вы всё же читали?
   - Бесспорно. Знаете, круг чтения решает многое о человеке. При правильной постановке дела даже помогает ребёнку и подростку приготовиться к неизбежным испытаниям. Не уверен только насчёт характера - вряд ли он вырабатывается с книжкой в руках.
   - Нет, конечно, но способность достойно отвечать на вызовы жизни или, как минимум, осознать своё несоответствие требованиям к человеку в заметной степени зависит от объёма и качества прочитанного.
   - Вы думаете? Я бы не абсолютизировал.
   - Хорошо, уточняю формулировку: литература может оказать влияние на формирование личности. Вы сами сейчас вспоминали ваш "Ручей на Япете".
   - Его не я один прочитал, а я прочитал не только его. Он не стоит обязательной вехой на жизненном пути любого, кто читает по-русски. Меня эмоционально задело, и машинально не могу не сверять свои ощущения с ним в течение всей жизни. Но, возможно, я один такой в целом свете? И дело не в рассказе, а в чём-то другом?
   - В вашем случае, видимо, в Екатерине Вороновой. Знаете, ваше участие к ней способно породить в извращённом мозгу подозрение.
   - Нисколько не сомневаюсь. Надеюсь, ваш мозг не извращён в достаточной степени для подобных предположений?
   - Степан Викторович, - натужно проговорил президент после неприлично затянутой паузы, - я постоянно ощущаю с вашей стороны агрессию и никак не могу её объяснить. Вы можете объясниться здесь и сейчас, и в дальнейшем, надеюсь у нас сложится адекватное представление о намерениях друг друга.
   Настало время молчать для судьи. Весь разговор он смотрел в пол, на свои колени или руки, вцепившиеся в стул, а теперь начал оглядываться по сторонам и даже назад, словно готовил побег.
   - Я не ваша девушка, и своё поведение вам объяснять не обязан.
   - Мне на жизненном пути не попадались девушки, готовые объяснять мне своё поведение. Всё больше наоборот - требовали отчётов у меня.
   - Просто фигура речи, не привязывайтесь.
   - Полностью согласен с вашим посылом, Степан Викторович - вы действительно не девушка. Следовательно, мы можем не играть фразеологизмами и запросто высказать друг другу все претензии. Если хотите, по-бухгалтерски, сухо, без лишних эмоций сформулировать сущность обвинений. Ведь до сегодняшнего дня мы не были знакомы, и я просто отказываюсь понимать ваш подход.
   - Можно подумать, у людей складывается собственное мнение исключительно о знакомых.
   - Прекрасно, и почему же ваше мнение обо мне нелицеприятно?
   - Бухгалтерский подход не выгорит - мы не о цифрах говорим.
   - Поверьте на слово: деньги всегда не о цифрах, а о животрепещущем.
   - Но поддающемся измерению?
   - Безусловно. Финансовый аспект, разумеется составляет лишь часть, хоть и неотъемлемую, трогательных и неприкасаемых тем. Попробовали бы вы хоть раз примерить ответственность за государственный бюджет - сразу бы меня поняли.
   - Спасибо, не собираюсь портить себе карму. Я не вижу повода для исповеди прямо здесь и сейчас. Какое вам дело до моего отношения?
   - Жизнь так сложилась, Степан Викторович. Именно вы сложили кирпичики в дорожку от вас ко мне, а теперь кочевряжитесь.
   - Вас в какой подворотне русскому учили? - встрепенулся судья и едва ли не впервые посмотрел на президента. Во взгляде его читалось возмущение и одновременно удивление, словно неожиданное разочарование в человеке его поразило и расстроило, но не заставило смириться.
   - Возможно, по соседству с вашей. Вы грубите в течение всего нашего разговора, а теперь почему-то удивляетесь ответке. Либо мы поговорим серьёзно и откровенно, либо не стоит и дальше бездарно растрачивать дефицитное время - возвращайтесь к себе домой и живите спокойно, если совесть сон не отобьёт.
   - Моя совесть - моя проблема. Вы всю страну обдурили, а сон у меня должен портиться?
   - Кого я обдурил, Степан Викторович? Оставьте ваши экивоки, выскажите, наконец, ваши претензии, и перейдём к более существенным делам.
   - Знаете, некоторые имели глупость поверить в возможность зарождения в России настоящей политики, а вы превратили все надежды в мишуру.
   - Думаю, мы с вами прямо сейчас находимся в самой гуще самой настоящей политики. Вы только всё портите своими околичностями.
   - У вас в руках была реальная государственная власть, а вы потратили её на обеспечение процветания Покровского.
   - Хотите сказать, я должен был его собственноручно пристрелить?
   - Оставьте ваши шуточки! Вы располагали четырьмя годами времени, а теперь считаете последние часы и минуты, но ждёте помощи от меня. Глава государства!
   - Да, глава демократического государства, а не абсолютный монарх или диктатор.
   - Можно подумать, главы демократических государств не должны ничего делать для укрепления элементарного правопорядка в стране и вообще для нормального функционирования государственного аппарата на всех уровнях.
   - Рассуждаете, как мальчишка на митинге, а не как опытный юрист. Контролировать бюрократию низовых уровней президентская власть не только не способна, но просто не имеет права - например, вмешиваться в прерогативы местного самоуправления. Исполнители же высшего уровня, на мой взгляд, сейчас работают эффективнее, чем лет десять тому назад. Я уже молчу об онлайн-методиках, позволяющих полностью избавить гражданина от непосредственного контакта с чиновником - скажете, бессмысленная затея?
   - Не скажу. Я вообще о другом - люди не стали ближе к власти, не ощутили её зависимости от себя, а не наоборот.
   - Видимо, вы приняли меня за русского Геракла. За четыре года преобразить всю российскую государственность снизу доверху? Зато генерал вот вас назначил судьёй, честного человека с благородными устремлениями.
   - Чёрного кобеля не отмоешь добела. Какие цели преследовал Покровский - его дело, мне он о них не рассказывал, никто не давал мне никаких инструкций, а я не просил никого объяснить причины назначения и руководить моей профессиональной деятельностью. Вы вот, например, много времени тратите на проникновение в замыслы назначаемых губернаторов?
   - Здрасьте, приехали! Степан Викторович, дорогой, перестаньте уже меня удивлять! Полагаете, я должен самостоятельно исполнять все свои конституционные обязанности? Человеческим возможностям положен физический предел.
   - Вот полномочия и следует свести к пределу возможностей - некоторый лаг, разумеется, можно и оставить. Никто не сможет работать денно и нощно четыре года подряд.
   - То есть, судей президент назначать не должен?
   - Конечно, нет.
   - Откуда же они будут браться? Только не надо о корпоративном самоуправлении - в России оно означает только бесконтрольность по принципу "рука руку моет".
   - Нигматуллин вам напел? В его стиле сентенция.
   - Не замечал. Он всегда казался мне железобетонным противником концепции единоличной власти.
   - Чепуха. Старый приятель Покровского, со студенческих времён.
   - Вы уверены?
   - Абсолютно. Я их частенько видывал вдвоём, всё шептались таинственно и многозначительно, но ничего путного из их шёпота не родилось - по крайней мере, тогда.
   - Не понимаю. Покровский ведь не учился на юридическом?
   - Ещё не хватало! После лекций он появлялся, болтался в округе и глубокомысленно молчал. Наверное, не хотел обнаруживать свой скудный словарный запас.
   - По-моему, язык у него побогаче нашего с вами. Уж поверьте, я с ним от души наобщался с глазу на глаз без всяких бумажек и домашних заготовок, и никогда не возникал эффект разговора с телеграфным столбом. Вы слишком решительно высказываетесь о человеке, хотя лишь наблюдали его со стороны в начале семидесятых. Возможно, тогда и в тех обстоятельствах он действительно показался вам таким, как вы его представляете, но с той поры столько воды утекло - можно Сахару превратить в цветущий сад.
   - Заблуждаетесь. Люди не меняются радикально после двадцати лет.
   - Значит, вы составили о нём неверное мнение за недостатком информации. Вы сами с ним разговаривали хоть раз?
   - Не имел такого счастья.
   - Но делаете окончательные необратимые выводы о личности человека, не обменявшись с ним ни единым словом.
   - Я с ним дружбу заводить не собираюсь - сужу по его проявлениям в общественном пространстве, и они безукоснительно подтверждают мои нетвёрдые юношеские впечатления.
   - Как вы вообще могли его запомнить? Кем Покровский был тогда - курсантом?
   - Лейтенантом он был, лейтенантом. Будучи отличником, имел право выбрать первое место службы и удобно устроился в Москве. Разумеется, родину защищать лучше всего там, поближе к самому высокому начальству, а не к местам потенциально возможных в те времена конфликтов - на китайской границе, к примеру, или, на худой конец, где-нибудь в районе Западного Берлина.
   - И вы на всю жизнь запомнили лейтенанта Покровского, виденного несколько раз в годы студенческой юности?
   - Нет, конечно. Я запомнил другое - он тогда с шумом домогался своей нынешней жены, и много позже я сопоставил факты, ознакомившись с его биографией вместе со всей страной. Лену-то я знал неплохо. Только не надо беспочвенных подозрений - я за ней не ухаживал, о ней не мечтал, и на Покровского из-за неё не обиделся.
   - Зато обиделись на Айдара Каримовича. Он отказался вам посодействовать в разрешении истории с матерью Екатерины Вороновой?
   - Он же был комсомольский бог, и даже не факультета, а университета, но пальцем не шевельнул.
   - Я только входил в комитет комсомола, но секретарём никогда не был, - раздражённо вмешался недоумевающий Нигматуллин - похоже, он не ожидал от давнего приятеля такого отношения.
   - Какая разница? Другие-то даже и не входили. Ты мог проявить активность по комсомольской линии, но предпочёл отмолчаться.
   - Думаешь, тот профессор до старости оставался в комсомоле? Им мог заняться только партком. Кстати, неприятностей он не избежал - карьера его закончилась. Агисперова хотела его крови, ты ей по глупости приспешничал и, оказывается, ждал от меня того же.
   - Его не вывели на белый свет и не поставили на колени.
   - Похоже, Достоевский оказал на тебя неизгладимое впечатление. Она не девочка была, могла проявить больше осмотрительности. Даже разговоры не ходили о принуждении с его стороны - инициатива исходила от неё, а старый сатир поддался искушению.
   - Ты все решил, всё знаешь, всегда прав, а все несогласные с тобой - невежи и простофили. Похоже, вы с Покровским родом из одного инкубатора.
   - Не мели чушь! Тем более с уверенным видом. Я разговаривал тогда с лейтенантом Покровским, и раз ты нас видел, мы ни от кого не скрывались. По-твоему, я должен был морду ему набить?
   - Ты не должен был с ним любезничать.
   - Я с ним не любезничал. Диалог не означает обязательно потворство, тебе никогда в голову не приходило? Ты у нас разудалый берсеркер, крушишь врагов направо и налево железной палицей, не тратя времени на вытирание с лица чужих мозгов?
   - Господа юристы, давайте успокоимся, - решительно вмешался Саранцев в диалог однокурсников. - Обойдёмся без необоснованных обвинений, оскорблений, намёков и подозрений. Степан Викторович, спустя столько лет можно уже поубивать накал страстей, вы не находите? Возможно, недостаточно зрелая девушка пала жертвой ошибочных представлений о жизни, но обвинять в её несчастьях Айдара Каримовича - по меньшей мере странно. Тем более, на материале его контактов с Покровским - надеюсь, лейтенант никак не отметился в деле вашей подопечной?
   - Нет, просто к слову пришлось. Для характеристики личности.
   - Чьей личности?
   - Вашего дражайшего Айдара Каримовича, разумеется.
   Нигматуллин резко шевельнулся на диване и раздражённо закинул правую ногу на левую - левая долго лежала на правой и, возможно, затекла.
   - Давайте твёрдо определимся: если вы не питаете доверия к вашему бывшему однокурснику, ныне главе администрации президента Российской Федерации, зачем вы передали ему крайне щепетильное, хоть и не подтверждённое материально, сообщение?
   - Имел глупость рассчитывать на силу президентской власти, и никаких иных тайных ходов для быстрого доступа в ваши пенаты у меня нет. Как вы понимаете, сочинять официальное заявление в прокуратуру бессмысленно, а к вам оно тоже за день, тем более выходной, не доберётся. Вот и срезал угол.
   - И теперь жалеете о своём решении?
   - Очень.
   - Почему?
   - Я же сказал: рассчитывал на мощь государственного аппарата в руках главы государства, а у вас тут оказалась блаженная тусовка благородных дурачков без руля и без ветрил.
   - Степан Викторович, давайте более тщательно подбирать вокабуляр.
   - С какой стати? Иначе вы мне пальчиком погрозите или ата-та сделаете?
   - Вы ведёте себя как подросток, выделывающийся перед своей школьной симпатией. Кому вы здесь доказываете свою крутость? Уверяю вас, наша уважаемая Юлия Николаевна - человек достаточно взрослый, и мальчишескими задорными выходками вы её не проймёте.
   - Вы ещё и пошляк, Игорь Петрович?
   - Нет. Просто женский пол, похоже, определяет весь ход вашей жизни, и я решил вас предупредить о тщетности любых попыток подбить клинья к Юлии Николаевне.
   - Вы за неё решаете, с кем заводить романы?
   - Давайте прекратим разговор в третьем лице о присутствующих.
   - Вы же сами его начали.
   - Я не употреблял в своей речи личные местоимения - воспитание не позволило. Юлия Николаевна, не разъясните его чести ваше отношение к поднятой теме?
   Юля недоумённо пожала плечами:
   - Давайте вообще прекратим разговор обо мне и вернёмся к делу.
   - Я бы рад, но уважаемый Степан Викторович упорно сопротивляется доводам здравого смысла.
   - Ну разумеется: идеи Игоря Петровича неизбежно олицетворяют свет разума, а убеждения его противников свидетельствуют лишь об их безумии.
   - Вы мой противник?
   - Уж точно - не ваш последователь.
   - Тогда зачем вы бросились в омут, объясните наконец!
   - Разве не ясно?
   - Зачем гадать, если вы лично здесь сидите и можете все разложить по полочкам сами.
   - Пожалуйста: я не хочу видеть Покровского президентом следующие шесть лет, а ещё того менее - консолидацию им всей политической власти в своих руках и окончательное превращение в чистокровного диктатора.
   - То есть, сейчас он, по вашему мнению, им не является?
   - Насколько может, а может пока не всё, особенно после думских выборов.
   - Другими словами, вы не против лицезреть меня в Кремле ещё один срок?
   - Я не хочу любоваться на Покровского там. Вы - не лучшая альтернатива, но другой всё равно нет.
   - Ладнова сбрасываете со счетов?
   - Разве есть такие, кто его ещё не сбросил? Он не победит ни при какой погоде, но заодно ещё и вас лишает последних шансов хотя бы на второй тур.
   - Вы не писали ему страшных писем с расчётом на принуждение к досрочной капитуляции?
   - Странный вопрос. Неужели я произвожу впечатление маньяка или мирного психа?
   - Нет, но вполне сойдёте за неравнодушного гражданина и пламенного сторонника демократии, а они на многое способны.
   - Обвиняете меня в экстремизме?
   - Нет, исключительно в неравнодушии. Позвольте узнать, кого вы хотели бы видеть в качестве президента?
   - Понятия не имею. Я должен нафантазировать его из головы или найти в реальной жизни?
   - Есть же политики - депутаты, сенаторы, губернаторы, министры наконец. Кто из них способен взбодрить ваш энтузиазм?
   - Никто. Они все уже прошли предварительный отбор, и достойные отсеялись ещё до выборов.
   - Понятно. Сочувствую вам - живёте один, как в пустыне.
   - Не один - среди людей. Не преувеличивайте сверх меры значимость вашего сословия.
   - Моего сословия? Вы строителей имеете в виду?
   - Вы прекрасно меня поняли, Игорь Петрович.
   - Нет, не понял. Я по профессии - строитель и карьеру делал вполне успешную. Но жизнь повернулась другой стороной. Нет никакого сословия, Степан Викторович. Нет ни самоизоляции, ни высокомерия, ни презрения верхов к низам. Есть только извечная русская проблема: вся страна дружно не интересуется законопроектами на стадии подготовки, а когда её ткнут лбом в новую стену после вступления решения в силу, начинает возмущаться. В лучшем случае - вслух, в худшем - про себя и между собой. И только когда терпение кончается у значимого меньшинства, котёл разом взрывается, хотя имелись все возможности заблаговременно принять к меры к предотвращению катастрофы.
   - Хотите сказать, вам не повезло с народом?
   - Степан Викторович, вы меня удивляете. Взрослый человек, опытный, образованный, знаете жизнь с разных сторон в несравнимые исторические эпохи, а идёте на поводу у оболтусов с хорошо подвешенным языком. Делите элиту на грязную коррумпированную власть и светлейшую безгрешную оппозицию? У меня для вас новость: во всех лагерях состоят обыкновенные люди, принципиально они друг от друга не отличаются. Есть мерзавцы, есть честные люди, в основном - бюрократы с главной целью исполнять указания без замечаний сверху. Выборы меняют не внутренний мир людей, а список конкретных личностей, допущенных к принятию решений.
   - Не надо покровительственного тона. Я вам не мальчик в розовых штанишках и спасения от выборов не жду. Но полагаю полезным для дела и для большинства людей периодически и не слишком редко именно менять списки допущенных. Да, не панацея, но могу повторить миллионный раз вслед за Черчиллем: ничего лучшего человечество пока не изобрело.
   - Опять повторяете избитые истины. Для общественного спокойствия и опережающего развития той или другой страны не обязательно нужна демократия. Греческие определения работают в Европе, и то не всегда, а в некоторых местах нашей планеты они приводят только к гражданскому противостоянию и войне. Помните, как в перестройку прогрессивная молодёжь высмеивала принцип демократического централизма. Между тем, Ленин просто зафиксировал реальный принцип общественного устройства: на стадии разработки решение обсуждаем свободно и беспрепятственно, но после его одобрения большинством меньшинство должно подчиниться. Именно так принимаются демократические законы, разве нет? Оппозиция имеет право с ними не соглашаться, но соблюдать обязана. Сколько раз слышал сентенции вроде "я за него/неё не голосовал, с какой стати я должен выполнять их законы/указы". Невозможна государственная система с разными законами для разных групп населения в соответствии с их убеждениями, даже анархическая община не сможет так существовать.
   - Можно подумать, в реальной политической жизни кто-то предлагает ввести вашу фантастическую систему. Речь только о подотчётности властей обществу, не больше и не меньше.
   - В числе принципов демократического централизма как раз выборность всех органов и подотчётность избранных перед избирателями. На практике, правда, ничего такого не получилось. Обеспечить её можно разными средствами, в зависимости от исторического опыта народа. В Саудовской Аравии нет демократии, многочисленная королевская семья без всякой коррупции совершенно законно присваивает жирный кусок нефтяных доходов, но революционная ситуация там всё никак не вырисовывается. Зато местные телевизионный новости состоят в основном из рассказов о встречах короля с представителями племён - так нужно для поддержания образа заботливого правителя.
   - Монархии Персидского залива процветают всего несколько десятилетий благодаря нефти, раньше они веками прозябали в песках.
   - Да, но революции и тогда не случались. Русскую интеллигенцию хлебом не корми, подай только честные прямые выборы на всех уровнях и правительство парламентского большинства - иначе, мол, нет демократии. Но во Франции нет прямых выборов мэров и председателей региональных советов, которые там нечто вроде губернаторов - там вообще советская власть в чистом виде, исполнительную власть в регионе возглавляет председатель совета, и никто не сокрушается по поводу неразделения властей. Страшно сказать, в самой Америке сроду не было правительства парламентского большинства, но она всё равно считает себя родоначальником и мировым оплотом демократии. Возможно, русская интеллигенция заблуждается относительно признаков народовластия? В Германии земельных премьер-министров выбирают депутаты ландтагов, а в России почему-то губернаторов непременно следует выбирать напрямую, иначе якобы получается возрождение сталинизма. Возможно, государственное устройство должно отвечать представлениям большинства граждан о справедливости и эффективности, а не умопостроениям разнообразных теоретиков?
   - Без теоретиков вы всё равно никуда не денетесь. Критерием социально-экономического успеха является только опережающее развитие во всех сферах - пока Россия не станет предметом зависти всего мира, а произведённая в ней техника - предметом восхищения потребителей и специалистов, все рассуждения о духовности вызовут только сочувственный смех. Ни на одном из этапов своего развития Россия не демонстрировала означенных мной свойств, и времени на дальнейшие поиски не осталось - больше тысячи лет прошло, пора уже и найти хоть какой-нибудь путь, особенный или широко распространённый, но спорить и экспериментировать дальше уже нельзя.
   - Замечательный приём: реши вековую проблему, или ты - пустое место. Между прочим, Россия переживает сейчас уникальный период - никогда прежде утверждение демократических механизмов не происходило на фоне социальной, экономической и политической стабильности. Следовательно, намного больше шансов впервые добиться долговременного успеха без обрушения государства и вообще краха всего и вся.
   - Не берусь подсчитать шансы. Завтра победит Покровский, и насколько его торжество отвечает вашим надеждам?
   - Он победит не благодаря армии или ФСБ и МВД, а в силу наличия у него мощной социальной базы. Следовательно, победа Покровского по определению не означает краха демократии.
   - Следует задать вопрос о природе поддержки генерала. На него работает вся государственная пропагандистская машина, а не будь её, читай избиратели каждый день новости не только о его успехах, но и о провалах? Вы ведь не станете спорить - он не безупречный гений и не полный простофиля, но большинство людей знают только о победах Покровского, поскольку его поражения благополучно списываются на подчинённых, если о них вообще говорят.
   - Упомянутому вами большинству людей свобода слова набила оскомину ещё в девяностые - она тогда предстала в виде бесконечного потока агитационной лжи, заказанной не государством, а всевозможными физическими лицами со связями, информационными ресурсами и деньгами. Подозреваю, сейчас журналисты свободней, чем в те времена.
   - В те времена большинство людей поддерживало идеи свободы слова и реальной подотчётности небожителей обитателям хрущёвок.
   - Скорее, вы говорите о конце восьмидесятых. Но в девяностых всё как раз рухнуло: не только экономика, но и общественными симпатии к свободе слова. Все хотели увидеть российскую экономику конкурентоспособной на мировом рынке, а не исчезнувшей под валом импорта всего и вся.
   - На референдуме девяносто третьего года большинство пришедших на участки избирателей поддержали реформы Ельцина.
   - Но в декабре того же года подавляющее большинство избирателей не поддержали либералов, а в девяносто шестом даже по официальным данным почти половина во втором туре президентских выборов голосовала за коммуниста Зюганова. Видимо, с девяносто третьего произошли существенные изменения, и Покровский ни малейшего отношения к ним не имел - признайте, наконец, реальность. Главная причина идейного провала либерализма в России - его практическое применение конкретными персонажами. Их общество воспринимает носителями означенной идеологии, хотя я думаю иначе. В Восточной Европе крах коммунизма связывается в общественном сознании с национальным освобождением, в России наоборот - с порабощением, разграблением страны и обнищанием на фоне десятилетиями не виданной социальной катастрофы военного масштаба и беспредельного правового бесправия огромных народных масс, ведь стоящих выше закона стало тогда неизмеримо больше, чем при Советской власти, и зверствовали они гораздо бесцеремонней.
   - Полагаете, вина за все несчастья лежит на свободе слова и честных выборах?
   - Полагаю, несчастья накатились после краха Коммунистической партии, и теперь многие боятся их повторения после краха режима Покровского.
   - То есть, генерала ни в коем случае нельзя обижать? Зачем же вы затеяли всю вашу бучу? Могли бы ведь тихо и мирно подчиниться, дочка с женой остались бы с вами, и всё продолжалось бы по-старому, а теперь и их потеряли, и президентом всё равно не останетесь. Стоила ли игра свеч?
   - Предлагаю дискуссию о перипетиях нынешней президентской кампании отложить на будущее. Боюсь, потомки узнают о них больше, чем сейчас знаю я.
   - Хотите сказать, следующие президентские выборы тоже будут конкурентными? На чём основан ваш оптимизм?
   - Именно сейчас мы все вместе и пытаемся выяснить генеральские планы в том числе и на следующие выборы, хотя в первую очередь, разумеется, на нынешние. А вы всемерно мешаете.
   - Я всеми силами вам помогаю. Вы слыхом не слыхивали о намерениях Покровского до моего появления на сцене.
   - Мы и сейчас ничего о них не знаем, кроме тумана из мешанины подозрений с обвинениями. В конце концов, Степан Викторович, ваше поведение нелогично. Допустим, я совсем не ваш политический кумир - готов признать своё несовершенство - но вы дали ход щекотливой информации из желания помешать Покровскому совершить преступление. И теперь, словно нашкодивший первоклассник, прячетесь под одеяло и мечтаете о несбыточном. Не думайте, само не рассосётся.
   - Я не понимаю ваших требований. Я не взламывал компьютерную сеть генерала и ничего из неё не выуживал. Катя поделилась со мной в общих чертах своими открытиями и спросила совета. Разумеется, я успокоил её пообещал принять все необходимые меры - нельзя же сваливать на женщину груз всего тайного знания. Но я не посвящён во все цифровые тайны мира и ничего сенсационного вам не расскажу. Не из злости или ехидства, а в силу своей полной неосведомлённости. Объясните наконец, чего вы от меня ждёте?
   В комнату вбежал растрёпанный и немного растерянный помощник, остановился на секунду, высмотрел среди присутствующих президента, торопливо подошёл к нему, глухо стукая каблуками по ковру, и зашептал на ухо последние неприятные новости. Саранцев изменил выражение лица с благодушного и ироничного на неопределённое и несколько смущённое, словно от осознания собственного простодушия.
   - Екатерина Олеговна Воронова с мужем и детьми сегодня утром вылетела во Франкфурт.
   - На Одере? - почему-то спросил Нигматуллин, повинуясь ему одному ведомой логике.
   - Почему? На Майне. Вы по привычке считаете Франкфурт-на-Одере нашим с возможностью вытащить оттуда человека назад? И вообще - разве в какой-то там Франкфурт-на-Одере есть прямые рейсы из Москвы или вообще откуда-нибудь из России?
   - Прямо туда - нет ниоткуда ввиду отсутствия аэропорта, но из Москвы можно улететь в Котбус, и останется проехать меньше семидесяти километров, или в Дрезден - оттуда километров на двадцать дальше.
   - Откуда такая детальная осведомлённость?
   - У меня приятель живёт во Франкфурте-на-Одере.
   - А в настоящем Франкфурте у вас никто не живёт?
   Нигматуллин молча смотрел на президента, не подавая признаков ни положительного, ни отрицательного ответа. Он видел в глазах молодого шефа недоверие и раздражение, но ничем не мог ему помочь. Да в общем и не хотел.
  
   Глава 23
  
   Жизнь в своём размеренном движении постепенно поворачивалась к Самсонову разными сторонами, и он, казалось, очень хорошо изучил все её особенности, включая тайные, вроде невероятных случайных встреч с вероятностью уровня чистой фантастики. Однажды он встретил бывшего одноклассника на улице во время разовой случайной поездки в Москву - и не рядом с вокзалом или на Красной площади, тем более не в Третьяковской галерее, а в неприглядном спальном районе, где никто из них двоих не жил. Журналист обращался пару раз к знакомым математикам с просьбой рассчитать вероятность подобного рода колдовства, но те только смеялись в ответ и не говорили ничего определённого, словно наводили тень на плетень. Только смутно в шуточной форме намекали на практическую невозможность описанного им происшествия, хотя возможность с точки зрения математики не остаётся нулевой никогда - обезьяна в теории способна, стуча по клавиатуре компьютера, напечатать гениальное стихотворение, ведь любой текст - лишь один из вариантов набора символов. Просто бедное животное должно пытаться непрерывно в течение миллиарда лет, а в общем - ничего невозможного.
   Последние часы борзописец не переживал волшебные события - сделанная ранее инвестиция принесла закономерные дивиденды, вот и всё объяснение. Выйдя от Антонова, он вновь обрёл свой мобильник и обнаружил в нём уйму пропущенных звонков от Лизы. Накатила тоскливая волна ожидания: опять скандал и обвинения. Фимка в вестибюле по-прежнему беззаботна и с головой погружена в смартфон - ей, наверное, мать тоже позвонила, но той не привыкать, тем более - конкретно в сложившейся ситуации текущего момента, а не приключения в целом, она не виновата. Отец её куда-то привёз и бросил, с неё и взятки гладки.
   - Мама звонила? - сухо поинтересовался Самсонов.
   Дочь утвердительно кивнула, не поднимая глаз. Крохотным грудничком она смотрела вокруг рассеянно и глупо, радостно болтая в воздухе кукольными ручками при виде погремушек. И на него смотрела, порой расплываясь в счастливой улыбке узнавания - наверное, тогда она слушалась повелений Бога, а не мнения своих подружек. Мысленно вздохнув, непутёвый муж ткнул пальцем ответный звонок требовательной жене и не удивился её крику.
   - Я работаю, - объяснил он коротко и не вдаваясь в детали. - Мы недалеко, сейчас подхватим тебя и заедем куда-нибудь пообедать.
   Розыск требовал размышлений, и журналист с радостью предпочёл бы уединиться, но девочки, как всегда, всё решили за него, и выбирать не приходилось.
   - Не дури, - бубнил писака в трубку. - Куда вам спешить? Не горит. Мы слишком редко собираемся втроём, зачем пропускать удобный случай. Ничего страшного не произошло - здесь маленький буфетик и удобные кресла, наша дочь исполнила свою мечту. Мороженое, газировка, деньги и никаких родителей в пределах видимости - думаю, она расстроилась из-за моего возвращения.
   - Пап, я не хочу есть, - предупредила Фимка, не прерывая прежних занятий.
   - Можно подумать, ты когда-нибудь хотела. Ты счастливый человек - никогда не голодна.
   - Ты же сам оставил меня без присмотра.
   - Собирайся, едем на вокзал за мамой.
   - Сейчас.
   - Она ведь ждёт и уже сейчас очень нами недовольна.
   - Она недовольна тобой.
   - При встрече обязательно ей расскажу, как я торопился, а ты не спешила.
   - Сначала мы все дружно тебя ждали.
   - Могу повторить в десятый раз: я работаю.
   Надо звонить Юле Кореанно и назначать встречу. Она, разумеется, примет меня за сумасшедшего, напомнит о завтрашних выборах и предложит посетить пресс-конференцию послезавтра. Простое упоминание вопроса о жизни и смерти эффекта не произведёт: она достаточно давно общается с репортёрской публикой и не такое слышала в качестве заманки. Придётся в лоб назвать Нигматуллина и его нелегальный поход в логово врага. Интересно, слушают ли Юлю? Наверное, и самого Саранцева слушают. Защищаться им нечем, поскольку за ними с большой вероятностью следят именно их защитники. Значит, придётся выложить карты на стол для ФСБ. Можно гадать о степени осведомлённости ФСБ, но ФСО уж точно в теме - не мимо же неё Нигматуллин прокрался в Ново-Огарёво. Сделал подкоп под забором или перелетел его на дельтаплане. В конце концов, запись с камеры наблюдения сама по себе доказывает осведомлённость ФСО и, если до сих пор Саранцев остаётся в неведении, его личная охрана строит против него козни. А если он в курсе событий? У кого Татьяна проверяла информацию? Даже если сам президент подтвердил ей своё неведение, реальность может оказаться неожиданной. Если Нигматуллин осуществляет секретную связь между двумя лагерями с ведома, согласия и санкции обоих больших боссов, и речь идёт не о предательстве, а о тайном взаимодействии, то Юля вряд ли посвящена в заговор, а мне лучше не нарываться на грубость и стереть из долгосрочной памяти всё узнанное с сегодняшней ночи.
   - Пап, я спереди сяду.
   - Зачем? На заднем сиденье удобно - рюкзак можно рядом положить, а не на колени.
   - Подумаешь, я и так могу его сзади бросить. Жалко тебе?
   - Не возят детей на переднем сиденье, сколько раз нужно тебе повторять?
   - Начинается! Сколько ещё ты будешь держать меня в детях?
   - До самой твоей старости. Далось тебе переднее сиденье! С него видно больше? Ты всё равно в телефон смотришь.
   - Я хочу из принципа, раз ты запрещаешь.
   - А я из принципа запрещаю, раз ты хочешь. Сзади безопаснее.
   - Ты собрался в кого-то врезаться?
   - Я не могу полностью исключить возможность аварии.
   - Тогда езди на метро, зачем тебе машина?
   - Машина удобнее, особенно в выходной. Меня не трясёт от страха, но прикидываться заговорённым от всех неприятностей просто глупо.
   - Почему? Веселее же.
   - Веселее не значит правильно. Люди вообще не живут вечно - ты и сама узнаешь со временем.
   - Когда ты умрёшь?
   - Не я один. Однажды ты останешься совсем одна, и рядом не будет никого из тех, кто стоял у твоей колыбели. Тогда ты сможешь садиться на любое сиденье в машине и есть когда захочешь еду по своему собственному желанию. Но будешь ездить сзади и есть борщи и каши, а не мороженое и пирожные.
   - Я и сейчас не очень-то ем мороженое и пирожные. Только если заняться нечем, когда ты, например, бросаешь меня одну в незнакомом месте среди чужих людей и уходишь по делам.
   - Бедняжка совсем исстрадалась среди чужих людей. Истосковалась по папе?
   - По маме.
   - Ты же сама от неё сбежала.
   - С тобой ещё хуже.
   - Даже так? Ты рассчитывала на шопинг в лучших бутиках столицы?
   - Я хотела с тобой побыть.
   - Значит, всё же соскучилась?
   - Да, а ты меня бросил.
   - Неправда. Вот мы, вместе. Сейчас ещё маму подхватим, и получится большая счастливая семья.
   - Не получится.
   Она выросла. Она действительно выросла. Пришло время объяснить ей важное, а как, если сам ничего не понимаешь. Нужно дать ей почитать "Флейту-позвоночник" юного Маяковского, но хватит ли ей терпения дочитать до ключевой фразы - мольбы к Богу "убери проклятую ту, которую сделал моей любимою"? Всем девчонкам ещё в одиннадцать лет следует выучить наизусть две страницы из этой длинной поэмы, и им будет легче прожить свою последующую жизнь в неразрывной взаимосвязи с отвратительным полом лжецов, покидателей детей и совратителей невинных. Две страницы практически рэпа, написанных за сто лет до его возникновения в американских чёрных трущобах на другом конце земли. Зачем он вообще их сочинил? Как все поэты, хотел кого-то соблазнить. Вот только подбивать клинья лично для себя, выдавая с головой всех остальных - чистой воды предательство.
   - Наверное, нам пора поговорить всерьёз.
   - Давно пора.
   - Вот только без мамы нельзя, согласна?
   - С мамой вас будет двое против меня одной.
   - Не мели чепуху. Никто не против тебя, ни мы вдвоём, ни каждый из нас по отдельности.
   - Серьёзно? Поэтому вечно начинаете шептаться, когда начинается важный разговор?
   - Думаешь, мы разрабатываем козни против тебя?
   - Нет, просто не хотите сказать правду.
   - Какую правду? О чём?
   - Откуда я знаю? Вы же шепчетесь, а я из принципа не подслушиваю. Не хотите - не надо. Только потом не подлизывайтесь.
   - Похоже, ты живёшь в собственном мире и строишь невероятные фантазии о реальности.
   - Разумеется! Где уж мне вас понять. Только наказывать и умеете.
   - Фимка, зачем ты так убеждённо порешь ерунду?
   - Вы меня не наказываете?
   - Мы тебя не только наказываем.
   - А без наказаний никак нельзя? Я из детсадовского возраста давно вышла.
   - Наказывают не только детей и не только родители. Тебе никогда не приходило в голову? Хочешь дождаться кары от посторонних?
   - От судей или от насильников?
   - Не обязательно, но и от них тоже. Ты воспринимаешь предостережения взрослых как страшилки для маленьких и только смеёшься в ответ, между тем опасности большой жизни вполне реальны. Теперь за ошибку или неправильный выбор тебя не поставят в угол, ты совершенно права насчёт детского сада - он навсегда остался в светлом прошлом. С каждым годом ставки повышаются, и скоро тебе придётся уже принимать решения, определяющие всю последующую жизнь. Ты подходишь к очень опасному возрасту, понимаешь? Подавляющее большинство взрослых просто живёт, каждый день отвечая на будничные вопросы, но на школьных выпускных экзаменах, например, за пару часов каждый человек выбирает себе будущее. Если бы мне сейчас такое предстояло, я бы поседел от ужаса, но в твоём возрасте тоже был совершенно спокоен.
   - Нервы были покрепче?
   - Нет, просто был глупым, как и ты сейчас.
   - Ну вот, пожалуйста! Поговорили. Опять я дура.
   - Не дура, а глупенькая в силу скромного возраста и абсолютного отсутствия жизненного опыта.
   - Все наши разговоры всегда сводятся к одному и тому же - я вроде бы ничего не понимаю.
   - Естественно - ты ведь действительно ничего не понимаешь.
   - Чего я не понимаю, ну чего?
   - Сказал же - ничего.
   - И поэтому должна только молчать и вас слушаться.
   - Молчать тебя никто никогда не заставлял - такой подвиг и Гераклу бы не удался. А слушаться ты действительно должна, если не хочешь наступить на все грабли, разбросанные по жизненном пути.
   - А вы, конечно, знаете, где они разбросаны.
   - Конечно, знаем - живём ведь подольше твоего.
   - Вы же свои жизни живёте, а не мою!
   - Ну и что? Грабли у всех одни и те же.
   - Кто тебе сказал?
   - Я сам знаю. И все знают. А ты, раз спрашиваешь, не понимаешь очевидного и тем самым доказываешь необходимость заботы о тебе.
   - Я не понимаю очевидного кому?
   - Всем взрослым ответственным людям, у которых в голове не романтическая каша, а жизненный опыт и знания.
   - Наверное, именно таких взрослых не так уж много на белом свете, раз они постоянно разводятся, расходятся или просто регулярно лаются.
   - Да, не у всех получается. Но твоя ирония неуместна - семейные нелады всегда вытекают из сделанных ошибок, и не всегда их можно исправить.
   - Ну и кто из вас ошибся в случае нашей замечательной и неповторимой семьи?
   - Ну, положим, я виноват. Ты к чему клонишь? Твои намёки толще строительных свай, но не имеют под собой никакого основания. Если у нас и не получилась счастливая дружная семья, то опыт набрался ровно такой же, как у самых удачливых, и даже больше.
   - Удачливых? Значит, всё дело в удаче? И твои советы никак не помогут?
   - Ну-ну, обрадовалась. Да, везение играет свою роль, но всё равно головой нужно пользоваться. Если сорваться с цепи и начать куролесить напропалую, никакая случайность скорее всего не спасёт.
   - Но шанс всё же есть?
   - Заметь, я стараюсь быть честным, а ты реагируешь как нетерпеливая девчонка в ожидании танцев. Да, шанс всегда есть, но один шанс из тысячи равен невероятности, а пять из десяти - очень недалеко от правильного решения задачки.
   - То есть, если я буду тебя во всём слушаться, у меня в жизни всё сложится хорошо, а если останусь непослушной, то стану несчастной?
   - Ну как с тобой разговаривать? Мы ведь сейчас согласились по поводу шансов, разве нет? Нельзя предрешить своё будущее с твёрдой гарантией сбычи мечт, но вполне реально свести к минимуму количество неизбежных глупостей.
   - И поэтому мне надо обязательно есть на обед первое?
   - Это лишь одно из условий, и вовсе не смешное. Неправильное питание кажется пустяком в детстве, а в зрелом возрасте выливается в серьёзнейшие проблемы.
   - А ты правильно питался?
   - Не всегда, но пока жил с родителями - в основном да.
   - Значит, и мне можно не всегда, а в основном?
   - Ты ведь видишь меня?
   - Вижу.
   - Выводы делаешь?
   - Какие?
   - Всё те же - очевидные. Лишний вес, поясница, одышка появляется. Не только в питании дело, но и в нём тоже. Двигаться надо больше, но с этим у тебя пока всё в порядке, даже с перебором.
   - То есть, мне надо двигаться меньше, а тебе больше? И как разобраться, кому и когда сколько двигаться? Я должна поверить тебе на слово, или где-нибудь есть подтверждение твоих слов, и я могу с ним ознакомиться?
   - Нет, дорогая, тебе придётся поверить мне на слово.
   - С какой стати я должна тебе верить?
   - Всё просто - я твой отец и зла тебе никогда не пожелаю.
   - Знаешь, чем вымощена дорога в ад?
   - Знал, когда ты ещё не родилась, и не позволю попусту транжирить христианские мудрости. Я не собираюсь железной рукой загонять тебя к счастию, но и безучастно наблюдать при случае за твоим падением тоже не стану.
   - Я куда-то падаю?
   - Насколько мне известно, пока нет, но на будущее ничего с полной достоверностью исключить нельзя.
   - Как многозначительно звучит у тебя "пока". Можно подумать, ты просто дождаться не можешь, когда я оступлюсь.
   - Мели, Емеля. Давно хочу у тебя спросить: ты действительно подозреваешь нас с мамой в намерении испортить тебе жизнь?
   - Вы мне её уже давно портите и останавливаться, похоже, не собираетесь.
   - Ты о сорванных ночных прогулках неизвестно где неизвестно с кем?
   - Почему? Всё очень хорошо известно. Не могу же я общаться только с детьми ваших знакомых - у меня своя компания и свои планы. Почему мне нельзя с девчонками в гости? Подумаешь, опасную стезю нашли!
   - Тебе никто не запрещает ходить в гости к одноклассницам, не сочиняй.
   - Знаешь, я ведь не только с одноклассницами общаюсь и даже не только с одноклассниками - вот такой ужас!
   - Не обязательно ужас, но мы с мамой должны знать, с кем именно ты общаешься.
   - Так и будете меня позорить всю оставшуюся жизнь? Мне сбежать от вас куда-нибудь в даль светлую?
   - Позволь узнать, чем же так светла твоя даль? Там нет нас с мамой, никому нет до тебя никакого дела, никто не ждёт тебя дома с горячим ужином и не готовит на утро завтрак, никто о тебе не заботится и не защищает, никто тебя не ищет, когда ты пропадаешь неизвестно где и не беспокоится о тебе, даже если не появляешься до утра или несколько суток?
   - Когда это я не появлялась до утра или несколько суток?
   - Пока таких случаев не было, но это здесь, а не в прекрасном далеке, куда ты грозишься сбежать. На вопрос-то ответишь или так и заморочишь его новыми беспочвенными обвинениями?
   - Ты просто называешь красивыми словами родительский террор. Ни вздохнуть, ни крикнуть как следует нельзя - сразу выговор и строгое замечание с занесением в кондуит вашей слоновьей памяти.
   - Вздыхать и верещать тебе никто не запрещает.
   - Я вообще сказала, к слову. Почему я на всё должна спрашивать у вас разрешения, как будто мне три года?
   - Не на всё.
   - На всё, на всё, на всё!
   - Неправда. Просто ты мечтаешь не спрашивать разрешения вообще ни на что, а этого мы тебе позволить не можем. Ты в силу возраста элементарно не умеешь всесторонне оценивать ситуацию и предвидеть возможные последствия твоих поступков.
   - А вы всё видите и всё знаете!
   - Не всё, но больше, чем ты.
   - Опять ты про шансы?
   - Да, про них. Понять не могу, чем более высокие шансы на успех тебя раздражают.
   - На какой успех? Где и в чём?
   - Рассуждая широко - в жизни. Она состоит из маленьких и вроде бы незначительных шажков, но порой любой из них оказывается роковым. Например, человек всю жизнь переходит улицы в неположенных местах, и ему всё сходит с рук. Он привыкает, начинает верить в своё бессмертие, и тут случается катастрофа. Попытка сэкономить пару минут времени приводит к смерти или инвалидности.
   - Можно подумать, все взрослые всегда переходят улицу только в положенном месте и только на зелёный сигнал светофора!
   - Не все и не всегда, но чужие проблемы меня совершенно не волнуют.
   - Можно подумать, ты всегда переходишь только в положенном месте и только на зелёный сигнал светофора.
   - Мои проблемы не должны волновать тебя.
   - Тогда почему мои проблемы волнуют тебя?
   - Потому что ты дочь, а я отец.
   - Ты изрекаешь банальности с видом мудреца и ждёшь от меня восхищения.
   - Не восхищения, а согласия.
   - И подчинения.
   - Нет, согласия. Другими словами - понимания. Слово "подчинение" скрывает подтекст принуждения, а я добиваюсь от тебя просто разумного подхода. Ты ведь не дурочка. Зачем лезть в окно или ломать стену, если можно без затей выйти в дверь?
   - Когда я ломала стену?
   - Например, сегодня, с твоим демонстративным демаршем.
   - И в какую же дверь, по-твоему, мне следовало выйти?
   - Поговорить с мамой.
   - С ней разговаривать так же бессмысленно, как и с тобой. Даже ещё бессмысленней!
   - Спасибо за комплимент. Я понимаю, ты хочешь слышать приятные тебе слова, и видеть, как родители во всём идут тебе навстречу, а не хватают тебя за руку, а то и за шиворот.
   - Зачем же обязательно хватать? Сам ведь сейчас предлагал поговорить, но как разговаривать, когда тебя держат за шкирку?
   - Не преувеличивай.
   - Я не преувеличиваю. Хочешь, расскажу, почему я сегодня приехала?
   - Позже расскажешь, когда маму встретим.
   - Так она и даст рассказать! Сразу кричать начнёт. Я очень хорошо понимаю, почему ты от неё удрал.
   - Серафима, прекращай. Я не собираюсь поддерживать твои интриги и выслушивать твои наветы. Кстати, я ни от кого не удрал.
   - Да? И каким же словом ты называешь своё дезертирство?
   - Я не дезертировал. Я вас не бросил, ты и сама прекрасно знаешь.
   - Знаю - живешь в другом городе.
   - Можно подумать - на другом континенте. Меньше двух часов добираться от двери до двери.
   - Вот и ездил бы на свою московскую работу из дома, раз меньше двух часов.
   - Дело не в работе.
   - Я и говорю: от мамы удрал.
   Хорошо, пусть Саранцев и Покровский составляют тайный дуумвират, насколько они заинтересуются моими изысканиями? Возможно, наивную девочку Таню используют втёмную, а я неэстетично вписался и разрушил далеко идущие планы? Вряд ли. Если подружку первой дочери России не посвятили в курс дела, значит организаторы готовы принять любой её шаг. Бесконечные необоснованные предположения громоздятся одно на другое и в конечном счёте сведут меня с ума безумной непостижимостью итоговой конструкции. Между тем, человечество не дремало всю свою историю и давным-давно сформулировало специально для доморощенных теоретиков вроде меня "бритву Оккама" - истина в простоте. Скорее всего, никто не изобретал никаких долгоиграющих хитроумных прожектов, заранее предопределяя реакцию множества людей без всякого согласования с ними, а просто кто-то чего-то недосмотрел и ошибся в незначительной мелочи, но в результате Таня получила свою бандероль. Никто за ней не следит и не следил, никто не знает о моей причастности и не ждёт от меня ни решительных, ни трусливых действий. Сейчас я позвоню Юле, она ответит по обязанности, я с первых слов огорошу её наличием компромата на Нигматуллина, но не раскрою его сущности, а потребую прямого доступа к телу для интервью. Пускай даже в присутствии Кореанно и президента - вряд ли матёрый адвокат изменит показания при разговоре с глазу на глаз. Не ребёнок, в конце концов - оглашение тайны в любом случае неизбежно. А если она поставит предварительные условия и при моём отказе пошлёт меня куда подальше?
   - Ты меня слушаешь вообще?
   - Представь себе, слушаю. В каком-то смысле я тебе сочувствую: семья у нас и в самом деле не из ординарных. Но сгущать краски всё же не следует - нет никакой катастрофы, полусиротства и одиночества бедной девочки без отцовской заботы.
   - Ты уверен?
   - Абсолютно.
   - На чём же основана твоя уверенность?
   - Я ведь тебя не бросал. Можно не жить постоянно в одной квартире и всё равно сохранять неразрывную связь - в двадцать первом веке живём, не в девятнадцатом.
   - А если я хочу каждый день тебя живьём видеть и нормально разговаривать, а не переговариваться.
   - В твоём возрасте девчонки хотят общаться с родителями исключительно по мере надобности - с целью выбить из них желаемое.
   - Откуда ты знаешь?
   - Давно на свете живу.
   - И я у тебя далеко не первая дочь? Минимум десятая?
   - Нет зачем - первая и неповторимая.
   - Откуда же ты заранее знаешь мои желания? Мне ещё ни разу не исполнялось тринадцать, раньше я была младше и отличалась от себя нынешней. А ты уже больше половины моей жизни - приходящий папа, хотя и не разведённый. Это особенно убивает: мама даже замуж выйти не может, должна с тобой мучиться.
   - Положим, мучается она с тобой.
   - Потому что тебя рядом нет, и я совсем от рук отбилась.
   - Не надо её пересказывать, можешь заявлять претензии ко мне своими словами. От рук ты отбилась не больше других, ничего особо пожарного с тобой не происходит, всё по штатному расписанию.
   - Ты половое созревание имеешь в виду?
   - Его тоже, но тебе в разговоре с отцом положено помалкивать на пубертатные темы.
   - Кем положено и почему?
   - Потому что хорошо воспитанные девочки должны стесняться.
   - С чего ты взял?
   - Так всегда было.
   - Всегда - это давно и неправда. Даже наоборот - что естественно, то не безобразно.
   - Я и не говорил о безобразном, хотя, надеюсь, нужду ваше поколение на людях пока не справляет. В вопросах же физиологии главное во все времена - уместность оглашения и обсуждения. Одно дело - в кабинете врача или иного специалиста, другое - на улице в присутствии посторонних или знакомых иного пола.
   - Ты причисляешь себя к моим знакомым иного пола?
   - Нет, я твой отец, а ты - девочка и должна вести себя прилично.
   - Прилично - это как?
   - В рамках благовоспитанности. Человеку свойственны нормы поведения, и отказ от них означает не прогресс, а деградацию.
   - И кто твои нормы поведения устанавливает?
   - Они не мои, а общепринятые. Все прекрасно их знают, и ты тоже знаешь, не сомневаюсь ни секунды, но решила из принципа корчить из себя дурочку. Я же всё равно вижу тебя, как облупленную, можешь не прикидываться прожжённой оторвой.
   - Я и не прикидываюсь. Просто ты совсем меня не знаешь после многих лет частичной семейной жизни. Избавиться от обязанностей и оставить за собой только права - отличный ход, но только для тебя, а не для нас.
   - Уверен, ты повторяешь не за мамой, а за кем-нибудь из твоих подружек.
   - Я вообще ни за кем не повторяю. Я вполне способна делать выводы самостоятельно, представь себе! Мама с тобой слишком нянчится, на её месте я бы действовала гораздо решительнее.
   - Как же, например?
   - Перестала бы с тобой общаться и запретила бы общаться с дочерью.
   - Ты не хочешь со мной общаться?
   - Причём здесь я? Я о маме говорю.
   - Ты считаешь, она должна поперёк твоего желания пресечь наше с тобой общение?
   - Я не сказала "должна", я просто представила себя на её месте.
   - Каково же её место?
   - Да уж завидовать нечему - муж ёрзает туда-сюда, на старости лет сношается со всем, что движется, не чувствует себя виноватым и не уходит насовсем.
   - Думаю, её жизнь мужем не исчерпывается - как минимум, ещё и дочь имеется.
   - Положим, дочь тоже не подарок, но ей так и положено - она ребёнок, и не обязана служить опорой семейного быта.
   - Теперь сразу "ребёнок"? Обычно от тебя слышно: "Я не маленькая".
   - Я и есть не маленькая, но и не большая же.
   - Замечательную позицию ты себе подобрала. Самое главное - никакой ответственности. И откуда, позволь узнать, у тебя информация о моей сугубо личной жизни?
   - Ты имеешь в виду половую жизнь?
   - Её самую.
   - Разве у тебя её нет?
   - Симка, не зарывайся.
   - А то что?
   - Отлуплю, и муки совести меня не посетят.
   - А я полицию вызову, и тебя арестуют за рукоприкладство.
   - У нас здесь не Америка, никто меня не арестует.
   - И поэтому ты с чистой совестью планируешь меня избить?
   - Скажи ещё "истязать". Ты откуда таких слов нахваталась? Вас в школе просвещают насчёт прав ребёнка?
   - И в школе тоже, но вообще я и сама читать умею. Чем тебя на устраивают права ребёнка?
   Выросла девочка. Вот и хамить начала. Или просто говорит нелицеприятную правду? Он ведь действительно дома не живёт, не разводится и ведёт отдельную от жены сексуальную жизнь. Ему про Лизу тоже кое-что рассказывали, но обижаться ему не на что и не на кого - с какой стати она должна блюсти себя при наличии неопределившегося мужа? Жизнь под одной крышей Самсонова пугала, хотя и давала больше уюта. Бытовые неудобства отталкивали его меньше, чем перспектива навсегда увязнуть в роли верного семьянина. Он не грешил направо и налево с кем попало, но обожал свободу выбора. Как и графу Альмавиве, женщины напоминали ему домашнюю библиотеку - кто знает, когда ещё доберёшься до купленной вчера книги, но, раз уж подвернулась и прельстила, нужно непременно приобрести - на будущее. Дочитаешь очередной томик, водрузишь его на место и окидываешь взглядом полки: чего бы теперь почитать? И отсутствие возможности время от времени выбирать ошарашивает, как маленькая смерть. Разлука прежде встречи. Предложение выбрасывать, продавать или дарить прочитанные книги и вовсе пугает: они же свои, родные! Их держал в руках, перебирал пальцами страницы, сопереживал прочитанному, и время от времени хочешь к ним вернуться - книги тоже меняются со временем, и дважды прочитать одну и ту же нельзя.
   Журналист с непоседливой дочерью вернулись на вокзал и в условленном месте встретили жену и мать. Та демонстративно избегала смотреть на обоих - одна только сегодня сбежала из дома, другой там вообще почти не появляется. Снова и снова борзописец понимал жену - как ему казалось, понимал хорошо. Пусть она и не совсем одна, но и семейной её жизнь не назовёшь. Самсонов никогда не хотел развода, но год за годом ждал такого требования от жены и боялся его - удержать её ведь нечем. Но Лиза молчала, не намекала и не пыталась запугивать - выходит, она тоже не желает рвать с ним формальные связи? Почему? Зачем ей полупризрачный муж? Неужели не теряет надежды на его полноценное возвращение? После стольких лет вряд ли. И вообще, не стоит впадать в завышенное мужское самомнение (как, впрочем, и в безосновательное самоуничижение) - он совсем не предмет безудержной женской страсти, и его журналистская слава для жены - пустое сотрясение воздуха. Да и нет сейчас знаменитых журналистов - чай, не конец восьмидесятых. Теперь остались только писаки, более или менее продажные.
   - Что ты затеял, можешь объяснить?
   - Ничего особенного. Сходим вместе куда-нибудь, посидим часок-другой, не вижу ничего ужасного. Фимку даже спрашивать не будем - какая разница?
   - Ну и не спрашивайте! Не пойду, и всё.
   - В буфете аппетит перебила?
   - А зачем ты меня там одну оставил?
   - Ты оставил её одну в каком-то буфете? Может, ещё и в баре или в другом кабаке?
   - Не в каком-то, а в очень приличном - в вестибюле большой компании, с охраной, ресепшеном и уймой прочих свидетелей мыслимых и немыслимых неприятностей.
   - Ну разумеется - в холле ребёнка оставить можно, ничего страшного, не на улице ведь.
   - Я не ребёнок.
   - Помнится, ты совсем недавно сама называла себя ребёнком.
   - Я в другом смысле. Я не должна всю жизнь сидеть пристёгнутой к чьему-нибудь подолу и имею полное право на свободу передвижения.
   - Поскольку твой отец юбками пока не обзавёлся, ты не желаешь оставаться только со мной, а с ним - пожалуйста?
   - Лиза, давай уйдём с вокзала, найдём уютное местечко, хорошенько там посидим и обменяемся взглядами на жизнь.
   - Ты же работаешь - у тебя выборы завтра.
   - Выборы завтра у нас у всех, а пару часов на моих дорогих скандальщиц я вполне могу выкроить.
   - Замечательно! Ты возомнил себя третейским судьёй? Ты никакого отношения к нашей семье не имеешь и можешь позволить себе беспристрастный взгляд? Странно, как я могла надеяться на иное!
   - Раз уж семья наша, то я хотел бы вникнуть в сущность возникших проблем - не вижу преступления.
   Начинается. Определённо, нужно как можно скорее усадить девчонок за стол - тогда они начнут обсуждать меню, а не друг друга или меня. Впрочем, гарантии нет - если кабак не понравится, могут и на меня свернуть. Права на ошибку у меня нет, придётся идти проторенной дорожкой по местам былой славы. Но не там, где я слыву завсегдатаем - официантки узнают и примутся обсуждать меня за кулисами. Мол, этот козёл ещё и женатым оказался. Собственно, я и сам не знаю, есть ли у меня время на раскачку, или уже сейчас нужно всё бросить и звонить Кореанно. Есть мощный аргумент в пользу неторопливости - девушка Таня, подружка первой дочери России, в целом свете только одна, и вряд ли её информацией располагает кто-нибудь ещё. Меня уж точно никто не опередит. Возможно, Антонов после моего ухода сел на телефон или вместо своей дурацкой презентации уже умчался подстилать себе соломку на всякий случай. Если серьёзные люди начнут искать утечку, то легко выйдут на него и узнают о визите именитого журналиста. Опять сорвался! Борзописцы Антонова посещали и до меня, кто бы сомневался. Правда, надо полагать, исключительно по предварительной договорённости, но исключения вполне могли быть. К тому же, до сих пор после его интервью чувствительная информация не просачивалась наружу. Нет, если вдуматься хорошенько в российские реалии, никакой сенсации я не добыл: генерал либо в заговоре с пока ещё президентом, либо продолжает контролировать его, пока тот искренне полагает себя бунтарём. Второй вариант без сомнения смешнее, но не более реалистичен, чем банальный и вполне ожидаемый первый. Завтра-послезавтра Покровский вернётся в президентское кресло, и мои сегодняшние открытия ничем ему не повредят - он либо докажет свою решительную хватку и умение контролировать ситуацию, либо выставит в смешном виде Нигматуллина вместе с его незадачливым шефом. Подумаешь, проблема!
   - Долго мы здесь торчать будем? Либо запускай свой план в действие, либо мы поедем домой.
   - Запускаю план. Прошу всех в машину, и без лишних комментариев, пожалуйста. Не пожалеете. Кухня на все вкусы, в любую диету впишется без сучка и задоринки.
   Семейство водрузилось на свои места, дочь и мать сели по краям заднего сиденья, у окон и смотрели в разные стороны. Возможно, хотят поскорее от него избавиться и выяснить отношения без свидетелей, но он ведь не принуждал их силой. Хотели бы уехать - уехали бы. Обе не прочь провести время с ним? Мечтать не вредно, и к тому же хочется - чем не достойное времяпрепровождение? Одна из наиболее страшных загадок мироздания - ни та, ни другая не сказали ему, по крайней мере сегодня, ни единого доброго слова, но он боится их отпустить, словно за разлукой неизбежно последует крах всего лучшего в жизни. И не хочет остаться с ними навсегда, поскольку тогда они станут всей его жизнью без остатка.
   - Много ты знаешь о наших диетах, умник.
   - Абсолютно ничего о них не знаю и даже допускаю их полное отсутствие, но в том и прелесть: забегаловка высшего класса, не создаёт проблем никому ни по какому поводу.
   - Много ты знаешь проблем и поводов к ним.
   - Можно подумать, я живу с мамой и прошу у неё денег на мороженое.
   - Нет, ты просто порхаешь холостяком, пока твоя дочь растёт на почтительном расстоянии.
   - Прекрасно, сегодня уже несколько раз объяснялся с Серафимой, теперь могу повторить специально для тебя: я вас не бросил.
   - Да, только выписываешь кренделя по окрестностям, как лев вокруг своего гарема.
   - Если уж на то пошло - вокруг одной высокомерной львицы и очаровательного капризного львёнка.
   - Ладно заливать - можно подумать, я про тебя ничего не знаю.
   - Круги я выписываю только возле вас - семья у меня одна.
   - У тебя есть семья? Не шутишь? Тебе, наверное, показалось. Возможно, пришло время сделать выбор?
   - Какой ещё выбор? Либо с вами, либо против вас?
   - Нет, гораздо проще: ты мужик или недоразумение.
   - Можешь определить то и другое?
   - Да пожалуйста: мужик тратит себя ради семьи, а всё прочее ищет радостей жизни.
   - Спасибо за блестящую перспективу. По-твоему, семьянин равен камикадзе? Своими порочными взглядами ты способна распугать по углам всё мужское народонаселение планеты Земля. Лично я не вижу коренных противоречий между вами двоими и радостью жизни.
   - Да? И почему же ты от нас, несущих тебе радость, шаришь по подворотням?
   - Каким ещё подворотням?
   - Ну, я не знаю, где ты своих шалав разыскиваешь.
   - Фимка же здесь, ты фильтруй базар.
   - Серафима всё знает и про шалав, и про твой беззаботный образ жизни.
   - Серафима, ты знаешь слово "шалава"?
   - Знаю - это распутная женщина. Я ещё и не такие слова знаю, папочка - детский сад остался в далёком прошлом.
   - Рад слышать. Обширный словарный запас порой помогает выпутаться из сложных жизненных ситуаций. Разумеется, если использовать его правильно.
   - Пап, я правильно использую мат - ты ведь ни разу его от меня не слышал.
   - Надеюсь никогда не услышать, но я имел в виду не тебя, а твою мать.
   - Да? Умник нашёлся, твою мать!
   - Лиза, ну ты совсем чувство ритма растеряла.
   Почему она нападает? Если ненавидит, забрала бы Фимку и вернулась домой, но поехала же в ресторан - наверное, хотела провести вместе время. Не ради же ссоры. Странное чувство - мне её жалко, будто она плачет, а не ругается. Да уж, спорить не приходится - муж из меня далеко не первого сорта. Но бывают же хуже - даже из тех, кто дома живёт. Если она хочет каждый день видеть меня в квартире и каждую ночь вместе спать, то избрала худшую модель поведения в плане достижения поставленной цели. Если жить вместе - поводы для ссор будут находиться постоянно, а тут встретились впервые за несколько недель, и она то ли отталкивает, то ли запугивает - мол, не вздумай возвращаться. Да и можно ли мне вернуться? Я вот им всё время повторяю: я вас не бросал, но сам совсем не уверен. Не поспоришь - порхаю, как птичка небесная, пока она воз на себе тащит. Помогаю время от времени, а надо бы взвалить на себя ношу целиком. С другой стороны - всё же делом занимаюсь, не ерундой. И она сама меня выгнала, пусть даже и за измену. Я же её бросать не собирался, но вслух такого не скажешь - ещё больше разозлится. Хочет оставаться единственной, и имеет полное законное право, но я-то чего хочу?
   - Тебе в любой ситуации лучше молчать - ты любым ответом кого угодно до белого каления доведёшь.
   - Неправда, я умею общаться с людьми. И интервью умею брать - меня постоянно хвалят, и в глаза и за глаза. Ты меня не читаешь в свободное время?
   - Ещё чего - свободное время на чепуху тратить!
   - Да читает она тебя, читает! - раздражённо внесла свою лепту в общий раздрай возмущённая родительским невниманием дочь.
   - С чего ты взяла?
   - Я ведь тоже грамотная - могу прочитать, что там у тебя на тумбочке валяется.
   - Ты за мной подглядываешь?
   - Не подглядываю, но не могу же я на тебя совсем не смотреть.
   Как она яростно пытается доказать своё безразличие. Немного по-детски. Помнится, с маленькой Фимкой как-то играл в бадминтон, как водится - без сетки, кто первый промахнётся. Милая девочка перед свой подачей демонстративно с таинственной мордашкой словно в раздумье о направлении удара показывала пальчиком в выбранную сторону, потом старательно била в другую и удивлялась небывалой реакции отца. Он тогда не собирался ей уступать, поскольку сам вовсе не славился спортивными навыками и хотел показаться дочке недосягаемым авторитетом, а теперь вспоминал и не испытывал прежней уверенности в своей правоте. Лиза с первых слов выражала нетерпимость, но не увезла с собой Серафиму, а отправилась вместе с ними провести время - используемый словарный набор очевидно противоречил действиям, и Самсонов мучительно стеснялся за жену - всем наблюдателям со стороны всё очевидно, зачем она так плохо играет?
   - Какие у тебя дела в моей спальне?
   - Извини, я не знала, что мне туда нельзя заходить!
   - Зачем ты туда заходила?
   - Понятия не имею. Мне записывать каждый свой шаг по квартире в какой-нибудь кондуит и ежевечерне тебе докладывать?
   - Только не надо сарказма.
   - Как же без него обойтись, если человеку запрещают свободное перемещение по собственной квартире?
   - Не фантазируй и не прикидывайся дурочкой. Ты могла разглядеть журнал, только если взяла его в руки и хорошенько изучила, от заголовка статьи до подписи.
   - Подписи в периодике идут сразу под названием.
   - Какая разница? Ты не просто шла мимо, а остановилась и ознакомилась с моим чтением.
   - Это преступление? Тогда не искушай меня и не оставляй на виду ничего компрометирующего.
   - Какого ещё компрометирующего?
   - Не знаю - того, из-за которого так переживаешь. Или ещё лучше - сразу составь в письменном виде перечень всего, мне запрещённого. Или разрешённого - на твой выбор, я просто не знаю, которая из ведомостей окажется короче. И повесь её на дверь моей комнаты. Видимо, изнутри - теперь ты, наверное, врежешь замок и будешь меня выпускать только на полчаса в день для прогулки во дворе под твоей охраной.
   - Прекрати молоть чушь.
   - Замечательно - я снова несу ахинею! И отец меня слушать не желает, и ты тоже - куда же мне податься, интересно знать? Только потом не удивляйтесь.
   - Чему не удивляться?
   - Тому, где и среди кого я найду людей, не считающих меня дурой.
   - Мы не считаем тебя дурой.
   - Ну конечно, только вот я почему-то постоянно несу всякую ерунду. Между прочим, уже сейчас я знаю несколько адресов, где меня всегда готовы выслушать.
   - И пожалеть, видимо?
   - Да, и пожалеть! Вашу дочь нельзя пожалеть? Её могут пожалеть только такие же придурки, как и она сама?
   - Серафима, ты уже заговорила о себе в третьем лице.
   - Тебе виднее, ты ведь у нас библиотекарь.
   - Поскольку твой отец имеет счастье быть журналистом, упрёк в излишней грамотности можешь адресовать ему.
   - В современных газетах много опечаток и фактических ошибок, а у тебя в библиотеке полно книг советского издания - их перед печатью проверяли до дыр, и грамотной можно стать, только если читать их, а не нынешнюю муть.
   Кореанно в президентской команде - вовсе не просто говорящая голова, у неё есть свои идеи и представления о лучшем и худшем, она советует, и её слушают - не только Саранцев, но и Нигматуллин. По крайней мере, такое мнение широко распространено в журналистских кругах, но первоисточник его, разумеется, скрыт в густом тумане всеобщего неведения. Им может оказаться и она сама - такое случается в информационном поле, и не так уж редко. Люди всеми силами раздувают свой образ до невообразимых размеров, пока не начинает проявляться эффект самооправдывающегося прогноза. Если министр сельского хозяйства в начале весны предскажет плохой урожай грядущей осенью, банки зажмут кредиты из страха потерять деньги и вызовут к жизни цепь событий, влекущих за собой в финале плохой урожай. Если пресс-секретарь президента объявит во всеуслышание об отсутствии у него шансов на победу, половина избирателей либо поверит ей, либо сочтёт претендента слабаком, не способным контролировать свою собственную команду, но те и другие за него не проголосуют, и он действительно проиграет выборы. Кем ощущает себя женщина, держащая в руках судьбу главы государства?
   - Ну конечно, наш папочка с головой погружён в мысли о судьбах Отечества! Куда ему слушать и отвечать на вопросы простых смертных.
   - Лиза, я прекрасно слышу вас обеих, зачем столько ехидства.
   - Выдерживаешь паузу для пущей важности?
   - Нет, формулирую наиболее удачный ответ. Согласись, нелегко сделать выбор между женой и дочерью. Я не собираюсь вставать ни на чью сторону, и не ждите.
   - Снова занимаешь позицию амёбы?
   - Я никогда её не занимал. Раз уж мы собрались все вместе на мирную конференцию, следует изначально признать право каждого на собственное мнение.
   - Ты ненормальный? Она ребёнок! Какая конференция? Мы должны ей помочь не наделать глупостей. У нас жизненный опыт - или, возможно, только у меня - у неё только комплексы, амбиции и гормоны.
   - Не только - она всё же думает, и мы не заставим её силой думать иначе. Можем только убедить.
   - Говорит человек, побывавший дома мимоходом полтора месяца назад! Средоточие мировой мудрости.
   - Не имеет значения, когда я бывал дома, зачем и с какой целью. Я говорю не о конкретном случае, а в общем о новой ситуации.
   - Она полдня рассказывала тебе ужасы обо мне, и у тебя срочно изменились взгляды? Видимо, сказываются профессиональные журналистские навыки.
   - Ничего она мне не рассказывала, но реальность и в самом деле нужно сознавать и принимать. В противном случае можно очень быстро разрушить всё и вся.
   - То есть, отныне ты готов потакать всем прихотям нашей дочери, поскольку мы не можем изменить образ её мыслей?
   - Принять реальность означает не капитулировать, а принимать адекватные меры.
   - Я и говорю об адекватных мерах. Ты хочешь дождаться, пока новые знакомцы сделают из неё алкоголичку, посадят на иглу или изнасилуют? Для неё ведь любой модно прикинутый проходимец - больший авторитет, чем родители.
   - Откуда ты знаешь? Ну откуда ты знаешь? Почему ты упорно считаешь меня круглой идиоткой?
   - Потому что ты она и есть. Ты считаешь меня страшилищем, но понятия не имеешь о жизни и настоящих опасностях, тем более для девушки.
   - Да, я уже поняла - мне нельзя выходить из дома, потому что вокруг одни звери. У вас с отцом всегда одна песня.
   - У нас с отцом? Он тоже запрещал тебе выходить из дома?
   - Сегодня как раз и запрещал.
   - Я не поняла: ты с какой целью говоришь ей и мне диаметрально противоположные вещи?
   - Я не говорю вам ничего диаметрально противоположного.
   - Ты не запрещал ей выходить из дома?
   - Прямым текстом именно такими словами - нет. Я пытался объяснить ей особенности взрослой жизни - именно с целью убедить не выходить из дома посреди ночи или не отправляться домой неизвестно к кому в мутной компании.
   - Я не хожу с мутными компаниями, и посторонние люди в гости меня не приглашают - как и вас, я думаю.
   - Меня-то уж точно никто посторонний домой не пригласит, а вот тебя - вполне вообразимо. Ничего небывалого или фантастического - наоборот, сплошь и рядом случается с неосторожными дурочками, о которых родители не заботятся.
   - Интересно, и зачем же я нужна чужакам у них дома, хотелось бы узнать?
   - Видимо, ты действительно ещё ребёнок - напрасно я сегодня пытался тебя разубедить.
   - Ну конечно - весь мир населён сплошь маньяками, и мы среди них - последняя как бы нормальная семья. Мальчишкам почему-то можно мотаться, где им захочется, а мне нужно каждый раз из вас пропуск выбивать.
   - Каким ещё мальчишкам? Какое мне дело до незнакомых пацанов? Во-первых, пусть о них у их родителей голова болит, во-вторых - в случае чего у вашей сестры намного больше проблем, чем у нашего брата.
   - У вашего брата вообще никаких проблем - вильнул хвостом, и нет его.
   - Ладно, Лиза, не обобщай. Не все же до единого, и не всегда. Я бы даже сказал - в большинстве случаев хвостом никто не виляет, но если жертва повелась на красивую обложку, не вникая в содержание, то последствия разгребать ей - так природой всё устроено. Кто-то скажет - Богом, но я воздержусь во избежание обвинений в разнузданном клерикализме.
   - Тоже нашёлся ответственный семьянин бесхвостый.
   - Лиза, ты всё же держи себя в руках.
   - Печёшься о своём авторитете в глазах дочери? Тогда тебе придётся отмотать назад половину твоей несчастной и никому не нужной жизни.
   - Смею надеяться, вам обеим она всё же нужна.
   - Да, конечно - мы без тебя прямо сразу погибнем! Вот немедленно, прямо на следующий день! Мы же без тебя - как без рук и без ног!
   Порой Самсонов удивлялся превратностям своей личной жизни - она казалась ему невероятно изменчивой. Почему сразу после случайного знакомства Лиза неделю не выходила у него из головы, и он встретился с ней второй раз исключительно в надежде избавиться от наваждения? Шумный сумбур в голове представлялся психиатрическим заболеванием, и он даже испугался за своё будущее - вдруг болезненное состояние сознания отныне станет повседневностью? Мерзкое сосущее чувство тревоги отпустило при первом после короткой разлуки взгляде на новую пассию. Точнее - на будущую судьбу. Пассии встречались ему до и после, проходили мимо, не задерживаясь, и развлекали его разнообразием впечатлений и ощущений. Лиза возникла античной богиней или сиреной в житейском, прежде беззаботном, но вечно безбрежном море. Он боялся выдать ей себя с потрохами, всеми силами сохранял образ уставшего от радостей бытия бонвивана и не верил в недогадливость своей избранницы. Конечно, она разглядела в нём запуганного перспективой полномасштабного одиночества и зависимого от тёплых прикосновений бунтующего подкаблучника. Она ждёт от него покорности как проявления мудрости, а он сопротивляется неизбежному в надежде на худшее, но более зрелищное. Его пленяло её лицо летом, под ярким солнцем и на ветру, где-нибудь на побережье, и лучше без других людей поблизости - тогда оно казалось единственным во Вселенной. Наверное, так и было - вряд ли у любого человека есть абсолютный двойник на Земле или других планетах.
   Молодость миновала, навсегда унеся с собой щемящее чувство волшебства случайных взглядов и ненароком оброненных слов, жена превратилась в частицу повседневного бытия, и теперь Самсонов страшился утратить вместе с ней сложную конструкцию строгих порядков и привычек, застлавших его жизнь покровом уверенности и спокойствия.
   - Я не уходил из дома, - упрямо повторил борзописец и в ту же секунду решил звонить Кореанно и прямо по телефону открыть ей все свои краплёные карты. Любые другие шаги представились ему сейчас трусливыми и необоснованными.
  
   Глава 24
  
   - Есть новости из Владивостока, если вам ещё интересно, - будничным тоном объявил Потапченко, поигрывая непонятным листочком бумаги в ожидании реакции присутствующих.
   Ладнов отвернулся от дисплея с захватывающими предвыборными данными с мест и посмотрел на начальника службы безопасности без особого интереса. Для бывалого диссидента проблема разрешилась сама собой - раз ФСБ до сих пор не явилась к ним с ордерами на обыск и аресты, ничего уже не случится, ибо размахивать шашками после завтрашней победоносной драки людям генерала совершенно ни к чему.
   - Принципиальные новости или проходные? - требовательным тоном поинтересовался кандидат.
   - С какого бока посмотреть, - улыбнулся Потапченко. - Идентифицирована женщина из квартиры по обратном адресу на конверте. Продолжать, или вам всё равно?
   - Валяйте, Сергей - никто не знает заранее, информация какого рода способна изменить его жизнь к лучшему или худшему.
   - В общем, так: Марина Яковлевна Огурцова, шестьдесят лет. Двое взрослых детей, один внук. Муж - солидный инженер, без единой предпринимательской жилки, даже квартира записана, как вы уже поняли, на жену. Да и нет уже мужа, пребывает в нетях. Никакого частного бизнеса ни у кого в целом семействе, сплошь честные труженики и учащиеся. В общем, на данный момент мадам Огурцова проживает в квартире одна.
   - Наташа, есть у вас идеи насчёт представленной нам личности? - поинтересовался Ладнов, выдав тоном отсутствие собственного любопытства.
   - Никаких.
   - Возможно, вы пересекались раз или два, или не вы, кто-нибудь из ваших родных, а вы о ней или её муже могли только слышать краем уха?
   - Возможно, но тогда я не могу сказать ничего определённого. Не помню, я никакой Марины Яковлевны.
   - Может, была какая-нибудь тётя Марина? Всплывала в каких-нибудь семейных историях за вечерним чаем или гостях?
   - Тётю Марину тоже не припоминаю.
   - Сергей, а муж у неё, надеюсь, не Гальперин?
   - Да нет, обыкновенный Огурцов.
   - Так у неё фамилия по мужу или у него - по жене?
   - У неё по мужу. Девичья - Агисперова.
   - Наташа, такую вы уж точно запомнили бы.
   - Наверное, но не помню.
   - Стоп, - резко прервала рассеянно-юмористическое обсуждение Овакимян. - Агисперова? Я о ней слышала. Только сегодня, в штабе Саранцева, в связи с той самой Вороновой. Она имела какое-то отношение к старому скандалу с матерью Вороновой и профессором. Как мне показалось, особа не посторонняя и Нигматуллину, и Сивцову, хотя со студенческих лет они оба вроде бы с ней не виделись.
   - Вот как? - заворожённо пробормотал Ладнов и обвёл присутствующих заговорщицким взглядом. - Выходит, история с Наташей всё же не пустышка? Правда, из Владивостока затруднительно проникнуть в дворцовые тайны, но кто знает, какие связи и куда могут протянуться в двадцать первом веке от человека с подобным прошлым?
   - Хотите разоблачить бедную женщину? - возмутилась Ирина Аршаковна.
   - Почему разоблачить и почему бедную? - удивился в ответ кандидат. - В худшем случае, её эффектно подставил некто чересчур осведомлённый о личных обстоятельствах кремлёвских небожителей. Вот скажите, кто из вас когда-либо слышал или читал не общеизвестное о юности Покровского и Нигматуллина?
   - Я уж точно ничего никогда не знала об этой шекспировской драме. Вы подозреваете человека из ближнего круга?
   - Разумеется. Даже в ФСБ вряд ли любой сотрудник располагает данными такого рода - в лучшем случае, фигуры на уровне высшего руководства. То есть, у нашей небедной Марины Яковлевны Огурцовой было только два шанса попасть в нынешний переплёт - либо её использовали втёмную, либо она кого-то использовала. Правда, во втором варианте мне неясна её цель. Остриё всей спецоперации подложно или реально направлено в сердце ФСБ, и причём здесь Нигматуллин, а тем более похотливый профессор и его жертва? И каким образом госпожа Огурцова, сидя во Владивостоке, сумела смастырить достаточно правдоподобный по очевидным признакам секретный документ ФСБ? Сюжет совершенно не складывается.
   - Может, ещё сложится, - вставил веское слово Потапченко. - Я не закончил свой доклад. Имею добавить важное: означенная гражданка уже три дня пребывает в Москве, вроде как гостит у сына-студента.
   После короткого ошарашенного молчания Ладнов задумчиво произнёс:
   - Ну и дела... Загадочная дама. В семье исключительно честные труженики, но сын учится в Москве, а у неё нашлись деньги на поездку через всю страну - считается, что у порядочных российских пенсионеров такие возможности отсутствуют начисто. Сын, случайно, не в МГУ учится?
   - В Бауманке.
   - Тоже неплохо. Сын в общежитии живёт?
   - Нет, у знакомых.
   - И она приехала к ним же?
   - Да.
   Ладнов ненадолго задумался с беззаботным видом, словно выбирал развлечение на выходной день.
   - Пока мы не знаем об Агисперовой-Огурцовой практически ничего, единственный путь к прояснению роли её личности в нашей истории лежит через её московских знакомых, согласных принять на несколько лет жильца из Владивостока. Нам определённо нужно с ней пообщаться, раз уж она столь любезно предоставила себя в наше распоряжение, но сначала нужно как следует подготовиться - сломя голову великие дела делаются редко, и если получаются, то случайно. Сергей, что удалось выяснить о знакомых?
   - Общие сведения. Пожилая пара пенсионеров Уряжских, стандартная квартира в блочном доме, хотя сын у них - заядлый бизнесмен.
   - Уряжские?
   - Так точно.
   - Сын у них случайно не Алексей?
   - Алексей. Вы их знаете?
   - Насколько я понимаю, Сергей, светская хроника ваше внимание в обозримом прошлом не привлекала. Алексей Уряжский - ни больше ни меньше как ухажёр и едва ли не жених небезызвестной Светланы Саранцевой.
   - Той самой?
   - Да, той самой.
   На несколько минут воцарилась неловкая тишина - вся команда дружно испытала схожие чувства смущения, которое возникает, если ненароком подслушать чужую тайну или без предупреждения вломиться в комнату не в самый удобный для её обитателей момент. На фоне событий суматошного дня совпадение никому не показалось случайным, и только Наташа с подростковой непосредственностью первой нарушила молчание внезапным вопросом:
   - Он уже сделал ей предложение?
   Интерес девушки к личной жизни убийцы её отца удивил только мужчин: Ирина увидела в нём исключительно рациональное проявление здравого смысла. Если жених сделал предложение Светлане до несчастья, он производит впечатление патентованного карьериста, поскольку искренность его чувств докажут только годы и десятилетия будущей жизни, если после - шансов на успех брачной затеи больше, хотя и сохраняется возможность худшей мерзости: желания выступить в роли благородного рыцаря и благодетеля при полнейшем отсутствии реальной жертвы, поскольку при любом раскладе невеста остаётся одной и той же особой с собственной судьбой, родителями, благополучием или его отсутствием.
   - Понятия не имею, - мимоходом признался Пётр Сергеевич, занятый срочными мыслями. - Интересно другое: вряд ли у него есть доступ к внутренней политической кухне российского государства, даже если он действительно сделал предложение президентской дочери. При всех недостатках отечественного государственного аппарата, он всё же не настолько трухляв.
   - Причём здесь трухлявость? - удивилась Овакимян. - Его вполне могли использовать осведомлённые люди именно в силу его формальной отстранённости от дел. Он же привлекает намного меньше внимания, чем любое должностное лицо любого уровня, но при этом стоит как бы поблизости от помещения той самой политической кухни.
   - Вы уже уверенно записываете незнакомого молодого человека в заговорщики?
   - Почему записываю? Его я вообще ни в чём не обвинила, разве только в излишней доверчивости. Если его используют, он просто соглашается на роль орудия. Можно осудить его за слабохарактерность, но кто знает реальные обстоятельства? Не исключено, ему можно только посочувствовать.
   - То есть, всё наоборот - его активное участие в заговоре вы не допускаете?
   - Пётр Сергеевич, я вообще ничего о нём не знаю и допускаю всё на свете. Мотив мщения заводил в неведомые опасные дебри многих.
   - Можете привести в пример уголовные дела?
   - Причём здесь дела? Я говорю о совершенно житейских ситуациях.
   - Вот именно, а мы сейчас имеем дело с широкомасштабной провокацией неизвестных структур. Подобно вам, я тоже совершенно ничего не знаю об организаторах всей катавасии, кроме одной детали. Вне всяких сомнений, при любом вероятном варианте, имеем мы дело с реальным преступлением ФСБ или чьей-то подставой, работает группа профессионально подготовленных персонажей. Наверное, она не слишком большая - как учат нас господа немцы, что знают двое, знает свинья. Но, тем не менее, именно группа, и Алексей Уряжский скорее всего ничего о ней не знает, даже если и причастен к интриге. Но при личной встрече мы вполне сможем выудить из него крупицы знаний, которым он сам не придает ни малейшего значения, хотя они способны вывести не организаторам, разумеется, но к исполнителям - скорее всего.
   - Родителей Уряжского вы решительно не берёте в расчёт?
   - Решительно.
   - Вы ведь и о них ничегошеньки не знаете.
   - Не совсем ничегошеньки - они пенсионеры и живут в рядовой квартире в обыденном доме. Если бы в нашем распоряжении имелись все спецслужбы России и безусловная поддержка МВД при наличии безграничного времени, мы бы бросили силы на расследование всех версий, но у нас ситуация обратная. Поскольку нет ни времени, ни государственной карательной мощи, я смиренно предлагаю нашему уважаемому Сергею полностью сосредоточиться на деятельности сына. Раз он держит родителей в чёрном теле, он мне уже не нравится, ну да ладно - их семейные дела меня не касаются и доказательством в наших юридических катакомбах не являются.
   - Хотите найти у него огромный зуб на ФСБ или наоборот - у ФСБ на него?
   - Меня устроил бы любой из этих зубов, равно как и ещё чей-нибудь на кого-нибудь. Мы с вам целый день крутим в руках обоюдоострый меч и разглядываем его с разных сторон в поисках улик. Фундаментальных схем у нас по-прежнему две - либо реальный приказ действительно притёк к нам прямо из кабинета Коренюка, либо нам подсунули липу с провокационной целью. Судя по всему, не ФСБ - в противном случае они уже давно заявились бы к нам с автобусом и большой грудой наручников. И лично мне становится совсем уж интересно - кто же в России способен полууголовными методами бороться с ФСБ?
   - Крупный криминалитет, завязанный на ещё более крупный бизнес.
   - Допустим, но Алексей Уряжский - делец средней руки.
   - В том-то и дело, Пётр Сергеевич. Всем предпринимателям всегда нужны деньги для оборота, и они постоянно где-то их берут, а потом с разным успехом или неуспехом возвращают заимодавцам.
   - Думаете, на зятя президента кто-то способен наехать?
   - Во-первых, он ещё не зять. Во-вторых, в его документах ничего не сказано об отношениях со Светланой Саранцевой, и он может козырять ими только перед знакомыми, ибо среди посторонних практически никто не знает его в лицо, а большинство - и по имени. Если он плохо разбирается в людях, то мог ошибочно намозолить глаза своими неформальными связями бивню, который не оробел и не отступился, а решил использовать ситуацию к своей сугубой пользе.
   - Не исключено. Но у меня есть хорошая новость для всех присутствующих - впервые за нынешний безумный день мы можем прекратить беспомощные гадания и заняться анализом реальной информации. Про господина Уряжского и его отношения с первой семьёй России я могу поведать вам нечто не общеизвестное, хотя и не секретное.
   - У вас есть на него досье?
   - В общем, да. Повторяю: никаких государственных и личных тайн, уголовный кодекс я чту не менее тщательно, чем Остап Бендер.
   - Плохой пример: ваш герой занимался шантажом из расчёта на молчание жертвы ввиду нечистоплотности её капитала. Стандартная ситуация для девяностых и, видимо, для славной эпохи НЭПа. То есть, он нарушал-таки закон, но подходил к делу тщательно и с соблюдением чувства меры - к рэкету не прибегал, как и к похищению людей.
   - Хорошо, я чту уголовный кодекс более тщательно, чем Остап Бендер, и не нарушаю его из принципа, даже если не согласен с действующей нормой закона.
   - Всё ваше досье на Уряжского набрано из сообщений бумажной и электронной прессы?
   - Не только. Знаете, иногда сермяжная российская бюрократия меня вполне устраивает.
   - Собранные в коридорах власти слухи - не вполне надёжная информация, как и любые другие слухи.
   - Не слухи, а показания. Порой даже подкреплённые копиями официальных документов.
   - Вы брали показания у действующих чиновников?
   - Не столько брал, сколько мне её совали без всякой инициативы с моей стороны. Министры, их заместители, депутаты и сенаторы тоже живые люди, они хотят жить спокойно и обеспеченно. В благорасположении со стороны Покровского они вполне оправданно не уверены и всеми силами ищут альтернативные пути к гарантированию себе безопасного будущего.
   - Иногда вы меня всерьёз пугаете, Пётр Сергеевич, - осторожно произнесла Овакимян в надежде сосредоточиться на решении срочных проблем, а не моральных казусов прошлого и будущего. - Вы накопили компромат на Саранцева?
   - Нет, Ирина Аршаковна, не волнуйтесь. Я никого не шантажирую и не использую тайные знания в политических кознях. Номера заграничных банковских счетов высокопоставленных коррумпированных чиновников я не знаю, хотя открытыми сведениями о несоразмерной их доходам недвижимости и прочей собственности располагаю и своей осведомлённости не скрываю, как вы могли заметить в ходе предвыборной кампании. Я говорю о другом. Информированные персонажи из властных и околовластных кругов ввиду всем очевидной неопределённости на всякий случай протаптывают себе тропинки в разных географических, моральных и политических направлениях. Одна из них ведёт и ко мне - наивные пройдохи полагают возможным с моей помощью сформировать у Запада хорошее к ним отношение как к борцам против злоупотреблений режима.
   - То есть, вы теперь незримый полюс власти?
   - Не преувеличивайте моих возможностей, Ирина Аршаковна. И не изображайте меня зловещим пауком в центре незримой паутины доносов и предательств - даже если бы я выступил по телевидению с призывом к чиновничеству не обращаться ко мне за посредничеством в уходе от ответственности, то это обращение было бы воспринято как рекламная акция.
   - Надеюсь, Коренюк к вам не обращался за содействием?
   - Нет, разумеется. Ко мне идут люди Саранцева - они уверены в его близком конце, и я не могу упрекнуть их за недальновидность.
   - Скорее, их можно похвалить за дальновидность.
   - Вот именно. Но повторяю: никаких государственных тайн они мне не несут и поступают вполне логично - отечественным спецслужбам я хорошо известен как подрывной элемент уже несколько десятилетий. С тем же успехом можно дать объявление в Интернете: продам секретную информацию наиболее щедрому покупателю. Но бросить несколько слов в случайной беседе на людях, но шёпотом, передать пару бумажек, сопроводив деяние парой возмущённых слов об окончательном разложении аппарата - всегда пожалуйста.
   - Они ждут от вас защиты после возвращения Покровского в Кремль?
   - Не от меня, разумеется. Они ждут её от западных правительств - по их мнению, я сообщаю в посольства сведения о честных людях, сторонниках торжества Закона и активных борцов со злоупотреблениями, на которых можно опереться в борьбе со злодеями из ближнего круга генерала. Казалось бы, судьба Авдонина многому могла научить кого угодно, но нет, душа российского бюрократа не подвержена флюктуациям резонёрства и самокопания - себя он примерно так и видит, вполне искренне и не застенчиво.
   - А вы передаёте сведения в посольства?
   - Нет, конечно. Я называю вслух имена чиновников, несущих ответственность за неправомерные действия государственных структур разного толка, а также дающих веские основания к сомнению в их чистоплотности.
   - А имена честных людей и сторонников идеи главенства Закона вы вслух называете?
   - Само собой. Сергей, вы хоть читаете нашу литературу, смотрите мои интервью? Не пугайте меня своими неожиданными вопросами.
   - Не читаю и не смотрю. Честно говоря, мне дела нет до вашей политики - пока вы остаётесь в рамках закона и платите, буду зарабатывать на вас деньги. Мне достаточно. Наверное, идейные оскорбятся, если вы предложите им плату - они ведь за свободу хотят бороться, а разве за это зарплату получают?
   Диссидент некоторое время молча смотрел на шефа охраны, но тот так и не смутился, нагло ответив встречным взглядом упёртого легионера.
   - Сергей, вы кажетесь мне неубедительным. В Москве найдётся множество адресов, где вам заплатили бы больше, чем у нас. Почему же вы здесь, а не там?
   - Я же сказал: мне нужен клиент, не нарушающий закон. С бизнесменами всё слишком запутано - он может и не ходить под уголовным делом, но только в силу личных отношений с кем-нибудь влиятельным, а сам я ничью бухгалтерию проверить не могу.
   - Хотите сказать, в нашей честности вы убеждены абсолютно без всяких ревизий и аудита?
   - Совершенно. Элементарная логика: в случае чего за вами придут немедленно, и раз до сих пор не пришли, всё в порядке. И вряд ли вы пуститесь во все тяжкие накануне президентских выборов - худший из всех возможных моментов для хитрых финтов.
   - Знаете, многие с вами не согласятся. Если вы не только нас не читаете, но и всех других, то ваше мнение можно объяснить, но Интернет битком набит обвинениями против меня - я и агент ЦРУ, и мирового капитала, в том числе почему-то сионистского, и просто убеждённый враг России из принципа, потому что не прославляю победы сталинского оружия.
   - Не хватало мне только выстраивать отношение к людям на основании сообщений в Паутине. Там ведь каждый идиот может сочинить любую хрень даже о Покровском, а уж о вас - и подавно.
   - Я имею в виду не безвестных пользователей в форумах, а заметных личностей. Например, коммунисты меня на дух не переносят, и Зарубин лично не раз безапелляционно высказывался по поводу моего антисоветизма - он считает его просто другим названием фашизма и русофобии. Вот лично вы как относитесь к коммунистам?
   - Я к ним не отношусь. Много разговаривал со старыми опытными товарищами по работе - к семидесятым и восьмидесятым почва для девяностых была уже вполне удобрена и вспахана.
   - А девяностые для вас - катастрофа и общенациональное бедствие?
   - Разумеется.
   - Вы знаете моё отношение к этому историческому периоду?
   - В общих чертах.
   - В каких же именно чертах?
   - Вы не считаете девяностые беспросветным кошмаром.
   - Не могу не согласиться с вашей стилистически и смыслово лаконичной мыслью. Наши разногласия не мешают вам исполнять свои обязанности?
   - Нет. Я ведь уже говорил: вы не нарушаете закон, остальное меня не волнует.
   - Замечательный тип нового профессионала силовых ведомств. Кстати, наследие столь ненавистных вам девяностых: борьба с действующей российской властью не является преступлением, и даже офицера МВД нетрадиционное для нашего Отечества положение дел не смущает.
   - Я ушёл со службы. Решил свести счёты с начальством окончательно и бесповоротно.
   - Оно вас раздражало?
   - Мешало исполнять свои обязанности так, как я считал правильным.
   - Но вы же и сейчас - не вольная птица.
   - Сейчас - другое дело. Мы заключили равноправный контракт, я исполняю свои обязательства в соответствии со своими представлениями о порядке, и вы не можете приказать мне нарушить оговоренные пункты, а также не можете нарушить их сами. Генералам я сделать предъяву не мог, а вам - запросто.
   - Получается, вы нашли работу мечты?
   - Я делаю работу, отвечающую моей квалификации, считаю её полезной, а каждый день - прожитым не напрасно. Работа мечты - из области фантастики, как я понимаю. Боюсь, о моей работе не мечтают даже пацаны в коротких штанишках и розовых очках. Её хотят после армии, когда хотят навести в стране порядок с опорой на полученный опыт насилия или зашибить бабок по-лёгкому, всякое бывает.
   - Пётр Сергеевич, оставьте Сергея в покое. Предлагаю вернуться к Алексею Уряжскому. Вы заговорили о вашей обширной осведомлённости, а затем отвлеклись. У вас есть основания для подозрений?
   - Косвенные, разумеется. Надеюсь, вы не ждали от меня железных улик против него? Человек очень старательно набивался в знакомые к Светлане Саранцевой - с одной стороны, вполне объяснимое и простительное мелочное тщеславие, с другой - настойчивость такого рода может объясняться не столь безобидно.
   - Вы всерьёз катите бочку на его родителей или Агисперову-Огурцову?
   - Полагаю, ради них он на риск не пошёл бы.
   - О каком риске вы говорите?
   - Как же - внедрение в первую семью России с неким заданием неизвестных людей. Думаете, такое случается сплошь и рядом и не влечёт за собой ни малейших неприятностей в случае разоблачения?
   - Разоблачения чего? Желания обогатиться за счёт связей в заоблачных высотах? Под какую статью Уголовного кодекса вы подведёте ваше обвинение?
   - Ирина Аршаковна, вы меня не слышите. Я не исключаю вашего варианта, и здесь ему бояться нечего, кроме звонкой пощёчины, если только он тайком не натворил дел, за которые прокуратура может его болезненно тронуть после отвержения его претензий на первую невесту страны. Я говорю о другой вероятности: если он выполняет чьё-то задание - например, устроить кутерьму перед выборами на пустом месте - грустные последствия вполне вероятны. В частности, за подделку или похищение подлинника секретного преступного приказа ФСБ.
   - Думаю, за подделку ему грозит в худшем случае гражданский иск по обвинению в опорочении деловой репутации. И в любом случае статус ухажёра дочери президента никак не помог бы ему пробраться в кабинет Коренюка - люди Покровского не разложены до клинической степени чинопочитания.
   - Разумеется, сам он никуда не проникал - теоретически очень удобная фигура в роли посредника. Официально ничего не значит, но здоровается за ручку с весьма заметными людьми.
   - Вряд ли вся затея придумалась ещё до разрыва Светланы с отцом, а после него её жених не так уж и ручкается в высших сферах.
   - Не преувеличивайте, Ирина Аршаковна. Прямо уж разрыв! Да, не разговаривает девочка с папашей - она предпочла бы стать в его глазах более значимым фактором, чем политическая необходимость и карьерные соображения, но ничего ужасающего с ней всё же не стряслось, помимо её собственного неприглядного, хоть и объяснимого проступка, и она прекрасно осознаёт уязвимость своих позиций. Саранцев всё же не отдал на заклание ни в чём не повинного ребёнка, а обеспечил правосудие. На его месте я бы просто объяснил неразумной дщери её неизбежную перспективу: она же войдёт буквально в школьные учебники как первый в отечественной истории член семьи действующего главы государства, оказавшийся под судом.
   - Сомнительная слава, не находите? С гражданских позиций я, разумеется, не могу не одобрить поведение президента, в трудной ситуации поднявшегося выше семейных привязанностей, но на месте Светланы я бы ему глаза выцарапала. Естественно, дочь должна быть для отца самым дорогим и непреложным - альтернативы и оговорки просто не обсуждаются.
   - Ваш дуализм неприемлем. Если бы люди были не людьми, а электронами и тоже могли существовать одновременно в разных местах, то наш дорогой Игорь Петрович смог бы оказаться с одной стороны ответственным государственным деятелем, а с другой - небезразличным отцом, и вы смогли бы его одобрить в обеих ипостасях. Но люди - всего лишь люди, они поступают так, как они поступают здесь и сейчас, и их осуждают или хвалят. Многосторонний подход не катит - нужно сделать выбор.
   - Почему? Категорически с вами не согласна. Человек - не глыба гранита. Умом я осознаю правоту Саранцева, но противный холодок в душе от него отталкивает. Ему никто не запрещал публично отказаться от выдвижения своей кандидатуры на следующий срок и тем самым избавиться от хлопотливого статуса соперника Покровского в борьбе за власть, равно как и от бесславного положения его молчаливого пособника. Думаю, в ответ тот согласился бы не поднимать шум вокруг истории со Званцевым, никто ничего просто не узнал бы, и мы сейчас спокойно жили бы по-старому, не имея перед глазами разительного примера государственной самоотверженности, замешанной на предательстве.
   - Плохой компромисс. Генерал остаётся во всём белом, а Саранцев - замешанным в злоупотреблении властью и подвешенным на крючок всю его оставшуюся жизнь, без всяких властных инструментов самозащиты. Скучная перспектива, согласитесь. Реальная виновность в самом настоящем преступлении - хорошая дочь не должна заставлять отца делать такой выбор.
   - Отец должен защищать дочь, а не наоборот.
   - Но не совершать ради неё преступления.
   - Какое ещё преступление? Ну, не приговорили бы девчонку к условному сроку, не узнал бы народ о чёрной странице в жизни дочери президента - кому стало бы хуже? Наташа, вот скажите, вам очень нужен этот судебный приговор?
   - Я не думала о нём так.
   - Как "так"?
   - В сослагательном наклонении. Он просто состоялся, вот и всё - вполне закономерно и логично.
   - Но вы согласны с приговором или нет? По-вашему, Светлану следовало посадить в тюрьму?
   - Я не знаю. Суд решил - она не виновата в смерти отца, но пишут же всякие недовольные о подделках и подтасовках. Всё ведь зависит от слов экспертов, а им, говорят, верить нельзя.
   - Ну, некоторые говорят - нельзя, другие - можно, - вмешался в диалог Пётр Сергеевич, едва ли не впервые в жизни оказавшись защитником государства в уголовном деле.
   - Я и говорю: и так можно понять, и этак, а в результате непонятно, правильный приговор или нет. Если она виновата - должна сесть в тюрьму, если нет - не должна. Но я понятия не имею, виновна она или нет.
   - Вы не хотите называть её по имени? - напирала Овакимян, словно решила непременно здесь и сейчас разложить по полочкам без остатка весь девчоночий внутренний мир.
   - Я с ней не знакома.
   - Но вы же испытываете к ней какие-то эмоции? Вы её ненавидите или ей сочувствуете?
   - Я не знаю. Отец пил, никто не спорит, и действительно мог упасть ей под колёса, но не обязательно ведь! Я должна поверить суду или несогласным с приговором?
   - Бедная, так вы все эти месяцы мечетесь одна среди сомнений?
   - Я не бедная.
   - Но вы же хотите знать, как умер ваш отец, а суд не ответил на ваши вопросы, хотя должен был.
   - Вы так говорите, будто в жизни всё обязательно понятно, и на всё всегда есть внятные ответы.
   - Не на всё, но вопрос юридической ответственности за неправомерные действия должен иметь однозначный ответ.
   - Ирина Аршаковна, вы говорите об эфемерном идеальном мире, - снова вмешался Ладнов с необычным для него посылом. - Даже в Америке было громкое дело О Джей Симпсона, который в уголовном процессе был оправдан, а в гражданском был признан виновным в убийстве своей жены. При этом, согласно опросам общественного мнения, большинство чёрных считают его невиновным, а большинство белых - наоборот. И в нашем антураже тоже ведь давняя проблема: среди жертв сталинского террора числятся тысячи его организаторов, а также проводников террора ещё ленинского. Самое интересное - среди обвинений против них не только чушь о работе на пяток иностранных разведок, но и непременный пассаж о незаконных массовых репрессиях. В последующие годы в ходе реабилитаций с них снимали дурацкие обвинения и оставляли только вроде бы обоснованные, но ведь их судебные процессы, если они вообще проводились, изначально не имели ничего общего с правосудием, и на подсудимых просто списали пороки системы в целом. Так справедливо они были осуждены или нет? Возможно, здесь стоит говорить уже не о правосудии, а о карме или божьей каре, но как православный христианин я не приемлю первого и не представляю советскую или даже российскую судебную систему орудием божьего промысла. И вообще - Господь создал людей свободными, они не марионетки в его руках, и он никогда не водил пером судей, формулирующих приговоры.
   - Пётр Сергеевич, вы сами витаете в эмпиреях. Вы считаете справедливым приговор по делу Светланы Саранцевой?
   - Я согласен с Наташей. Я советовал её маме организовать независимую судебно-медицинскую экспертизу и предлагал оплатить, но она не сочла нужным или побоялась. Вы ведь тоже разговаривали с ней об этом, Наташа?
   - Разговаривала. Она без всякого суда была уверена, что отец в конце концов допился, даже когда ещё не знала, кто сидел за рулём.
   - Нет, Пётр Сергеевич, вы всё-таки скажите - считаете или нет?
   - Я же сказал. Я тоже не знаю, как и Наташа. Ни одна система правосудия не даёт абсолютной защиты от несправедливых приговоров вследствие ошибок или сознательных подтасовок, но она должна отвечать представлениям большинства населения о законности. Если решение суда по резонансному делу взывает общественные волнения, у страны большие проблемы.
   - В США не раз случались беспорядки после приговоров афроамериканцам.
   - Случались, и в США бесспорно имеются тяжёлые расовые противоречия. Америка - не идеальная страна, Ирина Аршаковна, но она остаётся самой привлекательной страной для иммиграции, и её государственное и социально-экономическое устройство вполне устраивает подавляющее большинство её населения. А вот большинству наших с вами соотечественников всего лишь двухнедельный оплачиваемый отпуск и во многих случаях безразмерный рабочий день покажутся чудовищными посягательствами на общепринятые нормы. Я уже молчу об отсутствии бесплатной или всеобщей страховой медицины - наши коммунисты видят здесь только зверский произвол капитала над трудящимися массами, но в действительности большинство американцев действительно не хочет бесплатного медицинского обслуживания для всех, поскольку не желает оплачивать лечение посторонних людей, не имеющих возможности за него заплатить. Там речь тоже не идёт о всенародном единодушии, общественное мнение расколото между разными точками зрения на возможные меры и полумеры, но окончательное решение остаётся за избирателями, они последнее слово ещё не сказали, но в любом случае без них не обойдётся.
   - Я всё же хочу уяснить: у вас нет определённого мнения о справедливости приговора по делу Светланы Саранцевой?
   - Нет. По формальным признакам правосудие свершилось: ни одна из сторон даже не подала на апелляцию. Но я не исключаю появления в ближайшие годы сенсационных новостей обо всех событиях, переживаемых нами не только сегодня, но и в течение нескольких месяцев с прошлого сентября. Тайные пружины договорённости или конфликта между Саранцевым и Покровским нам сейчас не известны, и обсуждаем мы не факты, а лишь наше представление о них.
   - Как только речь заходит о подковёрных кремлёвских кознях, мы никогда не обсуждаем факты, поскольку в общественное пространство они попадают далеко не все и уж точно - не всегда. Но вы ведь только что поведали нам о ваших негласных источниках информации - надо полагать, осведомлённых, раз вы не выбрасываете их сообщения в мусор, а оперируете ими в ваших умопостроениях. Видимо, вы судите об Уряжском не по сообщениям светской хроники, которыми укорили Сергея. В таком случае предлагаю переключиться с обсуждения несовершенств отечественной судебной системы на наши непосредственные нужды. У вас есть основания подозревать его в причастности к нешуточной игре?
   - В первую очередь я подозреваю его в абсолютной бескорыстности.
   - Ужасное обвинение. Вы серьёзно?
   - Вне всяких сомнений. Ирина Аршаковна, как вы себе представляете случайное знакомство скромного предпринимателя с дочерью президента?
   - Очень просто. Она не сидит под замком в Кремле - посещает театры, рестораны и клубы. То есть, посещала - до суда очень немногие знали её в лицо, и ей никогда не досаждали мимолётные встречи с бесцеремонными любителями знаменитостей и со всякого рода жиголо и альфонсами. Я вполне способна поверить, что Уряжский не понимал, с кем его свела судьба.
   - Я вам больше скажу: судьба не помогла ему разбогатеть и в последующем, когда невероятное стало очевидным. Он не сумел использовать новые связи для пущего материального благополучия.
   - Другими словами, он чурается коррупции и непотизма - не вижу здесь ничего ужасного.
   - Он вообще не имеет порочащих его связей - после тщательной проверки ФСБ и ФСО все должны поверить в кристальную честность замечательного человека и честнейшего бизнесмена Алексея Уряжского.
   - А вы не верите?
   - Я просто не уверен в подотчётности спецслужб президенту. Они явно контролируются не из Кремля.
   - В разговорах на всякого рода оппозиционных кухнях вашу точку зрения высказывают многие, но есть ли у вас веские аргументы в её защиту?
   - Письменных документов с подписями и печатями, разумеется, нет.
   - Снова ваши знакомые министры? Вы им безоговорочно верите? Кажется, крысы, бегущие с корабля, не должны вызывать симпатий.
   - Вера в бюрократических вопросах - не лучший ориентир. Я задавал своим знакомым министрам контрольный вопрос: считаете ли вы генерала Покровского сильным политиком?
   - Они же могут общаться между собой и согласовывать реакцию на любые ваши каверзы.
   - Я же не сообщал им правильный ответ. И вообще - пробрасывал решающий удар между делом, в разговоре, без предупреждения и времени на размышление, поскольку у любого политика высокого уровня ответ на мой вопрос напрочь забит в подкорку, подсознание и безусловные рефлексы.
   - Какой же ответ вы считаете правильным?
   - Положительный, конечно.
   - Вы считаете Покровского сильным политиком?
   - Конечно. И любое иное мнение считаю проявлением недальновидности, предвзятости или неискренности. Разумеется, информация от таких людей меня мало интересует.
   - Мне подать в отставку?
   - Силой я вас не держу, но и не гоню. Лучше прокомментируйте вашу позицию.
   - Мне казалось, всё вполне очевидно. Умение незаконно применять силу и государственную пропаганду не предполагают политического искусства. Они свидетельствуют лишь о диктаторских способностях.
   - Ничего подобного. Власти позднего СССР располагали полным спектром описанных вами возможностей и пользовались ими, но с треском провалились. Получается, для успеха одних тиранических методов недостаточно? Требуются ещё организационные способности, эффективная информационная политика и рост экономического благополучия граждан. С последним параметром в течение нескольких лет генерал имеет серьёзные проблемы, но первые восемь лет его правления - единственный на памяти большинства избирателей период повышения качества жизни. Нам с вами прежде всего следует договориться о терминах: "сильный политик" в моём понимании идеологически нейтральное определение государственного мужа, способного выработать популярный курс и проводить его на деле. Курс может оказаться дорогой в пропасть, средства его обеспечения - порочны и недолговечны, но справиться с таким властителем дум любой оппозиции очень и очень трудно.
   - Вашему определению совершенно соответствуют успешные популисты любого рода, а я категорически не могу признать их эффективными. Они обманывают народ, заманивая его к катастрофе на всех фронтах.
   - Слабый политик никого никуда не заманит - вспомните Николая II и Горбачёва. Тоже ведь имели в своём распоряжении все средства сохранения себя у власти, но бездарно их растранжирили на пустяки.
   - Вам и Горбачёв уже не угодил?
   - Разумеется, и Ельцин тоже. В конце восьмидесятых - начале девяностых Россия стояла к либеральному выбору так близко, как никогда в своей истории, но советский политический класс пустил все надежды под откос. А лидеры доказали полную неспособность к его консолидации. Тяжесть гайдаровских реформ была удесятерена горбачёвской экономической и особенно финансовой политикой - она совершенно не укладывалась в логику рынка. Последний генсек упорно пытался выстроить невиданную фантасмогорию социализма с человеческим лицом, хотя ему следовало форсированно готовить общественное мнение к неизбежному, раскрыв правду о реальном положении дел. Решительный старт перехода к свободной экономике в начале восемьдесят пятого или хотя бы восемьдесят шестого года потребовал бы неизмеримо меньше жертв и был вполне осуществим - тогдашний Верховный Совет послушно штамповал все указы своего президиума. Между тем, немедленный переход к росту после короткого периода лишений мог поставить Россию впереди Польши на пути успешных реформ.
   - Пётр Сергеевич, к чему ваши мечтания о несбывшемся прошлом?
   - К нашему разговору о сильных политиках, к чему же ещё.
   - А сильный политик - это Покровский, вернувший страну на двадцать лет назад.
   - Если бы он поступил так, то стал бы образцом слабака похлеще Горбачёва и уже давно с оглушительным треском провалился бы. Он не реставрировал ни Советскую власть, ни советскую экономику - вы ведь знаете это не хуже меня, Ирина Аршаковна. Легальных и даже подпольных миллиардеров в Советском Союзе не было, как и легальной оппозиции с легальной оппозиционной прессой.
   - Ещё скажите, свободных выборов в СССР не было.
   - Я не называю выборы в современной России свободными - в основном из-за государственного контроля над основными средствами информации, но по сравнению с советскими - они просто потрясающий образец демократии. Если вы не помните, уважаемая Ирина Аршаковна, при большевиках была одна партия, а в каждом избирательном округе - только один кандидат. Злоупотребления при подсчёте бюллетеней сейчас, разумеется, есть, но в общенациональном масштабе они всё же не переворачивают итоги голосования с ног на голову, и в семидесятые мы даже мечтать не смели о подобной роскоши народного волеизъявления. А ведь ещё имеются судебные приговоры о признании выборов незаконными в округах, где местные комиссии с непомерным усердием приписали победу "Единой России" - совсем уж ненаучная фантастика по прежним временам.
   - Думаю, теперешнюю Россию следует сравнивать с современными ей успешными странами, а не с Советским Союзом - иначе вы с вашими тоталитарными воспоминаниями будете смотреть на неё с нестерпимым и совершенно необоснованным восхищением.
   - Да, вы в чём-то правы. Не могу полностью отрешиться от своего диссидентского опыта и счастливой мысли о сбывшихся юношеских мечтах.
   - Вы мечтали о Покровском у власти?
   - Нет. Я мечтал о послевыборных аналитических телепередачах до самого утра, об экспертах, в прямом эфире обсуждающих итоги голосования, объясняя причины успеха одних и неудачи других партий или политиков, а также о диаграммах на экранах телевизоров с цифрами добытых процентов, среди которых нет 99,99 %. Наверное, вам моя исповедь кажется смешной и наивной, но я на вас не обижаюсь - вы формировались как личность в совершенно иных условиях, и требуете большего. Ни в малейшей степени вас не осуждаю и более того - всячески поддерживаю, но чувства контролю разума не всегда поддаются, и я ощущаю то, что ощущаю, уж простите старика.
   - Я ни в чём вас не обвиняю, Пётр Сергеевич, а только хочу понять, насколько сильный политик Покровский соответствует вашим юношеским представлениям о счастливом будущем.
   - Его взгляды и практические действия на властных постах категорически противоречат моим представлениям об убеждениях и политическом курсе любого государственного деятеля, способного принести России благо. Свои доводы я публикую в средствах массовой информации, и всей политизированной публике они известны, а за мной до сих пор никто не пришёл. Для вас - ничего особенного, даже хуже - свидетельство плачевного состояния демократических институтов ввиду характера пороков системы, которые я обличаю, для меня же - несомненный прогресс.
   - У вас сильным политиком получается деятель, способный принудить страну к подчинению.
   - Вы выбираете плохие слова для обозначения в общем положительных черт главы государства. Многие полагали Россию колоссальной бюрократией и пассивным народом, которых приказами можно повести куда угодно, но очень быстро обжигались и погибали - порой даже физически.
   - Кого вы имеете в виду?
   - Всё тех же неудачников - последнего царя, последнего генсека, первого всенародно избранного президента. Саранцев тоже к ним тяготеет, но вот взялся оказывать сопротивление. Ничего не добьётся, конечно, но я его уважаю больше, чем его предшественников на поприще добродушных благодеяний.
   - Но Уряжского почему-то подозреваете в нечистоплотности, хотя из доказательств имеете только его совершенно бескорыстные ухаживания за дочерью президента. Вы плохо думаете обо всех, кто толпится на вершине или поблизости? Но вы же сами туда стремитесь - логика явно хромает.
   - Вы думаете у меня есть шансы на победу? Спасибо за бесконечность вашей веры в меня, Ирина Аршаковна, но вынужден вас разочаровать: политический Эверест мне не светит. Я рвусь не к власти, а к реальной возможности для народа выбирать себе власть. Целей Уряжского в семье Саранцева я не знаю, но могу судить о них по косвенным внешним обстоятельствам. Например, он отсутствовал на месте событий в роковую ночь, когда Светлана попала в водоворот событий, если не запустила его сама.
   - Думаете, жених и невеста обязаны всегда и везде ходить связанными одной верёвочкой? Все участницы той вечеринки были без кавалеров, так зачем Уряжскому появляться на девичнике? Лучший способ отвадить избранницу - надоедать ей назойливым присутствием.
   - Да, но Евгения и Татьяна вели со своими кавалерами переговоры о свободном вечере, а Светлана своего Алексея просто надула - он ждал её совершенно в другом месте, до самого утра не имел ни малейшего представления о её перемещениях и не дождался реакции на свои телефонные звонки. Она не просто пряталась от него, а использовала целую тактику уклонения от встречи, хотя ранее её симпатии всем созерцателям казались искренними.
   - И много у неё созерцателей?
   - Достаточно. Точное количество агентов не знаю, но присматривают за ней постоянно и все контакты отрабатывают тщательно - если отец на вершине власти, то его дочь представляет собой весьма лакомый кусочек не только для террористов, но и для проходимцев всех сортов. Единственная девочка - очень удобный канал давления при определённом умении.
   - Если я правильно постигла вашу логическую линию, Пётр Сергеевич, Уряжский не может быть ставленником сторонних сил, но его вполне могли придвинуть к Саранцеву российские же спецслужбы.
   - Вероятно. Как я уже говорил вам, бумаг с подписями и печатями на этот счёт у меня нет.
   - И Светлана его заподозрила, причём в самый последний момент перед катастрофой.
   - Тоже вероятно, но пока бездоказательно.
   - Но человека сбила всё же она?
   - Видимо, да, поскольку никаких обоснованных веских претензий к действиям полиции предъявить невозможно. Основной вопрос - каким образом ваш отец, Наташа, оказался в конкретном месте в определённое точно рассчитанное время. Насколько я понимаю, ваша мама объяснить его появление на проспекте Мира не смогла.
   - Конечно, не смогла. Думаю, останься он жив, тоже не смог бы. Он и раньше не раз оказывался в самых неожиданных местах.
   - Наташа, - не удержалась Овакимян, - я никак не могу понять ваши отношения с отцом. Возможно, он не стал для вас идеальным родителем, но вы даже после его смерти просто демонстрируете антипатию к нему. Так не полагается, в конце концов.
   - Я ничего особенного о нём не говорю сейчас и не говорила до сих пор. При жизни я не слишком его интересовала, теперь он не слишком интересует меня. Любой случайный собутыльник был ему дороже, чем мы с мамой.
   - Вы не чрезмерно к нему жестоки? Мужчины чаще женщин ломаются психологически, теряя привычный доход. Воспринимают случившееся как социальную катастрофу и труднее проходят адаптацию к новым условиям существования, особенно если до перемен реально занимали положение главы семьи во всех смыслах и руководящую должность на работе.
   - Его психология меня совершенно не интересует. Я чаще вспоминаю его пьяную рожу, чем улыбку. Среди всех наших знакомых и родственников спился почему-то он один.
   - Разве можно ставить слабость в вину?
   - Можно, если ты ещё слабее. Всё своё детство я его боялась и смертельно устала, о маме вообще молчу.
   - Да разве можно так говорить об отце?
   - Да разве можно называть отцом непросыхающего пьяницу? Я совсем не святая, знаете. Жизнь без него стала прозрачней, словно тяжёлая пелена спала.
   - Нужно же было за него бороться.
   - Я должна была за него бороться? Вместо того, чтобы учить таблицу умножения и пить кипяченое молоко? Или мама, которая на всю семью зарабатывала и одна тащила на себе дом, пока тот под заборами валялся? Я его ненавижу до сих пор, будто он живой.
   Ладнов предостерегающе поднял палец:
   - Любой православный вам скажет, Наташа: ненавидеть нужно грех, а человека следует любить и спасать, даже когда он всеми силами рвётся в ад. Я понимаю, это бесконечно тяжёло, и уж точно с ребёнка нельзя требовать самоотверженности.
   - С женщины тоже нельзя - её возможности не беспредельны. Скажете, она его не любила? Из дома ведь не выгнала и сковородкой не убила, когда он в очередной раз под утро приползал, что называется, на бровях. Ещё и других алкашей норовил за собой в квартиру затащить, она порой одна от них отбивалась по-всякому, но не пускала. Лечиться он, разумеется, не хотел - начинал злиться и доказывать своё здоровье, мог и побить. Мама кричала, а я плакала, и до сих пор всё помню, каждый раз, когда он руку на неё поднимал.
   - Кто же спорит. Конкретного живого несовершенного человека любить трудно. Он далеко не всегда создан для привязанности, но очень часто - для испытания.
   - Ладно, убедили. Да, я не выдержала испытания своим папашей. Мне теперь готовиться к аду после смерти?
   - Наташа, вот готовиться к аду, совершенно точно могу вам сказать, никогда и никому не следует. Дорога к спасению открыта перед всеми, но далеко не каждый способен её выбрать - она трудная и нудная, там не ждут аплодисменты и обыкновенные человеческие удовольствия, хотя они, собственно и не запрещены, пока не примешь монашеский постриг. Не нужно отказываться от радостей жизни, но нельзя погрязать с головой в разврате, чревоугодии и прочих излишествах; нельзя ненавидеть - ни всех людей разом, ни кого-нибудь в отдельности - его особенно нужно простить. Но самое главное, разумеется, никогда не добиваться никакой цели, шагая по головам, даже если покажется, что соперники на жизненном пути именно так и поступают, уходя далеко вперёд. И уметь ценить каждую минуту общения или хотя бы совместного молчания с близкими людьми. Вы пока невероятно юны, Наташенька, я имею в виду - по сравнению со мной, и хотя на вашу долю уже выпали страдания, обошедшие стороной множество ваших сверстников, вам ещё только предстоит узнать самое страшное, самое грустное и самое радостное - не известное вам сейчас, а пока неведомое и оттого таинственное и неожиданное. Я уверен, с годами вы не сможете не простить отца. И не из страха перед адскими муками, а из любви к нему. В противном случае можно сойти с ума от непрестанного ужаса перед несправедливостью мира.
   - Я уже сейчас не помню о нём ничего хорошего, к старости и подавно забуду.
   - Ладно, отложим наш спор лет на тридцать-сорок. Дело не в памяти, а в понимании.
   - Понять и простить?
   - Да, юмористы сделали мем из основополагающей формулы человеческого счастья - такова цена воцарившегося безбожия. Но я не побоюсь повторить за ними: понять и простить. Одно без другого не работает, связь действенна в обе стороны. Нельзя понять, не простив, и нельзя простить, не поняв. Да и само прощение - тоже палка о двух концах. Если прощаешь, значит считаешь кого-то виноватым. И в первую очередь самому себе следует задать вопрос: почему? На каком основании? Кто дал мне право судить? Если задуматься хорошенько, можно однажды придти к совершенно неожиданным выводам. Возможно, мне самому нужно просить прощения?
   - Вы сейчас обо мне говорите или вообще? - взвилась Наташа с возмущением, никогда прежде не обращённым на шефа.
   - Я только предлагаю рекомендации. Всё понимаю, ребёнок по определению ни в чём не виноват перед взрослым, но вы уже не маленькая, Наташа. Вас жжёт обида, а сквозь слёзы не всегда видна правда. Она же всегда эфемерна и в сущности вообще никому не видна целиком, от края до края. Знаете, актёры готовятся к роли через оправдание своего персонажа, даже если речь идёт о Ричарде III, Макбете или Катерине Львовне Измайловой, талантом Лескова воплотившей схожие страсти на почве Мценского уезда Орловской губернии. Возможно, правильно когда-то их не хоронили в ограде кладбищ, но подлинный лицедей обязан на время представления стать живым героем пьесы. Думаю, полностью вытравить потом из души впаянный в неё образ нельзя уже никакими силами, и лично я никогда не взялся бы за столь опасную работу. Но я, собственно, не о театре, а о жизни - достаточно большое количество живых людей, порой предающихся всем мыслимым и немыслимым грехам, умеют понимать то, что видится злом, но не становятся преступниками и не идут убивать, хотя в частности случается всякое.
   - Пётр Сергеевич, вы меня окончательно запугали, - пожаловалась Овакимян. - К чему вы ведёте?
   - К совершенно незатейливому выводу: однажды наступит день, солнечный или ненастный, радостный или тоскливый, и наша милая Наташа, набравшаяся опыта и узнавшая цену жизни, всё поймёт. Отец был несчастным человеком, а не злодеем.
   - А мы с мамой? - зазвеневшим голосом крикнула сирота. - Должны у него на могиле встать на колени и молить о прощении?
   - Вы ничего не должны. И я уж точно вас не понуждаю и не заставляю поступать вопреки вашему видению мира. Я только верю в вашу будущую перемену, и вы не можете мне запретить, поскольку я так же свободен, как и вы.
   - Хотите сказать, он пропивал наши деньги и заставлял питаться через пень-колоду одними макаронами и картошкой не со зла, а от своей несчастности? И я теперь должна его пожалеть?
   - Прямо сейчас, видимо, не получится. Сначала вы подрастёте и узнаете о жизни много важного. Например, она всегда кажется хуже, чем могла бы быть, если бы не какие-нибудь внешние обстоятельства или козни других людей.
   - А на самом деле всё не так?
   - На самом деле есть только то, что есть. Всё остальное - лишь фантазии, добрые или злые - не имеет значения.
   - Вы с вашей философией когда-нибудь сведёте меня с ума.
   - Выражаетесь вы, Наташа, как опытная супруга. Вот-вот за скалку схватитесь. Я не сказал ничего философического, только, простите за нескромность, изрёк пару житейских мудростей, известных почти всем землянам старше пятидесяти лет.
   - Хорошо, - молитвенно сложила ладони перед собой Овакимян. - Оставим покойного его судьбе и вернёмся к Уряжскому. С ним можно сейчас встретиться, Сергей?
   - По моим данным, он в Москве и в ближайшее время никуда не собирается.
   - Тогда перед нами открывается один магистральный путь: собираем в одном месте всех Уряжских и Агисперову-Огурцову и задаём им прямой вопрос.
   - Во-первых, с прямым вопросом не выйдет, - решительно отрубил Ладнов. - Имеем право только намекать, не разглашая текст.
   - Но спросить, кто выходил на связь с Наташей, мы ведь можем?
   - Разумеется, но в случае дружного отрицательного ответа, каково наше следующее действие? Очевидно, с извинениями отпустить всех по домам. И вообще каким именно образом вы намерены куда-то пригласить совершенно незнакомых людей? Никого из наших активистов они не знают, и письменное сообщение от меня или от Наташи воспримут с недоумением и недоверием. Скорее всего, представители старшего поколения никуда не поедут, а то и полицию вызовут по подозрению в мошенничестве. Алексей Уряжский, полагаю, немедленно свяжется с будущим тестем для наведения справок и прояснения его позиции.
   - Вы описываете поведение людей, ни в какой форме не причастных к сегодняшним событиям.
   - Вы полагаете, причастные смирно и без разговоров явятся к нам с повинной? Вряд ли. Если они сами инициаторы и организаторы всей аферы, то постараются всеми силами изобразить невинность и с точки зрения закона будут совершенно правы - они не обязаны подчиняться вызовам группы частных лиц, коими мы сейчас являемся. Если в данном круге персонажей имеются агенты внешних сил, выполняющие чужие указания, они непременно обратятся к кураторам, а если у них нет постоянной связи, то опять же постараются создать впечатление несведущих в наших делах - тем более, у них наверняка имеются инструкции на сей счёт.
   - Хорошо, но вы ведь можете предложить альтернативу?
   - Само собой. Нам придётся обратиться за помощью к тому, кто может приглашать к себе любых граждан Российский Федерации, без труда доказав им насущную необходимость такого визита.
   - Вы о Саранцеве?
   - О нём. В любом случае, обсуждать чувствительные материи с почти зятем президента за спиной президента по меньшей мере неприлично, а скорее - опасно, тем более накануне выборов. Сами попадём в оборот как интриганы и махинаторы, причём даже крыть будет нечем.
   - В таком случае, потребуется присутствие Светланы и, видимо, её матери.
   - Полагаете, Уряжскому нужна их защита?
   - Нет, просто не исключаю возможности их причастности к содому и гоморре.
   - Вы серьёзно, Ирина Аршаковна?
   - Вполне. Не понимаю вашего смущения, Пётр Сергеевич. Вы замкнули Уряжского на спецслужбы, а я - на обиженную дочь и возмущённую жену виновника их несчастий. По-моему, не менее логично, а в некоторых ситуациях и не менее опасно.
   - Кажется, за целый день мы ещё ни разу о них не вспомнили - наверное, они кажутся слишком беззащитными. Между тем, ваше замечание вполне резонно. Но, разумеется, их мы уж точно никуда пригласить не можем. Отправляйтесь, Ирина Аршаковна, на поклонение в Каноссу.
  
   Глава 25
  
   "Метрополь" гудел голосами множества беспокойных людей - они спешили вершить историю, не обращая лишнего внимания на окружающих и явственно осознавая своё значение для грядущего. Постояльцы проталкивались к входу через толпу журналистов и некоторые недоумённо оглядывались по сторонам, не понимая причины столпотворения. В их жизни царили проблемы более важные, чем очередные выборы.
   Кореанно медленно подошла к президенту, никак не обращая на себя его внимания, и терпеливо дождалась, пока он закончит распекать за техническую оплошность одного из помощников. Юлия Николаевна выглядела одновременно испуганной, смущённой, разочарованной, насторожённой и растерянной. Такой широкой гаммы чувств разом прежде ей никогда не доводилось испытывать, и теперь она всерьёз опасалась обморока.
   - Игорь Петрович, нам нужно поговорить с глазу на глаз.
   - Что-нибудь случилось?
   Больше всего Юля не хотела услышать распоряжение обратиться за разрешением текущих проблем к Нигматуллину, как частенько делал президент. Айдар Каримович находился совсем неподалёку, мог слышать их разговор, и мезансцена требовала решительного вмешательства опытного режиссёра. Стоит только Саранцеву начать фразу, и пресс-секретарь окажется в кошмарном положении - она с перепугу даже не подготовила альтернативный вариант своего обращения для подобного хода событий, и просто замолчала бы, с головой выдав свои замыслы: её намерения были обращены против главы администрации. Она заторопилась:
   - Нужно утрясти один вопрос, но без вашего личного участия не получится.
   - Надолго?
   - Боюсь, да. Но зато в высшей степени полезно для кампании, я полагаю.
   - Вечно вы мудрите, Юлия Николаевна, - раздражённо выговорил подчинённой Игорь Петрович и к её вящему ужасу огляделся по сторонам. - Ну, пойдёмте ко мне утрясать ваши проблемы.
   - Они наши, Игорь Петрович, и больше всего - ваши, честное слово.
   Кореанно в непривычной для неё манере затрусила за президентом к выходу в коридор, не скрывая сиюминутной радости. Вызванное удалением от Нигматуллина нескрываемое облегчение само по себе выглядело подозрительно, но никому из присутствующих не было до него ровным счётом никакого дела.
   В своём пятикомнатном номере президент с разбега плюхнулся в глубокое кресло и указал Юле не соседнее:
   - Садитесь, Юлия Николаевна. Какие-то новости из штаба Ладнова?
   - Я бы сказала новости не "из", а "о".
   - Не понял.
   - Новости о нас, Игорь Петрович. Вы помните журналиста Самсонова? Его тогда в сентябре арестовала охрана, когда он пытался пробиться к вам в ресторане, прикинувшись официантом.
   - Припоминаю. Он ведь карьеру сделал - теперь в кремлёвском пуле?
   - Да, благодаря вашему сенсационному интервью.
   - Он решил меня отблагодарить?
   - Не знаю, как сказать, Игорь Петрович. Двойственное ощущение. В общем я ему верю и не предполагаю провокации или грубой дезинформации, но и поверить просто страшно.
   - Выкладывайте, Юлия Николаевна, я не маленькая девочка - не надо жалеть мои чувства.
   - В общем, он мне только что позвонил и рассказал, чем занимается весь день, начиная ещё с ночи.
   - Честно говоря, его ночные занятия меня совсем не интересуют.
   - Вы не шутите, Игорь Петрович, всё очень серьёзно. Как и вы, он получил ночью сенсационную информацию, проверил её по своим каналам, и теперь хочет встретиться с вами.
   - Эксклюзивное интервью? Я сделал ему карьеру, а не он мне. Пусть делает её дальше своими силами, с какой стати он собрался выезжать на моём хребте всю оставшуюся жизнь?
   - Нет, Игорь Петрович, встреча отвечает и вашим интересам. Он действительно хочет интервью, а точнее ваших комментариев к его находке. К нему неким образом от лица, которое он знает, но не желает называть, попало доказательство посещения Нигматуллиным Ново-Огарёва вечером 23 февраля без согласования с вами. Плюс информация о давних связях Айдара Каримовича с Покровским, но Сивцов нам о них уже поведал, а я решила не разочаровывать журналиста своим опережающим знанием.
   Саранцев недолго помолчал, обдумывая услышанное без видимых знаков переживаемых эмоций на лице.
   - Что за доказательство?
   - Он не конкретизировал, но признал необходимость профессиональной экспертизы для подтверждения его подлинности.
   - Зачем темнить, если всё равно открываешь карты?
   - Не знаю, хочет усилить эффект, наверное. И видеть ваше лицо в момент демонстрации.
   - Зачем ему моё лицо? Он меня в чём-то подозревает? Хочет знать, не нахожусь ли я в тайном союзе с Покровским? Ваш Самсонов ещё не вырос из детских штанишек?
   - Причём здесь детство, Игорь Петрович? Возможность политического театра в вашем конфликте с генералом обсуждается в прессе открыто, хотя Самсонов, если не ошибаюсь, подобного рода заявлений до сих пор не делал.
   - Он показался мне нормальным мужиком тогда.
   - Он и есть нормальный мужик. Я специально за ним слежу - у него есть убеждения, но никакой ангажированности он не проявляет. Никого не превозносит до небес, никого не смешивает с дерьмом, ни об одном министре, ни лично о вас или о генерале ни в одном материале не написал только хорошее или только плохое, обязательно одни позиции критикует, другие одобряет, но в любом случае - не безудержно.
   - Хотите сказать, ни рыба, ни мясо?
   - Нет, просто хороший журналист, на мой взгляд.
   - Почему же вы следите за ним, Юлия Николаевна?
   - Он мне запомнился по первой встрече и показался неординарным. В общем, привлёк внимание.
   - Внимание какого рода? Вы случаем не собираетесь порвать с вашим целибатом?
   - Причём здесь я, Игорь Петрович? Чисто профессиональный интерес. Своей взвешенностью вызывает доверие большинства публики, не испытывающей восторга от политического класса в целом и от любых его представителей в отдельности. В обозримом будущем все сегодняшние события всплывут на информационную поверхность, и пусть лучше Самсонов осветит их первым.
   - Почему именно он? Я бы предпочёл как раз какого-нибудь завзятого подпевалу генерала, и лучше с телевидения. Кому сейчас нужна пишущая братия?
   - Телевидение - удар реактивной системой залпового информационного огня по широким общественным массам, а Самсонов - снайперский выстрел по целевой аудитории интеллектуалов. Одно другого не исключает.
   - Хорошо, допустим. Пусть приезжает. Но как нам его изолировать? Он может проведать о наших делах, да и о приключениях Ладнова тоже. По-моему, его не стоит приглашать прямо в штаб. Может, вам лучше снова сходить в ресторан?
   - Зачем? Наоборот, его нужно ввести в курс событий. Пусть он второй раз выдаст эксклюзивную сенсацию при вашем посредстве - дураки станут считать его вашим рупором, а умные - более старательно прислушиваться к нему впредь. И мы сможем его использовать в будущем. Вы ведь не собираетесь уходить в тень в случае поражения на выборах?
   - В каком ещё случае? Я проиграю выборы в первом туре, но забиваться под корягу не намерен. Капитал всё равно наработан, теперь его нужно правильно инвестировать.
   - Вот видите! В следующий раз, кто бы ни слил ему очередную шумную инфу на условиях анонимности, все покажут пальцами на вас. Вы готовы?
   - Тоже мне, проблема. Есть только один большой вопрос: мы не можем выдать ему Ладнова. Не наша тайна, знаете. Придётся поделить эффект пополам.
   - С какой стати? С Ладновым нужно просто согласовать. Кстати, раз уж вы сегодня с ним всё делите по-братски, пусть присылает человечка и на контакт с журналистом тоже. Если всё случится здесь, всё равно на первом плане окажетесь вы в качестве предводителя единой оппозиции.
   - Думаете, мне нужен такой статус?
   - Он у вас уже есть на деле, просто ещё не все осознали реальность.
   - Не торопите события. В России не может быть единого лидера оппозиции - сталинисты обвиняют Покровского в продаже Родины мировому капиталу, Ладнов - в установлении квазисталинской диктатуры. Друг друга они ненавидят и под одно знамя никогда в жизни не встанут.
   - Вы говорите о маргиналах без единого шанса на электоральный успех в обозримом будущем, а я - о средневзвешенной массе недовольных коррупцией и беззаконием. "Единую Россию" поддерживает чуть меньше половины избирателей - не спорю, цифра подавляющая, и лично у Покровского она ещё выше, но противники единороссов, голосующие за генерала - тоже ваши потенциальные сторонники. Потребуется совсем немного времени и усилий, и их можно убедить в отсутствии принципиальных различий между верховным боссом и множеством его креатур.
   - Около половины описанных вами противников ЕдРа - коммунисты, и практически все они воспевают Сталина явно или скрытно, в своих мыслях или в лозунгах и плакатах. Они совсем не маргиналы, а наоборот - главная оппозиционная сила и наиболее вероятная альтернатива "Единой России". Если фанаты Покровского завтра в нём разочаруются, они скорее всего уйдут не к Ладнову и не ко мне, а к Зарубину. Завоевать их - моя главная задача, и мне нужно время. Нужно дискредитировать генерала, но не большинство его идей. Де-факто единоличная власть кому-то кажется выходом из морока бесконечных и безысходных дискуссий на фоне гибнущей страны, значит нужно продемонстрировать возможности эффективного парламента. Но где его взять? Нынешняя Дума постепенно разваливается под тяжестью свободы на новые фракции и каждым днём своего существования доказывает электорату правильность взглядов генерала - государственный деятель в стране должен быть один, все остальные политики обязаны исполнять его высочайшую волю.
   - И какой же вы видите свою задачу на ближайшее время?
   - Ясно какой. Убедить большинство наших сограждан в простенькой такой истине: быть противником генерала не значит быть иностранным наймитом и желать зла Родине и народу.
   - Думаю, большинству сограждан это и так понятно. Пришло время доказать им ошибочность генерального курса Покровского на подминание властью общества, в том числе путём профанации выборных процедур. И как раз Самсонов может здесь оказаться крайне полезным.
   - Вы его защищаете Ирина Николаевна, но я ведь на него не нападаю. Пусть приезжает, и пригласите Овакимян, раз уж вы с ней сегодня законтачили.
   - Может, самого Ладнова?
   - С Ладновым мы можем встретиться только подпольно. Пресса взбеленится, увидев его в "Метрополе" - то ли на подписание капитуляции приехал, то ли на заговор против генерала.
   - Пусть подпольно - я думаю, ФСО тайну сумеет обеспечить. По-моему, сейчас очень полезно посмотреть друг другу в глаза.
   - Хотите помочь ему изучить моё лицо и лично убедиться в моей совершенной невиновности во всём происходящем?
   - Да, а вы сможете убедиться в его непричастности к тайным козням врагов. Он уводит часть ваших избирателей не из спортивного интереса и не из принципа, а ради хайпа. Бывший советский диссидент открыто и легально борется за власть в России, хотя никто в его успех не верит, включая его самого.
   - Если все мелкие партии и их кандидаты без шансов на победу откажутся от участия в выборах, то выборы президента придётся отменить и производить замену главы государства на основании социологических исследований.
   - В действительности они ведь вовсе не борются за власть, а просто проводят широкомасштабную рекламную кампанию.
   - Да, проводят. Имеют право. Пешка не может прыгнуть в ферзи сразу с первой линии - сначала нужно пробиться через всю доску, в том числе распространяя информацию о себе и доказывая свою дееспособность на менее значимых постах.
   Помещение наполнилось призрачной музыкой Шопена, Кореанно посмотрела на свой телефон, который в течение всего разговора держала в руке наготове, и подняла на президента растерянный взгляд:
   - Овакимян...
   - Ну и замечательно. Ответьте, и в случае необходимости примем нужное решение безотлагательно.
   Юля мазнула пальцем по монитору мобильника и произнесла пару шутливых слов по поводу нерушимого союза двух предвыборных штабов, а потом замолчала и улыбка постепенно растворилась в посерьёзневшем выражении лица. Через короткое время она попросила собеседницу подождать и снова посмотрела на Саранцева:
   - Игорь Петрович, они там выяснили некоторые моменты. Опасный пакет на имя Наташи Званцевой имеет обратный адрес, по которому проживает Огурцова Марина Яковлевна, в девичестве - вы не поверите - Агисперова. Более того, её сын учится в Бауманском и живёт у родителей Алексея Уряжского. Ещё более того - уже несколько дней у них же гостит и сама Огурцова. Штаб Ладнова пришёл к выводу о необходимости собрать всех действующих лиц в одном месте и расставить точки над "ё", но решили прибегнуть к вашей помощи, поскольку не имеют ни полномочий, ни достаточного авторитета для осуществления своего плана. К тому же, судя по всему, раз уж дело дошло до Уряжского, требуется присутствие Светланы и вашей супруги.
   Саранцев задумался на несколько секунд, погладив сжатым кулаком подбородок, и отрывисто бросил:
   - Хорошо. Решим проблему здесь и сейчас. К чёрту, надоело! Одни вопросы, ни одного ответа.
   - Хорошо, - повторила Кореанно в трубку. - Я вам сообщу время и место.
   Проявив внешне твёрдость характера, Игорь Петрович мысленно проклял стечение обстоятельств, принудившее его к нарочитой демонстрации. Ладновцы совершенно правы - раз бывшая Агисперова связана с семьёй Уряжских, Светлану и Ирину тоже нужно приглашать, хотя их реакцию предсказать невозможно. Звонить придётся ему самому, если они услышат сообщение от Юли, то взбеленятся окончательно. С женой и дочерью президент не общался уже несколько месяцев - то есть, время от времени звонил или пытался организовать встречу, но ничего не получалось. Неизменно упирался в стену либо молчания и отказа разговаривать, либо несправедливых упрёков и жутких обвинений, при полнейшей неясности относительно путей выхода из нелепейшего конфликта. Он должен приползти на коленях с извинениями и с посыпанной пеплом головой? С какой стати? Почему его ставят в положение подсудимого без всяких к тому оснований? Его вина ограничивается скромными способностями к воспитательной работе - Светка должна была принять свою ответственность на себя, а не ожидать от него преступного содействия её спасению. Её процесс закончился в общем ничем, а его при оказании сопротивления политическим планам Покровского могли по-настоящему упечь в тюрьму за превышение власти. Он ведь не просто так дал делу законный ход - сначала убедился, что в смерти Званцева девчонка не виновата, а после наезда помочь несчастному не мог никто и ничто. Вот только любая попытка объяснить женщинам тогдашнее поведение не вызывала в ответ ничего, кроме крика и слёз. Обе свято верят: глава семьи был обязан пожертвовать всем на свете, лишь бы дочурке не пришлось пройти через ад. Крыть ему нечем - кажется, в целом свете никто не думает иначе. Кроме него самого. Отдельный интерес представляют выводы об убеждениях его команды - они тоже считают его предателем? Мысль о безусловном и безоговорочном подчинении генералу, уже не служебном, а душой и телом, вызывала мертвящий склизкий ужас и оправдывала любые поступки, направленные на предотвращение отталкивающей перспективы.
   - Ирина Николаевна, я позвоню своим, а вы организуйте остальных.
   - Может быть, я всех на себя возьму?
   - Не надо. Слишком трусливо с моей стороны. Честно говоря, не обещаю успеха, но при вашем посредничестве я неизбежно проиграю окончательно и бесповоротно - лучше уж сразу на развод подать.
   Юля коротко царапнула Игоря Петровича взглядом - упоминание о возможности семейного разрыва ей категорически не понравилось, но она промолчала. С одной стороны, лучше ужасный конец, чем ужас без конца, с другой - целям дальнейшего роста отвечает примирение. Потребуется честное откровенное интервью на телевидении без лишней демонстративности, без публики, разумеется, и без лишнего душевного стриптиза, но с продуманной психологической драматургией. Задача вполне решаемая - Кореанно знала семью президента лично и полагала себя способной достичь соглашения с её прекрасной половиной, но никак не могла преодолеть сопротивление Саранцева. Тот категорически отказывался воспринять женский образ мысли, а требовалось ведь только доказать очевидную вещь: глава государства защитил свою дочь от необходимости в течение лет десяти до истечения срока давности скрываться от правосудия при полном отсутствии для полиции тайны личности участницы происшествия в роковую ночь на проспекте Мира. То есть, и не скрываться даже, а сидеть под прицелом пришлось бы Светлане год за годом, ожидая, не провинится ли чем-нибудь отец перед Покровским. Навязаться она не могла и послушно оставила Саранцева в комнате одного - не присутствовать же при выяснении отношений.
   Игорь Петрович потратил минут пятнадцать на обдумывание примерного сценария своего очередного звонка и устал, словно провёл ещё одну ночь без сна. Когда идея показалась законченной и великолепной в своём совершенстве, он выбрал в контактах номер городского телефона, чтобы не наткнуться на изначальный отказ от общения, и ткнул в него пальцем.
   - Алло, - ответил, как показалось, немного грустный голос Ирины.
   - Привет. Не вешай трубку, я по важному делу.
   - Какому ещё делу? - привычно огрызнулась жена. - Мы у тебя в штате не состоим.
   Ну что ты будешь делать? Вот-вот отобьётся, и сегодня больше ему не ответит, придётся действительно действовать через Юлю, дискредитировав себя на всю оставшуюся жизнь. Не ФСО же за ними посылать.
   - У нас тут с ночи нешуточная заварушка, теперь в её контексте возник Алексей и его родители. Их сейчас приглашают на беседу, а за вами я пришлю машину.
   - Мы тоже возникли в контексте?
   - Нет, но ты без Светланы не решай.
   - По итогам беседы Алексея тоже арестуют и отдадут под суд?
   - Сейчас ничего не ясно, - сухо пояснил Саранцев, намеренно пропустив мимо ушей язвительное "тоже". - Если и арестуют, то не я, разумеется. В общем, высылаю машину, вы там собирайтесь.
   - Куда ты нас вывозишь на ночь глядя?
   - Сюда, в "Метрополь". Не в лес же. Слушай, поставь Светлану в известность, и решайте. Я считал, без вас разговаривать с Алексеем нечестно, но если он вас не волнует, я не настаиваю.
   - Вот как заговорил. Теперь я виновата перед дочерью?
   - Ты ни в чём перед ней не виновата, и я ни к чему тебя не принуждаю. Просто объясняю создавшееся положение.
   Хотелось спросить: "Зачем ты огрызаешься? Я ведь не нападаю", но умолчал. Не захотел показаться слабым и ненужным, добивающимся прощения. Представлял жену, невидимую вдалеке - яростно сжимает телефонную трубку тонкими пальцами, суставы побелели от напряжения, губы чуть нервно подрагивают, глаза потуплены, словно боится выдать свою неуёмную ненависть. Инстинктивно защищает дочь, хотя опасность исходит вовсе не от него. Не от глупости так неосмотрительно себя ведёт, а от слепой любви к своей единственной лапочке, не слышит ничего и говорит только несправедливые слова обвинения, но не уходит ведь, не посылает его куда подальше. Скрывает от дочери свои редкие телефонные контакты с ним, стесняясь их как проявления слабости, и учит её никогда и ни за что не прощать предателей даже взглядом.
   Хотелось сказать: "Помнишь нашу первую ночь?" Утром она смущённо улыбалась и не смотрела на него, словно они смешно напроказничали, а он видел только прозрачные капли на оконном стекле и мокрый дуб в центре просторной поляны, полускрытый кисеёй измороси. И думал, что не увидит её, если только оторвёт взгляд от волшебного древа жизни. Нет, нельзя ей напомнить - закричит и посоветует приобрести в секс-шопе резиновую куклу для секса, раз женщина сама по себе ему не важна.
   Хотелось предложить: "Сходим в кино, как делали в студенческую пору - иногда вместо лекций?" Именно в кино, а не на балет в правительственную ложу Большого театра. Здорово пройти вдвоём через толпу беззаботных людей в джинсах и футболках, ощущая тепло её плеча и оставаясь невидимыми для окружающих, но не получится - дар невидимости утрачен. Если не навсегда, то надолго.
   Хочется всё выяснить и понять, осуществляется чей-то план или просто дурацкие обстоятельства переплелись невероятным образом, как корни деревьев в жутком волшебном лесу из детской сказки, где нет солнца.
   - Зачем мы тебе понадобились? Посади Алексея в тюрьму, тебе не впервой.
   - Если ты о Светлане, то никто её никуда не сажал.
   - Кроме скамьи подсудимых.
   - Она взрослый человек, и нарушила закон. Нельзя требовать от жизни одних пряников, ничего не отдавая взамен.
   - Хочешь сказать ей всё это лично?
   - Если она всё ещё не поняла основных вещей, могу ей объяснить. Дочь президента - не небожительница и должна отвечать за себя, как отвечает вся страна. Откуда в ней вообще столько фанфаронства? Кажется, я никогда не давал ей оснований полагать себя неприкасаемой.
   - Так вот как ты заговорил? Ещё день-другой, и она окажется виноватой перед тобой?
   - Я перед ней ни в чём не виноват. По крайней мере, в случае с её наездом.
   - Она не виновата в наезде! Суд так решил, а ты всё ещё топчешь родную дочь сапогами! Перед кем выслуживаешься?
   - Я не выслуживаюсь, а служу.
   - Тоже мне, Чацкий нашёлся!
   - Чацкий не служил.
   - Скажи ещё "служу трудовому народу"!
   - Не надо нагнетать пафоса выше нормы, но я могу повторить тебе в миллионный раз: я не персидский царь Дарий, страна не является моей частной собственностью, я не пишу законы, но обязан их соблюдать вместе со всеми.
   - Покровскому расскажи о своих обязанностях.
   - Кто-нибудь из его близких нарушил закон, а он его прикрыл от правоохранительных органов?
   - Вокруг него толпа таких прикрытых, зато ты один маячишь на голом месте, и рядом - ни души. Ни одного защищённого тобой человека, только представь!
   - Твои почерпнутые из Интернета сведения - недостаточное основание для уголовного преследования. Честных людей защищает закон, а уголовников я при себе не держу.
   - Ты сейчас назвал Светку уголовницей?
   - Суд снял с неё уголовные обвинения, и она не является преступницей не только для меня, но и для всего мира. И я себя от неё не отделяю - она рядом, не сочиняй.
   - Она рядом? Кто тебе сказал? Она тебя ненавидит.
   - Родителей ненавидят только подростки - они не понимают в жизни ничего существенного, и гормоны заменяют им мозг. Надеюсь, Светлана в обозримом будущем повзрослеет.
   - Не строй из себя трагического героя. Ты просто трус и предатель.
   - Кого же я испугался и кого предал?
   - Можно подумать, ты не знаешь! Дурачком не прикидывайся.
   - Я ничего из себя не строю и никем не прикидываюсь. Если бы я испугался Покровского, то пошёл бы не на конфликт с ним, а на сотрудничество, отдав ему Светлану в заложницы. Если бы она совершила преступление и по секрету рассказала мне о своих прегрешениях, а я бы сообщил в полицию, то стал бы предателем.
   - К чему ты ведёшь?
   - К тому, с чего всегда начинаю наши разговоры последнего времени. Светлана не преступница, и я не отдавал её на заклание. Вы обе вбили себе в голову мнение о себе как о существах высшего рода, отличных от всякого быдла, обитающего где-то далеко внизу. В действительности же все до единого, включая и меня самого, равны перед законом. Существует особый порядок привлечения к ответственности ряда должностных лиц, но в принципе за незаконные деяния отвечают все, неприкасаемых уголовный кодекс и Конституция не знают.
   - Ты своих любимых газет начитался? Не надо цитировать мне букварь - посмотри, как живёт страна. Неприкасаемых у него нет!
   - Я сказал, их нет с точки зрения закона.
   - Ну и целуйся со своей точкой, если она тебе важнее дочери.
   - Так посылать за вами машину или нет?
   - Мы должны спасти Алексея от тебя?
   - Просто я хочу держать вас в курсе событий.
   - Хочешь сказать, сначала ты засудил Светлану, а теперь добрался до её жениха и требуешь её присутствия? Хочешь поиздеваться над её чувствами? Хочешь полюбоваться её слезами? Хочешь заставить её молить о пощаде? Видимо, ты окончательно рехнулся.
   - Я просто не хочу без всякой необходимости скрывать от неё состояние дел, имеющих к ней непосредственное отношение. Здесь не суд - просто собираем в одном месте всех заинтересованных лиц для открытого объяснения. Возможно, Алексей произнесёт пару слов в ответ на заданные ему вопросы, и все претензии к нему снимутся сами собой.
   - Возможно? Ты полагаешь, он участвовал в страшном антиконституционном заговоре с целью, разумеется, отстранить тебя от власти?
   - Понятия не имею. Я неточно выразился - к нему вообще нет никаких претензий, потребовалось только выяснить пару нюансов в отношении его родителей.
   - Господи, ты и его родителей взял в оборот? Видимо, спавший в тебе маленький Сталин проснулся и оказался совсем даже не маленьким.
   - Ира, хватит ёрничать. Вы приедете?
   - Спасибо, обойдёмся.
   - Может, спросишь у Светланы?
   - Без твоих советов обойдусь.
   - Даже не скажешь ей, почему я звонил?
   - Сказала же - без твоих советов обойдусь. С твоей свирепой законопослушностью, думаю, Алексея не ждёт ничего хорошего.
   - Ты априори считаешь его виновным?
   - Не имеет значения ни его виновность, ни моё мнение о нём. Ты ведь наслаждаешься своей беспристрастностью, правда? Не буду тебе мешать.
   Жена бросила трубку, а муж ещё минуту или две машинально держал телефон возле уха, будто надеялся снова услышать её голос. Если Светка не узнает о нынешней грандиозной сходке в "Метрополе", ответ всё равно придётся держать ему. Значит, всё разрешено. Он выбрал в контактах другую строку и набрал SMS из нескольких слов, постаравшись добиться в тексте интриги. Совсем не трудно, если сжать информацию до минимума, ничего толком не сообщив, но насторожив читателя недомолвками.
   Он вернулся в импровизированную ситуационную комнату и окинул её взглядом - места хватало для всех потенциальных участников будущего собеседования, и вдруг стало смешно. Похоже на финал романа Агаты Кристи, когда детектив на общем собрании подозреваемых торжественно объявляет имя преступника. Кто-то не в меру торопливый, пробегая мимо, толкнул президента в спину и мгновенно юркнул куда-то прочь, не дав себя рассмотреть. Необходимость выдерживать дистанцию с сотрудниками уже много лет не угнетала Игоря Петровича, хотя на первых порах в своё время представляла наибольшую трудность. Когда-то он буквально физически не мог усидеть при виде более старшего по возрасту, теперь только в официальных случаях беспокоился о соблюдении протокола, так и не поняв причин трепетного отношения к нему со стороны нескольких опытных людей.
   Неожиданно среди общей суеты в глаза Саранцеву бросился каменно спокойный Нигматуллин. Он сидел на диване, глубоко провалившись в мягкие подушки и закинув ногу на ногу, но совершенно ничего никому не говорил и даже взглядом никаких команд не отдавал. Все знали свою задачу и исполняли её без суетливого рвения, но с молчаливым тщанием. Завидев президента, задумчивый глава администрации пришёл в движение, и кому-то могло даже показаться, что с него посыпалась сухая труха ожидания.
   - Игорь Петрович, нам, видимо, нужно переговорить. Раз уж пошла такая пьянка, то тоже тет-а-тет.
   - Вы уверены?
   - Абсолютно.
   - Почему же обращаетесь в робкой сослагательной форме?
   - Нет уверенности насчёт наличия у вас желания со мной разговаривать.
   - Даже так? Полагаете, я накануне выборов объявлю бойкот человеку, который держит в руках все нити моей кампании?
   - Мне трудно делать глобальные выводы, не прояснив пары подробностей в последних событиях.
   - Насколько последних?
   - Бросьте, Игорь Петрович. Нам нужно определиться после безудержного выступления моего друга Сивцова. Раз уж впервые за всё время совместной работы у вас с Юлей появились секреты от меня, неизбежен тайм-аут.
   - Думаете, у меня есть основания для недоверия к вам?
   - Возможно. При желании можно отстроить впечатляющую теорию - раз я не упоминал о давнем знакомстве с Покровским, то, разумеется, являюсь его тайным агентом.
   - Почему же вы не упоминали о нём? И не надо говорить "вы не спрашивали" - мы не в суде. Вы не хуже меня знаете: с самого начала, ещё во время нашего знакомства и собеседования о приёме на работу вы должны были упомянуть о нём по собственной инициативе во избежание возможного недоумения в будущем.
   - Подумал - если скажу, вы меня не наймёте.
   - То есть, решили-таки внедриться?
   - Нет, хотел причинить генералу как можно больше вреда и не допустить его возвращения в Кремль. Предложенная вами позиция давала реальные шансы сделать то и другое с максимально возможной в моём персональном случае эффективностью. Вы не считаете нужным делать секрет из нашего разговора?
   - Не считаю. Вся команда присутствовала при объяснениях Сивцова и, видимо, всем необходимы ваши комментарии, иначе спокойно работать дальше невозможно.
   - Возможно, вы правы. Мне выйти на трибуну? Кажется, у нас нет трибуны.
   - Обойдёмся. Что вас связывает с Покровским?
   - Ничего. Хотя познакомился я с ним действительно до ужаса давно, когда я ещё был студентом, а он - лейтенантом. Он действительно излишне энергично ухаживал за своей будущей женой, и я контактировал с ним от лица администрации университета, с заданием предотвратить следующий неминуемый шаг: официальное обращение к армейскому командованию с требованием утихомирить своего офицера. Понятия "харассмент" тогда не существовало даже на Западе, а границ уголовного или даже административного кодекса он не переходил - просто ухаживал за девушкой в слишком грубой и настойчивой манере. Но рук не распускал - вообще, не только в смысле побоев или принудительных объятий. Я сам разговаривал с Еленой Фёдоровной - тогда ещё просто Леной, разумеется - и она твёрдо подтверждала. Он даже за руку не пытался её взять, не говоря уже обо всём прочем.
   - Кажется, наш разговор уклоняется в ложном направлении. Айдар Каримович, способы обольщения, которые использовал в далёкой юности Покровский, нас сейчас не интересуют.
   - Я не о них говорю, а о своих отношениях с лейтенантом - будущим генералом. Я именно тогда пришёл к выводу, что он - страшный человек. Сами понимаете - если через десятилетия я его вспомнил и ужаснулся, увидев на вершине власти.
   - Пока вы рассказали только о его непомерной, но вполне корректной настойчивости. Я знал пару мужиков, взявших своих жён измором - в конце концов женщина начинает смотреть на упёртого ухажёра с интересом. Раз уж для него на ней сошёлся клином белый свет, хотя она - не миллионерша и не кинозвезда, то есть смысл ответить взаимностью.
   - Здесь как раз всё несколько сложней. Миллионершей она не была, но её отец в партийной иерархии стоял довольно высоко - ближе к Брежневу, чем к Новосибирскому обкому, откуда начинал свой светлый путь ввысь. Покровского некоторые даже пытались обвинить именно в желании породниться с начальством, но такие предположения быстро отпали - на подхалимаж и заискивание его залихватские методы совершенно не походили. Наоборот - казалось, он задался целью навлечь на себя все мыслимые и немыслимые жизненные трудности. Знаете, ссоры с сильными мира сего обычно возникают из романтизма и наивности искателей справедливости, но в данном случае говорить о них не приходилось. Покровский в принципе не думал о последствиях своих стремлений, просто добивался благосклонности от своего предмета всеми доступными его воображению методами.
   - Похоже на психиатрическую подоплёку. Его не проверяли тогда, случаем?
   - Конкретно тогда и конкретно в данной связи - нет, насколько мне известно, но по армейской линии он медкомиссии проходил, разумеется. И в случае серьёзных проблем по линии душевного здоровья, думаю, его бы сразу от дальнейшего прохождения службы освободили. Будущий тесть, насколько мне известно, нажимал на разные рычаги, а возможности у него имелись немалые, как вы понимаете.
   - Так чем же вас так напугал лейтенант Покровский?
   - Он меня не напугал. Просто я его возненавидел. Физически. Если хотите, физиологически.
   - Если он честно добивался руки Елены Фёдоровны и пальцем её не тронул, ваша оторопь требует дополнительных объяснений.
   - Я разговаривал с ним несколько раз. В неофициальной обстановке, на улице, без протокола и даже без свидетелей. Наверное, он показал себя честно. Не может нормальный человек, а не великий актёр, так сыграть мерзавца. Я по простоте душевной пытался ему внушить незамысловатую идею "насильно мил не будешь", но он воспринимал её исключительно с юмором. Мол, а как же иначе, если не насильно? Долго мне рассказывал о мужском предназначении брать положенное, а на мой вопрос "кем положенное?" рассмеялся. Им самим и положенное, кем же ещё. Во всей красе развернул передо мной логику полового агрессора: женщина должна отдать себя мужчине добровольно, иначе выйдет только полная чепуха. Как демон может вселиться в человека только с его согласия, или как грешник продаёт душу дьяволу исключительно по собственной воле, а не под принуждением пыткой или колдовством. Она должна увидеть не только отсутствие другого выхода - тогда получается изнасилование; она должна осознать предложенное ей решение как оптимальный для неё исход. Не в смысле "иначе хуже будет", а в смысле "ничего лучшего никогда больше не случится".
   - Но отсутствие другого выхода она всё же должна замечать, хоть краем глаза?
   - Безусловно. Я ведь и с Леной разговаривал и долго не мог её понять. Прежде всего - хочет она за него замуж или нет? Мне тогда по молодости казалось, что девушка на выданье должна приплясывать от нетерпения и не сводить с избранника восхищённого взгляда поклонницы, а она, кажется на него вообще не смотрела. Я ей говорю: "Хочешь за него - так выходи, и покончим всё дело разом; не хочешь - отрежь раз и навсегда, хватит мурыжить его и всех остальных". А она - ни туда, ни сюда, иногда только растерянно так улыбается, словно её застали раздетой, но заставший сам виноват, вломившись в комнату без стука.
   - Честно говоря, особой мерзости я пока не разглядел, - недоумённо высказался Игорь Петрович и обвёл взглядом остальных в поиска подтверждения своего впечатления. - Раз речь не о силовом принуждении, а о подавляющем мужском шарме, крыть нечем - такой расклад многие воспримут как естественный и простительный, особенно в двадцать лет с мелочью.
   - Я ещё не закончил, - бесцеремонно вторгся в президентскую речь Нигматуллин. - Об отсутствии другого выхода он тогда рассуждал многословно и убеждённо - многое я запомнил на всю оставшуюся жизнь, хотя никогда ни единого слова из его речений не записал. Например, следующее: если женщина подчинится открытой силе из страха, её жизнь превратится в кошмар, и к старости она рано или поздно вспомнит её с ужасом и отвращением; если же её убедить в полнейшем отсутствии других кавалеров, поскольку они все боятся альфа-самца, а тот не вызывает у неё отвращения ни внешностью, ни обращением с ней, она примет его легко и даже радостно - вариант ведь лучший, чем вечное сидение в девках. Я ему в ответ: мол, не в первобытном обществе живём, за самок поединки не проводим, и ей вполне может идеально подойти парень, не умеющий драться - только в животном мире правят альфа-самцы, среди людей ценятся и другие качества, помимо больших кулаков. Он снова смеётся: любой женщине нужен только муж, способный взять своё. Умение супруга красиво рассуждать об отвлечённых материях никак ей в жизни не поможет, а вот возможность укрыться за его широкой спиной от жизненных невзгод - очень даже. Чем не прекрасная жизнь: занимайся, чем твоей душе угодно, всё остальное на муже. Я не отступаюсь: женщина не игрушка и не выставочная кукла, у неё тоже есть право пройти настоящую жизнь самостоятельно, без страха остаться после развода ни с чем. Тогда он: у меня у самого ничего нет, мне у неё отнять нечего. Как же нечего, если у неё папаша не последнего разбора? Папаша обойдётся - не первый и не последний отец невесты, желающий обрядить дочь в монашескую рясу. Он прочит ей знатную партию по линии внешней торговли, а она всё ищет, где бы от него спрятаться. Я гну своё: мол, и ты развернул перед ней широкую перспективу лейтенантской жены с бытом коммуналок и съёмных углов? Тут он совсем разошёлся и вывалил передо мной кучу неоспоримых доказательств своей незаменимости. Типа: да, я её не обманывал и честно предупредил о скучных закономерностях гарнизонной жизни, но тут ведь всё в руках человеческих. Однообразный и монохромный быт можно расцветить фантазией, нельзя наделить хоть каким-нибудь смыслом роль бесплатной эскортницы при муже на дипломатических приёмах. Высокое предназначение обретается в трущобах и чащобах, а не под софитами или на бальном паркете.
   - Хотите сказать, он лихо запудрил девчонке мозги своей доморощенной псевдофилософией?
   - Возможно, и доморощенной, но вовсе не псевдо, - коротко пожал плечами Айдар Каримович. - Скажете, он был не прав? Можете его опровергнуть?
   - Рассуждая отвлечённо, видимо не смогу. Но заманивать таким манером романтичную советскую девушку в пустыню, прекрасно осознавая ждущий её там ежедневный ужас вместо светского времяпрепровождения в каком-нибудь торгпредстве посреди твёрдой конвертируемой валюты - всё же нечестно.
   - Я ещё тогда поинтересовался у Лены - по её словам, он буквально запугивал её офицерским общежитием в глухомани, хотя сам служил тогда под самой Москвой. Со стороны могло показаться, будто он её отговаривает, а не наоборот.
   - Тем не менее, она поехала с ним в ссылку?
   - Не с ним, а за ним. Сначала он уехал один без всяких авансов с её стороны, но потом её начали выдавать за того самого перспективного молодого человека с реалистичными видами на длительную загранкомандировку в капстрану. Совсем как в фильме "Доживём до понедельника", только она всё же сбежала не прямо из-под венца, в смысле - не из ЗАГСа.
   - Чересчур мерзким оказался претендент?
   - Наоборот, абсолютный миляга. Начитанный, воспитанный, знаток классической музыки, театрал, страстный библиофил - совершенно один к одному с ней самой. Как она мне объясняла, при встречах они заговаривались до глубокой ночи, забывая о времени. Не поверхностный был жених, не напоказ - реально рафинированный интеллигент.
   - Айдар Каримович, вы как-то близко соприкоснулись с молодой жизнью Покровского и его невольницы. Вас послушать, так вы просто доверенное лицо - с обоими беседовали по душам.
   - Да, беседовал. Не понимаю вашего удивления, Игорь Петрович. Там скандал зрел потенциально до небес - сиречь, до ЦК КПСС, если не до самого Политбюро. Конфликт формально между лейтенантом и МГУ, а в сущности - между партийными структурами и советской армией. Отец Елены отступать не собирался, сажать дочь под замок - тоже. Он хотел стереть в порошок Покровского и жить дальше, о нём не вспоминая. И ему даже привиделось исполнение мечты.
   - Но тут дочь бросилась в омут вслед за суженым.
   - Именно. Никто от неё не ожидал такой резкости движений. Я, кстати, провожал её на вокзале. Один.
   - От неё все отвернулись?
   - Нет, она ото всех спряталась.
   - Но не от вас?
   - Не от меня. Именно как от постороннего - зачем ей от меня прятаться? Я её в Москве не удерживал и замуж ни за кого не выдавал.
   - Честный брокер?
   - Если хотите. На перроне пытался её убедить не ранить родителей - зачем привносить лишний драматизм в без того сумбурную и травмирующую всех действующих лиц историю?
   - Как же она могла их не ранить? Если бы объявила о намерении ринуться в пустыню за изгоем, её бы точно посадили под замок для её же блага. Это я вам как отец взрослой дочери говорю.
   - Полагаю, ваш вероятный зять, Игорь Петрович, похож скорее на отвергнутого жениха студентки Елены Савватеевой, чем на её мужа.
   - Отпетого интеллигента я в нём не разглядел, честно говоря. Но, возможно, просто знаю его недостаточно хорошо. Но я по-прежнему не понимаю преступления юного Покровского. Если безродный лейтенант, поссорившись с армейским командованием и чуть ли не с партийным руководством, сумел-таки увести хорошо воспитанную девушку у советского аристократа, то его следует только поздравить. Где же преступление?
   - Он уже тогда презирал конкретного, отдельно взятого человека с его надеждами и мечтами.
   - Если вы о его соперниках в романтическом противостоянии, то его отношение общепринято. Покажите мне двадцатилетнего парня, который с уважением относится к претендентам на благосклонность его пассии - если только какой-нибудь слизняк без воли и мужского характера. Думаю, вы не совсем правы - мы продолжаем драться за самок, Айдар Каримович, и если перестанем, мир, каким его знало человечество всю свою историю, прекратит существование. Амёбное население утратит способность не только к размножению, но и к собственному видению будущего. То есть, деградирует на более низкую ступень, имя которой - вымирание.
   - За свою жизнь, Игорь Петрович, я имел возможность наблюдать множество парней, собравшихся жениться. Покровский был не первым из них и, разумеется, не последним, но только в нём я увидел столько ненависти и презрения. Знаете, обычно роль жениха делает мужиков хоть немного лучше. Да, некоторые боятся грядущего плена, другие не уверены в своей способности сделать избранницу счастливой, третьи занимаются бухгалтерскими вычислениями - это уж больше в нынешнее время, но тот лейтенант навсегда отпечатался в моей памяти готовностью убить, не испытав ни малейшего сокрушения. Он не говорил мне никаких гадостей о сопернике, по большому счёту он вообще о нём не говорил, но я стоял совсем рядом и испытывал на себе его рыбий взгляд - он не менялся даже при упоминании имени невесты. Нет, тогда ещё не невесты, но он уже видел её именно так и не допускал мысли об ином повороте дела, в том числе не позволял своим собеседникам смотреть на свою затею иначе.
   - Рыбий взгляд или крокодилий - категория неосязаемая. Все знают: очаровашкой Покровский не был никогда.
   - Не понимаю вашего настроения, Игорь Петрович. Вы ждали от меня истории о генерале - убийце и насильнике?
   - Судя по степени вашего неприятия - волне возможно. Не обязательно в прямом смысле, но в общем ожидал услышать от вас историю его преступления - хотя лишь этического. Видимо, вы росли в слишком хорошем окружении, Айдар Каримович. Именно двадцатилетние парни как раз и готовы убить соперников, если натуры хватит, конечно. На деле не убивают, разумеется - по крайней мере, как правило - но способны на многое.
   - Вы сейчас серьёзно?
   - Вполне. Ненависть к врагам сопровождает мужчину всю жизнь, иначе он - рохля и размазня, разве нет?
   - Хочется думать иначе. Делая жизненный выбор, мужчина должен руководствоваться в первую очередь постулатами благородства и рыцарства, если мы говорим об идеалах, а не констатируем реальность.
   - Прекрасные качества следует демонстрировать своим близким, а тем, кто им угрожает - именно ненависть. Правила хорошего тона можно применить только к поверженному врагу, поскольку, добивая лежачего, человек доказывает несправедливость своей победы перед лицом Вселенной.
   - В глазах Бога, хотите вы сказать?
   - Я хочу сказать - в мнении своей женщины, если она достойна этого звания, разумеется.
  
   Глава 26
  
   Выйдя из машины у подъезда "Метрополя", Наташа ощутила неловкость. За несколько первых месяцев после гибели отца она привыкла к вниманию прессы и не раз появлялась в свете софитов, хотя и не получала удовольствия от вынужденной и случайной известности. Затем настала пора затишья, и в некоторой степени она вновь приблизилась к эпицентру общенациональных новостей лишь с появлением в предвыборном штабе Ладнова. Когда диссидент предложил ей стать медийным лицом своей кампании, она не обрадовалась, но насторожилась - роль сразу показалась ей странной и едва ли не отталкивающей. "Работать физиономией" она не хотела, но внести свою лепту в общее дело, считая его правильным и достойным, страстно желала.
   Привыкнув к спартанской обстановке ладновского штаба, она невольно опешила теперь, вдруг оказавшись на пороге предвыборной резиденции Саранцева. Уже стемнело, но яркое освещение отодвинуло непроглядность прочь, сделав отель сияющей обитаемой планетой в космическом пространстве, наполненном светом дальних галактик. Вокруг толклись люди, шум голосов равномерно разливался в округе, обращаясь в мерный гул звукового фона, и лишь когда к ней метнулся человек с криком: "Наташа! Наташа! Как вы здесь оказались? Вам поручили коалиционные переговоры?" пришло понимание принадлежности большой части окружающей толпы к журналистскому цеху. Ирина Аршаковна и Сергей Потапченко тут же пришли на помощь, загородив жертву от информационного хищника, а тот, узнав Овакимян, пришёл в ещё больший восторг и начал беспорядочно выкрикивать вопросы ей в лицо. Истерика профессионала привлекла внимание его сообщников, и вскоре начальник службы безопасности уже тащил девчонок за собой на буксире через возбуждённую толпу, легко раздвигая её широкими плечами.
   В лифте все отдышались, и Овакимян спросила соратников:
   - Вы ничего странного сейчас не услышали?
   Двое переглянулись и недоумённо пожали плечами.
   - Я просто испугалась, - честно пояснила Наташа. - Глупость, конечно, но они уж чересчур наседают. Застоялись здесь, что ли?
   - А мне показалось, кто-то из них выкрикнул фамилию Уряжского. Не уверена - может, у меня уже галлюцинации начались, - с осторожным сомнением призналась Ирина Аршаковна.
   - Собственно, его тоже могли узнать - журналюги всё же столпились, не простые ротозеи, - сделал экспертное заключение Потапченко, никак не выдав своих эмоций.
   Делегацию союзников встретили в холле и проводили к совещательной комнате в одном из номеров, хотя Овакимян хорошо помнила дорогу и нетерпеливо озиралась в поисках других гостей. Она удивлялась выдержке шефа - как можно одолеть собственное любопытство и не спешить узнать ответы на все вопросы дня? Видимо, ему и в самом деле не интересно, раз провокация всё равно не состоялась, и весь пар ушёл в свисток. Если же страшный антиконституционный план вовсе не существовал, то и терять драгоценное время на чью-то пропагандистско-психологическую афёру - совершенно не резон.
   В президентском номере было людно и снова шумно, хотя и не так, как у входа в отель. Здесь люди разбились на маленькие группки по два-три человека и бубнили друг другу вполголоса неясные слова, будто язычники творили молитвы своим разнообразным богам в предвкушении битвы.
   - Садитесь сюда, пожалуйста, - указал провожатый на один из диванов в центре большой комнаты, и, последовав его инструкции, все трое разом обнаружили себя в центре событий.
   Четыре дивана стояли лицом к друг другу по сторонам воображаемого квадрата, посередине оставалось свободное пространство, покрытое мягким ковром, на который Наташа побоялась наступить. По соседству уже сидели другие люди - некоторые ничего не понимали, другие молча претендовали на сольную партию.
   На диване справа устроился спокойный парень - он закинул ногу на ногу и периодически наклонялся к сидящей рядом пожилой паре, видимо, что-то объясняя со знанием дела, но не добиваясь особого успеха - пожилые мужчина и женщина чуть наклонились вперёд, одинаково судорожно сцепив пальцы в замок и неудобно напрягая спины, бросали растерянные взгляды то на парня, то друг на друга и, судя по всему, совершенно не понимали сути происходящего. С краешку пристроилась ещё одна бодрая старушка, отдельная ото всех остальных - она ни на кого не смотрела и только беспрестанно разглаживала юбку на коленях, словно хотела добиться в своём занятии невиданных прежде вершин мастерства.
   На диване слева в свободных расслабленных позах, откинувшись на мягкую спинку расположились двое немного похожих друг на друга мужчин. Если о коллективе первого дивана Наташа не имела ни малейшего представления, то обитатели второго показались ей похожими на судью Сивцова в описании Ирины Овакимян, вот только решить, кто же из них именно он, никак не получалось. Один откровенно бездельничал, разглядывая то потолок, то присутствующих, и периодически поглаживал блестящую лысину, а второй не отрывался от каких-то бесчисленных бумажек - всё время перекладывал их, словно сочинял новую разновидность пасьянса, иногда брал какую-нибудь записку в руки и изучал её более внимательно, затем либо водворял её на прежнее место, либо перемещал другие карточки и укладывал её по-новому. Он даже показался Наташе знакомым, но определённо вспомнить его она не могла. Возможно, он и есть судья? Ведёт себя более солидно, не бездельничает демонстративно, как двоечник на уроке у слабого учителя. Само собой пришедшее на ум сравнение смутило девушку: сколько можно вспоминать школу? Её жизнь уже не имеет почти ничего общего с теми странно далёкими годами, когда она боялась низких оценок. Теперь она узнала иные страхи и животный ужас ожидания неизвестного на краю психологической, если не психиатрической пропасти.
   Диван напротив оставался свободным, и никому не составляло труда предположить, кто его займёт. Ожидания подтвердились, когда в комнате появился деловито настроенный президент Саранцев, а за ним - глава его администрации, внешне угрюмый и чем-то раздосадованный Нигматуллин. Именно он уселся, а его шеф остался стоять и окинул все диваны одним удовлетворённым взглядом.
   - Хочу поприветствовать и искренне поблагодарить всех откликнувшихся на наше приглашение принять участие в спонтанном собеседовании, о котором ещё несколько часов назад я сам не имел ни малейшего представления, - торжественно начал свою речь глава государства и снова пробежал взглядом по напряжённым или деланно беззаботным лицам. - Обстоятельства пока сильнее нас, и для торжества человеческого над неосязаемым, необъяснимым и опасным необходимо элементарное действие: просто поговорить. Прошу никого не считать заранее обвиняемым или подозреваемым - на данный момент я не располагаю никакими основаниями для подобного рода бесцеремонности. Положение наше таково. Сегодня ночью Айдар Каримович передал мне секретную новость о намерении премьер-министра Покровского организовать некую провокацию с человеческими жертвами, возложив ответственность за неё на меня. Источником данной информации стал судья Степан Викторович Сивцов, который сейчас находится в этой комнате - прошу любить и жаловать.
   Саранцев выверенным широким жестом указал на левый от Наташи диван, и ленивый мужчина нехотя поднял правую руку, оторвавшись от своих никчёмных занятий ради знакомства с общественностью.
   - Как нам удалось выяснить в ходе разговора со Степаном Викторовичем, он получил эту бомбу лично от Вороновой Екатерины Олеговны, айтишницы из штаба премьер-министра Покровского. Пригласить её на наше собрание не получилось, поскольку она со всем своим семейством в данный момент находится во Франкфурте-на-Майне вне зоны досягаемости.
   Сосед судьи Сивцова отложил свои непонятные занятия и чуть изменился в лице - вместо выражения деловитости оно приобрело оттенок внимания и обеспокоенности - то ли от самой новости, то ли от того досадного обстоятельства, что не он узнал её первым; все жители правого дивана насторожились и замерли, остановив взгляды на президенте и ожидая от него продолжения, поскольку пока не поняли причин своего вовлечения в разбирательство.
   - Пока мы рисовали картину случившегося, уже днём, с нами на связь вышел штаб кандидата в президенты Петра Сергеевича Ладнова, представители которого также находятся сейчас среди нас. Поскольку не все присутствующие являются журналистами, политиками и аппаратными функционерами, на всякий случай представляю вам Наташу Званцеву - полагаю, если кто не знает её в лицо, то уж слышали-то о ней все, кому больше десяти лет от роду, а также официального представителя господина Ладнова - очаровательную Ирину Аршаковну Овакимян и начальника службы безопасности Сергея Михайловича Потапченко. Насколько я понимаю, их информация заключается в следующем: сегодня же ночью на имя Наташи Званцевой в штабе Ладнова получен по почте пакет с неким секретным документом компрометирующего свойства, обладание которым незаконно, в силу чего он был официально передан в Генеральную прокуратуру, но в общих чертах его содержание представляет собой откровенную угрозу жизни и свободе команд кандидатов, противостоящих на завтрашних выборах господину Покровскому. Подлинный документ или поддельный - сейчас сказать невозможно. Я правильно описал ситуацию, Ирина Аршаковна?
   - Да.
   - Отлично. Теперь я должен передать слово нашему гостю, известному журналисту из кремлёвского пула Николаю Игоревичу Самсонову. Он лично позвонил моей помощнице, всем, надеюсь, хорошо известной Юлии Николаевне Кореанно, и в свою очередь сообщил о наличии у него некой взрывоопасной информации, сущность которой мне неизвестна за исключением одной детали: она каким-то образом касается главы администрации президента, также присутствующего здесь Айдара Каримовича Нигматуллина - круг замкнулся. С вас день начался, вами и заканчивается, Айдар Каримович.
   - Что за дешёвый аттракцион? - глухо прорычал подследственный, не слишком меняясь в лице, но собравшись, словно перед прыжком.
   - Айдар Каримович, вы просто обязаны понять меня правильно. Я устал за сегодняшний день, как ещё никогда не изматывался за всю свою жизнь, хотя всякое случалось. И дело не в недостатке сна или чрезмерной физической нагрузке - мне смертельно надоело узнавать на пустом месте плохие новости и гадать о перспективах политических репрессий, направленных против меня и моих соратников. Я больше не знаю, кого подозревать, на кого положиться и с кем прекратить общение. Как я сказал в преамбуле к своему выступлению, я не считаю никого из участников нашего собрания априори виновным в нарушении закона или этических норм, но хочу поставить точку в бесконечном разбирательстве и обнародовать всё недосказанное за последние сутки. Прошу вас, Николай Игоревич.
   Самсонов встал, машинально помассировал себе шею, оглядел импровизированную аудиторию, неопределённо хмыкнул и начал негромко рассказывать свою несмешную историю:
   - Вы будете смеяться, но на меня события тоже посыпались минувшей ночью и без всякого предупреждения. Я тихо и мирно питался в ресторане, не замышлял никаких грандиозных проектов разоблачения, но сам собой подошёл человек и буквально всучил мне улики.
   - Что за человек? - буркнул Нигматуллин, готовый убить за лживое слово.
   - Не могу сказать. Он как раз постарался переложить проблему на меня, чтобы избавиться от неё.
   - Женщина, что ли?
   - Айдар Каримович, я же сказал: не могу раскрыть свой источник. Поскольку речь идёт не об устных утверждениях, а о материальных свидетельствах, имя вообще не важно. Возможно, вы даже сами догадаетесь, когда всё увидите.
   - И что же я увижу?
   - Вот, пожалуйста. Флэшка. Нужно поднести поближе ноутбук, а то не все увидят.
   Сотрудники Саранцева подкатили к одному из углов прямоугольника, образованного диванами, тумбочку и водрузили на неё лэптоп с неправдоподобно огромным дисплеем. Самсонов неспешно приблизился к нему, вставил флэшку в USB-порт и склонился над клавиатурой, выводя на всеобщее обозрение её содержимое. Когда он отошёл в сторону, все увидели некачественное изображение человека, идущего по каким-то дорожкам, но потом кадр сменился - неизвестный приблизился к двери и предъявил искажённое слишком маленьким расстоянием изображение своего лица объективу очередной видеокамеры наблюдения. Эксперты среди зрителей отсутствовали, но все дружно подумали: "Нигматуллин". Действие на видео продолжалось, и когда в открывшейся двери появился второй фигурант, пожавший руку первому, сомнений ни у кого не возникло - Покровский.
   - Пожать руку генералу теперь считается преступлением? - зло поинтересовался подчинённый, мазнув безразличным взглядом по лицу своего работодателя.
   - Там есть маркер времени, Айдар Каримович. Я впервые узнаю о вашем свидании с генералом 23 февраля сего года. Не припоминаю никаких наших с вами договорённостей о любого рода акциях в отношении генерала, назначенных на этот день. Скажете, он вас просто пригласил в частном порядке, а вы не придали своему визиту никакого значения?
   - Положим, да. Вы отдадите меня под суд или расстреляете просто так?
   - Не надо ёрничать, Айдар Каримович. Согласитесь, я имею полное право недоумевать по поводу ваших действий.
   - А если на записи не я, или мы имеем дело с простой подделкой?
   - Думаю, необходимости в профессиональной экспертизе нет. Просто скажите, глядя мне в глаза, настоящая это запись или нет.
   - Многовато мелодрамы - не находите, Игорь Петрович? Практически мексиканский сериал - кажется, только там в наше время ещё читают правду по глазам.
   - Не знаю, я не смотрю мексиканские сериалы. К чему никому не нужные экивоки? Просто скажите, встречались ли вы Покровским 23 февраля.
   - И вы удовлетворитесь моим ответом?
   - Не понял вопрос. В каком смысле - "удовлетворюсь"? Расстрел вас, разумеется, не ждёт при любом исходе - смертная казнь у нас все ещё не применяется, но содержание ваших самовольных контактов с генералом подлежит исследованию и извлечению выводов.
   - С премьер-министром.
   - Что "с премьер-министром"?
   - Речь о контактах с премьер-министром, а не с генералом. Не только расстрельного, никакого уголовного дела не получится из-за разговора главы администрации президента с главой правительства. Нельзя выдать государственную тайну её носителю.
   - Юридическая сторона вопроса меня сейчас не интересует совершенно, Айдар Каримович.
   - И какая же интересует?
   - Этическая, разумеется. Очень хочу узнать, порядочный вы человек или нет.
   - Честно говоря, я ещё не закончил, - бестактно вмешался в напряжённую перепалку журналист. - Мне кроме флэшки передали ещё и некий конверт.
   Он извлёк из своей сумки пакет, сделавший его день, и выудил из него беспорядочную пачку многократно рассмотренных и изученных открыток.
   - По моему скромному мнению, здесь мы имеем послания юного генерала Покровского - то есть, тогда ещё не генерала, а лейтенанта, а то и курсанта - своей будущей жене. Данные моего источника позволили выйти на промежуточное звено в лице бывшего главы администрации президента Антонова, и он подтвердил факт посещения господином Нигматуллиным Ново-Огарёва 23 февраля, хотя о целях визита он ничего не знает, а также совершенно уверен в категорическом неприятии Айдаром Каримовичем в равной степени как личности генерала Покровского, так и его политики.
   - Откуда Антонову знать, где я был или не был?
   - Ну, он ведь не человек с улицы. Скорее, наоборот - он креатура нашего уважаемого Сергея Александровича, связей с ним не порывал и остаётся пусть не в самом ближнем кругу, но в числе особо привилегированных лиц.
   - Что? - встрепенулся Саранцев. - Вы можете доказать ваши слова?
   - Я могу только сослаться на Антонова. Не знаю, за кого он меня принял и насколько был со мной откровенен, но он прямым текстом признал давнее знакомство с генералом - по крайней мере, задолго до его губернаторской кампании в Новосибирске. Простите, Игорь Петрович, если я нанёс ещё один удар по вашей вере в человечество, но, видимо, Покровский растил вас давно, внимательно и целенаправленно. Можно сказать, не спуская глаз.
   - Думаю, вы преувеличиваете его прозорливость.
   - Прошу не понимать меня чересчур буквально. Разумеется, он не планировал тогда своё президентство и ротацию с вами. Наверное, просто разглядел в вас надёжного соратника. В смысле, не тупого и корыстного служаку, а принципиального человека, способного на поступок ради своих убеждений.
   - Не надо льстить, господин Самсонов. Я жду от вас не утешений, а комментариев. Антонов мог сочинить легенду под вашим давлением?
   - Прямо у меня на глазах? Я всё же не вчера родился и на нехватку житейского, да и профессионального опыта не жалуюсь. Разумеется, он мог скрыть подробности, где-то преувеличить или приуменьшить, но основа его заявления несомненна: он человек генерала.
   - Айдар Каримович, вы можете высказаться по поводу услышанной сейчас информации?
   - Могу, но не хочу. Не вижу необходимости превращать аппаратную работу электорального периода в публичный балаган.
   - Извините, - поднял руку Уряжский, моментальной напомнивший всем послушного школьника. - Я не понимаю, почему сюда пригласили нас.
   - Вот именно, я того же не понимаю, - удовлетворённо буркнул Нигматуллин.
   - Хорошо, я готов развеять ваше коллективное недопонимание, - буднично заметил президент и антично-театральным жестом изобразил собой "бога из машины". - Отгадка невероятно проста. На бандероли с компрометирующим документом, направленным в адрес Наташи Званцевой, о которой здесь уже сказано, в качестве обратного значится ваш владивостокский адрес, уважаемая Марина Яковлевна. Правда, отправителем указан некий Гальперин Александр Иванович. В свою очередь спрашиваю у вас: можете прокомментировать услышанное?
   - Гальперин? - упавшим голосом отозвалась немолодая бодрая женщина, сидевшая на одном диване с недовольным и смелым молодым человеком, и всем, даже не успевшей увидеть жизнь Наташе Званцевой, стало ясно - имя фигурантке известно.
   - Совершенно верно, Гальперин. Знаете его?
   - Знала. При его жизни.
   - Извините, Марина Яковлевна. Возможно, вам тяжело вспоминать этого человека, но кто мог буквально вчера или позавчера написать его имя на почтовом отправлении с вашими данными?
   - Понятия не имею. Лично я ничего такого нигде не указывала. Его нет уже много лет, с его роднёй я связь не поддерживаю.
   - Простите ещё раз, но нам нужно разобраться в запутанных событиях, и откладывать некуда. Какое отношение Гальперин имел к вам?
   - Как вам сказать... Я, конечно, не девочка и замуж не собираюсь. Доброе имя сберечь - никогда не лишне, но раз уж дело разрослось до небес, могу признаться в старинном грехе.
   Агисперова-Огурцова замялась, и Саранцев вдруг, неожиданно для самого себя, прочитал ответ в её глазах. Он показался ему нелогичным, но вполне объяснимым.
   - Это отец той самой Екатерины Олеговны Вороновой из штаба Покровского?
   Запутавшаяся в своём и чужом прошлом мстительница молча кивнула.
   - Почему же она Олеговна?
   - У неё ведь в свидетельстве о рождении отец не указан. По деду и отчество, и фамилия.
   Юная Агисперова грешила с тем же любвеобильным профессором, который довёл до самоубийства её подружку и, разумеется, пыталась сжить его со света. Немного похоже на индийский фильм, но почему бы и нет? Миллиард индийцев разных конфессий и этнической принадлежности смотрят своё кино и получают от него удовольствие, а значит оно укладывается в их представление о мире. Внятное миллиарду человек не может оказаться несбыточной фантастикой.
   - Кто в вашем ближайшем окружении посвящён в тайну вашей юности?
   - Я никому не рассказывала. Зачем? У меня от Гальперина ничего не осталось, кроме памяти.
   - Память всё же осталась? Он ведь изменил вам с матерью Воробьёвой.
   - Он изменил ей со мной. И вообще, не вижу смысла продолжать разговор о моих студенческих увлечениях. Да, не монашка и вообще ни разу не целомудренна, но никакой угрозы национальной безопасности никогда не представляла.
   - Почему вы в Москве, Марина Яковлевна?
   - Разве мне запрещено посещение столицы?
   - Нет, но честной пенсионерке трудно собрать необходимую на поездку сумму. Вы потратили ваши сбережения?
   - Да, некоторую часть. Что вас удивляет? Приехала проведать сына.
   - Логично навещать студента во время каникул, а не накануне президентских выборов.
   - Да, мои поступки совершенно не логичны. Захотела и приехала, не вижу проблемы и поводов для обвинений в преступных намерениях.
   - Возможно, вы получили явно или потенциально опасные для него известия и захотели срочно переговорить с ним лично?
   - Игорь Петрович, вы ведь не юрист, а строитель. Кто учил вас задавать вопросы?
   - Никто не учил, просто выясняю неизвестное и непонятное. Вы мне ответите или нет?
   - Я уже ответила.
   - Да, конечно. Какая мать выдаст своего сына на поругание?
   - Какое ещё поругание?
   - Где он сейчас?
   - Со своей девушкой встречается.
   - Как зовут девушку?
   - Женя.
   - Фамилию её знаете?
   - Зачем вам её фамилия?
   - Из любопытства. Знаете или нет?
   - Лаврова её фамилия, Лаврова. Можно подумать, на след преступника напали, столько страсти!
   - Выходит, Женя Лаврова.
   - Да, выходит. Вас это удручает?
   - Надо выяснить. Некая Евгения Лаврова была с моей Светланой в ресторане перед историей с наездом. Когда он с ней познакомился?
   Новость о потрясающих связях новой пассии отпрыска очевидно поразила бедную мать суровой внезапностью, и некоторое время она беспомощно и молча смотрела на Саранцева, то ли обдумывая ответ, то ли собираясь покинуть высокое собрание во избежание чрезмерного ущерба своей кровинушке.
   - Я не знаю, когда он с ней познакомился. Я ведь во Владивостоке живу! Да я не знала бы, если бы и здесь жила. Как вы себе представляете - здоровый парень каждый вечер докладывает родителям, с кем общался в течение дня и с кем познакомился?
   Чета Уряжских тоже не смогла ответить на вопрос президента о хронологии личных увлечений квартиранта, их примеру последовал Уряжский-сын.
   - Алексей, вы ведь с ним всё же из одного поколения, без всяких там конфликтов по вертикали. Ни разу не болтали о девчонках?
   - Игорь Петрович, я вообще ни разу с ним не болтал. Совершенно ни о чём. С родителями не живу, а он в своём диком возрасте дома только ночует, я его почти никогда не заставал при посещении родных пенат. И вообще, честно говоря, я не понимаю. У меня создаётся впечатление, будто вы подозреваете отправителя бандероли с флэшкой и открытками в дурных намерениях. По-моему, он попытался разрушить замыслы генерала - возможно, даже разрушил их на деле, раз на практике ничего ужасного до сих пор не случилось.
   - В таком случае, зачем он прячется?
   - Почему "он"? Вы недооцениваете женщин.
   - Я имел в виду информатора - феминитив для него точно ещё не изобрели.
   Младший Уряжский замолчал - он всего несколько раз имел беседы с отцом своей высокопоставленной девушки и не привык спорить с ним или вообще распространяться в его присутствии на любые темы без предварительно выраженного собеседником желания его выслушать.
   - Я не понимаю, - разрушила тишину неверным голосом бывшая Агисперова. - Вы в чём-то обвиняете Мишу?
   - Марина Яковлевна, я же сразу сказал: никого ни в чём не обвиняю и даже не подозреваю, просто хочу разобраться в происходящем. Миша - ваш сын?
   - Да. А когда разберётесь, что случится с виновником происходящего?
   - Я бесконечно далёк от уверенности в успешном исходе мероприятия.
   - Ну всё-таки - а вдруг?
   - Всё зависит от содержания. Если кто-то чисто из вредности решил кого-то попугать, не имея ни намерений, ни возможности реально преступить закон, то ничего ужасного случиться с ним по определению не может. Скажем, я не стану с ним здороваться всю оставшуюся жизнь, но, вполне возможно, я и так ни разу в жизни с ним - или с ней - не здоровался.
   - А если обнаружится намерение и возможность?
   - Марина Яковлевна, вы хотите нам рассказать о вашем Мише неудобоваримые вещи?
   - Нет, не хочу.
   - Знаете, но не хотите?
   - Нет, просто не знаю. Господи, он же обыкновенный мальчик, уехал из дома учиться чуть не на другой конец земли.
   - Он не совсем обыкновенный, Марина Яковлевна. Не хочу без причины делать вам больно, но он сын женщины, которая когда-то давно смертельно обиделась на нынешнего главу администрации президента, он живёт у родителей жениха моей дочери и ухаживает за её подружкой. А ещё он может знать, кто такой Александр Иванович Гальперин, и уж совершенно точно он знает ваш владивостокский адрес. Кстати, а вы откуда знаете семейство Уряжских?
   Супружеская чета изначально ощущала сильное стеснение, старалась ничем не привлекать к себе внимание и не реагировала на происходящее ни мимикой, ни языком тела, ни речью. Теперь пара разом вздрогнула, напряглась и вперила насторожённый сдвоенный взгляд в Огурцову, словно боялась разоблачения.
   - Мы давние соседи, со времён моего московского жительства.
   - Не представляю соседей, способных на годы принять к себе постояльца по старой памяти после нескольких десятилетий раздельного пребывания.
   - Хорошо, дружим мы с Клавдией Аркадьевной, и можете не удивляться - для неё с мужем мой Миша не представляет обузы и не заставляет их страдать от его присутствия.
   - Откуда вы знаете?
   - Мы друг другу не посторонние, практически сёстры. Нормальная тётя только обрадуется возможности приютить племянника.
   - Клавдия Аркадьевна, вы согласны с Мариной Яковлевной?
   Та быстро закивала с оттенком испуга в уставленном на главу государства взгляде. Ему стало неприятно, и он вновь посмотрел на свою жертву, но ничего не сказал. Немного подумав, он обратился к младшему представителю семейства:
   - Алексей, каким образом вы познакомились со Светланой?
   - Разве она вам не рассказывала?
   - Разумеется, рассказывала. Более того, признаюсь вам по секрету: ФСО и ФСБ провели соответствующие проверки и не нашли в вашем, так сказать, сближении ничего подозрительного или предосудительного. Но я никогда не слышал вашей версии происшествия.
   - Какого происшествия?
   - В свете сегодняшних событий я в конце концов начал сомневаться в случайности вашей встречи, уж не обессудьте. Когда одно случайное совпадение громоздится на другое, но в конечном итоге выходит не глупость, а реалистичная конструкция, трудно не заподозрить во всём процессе разумную направляющую силу. Одним словом, как вы впервые встретились?
   - Вы не поверите - случайно. Если уж ФСБ и ФСО ничего не нашли, что вы можете выяснить прямо здесь и сейчас? Кстати, а где Светлана?
   - Я не смог договориться с её матерью о свидании. Но она ведь не нужна вам для честного рассказа.
   - Просто мне кажется не совсем честно в её отсутствие вести публичные разговоры о её личной жизни.
   - Боюсь, именно вы её компрометируете своими экивоками. Люди подумают, что встретились в сауне или ещё где-нибудь похуже.
   - По-моему, вы слишком пренебрежительно отзываетесь о вашей дочери.
   - А вы своим уклончивым бормотанием её откровенно позорите. Хватит уже, Алексей. Я жду.
   - Да ничего особенного. Только странно немного - мы поссорились на парковке из-за места, а в театре места оказались рядом. Вы разве не знали?
   - Насчёт театра слышать приходилось, а вот историю на парковке не припоминаю. Что за театр, где вы добыли билеты?
   - Почему "билеты"? У меня был годовой абонемент, купленный задолго до того спектакля.
   - Что за спектакль?
   - "Жизель".
   - Неожиданно.
   - Почему неожиданно?
   - Классика ведь, ничего сногсшибательного, интересного для прессы и офисных кулуаров.
   - Если бы я предпочитал сценические изюминки, то очевидно не брал бы абонемент в Большой.
   - Ладно, вы поругались на парковке и встретились в зале. Не представляю, как можно познакомиться на балете. Вы сидели далеко друг от друга?
   - Наши места оказались рядом.
   - В прямом смысле слова? Не в смысле - через пару рядов или кресел?
   - Нет, в прямом смысле - именно рядом.
   - Ваш скандал - кто кому не уступил место?
   - Я ей.
   - Вы заняли место Светланы на парковке?
   - Я занял своё место. Она стала требовать его себе, поскольку она, мол, девушка, и я ей должен.
   - Почему же вы ей не уступили?
   - Я сторонник равноправия, а оно несовместимо с рыцарством. Если девушку привозит к театру кавалер, то проблемы решает он, а если она эмансипэ и сама за рулём, то правила для всех одинаковы, иначе на улицах начнётся бардак со множеством человеческих жертв.
   - Вы изложили свои убеждения Светлане, и она не наградила вас оплеухой?
   - Нет, не наградила. Игорь Петрович, я всё же считаю неудобным говорить о Светлане при посторонних в её отсутствие. Вам ведь надо с ней мириться, а не рвать окончательно.
   - Вы бесконечно правы, Алексей. Но вот уже несколько месяцев я не могу перекинуться со своей дочерью даже парой слов, не только выяснять причины странных событий. Я не требую от вас никаких сугубо личных подробностей, исключительно чередование и содержание сцен в общественных местах. Итак, вы обидели её на улице и через несколько минут оказались в соседних креслах. Ваша ссора продолжилась?
   - Мы не сказали друг другу ни единого слова.
   - Тем не менее, насколько я понимаю, вы же с ней познакомились?
   - Да, потом. После спектакля. Светлана потом объясняла, почему - она всё ждала, когда я засну, а я не подавал ни малейших признаков сонливости.
   - Видимо, девочка сделала важное открытие: хам тоже может оказаться ценителем великой музыки.
   - Нет, Игорь Петрович. Думаю, она перестала считать меня хамом.
   - А вы в ответ перестали бороться с ней за равноправие?
   - Она же не требовала уступить ей моё место в зале.
   - А если бы потребовала? Вдруг с вашего места сцену было лучше видно?
   - Если бы потребовала - не уступил. Но не потребовала.
   - Кто пришёл со Светланой?
   - Никто. Она была одна.
   - И вы ненарочно тоже оказались без спутницы?
   - Да, у меня тогда случился романтический простой.
   - Я бы даже сказал - отстой.
   - Я не понимаю ваших намёков, Игорь Петрович. Я не состоял в заговоре и понятия не имел, кто моя соседка. Вы всё время нажимаете на противоестественность случайности, но почему? Если бы мы с ней были знакомы, потеряли связь и вдруг столкнулись нос к носу в Большом театре, то следовало бы поразиться необыкновенной случайности, какую только писатели в книжках выдумывают. Но в нашем случае просто два совершенно незнакомых друг с другом человека сели на соседние кресла, как множество других людей в том же самом зале. Почему те случайности вас не удивляют? Кстати, с другой стороны от Светланы тоже кто-то сидел.
   - До сегодняшнего утра ваша встреча меня тоже совершенно не удивляла. Но теперь вы оказались не человеком с улицы, а сыном подруги юности нашей уважаемой Марины Яковлевны, которая лет эдак сорок тому назад подзуживала моего будущего главу администрации сделать гадость ныне покойному профессору, поскольку тот обрюхатил студентку, а дочка студентки от профессора теперь подкинула другому бывшему сокурснику компромат на действующего премьер-министра. Мои представления о случайности не выдерживают такого количества совпадений.
   - Если нашу встречу со Светланой кто-то подготовил, то ищите его с вашей стороны, Игорь Петрович - я точно не мог ничего подобного устроить. Да такое в принципе невозможно - как можно заранее незаметно организовать чувства двух людей, которые в глаза друг друга никогда не видели и не подозревают о замыслах организатора? Все жители планеты Земля - дети своих родителей и внуки своих бабушек и дедушек. Кстати, на момент нашего знакомства со Светланой Айдар Каримович был только знаменитым адвокатом, а главой вашей администрации вы сами же его и назначили, но позже.
   - Да, Алексей, крыть ваши логические аргументы мне нечем, - хмуро согласился с потенциальным зятем Саранцев. - Но, думаю, и вам нечего возразить на мои, так сказать, метафизические контрдоводы. Факт остаётся фактом: Светлана оказалась в Большом в соседних креслах не с первым встречным, а с человеком, имеющим некоторые связи, хотя, вполне допускаю, он и сам о них не подозревал. Да, Светлана либо добыла тогда свой билет сама, либо ей оказал содействие некто из её, а то и моего окружения. Конечно, надо бы спросить её, но с тишиной не пообщаешься. Айдар Каримович, вы так тщательно перебираете эти открытки, словно они представляют огромную историческую ценность. Имеете комментарии на их счёт?
   - Очень даже имею. Они мои.
   - В каком смысле?
   - В самом наипрямейшем. Елена Фёдоровна мне их презентовала в назидание, спустя много лет после всех наших студенческих историй, и они лет тридцать хранились у меня.
   - Вы уверены?
   - Абсолютно.
   - Айдар Каримович, тридцать лет назад эти открытки не были перепиской генерала Покровского с его женой, а всего лишь корреспонденцией безвестного курсанта и лейтенанта со спутницей его жизни. И вы сохранили цветные бумажки, не интересные никому, кроме корреспондента и адресата?
   - Да, сохранил. Периодически даже перебирал их и думал о природе добровольного женского рабства.
   - Вы подтверждаете, они все - переписка юного Покровского с будущей женой?
   - Да, подтверждаю.
   - Даже эта - "от Тристана Воробышку"?
   - Даже эта. Не скажу, чем именно он занимался тогда в Вологде, но она, вполне могла на югах жизнь прожигать. Шестьдесят седьмой год, она называла его Тристаном из-за истории их знакомства. За ней ухаживал его приятель, в последний момент не смог придти на свидание и попросил Покровского сходить вместо него - извиниться и развлечь девушку, чтобы не слишком обижалась.
   - А он её отбил.
   - Да, он её отбил.
   - Но Изольдой он её не обзывал? Вообще-то, сюжет не слишком вдохновляющий.
   - Почему? Юные девицы как раз обожают роковую любовь, когда все умирают. Но она себя с Вагнером не связала, а он - возможно, просто не понимал контекста.
   - В вас сейчас говорит застарелая неприязнь к генералу.
   - Ни в коем случае. Много вы знали в шестнадцать лет о Тристане и Изольде?
   - Допустим, ничего не знал - я не из самой театральной семьи на белом свете.
   - Он тоже. В семьдесят первом он уже из своей азиатской ссылки с ней на связь вышел - кажется, она тогда гостила в Суздале у родственников. Вот не знаю, что за папа в шестьдесят пятом из Диксона поздравлял с десятилетием ленинградскую Тинку, а с новорождённым и "не надейся на пощаду" всё ясно - на первом сыне Сергей Александрович останавливаться не пожелал.
   - Хорошо, Айдар Каримович, открытки хранились у вас. А кто, каким образом и зачем подбросил их журналисту Самсонову? Собственно, зачем - предположить можно. Акулам пера материалы передают с намерением увидеть их в печати. Но кто? Когда вы видели их у себя в последний раз?
   - Понятия не имею. Даты ведь не записывал. Лет несколько прошло - возможно, и с десяток. Когда генерал только вознёсся на вершину власти, несколько раз к ним обращался, всё хотел по простоте душевной представить его психологический склад, но потом забросил.
   - Удалось представить склад?
   - Вряд ли. Совершенно не ожидал от него готовности пойти к вам в подчинённые. В молодости он точно такого не отчебучил бы.
   - Ладно, зайдём с другого конца. Бывал у вас дома кто-нибудь из, скажем так, моих знакомых? Другими словами - людей, способных иметь ко мне личное отношение, хорошее или плохое - не важно.
   Нигматуллин задумался на некоторое время, раздражённый своей ролью соглядатая, подозреваемого хозяином в нечистоплотности. Казалось, он не хочет выдавать пришедшие ему на ум имена единственно из духа противоречия.
   - Положим, Женя Лаврова, - произнёс он наконец тоном старшеклассника, уставшего от агрессии директора и завуча школы.
   - Женя Лаврова?
   - Именно.
   - Снова Евгения Лаврова?
   - Да, почему бы и нет?
   - Вы с ней знакомы?
   - Она заезжала ко мне вместе со Светланой и другими подружками.
   - Светлана была у вас?
   - Было дело.
   - Почему же вы назвали только Женю? Потому что она знакома с сыном Марины Яковлевны?
   Агисперова-Огурцова судорожно изменила насторожённую позу горгульи и повела взглядом в сторону президента, ожидая, видимо, новых инвектив в адрес своего чада, но не пытаясь их предупредить превентивным нападением.
   - Нет, просто девчонки как-то паслись в основном кучно, а она исчезала на время из моего поля зрения.
   - А зачем девчонки вообще к вам явились? Вы были знакомы с кем-то из них раньше?
   - Нет.
   - То есть, к вам ввалилась толпа посторонних девиц, и вы их радушно приняли?
   - Ситуация не выглядела так экстремально, как в вашем описании. Светлану я сразу узнал и предположил с её стороны некую крайнюю необходимость. Думаю, компания ей понадобилась для поддержки.
   - Или для похищения вашей коллекции открыток.
   - Ещё час тому назад я понятия не имел о её исчезновении и не предполагал такой подоплёки происшествия. Но откуда они могли узнать о существовании этой подборки, тем более о месте её хранения?
   - Вы у меня спрашиваете? - искренне изумился Игорь Петрович. - Я их на вас не натравлял и никаких указаний им не давал. Кто в вашем окружении знал об открытках?
   - Да вся семья знала. Это же не секретный дар - всегда лежали в конверте вместе с фотоальбомами, все их видели, только не понимали, зачем храню. В конце концов, согласились признать во мне филокартиста, хотя коллекция получилась весьма куцая.
   - Я бы сказал, узконаправленная.
   - Можно и так выразиться. Правда, насколько мне известно, никто из моих со Светланой не знаком. Насчёт её подружек не ручаюсь - кто знает, с кем общаются женщины и о чём или о ком болтают между делом, не придавая значения ни своим, ни чужим словам.
   - Но Елена Фёдоровна-то знала, где вы их храните?
   - Знала. Она бывала у меня пару раз, и я их ей показывал в шутливом контексте, как вроде бы тайный архив минувших страстей.
   - У вас гостила сама жена Покровского?
   - Да, случалось. По разного рода адвокатским делам, очень давно.
   - До президентства Покровского?
   - Да, раньше. Последний раз - в пору его губернаторства.
   - И с тех пор вы не переложили вашу скромную коллекцию в другое место?
   - Нет. У меня всё всегда лежит на одних и тех же местах. Зачем перекладывать? Мебель старинная, так сказать эксклюзивная - из карельской берёзы, менять её не собираюсь. Вы хотите сказать, девчонкам могла подсказать Елена Фёдоровна? Зачем ей это?
   - Айдар Каримович, начиная с вашего сегодняшнего ночного визита в Горки я непрерывно пытаюсь понять не только кому, но и зачем всё это нужно. Светлана объяснила вам своё вторжение?
   - Не слишком членораздельно. Болтала о желании поближе узнать человека, с которым её отец теперь общается чаще, чем с ней - уж извините, Игорь Петрович.
   - Ничего, я привык. Вы же понимаете, на самом деле она не общается со мной. Вас не удивило её желание?
   - Удивило, но как ещё мне следовало поступить? Оставить девчонок на улице?
   - Они же не ночью к вам явились, не пешком и явно не на общественном транспорте. Сели бы в машину и вернулись туда, откуда приехали. Кстати, о чём мы вообще говорим? Куда именно они к вам заявились?
   - В Жуковку, у меня там дом с девяностых. Где ещё я могу хранить личные вещи и держать свою любимую вечную мебель?
   - Светлана задавала вам какие-то вопросы или сама рассказывала какую-нибудь ерунду?
   - И то, и другое, но я сейчас ничего не смогу воспроизвести. Ничего существенного, всякие пустяки.
   - Слова, слова, слова?
   - Да, они самые.
   - Но вы всё же удивились.
   - Удивился.
   - Но ничего не заподозрили?
   - Нет, ничего не заподозрил. Считаете, мне следовало пересчитать столовое серебро? Я не настолько маньяк. Возможно, ваша дочь была излишне взволнована, но её состояние легко объяснялось всем известными обстоятельствами. Я предпочёл подыграть злоумышленницам в меру своих юмористических способностей, но и после их ухода не понял цели их нашествия.
   - Почему не сообщили мне?
   - Зачем? Пожаловаться на плохие манеры вашего ребёнка? Мол, ходит в гости к незнакомым людям без приглашения и даже заблаговременного предуведомления? Согласитесь, я выглядел бы полным идиотом. В общем, не увидел в случившемся ничего страшного и решил никак на него не реагировать.
   - Но вы же заметили отсутствие Лавровой?
   - Их же не рота нагрянула, и даже не взвод - мудрено не заметить одну из четверых. Но, как я уже сказал, повода к пересчёту столового серебра я не увидел. Мало ли куда девушки отлучаются по всяким неотложным делам, пусть даже в чужом доме.
   - Хотите сказать, мы имеем дело с очередным тупиком? Теперь, помимо Вороновой, следует объявить в розыск Лаврову? О Светлане я вообще молчу. Марина Яковлевна, вам известно её местонахождение в данный момент?
   - Чьё?
   - Жени Лавровой, за которой ухаживает ваш сын. Они сейчас вместе? Вы можете ему позвонить?
   - Могу, но что ему сказать?
   - Пусть оба приезжают сюда. Скажите, я приглашаю.
   - Но зачем вы его приглашаете? - снова разволновалась прежде такая боевая бывшая Агисперова.
   - Я приглашаю их обоих, чтобы спросить Евгению о некоторых подробностях девчачьего вторжения домой к Айдару Каримовичу.
   - Собираетесь и в её глазах прочитать правду? - иронично заметил Нигматуллин, внимательно разглядывая свои ногти.
   - Возможно. Не вижу ничего смешного - вы вот побоялись мне соврать, значит верите в мои способности.
   - Я просто предпочитаю не лгать без крайней необходимости.
   - Ну и пригласите её одну, зачем вам Миша? - не успокаивалась Огурцова.
   - Затем, что и к нему вопросы найдутся. Скажем, в каком театре и на каком балете он познакомился с приятельницей моей дочери и когда именно узнал, с кем она дружит.
   - Вы всё же нас подозреваете?
   - Марина Яковлевна, инициатор послания Наташе Званцевой, как мы уже выяснили, слишком ознакомлен с подробностями вашей личной жизни. Думаю, вы сами заинтересованы в немедленной расстановке всех точек над "ё", если действительно ни в чём не замешаны.
   - Но Миша-то вам зачем?
   - Хочу услышать его комментарий.
   - Какой ещё комментарий?
   - Я ведь сказал уже: хочу выслушать его мнение обо всём случившемся. Если он ничего не знает, то ничего не знает - зачем так переживать, Марина Яковлевна. Вы звоните ему, звоните, не тратьте время попусту.
   - Не буду я ему звонить! Я вам и сама скажу: он ничего не знает.
   - С чего вы взяли? Когда он ходил в детский сад, вы, возможно, и могли судить об объеме его познаний. Теперь же он для вас впотьмах - боюсь, Женя Лаврова знает его лучше, чем вы.
   - Прекратите хамить, господин президент! Сколько можно, в конце концов.
   - Марина Яковлевна, я и в мыслях не держал обидеть вас каким-либо образом.
   - Тем хуже!
   - Почему же хуже? Я полагаю, если хам осознаёт своё хамство, но продолжает хамить, то он гораздо ниже простого невежи.
   - Гордитесь титулом невежи?
   - Ничуть. Юлия Николаевна, будьте добры, выясните телефон Лавровой - думаю, ФСО сможет оказать вам содействие.
   - Может, я лучше у Светланы узнаю? Не стоит лишний раз наступать на её чувства.
   - Какие ещё чувства?
   - Я хочу сказать, зачем разыскивать её подруг через спецслужбы? Можно ведь обойтись без экстремальных мер.
   - Я просто не понимаю, что вы имеете против моего сына! - крикнула с больным надрывом Огурцова и огляделась в поисках ненужной поддержки.
   - Марина Яковлевна, я ровным счётом ничего не имею против вашего сына. Юлия Николаевна, поступайте, как сочтёте нужным. Алексей, а у вас, случаем, не найдётся контактов Лавровой?
   - Нет, откуда? Мы с ней ни разу не созванивались.
   - Но у вас есть о ней собственное мнение?
   - Приблизительное. Давайте дождёмся её приезда, и тогда сами с ней всё выясните.
   - Вы же не отказались говорить о Светлане.
   - Потому что вы её не пригласили. Но я не сказал ничего, кроме того, что она сама не раз рассказывала в разных компаниях для смеха.
   - Я не смог её пригласить, хотя очень хотел. Время истекает, я больше не могу ждать, пока пройдут чьи-то капризы.
   - Я не понимаю, что вам нужно от моего сына! - снова запричитала бывшая Агисперова, окуная лицо в ослепительно белый платочек.
   Она заплакала тихо, даже беззвучно, подрагивая плечами и лишь изредка осторожно шмыгая носом, но Саранцев физически ощутил неприятие аудитории. Его обвиняли в издевательстве над немолодой женщиной, а он ничего не мог изменить, хотя совершенно не считал себя виноватым. Нигматуллин с деланным безразличием почёсывал бровь, смотрел в пол и всем своим видом олицетворял протест против имеющего место произвола. Старшие Уряжские окончательно испугались и усилили стремление стать невидимыми, а их отпрыск закинул ногу на ногу и внимательно разглядывал носок своей начищенной туфли. Юная Наташа Званцева смотрела на главу государства с искренним молчаливым недоумением и даже не с осуждением, а с разочарованием - то ли ждала от президента Российской Федерации большего, то ли до сих пор видела в адресованном ей послании угрозу общенационального масштаба, а не дурацкий девчачий розыгрыш. Журналист Самсонов и судья Сивцов оживлённо беседовали вполголоса, ни единого слова нельзя было разобрать, но президенту почему-то послышалась от их дивана его фамилия.
   - Извините, Игорь Петрович. - Он оглянулся и увидел молодого помощника, сумевшего войти в комнату и не привлечь к себе внимания раньше времени - он понизил голос и наклонился поближе к уху шефа. - Пришёл Виктор Борисович Коренюк и хочет переговорить с вами по неотложному делу государственной важности.
   Сердце захолонуло и замерло на долю секунды, потом толкнулось едва не под горлом и забарабанило чуть не по рёбрам. Так вот что! Не нужно искать Женю Лаврову с её Мишей Огурцовым, не нужно выяснять отношения с женой и дочерью, не нужно посылать дипломатов за Вороновой во Франкфурт-на-Майне, следует только принять директора ФСБ по его просьбе. Возможно, Коренюк явился совершенно по другому вопросу? Вряд ли - прокуратура как минимум уже ввела его в курс дела, а то и с самого начала соучаствовала. Ещё одно редкостное совпадение, и поверить в него способен только безнадёжно отвязанный оптимист, не имеющий права принимать решения.
   - Хорошо. Проводите его в мой номер, я сейчас подойду, - сказал Саранцев, успокоившись и приняв жизнь такой, какова она есть, а потом предложил всем созванным по его велению в одной комнате заняться своими делами, но из поля зрения всё же без вести не исчезать.
   Народ ожил, поднялся со стульев, кресел и диванов, разминая ноги и затёкшие шеи с поясницами, а Игорь Петрович вдруг остановил Самсонова, пытавшегося профланировать мимо него в коридор:
   - Николай Игоревич, подождите минуточку.
   Тот послушано замер на месте и посмотрел президенту в глаза. Они не общались с глазу на глаз после памятного интервью в прошлом сентябре - сходились только на официальных пресс-конференциях, и внимание главы государства борзописца удивило.
   - Николай Игоревич, у вас странное лицо. Я бы сказал, неожиданное.
   - У меня? Вполне возможно - я ещё толком в зеркало не смотрелся. Новость недавно узнал, теперь переживаю нереальное.
   - Вы не о моих делах, надеюсь?
   - Извините, Игорь Петрович, не о ваших. Жена объявила о беременности, а в моём возрасте такую информацию обыденной не назовёшь.
   - Поздравляю. Или вы не определились с отношением?
   - Да нет, вполне определился. Но психологическое равновесие пока не восстановил, шатает от эйфории к панике. Присовокупить к дочке сына - ведь неплохо, правда?
   - Правда. И я - первый, с кем вы делитесь вашей новостью?
   - Да, как ни странно. Всё думал - скрывать от знакомых, или нет. И придумал: плевать на знакомых и их мнение.
   - Зачем же скрывать? Боитесь осуждения из-за позднего ребёнка? По-детски как-то звучит.
   - Не совсем. Или не только. Я ведь дома толком несколько лет не жил - только редкими наездами. Наверное, кто и промолчит, но про себя все подумают: от кого ребёнок-то?
   - Вы тоже подумали?
   - Мне всё равно.
   - Всё равно, отец вы или нет?
   - Отец - я, в любом случае. Раз она мне объявила, то меня отцом и запишет, логично ведь?
   - Вполне. Но запись - просто формальность, а реальность вас совсем не интересует?
   - Реальность вообще мало кому известна. Факт постоянного совместного проживания совершенно не гарантирует непременного отцовства, согласитесь. Ожидание искренности от женщин - занятие вполне бессмысленное, они во все времена кроили действительность под себя.
   - Так вы счастливы?
   - Кажется, да.
   - Кажется? Счастливый человек всегда уверен в своём счастье.
   - Если по-настоящему счастлив только второй раз в жизни, то просто не понимаешь происходящего. Извините, Игорь Петрович, мне нужно проветриться после бессонной ночи и безумного дня. Я могу договориться с Юлией Николаевной о новом эксклюзивном интервью по итогам выборов?
   - Эксклюзивные интервью случаются лишь по исключительным поводам, Николай Игоревич. Ладно, идите. Я вас не задерживаю.
   Журналист поспешно удалился, ничуть не расстроившись из-за отказа и не подозревая о назначенных переговорах президента с директором ФСБ. Возможно, он не заинтересовался бы ими, если бы и узнал - его обуревали чувства, чуждые любой мыслимой и не мыслимой сенсации.
   Саранцев проводил его взглядом, сам вышел вслед за своими гостями в коридор и зашагал к своим персональным апартаментам, где его дожидалась судьба. Но думал, к собственному удивлению, совершенно о другом. Много лет назад он учил маленькую дочку рисовать солнце, до невозможности похожее на реальное: кладешь на рисунок в нужном месте вырезанный из плотной бумаги кружок, строгаешь на него бритвочкой жёлтый карандашный грифель, а потом, придерживая кружок пальцем, ваткой осторожно размазываешь жёлтый порошок во все стороны на сочинённое ребёнком небо, и светило вдруг вспыхивает на нём, совсем как настоящее. Девочка смотрит с бесконечным обожанием и восхищением, как на властелина Вселенной или великого творца всего сущего, её глаза сияют, и она повторяет с восторгом и нежной благодарностью слово "папа" как заклинание вечной привязанности.
  

2016-2022

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"