Электричка шумно выдохнула его на пустынный перрон перед крошечным зданьицем вокзала.
Егор бросил взгляд вдоль зеленого пунктира состава и убедился, что сейчас он единственный гость этого пока безымянного для него городка - на вокзальном фасаде почему-то отсутствовала табличка с названием станции, а у кондуктора, высадившего его здесь, Егор упустил о нём спросить.
Он был зол.
Он был зол на себя - как можно было перепутать синюю электричку на Саратов с зеленой на Пензу, он досадовал на неуступчивого кондуктора, он злился даже на утреннюю зарю - прозрачная голубизна рассветного неба не имела ни малейшего облачного изъяна, а ведь полночи не давали заснуть зарницы и сполохи, рвавшие на неровные ленты и мрак и дрёму.
Первой он простил погоду.
Чудесное майское утро, ясное небо и легкий прохладный ветерок были единственным, на что не стоило злиться, хотя и выглядели насмешкой над его пасмурным настроением.
Нужно предупредить Анфису, что он может опоздать на премьеру. Стоило представить, что он от нее сейчас услышит, как для Егора померкли все прочие беды, и поэтому, не увидев на экране "Nokia" ни одного столбика антенны, он испытал едва ли не облегчение.
Егор бросил телефон в сумку и огляделся.
За его спиной электричка, вдохнув утреннего воздуха, тронулась, набирая ход, а он вдруг заметил маленькую женскую фигурку на невысокой эстакаде метрах в трёхстах от вокзала.
Когда электричка по пологой дуге пропала из виду, женщина на эстакаде исчезла.
Егор пожал плечами и вошел в вокзал.
В зале ожидания было сумрачно и просторно, три деревянные лавки были составлены треугольником, в центре которого лоснился жирным глянцем ухоженный фикус, тусклая, ничем не прикрытая лампочка терялась под потолком. Стеллажи маленького буфета в углу были пусты, не считая табличек на полках. Здесь было "Сладкое", "Оченьсладкое", "Пряное", "Кислое", "Соленое" и маленький шкафчик для "Горького". На буфетной стойке стоял усыпанный крошками поднос с табличкой "Пресное".
Таблички Егора позабавили, а вот отсутствие чего-то, хоть отдаленно похожего на расписание поездов, окончательно привело в уныние. Оба окошка в стене напротив буфета были закрыты, и поди знай, когда откроются...Егор посмотрел на часы - едва миновало шесть.
Голова кружилась после бессонной ночи, но найти чашку кофе в это время в такой дыре было крайне маловероятно.
Но стоило попробовать.
Он вышел из вокзала через стеклянные двери на невысокое, в три ступеньки, крыльцо и посмотрел кругом.
Безлюдная привокзальная площадь, вымощенная брусчаткой и окруженная трехэтажными домами в стиле провинциального модерна, за которыми виднелись дубовые и каштановые кроны, с памятником деятелю незнакомых очертаний; пять улиц, острыми лучами расходившиеся в стороны, - вид был совсем не так плох, как ожидал Егор.
Первым делом стоило осмотреть достопримечательность.
Размерами памятник впечатлял - удивительно, почему с перрона не видно голову пятиметрового изваяния на высоченном гранитном постаменте.
Егор прочел несколько фраз, высеченных в камне странным игольчатым шрифтом - "Моральный климат начинается с моральной погоды", "Вежливость - наше богатство", и, наконец, "Миру - мир, как воля и представление", и озадаченно улыбнулся их невозмутимому бронзовому автору.
Ни ницшеанских усов, ни шопенгауэровской шевелюры у него не было, как не было ни ленинской лысины и марксовой бороды - представительный господин в обычном костюме и остроносых туфлях со строгим лицом ревизора был, похоже, выдающейся личностью сугубо местного масштаба.
Монумент выглядел старым - бронза темнела патиной и даже гранит казался выветренным, что странно противоречило современному фасону костюма, короткой стрижке и чиновничьей позе изваяния.
Егор решил сделать несколько фото - может быть, колоритные виды, до которых она была большая охотница, хоть как-то скрасят грядущую обиду Анфисы - и уже выбрал отличный ракурс в мягком рассветном свете, когда обнаружил, что аккумуляторы цифровика безнадежно разряжены.
Досада напомнила ему о желанной чашке кофе. Или уж сразу о трёх. Глоток - другой душного, чёрного, крепкого волшебства помогли бы выстоять перед дождём неприятностей, а двадцатый подскажет способ с ними справиться. Но вот беда - нигде в видимых окрестностях не наблюдалось ни кафе, ни витрины магазина.
За грустными размышлениями Егор не сразу обратил внимание на мерный шаркающий звук.
Он обернулся - невесть откуда взявшийся старичок в фартуке и шляпе степенно сметал мусор, видимый лишь ему одному, с нисколько в этом не нуждающейся брусчатки - и удивился, что можно так обрадоваться дворнику.
Хватило нескольких шагов, чтобы приблизиться к нему на расстояние, приличное для разговора.
- Бог в помощь, отец, и здравствуй - старичок искоса глянул на Егора, не прерывая своего занятия, а тот продолжал. - Будь любезен, скажи, пожалуйста, как называется ваш славный городок?
Вежливые слова произвели на Мастера Чистоты (Егора позабавили эти слова, написанные по трафарету на дворницком фартуке) интересное впечатление - он резко остановился, перехватил черенок метлы левой рукой, а правой будто поймал что-то невидимое.
- Б'агословенск ить, мил человек, Б'агословенск, нешто опамятел? - старик улыбался щербатым ртом и, кажется, ждал продолжения.
- А памятник этот кому?
- Как 'то кому, што 'т то ты? - вдруг всполошился "Мастер Чистоты" - 'ксандру ить 'итрофан'чу т та, града стал'быть начальнику, многая ему лета, - и воздел очи бронзовому монументу аккурат в волевой подбородок.
- Да я, отец, нездешний, случайно я тут у вас, - Егора слегка испугало возбуждение дворника, - ты уж извини, пожалуйста, что отвлекаю, но где у вас сейчас можно кофе попить или хоть купить растворимой дряни? Всю ночь, понимаешь, не спал, гроза мешала. Подскажи, будь любезен.
- Ты эт'та иди себе, иди, - глаза старика испуганно бегали, но рука опять выхватила что-то из воздуха - в 'окзал иди, счас Анастасья придет'то, чего нальет'та.
- Спасибо большое, отец, не буду мешать - опять этот странный жест, Егора охватила паника, вдруг у старика судороги, - А славно, что дождь стороной прошёл, то-то тебе прибавилось бы работы грязь мести...- он было улыбнулся, но дворника затрясло крупной дрожью ("Точно, судороги...Эпилептик, что ли?"), однако припадка не началось - напротив, старик резво отскочил от Егора и часто зашаркал метлой по камням, явно торопясь поскорее удалиться от него как можно дальше.
Егору и самому хотелось того же, но он сдержался и нарочно медленно пошёл в сторону вокзала.
Дворник оказался прав - за буфетной стойкой деловито хозяйничала румяная тётка в цветастой косынке, расставляла на полки баночки, чашки и миски - удивительнее всего, что среди товаров не было ни одного в фирменной заводской упаковке. Наверное, всё сладкое и пряное было приготовлено у нее на домашней кухне.
- Простите, у Вас можно попросить большую чашку кофе? Буду чрезвычайно благодарен...
Егор ещё не договорил, а буфетчица повернулась к нему с широкой улыбкой и, не глядя, смахнула со стойки нечто незримое. Жест был неприятно похож на манипуляции нервного дворника.
- Большую - горького, голубчик, а послащще - так поменьше.
Егор терпеть не мог сладкий кофе, да и нуждался в кофеине больше, чем в глюкозе, поэтому уточнил:
- Горького, пожалуйста, и хорошо бы побольше и покрепче.
- Это как - крепкого? Крепкого не держим. А погорчее - изволь.
Что-то у меня неладно с речью, подумал Егор. Вежливость давалась все труднее, слова склеивались в какие-то вязкие комья. И со зрением - каких мух она все время ловит?..
- Крепкое, горькое...Очень прошу, сделайте погуще - и побыстрее.
Буфетчица вынула из шкафчика банку тёмного стекла и на глаз насыпала зернистого порошка - Егор отчаянно надеялся, что - кофе - в большую алюминиевую кружку. Из-под стойки явился курящийся паром чайник - и вот перед Егором, наконец, оказался сосуд с вожделенным напитком.
- Вот спасибо, вот хорошо, - он ухватил горячую кружку, но спохватился, - Сколько с меня?
- Так рассчитался уже, - улыбка буфетчицы поувяла, - Есть же мелочные...- пробормотала тётка себе под нос, - Извини, на сдачу.
В затуманенном сознании Егора появилась искорка странной мысли, но первый же глотокместного кофе едва не погасил сознание вообще. Егор задохнулся, поперхнулся и закашлялся.
Горечь была чудовищная. Этот "кофе" был не хинно и не желчно горек, он был горек идеально и абсолютно.
- кха...ать...ноть...тьфу...тх...- при этих звуках тётка одобрительно сказала:
- Жолудь-то ядрёный, Кузьмич жолудь понимает, абы какой не берёт...Да ты закуси дармовым-то, голубчик, погуще ему, а сам-то вон синенький...- и протянула кусок чего-то похожего на прессованные отруби.
Егор от предложенного не отказался - авось "дармовое" протолкнёт желудевую отраву сквозь перехваченное спазмом горло - и не ошибся, отруби спасительно опреснили невыносимую горечь во рту. Он съел кусок до конца, чтобы окончательно избавиться от вкуса напитка, глядя в потолок и удивляясь, почему так долго думал, будто не бывает ничего преснее тех промокашек, которые жевал в далеком детстве. Ни на почти полную кружку адского питья, ни на вновь занявшуюся прерванным делом буфетчицу ему смотреть не хотелось.
Покончив с завтраком, он, наконец, заметил, что одно из окошек теплится жизнью.
...Егор наклонился к стеклянной арочке и разглядел субтильную старушку в форменном кителе, молча поднявшую на него ожидающий взгляд.
- Здравствуйте...- он помедлил, почти не удивившись, что и это приветствие осталось безответным - ни кивка, ни слова, вот только опять этот странный жест...
Устав удивляться, Егор просто улыбнулся и попытался окрасить голос ироничной светскостью:
- Дивная погода, не правда ли?.. Ночью так грозило. Правда, странно, что тут ни капли не пролилось? Грозы в мае, конечно, обычное дело, но сухие - большая редкость...
Эти слова произвели на железнодорожницу неожиданное действие - сквозь казенный румянец проступила парафиновая бледность и, если бы не беззвучно двигающиеся губы, лицо ее напоминало бы маску с брызжущими тихим ужасом пыльно-голубыми глазами.
Ошеломленный этой метаморфозой, Егор всё же продолжал по инерции:
- ...от погоды можно всего ждать...- взгляд старушки прыгнул куда-то за его плечо -
Хорошо бы успеть уехать по солнышку - кстати, когда следующая...
- Пройдемте, почтенный, - чугунный бас в левое ухо заставил Егора осечься. Он не успел обернуться, как произошло следующее - кто-то сзади резко сдернул сумку с плеча, накрепко прихватил его запястья и дернул их за спину. Раздался щелчок, и его руки оказались скованными холодными браслетами наручников, а к губам огромная ладонь прижала что-то липко-резиновое.
Резкий рывок за локоть развернул его спиной к справочному окошку и лицом к громадному парню в камуфляжной форме, с латунной бляхой над нагрудным карманом.
"Городовой N 5" - Егор успел прочесть надпись на бляхе, прежде чем городовой номер пять поволок его к стеклянным дверям выхода в город, за которыми виднелся запыленный жандармский "козлик" с брезентовым верхом. Водитель со скукой смотрел в никуда, а рядом с машиной нервно суетился давешний дворник. Взгляд, который он бросил на скованного и заклеенного Егора был одновременно злорадным и испуганным.
Городовой затолкал Егора на заднее сидение, а рядом впихнул съежившегося дворника. Тот зыркнул на Егора злыми глазами и громко прошипел:
- Бандит 'ить. Аморалец.
Егор потерял сознание.
2
...- Знаешь, как все удивились, когда узнали, что будет суд? Митрофана послали за судьёй, Данилу - за присяжными, а мне велели готовить зал, знаешь, убрать лишние книжки, шторы перевесить...У меня ведь то библиотека, то больница, то суд, то тюрьма...Тюрьма, хорошо, ненадолго...Так вот, ты без памяти лежишь, этот...Фёдор...ну, городовой, к тебе не подпускает, Митрофан с судьёй шушукаются, присяжные, что и думать, не знают - кто такой да откуда взялся...Я-то тебя видела, утром, когда ты из поезда вышел, я всегда...
Она замолчала, не сводя с Егора серых глаз, и неуверенно улыбнулась:
- Не смейся, но я ко всем поездам выхожу, смотрю и думаю - все мимо и мимо, а откуда...К нам-то никто не ездит, незачем...
- И не уезжают?
- Куда? - в глазах мелькнул испуг,- Ой, молчи, опять не о том спрашиваешь. Мало тебе...Нет, не уезжают. Так вот, - она перевела дыхание и с деланным безразличием продолжила, - судили-рядили недолго, Митрофан и Фёдор против тебя показали, что о недолжном говорил, да Настасья добавить успела, что ты цену благодарностям не знаешь, а это отягчающее...И заработал ты ПНТ, пожизненный неблагодарный труд, то есть...Ой, что я, ты ведь есть, наверное, хочешь, подожди минутку...- она вспорхнула с края кушетки и исчезла в дверях.
Егор был очень благодарен собеседнице за паузу. Последнее, что он помнил - ненавидящий взгляд Мастера чистоты, видать, того самого Митрофана, и сейчас, найдя себя лежащим на диванчике в маленькой комнатке с наглухо занавешенным окном, в обществе тоненькой миловидной девушки, рассказывающей какие-то невозможные вещи, он пытался вернуть себе ясность мысли.
В руках пульсировала боль - ломило суставы, кисти распухли, на запястьях синевели следы от наручников, губы мозжило и тяжёлыми толчками стучала в висках кровь - все эти ощущения убеждали в реальности происходящего.
Которую никак не получалось уложить в голове.
Ясно было только, что он попал в большие неприятности. Дорожная сумка лежала рядом на чёрном венском стуле - всёв ней было перевернуто, но документы и деньги оказались на месте - морщась от боли, Егор достал бумажник и телефон. Связи по-прежнему, не было - даже с экстренными службами.
Пока он с трудом манипулировал телефоном, в дверях раздался шум и в комнату вошёл, почему-то спиной вперёд, знакомый городовой номер пять. Следом появилась девушка с расписным подносом, на котором стояла тарелка с горкой бутербродов, бокал с чем-то горячим и лежали два больших краснобоких яблока.Городовой изобразил широкий приглашающий жест, смахнув при этом ручищей с подноса одно из яблок. Оно упало на пол и закатилось под раковину умывальника. Девушка вздрогнула и с трудом удержала поднос в руках.
- Ну, спасибо!.. - выдохнула она в ответ на медвежью галантность и осеклась, а городовой умудрился одновременно сделать следующее - по-кошачьи ловко, как воробья, поймать вылетевшее слово, умильно улыбнутьсярассерженной девушке и убить взглядом растерявшегося Егора, после чего неторопливо вышел, неплотно притворив за собой дверь.
Егор не без труда поднялся со своего ложа, чтобы поднять упавшее яблоко, а девушкапоставила поднос на антикварного вида письменный стол в центре комнаты и досадливо оглянулась на вход.
Егор вымыл фрукт, подошел и присел к столу. Пару секунд он бессмысленно вертел яблоко, пока девушка с улыбкой не взяла его из рук Егора и не кивнула в сторону еды.
Напиток в бокале пах мятой и чабрецом, и был пряным и обжигающим, на ломтях подового пшеничного хлеба лежали ломтики домашнего сыра, посыпанные зеленью чеснока и петрушки. Он принялся за еду, а девушка грызла яблоко, задумчиво глядя на телефон, который он положил подле себя на стол.
Он запил последний кусочек хлеба последним глотком травяного чая, и, собравшись было поблагодарить, с ужасом понял, что не помнит ни одного вежливого слова и даже не может обратиться на "вы", поэтому, вместо благодарности, спросил:
-Как...тебя зовут, спасительница? - и попытался улыбнуться.
Она улыбнулась в ответ:
- Марта, а ты Егор, я знаю, на суде огласили твоё имя. Слушай, а что это за штука? - она показала на телефон,- Никогда таких не видела.
Егор опешил.
- Никогда не видела сотовых телефонов?! - она помотала головой, - Ты шутишь? Ну, хоть по телевизору?..
- По чему?.. - она вдруг встревожилась и оглянулась на дверь. - Не отвечай, убери это, - Егор молча подчинился.- Ты не знаешь, о чем разрешено говорить, а я не знаю, что ты скажешь... Это плохо - давай, я тебе дальше о суде расскажу. Так вот, ПНТ...Хуже только перелицовка, но к этому давно не приговаривают.
- Послушай, - не выдержал Егор, - какой неблагодарный труд, какая перелицовка? И что за суд без следствия, без адвоката, прокурора, при бессознательном подсудимом? Ты меня дурачишь?
Марта грустно смотрела на него, не отвечая.
Нет, не дурачит - понял Егор, припомнив утренние события и встречи, - ты же сам любил истории о складках и морщинах реальности, - сказал он себе, - и теперь попал именно в такую историю.
- Рассказывай дальше...Но скажи, почему я не могу сейчас ни побла...э...дарить, ни из...
Да что за беда с речью?
- Не с речью, ты исчерпал свой лимит благодарности, а когда приговор вступит в силу, - странно было слышать, с какой лёгкостью Марта произносит судейские термины, - ты будешь навсегда лишен права на отзывчивость.
- И когда это случится?
- Этого не случится...Надеюсь.- Она помолчала со странно отрешенным лицом, - Я поручилась за тебя. Если ты сумеешь...Если ты возместишь моральный ущерб, всё будет в порядке.
- Моральный ущерб - кому и сколько? У меня с собой только шесть тысяч...
- Не "кому" - климату Благословенска. Ветер переменился, - её слова прозвучали так, будто всё объясняли, - а деньги отменены двадцать восемь лет назад.
- Значит, мне нужно просто повернуть воздушный поток в желательную сторону, - Егор не мог избавить свой тон от издёвки - не к собеседнице, а к смыслу её слов, - и остаться обывателем этого чудесного городка, ведь никто не продаст мне билет за отмененные деньги, или, если у меня почему-то ничего не выйдет с циклонами, антициклонами и тепловыми фронтами, я буду вечно трудиться даже не за спа...спас....
- Да, - просто ответила Марта, - только ты справишься. И уедешь.
- Интересно, как?
- Я тебе помогу.
- Поможешь? Зачем тебе это?
Марта опустила взгляд и молча вертела в руках яблоко. Егор чувствовал, что ей очень трудно ответить.
- Я найду тебе способ повернуть ветер. И поделюсь вежливостью на билет отсюда, - она роняла слова, не поднимая глаз, - а зачем?.. Я говорила, что встречаю и провожаю каждый поезд - и знаешь, как хочется, чтобы хоть раз прийти не напрасно. Чтобы было кого проводить. Не хочу, чтобы ты стал таким, как мы, чтобы рассчитывал каждое спасибо и берег извините. Как все тут, как я...Но я не такая, как они...- закончила она почти шепотом, - и ты не такой...Пока.
Егору хотелось спросить, чем же он отличается от жителей Благословенска, кроме знания о телевидении и сотовой связи, но вместо вопроса он просто накрыл ладонью её стиснувшие яблоко руки.
- Я сделаю, как ты хочешь.
Марта посмотрела на него ясным взглядом.
- Ты умеешь принимать благодарности?
Егор с улыбкой попытался повторить жест, так удивлявший его утром. Марта улыбнулась в ответ:
- Примерно так. У нас немного времени, мне ещё нужно найти книгу. Приготовься, их нужно много...
Столько вежливых слов сразу Егор ещё не слышал - когда Марта остановилась, его правая кисть налилась свинцовой тяжестью.
- Этого должно хватить на билет. А сейчас я уйду ненадолго, никуда не выходи.
Егор кивнул, и Марта вышла из комнаты, прихватив с собой поднос.
Яблоко, нелепо яркое, осталось лежать на тусклом,цвета ореха, столе. Зачем он это сделал, Егор не сумел бы объяснить, но он взял его и положил в свою сумку.
В ожидании Марты Егор пару минут бесцельно походил по комнате, выпил воды из-под крана - рядом, на полочке, нашелся граненый стакан - подошел к окну и раздвинул шторы. За окном происходило что-то любопытное, и достаточно было чуть приоткрыть оконную створку, к изображению прибавились звуки.
На тротуаре противоположной стороны улицы, у стены, сидел попрошайка.
Он неожиданно вытягивал кривую тощую ногу и нагло требовал извинений у спотыкающихся прохожих. Подавали ему неохотно, - за день, по всему видно, ему не удавалось наскрести и одного спасибо - Егор едва не успел посочувствовать пройдохе, когда увидел, как солидный господин в строгом сером костюме, вдруг приняв чрезвычайно рассеянный вид, неторопливо приблизился к притаившемуся попрошайке и, когда тот выполнил привычный фокус, нарочито медленно, солидно и строго наступил ему на ногу. Тот ойкнул и попробовал выдернуть ее из-под щегольской лаковой туфли.
- Тысяча извинений, - медленно и внятно произнес господин, глядя нищему прямо в лицо. Егор с интересом наблюдал, как гримаса боли и страха смешалась с алчным блеском в глазах. Господин, между тем, не торопился лишать себя удовольствия помучить попрошайку. Он был незыблемо-неподвижен, а тот судорожно вертелся, как наколотый на булавку червяк. Картинка выходила нелепая, пугающая и смешная.
Люди, идущие по тротуару, замедляли шаги, искоса следя за происходящим и бросая быстрые неодобрительные взгляды в сторону окна, за которым был увлечен наблюдением Егор. Он не обращал на эти взгляды внимания - ему померещилось в незыблемой фигуре что-то смутно знакомое.
- Какая, право, неловкость, Вы уж извините, пожалуйста, был бы Вам премного благодарен - значительная ценность слов была куда легче обвинительных интонаций мучителя.
Терпению нищего, похоже, пришел конец, и он просипел с плачущей ноткой:
- Да за что? Не стоит благодарностей...Простите, сам виноват.
Желание, чтобы экзекуция прекратилась, оказалось сильнее жадности - попрошайка распрощался не только со щедрой подачкой своего палача, но и с заработанным ранее.
Егор недоумевал только по одному поводу - почему он так вяло сопротивляется вымогательству.
Услышав ответ нищего, господин помедлил пару секунд и убрал ногу с его ступни. Однако уходить не собирался и взгляда со съежившейся фигуры не отвел:
- За спасибо нужно поработать, - слова падали, как камни на голову несчастного, - Пресного не хватает? На сладкое заработаешь сам, честно заработаешь - завтра чтобы в мэрии был - с рассветом - найду тебе дело по способностям.
Нищий продолжал испуганно кивать, а господин продолжил свой путь, медленно и внимательно смотря по сторонам. Его неторопливость теперь выглядела угрожающей - и Егор вдруг узнал этого человека - именно его изображало изваяние на городской площади.
Попрошайку угораздило угодить под пяту благословенского градоначальника.
Неслышно подошедшая Марта резко притворила створку окна, задернула шторы и толкнула Егора к столу. От вопроса его удержало только выражение беспокойной тревоги на ее лице.
На столе лежала толстая, со множеством ветхих закладок, книга в коленкоровом переплете.
- Еле нашла. У Сахарова ничего, вовремя подвернулся Забылин... - Марта говорила каким-то задыхающимся шепотом, - У нас мало времени, пользоваться ею, - она кивнула в сторону книги, - не запрещено, но главное ты должен наизусть. И поверь в то, что будешь делать, во что веришь, то и есть. Не думай обмануть - не его, не получится, не обмани себя - или ничего не выйдет.
Егора заразило ее тревогой. Грядущая нелепица исполнения приговора грозила бедой уже не ему одному.
- Где-то здесь, - Марта уже листала книгу, - нашла, читай...
Он наклонился над желтыми страницами и внимательно вчитался в странный текст:
"В поморье Кемского уезда пред возвращением промышленников с Мурманского берега домой, бабы целым селением отправляются к морю молить ветер, давал бы льготу дорогим летникам..."
Егор поднял от книги недоумевающий взгляд, Марта, не глядя на него пробегала взглядом строчки и, наконец, указала на какое-то место. Егор прочёл:
"...бьют поленом флюгер, чтоб тянул поветерье, и притом стараются припомнить и сосчитать ровно двадцать семь плешивых из знакомых своих в одной волости и даже в деревне, если только есть возможность к тому. Вспоминая имя плешивого, делают рубежок на лучинке углём или ножом; произнеся имя последнего, 27-го, нарезывают уже крест..."
Он не сумел удержаться от смеха, но осекся, видя, что Марта почти плачет.
- Ты не сможешь ...- её голос звучал безнадежно. - А он может!
Егора ударило упрёком, прозвучавшим в последних словах. Он не понял, о ком она, но она верила в то, что говорила. Дело было за малым - суметь поверить самому, что можно заговорить ветер.
- Но плешивые...Я не вспомню и пятерых лысых знакомых.
- Прочти заговор, может быть, вспомнишь...
"...Всток да обедник, пора потянуть! Запад да шалоник, пора покидать! Тридевять плешей, все сосчитанные, пересчитанные; встоковая плешь наперед пошла". С этими последними словами бросают лучинку через голову, обратясь лицом к востоку, и тотчас же припевают: "Встоку да обеднику каши наварю и блинов напеку; а западу шалонику спину оголю. У встока да обедника жена хороша, а у запада шалоника жена померла!"..."
Он читал, беззвучно повторяя слова заговора, и краем взгляда видел, как Марта досадливо кусает губы, заглядывая ему через плечо. Вдруг лицо ее посветлело, и она ткнула пальцем в конец страницы:
- Вот! С этим ты справишься...
Егор трижды перечел последний способ управиться с ветром, не обращая внимания на то, что в комнате появился кто-то третий - скрипнула половица, и воздух сгустился от объема нового человеческого тела.
Марта закрыла книгу перед его лицом и отошла с ней к окну. Егор в последний раз повторил в уме прочитанное и поднял глаза.
У дверей с благодушным видом стоял сам хозяин города, судья и гарант морального климата Благословенска.
- Вижу, вы готовы, Егор Сергеевич,- или милая Марта старалась зря, - градоначальник улыбнулся, поощряя к ответу.
Егор стиснул зубы и кивнул. Он старался не думать, как со стороны будет выглядеть предстоящее и уже почти верил, что сумеет повернуть ветер, чтобы не остаться зевакой у ног истукана.
- Сегодня нужен умеренный норд-ост, - не меняя насмешливо-ласкового тона, уточнил градоначальник, - а благодаря Вам флюгеры повернулись за запад. Вы обязаны вернуть их на место. Ах, да, - он достал что-то из кармана пиджака и протянул Егору, - вот, захватил из мэрии, уверен, вам понадобится. Марта такая чистюля, у нее вы их не найдёте. Марта, - обратился он к девушке, - не представляешь,столько развелось, хотел попросить тебя вывести, но, благо, нашёл сегодня работника. Кто-то всегда грешен...- в последних словах, ни к кому не обращённых, звучала тяжёлая угроза.
Егор удивился прозорливости градоначальника - и, взяв из его рук спичечный коробок, уже знал, что внутри. Без этого действительно ничего бы не вышло.
Он вынул из коробка дородного сизого таракана и до поры накрыл его стаканом. Со щепкой не было проблем - вполне подходящую он оторвал от видавшей виды столешницы, не обращая внимания на неодобрительно крякнувшего градоначальника.
Труднее оказалось с проточной водой. Чтобы устроить ручей из воды, текущей из крана, пришлось повозиться.
Наконец, все было готово. Он посадил смирного таракана на щепку, спустил щепку на воду, приговаривая нужные слова и отчаянно надеясь, что средство окажется верным.
Щепку медленно несло током воды, таракан беспокойно шевелил усами, Егор бормотал: "поди, таракан, на' воду, подними, таракан, севера'" и никак не мог прогнать неуместный вопрос - о чём они здесь говорят, когда не о чем говорить?..
3
...- Был у нас как-то проездом один занятный англичанин, то ли профессор, то ли поэт, но большой шутник - на их, британский, лад. На приёме он бросил шутку, не подозревая, как близок к истине. С пятым фужером цимлянского он сказал вместо тоста - когда вы слишком пьяны, вы видите две вещи вместо одной, а если очень трезвы - одну вместо двух. И добавил, что поднимает бокал за норму - когда вместо одной вещи видишь другую. Подумайте, милостивый государь Егор Сергеич, в каком состоянии находитесь вы - и нужда в вопросах пропадёт сама собой. Исполнение приговора было не более, чем символическим жестом...
- А я-то был уверен, что стал властелином погоды, - Егор старался вложить в голос побольше сарказма, но, против его воли, фраза прозвучала искренно.
- Да, - градоначальник взглянул на него с удивлением, - Вы и в самом деле повернули ветер, причём дважды - впервые своими неосторожными словами, а после - поколдовав над тараканом. Другое дело, что я мог это сделать, не прибегая к ухищрениям с пакостным насекомым. И не только я - при нужде на это способен любой обитатель нашего города. Смысл наказания был в том, чтобы заставить вас поверить в моральность происходящего.
Егору хотелось возразить чиновному парадоксалисту, что ему просто не хотелось огорчать Марту, действительно верившую в то, что заговорами можно влиять на атмосферные явления. И верившую в то, что он это сможет - сказал Егор себе.
Вместо ответа, он пожал плечами и улыбнулся, снова чувствуя, что улыбка выходит ни ироничной, ни ехидной. А ведь он прав - я принял их правила, пусть и не знаю точно, какие, и именно поэтому чувствую себя в разговоре таким беспомощным...
Они, не торопясь, шли вдоль пустынной, мощёной булыжником улицы, под почти сплетшимися кронами дубов, ровными рядами высаженных по обе стороны перед фасадами кирпичных домов с маленькими балкончиками, огражденными коваными перилами и украшенными цветущей геранью. Солнечные блики сквозь едва колышущиеся листья мельтешили и сбивали с толку...Не сильнее, впрочем, разговора с градоначальником.
...После того, как Егор закончил ворожбу, и таракана унесло искусственным ручьём куда-то в дальний угол комнаты, градоначальник велел Марте навести порядок и предложил Егору пройтись для беседы. Девушка явно успокоилась после благополучного окончания "исполнения приговора" и с готовностью принялась за дело, а Егору не оставалось ничего иного, как согласиться. Он подхватил сумку и остановился, чтобы попрощаться с Мартой, но та, не обращая на него никакого внимания, с нарочитым усердием собирала воду с дощатого пола в жестяное ведро.
Егор вышел в узкий коридор, ожидая наткнуться на детину-жандарма, и почему-то почувствовал облегчение, когда увидел, что за дверью никого нет. Хозяин города дождался Егора на низком крыльце, доверительно взял под локоть и, мягко увлекая за собой, начал рассказ о чудаке-англичанине...
Не дождавшись ответа, градоначальник сказал с любезной улыбкой:
- Вы оказались на высоте, впрочем, я иного и не ждал, и теперь нужно решить, как вам быть дальше...
- Кому решить? - перебил его Егор, задетый отеческим тоном чиновника. Тот ничуть не смутился.
- Мне, конечно. Всё решаю я, - и, не давая возмущённому Егору опомниться,продолжал, - вы, конечно, свободны в своих действиях...До определенной степени...Но, раз уж приобщились морали, должны с нею считаться. А мораль в этом городе - я.
На этот раз насмешка удалась Егору в полной мере:
- Вы сами это решили? Или вас выбрали эталоном на основе всеобщего, равного и прямого...? А может быть, помазали на градоначальство?
Градоначальник взглянул на него с сожалением.
- Всё-таки вы ещё не поняли самого главного, Егор Сергеич. В Благословенске каждый на своём месте. Я - мораль и порядок, а, к примеру, дворник Митрофан,свидетельствовавший против вас на суде, - наушник, это ведь тоже моральная функция, или мои городовые - они все, как один, - исполнительность и дисциплина...И даже тот попрошайка, за которым вы наблюдали в окно, - бездельник, и, как негативный пример, необходим для морального здоровья. Думаете, он сумеет вывести тараканов в мэрии? Нет, на пять минут изобразив старание, найдёт тот тёмный чуланчик под лестницей и завалится спатьвместе с тараканами, а послезавтра снова будет клянчить вежливости у прохожих.
Тон речи был шутливым, но Егор почувствовал неприятный холодок между лопаток - говорящий не предполагал, а точно знал, что случится завтрашним днём, про каждого в этом городе, пока этот каждый - на своём месте.
- А Марта? Она тоже - функция в моральном механизме?
- Разумеется. Надежда. На понимание, на прощение, на исполнение мечты...
- И поэтому вы поручаете ей готовить исполнения приговоров и морить тараканов...-Егор, ещё недоговорив, осознал, что да...
- Именно поэтому, Егор Сергеич, именно поэтому. Тараканы в мэрии неистребимы по определению, и, только когда вижу Марту, начинаю верить, что определение можно изменить...Мы пришли, кстати.
Они остановились у парадного входа в красивое, со стрельчатыми окнами, жилое здание, украшенное лепными орнаментами. Градоначальник приоткрыл створку высокой решетчатой двери, частый переплет которой был забран синими стёклами.
- Входите, милостивый государь, добро пожаловать домой.
- Домой?..
- Вам ведь нужно где-то провести ночь? У нас гостеприимный городок, даже если вам показалось иначе. Входите же...У вас первая квартира, кстати.
Егор вошёл в подъезд, по узкой крутой мраморной лестнице с чугунными перилами поднялся на площадку первого этажа и остановился, вопросительно глядя на оставшегося во входных дверях градоначальника. Тот ободряюще кивнул, и Егор толкнул дверь с номером один.
Квартирка была крошечной - из узкой прихожей Егор попал в квадратной формы зал с большим окном в дубовом переплете, рядом располагалась небольшая кухонька. На полу блестел паркет, стены словно светились мягкой синевой обоев, высоченные потолки украшала лепнина.Обстановка была скромной - в зале, кроме дивана, покрытого гобеленовым покрывалом, широкого письменного стола с пустой книжной полкой, платяного шкафа и нескольких чёрных венских стульев больше ничего не было.
Окно было занавешено полураздвинутыми синими шторами. На стене, над диваном, висел маленький дагерротип, изображающий глаз-птицу со сложенными крыльями. Егор прошёл в кухонную комнату и увидел у окнаобеденный стол с двумя табуретами и тумбочку с керосиновым примусом под коробкой вытяжного шкафа, посудную горку со всем комплектом кухонной утвари и узкий пенал для продуктов.
И нигде ни одного электрического прибора - ни холодильника, ни телевизора, ни даже лампочки под потолком или розетки в стене...Он пытался нащупать её на стене за пеналом, когдазвук голоса неслышно вошедшего градоначальника заставил Егора вздрогнуть, он обернулся и увидел, что тот стоит с керосиновой лампой в руках.
- Не трудитесь искать, голубчик, мы не пользуемся э -лект -ри -чеством, - последнее слово хозяин города явно вспомнил с трудом, - Забыл предупредить, виноват. Вот хорошая двенадцатилинейка, а в шкафу вы найдёте свечи. Впрочем, надобится всё это редко - тёмное время - для отдыха от праведных трудов и насущных забот.
Егор сел на табурет, сложил руки на коленях и уставился на говорившего. Обрамленный дверным проёмом, с лампой в руках, градоначальник выглядел нелепо и при этом был столь же монументален и подавляющ, как и на гранитном постаменте. Интересно, будет ли предел нелепице или она заполнит всё, стерев последние следы здравого смысла?
- Я видел электрическую лампочку в вокзале и зажигание в мили... в жандармской машине, наверняка, от искры аккумуляторной свечи.
Памятник, наконец, ожил. Он поставил лампу на стол и присел рядом с Егором.
- Если бы вы подумали, Егор Сергеич, то не стали бы этого говорить. Вокзал - место сомнительное, железно дорожное, на полшага от нигде - того самого, откуда вы привезли свои забавные машинки, так увлекшие глупышку Марту - он кивнул в сторону сумки, которую Егор положил на подоконник, -при обыске перед процессом она не выпускала их из рук...Так вот, в чистой энергии морали нет - как нет её в бессмысленном движении поезда или течении реки. Все они - и реки, и дороги, и токи - ведут в никуда, вы это ещё поймёте. И лампочку в зале ожидания чуть питают эти мимотекучие энергии, которым дальше к нам пути нет. А то, что заводится мотор жандармского авто' - дело намерений и воли водителя, а воля, знающая цель и владеющая средствами, может всё.
На последних словах градоначальник с улыбкой подмигнул Егору.
- А если моя воля имеет целью уехать из Благословенска?
- Воля ваша...Но что у вас ТАМ? Никчёмная работа, безнадежные амбиции и вялотекущий богемный романчик? А тут вы обрели смысл. И я уже вижу - вы прорисовываетесь в мозаике морального механизма...Хотя странно, что задаётесь подобными вопросами, - градоначальник пристально посмотрел на Егора:
- Вы ведь ели яблоко?.. То, что далавам Марта?
Впервые он спрашивал, а не утверждал. Значит, его прозорливость не абсолютна. Егор усмехнулся. Он и не думал, что почувствует благодарность к неуклюжему городовому.
Градоначальник выглядел растерянным, наверное, впервые в атрибуте всезнания обнаружился ущерб. Он тёр виски и внимательно смотрел Егору в лицо. Тот не сумел удержать улыбки, но не отвёл взгляда.
Наверное, именно прямой взгляд обманул хозяина города. Он облегченно вздохнул и с улыбкой погрозил Егору пальцем:
- Разумеется, ели. Как можно отказать прелестному созданью...
- А что в нём, в том яблоке? Яд или волшебство? - Егору очень понравилось контролировать ситуацию, главное, не пережать с иронией...
- Всё-таки, вы слишком пьяны, Егор Сергеич. В одной вещи пытаетесь увидеть две, - облегчение на лице градоначальника было так очевидно, что Егору - уже в который раз - стало не по себе, - Яблоко - это яблоко, только с дерева, которое ещё не посадили. И мы все в Благословенске - и вы теперь - рыхлим и готовим почву для этого дерева. И пока не настанут яблочные дни - ничему здесь не измениться, поверьте.
- Простите...Александр Митрофанович, - Егор не без труда припомнил имя памятника, зато вежливое слово сорвалось с языка с привычной лёгкостью. Он,было, спохватился, не стоило попусту тратить вежливость Марты, но градоначальник отмахнулся от извинения:
- Не стоит, Егор Сергеич, не стоит. Понимаю, у вас тяжелый день, отдыхайте...Для новой жизни.
Сказав это, он церемонно кивнул и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
4
...пока Егор долго и неумело возился с примусом, пытаясь сварить себе подобие кофе из порошка цикория, который нашелся в пенале, за окном стемнело. Огонёк за слюдяным окошечком светил уютно, весело и таинственно - Егор, засмотревшись, едва не упустил шапку пены закипевшего напитка. Он разжёг лампу, прикрутил фитилёк, и задумался, глядя в своё отражение в оконном стекле.
Ты же всегда мечтал о таком - разом изменить жизнь, всегда хотел чудес и тёмных тайн - вот они, ты уже внутри приключения, какие не случаются ни разу в жизни, что-то неладно в этом городке, неладно и страшновато, но есть шанс стать кем-то, кого ты ещё не знаешь. А на той стороне...На той стороне тоже непорядок, скучная рутина и привычные маски для привычных ролей. Никто, выдающий себя за кого-то.
К горьковатому напитку в шкафу нашлась вкуснейшая вишнёвая пастила, листики её были стопкой сложены на блюдце, Егор не ел такую лет тридцать. И примус, и керосинка, и пастила, и даже напиток из цикория - всё это было ещё одной каплей соблазна - это было вернувшейся памятью детства.
...Он подумал, что это тоже из памяти, но нет - звонкие детские голоса, гомон и смех, стук каблучков и твёрдых подошв сандалий, эти звуки плеснули в комнату даже сквозь закрытое окно, оттуда, с тёмной улицы.
Егор поставил лампу на подоконник, чтобы ненароком не забыть, где его дом, и вышел в ночь. Никаких фонарей вдоль мостовой не было, не светилось ни одно окно, огонёк он увидел только в своём, только свет полной луны пробивался сквозь дубовые кроны.
Шум и детские голоса отдалились - дети ватажкой неслись в сторону площади, Егор быстрым шагом пошёл туда же.
Путь оказался на удивление коротким. Егор замер, поражённый тем, что видел.
Площадь была полна детьми, совсем крошечными и постарше, и все они были заняты тем, что играли, спорили, носились взапуски, катались на велосипедах и роликах, прекрасно ориентируясь в сумраке, разбавленном лунным светом. В этом шуме часто слышался смех. Удивительно, нигде не затевались ссоры, не слышно было звуков плача или обидных дразнилок, Егор не увидел ни одной детской фигурки, мающейся одинокой отверженностью...
Кто-то тронул Егора за плечо - он обернулся и увидел Марту - она была сейчас с распущенными волосами, всветлом просторном платье, стояла, чуть наклонив голову, и с улыбкой смотрела на него. Маленькая девочка подбежала к ней и протянула куклу, Марта взяла её в руки, наклонилась и что-то тихо прошептала ребёнку, девочка стрельнула взглядом через плечо, а,дослушав, повернулась к Егору и необычайно торжественно сделала книксен. Он поклонился в ответ, а девочка, убедившись, что церемония закончилась, забрала свою куклу и побежала к бурно спорившимо чём-то подружкам. Егор не удержался от смеха.
- Чудесные дети...Но почему они только с тобой, без взрослых? Это ведь опасно, ночь, тёмные улицы...
- Это я с ними, - ответила Марта просто. - А зачем им взрослые? Взрослые никогда не уберегают от настоящих опасностей...И сейчас с нами ты, а ты взрослый, правда?
- Наверное, да, но я о родителях этих детей - как они отпустили их в ночь?
- Родители...Они просто однажды не смогли или не захотели удержать, или просто не заметили, что дети уже ушли.
Марта улыбалась, но слова её звучали зловеще. Егору вдруг показалось, что всё вокруг - площадь, полная играющими детьми и залитая серебристым лунным светом, странная девушка и он сам - существуют только в чьем-то причудливом сновидении. Он взглянул на памятник -нет, и монумент, чёрная, не отражающая лунных лучей, глыба, был только деталью сна. Жуткой деталью - его чернота просвечивала сквозь светлые фигурки играющих детей.
- А я знаю, о чём ты думаешь, - лукаво сказала девушка, и к Егору вернулось чувство реальности происходящего, - и знала, что ты придёшь. Ты не такой, как люди дня. Не такой, но почему-то взрослый...
- Все становятся взрослыми. Все эти дети...
- Нет, они, может быть, станут кем-то...где-то...но взрослыми не будут никогда. Смотри!
И Егор увидел. Один за другим, детские силуэты тускнели и таяли, уносили с собой свои шары, игрушечные машинки и кукол, уходили в глубокие тени.
- Они...
- Призраки? Нет, они настоящие и живые, только немного не так, как люди под солнцем. Вот Максим... Максимка! - позвала Марта лохматого мальчишку лет семи, поотставшего от остальных и пытающегося управиться с самокатом - руль был слишком высоким, и мальчишке не хватало роста, как следует оттолкнуться. Он обернулся на оклик.
- Расскажи, как ты приплыл по электручью...
- По электречке, сколько раз рассказывал!.. Дяденька, помоги опустить руль, - Максим поставил самокат перед улыбающимся Егором, - тогда расскажу!
Игрушка была самодельная, с подшипниками вместо колёс, а руль был просто прибит к вертикальному бруску, чтобы его опустить, требовались инструменты. Или...Разве я не совладал с ветром? Егор закрыл глаза и вспомнил свой самокат, очень похожий на этот, только покрашенный пожарно-красной эмалью, и руль был как раз на месте...
Мальчишка вскрикнул от восторга - а Егор вздрогнул и открыл глаза.
- Класс! - Максим во все глаза смотрел на светящийся алым самокат, - Здо'ровски! - он вскочил на самокат, Егор едва успел выпустить его из рук, и мерцающей искрой полетел вперёд.
- Ток действительно течёт, а электричество не убивает! - крикнул мальчик через плечо,- и электречки впадают в электрозёра!..
Искорка погасла во тьме, Егор и Марта остались одни, детские голоса затихли.
Марта заглянула Егору в лицо:
- А мне ты можешь сделать подарок? Вспомни, когда девочки играют в классики, они ведь поют какую-то песенку? Я всё стараюсь вспомнить, но никак не могу...Каждую ночь прихожу и так хочу с ними...Узнать, куда они уходят.
Последние слова девушка сказала как-то по-взрослому безнадежно.
Егор почувствовал укол в сердце. Перехватило дыхание и блики лунного света сквозь листву заставили обморочно закружиться голову. В ушах, сквозь шум крови, зазвучал голос градоначальника: "... Она - надежда". Чья и на что? И кому нужнее? Пусть решает сама.
Приступ схлынул, едва начавшись. Марта смотрела на Егора с ожиданием, не понимая, что с ним происходит, а он, справившись со слабостью, качнул головой, сделал серьёзное лицо и строгим голосом сказал:
- Только слушай внимательно. Это не песенка, а считалка. С ней можно считать пуговки и играть в классики. Только нужно ведь их сначала нарисовать...
- Да смотри, вот же они.
И правда, Егор увидел знакомую фигуру из квадратов, аккуратно начерченную мелом на тусклых камнях мостовой. Он глубоко вдохнул и продекламировал первое, что пришло на ум: