Мой час настал. 
				Я вышел в дол отчизны.
                                На подоконнике под тяжестью бегоний  	
				Остался стих в три четверти агоний
				Тетрадного листа ненужной, прежней жизни,
				И теплый ветр овьюжил мне грудину,
				И выгнул парусом заплечную холстину.
				Я знал свой путь. 
				Еще зимой, в крещенье
				Среди сугроб я вышел на поляну,
				Где выдолбил в промерзлой глине яму,
				И запах вешних вод, и вечной жизни тленье
				Корней дерев я принимал  условий
				В оснеженном  мозгу кипеньем  хладной  крови.
				Потом, снегами закидав щелину,  
				Вернулся в дом  и умысел господний
				Стал ожидать весенней преисподней
				И нежил  в памяти продрогшую суглину, 
				Как будто женщины  ознобный трепет в теле,
				Я чуял вожделением в постели.
				И, вот, я здесь!
				В кругу дерев заклятий, 
				Творящих  сок, открылась яма бездной,
				Где твари вод в тиши лампады звездной
				Уже умножились  сообществом   зачатий  
				Болотных мух, стрекоз, червей и в донном иле-
				Парящей стаей  рыб, прообразом рептилий..
				Тогда разделся, лег и вместе со змеею,
				Что выползла из  темного бурьяна, 			
				Увидел звезды в чаше океана
 				И пятый день открылся предо мною,
				И я почти увидел...

				Но в этот миг, свое изринув жало,
				Она скользнула в млечное зерцало
				И  там гоняться  стала за звездою,
				Пронзая лик луны; когда ж движений
				Вихрь затихал, то сферы отражений
				Опять всплывали  звездною росою.
				И чуден был извив ее стараний
				Живьем глотать крупицы мирозданий.
				Потом устала и недвижным взглядом
				Смотрела мне в лицо, и стыд влеченья,
				Как  смертный грех библейского прозренья,
				Я испытал и счастлив был  с ней  рядом, 
				Лучу небесному подставив свое темя,
				Пролить весне божественное семя.