1. Ее сосцы, - что двойня диких серн,
Пасущихся в ночи меж лилий белых.
Ни дикий мед, ни горсть орехов спелых
Не утоляют голод; только терн,
Кровящий губы, утоляет жажду
С тех пор как я возлюбленную стражду.
2. С тех пор как я возлюбленного стражду, -
Будь он мне брат, у матери моей
Сосавший грудь, не уклонила б очи
В прохладе гор Ерусалимской ночи
От глаз его, что парой голубей
Купаются в молочном водопаде,
А губы миррой запеклись к усладе.
3. Мне губы миррой запеклись к усладе.
Ее живот, - что чаша для вина,
А чрево - ворох лилий и пшеницы.
Она прекрасней царской кобылицы,
Ливанских рощ, озер, долин, она
Прекрасней лун над высью Галаада,
Когда я подошел к решетке сада.
4. Тогда открыла я решетку сада.
О, дщери города, поймете вы меня!
Любовь ведь люта, словно преисподня;
Крепка, как смерть; и завтра и сегодня
Пески пустынь пройти готова я
За кудри, что блестят на нем росою,
Когда я подошла к нему босою.
5. Когда она пришла ко мне босою,
На башнях стен уже горел огонь,
В саду благоухали мантрагоры
И пряность трав на нас струили горы.
Тогда ладонь вложила мне в ладонь
И провела в дом матери; сначала:
"Что медлим мы? "- она тогда сказала.
6. "Что медлишь ты? "- ему тогда сказала.
Когда ж сосцы восстали, как печать
Он положил меня к себе на сердце.
Хитон промок росою. Чтоб согреться
Его сняла. Потом, чтоб мог он стать
Оленем быстрым, я же горной серной,
Меж лилий спелых мы паслись; я первой,
Достигши полноты, прикрыла очи
Под звездами Ерусалимской ночи.