В бескрайней пустоте вселенной
Сокрыт во мгле волшебный град.
И награды не таит бесценной
Его всеобъемлющий мрак.
Зовущийся Городом Страха,
Вечности щит несет от краха
И держит в сказочном плену
Всех попавших в его мглу.
Дороги в город нет понятной:
Маршрут есть только для ума,
Кому желанна та тюрьма,
И не найдется путь обратно.
Следуя сумеркам вечного дня,
В Городе Страха поет тишина.
 
Телу нет туда дороги,
Познал ее лишь небосклон,
«Не попадешь в мои чертоги» —
Так заявил тот бастион. 
Но вдруг среди лесных покровов
Малыш, уставший в своих рёвах,
Упал в траву своей спиной,
Увидев волка пред собой. 
И с болью сжались его веки:
«Пусть избежит меня напасть, 
Не жажду я тут умирать!»
Собрался он заснуть навеки. 
И мысль его узнали небеса,
Позволили увидеть чудеса. 
 
И чуда странное явленье
Ребенка малого спасло,
Что было словно наважденье,
Неясно как произошло. 
Пропали вздохи злого зверя,
Не верилось мальчику первое время,
Но только он открыл глаза,
Как узрел пред собою врата:
Черный дым стекал по металлу,
Под дымкой рубином сияли слова,
Живые по приказу колдовства —
Дверь была подобна оскалу;
Вновь из сердца вырвался вой,
И мальчик помчался оттуда овцой.
 
Долго герой сбежать пытался,
Но из Города Страха нет пути. 
Шаг его лишь прямо направлялся
И не смог его нисколько увести.
Когда он поморгал всего-то,
Увидел вновь он те ворота,
С тяжелым вздохом принял рок
И бросил взгляд на пару строк. 
То была зловещая пометка:
«Не вздумай верить тишине
В городской всеобщей мгле», —
Вглубь души запала метко.
Тогда послышался за дверью стук,
И мальчик с ужасом шагнул на звук.
 
Со скрипом сердца отворились двери,
Малыш с трудом перешагнул черту,
И смыслу строк герой поверил,
Зайдя в суровую глухую темноту. 
Зазвучала беззвучная песня
Неслышного всюду оркестра,
Мигом вдарил в уши набат,
Наземь бросил грома раскат. 
Открылись в разуме новые раны,
Лед заиграл на нервишках аккорд,
Следуя тактам неслышимых нот,
Подпели ему глухие барабаны.
Глаза искали спасения свет,
Которого в страшном городе нет. 
 
Лишь лунные тропы лежали на стенах
Под небом черным без луны,
На серых домиках в вечных изменах,
Что странных образов полны.
По улицам несся ветер незримо,
Спокойствие духа убавилось мнимо,
Мерзкий холод проскальзывал в кость,
Чему не рад был юный гость. 
Шагали твари, покрывшись тенями,
Но стоило броситься прочь,
Как новых порождала ночь,
И били создания разум плетями.
Мальчик бросился по улицам стремглав,
Жуткий города увидев нрав. 
 
Он бежал под молчание оркестра,
Но лабиринтами разума славился град,
Потому он возвращался в то же место,
Заставая все тот же мрачный парад. 
Но без надежды не бывает страха —
Споткнулся герой о кучку праха
И упал к земле ничком,
На тлеющий факел лицом.
Герой же схватил его дланью,
Палка следом за дрожью в душе,
Хотела упасть в крутом вираже,
Сама подчинившись страданью.
Но только успокоилась ладонь,
Как мирный заплясал огонь.
 
Герой был полон изумленья,
Услышав живительный треск:
Все испарились наважденья,
Весь прояснился окрест.
Среди неразборчивых зданий
Не было сказочных тварей,
Но из очередной тени
Послышались спокойные шаги.
К нему зашагала фигура
С оскалом из сотен зубов
И жуткой короной рогов,
Взирая кошачьим прищуром.
Мальчик бросился тотчас,
Про городской забыв указ.
 
Мостовая пролетала мимо,
Но так же ступали шаги. 
Помогал только ужас незримо
Разгонять звуки серой тоски. 
Хотелось забыть эти знания,
Герой побежал резко в здание,
Из тех что стояли везде,
Но исчезла фигура во мгле. 
И большая когтистая лапа
Легла, как огонь, на плечо,
И, вдруг оцарапав лицо,
Показалась рогатая шляпа. 
И зверя послышался вой,
Что в море бы поднял прибой:

«Как смел ты быть таким беспечным?!
Ты мать чуть не направил в гроб,
Принять скорей покой навечно. 
И свой закрой поганый рот!
Тебя искал во мраке ночи,
Везде метая свои очи,
А ты пропал опять, подлец,
Как будто видел свой конец. 
И вот вглуби зеленой чащи,
Где было много и волков,
И просто всяких комаров,
Отца не видел, будто спящий. 
И будешь наказан теперь,
Как дом лишь увидишь, поверь». 

И город ужасный исчез словно не был,
Вокруг были только густые леса. 
И славный отец шагом верным,
Сына направил в родные места,
Глупость того все ругая в дороге. 
И только оказавшись на пороге,
Увидев мать, что вся в слезах,
Отбросил наконец-то страх. 
И сына обняв будто крепость,
Сказав те же злые слова,
Поставила в угол любя,
Родителей милых свирепость. 
И мальчик успокоился тогда,
И полетела из печи искра. 

Упав на ковер драгоценный,
Зажегся огонь как звезда,
И стался пожар непомерный,
И сильно рассердил отца. 
И тот, задыхавшийся дымом,
Мужчины яростным пылом
Изливал на то пламя водой,
Пытаясь унять его зной. 
Но все же проиграл стихии:
Доска, что подтлела вверху
Вмиг шею сломала ему,
Угасли глаза его, родные.
Мальчик тут же ринулся прочь,
И белое что-то похитило ночь. 

То оказалась всего лишь бумажка,
Но она пророчила беду:
«Бойся больше, милая пташка,
Никуда тебя не отпущу». 
И чувствовал герой ухмылку,
На затылке мерзкую пилку,
Невредимым увидел свой дом
И бросился внутрь того львом.
И стал метать повсюду мебель,
Крушил тарелки и цветы,
И не увидев и ни зги,
Почувствовал, как тонкий стебель
Его хребта вдруг весь оброс,
И встал он сразу в полный рост. 
 
Но с ростом без милости злобы 
Как будто родилось стекло,
Что отделило все чувства утробы,
И реальностью стало оно. 
Герой смотрел на себя же в том доме,
Пылавшего в вечном праведной горе,
И видел, что был в лабиринте зеркал,
И в каждом из них он попал
В различные жизни моменты,
Где были как и страх, так и стыд,
Отчего он вдруг резко поник,
Не в силах выбрать фрагменты
Куда направить громкий крик
Злобы, что копилась, рык. 

И он совсем не удивился,
Когда услышал громкие шаги. 
Как глаз на звуки устремился
Увидел черные суровые шипы. 
К нему шел бугай трехметровый,
С дубиной такой же здоровой,
Весь в черной шипастой броне
Со шлемом без щели в лице. 
Но пусть он и выглядел странно,
И, видимо, было совсем слеп,
Шаг его только окреп —
Все равно подошел филигранно,
И мальчика ударил булавой
Под городской неслышный вой. 

И вновь герой попал в зазеркалье,
Иное увидел он в мире вокруг:
Была только сущность шакалья,
У него, посмотревшего в круг. 
В руке поместилась монета,
Что пела для вора сонету,
И чувствовал мальчик азарт,
И сразу сбежал он в антракт. 
Но был и собой недоволен:
Иному наставлял отец,
Не веривший власти овец,
Хотя в друзьях герой был волен. 
Но все ж монета та в руках,
И не бросать ее под «Ах!»

Потому герой и ушел с того рынка,
Желая скорей повеселиться всласть. 
Порхал над землею как будто пушинка,
Но вспомнил города вдруг власть. 
И сердце скрепив пошел обратно,
Видя себя совершенно отвратно. 
Деньги вернул человеку тому,
Ругань его прослушав вовсю. 
И стал этот мир ни с того изменяться
Сиянье затмило весь видимый свет,
Обняв его как утренний плед 
Пока герой не перестал бояться. 
Попал он мигом в сказочное место
Со светом сиявшем совместно. 

Вокруг был зал весь золоченый,
Великий, непонятный для людей. 
И свет, что был в нем заключенный,
Свободу дал от всех цепей. 
В зале том над самый троном,
Одевшись белым славным тоном,
Людей всех выше существо
Парило в воздухе давно. 
Произнесло оно прекрасно,
Пропев подобно соловью,
Не внушив ему вину,
Совсем по-доброму и властно:
«Как долго ждал, герой, тебя!
Прошу услышать же меня!

Сей город был когда-то славен
Под властью всех моих детей,
Но ныне он совсем отравлен. 
От смерти, постучавшейся поздней. 
И все кто правил в нем когда-то,
Что жили бедно и богато,
Стали ныне силой зла,
Я боюсь, что навсегда. 
Но вижу я святое сердце
Прямо здесь, в твоей груди,
И нет такой тебе беды,
Что не стала бы младенцем. 
От зла лишь разом отступив,
Ты городской разрушил миф. 

Быть может ты — спаситель мира,
Тебе воздам я всю хвалу!
Но прежде чем дойдешь до пира
Услышь же волю ты мою. 
Города Страха — страшный город,
Пытать тебя найдет он повод,
Но бойся лучше шестерых,
Чей правды голос поутих. 
Не в силах я сказать и имя
Правителей-предателей страны,
Что ныне стали так темны,
И слава их уже не чтима,
Но я тебе их объясню,
Чтоб ты не шел уж в пустоту. 

Страх ты понял, это ясно,
Но он всегда к тебе придет. 
Как бы ни было ужасно,
Помни только, что он лжет. 
Слабость всех из них ничтожней,
И потому их всех проворней. 
Так ты на сильных не смотри,
Ее иллюзии они. 
И есть средь них еще и голод,
Кому весь мир есть ареал,
Любой разрушь ты идеал,
Иль он сожрет весь этот город. 
Но этих трех легко понять,
А остальных и не узнать. 

Видел ты зеркал владыку,
Он весь один большой обман. 
Не верь и собственному лику,
Вся жизнь твоя — его капкан. 
Не слушай же и жажду боли —
Вмиг избавишься от воли. 
Один единственный визит —
И сразу верь, что ты погиб. 
И есть еще одна особа. 
Святее всех здесь только я,
Темнее всех — лишь дочь моя. 
Она тебя ведет до гроба. 
Первой была, что меня предала,
Темною страстью зовется она. 

Когда войдешь в их злое царство,
Помни все что я сказал. 
Раскроют все свое «богатство»,
И покажут как ты мал. 
Будь готов — они повсюду,
И будь всегда готовым к худу,
И бойся дочери моей,
Первой явится теперь. 
Но дух достаточно великий. 
В тебе я вижу благодать,
Души твоей ей не отдать,
Какими ни были бы крики. 
Ступай, герой же, ты скорей,
Не будет счета славных дней!»