Оставьте меня в желтой мягкой соломе рядом с верной рыжей собакой Шариком...
Взрослые называли солому скирдой и уходили пропалывать огород. Огород плавной волной катился вниз и легко поднимался холмом, как раз в том месте, где был коровий гурт. Там работала тетя Валя. Она была дояркой и угощала меня парным молоком, которое мне не нравилось.
Неподалеку от скирды, где валялась пятилетняя я и Шарик, стоял ряд ульев крашенных голубой краской. Там жили пчелы. А мы жили в большом доме с просторной верандой и деревянным крыльцом. На крыльце хорошо сиделось.
В доме было много комнат. Одна - страшная, где висели старые фотографии в деревянных рамах. Из рам выглядывали белые лица не живых людей, и выталкивали меня своими остановившимися глазами. Я редко захаживала туда. Я боялась.
Еще в доме была замечательная кладовая, в которой хранилось что-то очень душистое, в которой в трехлитровых банках зрела вишневая наливка, а в пузатых мешках дышали зерна пшеницы.
И печка в доме была. Зимой ее кормили углем, и она грела, и в сумерках светила раскаленными кругами плиты. Но то было зимой, а зиму в деревне я плохо помню. Я была "городская".
***
А "деревенские" дети смотрели на меня, как на инопланетянина. С оттенком зависти, но это была снисходительная зависть. Как зависть к обезьянке, которой живется вольготно, но которая не на что не годится, и создана для того, чтобы развлекать разумных людей.
***
-- Знаешь, если долго-долго смотреть в небо, можно увидеть, как по нему ходит Бог и Ангелы, -- сказала мне "деревенская" подружка Ирка. Очень высокая девочка. Девочка, которая станет заурядной блядью. Но это будет после, и поэтому не правда.
Я смотрела в облака, до черных точек в глазах. В Бога я не очень-то верила, но соврала Ирке, что увидела человека идущего по облакам.
-- Смотри, - сказала я, - видишь? Он только что был там.
-- Ага -- сказала Ирка, -- он ушел вон за ту большую тучу.
Мы часто болтали с Иркой о Боге. Мы придумали, что перистые облака появляются, когда Бог рисует.
***
Недавно я увидела Бога. Он поселился в глазах старого, доброго алкоголика Тосика. И он узнал меня и хитро подмигнул. Бог может жить где угодно. Где захочет. Он же всеведущ и вездесущ.
***
Оставьте меня в желтой соломе, рядом с верной рыжей собакой Шариком, которого скоро убьет разорванный ветром электрический провод. Но это будет после, и поэтому - неправда.
Шарик был лохмат и ласков. Он мог бежать как сумасшедший за моим велосипедом, ругаться собачьим матом на редкие автомобили, а его собачью маму звали Розкой. И он был полной ее
противоположностью. Потому, что Розка была стервой.
***
Ох уж эта вечная тема ВЕРНОЙ СОБАКИ. Тема человека, которому неуютно с собой. Тема человека, который бежит за своей любовью вприпрыжку и который может лишь по-своему вилять хвостом, заглядывать в глаза, и иногда, если позволят, лизать лицо и руки.
Шарик был хороший пес.
***
Случилось так, что сегодня я поселилась в этом взрослом теле, которое сейчас "выдает на гора" слова. И мне смешно наблюдать за женщиной в зеленом свитере и крашеными волосами.
Но мне не хочется вспоминать, что эта женщина - я.
***
Женщина идет по коридору, минуя тесную прихожую, краем глаза замечая отпечаток большой руки на овальном зеркале - муж, уходя на работу, обувался, и искал точку опоры. И нашел.
Забавно. Не буду пока стирать этот след. Он напоминает пятерни оставленные пещерными художниками. Он напоминает, о чем хотели сообщить люди, мазавшие ладони красной глиной. Он напоминает о том, что мы - есть. И что мы - есть мы. И что жить в теле фальшивой блондинки конечно не сахар, но можно.
***
Я задумала написать роман о любви и детстве.
***
В той деревне, где я была маленькой, возле кухни по окна закопавшейся землей, росло дерево, густо облепленное райскими яблочками. И это не дешевая метафора. Дерево действительно так называли, а яблочки были очень мелкие и очень кислые.
Скорее всего, так "окрестили" дикую яблоню.
***
Я мчалась на велике, и мне нравилось, что он -- такой прямой и правильный, оставляет двойной след. А за мной летел вечно радостный Шарик с обрывком веревки на шее. Его наказали за какую-то шалость, но он же умная собака - освободился. Гуси, шипя, разбегались перед чудом технологии неизвестного уральского завода. Индюки раздувались осуждающе.
А мне было легко.
***
Глупо, вот так, запросто, запихивать в детство все свое счастье и свободу. Я ведь и сейчас настолько наполнена счастьем, что не знаю, как вынести его.
В моем романе о любви и детстве не будет сюжета.
***
Легко писать прописные истины. Слова как жуки - их можно рассматривать, взвешивать. Слова как красивые жуки с изумрудным покровом.
Есть слова как добрые люди. Есть слова глухие, как склепы.
А то, что живет во мне словами не передать.
***
Наверное, скоро, я возьму тюбик красной охры и пойду пятнать стены подъездов и заборов.
Так я расскажу, что я - есть.
***
Мне не нравится, когда уходят люди.
***
Из всех красок я выбираю теплую охру, для того, чтобы жирным маслом измазать вытянутые физиономии заборов. Окрасить их в цвет человека.
***
Белесая женщина курит и слушает, как в подъезде ржут подростки. Пусть на них свалится посильное счастье.
***
Я задумала роман о любви и детстве. Дети и любовь - уникальны.
***
Райские яблочки, даже если они мелкие, как вишня и кислючие, как отрава, очень желанны, потому что их есть нельзя. Когда мне было пять лет, я прожила почти все начало Библейской истории. Не было только Адама, но он появился после и спит сейчас. И поэтому это его неправда.
***
А у меня не хватает ни слов, ни рук, ни краски, чтобы объяснить то, что на меня свалилось.
***
И скажу я, глядя на гладкую спину мужа:
-- Спи, мой муж. Тебе трудно меня нести, потому, что я сама себя несу понарошку.
***
Я боюсь обзавестись "точкой зрения". Точку зрения имеют тяжелые люди. Они скучнее серого забора, но приобрели право судить обо всем. Они смотрят новости и делают верные выводы. Они монолитней каменной горы, они готовы раздавить любого, кто не помещается в рамки их представлений. Они просто приходят и садятся неугодным бедолагам на голову.
Когда появляется точка зрения, дети становятся взрослыми, а любовь забывает свое имя.
***
Сегодня видела, как скачут синицы по коричневым сосновым иголкам. Подозреваю, что в одной синице больше смысла, чем в крикливом курятнике. Чем во всех курятниках на свете. Потому что куры - дуры. Они позволяют себя резать.
***
В той деревне, где я была маленькой, часто резали кур. Тетя Валя, которая поила меня парным молоком, орденоносец дядя Витя.
Вместо плахи - чурбан. При чурбане - топор - вещь полезная в хозяйстве. Говорили, что с этим топором, знатный скотник дядя Витя гонялся за тетей Валей во время приступов белой горячки. Но я этого не видела, и поэтому это не правда. А сейчас дядя Витя добродушный старикан, и редкий орден Ленина дает ему право на льготы.
Эти люди оттяпывали курам глупые головы и отпускали жирные тушки на свободу. И те бежали по кругу. И горло в месте обреза проклинало убивших комок жизни.
Борщ получался наваристым. Но я не люблю борщ.
***
Нет. Не будет у меня сюжета.
***
Я ненавижу кур, за то, что они позволяют себя убивать.
***
Трудно писать про детство и про любовь. Слишком много "что", "как", "потому". Но от этих слов невозможно избавится. Так происходит всегда, когда человек пытается объясниться.
***
Мой велик оставляет двойной след, а за великом бежит навсегда свободный Шарик. Детство у меня было долгое.
***
Человек - очень хрупкое существо.
***
Человека можно убить невниманием.
***
Человека можно убить забывчивостью.
***
Удивительно как они выживают.
***
Те, которые не обзавелись твердокаменной точкой зрения.
***
Я буду говорить за тех, кто уже ничего не скажет.
***
Они смотрят на меня, и говорят: говори. А я, ругая смерть последними словами, отвожу глаза, и мне хочется плакать. Я говорю: "Смерть, ты старая дура. Ты - противоестественна". Невозможно и страшно говорить за тех, оставшихся на сереньких фотографиях. Но если я не скажу про них, то, как же живые узнают, что-то кто-то, кроме них был живым. И смеялся. И
верил.
***
Когда мне было пять лет, я очень любила Юрку. Мой двоюродный дядька, кажется. Сейчас это уже не важно. Он был ужасно взрослым. Учился в десятом классе.
Юркой его назвали в честь Гагарина, поскольку Юрка родился в шестьдесят первом году.
Он и, правда, был похож на первого космонавта Земли. Ну, просто - одно лицо. Он крутил невероятные сальто на самодельном турнике. Был молчалив и застенчив.
Я говорила ему:
-- Юрка, ты не женись. Подожди, пока я выросту.
Он улыбался и кивал головой.
А потом он очутился в подводном флоте славного города Севастополя и там перестал быть.
Но это не может быть правдой.
***
Я пишу роман о любви и детстве. Я пятнаю красной охрой унылые стены. Я плюю на нечистоплотную дрянь смерть. Я смеюсь над ней голосами тех, кто живет во мне.
***
У меня был друг Игорь. За хороший слух одноклассники дразнили его Шаляпиным. Тогда я уже училась в школе. Нас объединяла исцарапанная парта, и то, что он жил на шестом этаже, а я - на пятом. Мы были соседями, но нас часто принимали за брата и сестру.
Иногда мы играли в войну.
Сдвигали два стула и это сооружение называли тачанкой. В тачанке мы отстреливались от беляков и фашистов. Игорь - пулеметчик, а я гнала лошадей и исполняла обязанности санитарки.
Когда надоедало стрелять, Игорь говорил: " Меня ранили в плечо, но я все равно...". И снова начинал отстреливаться от беляков и фашистов. Мы всегда уходили от погони. Мы всегда побеждали.
Игорь стал музыкантом, а потом очутился в городе Поти военным моряком. И не вернулся домой живым.
Офицеры сказали, что он покончил с собой. Но это их неправда. Потому что если Игорька ранили беляки и фашисты, он говорил: "А я все равно"...
***
Что мне делать с вашими голосами, родные мои? Что мне делать с вашими лицами? Не смотрите на меня. Я стала взрослой.
***
Я стала взрослой, когда научилась забывать. Когда научилась врать, а не фантазировать.
Меня еще не настигла "точка зрения", но это - слабое оправдание.
***
А веселый Бог взял, да и окунул меня в любовь. Щедрый, он творит все, что ему вздумается.
***
Я еще не рассказала о Марине. О Маришке Петренко, которую предала. О Маришке, которую сожрало зеленое чудовище электрички. Лучше бы вместо нее чудище позабавилось мной. Сейчас я не вру. Понимаю, что на всякую правду найдется сто наиправдививших правд. И, тем не менее, то, что произошло -- неправда. Я, неуютная бледномордая тетка, плачу по тебе, Маринка. Но знаешь что? Окажись я в том "Фольксвагене" вместо тебя, глядя в тупое рыло суставчатого червяка бегающего по рельсам, сказала бы: "Я отказываюсь умирать при таких нелепых обстоятельствах". Это чужие слова, но здесь они уместны.
Маринка, твои дети висят на моих руках. Маринка, я их не заслужила. Я даже не потрудилась забеременеть.
Я обещаю тебе, Маринка, что буду говорить твоим голосом.
***
Маринка была сердита и талантлива. Она училась быть художником. Она жадно лепила свои этюды. Не скупясь, бросала пестрые краски. А рисунок у нее "хромал". Глаза у нее были зеленые, и когда Маринка смеялась она их закрывала. Очень заразительно она смеялась. Маринка жила вопреки обстоятельствам. Ее хотела убить Припять. Потом решили, что она бесплодна. Но Петрешка всех переспорила.
Иринка и Димка. Дети. Всем на зависть.
Жизнь, рождает жизнь, а не мертвые буквы.
***
Многие толпятся во мне и спешат высказаться. Обещаю, что покуда неряха смерть не лишила меня языка, я буду говорить, и озвучивать вас.
***
Но когда приходят любимые мои, живые друзья и подруги, я смотрю на их молодые лица и улыбаюсь самой раздурацкой улыбкой.
-- Господи, -- говорю я, -- ну какие же они дети!
А еще...
***
-- Живите, говорю я, -- живите. Будьте детьми. Не болейте. Не предавайте. Имейте сто точек зрения вместо одной.
Я подарю вам велосипед "Уралец" и свою синюю буденовку с большой красной звездой. Я отдам вам всю себя по нитке. Только живите. Будьте детьми. Не забывайте. Не предавайте.
***
Оставьте меня в желтой соломе с верной рыжей собакой Шариком.
***
Я никогда не закончу свой роман о любви и детстве, потому, что об этом можно говорить вечно.
***
Недавно Бог подмигнул мне пегим глазом алкоголика Тосика. Недавно я поняла, что я - есть.
Недавно я поняла, что электричка - выдумка дядюшки Жюля Верна, или еще какого нибудь взрослого дяди.
***
На самом деле ЭЛЕКТРИЧЕК НЕ БЫВАЕТ. А если и завелась одна, то кроткая как овечка.
***
Вот только кто решил, что овечки кроткие?
***
Смерть - старая сука. Я ее не боюсь. Я боюсь за тех, кого она может увести.
***
Бог, - он всеведущ и вездесущ. Смерть - его теща.
***
В прочем, нет никакой тещи. Но Бог пока не хочет сказать мне, куда исчезают люди.
***
Я хотела рассказать о любви и детстве. Но я ухожу сочинять хрупкие как человеки стихи. Я ухожу марать стены охрой. А те, кого я люблю, об этом знают.