Аннотация: Эпизод 1 во второй книге. Она начинается с Дневника.
Первое, что я увидел, когда открыл глаза, - это потолок лаборатории. На секунду я даже задумался - а мы вообще куда-то уходили? Но затем на меня накатила резкая тошнота, и память вернулась полностью.
Не в силах бороться с не самым приятным позывом организма, я изо всех сил рванул правую руку из своих пут, и ткань треснула - почему-то это оказалось даже легче, чем я ожидал. После чего я сорвал ремни с левой руки и шеи, с ног, и упал на колени, мимоходом заметив, как из моей собственной ещё несколько онемевшей руки скользнуло что-то небольшое. Освободив желудок, я, наконец, обратив внимание на происходящее вокруг.
По периметру всё того же большого круглого зала, в котором теперь только напрочь отсутствовала конструкция, бывшая его главным украшением, приходили в себя остальные члены группы. Им было не лучше, чем мне.
Пользуясь тем, что все заняты, я посмотрел себе под ноги, желая выяснить, что такого было в моей руке, ведь я отчётливо помнил, что непосредственно перед переходом мои руки были пусты, и к своему удивлению обнаружил небольшую книжицу в кожаном переплёте. Мой дневник? Каким образом? Я ведь оставил его дома перед тем, как отправился в лабораторию! Но, пожалуй, стоит разобраться с этим позже... На всякий случай, я незаметно перенёс блокнот в карман пиджака. Если дневник перенёсся сюда вместе со своим содержанием, то ему лучше никогда не попадать в руки этим товарищам - вряд ли они обрадуются, узнав, что я завёл его, чтобы фиксировать течение их не совсем законного проекта.
- Ну что, друзья, - прокашлявшись, сказал кто-то, и, подняв голову, я обнаружил, что это Аристарх Иванович, - пора открывать шампанское? А, Машка?
- Не за что, - недовольно шепнул я, и в памяти вспыхнуло ещё одно важное воспоминание. - Анна!
Последним моим воспоминанием - из тех, что я могу с уверенностью назвать реальными - был огромный осколок линзы, улетевший в сторону Анны Павловны, но сейчас, как я мог видеть, с ней всё было в относительном порядке, за исключением того, что сознание, в отличие от остальных, к нашему второму руководителю до сих пор не вернулось. Борясь с внезапной слабостью, я внезапно довольно легко поднялся на ноги... Ах да, здесь же сила тяжести в полтора раза ниже.
Когда я добрался до кресла Анны Павловны, оказался не одинок, одна из лаборанток (уже, наверное, бывших - чёрт знает, кто мы теперь вообще) сообщила, что пульс есть. Практически одновременно с этим Анна подняла упавшую на плечо голову и застонала. А затем открыла глаза.
Я невольно отшатнулся. Один её глаз продолжал удивлять нечеловечески ярким голубым оттенком, какой он приобрёл после преображения, а второй был чёрным. Абсолютно весь, включая радужку и склеру.
- Я в порядке, - ответила она на мой немой вопрос, брезгливо отводя в сторону руку лаборантки и с некоторым недоверием касаясь века правого глаза, который претерпел такие жуткие изменения.
Рука дрожала. Полагаю, это не только от слабости, которая одолевала и меня.
- Вы что-то видите им?
Наступила короткая пауза, после которой Анна жёстко отрезала:
- У меня есть второй.
- Я прям завидую, - саркастично протянули откуда-то справа.
Я перевёл взгляд на сидящего там и почувствовал, как моя кровь стремительно закипает от гнева. Валера, мать его. Кстати, последняя тоже была неподалёку, но сейчас у меня были вопросы только к её полоумному сыночку.
- Ты, - прошипел я, склоняясь над нагло ухмыляющейся рожей. - Я сказал представить самое прекрасное место на свете... А ты что сделал?
- А тебе разве не понравилось? - наигранно удивился парень, переходя на ты, несмотря на то, что я был почти в два раза старше его. - Как по мне, то самое прекрасное место, куда вам всем дорога, - и добавил уже без кривляний: - Ад.
Несмотря на общую суматоху, по одиноким аплодисментам за моей спиной я понял, что этот диалог не остался незамеченным, а затем Мария Карловна наклонилась к моему плечу и, указывая на юное безобразие, с улыбкой шепнула:
- Дарю.
Ладно. Я ещё помню, что педагог по образованию. И вообще, взрослый сдержанный человек. Просто я всё равно с трудом понимаю, как можно делать настолько назло не только всем нам, но и практически самому себе.
- Больше, - сквозь зубы процедил я, - никаких выходок. Иначе я сам об этом позабочусь. И не посмотрю, что инвалид.
Я бросил выразительный взгляд на пустую штанину ниже его колена, и получил в ответ полное ненависти пламя голубых глаз. Пусть так. Пусть лучше так, чем в своих бездумных попытках мстить всему миру этот сопляк натворит беды. В конце концов, он тоже прошёл преображение. Тоже вошёл в круг.
Тем временем, присутствующие устремились на второй (вернее, первый, если учесть, что основная часть лаборатории располагалась под землёй) этаж, желая, видимо, проверить то, в чём я и сам немного сомневался - мы точно куда-то перешли? Но, как только нам открылся раскинувшийся за стенами лаборатории пейзаж, сомнений не осталось. Все медленно и поражённо подходили к окнам, которые теперь отчего-то занимали почти все стены, а ведь в нашей реальности это было совершенно невозможно из-за секретности, которая окутывала всё, связанное с лабораторией, да так и застывали с выражениями удивления и счастья на лицах.
- Поздравляю, господа, - нарушила, наконец, тишину Анна Павловна. - Это наш мир.
И только тогда кто-то робко поинтересовался:
- А где же люди?
Впрочем, я, пожалуй, пропустил одно весьма важное звено этой истории. А именно - наш переход. Думаю, стоит воспользоваться этой удивительной, хоть и до сих пор совершенно необъяснимой возможностью и продолжить мой дневник, который попал в Эдем (хотя мне никогда не нравилось это название) вместе со всеми моими записями.
Сразу укажу, что людей (в смысле, контрольную группу), мы нашли. Хоть и несколько позже. Уже в процессе знакомства с миром, которое, к слову, ещё идёт и, как мне кажется, не закончится вообще никогда.
Итак, как только всё началось, меня вызвали в лабораторию. Я поспешил внести в дневник последнюю, самую главную запись. Однако, видимо, она вышла далеко не такой краткой, как предполагалось. Когда я поднял голову от записей и вернулся в реальный мир, то понял, что прошло не менее получаса. Первым моим порывом было позвонить в лабораторию, но, посмотрев на экран телефона, я обнаружил, что индикатор сети на ноле. Мария Карловна успела набрать меня раньше, чем отключилась связь.
Бросив дневник на самом видном месте, я выбежал на улицу. Странно было видеть пустые улицы, лишённые привычного движения автомобилей, однако я не чувствовал себя одиноким, - судя по шуму, основная часть людей была как раз в той стороне, куда лежал мой путь. Расстояние от моего дома до лаборатории вообще-то исчислялось семью остановками маршрутки. Но в этот раз мне не стоило ждать общественного транспорта.
От армии меня в своё время спас университет, а потом и аспирантура, а в школе я никогда не блистал спортивными талантами, но теперь, в своём изменённом состоянии, я несся по улице с огромной скоростью, пока через несколько кварталов не врезался в толпу. Моей врождённой вежливости пришлось столкнуться с необходимостью двигаться, поэтому я максимально осторожно расталкивал людей, боясь навредить, пока не столкнулся нос к носу с военным.
- Позвольте пройти.
- Там прорыв, - вполне вежливо, учитывая ситуацию, ответил беседовавший со мной вояка, который, должен сказать, был в полной экипировке, включавшей щит и шлем. - Движение перекрыто.
- Там моя дочь!! - истерично выкрикнула какая-то женщина в толпе.
Я глянул через плечо солдата. В первое мгновение свет жёлтого неба, простиравшееся на месте нашего привычно голубого ослепил меня, но спустя несколько секунд глаза привыкли. И мне стало немного не по себе. Мы были на приличном расстоянии от трещины, из которой ТО САМОЕ сыпалось... выпрыгивало на улицу. И их становилось всё больше. А ведь там тоже были люди...
Я посмотрел направо и налево от себя. В обход, через толпу, в любом случае будет невероятно долго. У меня нет столько времени.
- Простите! - я отчаянно попытался всё же протиснуться между солдатами, но это было довольно глупо, кроме того, привело к ожидаемо печальным результатам. Один из солдат несильно, но всё же чувствительно ударил меня локтем в нос.
А вот это он зря. Меня с некоторых пор злить не рекомендуется.
Возникло знакомое ощущение, будто ломит кости. Кожа стала быстро затвердевать, будто её собирала стремительно высыхающая краска, покрывавшая всё моё тело, а окружающим людям вскоре пришлось с криком расступиться, когда за моей спиной раскрылось два металлических крыла.
Вояка выругался, какая-то женщина закричала от страха, но больше всего мне почему-то запомнился удивлённый старик, который прошептал почти беззвучно, но мой специфический слух выцепил из общего шума именно эту фразу: "Они среди нас..."
Не дожидаясь, пока солдат направит на меня оружие, что он уже начал делать, как я мог неспешно наблюдать, ведь всё вокруг меня внезапно замедлилось, я взлетел. Делать это пришлось впервые, но новые, неведомо откуда взявшиеся инстинкты, подсказывали мне, что делать. Раскинув крылья, я взмыл над толпой и, поймав попутный поток воздуха, направился вперёд.
Я слышал и даже один раз почувствовал, как в меня летели пули. Моё ускорение не позволяло от них ускользнуть, однако, к своему удивлению, я обнаружил, что мои крылья пуленепробиваемы. Правда, удар по крылу всё равно сбил мой полёт и заставил спуститься ниже. Очень неудачно, как раз в тот момент, когда я вплотную приблизился к разбегающимся по улице гадам. Те, видимо, почувствовав мой запах, как по команде, подняли головы, а через секунду и потянули ко мне свои руки-лапы со странным выражением в глазах. Я про тех, у кого были глаза.
Несколько мелких, но высоко прыгающих тварей вцепилась мне в подбитое крыло, и я с ужасом понял, что безнадёжно падаю. До асфальта оставалось всё меньше, одно крыло полёт не вытягивало - и заинтересовавшиеся твари перестали убегать, словно коршуны, кинувшись к тому месту, куда я вот-вот должен был упасть.
Однако кто-то невероятно сильный схватил меня за шиворот, резко дёрнув вверх. То ли от неожиданности, то ли снова повинуясь неведомым инстинктам, я сложил крылья и принял человеческий облик, отчего вцепившиеся в меня твари рухнули вниз. И только после того, как хлопанье крыльев после этого не стихло, я понял, кто меня спас.
Ангел опустился на первую более-менее покатую крышу, которая нам попалась. После этого он отпустил меня и замер в паре шагов. Я обернулся.
Он был неподвижен, словно статуя. Застыл в напряжённой позе, полуприсев на одно колено и извернув туловище, как ящерица. Свою змеиную голову он повернул боком, видимо, чтобы лучше разглядеть меня. И даже крылья замерли в полной неподвижности, ведь пуха на них не было.
Я и сам боялся пошевелиться. Полагаю, ангел принял меня за своего, но сейчас понял свою ошибку.
Мне казалось, что игра в гляделки длится вечность, хотя на самом деле, пожалуй, это заняло лишь несколько секунд. А затем снизу раздался какой-то новый шум - возможно, погоня за мной? К моему беспредельному удивлению, ангел внезапно ожил, взмахнул крыльями и полетел в ту сторону, откуда доносился звук.
Спас меня снова? Зачем?
Впрочем, думать было некогда. Секунды убегали, а на улицах становилось всё опаснее. Я принял звериный облик и продолжил свой путь к лаборатории.
Там меня, конечно, уже ждали. Надо отдать присутствующим должное - учитывая обстоятельства, они были в полном праве наброситься на меня с кулаками, но вместо этого лишь молча отвели в зал, провожая неодобрительными взглядами. И я впервые увидел Анну Павловну после её преображения. Удивительно, как по-разному сыворотка изменила людей.
До превращения эта женщина была невысокой, но сейчас, по-моему, стала даже немного ниже. Теперь, как и мы все, это была молодая девушка, только с большими глазами неестественно голубого цвета (что странно, так как до превращения, я точно помню, глаза у неё были карие) и тёмными волосами, которые вились крупными прядями и спадали ей ниже колен.
- Наконец-то, - процедила Анна Павловна сквозь зубы. - Не терплю непунктуальности.
Я решил не спорить.
- Вы настоящий руководитель проекта?
- Не совсем. Как и говорилось ранее, у нас с Марией Карловной есть некоторая договорённость. Мы равноправные партнёры. По крайней мере, здесь. А если всё пройдёт так, как вы нам обещали, - голубые глаза сверкнули, - то в нашей, так сказать, первой жизни пост руководителя будет принадлежать мне.
Я понял, что она имела в виду.
- Однако, - продолжила Анна Павловна, - думаю, вопросы нам лучше оставить на потом. Мы и так уже потеряли слишком много времени. Не буду напоминать из-за кого.
Это, и правда, было лишним. Я вполне осознавал свою вину за то, что увлёкся второстепенными делами. Но стоило мне увидеть место нашего перехода, мои угрызения совести несколько поутихли.
Это был колоссальных размеров круглый зал в подземной части лаборатории. По его периметру были расставлены довольно неприятного вида металлические кресла с застёжками на подлокотниках, которые вызвали у меня не самые приятные ассоциации с местом содержания людей с отклонениями, среди которых, как я всё больше убеждался, всем присутствующим было самое место. Большая часть потолка была скрыта за уже знакомой мне вогнутой зеркальной линзой.
Я нашёл глазами Марию Карловну.
- Это что за фильм ужасов? - поинтересовался я, кивнув на кресла.
- Успокойся, - вздохнула та, подойдя ближе. - Ты не видел, каковы были последствия наших пробных попыток...
- Да, вот сейчас жалею об этом.
- Всего лишь перестраховка. Кроме того - мы все в одинаковых условиях.
Мне это всё равно не нравилось.
Как оказалось, кресел было ровно 77, по числу участников основной группы. Мне было уготовано место в самом центре, напротив входной двери. Когда я сел в него, незнакомый лысый мужчина подошёл, чтобы помочь мне.
- Кто вы? - негромко поинтересовался я, наблюдая за тем, как молодой человек без единого волоска на голове с явно немолодым задумчивым взглядом деловито пристёгивает мои ноги. - Я вас раньше видел.
- Мы ещё не пересекались. Меня зовут Аркадий, - мягко улыбнулся тот. - Думаю, с моим нынешним внешним видом отчество будет неуместно.
- Вы учёный? Почему вы сами не в кресле?
- Кто-то должен запустить машину, - с ледяным спокойствием ответил тот, щёлкнув застёжкой меня у меня на шее. - Я иду с вами. Но я не буду пристёгнут... Я - страховка группы.
- Вы учёный? - повторил я.
- Не совсем. Я практикующий медик.
- Вы здесь на случай, если не удастся... - понял, наконец, я.
- Такую возможность стоит учитывать, - заметил Аркадий, и ушёл помогать остальным.
Я же глубоко вдохнул и выдохнул. Ненавижу, когда что-то давит на шею - это вызывает во мне панику. И сейчас, надо сказать, я был к ней довольно близок.
Успокаивая себя мыслями о свежем ветре, я наблюдал за тем, как заканчиваются последние приготовления, а затем Аркадий подошёл к рубильнику, расположенному слева, прямо над последним свободным креслом, и замер, глядя на меня. Тогда я и понял, что пора.
- Господа! - обратился я к присутствующим как можно громче. К счастью, в зале была хорошая акустика, и меня было хорошо слышно. - Я знаю, что все мы долго этого ждали. Возможностей одного человека не хватит для той великой цели, которую мы перед собой поставили, поэтому я призвал вас помочь мне. И я прошу вас о немногом. Представьте себе лучшее место, какое вы только можете. Помогите мне создать настоящий рай для всех.
- Если бы я могла, зааплодировала бы, - отозвалась Мария Карловна. - Аркаша, давай.
Тем не менее, возникла пауза. Я повернул голову, насколько это позволяли путы, чтобы выяснить, в чём причина заминки. Аркадий задумался, с некоторым сомнением глядя на меня.
- Доверьтесь мне, - шепнул я, и рубильник с громким щелчком опустился.
То, что случилось дальше, описать словами практически невозможно. Но я всё-таки попробую.
Я оставался всё тем же человеком, прикованным к металлическому креслу в центре зала, и в то же время я был собой, всеми присутствующими, установкой и даже несколькими этажами здания в котором мы находились. Я также видел и чувствовал контрольную группу, находившуюся в закрытом помещении этажом ниже, но с ними, в отличие от основной группы, я не слился в одно существо.
Я чувствовал, что всё зависит только от меня. Чувствовал себя демиургом, создателем... И тогда ко мне пришло Вдохновение.
Первой была Анна Павловна. Я прикоснулся к её разуму и получил образ. Я понимал, что должен пропустить его через себя, я открыл ему дорогу в самые сокровенные места моего сознания, и образ заполнил меня полностью, каждую клеточку моего тела. Можно сказать, я был им. Но образу было во мне тесно, он рос ввысь и вширь, а я лишь помогал ему обрасти форму, и вскоре этот мир, а это был уже целый мир, стал гораздо больше меня самого. Он, словно мыльный пузырь, вырос из меня, но заполнил уже всю комнату, затем здание, город, мир... А где-то далеко внизу всё моё тело сводило судорогой от невыносимой боли. Но разуму было не до этого - он с молниеносной скоростью выстраивал, придавал форму и, главное, логику новому миру. Он сглаживал нестыковки, стараясь охватить всё разом, и у него вышло. В какой-то момент я новым, шестым или Бог его знает каким чувством, которое появилось у стоглазого солнца, которое теперь было мной, понял, что мир завершён настолько, что может существовать в таком виде, и отпустил его, оставив напоследок небольшую подпись своим любимым символом - я дал ему голубую розу...
После этого я вновь ненадолго стал человеком. Боль, всеобъемлющая и всепоглощающая, камнем придавила меня к земле. Я с трудом отрыл глаза и увидел, что тело Анны Павловны обмякло в кресле. Тоненькая струйка крови текла из моего носа к подбородку. И я только теперь с ужасом понял, что мне придётся пройти через это ещё 76 раз.
Но выбора не было. Я закрыл глаза и прикоснулся к разуму Марии Карловны...
Они шли один за другим, они представляли себе такое, что мне и в голову не могло прийти. Иногда это было прекрасно, иногда довольно банально, иногда просто скучно, а через какое-то время я начал натыкаться на откровенно страшные или омерзительные вещи... По какому принципу выбирали участников проекта? Никто не думал о том, чтобы проверить психическое состояние этих безусловно умных, но далеко не самых обычных людей?
Теперь уже поздно. Мне некогда было об этом думать, я пытался найти общее, какие-то черты, которые позволяли соединять свежесозданные миры... Потому что в одной вселенной не может одновременно быть и два солнца, и одно солнце, атмосфера не может состоять из воды и воздуха в одном и том же месте... Но я искал общее, нанизывая образы друг на друга, и только дойдя до пятидесятого, я понял, что этого мало. Линза дрожала так, что могла вот-вот лопнуть, а ведь именно она отражала нашу общую фантазию, проектируя её на полотно новой реальности.
И тогда, боясь, что потом будет поздно, я вывернул её наизнанку.
Всё, что было реальным, стало иллюзорным, всё, что было фантазией, воплотилось в жизнь. И четыре тысячи человек контрольной группы провалились в эту новую реальность.
Я всё ещё чувствовал своё реальное тело. Чувствовал, как кровавые потоки стекают по подбородку, расплываясь алыми пятнами на рубашке и светлых брюках... Думаю, в моём мозгу уже произошли необратимые изменения, несовместимые с жизнью, и, не будь я человеком лишь наполовину, давно был бы мёртв. Хотя жизнь, по крайней мере, в её старом понимании, мне уже давно не светит.
68. 69. Мне пока удавалось сдерживать их, хоть я и чувствовал, как созданное мной трещит по швам, не выдерживая множества нестыковок и невозможных сочетаний, но что делать, если моих сил не хватит?
70. И мир лопнул. Треснула линза, одновременно разлетаясь на тысячи осколков в реальном и ирреальном мире. Один из них, который, как я видел своим бывшим реальным зрением, врезался в тело Анны Павловны, где-то на уровне головы. Хорошо, что она уже не здесь.
Что делать? Я ещё не закончил. Отчаянно пытаясь соединить эти разрозненные куски хоть во что-то, я продолжил работу. 71. 72. 73.
Образы никак не хотели складываться в единое целое, напротив, они растекались всё дальше и дальше друг от друга. 74. 75. 76.
Стоп. Остался ещё один. Мой. И я знаю, что делать.
Мне нужна иголка с ниткой, чтобы сшить всё это безобразие в единое целое. Что-то стремительное, что-то бесконечное. И в то же время, это должно быть самым прекрасным, что я видел.
Я мысленно нырнул в недра собственной памяти и сразу нашёл то, что мне нужно. Из самого детства, ещё до школы, всплыл вдруг красно-жёлтый, освещённый солнцем бок трамвая. Тёплый, настоящий и готовый умчать меня в далёкие, сказочные края.
Так тому и быть. Отпустив свой разум, я сам превратился в это красно-жёлтое тело, иглой пронзившее мир, до недавнего времени бывший частью чужого разума. Затем следующий. Ещё. Ещё!
Они нанизывались на меня, выстраиваясь в цепь, не имеющую ни начала, ни конца, а затем, когда я захватил их все, я замкнул цепь в кольцо. И, сшивая миры, делая их единым целым, я пошёл по второму кругу. Моя нить, стальные рельсы, ложились на песок и грунт, на воду и камни, они соединяли здания прямо по воздуху и крышам домов, зато теперь всё это становилось единым целым. И, чтобы завершить цикл, я придал нашему новому миру общую внешнюю форму. Ту, которую придумала сама природа - форму двойной спирали.
- Это прекрасно. Неужели я это создал? - озвучил кто-то мои мысли.
Я внезапно понял, что стою посреди бескрайней пустоты, в которой были только я и бесконечное кольцо миров, циркулирующее в безвоздушном пространстве. А голос раздавался за моей спиной. Я обернулся.
Это было моё отражение. На зеркальной поверхности пустоты стоял я. Точно такой же, только выражение его лица было каким-то... Издевательским?..
- Кто ты? - спросили мы одновременно, так что наши голоса слились в один.
Но через секунду мой странный собеседник склонил голову набок и задумчиво протянул:
- И в самом деле, кто я?..
Я не мог ответить на этот вопрос, но точно знал лишь одно - смотреть на него было невыносимо. Словно он был зеркалом, отражавшим и обнажавшим всё худшее, что было спрятано глубоко внутри меня. Трудно сказать, откуда мне это было известно - я ловил это в насмешливом взгляде, в самодовольной складке губ, в вызывающей позе. И я сделал единственное, что было в моих силах - бросился к зеркалу.
Он сразу понял, что я хочу сделать.
- Нет! Не делай этого! Ты не понимаешь!
Но я сделал. Нащупав прохладную стеклянную поверхность, я что было силы врезал по ней кулаком - отражение пошло трещинами, начало стремительно стареть на моих глазах, а я почувствовал неведомо откуда взявшуюся слабость во всём теле.
- Видишь?! - взвыло отражение.
- Заткнись.
Вместо ответа я ударил по зеркалу снова, большая трещина прошла на уровне глаза моей бывшей копии, словно бы удвоив его, ибо глаз теперь отражался и под трещиной, и прямо на ней. На меня всё сильнее наваливалась усталость, однако я видел, как осколки стекла осыпались, а моё уродливое отражение осталось.
- Вот видишь, - вздохнул уродливый серокожий старик, в которого оно превратилось, и толкнул меня в грудь.
Я уже успел ослабеть настолько, что потерял равновесие, но упал, к своему удивлению, не в пропасть, а в некое подобие того кресла, к которому ещё недавно был прикован в лаборатории. А, может, ещё прикован.
- И что теперь? - спросил старик, но силы окончательно покинули меня и, не имея возможности сделать ничего другого, я закрыл глаза.
Впрочем, как мне показалось, я в тот же миг открыл их. И первое, что увидел - это потолок лаборатории. На секунду я даже задумался - а мы вообще куда-то уходили? Но затем на меня накатила резкая тошнота, и память вернулась полностью...