Санна : другие произведения.

Игра воображения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Придумать то, что нельзя прожить

ИГРА ВООБРАЖЕНИЯ.

  

"Возможно ли, есть ли хоть малая вероятность в том, что, воображая действительность, мы каким-то образом ее преобразуем?"Г. Хайденрайх "Собирательница камней"

Вместо пролога.

  
   Карл сидел на постели, не зная, чем бы заняться. Впереди его ожидал еще один похожий на другие день. Едва проснувшись, он развлекся тем, что заставил горничную дважды открыть и закрыть занавеси, а потом долго болтать рукой в тазике для умывания. Мальчик никак не мог понять, отчего это никто в замке не сопротивляется его желаниям. Постепенно в его сознании все окружающие люди превратились в бесплотные тени, которые можно было заставлять делать что угодно. Позже лекарь Франц объяснил ему, что разум - это божий дар, которым надо пользоваться лишь во благо. И если ему, Карлу, дан больший разум, чем другим, то подчинять других своей воле для каприза стыдно и недостойно. Выслушав старика, малыш внутренне с ним согласился, но все-таки иногда не мог отказать себе в удовольствии проделать какую-нибудь шалость. Разве не великолепна была возможность внушить учителю латыни, что ты только что бойко ответил ему заданный урок, или приказать строгой няньке принести с кухни марципановую булочку? Впрочем, Карл был добрым мальчиком и гадостей никогда никому не делал.
   Напротив, иногда в своих мечтах Карлу удавалось изменить само мироздание, приказав людям измениться к лучшему. Жаль вот только, что приказывать всем людям одновременно мальчик не умел, и это чрезвычайно огорчало его. Однако он изо всех сил старался не применять во зло своих возможностей.
   Вот разве что во время визитов графа фон Вольфа ему всегда хотелось совершить что-нибудь гадкое, и останавливало его всегда одно лишь обстоятельство: когда граф глядел хотя бы просто в его сторону, Карл чувствовал, что все его способности тот видит насквозь. В таких случаях малыш неизменно старался как можно быстрее получить разрешение уйти из парадной залы и до отъезда графа не высовывал любопытного носа из детской.
   Он чувствовал в графе нечто, родственное его собственным талантам, и хотел бы поговорить об этом, но уж слишком опасался странного графа, о котором ходили такие интересные и такие пугающие слухи.
   Что же до всех прочих обитателей замка, то они почти всегда оставались в сознании мальчика всего лишь бесплотными тенями, которые, к тому же, обращали на него так мало внимания. Приказывать им было неинтересно, и малыш всей душой жаждал встретить кого-нибудь, кто смог бы оценить его таланты.
  

1.V.I.P. - XYIII.

  
   -Ты же любишь все необычное, - закончил шеф свое повествование. - Стало быть, тебе и карты в руки.
   Я только устало хмыкнула. С момента окончания моей последней "командировки" миновала едва неделя, и я все еще просыпалась по ночам в холодном поту при мысли о том, что командировка продолжается. Единственный положительный момент состоял в том, что я практически утратила свойственную мне округлость лица и приобрела взамен стройность и утонченную прозрачность. Одним словом, я сделалась весьма изысканной, возможно, даже немного чересчур, и надеялась в процессе отдыха достичь оптимальных пропорций.
   И вот растаяли надежды на отпуск и даже на отсып...Оказывается, шеф именно для меня припас совершенно особенное задание, можно сказать, эксклюзив. И, конечно, очень срочный.
   -Восемнадцатый век не моя епархия, - выдала я последний аргумент, - Да и Германия, кстати, тоже.
   -Ничего, ничего, - шеф глумливо улыбался, понимая, что деваться мне некуда, - Зато адаптация в критических ситуациях - твоя самая сильная сторона. И на этом обсуждение закрывается. Мы просто не можем упускать такой случай.
   -Ну что в нем уж такого экстренного? - вообще-то я просто тянула время.
   Было совершенно очевидно, что отбиться мне не удалось. По правде говоря, в истории слишком редко происходило что-либо действительно стоящее и вдобавок годное для вмешательства, чтобы пройти мимо и не воспользоваться шансом. Я снова грустно вздохнула, бросила в карман диск с заданием и отправилась домой.
   Двумя часами позже, уже сидя за компьютером и изучая обстановку, я поняла, насколько интересный случай нам попался.
   Говоря в двух словах, дело было в следующем. В 1738 году в семье одного из локальных немецких правителей на свет появился мальчик с необычными способностями. Малыш мало обращал внимания на окружающий мир, не гукал при появлении матери, не улыбался и крайне редко фиксировал на чем-нибудь взгляд. Но уж когда смотрел на кого-либо, человек чувствовал под взглядом младенца непреодолимое желание совершить какое-нибудь действие. То есть, оперируя категориями современности, явно подвергался гипнозу. Как ни абсурдно это звучит, мальчик с рождения обладал явными гипнотическими способностями.
   Странностей в поведении малыша, однако, никто не замечал, кроме престарелого семейного лекаря. Старик по мере сил что-то там исследовал и оставил об этом записи...Кстати, это было все, что осталось в истории от нетипичного княжеского отпрыска - как будто еще в детском возрасте тот куда-то исчез.
   Мне следовало выяснить, что же с ним произошло, и переправить мальчика в наш институт для подробного изучения.
   Прогулка в легкомысленный галантный век выглядела донельзя безмятежной по сравнению с прошлыми моими эскападами, и все же профессиональное чутье, на которое и возлагались основные надежды, говорило мне о возможных трудностях. Не так-то уж и прост был этот восемнадцатый век, и он расставил множество ловушек для путешественников, полагающих, что они в полной безопасности. Именно там каждый мог стать кем угодно, примерить на себя любую роль, и обставить любого соперника, играючи и шутя.
   Я изрядно повеселилась над "легендой", которую ради этого состряпали наши теоретики. Мне предстояло путешествовать под видом русской аристократки, авантюристки и прожигательницы жизни.
   -Наведешь как можно больше шороху, - благосклонно разрешил мне шеф, - Все равно про эту графиню ни черта нигде не сохранилось.
   -Так-таки и ничего? - мой вопрос не был праздным, поскольку мало могло найтись исторических персонажей, о которых ничего не сумел бы сказать мой замечательный начальник.
   На сей раз, он тоже придержал кое-что в рукаве (возможно, по привычке, приобретенной на предыдущей службе - в структурах государственной безопасности):
   -Ну конечно, конечно, ты меня поймала! Есть, но совсем немного. Предки из татарских князей, чрезвычайно вовремя принявших православие. О-очень богата, муж был настолько стар, что умер через месяц после свадьбы, и настолько глуп, что оставил этой вертихвостке все деньги, напрочь позабыв о детях от первого брака. Схоронив супруга, наша неугомонная мадам сделала ручкой всем претендентам на ее резко возросшее состояние, и укатила в Европу...И ни одна собака не знает, где она закончила свои дни. Можешь резвиться в свое удовольствие - что бы ты ни вытворяла, все равно не погрешишь против истины.
   -Здорово! - смеялась я, - А потом опять везде напишут, что от русских одни смуты и неприятности...
   Рассматривая портрет своего аристократического двойника, я немного удивилась: на мой взгляд, сходство не было очевидным. Нет, цвет волос и глаз, овал лица, форма рук и прочие внешние характеристики, как будто, совпадали, но выражение лица, взгляд и даже поза...Анна Корсакова расположилась на маленьком диванчике, небрежно поглаживая белую крошечную собачку. Лицо аристократки выражало лишь скучающую надменность. Серые насмешливые глаза смотрели куда-то мимо меня, в направлении людей и предметов, с которыми мне только еще предстояло познакомиться...
   -Разве мы похожи? - недоуменно резюмировала я.
   Шеф расхохотался.
   -Да, если ты будешь вести себя, как законченная стерва, вы с этой дамочкой сделаетесь просто на одно лицо! Между прочим, Анна, - посерьезнел он внезапно, - Можешь один раз постараться и соответствовать персонажу. Никто тебе, помнится, не обещал полного и абсолютного сходства...Немного лицедейства - и все будет в порядке.
   Я мысленно (не без сожаления) констатировала, что одним лицедейством здесь не обойдешься. Очень трудно натурально изобразить наследственную беспечность, философское отношение к деньгам (проистекающее от их крайнего изобилия) и равнодушное презрение ко всякому, чей социальный статус ниже твоего. Их можно только получить в наследство от многих поколений знатных предков. Однако все эти доводы ни в малейшей степени шефа не трогали и даже не очень занимали. Мне приходилось рассчитывать только на свои способности и на то, что никому не придет в голову произнести в мой адрес подобно Станиславскому: "Не верю!"
  

* * *

  
   Накануне отбытия мне приснился престранный сон. Во-первых, сны мне снились крайне редко. Во-вторых, я была обучена управлять ими, а тут все происходило помимо моей воли... Во сне я с большим трудом передвигалась по дороге. Ее обочины и мой дальнейший путь скрывала плотная завеса тумана, и от этого казалось, будто я плыву в молоке в совершенно неизвестном направлении. При этом меня не покидало чувство, что дойти мне непременно надо, и как можно быстрее. Внезапно я обнаружила, что дорога под моими ногами становится жидкой, и я бы не смогла продолжать путь, если бы не оказалось, что я уже цепляюсь за чью-то ведущую меня руку. Темный плащ укутывал фигуру моего спутника, поэтому разглядеть его я не могла. От его присутствия осталось только ощущение надежной силы, оберегающей меня. И мы брели по странной дороге, вцепившись друг в друга так крепко, словно от этого зависели наши жизни... Постепенно впереди стали вырисовываться очертания огромного валуна, на котором стояла маленькая фигурка, и протягивала к нам руки. Видимо, это и была наша цель, только вот идти становилось все труднее, и рука моего неизвестного спутника уже не так помогала - ему и самому приходилось нелегко.
   На этом месте я проснулась и долго еще приходила в себя от устойчивого чувства тревоги и неопределенности.
   Но как бы там ни было, а повернуть вспять машину подготовки к эксперименту я уже не могла, и потому сочла за лучшее отмахнуться от загадочного сновидения... Позже оказалось, что совершенно напрасно.
   Мало-помалу жизнь все-таки научила меня, что ничего и никогда не происходит просто так, даже если на первый взгляд кажется абсолютно бессмысленным. Жаль только, что подобные знания прочно поселяются в нашем мозгу, как правило, слишком поздно.
  
  

* * *

  
   Больше всего я люблю момент первого знакомства с эпохой. Конечно, никто бы не отправил меня никуда без подробного инструктажа, но первые личные впечатления - это, доложу я вам, совсем другое дело!
   Я так и не сделалась скучающей путешественницей, ото всего защищенной и всем заранее пресыщенной. Картины новых эпох вызывали у меня неизменный интерес, и четкое осознание того, что и для меня есть вещи, защититься от которых нельзя. Исторические периоды из абстрактного действа превращались в личные воспоминания, и это было почти так же важно для меня, как и достижение конкретных, поставленных мне целей.
   Готова я была и к тому, что аромат времени ни в каких инструкциях донести невозможно. Я ехала в карете по дорогам Германии XYIII века, с удовольствием бывалого наркомана вдыхая запахи, что были постоянно к моим услугам: запах новой кожи, дыма, какой-то неведомой мне зелени и почему-то - свежих яблок, хотя для яблок по моим понятиям было рановато.
   Правда, к безмятежным бюргерским ароматам примешивался едва уловимый запах авантюры, столь характерный для всех моих начинаний. И в этом мире тоже была некая "ситуационная щель", возможность поучаствовать в истории и слегка ее видоизменить. Вопреки обыкновению, я внезапно засомневалась в правомочности нашего эксперимента. Подумать только, в безоблачное детство княжеского отпрыска вклиниваюсь я со своими претензиями, лишаю ребенка привычной обстановки, перетаскиваю его на много лет вперед с меркантильной целью изучить его необычные способности...Кто знает, почему сведений о нем не сохранилось ни в каких исторических источниках? Может, он просто умело скрывал свои таланты и дожил до глубокой старости, окруженный десятком внуков? Но здравый смысл подсказывал мне: надежды на лучшее напрасны. У мальчика не будет иной возможности выжить, кроме как последовать за мной. Понятно, если хоть один политикан с амбициями пронюхает, что умеет этот малыш, страшно представить, чем может закончиться подобная игра! Тут я заставила себя прекратить никчемные рассуждения и переключилась на более светлые мысли.
   Мое сиятельство графиня Корсакова и в самом деле была женщиной отнюдь не бедной - экипаж мягко покачивался на новых рессорах, и везли его не какие-нибудь там клячи, а вполне породистые вороные. Правда, штат прислуги ограничивался кучером, остальных слуг (а лучше - спутников, в моем деле спутники были куда полезнее) следовало подобрать при ближайшей оказии.
   (Помнится, я еще спросила у шефа, зачем мне, собственно говоря, спутники, и откуда они должны взяться.
   -Надо, чтобы все было по правилам, - назидательно заметил он, - А что до спутников...На стоящее дело люди сами найдутся, попомни, Анна, мое слово...Тебе даже не придется искать.)
   С не меньшим удовольствием я оглядела и свою собственную персону. Покажите мне женщину, которой не понравилось бы носить дорожные туалеты из упоительно шуршащей ткани, очаровательные шляпки и ботинки из кожи не грубее перчаточной. Причем все это явно было пошито на меня и только на меня, ибо сидело как влитое.
   То ли двигались мы не слишком быстро, то ли северные немецкие земли оказались гораздо обширнее, нежели на первый взгляд, но до ближайшего постоялого двора мы добрались только к вечеру.
   -Комнату и приличный ужин мне, - властно обронила я, глядя поверх головы хозяйки (обыкновенный в здешних краях типаж: белоснежный чепчик, здоровая полнота и неожиданная цепкость во взгляде), - и позаботьтесь о моем кучере.
   Вежливый ответный реверанс я получила немедленно, все остальное - в течение ближайших пяти минут. Оставалось только отдать должное ужину и благополучно отойти ко сну...
   И надо же было так случиться, что уже в первую ночь "на новом месте" вместо полагающегося по всем приметам жениха мне приснился снова тот же неприятный сон... Мало того, он еще получил продолжение.
   Как и в первый раз, я брела по кошмарной жидкой дороге, хваталась за руку незнакомца, стараясь избавить от чего-то неведомого маленького человечка, протягивающего к нам руки в конце дороги. И он становился ближе и ближе, невзирая на трудности пути. Мой взгляд фиксировал всякие мелочи: белоснежные кружева жабо, шитье на камзольчике и рыжие локоны...Это, вне всяких сомнений, был ребенок. Мальчик лет семи с живой подвижной мордашкой, искаженной каким-то недетским страхом. Как будто он видел нечто такое, чего еще не видела я. Я постаралась получше рассмотреть его, и тут же проснулась...Можно было подумать, что мне показывали многосерийный фильм с постепенно развивающейся интригой и серии, как им и положено, оканчивались на самом интересном месте.
  

2."Люди на стоящее дело".

  
   В результате многосерийного кошмара, предложенного мне ночью для развлечения, я почти не выспалась и спустилась к завтраку в самом мерзком расположении духа. Даже поднесенная мне немедленно благоухающая яичница с зеленью и керамическая кружка свежего кофе не смягчили мое отвращение к миру. Мир был мне должен, и очень много, за ночные безобразия. Харчевня в этот утренний час почти пустовала, если не считать еще одного посетителя. На нем-то я и остановила свой взгляд. Я всегда любила разглядывать людей, а в этом случае интуиция подсказывала мне, что разглядывание может оказаться полезным.
   Недалеко от меня в углу за столиком сидел мужчина лет 40 с небольшим. Внешность его безошибочно указывала на род занятий - это, вне всяких сомнений, был один из тех искателей приключений, что наводнили Европу в XYIII веке. Сероглазый блондин, одетый во что-то темное - мне понравилось за ним наблюдать... Вряд ли кому в этой эпохе знаком термин "белокурая бестия" - а между тем незнакомец полностью отвечал характеристике Ницше. Разве что с возрастом он стал тяжелее на подъем и был, как будто, слегка припорошен невидимой пылью неудач и потерь, что неизбежны при его образе жизни. Однако ничто не повлияло - да и не могло, похоже, повлиять - на изящество и легкость движений, пластику большого животного, вынужденного скрываться в мире людей.
   Я лениво ковырялась в своей тарелке, погрузившись в придуманную биографию незнакомца, пока, наконец, не заметила, что сама стала объектом пристального внимания с его стороны. Разумеется, если хоть половина из моих догадок верна, никто не может следить за ним безнаказанно...Только вот наблюдал он за мною очень осторожно, гораздо осторожнее, чем я за ним.
   Ох, не давала мне покоя моя интуиция, не зря же ее нахваливал шеф... Я просто голову готова была прозакладывать, что не просто так мы повстречались с этим господином в придорожном трактире. И памятуя о своем образе избалованного капризного создания (правда, со скрытыми до поры до времени всевозможными резервами), я решила пойти напролом.
   Выскользнув из-за стола, я быстро подошла к нему и, небрежно улыбаясь, спросила:
   - Простите, вы - авантюрист?
   По-моему, он все-таки слегка поперхнулся пивом. (Ну, еще бы, вряд ли ему когда-нибудь напрямик задавали такой вопрос.) Правда, быстро пришел в себя, как-то неопределенно усмехнулся и ответил вопросом:
   - А что вам угодно, госпожа?
   - Это зависит от того, верна ли моя догадка. Если я ошиблась, то прошу меня извинить и откланиваюсь.
   - Мой же ответ, в свою очередь, зависит от того, какое дело привело вас ко мне...
   Я непроизвольно поморщилась. Играть словами я тоже умела, но сейчас вовсе не была расположена. Впрочем, выбора у меня не было.
   - Что ж, попробуем начать сначала. Я - графиня Корсакова, и у меня небольшое дело при дворе герцога Рейхштадтского (боже, чего мне стоило без запинки выговорить эту фамилию...). Обстоятельства заставили меня отправиться в путешествие без провожатых, но теперь мне понадобился кто-то, кто...
   - Охранял бы вашу хорошенькую головку от шальной пули? - слово "хорошенькую" он произнес с некоторой брезгливостью, как будто исключая наличие в моей голове хотя бы некоторого количества здравого смысла.
   Замечательное начало... Я мысленно призвала в свидетели шефа, что все необходимые формальности были соблюдены. В конце концов, хватит реверансов.
   - И в хорошеньких головках (я постаралась поточней воспроизвести интонацию собеседника) время от времени вызревают вполне годные к употреблению идеи... Кроме того, обладательницы хорошеньких головок иногда бывают в состоянии оплатить свои маленькие женские капризы.
   Мой собеседник неожиданно улыбнулся и неторопливо поднялся из-за стола.
   -Генрих Штайнберг, к вашим услугам, госпожа, - с поклоном произнес он. Правда, руку мне поцеловать не попытался. Но это было бы, пожалуй, уже чересчур. Я и так почувствовала, что он признал во мне достойную спутницу для всяческих приключений.
   Итак, начало было положено. Вокруг меня начали собираться люди, с которыми мне и надлежало выполнять стоящую передо мной непростую задачу.
  

* * *

   По его собственному признанию, никакие дела не удерживали господина Штайнберга в этом городишке, и уже через час, потраченный мною на "чистку перышек", мы могли выезжать в направлении герцогства Рейхштадтского. Замечу, что, наняв себе спутника, я приобрела одновременно и весьма практичного управляющего. Он окинул мой шикарный экипаж скептическим взглядом и посоветовал мне купить обыкновенную лошадь под седло, поскольку путешествовать верхом, вне всяких сомнений, гораздо удобнее.
   Возразить на это мне оказалось нечего, и я со вздохом призналась, что не слишком хорошо разбираюсь в лошадях. Вместо ответа он слегка приподнял левую бровь, рассеченную маленьким шрамом, и исчез на полчаса. По истечении этого времени я стала обладательницей крепкой выносливой кобылки довольно спокойного нрава.
   Я влезла в чудовищно неудобное дамское седло (надеюсь, с достаточной легкостью), и мы тронулись в путь. Карета ехала за нами "до особых распоряжений". Кто знает, когда она могла бы пригодиться в нашем путешествии?.. Я так и не решилась последовать совету Генриха и оставить карету на постоялом дворе, даже рискуя выглядеть занудой. Пользуясь удобным моментом, я продолжила тайное изучение своего "сподвижника"...Понятно, не прошло и нескольких мгновений, как он это заметил.
   -Почему госпожа так рассматривает меня? - обратился он ко мне, едва заметно усмехаясь, - Может быть, госпожа жалеет, что прибегла к моим услугам?
   Вопрос прозвучал ну очень ехидно. Видно, мой рыцарь изрядно сомневался, что еще кто-нибудь мог бы польститься на мои условия. Уж больно расплывчатые задачи я ставила. Я даже не знала, отчего это он сам согласился поступить ко мне на службу, и подозревала, что у него имелись на то свои причины. Однако, нахала следовало поставить на место, да побыстрее. Мои скромные познания в области найма слуг ограничивались единственным тезисом: если сразу не указать им, "кто в доме хозяин", после не оберешься хлопот.
   -А что, - не менее ядовито откликнулась я, - Вы собираетесь дать мне повод для сожалений? Или так низко себя цените, любезный господин Штайнберг?
   Вместо ответа он только негромко фыркнул. Постепенно у меня создавалось впечатление, что он втихомолку надо мною посмеивается. И поскольку я не знала причины веселья, а вслух интересоваться этим не собиралась, оставалось делать вид, что я не замечаю его насмешек вовсе.
   Мы некоторое время ехали по неправдоподобно хорошей дороге, и, наконец, оказались в маленьком городке...или большой деревне. У них, у немцев, разница между населенными пунктами была очень относительной. Везде имелся стандартный набор: стерильная чистота улиц, черепичные крыши, главная площадь с памятником или фонтаном и средневековое здание ратуши, маленькое, почти игрушечное.
   Разве что в здешних краях было не так много зелени, но та, что имелась, цвела по-летнему пышно. "И это север!" - мысленно посмеивалась я, вспоминая родную питерскую натуру.
   Я с любопытством озиралась, время от времени тыча во что-нибудь пальцем и задавая Генриху дурацкие вопросы. Он слегка морщился, но отвечал подробно и внятно. Мне оставалось только дивиться его терпению и подсознательно ждать, когда мои мелкие провокации окончательно выведут его из себя. В этот раз я не дождалась ничего подобного - у моего наемника явно были весьма крепкие нервы.
   Чем ближе мы подъезжали к площади, тем громче становились звуки музыки, с трудом пробивавшиеся сквозь гомон толпы. В городке шло какое-то веселье.
   -Что это? - задала я очередной идиотский вопрос.
   -Приезжие артисты развлекают местных ценителей прекрасного, - равнодушно откликнулся мой спутник.
   По-видимому, он раз и навсегда решил игнорировать мои попытки наладить светскую беседу.
   Между тем мы подобрались так близко, что уже могли различить приятный мужской голос, распевающий какую-то мелодичную песенку. Я прислушалась, и застыла на месте, напряженно морща лоб: на минуту мне показалось, что я схожу с ума.

-Не оглянуться я не мог тому видению вслед,

Ведь оглянуться же могло и оно...

   Правду говоря, я сталкивалась с этим явлением не впервые, но так и не смогла привыкнуть к нему. Чем больше я путешествовала по разным эпохам, тем сильнее укреплялась в мысли, что все повторяется - как ни старайся сотворить что-нибудь оригинальное. Вот и на этот раз, хотела я или нет, но получила нежданный "привет из будущего". Менестрель, вероятно, полагал, что создал нечто выдающееся...На самом же деле у него получился лишь посредственный вариант песни про "девочку-виденье", навязшей в моих ушах еще дома.
   -Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она,
   Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я... - пропела я по-русски, с лукавством покосившись на Генриха.
   В ответ он скорчил гримасу крайнего утомления, и лениво осведомился, о чем я пою.
   -Примерно о том же, что и вон тот юноша, - я указала прямо на певца, ибо в этот момент мы уже выехали на площадь, до отказа набитую горожанами.
   Нам повезло, что мы не успели спешиться: пешком мы вряд ли добрались бы до пресловутого фонтана, у которого расположился певец. Наконец-то я смогла поближе рассмотреть его...На первый взгляд юноша изрядно напоминал лубочную картинку своей кукольной, ненатуральной красивостью. Каштановые локоны, фарфоровая кожа, карие глаза в обрамлении густых изогнутых ресниц и вызывающе кокетливая родинка в правом уголке рта...Да, еще бархатный баритон, как будто специально предназначенный для распевания любовных серенад.
   Словом, внешность его была бы совершенно безукоризненна, однако условия жизни и род занятий вносили свои коррективы. На второй взгляд я заметила следующее: романтический красавец явно давно не мылся, а его глаза блестели вовсе не возвышенным голодным блеском.

-Я вкушаю с благородным нектаром

Лишь бесплодные свои сожаленья -

Оказалась, - ах! - ужасным ударом

Для меня утрата девы - виденья, -

   пиит проникся сюжетом, это было заметно сразу, - на его глазах даже выступили вполне искренние слезы.
   Бюргеры снисходительно аплодировали, у них, видимо, пока не возникло ощущения, что их вниманием злоупотребляют.
   За нашими спинами послышался шум совсем другого рода: появление стражей порядка во все времена сопровождалось примерно одинаковыми звуками. Пара солдат под предводительством дюжего командира сноровисто протолкались через народ и окружили примолкшего бедолагу-певца.
   -Не положено, - произнес командир интернациональную формулу власти.
   Менестрель не нашелся что ответить, и только пискнул нечто бессвязное. Командир забубнил что-то про арест, солдаты ухватили поэта под руки...
   Мне отчего-то активно не понравилось их обращение с представителем богемы. Кроме того, нужно было поддерживать имидж безумной русской аристократки, и я решила вмешаться. Я открыла было рот, но Генрих опередил меня на долю секунды. Он смерил мизансцену ленивым взглядом и небрежно поинтересовался:
   -Что вам нужно от парня, молодцы?
   И видимо, что-то прозвучало в его голосе, заставившее солдат замереть на месте, а командира вступить в переговоры.
   Наше преимущество состояло во внезапности, и в том, что мы так и остались в седлах. Командиру приходилось обращаться к Генриху снизу вверх, отчего тон его сам собою становился почтительным.
   -По приказу господина бургомистра, арестуем бродягу Шметтерлинга, дабы, сняв с него показания, выдворить за пределы города, - его речь сильно смахивала на доклад начальству.
   Мой спутник тут же использовал ситуацию - принял начальственный вид, и распорядился:
   -С его слов, - он пренебрежительно кивнул в сторону менестреля, - запишете, что он сожалеет о случившемся и готов впредь обходить ваш славный город стороною. Благородная госпожа изволит забрать сего музыкантишку с собой, и оплачивает ваше беспокойство, солдаты.
   Я тоже приосанилась. Обо мне отчего-то говорили в третьем лице, и через мгновение я поняла, почему.
   -Госпожа из России, не изволит изъясняться по-немецки, и доверяет все переговоры мне, как ее управляющему, - предупредил Генрих дальнейшие расспросы, и вполголоса добавил, наклонившись к уху командира: - Странные они, эти русские, поверь мне, приятель... Но деньгами швыряются знатно - ты не останешься внакладе. Не будем спорить с благородной госпожой, если уж ей приспела охота каждый день слушать песенки этого бездельника.
   Солдат понимающе ухмыльнулся, принял от Генриха увесистый кошель с деньгами, и по его команде пииту возвратили свободу. После этого стражи порядка испарились так же быстро, как и возникли. По-моему, они опасались, как бы моя внезапная придурь не миновала.
   Только я изготовилась отчитать Генриха за неподобающие намеки, допущенные в диалоге со стражниками, как выяснилось, что мои испытания не закончились.
   Менестрель со странным именем Шметтерлинг (надо же, "мотылек", фонвизинщина чистой воды, а я-то думала, что таких фамилий в природе не существует) мгновенно оправился от потрясения и по-свойски обратился к Генриху:
   -Могу я узнать, госпоже понравился я сам или мои песни? Я должен знать доподлинно, свела меня судьба с подлинной ценительницей поэзии или всего лишь со скучающей богачкой...
   Приготовленная для Генриха отповедь застряла у меня в горле, и я очутилась перед нешуточной дилеммой: хорошенько начистить "личность" пиита или не отступать от первоначального плана, и сперва душевно побеседовать с господином Штайнбергом.
   Однако последний не был расположен вести беседу далее в том же фривольном духе.
   -Тебя, парень, прежде всего судьба свела со мной - и я не знаю, кому из нас от этого придется хуже, - безрадостно отрезал он, и обратился, наконец, ко мне: - Прошу меня извинить, госпожа, за доставленное неудовольствие, в свое оправдание могу лишь заметить, что это был единственный способ выручить юношу...
   Произнося свою покаянную речь, он имел настолько ехидное выражение лица, что я осознала как никогда ясно: придется смириться с отдельными проявлениями неуважения к моей персоне...Разумеется, во имя достижения благородных целей.
   -Где ближайшая приличная гостиница? - спросила я пиита на чистейшем немецком языке, которого, якобы, совершенно не понимала.
   Пиит остолбенел, к вящему удовольствию Генриха.
   -Ну что застыл? - раздраженно поинтересовалась я. Мне начало надоедать затянувшееся представление, разыгранное нами на глазах изумленных горожан.
   Поскольку оно было бесплатным, почтенные бюргеры даже не собирались расходиться.
   -В самом деле, ты разве не слышал, что велела госпожа? - присоединился ко мне Генрих, почти совершенно избавившийся от ехидства в голосе и взгляде, - Проводи нас до гостиницы, в которой нам не зазорно будет остановиться на ночлег.
   Шметтерлинг закивал и последовал через площадь к маленькому проулку. Вскоре выяснилось, что там находится небольшая гостиница, над воротами которой значилось, что "именно здесь и только для благородных путешественников..." и прочее. У меня появилась устойчивая надежда на нормальный отдых, горячий ужин и ночлег на чистых простынях. Правда, слуг во дворе не было видно, но Генрих быстро разрешил это небольшое неудобство.
   -Шметтерлинг, позаботься-ка о лошадях, - приказал он, направляясь к двери трактира.
   Он был прав на все сто - нежданное приобретение, безусловно, следовало пристроить к делу. Сам поэт, правда, был другого мнения на сей счет.
   -У меня есть имя! - от возмущения срываясь на петушиный фальцет, заявил он.
   -Вот как! И какое же? - полюбопытствовал Генрих, не оборачиваясь, и только самую малость замедлив шаг.
   -Клаус, - представился юноша с непонятной мне гордостью.
   Я взяла на заметку это поименование, решив потом спросить у Генриха, не принадлежало ли оно прежде какому-нибудь эпическому герою.
   Генрих приподнял брови, подумал пару секунд, и затем отрицательно покачал головой.
   -Нет, - припечатал он, -Никакой ты не Клаус... Посмотри на себя, парень - ты же истинный Шметтерлинг! Зачем тебе имя?
   От неожиданности я застопорилась на месте. Моему суровому воину свойственно, оказывается, довольно нестандартное чувство юмора. Отрадно сознавать, что рядом со мной находится не тупой солдафон, а вполне гармоничная личность. Эта мысль удобно устроилась в моей голове и не покидала насиженного места довольно долго, вызвав во мне смутное беспокойство. Я даже к ужину отнеслась сперва без должного почтения, пытаясь уяснить, что же меня беспокоит. Однако дальше смутных ощущений в тот день дело не пошло, постепенно я успокоилась, и даже смогла отдать должное куриной грудке, плавающей в умопомрачительном соусе. Положительно, кухня галантного века, пусть и в обыкновенном небольшом трактире, способна была кого угодно отвлечь от абстрактных умозаключений.
  

* * *

  
   После того, как наше маленькое войско неожиданно пополнилось поэтом, Генрих ненавязчиво напомнил мне, что неплохо бы нанять парочку настоящих вояк. Он как будто чувствовал, что наше приключение будет не слишком мирным. Мне пришлось согласиться с этой необходимостью, и прямо в трактире Генрих подсел за стол к двум мрачным личностям, уныло поедающим что-то неаппетитное из общей миски. Похоже, это было все, что они могли себе позволить, в то время как на их бывалых физиономиях читалось застарелое похмелье. Генрих о чем-то пошептался с ними, покосился в сторону стойки, и оттуда, как по мановению волшебной палочки, побежали поварята с запотевшими кувшинами, обширными мисками и дымящимися горшочками.
   Я громко прыснула в своем углу. Методы вербовки не отличались большим разнообразием. Видимо, обе стороны хорошо знали правила игры. Физиономии вояк заметно прояснились, и они принялись переглядываться между собой. Генрих следил за развитием событий с совершенно особенным хулиганским выражением лица. При этом он даже не улыбался, но глаза его отражали такое веселье, что мне стало завидно. Вот бы научиться так лихо работать с кадрами...
   -О чем он там шепчется с этими громилами? - чуть слышно прошелестел за моей спиной обиходивший, видимо, лошадей Шметтерлинг.
   -Нанимает для меня пару бывалых парней, которые хорошо знают цену деньгам, честному слову и своевременному молчанию, - откликнулась я, с сожалением отрываясь от наблюдения и переводя взгляд на пиита.
   К моему крайнему изумлению, он чего-то очень сильно испугался. Мало этого, он, похоже, решил напугать и меня.
   -Вы так неосторожны, госпожа, - глаза его округлились, будто у напуганного страшной сказкой ребенка, - Такие темные личности на все способны, уж поверьте мне!
   Между прочим, это была в моих глазах наилучшая рекомендация. Мне как раз и нужны были люди, способные на все. Я совершенно не представляла, чем нам придется заниматься в ходе нашей операции, так что способности моих спутников должны быть неограниченными - просто на всякий случай. Однако Шметтерлинга я обязана была успокоить - он и без того плохо ладил с Генрихом, не хватало, чтобы и с доблестными ландскнехтами он не сошелся с самого начала...
   -Объясни мне, дорогой мой, что тебя так пугает в этих достойных господах? - ласково улыбаясь, поинтересовалась я.
   -Боже мой, госпожа, должно быть, в России таких злодеев не бывает, но у нас здесь...
   И тут началось. Вот уж никогда бы не подумала, что этот юноша, ведущий столь призрачный образ жизни, способен выдавать неподражаемые монологи на темы личной безопасности каждого. Послушать его, так никто из нас не должен был подходить к наемникам вообще и этим в частности ближе, нежели на километр, да и то с особыми предосторожностями. Иначе говоря, все складывалось превосходно - я даже решила немного увеличить жалованье потенциальных компаньонов, буде они и вправду окажутся настолько опасны.
   Я терпеливо выслушала бредовый монолог Шметтерлинга и разразилась ответной речью. Красной нитью сквозь нее проходила мысль, что в России водятся такие персонажи, какие бедняге пииту и не снились, даже в самых страшных кошмарах. В заключение, я упомянула о своей несомненной способности управляться с означенными персонажами легко и непринужденно.
   Пока я вселяла уверенность в наполненное комплексами сердечко своего "придворного барда", Генрих завершил первый тур переговоров и подвел к нам соискателей на места в личной гвардии моего графского сиятельства.
   Чем-то два этих мужика были неуловимо похожи. Не то угрюмой сосредоточенностью, проглядывающей сквозь мутное марево похмелья, не то еще какой-то трудно описуемой деталью поведения.
   -Двое из ларца, одинаковых с лица, - не сдержавшись, произнесла я по-русски.
   Сказочная формула из моего детства произвела на солдат неотразимое впечатление. Они ощутимо расслабились и даже почти одинаково усмехнулись. Подозреваю, что это стало завершающим штрихом к моим чисто русским чудачествам, на описание которых, видимо, не пожалел красок Генрих.
   Молодцы откликались на клички Раупе и Краваль и очень просили не утруждаться в поиске их настоящих имен. Я понимающе кивнула. Меня мало занимали причины, по которым они скрывали "паспортные данные" - наверняка эти причины были достаточно вескими.
   Мы переночевали с изрядным комфортом, а на рассвете были безжалостно извлечены из постелей неумолимым Генрихом. Ради меня он нацепил на лицо любезную приветственную улыбку, которая нисколько меня не обманула...Его голос все равно остался напористым и властным, когда он предлагал "выехать немедленно, пока не наступила жара". Нельзя было отрицать очевидное: он давил на меня возрастом и опытом, которого я не имела. Отныне, видимо, мне предстояло передать ему все полномочия, оставив за собой только главное - решать, куда и для чего мы едем. Способы выполнения этих задач он, похоже, собирался выбирать сам.
  

3."В маленьком цветнике безумия..."

  
   Невзирая на сумеречное состояние сознания, я не могла не глазеть вокруг. Этим утром нас окружали какие-то особенно пасторальные пейзажи. Не хватало разве что пастушков и пастушек, все остальное имелось в изобилии: повсюду буйно цвела свежая зелень, громко распевали неизвестные мне пташки, и вся эта идиллия освещалась теплыми лучами яркого солнца. Удивительно, как летнее цветение преображало довольно, в общем-то, суровые места.
   Сонная муть постепенно выветривалась из моего организма, уступая место благонадежной умеренной веселости. Я заставила себя на время забыть обо всем, кроме чудесного денька, и от души наслаждалась безмятежностью. Компанию мне составил Шметтерлинг, мурлычущий что-то невнятно, но с большим чувством.
   Прочие представители моей личной гвардии не спешили предаваться отдыху. "Двое из ларца" бдительно оглядывались по сторонам, иногда уезжали вперед, а возвращаясь, тихо докладывали о чем-то Генриху - должно быть, обстановку. Он кивал, задумчиво и значительно, отдавал новые приказания, и мы продолжали путь.
   Ближе к полудню лес на нашем пути сделался гораздо реже, чем и навел на мысли о расположенном неподалеку человеческом жилище. Окрыленный гипотетической возможностью отдыха, поэт пропел мне краткую оду гостеприимству немцев вообще и обитателей этих мест в частности.
   -Твоя правда, дружок, вот, кстати, власти городка, из которого мы тебя так вовремя забрали, отличались особенным дружелюбием! - надеюсь, мой голос был не слишком ядовитым во время произнесения этой тирады.
   Пиит как-то сразу сник. Вообще, невзирая на положенную ему по статусу возвышенность, временами этот юноша проявлял недюжинную практичность и смекалку.
   "Двое из ларца", посовещавшись о чем-то, выразили желание устроить привал. Их аргументы выглядели более весомо - лошадям, в самом деле, нужен был отдых, людям, в общем, тоже, и я приняла единоличное решение попросить приюта у хозяев поместья. Генрих в ответ на мое распоряжение как-то неопределенно пожал плечами, но возражать не стал. Возможно, не нашел возражений, а может быть, просто решил дать мне покомандовать... "Чем бы, дескать, дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось". Даже мысленная цитата народной мудрости вызвала у меня широкую улыбку: жаль, что никто не мог оценить этот чисто российский перл по достоинству.
   -Отчего госпожа так улыбается мне? Разве я сказал что-нибудь забавное? - ехидство Генриха было неистребимо.
   Оказывается, он уже некоторое время адресовался ко мне с монологом на темы общей безопасности предприятия, а я почти весь его пропустила.
   -Это аванс, - не осталась в долгу я, - за ваши несомненные достоинства. Желаете материального дополнения, или покуда морального поощрения довольно?
   Генрих смерил меня одобрительным взглядом, и ответствовал в том смысле, что ему достанет всего, что бы я ему ни предложила. Фраза выглядела двусмысленно, но мне было не до пустых перепалок.
   За пререканиями мы незаметно миновали главную аллею и оказались перед замком. Правда, замком это здание можно было назвать лишь с некоторой натяжкой. Я наивно полагала, что замок - это непременно мрачное, сложенное из огромных грубых валунов строение с узкими бойницами вместо окон. Однако в данный момент мы стояли перед белым двухэтажным домом, украшенным кружевной резьбой по камню, высокие стрельчатые окна которого ничуть не напоминали бойницы. В общем, здание было очень красивым и каким-то умиротворяющим. Однако величина дверного молотка роднила замок с моими представлениями о нем: я искренне засомневалась, что смогла бы приподнять его хоть слегка. Постучать мы доверили Шметтерлингу, и получили массу удовольствия, наблюдая за его стараниями. Не прошло и получаса, как ему удалось изобразить некое подобие стука.
   Отворили нам немедленно. Дверь немного приоткрылась, и на уровне моих колен в нее просунулась морщинистая стариковская мордашка. Меня аж передернуло, когда я поняла, что перед нами не старик, а какой-то фантасмагорический уродец с фигурой ребенка и личиком столетнего старца. "Двое из ларца" неодобрительно переглянулись, физиономия пиита вытянулась, да и мне стало не по себе. Один Генрих, казалось, ничему не удивился, взглядом остановил публичное выступление, которое было у меня уже на подходе, и буднично обратился к уродцу:
   -Доложи, любезный, графиня Корсакова желает говорить с хозяином.
   Карлик понимающе кивнул, и шустро засеменил с докладом. Еще один лакей (на сей раз обычных габаритов) в это время провел нас в гостиную. Повсюду в доме почему-то царил полумрак. Даже там, где были окна, они скрывались за плотными занавесями, и только ради нас на столике в гостиной появился единственный шандал с дюжиной свечей. В их слабом свете, причудливо искажающем все вокруг, мои спутники представились мне намного благородней и значительней, чем при свете дня. С четверть часа мы провели, разглядывая друг друга, и лишь по истечении этого времени на пороге комнаты показались два темных силуэта. В первый момент они показались мне продолжением теней, во множестве скользивших по стенам, но Генрих неторопливо поднялся, за ним вскочил пиит, и я поняла, что к нам, наконец, пожаловал хозяин.
   Высокий и какой-то сивый граф не очень заинтересовал меня - прежде всего, он был немцем, дважды немцем, если не трижды. Стеклянная голубизна его глаз напоминала о музыке Вагнера, несостоявшемся торжестве арийской расы и вскинутой в одиозном приветствии руке. В общем, это был набор стандартов: жестокость, сентиментальность, пристрастие к громкому пению и пышным блондинкам.
   "Истинный ариец" в ответ скользнул по мне равнодушным взглядом. Куда уж мне было до его идеалов с моим ведьмовским отливом волос, худощавой физиономией и, - как ни прячь ее - иронией в глазах...
   Господин, скромно стоящий позади графа, принадлежал ко всем расам сразу...и ни к одной наверняка. Впалые щеки фанатика, тяжелые веки, нависающие над желтыми кошачьими глазами, изысканный нос английского аристократа и неожиданно яркий узкий рот, притягивающий взгляд на выцветшем гобелене его лица.
   "Уста его - пурпуровая рана
   От лезвия, пропитанного ядом..." - я не проговорила этого вслух, только опасаясь, что буду неправильно понята. Вместе с тем, сквозь безупречную маскировку внешности этого господина едва не проступали страсти, снедающие все его существо... В который раз я поддалась привычке сочинять биографии всем, кто попадался на моем пути, и вздрогнула от неожиданности, поняв, что граф обращается ко мне:
   -Счастлив приветствовать вас, госпожа графиня, в моем холостяцком логовище... Позвольте представиться: Фридрих фон Вольф, хозяин здешних мест. А это, - он небрежно кивнул в сторону "космополита", - Мой лекарь, Иоганн.
   Только взглянув "космополиту" прямо в глаза, я поняла, что он следит за мной с того момента, как появился на пороге комнаты. Он разглядывал меня с интересом, но не мужским, а сугубо академическим, словно редкий экземпляр бабочки или жука...Я почувствовала себя неуютно под этим внимательным, непроницаемым взглядом.
   Как бы там ни было, но приняли нас с изрядным почетом. Фон Вольф настоял на нашем ночлеге, лично прошелся по приготовленным для нас апартаментам, и, равнодушно облобызав мне руку, удалился. Генрих оглядел наше сообщество, проверяя наличие бдительности на лицах, и предложил вернуться в небольшую гостиную через полчаса. Мне все время казалось, что сейчас он расскажет о владельце замка нечто несусветное, и нам придется в кавалерийском темпе покидать место бивака, но этого так и не произошло.
   Объяснение состоялось несколько позже, когда моя маленькая гвардия, умиротворенная комфортом, объединилась в гостиной в ожидании обеда.
   -Как вам показались обитатели замка? - по-моему, Генриха всерьез интересовало мое мнение.
   -Лекарь бесподобен, - честно признала я, - ему место среди "псов господних", или...
   -Напрасно вы не обратили внимания на владельца этих мест. Его персона куда любопытнее...и куда опаснее, кстати. Да будет вам известно, госпожа, вся болтовня здешних крестьян о "пораженных луной" не так беспочвенна, и фон Вольф - лучшее тому подтверждение. По преданию, его род ведется от оборотней, правивших здешними краями в незапамятные времена... Впрочем, это слишком долгая история, если пожелаете, я расскажу вам ее как-нибудь в другой раз.
   Мне хотелось услышать ее немедленно, и остановило меня только сознание того, что момент неподходящий. Повсеместное, отчасти неосознанное коварство мужчин частенько проявляется в этой мелкой пакости: заинтересовать чем-то, и отложить рассказ на неопределенный срок, дабы дама изнывала от любопытства. Однако и нескольких фраз Генриха оказалось довольно, чтобы я насторожилась. "Век просвещенного абсолютизма" начал преподносить мне сюрпризы: старые замки, легенды и все возрастающее количество странностей вокруг подошло бы средним векам, но никак не XYIII столетию, в каковом я, как будто, пребывала.
   Обед прошел, в общем, без приключений. Правда, пиит, задавленный старинной роскошью обстановки, постоянно нервно посмеивался, да лекарь продолжал рассматривать меня с прежним академическим интересом. Прочие отдавали должное пище и напиткам, и не особенно старались поддерживать светскую беседу. У меня осталось смутное ощущение, что Генрих знаком с хозяином поместья лучше, нежели могло показаться на первый взгляд. От этого я насторожилась еще сильнее, одновременно ругая себя за подозрительность: эти двое не обменялись и парой слов...Уже поглощая десерт, фон Вольф ненавязчиво поинтересовался:
   -Простите мне мое любопытство, госпожа графиня, но ваше появление в здешних захолустных краях, должно быть, обусловлено очень вескими причинами?
   Вопрос прозвучал как нельзя более небрежно, но мне отчего-то показалось, что графу важен мой ответ...
   -Придется разочаровать вас, мой дорогой граф, - в тон ему прощебетала я, - Одно лишь любопытство гонит меня по свету. Жизнь постоянно преподносит мне сюрпризы (вот это было чистой правдой), причем иногда в самых неожиданных местах.
   Моя легкомысленная отповедь, как я заметила, ни на секунду не обманула фон Вольфа, но ему пришлось удовлетвориться сказанным. Продолжая болтать о пустяках, мы завершили трапезу, и рассредоточились по личным апартаментам. Мне заранее не нравилась перспектива провести ночь в этом странном месте, но отступать было поздно, и я смирилась.
  

* * *

   Как нас ни приглашали направиться прямо в свои комнаты и предаться отдыху, я все-таки не послушалась, и решилась на маленькую экскурсию. Я ни с кем не делилась своими планами, дабы не быть силой водворенной на место. Генрих и без того весь вечер посматривал на меня с плохо осознанным подозрением, и промолчал лишь потому, что не имел в распоряжении фактов.
   Конечно, не хватало еще мне купиться на провокационные страшилки, половину из которых можно было смело игнорировать, и только вторую половину, "поделив на десять", иметь при случае в виду. Я собиралась проделать любимое действие персонажей фильмов ужасов - побродить в одиночестве по коридорам замка, сулившим такое множество интересных открытий.
   Замок был погружен в полную темноту. Казалось, никакая частичка света не в силах выжить в его стенах. Зато в них жили звуки: дружный хоровод скрипов, шорохов, тихих стуков и перезвона капающей где-то воды обступили меня, едва я выскользнула в коридор. Мне полагалось бы мгновенно перетрусить, но темнота и странные звуки внушали мне только веселое любопытство. Мне казалось, я непременно обнаружу что-нибудь интересное в процессе своего "индивидуального тура".
   Другие обитатели этого строения, как сговорившись, спали, и видели каждый свои сны. Из-за дверей, выходящих в коридор, вроде бы, даже слышалось их сопение.
   Я разочарованно вздохнула и отправилась в картинную галерею. Вечером я уже удостоилась чести осмотреть ее, и в роли экскурсовода выступал сам хозяин. Он добросовестно пытался развлечь меня историями из жизни предков, но я слушала его не очень внимательно. Дело в том, что я никогда не любила экскурсоводов, и возглавляемые ими культпоходы в прошлое. Общаться с минувшим я предпочитала с глазу на глаз, и возможно, именно эта наклонность заставила меня в свое время избрать такую необычную профессию. Ознакомиться как следует с изображениями местной знати я тоже решила в одиночестве.
   Толстенькая свечка в маленьком медном шандале давала ровно столько света, сколько нужно. Я подняла ее повыше и принялась путешествовать от картины к картине.
   Было весьма любопытно увидеть наглядное подтверждение некоторым своим выводам. Например, дамы семейства фон Вольф, все, как одна, были пухленькими и белокурыми. Они, конечно, не были на одно лицо, но совершенно явно принадлежали к одному типу внешности. Гитлер бы просто обзавидовался, куда там его "истинным арийкам"!
   В мужчинах, впрочем, тоже прослеживалось сходство. Правда, не столь явное, как у дам. Мужчины фон Вольфов могли быть атлетами или хлюпиками, великанами или карликами, красавцами или уродами-вырожденцами, но...В их лицах всегда незримо присутствовало нечто хищное, животное, чего не могла изгладить ни улыбка, ни благообразие черт. Словно следуя традиции древних племен, ведших свою родословную от животных, фон Вольфы полностью соответствовали своей фамилии.
   Я попробовала припомнить хоть что-нибудь о "пораженных луной", которых с такой опаской поминал Генрих, но, как видно эти сведения сочли бесполезными для меня при подготовке путешествия...А жаль. За рассуждениями и осмотром экспозиции сон подкрался ко мне совершенно незаметно. Только широко зевнув несколько раз кряду, я поняла, что ужасно хочу спать.
   Шорохи и перестуки проводили меня до самой спальни, и затерялись где-то в глубине коридора. В полной тишине я забралась на свое гигантское ложе и почти мгновенно уснула.
  

* * *

  
   Вся беда состояла в том, что, нагулявшись в темноте, и наслушавшись туманных намеков на разнообразные опасные чудеса, я сделалась донельзя восприимчивой к кошмарам. Чем они (кошмары) не замедлили воспользоваться. Я снова оказалась в своем незавершенном страшном сне, и снова ничего не могла с собой поделать.
   ...Увязая в болоте и тумане, мы с моим спутником едва-едва смогли подобраться к ребенку. Взобраться на камень нечего было и мечтать, и я протянула к малышу руки. Хотела крикнуть ему "прыгай!", но не смогла издать ни звука. По непонятной причине голос отказывался мне повиноваться, оставалось надеяться, что не навсегда. Мальчик же сам догадался, что надо делать, и прыгнул в мои объятия. Если бы я знала, чем это закончится, поискала бы, пожалуй, другой способ спустить ребенка на землю... Которой под нами не оказалось вовсе. Как только мальчик оказался в моих руках, мы тут же начали проваливаться все глубже и глубже. Вокруг нас снова сгустилась сплошная белая пелена, в которой гасли все звуки. До моих ушей чуть слышно донеслось: "Анна, Анна!" Затем послышался волчий вой, он никак не затихал, заставляя перепуганного ребенка цепляться за меня из последних сил...Мой спутник внезапно пропал - впрочем, не он ли звал меня по имени?
   Тягучий волчий вой преследовал меня и наяву, когда я села на кровати, вытирая с лица холодный пот. Некоторое время я мучительно осознавала, где нахожусь. Поняв это, я с ужасом поняла и все остальное. По коридорам замка, в непосредственной близости от наших комнат бродило нечто, завывающее в точности как матерый волчара.
   И, между прочим, дверные запоры выглядели не очень-то внушительно. Правда, имелась у меня одна вещица для подобных случаев...Вспомнив, как смеялся над нею Генрих, я кинулась проверять ее наличие в ридикюле - такова уж была способность моего наемника лишать всякого смысла старания казаться круче горы вареных яиц. Выслушав пару его ехидных замечаний, я вполне могла позабыть предмет своей гордости на столе в ближайшем трактире. Слава богу, он оказался на месте - маленький дамский пистолетик английского производства, очень симпатичный. Было в этой смертельной игрушке какое-то изящество целесообразности, функциональность, доведенная до логического конца. Но от неведомого существа, бродившего по темным коридорам замка, защитить меня она не могла - разве что немного придать уверенности.
   Кроме того, я втайне надеялась, что Генрих тоже проснулся от жуткого воя и в данный момент находится в полной боевой готовности. Тут я не ошиблась.
   Не прошло и пары минут, как в мою дверь тихо постучали. Находясь под впечатлением ночных кошмаров, я не спросила, кто там, а просто открыла запор и довольно широко распахнула дверную створку.
   На пороге стоял Генрих, и ни следа страха не было на его лице. Вместо страха его физиономия выражала крайнее неодобрение.
   -Почему вы не спросили, кто хочет войти к вам среди ночи? - строго спросил он меня.
   -Это же были вы, - растерянно откликнулась я.
   Вообще-то, он правильно на меня взъелся: только абсолютно неграмотная в области личной безопасности девица могла поступить так, как мое бестолковое сиятельство. Сейчас, глядя на мою растерянность, он только махнул рукой:
   -Вашу неосторожность мы обсудим позже. Надобно поскорее собрать наших людей, и постараться выбраться отсюда. Не ожидал я, - добавил он, как бы обращаясь к самому себе, - что все случится уже сегодня...
   -Что случится? - мои зубы стучали от страха, и произносить вслух даже очень короткие фразы являлось для меня нешуточным испытанием.
   Генрих коротко и как-то зло усмехнулся.
   -Разве вы проснулись не от этого воя? Хозяин здешних мест вышел на охоту раньше, чем я предполагал, и теперь никто в замке не может чувствовать себя в безопасности.
   Никакой испуг не заставил бы меня утратить быстроту реакции. При нужде я могла почти мгновенно приходить в состояние боевой готовности, что и продемонстрировала Генриху не без тайной гордости за свою персону. И как всегда, безрезультатно.
   Он деловито кивнул, поняв, что я готова, и направился к двери. (А комплименты, а восхищенные взгляды, а что-нибудь, вроде: "Вы очень мужественная женщина, я горжусь знакомством с вами!"?.. Ничего подобного, видно, не приходилось ждать от моего наемника. Ничего, кроме вечной иронии.)
   Остальные представители нашей разношерстной компании вели себя в полном соответствии со своими психологическими характеристиками. Раупе и Краваль, как две беззвучные тени, появились из-за дверей своей комнаты, едва мы вышли в коридор. Оружие они держали наготове, и вид имели решительный, невзирая на все страшилки здешних мест.
   -Вы не боитесь? - полюбопытствовала у них я.
   Они отрицательно покачали головами. Синхронность почти всех их реакций вызывала у меня устойчивое умиление.
   -Бояться следует обыкновенных, живых людей, госпожа, - почтительно откликнулся за них обоих Краваль, - именно в них сатана обычно помещает зло этого мира.
   -Да ты философ, парень, - Генрих дружески усмехнулся, и мне показалось, что "двое из ларца" моментально расслабились.
   Действие, которое оказывал на них Генрих, было сродни хорошей порции валерьянки. Уж очень укоренилась в них привычка во всем доверять своему командиру.
   Чего никак нельзя было сказать о Шметтерлинге. Видимо, стойкость перед лицом опасности не входила в число его добродетелей. Когда мы вошли в его комнату, стук зубов почти оглушил меня. По-моему, он был слышен и в коридоре.
   -Ч-чт-то п-происходит, господа? - испуганно вопросил пиит, как только завидел нас на пороге своей комнаты.
   Он забился в самый угол кровати, натянув одеяло до самого носа - видно, не на шутку опасался за свою персону. Мне так и не было ясно до конца, кого он боится больше: хозяев замка или членов нашей странноватой компании
   -Не хотим злоупотреблять гостеприимством здешних хозяев. Поднимай свою задницу, и пошли, - в устах Генриха эта краткая сводка прозвучала довольно угрожающе, и юноша счел за лучшее поскорее исполнить то, что ему велят.
   Когда мы собрались выйти из комнаты, Генрих зачем-то взял со стола маленькую свечку, дававшую освещения ровно столько, чтобы сумрак не завладел помещением полностью. Зачем ему понадобился этот слишком уж маломощный светильник, я недоумевала недолго.
   В абсолютной темноте парадной лестницы нас встречали два красных огонька. Они поблескивали во мраке так безразлично, что я не сразу уразумела: встречи с голосистой зверюгой избежать не удалось, это ее глаза блестели в темноте. Крупный зверь, похожий на волка, смеривал нас, как потенциальную пищу, цепким и совершенно бесстрастным взглядом. Я чуть было не начала покачиваться, как под взглядом змеи, и сама не заметила, как заговорила вслух:
   -Кыш, волчок - серый бочок! Мы все ужасно невкусные, можешь поверить на слово. Особенно...
   Договорить мне не дали. Твердая, как камень, рука Генриха встряхнула меня, вроде бы даже оторвала от земли, и поставила к оборотню вполоборота.
   -Чему вас учили, госпожа? - от его торопливого шепота несло холодом, как из морозильной камеры, - Нельзя смотреть вервольфу в глаза. Опаснее только говорить с ним.
   Пока он спешно вразумлял меня, время от времени встряхивая за локоть, я поняла, что наваждение исчезло.
   -Ну ладно, а вы-то, господин всезнайка, что собираетесь делать? - сердито спросила я, поеживаясь от жесткости пальцев, все еще сжимавших мою руку.
   -Сейчас, - откликнулся он, направляя в сторону вервольфа пламя свечи.
   Он быстро чертил в воздухе маленьким язычком пламени, так быстро, что между нами и оборотнем как будто повисали непонятные знаки. И они произвели на зверя удивительное действие. Он коротко тявкнул, как будто пытался отвернуться от гипнотических скачков пламени, и не мог. Потом поджал хвост, как простая дворняга, и начал отступать вглубь дома, не отводя взгляда от свечи.
   -Скорее, уходим, - скомандовал Генрих в полный голос, и мы полетели к выходу.
   Должно быть, мы поставили рекорд: не прошло и минуты, а мы уже вскочили в седла появившихся словно из-под земли лошадей. Все это сопровождалось дробным стуком зубов Шметтерлинга, который не мог ни успокоиться, ни выражать свой испуг более цивилизованными способами.
   Да что это, черт побери, такое было? - выразила я общее изумление, когда мы благополучно выбрались за пределы поместья.
   (Отчего-то нас никто не пытался удержать, возможно, в расчете, что удерживать будет просто некого.)
   -Скоро полнолуние, - лаконично отозвался Генрих, не переставая бдительно оглядываться вокруг.
   -Ну и что из этого? - нетерпеливо подогнала его я.
   Я никак не могла понять, что творится в странной усадьбе, а Генрих, похоже, полагал, что уже выдал мне всю необходимую информацию. Услышав следующий недоуменный вопрос, он раздраженно передернул плечами.
   -Я же говорил вам о вервольфах, госпожа. Сила их прибывает вместе с растущей луной. Я надеялся, что мы успеем покинуть замок, не познакомившись со вторым лицом графа, но, как вы видели, ошибся.
   -Вы...ч-ч-что же...полагаете, что это господин г-граф изволили так завывать? - заикаясь от пережитого ужаса, встрял в разговор Шметтерлинг.
   -Скажи спасибо, что они не изволили тебя сожрать, - ответствовал Генрих, сосредоточенно пришпоривая лошадь, - У вервольфов прекрасный аппетит. Кроме того, возвращаясь в человеческий облик, они не помнят, что вытворяли, находясь в волчьей шкуре. Так что их сиятельство даже совесть не мучила бы впоследствии.
   "Двое из ларца" на это синхронно усмехнулись. Видимо, их следовало понимать так, что никакая нечистая сила их напугать не в состоянии. Однако их парная усмешка получилась довольно жалкой. Из нашего маленького войска, вроде бы, одна я сохраняла некое подобие спокойствия, и то потому, что до конца не понимала, с чем мы имеем дело.
   Впрочем, что касается Генриха, то он тоже выглядел скорее озабоченным, нежели испуганным. Но он-то отлично сознавал все нюансы встреч с оборотнями накануне полнолуния. Можно было подумать, что он вырос в сторожке какой-нибудь колдуньи, хотя на самом деле вряд ли такой вариант соответствовал действительности.
   Едва мы отъехали от ворот поместья, как Генрих тут же вывел меня из пагубной задумчивости простейшим способом.
   -Куда мы теперь направляемся, госпожа? - спросил он, против обыкновения почтительно.
   -В сторону герцогского двора, - мрачно откликнулась я, - И самой короткой дорогой!
   Сердилась я, разумеется, прежде всего на себя. Вместо того, чтобы оперативно разведать обстановку, и поскорее завершить свое предприятие, я вот уже несколько дней разъезжаю по германским землям, как самая тривиальная туристка. Неудивительно, что Генрих не всегда относился ко мне, как к полноправной нанимательнице. Пиит, и тот не слишком утруждался проявлениями почтения, что же до Раупе и Краваля, то они и вовсе старательно делали вид, что их командир - Генрих, а я так, сбоку припека. Весь этот мужской шовинизм раздражал меня до невозможности, но возразить на него, откровенно говоря, было нечего. Оставалось уповать, что мне еще представится случай завоевать уважение своего маленького специфического коллектива.
  

4. "Разведка боем".

  
   Дворец герцогов Рейхштадтских находился уже в поле нашего зрения, когда Генрих осторожно спросил меня, каким образом я собираюсь попасть ко двору.
   -Не так это просто, госпожа, - ненавязчиво заметил он.
   Я согласно кивнула и, порывшись в седельной сумке, помахала перед его носом солидным пергаментным свитком.
   -Спасибо, что напомнили, любезнейший. Вот наши "рекомендательные письма" от самой русской императрицы.
   Ясное дело, я немного преувеличивала. Я и понятия не имела, кем на самом деле подписаны наши бумаги - в моей конторе этого вообще невозможно было знать наверняка. Но одно я знала точно: грамоты исполнены безукоризненно - не подкопаешься. И если по предъявлении документов нас не примут как самых дорогих гостей - значит, нет на свете справедливости.
   Генрих же в ответ уважительно кивнул, и сказал, что с бумагами от самой русской императрицы нас, может быть, даже накормят. Поистине, не было на него управы. Пришлось мне снова с умным видом промолчать.
   Нас сразу же принял мажордом двора его светлости герцога Рейхштадтского. Я внутренне подобралась, приготовившись к длинной церемонии ознакомления с верительными грамотами, но была немедленно разочарована: просмотрев документы, мажордом - грузный старик с физиономией страстного любителя пива - сообщил мне, что русских путешественников примут как самых дорогих гостей... И с непонятным выражением уставился на Генриха, стоящего за моей спиной. Пауза затянулась на добрых пару минут, в продолжение которых я совершенно не представляла, куда себя деть. Дипломатические таланты никогда не были моей сильной стороной: мне очень хотелось спросить, чем обусловлено такое пристальное внимание к скромной персоне моего наемника.
   Наконец, я не выдержала, и задала так интересующий меня вопрос. Старик-придворный как-то неопределенно погримасничал, еще раз вгляделся в Генриха, развел руками, и...принес свои извинения. Дескать, мой спутник показался ему знакомым, уж простите старика, обознался, и все в таком же духе. Я ответила, что охотно принимаю его извинения, и на этом покуда инцидент был исчерпан.
   Нас препроводили в предназначенные нам покои. В Генрихе снова проснулся махровый бодигард, он вдумчиво осмотрел мои апартаменты, поворчал насчет того, что они слишком просторные, и слишком далеко от его комнат, и лишь затем удалился отдыхать перед вечерней аудиенцией при дворе герцога.
   Пока десяток горничных колдовал над моей внешностью, я могла себе позволить предаться размышлениям. До сих пор все складывалось удачно, и это меня тревожило. Профессиональная паранойя здесь была абсолютно ни при чем: просто слишком гладкое развитие событий не могло длиться вечно. Уж коли мне так повезло со спутниками и с некоторыми обстоятельствами, вполне могло не заладиться что-нибудь другое. Мир выглядит таким устойчивым лишь потому, что все находится в равновесии. Если в одном месте чего-то слишком много, то в другом месте этого может недоставать. Возражать против устройства мира глупо: достаточно иметь в виду его основные законы...

-Если гладко все вначале -

Не спеши на пироги,

Ибо ждут тебя печали

И стервозные враги, -

   пробормотала я себе под нос, не забывая благосклонно улыбаться строящему мне прическу куаферу.
   Хотя мне казалось, что до вечера еще уйма времени, именно к назначенному часу - ни минутой раньше - я была во всеоружии.
  

* * *

  
   Никак не менее миллиона раз я встречала в книгах и кино сцену, в которой героиня спускается по лестнице в роскошном наряде, выглядит, понятно, великолепно, а снизу на нее смотрит ее верный рыцарь, и в глазах его - восхищение и любовь...Жаль, но не было во дворце никакой подходящей лестницы, я просто миновала анфиладу небольших гостиных, и передо мною распахнулись двери в главную залу, и обо мне доложили - весьма торжественно.
   У самых дверей меня уже ожидала моя "гвардия", и я в самом деле заработала целый букет восхищенных мужских взглядов...От всех, но не от Генриха. Он осмотрел меня с удовлетворением папаши, дочка которого не окончательно опозорилась при первом выходе в свет. Даже кивнул пару раз, закрепляя в моем сознании свою реакцию.
   Я на некоторое время потеряла дар речи от такого несусветного нахальства и едва смогла удержать на лице гримаску праздничного оживления. В качестве ответного хода я тоже окинула взглядом Генриха, примериваясь, к чему бы придраться...Сперва у меня появилось ощущение, что он даже не переоделся. Но, приглядевшись, я поняла, что он все же сменил дорожную одежду на черный атласный костюм с серебристым жилетом и белоснежной рубашкой. Следовало признать, что выглядел он вполне элегантно. Более того, его костюм гармонировал с моим, а это уже был просто высший пилотаж. Прочие мои спутники, проникшись важностью церемонии, не только переоделись в чистое платье, но даже причесались, что само по себе требовало особого поощрения.
   Я отвернулась от своих спутников и принялась осматривать зал, когда Генрих встал ко мне вполоборота...и по глазам мне внезапно хлестнул голубовато-стальной блеск. Я отчаянно заморгала, пытаясь сообразить, что такого блестящего мог напялить на себя мой наемник. Обычно он не носил никаких драгоценностей, этих побрякушек, которыми в галантный век не пренебрегали и мужчины. Ни перстня, ни цепи, ни даже нательного креста на нем я никогда не видела. Я было решила, что он надел какой-то орден, Но, присмотревшись, поняла, что на груди Генриха красуется обыкновенный золотой аграф. Обыкновенный да не совсем. В его центре располагался сапфир неприличной величины и поистине редкостного оттенка. Камень распространял ледяное сияние такой силы, что мне захотелось до него дотронуться. Я на мгновение прикрыла глаза, позволив себе погрузиться в придуманную ситуацию: я подхожу к нему вплотную, дотрагиваюсь до камня, и...Остановило меня только одно: я никогда еще настолько не приближалась к Генриху...Возможно, незримая граница, которую он с такой старательностью устанавливал между нами, была гораздо прочнее, чем мне казалось. До сих пор она удерживала даже меня - дитя легкомысленных и здорово упрощенных времен. Я тряхнула головой и попеняла себе за несвоевременные рассуждения. Такова уж была моя уникальная способность: в торжественные моменты мне вечно лезли в голову разные не подходящие случаю мысли. Однако сдержать свой язык я все-таки не смогла.
   -Где вы стащили ваше сокровище? - шепотом поинтересовалась я у Генриха.
   -Фамильная драгоценность, - невозмутимо отозвался он, постучав по аграфу пальцем, - И я очень не люблю шуток на эту тему.
   Самое любопытное, что он, по-моему, в самом деле немного обиделся. Я недоуменно пожала плечами и приготовилась отстаивать свое право на обсуждение любых интересных мне предметов. Но мне помешали: толпа придворных зашелестела громче и стала выстраиваться по обе стороны от двери (нас при этом оттеснили вглубь залы, однако возражать я не решилась).
   Когда двери парадной залы распахнулись, и мажордом доложил о прибытии герцога, я на время позабыла обо всем на свете. Что ни говори, а все-таки нечасто мне доводилось знакомиться с правящими особами. И герцог Рейхштадтский меня не разочаровал. Подлинное величие сквозило в каждом его движении. Такого не добьешься никаким воспитанием - как правило, это просто результат генетического отбора. Многие поколения царствующих предков, хочешь не хочешь, дают себя знать. В нем было именно то, чего так не хватало моему самозванному сиятельству: аристократизм и равнодушие к богатству, величие и простота...Мне явно следовало понаблюдать за ним и попользоваться теми из черт его характера, что подошли бы для моего образа, до сих пор слегка незавершенного.
   Величие местного правителя так меня впечатлило, что мой реверанс вышел по-настоящему почтительным. В ответ я получила несколько стандартных фраз, царственный кивок и обещание побеседовать со мною "позднее". Предположив, что "позднее" не означает "сегодня", я отправилась веселиться.
   Равнодушно глазея по сторонам, я упустила момент, когда на плечо стоящего рядом Генриха с размаху опустился увесистый сложенный веер. Честное слово, он здорово напоминал опахало какого-нибудь восточного владыки. За те доли секунды, что я завороженно созерцала этот чудный раритет, Генрих мгновенно развернулся, и оказался лицом к лицу с сухонькой, но необычайно живой старушкой. Старушка отступила на шаг и пренасмешливо поцокала языком.
   -Какая короткая память у наших соотечественников, не так ли, малыш?
   От неожиданности я громко прыснула - никогда не встречала ничего забавнее внушительного мужчины очень средних лет, которого с такой уверенностью величают "малышом". Отчего-то мне представилось, что Генриху и в детстве не слишком часто перепадали подобные ласковости.
   Старушенция меж тем не унималась и, не дождавшись ответа, обратилась к моей скромной особе:
   -Надобно признать, на сей раз ты выбрал лучше, чем в прошлый, - оглядев меня, она лукаво подмигнула Генриху, - Должно быть, просто потому, что намного дольше выбирал?
   -О чем вы, любезная госпожа? - Генриху плохо удалась нотка безразличия, и старушка тут же это заметила.
   -Вечно вы, мужчины, делаете вид, что ничего не поняли, когда вам нечего сказать... У женщин для подобных целей имеются реверансы - по крайней мере, нечто более изящное, чем ваши растерянные физиономии, - отрезал "божий одуванчик" тоном юной кокетки.
   Моя улыбка сделалась неприлично широкой.
   -Когда тебе нечего сказать, делай реверансы: это экономит время, - все цитаты я выбалтывала исключительно по-русски, пользуясь своей репутацией "сумасшедшей иностранки". На сей раз, однако, шутка оказалась не для одной меня.
   Старушенция величаво кивнула:
   -Вот именно, вы знакомы с правилами хорошего тона, моя дорогая, - и увидев выражение крайнего изумления на моем лице, снизошла до объяснений: - Не удивляйтесь, что я поняла вас - у меня было...(она слегка задумалась) несколько русских любовников. Я научилась понимать их...иногда, когда они не были слишком пьяны. Единственное, чего мне никогда не понять, так это вашей тарабарщины, как это?.. "По матушке"?
   Это было последней каплей в чаше моего терпения. Я так расхохоталась, что стоящие поблизости придворные принялись рассматривать нашу группку с искренним интересом. К сожалению, они не могли оценить по достоинству комизм ситуации, в которую я угодила. Подумать только, вот оно, мое везение: впервые в жизни попасть в высшие придворные круги, и веселиться так, как мне редко удавалось и в компании очень близких друзей. Я даже не могла сообразить, хорошо это или плохо - но как бы там ни было, мое безудержное веселье могло только еще закрепить за мной репутацию "странной русской", столь полезную в данный момент.
   Бабулька рассматривала меня все более одобрительно. Видимо, совершенно случайно, мое поведение вызвало ее субъективные симпатии. Хоть и с опозданием, пришлось вспомнить о воспитании и хорошем тоне.
   -Позвольте представиться, мадам, я графиня Корсакова, - мой реверанс вполне удался, если не считать остаточных неприличных смешков (к которым наша собеседница отнеслась со снисхождением).
   -Лизелотта фон Фридрихсгоффен, - в ответ представилась старушка. Ее реверанс, надобно заметить, был куда изящнее моего...
   Да и ее имя... К нему даже не нужен был титул - само по себе оно выглядело абсолютно аристократически.
   Генрих, не будучи в силах выносить нашу чисто бабскую болтовню, откланялся и удалился куда-то вглубь дворца.
   -Да... - задумчиво отметила моя собеседница, провожая его взглядом, - Благородства ему не занимать. Возможно, именно это послужило причиной его несчастий...Это, да еще крайняя молодость, и...
   Она оборвала свою речь, и строго взглянула на меня. Я уже изготовилась узнать, что за несчастье приключилось с господином Штайнбергом на заре туманной юности, но не тут-то было.
   -Я не должна была говорить об этом, - извиняющимся тоном произнесла фрау Лизелотта, - Простите болтливую старуху.
   -Но... - мне так хотелось узнать что-нибудь об этой давней истории, что и правила приличия остановить меня уже не могли.
   -В свое время, моя дорогая, вы все узнаете в свое время. Если меня не обманывает чутье, господин Штайнберг недолго продержит вас в неведении касательно своего прошлого. Мужчины так любят поделиться теми из своих несчастий, что совершенно миновали, - она заговорщически подмигнула мне, и удалилась.
   -Подумать только, - ностальгически произнес Генрих, подходя ко мне откуда-то сзади, - Когда меня только представляли ко двору, она уже была старухой...
   -Дамы такого склада никогда не становятся старухами, - откликнулась я, провожая восхищенным взглядом этот символ минувших времен.
   В этот момент в залу чинно вошел маленький мальчик. Я насторожилась - похоже, я наконец-то встретила персону, ради которой и затевалось мое путешествие...И одновременно - главное действующее лицо моих ночных кошмаров. Точно, это был именно он, рыжий мальчуган с подвижной, живой мордашкой.
   Он поклонился отцу и матери, затем, повинуясь их знаку, направился ко мне.
   -Позвольте представиться, госпожа графиня, - неожиданно по-взрослому произнес он, - Я Карл, наследный принц Рейхштадтский.
   Мысленно я очень позабавилась этим ребенком. Любопытное воспитание: "наследный принц" прозвучало, как простая констатация факта, без тени важности. Но только я расслабилась, как малыш тут же решил испробовать на мне свои силы. Будь я обычной гостьей герцогского двора, непременно пустилась бы в пляс, невзирая на отсутствие музыки - именно такое пожелание "транслировал" мне мальчик. Он был весьма сильным гипнотизером - хоть я и была готова к его "атаке", но все же с некоторым трудом преодолела воздействие на свою персону.
   -А вы шалун, ваша милость, - хладнокровно констатировала я, с удовольствием наблюдая выражение замешательства на его мордашке.
   -А с чего вы это взяли, госпожа? - полюбопытствовал он, едва справившись со смущением.
   Я дружелюбно улыбнулась:
   -Какая разница! Мы ведь оба с вами знаем, отчего это я чуть не протанцевала гавот на глазах у потрясенной публики.
   Глаза у Карла загорелись. По-моему, до сих пор ему не приходило в голову, что кто-то еще может обладать его чудесным даром.
   -А что, госпожа графиня, вы тоже можете...ну, так же, как и я... - спросил малыш с нескрываемым детским любопытством.
   -Пожалуйста, зовите меня просто Анной. Полагаю, мы с вами еще будем иметь случай беседовать об этом...и о многих других вещах. Для этого я и нахожусь здесь. Только прошу вас обещать мне, ваша милость, что о нашем разговоре никто не узнает - пусть он останется нашей маленькой тайной.
   Карл с достоинством поклонился, а я внезапно похолодела от острого приступа паранойи: ведь будь на моем месте любой злодей, он так же легко смог бы использовать доверчивость мальчика...
   Остаток вечера я провела с куда меньшей пользой, но зато с гораздо большим удовольствием. Я порхала по залу в старомодных танцах, довольно удачно флиртовала с кавалерами, и почти позабыла о своих людях. Правда, и они, в свою очередь, старались не попадаться мне на глаза. Пару раз в толпе придворных мелькнуло раскрасневшееся от внимания дам личико Шметтерлинга, в нише у окна я, как будто, приметила Раупе и Краваля, увлеченно дегустирующих напитки, но никто из них явно не нуждался в моей опеке.
   Генрих и подавно не пытался привлечь к себе мое внимание. Краем глаза я успевала заметить, что он то беседовал с седовласым господином, скорее всего, о политике, то с улыбкой выдерживал натиск любопытных дамочек, возраст которых издалека определить не представлялось возможным. Всего однажды я поймала на себе его взгляд. Лицо его при этом оставалось бесстрастным, как и в большинстве случаев, но во взгляде светилось донельзя удивившее меня сожаление. О чем он сожалел - осталось для меня неизвестным в тот вечер.
  

* * *

  
   Аудиенция у герцога была назначена на полдень, и утро я провела в изучении обстановки при дворе. Все это время за мною хвостиком ходил "маленький принц", совершенно игнорировавший попытки гувернера привлечь его к занятиям. Я впервые увидела, какое действие оказывает талант малыша на обычных людей. Стоило ему внимательно посмотреть в глаза гувернеру, как тот немедленно откланялся, похвалив Карла за успехи в математике.
   -И часто ли ваша милость таким образом уклоняется от уроков? - нейтральным тоном поинтересовалась я.
   Мальчик покраснел - видимо, он был довольно совестливым ребенком.
   -Очень редко, - отозвался он, ковыряя носком туфли тропинку, - Не подумайте, госпожа графиня, что я бесчестный человек. Просто сегодня мне бы хотелось сопровождать вас...если позволите.
   -Почту за честь, - отвесила я легкий реверанс, скрывая улыбку.
   Нет худа без добра: довольно утомительно развлекать постороннего ребенка, но уж если этого нельзя избежать, то надобно постараться приручить его, пользуясь ситуацией. Кроме того, наследник Рейхштадта вызывал у меня все большую симпатию, а значит, наверняка не мог мне надоесть.
   Некоторое время мы прогуливались по дорожкам парка, и мне почти не удавалось открыть рот, поскольку Карл, считая своим долгом развлекать гостью, безостановочно вываливал на мою бедную голову подробности своей детской жизни. Жизнь, в общем-то, была самая обыкновенная, если не считать способностей мальчика. Правда, он относился к ним философски, я бы даже сказала - буднично, и не особенно заострял на них мое внимание.
   -Кто научил вашу милость не привлекать внимание к...вашим умениям? - полюбопытствовала я, с трудом дождавшись паузы в монологе Карла.
   -Франц, наш лекарь, - с готовностью откликнулся мальчик, - Он говорит, что не следует хвастать божьим даром, а то бог разгневается, и отберет его.
   Видимо, престарелый лекарь, благодаря которому мы и узнали о мальчике, обладал несомненными педагогическими способностями. Его аргументы выглядели в глазах Карла непререкаемыми, малыш даже не думал с ними спорить. Я решила поддержать авторитет Франца.
   -Ваш лекарь совершенно прав, более того - он заботится о вашей безопасности. Дурные люди могут воспользоваться вашим даром в своих целях, а чтобы этого не случилось, вы не должны выставлять его напоказ.
   Боюсь, мое объяснение вышло не в пример более материалистическим, но и его мальчик принял с благодарностью. Он стащил с головы треуголку, и в вежливом поклоне подмел ею дорожку.
   -Благодарю вас за совет, госпожа графиня, я непременно им воспользуюсь.
   Положительно, этот маленький мальчик с такой взрослой рассудительностью и такими галантными манерами просто приводил меня в умиление.
   -Мы же условились, ваша милость, что вы станете звать меня по имени.
   -Я забыл, простите меня, Анна, - улыбнулся малыш, - Мне никто не позволяет называть себя по имени. Тогда...зовите меня тоже просто Карлом, прошу вас.
   Пришлось мне в свою очередь отвесить ему учтивый реверанс. Главное было - не рассмеяться, не то я испортила бы зарождающиеся меж нами теплые, можно сказать, дружеские отношения.
   В конце концов, мне все же удалось отвлечь внимание принца Рейхштадтского от своей скромной персоны, и малыш, торопливо шаркнув ножкой, умчался смотреть каких-то новорожденных щенков. Я же хотела переговорить с Генрихом относительно дальнейших действий. При всей обычной насмешливости, он почти наверняка мог посоветовать что-нибудь дельное по этому поводу.
   Наиболее полезное свойство моего наемника заключалось в следующем: он немедленно появлялся именно в тот момент, когда делался необходимым. На сей раз, однако, его комната пустовала. Я хотела повернуться и уйти, но в последний момент любопытство победило, - когда еще мне представилась бы возможность осмотреть кусочек его частной жизни?
   Стараясь выглядеть непринужденно, я прошлась по комнате. Вещи Генриха в отсутствие хозяина жили своей жизнью, и не собирались никого в нее пускать. Никого, а в особенности - фальшивую аристократку с сомнительными задачами и непонятными чувствами. У них был свой мир, и оттуда они взирали на меня без всякого доверия.
   Я опять ощутила, как мало мне известно о нем, и принялась придумывать биографию его вещам, как когда-то ему самому. Хорошо обкуренная вересковая трубка много знала об его мыслях, веселых и не слишком. И старалась по мере сил заставить его в беседах со мной побольше держать язык за зубами. Видавший виды темный плащ, жесткий и бескомпромиссный, как церковный фанатизм, дружески обнимал его за плечи, когда ему было со мной особенно трудно. Шпага, которой, по самым скромным подсчетам было никак не меньше двух-трех столетий, готова была лечь между нами, подобно легендарному мечу, лишь бы не допустить никаких вольностей...Кстати, интересно, что является вольностями в понимании холодного оружия?
   Я рассмеялась, представив себе шпагу в роли полиции нравов. И конечно, опять не заметила появления хозяина.
   -Анализируете мою жизнь на основе предметов обихода? - непринужденно спросил он, останавливаясь на пороге и оглядывая меня с непонятным удовлетворением.
   Я, разумеется, не могла остаться в долгу.
   -Чтобы вашей персоной занялись биографы, вы сперва должны войти в историю...Может статься, и войдете заодно со мной. А по правде говоря, я просто хотела стащить ваш фамильный раритет. Тот, с сапфиром. Удивительной красоты вещь! Даже самая высоконравственная особа способна, увидев ее, утратить благоразумие.
   -Возможно, вам и было бы полезно носить сапфир...не этот, разумеется, - проговорил Генрих с видом знатока.
   -Что значит, "полезно"? - вскинулась я.
   -Видите ли, госпожа, сапфиры имеют множество полезных свойств. Например, они возбуждают жажду познания, укрепляют память, усиливают благоразумие и рассудительность. А кроме того, привлекают милость судьбы и симпатии окружающих.
   Поистине, его знания иногда крылись в самых неожиданных областях! Я понимающе кивнула.
   -Тогда, конечно...Если все, перечисленное вами, верно, то я просто не посмею лишить вас такой незаменимой вещицы. Без милости судьбы...и симпатий окружающих...я не знаю, как вы сможете жить.
   Язык мой - враг мой. Вот так всегда: сначала я что-нибудь произношу вслух, а потом понимаю, что могла бы и промолчать. Генрих мгновенно помрачнел, но все же ответил мне:
   -И без того, и без другого я обходился довольно долго. Так что сапфиры вряд ли могут мне помочь...равно как и другие камни, впрочем. Не тревожьтесь обо мне, этот камень - просто фамильная драгоценность, не более того.
   -Не могу, - теперь я разыгрывала роль "отца-командира", по-моему, не очень-то убедительно, - не могу я за вас не тревожиться. Я отвечаю за вас, покуда вы у меня на службе. И кроме того...
   -Обо всем, что "кроме того", - прервал он меня с примирительной улыбкой, - мы поговорим как-нибудь в другой раз. А теперь, если вы еще хотите засвидетельствовать свое почтение герцогу, следует поспешить: на часах только что пробило полдень.
   Опять он был прав - и ускользнул от разговора с ловкостью завзятого царедворца. Мне даже нечего было ему возразить, и я с тихим вздохом направилась на свое "дипломатическое мероприятие".
  

* * *

  
   Меня со всевозможной учтивостью провели в абсолютно сюрреалистическое местечко. Весь педантизм и строгость местной архитектуры остались за его дверями. Мажордом назвал его "золотой комнатой", ничуть при этом не преувеличив. Я оказалась в обстановке какой-то дикой, азиатской роскоши, и не сразу пришла в себя, так меня придавило неожиданное великолепие.
   Стены и потолок, каждый их сантиметр, покрывало золото варварского красноватого оттенка. Отовсюду свисали гирлянды цветов, по углам располагались пухлые амуры, надменные фавны тащили куда-то обнаженных дамочек, сверху таращились отвратительные химеры, и все было из золота, исключительно из золота.
   "Они еще обвиняют нас, русских, в отсутствии вкуса и чувства меры", - мысленно возмутилась я, и тут как раз доложили о приходе герцога.
   Собственно аудиенция слегка меня разочаровала. Нет, любезность его светлости была выше всяких похвал, он пригласил "меня и моих спутников" пользоваться его гостеприимством без стеснения, и так далее, и тому подобное в течение примерно четверти часа. При этом меня не покидало ощущение, что, произнося все эти учтивые фразы, герцог пребывает мыслями абсолютно в другом месте.
   Впрочем, как бы там ни было, но первая фаза моего плана миновала, и следовало со всей возможной аккуратностью приступать ко второй. Подумав об этом, я вежливо поблагодарила его светлость, объявила, что буду счастлива воспользоваться его гостеприимством на обратном пути и откланялась.
   Прощание с Карлом вышло не в пример теплее.
   -Вы должны пообещать мне, ваша милость, что будете осторожны, и не станете слишком часто прибегать к своим способностям.
   Малыш часто закивал. В его глазенках блестели слезы: не так уж часто его маленькому высочеству уделялось столько внимания, сколько он получил от меня.
   -Вы еще посетите нас...Анна? - робко спросил он, наблюдая, как я усаживаюсь в седло.
   Я так расчувствовалась, что даже не сразу подыскала нужные слова для прощания. За меня ответил Генрих, смотревший на мальчика с дружелюбной улыбкой.
   -Не успеете оглянуться, как госпожа графиня снова будет перед вами. А если вы станете прилежно учиться, то и время пройдет незаметно, верно? - и он весело подмигнул Карлу, который окончательно изготовился разреветься.
   -Конечно, я непременно побываю при дворе вашего батюшки на обратном пути, - согласилась я, и дабы прощание не затянулось до бесконечности, скомандовала: - В путь, господа!
   Маленький принц махал нам до тех пор, пока мы не скрылись за поворотом дороги. Его крошечная фигурка так напоминала персонаж из моих снов, что я поежилась: уж слишком он был беззащитен.
   -И куда же мы направимся теперь? - ехидство в голосе Генриха стало почти постоянным спутником наших диалогов.
   (Шметтерлинг в это время обычно делал вид, что он не с нами, а Раупе и Краваль придвигались поближе к "командиру", стремясь при случае оказать ему посильную помощь. Никакой помощи от них, конечно, не было, да и быть не могло, и все-таки их уважение явно льстило моему суровому наемнику.)
   -Поищем место для лагеря, после чего вернемся во дворец, и... - тут я поняла, что весь дальнейший план выглядит довольно странно, - Остальное обсудим позже.
   Я остановилась очень вовремя. Нужно было все же обдумать мало-мальски правдоподобную версию происходящего, прежде чем говорить о грядущих баталиях с моим маленьким войском. Покуда и мне самой казалось почти невозможным выкрасть "маленького принца" из дворца. Проделать это без лишнего шума было совершенно невозможно, но у нас еще было время. Я же уповала на одно из непреложных правил: обстоятельства благоприятствуют совершению тех событий, которые должны произойти в любом случае.
   Генрих, однако, на сей раз, не стал со мною спорить.
   -Как прикажете, госпожа, - кивнул он, - Примерно в получасе езды отсюда есть подходящее местечко...Надеюсь, мы успеем добраться туда до темноты.
  

5."Под крышей дома своего..."

  
   Мы управились даже быстрее - уже через четверть часа, внимательно оглядевшись, Генрих объявил, что мы на месте.
   -Не ждут ли нас и здесь неприятности? - задумчиво осматриваясь, проговорил Шметтерлинг.
   -Именно здесь - нет, не ждут, - со странной усмешкой ответил вдруг Генрих.
   -Откуда вы знаете? Чьи это вообще земли? - встряла я, поеживаясь. Места, надо сказать, были в высшей степени бесприютные.
   В полутьме летнего вечера слабо угадывались контуры полуразрушенной крепостной стены, заросшей невысокой, но весьма бурной растительностью. За аркой ворот начиналась широкая аллея, и если приглядеться, на другом ее конце можно было обнаружить мрачное темное строение...
   Тут мой наемник в очередной раз меня удивил.
   -Эти земли мои, - даже как-то виновато сознался он, почесав переносицу.
   -Ва-аши?.. - глаза романтического поэта ощутимо полезли на лоб вместе с треуголкой. Ну, еще бы, трудно было себе представить что-либо более романтичное, чем местность, в которой мы очутились. Она так и просилась в какую-нибудь мрачную балладу в средневековом духе. Однако было абсолютно ясно, что Генрих чувствовал себя уютно в этой странной обстановке.
   -Ну что вытаращился, малый? - неприязненно обратился он к Шметтерлингу, - Помоги госпоже спешиться, и прогуляйся вон до той сторожки. Если там живут еще старики, скажи, что приехал барон.
   -А если они спросят, где он? - поэт продолжал обалдело хлопать глазами и явно до сих пор ничего не понимал.
   -Во-первых, они ничего не спросят, а во-вторых, ты просто проводишь их сюда, - тон Генриха стал усиленно вкрадчивым, что свидетельствовало о крайней степени раздражения.
   Все то время, пока мои спутники столь продуктивно пререкались, я мысленно ругательски себя ругала. Опозорилась я капитально, просто дальше некуда. Это же надо было сочинить такую складную биографию, не заметив множества деталей, указующих прямехонько в противоположную сторону. Теперь-то я перебирала их со знанием дела, попутно сгорая со стыда. Конечно, манеры, знание обстановки при дворе герцога, недоумение мажордома, фрау Лизелотта, теперь вот еще замок, земли, и прочая, и прочая, и прочая...
   -Госпожа, нам придется подождать всего несколько минут, - прервал мое самобичевание Генрих, - Я наконец-то объяснил этому идиоту, что от него требуется, и весьма надеюсь, что Якоб соображает получше, хоть и старше раза в три.
   -Кто есть Якоб? - от расстройства я даже выразилась по-немецки не совсем правильно.
   -Здешний привратник...- Генрих откликнулся немедленно, а моей оговорки вежливо не заметил.
   Мне оставалось только понимающе кивнуть. Никогда бы не подумала, что в таких местах водятся привратники...Впрочем, как и любая другая живая душа. Однако, в самом деле, очень скоро послышались шаги и к нам подошел высокий старик в сопровождении все такого же удивленного Шметтерлинга. Честное слово, если бы мне не сказали, что это привратник, я бы приняла его за хозяина замка - столько неподдельного величия было в его походке и осанке. Старик оглядел нашу разношерстную компанию, и не теряя достоинства, склонился перед Генрихом:
   -Добро пожаловать домой, господин барон. Мы с Ильзой уж и не думали дожить до вашего возвращения, - тут в его голосе зазвучали слезливые нотки и только в этот момент я поняла, что он очень стар - гораздо старше, чем показался вначале.
   -Ладно, ладно, старик, ты крепче, чем думаешь, - улыбнулся Генрих, хлопнув привратника по плечу. По-видимому, сцена приветствия пробудила в нем какие-то ностальгические чувства.
   - Прошу вас, господа, быть моими гостями, - обратился он в следующее мгновение к нам. Правда, смотрел в этот момент на меня и, похоже, именно меня просил быть своей гостьей в первую очередь. Его глаза светились в темноте, как у кошки, каким-то лунным светом... Я очень ясно сознавала, что он мне нравится, но в первый раз подумала, что он может быть иногда недосягаемо красивым... И смотреть на женщину так, как будто она уже принадлежит ему. Отгоняя наваждение, я светски улыбнулась:
   -Представьте же нас, друг мой.
   -В самом деле, это упущение с вашей стороны, - осторожно поддел Генриха пиит, по-прежнему опасавшийся выступать в открытую.
   -Ты прав, парень, - отозвался Генрих, стряхивая оцепенение и нехотя отводя от меня взгляд, - Якоб, мой бывший учитель, теперь хранитель останков моего наследства. Позволь, старик, представить тебе нашу гостью из России, графиню Корсакову.
   Представить остальных он даже не попытался - и откуда только взялось "сословное самосознание"? От Якоба я получила очень почтительный, но все же не такой низкий поклон (оно и понятно, хозяин - прежде всего). Затем старик пригласил нас пройти в замок.
   Мы торжественно прошествовали по аллее и остановились перед крыльцом. По-моему, Якоб просто давал нам время осмотреться, словно заправский экскурсовод.
   Мои спутники в полном составе принялись бдительно озираться по сторонам, стараясь рассмотреть в вечернем полумраке возможные опасности. Я же, будто завороженная старинным строением, смотрела только на грубую каменную кладку его стен. Мне внезапно показалось, что дом - живое и весьма одинокое существо...Именно тоской и одиночеством веяло от темных окон и поросшего мхом крыльца, на которое так давно не ступала нога хозяина. Я потрясла головой, одновременно отругав себя за сентиментальность. Можно подумать, передо мной и вправду не старый замок, а брошенная хозяином собака...
   Надо сказать, реанимация жизни в старинных стенах состоялась почти мгновенно. Якоб, казалось, ничего и не предпринял: так, пара коротких фраз мальчишке, посланному в деревню за слугами, повелительный жест слугам, появившимся как из-под земли, оглушительный трезвон медного колокольчика - и все вокруг нас пришло в движение.
   Родовое гнездо Генриха оживало очень быстро. Я, по правде говоря, не ожидала от прислуги такой прыти. Момент торжественной встречи хозяина, в моем понимании, начинался и заканчивался воплем: "Барин едут!" Немецкие слуги были совсем не таковы. Присутствовало нечто муравьиное в той патологической сосредоточенности, с которой они забегали по дому.
   Мое маленькое войско, повинуясь общему настроению, тоже разбрелось кто куда с самыми похвальными намерениями. Раупе и Краваль, которые без крайней нужды вообще старались не разлучаться, буркнули почти хором, что надобно заняться лошадьми, и удалились в направлении конюшни. Шметтерлинг, будучи напрочь покорен очарованием древности, исходящим от дома, побрел в неизвестном направлении "ловить Музу за хвост".
   Тезис про Музу принадлежал Генриху. Сам он удовлетворенно присвистнул, выслушав краткий отчет Якоба о сохранности хозяйства, и отправился, по его собственному выражению, "осмотреть родовое гнездо". На его лице в это время уместилось сразу несколько разных чувств: насмешка над собственной ностальгией, удовольствие от целости поместья и некоторая горечь от упущенного времени. Я проводила его взглядом, и обернулась к Якобу. Старик стоял в позе удачливого полководца - сражение с разрухой он почти выиграл и теперь имел полное право "опочить на лаврах".
   -Что, вы так и ждали его - все эти годы? - я не могла не спросить об этом, уж слишком быстро замок обретал жилой вид, утраченный, казалось, почти безвозвратно.
   Якоб нисколько не удивился моему вопросу. Возможно, он даже ожидал его.
   -Да, госпожа графиня. В этом состояла моя жизнь, другой у меня не было...
   -Неприветливые здесь места, - я допустила бестактность, и сразу же постаралась ее исправить, - зато весьма романтичные. Словно только что из старинной баллады.
   -Верно сказано, госпожа, - "квасной патриотизм", как оказалось, был Якобу совершенно чужд, - даже алчные шведские завоеватели не польстились на них...О балладах - тоже правда...Покуда я воспитывал господина барона, сочинил не одну поэму о здешних мрачных краях.
   Внезапно мне захотелось воспользоваться разговорчивостью старика.
   -Расскажите мне о нем, - тихо попросила я, непонятно от чего изрядно засмущавшись.
   Старик пожевал губами, собираясь с мыслями, и вдруг выдал совершенно неожиданное заявление:
   -Думаю, госпожа, с чего бы я ни начал, окажется, что я начал не с того. Поговорите с моей женой. Она куда лучше сумеет объяснить вам все о нашем господине, для того ее такою и создал Творец...Да вот она.
   Рядом с нами как раз в этот момент очутилась невысокая кругленькая старушка. Темные с проседью пряди прически в идеальном порядке располагались под чепцом, талию опоясывал неправдоподобной белизны передник, и в общем, супруга Якоба вполне соответствовала моим представлениям о немецких бабушках...В этом приятном заблуждении я пребывала недолго - ровнехонько до тех пор, покуда не взглянула ей в лицо. В ответ на меня уставилась пара по настоящему жгучих черных глаз, и мне показалось, что меня просвечивает рентген. Если бы не бюргерский антураж, я ни на секунду не усомнилась бы: передо мной стояла самая настоящая цыганка.
   -Меня зовут Ильзой, благородная госпожа, - она отвесила мне почтительный реверанс, сочла, видимо, что вполне отдала дань вежливости, и перешла к делу:
   -Знаю, что сейчас вам непросто, но думаю, что Генрих способен помочь вам исполнить то, за чем вы здесь. Многое произойдет помимо вашей воли, но тут уж ничего не поделаешь...С судьбой опасно шутить и почти невозможно договориться - она весьма капризная дама.
   Звуки ее голоса гулко разносились под сводами замка. Я никак не могла взять в толк, о чем это она - создавалось впечатление, что операцией по извлечению маленького принца Рейхштадтского из середины XYIII века руководит вовсе не мой шеф, а эта пожилая ведунья. По-моему, она знала об этом деле гораздо больше меня. Мне захотелось расспросить ее, чем все закончится, но конспирация превыше всего - пришлось ограничиться понимающим кивком, который она приняла как должное.
   -Если будет на то ваша воля, мы могли бы перемолвиться парой слов...Мне есть что сказать вам, - она снова сделала реверанс (по-моему, совершенно автоматически), и переключила свое внимание на Генриха, как раз в этот момент входившего в залу.
   -Что, мальчик мой, вы позабыли в волчьем логове? - уперев руки в боки, поинтересовалась эта потрясающая женщина.
   Я начала серьезно опасаться за свое душевное здоровье. Не в первый раз Генриха именовали "мальчиком", и снова это звучало совершенно органично. Как будто, едва пересекли границу герцогства Рейхштадтского, мы угодили в довольно давнее прошлое, без всякой надежды вернуться в относительное настоящее.
   -Занесло случайно. Вот госпожа графиня заинтересовалась нашим соседом, - похоже, Генрих и вправду чувствовал себя мальчишкой, во всяком случае оправдывался он с покаянным видом и совершенно всерьез. Даже по-детски попытался свалить всю вину на меня. Однако номер не прошел.
   -Не впутывай в это дело свою гостью, - строго отрезала Ильза, - Она совершенно ничего не знает о том, что творится в наших позабытых богом местах...
  

* * *

  
   Будучи несколько ошарашена натиском домоправительницы, я пробормотала что-то столь же учтивое, сколь и невнятное, и попыталась удалиться на прогулку по замку. Больше всего мне хотелось остаться одной, но мой наемник не мог позволить мне такой роскоши.
   -Вы рискуете заблудиться тут, госпожа. Замок слишком старый, - с этими словами он решительно направился вслед за мной.
   Он даже предложил мне руку, и я оперлась на нее с удивившим меня саму чувством комфорта. Мы молча преодолевали помещение за помещением, и наконец оказались в парадной части замка.
   В портретной галерее я застопорилась перед полотном, водруженным на положенное место, судя по всему, совсем недавно. Видимо, живописец был из местных, но дело свое знал хорошо, пытаясь обрести хладнокровие, мысленно поделилась с собой я. Спокойствия не прибавилось, совсем наоборот...но кажется, я начала кое-что понимать.
   На портрете, был изображен, конечно, Генрих...и в то же время, как будто, совершенно другой человек. У юноши были его прозрачные глаза, светлые волосы, тяжелый подбородок...но такая неистребимая гордость, такое бесшабашное веселье во взгляде. И еще не было маленького шрама над левой бровью, и морщинок в углах глаз, и горечи в улыбке, и... В горле у меня предательски запершило. Вот только зарыдать от непрошеной жалости не хватало, попыталась я одернуть сама себя, и снова ничего не добилась... Две мерзкие неуправляемые слезинки уже нависли на ресницах, и мгновенно скатились по щекам... Воистину, нет никого чувствительнее нас, женщин, даже таких, как я.
   -Что, мы совсем разные? - по-моему, он просто прочитал мои мысли...остается надеяться, что не все.
   -Я уже немного знаю вас...вот, сравниваю.
   -И что же?
   -Об этом мне хотелось бы узнать от вас, - прямо сказала я, обернувшись и глядя ему в глаза. Предатели-слезинки уже высохли - должно быть от того пожара, каким полыхали мои щеки, - Что же с вами стало, Генрих?
   В самом деле, пора, наконец, было услышать мрачную историю из собственных его уст, в полном варианте, без купюр, вызванных чувством такта окружающих. Я почему-то решила, что сейчас он не будет прятать от меня минувшие переживания: фрау Лизелотта как в воду глядела, чутье не подвело многоопытную даму.
   Ладонь Генриха неожиданно тяжело легла на мои плечи. М-да, простой наемник не мог бы себе этого позволить, но дворянин, но хозяин дома...и товарищ по авантюре. Я со вздохом припомнила рассуждения шефа об "удачных спутниках для стоящего дела". Похоже, я сделалась в глазах Генриха боевым товарищем, а все приметы взаимной симпатии - не более чем проявление дружеских чувств. Подтвердив мои прискорбные догадки, он предложил каким-то чужим, каркающим голосом:
   -Пойдемте, госпожа, промочим горло чем-нибудь покрепче.
   Полностью деморализованная, я смогла только согласно кивнуть.
   Молчала я и потом, все то время, пока мой наемник посвящал меня в подробности своей безумной юности. Больше всего я казалась себе похожей на каменное изваяние - именно так, кто там окаменел от неосторожного обращения с чувствами...или я опять что-то путаю? Я сидела в кресле, неподвижно, будто каменный идол, судорожно сжимала в руке серебряную чарку с крепчайшим шнапсом, и пыталась постичь, как дошла до жизни такой. Сложившаяся ситуация предстала передо мной внезапно во всей неприкрытой банальности: я влюбилась. В самое неподходящее время, в самом неудачном месте, в мужчину, к которому мне не следовало и близко подходить...
   Хрипловатый, тусклый голос Генриха то приближался ко мне, то почти исчезал за пеленой густого табачного дыма.
   -Хуже всего не то, что я попался, как мальчишка - я ведь и был мальчишкой тогда. И не то, что я выполнял все прихоти своей дамы, не задумываясь о том, что ею движет на самом деле... Хуже всего, что я позволил ей разрушить свою жизнь, порвал со всем, что было мне дорого... А после...после того, как все закончилось, я просто потерял интерес ко всему. Мне было безразлично, что делать, как проводить время, куда идти, как жить. От этой пустоты спрятаться было еще труднее, чем от всеобщего презрения, да, по правде говоря, почти невозможно. Чтобы занять себя хоть чем-то, я стал упражняться в воинском искусстве - иногда мне удавалось так вымотать себя, что пустота как будто немного отступала. Позже я понял, что единственная возможность не потерять себя окончательно - это отправиться куда-нибудь подальше, продавать свою шпагу. Уезжая, я надеялся вскорости вернуться назад, но дни шли за днями, а моя пустота оставалась при мне. Забыть ее на пороге своего дома мне не удалось, как я ни старался. А теперь...время идет гораздо быстрее, чем нам кажется, столько лет миновало, а я только что это заметил.
   Закончив рассказ, он долго смотрел куда-то мимо меня неподвижным взглядом, машинально отхлебывая из чарки.
   Омерзительное ощущение, что меня приняли за сочувствующего собутыльника, еще усилилось. Мне надо было только дать ему пару абсолютно бессмысленных (а главное - запоздалых) советов, чтобы ситуация превратилась в стандартную.
   -И-и...м-м-м... - поучаствовала я в беседе, повинуясь непреодолимому желанию открыть рот.
   По-моему, он даже не заметил, что я вообще что-то сказала. Приступ откровенности еще не миновал, и мне предстояло получить свою долю... Вот уж никогда бы не подумала, что он как-то осмысливает то, что происходит между нами. Я, как выяснилось, пропускала важные детали чаще, чем могла себе позволить.
   -Вы слишком добры ко мне, госпожа...И видите во мне того, кем я уже не смогу стать, как бы я этого не хотел.
   -Вот как? И кого же я, по-вашему, в вас вижу? - еле выговорила я непослушными губами.
   -Того, кого не существует, - мрачно отрезал Генрих, подливая себе шнапса, - Этот безумный парень подох где-то очень далеко отсюда...я даже не помню, где.
   Все, что мне оставалось - это непробиваемый оптимизм.
   -По-моему, - выдала я, отпивая из своей чарки поистине титанический глоток, - вы слишком рано его похоронили.
   Дальнейшие мероприятия этого вечера безнадежно потонули в алкогольных парах. С горя я злоупотребила напитками, и оттого проследовала в предложенные мне комнаты "на автопилоте". Последнее, что отметило мое угасающее сознание, были трое одинаковых Генрихов, стоящих в трех идентичных дверных проемах, и вежливейшим образом желающие мне приятных сновидений. "Издевается", - тоскливо подумала я и бесповоротно утонула в объятиях Морфея.
  

6."Пораженные луной".

  
   С утра я находилась не в своей тарелке, а все потому, что наступало полнолуние. В такое время я всегда становилась окончательно непредсказуемой. Перепады моего настроения могли кого угодно вывести из себя, а недовольство собою превращалось в настоящую манию. Так что даже в самой слабой форме мой "синдром полной луны" могли вынести немногие.
   На этот раз все усугублялось тяжким похмельем и простоем в работе. Генрих, которому я не без удовольствия предоставила полномочия старшего в группе, отослал остальных на какую-то мифическую разведку. Мне заняться было нечем, и я бесцельно бродила по замку в поисках хоть какого-нибудь вида деятельности.
   Блуждания привели меня, в конце концов, в библиотеку - изобилие шкафов, набитых книгами, всегда вызывало у меня самые теплые чувства. Невзирая на все свои путешествия и разнообразный жизненный опыт, я так и осталась книжной девочкой, благоговеющей перед печатным словом. Оно понемногу становилось редкостью, но в эти времена еще только начинало свое мощное воздействие на умы. Мне было безумно интересно покопаться в книгопечатной продукции галантного века: я втайне надеялась набрести на какой-нибудь раритет.
   Иными словами, я внезапно оказалась в обстановке максимального комфорта: много старинных книг, полумрак, с которым безуспешно боролись свечи в двух больших шандалах, и предчувствие открытий, которые подстерегали меня повсюду.
   И открытия не замедлили подступить поближе. Внезапно в библиотеку вплыла Ильза в сопровождении нескольких молоденьких служанок. Они с видимым усилием волокли медный таз, откуда расплывались клубы удушливого ржавого дыма. В прибежище познания мгновенно стало нечем дышать - я едва успела набрать в легкие чистого воздуха, и бросилась вон из библиотеки.
   -Подождите, госпожа, мне нужно сказать вам пару слов, - донесся до меня повелительный голос домоправительницы.
   И что любопытно, я не нашла возражений, просто остановилась в коридоре и принялась безропотно дожидаться обещанной беседы. Что греха таить, небескорыстно было мое послушание: я чувствовала, что могу узнать что-нибудь еще про Генриха, и меня заранее терзало любопытство.
   Ожидала я недолго: не прошло и нескольких минут, как мимо меня проследовали служанки с благоухающим, правда, теперь уже слабее, тазом. На их личиках явственно читалось облегчение и сознание хорошо исполненного долга. Завершала шествие Ильза.
   -Прошу вас следовать за мной, госпожа, - торжественно произнесла она, кивком головы отпуская девушек, и направилась куда-то вглубь дома. Мне ничего не оставалось, как отправиться за ней.
   Мы кружили по игрушечным винтовым лесенкам, проходили по узким коридорам, и конца путешествию не было видно. Наконец, мы остановились у дверей какой-то комнаты, Ильза отперла дверь гигантским ключом, и сделала приглашающий жест.
   -Входите и садитесь, - она властно указала мне на некое подобие дивана, заваленное неимоверным количеством подушек.
   Я уселась, и принялась с любопытством оглядываться.
   Что-то мне напоминал этот странный интерьер: не то опочивальню в гареме, не то гадальный салон. В довершение всего, Ильза с облегчением стащила с головы чепец, из-под которого по ее спине тут же зазмеились две толстых черных косы, перевитые редкими серебряными нитями. Удивительная кормилица досталась в свое время маленькому барону фон Штайнбергу...Чем дальше, тем больше она напоминала мне настоящую таборную цыганку. Ее голос показался мне продолжением моих собственных мыслей:
   -Я и в самом деле цыганка, госпожа. Вы очень проницательны.
   -Какое там! - я изумленно хихикнула, - Просто вы - она и есть. Извините, не могу объяснить понятнее, но...
   Домоправительница понимающе кивнула.
   -Давайте перейдем к делу, госпожа. У нас, как я вижу, не так уж много времени, - тут она загадочно усмехнулась, - О чем вы хотели бы узнать в первую очередь?
   Чувство, что меня видят насквозь, окрепло и превратилось в уверенность. Я могла даже не трудиться скрывать очевидное: больше всего мне хотелось услышать ее версию биографии Генриха, и лишь затем - все остальное.
   Но не настолько уж я не владела собой: дело, и только дело прежде всего.
   -Что вы могли бы рассказать мне о наследном принце Рейхштадтском? - буквально заставила себя спросить я.
   Ильза раздумчиво покивала, не переставая просвечивать меня своим рентгенообразным взглядом. Можно было подумать, что все сведения, которые собиралась мне сообщить, она извлекала непосредственно из моего подсознания.
   -Так оно и есть, госпожа. Многое из того, что вы видите, но не можете правильно оценить, остается в вашей памяти. Если знать, как извлечь из вас эти сведения, можно рассказать и о том, что вы полагаете неизвестным для себя.
   -Черт побери, куда я, в конце концов, попала! - возмутилась я, не будучи в силах больше сдерживаться, - У меня такое чувство, что все вокруг обладают магическими способностями. Непонятно только, отчего это люди пребывают в ложном убеждении, что подобные способности - редкость.
   Цыганка переждала мою вспышку с полным спокойствием, и дождавшись, пока я замолчу, продолжала:
   -Вам даже может показаться, что вы уже знали то, что я вам расскажу. Но до тех пор, пока я не выговорю слова, они останутся лишь ощущениями, лишенными четкой формы. А магические способности в наше время встречаются довольно редко. Такое уж, должно быть, ваше везение, что вам они попадаются чаще, чем другим.
   -Да, - не стерпела я, - Но мальчик...
   -А мальчик, госпожа, не обладает магическими способностями. Все зависит от того, насколько тот, кому он приказывает, способен поддаваться приказу. Вас ведь он не смог заставить...Но большинство окружающих его людей, конечно, не в силах ему противостоять. А возможно, и не пытается.
   -Но он же не может чувствовать себя в безопасности, этот ребенок.
   -Не может, - согласилась Ильза, - Поэтому вы и здесь, не так ли?
   Ну вот, и выяснилось: она действительно знала обо мне все. Или, вернее сказать, все, связанное с моей теперешней задачей (как оказалось, задачей со многими неизвестными). А раз уж она все равно была в курсе всех моих проблем, может, могла бы что-нибудь посоветовать.
   -Я хочу попросить у вас совета, Ильза, - объявила я, собравшись с духом.
   -Конечно, госпожа, я помогу вам. Тем более, что от этого зависит благополучие нашего мальчика.
   -Почему вы называете наследника Рейхштадта "вашим мальчиком"? - удивилась я.
   Старушка поводила пухлым пальцем у меня перед носом.
   -С чего вы взяли, что я говорю о принце? Я имею в виду нашего господина, и никого другого. Должно быть, я выразилась слишком фамильярно, - закончила она под мой неприлично громкий смех, - Но мы с Якобом привыкли называть его между собою именно так.
   -Ну да, - сказала я, с трудом поборов еще одно хихиканье, - Да, конечно, он же вырос на ваших глазах...
   -Скажу вам больше: никто, кроме нас с Якобом, не был особенно озабочен его воспитанием. Удивительно еще, что из него вышел прок. Мать господина барона умерла при родах, а его отец больше всего на свете интересовался муштрой войска нашего герцогства. За это рвение он получил фельдмаршальский чин, но совершенно утратил связь с сыном. До самой смерти старый барон надеялся на то, что они найдут общий язык, но так и не дождался...
   Этот приступ старческой болтливости вызывал у меня настолько живой интерес, что я и думать позабыла, о чем хотела узнать сначала. Но Ильза, как выяснилось, ничего не забыла.
   -Кстати, маленький наследник Рейхштадта тоже, видимо, растет без особого внимания со стороны родителей. Вы окажете ему услугу, если заберете туда, куда должны забрать. Вам еще представится для этого подходящий случай. Что, госпожа, верно ли я угадала ваш вопрос?
   Конечно, она не ошиблась. Мне вообще начинало казаться, что она почти никогда не ошибалась. Тем интереснее была наша беседа.
   -А как вы попали в замок? - мой вопрос был не более чем простой любезностью, но, как оказалось, я и здесь случайно угодила в точку.
   Престарелая цыганка одобрительно улыбнулась мне:
   -Вы очень умело собираете мозаику, госпожа. Если будете и дальше продвигаться так же быстро, скоро увидите общую картину.
   -Какую мозаику? - я раздраженно пожала плечами. Мне-то, наоборот, казалось, что я никогда не пойму всей обстановки вокруг меня. С каждым моим новым вопросом ситуация, как будто, становилась все более запутанной.
   -Я говорю о мозаике жизни вокруг вас. Еще несколько вопросов, заданных правильно и вовремя, и вам самой все станет ясно.
   -Но я спросила об этом случайно...
   -Да, но случайности - это правила, которых мы не способны осознать. Вот вам рассказ о моем появлении в замке...
   Старушка оказалась натуральным философом. Сложный коктейль из цыганских способностей и знаний, полученных, видимо, уже в период знакомства с Якобом сформировал удивительную личность, от общения с которой я получала истинное наслаждение. Ее рассказ был таким ярким, что отдельные его картины прямо-таки вставали у меня перед глазами.
   -Наш табор кочевал так быстро и забирался иногда так далеко, будто сам черт гнался за нами по пятам. Однажды - очень давно - мы приехали в эти северные края. И встали табором на землях фон Вольфов: хотя и неохотно, но нам это позволили. Некоторое время мы занимались тем, чем занимался бы любой цыганский табор: мужчины при случае крали лошадей, и продавали их, если удавалось не попасться, женщины гадали крестьянкам и заговоривали болезни. Хрупкое равновесие установилось вокруг нас. И это равновесие нарушила я, сама того не желая.
   Я была самой своевольной из дочерей своего отца. Той ночью, когда все случилось, я нарочно отправилась в лес, собрать кое-какие травы. Сорванные в полнолуние, они обретали особую силу. Проблуждав довольно долго по лесной чаще, и отыскав нужные растения, я поняла, что забрела слишком далеко. В полной тишине закричала ночная птица, и с ее криком смешался еще какой-то незнакомый звук. Я прислушалась. Стонала женщина, тихо, без надежды на помощь. Судя по звукам, она находилась совсем неподалеку. Осторожно раздвигая ветки, я принялась озираться вокруг. Мне пришлось нелегко: рассмотреть что-нибудь в неверном свете луны было почти невозможно. Наконец, я выбралась на небольшую поляну, залитую холодным лунным сиянием. У самого ее края под огромным дубом на земле лежала женщина. Зеленоватые лунные блики искажали ее и без того измученное лицо, похожее на застывшую маску боли. Если я хоть что-нибудь понимала в знахарстве, у этой женщины в самом разгаре были роды. Я никак не могла взять в толк, что за беда заставила ее оказаться в такой час в таком месте совершенно одной, но решила помочь ей, чем смогу. Оставалось надеяться, что я не слишком ее напугаю.
   Подобравшись поближе, я осторожно встряхнула ее за плечо. Открыв глаза, она отпрянула, словно увидела змею.
   -Не бойтесь, - я старалась говорить тихо и медленно, чтобы не испугать ее еще больше, - Я помогу вам, я знаю, что надо делать. Откуда вы?
   Она молчала, напряженно вглядываясь в темноту за моей спиной. У меня было такое чувство, что она ждет чего-то неизбежного, может быть, помощи, а может быть, смертельной опасности, от которой нельзя защититься. Миновало еще несколько минут, и незнакомку вновь скрутила судорога схваток. Ребенок вскоре должен был появиться на свет. Не пытаясь больше добиться от женщины никаких признаний, я принялась делать то немногое, что могла, для подготовки к родам. Оторвала подол своей нижней юбки, благо собирать травы в полнолуние полагалось в чистой одежде. Огляделась в поисках крепких кустов, за которые могла бы ухватиться роженица, и мне показалось, что в темноте блеснули чьи-то глаза. Я старалась не думать о том, что это может быть крупный хищник, от которого нас уже ничто не спасет. Отец всегда говорил мне: "Бойся до тех пор, пока можно еще что-то изменить. Если изменить ничего нельзя, просто делай свое дело". Так что нужно было помочь малышу появиться на свет, а уж потом можно было подумать о безопасности.
   Прошло еще некоторое время, и мы услышали первый крик ребенка: это был мальчик. Его слабый писк показался мне прекрасной музыкой. Учившие меня врачеванию женщины могли бы гордиться мною: я справилась с этим непростым делом. Однако попискивания младенца перекрыл мощный волчий вой, он раздавался из кустов на другой стороне поляны. Женщина в ужасе обхватила ребенка руками, словно не хотела отдавать его. Мгновением позже я увидела, что так оно и было. Из кустов вышла волчица, и направилась к нам. Ее шерсть переливалась в свете луны, словно доспехи воина. Я осмотрелась вокруг: ничего, ни палки, ни камня, чтобы отогнать ее...Да и что могли сделать с огромным зверем две измученные женщины?
   Волчица подошла к нам вплотную, и негромко зарычала. Женщина умоляюще посмотрела на нее, а потом, к величайшему моему изумлению, положила ребенка на траву рядом с ней. Волчица осторожно прихватила зубами край пеленки, на которую ушел остаток моих нижних юбок, и потащила ребенка прочь.
   -Что вы делаете? - смогла только спросить я, хотя незнакомка как раз ничего не делала, даже не пыталась противостоять зверю ради спасения ребенка.
   Женщина обратила ко мне мутный от пережитого ужаса взгляд и прошептала едва слышно:
   -Я должна была так поступить...Наследник фон Вольфов должен узнать свою истинную мать.
   Я схватилась за голову: надо же было быть такой безмозглой! Я собственными ушами слышала, что графиня фон Вольф ждет ребенка и на днях должна разрешиться от бремени. В замок даже звали самую опытную из наших старух-знахарок. Она отсутствовала полдня, а когда вернулась, долго плевала в сторону замка и проклинала всех тамошних обитателей. При этом нам не сказала ни слова, только плевалась и проклинала "нелюдей".
   Потом до самого рассвета я сидела подле графини, отирая ей холодный пот со лба, и от всего сердца надеясь, что нас все-таки обнаружат. Так и случилось: когда первые солнечные лучи расчертили поляну на полосы, вдалеке послышался звук охотничьего рога, и из леса выехали всадники.
   Дальше все происходило очень быстро. Графиню положили на невесть откуда взявшиеся носилки, несколько человек отрядили разыскивать младенца, и управляющий, возглавлявший наших "спасителей" подозвал меня к себе.
   -С госпожой все в порядке? - властно поинтересовался он.
   -Да, - я старалась отвечать коротко и ясно, чтобы не быть обвиненной во всех смертных грехах, как это обыкновенно случалось с цыганами, - Но ей нужен хороший уход, господин. Если пожелаете, я могла бы позвать в замок наших лучших...
   Он так и не дал мне договорить.
   -Обойдемся без ваших грязных старух, - надменно оборвал он мои смиренные речи, - Да и тебе лучше забыть, накрепко забыть, что ты здесь видела. Убирайся, если поторопишься, может, успеешь догнать своих.
   Я не сразу поняла, что он сказал, а когда поняла, стремглав бросилась с поляны обратно в лес. Я что было сил бежала без дороги, перепрыгивала через упавшие деревья, не отводя ветки, нещадно хлеставшие меня по лицу...И все же опоздала.
   Когда я вернулась к месту стоянки табора, там уже никого не было. Я так никогда и не узнала, что заставило моих сородичей отправиться в путь без меня. Должно быть, их просто выгнали с графских земель, и не дали дождаться моего возвращения. Я нисколько не сомневалась, что так случилось из-за меня, оттого, что я случайно узнала то, чего мне знать никак не полагалось.
   Все, что мне оставалось сделать, это повесить поудобнее на плечо сумку с травами и пуститься вдогонку своему племени. Ушла я, однако, недалеко. Пережитый ужас мог кого угодно загнать в горячку, и даже меня, хоть я всегда была здоровой девушкой. На землях фон Штайнбергов я попросилась на ночлег у крестьян, и там неожиданно слегла. Мир не без добрых людей: меня выходили, и я познакомилась с Якобом...А когда выздоровела, мы с ним поженились. Последствия той ночи дали себя знать еще однажды: когда сама я ждала ребенка. Меня постоянно мучали кошмары, и ребенок родился мертвым. Я и сама тогда едва не наложила на себя руки...Спасло меня только то, что молодая баронесса как раз в это время родила первенца, и малыш Генрих был вверен моим заботам. Теперь вы понимаете, госпожа, что он мне почти как сын.
   Я потрясенно молчала. Перед моими глазами снова встали красные безразличные огоньки - глаза последнего оборотня здешних мест. Лишь спустя некоторое время мне удалось стряхнуть с себя оцепенение.
   -Могу я спросить у вас, что произошло с Генрихом в молодости? - сама того не заметив, я назвала его просто по имени, в первый раз вслух.
   -Глупая история, - отмахнулась Ильза, - Вот только ему пришлось слишком дорого заплатить за нее. Впрочем, может, цена потому и кажется слишком большой, что уж больно глупо он попался. Я предупреждала его с самого начала, но он и слышать ничего не хотел, такой был бешеный в юности. Если чего желал, то непременно добивался. Никто из домашних ему и слова поперек сказать не смел, разве вот только мы с Якобом, но и нас он не очень-то слушал.
   -Так что произошло? - старушка повествовала так неспешно, что мы рисковали никогда не добраться до сути. И если прошлый ее рассказ я выслушала в том виде, в каком она пожелала мне его преподнести, то все, что касалось Генриха, она просто обязана была излагать ясно, четко и по существу.
   -С мальчиком случилась первая любовь, которую очень умело использовала многоопытная и неразборчивая в средствах дама. Она поощряла все его дерзости, что так часто случается в наше безумное время. И постоянно давала понять, что ее муж - тиран и деспот, и жизнь ее с ним, будто бы, похожа на кошмарный сон. Однажды она примчалась к нам посреди ночи, объявила, что муж избил ее, и умоляла о защите. Генрих впервые почувствовал себя настоящим мужчиной, запер ворота замка и собрался защищать свою даму сколь угодно долго. Она представила все так, будто ей и в самом деле грозит страшная опасность. И когда ее супруг - милейший человек, кстати, - появился под нашими стенами, Генрих уже полагал, что ведет войну за любимую женщину. И даже атаковал первым. И убил в первой же вылазке незадачливого мужа предприимчивой дамы. Ее планы простирались гораздо дальше, нежели вся эта романтическая история. О, эта бестия рассчитала верно: тогдашний герцог терпеть не мог подобных историй, и призвал всех участников событий ко двору для объяснений. И там-то прекрасная дама преподнесла дело так, как будто Генрих едва ли не выкрал ее от супруга, об утрате которого она, якобы, безутешно скорбит. По ее расчетам, земли и титул баронов фон Штайнберг должны были непременно конфисковать, и она не видела более подходящей хозяйки для них, чем безутешная вдова. Слава богу, дело обошлось, но нашего мальчика, разумеется, отлучили от двора...Я, по правде говоря, не знаю, как он смог достойно пережить свалившееся на него страшное предательство. Однако, он пережил его, и даже не утратил уважения к женскому полу, чего следовало бы ожидать. Ну, вот вам и все наши страшные тайны, госпожа, - перевела дух старушка, - ступайте-ка почивать. Кошмары вам сниться больше не будут.
   -Не могу не спросить, простите, Ильза, - я развела руками, извиняясь за свое неуемное любопытство, - А что за гадость в тазу притащили ваши девушки в библиотеку?
   Цыганка улыбнулась мне, как ребенку:
   -Ах, это! Мы обкуривали дом красным волчаником от силы полной луны. Чтобы не допустить ее власти в доме. Я выразилась понятно, госпожа?
   Я так устала удивляться, что согласно кивнула, и отправилась на боковую. И только укладываясь на свое ложе под солидным балдахином синего бархата, осознала, что вряд ли смогу уснуть.
  

* * *

  
   Нечего было и мечтать выспаться после такого обилия новой информации, так что спустя некоторое время я обреченно запахнулась в шаль, и отправилась на галерею. Все покои были залиты чахоточным лунным светом, который мог бы соперничать по яркости даже с электрическим. Портреты прежних хозяев замка отражали лунное сияние, и лица их казались живыми и подвижными. Я поежилась от ощущения, что сейчас они выйдут побеседовать со мной из тяжелых позолоченных рам. В такую ночь могло случиться все, что угодно.
   Я сама понемногу теряла ощущение реальности. Кажется, я совсем не удивилась бы, если бы кто-нибудь из этих давно умерших дворян вздумал поведать мне нечто новое о последнем своем потомке. Я и без того постоянно узнавала о нем что-нибудь новое...Образы сменялись с такой быстротой, что я не всегда успевала перестроить свое восприятие. Хладнокровный наемник сменялся родовитым дворянином, а тот, в свою очередь, уступал место безумному мальчишке, не признающему никаких компромиссов в борьбе за тех, кто ему дорог...В итоге все эти достойные господа почти постоянно занимали мои мысли, и я ни за что не смогла бы изгнать их оттуда. Вот и в эту сумасшедшую ночь, бесконечно путаясь в ощущениях, я подошла к его портрету, и снова принялась анализировать свои чувства, без всякой надежды когда-нибудь в них разобраться.
   Молодой Генрих взирал на меня с надменностью и веселым недоумением...Ну еще бы, ему-то были неведомы сомнения - уж если он чего-нибудь хотел, то добивался желаемого со всей страстью своих двадцати лет. И наверняка не понял бы сомнений, которые обуревали меня целую вечность спустя.
   Я могла долго простоять перед портретом, не выходя из глубокой задумчивости, но мое внимание привлек шум из ближнего коридора. Насколько я знала, там располагались покои Генриха. Я выждала немного, надеясь, что мне почудилось, но шум, больше всего похожий на звуки мужского голоса, никак не прекращался. Как завороженная, я отправилась на этот шум, не имея ни малейшего представления, зачем я это делаю. Мне почему-то казалось, что я все делаю правильно - так, как никогда в жизни.
   Я приоткрыла дверь его спальни, и замерла на пороге, боясь сделать еще хоть одно движение.
   В окно безразлично заглядывал огромный зеленоватый лунный диск. Интересно, что видело ночное светило, и хотело ли оно вообще что-нибудь видеть? Как бы там ни было, все дальнейшее протекало под его равнодушным взором...В дверях застыла весьма растерянная особа, в голове которой вертелся чисто русский вопрос "что делать?"...А на огромном ложе под балдахином, среди смятых простыней мой загадочный наемник, оступаясь, спеша, возвращался в свое прошлое.
   Вглядываясь в него, я не заметила, как пересекла комнату, присела на кровать...Мне было так трудно дышать, словно жадюга-луна выпила весь воздух в спальне.
   "Нельзя, чтобы полная луна светила вам в лицо, госпожа..." - вспомнила я бесполезный совет Ильзы. Холодный луч падал прямо на лицо Генриха, на лицо, которое опять переменилось. Взмокшие от непосильного напряжения волосы падали на глаза, опущенные веки судорожно вздрагивали, а с обветренных губ слетали бессвязные слова, какие-то обрывки фраз, клочки завершенных много лет назад диалогов.
   -Прикажи ему - пусть встанет с восточной стороны...Не посмеет...он просто не посмеет...Пойди взгляни на этого идиота, он поистине смешон...
   И куда делся вечно насмешливый, представительный сорокалетний мужчина? По постели метался почти уродливый, молодой парень, бледный, с торчащим носом...Боже мой, опять мне лезут в голову всякие несуразности: при чем тут, ради всего святого, его нос! Стараясь отвлечься, я снова прислушалась:
   -Я не верю, что она могла...нет, это невозможно...Он заставил...я убью его! ...Нет, дорогая, не оставляй меня...ты не можешь...нет!
   Постепенно до меня дошло: Генрих опять воевал за свою любовь, отчаянно и безнадежно. У меня даже голова закружилась от внезапно осознанной мысли: мне не было места в его жизни, что бы я ни делала, как бы ни старалась. Мне не хватило всего лишь мгновения, чтобы встать и уйти...
   -Иди ко мне, - вдруг повелительно произнес Генрих, открывая глаза, и глядя на меня жутковатым незрячим взглядом лунатика, - Не бойся, я никому не позволю тебя обидеть...никогда. Иди же.
   Потом я вспомнила, что в этот момент рухнула последняя преграда, отделявшая нас друг от друга. Мне стало вдруг совершенно неважно, что он был всего лишь одним эпизодом в моей богатой на приключения биографии, марионеткой в давно дописанной исторической пьесе...Я хотела его так сильно, что...просто качнулась навстречу его рукам, и больше ни о чем не думала.
   Нет, он совсем не был со мною нежен, но я в этом и не нуждалась. Он как будто сражался с чем-то во мне и в себе, цеплялся за мое тело, как за спасительную соломинку, отвоевывал мою жизненную силу и позволял мне отвоевать свою. И для меня это было единственной возможностью избавиться от сонных пут, в которых я слишком долго пребывала.
   Только страсть - худшая из зависимостей и лучший из способов освобождения, могла спасти нас от самих себя. К этому простому способу достижения гармонии с миром и с собою люди прибегали уже в XYIII столетии. И, думаю, не реже, чем в наше время.
   Мы, наконец-то, смогли оторваться друг от друга уже под утро. Луна, заскучав наблюдать однообразное зрелище наших сплетенных тел, ушла из спальни, и забрала с собой потусторонний зеленоватый свет и ощущение сна наяву. Генрих откинулся на спину и дышал ровно, как ребенок. Только его слипшиеся от пота волосы и белое, как бумага, лицо, напоминали о том, что с ним происходило ночью.
   Полежав бездумно некоторое время рядом с ним, я принялась решать, как мне поступить теперь. Изысканная дама эпохи рококо ускользнула бы с поля любовной битвы, оставив после себя только неповторимый аромат духов и крошечную деталь : сережку, ленточку, пуговку от ночной сорочки...Да вот беда: на ночь я предпочитала не обливаться духами, а просто мыться, и сережки снимала перед сном, и спала обыкновенно обнаженной...Так что оставить после себя мне было нечего, а значит, рассудила я, следовало остаться самой. С этой, безусловно, максималистской мыслью я и уснула.
   Пробуждение было абсолютно безоблачным: комнату просвечивали солнечные лучи, в которых бесследно растворились все ночные страсти. Генрих рассматривал меня, стоя у окна, и раскуривая трубку. Вишневый табачный аромат достиг моих ноздрей, и я расхохоталась. Трубка была единственным предметом туалета, которым Генрих не пренебрег. Правильно, отвязный парень, с которым я провела эту незабываемую ночь, должен был вести себя именно так. Он даже не подумал спросить, как я оказалась в его постели. Он совершенно не удивился этому, как будто здесь и было мое место.
   -Ильза печет яблочный пирог, - мечтательно сообщил он мне, выпустив еще одно облако ароматного дыма.
   Я села на постели с очень решительным видом, и приготовилась к самой серьезной разборке, на какую была способна.
   -Пирог? - угрожающе переспросила я.
   В его глазах заплясали веселые бесенята.
   -Вот именно, пирог, ты разве не чувствуешь этот чудесный запах? Яблочный пирог, который печет Ильза - самое яркое воспоминание моей юности...От прочих воспоминаний, - он посерьезнел, отложил трубку на подоконник и подошел ко мне, - я, похоже, избавился с твоей помощью, дорогая. И я этого не забуду.
   -Мы пили на брудершафт? - деланно возмутилась я, с большим трудом уклоняясь от поцелуя. Не так-то это было просто, - ко мне тут же применили легкую форму физического насилия, и за первым поцелуем последовал еще один, и еще один, и еще...
   Не ожидала я такого, честно говоря. Ведь, как максимум, я рассчитывала на что-то из серии "я старый солдат и не знаю слов любви"...Я упустила из виду, в какое столетие меня занесло. В замкнутом и хладнокровном наемнике обнаружился весьма сведущий в искусстве любви мужчина. От новой стороны его натуры (столь же убедительной, как и прочие) я совсем растерялась и не знала, как себя вести. Кроме того, куда-то подевалось вечное ощущение, что все вокруг - марионетки, приводимые в действие ходом истории. Избавившись от антуража (в прямом и переносном смысле), Генрих стал даже немного слишком осязаем, и закрепился в моем сознании на недопустимо твердых и устойчивых позициях.
  

* * *

  
   В ближайшие сутки я поняла, что и он, в свою очередь, не знал, как быть со мной...Генрих отвык впускать женщин на свою территорию, позволять им разместиться на ней с комфортом и надолго. До сих пор он пускал их к себе в жизнь, как в ночлежку, - на одну ночь, не больше. И никогда не забывал выселить с наступлением утра.
   Со мной, однако, он не мог поступить подобным образом. Я как бы имела право поселиться по путаному адресу его души, и ключ у меня был, и ордер на вселение...Но этот смелый мужчина так боялся, что я займу слишком много места...
   Он растерялся не меньше, чем я, хотя скрывал свою растерянность с гораздо большим успехом. Никто из окружающих нас людей ничего не замечал, но от меня-то все эти терзания не могли укрыться, поскольку мы с ним были товарищами по несчастью.
   "Мы не можем ждать милостей от природы", - объявила я себе утром третьего дня и отправилась во двор. Все, что я могла сделать для нас обоих - провокация, ряд маленьких женских хитростей, приведенных в соответствие с общим планом. Боже мой, никогда в жизни я так не боялась, что мой план не удастся, и никогда в жизни так не злилась на себя за это.
   Может быть, поэтому выражение крайней стервозности на моем лице получилось таким правдоподобным. Шметтерлинга я нашла на заднем дворе: он облюбовал воз, наполненный сеном, для вокальных упражнений.

-Звезда незнакомая светит в пути

Тому, кто до дома не чает дойти...

   - разносился в нагретом воздухе его проникновенный голос.
   Я хлопнула пару раз в ладоши
   -Бесподобно, - мой сарказм заметил даже отравленный обожанием горничных пиит.
   -Вам не понравилось, госпожа? - спросил он, прежалостно хлопая глазами.
   -Бесподобно, - свирепо отрезала я, - но несвоевременно. Даю полчаса на сборы, и мы уезжаем ко двору герцога. Советую поторопиться, не то отправимся без вас.
   Фельдфебельские замашки, возникшие у меня так неожиданно, оказали на барда неотразимое действие. Он мгновенно соскочил с воза и скрылся из поля моего зрения.
   С глубоким вздохом я улеглась на его место. В мои задачи на ближайшее время входило навести как можно больше шума, дабы привлечь внимание Генриха. Шметтерлинг в данной комбинации исполнял роль сигнальной ракеты. Я нисколько не сомневалась, что сейчас он уже стучит на меня "гвардейцам", а уж они непременно отправятся за разъяснениями к Генриху, ибо только его признают своим командиром.
   Я изгрызла целый пучок травинок, пока дождалась результатов подрывной деятельности. Массивная тень заслонила солнечный свет, и я нехотя открыла глаза - начиналась главная партия, которую я должна была выиграть, во что бы то ни стало. Причем в этот момент я напрочь запамятовала, что прибыла в здешние края совсем с другими целями...
   -Почему ты не сказала мне об отъезде, Анна? - тон Генриха выражал лишь легкое любопытство - он еще не подозревал, что его ожидает.
   -Потому что ты остаешься здесь, в счастливо обретенном отчем доме, - я иезуитски улыбнулась, - Признайся, ты ведь и не рассчитывал на такую сохранность хозяйства? Якоб просто себя не щадил - а ведь он уже старик. Полагаю, тебе следует освободить его от всех забот, и самому засучить рукава.
   (Самое смешное, что в моих словах была львиная доля здравого смысла. Вот это и означало разложить ситуацию по полочкам...Я самонадеянно полагала, что мой наемник, как бы ни был он хорош - лишь еще одна марионетка. Надо только знать, за какую ниточку потянуть. Еще мгновение - и я предалась бы законной гордости за свою находчивость в сложной ситуации.)
   Генрих слушал меня молча, прищурившись на солнце, и понять, что он думает о моих претензиях, решительно не представлялось возможным. Необходимость довести ситуацию до развязки заставила меня высказать вслух даже самые тайные подозрения:
   -Признайся мне хотя бы теперь: ты согласился на мое предложение в надежде навестить попутно отчий дом? Хотел заняться заодно и своими делами? Предоставляю тебе такую возможность. А у меня нет времени ждать.
   В ответ он кивнул все с тем же бесстрастным выражением на лице.
   -Конечно, ты можешь отправиться в путь, когда пожелаешь. Правда, Раупе и Кравалю будет трудновато объяснить, отчего это я остаюсь в поместье, но зато Шметтерлинг ни о чем не спросит, и, можешь быть уверена, даже обрадуется.
   От его интонации обледенело бы само солнце, если бы находилось поближе. Меня и подавно затрясло, как в лихорадке, я едва сумела скрыть эту омерзительную дрожь. "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день", - печально констатировал некто очень спокойный и циничный внутри меня.
   -Отправимся нынче же, пусть нам седлают лошадей, - произнес этот некто вслух.
   Я даже смогла с достоинством спрыгнуть с романтического стога, и направиться к замку. Внутри колотилась мысль: "Вот, собственно, и все, а на что ты рассчитывала, дорогая?" Нервы моего наемника оказались куда крепче моих, и вся надежда на какие-либо чувства с его стороны улетучилась, как рассветный туман. Стоило, в самом деле, стараться, строить какие-то планы... Выучка галантного века предоставляла ему возможность куда лучше, чем мне, "держать удар", и не поддаваться на мелкие женские провокации.
   Раупе и Краваль добавили в общую картину несколько заключительных штрихов. Не хуже доблестных скаутов они уцепились за Генриха, и наотрез, хотя и очень вежливо, отказались сопровождать меня. Должно быть, ядовито констатировало мое второе "я", сытая жизнь баронского поместья прельщала их куда более, нежели сомнительное удовольствие от моего общества.
   Выезжая за ворота в сопровождении ошарашенного вконец Шметтерлинга, я запретила себе думать о чем-либо еще, кроме сугубо профессиональной деятельности. Минуты две или три мне это даже удавалось.
  

7. "Осколки".

  
   Неожиданным результатом моего отъезда в компании Шметтерлинга было то, что он несказанно возомнил о своей персоне. Мало этого, он почему-то решил, что моя безопасность теперь полностью находится в его ведении.
   Я едва умом не тронулась, когда он принялся рассуждать о моей неосторожности. Послушать его, так выходило, что Генрих - и есть та темная личность, от которой меня следовало спасать в первую очередь.
   -Он же не человек, он чудовище! - жарко нашептывал мне на ухо пиит, - У него нет ни одной слабости. Вот вы, госпожа, смогли бы назвать хоть одну?
   Я только презрительно скривилась от этого "токования". Воистину, творческое существо все делало вдохновенно, даже стучало хозяйке. "Очки набирает", - брезгливо подумала я и впервые пожалела о том, что мы спасли Шметтерлинга от уготованной ему участи.
   -Слабости? Могу перечислить некоторые, но не вижу повода, - отрезала я с самой пренебрежительной улыбкой.
   В общем, пиит угадал верно. У Генриха хватало маленьких пристрастий, которые он ревниво оберегал от окружающих. Он не отказался бы от них ни за что на свете: ведь они заменяли ему все большие привязанности, какие могли его одолеть. Я с легкостью избавила бы его от этого комплекса, боюсь вот только, что сам он не желал от него избавляться.
   Нам пришлось проезжать через земли фон Вольфа, и я опять подивилась их нежилому спокойствию. Все живое, населяющее эти места, как будто затаилось в опасении за свою жизнь. Мне тоже захотелось побыстрее убраться с этой недружественной территории, и, похоже, мой придворный бард был со мною полностью солидарен.
   Однако на этот раз нам помешали. Из густого кустарника по обе стороны дороги внезапно появились люди в черном, и рассыпанным строем в одно мгновение окружили нас. Круг они смыкали в полном молчании, и совершенно не собирались обнародовать свои планы.
   -Что происходит? Объяснитесь, господа, - мой голос мог бы послужить образцом аристократической надменности.
   Переплюнуть меня в данной ситуации сумел бы разве что Генрих, но он остался обживать родовое гнездо, и я только сейчас поняла, что напрасно заставила его заняться этим. Отбросив неуместные сожаления, я решила держать "хорошую мину" сколь возможно долго, и с максимальной пользой в этой, как теперь выяснилось окончательно, "плохой игре".
   -Чей приказ вы исполняете? - задавая этот вопрос, я отметила неловкие попытки Шметтерлинга передвинуться за мою спину.
   Учитывая, что противник обступил нас со всех сторон, его действия напоминали легкую форму идиотизма.
   -Прошу вас следовать с нами, господа, - произнес кто-то из всадников, - С вами желает говорить герр Иоганн.
   -Прекрасно, - у меня мелькнула надежда разойтись миром, - А что по этому поводу сказал бы граф?
   -Граф отправился на охоту, - великолепная ирония прозвучала в этих словах, жаль, я не в силах была ее оценить.
   Делать нечего, пришлось воспользоваться принудительным гостеприимством загадочного лекаря. Я надеялась, что нам не придется слишком дорого заплатить за наш визит.
   На пороге дома мы со Шметтерлингом расстались: нас со всей вежливостью и непреклонностью поволокли в разные стороны. Меня препроводили в гостиную, где ожидал Иоганн, учтивый и невозмутимый, как всегда.
   -Прошу вас, госпожа графиня, - он указал мне на кресло, стоящее в углу, в которое я с некоторым облегчением опустилась.
   -Объяснитесь, любезный, чему обязаны таким настойчивым гостеприимством? - мой голос прямо-таки сочился ядом...
   На который лекарь совершенно не отреагировал. Он стоял ко мне спиной, презрев всякие правила приличия, и преспокойно наливал что-то в высокий хрустальный бокал. Внезапно меня посетила отчетливая мысль: именно такое поведение квалифицируется, как приоритетное у психов. Целеустремленность Иоганна, категорическое невнимание к моим вопросам, и явно занимающая все его сознание, пока неизвестная мне, идея - это явно смахивало на характеристику личности с психическим расстройством. С чего, в таком случае, пригрел у себя подобную персону фон Вольф, оставалось для меня загадкой.
   -Выпейте это, - он протянул напиток мне.
   Вот уж чего я не могла себе позволить - так это даже самого ничтожного помрачения сознания.
   -Что вы, дорогой мой, - фамильярно усмехнулась я, - выпив вина, я становлюсь разнузданной и неуправляемой, как дикая кобылица...Вам никогда не говорили о такой национальной черте русских? Нам бы только дебоши, знаете ли...
   И опять никакой реакции на мои провокационные речи. Никакой другой мужчина не сумел бы полностью ими пренебречь. Но "космополит" держался по-прежнему бесстрастно, и я еще укрепилась во мнении, что передо мною сумасшедший.
   -Выпейте, - повторил он, - Как знать, возможно, вы узнаете о себе что-нибудь новое.
   И придвинул бокал к самым моим губам. Поняв, что сопротивление бесполезно, и полагаясь на свои способности противостоять любому воздействию, я приняла предложенный напиток, и медленно выпила его, прислушиваясь к ощущениям. Я ничего не почувствовала, и так и не узнала, было ли питье безвредным, или защитные системы моего организма обезопасили его. Мне показалось, что это был самый обычный травяной настой, чуть вяжущий, и очень приятный на вкус. Разве что голова немного закружилась, и реакция ослабла...И я пропустила тот момент, когда ловкие руки Иоганна мгновенно привязали меня к креслу.
   -Теперь, - произнес он, нехорошо улыбаясь, - Мы с вами в одинаковых условиях, дорогая. И можем поговорить. Я хочу поведать вам одну очень старинную историю.
   Вдоль моего позвоночника скользнул холодок опасности. Было совершенно очевидно, что приступ его безумия не за горами, и мне вряд ли удастся избежать общения с ним в это время.
   -Одному из богов, весьма почитаемому людьми, - начал он, - в каждом храме непременно ставили зеркало. Согласно верованиям, сам он приходил иногда в какой-нибудь из храмов, чтобы взглянуть на свое отражение. И в одном из храмов, как говорили, зеркало было настолько великолепным, и так точно отражало божественный облик, что со временем бог променял все прочие свои храмы на тот единственный, в котором находилось лучшее из его зеркал. Он смотрел и смотрел в свое отражение, иногда беседовал с ним, и однажды ему показалось, что отражение живет своей жизнью. Игра зашла слишком далеко, отражение бога само становилось богом, и, быть может, более совершенным, чем оригинал. Гневу обманутого божества не было предела. Высшей силе не надо действовать, чтобы сотворить зло - достаточно пожелать сотворить его. Божественная ярость была такой сильной, что лучшее зеркало господа бога треснуло, а затем и рассыпалось на мелкие осколки. Однако в каждом из них можно было разглядеть все те же божественные черты. Уничтожить отражение не удалось - оно, напротив, стократно умножилось, и этого бог не смог перенести. В храме поднялась страшная буря, унесшая из этого мира одного из его многочисленных идолов...А осколки зеркала разбросало по земле, и, говорят, их можно иногда заметить в человеческих существах.
   Я заторможенно отслеживала поведение своего собеседника. Ветхий гобелен бесстрастной маски треснул и рассыпался в прах. Поток страстей, так долго скрывавшийся под личиной невозмутимости, внезапно хлынул наружу. Теперь передо мною было совсем другое лицо. Внутри Иоганна неостановимо разгорался вулкан сумасшедших страстей, и они горячей лавой затопили все его существо. Если бы я только могла, охотно предоставила бы честь присутствовать при этом событии кому-нибудь другому. Боюсь, однако, выбора у меня не было.
   -Немногие представители рода людского хранят в себе осколки этого удивительного зеркала. И я положил жизнь на их поиски...Может статься, - в голосе Иоганна зазвучало настоящее безумие, - я смогу собрать зеркало Господа Бога целиком. И тогда...
   Я не имела ни капли желания выслушивать весь этот бред, но...не могла ничего изменить: лицо Иоганна с горящими глазами вплотную приблизилось к моему лицу.
   -Наследник Рейхштадта носит в себе огромный осколок того зеркала. Да и вы, дорогая графиня...
   -Но как вы обнаруживаете осколки божественного зеркала? - всерьез обсуждать подобное - значило и самой сойти с ума.
   Я могла себя поздравить: у меня это получалось очень быстро и даже с известной долей изящества. Что может быть изящнее, чем внезапно съехавшая крыша?.. Мне показалось, что моя собственная держится на одном единственном ржавом гвозде. Видимо, это и придавало моему голосу мечтательную отрешенность, которая ввела в заблуждение даже хитреца лекаря. Кто из них кого лечил - теперь сам черт не развязал бы этот странный узел. И кто из них был более безумен, оборотень-граф, так органично вошедший в мир старинных преданий, и почти оставшийся в нем навсегда, или Иоганн, позволивший свести себя с ума одной древней легенде?..
   Главное заключалось в том, что он совершенно не принимал меня в расчет. С тем же успехом он мог беседовать с пресловутым зеркалом - его безумие, наверно, так же отчетливо отражалось в моих зрачках...И он даже не слушал меня - все мои реплики, на которые он хоть как-то реагировал, отвечали, должно быть, его собственным мыслям и ощущениям. Осознав это, я почувствовала себя совершенно беззащитной. На Шметтерлинга, понятно, рассчитывать не приходилось: он, верно, прятался в каком-нибудь особенно темном углу, изнемогая от ужаса...
   -О, нет ничего проще, моя дорогая госпожа! - его голос был наполнен неземным восторгом.
   Еще бы! Ему казалось, что он здорово приблизился к цели всей своей жизни.
   -Я узнаю вместилища божественных осколков по глазам: в них-то и прячутся кусочки отражения...
   Мне очень хотелось заглянуть в свои собственные зрачки: по-моему, если в них что и скрывалось, то только безумие, ничего другого.
   Сцена моего соблазнения старинными тайнами могла бы продлиться еще некоторое время, но тут двери дрогнули под страшным ударом и распахнулись: на пороге возник оборотень-граф собственной персоной.
   -Немедленно отпусти госпожу графиню, дурак! - глаза фон Вольфа прямо-таки излучали презрение, и я почти что увидела снова вместо зрачков красные огоньки, такие бесстрастные и такие пугающие, - Ему нет прощения. Разумеется, с этой минуты вы свободны, госпожа Корсакова.
   И он одним ловким движением избавил меня от веревок. "Должно быть, обширная практика, иначе откуда эта легкость..." - сама с собою мрачно пошутила я. До сих пор не было ясно, улучшилось ли наше положение, или безнадежность его просто вышла на новый виток.
   -Для вас уже оседланы лошади. Не смею задерживать вас ни минуты. Сожалею, что не смогу проводить вас лично: мне придется немедленно заняться некими неотложными делами.
   -Благодарю вас, ваше сиятельство, за беспримерное гостеприимство, - я гордо поднялась и направилась к дверям.
   Поистине, эта компания прочно удерживала статус самой странной из всех, встреченных мною в данном конкретном столетии. Насколько настойчив был Иоганн в желании пообщаться со мною, настолько же настойчив был фон Вольф в своем неприкрытом стремлении выставить меня вон как можно быстрее. В моем мозгу, медленно выходящем из ступора, забрезжила все более настойчивая идея: нельзя уходить, не узнав, что за мотивы движут здешними обитателями. На мое счастье, никто не препятствовал мне удалиться из комнаты в одиночестве. Они так торопились от меня избавиться, что даже были готовы позволить мне шляться по замку без сопровождения...Вопиющее нарушение приличий, но зато какая удача!
   Я аккуратно прикрыла за собой двери, и изобразила постепенно удаляющиеся шаги, не двигаясь при этом с места. Детская хитрость удалась: никто не вышел проверить, куда я направилась. Они тут же принялись оживленно обсуждать им одним понятные темы.
   -Как ты посмел задержать ее! - его сиятельство не спрашивали, они утверждали, и мало кто решился бы им возражать.
   Иоганн решился.
   -Вам отлично известно о моих опытах, господин граф, - его голос звучал так спокойно, разве лишь чуть ворчливо, и я затрясла головой, отгоняя навязчивую мысль.
   Мысль выглядела совсем нелестно: мне внезапно представилось, что история с нашим похищением, и иоганново безумие, и зеркало господа бога - суть не что иное, как плод моего воображения.
   Фон Вольф меж тем тоже слегка остыл, и продолжал в более мирном тоне:
   -Твои опыты - твое частное занятие. А вот то, за чем явилась в это герцогство русская чертовка - дело сугубо государственное, и даже такой безумец, как ты, не может этого не сознавать.
   Я печально покивала сама себе. Все, абсолютно все "в этом герцогстве" были в курсе моих намерений. Впору было мне не строить планы самостоятельно, а просто советоваться при нужде с первым встречным - глядишь, и подскажет что-нибудь дельное.
   -Если бы ты, безмозглый тупица, не спугнул ее, нам осталось бы только дождаться, когда она выполнит свое поручение. Если она вернется ко двору вовремя, как раз сумеет под шумок увезти наследника, - не унимался граф, и я чуть было не присвистнула от удивления.
   Интересные новости я узнала, ничего не скажешь, пригодилась детская хитрость! Оказывается, у этой компании сумасшедших свои планы на рейхштадтского вундеркинда...Ясно, они вряд ли гуманнее моих.
   -Она все равно сделает то, что ей предназначено, - равнодушно ответствовал Иоганн, - Никто не может избегнуть своей судьбы - не сможет и она.
   Возразить на это фон Вольфу явно было нечего.
   -Вероятно, - согласился он, - Но как бы она чего-нибудь не почуяла. После того, что ты натворил, она вряд ли останется совершенно спокойной.
   -Без чужой помощи она ничего не сумеет разузнать. Все зависит от того, насколько она откровенна со Штайнбергом. Никак не могу взять в толк, что их связывает.
   -Он только солдат, - пренебрежительно заметил граф, - Солдат, а не тайный советник.
   -Да, но мы не знаем, насколько он опытен, насколько решителен, и насколько близок с этой русской...
   Моя уникальная способность к пространным размышлениям опять проявилась в самый неподходящий момент. Одного упоминания о Генрихе оказалось довольно, чтобы я на время покинула реальный мир. В самом деле, что нас связывало: моя неуемная страсть к посещению соседних эпох, его житейская неприкаянность, набор объективных обстоятельств, совпавших по чистой случайности, или неведомые мне предначертания судьбы? Я относительно быстро вернулась к своему неприличному занятию лишь в надежде на столь же конструктивное развитие разговора. И едва не попалась.
   -Договорим после, - внезапно оборвал диалог фон Вольф, - Пошли людей проследить за этой парочкой. Пусть разведают, куда они направятся. Хотя...у меня есть некоторые предположения на сей счет.
   Пришлось в хорошем темпе покидать свой пост у дверей. Как ни быстро я шагала к выходу, все же успела на ходу пожалеть о том, что их разговор так быстро закончился. Однако и услышанного мною было более чем достаточно: всего несколько фраз превращали скорейшее похищение Карла из сомнительного предприятия в насущную необходимость.
   Шметтерлинга я нашла во дворе. Пиит глубокомысленно слонялся вокруг оседланных лошадей, и по обыкновению что-то напевал. Прислушавшись, я вздохнула: как обычно, ничего нового. Никаких границ не существовало для искусства - ни временных, ни государственных...

-Хотела меня матушка

Отдать за одного

За юношу приятного -

Я прогнала его...

   Пришлось прервать идиллию.
   -Едем поскорее прочь отсюда, дружок, - громко сказала я, возникая в поле его зрения.
   Как ни странно, он даже не вздрогнул. Я недоуменно отметила, что безумие хозяев, похоже, оказалось заразным: в бархатных глазках юноши плескалась малая толика сумасшествия, малая, но все же довольно ощутимая.
   -Жаль, госпожа графиня, - назидательно заметил он, - Что вы не доверяете этим благородным господам. Господин граф удостоили меня беседы, и я теперь совершенно уверен, что...
   Его тон был таким убежденным, таким поучающим, что я даже не сразу нашлась, что ответить. Зато когда пришла в себя, гневу моему не было предела.
   -Ты немедленно закроешь рот, и не будешь открывать его до тех пор, пока я тебе не позволю, - с тихой яростью в голосе произнесла я, - А уж когда мы вернемся в поместье, с тобою ласково потолкует господин Штайнберг, и разъяснит, как надлежит себя вести с хозяйкой.
   Упоминание о Генрихе мгновенно заткнуло фонтан красноречия пиита. Он замолк на полуслове, испуганно хлопая глазами, и всем своим видом показывая, что отныне будет безукоризнен в поведении. Отсвет безумия исчез из его глаз, будто никогда там и не поселялся.
   Мысленно я поставила себе пятерку за водворение на место его мозгов, и почти изящным движением запрыгнула в седло. Положительно, я все лучше адаптировалась в этой эпохе.
   -Мы возвращаемся, - объявила я, и пришпорила лошадь.
   Что поделаешь, у меня не было выбора - приходилось снова вернуться в исходную точку. Не слишком выигрышная позиция...Но я скорее заложила бы душу дьяволу, чем упустила возможность хоть что-нибудь изменить.
  

* * *

  
   "Ощипанные, но непобежденные" возвращались мы в замок. Шметтерлинг подавленно молчал, усердно пересчитывая камешки под копытами своей лошади. Его карьера телохранителя была растерзана буквально в клочья за какие-нибудь несколько часов. При всей неустойчивости моего теперешнего положения я не могла не позабавиться при мысли о том, что об этом сказал бы Генрих.
   Этот, казалось бы, совсем чужой мужчина неуклонно становился центром моей маленькой личной вселенной. Я постоянно ловила себя на мысли, что соотношу свои воззрения с его гипотетическими взглядами на тот или иной предмет. Иными словами, меня очень занимало, что он сказал бы по тому или другому поводу.
   С какой стороны ни посмотри, я была довольно одинока в этой эпохе, и время от времени нуждалась в советах и поддержке. И как бы ни был господин Штайнберг ироничен в беседах со взбалмошной русской аристократкой, в случае надобности он всегда оказывался рядом, и все охранительные мероприятия осуществлял без изъяна. Он и в самом деле стал моей защитой, гораздо большей, нежели защита телохранителя...
   Еще я думала о маленьком принце Рейхштадтском, и о том, что должна была сделать, хотелось мне этого или нет. Возможность того, что мальчик угодит в руки Иоганна, начисто перешибала все сомнения в правомочности моей задачи.
   Задумалась я так глубоко, что даже не заметила, как мы миновали главную аллею и подъехали к замку. Мне захотелось снова погладить камни его стен, наверняка еще теплые от солнца, и я принялась целеустремленно выбираться из седла.
   Шметтерлинг в этом простом деле не остался без подмоги. Мне показалось, что бедный пиит угодил в центр небольшого тайфуна: его в одно мгновение вышибло из седла, проволокло по двору и хрястнуло об неласковые ступени крыльца. Методы обучения "уму-разуму" почти не менялись у Генриха с переменой обстоятельств. И без всяких глупостей, восточных единоборств и тому подобной эстетской чепухи - рука у моего наемника была тяжелая, и ловкости одолеть противника обычно хватало с лихвой. Еще бы - в его профессии это позволяло не только победить, но часто и просто выжить. "Все, чему я научился за эти годы - это оставаться в живых. Не так уж много, но и не слишком мало, если подумать..." - сказал он мне как-то.
   -Черт, оставьте же парня! - я не знала, смеяться мне или сердиться, уж больно комично выглядела тушка пиита, распростертая на крыльце. На всякий случай он старательно симулировал обморок, однако с лица его при этом не сходило изумленное и обиженное выражение.
   Но тут внимание Генриха переключилось на меня. Я как раз успела спешиться, и остановилась перед ним. В его глазах угнездилось не сразу понятое мной выражение.
   -Мне необходимо переговорить с вами наедине, госпожа, - голос его был таким спокойным, что у меня не осталось сомнений: Генрих находился в крайней стадии бешенства.
   В полном молчании мы проследовали вглубь замка, но ушли недалеко. Почти немедленно Генрих развернулся ко мне, и я изумилась не меньше Шметтерлинга: он заорал так, что предметы интерьера ответили вибрацией и жалобным перезвоном:
   -Чертова девчонка, как ты могла так попасться! Можно подумать, тебя не волнует ни исполнение твоего плана, ни собственная безопасность, я уж не говорю про этого никчемного парня, Шметтерлинга!
   Мне захотелось присесть и зажать ладонями уши. Но укрыться от грозы было не так-то просто: Генрих схватил меня за плечи и ощутимо встряхнул. Поистине, мир вокруг меня рушился, а ведь казался таким надежным! Впервые мой наемник настолько утратил самоконтроль. Я едва заставила себя поднять голову и взглянуть ему прямо в глаза. На это простейшее действие ушла вся моя решимость...И только встретившись с ним взглядом, я поняла, что он...отчаянно за меня волновался. Видно, никогда раньше он ни за кого не тревожился настолько сильно, и от этого вдобавок рассердился на нас обоих.
   Я перевела дух, и смогла, наконец, улыбнуться: так волнуются только за очень близких людей. Я могла больше не беспокоиться - местечко в его жизни было мне обеспечено.
   -Да ты тревожился обо мне, господин Ледяное сердце, - заметила я, фамильярно погладив его по плечу.
   Получалось, что в моем обществе он не только освобождался от прошлого, но вновь обретал эмоции, которые, наверно, считал утраченными навсегда.
   На мой демарш он ответил не сразу. Сперва отвернулся куда-то в полумрак, медленно, очень медленно раскурил трубку, и только сделав первую затяжку, тихо произнес:
   -Да, я тревожился...Проклятье, Анна, кажется, я так тревожился впервые в жизни! Прости за грубость, но я...
   -За грубость проси прощения у Шметтерлинга. Ему досталось куда больше, чем мне.
   -Не дождется, - отрезал Генрих, мигом выходя из смущения и задумчивости, - Я убил бы его, если б хоть волос упал с твоей головы.
   Он, как никогда, походил на упрямого мальчишку. И как я ни умилялась, не упустила редчайший случай его поддеть.
   -Если ты еще немного выпятишь подбородок, он упрется в нос, и тогда уж я точно не смогу устоять перед твоим очарованием, - не без издевки объявила я, с величайшим облегчением хватаясь за его локоть.
   Я провела в его обществе достаточно времени, чтобы понять наверняка: если я и могу чувствовать себя безопасно в этой богатой на странности эпохе, то только находясь рядом с ним. Удивительное чувство: больше всего я обычно рассчитывала на себя, и только во вторую очередь - на кого-то еще. Однако жизнь вносила свои коррективы, и не всегда неприятные.
   С моей неудачной эскапады что-то в наших отношениях неуловимо переменилось. Правда, не на посторонний взгляд, ибо мы, как могли, скрывали от окружающих свое дальнейшее сближение. На людях наши отношения оставались куртуазно-прохладными. А ближе к ночи, изобразив на лицах полное безразличие, мы непринужденно направлялись в спальню Генриха. При выборе места для общего ночлега он привел неоспоримый аргумент: "Мое ложе гораздо шире, чем твое". Взглянув на его серьезную физиономию, я долго хохотала. Поистине, только этому мужчине удавалось развеселить меня минимальными средствами. Все складывалось великолепно, но...
   -Все это великолепно, - сказала я как-то вечером, пользуясь паузой в любовных утехах, - Но когда же мы займемся делом?
   -А до сих пор, дорогая, чем же мы занимались? - воздел брови вверх Генрих, - Не хочешь же ты сказать, что мы не менее двух часов кряду предавались безделью?
   -Не хочу, - согласилась я, - Но у меня есть еще одно дело в здешних краях. Совсем небольшое...
   -Об этом мне известно. Может, ты, наконец, посвятишь меня в него?
   Я смотрела на него с недоумением. И как я не сообразила раньше: я никому так и не сообщила, какова моя цель. Вот откуда проистекало прохладное ко мне отношение! С точки зрения своих спутников, я просто путешествовала, и для чего мне в таком случае военизированный эскорт - взять в толк они не могли. Гипотетическая сверхзадача оставалась для них тайной, поскольку я отчего-то решила, что они догадаются обо всем сами.
   (Один из главных постулатов моего шефа гласил: "Не надейся, что тебя поймут без объяснений. Если хочешь быть понятым, и тем более понятым правильно - объясняй.")
   -Видишь ли, наследный принц Рейхштадта - не совсем обычный мальчик, - приступила я к ликбезу, на ходу пытаясь выбрать для него подходящие слова.
   -Знаю, - откликнулся Генрих, покровительственно ероша мои волосы, - Уж не так я ненаблюдателен. Он даже попытался однажды приказать мне какую-то ерунду, благо, Ильза учила меня сопротивляться чужой воле. И что из этого?
   -Мои... - я с трудом подобрала нужное слово, - Мои наниматели желали бы изучить этот феномен - я имею в виду маленького Карла - и просили меня доставить мальчика...в Россию.
   -Странное поручение. Никогда не слышал, чтобы кто-то изучал подобные способности. А как же политическая сторона вопроса? Неужто наследнику герцогской короны запросто позволят быть украденным из-под носа родителей?
   Я замолкла, обдумывая эту, вне всякого сомнения, свежую мысль.
   -Ну, собственно, - протянула я наконец, - Для этого вы и наняты, любезный друг мой. Для чего еще существуют на свете наемники, как не для того, чтобы решать подобные проблемы?
   -Разумеется, - улыбнулся он, - Считай, что все твои проблемы решены наилучшим образом.
   Больше мы не возвращались к обсуждению нашей нетривиальной "командировки". Генрих после этой беседы вел себя так, будто никаких неясностей меж нами не осталось. Я же с облегчением вздохнула и приготовилась выполнять все необходимое, даже самое трудное или странное, с чем бы нам ни пришлось столкнуться. С подобной поддержкой любая неудача напрочь исключалась. Права на нее у меня просто не было.
  

8. "Ловля бабочек в присутствии кредиторов".

  
   Пришло, наконец, время, снова посетить герцогский дворец. Нас так тщательно снаряжали в дорогу, словно мы направлялись за тридевять земель, а не в небольшое путешествие. Якоб с Ильзой провожали нас, стоя на крыльце, и выглядели при этом весьма величественно, хотя и смахнули каждый по паре слезинок. Они смотрели на нас с Генрихом, как на хозяев замка, отбывающих ко двору сюзерена. Накануне вечером моему наемнику пришлось вытерпеть от Якоба такую пространную тираду о поведении при дворе, что он снова вышел из себя, и даже пришел ко мне жаловаться на старого слугу.
   -Он, по-моему, до сих пор считает меня мальчишкой, не способным сдержать своих эмоций, - раздраженно объявил он, возникая на пороге моей комнаты, - Никак не возьмет в толк, сколько лет прошло, и чем я все эти годы занимался! Да если б я не научился держать язык за зубами и умерять спесь, когда требуется, я бы и вовсе никогда не вернулся.
   Я с удовольствием наблюдала за ним. Когда мы встретились, его натуру укрывала броня отстраненности - надежнейшее из средств защиты. Казалось, ничто не способно вызвать в нем ни удивления, ни возмущения, ни отчаяния, ни радости. Только вечная ирония осуществляла его связь с миром, и никакие другие чувства не были над ним властны. Я даже не пыталась изменить его, и вдруг дождалась перемен без всяких усилий со своей стороны.
   Чем больше он доверялся мне, тем меньше старался отстраниться от окружающего мира, и вдруг оказалось, что не так-то он бесчувствен и безразличен, как я полагала. Меня это радовало, конечно, но и пугало. До дыр затертая фраза о том, что "мы в ответе за тех, кого приручили" висела надо мною, будто дамоклов меч.
   На сей раз, мы проделали весь путь до темноты. Должно быть, в конюшнях генрихова поместья нашлись хорошо тренированные лошади. Якоб позаботился и об этом, хотя не мог предполагать именно такой надобности.
   Я отчего-то предчувствовала неудачу, и сама хорошенько не понимала, зачем мы возвращаемся ко двору. Если бы не слабое ощущение, что игра не окончена, я бы просто отменила этот визит.
   Во дворце герцога, на первый взгляд, ничего не изменилось. Карл с унылым видом высиживал на уроках, втайне мечтая устроить как-нибудь, чтобы их хоть иногда отменяли. Все остальные находились в сонном оцепенении, бродили, как сонные мухи, словно не ждали уже от жизни никаких событий.
   Наш приезд вызвал некоторое оживление, весьма, впрочем, непродолжительное. Летний зной настолько упростил нравы, что я даже отправилась с Карлом на прогулку, не спрашивая ничьего позволения.
   На мой вкус, ритм жизни в этом столетии был и без того слишком нетороплив. Я так и не смогла к нему приспособиться, несмотря на все свои старания. Если меня что-нибудь действительно раздражало, так это медлительность. Все, что можно было решить быстро, я решала мгновенно, остальное - в течение ближайших пяти минут...И ненавидела всякого, кто проделывал это медленнее. Вот и сейчас я с отвращением плыла в неторопливом благолепии дворцовой жизни, будто в густой патоке, и как никогда напоминала себе муху, не способную корректировать течение событий вокруг. Обстоятельства не зависели от моей воли, сколько бы я ни мечтала об обратном.
   -Все вокруг стали совсем, как тени, - вклинился в мои размышления тонкий голосок мальчика, - Мне даже неинтересно им приказывать - они двигаются так медленно...Вот если ветер подует посильнее, он, кажется, просто унесет их...Как вы думаете, Анна?
   Я хорошо понимала чувства наследника Рейхштадта: кроткая отрешенность на лицах обитателей замка могла хоть кого вывести из себя.
   -Нынче же вечером попробуем что-нибудь придумать, - с энтузиазмом пообещала я.
   Карл захлопал в ладоши, и принялся допытываться, что именно я задумала. Я отнекивалась с самым загадочным видом, просто потому, что на самом деле мне пока не пришло в голову ничего дельного.
   Гениальная мысль осенила меня вечером, когда Шметтерлинга в очередной раз прорвало на тему величия традиций миннезингеров. Наслушавшись вдохновенных речей пиита о высоких достижениях Вольфрама фон Эшенбаха и Хильтпольта фон Швангау (я очень старалась запомнить их бесподобные имена, дабы при случае блеснуть познаниями перед шефом), я предложила:
   -А не устроить ли нам турнир миннезингеров, господа?
   Видимо, до сих пор мне вполне удавалась роль "взбалмошной русской", ибо герцогская чета охотно меня поддержала. Подозреваю, что без меня им могла бы и не прийти в голову такая замечательная идея. Моя маленькая гвардия отнеслась к затее гораздо прохладнее, один Шметтерлинг с восторгом согласился - вряд ли ему раньше приходилось выступать перед столь высокопоставленной аудиторией. Наш пиит долго готовился, пробовал голос и настраивал старенькую гитару.
   -Что мне исполнить для благородных господ? - величественно вопросил он, по истечении получаса.
   Герцогиня пожелала услышать "что-нибудь романтичное", Шметтерлинг кивнул, и заиграл вступление. Надобно отдать ему должное, подобранная им песенка как нельзя более соответствовала ситуации. В меру чувствительная, довольно мелодичная, но, к сожалению, тоже хорошо мне знакомая...

-Белый шиповник, дико растущий,

Краше, чем все цветы.

Только заманишь в райские кущи -

Тут же разлюбишь ты...

   Услышав пение Шметтерлинга впервые, я не очень-то вникала в его вокальные данные: тогда они показались мне вполне приличными. Слушая его теперь, я поймала себя на мысли, что не нахожу в его бархатном голоске должной задушевности. Пел он правильно, но не более того. "Придираешься", - попеняла я себе, услышав совершенно искренние похвалы прочих слушателей.
   Генрих проворчал себе под нос, что вместо бесплодного сотрясания воздуха он с большим удовольствием попрактиковался бы в стрельбе или фехтовании. Остальные промолчали, чем я не замедлила воспользоваться.
   -Не будете же вы спорить с дамами, - ехидно провозгласила я, выискивая на лицах "сподвижников" готовность к открытому бунту.
   Выдержав поистине качаловскую паузу, Генрих усмехнулся, и взял в руки гитару. Она уютно устроилась в его широких - совсем не музыкальных - ладонях, и я внутренне приготовилась опять чему-нибудь удивиться.
   -Не ожидайте от меня больших талантов, госпожа, - обратился он ко мне, - Но я все же попробую развлечь наше изысканное общество.
   Опять меня посетило странное чувство, что все, что он делал необычного, он адресовал мне одной. Как будто все эти маленькие штрихи должны были нарисовать мне картину, облекать которую в слова он не хотел... Услышав первые аккорды, я тяжело вздохнула. Похоже, меня просто преследовали цитаты из будущего, то бишь, из моего настоящего.
   Печальная баллада, исполненная Генрихом, называлась "Там, где дикие розы цветут" и почти дословно повторяла творение музыканта Ника Кейва, написанное в конце XX века. Надобно заметить, что и в XYIII веке она звучала на редкость органично. Возможно голосу Генриха недоставало утонченности, и с точки зрения тонкого ценителя исполнение содержало массу огрехов, но на мой вкус оно было...словом, в самый раз. Закончив пение и получив свою долю комплиментов (на которые он слегка раскланялся со свойственной ему иногда брюзгливостью), Генрих испросил у меня разрешения удалиться.
   Не тут-то было! Я жаждала реванша. Следовало доказать этому скептическому типу, что безмятежные создания вроде меня тоже на что-то способны и не лишены талантов. При этом я даже не вспомнила, что за дамами в подобных турнирах оставалась, обычно, роль ценительниц.
   -Я позволю себе занять ваше время, - обратилась я к нему с нарочитым смирением, - только лишь еще на несколько мгновений. Не хотите ли послушать и мой вокал?
   На это ему оставалось только отдать мне еще один столь же почтительный, сколько иронический поклон.
   Я огляделась в поисках какого-нибудь более или менее знакомого инструмента, обнаружила в углу клавесин и облегченно вздохнула. Петь "а капелла" я все же не умела, невзирая на массу других достоинств. Как, впрочем, и играть на гитаре: клавишные инструменты были мне как-то ближе.
   Поразмыслив здраво, я решила не слишком рисковать и исполнить нечто, сочиненное всего чуть более полстолетия спустя...Вспоминая впоследствии эту сцену, я могла бы поклясться, что романс на стихи горячо мною любимого Дениса Давыдова я выбрала совершенно случайно. Наверно, здесь сыграла роль моя интуиция, которая вопреки обыкновению решила подсунуть мне исключительно провокационный текст. Правда, никто не заметил выражения лица Генриха, услышавшего первые строки, которые я выпевала весьма старательно:
  

-Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений,

И мимолетных сновидений

Не возвращай, не возвращай.

  
   Благополучно миновавши первый куплет, я поняла, что выбирала плохо. Прочее общество благосклонно внимало моим стараниям, а на лице моего наемника застыло выражение напряженного, нарочитого спокойствия. Что свидетельствовало об его волнении больше, чем любые нервические припадки. Отступать, впрочем, было некуда, и я продолжила пение, оставив размышления на потом:
  

-Не повторяй мне имя той,

Которой память - мука жизни,

Как на чужбине песнь Отчизны

Изгнаннику земли родной.

Не воскрешай, не воскрешай

Меня забывшие напасти.

Дай отдохнуть тревогам страсти,

И ран живых не раздражай.

Иль нет, сорви покров долой!

Мне легче горя своеволье,

Чем ложное холоднокровье,

Чем мой обманчивый покой.

  
   Вся беда в том, что я не сразу припомнила полный вариант текста. Конечно, могла бы и догадаться, что такими песнопениями Генриха порадовать трудно. Мало этого, на сцену тут же выступило второе действующее лицо давно минувшей драмы.
   -Баронесса фон Ангрифф, - доложил шталмейстер. Общество зашушукалось, герцог обменялся с супругой еле заметными взглядами, а на пороге как раз возник еще один персонаж нашей истории.
   Дама лет пятидесяти, шурша умопомрачительным платьем ("не платье, а заворот кишок" - ехидно припомнила я), отвесила герцогу глубокий реверанс. На его лице в этот момент отразилось явное желание помочь ей подняться...Впрочем, она и сама успешно вернулась в исходное положение. Правда, когда баронесса разгибалась, с ее лица (или прически?) осыпалось некоторое количество пудры. Надобно заметить, "отштукатурена" дама была отменно. Издалека ее даже можно было принять за довольно молодую особу.
   -Ваша светлость, примите мое восхищение - какой великолепный праздник! - прощебетала она, кокетливо поправляя локон. Облачко пудры мгновенно возникло у ее виска и осыпалось на плечо.
   ...Я наблюдала за ней с брезгливой жалостью. Похоже, эта эпоха не позволяла модницам просто с достоинством двигаться по жизни. Она обязывала их придерживаться той же манеры одеваться и краситься, что и в молодости - а результаты были весьма удручающие. Стараясь отвлечься, я перевела взгляд на Генриха. Он вполне обрел утраченное было спокойствие, и смотрел на баронессу с холодным любопытством. Он даже надменно улыбнулся в пространство - мне нравилось это выражение его лица, оно означало, что он равнодушен к происходящему.
   Зато за моей спиной, не сдержавшись, громко фыркнул Шметтерлинг. Его тонкая поэтическая натура не могла снести подобного зрелища. Пришлось свистящим шепотом напомнить ему о правилах приличия. Почти без толку, как оказалось: баронесса уже направлялась к нам. По-моему, она задалась целью очаровать меня своей любезностью раз и навсегда...
   -Беру на себя смелость, дорогая, познакомиться с вами без посредников, - снова реверанс, снова облачко пудры...- вы такая красавица, ангел мой! Да еще этот ореол тайны...Вы ведь из России? Великая страна! И с великим будущим...
   И так она трещала довольно долго, при этом совершенно игнорируя Генриха. У меня появилось ощущение, что она его попросту не узнала. Правда, она успевала одновременно беспардонно льстить мне и строить глазки нашему поэту. На лице бедняги Шметтерлинга появились явные следы из последних сил удушаемого хохота.
   Генрих же смотрел на нее без тоски по прошлому - с одной только задумчивостью. Верно, спрашивал себя, как большинство людей, оправившихся от большой страсти: "Я ли это был? Мог ли я все это натворить ради нее? Какая глупость!"
   Однако юношеская глупость стоила ему так дорого, что задумчивость овладела всем его существом. На чей-нибудь не слишком внимательный взгляд она даже могла сойти за печаль и ностальгию.
   Мне вдруг показалось, что у нас один мозг на двоих, и я думаю вместе с ним о том, как могла бы сложиться его жизнь, если бы...Желание отомстить за нас обоих заставило меня с любезнейшей улыбкой произнести:
   -Позвольте вас представить, баронесса. Мой близкий друг, барон фон Штайнберг. Он один умеет сгладить мои славянские чудачества...
   Баронесса склонилась в очередном реверансе, и где-то в процессе до нее, наконец, дошло, что я сказала. Несчастную женщину чуть удар не хватил. Она распрямилась, напрочь позабыв о манерах. Вгляделась в лицо мужчины, стоящего рядом со мной, и с каким-то странным всхлипом произнесла:
   -Это действительно ты?
   В ответ он развел руками:
   -Видно, я сильно изменился: ты слишком долго не могла узнать меня. Или, быть может, не хотела?
   Видит бог, ничего, кроме снисходительной насмешки, не было в его голосе. Однако обескураженная баронесса услышала в нем совсем другое.
   -О, дорогой, как жестока жизнь, разлучившая нас! - и с приглушенным стоном эта феерическая особа лишилась чувств.
   Надо было видеть ее виртуозное падение прямехонько на руки Генриху! Ему оставалось только подхватить ее тело, что он и проделал с досадливой гримасой.
   -Сделайте же что-нибудь, Анна, - в кои-то веки, он даже попросил меня о помощи...
   -Одно мгновение, - с готовностью кивнула я.
   Извлекла из ридикюля нашатырь, вытащила пробку и с большим моральным удовлетворением пихнула флакон под нос баронессе. Вдохнув едкие пары, симулянтка мгновенно пришла в себя, и с отчаянным кашлем встала на ноги.
   -Вам лучше, дорогая? - поинтересовалась я со сладкой улыбкой.
   Вот теперь мне нисколько не было жаль ее. Мало того, что она умудрилась испортить жизнь Генриху, да еще так мастерски, что результаты он пожинал до сих пор. Кроме того, она наивно полагала, будто подставленный ею много лет назад мужчина, как прежде, мечтает вернуть ее расположение. Я не могла поверить, что она действительно так думает. Скорее, она талантливо притворялась, отчасти уверовав в свои выдумки.
   Баронесса предприняла еще несколько попыток вернуть внимание своего бывшего возлюбленного, но этим вечером ей не везло: ни одна из них не увенчалась успехом. По миновании примерно часа Генрих решительным жестом предложил мне руку, и мы покинули благородное собрание.
   В полном молчании мы добрались до моих апартаментов. Я остановилась, не убирая руки с рукава его камзола, и не поднимая глаз. Вот уж никогда бы не подумала, что настанет такое время, и все же оно пришло: мне было решительно нечего сказать. А когда заговорил Генрих, я вздрогнула от неожиданности, ибо ожидала услышать нечто совсем другое.
   -Видно, не судьба нам с вами, любезная моя госпожа...Сами видите, мое время миновало - боюсь, навсегда.
   Он даже перешел опять на "вы", стараясь снова установить некогда разделявшие нас границы. Вот только я не собиралась этого допускать.
   -В моем будуаре есть маленький столик, за которым мы сможем выпить кофе, и потолковать кое о чем, - непререкаемым тоном объявила я, втаскивая его в свои апартаменты, и хватаясь за колокольчик.
   Вскоре мы уже расположились в изящных креслицах, на столике перед нами стоял крошеный кофейничек и две чашки, каждая размером с наперсток, и, стало быть, можно было поговорить.
   Непринужденно разливая кофе, я чувствовала себя куда более уверенно, чем Генрих (редкостный, почти уникальный случай!), поскольку обнаружила совсем не ожидаемые им аргументы в пользу продолжения наших отношений. Уж очень мне хотелось продлить нашу связь, насколько возможно.
  

* * *

  
   -Я ведь старше тебя, Анна... - может, ему казалось, что он сообщает мне свежее наблюдение, но на самом деле это, конечно, было совсем не так.
   -О, да, и даже старше, чем ты думаешь, - сказанное мною подтверждалось очевидным фактом: я до сих пор с трудом произносила "ты" в его адрес.
   На это Генрих грустно улыбнулся. Отчего-то все проявления слабости, каковые он позволял себе довольно редко, безумно трогали меня. Возможно, оттого, что я иногда понимала его лучше, чем он понимал себя сам...После встречи с баронессой фон Ангрифф он явно начал задумываться о своем возрасте, и все размышления приводили его к печальному выводу: мы не пара. Увы, восемнадцатое столетие призывало сорокалетнего мужчину задуматься о надвигающейся старости куда настойчивее, чем мои либеральные времена. Но как бы там ни было, я чувствовала себя обязанной разубедить его - ради самой себя, хотя бы.
   -Что, - спросила я, как будто без всякой связи с предыдущей беседой, - Печальное зрелище являла собой баронесса?
   -Несомненно, - вздрогнув, согласился он. Возможно, ему показалось, что я прочла его мысли.
   -Так вот, - я пустилась в пространные философские рассуждения, и теперь вряд ли что-нибудь могло меня остановить, - Это печальное зрелище не имеет ничего общего с теми эмоциями, которые ты вызываешь у меня. Остановимся подробнее на различиях в восприятии мужчины и женщины. Мужчина воспринимает целостный образ дамы: если в целом она выглядит не лучшим образом, то частности он воспринять уже не сможет, потому что целостный образ вызывает у него отторжение. "Она вообще дурна собою", или "она вообще выглядит постаревшей" - и все, у дамы в глазах мужчины шансов больше нет. Иное дело женщина. Она видит лишь черты, детали, вызвавшие ее любовь, и из них составляет для себя образ, который имеет иногда довольно мало общего с реальностью. Но реальность ей и не нужна, ибо она живет среди деталей и мелочей, не утруждая себя взглянуть на картину в целом...
   Я настолько увлеклась, что не сразу заметила, как уже некоторое время расхаживаю взад-вперед по гостиной и бурно жестикулирую в такт своим рассуждениям.
   А Генрих уже весело смеялся. Не усмехался одним углом рта, не улыбался ехидно и скептически, а именно веселился в полный голос, и, кроме того, с нескрываемым удовольствием. Оглядев его, я почувствовала, как сдает свои позиции напряжение, от коего он никогда не мог избавиться до конца.
   -Бога ради, Анна, пощади меня, - утирая слезы, взмолился он, - Я теперь не смогу спокойно находиться рядом с тобой...да и с любой другой женщиной тоже...все буду думать, на какие части меня разложили.
   -Никуда тебя не разложили, - фыркнула я, - Вот послушай-ка еще, что говорят по этому поводу умные люди:
  

Лгут зеркала - какой же я старик!

Я молодость твою делю с тобою.

Но если дни избороздят твой лик,

Я буду знать, что побежден судьбою.

Как в зеркало, глядясь в твои черты,

Я самому себе кажусь моложе,

Мне молодое сердце даришь ты,

И я тебе свое вручаю тоже.

Старайся же себя оберегать

Не для себя - хранишь ты сердце друга.

А я готов, как любящая мать,

Беречь твое от горя и недуга.

Одна судьба у наших двух сердец:

Замрет мое - и твоему конец!

  
   Я ожидала, что мой беспроигрышно наглядный ход направит беседу в лирическое русло, но не тут-то было. Генрих расхохотался пуще прежнего, выслушав творение Шекспира. Вот разве что на сей раз в его хохоте явственно прозвучали досадливые нотки.
   -"Лгут зеркала", говоришь? Ты просто не умеешь обращаться с ними, дорогая. Мне они всегда говорят правду, только правду, и ничего, кроме правды. И если ты подойдешь к зеркалу вместе со мною, клянусь, увидишь вполне правдивое изображение!
   Вот и привлекай в качестве аргумента цитаты из классики! Он и в них умудряется услышать лишь то, что хочет.
   Жаль, что я не могла объяснить ему своих чувств языком своего мира - вышло бы уж куда короче... "Я хочу тебя и не отпущу без борьбы", - вот, собственно, и все, просто и ясно. Но чертова куртуазность задавала определенный тон: фривольный и неоднозначный. Он абсолютно не допускал прямых речей, превращая искренность в "неделикатность".
   -Мы еще поговорим об этом, - игриво произнесла я, в душе проклиная все условности, - Ну а теперь...Надеюсь, ты не покинешь меня в такой ответственный момент?
   Генрих мгновенно подобрался, тут же позабыв о своих возрастных "ломках".
   -Мы начинаем действовать? Нынче ночью? - он бы начал действовать немедленно, лишь бы больше ничего не обсуждать.
   Я едва сдержала улыбку:
   -Не угадал. Ответственный момент наступил, но не в той области, о которой ты подумал. Мне совершенно необходим кто-то, кто расшнуровал бы мне корсаж. Горничную я отпустила еще до ужина...Не согласишься ли побыть у меня в услужении? Я бы увеличила твое жалованье...Если, конечно, ты сумеешь мне угодить.
   Мы смеялись вместе, расшнуровывая надоевший мне до смерти корсаж, и снова возвратившись на благодатную почву шуточной взаимной пикировки. Ничто так не сближает, как сходное чувство юмора, и ничто так не выводит из неудобных ситуаций. Я бы памятник поставила тому, кто додумался первым пошутить вслух, в надежде, что кто-то разделит с ним веселье.
  

* * *

  
   -Могу я просить госпожу графиню о небольшой услуге? - вежливо обратился ко мне герцог следующим скучным утром.
   -Рада быть полезной вашей светлости, - я исполнила стандартный реверанс, чтобы скрыть улыбку. "Он сделал ей предложение, от которого она не могла отказаться..." Просьба в устах правящей особы выглядела довольно забавно - кто бы, интересно, посмел возразить?..
   -При моем дворе сейчас работает портретист из Голландии, и мне бы хотелось украсить свою картинную галерею вашим портретом. Если бы вы согласились позировать нашему мастеру...
   -Не могу отказаться от столь лестного предложения, - вежливо улыбнулась я.
   На самом деле идея герцога мне понравилась. Какой женщине не хочется быть увековеченной для потомков? Кто знает, может по возвращении из этого путешествия мне удастся разыскать свой портрет...
   Уже через пару часов я поняла, что ввязалась в безнадежно долгое и муторное дело. Высокий тощий живописец в непременном бархатном берете творил в высшей степени неторопливо.
   -Искусство не терпит спешки, - объявил мне он на осторожный вопрос о сроках изготовления портрета, - Но если госпожа графиня настаивает, я могу поторопиться. Не далее, как через две недели вы сможете оценить результат моих скромных стараний.
   Я схватилась за голову и побежала советоваться с Генрихом. Разумеется, начал он с нотации. Смерил меня самым ехидным из своих взглядов и заметил, что за тщеславие порою приходится довольно дорого расплачиваться. У меня не было времени и желания с ним препираться, поэтому я только устало спросила, что он имеет предложить по существу.
   На это он осуждающе покачал головой и удалился на переговоры с художником...Через четверть часа я имела возможность снова по достоинству оценить его дипломатические таланты: время изготовления портрета, как по волшебству, сократилось до трех дней.
   -И что же ты ему сказал? - полюбопытствовала я.
   -Я сказал ему, что если он не уложится в три дня, то будет завершать свою работу без твоего участия, как сумеет, и гнев герцога, несомненно, падет на его голову при малейшей неточности.
   От такого рационального подхода я рассмеялась:
   -Да, против подобного аргумента возразить нечего...Как ты сказал? "Гнев герцога падет на его голову?" Убедительно, ничего не скажешь. Ты просто находка, любезный господин Штайнберг.
   ( Я нисколько не покривила душой, отпуская Генриху этот комплимент: мне действительно всегда нравились мужчины, с которыми мало кто отваживался спорить.)
   -Кстати, осмелюсь в свою очередь просить о небольшом одолжении, - внезапно обратился ко мне Генрих, по обыкновению неопределенно усмехаясь.
   -Вот как, и ты тоже? - оживилась я. - И тоже желаешь пополнить моим портретом свою картинную галерею?
   -Нет, моя просьба потребует у тебя много меньших усилий...я надеюсь, - странно, он, как будто, выглядел смущенным.
   Мне почему-то показалось, что сейчас он попросит об отпуске на те самые три дня, которые я буду вынуждена провести при дворе. Однако за свои недюжинные дипломатические способности он заслуживал и не такой награды, и я заранее приготовилась согласиться со всем, о чем бы он ни попросил.
   -Я прошу, чтобы ты называла меня по имени. Это намного проще, чем изобретать всякий раз изысканные любезности, и еще...
   Я изумленно подняла брови, даже не пытаясь скрыть своих чувств.
   -Прямо скажем, странная просьба. И что, ты можешь ее объяснить?
   -Могу, но не хотел бы...И кроме того, не дашь ли мне отпуск на то время, покуда занята с портретистом?
   Я печально покивала ему в ответ. Не могла я взять в толк, отчего это меня огорчили его просьбы: ведь одну из них я даже угадала заранее. А что касается обращения по имени, то мысленно я и так называла его Генрихом, ибо воспроизводить каждый раз громоздкую фамилию Штайнберг мне было весьма неудобно.
   -Кстати, почему у вас лошадь зеленого цвета? - старый анекдот просто просился на язык.
   Генрих воззрился на меня с немым вопросом - не все, стало быть, бесконечно повторялось...Анекдот о перекрашенной кобыле и женской логике ему явно не был знаком.
   -Ничего, это я о своем, о женском, - махнула я рукой, даже не пытаясь обрисовать ему свой ассоциативный ряд.
   В следующие несколько дней меня не оставляло ощущение, что я существую во сне, а вовсе не наяву. Однако время миновало куда быстрее, чем я ожидала, и однажды утром портрет оказался завершенным.
   -Готово. Взгляните, госпожа, - живописец отложил кисти, вытер руки и, почтительно поклонившись, развернул ко мне полотно.
   Оно показалось мне смутно знакомым: мастер изобразил меня сидящей на небольшом диванчике, я небрежно поглаживала крошечную белую собачку...
   -Да, - согласилась я, -Неплохо...О, черт, да этого не может быть!
   Я вскочила, подбежала к портрету и едва не ткнула в него пальцем от неожиданности. Конечно, могла бы сразу догадаться...
   -Дайте зеркало! - потребовала я в пространство, и две горничные немедля поднесли мне зеркало - овальное, в массивной золотой раме.
   Сквозь прозрачную поверхность на меня с изумлением уставилась молодая женщина. Черты лица у нее были мои, но взгляд, выражение... "Если ты станешь законченной стервой..." - прозвучал в моих ушах голос шефа. Картина, которой я любовалась перед отбытием, была писана с меня, а вовсе не с гипотетической стервозной аристократки. Вот так сюрприз! Либо я максимально вжилась в образ, и тогда честь и хвала моим актерским способностям, либо история, в которую я ввязалась, извлекла из моего подсознания некие мне самой неведомые резервы, и что в таком случае с собою делать, я не имела ни малейшего понятия.
   Впрочем, ощущение сна мгновенно исчезло. Тому немало способствовало и появление Генриха, который поклонился мне с таким видом, будто и не отсутствовал несколько дней.
   -Прими мои комплименты, - улыбнулся он, - Портрет прекрасен. Правда, на секунду мне показалось, что на самом деле ты...как бы это выразиться? Может, чуть мягче. Но это мое личное мнение.
  

* * *

  
   Вслед за "жертвами ради искусства" опять потянулись до отвращения долгие и одинаковые дни. Все, что в них было хорошего - это возможность вволю пообщаться с Генрихом. Он, правда, не расслаблялся ни на минуту, постоянно ожидая начала активных действий. Активные действия, однако, наступать не торопились, и он понемногу терял бдительность, и поддавался на мои маленькие провокации, затеваемые с целью побольше о нем узнать.
   Нам редко удавалось побеседовать, а тут вдруг выдалось такое тихое время - в самый раз для разговоров. Мне казалось, что все чего-то ждали: все вокруг замерло, как в детской игре. И посреди всего этого мы сидели с Генрихом в полутемной гостиной, и вели весьма странный на первый взгляд разговор.
   Мы старались узнать хоть что-нибудь друг о друге, и продвигались в этом стремлении медленно и осторожно, словно в полной темноте. До сих пор каждого из нас тормозило чувство такта, и твердое осознание того, что в некоторые области лучше не углубляться вовсе. Иначе придется принимать решения, к которым ни один из нас не был готов.
   -Тебе ведь все равно придется выйти снова замуж, - невесело констатировал Генрих, набивая трубку.
   Этим нехитрым занятием он почти всегда занимал руки во время бесед с моей персоной. Поскольку я не курила, то обыкновенно принималась теребить маленький шелковый веер - одну из моих любимейших игрушек в этой богатой на фетиши эпохе.
   На замечание моего наемника я даже не сразу нашлась, что ответить. У меня совершенно вылетело из головы, что он предполагает за мной еще один пласт биографии - затерянный на просторах моей исторической родины. Разумеется, как бы я ни старалась нагуляться "в Европах" по полной программе, в России все равно оставались мои гипотетические родственники, которые спали и видели вытолкать меня повыгоднее замуж вторично. Такова была дамская доля в то время, и ее никто не отменял. Все это я сообразила не сразу, а потому задала довольно глупый вопрос:
   -С чего это - "замуж"?
   -Ну а разве у тебя есть выбор? - глядя на огонь в камине, поинтересовался он.
   И ведь следовало поддерживать социальный статус, и никак невозможно было заявить, что, дескать, я совершенно вольна в выборе партнера как для брака, так и для более легкомысленных союзов...Тут меня осенила гениальная идея.
   -Я сирота, - объявила я, с удовольствием прочитав облегчение на лице Генриха.
   Это, конечно, была вольная импровизация, но вполне допустимая. Бедные сиротки водились в обществе во все времена, и среди них попадались не только вдовушки, но и просто очень состоятельные особы. И если допустить, что я - одновременно и то, и другое, ситуация в глазах Генриха должна была превратиться из безнадежной во вполне перспективную. "Вот только зачем это тебе понадобилось, дражайшая госпожа графиня?" - спросила себя я, одновременно лукаво улыбаясь.
   Подсознательное желание обжиться в данной конкретной эпохе следовало всячески в себе культивировать, но с одним условием: твердо сознавая, что и с этой эпохой в обозримом будущем придется расстаться. Подобные проблемы, судя по всему, абсолютно не занимали Генриха, потому что он тут же принялся строить планы без всяких условий и оговорок.
   - Превосходная новость, - заметил он, - Нет ничего проще, чем заключить союз между двумя оч-чень одинокими людьми.
   -Я не понимаю тебя, герр фон Штайнберг, - издевательски протянула я в ответ.
   Я действительно не понимала его. С одной стороны, он обманул меня, хотя, быть может, и неосознанно. Нанимая его на службу, я полагала, что он столь же чужой в этой стране, как и я. Авантюрист, перекати-поле, без корней и привязок на обширных германских землях...Таким он и казался. И вдруг стал совсем другим.
   Откуда ни возьмись, возникли титул, поместье, биография, круг общения. Его образ стремительно обрастал подробностями, и он уже не был одинок, как мне показалось вначале.
   И, тем не менее, оставался одиночкой. Ни титул, ни поместье, ни круг общения, почти не играли для него никакой роли. Возможно, он успел утратить все эти связи за годы своего добровольного изгнания...А может, был таким всегда.
   -Ты действительно одинок вынужденно, или тебе просто так больше нравится? - провокационные вопросы он неизменно обращал в шутку, так же поступил и теперь.
   -Легче путешествовать тому, кто тащит за плечами меньший груз. Не мне тебя учить, дорогая, ты и сама это прекрасно знаешь. Все эти воспоминания детства, родственники, друзья, и прочее...Маленькие религии нашего циничного столетия.
   -А большие религии? - меня внезапно живо заинтересовали его отношения с богом.
   Он только рукой махнул на мой неожиданный вопрос.
   -А большие - тем более. Вера во что-то, во что угодно - это так связывает...
   -Ты даже не бываешь в церкви, - не унималась я, - Нет потребности или нет привычки?
   -Ни того, ни другого, - он рассмеялся, - Если бы ты знала о моих отношениях с богом - боюсь, и не пожелала бы нанять меня на службу. Вы, русские, такие ортодоксы...
   Пришел мой черед веселиться.
   -В оправдание своего народа могу привести пословицу об иконах: "Годится - молиться, не годится - горшки покрывать." Не слишком уважительно ко Всевышнему, не так ли?
   -Кажется, мне придется слегка изменить свое мнение о русских, - коротко хохотнул он, - Однако, я все равно останусь в убеждении, что ты - не самая характерная дочь своего народа.
   -Могу вернуть тебе этот сомнительный комплимент. И, между прочим, очень интересно, неужели твои родители воспитывали тебя в таком вольном духе? Вот уж никогда бы не подумала!
   -Ты, кажется, думаешь, что я вовсе не менялся, Анна. Прости за неуместный вопрос, сколько тебе лет?
   -Двадцать три, - удрученно призналась я, чувствуя себя непристойно молодой.
   -Ну, вот видишь, мне было чуть меньше, когда я уехал из дома. Прошло так много лет, что сейчас у меня могли бы быть дети твоего возраста. Ради всего святого, дорогая, и камни меняются за такой срок!
   -Ну хорошо, - я была близка к отчаянию: в наших словесных поединках мне почти никогда не удавалось выйти победительницей, - ты менялся, но ты же стал кем-то в итоге! Вот и расскажи мне, кем ты стал.
   Стараясь докопаться до личностных глубин его персоны, я зашла слишком далеко. Произнеся последнюю фразу, я вспомнила подходящую, как никогда, к случаю цитату: "Мужчины обнажают свою душу, как женщины - тело, постепенно и лишь после упорной борьбы".
   Генрих не поленился подняться с кресла, подошел ко мне вплотную и задал самый неудобный для ответа вопрос:
   -А ты, дорогая, ты-то сама кто и откуда пришла?
   Весь ужас состоял в том, что я не могла ни солгать ему, ни сказать правду. Открывать особенности нашего появления в той или иной эпохе разрешалось только тому человеку, ради которого предпринято путешествие. Не будешь же повествовать окружающим о своей способности менять эпохи "как перчатки"... При всей моей любви, для Генриха я могла сочинить только приближенную версию своего появления в Германии. Опустив глаза, я теребила веер, и мучительно подбирала слова. Я бы полжизни отдала, чтобы иметь простое и ясное истолкование своим поступкам и самому своему появлению в здешних местах. И предпочла бы, чтобы в этот трудный момент мне не мешали, оставили бы меня в покое, но...
   Генрих подошел совсем близко, опустился на корточки перед моим креслом, и настойчиво потянул веер из моих рук. Шелковая игрушка только хрустнула в его пальцах, и отлетела в угол комнаты. Раз мне стало нечем занять руки, медитация волей-неволей прервалась, но и на этом он не успокоился. Приподнял мой подбородок, и попросил, улыбкой извиняясь за свою настойчивость:
   -Ответь мне, Анна. Это очень важно.
   В его голосе мне почудились интонации старой цыганки. Конечно, Ильза не могла бы остаться равнодушной к переживаниям "своего мальчика", и наверняка провела с ним разъяснительную беседу. Интересно, что она порассказала обо мне?
   Может, он знал обо мне что-то, чего больше никто не знал...Чего не знала о себе я сама, патологическая путешественница, раз навсегда совращенная бесконечным разнообразием эпох.
   Рука Генриха, поддерживающая мой подбородок, приводила меня в полную растерянность. Было бы лучше, если бы он находился подальше от меня. Он же следовал совсем другой политике: старался в подобных ситуациях держаться ко мне поближе, и касаться меня так часто, как это возможно. Ему, должно быть, все же хотелось приручить меня - опасное и почти наверняка бесполезное занятие.
   Я тяжело вздохнула и пустилась в дальнейший разговор, как в долгое и трудное путешествие.
   -Зачем ты вообще затеял всю эту беседу? - у меня в глазах уже закипали злые слезы. Вернее, слезы бессилия.
   Куда привычнее в подобной ситуации был бы обыкновенный мужской шовинизм: претензии, разборки, безнадежные попытки общаться на одном языке, бурный секс и перемирие до следующих претензий. Почти всегда так все и обстояло...но только не сейчас.
   Этот мужчина, в контексте данного столетия вполне годящийся мне в отцы, вел себя совершенно иначе.
   Он не предъявлял никаких претензий, частенько понимал меня гораздо лучше, чем я сама понимала себя, и даже в мыслях не держал атаковать меня тяжелой артиллерией страсти. Он мог выглядеть таким надменным, отстраненным, но наедине со мной делался таким терпеливым, таким дружески-насмешливым...Это сводило меня с ума.
   И вместо ответа на мой дурацкий вопрос он не заорал, что беседу затеяла я, а теперь сваливаю все с больной головы на здоровую. Он мягко улыбнулся, и совершенно спокойно заявил:
   -Я надеюсь занять хотя бы небольшое место в твоей жизни. Вот и стараюсь понять, какую жизнь ты ведешь.
   Ну и что я могла ответить? Что за жизнь я веду? Любой странствующий комедиант или, скажем, наемник, выглядел по сравнению со мной до омерзения стабильным в социальном отношении. Никогда еще мой образ жизни и трудовая биография не казались мне такими призрачными, можно сказать, ненастоящими.
   -Я, - неуверенно выдала я после продолжительной паузы, - Я...путешествую. Очень много путешествую, и...выполняю одновременно некие поручения деликатного свойства.
   Титанические усилия, предпринятые мною для формулировки моего образа жизни, тут же утратили всякий смысл. Генрих смотрел на меня, как на ребенка, застигнутого с перемазанной мордашкой у буфета и пытающегося откреститься от близкого знакомства с вареньем.
   -Дорогая, все, что ты с таким трудом из себя выдавливала, я знал и до этого. Интуиция подсказывает мне, что если это и правда, то не вся, далеко не вся.
   Оставался последний довод, отговорка благородных интриганок из романов Дюма-отца.
   -Это не моя тайна, - торжественно произнесла я, - Увы, я действительно не могу тебе всего объяснить, но то, что сказала - чистая правда, клянусь.
   Как ни странно, это подействовало. Генрих со вздохом поднялся с колен, отошел к окну, и, помолчав, сказал:
   -Я верю тебе. Отныне с меня довольно твоих объяснений. Но если настанет день, когда я смогу все узнать, прошу тебя не держать меня в неведении ни одной лишней минуты.
   -Обещаю, - надеюсь, мой вздох облегчения не был слишком уж громким.
  

* * *

   События начали развиваться постепенно, соблюдая им одним ведомую очередность.
   -У меня сюрприз для вашей светлости, - улыбнулся мне герцог.
   Двери парадной залы распахнулись...
   -Князь Черевин, - не без труда произнес нетипичную фамилию шталмейстер.
   И на пороге появился русский аристократ, приближенное лицо императрицы Елизаветы, а по совместительству - Наблюдатель нашей вездесущей конторы.
   Алеша Черевин был великолепен. Беспроигрышный способ существования: пускать пыль в глаза, отвлекать внимание, и затем под шумок собирать необходимую информацию. Любой ювелирный шедевр показался бы простой стекляшкой рядом с бриллиантами, мерцавшими повсюду на Алешкином костюме. Других камней он не признавал в принципе. Исключение составлял только золотой перстень-печатка, по которому знающий человек мог опознать Наблюдателя. Его наряд был на грани вкуса и приличия, но князь Черевин никогда не переступал эту грань. Невысокая гибкая фигура Алеши казалась пышным цветком, но без хрупкости, присущей растениям. Он всегда умел с достоинством держаться на людях - Елизавета не прогадала, отослав "в Европы" с посольством именно его. Верительные грамоты, сжатые в тонких пальцах (уж у него-то грамоты были действительно настоящие!), придавали ему бесповоротно торжественный вид.
   Вручив грамоты герцогу, он склонился передо мной:
   -Ваша светлость, - и только разгибаясь, добавил очень по-домашнему, - Привет, родная.
   -Наше вам, - перешла на родной язык и я, - Чему обязаны чудесной встречей?
   -Берегут тебя. Поручили присмотреть. Ехал к Фридриху с посольством - вот, завернул в эту глушь, взглянуть, как у тебя дела. Освоилась?
   -Вполне, - наш легкомысленный диалог доставлял мне истинное наслаждение. Оказывается, встретить земляка на чужбине - действительно приятно.
   -Ну-ну, - он оглядел меня с неподдельным интересом, - еще побеседуем попозже.
   Пока Алеша прохаживался по залу, незаметно налаживая контакты с местной знатью, я лениво наблюдала за его передвижениями.
   Как он умудрился сделать карьеру с такой наружностью - загадка, но это удалось ему на все сто процентов. Он блестяще опроверг тезис о том, что при дворе Елизаветы достигают успеха лишь атлетические красавцы с безмятежными румяными физиономиями. В глазах князя Черевина пряталась задумчивая ирония, снискавшая ему, как я подозреваю, расположение императрицы. А потом она уже не обращала внимания на вызывающую клоунскую некрасивость его облика. Ей не было дела до его оттопыренных ушей, длинного носа с картофелинкой на конце, неожиданно толстых губ и множества других деталей...На которые в свое время не обращала внимания и я.
   Кратковременный роман, происшедший некогда между нами, я до сих пор вспоминала с теплым чувством. И, в общем, могла понять "дщерь Петрову".
   Я так и не разгадала, была ли Алешина ироничная мудрость врожденным качеством, или же он приобрел ее при каких-то особых обстоятельствах. На конкретные вопросы по этому поводу он, обыкновенно, заявлял, что "вечен, как дух Фландрии", оттого и безгранично мудр. И никому другому я бы так не обрадовалась сейчас, как ему.
   Ближе к вечеру нам удалось под приличными предлогами удрать из дворца и закрепиться в кабачке на рыночной площади.
   -Похорошела, - констатировал Алеша, уполовинив одним глотком кружку пива, -Одухотворенности набрала, и глазки блестят. Влюбилась?
   -Может быть, - я загадочно улыбнулась, и немедленно была разоблачена.
   (Нет лучших "подружек" и советчиков, чем бывшие любовники. Алеша снова подтвердил эту нехитрую истину.)
   -Никаких "может", - уверенно объявил "земляк", разглядывая меня с дружеской бесцеремонностью, - Эта белобрысая орясина, которая так угрожающе торчала за твоей спиной, и есть предмет страсти?
   -Почему именно он? - заинтересовалась я.
   -Ну, ты же не будешь утверждать, что запала на сусального ангелочка с бархатными глазками?
   -Это на Шметтерлинга, что ли? - меня разбирал безудержный смех.
   Лешкины глаза изобразили комический пируэт, и застыли по обе стороны носа.
   -Это кто ж его не пожалел, бедолагу? У него имени-то и нет, небось? Приласкали так приласкали, не откажешь кому-то в чувстве юмора.
   -Не знаю, кто приласкал, - хохотала я, -а закрепила та самая орясина, которая...
   -Не безнадежен, стало быть. Ну и славно, - теперь мой собеседник походил на всех папаш этого мира, чьим дочуркам попались выгодные ухажеры, -Староват, разве что...Но в общем...Одобряю, так и быть.
   -Благодарствуем, папенька, - я не поленилась выскочить из-за стола и отвесить Лешке земной поклон.
   -На здоровье, - величественно кивнул он мне в ответ, и тут же перешел к делу:
   -А что ребенок-то?
   -Ну что "ребенок"...Изыскиваю способ переправить. Прямо из дворца вряд ли получится - слишком много глаз. Да и втолковать ему суть проблемы получается пока не очень.
   -Не тормози, - наставительно заметил Лешка, - Нет ничего хуже в нашем деле, как затормозить в самый ответственный момент. А к тому могу добавить, что в этом вашем дворце и без тебя что-то затевается.
   -Что значит "затевается"? - мне и в голову не приходило, что некие события вполне могут произойти помимо меня, до того безоблачной казалась жизнь Рейхштадта.
   -Ну что обычно значит это слово? - Алешка невесело усмехнулся, - Заварушка намечается в одном отдельно взятом герцогстве, уж поверь на слово знатному теоретику. Или ты решила, что только ваша компания способна здесь на нечто злодейское? Наивно, весьма наивно с твоей стороны.
   Услышав предсказание Ильзы о подходящем случае для изъятия Карла из дворца, я в самом деле несколько расслабилась, и просто выжидала. Я совершенно не могла представить, что "подходящим случаем" вполне мог оказаться небольшой дворцовый переворотец, предсказанный "знатным теоретиком" Лешкой.
  

9. "Ничего не вижу, ничего не слышу".

  
   После замечания Лешки о "заварушке", зреющей, якобы, в Рейхштадте, я взглянула на придворную жизнь другими глазами. В ней, по здравом размышлении, и впрямь находилось место отдельным странностям.
   Во дворец прибывали чьи-то солдаты, некоторые из придворных тратили подозрительно много времени на совещания в уединенных уголках, а их улыбки при моем появлении становились что-то уж слишком сладкими. Должно быть, мне не удалось до конца убедительно изобразить легкомысленную аристократку с полным набором национальных "тараканов" в голове. Последней каплей в чаше моего терпения оказалось прибытие ко двору графа фон Вольфа собственной персоной. Он раскланялся с нами слегка насмешливо, но совершенно безмятежно, чем подтвердил собственное раздвоение сознания. Впрочем, красные огоньки, блеснувшие в его глазах, говорили об обратном. Вервольф, живший в нем своей жизнью, прекрасно меня помнил. И ждал только подходящего случая, чтобы продолжить знакомство.
   При этом герцогская чета словно бы ничего и не замечала. Их размеренное, налаженное существование, все эти куртуазные штучки, жантильность, галантный двор - все казалось таким безоблачным, что просто обязано было разрешиться изрядными бурями. Совсем как при дворе небезызвестного Людовика XYI, некоторое время спустя. Но аналогии, которые лезли в мою голову так назойливо, никому больше, понятное дело, не могли присниться даже в самом страшном сне.
   У меня создалось впечатление, что скрытая напряженность политической обстановки - не единственное, чего не желает замечать герцог.
   Некоторое время я страдала молча, пока не осознала, что больше не могу игнорировать очевидное: все, абсолютно все при дворе делали вид, будто наследник Рейхштадта - самый обыкновенный мальчик. Эта необъяснимая странность заставила меня просить высочайшей аудиенции. Так уж было заведено: кто угодно из придворных мог вести с герцогом незамысловатые беседы как угодно долго и практически на любые темы. Но для сколько-нибудь серьезного разговора существовала целая череда бюрократических препонов.
   Я подала прошение в придворную канцелярию, некоторое время дожидалась официального ответа с назначенной датой, получила его, и принялась ожидать собственно аудиенции.
   Абсурдность ситуации заключалась в том, что все это время мы с герцогом сталкивались по десятку раз на дню, но он и словом не обмолвился о моем прошении - только расточал комплименты и прочие исключительно общие фразы.
   Мучаясь от безделья, иногда в компании Карла, а иногда в полном одиночестве (поскольку Генрих заявил, что безделье способно вывести из строя кого угодно, и гонял мою маленькую армию до седьмого пота), я снова и снова замечала, что при дворе творятся не совсем типичные и не вполне благонамеренные дела.
   Наконец, едва не спятивши от бездействия, я дождалась судьбоносной "встречи в верхах". Сама не знаю почему, готовилась я к ней очень тщательно. Из многочисленных туалетов выбрала серебристо-серое атласное платье, отделанное бархатными лентами в тон. Придворный куафер соорудил на моей бедной голове парадный вариант прически, насчет которой я искренне сомневалась, смогу ли потом от нее избавиться. В выборе драгоценностей я была аскетична до невозможности: жемчуг и только жемчуг. И никаких румян и белил: косметика галантного века вызывала во мне стойкое чувство отвращения.
   Генрих, поджидавший меня в коридоре, снизошел до комплимента:
   -Ты так отличаешься от прочих дам, любезная госпожа моя, - оглядывая меня с головы до пят, сказал он, - Конечно, в лучшую сторону.
   -Конечно, - откликнулась я, мастерски щелкая его по носу кончиком веера.
   Эта кокетливая уловка потребовала долгой тренировки, но результат стоил того: нос моего героя немедленно покраснел.
   -И слишком быстро, - добавил он вслед моей горделиво удаляющейся спине, - Усваиваешь уроки кокетства.
   -Уроки кокетства не нужны ни одной женщине, - мне так нравилось иногда быть афористичной, что я не поленилась оглянуться, - Эти уроки все мы впитываем с молоком матери.
   Его смех я слышала даже на лестнице. В нем снова звучала отцовская гордость за умницу-дочурку, и еще изрядная толика чувства, о котором я не хотела, не могла думать.
   Его светлость принял меня в неформальной обстановке. Возможно, он догадывался, что за тема у меня на уме, и не желал лишних свидетелей. А может, ему и самому до смерти надоели формальности, переполнявшие с рождения всю его жизнь.
   -Вы никогда не думали развивать дар наследника в интересах герцогства? - бухнула я практически с порога.
   Герцог устало улыбнулся.
   -В интересах герцогства - не быть захваченным империей Фридриха Прусского. И чем мы менее заметны - тем менее на нас охотников.
   Видно он заметил, что я готовлю возражения (очень обоснованные, как мне казалось), и предупредил их на долю секунды:
   -Есть и еще одна причина, любезная госпожа, пожалуй, самая веская.
   Он на некоторое время задумался. В тягостном молчании мы провели с минуту, и лишь по истечении этого времени герцог поднял на меня глаза, и с усилием произнес:
   -Я тяжело болен. Увы, мне осталось совсем недолго править этим маленьким клочком земли, на который даже почти нет претендентов.
   Вероятно, он ожидал ответной реплики, но я лишь молча таращилась на него, словно громом пораженная. Этого я не учла. Список болезней, не поддающихся излечению в легкомысленном восемнадцатом столетии, был обширным и довольно устрашающим.
   -Но...ваша супруга... - как будто без моих советов династические проблемы остались бы неразрешенными!
   -В нашей семье герцогство передается лишь по мужской линии, так что в случае моей смерти ближайшим претендентом является мой сын, - я решительно не понимала, отчего это герцог так откровенен со мною.
   Возможно, я была его единственным шансом посоветоваться с абсолютно беспристрастным человеком. Я аж напыжилась от оказанного доверия и честно попыталась перебрать все известные мне способы решения местных неурядиц. Благо, история буквально изобиловала сходными проблемами.
   -Вы могли бы передать управление в надежные руки до совершеннолетия Карла, а когда он сможет принять власть, тогда...
   -Тогда-то сюда и ринутся искатели счастья со всей Европы, - безнадежно махнул рукой герцог, - Да и нет у меня, как вы изволили выразиться, "надежных рук". Есть только руки, мечтающие захватить власть навсегда.
   -В таком случае, наследник мог бы покинуть герцогство до наступления более благоприятных времен, и затем предъявить свои права на престол.
   Внезапно герцог оживился, в глазах его загорелись огоньки непонятного мне чувства.
   -Карл говорил мне о том, что вы - необыкновенная женщина, госпожа графиня. Признаюсь, я полагал, что он слегка преувеличивает ваши достоинства...Мальчику так свойственно увлекаться! Теперь же я вижу, что он даже немного преуменьшил те добродетели, что переполняют вашу сущность.
   Я слегка кашлянула, стараясь подавить смешок. Витиеватая манера вести беседу - это еще полбеды. Но я, как назло, припомнила ночь, проведенную накануне в объятиях Генриха, по истечении которой никто из нас не мог бы претендовать на звание хоть сколько-нибудь добродетельной персоны. Откровенно говоря, среди достоинств, отмеренных мне природой, добродетель вообще занимала далеко не первое место.
   -Благодарю вас, ваша светлость, за высокую оценку моей скромной особы, - изрекла я, немного справившись с приступом веселости, - Надеюсь, я смогу в будущем подкрепить ее делами.
   -Вот к этому, - обрадованно подхватил герцог, - я и веду.
   Я навострила уши. Уж так все было устроено в подлунном мире, именно так и никак иначе. Создай ситуацию - и пользуйся ею, сколько влезет. На этот раз, правда, мне содействовали заговорщики, сами того не зная. И созданная нами в соавторстве ситуация медленно, но верно начала двигаться к развязке.
   -Осмелюсь просить вас об огромном одолжении...Карл настолько доверяет вам и вашим спутникам, что...Одним словом, если события, назревающие столь долгое время, все таки произойдут, прошу вас увезти мальчика в любое место на ваше усмотрение, и позаботиться о нем до той поры, когда он сможет приступить к управлению без опасности для жизни.
   Итак, мои предположения оказались более чем верными: в герцогстве и в самом деле назревал банальный дворцовый переворот, и мне представлялась редкая возможность "загрести жар" руками заговорщиков. Такой удачей никак невозможно было бы пренебречь.
   -Честь, которую вы оказываете мне, ваша светлость, слишком велика для столь скромной персоны, и только мысль о том, что я сумею выполнить ваше деликатное поручение, позволяет мне ответить согласием. Можете рассчитывать на меня и моих спутников, - реверанс удался мне безукоризненно.
   Вот если бы и вся операция могла получиться такой же лаконичной и безупречной технически...Однако для этого я и мои спутники должны были как следует потрудиться, когда настанет наше время.
  

* * *

  
   Я снова теряла терпение от бесконечных ожиданий, когда, наконец, что-то начало происходить. В одну из ночей я проснулась от неясного шума. Рядом со мной уже садился на постели Генрих, одновременно извлекая из-под подушки пистолет. Его экземпляр был гораздо внушительнее моего, и напоминал скорее не игрушку, а слегка уменьшенную копию мушкета.
   "Намечается заварушка", - всплыли в моей голове предсказания Лешки, и я прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться. Случай для моего нестандартного киднеппинга был налицо. Что бы ни творилось в данный момент при дворе, оно как нельзя более подходило для решения моей маленькой проблемы.
   -Думаю, настала пора действовать, - негромко констатировал Генрих.
   Его реакция последовала едва ли не быстрее моей. На сей раз одна из наиболее уместных мыслей посетила мое сознание: я подумала, что Генрих, наверняка, куда больший знаток дворцовых переворотов разного калибра, поскольку он вообще полон всяческих достоинств, и значит, я должна довериться его опыту. Именно так я и собиралась поступить.
   Любой сторонний наблюдатель наверняка умер бы со смеху, глядя, как мы, восстав с любовного ложа, наперегонки натягиваем мудреные одежки галантного века. Самый свирепый сержант советской армии не смог бы придраться к скорости, с которой это было проделано. Молниеносно сооружая сокращенный вариант прически, я додумывала мысль о природе дворцовых переворотов. Разрушение замкнутых дворцовых мирков во имя достижения власти виделось мне едва ли не более страшной катастрофой, чем сходные события в масштабах государства. Такая трагедия всегда приобретала конкретные черты: лица убиенных властителей и членов их семей, изуродованные ожиданием грядущего величия маски заговорщиков...Нам предстояло не только уцелеть в этом водовороте, но еще и выполнить собственную миссию - непростая задача.
   Я додумала последнюю фразу, и как раз в этот момент мы оказались готовыми.
   -Быстрее, драгоценная, - подогнал меня Генрих, и мы выскочили в коридор.
   "Всякий бунт, даже во имя самых благородных целей, и впрямь бессмыслен и беспощаден. Пусть в его начале - всего одна смерть. И элегантные менуэты дворцовых переворотов - не исключение", - еще одна несвоевременная мысль промелькнула в моей голове прямо на бегу. Задыхаясь, я поинтересовалась:
   -А что ты думаешь о дворцовых переворотах?
   Генрих, не повернув головы, процедил сквозь зубы:
   -Предпочитаю о них не думать. Но когда приходится, то мое мнение таково...
   И так же сквозь зубы он выдал настолько неподражаемую тираду, что я поняла: немецкий язык в части своей ненормативной лексики не уступает русскому.
   В другой ситуации я бы, может быть, удивилась, но в тот момент на подобную роскошь решительно не было времени. Я успела только порадоваться, что ситуация пока развивается более-менее по плану.
   Не снижая темпа, мы подхватили из их комнат Раупе и Краваля и пинками выгнали из постели Шметтерлинга, слабо пискнувшего какое-то неудовольствие, но не посмевшего возражать в полный голос. Оделся он, правда, с приличной скоростью, меня даже посетило подозрение, что Раупе и Краваль добровольно выполняли при нем некоторое время сержантские функции - и не без успеха. "Маленькое войско" было теперь в сборе, и готово к дальнейшим действиям. Мы без всяких препятствий продолжили движение к покоям Карла.
   В герцогском дворце царила совершенная неразбериха. У меня создалось впечатление, что все придворные, до сих пор сонно бродившие по коридорам, разом обрели какую-то болезненную активность. То и дело мимо нас пробегали крайне возбужденные личности. Они передвигались лихорадочно быстро, с выражением абсолютной растерянности на лицах и безо всякой видимой цели. В залах и гостиных толпились те, кто уж совсем не знал, куда и зачем бежать, и от этих людей буквально исходили волны страха и смущения. Каждый должен был сориентироваться в новой ситуации, найти свое место в мозаике, которую пытались сложить заговорщики.
   Временами наших ушей достигали обрывки произносимых задушенным шепотом фраз... "Герцог арестован..." "Герцог убит неизвестными..." "К покоям герцогини и принца...стража..." "Заговор фельдмаршала...мятеж в гвардии..." Я не успевала дослушать до конца, как Генрих неотвратимо увлекал нас все дальше и дальше, не отклоняясь от выбранного направления.
   Неподалеку от покоев "маленького принца" он резко остановился.
   -Вы должны подождать меня здесь, госпожа, - его голос остался таким же ровным и прохладным, как если бы он не бегал все это время по дворцу, а сидел в кресле и потягивал, к примеру, пиво.
   -Почему это? - мне очень не понравился перехват инициативы из моих рук в такой ответственный момент.
   -Потому, - терпеливо объяснил Генрих, - что сперва мы взглянем на охрану, выставленную, якобы, к покоям мальчика.
   Я отчего-то представила, что сейчас начнется крупная потасовка, нужно будет от кого-то отбиваться, стрелять, и вообще всячески демонстрировать физическую подготовку. Ничего подобного! "Двое из ларца", повинуясь мановению генриховой руки, скрылись за поворотом коридора. Там, по-видимому, они должны были повстречаться с охраной "маленького принца", каковою в последнее время так усердно стращали всех вокруг.
   Вместо шума драки оттуда почти мгновенно послышались приветственные возгласы, и из-за угла высунулся Краваль.
   -Встретил свояка, - удовлетворенно констатировал он, - Ребятам надоела до чертиков вся эта неразбериха. Думаю, они не станут возражать, если благородные господа перемолвятся словечком с мальчишкой.
   Мы с Генрихом обменялись короткими нервными смешками. Не знаю уж, что развеселило моего наемника, а я позабавилась тем обстоятельством, что и в эти весьма давние времена лучшим способом достигнуть успеха в любом деле, было обнаружить участвующих в нем знакомых. В итоге столь удачной родственной встречи мы скоро оказались в покоях наследника Рейхштадта. Навстречу нам тут же выкатилась пара воспитательниц, и неизвестно, как бы мы объяснили им цель нашего визита, если бы вслед за ними не объявился Карл собственной персоной. Сказать, что он нам обрадовался - значит не сказать ничего.
   -Анна! - он склонился в вежливом поклоне, - я и не надеялся увидеть вас теперь, когда...Может быть, вы расскажете, что происходит во дворце?
   Кроме неизменной учтивости, в тоне малыша слышался с трудом скрываемый страх. И как мне ни было это противно, пришлось воспользоваться ситуацией.
   -Ваше высочество, боюсь, мы с дурными вестями, - обреченно произнесла я, - Во дворце беспорядки, судьба ваших родителей не известна доподлинно...Покуда все не разъясниться, было бы великолепно, если бы вы соизволили следовать за нами. Обещаю, что вам никто не причинит вреда.
   И вместо обычной детской реакции, вроде каприза "хочу к маме" мы увидели нечто совершенно непонятное.
   -Благодарю вас, Анна, - с облегчением вздохнул мальчик, придвигаясь к Генриху, который слегка приобнял его за плечи (могу поклясться чем угодно, этот потрясающий мужчина в придачу к своим разнообразным достоинствам и с детьми управлялся намного увереннее, чем я).
   События набирали обороты даже помимо моего желания. Получив согласие мальчика отправиться с нами, мы спешно собрали его в дорогу, наврали что-то убедительное нянькам и мамкам (которые, похоже, приняли бы и самую лживую отговорку), и кинулись вон из дворца. У дверей покоев уже никого не было, а за нашими спинами густела дымовая завеса от дворцовых пожаров, готовых слиться в одно громадное зарево.
  

* * *

  
   Мы выбирались из дворца под глухой гул, похожий на рокотание проснувшегося вулкана. "Заварушка" во дворце виделась мне скорее природным катаклизмом, нежели творением человеческого разума.
   А природа решила соответствовать сюжету. Впервые за свое пребывание в XYIII столетии я угодила в эпицентр самой настоящей бури. До сей поры мне казалось, что вокруг вечно будут царить тишина и благолепие, и вот мои наивные чаяния потерпели крах.
   В кромешной темноте зловеще завывал ветер, его порывы гнули до земли столетние дубы в парке, все это поливалось струями ледяного дождя, и освещалось заревом пожара величиной в полнеба.
   Мы мгновенно вымокли настолько, что укрываться от дождя в дальнейшем никакого смысла не было. Генрих, правда, автоматически кутал маленькое тельце Карла в полы своего плаща, без видимого, впрочем, успеха. Имей он хоть восемь рук, все равно вряд ли сумел бы одновременно погонять лошадь и укрывать мальчика от стихии. В охране здоровья маленького принца он не очень-то преуспел, но в остальном заботился о малыше отменно. Шептал ему что-то успокоительное, весело похохатывал, повествуя неслышные мне из-за порывов ветра истории, что-то обещал, и мальчик умиротворенно кивал ему, поддаваясь в свою очередь этой бытовой разновидности гипноза. Потом он и вовсе задремал, и Генрих обернулся ко мне:
   -С тобой все в порядке, дорогая?
   В его голосе слышалось беспокойство и забота, не меньшее, чем о наследнике Рейхштадта.
   -Все хорошо, - отозвалась я, тут же нахлебавшись ледяных капель дождя.
   Никогда бы не подумала, что дождем можно захлебнуться, и тем не менее я захлебывалась струями холодной жидкости при малейшей попытке открыть рот. Беседы со сподвижниками при этих условиях становились недоступной роскошью.
   Дорога между тем медленно и неуклонно превращалась в жидкое месиво. Обстановка все больше напоминала мои кошмары...Как после этого не верить в обыкновение снов сбываться? Копыта наших лошадей скользили в жидкой грязи, и аллюр их от этого походил на некий абсурдный эквилибр. "Как в страшной сказке", - подумала я, механически натягивая поводья, дабы избежать очередного коленца моей усталой кобылки. Не хватало только серого волка, при воспоминании о котором я поежилась.
   -Скоро будем на месте, потерпи, дорогая, - раздался сквозь порывы ветра голос Генриха.
   Несмотря на собственные трудности, на ребенка, дремлющего впереди него в седле, он еще не забывал о моей скромной персоне...Чтобы оказаться достойной такой заботы, мне пришлось собрать все свои силы. Но мой голос звучал довольно ровно, когда я отвечала:
   -Прекратите носиться со мною, как нянька, любезный господин барон. Ценю ваше внимание, но лучше поберегите силы. Со мной все в порядке.
   Он даже повернул голову, чтобы увидеть мое лицо при этих словах, но не сумел разглядеть его: потоки дождя превращали всех нас в расплывчатые фигуры без лиц, и уж тем более без выражения на лицах. Может быть, я обидела его, но другого выхода не было - я слишком дорожила своей свободой, чтобы поддаваться на приманку чужой нежности, особенно в такое неподходящее время.
   Хоть мы и мчались быстрее ветра, но путь до поместья Генриха показался мне, на сей раз, невозможно длинным. Мне казалось, что он никогда не закончится, наши с кобылкой силы были на исходе, и я уже не смогла бы так же независимо реагировать на чью бы то ни было заботу. Я почти перестала соображать, и погоняла спотыкающуюся лошадь чисто механически, когда над моим ухом раздался неожиданно громкий голос Генриха:
   -Мы приехали, Анна. Остановись, мы дома.
   Боже, как это прозвучало: "дома..." Волшебное словечко, отнявшее у меня последние остатки разума. Чего бы я ни отдала, лишь бы это было действительно так!
   Мистические силы явно были на нашей стороне: нам даже не пришлось стучать. На пороге, словно по мановению волшебной палочки, возник Якоб с фонарем и буднично поинтересовался:
   -Сильно вымокли?
   -А что, не видно? - хмыкнул Генрих, осторожно передавая старику полусонного Карла, и тяжело спрыгивая на землю.
   Только в этот момент я поняла, что рядом со мною все-таки не супермен, а самый обыкновенный изрядно вымотанный мужчина. О, это было сладкое чувство! Во-первых, представлялась редкая возможность пожалеть его, а во-вторых - не выглядеть рядом с ним уж слишком бледно.
   -М-да, - больше самой себе проговорила я, озираясь вокруг, - "...и сейчас же все, кого коснулась волшебная палочка феи, заснули. Заснули ровно на сто лет, чтобы проснуться вместе со своей хозяйкой, и служить ей, как служили прежде..."
   Замок в наше непродолжительное отсутствие, вроде бы, совершенно не изменился, и то же время стал гораздо более обитаемым, чем прежде.
   Генрих следил за мной с мечтательной улыбкой, крайне редко появлявшейся на его лице.
   -Эту сказку я очень любил в детстве. Мечтал найти такую принцессу и расколдовать ее от злых чар. Кто бы мог подумать, какую шутку сыграет со мной судьба...Что, правда похоже на замок Спящей красавицы?
   Я кивнула:
   -Кажется, будто где-нибудь в уголке мы сейчас обнаружим крепко спящего поваренка или горничную. Карл, пойдем посмотрим, не отыщем ли мы сказочную...
   -Не пойду, - неожиданно объявил малыш, прячась за спиной Шметтерлинга и для надежности крепко вцепившись в его плащ, - Это плохой дом. Здесь было что-то плохое.
   Я присела перед ним на корточки:
   -Что плохое, дорогой? Тебе показалось, просто здесь очень долго никто не жил.
   -Нет, - он решительно помотал головой, - Было.
   -Да господи, - я начала терять терпение, - Ну что здесь могло случиться?
   -Оставь мальчика, тебе же отлично известно, что он прав...к несчастью, - проговорил за моей спиной внезапно изменившийся голос Генриха.
   Я подняла на него глаза и почувствовала острое желание отшатнуться. Это был уже не тот радушный хозяин, вспоминающий волшебные сказки своего детства...Если и сказку он вспомнил, то страшную и до сих пор не законченную. Его лицо как-то вдруг заострилось, потемнело и стало похоже на чеканное изображение на монете. Может, так он предавался отчаянию - мгновенная вспышка, никто и не заметил, кроме меня, ну да мной руководила не учтивость собеседника, а совсем, совсем другие чувства.
   Карл между тем умостился в уголке дивана и вознамерился, похоже, здесь и увидеть все отмеренные ему сны.
   -Деточка, что ты скажешь о горячей ванне и молоке с ванильным печеньем? - ласково улыбаясь, спросила его Ильза.
   -Это не деточка, - протестующе заявила я, - Это наследный...
   -Я бы хотел побыть просто мальчиком, если вы не возражаете, Анна, - просительно произнес Карл, путешествуя с дивана на руки к Генриху, и устраиваясь поудобнее.
   -Не возражаю, конечно, - вздохнула я.
   Честно говоря, я здорово ему завидовала. Меня бы кто-нибудь увлек с приличной случаю нежностью на обширное, теплое и защищенное ото всего на свете ложе...Но я была здесь не самой маленькой, слабой и одинокой, а потому молча поплелась вслед за Генрихом, мысленно прося Всевышнего, чтобы спальни для нас приготовили не выше, чем на втором этаже.
  

10."Пишите письма" или "поезд ушел".

  
   -Спи, малыш, - я подоткнула со всех сторон одеяло и на этом сочла свою миссию исполненной... Не тут-то было. Оказалось, я ничего не понимаю в воспитании детей. Карл посмотрел на меня большими испуганными глазами и попросил рассказать ему сказку. В следующие несколько минут выяснилось, что все сказки, которые в первую очередь пришли мне в голову, мальчик отлично знает и больше слышать не хочет. Мне оставалось только тяжело задуматься о том, что можно сочинить на ходу для ребенка позапозапрошлого столетия.
   На мое счастье, в этот трудный момент в комнату заглянул Генрих, дабы справиться, не нужно ли нам чего. (Вообще, надо сказать, он поразительно быстро вошел в роль радушного хозяина и явно получал от нее удовольствие.)
   -Нам нужна сказка, - обреченно кивнула я в сторону Карла, - Немедленно, и как можно более новая. Все старые мы уже знаем и они не помогают нам уснуть.
   -Нет ничего проще, - Генрих удобно расположился на постели мальчика, оглядел его и меня взглядом доброй бабушки и приступил к рассказу:
   -Слушай, малыш. Уж этой сказки ты определенно не знаешь. Ее сочинил для меня Якоб, когда я был еще младше тебя, и просил рассказать только своему сынишке. А с сыновьями у меня, как видишь, трудно...Так вот. Жил когда-то в городе Мюнхене знаменитый кукольный мастер. Слава о нем разошлась за пределы города, и у него заказывали кукол жители разных мест. Уж больно хороши были его творения - знатоки говорили, будто его куклы даже лучше живых людей...Может, так оно и было - ведь куклы не обманывают, не предают, не покидают своих хозяев, и никогда не идут против их воли. Много лет творил мастер, и постепенно становился все старше. И однажды понял, что уже не может работать, как прежде, что вместе с молодостью его покидает его талант. Он работал все меньше, а заливал свою беду шнапсом все больше, и постепенно все заказчики отвернулись от него. Руки мастера совсем опустились, он забросил все на свете, кроме выпивки, и дом его стал похож на лачугу бедняка. Возможно, оттого, что он и в самом деле обнищал и опустился. Много дней никто не заходил к нему, пока как-то ветреной, ненастной ночью в его двери не раздался стук. Когда мастер отворил дверь, на пороге он увидел мужчину, до самых глаз закутанного в темный плащ. Мастер пригласил его войти и обсушиться у огня. Когда незнакомец сбросил плащ, мастер узнал в нем знаменитого директора кукольного театра. Про него поговаривали, что он водит компанию с самим сатаной, но эти сплетни никто не мог подтвердить или опровергнуть, ибо ни с кем из горожан кукольник компании не водил.
   -Я хочу заказать у вас кукол, любезнейший, - приступил он сразу к делу, усаживаясь у очага напротив мастера.
   Тому очень не хотелось брать этот заказ - он и сам не мог объяснить, почему...Вот только выбирать ему не приходилось, потому что уже несколько дней он питался лишь хлебом и водой.
   -Мне известно, что вы находитесь в затруднительном положении, - продолжал между тем кукольник, - И дабы поддержать ваше, несомненно, высокое искусство, я намерен заказать у вас не одну, а сразу несколько кукол. Мой театр будет ставить новое представление, а мои старые "комедианты" для него не годятся. Так что я весьма надеюсь на ваше мастерство.
   Делать было нечего, и мастер согласился. Он почувствовал, что руки его очень истосковались по работе, а потому взялся за дело немедленно. И работа в его руках спорилась, как никогда. Мастер мог бы поклясться, что никогда еще его не посещало подобное вдохновение.
   И вот уже готова была первая кукла, благородный разбойник, а за ней еще одна, и еще...Мастер перестал пить, отдавая все свое время работе без остатка. Однако, если бы он присмотрелся к себе, то понял бы, что отдает этим куклам не только время. Поистине, это был заказ самого дьявола...Куклы понемногу отнимали у стареющего мастера его привычки, манеры, жесты, взгляды и саму жизнь, по капельке - так, что он этого не замечал. Благородный разбойник унес с собой его привычку дымить маленькой глиняной трубкой, да и саму трубку тоже. Император отнял у него манеру прищелкивать пальцами, обдумывая что-то важное. Злодею досталась усмешка, которой пьяный мастер встречал нежеланных гостей.
   Никто не знает, зачем кукольнику понадобилась жизнь мастера, но он отбирал ее - медленно и неотвратимо. Может, это стало главной причиной успеха его театра - куклы в этом театре были куда живее обыкновенных - а какой ценой они становились такими, никому не было дела...
   Малыш заснул, как все дети, не дослушав даже до середины. И я оказалась единственной слушательницей - боюсь только, не слишком благодарной. Пока Генрих рассказывал, погрузившись в свое детство, я разглядывала его самого. Просто не могла упустить такой случай - мой наемник так увлекся, что не видел ничего вокруг, и в кои-то веки раз не замечал, что я смотрю на него.
   Тени от единственной свечи подчеркнули его морщины возле глаз и в углах губ. Маленький шрам, рассекавший бровь, в полутьме не казался таким зловещим. Глаза чуть сощурились, делая лицо мягче...И я тонула в этом лице, могла затеряться в нем, как в старом доме, остаться в нем, если только...
   Вечная страсть к цитатам не отступила и сейчас. "В любви первым объясняется тот, у кого не выдерживают нервы", - подумала я, а вслух произнесла главное - самое глупое, безнадежное - самое необходимое заклинание:
   -Я люблю тебя.
   Вздрогнув, как от удара, он резко оборвал свой рассказ. Сощурился еще сильнее, беспомощно, как слепой:
   -Зачем ты сказала это? - в его голосе звучало самое настоящее отчаяние.
   Но, правду говоря, в моем ответе отчаяния было еще больше.
   -А зачем обыкновенно это говорят? Я сказала, потому что не могла молчать об этом. Прости меня.
   Он так растерялся, мне показалось, он просто не знает, что мне ответить. Чувство неловкости еще усилилось, когда я поняла, что он собирается что-то мне сказать, казалось - я знаю, что. Но я не угадала.
   -Я боялся, что ты скажешь это, еще больше, чем ты боялась произнести это вслух, - он тоже умел читать мысли, надо же, не галантное общество, а компания сдвинутых экстрасенсов какая-то...
   То, что последовало за этим, окончательно лишило меня способности соображать. Он провел ладонью по моему лицу, будто вправду был слепым, и хотел узнать, как я выгляжу...
   -Только не жди, что в ответ я тоже начну изъясняться в своих чувствах. Ты ведь и сама все знаешь.
   Вот тебе и раз! Ничего я не знала, и очень хотела узнать. Только вот говорить становилось все труднее и труднее.
   -Ничего я не знаю, - еле выдавила из себя я, пытаясь отвести его руку.
   Его пальцы, продолжавшие изучать мое лицо, жгли его, словно раскаленным железом.
   -Ты - моя жизнь, центр моего заброшенного мира. Разве есть хоть кто-то, кто не любил бы свою жизнь?
   Только в этот момент отчаяние слегка отпустило меня. Сердце гулко колотилось в ребра, не желая возвращаться к размеренному ритму, щеки все еще пылали от прикосновения его рук, и всем своим существом я сознавала: ничего не решено, ничего не стало проще. Может, даже сложнее, если разобраться.
  

* * *

  
   В отношении меня жизнь неизменно придерживалась одного правила: то, что я должна была знать заранее, я узнавала заранее, порой из самых неожиданных источников. Вот и на этот раз, совершенно случайно проходя мимо "кабинета" Ильзы, я услышала часть очень важного для меня разговора.
   Услышанное повергло меня в затяжной ступор, и я не успела "объявить о своем присутствии", как это полагалось бы воспитанной молодой даме.
   -Мальчик мой, - голос Ильзы звучал ласково и устало, - умирать из-за достойной женщины - не зазорно, но вообще смерть - очень гадкая штука. Поверь мне, тебе следует держаться подальше от этой русской.
   -Не могу, - как будто через силу глухо произнес Генрих, - Она заново вдохнула в меня жизнь...я не смогу оставить ее.
   -А что ты будешь делать, когда ваша авантюра кончится? Ей придется уехать слишком далеко, и взять тебя с собой она не сможет, как бы ни желала этого...
   Интересно, откуда мудрая старушка знала и об этом? Видимо, ее экстрасенсорные способности еще обширнее, чем я думала до сих пор. Хуже того, я почувствовала, что Ильза вообще знает обо мне слишком много.
   -Почему я не мог бы взять ее в жены после того, как все будет кончено? - непонимающе прозвучал голос Генриха, - Уж будто я первый немец, который хочет взять в жены русскую...Она хорошего рода.
   Последнее было сказано таким тоном, словно Ильза числилась председателем какого-нибудь закрытого клуба, и сейчас решала, принимать меня туда или нет.
   -Мальчик мой, ты никак не уяснишь себе, - Ильза же придерживалась тона терпеливой сиделки, - Она не просто из России. Она - женщина из другого мира, законы которого нам неведомы. И вы не должны быть вместе.
   -Да что значит "не должны"?! - повысил голос мой наемник, - Кто-то может запретить мне, черт побери?!
   В ответ прозвучал сухой смешок домоправительницы. Сухой и очень скептический. Я почти увидела ее прищуренные "рентгеновские" глаза и кривящиеся сморщенные губы.
   -Никто и никогда не мог запретить тебе делать глупости и губить себя. И однажды ты вполне успешно сотворил это. Знай, что в этот раз ты ничего не сможешь исправить...Мне очень жаль, дорогой мой, но связь с этой женщиной способна забрать твою жизнь. Не слишком ли высокая плата за обладание ею?
   -Тебя не касается, насколько велика плата, - надменно перебил Генрих, - Ты ведь знаешь, что мне по силам заплатить. Я, благодарение богу, сам распоряжаюсь своей жизнью, и могу отдать ее за кого пожелаю...Тем более за нее.
   Право же, мне никогда не удавалось подслушать ничего подобного. И никогда я не слышала, чтобы мужчина был готов служить мне с такой безоглядной самоотверженностью. Вот это, наверное, и называется "себя не помнить".
   Поняла я и другое: хотела я того или нет, а все же обрела людей, готовых разыгрывать вместе со мной до конца ту партию, которую мы начали вместе.
   Но именно Генриха, оказывается, опаснее всего было допускать к заключительному этапу операции. Я была весьма склонна доверять прогнозам Ильзы, и мне не хотелось, ясное дело, становиться причиной смерти своего возлюбленного.
   Зато Генрих, как выяснилось, совершенно не собирался отступать. Его решимость была так непреклонна, что мне показалось: он с облегчением воспринял пророчество своей кормилицы. Может, ему было легче ввязаться в любые, пусть самые безнадежные, военные действия, чем размышлять о наших отношениях и планировать наше будущее.
   "Легче умереть за прекрасную даму, нежели жить с ней", - я не отогнала даже эту кощунственную мысль, ибо опасалась, что и она недалека от истины.
   "Возьми себя в руки, дорогая, - уговаривала я графиню Корсакову, непокорное и взбалмошное создание, - Получи от этой своей жизни все, что возможно, тем более, что тебе уже поздно отступать".
   Графиня молчала - подозреваю, что ей нечего было ответить. Ее поступки говорили сами за себя: вместо ответа на мои ежевечерние проповеди она целеустремленно направлялась в спальню Генриха, и...и оставалась там до утра.
   (Мне в самом деле казалось, что нас двое - я и эта самозванная аристократка. В попытках разобраться со своими чувствами, я подхватила бытовую форму раздвоения личности, и теперь не знала, имеет ли смысл с нею бороться.)
  

* * *

  
   На следующее утро я проснулась так поздно, что спускаться к завтраку уже не стоило - можно было начинать день прямо с обеда. От присутствия Генриха осталась только смятая подушка и горсточка сладких воспоминаний, которые я принялась с улыбкой перебирать. Маленькие женские драгоценности, воспоминания о любимом, то, что имело ценность для одной меня. Его улыбка за мгновение до поцелуя, его прозрачные глаза, его надменные губы, его широкие плечи, моя хрупкая защита от остального мира...Защита от самой себя.
   Мне отчего-то казалось, что уже ничего не придется предпринимать, просчитывать, что все срочные дела в этой эпохе выполнены, и осталось одно лишь безмятежное спокойствие. И тут же меня пронзило острое ощущение отчаяния: ну да, если все сделано, нужно забрать мальчика и возвращаться...Я даже зажмурилась, стараясь отогнать пугающую мысль - совершенно напрасно.
   Из средств обретения спокойствия в моем распоряжении оставалось только одно, но зато практически беспроигрышное: подумать о трудностях позже. Я просто отпустила беспокоящие меня мысли на все четыре стороны, и они благополучно выпорхнули в приоткрытое окно. Их место заняла здоровая незамысловатая бодрость, возможно, примитивная, однако куда более жизнеспособная.
   Вернув себе утраченную безмятежность, я совершенно спокойно проделала утренний туалет, и спустилась в гостиную очень вовремя - как раз к продолжению нашей общей истории.
   -Посыльный от графа фон Вольфа, - мрачно объявил Якоб, не слишком широко отворяя двери.
   Генрих нехотя поднялся с кресла, сделал пару символических шагов и остановился, смерив гонца тяжелым взглядом.
   Надо сказать, что "граф сотоварищи" не теряли звания самой оригинальной из здешних компаний. Они оставляли далеко позади даже наше странное сообщество. Правда, посыльный не был карликом, но зато его отрешенная физиономия сгодилась бы для самого элитарного фильма ужасов. Он легко сыграл бы вампира без всякого намека на грим. Бледный, с маленькими воспаленными глазками и ярко алым ртом - по-своему он был великолепен.
   Не говоря ни слова, он протянул Генриху пакет, и приосанился в ожидании ответа.
   -Вот господин граф нас предупреждают о последствиях нашего безрассудства, - Генрих выговаривал каждое слово с издевательской расстановкой, зло улыбаясь в листок, - и в надежде на наше благоразумие предлагают передать ему наследного принца...
   -...но наше благоразумие подсказывает нам не слишком доверять благородным поползновениям человека, замешанного в заговоре против своего правителя, - я легко приняла мячик нашего глумливого диалога и вернула пас Генриху, вместе с полным нежности взглядом.
   В насмешке над всем и вся ему поистине не было равных...
   -...и по сей причине мы никак не можем последовать ценному совету господина графа, и вынуждены игнорировать его увещевания, при том отдавая должное... - глаза Генриха блестели от еле сдерживаемого веселья, он мгновенно помолодел на пару десятилетий, пустившись в эту детскую проказу.
   -...его дальновидности и дипломатическим талантам, - я и сама едва сдерживала смех.
   Никогда раньше я не замечала за собой подобного легкомыслия. Ситуация неотвратимо двигалась к развязке, а я, вместо того, чтобы собраться и найти наиболее легкий путь, плыла по течению, подчинялась обстоятельствам, и испытывала от всего этого непередаваемый кайф. Неведомое до сих пор ощущение теплоты и близости к любимому переполняло все мое существо. Я полностью выпала из реальности, рассматривая руки Генриха, небрежно держащие "ноту протеста". Из блаженного оцепенения меня вывел хруст рвущегося пергамента - "нота протеста" была разодрана пополам одним коротким движением.
   -Передашь его сиятельству вместо ответа, - и аккуратно сложенные половинки листа перекочевали в руки посыльного.
   По-моему, он совершенно не удивился. Он просто щелкнул каблуками, развернулся и с достоинством покинул помещение.
   Якоб запер за ним дверь, и мгновенно вышел из образа вышколенного слуги. Менторский тон и образ наставника пришлись ему к лицу куда более.
   -И ты еще говоришь, что научился чему-то в своих странствиях! - сердито напустился старик на своего бывшего подопечного, - Да знаешь ли ты, как дорого вам может обойтись твое мальчишество?
   -Нам, - поправил Генрих, хладнокровно усаживаясь обратно в кресло, - Оно обойдется дорого всем нам. Если только нам успеют выставить счет.
   -Надо куда-то... - начала было я, и Генрих тут же закончил мою мысль:
   -...уезжать. Ты права, дорогая. Эти стены больше не смогут защитить нас. Они и раньше были не слишком хорошей защитой.
   На сей раз, сборы были недолгими и совсем не торжественными. Я, по правде говоря, и вовсе не знала, что мне следует взять с собой. Платья мне больше не понадобятся, деньги и драгоценности вместе с документами постоянно находились при мне, а о средствах передвижения мне не полагалось даже думать: о них прекрасно могли позаботиться слуги. Был, правда, один предмет, за обладание которым я отдала бы что угодно...Мне смертельно хотелось выкрасть из портретной галереи изображение молодого Генриха, и только остатки здравого смысла удерживали меня от этого безрассудства.
   Генрих, правда, нашел себе какие-то неотложные дела, и скрылся в неизвестном направлении, бросив на меня озабоченный взгляд.
   -Я покончу с делами очень быстро, - обещал он мне, словно я была ребенком, ожидающим, когда взрослые поиграют с ним.
   Я безразлично кивнула: в общем и целом, мне уже было все равно, какой срок разделяет наше расставание, раз нам все равно придется расстаться. Некоторое время меня никто не тревожил, и я сидела на краю диванчика, готовая вскочить с него в любую минуту, и мчаться, куда будет необходимо. Там меня и нашла Ильза.
   -Полагаю, нам с вами стоит попрощаться, - печально произнесла она, даже не пытаясь отговорить меня, или как-то иначе вмешаться в ход событий.
   Ей лучше, чем кому-либо другому было известно, что в нашем случае бесполезно спорить с судьбой. Она готова была смириться с ее выкрутасами, не жалуясь.
   -Вы оказались для меня полезнее многих специально назначенных к тому людей, - честно признала я, глядя на нее с благодарностью.
   И тут старушка сказала как раз то, что мне больше всего хотелось услышать:
   -Может быть, возьмете что-нибудь с собою на память о...о нас?
   Я с трудом подавила острое желание подпрыгнуть на месте и захлопать в ладоши. До сих пор мне казалось, что изводящая меня идея тянет разве что на приступ белой горячки, но со словами Ильзы она обрела реальность, и почудилась мне вполне благонамеренной.
   -Не могла бы я взять с собой портрет Генриха...тот, что висит в галерее? Я понимаю, - мрачно добавила я, - что прошу слишком много, но это действительно единственное, что бы мне хотелось.
   -Вы можете забрать его, - величественно кивнула она, словно была единоличной владелицей портрета, а заодно и всего поместья, - но как вы объясните свое желание нашему господину?
   -Какое это желание ты не сумеешь мне растолковать? - весело поинтересовался предмет нашего обсуждения, появляясь на пороге моей комнаты.
   -Твой портрет, - меня вдруг охватило такое острое отчаяние, что не осталось сил даже на женские уловки, маленькую, карманную ложь, - я хочу взять его с собой.
   -Зачем тебе портрет, дорогая, жалкая копия, если оригинал постоянно перед твоими глазами? - он удивленно приподнял брови, напрочь отказываясь понимать то, что просто-таки бросалось в глаза.
   Уж не знаю, кого он хотел этим перехитрить. Все было кончено, и жизнь неумолимо разводила нас по разные стороны баррикады. Чудовищная несправедливость этого обстоятельства сломала мою почти идеальную самозащиту.
   -Не могу больше! - простонала я, теряя всю свою накопленную твердость, - Ты спрашивал меня, и я не смогла ответить не потому, что не хотела довериться тебе...Черт меня побери, я не знаю, кто я! Я никто, никто! Сто масок, ни одного лица!
   Меня колотила самая банальная истерика, но такой силы, что я не способна была ей противостоять. Я билась головой в грудь Генриха, словно стараясь пробить некую неведомую стену. Он молчал, только тесно прижимал меня к себе, стараясь хоть немного успокоить этим маленьким насилием.
   -Может, я вообще не человек, а только так, игра теней? Игра твоего воображения? - глумливые вопросы срывались с моего языка с безумной скоростью, хотя мне самой не было до конца понятно, жду ли я на них ответа.
   -Скорее уж мы все - игра твоего воображения, - с улыбкой парировал Генрих, не ослабляя объятий.
   Его убежденность не могла остановить моей истерики, но, по крайней мере, смягчила ее сумасшедший напор. Тем не менее, я слишком хорошо знала, что выбор за мной. Только за мной. И знала, что именно обязана выбрать.
   Сообразно бессмертной привычке делать все в последнюю минуту, я молчала до последнего. Но у ворот замка не вытерпела. Ну не было сил моих смотреть на деланно безмятежного Генриха, принявшего, видно, решение находиться рядом со мною сколь возможно долго, и любой ценой обеспечить успех моему предприятию. Пусть даже ценой своей жизни.
   Тому было целых две причины, обе очень веские. Первая - этика наемника, обязывающая его выполнить взятые на себя задачи. Вторая - склонность действовать во имя любви, а не рассуждать о ней, не копаться в своих чувствах.
   -Стойте! - громко, отчаянно громко произнесла я.
   Мое маленькое войско остановилось мгновенно, лучше сказать - замерло, и воззрилось на меня с немым вопросом.
   Самым трудным было взглянуть Генриху в глаза. Но я справилась и с этим, собрав остатки сил. (Черт побери, не так-то их было мало, моих сил, если они до сих пор не иссякли!)
   -Мы отправимся дальше без вас...без тебя, - перед лицом смертельной опасности теряли смысл все взаимные реверансы.
   По большому счету, они никогда не имели особого смысла, разве только для нас двоих.
   Лицо Генриха застыло, тяжелый выжидательный взгляд уперся в мои глаза. Однако голос остался мягким, как при разговоре с маленьким Карлом.
   -Хотел бы я знать, что заставило тебя утратить разум в самом конце пути, госпожа моя?
   Под его взглядом я опустила голову и вполовину сбавила тон, но отступать не собиралась. У меня были свои резоны для того, чтобы любой ценой вывести его из игры. Дальше я справилась бы и без него, а вот Генриху эти последние несколько часов могли сохранить жизнь, останься он под отчим кровом.
   О себе я старалась не думать. Должно быть, сработал инстинкт самосохранения: я точно не выдержала бы собственных рассуждений на тему взаимных чувств и прочих разрушительных моментов.
   -Мы отправимся дальше без тебя, - упрямо твердила я, все ниже и ниже опуская голову, - Я справлюсь, а тебе нельзя с нами...нельзя, пойми!
   -Послушай меня, - он подъехал ко мне вплотную, и положил руки мне на плечи, - Не старайся представить все сложнее, чем оно есть. Все просто: я хочу тебя и не отпущу без борьбы.
   Я отшатнулась, заглянув в безмятежные глаза реальности: он все понимал. Понимал и не желал с этим мириться. Мы отражали мысли и чувства друг друга, раз за разом, до бесконечности, как в старинном гаданье...Осколки зеркал, случайно отразившиеся друг в друге - этот образ возник в моем сознании неожиданно ярко.
   -Надо же, - прошелестела я внезапно утратившим все краски голосом, - Иоганн не так уж и ошибался...
   -О чем это ты?
   -Зеркала...осколки зеркал, отражающие...впрочем, какая разница? Ты же не отступишь от своего.
   -Как ты догадлива, - самая циничная из его гримас заронила в мое сознание надежду: может, все еще обойдется?
   Цитаты, цитаты, вся моя жизнь состояла из цитат, или сопровождалась их отлакированной мудростью: "Надежда - глупое чувство..." Мне оставалось положиться на судьбу, капризную даму, в играх с которой люди всегда проигрывали, даже если воображали себя победителями. И у них, как у меня, почти не было шансов отыграться.
  

11. "Не ждали".

  
   Очередное наше путешествие происходило в зловещем молчании. Даже безмятежный Шметтерлинг примолк, ничего не пел, и не бормотал себе под нос. На какое-то мгновение мне показалось, что он понимает хоть малую частичку происходящего, но это ощущение быстро пропало. Он всего-навсего опасался за свою шкуру, нутром чувствуя, что сейчас никто не будет с ним церемониться.
   Мы снова ехали, и ничего не было бессмысленнее, чем наше бегство. Мне и маленькому Карлу не нужно было убегать, наоборот - лучше было бы остановиться. Но Генрих, сжав зубы, не отвечая на вопросы, и не реагируя на приказы, все погонял и погонял свою лошадь. И мы все, словно под гипнозом, мчались за ним, и тоже погоняли и погоняли своих лошадей. Карл следил за происходящим с таким недетским выражением на лице, что даже начал пугать меня. Этот ребенок понимал много больше, чем некоторые абсолютно взрослые и совсем неглупые люди.
   Нашему бегству еще могло бы стать оправданием ненастье, но оно прекратилось без следа, и в окружающем нас мире снова воцарились тишина и покой. Однако мы убегали от чего-то никому из нас не ясного до конца, и никто не смог бы остановить нас.
   -Мы остановимся на ночлег? - тихо спросил Карл, когда солнце зависло над самым краем леса.
   -Конечно, - с облегчением откликнулась я, - Если сможем отыскать гостиницу.
   Наш маленький принц разрешил общие трудности, и отодвинул решение неотложных, казалось бы, проблем, еще на одну ночь - несколько часов тревожного темного перемирия. Разумеется, моя графиня не могла устоять перед искушением еще раз побыть наедине с Генрихом. "Возможно, в последний раз," - сказала романтичная книжная девочка, которой я никогда не переставала быть, но графиня только отмахнулась с небрежной усмешкой...И снова поступила по-своему.
   Постоялый двор, где мы остановились на ночлег, был маленьким и безлюдным. Хозяева проявили к нам такое равнодушие, что я предложила поискать другое место для ночевки.
   -Сюда слишком редко заезжают по-настоящему благородные путешественники. К этому ведь тоже нужна привычка, - объяснил Генрих, удаляясь на переговоры по поводу оплаты.
   Невзирая на моральные муки, я не могла не оценить в очередной раз его дипломатические таланты. Ночлег обошелся нам в смехотворную сумму, а хозяева забегали вокруг нас с первозданным рвением, каковое с лихвой искупало все прошлые огрехи. Для каждого нашлась небольшая комнатка, а, кроме того, - маленький зальчик на всех, где мы отужинали, не очень-то различая, что именно пережевывают наши челюсти. Придавленные тяжелым, как свинец, молчанием, мы закончили свой ужин, и разбрелись на ночлег. Карл, на сей раз, не требовал никаких сказок, только попросил, чтобы "двое из ларца" остались с ним, пока он не заснет. Раупе и Краваль согласились на это мероприятие с подозрительной легкостью, и таким образом, все текущие дела были улажены. Мы с Генрихом могли приступать к самому трудному - разрешению наших собственных отношений.
   Больше всего на свете я хотела остаться с ним наедине. И безумно боялась этого. Лучше, чем кто бы то ни было со стороны, я понимала, как виновата перед ним. И ничем уже не могла искупить свою вину.
   Мы молча скрылись в его спальне, и подняли друг на друга глаза.
   -Я люблю тебя, - снова произнесла я всуе бессмысленное и бесполезное заклинание.
   И он снова нахмурился и как-то напрягся перед тем, как ответить.
   -Не больше, чем я люблю тебя, драгоценная. Но какое это имеет значение?
   -Как это какое?! - я возмутилась громко, но так фальшиво, что не поверила себе сама.
   -Ну, ты...нам ведь все же придется расстаться. Не думай, что я не способен этого понять. Есть некие обстоятельства, не зависящие ни от кого из нас.
   -И ты все равно будешь бороться за меня?
   -Я буду делать то, что должен, а ты делай то, что должна сделать ты, и будь что будет.
   Лучше бы мне было промолчать на это. Но за мной числилась непременная слабость: я никогда не хранила молчание, если могла произнести хоть пару слов.
   -Давай, скажи мне все, дорогой мой рыцарь без страха и упрека! - я уперла руки в бока, и, наверно, изрядно походила на базарную торговку, - Припомни полный список моих провинностей, раз уж собрался выставить счет. И то, что я использовала тебя в своих целях, и то, что позволила нам обоим роскошь влюбиться друг в друга, и то, что не могу остаться с тобой...
   При последних словах силы оставили меня, и я разревелась, горько, как ребенок. Разница была небольшой, но существенной: от взрослых слез не становилось легче. Напротив, отчаяние росло вместе с ними, как снежный ком, грозя стать вовсе неуправляемым.
   Слезы текли и текли из моих глаз, размывая нечеткие контуры окружающего мира. Как будто, если бы я поплакала еще немного, мир исчез бы вовсе, растворившись в моей печали.
   Я даже не могла разглядеть Генриха: его смутный силуэт застыл у окна, и только на этом фоне был еще слегка виден в полутьме.
   -Ты слишком хорошо понимаешь меня, - жалобно хлюпая носом, объявила я, - и заранее готов пожертвовать для меня всем. Видит бог, для меня это слишком тяжкая ноша. Если бы я была равнодушна к тебе, меня бы ничуть не трогали твои жертвы, но я люблю тебя, и я...
   -...и ты совсем запуталась, дорогая. Я и правда хорошо понимаю тебя. Но ты ничем мне не обязана ни за это понимание, ни за все прочее, поверь. Мои, как ты выражаешься, жертвы, совершенно добровольны.
   Мы с моим аристократическим двойником, в который уже раз, трагически не совпадали во мнениях. Легкомысленной графинюшке мечталось использовать остаток ночи на полную катушку, и преимущественно в амурных забавах...А мне было что-то не до забав. Унылое чувство собственного бессилия незаметно оккупировало все мои мысли, и разместилось там с комфортом. Вкупе с благоприобретенным мрачным цинизмом оно не обещало мне ничего лирического, кроме бесплодных попыток переубедить друг друга в неких принципиальных вещах.
   Но оказалось, Генрих придерживается по этому поводу совершенно другого мнения.
   -Не будем предаваться сожалениям о том, что невозможно, - предложил он, преодолев расстояние меж нами, - Лучше извлечем побольше из того, что принадлежит только нам.
   Стоящий так близко, он в один миг парализовал все мои возражения, так и не сорвавшиеся с языка. Умолкли все сомнения, оговорки и сложности, вежливо уступив место прерывистому голосу страсти. Попробовали бы они не подчиниться! Меня в этом случае, видимо, просто взорвало бы изнутри.
   Любо-дорого, должно быть, было бы взглянуть на нас со стороны. Близкая разлука вносила в наши объятия нотку отчаяния, и обостряла восприятие до предела. Каждая клеточка моего тела ловила ощущения, как пустыня - долгожданный дождь, я, как будто, грезила наяву, и боялась лишь одного: что мой сон закончится слишком скоро. Но он был долгим, долгим и восхитительным, и длился бесконечно.
   Страсть говорила с нами долго, но когда она замолчала, рассвет еще не наступил. Странное дело, а мне-то казалось, что миновали годы, да что там годы - века, тысячелетия! Но до утра, по самым скромным подсчетам, оставалась еще пара часов, и между нами опять возник пугающий призрак расставания...Мы снова были разделены разнообразными весомыми причинами, и ничего не могли противопоставить судьбе, кроме безумного желания остаться вместе еще хоть ненадолго.
   Ситуация явно затягивалась, и тут меня осенило:
   -Ты так и не досказал историю о кукольнике, - улыбнулась я, устраиваясь поудобнее в его объятиях, - Очень хочется услышать о дальнейшей судьбе мастера из славного города Мюнхена.
   -Не могу отказать тебе, дорогая, - отозвался он, - Тем более что и сам я в свое время не мог дождаться, чем же кончится дело. Да и время до рассвета еще есть...Слушай же. Жизни в старом мастере оставалось ровно настолько, чтобы изготовить последнюю куклу - Прекрасную Даму. Мастер делал ее очень медленно, ибо едва шевелились его усталые руки. Но он и в самом деле вкладывал в нее всю душу, что еще теплилась в нем, и кукла получалась особенной. Она была еще живее, чем прочие творения старика. Ему не пришлось наводить румянец на ее щеки - они сами вспыхнули нежным розовым отсветом. И глаза ее сами затрепетали длинными ресницами, и на лице мастера появилась мечтательная улыбка: ему показалось, что кукла похожа на всех его былых возлюбленных сразу.
   На закате он, почему-то очень волнуясь, передал Прекрасную Даму директору. Кукла при этом имела вид весьма грустный, уголки губ у нее выглядели опущенными, а глаза - влажными и припухшими, словно от слез.
   Мастеру захотелось оставить куклу у себя, захотелось так сильно, словно вместе с ней уходила его жизнь. Но протестовать было поздно и бессмысленно: за кукол ему хорошо заплатили, и директор выглядел таким довольным...
   -Отличная работа, мастер. Жаль, что вы вряд ли сумеете повторить подобный труд...
   Директор больше не тратил слов, он бережно завернул Прекрасную Даму в папиросную бумагу, уложил в коробку, и неспешным шагом навсегда покинул дом злосчастного кукольника.
   Мастеру казалось, что вместе с Прекрасной Дамой его покинули последние силы. Жизнь для него превратилась в череду однообразно сменяющихся дней и ночей. Он не пил, не ел, не двигался, и ждал только, когда же за ним явится милосердная Смерть, чье дыхание он уже, как будто, чувствовал на своей щеке. Смерть виделась ему вовсе не страшной старухой с седыми космами волос и непременной косой в костлявой руке. У его Смерти были синие мечтательные глаза, щеки, покрытые нежным румянцем, и прихотливо изогнутые в улыбке губы. Он часто просил ее прийти поскорее, но она не слишком торопилась: должно быть, у нее и без того находилось достаточно дел.
   Добрые горожане давно обходили его дом стороной, при этом торопливо крестясь, и поплевывая через плечо. Им казалось, что в доме поселились некие силы, от которых лучше держаться подальше.
   Возможно, мастер так и закончил бы свои дни, но напоследок судьба подарила ему утешение в его одиночестве. Однажды он проснулся посреди ночи от яркого сияния луны, заглядывающей ему прямо в лицо. Что-то в убогой комнате неуловимо изменилось, и он скоро понял, что именно. На стуле перед его постелью сидела Прекрасная Дама, и смотрела на него с улыбкой. Да-да, он мог бы поклясться своей бессмертной душой, что кукла улыбалась ему, и как будто бы звала куда-то.
   -Я готов пойти с тобой, - еле слышно прошептал мастер, с восторгом глядя на лучшее свое творение.
   В это мгновение створки окна распахнулись, и в лицо ему ударил порыв свежего ветра. Старому кукольнику показалось, что ветер подхватил его, и несет куда-то - без сомнения, очень далеко от его постылой и однообразной жизни.
   И во всем славном городе Мюнхене гулял всю ночь настоящий ураган, а наутро домик мастера оказался сломанным, как будто чьей-то могучей рукой. Самого кукольника не нашли под обломками, и никто никогда больше не видел его...
   Быть может, он поселился где-то, где не был таким одиноким?..
   Мы немного помолчали, мечтая каждый о своей стране, где никто не одинок, а потом Генрих тихо попросил меня:
   -Анна, может, ты могла бы рассказать мне о себе хоть что-то? Хоть немного, что-нибудь, в чем нет чужих тайн...
   Его голос звучал так печально, что я не могла отказать. Кроме того, мне как раз пришло в голову, что я могу поведать о себе, не слишком погрешив против истины. Пришел мой черед рассказывать ему сказки.
   -Я живу в Санкт-Петербурге. Ты слышал о таком городе?
   Генрих коротко кивнул, боясь, наверно, помешать мне, но я не собиралась останавливаться, и поэтому продолжала:
   -Государь наш, Петр Алексеевич, не слишком хорошо выбрал место для столицы, но замысел осуществил с размахом. Может, поэтому, этот город любят и ненавидят, но никто и никогда не мог избавиться от его обаяния...Знаешь, он такой большой, и в нем всегда ветер. Все улицы и площади продуваются насквозь, и почти никогда не бывает тихой, безмятежной погоды.
   Видит бог, я никогда не описывала свой город так старательно, но в моем повествовании он все же представал довольно далеким от своего общеизвестного облика. Учитывая поправку на то обстоятельство, что в восемнадцатом веке Питер был еще совсем молодым, отличие оставалось очевидным. Наверно, мне просто хотелось, чтобы и Генрих полюбил его, пусть и заочно.
   И я вдохновенно живописала Петербург, и Генрих зачарованно внимал рассказу. В моем изложении город больше всего походил на загадочного, отстраненного незнакомца, преисполненного смутного, болезненного очарования. Рожденные в нем впитывали пристрастие к нему с молоком матери, а те, кто поселялся в нем, пусть и на краткий срок, бранили его на чем свет стоит, но все равно стремились попасть в него снова и снова.
   Петербург был готов принять всякого на своих низких, болотистых берегах. Его белые ночи как нарочно были созданы для влюбленных, его широкие площади продувались самыми неистовыми ветрами, его сырые зимы убивали слабых и порождали в сильных философское отношение к житейским передрягам...
   В моем сознании безнадежно перепуталось то, что я знала об едва родившемся Петербурге, и то, что я видела вокруг себя, возвратившись домой из очередных странствий. Я говорила очень долго, и Генрих не прерывал меня. Только когда я замолчала, он задумчиво произнес:
   -Я бы хотел побывать там...Чтобы лучше узнать тебя.
   -Непременно сделай это...как-нибудь потом, - оптимизма в моем голосе было ровно столько, чтобы заглушить подступившие к самому горлу слезы.
  
  

* * *

  
   Будь моя воля, я бы избежала в то утро каких бы то ни было событий...Увы, они продолжали преследовать меня и всех остальных с завидным упорством. Одно из многих затверженных мною житейских правил таково: события случаются и случаются там, где их и без того более чем достаточно. Их общая масса давно уже превысила критическую, с которой мы еще хоть как-то смогли бы совладать.
   Меж тем минувшая ночь настолько опустошила меня, что я предпочла бы вообще ни с чем не справляться, тем более - решительно и быстро. О Генрихе можно было сказать то же самое. В это утро он был молчаливее обычного, под глазами залегли синие тени, и во всем облике видна была страшная усталость. Он казался почти стариком, и я внезапно испугалась этой перемены в нем: он до сих пор оставался моей единственной опорой, и вот теперь сам нуждался в помощи. Он даже оставил свою обычную шутливую нежность: я бы поспорила на что угодно, что у него просто не было сил на полноценное человеческое общение.
   Мы молча поднялись с постели, проделали утренний туалет, старательно избегая смотреть друг другу в глаза, и расположились в креслах у погасшего камина, не в силах оборвать наши последние минуты наедине.
   На этот раз, однако, судьба сжалилась над нами и приняла решение за нас. В двери гостиной отчаянно заколотили, и через минуту, не дожидаясь разрешения, на пороге возник поразительно одинокий и взъерошенный Краваль. Что-то настолько взволновало его, что он напрочь позабыл не только о субординации, но и о постоянной потребности находиться рядом с напарником.
   -Я только что из дозора, - задыхаясь, сообщил он в ответ на наши вопросительные взгляды, - Сюда едет этот...лекаришка. Отчего-то один, но с ним - саквояж, содержимое которого нам неизвестно. От такого всего можно ожидать. Может, он задумал отравить мальчишку, и сумеет сделать это незаметно?
   Он очень рассчитывал на нашу бдительность, и вполне полагался на нашу способность устранять любые трудности с видимой легкостью тренировочного фехтовального поединка. Знал бы он, как оба мы сейчас измучены и как неспособны ни на какие практические действия! Я бы ни за что не смогла справиться с собой, но Генрих и здесь подал мне пример. Он поднялся из кресел как ни в чем не бывало, словно оставив в углу спальни личные драмы, не имеющие касательства к основной задаче.
   -Подождем, что он предпримет. Пойдемте, встретим его внизу.
   Его лицо мгновенно стало абсолютно бесстрастным, и только резкие складки в углах губ выдавали мне все, что он хотел бы скрыть от посторонних взглядов.
   Внизу в трактире наш "маленький принц" с поистине королевским презрением к опасностям вкушал молочную кашу, задумчиво елозя ложкой по тарелке. Функции добрых бабушек на сей раз выполняли при нем Раупе и Шметтерлинг, и надо сказать, справлялись с ними неплохо. Они наперебой развлекали мальчика какими-то байками, не забывая хвалить его за отменный аппетит. При нашем появлении они замолчали, и уставились на нас, как пресловутый баран на соответствующие ворота.
   -Продолжайте вашу содержательную беседу, господа, - благосклонно кивнул им Генрих, и я снова подивилась его железной выдержке.
   Он даже спросил себе тоже каши, и принялся поглощать ее с видом крайнего сосредоточения. Сторонний наблюдатель не заподозрил бы у него никаких проблем, кроме, разве что, желудочных. Я-то не смогла бы проглотить ни кусочка, ибо в глотке у меня, не хуже рыбьей кости, застряло отчаяние, и больше там ничего поместиться не могло.
   Все настолько перевернулось в моей бедной голове, что я бы только порадовалась, если бы наше предприятие завершилось неудачей. Ведь тогда мне не нужно было бы никуда отбывать из этой благословенной эпохи (боже мой, откуда подобные мысли, я же совсем недавно тихо ненавидела медлительный и кокетливый галантный век), и тогда, может быть...
   К счастью, затишье продлилось недолго. На пороге возник Иоганн собственной персоной, и направился к нам, словно мы были его лучшими друзьями.
   -Прошу вас следовать за мной, ваша милость, - обратился он к мальчику, не обратив на нас ни малейшего внимания.
   И с Карлом произошло нечто непонятное. Он, словно под гипнозом, отложил ложку и поднялся из-за стола. Ничего подобного и предположить было невозможно, и, тем не менее, дело обстояло именно так: на нашего вундеркинда нашелся более сильный гипнотизер, и как раз там, где мы совсем не ожидали.
   Первым на нестандартную ситуацию среагировал Генрих. Единым плавным движением он выскочил из-за стола и обнажил шпагу. Который раз в моей голове пронеслась шальная мысль о том, что он все же очень похож на большую кошку, нападающую изящно и неотвратимо. Я не могла представить, как Иоганн сможет отразить хотя бы один удар. Но он оказался гораздо проворнее, чем я ожидала и парировал с неожиданной силой, не забыв попутно ударить и словом:
   -Опять вы, любезный барон, сражаетесь за безнадежное дело. И снова, как я погляжу, в деле замешана дама...Вот уж воистину, вас не учит даже ваш собственный печальный опыт.
   Однако своим замечанием он добился прямо противоположного результата. Если до сих пор Генрих просто хорошо выполнял свои обязанности, то в этот момент в нем заговорила настоящая ненависть. Стоя строго спиной к стене и крепко прижимая к себе дрожащее тельце Карла, я восхищенно следила за поединком. Да, теперь это была не только и не столько рядовая драка, сколько личная дуэль двух ярых противников.
   -Он убьет его? - испуганно и восхищенно одновременно поинтересовался мальчик.
   -Нет, - небрежно ответила я, -только поучит уму-разуму.
   Мой ответ сгодился бы только для третьесортного вестерна, но это была именно та фраза, которую ожидал услышать мой малолетний подопечный. Он сразу же перестал дрожать, и заметно приободрился.
   Поединок закончился внезапно и тривиально. Иоганн зацепился за табуретку и рухнул навзничь. Шпага Генриха мгновенно нацелилась ему в лицо.
   -Вы убьете меня? - бесстрастно осведомился Иоганн.
   Очевидно, это был актуальный вопрос, вот только Карл вложил в него куда больше волнения, чем сам лекарь. Можно было подумать, что он обсуждает вовсе не свою участь, лежа на полу под смертельным острием, а чью-то постороннюю судьбу, вдобавок сидя у камина с бокалом вина. Чисто академический интерес сквозил в его голосе - нельзя не признать, что вел он себя весьма достойно.
   Генрих в ответ на этот стоицизм только брезгливо поморщился.
   -Не стану марать руки. Оставлю тебе метку на память, и можешь убираться с глаз моих.
   Острие его шпаги еле заметно шевельнулось, и щека "кукольника" украсилась небольшой, но весьма глубокой царапиной. По моим ощущениям она не должна была заживать довольно долго.
   -Убирайся, - повторил Генрих, со стуком возвращая свой клинок в ножны.
   Я следила за ним с первобытным восхищением. Никогда еще я не видела у него такого торжествующего выражения лица. Он стал похож на бога, и выглядел вполне способным создать собственный мир, обустроив его на свой нестандартный вкус. Можно было подумать, что он покончил со всеми своими врагами сразу, и теперь ничто не угрожало ему - ничто и никто, кроме него самого.
   Мои ощущения, как это бывало и раньше, выразил Карл. Он отвесил Генриху один из своих утрированно взрослых поклонов.
   -Примите нашу благодарность, барон. Вы были безупречны.
   В глазах Генриха зажглись так любимые мною насмешливые искры, но тон его остался предельно почтительным.
   -Рад служить вашему высочеству, - поклонился он в ответ.
   Иоганн исчез так же быстро, как и появился, оставив меня в недоумении, почему он не попытался загипнотизировать еще кого-то из нас. Должно быть, для этого требовалось время и сосредоточение, чего он был лишен в процессе импровизированного поединка.
  

* * *

  
   -Ну, все, - я больше не могла противиться очевидному.
   Мне до смерти обрыдло это бесконечное бегство - тем более бессмысленное, что погоня не могла нам навредить. Разве вот только нашим спутникам...Самое время расстаться с ними. "Самое время", - я твердила себе это, минуты неумолимо складывались в часы, а я никак не могла произнести это вслух.
   После короткой стычки с лекарем Генрих не пытался больше пуститься в объяснения. Он только нахлестывал лошадь, сосредоточенно нахмурившись и не вмешиваясь в происходящее.
   -Отступать некуда, позади Москва, - произнесла я стандартную фразу, которую никто, кроме меня оценить не мог.
   -Позади - фон Вольф, Москва в другой стороне. Если я правильно понял, мы направляемся именно туда? - вопрос Генриха прозвучал бы в высшей степени невинно, если бы не коварное местоимение "мы".
   Я притормозила свою многострадальную лошадку и прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться. Я не могла поверить в то, что он до сих пор упорствовал в столь однозначной ситуации. Он, может, впервые в жизни не хотел смотреть в глаза реальности: мы должны были расстаться, и никто не смог бы этого изменить, ни один, даже самый могущественный маг.
   Остановились мы очень вовремя: далеко позади нас на дороге как раз появились наши преследователи. Возглавлял погоню на сей раз фон Вольф собственной персоной.
   -Какая честь! - издевательски отметил Генрих.
   Высказавшись, он деловито привязал лошадь в кустах, заставил нас проделать то же самое, после чего снова принялся поражать меня, как и обычно - минимальными средствами.
   Он вышел на середину дороги и остановился. От его позы веяло таким нерушимым спокойствием, что и все мы успокоились, глядя на него. Я-то, правда, знала, что это спокойствие происходит не от безмятежности, а от концентрации воли. Мне даже почудилось, что одним своим видом он способен распугать любое количество врагов.
   "Розовые очки сними", - потребовала я у самой себя, стараясь не замечать очевидного. Ему грозила смертельная опасность (о которой он был заранее предупрежден), а он, вместо того, чтобы проявить осторожность, собирался встретиться с ней лицом к лицу.
   И у меня почти не осталось времени, чтобы его переубедить.
   -Это у тебя плохо с географией: здесь не Фермопилы, а тебя одного явно недостаточно, чтобы загородить весь проход, сердце мое, - получилось то, что надо, немного иронии, немного нежности, сам Генрих не сказал бы лучше, - Твоя героическая погибель никому не понадобится. Все, что мне нужно - это пара минут времени. Карл, пойди сюда, мальчик мой.
   Генрих не успел мне ответить. Как выяснилось, и пары минут у нас уже не было. Все произошло слишком быстро для вальяжного галантного века. Карл едва успел подойти ко мне, как наши преследователи уже очутились рядом с нами.
   -Напрасно вы не приняли к сведению моих предостережений, - голос фон Вольфа, не столь уж и громкий, отчетливо прозвучал в прозрачном воздухе, - Прочь с моей дороги, любезный фон Штайнберг, а вы, ваше высочество, благоволите отправиться со мной.
   Тон опытного царедворца опасно граничил у графа с вежливым презрением. Даже Карл заметил это, а уж Генрих - и подавно.
   -Ваши силы не так велики, как ваши амбиции, любезный фон Вольф, - легко произнес он, сопроводив свои слова еле заметным жестом.
   Повинуясь этому молчаливому приказу, "двое из ларца" слаженно оттеснили меня и мальчика за спину к Генриху, оставив Шметтерлинга одного и без всяческой защиты. Если бы их маневр продлился хоть чуточку дольше, может быть, пиит и успел бы испугаться, но события развивались с чудовищной, лихорадочной быстротой.
   На их маневры фон Вольф брезгливо скривился, и продолжал втолковывать нам, как неразумным детям, свою мысль:
   -Невзирая на вашу недальновидность и упорство, с коим вы стремитесь удержаться на своих позициях, между нами, весьма шатких, я не теряю надежды...
   -Слишком долго, - блеклый голос Иоганна перекрыл все звуки, казалось, он накрыл всю мизансцену огромным пыльным покрывалом...
   С этими словами лекарь буднично нацелился пистолетом в грудь Генриху и быстро спустил курок.
   Мне показалось, что сейчас, как в легкомысленном боевике, Генрих умело отыграет сцену падения, после чего скажет что-нибудь, вроде: "Бронежилет последней модели, Гарри, - и никаких проблем!"
   Театральная искусственность смерти всегда была в моих глазах наилучшим выходом из подобных ловушек. Но на этот раз... На этот раз кино ставила сама жизнь: никакого клюквенного сока и хэппи-эндов, только суровый реализм, и ничего больше.
   Время вокруг как будто остановилось. Картонные декорации трещали и рушились, марионетки безвольно повисли на своих веревках, а посреди всего этого на дороге умирал Генрих, и я ничего не могла сделать. Ничего сверхъестественного - ни взять с собою, ни исцелить я не имела права, и впервые в жизни я ощутила, что и я - марионетка. Я так же безвольно болталась на нитках, которые держал злой и властный кукольник. В голове совсем некстати крутились обрывки стихов - дикое смешение, не поддающееся никакому анализу...Да, я вдруг стала куклой, а на руках у меня умирал вполне живой человек, и кукле предписывалось дать ему умереть. Все, что я смогла - это опуститься на землю рядом с ним и положить его голову к себе на колени. Он с видимым усилием вгляделся в мое лицо.
   -Не так уж мы непобедимы... Но главное сделано...забирай мальчишку и отправляйтесь...куда там вы должны отправиться... - на этом его речь оборвалась, и он прикрыл глаза, собираясь с силами.
   "Нет, невозможно! Сделать хоть что-то!" - нетерпеливо воскликнула романтичная книжная девочка. Я сорвалась с держащих меня кукольных пут и подняла с безумной надеждой глаза на маленького Карла, оцепеневшего рядом.
   -Я приказал ему жить, - печально сказал мальчик, - Он не слушается... Анна, бог зовет его к себе?
   Я не ответила, стараясь собраться с мыслями. Они так путались, словно не собирались никогда возвращаться в строй. В одной хорошей книге я прочла эти слова: "Смерть невозможно разглядеть, если она подходит слишком близко". На этот раз смерть подошла ко мне вплотную и решила зачем-то обмануть меня. Она прикинулась сном, очень правдоподобно: Генрих лежал на спине в дорожной пыли, глаза его были закрыты...и я не слышала его дыхания, как ни вслушивалась в обступившую нас звенящую тишину.
   С этой мыслью мутная паутина опустилась на мое сознание. Она сковала меня крепче зимнего льда: я больше не пыталась понять, что делаю.
   Наши преследователи остановились рядом с нами и выжидали, как никогда походя на персонажей какой-нибудь допотопной пьесы. В моем сознании они превратились в бесплотных теней, отыгравших свои роли до конца.
   Карл умоляюще смотрел на меня, наверно, приказывал мне что-то - и все без толку. Малыш утратил свой дар, я уже понимала это - такие переживания не могли пройти для него бесследно...И почему-то я совсем не придавала этому значения.
   Кажется, я из последних сил стучала кулаками по ненавистной дороге, которая, как в долго мучавшем меня кошмаре, привела меня к трагическому финалу. Я понимала уголком сознания, что нам с Карлом действительно пора, но не могла осознать, имеют ли мои действия сейчас хоть какой-то смысл. Как в том сне, я будто потеряла под ногами почву, и уже не надеялась когда-либо снова ее обрести. Я могла только с остервенением сбивать в кровь кулаки, наказывая себя за то, что стала орудием злодеяния, как ни пыталась избежать потерь. Круг все-таки замкнулся, все, что было предсказано, произошло, и я чувствовала себя волком, загнанным за красные флажки.
   -Встаньте, госпожа, - послышался возмутительно спокойный - без тени сочувствия - голос Шметтерлинга, - Вы простудитесь, а кроме того, вы сбили себе все руки - его уже не вернешь, что тут убиваться. Мальчику лучше отправиться с господином графом, а мы последуем за вами, куда пожелаете.
   Практичный подход пиита к действительности стал камушком, вызвавшим лавину. Все мои установки цивилизованного человека, все инструкции по нахождению в прошлом смело волной глухой, нерассуждающей ненависти.
   И коль уж был у меня пистолетик, маленькая, почти бесполезная игрушка, по всем правилам драматургии он должен был выстрелить - хотя бы однажды. И он выстрелил, я так старательно целилась прямо в безмятежное фарфоровое личико Шметтерлинга, что обязана была попасть в цель. Я не потратила ни секунды на бессмысленные разговоры в стиле "умри, негодяй!", а просто выпалила из обоих крошечных стволиков, и этого оказалось достаточно. Пиит изумленно сморгнул, голова его дернулась, и он неуклюже ткнулся в пыль у моих ног. Несмотря на всю водевильность дизайна, пистолетик сделал свое дело не хуже какого-нибудь табельного ТТ.
   Меня слегка отрезвил кислый запах пороха, окутавший все вокруг. Карл чихнул, прикрыв рот ладошкой, и это простое действие окончательно привело меня в чувство.
   -Господа, вот ваше жалованье, благодарю за службу, и предлагаю вам удалиться в любом направлении, которое вас привлекает больше всего. Боюсь, что здесь становится небезопасно, - быстро произнесла я, обращаясь к Раупе и Кравалю, и протянула им тяжелый кошель.
   Они уставились на меня в полном изумлении. По их понятиям, именно сейчас-то и наступала самая кульминация их службы. И вместо того, чтобы воспользоваться их услугами, я отсылала их от себя, да еще в такой страшной спешке.
   -Но госпожа... - пробасили они, как всегда, почти одновременно, с выражением крайнего разочарования на физиономиях.
   -Дальше, - разъяснила я им, как детям, медленно и с расстановкой, - я справлюсь сама.
   Возможно, они говорили еще что-то, но я не в силах была объясняться с ними. Еще несколько минут - и мой запас прочности иссяк бы без следа. Я и так едва удерживала свое сознание в ясном состоянии.
   -Карл, дитя мое, - обратилась я к "маленькому принцу", - Ты готов последовать за мной?
   -Куда прикажете, Анна, - мгновенно ответил мальчик.
   Он уже решил все для себя, как ни был еще мал и наивен. Он готов был отряхнуть прах своего Отечества без малейших сожалений. Так же следовало поступить и мне. Я машинально нащупала нужную кнопку на потайном поясе, обняла малыша одной рукой, а другой помахала Раупе и Кравалю.
   -Прощайте, господа. Вы хорошо послужили мне, что бы сами вы об этом ни думали... - и мы растворились в воздухе.
   Честно говоря, я не возражала бы растаять вот так навсегда, и нигде больше не появиться.
  

12. "Послепрошедшее время".

  
   ...Но мы вернулись в промозглый осенний день, мерзкий, холодный, и абсолютно безопасный. Бродяга-ветер срывал с деревьев последние листья, деловито гнал куда-то линялые тучи и вообще приводил действительность в соответствие с календарем всеми, доступными ему, способами. Мне же вообще казалось, что наступила зима: я так окоченела, что почти утратила способность соображать.
   Перемещение, однако, прошло почти идеально: по всем показателям у нас с Карлом был прекрасный результат. Пришлось только пересечь парк неподалеку от института, и мы оказались на пороге моей родной лаборатории. Получив свою долю восторженных приветствий, я отвела шефа в уголок, и поведала ему чудовищную правду: мальчик утратил все свои сверхъестественные способности, и для исследования не годится.
   Шеф оглядел меня с непонятным сочувствием и между прочим поинтересовался:
   -А зачем тогда ты его притащила?
   -Хороший вопрос... - согласилась я, -Я просто не могла оставить его там...Ну просто не могла.
   -Хороший ответ, - проворчал шеф мне в тон.
   -Я заберу его домой...а потом что-нибудь придумаем.
   Странное дело, мне было ужасно трудно говорить. Не подбирать слова и формулировать мысли, а просто раскрывать рот и работать связками - как будто мне что-то мешало.
   Шеф смотрел на меня с проницательным, грустным выражением.
   -Вот теперь, - вздохнул он, - Ты действительно заработала отпуск.
  

* * *

  
   ...Я сидела у окна - возможно, совсем недолго, а быть может, целую вечность. Мне было абсолютно все равно, что делать, куда идти, как жить. Внутри меня поселилась пустота, и я не знала, как с ней бороться.
   Карл безмятежно гонял мяч в сквере под окнами института в компании таких же, как и он сам, обыкновенных мальчишек. Судя по его виду, он и думать забыл о тех переживаниях, которые выпали на его долю. Наверно, в этом был какой-то высший, недоступный моему пониманию, смысл: из середины XYIII века исчез герцогский отпрыск с нестандартными гипнотическими способностями, а наше столетие приобрело обычного ребенка, похожего на прочих здешних детей. И хотя здесь мальчика не ожидало ничего примечательного, но зато в нашем веке он был в безопасности, чего не скажешь о тех временах, откуда он был мною так вовремя извлечен.
   Кстати, он оказался не единственным "сувениром", позаимствованным мною из прошлого. Второй сувенир сопровождался зверским аппетитом и мерзейшей тошнотой по утрам. Я изо всех сил старалась не замечать очевидного, но в ближайшее время мне нужно было решить, как к нему относиться. И что-то мне подсказывало, что я не стану ничего менять...Хотя до сих пор одна только мысль, что через девять месяцев я произведу на свет маленькую копию Генриха, повергала меня в полное смятение.
   ...В этот момент моих размышлений мне на плечо легла чья-то рука. Я резко обернулась, мгновенно выходя из сонного оцепенения, в котором пребывала последние сутки. За моей спиной стоял шеф, призывно помахивая пожелтевшей архивной папкой.
   -Вот, - он протянул ее мне, - Если это поможет тебе прийти в себя...В общем, мы все-таки слегка видоизменили эту историю...на мой вкус, довольно справедливо. Это я нашел в архиве по герцогству Рейхштадтскому...Да прочитай сама.
   Внезапно задрожавшими руками я перевернула первую страницу...и торжествующе улыбнулась. Передо мной лежали протоколы допросов барона фон Вольфа и его лекаря Иоганна Кнабе, обвиняемых в похищении наследного принца Рейхштадтского, колдовстве и чернокнижии. Два последних пункта, по-моему, были добавлены для красного словца. Я быстро просмотрела записи и убедилась, что барон все отрицал...Ну еще бы! Я грустно улыбнулась, еще раз взглянув за окно. На последней страничке с немецкой педантичностью значился приговор и отметка об его исполнении. Как выяснилось, барону отсекли голову, а Иоганна повесили...
   -Бог не фрайер, - мой голос прозвучал хрипло и злобно, как у законченной фурии, но на сердце между тем значительно полегчало, и пустота как будто начала немного отступать. Хорошая штука - месть провидения, даже если она вершится не твоими руками.
   Шеф, глядя на меня, явственно поежился.
   -Какая ты кровожадная, оказывается, - не без некоторого удовольствия отметил он.
   Из этого же досье я узнала, что герцогство Рейхштадтское перестало существовать вскорости после описанных выше событий. Его просто прибрали к рукам властители соседних земель. Так что даже если бы Карл и захотел, ему было некуда возвращаться.

* * *

  
   Вечером того же дня мне пришлось принимать еще одного нежданного визитера. Открыв дверь, я обнаружила на пороге господина Черевина собственной персоной.
   -Впустишь меня? - с улыбкой поинтересовался он, разглядывая мою изумленную физиономию.
   Вот уж кого я не ожидала увидеть, так это его. Не так-то это было просто для Наблюдателя - вырваться в отпуск, хотя бы и на очень короткое время.
   Я молча посторонилась - должно быть, надеялась, что Алешка не заметит, как я замерла в ожидании новостей...Конечно, он заметил мое состояние - он всегда все замечал, такова уж была его работа...и призвание, наверно.
   -Как ты? - сочувственно спросил он для начала, опускаясь в кресло и принимая из моих рук чашку с кофе.
   -Как на пароходе. Ужасная качка: постоянно балансирую, - призналась я, зябко кутаясь в огромную шерстяную шаль. С недавних пор я вечно мерзла, и даже бабкина шаль из козьей шерсти, теплая, будто дом, меня не спасала.
   Алешка поднял брови:
   -Между чем и чем? Прости за въедливость, я просто хочу понять, что ты ожидаешь от меня услышать.
   В висках у меня застучали сразу два маленьких метронома. Кажется, я уже все обо всем знала, ситуация разрешилась - ничего нового Лешка сообщить мне не мог, и тем не менее...
   -А что ты можешь мне сообщить? - мой вопрос прозвучал почти равнодушно, но физиономия, как всегда, выдала меня с потрохами.
   -Так...стало быть, ты ничего не знаешь? - Алеша смотрел на меня, как на смертельно больную, и в глазах его явственно читалось намерение изложить свою версию событий в наивозможно щадящем варианте.
   Я поняла, что даже минуты подобной светской беседы выдержать уже не смогу.
   -Рассказывай, черт тебя побери! - возопила я, с размаху водворяя свою чашку на столик.
   Лешка раздумчиво подергал себя за кончик носа.
   -Я приехал на место вашего побоища через несколько минут после того, как вы смылись. Застал самую развязку: фон Вольфа сотоварищи уже сноровисто вязали представители тамошних спецслужб, а над твоим сокровищем - надеюсь, ты понимаешь, о ком я? Над ним колдовала этакая старуха Изергиль в чепчике...сюрреалистическое зрелище. Я было решил, что он успел отдать концы, и даже поудивлялся на твое бессердечие...Но старушка объявила, что ее подопечный очень даже жив, чего, по ее словам, никак быть не должно. Якобы, ему кто-то приказал остаться в живых, каковую задачу он выполнил с честью, и хотя теперь без сознания, но прогноз благоприятный...Твоя очередь объясняться, Анна. Никак наш маленький принц изволил заняться исцелением увечных?
   В моей голове воцарился полный хаос. Да и чего иного я могла ожидать от себя? Воскрешение умерших, обретение смысла происходящих со мной событий, ребенок, отделенный от папаши более чем двумя столетиями, и еще с десяток путаных мыслей сразу.
   Стараясь хоть отчасти обрести спокойствие, я отошла к окну. Беззаботный маленький Карл, как обычно, гонял со сверстниками в футбол. Обыкновенный мальчик, ничего выдающегося, какие там способности, в самом-то деле? Вот и мяч сейчас отправится в ворота его команды, насколько я могу судить...Я отстраненно наблюдала за игрой, и только увидев, что Карл почему-то остановился посреди поля, всмотрелась внимательнее. Он некоторое время смотрел в сторону, откуда вот-вот должен был прилететь мяч...и вдруг мяч, описав дугу, направился вовсе в другую сторону, и со звоном приземлился в оконное стекло. Мальчишки мгновенно разбежались, а я обернулась к Лешке, терпеливо ожидавшему моего ответа.
   -Вот именно, - с облегчением произнесла я, -Ты же знаешь его способности...Как раз завтра приступаем к тестам.
   Очередная Лешкина улыбка была много шире предыдущей. Мне показалось, что он хотел бы произнести целую речь, но ограничился общей фразой:
   -Желаю удачи, - сказал он, и поднялся.
   Я должна была сообщить ему о ребенке, по крайней мере, я так решила.
   -Навести как-нибудь потом одинокую женщину с двумя детьми, - попросила я с самым невинным видом.
   Лешка резко застопорился на выходе из комнаты, и на его лице изумление смешалось с каким-то еще непонятным чувством. Я могла гордиться собой: редко кому удавалось удивить господина Черевина, а вызвать в нем ревность было практически невозможно. И все-таки, я знала почти наверняка, второе чувство было именно ревностью, он даже слегка поморщился, отгоняя неуместный порыв.
   -С двумя? - недоверчиво уточнил он.
   -С двумя, - подтвердила я, многозначительно погладив себя по вполне плоскому покуда животу.
   Алешка так обалдел, что даже задал самый распространенный в подобных ситуациях вопрос.
   -А ему ты говорила?
   -Нет, я узнала это только здесь, - мои эмоции тоже были явно не в порядке, теперь вот мне вдруг захотелось заплакать: я почувствовала себя ужасно одинокой в большом и враждебном мире, - Алеша, а если у меня случится выкидыш?
   -Не надейся, не случится, - отрезал мой беспардонный товарищ, и сурово поинтересовался: - Ты хочешь, чтобы я сказал ему?
   Я поколебалась, и грустно кивнула.
   -Скажи, что...Нет, просто скажи, что у него будет сын.
   -Почему это непременно "сын"? - все-таки мужчины, все без исключения, в некоторых ситуациях становились на редкость глупыми.
   -Потому что потому, - отговорилась я банальным присловьем.
   Я не могла сказать ничего конкретного, но знала абсолютно точно, что произведу на свет именно мальчика, с белокурыми локонами, светлыми глазами и отцовским тяжелым подбородком...Я даже улыбнулась, представив себе этот бесподобный экземпляр мужской породы. Отличный подарок для моего наемника - жаль только, что недосягаемый. Он так хотел сына, вечное стремление завести наследника, свойственное многим мужчинам, не обошло его стороной. Только вот он не сможет научить его ходить, держаться в седле и владеть оружием, не расскажет ему на ночь сказку...Тут меня осенило. Я все же могла передать с Алешкой кроме общих фраз нечто очень личное.
   -Передай ему, - сказала я, хлюпая носом от нового приступа слезливости, - что я буду рассказывать ему на ночь сказку про кукольника, и все условия Якоба будут на этот раз исполнены. Все до одного...
   Заперев за Наблюдателем двери, я устроилась на диване, прямо перед портретом Генриха.
   -Ну что, драгоценный мой, - продолжила я свой ежевечерний монолог, - Сам видишь, теперь-то я осведомлена обо всех твоих жизненных коллизиях. Можешь не сомневаться, малыш у нас с тобою получится отменный, жаль, что ты не сможешь на него взглянуть.
   Генрих смотрел на меня со всегдашним легким недоумением: ему-то были неведомы сомнения в главном. Если люди предназначены друг другу, стало быть, они должны пребывать вместе, и никак иначе. И как бы ни была сурова жизнь, она сложится именно так - стоит только захотеть.
  
  
  
  
   1
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"