Как раз в это время старый черный дракон лежал на лужайке, на той самой, к которой вела тропа от кузницы Рая, а князь сидел рядом, тоже прямо на траве. Он только что пересказал дракону, что поведал ему бывший родич, муж сестры. Впрочем, нет, получается, не бывший, раз у них с сестрой есть сын. Получается, все-таки родич.
Дьян ждал, что скажет дракон, но дракон молчал, прикрыл тяжелые веки и не шевелился.
Совсем недавно князь вернулся домой, принеся потрясающую новость, и узнал здесь еще более потрясающую. Мальчишка сбежал! Казалось бы, он же не должен. Никто бы не смог! Кроме него. А недавно он чуть не победил большого черного дракона. Тоже ведь не должен был! Но победил бы, не хватило лишь чуть-чуть везения, сноровки, настойчивости.
Ему восемнадцать лет. Тому дракону -- далеко не восемнадцать.
Родной племянник, сын сестры. Он, князь Дьян, должен был бы воспитать его как своего сына -- наверняка Валента хотела именно этого. Да иного она и не могла бы хотеть.
Валента. Их нежная хрупкая девочка, гордая и упрямая, как все Дьяны. Она только самую малость успела пригубить чашу жизни, и ушла, но оставила после себя вот этого мальчишку, который чуть не победил взрослого дракона. Они бы все могли гордиться им, этим мальчиком. Если бы его отец не рассудил иначе.
И вот теперь...
Что же будет теперь?
История еще та. Лиолину с подвеской на шее обнаружил Талбот Рай, который явился навестить узника. Он не спешил, подождал, пока дождь поутихнет, захватил увесистую бутыль молодого пива, чтобы хорошо посидеть, поговорить о том о сем. И не первый раз, оказывается, вот так заглядывал. Задав пару тройку наводящих вопросов, князь быстро выяснил, что собой представляло "заключение" мальчишки. Самому бы так, на недельку, после того, как...
Только не в подвал, разумеется.
А девочке повезло, что пришел Талбот, который может прикасаться к шаду. Сразу и снял, утешил как мог, отвел к своей матери.
О земля и небо, демоны леса и гор! Рычи на этих растяп теперь, не рычи -- уже все равно. Рыкнул, конечно, для порядка. Опускают глаза, боятся...
Еще, оказывается, рыжая ниберийка тут крутилась, она-то -- зачем? Но это было скорей хорошо, чем плохо -- соддийцы и ниберийки друг другу не вредят.
Лиолину, племянницу, он нашел в доме кузнеца Рая, та забилась в дальнюю комнату и никого не хотела видеть. А до этого долго плакала -- так сказала Мена.
Мене тогда он и рассказал про племянника, получается, что ей -- первой. Она только распахнула глаза и глубоко, изумленно вздохнула. Маленькая большеглазая тростиночка Мена, когда-то задушевная подружка их Валенты. Маленькая, тростиночка -- такое обманчивое впечатление...
Именно к Мене когда-то матушка советовала ему присмотреться. Нет, не сложилось. Теперь у Мены выросли два сына, а был бы хоть один, выйди она за Дьяна -- тот еще вопрос. Дети чаще появляются в нечистокровных браках. Хотя соддийцы все еще по традиции дорожат чистотой своей крови, чистокровными браками, в которых рождаются только настоящие соддийцы. Мене тоже пеняли, когда она выбрала себе в мужья полукровку Рая, неуклюжего, как медведь, кузнеца. Из ее сыновей лишь один -- полноценный соддиец, но один-то есть. А у Дьяна -- ни одного, за шестнадцать лет в чистокровном браке...
Тогда он спросил у Мены:
-Тебе не показалось, что он похож на Валенту, и на меня тоже?
Та ответила сразу:
-Да, мне показалось, совсем немного. Но так же бывает. Я подумала -- шутка Провидения. Кай, он...
-Да не Кай! - поправил Дьян с досадой. - Ардай. Ардай Эстерел из Варги, наследный имень, лучший наездник, победитель последнего смотра в Аше. Он назвался бродягой, и мы это скушали. Как будто всем нам, и мне в первую очередь, отшибло разум.
Мена возразила:
-Ты не виноват. Мы все поверили, когда его узнала Лиолина. Что там у них с Лиолиной получилось в монастыре, вот интересно?
Дьян промолчал. Тут можно придумать множество оправданий, но он не станет. Если бы он раньше все узнал про мальчишку...
Мена добавила:
-По крайней мере, теперь понятно, как ему удалось освободиться. Лиолина ведь не смогла бы снять ошейник.
-Да, она не смогла бы, - согласился князь, - ничего, это будет ей урок.
Солнце выглянуло в просвет между облаками и ярко осветило поляну, бликами заиграло на блестящей драконьей чешуе.
Старик наконец открыл глаза.
"Вот как, значит. Не зря я считал, что с мальчиком не все просто".
"Я сам так считал. Потому и запер его".
"Зато теперь мы знаем, каким образом ему удалось избавиться от ошейника".
"Да уж".
"По правде говоря, Леман, я даже не исключал, что он именно тебе обязан своим рождением. Не сердись, но семейное сходство просматривается. Но если он сын Валенты, то это все объясняет".
Очень редко князя называли этим именем, его собственным именем. С тех пор, как стал князем -- почти никогда. Князь -- он просто Дьян. Семейное имя становится собственным, а собственное забывают даже родственники. Старик вот помнил, и иногда пользовался. Но не только поэтому суровый князь иногда чувствовал себя мальчишкой со старым черным.
Он возмутился:
"Как ты мог такое подумать?!"
"А что мне было думать? Правда, то, что в нем есть от силы Шанияров, сбивало с толку. А родство черед Валенту я даже не заподозрил, хотя, если рассуждать, как итсванец -- это ведь очевидно. Обмануть нас и скрыть ребенка".
"Восемнадцать лет назад мы ничего не поняли, потому что сами никогда не сделали бы подобного. А они даже представить себе не могут, насколько это опасно и чем чревато. Нарушить последнюю волю жены -- для этого надо быть итсванским именем".
Старик шевельнул хвостом.
"Не зарекайся, Леман. И вот что -- на ошибках учатся".
Они опять помолчали, потом заговорил Дьян.
"Валента сказала мужу, что он родился нашим. Значит, это так. Но теперь мальчишка пуст, или почти пуст, скорее. Как его отцу это удалось? Немножко силы, которую он не осознает, и все. Я ведь даже запер его в подвале, и ничего. Настоящий соддиец с ума сошел бы! И вот еще что непонятно -- как он переносит шад. Он его как будто не ощущает! Он явился сражаться с драконьими мечами, он надел шад на Лиолину, а до этого он освобождал ее от шада, и каждый раз -- он словно не чувствовал камни! Как это может быть?".
Дракон прикрыл веки, и его глаза стали узкими горизонтальными щелками.
"Никак. Ты, вероятно, ошибаешься. Немногие из соддийцев могут переносить воздействие шада, не теряя воли, и Дьяны в их числе. А мальчик -- Дьян. Ты ведь тоже можешь, не так ли? Дело не в том, что он не чувствовал шад -- он просто этого не показывал. Другого объяснения быть не может".
"И еще мне доложили, что около него шныряла ниберийская ведьма. Эти ниберийки всегда знают больше, чем говорят".
Дьян сорвал травинку, сунул в рот, сердито выплюнул. Дракон наблюдал за ним из-под опущенных век.
"Дед, но это слишком. Интересно, хоть один соддиец до него сражался с дракономтаким мечом?"
"Попроси Лиолину покопаться в библиотеке. А я считаю, что до сих пор ни один соддиец никогда не сражался с драконом, неважно, чем именно".
Дьян кивнул, соглашаясь.
"И нужны особые тренировки! Многократные закаливания с помощь шада. Где бы он мог этим заниматься, и под чьим руководством?"
"Я тоже хотел бы знать".
"Вот что еще я узнал: оказывается, в то время, как Эстерел учился в школе, там околачивался имперский маг Каюб. Как ты считаешь, это что-то объясняет?"
"Что-то, может, и объясняет. Надеюсь, ты когда-нибудь еще поговоришь с мальчиком, и он тебе сам все расскажет".
"Его мог подослать маг. Каюб -- хитрый лис, а мальчишка не знает и не понимает совсем ничего. Если Каюб разгадал в нем соддийца...".
Дракон промолчал, только ниже опустил веки.
Дьян продолжал:
"Ты сам говорил, что в восемнадцать лет уже невозможно открыться до конца. Десять лет -- последний срок. Он калека с кровью и силой Дьянов, и, кстати, первый такой в роду! Но все равно надо срочно найти его. Хуже всего, если он попадет к магам. Вот не было печали".
Дракон приоткрыл один глаз.
"Я бы не торопился с выводами. Он не открылся в детстве, но неосознанно он явно пользовался силой, когда летал -- уж точно. В семье, где остатки силы и так есть, этого могли не заметить. Он был близок к тому, чтобы открыться. Да, все сроки прошли, но теперь многое зависит от того, как сложатся обстоятельства. Он сказал Лиолине, что будет искать Аолу и Бину, и думается мне, что он знал, о чем говорил. Мальчик в опасности, в смертельной опасности, я беспокоюсь за него".
Дракон спрятал голову под крыло и затих. Это означало -- все, отстань, иди займись своими делами...
А дела у Дьяна были, конечно. Хоть отбавляй. Слишком многими из них он пренебрегал последнее время, всего себя отдав бесполезным поискам.
С каждым днем у Бины все меньше шансов выжить. Может быть, их уже нет совсем, этих шансов, а он обманывает себя? Но смириться -- нет, он не сможет. Один имперский город, два, десять, двадцать...
Нет, конечно нет. Это бесполезно. Условия ультиматума придется выполнить, но -- бесполезно. Надо было сразу браться за магов, особенно за Каюба. К Каюбу у него уже давно свой счет, и этот счет велик, но если и к этому преступлению причастен Каюб -- на этот раз он заплатит.
На города империи Каюбу наплевать, может быть, и на свои родовые замки -- тоже. Но его семья, его собственные дети ему хоть не безразличны?
Не слишком этот метод нравился Дьяну, но ведь другого не было. Или он в упор не видел другого, о небо и земля! Сколько всего уже перепробовали...
Хоть бы они не заперли Бину где-нибудь в одиночестве. Хоть бы ее не разлучали с Аолой! Тогда, может быть...
Вернувшись домой, он первым делом прошел в свою оружейную -- туда отнесли ту злосчастную подвеску, снятую с княжны. Лежала на столе, затейливая серебряная штучка. Дьян осторожно коснулся пальцем, поморщился -- достаточно больно. Не самый сильный камешек, конечно, но для Лиолины достаточно.
Это несправедливо, что лишь единицы из них могут дотрагиваться до шада, не теряя воли. Мужчины из княжеских семей, в основном, и еще кое-кто. На земле Дьянов таких едва ли десяток. Потому он и не подумал, что лже-бродяга Кай может прикасаться к шаду, иметь драконий меч, и при этом быть полноценным соддийцем -- слишком невероятно.
Он ведь не только прикасался! И виду не показывал, что больно. Это именьское воспитание его папаши, или что-то еще?..
Он положил подвеску в железную шкатулку с замочком, и убрал с сундук. Привычно запечатал сундук силой Дьянов, но, решив, что этого недостаточно, закрыл сундук на ключ. Не помешает.
В главной комнате он подошел к портрету матери, постоял, вглядываясь в родные черты, погладил рукой резную раму. Бродячий живописец когда-то постарался на славу -- княгиня Дьянна, как живая, ласково смотрела на него с полотна, белокурая красавица, которой еще далеко до старости.
"Пусть все будет хорошо, мама. Прошу тебя, пусть все будет хорошо".