Сарапульцев Петр Алексеевич. Pussy Riot как разведка боем Рпц

Пожалуй, ни один судебный процесс XXI века не вызывал такого общественного резонанса не только в России, но и во всём европейском мире, как суд над членами группы Pussy Riot, причём вынесение приговора не только не поставило точку в этом деле, но лишь обострило имевшиеся противоречия в российском обществе. Против вынесенного приговора уже высказались как лучшие представители науки и культуры России, так и всего мирового сообщества.

Ещё до вынесения приговора представитель пресс-службы главы дипломатии Европейского Союза Кэтрин Эштон сообщила, что «ЕС призывает Россию уважать свои международные обязательства, в частности, право на справедливое судебное разбирательство» [1]. А после оглашения приговора реакция мирового сообщества на решение суда появилась практически сразу.

Так приговор сочли несправедливым министр иностранных дел Швеции Карл Бильдт, несоразмерным содеянному глава МИД Германии Гвидо Вестервелле и Официальный представитель Госдепартамента США Виктория Нуланд, официально заявившая: «Мы призываем российские власти пересмотреть это дело, чтобы гарантировать сохранение свободы слова» [2].

Практически все мировые звезды, приезжавшие в Россию в последнее время (актер и комик Стивен Фрай, певец Стинг, группа Red Hot Chili Peppers, певицы Йоко Оно и Мадонна) сочли своим долгом высказаться в поддержку участниц панк-группы [3]. А основатель группы Dire Straits, британский рок-музыкант, певец и композитор Марк Нопфлер написал на своем сайте: «Этот приговор будет унижать Россию в глазах мирового сообщества» [4].

Всё началось с того, что пять девушек из панк-группы Pussy Riot в конце февраля 2012 года пришли в храм Христа Спасителя в Москве и, надев маски, попытались провести так называемый «панк-молебен», но были выведены из храма. Лишь позже в интернете был выложен ролик с «панк-молебном», смонтированный из заранее отснятых кадров, снятых за два дня до этого в Елоховском Богоявленском соборе [5], в которых рефреном обвинений патриарха в связи с правительством прозвучали слова: « Богородица, Дево, Путина прогони, Путина прогони, Путина прогони» [6].

После чего полиция немедленно возбудила уголовное дело по статье «хулиганство», совершенное группой лиц [7]. Потерпевшим оказался охранник Храма, который был свидетелем запланированной акции. Мотивацией со стороны потерпевшего оказалась потеря им нормального сна и сильных переживаний, затронувших его святые чувства. В марте двое из участниц богохульных действий были задержаны, а третья пришла сама в полицию. [8].

По мнению прокуратуры, поведение участниц акции носило явный антирелигиозный характер: они «посягали на сакраментальность церковного таинства» и «кощунственным образом унизили вековые устои Русской Православной Церкви», а потому прокурор просил приговорить девушек к трем годам колонии.

Хамовнический суд Москвы в лице судьи Марины Сыровой, проанализировав 8 томов уголовного дела, пришёл «к убеждению, что действия Толоконниковой Н.А., Самуцевич Е.С., Алехиной М.В. и неустановленных лиц унижают и оскорбляют чувства значительной группы граждан в данном случае по признаку отношения к религии, возбуждают у них ненависть и вражду, тем самым нарушают конституционные устои государства» [Генри РЕЗНИК Апофигей неправосудности Новая газета № 97 от 29 августа 2012], и назначил по два года лишения свободы трем участницам панк-группы Pussy Riot [7].

Прежде чем перейти к анализу судебного процесса и вынесенного приговора имеет смысл получить представление о самой группе и мотивах их последнего выступления. Для чего лучше всего предоставить слово одной из этих девушек – Екатерине Самуцевич: «Мы выбрали определенную форму, это определенная концепция группы – нелегальное музыкальное выступление. То есть мы появляемся внезапно в выбранном заранее нами месте, это место должно быть определенным политическим символом для нас. Например, предыдущее наше выступление перед Храмом Христа Спасителя было Лобное место на Красной площади. Дальше мы в течение этого выступления исполняем песню, которую придумываем заранее, и она задевает определенные проблемы, которые нам интересны.

Ну, Храм Христа Спасителя – естественно, мы поднимали проблему сращивания верхушки РПЦ с государственной властью. То есть это было очень хорошо видно, особенно по высказываниям Патриарха Кирилла, который, ну, уж очень как-то слишком уже преувеличенно начал призывать верующих голосовать за Путина, за партию «Единая Россия». … Мне кажется, происходит определенный обман, когда используется православная культура в этих политических целях, в целях пропаганды ценностей, которые транслирует Путин, его режим, его власть. …

И первые же дни после акции мы увидели попытку властей представить нашу акцию как нападение на некие религиозные ценности, попытку дезинформировать людей, попытаться подать нашу акцию как атеистскую, воинствующую атеистскую акцию. Но это, естественно, не так.…

Казалось бы, очевидно, что выступление группы Pussy Riot в Храме Христа Спасителя носило чисто политический характер, но и следствие и суд это принципиально отвергают. Причём в постановлении суда решение об отсутствии политического характера выступления базируется на показаниях, находившихся в храме прихожан и охранников, заявлявших, что «в действиях подсудимых «политических мотивов не было» (с. 7,15), то есть свидетели сообщали «о том, чего наблюдать не могли, если, конечно, им было не дано чудесным образом проникнуть в психику и читать мысли» [10].

Тем не менее, ответить на вопрос: был ли суд справедливым или нет, невозможно не имея достаточных знаний в юриспруденции, ибо намерения могут быть самыми благими, но их осуществление может подпадать под ту или иную статью уголовного кодекса. В конце концов, dura lex, sed lex (закон суров, но это – закон). Поэтому для решения вопросов о наличии в выступлении группы «Pussy Riot» признаков возбуждения ненависти и вражды к православию и обоснованности привлечения членов группы к суду по статье «хулиганство» стоит обратиться к мнению ведущих юристов России.

Для начала имеет смысл привести мнение Адвокатского сообщества, которое убеждено, «что действия Надежды Толоконниковой, Марии Алехиной и Екатерины Самуцевич не являются преступлением – ни «хулиганством», ни каким-либо другим», поскольку «согласно общепризнанному правовому принципу никто не может быть привлечен к ответственности за действие, не описанное в законе в качестве правонарушения».

И вот как Адвокатское сообщество мотивирует своё мнение: «Ответственность за уголовно наказуемое «хулиганство» предусмотрена статьей 213 Уголовного кодекса. Виновный в «хулиганстве», посягает на общественную безопасность и общественный порядок. Это следует из определения «хулиганства» как «грубого нарушения общественного порядка, выражающего явное неуважение к обществу»….

Уголовный кодекс не содержит такого преступления как «оскорбление чувств верующих». Однако в Кодексе об административных правонарушениях Российской Федерации в части 2 статьи 5-2 «Нарушение законодательства о свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных объединениях» предусмотрена административная ответственность за «оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики».

Уголовный кодекс и Кодекс об административных правонарушениях ясно указывают, что «хулиганство» и «оскорбление чувств верующих» имеют разные объекты посягательства: для хулиганства – это общественная безопасность и общественный порядок; для «оскорбления чувств верующих» – это личность гражданина, его конституционное право на свободу совести.

А вице-президента Международного союза адвокатов, президента Адвокатской палаты Москвы Генри Резника приговор просто « потряс смесью очевидного непрофессионализма и полного пренебрежения канонами судопроизводства». Ибо действия подсудимых «прямо описаны статьей 5.26 Кодекса об административных правонарушениях: «Оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики». Есть в этом кодексе еще одна статья — «Мелкое хулиганство». В принципе тоже подходит. Но она носит более общий характер, наказывая за разного рода действия, нарушающие общественный порядок, а в юриспруденции есть правило, что при конкуренции специальной и общей норм применению подлежит специальная».

Интересно, что Генри Резник проанализировал и сам ход судебного процесса. В частности он обратил внимание, как судья превратила оскорбление религиозных чувств в мотив религиозной ненависти, при том, что «в песне ни слова против православия, вообще против христианства? …

Но это негатив — чего не было. А ненависть и вражда чем подтверждаются? Пожалуйста, получите позитив: «Все действия подсудимых и неустановленных соучастников явным и недвусмысленным образом выражали религиозную ненависть и вражду, что выразилось в поведении, противоречащем общественным нормам поведения в православном храме. Действия подсудимых глубоко оскорбили и унизили чувства и религиозные ориентиры потерпевших» (с. 34).

Представьте себе, сей абсурд, еще не венчает приговор. Подлинный шедевр впереди. Читаем: «Ненависть и религиозная вражда со стороны подсудимых проявлялась и в ходе судебного заседания, что было видно по реакции, эмоциям и репликам подсудимых в ходе допроса потерпевших и свидетелей»….

Признавать поведение подсудимых на суде доказательством их виновности в предъявленном обвинении уголовно-процессуальное право категорически запрещает с момента возникновения современного судопроизводства, т.е. уже более двух веков. Элементарная юридическая грамотность не позволяла суду ссылаться на поведение подсудимых, как обвинительную улику, в самых что ни на есть расправных, фальсифицированных делах. Поэтому ссылку в приговоре на поведение подсудимых в ходе процесса как подтверждающее обвинение иначе как чудовищным попранием основ уголовного процесса назвать не могу» [10].

Важно отметить, что несогласие с предъявленным обвинением высказали и члены Президентского совета по правам человека. При этом они, не смотря на «моральное осуждение эпатажного поступка» девушек, не согласились ни с законностью вынесенного им приговора, ни с антигуманностью назначенного им наказания.

Ибо с юридической точки зрения «никто не может нести ответственность за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением” (ст.54 Конституции РФ)», поскольку «такая правоприменительная практика подрывает один из основополагающих правовых принципов, согласно которому уголовное наказание может быть назначено только за деяния, заранее, прямо и недвусмысленно названные и запрещенные именно уголовным законом». Подтверждая эти юридические постулаты, члены Президентского совета по правам человека даже процитировали слова апостола Павла из его Послания к Римлянам: «…где нет закона, нет и преступления» (Рим 4.15) [12].

Интересно, что с предъявленным обвинением не согласился даже высокий правительственный чиновник – полномочный представитель Правительства Российской Федерации в высших судебных инстанциях, доктор юридических наук, заслуженный юрист Российской Федерации Михаил Барщевский. Он заявил, что с его точки зрения в действиях Pussy Riot «нет состава хулиганства. Здесь стопроцентный состав административного правонарушения». Поскольку Михаил Барщевский высказывал своё мнение ещё до вынесения приговора, то он был убеждён, что судья не сможет вынести обвинительный приговор из-за наличия явных ошибок в предъявленном обвинении. Так в приговоре не возможно будет описать «место совершения преступления». Ведь «ролик смонтирован и выступление в двух местах – в Елоховском соборе и в Храме Христа Спасителя. Но текста не было ни там, ни там», а в «приговоре судья обязан указать, в чем состав преступления, и место, и время совершения преступления» [13].

Кроме того, он счёл неправомочным обвинение в оскорблении религиозных чувств, поскольку «если была бы статья в Уголовном Кодексе, предусматривающая уголовную ответственность за оскорбление религиозных чувств, то можно было бы допрашивать любого человека, который видел эту акцию в интернете, там, читал о ней в газетах, да… Но это не является предметом доказывания. Предметом доказывания является их умысел на разжигание религиозной» ненависти. А потому реальным свидетелем могли быть только те люди, которые на суде могли бы заявить, что подсудимая «говорила, пойду-ка я в храм, сделаю-ка я какую-нибудь пакость, чтобы всех православных унизить» [13].

При ознакомлении с таким количеством юридических ошибок можно было бы подумать о том, что ignorantia judicia est calamitas innocentis (невежество судьи - бедствие для невинного). Вот и, по мнению Владимира Познера, что для того, чтобы «судья, госпожа Марина Сырова… не заметила политического контекста в панк-молебне… надо тоже быть либо безмозглым, либо бесчестным» [14].

Однако активность судьи при изготовлении тенденциозного приговора явно свидетельствует в пользу второго предположения. Доказательства же тенденциозности приговора подтверждаются тем, что, во-первых, судья делает упор на оценку доказательств по внутреннему убеждению, для чего использует сакраментальные в таких случаях фразы: «Показания подсудимых суд расценивает как неправдивые, преследующие цель уклониться от уголовной ответственности» и «К доказательствам, представленным стороной защиты, суд относится критически».

А, во-вторых, «привлечением в помощь заказному обвинению акта лингвистической экспертизы, нужда в которой полностью отсутствует». Причём «нужных экспертов найти удалось только с третьего захода. Первые две группы лингвистов заупрямились и белое черным признавать не стали. А в состав третьей группы был введен юрист. Судя по всему, «в штатском». И текст заключения вышел вовсе не лингвистический, а сугубо юридический (с. 25 приговора)». Хотя « ставить перед экспертами правовые вопросы в уголовном деле нельзя. Но если очень хочется, то, оказывается, можно. Закон, конечно, побоку. … А то, что перед нами вовсе не научная экспертиза, а профанация специальных познаний, — человек, в праве несведущий, сразу и не распознает». Зато «приговор… заключение третьей экспертизы полностью продублировал» [10].

И поскольку невозможно представить, что и прокурор и судья одновременно оказались религиозными фанатиками, воспитанными на средневековой морали, то, отвечая на вопрос cui bono (кому это нужно?), остаётся только признать, что дело Pussy Riot , было заказным, причём заказ шёл с самого верха. Недаром хорошо знакомый с правительственной политикой Глеб Павловский прямо заявляет: «В этой истории, кстати, очень характерно, что никто вообще не рассматривал, по-моему, я не встречал, во всяком случае, кого-то, кто рассматривал бы суд как самостоятельную инстанцию. Нигде – ни среди хранителей, сторонников власти, ни среди противников – никто вообще не рассматривал суд как место, где будет принято решение. Его рассматривали как транслятор» [15].

Другое дело, что Михаил Барщевский может быть прав, когда заявляет: «Не представляю себе, чтобы Путин дал команду кого-то посадить или кого-то отпустить» [13]. Действительно в условиях авторитарного государства его руководителям совсем не обязательно отдавать прямые распоряжения, достаточно только намекнуть, как тут же заработает китайская модель дохождения распоряжений до низовых управленческих звеньев, когда распоряжение императора о необходимости принятия мер к улучшению жизни народа, который настолько беден, что даже не имеет шляп от дождя, пройдя все чиновничьи инстанции, выливается в приказ рубить головы на месте тем, кто будет ходить под дождём без шляпы.

И то, что суд формально независим от всех ветвей власти, не исключает желания судьи «угадать, что понравится председателю суда. Председатель суда пытается угадать, что понравится… и далее по тексту», поскольку «у нас назначение председателей судов происходит указами президента. И представление на назначение делает местный федеральный чиновник, потом подписывает полпред президента и так далее, и так далее. По цепочке» [13]. Именно поэтому «суд у нас, к сожалению, не принимает решений, независимых от мнения государственного высшего руководства» [16].

И в данном случае президент действительно остался доволен исполнительностью своих подчинённых, о чём свидетельствует его реакция на приговор: «На самом деле правильно, что их арестовали, и правильно сделали, что суд у нас такое решение принял. Потому что нельзя подрывать основы морали, нравственности, разрушать страну» [18].

Остаётся только ответить на вопрос: cui prodest (кому выгодно) было подменить политику религией? Что в принципе почти удалось. Недаром руководитель проекта «Энциклопедия современной религиозной жизни России» Сергей Филатов поражается тому, «что наши российские оппоненты власти в этой ситуации почти все используют евангельскую идеологию – спорят с Путиным и Патриархом о том, как нужно прочесть, интерпретировать Евангелие. Это разница между позицией наших защитников «Pussy Riot» и западных. … У нас атеистического голоса почти не слышно, в то время как с Запада это чисто светские выступления за людей» [19].

Как ни странно, но определённый « политический бонус от этой акции получил кандидат номер 5 (На президентских выборах в бюллетенях для голосования под номером 5 был В. В. Путин)», считает А. Кураев, поскольку, когда «за неделю до выборов в главный Храм страны врываются хулиганки и начинают ругать Патриарха и одного из кандидатов», то «православное болото» (болото не в смысле этой зимы, а в смысле политической индифферентности: поскольку религиозные люди мало интересуются политикой), т.е. обычный православный избиратель, который и не собирался идти на выборы, получает совершенно четкий месседж: смотри, есть угроза твоей вере, твоему Патриарху и они же в твоем храме хамят кандидату номер 5. Так за кого ты отдашь свой голос? Кто тебя защитит?». При этом, по мнению А. Кураева, «заказ исходил от третьеразрядных людей Путинского штаба… возможно этой акцией хотели просто доказать собственную креативность. … Заметьте нас и повысьте!» [20].

В отличие от А. Кураева Михаил Барщевский не исключает участия самого президента в деле Pussy Riot: «Понимаете, это импровизация. … Кто-то говорит: чего у нас нет? Нет основ. «Владимир Владимирович, давайте восстанавливать основы. Вот, смотрите, есть у нас православная церковь». … «Ну, попробуйте». Интересно, что одновременно с этим предположением Михаил Барщевский делает ещё одно достаточно реалистичное предположение: «Мне кажется, что есть еще одна составляющая, о которой я должен сказать. Кому-то очень выгодно привлекать к этому процессу очень большое внимание. Вот, обратите внимание, на фоне Pussy Riot прошли судебные процессы по выборам Олега Шеина в Астрахани. Тихо-тихо прошли, незаметно. Прошли выборы в Касимове. Тихо-тихо прошли, незаметно. Много реально важных событий прошло незаметно на фоне волны в осуждении и в поддержку Pussy Riot, 2 месяца ни о чем не говорят. Пожары в Сибири – это пофиг, это не важно, вот, Pussy Riot важно. Там, неурожай в Волгоградской области, все посохло – не важно. Важно Pussy Riot» [13].

А вот Юлии Латыниной представляется участие президента в этом деле не в качестве инициатора, а в качестве благожелательного попечителя: «Вся эта история Pussy Riot – это история… о том, что попросил, как я понимаю (может быть, я ошибаюсь), Патриарх Кирилл, Путин не стал отказывать» [21]. Определённым подтверждением этой идеи являются заявления В. Путина на встрече с участниками закрытого клуба «Валдай» о том, «что государство должно церкви еще c советских времен» [Андрей Колесников “Роснефть” подали к ужину Газета “Коммерсантъ”, №202 (4987), 26.10.2012], и что «долг россиян - защитить этих священников и мораль страны» [22].

Правда протодиакон Андрей Кураев, основываясь на религиозной безграмотностью следователя («Это же какими дебилами нас выставляет товарищ полковник (так в комментарии именуется следователь Ранченков. - Прим. ред.), если пишет, что “вечными устоями и основополагающим руководством Церкви” может быть не Евангелие, а придуманный им запрет для мирян подходить к иконам иконостаса на солее!”), отрицает участие «самой Церкви в этом судебном процессе. Если бы полковник согласовывал свои действия и слова с Патриархией, таких ляпов (их там много; желающие сами могут их найти и выставить; например - именование «самым священным местом Храма» не Престола, а амвона) не было бы» [23].

Похоже, что следователь действительно не является глубоко воцерквлённым человеком (кстати, это как раз исключает его религиозно-фанатическую самодеятельность), но зато он прекрасно понимает, что прямое обращение к Патриархии, а не к «независимым» экспертам автоматически разоблачило бы заинтересованность в возбуждении дела как Патриархии, так и вышестоящих государственных инстанций. А вот то, что В. Путин, имеющий юридическое образование и возможности получить консультации любых самых знающих юристов, не только не остановил разыгравшуюся юридическую вакханалию, но и остался доволен приговором, не может не свидетельствовать о его заинтересованности в наказании участникам группы Pussy Riot.

Естественно, что он «отвергает предположение, что приговор как-то связан с осуждением, которому его подвергла группа» [22], но, похоже, Андрей Колесников верно подметил, как вздрогнул президент, когда «сотрудник агентства Reuters задал ему вопрос про Pussy Riot (видно, что ему очень не нравится название группы, тем более произносимое в его присутствии)» [24].

Невольно возникает вопрос, почему именно критика Pussy Riot вызвала такое стойкое и интенсивное неудовольствие президента? Ведь, в конце концов, его уже много раз высмеивали в гораздо более ярких и талантливых песнях. Однако, дело в том, что до недавнего времени критика или даже высмеивание Путина носили чисто светский характер, а Pussy Riot обратились к Богородице, упрашивая её прогнать Путина.

Для нерелигиозных людей и даже для большинства воцерквлённых подобные призывы не вызвали бы острой ответной реакции, но для религиозного мистика, убеждённого в «возможности непосредственного единения с Богом» (Матф. 6: 5-6. Когда вы молитесь, то не будьте как лицемеры, которые любят молиться, стоя в синагогах и на углах улиц таким образом, чтобы все их видели. Говорю вам истину: они уже получили свою награду. Ты же, когда молишься, войди в комнату, закрой за собой дверь и помолись своему Небесному Отцу, Который невидимо находится с тобой. Тогда твой Отец, Который видит и то, что делается втайне, вознаградит тебя) и тем более имеющего «опыт прямого личностного общения с Божеством» [25], обращение его противников к Богу представляется неприемлемым и даже опасным.

Лучше всех наличие мистицизма у В. Путина обосновал главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» А.А. Венедиктов, основываясь на его поведении во время поездки в Израиль, формальным поводом для которой явилось открытие мемориала, посвященного советским воинам-освободителям в Нетании. У А.А. Венедиктова «давно было подозрение, что Владимир Владимирович Путин все больше и больше склоняется к такому религиозному мистицизму», и он решил разобраться, чем являлся этот визит: «политической поездкой или поездкой паломнической, на самом деле под видом политической» [17].

Ночное повторное посещение без делегации и переводчика святых мест с опусканием на колени перед камнем, на котором пеленали Пречистое Тело Иисуса Христа, подъёмом на Голгофу, спуском в пещеру, где был обретен Крест Спасителя, чтение на русском языке 30 псалома из Тигилима, который «читается… на воссоздание Храма… являющегося последним и необходимым условием прихода мошиаха, который соберет разрозненный народ Израиля в одно место – землю Обетованную» [26], и, наконец, одинокое стояние с возложением руки на камень Стены плача окончательно убедили А.А. Венедиктова в том, что это было мистическое паломничество.

Интересно, что эмоционально чувствующие интеллигенты смогли, может быть, даже на подсознательном уровне понять специфичность реакции Путина на призыв Pussy Riot. Особенно чётко это проявилось в высказывании народной артистки России Лии Ахеджаковой: «Меня это (панк-молебен Pussy Riot - прим. ред.) не оскорбляет. Я думаю, что Владимира Владимировича это оскорбило очень. Потому что когда напрямую обращаются к Богу или Божьей матери с просьбой забрать Путина, это обидно очень. И я его понимаю…» [3].

Вот почему реакция Путина на выступление Pussy Riot оказалась столь острой, а приговор официально одобренный им post factum столь строгим. Но вот реакцию на приговор ни гражданские, ни церковные власти явно предугадать не смогли. А «почему власть не предугадала такой реакции? … Просто наш суд такие неправедные вердикты штампует пачками. И ничего. Они просто предполагали, что будет как всегда» [27]. Но «это свирепое наказание радикально, полярно изменило отношение к этим девочкам. И теперь из них вот эта вот система своими идиотическими, совершенно неадекватно жестокими действиями превратила их фактически в христианских мучениц и сделала из них икон ненасильственного сопротивления» [16].

Вряд ли власть предугадывала и опасность возникновения противостояния между либерально-демократической частью общества и «той самой средневековой частью общества, средневековом ЯДРЕ общества, средневековом фундаменте власти», архетип которой «есть синтез Православия и Самодержавия, Веры и Власти. На нем стоит Власть, на нем стоит, его воплощением является РПЦ. Этот же синтез, абсолютно точно названный САМОБЫТНОСТЬЮ, является важнейшей частью самосознания, архетипа сознания Молчаливой России – той самой Народности», и потому для которой «Бог (Богородица) ПРОТИВ Власти! Вот он – Мир дыбом! Вот – волосы дыбом, сознание дыбом, «восстание мозга»!» [28].

То есть, начав процесс над Pussy Riot, власть осознанно или неосознанно (вряд ли сейчас это можно достоверно установить) вбила социальный клин «между разными социальными образовательными группами в России, между людьми, которые, скажем, живут в столицах, и людьми, которые живут не в столицах, между людьми с образованием и людьми, которые менее образованы и книжек не читали» [16].

Хуже всего то, что когда это противостояние началось, то «на реакцию консервативного социума» наложилась «политическая технология», и потому «публичность и широкий резонанс, которого можно было избежать, отделавшись порицанием или скорым штрафом, являются не глупостью власти, а средством объединения и мобилизации ее социальной базы». А это уже свидетельствует о том, что Россия начинает жить по морали традиционного общества, в котором «закон был призван обеспечивать механическую солидарность общества, превращая моральные проступки в уголовные преступления и жестоко карая тех, кто нарушал моральные запреты. … То есть девушек судили по справедливости, понимаемой через призму социальных сантиментов большинства. Сам публичный процесс помог артикулировать эти сантименты и превратить их в источник социальной солидарности — именно так в традиционных обществах работают уголовные репрессии» [29].

Естественно, что смысл судебного действа заключался не в том, чтобы солидаризировать всё общество, а в том, чтобы «чтобы на базе этого противостояния, вот этой антитезы - все, кто не с РПЦ, они все против церкви, против православия… выстроить фундамент консервативного избирателя, консервативного путинского электората» [30]. Скорее всего, власть надеялась на то, что усиление православно-консервативного влияния в стране будет «служить двум целям: противостоять, с одной стороны, как исламу… так, с другой стороны, и либеральному Западу» [31].

Но во много национальном и многоконфессиональном государстве разделение на православных и не православных, «раздувание кадила религиозности… готовит мусульманских террористов» [13], создаёт «православно-ваххабитское взаимопонимание типа «не позволим!», «не забудем, не простим» [32]. И это вполне закономерно, поскольку активно поддерживая даже одну из религиозных конфессий, власть разрушает «важный элемент своего же консенсуса — неидеологическое, светское государство», а проявление слабости власти в защите 14 статьи Конституции не могло не привести к тому, что «вслед за РПЦ и мусульманские регионы почувствовали слабину. Там, где Путин, наверное, видел возможность усиления, все увидели слабость» [31].

Почувствовав слабость, а возможно и прямое попустительство власти РПЦ не просто позволила государству жестоко наказывать участниц Pussy Riot, но и сама активно включилась в эту кампанию. Так уже 24 марта 2012 Патриарх Московский и всея Руси Кирилл «назвал акцию Pussy Riot в храме Христа Спасителя осквернением святыни. … По его словам, у страны нет будущего, если народ начинает глумиться перед великими святынями. … Он полагает, что ни один верующий не должен говорить, что это его не касается. «Каждого верующего человека это не может не уязвлять», — сказал патриарх» [33].

А для того, чтобы показать всеобщность уязвления верующих, 22 апреля 2012 при каждом кафедральном соборе во всех епархиях было проведено молитвенное стояние. В Москве молебен «В защиту веры, поруганных святынь, Церкви и ее доброго имени» в храме Христа Спасителя совершил сам патриарх Кирилл. «Как ожидалось, в молебне и молитвенном стоянии после него примут участие от 30 до 40 тысяч верующих из Москвы и российских регионов. По оценке корреспондента Ридуса, к храму пришли все же около десяти тысяч человек» [34]. Рассказывая о смысле молитвенного стояния 22 апреля, Патриарх Кирилл заявил: «Мы молитвенно все вместе встанем пред Богом, и будем просить Господа преклонить милость к народу нашему, вразумить и правителей наших, и общественных наших лидеров, и простой народ» [35].

Ну, а пока правители и общественные лидеры вразумляются, надо, с точки зрения председателя синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества протоиерея Всеволода Чаплина, «сзывать ополчение православных мирян против «оранжевой революции» [36].

Тем более что, по его мнению, сам Бог осуждает участниц Pussy Riot: «Я убежден, что Господь осуждает то, что они совершили. Я убежден, что этот грех и в этой жизни, и в будущей жизни будет наказан». Причём на вопрос журналистов о том, откуда ему это известно, протоиерей ответил: «Я знаю, я считаю, что бог мне это открыл, как и всей церкви открыл Евангелие. Он там обещает предельно жесткое воздаяние за любой грех. Почитайте Нагорную проповедь» [37].

Неудивительно, что многие «люди, которые открывали священное писание, у которых в голове что-то есть кроме средневекового фанатизма, не понимают, почему столь свирепая, неадекватная реакция на столь непродолжительное и, в общем, невинное действие» [16]. Да что говорить о мирянах и атеистах, когда даже протодиакон Русской Православной Церкви; профессор Московской духовной академии; старший научный сотрудник кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ; автор официального учебника по Основам православной культуры Андрей Кураев вынужден заявить: «Выбор врага определяется не серьезностью несомой им угрозы, а чем-то иным. … Трудно избежать заключения, что нынешние проповеди об объявленной войне при таком раскладе имеют своей целью не победу над оппонентом (или удачную защиту от его пропаганды), а нечто иное - повышение управляемости слегка испуганным церковным обществом» [38].

Судя по всему, Андрей Кураев тонко почувствовал внешнюю нелогичность поведения РПЦ в истории с Pussy Riot, но вот только объяснил её причину с чисто профессиональной точки зрения: стремлением руководства РПЦ упрочить управляемость церковным обществом. Подобное представление о подоплёке затеянной кампании достаточно логично, учитывая то, что в РПЦ существует «вертикаль власти», являющаяся «прямым пережитком сталинской эпохи, когда в своём нынешнем виде была воссоздана православная церковь». А потому для неё естественны высокая «степень жёсткости подчинения и полного всевластия руководства» [19].

Действительно руководитель проекта “Энциклопедия современной религиозной жизни России” Сергей Филатов, который «разговаривал за время проведения своего проекта больше, чем с тысячью представителями православной церкви», и обнаружил при этом «гораздо большее разнообразие взглядов, мнений, позиций, чем это может представиться со стороны», тем не менее вынужден был признать, что в «такой вертикальной системе, естественно, священник или монах очень в редком случае попрёт на рожон», хотя даже в провинции он встречался со «священниками, которые выражали сильные сомнения в правильности позиции патриарха», но только «в частном разговоре» [19].

И действительно стоило диакону Сергию Баранову назвать в открытом письме Патриарху Кириллу приговор участницам Pussy Riot «неправосудным» и обвинить Московский Патриархат в том, что он, «по сути, явился инициатором возбуждения уголовного дела» [39], как Тамбовская епархия РПЦ уличила его в пьянстве и «разгульном поведении» [40], а «епархиальный суд Тамбовской епархии решил его «извергнуть из сана» [41].

Так что приходится согласиться с тем, что история с Pussy Riot пошла на пользу РПЦ, позволив пусть и формально укрепить внутри церковную дисциплину, но вызвала критику большинства внецерковной интеллектуальной элиты, правильно понявшую суть происходящего и обвинившую руководство РПЦ в том, что «преследование девушек раскололо общество, сделало явным антиконституционное сращивание государства и церкви» [42].

Прекрасно понимая значимость обвинения Церкви в сращивании с государством в светском государстве, Патриарх попытался активно это отвергнуть: «Отвечаем одним словом - это миф, миф, созданный специально. … Есть миф о сращивании, о клерикализации нашей жизни. Для чего, а для того чтобы показать, что через это сращивание Церковь претендует на управление вашим сознанием, вашей волей. … А из этого делается вывод: Церковь опасна с точки зрения свободы, она будет порабощать ваше сознание» [43].

Выходит то, что сращивание Церкви с государством может быть опасно для свободы и может активно воздействовать на психику граждан, патриарх не отрицает, он отрицает только наличие такого сращивания. Интересно, что с его точки зрения единственным возможным упрёком в сращивании Церкви с государством может являться то, что наш президент в многоконфессиональной стране публично демонстрирует приверженность к православной церкви: «Так вот теперь давайте скажем, а как должен себя вести верующий политик, член Православной Церкви, если он вступает в диалог с Церковью. Он что, должен всячески дистанцироваться от своих убеждений, он разговаривает с Церковью как сын Церкви. Он вступает в доброжелательный диалог с Церковью. Почему мы должны от одного факта, что президент или премьер-министр раз или два раза в год молятся вместе с Патриархом, делать вывод о сращивании. А почему мы должны лишать этих людей, которые являются верующими людьми, права помолиться, в том числе и вместе со своим Патриархом?» [43].

Понятно, что подобный довод может удовлетворить только тех, кто и так слепо верит в правильность проводимой церковной политики и непогрешимость её иерархов. А потому Патриарх прибегнул к психологической перверсии, ставящей вопрос «с ног на голову», и являющейся одним из составляющих негативного мышления, для которого типично «оперирование отрицаниями, … перекладывание вины на кого-нибудь другого. Обычно это говорит о неспособности обвиняющего лица признать свои собственные ошибки» [44].

Жаль только, что затеявшие перверсию церковные иерархи почему-то не сделали вывода из окончания этой библейской истории: «И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят» (Быт. 3, 23), объявив выступление Pussy Riot и поведение всех, кто заступился за них, ни больше, ни меньше, чем « агрессией против нашего культурного ядра, против нашего цивилизационного кода… о вызове ценностному измерению жизни».

Для того, чтобы доказать наличие перверсии в этом высказывании, необходимо понять особенности православия, принципиально отличающие его от других ветвей христианства, проанализировать основные постулаты РПЦ, выявить реальное отношение православия к государству и, наконец, доказать наличие длительной подготовительной работы РПЦ по превращению светского государства в не светское.

При этом начинать надо именно с понятия особенностей православия, поскольку, как верно подметил Николай Сванидзе, в современной России: «те люди, которые выдают себя за православную общественность, очень часто говорят, что они – православные, но не христиане. Или они говорят, что они – христиане, а католики – не христиане. Или они говорят, что они – православные, а в бога не верят. Вот это очень странная самоидентификация, когда православие определяется не как вера, а как этническая принадлежность» [16].

Так на 2012 год по данным Левада центра «количество россиян, называющих себя православными верующими достигает 70%», при этом «60% православных не относят себя к религиозным людям», только «около 40% православных уверены в существовании Бога, а около 30% из числа тех, кто называет себя православными верующими, вообще полагают, что Бога нет» [45].

То есть «церковь в представлении русских людей стала стержнем возвращенной национальной традиции, но политические ценности церкви были не только не приняты, но даже не замечены», и более того «народ не желает знать, что представляет из себя его церковь» [46], однако знать это надо, поскольку только в этом случае можно судить о деятельности РПЦ на основании не эмоций, а разума.

Самой главной особенностью русской православной церкви всегда являлся фундаментализм , и то, что РПЦ стремится возвратиться к тому состоянию, в котором она находилась до революционного переворота 1917 года, подтверждают слова патриарха Кирилла, объявившего, что : «Мы возвращаемся к канонам и чистоте апостольских правил» [47].

Однако фундаментализм РПЦ является достаточно специфическим, во всяком случае, принципиально отличающимся от общепринятого понятия религиозного фундаментализма, основными чертами которого «являются буквальное восприятие религиозного учения и текстов священных книг, отвержение всякой возможности аллегорического истолкования Священного Писания, провозглашение неизменности догматики, требование строгого исполнения всех религиозных предписаний» [48].

Русский православный фундаментализм стремится вернуться не к чистоте Ветхого и Нового заветов, а к религиозной морали и идеям, сформировавшимся во времена византийского императора Константина и его приемников. Благо «в православии… действуют все каноны, начиная с византийских. Никто ничего никогда не отменял…» [49].

Вот почему, кстати, в деле Pussy Riot и появились казуистические ссылки на решения Лаодикийского и Трулльского соборов. Ведь для истинных знатоков православия, готовивших обоснование постановления прокурора и судебный вердикт, эти постановления оставались «живее всех живых». Тем более, что Тру?лльский собор, созванный в Константинополе императором Юстинианом II в 691году, рассматривался православной Церковью, как продолжение Шестого Вселенского Собора, а большинство принятых им канонов противоречили практике Римской Церкви. Поэтому этот собор до сих пор не признаётся Западной католической Церковью.

Сам «термин «православие» или, что то же самое, - «ортодоксия» существовал задолго до разделения церквей: ещё во II веке Климент Александрийский обозначил им истинную веру и единомыслие всей церкви в противовес инакомыслию. Окончательно название «Православная» укрепилось за Восточной церковью только после церковного раскола 1054 г., когда Западная церковь присвоила себе название «католической», т.е. «всеобщей» [50].

Однако в те времена, несмотря на ряд различий православия от католицизма в догматике (отсутствие догмата о главенстве и о непогрешимости папы римского и догмата об исхождении Духа Святого от Отца и от Сына; признание только двух догматов, связанных с Девой Марией, отрицание существования чистилища) и обрядовой службе (крещение через погружение, а не окропление (обрызгивание) святой водой, совершение евхаристии на квасном хлебе, причастие хлебом и вином и для духовенства, и для мирян), прямого и жёсткого противостояния между этими ветвями христианства ещё не было.

Причиной начала противостояния послужило распоряжение патриарха Михаила Кирулария о закрытии в 1053 году латинских церквей в Константинополе, сопровождавшееся выбрасыванием из дарохранительниц и затоптыванием Святых Даров, приготовленных по западному обычаю из пресного хлеба [51]. Посланные в Константинополь папой римским Львом IX легаты во главе с кардиналом Гумбертом не смогли найти пути к примирению, и 16 июля 1054 в соборе Святой Софии папские легаты объявили о низложении Кирулария и его отлучении от Церкви. В ответ на это 20 июля патриарх предал анафеме легатов [52].

Тем не менее, раскол 1054 года не воспринимался современниками как абсолютный рубеж в разделении Церквей. Он мыслился лишь как временный разрыв между двумя кафедрами [53]. Несомненно, что напряжение в отношениях между церквями резко увеличилось после резни латинян в Константинополе в 1182 году, когда была практически полностью уничтожена 60 тысячная католическая община [54], а около 4000 выживших были проданы в рабство туркам [55, 56].

Но окончательный разрыв вызвало поведение Константинополя во время третьего крестового похода(1189—1192), который был спровоцирован захватом мусульманами в октябре 1187 года Иерусалима, священного для всех христиан. В третьем крестовом походе приняли участие четыре самых могущественных европейских монарха: германский император Фридрих I Барбаросса, французский король Филипп II Август, австрийский герцог Леопольд V и английский король Ричард I Львиное Сердце [57]. Естественно, что папа Иннокентий III направил послание об участии в походе и византийскому императору, но басилевс отверг это предложение, поскольку надеялся соединить антиохийское княжество с Византией.

Больше того, он начал активно противодействовать этому походу. Имеются сведения даже о том, что Исаак II Ангел не только вступил в соглашение с мусульманами, побуждая их к нападению на крестоносцев, но и заключил союз с сельджуками. [58, 59, 60, 61]. Во всяком случае, он, как только мог, противодействовал присоединению к крестовому походу самой боеспособной армии в Европе – армии императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы, главной силой которой являлась тяжёлая, закованная в стальные доспехи рыцарская конница. И это несмотря на наличие предварительного договора, заключённого в Нюрнберге, по которому византийский император обязался предоставить войску Фридриха свободный проход через имперские земли и обеспечить доставку съестных припасов по установленным заранее ценам.

Практически на всём пути по землям империи крестоносцы сталкивались с тайным и явным противодействием со стороны константинопольских чиновников: не обеспечивался достаточный подвоз припасов, портились дороги и блокировались перевалы. Когда же крестоносцы продвинулись к главному перевалу, ведущему в филиппопольскую равнину, то начались прямые нападения на войска в наиболее опасных для переходов местах, что заставляло крестоносное ополчение идти не в походном, а в боевом порядке.

Возвратившиеся из Константинополя послы донесли, что «император не только весьма дурно обращался с ними, но безо всякого стеснения принимал посла от Саладина и заключил с ним союз. А патриарх в своих проповедях, говоренных по праздничным дням, называл псами Христовых воинов и внушал своим слушателям, что самый злой преступник, обвиненный даже в десяти убийствах, получит разрешение от всех грехов, если убьет сотню крестоносцев».

Для разъяснения отношений отправлено было в Константинополь новое посольство, которому поручено было сказать приблизительно следующее: «Напрасно греческий император не позволяет нам идти вперед; никогда, ни теперь, ни прежде, мы не замышляли зла против империи. Сербскому князю, врагу греческого императора, который являлся к нам в Ниш, мы никогда не давали в бенефицию ни Болгарию, ни другую землю, подвластную грекам, и ни с одним королем или князем не замышляли ничего против греческой империи» [62].

В ответ посланцы императора Исаака Ангела потребовали от Барбароссы заложников и обязательства в том, что он уступит часть будущих завоеваний. А когда Фридрих отправил к императору новых послов, то Ангел приказал бросить их в тюрьму. При известии об этом Фридрих прервал переговоры и повёл свою армию на Константинополь. Но только когда крестоносцы взяли Адрианополь, Исаак вступил в переговоры, на которых в январе 1190 года было заключено соглашение, по которому Фридрих обещал не проходить через Константинополь, за что византийский император обещал предоставить продовольствие и переправить крестоносцев через пролив [63].

Именно эта двуличность византийских «братьев по вере», по мнению Петра Хомякова, и стала причиной последовавшего резкого охлаждения между католиками и православными, и привела к тому, что во времена четвертого крестового похода католические войска разгромили Византию и взяли Константинополь [64].

Всё это время русская православная церковь не занимала однозначной позиции в поддержку какой-либо из сторон конфликта [65], поддерживая общение и с Римом, и с Константинополем. Более того на Руси сохранялись латинские монастыри, а на землях, подвластных русским князьям, с их разрешения действовали латинские миссионеры и заключались многочисленные смешанные браки [66]. Но нашествие орды, установившей хорошие отношения с православной церковью, но разорявшей католические храмы, как на Руси, так и в Европе, привело к тому, что католическая Европа стала отождествлять Россию с её завоевателями и потому отгородила себя от неё. А православная церковь потеряла былую веротерпимость и полностью попала под власть византийского православия, более того византийское православие стало не просто монопольной религией на Руси, но и её официальной государственной религией.

Естественно, что став практически правопреемницей византийской церкви, русская православная церковь сохранила её основные черты. Особо следует отметить то, что «сильная императорская власть… с самого начала определила восточному христианству роль более или менее послушного слуги… превратила христианскую церковь в государственный институт. Константинопольский патриарх, по существу, был министром по религиозным делам. Характер христианской церкви в Восточной Римской империи как государственного учреждения ярко проявился при созыве вселенских соборов… первые шесть вселенских соборов… не только собирались императорами, но и проходили под председательством либо самого правителя, либо назначенного им светского чиновника» [67].

Эта традиция подчинения православной церкви сильной государственной власти была полностью унаследована и на Руси. Так в 1441 году митрополит Исидор, поставленный митрополитом в Москве константинопольской церковью, сразу после возвращения с Флорентийского Собора, где он подписал Соборное определение об Унии с Римской Церковью, был взят под стражу по приказу великого князя Василия II (Тёмного). А сам князь Василия II созвал Московский Собор, 1448 г., осудивший митрополита Исидора, отвергнувший Унию и поставивший на Московскую митрополию Рязанского епископа Иону без предварительных согласований с Константинополем, с титулом «Митрополит Киевский и всея Руси».

«Выйдя из-под канонической зависимости Константинопольских патриархов, Московские святители оказались в серьёзной административно-политической зависимости от светской власти Московских князей и изоляции от других поместных церквей, которые пребывали в каноническом единстве с Константинопольским патриархатом. Так, в XVI веке из одиннадцати Московских митрополитов пятеро были лишены кафедры по произволу светской власти, а митрополит Филипп — даже убит в 1569 году» [68].

Эта привычка православной церкви к подчинению сильной государственной власти, которая естественно не поддерживает любые дискуссии, несомненно, сказалась, если не сформировала консерватизм христианской церкви в Восточной Римской империи и на Руси. Так даже знаменитый августино-пелагианский спор о соотношении между благодатью и свободной волей практически миновал Восточную церковь. А ведь именно этот спор о том, каким образом человек участвует в своем спасении — с помощью своей воли через совершение добрых дел или просто принимая Божественную благодать, принципиально повлиял на развитие и реформирование христианства Западной церкви.

Так именно догматизм католической церкви, убеждённой в неспособности человека спасти свою душу без помощи папской церкви, наделенной правом распределять в мире божественную благодать, довёл её до идиотизма покупки отпущения грехов, что и послужило одним из поводов к Реформации церкви в Германии и Швейцарии, без которой вряд ли бы возник экономический и философский либерализм, изменивший развитие всего человеческого общества.

Интересно, что эту связь реформации с либерализмом признаёт и Патриарх Кирилл: «Начиная с XVI в. (и даже чуть-чуть пораньше), на философскую мысль Западной Европы стали оказываться очень сильные влияния. Источники, следующие в первую очередь, это идеи Ренессанса. Ренессанс – возрождение. Возрождение – чего Возрождение язычества, возрождение языческой философии с ее антропоцентризмом. Ведь языческая философия в центре имела всегда человека, личность.

Вторым источником влияния явилось, конечно, протестантское богословие. Ведь протестантизм был, в первую очередь, либеральным прочтением христианства. Каждый человек имел право, с точки зрения протестантизма, не просто читать Священное Писание (в православной традиции человек тоже имеет право читать Священное Писание), но он мог его толковать….

Почему я говорю о том, что протестантизм есть либеральное прочтение христианства. Потому что в центр был поставлен человек! Не Церковь, не вероучительный голос Церкви, не авторитет Соборов – человеческая личность! … А где там католики? Они не принимали участия… в формировании этих ценностей! Потом уже стали, что называется, пытаться богословски поддержать эти гуманистические концепции…» [69].

Как ни странно, но либеральной трансформации католической церкви способствовали два основных фактора, критикуемые православной церковью: то что «в условиях феодальной раздробленности Запада христианская церковь долгое время пользовалась относительной самостоятельностью, играя роль духовного центра феодального мира» [67], и то, что учение о главенстве папы, поставлявшее его выше Вселенских соборов, позволяло ниспровергать все церковные порядки, установленные апостолами и отцами, и вводить новое учение, новые обряды, новое церковное устройство [70].

И лишь православие так и осталось со своей фундаментальной философией. Это подтверждает и сам патриарх: «К сожалению, то, что произошло в историческом развитии Западной Европы, не дает нам сегодня возможности говорить о том, что мы в полной мере принадлежим к единой системе ценностей» [69].

Суть этой православной философии наиболее полно и глубоко обобщил С.Л. Франк: «Новый западноевропейский человек ощущает себя… как индивидуальное мыслящее существо, а всё прочее – лишь как данное для этого сознания или воспринимаемое через его посредство….

Русское религиозное сознание никогда не спрашивало, каким образом человек приходит к спасению: через внутренний образ мыслей и веру или внешние действия… только сам Бог и Он один, по мере того как Он завладевает человеком, если тот погружается в Него, может спасти его. Знаменитый августино-пелагианский спор о соотношении между благодатью и свободной волей, который сыграл такую большую роль в истории западной церкви, также никогда всерьёз не тревожил русское религиозное сознание.

В русской философии были установлены фактически совершенно новый критерий истины и соответствующая познавательная способность. Им стало понятие опыта, но не как опыта чувственной очевидности, а как жизненно-интуитивное постижение бытия в сочувствии и переживании…» [71].

Самое важное в этом обобщении заключается в том, что «понимание добра и зла согласно учению Нового Завета… на Западе осуществляется в направлениях рационализма и эмпиризма», а в православии «в религиозно-эмоциональном толковании жизни» [72], сохранившемся без существенного изменения со времён Византии. А «это означает,… что русское православие отвергает христианство как путь, как преодоление, как задачу и усилие. В конечном счете, отвергает историю.… Отсюда этика православия – статична, а не динамична. Отсюда – отсутствие социального измерения» [Юрий Пивоваров «Полная гибель всерьёз» Москва РОССПЭН 2004].

Но что же реально представляет собой русское православие? Какие фундаментальные ценности оно так долго хранило и сейчас пытается не только внедрить их в их в сознание россиян, но и «предложить» их «Европе и Америке»? Поскольку «Восточно-христианская цивилизация… просто не может войти с ними в единое пространство, не привнеся туда свое духовное наследие, свои правила, принципы, законы, свою модель государства и общества» [73].

Пожалуй, ярче и полнее всего эти фундаментальные основы православия отражены в статье протоиерея Всеволода Чаплина «Пять постулатов православной цивилизации» опубликованные 16.02.2009 [73]. То, что они отражают реальные представления руководства РПЦ об особенностях православия, подтверждается тем, что с опровержением их не выступил ни один из иерархов РПЦ, и более того в 2011 году В. Чаплин стал членом Высшего Церковного Совета Русской Православной Церкви. (В дальнейшем цитаты из «Пять постулатов православной цивилизации» будут выделяться курсивом)

Попытаемся разобрать эти православные принципы и представления об устройстве государства поподробнее, тем более что как справедливо указывает эксперт Института Кестона и центра Вудро Вильсона Роман Лункин: «Православная религиозность современных россиян зыбка, организационно, догматически и идеологически не структурирована.… Благодаря низкому уровню религиозного образования и стихийности нынешнего религиозного возрождения, сама христианская, православная идейная среда становится питательной почвой для возникновения религиозных представлений, далеко уходящих не только от православия, но и от христианства вообще» [74].

Фундаментализм и традиционализм православия не могли не сказаться на представлениях РПЦ об идеале государственного устройства. Интересно, что на церемонии присуждения степени honoris causa Московского государственного университета Патриарх Кирилл значительную часть выступления посвятил рассуждениям о строительстве нового Российского государства. Конечно его рассуждения перед университетской аудиторией были достаточно обтекаемыми и политкорректными, но суть представлений патриарха о необходимости и желаемом способе изменения государственного устройства России из них уяснить можно.

По мнению Патриарха, «любое строительство начинается с проекта. А еще ранее — с самого общего видения того, что, собственно, собираешься строить, с воображения, с создания образа», поскольку «созидание будущего предполагает реализацию этого образа». В свою очередь «достойное будущее может быть создано только на прочном историческом фундаменте», в основе которого должны лежать «традиции духовного и культурного преемства».

Которое не должно выглядеть, как «подражание и воспроизводство западных политических и культурных моделей». И вот дальше появляется удивительный пассаж, объясняющий, почему не стоит копировать «европейский путь» развития: оказывается «подражание, копирование всегда уступает подлиннику…. Поэтому строить цивилизацию на основе подражания означает детерминировать развитие таким образом, что оно в принципе всегда будет отставать от тех, кто рождал и рождает подлинник» [75] . Тем самым культурным университетским слушателем предлагалось сделать самостоятельный вывод о том, что использование чужого западноевропейского опыта является лишь жалким бессмысленным копированием, а вот использование исторического опыта собственного государства – возрождением на более высоком этапе.

В принципе ничего другого патриарх и не мог предложить, потому что одним из важнейших философских постулатов православия является представление о том, что «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности. Из этого явствует, что сами народы, нации не вырабатывают в ходе своего исторического развития… основополагающих для себя идей… они народам октроируются Провидением» [76].

Наиболее чётко идея русского православного государства была сформулирована известным религиозным философом В.С. Соловьёвым: «Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований, всей мощи нашей империи на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трёх главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно, свободно и державно, не в отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы – вот в чём русская идея» [76].

И то, что это представление остаётся основной идеей современного православия подтверждает В. Чаплин: «Принцип «симфонии» - теснейшего сотрудничества религиозной и светской власти - хорошо известен из византийской и русской истории… он всегда был одной из основ православного общественного идеала…».

Но какой, по мнению РПЦ, должна быть светская власть, с которой тесно и с удовольствием будет сотрудничать религиозная власть? Естественно, что мимо этого вопроса не мог пройти В. Чаплин. Но если в феврале 2009 г. он просто констатирует достаточно известный исторический факт, заключающийся в том, что «в России тяга к персонифицированной власти очевидна, причем даже не искавшие божественной санкции коммунистические или современные правители наделялись народом особыми правами и полномочиями: царь может то, чего не может простой смертный; его поступки не всегда могут объясняться логикой, доступной обычному человеку, ибо «сердце царево в руце Божией», то уже в мае 2012 г. он практически призывает к тому, что «нужно постепенно отказываться от реверансов в пользу антимонархических моделей общества и честно признать, что Россия не может жить без сильной персонифицированной центральной власти, замкнутой на высший идеал. Независимо от того, разделяется он общественным мнением полностью или нет» [77].

Трудно представить себе, что В. Чаплин не знает того, что термин «персонализация» в политологической и политической литературе используется как «прямой индикатор авторитарных тенденций, выражающихся в сосредоточении всей власти в руках одного правителя или правящей группы. По сути персонализация власти понимается в такой интерпретации просто как режим личной власти» [78], и что в России президент В. Путин «укрепил принцип персонификации власти, возрожденный Ельциным» [79]. А, следовательно, восхваление призывы к персонализации власти – это просто реверансы и изъявления преданности существующей власти.

Понятно, что принцип авторитаризма, по мнению РПЦ, должен соблюдаться не только в устройстве государственной власти, но и в устройстве самой церкви. Похоже, что проводимая реформация устава православной церкви основывается на идее В.С. Соловьёва: «Как в Троице каждая из трёх ипостасей есть совершенный Бог… точно также каждый из трёх главных чинов теократического общества владеет действительно верховной властью» [76].

Судя по всему, именно эта идея послужила В. Чаплину основанием для обоснования необходимости полного внутри церковного единоначалия: «На Небе - один Бог и ангельская иерархия; так же должно быть устроено и человеческое общество. Не случайно и Церковь, и государство в православном мире обычно имели сильную, централизованную и, как правило, персонифицированную верховную власть: императора, патриарха, церковные и светские престолы «царствующих градов».

Одним из первых этапов установления такого единоначалия стало фактическое отстранение рядовых верующих от управления церковью, осуществлённое с помощью изменения Священным Синодом типового устава прихода Русской Православной Церкви (10 октября 2009.) По мнению автора «Догмат о Церкви в канонах и практике», протоиерея, клирика Псковской епархии, богослова и публициста Павла Адельгейма, новый устав одновременно противоречит Догмату о церкви и Федеральному Закону № 125 «О свободе совести и о религиозных объединениях» [80].

Вот как он это обосновывает: «Согласно Уставу 2009 г., архиерей не входит в состав клира и в состав Приходского Собрания…. Не являясь членом Прихода, он назначен «высшим руководящим органом управления Приходом». Архиерей возглавляет приход, не принимая конкретных обязанностей и ответственности за действия и решения в Приходе. Его указания в Приходе выполняются, но не обсуждаются».

И уж «совсем безобразно смотрится в Уставе Прихода угроза: «Если член Приходского собрания не исполняет хотя бы одну из обязанностей п. 7.4 настоящего Устава, Епархиальный архиерей единоличным решением вправе исключить всех (часть) членов Приходского собрания и включить в его состав новых членов по собственному усмотрению» (Устав Прихода 7,3)». Тем самым «Архиерей посягает на право граждан, гарантированное Конституцией РФ: «Каждый имеет право на объединение» (ст. 30). Архиерей не является учредителем местной религиозной организации, но получает право единоличным решением уволить из организации всех учредителей. Это противоречит ФЗ-125, который не предполагает исключение учредителей без их согласия».

Кроме того Новый Устав Прихода РПЦ МП не только «необоснованно вывел из состава Приходского собрания «учредителей прихода», но и лишил «приходы собственности в пользу патриархии» ибо по Новому Уставу Прихода «имущество, принадлежащее Приходу на праве собственности или ином имущественном праве, является имуществом РПЦ (Устав, 11,7)». И теперь «в случае ликвидации Прихода принадлежащее ему на праве собственности или ином имущественном праве движимое и недвижимое имущество богослужебного и иного религиозного назначения переходит Епархии» (Устав, 11,12)», а сам «приход может быть ликвидирован по решению епархиального архиерея, а также по решению суда» (Устав, 12,3). Это положение противоречит закону, который устанавливает «ликвидацию прихода учредителями или по суду” (ФЗ-125, ст.14,1)».

Такой «принцип управления называют авторитарным. Он несовместим с соборностью, исповеданной в Символе Веры. Новое положение Устава предлагает диктатуру епископа, отвергает соборность церковных решений и рецепцию Церкви», а «власть епископа не может быть властью человека над Церковью. Она может быть только властью Церкви, но не властью над Церковью, иначе становится властью над Христом, «Тело Его, еже есть Церковь» (Кол. 1, 24)».

И тут очень важно понять, что Новый Устав противоречит одному из основных догматов православной церкви – её соборности. В православном сознании существует принцип, на который «опирается и жизнь всего человечества, и даже устройство всего космоса и благодаря которому человечество и мир спасутся и преобразятся. Теснейшим образом это связано с глубоким общинным чувством, которым проникнуто русское воззрение на жизнь…. Только это чувство ответственности за всё может стать началом спасения. Славянофилы понимают это общинное чувство как «хоровой принцип» или соборность». В русской этике «человек может найти нравственное успокоение и спасение только вместе с человечеством, в универсальном духовном организме коллективной жизни людей» [71].

А церковная община (приход), как раз и являлась основной ячейкой этой соборности. Не случайно первые церковные общины на Руси назывались братчинами (летописи 1159 года из города Полоцка). «Братчиной называли общество людей, которые обязывались поддерживать храм материально. После богослужения они собирались при храме на братские пиры для обсуждения своих дел. Во время «складчинных пиров» каждый прихожанин мог прийти и рассказать об обидах и чинимых ему притеснениях. Это происходило не только в дни больших праздников, а почти каждое воскресенье. Чрезвычайно важной особенностью древнерусского прихода была также выборность всех членов причта, начиная со священника». Позже появился термин приход, который Владимир Даль поясняет следующим образом: «Церковный приход, парафия, община, принадлежащая, по духовным требам, к одной церкви». При этом «каждая такая церковная ячейка обладала правами широкого самоуправления. В дореволюционной России священник и прихожане составляли круг людей, спаянных одной общей жизненной задачей» [81].

Вот почему так жёстко выступил против Нового Устава Прихода священник Павел Адельгейм, ибо с точки зрения его, как богослова: «Принцип архиерейского произвола и насилия, положенный в основу Устава, отвергает общение с народом Божиим, построенное на евангельской любви. Созидая Приход на чуждых Евангелию принципах, Устав разрушает Церковь. «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф.12,30)». Созидание, в котором не участвует Бог, не состоится: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его» (Пс. 126,1)» [80].

Жаль, что Павел Адельгейм так и не понял, что именно православная церковь как раз и воспитывала на протяжении веков эту веру в персонифицированность и божественность, как государственной, так и церковной власти. Но время не стоит на месте, и всё больше и больше людей в России начинает понимать, что эта персонифицированная российская власть «приняла форму бюрократически-авторитарного режима», основанного «на принципе произвола и чей отсутствующий идеологический фундамент постоянно подменяется громкими, но ничего не значащими словами» [79], что любая «власть, устроенная по принципу вертикали, может быть устойчивой лишь при условии безупречной субординации. А последнее достигается только за счет страха и насилия», что такая власть способна модернизировать страну только в том случае, «если речь идет об индустриализации крестьянского общества. Но сейчас России предстоит отвечать на постиндустриальные вызовы. Для этого необходимо высвобождать внутренние источники роста, а это невозможно без расширения политических свобод. Бюрократический авторитаризм, опирающийся на коррумпированный аппарат, может лишь воспроизводить безответственность и загнивание» [82].

Но РПЦ не признаёт необходимость модернизации не только для самой себя, но и для всего государства: «Для православной цивилизации видятся искусственными и чуждыми вообще любые учения, говорящие о «правильности» политической и экономической конкуренции, о неизбежности застоя и злоупотреблений при отсутствии разделения (а еще лучше - конфликта) властей, противостояния политических партий, поколений, социальных групп, экономических акторов, большинства и меньшинств».

Да уж, эксцентричности верховной власти в современной России хватает, но вряд ли кто согласится с тем, что полёты с журавлями, «спасение» хищников и поиски амфор реально способствуют ликвидации застоя в экономике. Конечно, если В. Чаплин и другие иерархи РПЦ читают только официальную прессу, то для них всё прекрасно. Так, если ориентироваться на заявления президента (выступление перед депутатами Госдумы 11 апреля 2012 года), то «у нас самые высокие темпы роста экономики среди государств “восьмерки” и один из самых высоких среди крупнейших экономик мира. … Это третий показатель в мире среди крупных экономик. … Или по росту ВВП, по промышленному производству. Я же вам сказал, это объективные данные, 4,3% - третий показатель в мире» [83]. «Названное В. Путиным третье место России по темпам экономического роста в 2011 г. является в целом точным. Правда, это третье место Россия занимает не среди всех стран мира, а только среди 15 стран бывшего СССР. Да, и занимает она его не с начала этого списка, а с его конца». Реально же «среди 182 стран мира, по которым есть данные в базе МВФ, Россия по темпам прироста ВВП в 2011 г. была на 87-м месте – сразу же после Омана и перед Бурунди…. По темпам экономического роста за эти три года Россия оказалась на 147-м месте среди 182 стран мира» [84].

Особый интерес в представлениях РПЦ об идеальной экономике России представляет пассаж о «противостоянии… экономических акторов». И тут стоит пояснить, что под экономическими акторами понимаются «прежде всего, транснациональные корпорации», а «основными причинами увеличения количества межправительственных и неправительственных международных организаций» является потребность мирового сообщества в международном разделении труда и экономической интеграции, в координации усилий для решения глобальных проблем» [85]. Так вот получается, что по вопросу об участии международных инвесторов в развитии экономики России взгляды РПЦ принципиально отличается от взглядов нашего президента, который считает, что «в России должен быть, не просто создан благоприятный, а конкурентоспособный инвестиционный климат. Мы ставим перед собой задачу в ближайшие годы сделать 100 шагов вперед в этом направлении и подняться с нынешнего 120-го места до 20-ого. Кстати говоря, на 20-ом месте сегодня как раз находится Япония, на 21-ом - Латвия. Нас обгоняют существенно и наши партнеры по Таможенному союзу и по Единому экономическому пространству. Белоруссия находится на 69-ом месте, Казахстан на 47-ом» [86].

Зато взгляды РПЦ удивительно совпадают с представлениями об экономике КПРФ . Так в Программе политической партии “Коммунистическая партия Российской Федерации” заявлено, что «именно банковская деятельность и разного рода валютно-финансовые… главными бенефициарами превращения Россию в сырьевую колонию, ресурсный придаток и рынок сбыта для транснационального капитала», а потому «Россия и впредь будет оставаться сырьевой колонией и рынком сбыта для транснациональных корпораций» [87].

Во всяком случае, до тех пор, пока руководство Банка России будет искренне верить «в антинаучную ультралиберальную доктрину «Вашингтонского консенсуса» (предполагающую сдачу финансово-экономического суверенитета государства в руки транснационального капитала и приватизацию государственных функции), а… российский Центробанк, также как и критически значимая часть чиновников в финансово-экономическом блоке правительства» будет «работает в коммерческих интересах глобального бизнеса и международных спекулянтов, а не отечественных товаропроизводителей и населения» [88].

Но ведь «ни одна страна в мире не может эффективно развиваться без вливания капитала в ее экономику. Иностранные инвестиции – распространенный в мировой практике способ расширения источников финансирования развития национальной экономики, решения социальных проблем.

Иностранные инвестиции имеют значительные преимущества в сравнении с привлечением иностранных кредитов. Они проявляются в том, что, во-первых, иностранные инвестиции предоставляются бесплатно, бессрочно. Во-вторых, результаты инвестиционной деятельности иностранных инвесторов остаются в распоряжении страны, принимающей иностранных инвесторов. В-третьих, иностранное инвестирование осуществляется, как правило, на основе передовой техники, технологии, прогрессивных методов организации хозяйственной деятельности.

Для России привлечение иностранных инвестиций в современных условиях особенно актуально. Это объясняется тем, что за последние десять лет объемы капитальных вложений в народное хозяйство сократились в несколько раз. В результате износ основных фондов в среднем достиг более 60 %» [89].

Казалось бы, очевидные истины, но для КПРФ и РПЦ истиной является только то, что способствует сохранению и расширению контингента в них слепо верующих. Ещё одна общность взглядов РПЦ и КПРФ проявляется в их стремлении окукливаться за «железным занавесом» от Западного мира. Причину такого окукливания талантливо просто описал Виктор Суворов: «Страна у нас огромная. Граница на замке. … Дальше – проклятый капитализм. Там люди жили совсем не так. И сколько не объясняй, что там них всё очень даже плохо, народ наш несознательный так и норовил жить, как там живут» [90].

Похоже, что РПЦ принципиально не устраивает пример Запада в первую очередь потому, что там «наблюдается тенденция значительного снижения доли религиозного населения», причём «в числе стран с самой большой долей атеистов оказались в основном экономически процветающие страны, как, например, Япония, Чехия, Франция, Германия, Нидерланды, Австрия, Австралия. … Еще семь стран - Канада, Испания, Швейцария, Гонконг, Швеция, Бельгия - имеют долю атеистов в 1,5 раза выше среднемировой. Все они относятся к “клубу” самых богатых стран мира» [91]. И потому для РПЦ лучше бедность, но православная.

А то, что продолжение не эффективной экономической политики в стране с сырьевой экономикой, по мнению лучшего министра финансов 2010 года Алексея Кудрина, приведёт к тому, что уже через год-полтора будет не хватать «денег на расходы типа зарплаты учителей» [92], РПЦ не тревожит, поскольку по её представлениям «экономика должна быть подчинена стремлению к вечной жизни. … Для православного сознания общественный строй, основанный … на утверждении: «Главное - чтобы все жили в мире, здоровье и достатке, а все остальное - частности» видится перевернутым с ног на голову. Православие стремится подчинить приоритеты земного существования надмирным целям, духовной миссии, от которой зависят спасение души и вечная жизнь, несравненно более важная, чем жизнь нынешняя, временная, являющаяся лишь приуготовлением к вечности».

А потому и «православный социум должен быть устроен так, чтобы он, прежде всего, помогал человеку спасаться – обретать истинную веру, жить по ней, просвещать ею других, а уже потом - заботиться о прагматических нуждах…». Интересно, все ли сторонники православия читали эти откровения В. Чаплина, и как они будут их воспринимать, когда ухудшение жизни коснётся их самих, если они не успели стать схимниками, отказавшимися от всех прагматических нужд?

Ещё одной интересной особенностью православной церкви является постоянная забота о патриотизме, но вот понимание патриотизма у РПЦ имеет не государственный, а частный характер, потому что под патриотизмом православная церковь понимает совсем не «социальное чувство, содержанием которого является любовь к Отечеству и готовность подчинить его интересам свои частные интересы», не «эмоциональное переживание своей принадлежности к стране и своему гражданству, языку, традициям» и не «гордость достижениями и культурой своей Родины и стремление защищать интересы Родины и своего народа» [93]. «Патриотизм для православного христианина важен и естественен» только «если он соединен с отстаиванием истинной веры (в условиях, когда иноверные силы пытаются изменить религиозный выбор православной общины)», а потому «главный смысл православного патриотизма - не в заботе о земном выживании нации или государства, а в заботе об их сохранении именно как «внешних рамок» спасительной религиозной общины».

То что подобное понимание патриотизма является не просто мнением, пусть и высокопоставленного православного иерарха, а принципиальной установкой РПЦ подтверждается тем, что в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви вслед за апостолом Павлом говорится о Церкви как о новом народе, единство которого «обеспечивается не национальной, культурной или языковой общностью, но верой во Христа и Крещением» [94].

Казалось бы, при таком понимании патриотизма РПЦ должна была бы отстраняться от всех и всяческих войн, затеваемых государством, но она, тем не менее, активно поддерживала все захватнические авантюры царской России, да и в новой России ставит приоритетной задачей сотрудничество с силовыми структурами. Так церковь подписала договор о сотрудничестве с Министерством обороны в 1995 году, а с министерством здравоохранении только в 2003 году. Больше того по концепции Патриарха Сергия (Страгородского) о «патриотическом служении» «церковь воспринимает себя как идеологическую опору авторитарной московской власти, во все времена служащую преградой «внутренней смуте» и «разлагающему западному влиянию» [95].

Такой воинственный патриотизм начал развиваться в православной церкви ещё с начала XVI века, когда появилась идея, приписываемая старцу псковского Спасо-Елеазаровского монастыря Филофею, об особой роли Московского княжества: «Старого убо Рима церкви падося неверием аполинариевы ереси; второго же Рима, Константинова града церкви, агаряне-внуци секирами и оскордми рассекоша двери. Сия же ныне третьего нового Рима державного твоего царствия святая соборная апостольская церковь, иже в концах вселенныя в православной христианской вере во всей поднебесной паче солнца светится… два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти: уже твое христианское царство инем не останется» [96].

Тем самым старец впервые предложил формулу религиозно-охранительной задачи Руси. Правда, для этого он несколько исказил в своём пересказе вторую часть известного библейского стиха: «Ты (Навуходоносор) — это золотая голова (первое царство)! После тебя восстанет другое царство, ниже твоего, и еще третье царство, медное, которое будет владычествовать над всею землею. А четвертое царство будет крепко, как железо; ибо как железо разбивает и раздробляет все, так и оно, подобно всесокрушающему железу, будет раздроблять и сокрушать… Бог небесный воздвигнет царство (пятое), которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно» (Дан.2:31-46; 7:1-28). Вряд ли церковные иерархи того времени не знали истинного содержания этого стиха, но идея «владычествовать над всею землею» оказалась слишком привлекательной и государственной и церковной властям.

И вот уже в начале XX века Н.А. Бердяев так определяет единственную истинную цель народа России: «Миссия России быть носительницей и хранительницей истинного христианства, православия. Это призвание религиозное. «Русские» определяются «православием». Россия единственное православное царство и в этом смысле царство вселенское, подобно первому: и второму Риму. … Русское религиозное призвание, призвание исключительное, связывается с силой и величием русского государства, с исключительным значением русского царя. Империалистический соблазн входит в мессианское сознание» [97]. Вот отсюда и современный православный патриотизм – «патриотизм, соединяющий Отечество и веру, а значит, немыслимый в отрыве от религиозно-общественных устремлений», отсюда и его имперско-мессианский характер, убеждающий верующих в том, что «единственная истинная цель всякого народа… участвовать в развитии великой христианской цивилизации» [76].

Интересно, что идея «Русские» определяются «православием» так основательно вошла в идеологию РПЦ, что стала выше идеи, отражённой в Послании апостола Павла — к Галатам: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3: 28). Во всяком случае, В. Чаплин озабочен в первую очередь положением не всего православного народа России, но судьбой русских националистов: «Я не знаю, что понимать под словом «националисты. … Но у нас есть большое количество патриотически настроенных людей. Я думаю, что их большинство и гораздо больше, чем тех, кто смотрит на Запад и только на Запад. Вот эти люди, как объединённые в организации, так и не объединённые в организации, сегодня должны получить больше возможности и для политического действия, для легализации своих политических сил и для того, чтобы выступать в тех же средствах массовой информации» [98]. Больше того он впрямую обращается за поддержкой к государственной власти, заявляя что «хотел бы больше видеть патриотического действия со стороны действующей власти, больше, чем сейчас» [98].

Есть ещё одна отличительная черта православного патриотизма – это непонимание ценности человеческой жизни вообще и жизни самих православных верующих в частности, приводящее к готовности легко жертвовать жизнью людей не только ради воплощения православных идей, но и ради сохранения религиозных раритетов Как пишет Всеволод Чаплин: «Приоритет Царства Божия и вечной жизни неизбежно влияет и на восприятие святынь, на их место в общественно значимой системе ценностей. Евхаристия, иконы, храмы, богослужебные предметы, священные символы - все это «частицы Неба на земле», а потому их ценность неизмеримо выше, чем, например, ценность свободы самовыражения, если оно замкнуто на чисто земные задачи. Даже ценность временной человеческой жизни по крайней мере сопоставима с ценностью святынь».

И это высказывание не является частным мнением какого-то священника, ибо в декларации о правах и достоинстве человека, принятой Х ВРНС, прямо говорится, что «существуют ценности, которые стоят не ниже прав человека. Это такие ценности как вера, нравственность, святыни, Отечество» [99].

А потому РПЦ готова активно поддерживать любые завоевательные войны, поскольку уверена, что, даже «проигрывая войны за веру, святыни и православных братьев, необычайно укреплялась духовно». А то, что при этих войнах гибнут люди не страшно. Ведь «жертва своей (а в условиях защиты веры и Отечества даже чужой) жизнью, самоограничение, отказ от своих прав, свободы, достояния ради блага ближнего, ради своей общины и своего народа - это норма поведения православного христианина». Такой вот православный гуманизм.

Понимая, что подобные взгляды могут вызвать непонимание и даже осуждение в современном либерально-демократическом обществе, РПЦ не только не пытается их смикшировать, не говоря уж изменить, но, наоборот, призывает государство активно внедрять их в сознание русских людей. Вот, что она провозглашает устами В. Чаплина: «Не следует стесняться и на уровне национальных законодательств отдавать предпочтение своему мировоззрению, духовным основам своей цивилизации».

Тем самым государству предлагается принять участие в православном воспитании, просвещении и общественном воздействии на личности своих граждан. Ибо с точки зрения РПЦ, «православный социум не только имеет право, но обязан формировать или реформировать своих членов – детей в согласии с волей родителей, взрослых в согласии с их собственной волей». При этом люди, приверженные общеевропейской морали «не имеют морального права… мешать осуществлению религиозной миссии православного социума», поскольку их меньшинство и своим вмешательством «они нарушали бы право своих соседей на их собственный общественный выбор».

Больше того, ссылаясь на то, что «православная цивилизация всегда - и в Византии, и в России, и в южнославянском мире - подразумевала наличие у социума (а обычно и у власти) религиозного предназначения, высшего смысла, простирающегося за пределы жизни поколения, государства, народа и даже земного мира», РПЦ предлагает «двигаться к созданию международного сообщества православных стран и народов, способного отстаивать свои интересы на мировой арене».

И вообще «нужно подумать сегодня о мощном военном присутствии России во всех регионах, где люди просят защиты от оранжевых экспериментов, от разного рода «цветных революций». Даже если России нужно будет участвовать в боевых действиях, этого не нужно сегодня бояться: армии нужно, наконец, дать настоящую работу. Сетевых «хомячков» вполне можно было бы отправить в действующие войска. Те из них, кто выживут, наверное, станут людьми» [100].

Естественно, что для того, чтобы заставить военных и «сетевых хомячков» отдавать свои жизни за подобные идеи православия, «нужно переходить от «стабильности» к диктатуре совести и воли» [101]. Вот только лозунг «диктатура совести и воли» почему то до боли напоминает девиз итальянских фашистов «воля и разум». В лучшем случае этот призыв является оговоркой по Фрейду, но ведь мотив пусть и не осознанный в её основании есть, и принадлежит он одному из ведущих иерархов РПЦ.

Тем более что определённое сходство между идеями РПЦ и идеями дуче действительно имеется. Причём встречается почти дословное соответствие высказываний В. Чаплина и Бенито Муссолини. Так, например, у В. Чаплина: «Православная цивилизация никогда не примет индивидуализма в качестве основы мировоззрения и общественного уклада», а у Бенито Муссолини в «Доктрине фашизма»: «Фашистское государство, в отличие от либерального, имеет характер анти индивидуалистический» [102]. Кстати общей у них является и идея восстановления империи (Римской в Италии и третьего Рима в России).

В принципе практически все признаки фашистских государств (авторитаризм, уважение власти, национализм, традиционализм, этатизм, корпоративизм, элементы популизма, милитаризм) [103] совпадают с выше разобранными представлениями РПЦ о государстве. Недаром Муссолини считал, что «Фашизм концепция религиозная» [104].

Отдельно стоит только остановиться на таком признаке фашизма, как «декларирование опоры на широкие слои населения, не относящиеся к правящим классам» [103]. Официально РПЦ этот принцип не поддерживает, но о том, что такая тенденция уже появилась, свидетельствуют следующие высказывания В. Чаплина: «Воинство в России не может стоять на социальной лестнице ниже торговцев» [101], или «Меня больше заботит выражение позиции тех больших слоёв нашего народа, которые сегодня лишены возможности участвовать в политике: то же воинство, то же казачество», а поэтому нужны «партии, которые бы сегодня выражали в большей степени не только интересы московской элиты или сетевых «хомячков», а интересы казачества, воинства, крестьянства, жителей отдалённых регионов, в том числе малых народов нашего Севера, нашего Дальнего Востока» [105].

Больше того, в РПЦ, скорее всего, уже появились идеи, предваряющие создание религиозной партии. Первым шагом в этом направлении можно считать решение, принятое Синодом Русской церкви 4 октября 2012 г.: «”В исключительных случаях, по соображениям крайней церковной необходимости, когда нужно противостоять раскольническим или иноконфессиональным силам, стремящимся использовать выборную власть для борьбы с Православной церковью, Священный Синод или Синод самоуправляемой Церкви определяет лиц для участия в выборах в органы государственной власти”. Правда в этом постановлении пока оговаривается, что «участие в данном случае в выборах по партийным спискам “не дает священнослужителю право быть членом политической партии” [106]. Однако эта оговорка не запрещает священнику быть официальным лоббистом церковных интересов внутри законодательных органов государства.

Кстати православная религиозная партия уже была, но только не в России, а в Румынии. Она имела два названия: «Легион Михаила Архангела» и «Железная гвардия». Вот как описывал это движение один из её членов – философ Мирча Элиаде: «Я верю в победу христианского духа. Движение, возникшее и развившееся из христианской духовности, ментальная революция, направленная, в первую очередь, против Греха и против потери человеческого достоинства… это движение религиозной революции, революции сознания… Я верю в победу легионерского движения, потому что я верю в свободу, во власть души над биологическим и экономическим детерминизмом» [107].

«Железногвардейцы были религиозными традиционалистами. Посты, молитвы и литургическая связь с церковью были для них важнейшей частью жизни, а Румынская православная церковь, в свою очередь, активно поддерживала Легион. … Сложно даже сказать, чего было больше в идеологии Легиона – радикального национализма или, выражаясь современными терминами, религиозного «фундаментализма». Во всяком случае, лидер партии Кодряну писал: «религия является для нас отправной точкой, а национализм – следствием». А вот к чему привела партию её религиозная нетерпимость: «Во время беспорядков в Бухаресте в августе – сентябре 1940 г. и в январе 1941 г. легионеры с иррациональной жестокостью массово убивали евреев, буквально резали их на куски. В том же январе 1941 г. во время неудавшейся “легионерской революции” железногвардейцы устроили в Яссах, может быть, наиболее кровавый за историю Второй Мировой войны еврейский погром, случившийся без участия и не по инициативе германских нацистов. Нет оснований полагать, как это делают некоторые, что эти случаи были результатом «искажения» первоначальных идей Легиона – его создатель еще в 1923 году начал составлять списки подлежащих ликвидации евреев и «врагов нации» [107].

В принципе у РПЦ есть масса организаций, основой идеологии которой является защита православных идеалов, и которые при соответствующих пожеланиях и поддержке церкви с удовольствием займутся своим партстроительством. Вот, например, Союз православных хоругвеносцев (СПХ) предложивший лозунг «Православие или смерть!». Его «целями заявлены укрепление и распространение православной веры, восстановление самодержавной монархии, возрождение русского национального самосознания и российского патриотизма на всей территории Российской империи». А вот как он добивается этих целей: «в числе заметных акций СПХ: официальное требование возбудить уголовное дело по обвинению в оскорблении Церкви против академика Гинзбурга за высказывание против преподавания православия в школах; публичное сожжение книг; прокалывание деревянным колом портретов Мадонны…» [108].

Как тонко отозвался о СПХ Всеволод Чаплин: «Организация творческая, она любит откликаться на разные события общественной и культурной жизни общества. Состоит, в основном, из классических интеллигентов, хотя и предстает в «простонародном» обличии» [108]. Понятно, что руководителя такой организации нельзя не отметить, что и сделал Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, наградив главу и основателя СПХ орденом Святого Преподобного Сергия Радонежского третьей степени.

А есть ещё Союз православных граждан, включающий в себя около 60 различных организаций, и занимающийся поддержкой введения в общеобразовательные учебные заведения обязательного предмета «Основы православной культуры», противодействием студенческим группам антиправославной направленности, поддержкой передачи государственной собственности в имущество РПЦ, критикой заявлений правозащитников, выступающих против слияния церкви и государства, критика заявлений православных священнослужителей, вышедших из РПЦ. [109]

Наконец есть ещё Народный собор, представляющий коалицию карликовых организаций православно-монархического толка, объединенных по сетевому принципу. О характере этого движения можно судить уже потому, что одним из лидеров организации является Олег Кассин - экс председатель московского отделения РНЕ, прославившейся православным ультранационализмом, «который трактуется в рамках особого предназначения русского народа и России перед Богом» [110].

Но самая удивительная особенность православной церкви заключается в том, что она является пятой колонной в своём государстве. Правда эта пятая колонна не является тайным врагом государства, каким были агенты генерала Франко, действовавшие в Испанской республике во время Гражданской войны, это просто организация, целью которой является обеспечение себе оптимального существования при любой власти, даже той, которая заведомо антинародна.

Подобная позиция объясняется тем, что православные христиане не ощущают себя гражданами своего государства. Вот как об этом пишет В. Чаплин: «Христиане - всегда в первую очередь граждане Небесного Отечества…. Патриотизм для православного христианина важен и естественен, особенно если он соединен с отстаиванием истинной веры (в условиях, когда иноверные силы пытаются изменить религиозный выбор православной общины). Впрочем, именно этот последний случай наглядно показывает, что главный смысл православного патриотизма - не в заботе о земном выживании нации или государства, а в заботе об их сохранении именно как «внешних рамок» спасительной религиозной общины, ведущей людей в вечную жизнь»

И это не просто точка зрения одного из руководителей православной церкви – это принципиальная установка причём не только РПЦ, а в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви говорится о Церкви как о новом народе, единство которого «обеспечивается не национальной, культурной или языковой общностью, но верой во Христа и Крещением» [94], но и всего православия.

Дело в том, что в основе этой религиозно-философской идеи лежит учение раннехристианского мученика и апологета Иусти?на Му?ченика (100—165 гг.), который видел идеал жизни христиан в государстве в том, что «живут они в своем отечестве, но как пришельцы; имеют участие во всем как граждане, и все терпят как чужестранцы. Для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество - чужбина» [112].

Развивая эту идею Иоа?нн Златоу?ст (347 —407 гг.), почитаемый как один из трёх Вселенских святителей, провозгласил, что своим государством для христиан может быть лишь “святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего», который будет местопребыванием « Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло…” (Откр. 21.1-5).

А потому интересы сохранения и укрепления православной церкви на Руси всегда превалировали над интересами жителей русского государства. Так во время так называемого татаро-монгольского ига церковь не только не возглавила борьбу с завоевателями, но и сумела заранее договориться о сотрудничестве с ними, что позволило ей значительно упрочить своё положение на Руси.

На этот факт впервые обратил внимание профессор Московской духовной академии Е.Е. Голубинский ещё в начале ХХ века: «Если полагать, что обязанность высшего духовенства … долженствовала … в том, чтобы одушевлять князей и всех граждан к мужественному сопротивлению врагам … то летописи не дают нам право сказать, что епископы оказались на высоте своего положения. … Они не говорят нам, чтобы … раздавался по стране этот одушевляющий святительский голос» [113].

А вот что пишет об этом в начале XXI века Петр Хомяков: «Монастыри, церкви и православное духовенство берутся под охрану…. Церковь получила от ордынского режима многочисленные экономические преференции, в частности полное освобождение от налогов…. Церковь расширила сферу своего влияния (открыта новая епархия в Орде)…

Симптоматично, что по летописным данным большинство владык от нашествия не пострадало. Характерно, что это касается даже епископов наиболее пострадавших от нашествия земель. Так, черниговский епископ загодя уехал в отдаленный городок. Как и его ростовский коллега. А епископ разоренной дотла Рязани, Рязани, где в результате нашествия погибла княжеская семья, вообще уехал, уже когда «орда окружила град».

Кроме того, воспользовавшись покровительством орды, православная церковь сумела избавиться от конкуренции других христианских конфессий. Так если «до Батыева нашествия на Руси одновременно функционировали разные христианские конфессии. Византийское православие было наиболее распространенным вариантом христианства. Но не единственным, и далеким от монополии на духовную жизнь. Более того, оно укоренилось на Руси далеко не первым», то «после же Батыева нашествия византийское православие становится единственной религией собственно на Руси».

В то же время «эта свобода долгое время сохранялась в тех землях Руси, которые не попали под власть России-Орды», став «основой Великого княжества Литовского и Русского. Княжества, где до унии с Польшей сосуществовали православие, католичество, различные формы арианства (одна из версий христианства, чуждая как православию, так и католичеству) и даже язычество» [64].

Спустя почти шесть столетий фундаментализм мировоззрения православной церкви привёл к повторению истории при новом нашествии – вторжении теперь уже фашистской орды. Воспользовавшись поддержкой немецкого командования, православная церковь развернула активную деятельность на всех оккупированных территориях СССР. Так «за время немецкой оккупации на территории Украины было открыто 5400 храмов и 36 монастырей…. Только в Смоленской области было открыто 60 храмов, в Брянской и Белгородской не менее 300, Курской — 332, Орловской — 108, Воронежской — 116» [114].

«Всего за три года оккупации было восстановлено более 40 % от дореволюционного количества церквей. В советской литературе говорится о 10 тысячах храмов. Кроме того, было воссоздано около 60 монастырей — 45 на Украине, 6 — в Белоруссии и 8-9 — в РСФСР» [115]. То есть «На оккупированных территориях одно время оказалось больше действующих храмов, чем во всей остальной Советской России [116].

Интересно, что даже угроза прямого уничтожения православной церкви, как это случилось в период правления коммунистов в России, когда за два десятилетия число действующих храмов уменьшилось с 60000, действующих в 1917 г., до 100 храмов, а на свободе пребывали только 4 правящих архиерея, причем и на них в НКВД были сфабрикованы “показания” для ареста, который мог произойти в любое время [117], не изменила стратегии церкви, направленной на выживание любой ценой.

И забыв о миллионах жертв большевистских репрессий [118] Заместитель Местоблюстителя патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) 29 июля 1927 года издал послание, в котором призывал «показать, что мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства», что «всякий удар, направленный в Союз… сознается нами как удар, направленный в нас,.. что случайности для христианина нет, и что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же Десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели» [119].

А «далее церковь солидаризируется с товарищем Сталиным — в сентябре 1943 года на даче Сталина при участии Берии, чекиста Карпова и трех уцелевших митрополитов. Так возникает Русская Православная Церковь Московского Патриархата, которая существует до сегодняшнего дня. РПЦ МП ни за что не покаялась, ни в чем не раскаялась» [49].

Причём даже в конце перестройки Архиерейский собор Русской православной церкви 25—27 октября 1990 года в своём Воззвании подчеркнул, «что Декларация 1927 г. не содержит ничего такого, что было бы противно Слову Божию, содержало бы ересь, и таким образом, давало бы повод к отходу от принявшего её органа церковного управления» [120].

Впрочем, удивляться упорством в приспособлении к власти православной церкви не приходится, поскольку она ради сохранения своих привилегий всегда была готова пойти даже на прямое нарушение казалось бы незыблемых религиозных канонов. В качестве примера можно привести нарушение таинства исповеди. А ведь именно фундаментализм православной церкви должен был быть гарантом исполнения постановлений 4-го Латеранского Собора (1215 г), принявшего решение, по которому все члены церкви должны были в обязательном порядке исповедоваться, и «установившего «печать молчания», запрещая священникам говорить, кому бы то ни было об услышанном во время исповеди. Нарушение этого правила, согласно 21-ой статье 4-го Латеранского Собора, грозило пожизненным заключением в монастыре «строжайшего» ордена» [121]. Позднее в православной церкви появилось Правило 120 Номоканона при Требнике 1662 г., подтвердившее, что православный священник не может нарушить тайну исповеди ни при каких обстоятельствах, и налагавшее на духовного отца, нарушившего тайну исповеди, отстранение на три года от служения, и ежедневное совершение ста поклонов. [122]

Однако безусловность тайны исповеди была нарушена ещё во времена царствования Петра I: принятый в 1721 г. Духовный регламент обязывал священнослужителей раскрывать тайну исповеди, если злоумышленники, «объявляя намеряемое зло, покажут себя, что не раскаиваются, но ставят себе в истину и намерения своего не отлагая, не яко грех исповедуют» [123].

И уже 17 мая 1722 г. был издан Синодский указ, который гласил: «Если кто при исповеди объявит духовному отцу своему некое несделанное, но еще к делу намеренное от него воровство, наипаче же измену, или бунт на Государя, или на Государство, или злое умышление на честь, или здравие Государево, и на фамилию Его Величества, а объявляя толикое намеряемое зло, покажет себе, что не раскаивается, но ставит себе в истину, и намерения своего не отлагает, то должен духовник не токмо его за прямо исповеданные грехи прощения и разрешения не сподоблять, … но и донести вскоре о нем. где надлежит. … И таковые духовники, которые… о вышеозначенном злом и нераскаянном намерении… объявят, и по исследованию явится то объявление истинно, награждены будут достойною, по мере верности, Его Императорского Величества милостию. А ежели кто из священников сего не исполнит, и о вышеозначенном услышав, вскоре не объявит, тот без всякого милосердия, яко противник, и таковым злодеям согласник, паче же Государственных вредов прикрыватель, по лишении сана и имения, лишен будет и живота» [124].

«Указанная норма – «апофеоз культуры доносительства» – продолжала действовать как при ближайших преемниках Петра I, так и столетие спустя, когда она практически в неизменном виде вошла в Книгу II Законов уголовных Свода законов Российской Империи 1832 года (ст. ст. 969, 1227, 1228)3, и лишь с изданием Устава уголовного судопроизводства 1864 г., вновь запретившего допрашивать священников относительно признаний, сделанных им на исповеди (п. 2 ст. 704), утратила свою силу на большей части территории Российской Империи (исключение составили отдельные губернии и области, где продолжали действовать прежние нормы уголовно-процессуального закона» [125].

Жёсткость советской власти вновь заставила православную церковь забыть о соблюдении канонов. Причём речь пошла уже не о частной уступке, а о прямом вовлечении служителей церкви в систему государственной безопасности. Так уже в 1921 г. появился документ ЧК о политике вербовки духовенства: «Вопрос осведомительной и агентурной работы по духовенству… нужно расшевелить и двинуть с места. … И для более быстрого и верного проведения в жизнь необходимо на первых порах принять следующие меры:

Пользоваться в своих целях самим духовенством, в особенности занимающим важное служебное в церковной жизни положение, как-то: архиереями, митрополитами и т.п., заставляя их под страхом суровой ответственности издавать по духовенству те или иные распоряжения, могущие быть нам полезными, например: прекращение запретной агитации по поводу декретов, закрытия монастырей и т. п…

Практикуется и должна практиковаться вербовка осведомителей и через застращивание тюрьмой, лагерем по незначительным поводам… Правда, способ довольно ненадёжный и могущий быть полезным только в том случае, когда объект для вербовки слабохарактерный и безвольный.

Главным образом надо обращать внимание на качественное состояние осведомителя, а не на количественное. Ибо только тогда, когда завербованы хорошие осведомители и вербовка произведена со вниманием, можно надеяться черпать из той или другой среды нужные нам материалы » [126].

Вскоре в 1926 г. для облегчения вербовки «слабохарактерных и безвольных» в УК РСФСР появилась Статья 17, предусматривающая одинаковые меры социальной защиты «как в отношении лиц, совершивших преступление - исполнителей, так и их соучастников - подстрекателей и пособников». Причём пособниками по этой статье являлись не только «лица, содействующие выполнению преступления», но и «лица, содействующие… сокрытию преступника или следов преступления» [127]. О какой уж тут тайне исповеди можно говорить.

А для того, чтобы следить за поведением низших чинов церковной иерархии, власти пришлось сделать своими тайными агентами весь руководящий состав православной церкви. Как сообщил в своём интервью бывший подполковник КГБ Константин Преображенский: «Все советские епископы назначены государством. Точнее говоря, КГБ. Потому что епископ – это руководитель областного масштаба. Руководителей областного масштаба у нас утверждал ЦК КПСС, его Идеологический отдел. Документы для кадровых назначений готовили КГБ с ЦК – для всех, не только для церковных руководителей, для любых. Что касается епископов, то справку о нем писали Пятое управление КГБ, которое занималось общим надзором над церковью, и Первое главное управление (разведка), если кандидат в епископы хотя бы раз бывал за границей, потому что здесь с ним тоже поддерживался агентурный контакт. Каждая справка заканчивалась одной и той же фразой: “Сотрудничает с такого-то года” [128].

Естественно, что тайными агентами стали и высшие иерархи церкви – архиереи. Двое из них агенты «Дроздов» и «Михайлов» по данным «Материалов комиссии Якунина и Пономарева» стали Патриархами Алексием Вторым и Кириллом [129]. Остаётся только добавить, что бывших чекистов не бывает.

Получив представление об особенностях православия и РПЦ в частности можно, наконец, перейти к вопросу: кто же всё-таки осуществил разведку боем: Pussy Riot или РПЦ? “Разведка боем является крайней, но действенной мерой в получении данных о численности и вооружении противника. Проводится путём наступления на предполагаемые замаскированные позиции противника, перешедшего к обороне, в случаях когда другими средствами и способами разведки не удаётся получить необходимых данных о противнике и его намерениях. В военной практике разведку боем чаще всего применяют, если оперативная обстановка требует скорейшего продвижения войск» [130].

В этом определении стоит обратить особое внимание на то, что разведку боем проводят наступающие войска и на то, что её применяют для скорейшего дальнейшего наступления. О том, что Pussy Riot вообще не ставили своей задачей нападать на православную церковь, как таковую, и, что защитники у неё появились только после неадекватно жестокой реакции государственной власти и церкви, говорилось достаточно много, а вот ответить на вопросы: против кого вела необъявленную войну РПЦ, и зачем ей потребовалась проверка адекватности государственной юридической машины, действительно надо.

Ответ на первый вопрос практически очевиден: РПЦ вела и ведёт войну против современного государственного устройства России. Дело в том, что, с точки зрения церковных иерархов, озвученной В. Чаплином: «Православная цивилизация может и должна заявить о себе в полный голос как о самостоятельном центре правовой и политической культуры, формирующем определенную модель государства и общества». Правда конкретно РПЦ не называет форму государственности, обходясь в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» достаточно мягкой формулировкой, что церковь «не исключает и возможности «такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной» [131].

Теократические государства, в которых церковная иерархия впрямую руководит государством, встречались в истории достаточно редко: в древности это была Иудея, в период средневековья — халифаты Омейядов и Аббасидов, в Новое время — государство иезуитов в Парагвае (XVII в.), в XIX в. – государство имама Шамиля в Чечне и прилегающих к ней районах в период Кавказской войны [132].

В настоящее время единственным полноценным теократическим государством является Ватикан, возникший 11 февраля 1929 года на основании заключённых правительством Б. Муссолини Латеранских соглашений. Однако приводить в качестве примера теократического государства Ватикан невозможно. Ибо «суверенитет Ватикана не является самостоятельным (национальным), а проистекает из суверенитета Святого престола. Иными словами, его источник — не население Ватикана, а именно папский престол. Практически всё население Ватикана — подданные Святого Престола… являющиеся служителями Католической Церкви. На 31 декабря 2005 года из 557 подданных Святого Престола 58 — кардиналы, 293 человека имеют статус духовенства и являются членами Папских представительств, 62 человека — другие представители духовенства, 101 — член швейцарской гвардии, а остальные 43 — миряне». Причём гражданство в Ватикане не наследуется и не может быть приобретено в силу рождения в государстве. Оно может быть получено только на основе служения Святому Престолу и аннулируется в случае прекращения трудовой деятельности в Ватикане [133].

Другое дело клерикальные государства, в которых «церковная иерархия через законодательно установленные институты определяющим образом влияет на политику государства и все сферы общественной жизни». Наиболее грубым проявлением религиозного диктата в «клерикальном государстве является Исламская Республика Иран, где помимо светских органов (парламент, президент, правительство) и над ними существует пожизненный руководитель государства, официально являющийся главным духовным и политическим лидером страны» [134].

Примером более современного диктата религии является Исламская Республика Пакистан, являющаяся президентско-парламентской республикой. В ней нет прямого диктата религиозного лидера, но президентом и премьер-министром может быть только мусульманин. «Национальное собрание (ассамблея) избирается всеобщим голосованием» и «состоит из 342 депутатов: 272 избираются по мусульманской курии, 10 – по списку религиозных меньшинств, 60 мест отведены для женщин (это представительницы провинций, за которых голосуют другие депутаты собрания). Сенат состоит из 100 членов. Они избираются… депутатами провинциальных собраний, Национального собрания».

Любой законопроект, кроме финансового, обсуждается на раздельном заседании каждой из палат. В случае разногласий между палатами он выносится на совместное заседание обеих палат, причем для принятия требуется простое большинство голосов участников» [135]. Естественно, что при таком раскладе 272 голоса, избираемых по мусульманской курии, будут всегда обеспечивать парламентское большинство.

«Не светским государством считается государство, где та или иная религия имеет статус государственной. Статус государственной религии предполагает делегирование некоторых функций государства религиозным организациям, которые охватывают различные сферы общественных отношений. Для статуса государственной религии характерны следующие особенности:

Естественно возникает вопрос: к какому же типу государств относится новая Россия? С юридической точки зрения посткоммунистическая Россия по конституции является светским государством, то есть государством, «в котором не существует официальной, государственной религии и ни одно из вероучений не признается обязательным или предпочтительным. В Светском государстве религия, ее каноны и догматы, а также религиозные объединения… не вправе оказывать влияния на государственный строй, деятельность государственных органов и их должностных лиц, на систему государственного образования и другие сферы деятельности государства. Светский характер государства обеспечивается, как правило, отделением церкви (религиозных объединений) от государства и отделением школы от церкви [137].

Так уже в ФЗ РФ от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ “О свободе совести и о религиозных объединениях” декларируется «особая роль православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры». Это определение позволяет отождествлять РПЦ с государством, провоцируя тем самым фактические нарушения самого федерального закона.

А в пункте 5 (глава I, статья 3) декларируется, что «никто не обязан сообщать о своем отношении к религии и не может подвергаться принуждению при определении своего отношения к религии, к исповеданию или отказу от исповедания религии, к участию или неучастию в богослужениях, других религиозных обрядах и церемониях, в деятельности религиозных объединений, в обучении религии» (138).

Однако Священный Синод Русской Православной Церкви, принявший в 1995 году решение об организации взаимодействия с Вооруженными Силами России и правоохранительными учреждениями, ещё 4 апреля 1997 года (то есть до опубликования ФЗ РФ от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ “О свободе совести и о религиозных объединениях”) позволил подписать соответствующее соглашение между Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II и Министром обороны Российской Федерации [139].

Больше того по решению президента страны в 2009 году Министерству обороны было поручено создать Управление по работе с верующими военнослужащими, и в Министерстве обороны были введены 240 должностей военных священников и 9 гражданских должностей [140]. И вот уже в ряде воинских частей появились молебны на благословение в путь, праздничные и воскресные всенощные бдения; Божественные литургии, молебны на благословение воинского оружия и освящение военной техники [141].

А соглашение Генерального директора ФАПСИ и Патриарха Московского и всея Руси привело к тому, что «традиционными стали выступления священнослужителей на торжественных собраниях, во время принятия присяги и других мероприятиях с напутственным словом и благословением воинов на добросовестную ратную службу», стали назначаться священнослужители, отвечающие «за духовное окормление воинов и сотрудников правоохранительных органов» [142].

Наконец в аттестационную комиссию УВД ЦАО Москвы назначили руководителя пресс-службы Патриарха Московского и всея Руси Вигилинского В.Н. Как заявил председатель координационного совета профсоюза сотрудников милиции Михаил Пашкин: «Мы уж не говорим о том, что представителей нашего профсоюза в данную комиссию не включили…. Но вот чтобы представитель церкви, которая по конституции отделена от государства, выслушивал откровения сотрудников не на исповеди, а на аттестации, - это запредельно» [143].

Подобные факты могли бы иметь место в не светском моно национальном, моно конфессиональном или религиозном государстве, но в России, в которой по данным «Интерфакс-Религия» от 3 мая 2011 года только 50% опрошенных считают себя православными христианами, 27% опрошенных считают себя верующими, но не соотносят свою веру с какой-либо религией, а 13% вообще неверующими [144], проведение религиозных обрядов в воинских частях и правоохранительных органах с их строжайшей дисциплиной и жёстким наказанием за неисполнение приказов, является явным нарушением пункта 5 (глава I, статья 3) ФЗ РФ от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» (138).

Кроме того руководство армии и органов охраны порядка впрямую нарушают пункт 4 статьи 4 ФЗ РФ от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ “О свободе совести и о религиозных объединениях”: «Деятельность органов государственной власти и органов местного самоуправления не сопровождается публичными религиозными обрядами и церемониями. Должностные лица органов государственной власти, других государственных органов и органов местного самоуправления, а также военнослужащие не вправе использовать свое служебное положение для формирования того или иного отношения к религии» (138)

Интересно, что православие, как это типично для любой религии, готово смириться с наличием иноверцев, но не с теми, которых они считают еретиками, отступившими от «истинных» канонов правильного христианства. Так на пресс-конференции, посвященной «возрождению института военного духовенства», протоиерей, член синодального отдела РПЦ по взаимодействию с армией и флотом Михаил Васильев выступил против того, чтобы протестантские пасторы могли работать в армии наравне со священнослужителями «традиционных конфессий России» [145].

А вот как нарушается справедливое для светского государства положение 4 пункта статьи 2, гласящее, что «в соответствии с конституционным принципом отделения религиозных объединений от государства государство: обеспечивает светский характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, обеспечивает светский характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях».

Важно понять, что это положение не ставит религиозное образование детей вне закона, поскольку в пункте 4 статьи 5 указано, что «по просьбе родителей или лиц, их заменяющих, с согласия детей, обучающихся в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, администрация указанных учреждений по согласованию с соответствующим органом местного самоуправления предоставляет религиозной организации возможность обучать детей религии вне рамок образовательной программы». То есть в России никто не запрещает обучать детей любой религии, но только «вне рамок образовательной программы».

Тем не менее, с 1 сентября 2012 по распоряжению Министерства образования и науки основы религиозных культур и светской этики стали обязательным школьным предметом [146]. Теперь их обязаны изучать ученики четвёртых классов. С одной стороны, выбор семей 4-классников показал, что в целом по стране сторонников изучения основ православной культуры (31,7%) никак не соотвествует высказываниям РПЦ о подавляющем распространении православной морали в России, но с другой стороны, ничем иным, как нарушением пункта 4 статьи 5, разрешающей обучать детей религии только вне рамок образовательной программы, этот приказ Минобрнауки назвать нельзя.

То, что эти нововведения были введены под давлением РПЦ, подтверждает откровение патриарха Кирилла, признавшегося в ходе своего интервью польским журналистам, что в начале реформы православная церковь настаивала на введении обязательного изучения православного катехизиса. И лишь под давлением «либеральной прессы» светским властям пришлось идти на компромисс, который предложила всё та же РПЦ [147].

Для того чтобы было понятно, что наизусть заучивали (пересказать подобный текст своими словами практически невозможно) дореволюционные гимназисты и что хотели заставить заучивать наших четвероклассников, стоит привести хотя бы несколько предварительных понятий из катехизиса:

Однако аппетит приходит во время еды, и потому в настоящее время РПЦ требует, чтобы в новом федеральном законе об образовании, который сейчас разрабатывает Минобрнауки, была прописана норма о бюджетном финансировании православных общеобразовательных учреждений. По словам Патриарха: «В этом направлении проделана определенная работа, сформулированы соответствующие поправки в федеральное и региональное законодательство, которые в данный момент рассматриваются профильными государственными структурами. Надеемся, вопрос будет решен положительно» [149].

То что этот вопрос будет решён положительно, не вызывает сомнения, поскольку глубокая религиозность руководителя авторитарного государства практически лишает чиновников и депутатов права выбора при решении подобных вопросов. Тем более, что в ФЗ РФ от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» уже имеется нетипичный для светского государства пункт 3 статьи 4: «Государство регулирует предоставление религиозным организациям налоговых и иных льгот, оказывает финансовую, материальную и иную помощь религиозным организациям в реставрации, содержании и охране зданий и объектов, являющихся памятниками истории и культуры, а также в обеспечении преподавания общеобразовательных дисциплин в образовательных учреждениях, созданных религиозными организациями в соответствии с законодательством Российской Федерации об образовании» [138].

Больше того практически сразу после выхода РФ из состава Советского Союза начинается процесс возвращения церкви принадлежавшего ей ранее имущества (Распоряжение Президента Российской Федерации от 31 декабря 1991 г. № 135-рп «О возвращении Русской Православной Церкви строений и религиозной литературы»), а на следующий год после обращения юбилейного Архиерейского собора РПЦ президенту РФ В. В. Путину с жалобой на то, что «процесс возвращения церковной собственности в России «не только не завершен, но по-настоящему и не начат», и призывом к передаче церкви храмов, икон, святынь, помещений для воскресных школ, богословских учебных заведений, приютов, региональных церковных учреждений, а также земли для монастырского приусадебного хозяйства» [150], выходит 30 июня 2001 года Постановление Правительства РФ № 490 «О порядке передачи религиозным организациям находящегося в федеральной собственности имущества религиозного назначения» [151].

Наконец 30 ноября 2010 года президентом РФ Д. А. Медведевым был подписан Федеральный закон Российской Федерации № 327-ФЗ «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности», определяющий «порядок безвозмездной передачи в собственность или безвозмездное пользование религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в федеральной собственности, собственности субъектов Российской Федерации или муниципальной собственности» [152].

Этот Закон, если сравнить с Постановлением № 490 от 2001 г., расширяет понятие термина «имущество религиозного назначения», добавляя к нему «недвижимое имущество… построенное для осуществления и (или) обеспечения таких видов деятельности религиозных организаций, как… профессиональное религиозное образование, монашеская жизнедеятельность, религиозное почитание (паломничество), в том числе здания для временного проживания паломников…» (ст.2 п.1). Тем самым «закон облегчает передачу религиозным организациям зданий, не используемых непосредственно для проведения богослужений. Следует отметить, что в настоящее время в таких зданиях нередко располагаются учреждения образования, культуры или здравоохранения.

Закон вводит заявительный порядок передачи имущества. Отменен список дополнительных документов и согласований для передачи памятников истории и культуры. Закон не предусматривает проведения специальной экспертизы на предмет возможности передачи памятника по состоянию сохранности, а также необходимости согласования с Министерством культуры или региональными органами по надзору за сохранением памятников. В нем отсутствует положение о совместном использовании имущества религиозной организацией и организацией культуры. Закон не называет конкретного органа, отвечающего за принятие решений о передаче имущества и их реализацию, отсылая к федеральным законам и нормативным правовым актам федерального, регионального или муниципального уровня. Закон устанавливает четкие сроки по передаче имущества: 6 лет, если имущество закреплено за организациями культуры, унитарными предприятиями, либо в нем проживают люди, и 2 года для остальных случаев.

Кроме того, режим использования имущества, согласно закону, должен соответствовать уставу религиозной организации. Ещё в 2007 г. в МЭРТ признавали, что религиозные организации смогут «менять функциональное назначение приобретенных в собственность религиозных объектов в целях предпринимательства. … Уже заранее придется согласиться с тем, что церковь станет отчуждать, распродавать приобретенное имущество и заниматься предпринимательством» [153]. В мае 2010 в министерстве подтвердили, что законопроект не запрещает, к примеру, сдачу площадей в аренду, если это позволяет устав религиозной организации [Не «культурные ценности», а «недвижимое имущество» Коммерсантъ от 13.05.2010]. По оценкам экспертов, после вступления в силу Закона о передаче имущества религиозного назначения, РПЦ станет одним из крупнейших собственников в России, сопоставимым по стоимости активов с такими структурами, как РЖД и Газпром [154], и крупным игроком на рынке недвижимости» [155].

Более того государство делает и другие экономические преференции РПЦ. Так после принятия в 2006 Закона «О некоммерческих организациях» и издании в апреле 2006 года в его исполнение Постановления правительства РФ № 212, значительно ужесточивших требования государства к НКО в части финансовой отчётности перед Федеральной регистрационной службой (ФРС), юристы Патриархии добились того, что 10 апреля 2007 года Правительство РФ приняло постановление № 213, в котором «учтены предложения религиозных организаций» [157].

Благодаря вышеуказанным экономическим и политическим преференциям «по приблизительным оценкам Н. А. Митрохина, сделанным в 2001 году, совокупный ежегодный доход церковных структур (включая наличные деньги, зарабатываемые РПЦ, и не денежные пожертвования) составляет сумму около 500 млн. долл.» [158], кроме того, по оценкам РБК, подконтрольные РПЦ коммерческие предприятия приносят около 600 млн. руб. в год, а стоимость активов приближается к 2,3 млрд. руб. [159].

Тем не менее, по мнению главы отдела внешних связей РПЦ митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла: «Русская церковь не имеет материальной базы для тех социальных и образовательных программ, которые от неё требует и ожидает общество», и потому он предложил государству «перечислять часть подоходного налога россиян при их согласии в бюджет религиозных организаций» [160]. То, что это не является простым пожеланием частного лица, свидетельствует сообщение заведующего службой коммуникаций РПЦ Виктора Малухина «Ведомостям»: «Церковь имеет некоторые договорённости с администрацией президента создать специальную церковно-государственную комиссию. И вопрос подоходного налога будет решаться в рамках этой комиссии» [161].

«Это цивилизованный подход», – вторит митрополиту председатель исполкома Конгресса еврейских религиозных организаций и общин Зиновий Коган» [161]. И он прав отчисление части подоходного налога в пользу церкви действительно принято в ряде даже светских государств. Вопрос только в том, как это в них осуществляется?

Правда в классическом несветском государстве, каким являются США, несмотря на высокую религиозность населения, «никаких прямых финансовых связей, тем более налоговых, между церковью и государством нет…. Однако любой американец имеет право пожертвовать какую-то сумму церкви или церковной организации, а затем обратиться в налоговую инспекцию (IRS) и вычесть эту сумму из налогооблагаемого дохода». «Единственное ограничение в этом случае - средства должны идти на благотворительные цели» сообщил “Ведомостям” Стив Бенен, один из руководителей фонда “Американцы за отделение церкви от государства” (Americans United for Separation of Church and State). Церковная община, нарушившая этот закон, может лишиться своего статуса» [161] .

Во Франции государство тоже не участвует в финансировании религиозных объединений. «В соответствии со статьей 18 Закона 1905 г. об отделении Церквей от государства, культовые объединения – это «объединения, создаваемые для покрытия расходов на содержание культа и для его публичного отправления». Они не вправе осуществлять никакие иные виды деятельности, включая благотворительную, издательскую и, тем более, предпринимательскую».

Поскольку «католические церкви, построенные до 1905 г., стали собственностью местных коммун», а с 1907 г. «была узаконена практика безвозмездного предоставления этих церквей католическим священникам, представляющим свои приходы, для публичного отправления религиозного культа, то основные расходы по содержанию этих церквей лежат на их собственниках, но иногда от приходов и епархий требуется принять участие в покрытии расходов…. Вновь построенные после 1905 г. церкви и иные объекты религиозного назначения являются собственностью епархиальных объединений…. Для осуществления всех видов деятельности, не связанных непосредственно с отправлением религиозного культа, должны создаваться самостоятельные объединения, фонды, учреждения, которые могут иметь конфессиональный характер, но они не пользуются особыми правами и льготами, предусмотренными для культовых объединений» [162].

Наконец в Германии, в которой также, как и в России, конституционно закреплён статус светского государства, существует церковный налог, взимаемый финансовым управлением федеральной земли. «Церковь же платит комиссию государству за его услуги налогового агента (комиссия эта составляет 3 - 4% от собранной суммы; сами верующие отдают церкви примерно 9% от суммы начисленного подоходного налога, или 3% от совокупного дохода). Чтобы не платить церковный налог, нужно в форме, заполняемой при найме на работу, не указывать вероисповедание. А чтобы перестать платить, нужно написать заявление о выходе из числа членов церкви…. Атеисты… церковным налогом не облагаются» [161] .

Подобные варианты налогообложения существуют в большинстве стран Европы, как в светских, так и в не светских государствах. Можно для примера сравнить Испанию, в которой согласно статье 2 Конституции Испании, Церковь отделена от государства и все вероисповедания равны, и Италию. «Церковный налог собирается и в Италии и Испании, и в обеих странах его уплата носит добровольный характер. Испанцы, среди которых католики составляют 99% , могут направлять примерно 0,5% от общей суммы выплачиваемого налога непосредственно церкви или на правительственные благотворительные программы. По данным газеты National Catholic Reporter, менее половины испанских налогоплательщиков делают выбор в пользу церкви. В Италии существует аналогичная система, только сумма равняется 0,8% от общей суммы налогов, и почти 89% итальянцев предпочитают направлять эти средства в церковь [165] . Кроме того в Италии «церковные организации обладают многочисленными льготами, например, скидкой в 50% по корпоративному налогу и освобождением от налога на имущество и пожертвования. Другие освобождения касаются налога на добавленную стоимость, местного земельного налога и других косвенных налогов [161].

Приведённые примеры ясно показывают, что современная Россия скорее походит на несветское государство. Если к тому же президент и правительство уступят притязаниям РПЦ и введут дополнительный налог в интересах церкви, то в Россию, скорее всего, ждёт польский вариант развития ситуации.

Дело в том, что в Польше «в рамках реституции отнятого советской властью, польская католическая церковь за последние 20 лет получила почти в два раза больше земель, чем потеряла за предыдущие 45 лет, но продолжает утверждать, что весь свой долг государство еще не вернуло. Отдельные святые отцы ворочают активами на десятки миллионов долларов, но все это держится в тайне, и никакие отчеты пастве не предоставляются.

Раздражения от избыточной политической и экономической активности священников накопилось столько, что на парламентских выборах случилось невиданное. В польский сейм впервые прошла партия, главным пунктом программы которой был антиклерикализм. «Движение Паликота» попало сразу на третье место с 10% голосов, а потом еще увеличило свою фракцию за счет перебежчиков из других партий. После этого польское правительство решило, что общество уже созрело, и пора лишить католическую церковь главного источника государственного финансирования – Церковного фонда…. Церковный фонд с гарантированными поступлениями из бюджета ликвидируют, а вместо него введут добровольный церковный налог 0,3%» [163].

И возвращаясь к основной теме о наказании, полученном девушками из Pussy Riot, надо отметить, что в ФЗ РФ от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» имеется пункт 6 статьи 3: «Воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и свободу вероисповедания, в том числе сопряженное с насилием над личностью, с умышленным оскорблением чувств граждан в связи с их отношением к религии, с пропагандой религиозного превосходства, с уничтожением или с повреждением имущества либо с угрозой совершения таких действий, запрещается и преследуется в соответствии с федеральным законом Проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания запрещаются» [138].

Так в клерикальном Пакистане за оскорбление религиозных чувств верующих существуют следующие виды наказаний: «Пункт A статьи 295. Любое лицо, которое, с сознательным и недоброжелательным намерением оскорбить религиозные чувства любого класса граждан Пакистана, словами в устной или письменной форме или визуальными средствами, оскорбляет или пытается оскорбить религию или религиозные убеждения этого класса, наказывается лишением свободы на срок до десяти лет и/или штрафом.

Так в Швеции «Статья 4. Часть 2, глава 16. Лицо, которое путем совершения насилия, громким шумом или иным подобным образом нарушает или пытается помешать публичной религиозной службе или иному публичному благочестивому торжеству, свадьбе, похоронной или подобной церемонии, судебному заседанию или осуществлению других государственных или местных обязанностей, или публичному собранию для обсуждения, обучения или слушания лекции, должно быть приговорено за нарушение осуществления обязанностей или проведения публичного собрания к штрафу или к тюремному заключению на срок не более шести месяцев» [164].

А в более религиозном Израиле больше и статей в законодательстве и степень наказания за их нарушение: «Статья 170. Тот, кто разрушает, повреждает либо оскверняет место для религиозного культа или любой предмет, являющийся святым для общины людей, и он совершает это с намерением посрамить их веру либо, сознавая, что они могут увидеть в таком деянии оскорбление их веры, то он наказывается тюремным заключением сроком на три года.

Статья 171. Тот, кто злонамеренно мешает группе людей, законно собравшихся для исполнения религиозного культа, а равно злонамеренно нападает на лицо, исполняющее обязанности среди собравшихся, либо нападает на одного из собравшихся, и нападавший не может представить на то законные оправдания, то он наказывается тюремным заключением сроком на три года.

Статья 172. Тот, кто входит без разрешения в места религиозного культа или захоронения либо в сооружение похоронного назначения, либо в место для хранения останков умершего, либо неуважительно относится к умершему, а равно причиняет помехи людям, собравшимся для похорон умершего, и всё это он совершает с намерением нанести оскорбление чувствам лица или посрамить его веру, либо он сознаёт, что это может нанести такое оскорбление чувствам лица или посрамить его веру, то он наказывается тюремным заключением сроком на три года.

Статья 173. Тот, кто: (1) распространяет материал, который наносит грубое оскорбление религиозным чувствам других либо грубо оскорбляет их веру; (2) произносит в общественном месте и в пределах слышимости другого лица слово или звук, которые наносят грубое оскорбление религиозным чувствам этого лица, либо грубо оскорбляют его веру — наказывается тюремным заключением сроком на один год» [164].

В России, конституционно являющейся светским государством, как и положено для этого типа государства, уголовной ответственности за «оскорбление чувств верующих» нет, но следствие обвинило членов группы Pussy Riot «не в посягательстве на общегосударственный порядок и общественную безопасность, а в нарушении правил и традиций православной церкви», и следовательно приравняло «правила православной церкви к общегосударственному порядку», что в свою очередь «означает отказ от принципа отделения религиозных объединений от государства, который является одной из основ конституционного строя России» [11].

Сначала на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви ещё 4 февраля 2011 г был принят документ под названием “Отношение РПЦ к намеренному публичному богохульству и клевете в адрес церкви”, в котором «светскому государству» предлагается «выполнение функции церковной инквизиции».

То есть любое «непочтительное» слово в отношении того, что свято, по мнению верующего, или не признание того, что церковь является «столпом и утверждением истины» автоматически требует наказания. Благо в документе приводится ссылка на то, что государства с подобным отношением к этим понятием уже есть: « В законодательной системе обществ, где подавляющее большинство жителей принадлежит к одной религиозной традиции и высокая ценность религии очевидна, сформировались нормы, направленные на противодействие публичному распространению богохульства». Действительно такие государства есть – это все теократические государства типа Ирана и Пакистана с выше приведённой системой наказаний.

Интересно, что на момент принятия документа «Отношение РПЦ к намеренному публичному богохульству и клевете в адрес церкви» закон о наказании за клевету был отменён, но уже вскоре возвращении на пост президента В. Путина, он подписал Федеральный закон, который устанавливает ответственность за клевету, то есть «распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию» [166].

Особо стоит остановиться на заботе авторов документа о защите религиозных чувств отдельных верующих, поскольку, по их мнению, в современном мире «все чаще объектом правовой защиты становятся не сами религиозные представления, а права и законные интересы верующих, их достоинство и религиозные чувства». А поэтому рекомендуется «подача физическим лицом в суд в рамках гражданского судопроизводства иска о защите чести и достоинства или подача православной организацией в суд в рамках гражданского судопроизводства иска о защите деловой репутации» [165].

То есть достаточно, кому то из верующих объявить, что его религиозные чувства осквернены, и можно привлекать к ответственности любого и по любому поводу, благо объективных критериев морального вреда не существует, и решение о тяжести страданий отдаётся на откуп судье. Кстати такой субъективный подход был продемонстрирован и в деле Pussy Riot, в котором были приняты во внимание «страдания» охранника-ключника, проявившиеся только тогда, когда это понадобилось обвинению.

Но самое главное в этом документе появляется прямой призыв к переводу наказания из категории административных правонарушений в категорию уголовных: «требование возбудить уголовное дело за клевету, оскорбление, а в случае распространения клеветнических сведений о неопределенном круге лиц по признаку отношения к православному христианству ? требование возбудить уголовное дело по факту возбуждения религиозной вражды и унижения человеческого достоинства по признаку отношения к религии…» [165].

Интересно, что РПЦ «недостаточно уже существующей статьи 213 УК (хулиганство), в пункте “б” которой говорится о деяниях, совершенных “по мотивам… религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы”. Статья предусматривает наказание до пяти лет лишения свободы, а если преступление совершено группой лиц по предварительному сговору - то и до семи лет.

Наконец, РПЦ недостаточно ещё и статьи 282 УК РФ, по которой за возбуждение ненависти либо вражды, а также за унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам отношения к религии и принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации, можно получить до пяти лет лишения свободы» [167].

То есть дело не в том, что в уголовном кодексе отсутствуют достаточно тяжкие статьи, позволяющие наказать каких-то конкретных антирелигиозных хулиганов или вандалов, а в том, что в уголовном кодексе отсутствуют статьи «о защите церкви как социального, если не сказать государственного, института [167]. Ибо введение подобных статей практически автоматически осуществляет фактический пересмотр Конституции: перевод светского государства, как минимум, в категорию не светского.

Несомненно, что именно готовность продвигать эту идею в жизнь, позволила РПЦ, искавшей только повода для дальнейшего наступления на Конституцию, немедленно воспользоваться выступлением Pussy Riot в храме Христа Спасителя. Уже на следующий день после «панк-молебна» (22 февраля 2012 года) глава синодального отдела по взаимодействию церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин потребовал перевода статьи 5.26 Кодекса об административных правонарушениях: «Оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики», по которой предусматривается наказание наложением административного штрафа на граждан в размере от пятисот до одной тысячи рублей, в уголовную. Важно отметить, что это была не просьба или пожелание: высказывание имело вид прямого шантажа: «И вот теперь давайте спросим политиков, готовы ли они это сделать. А также — осуждают ли совершённую акцию. Те, кто не осудит, думаю, могут перестать рассчитывать на поддержку православных христиан» [168].

Наконец, 13 сентября 2012 года уже не частное лицо, а заведующая юридическим отделом Московской патриархии инокиня Ксения Чернега выступила на заседании экспертного совета при комитете Госдумы по делам общественных объединений и религиозных организаций с предложением ввести в УК РФ статью, которая предусматривала бы лишение свободы за оскорбление чувств верующих: «Подобная статья уже была в УК РСФСР, она предусматривала наказание до 1 года лишения свободы. Думаю, что ее следует восстановить» [169].

Вряд ли можно назвать случайным совпадением, что в тот же день (13 сентября 2012 года) президент заявил, что «если государство своевременно и жестко не реагирует на провокации, направленные против религиозных чувств людей, то тогда обиженные, оскорбленные и униженные люди, они сами начинают защищать свои взгляды и интересы…. И подчас это приобретает совершенно неприемлемые формы и действуют они неприемлемыми методами» [170].

Естественно, что после подобного заявления маховик государственной машины раскрутился по максимуму. Уже 19 сентября 2012 года фракциями «Единая Россия», КПРФ, ЛДПР и депутатом Е.Мизулиной («Справедливая Россия») в Государственную Думу РФ был внесен проект заявления «О защите религиозных чувств граждан РФ». Авторы заявления предложили «дать жесткий отпор деструктивным силам, восхваляющим антирелигиозный экстремизм, вандализм и хулиганство, разжигающим в обществе ненависть к Русской православной церкви и другим религиозным организациям».

И наконец, 26 сентября 2012 года в Государственную Думу РФ был внесен законопроект, предусматривающий введение в Уголовный кодекс РФ новой статьи 243.1 «Оскорбление религиозных убеждений и чувств граждан и (или) осквернение объектов и предметов религиозного почитания (паломничества), мест, предназначенных для совершения религиозных обрядов и церемоний».

В случае публичного оскорбления обрядов религиозных объединений, «исповедующих религии, составляющие неотъемлемую часть исторического наследия народов России», и публичного оскорбления религиозных чувств граждан предусмотрены штрафы до 300 тыс. руб., либо обязательные работы на срок до 200 часов, либо лишение свободы на срок до трех лет» [172].

Особо стоит остановиться на использовании в юридическом документе термина «чувств». Неприемлемость такого термина в уголовном кодексе понимают даже разумно мыслящие священники, такие как протодиакон Русской Православной Церкви; профессор Московской духовной академии; старший научный сотрудник кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ А.В. Кураев: «Что такое религиозное чувство? Как измерять его глубину и, соответственно, глубину его оскорбления? И главный вопрос: кто есть надлежащий истец? Кто возьмет на себя ответственность в интерпретации: оскорблены чувства или нет? Если просто доверить это самим оскорбленным, то страна погрязнет в дрязгах и бесконечных разборках». Тем более что «у нас по закону автоматически решение любого местного суда немедленно вступает в силу. … Так вот, если передать такого рода дела районным судьям и экспертам регионального разлива, мало не покажется никому» [173].

Но подобные размышления оказались слишком сложны для 414 депутатов, поддержавших заявление в поддержку верующих, а также представителей всех фракций Госдумы и сенатора Шпигеля, внёсших на рассмотрение думой законопроект об оскорблении религиозных чувств. Поэтому можно понять опасение вице-президента Центра моделирования стратегического развития Григория Трофимчука в том, что «теперь не Кремль контролирует религии, а религии начинают контролировать Кремль» [174].

Благо православные эксперты уверены, что президент «являясь человеком православным и человеком, который активно помогает Русской Православной Церкви и сотрудничает с другими различными конфессиями в Российской Федерации, как никто другой, понимаете, насколько велика роль религии в нашем обществе в нынешние дни» [175].

115. Разделяй и властвуй Политика нацистской Германии и Русская Православная Церковь на оккупированных территориях 2003-11-19 / Михаил Витальевич Шкаровский - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Центрального государственного архива Санкт-Петербурга. http://religion.ng.ru/history/2003-11-19/6_histori.html

124. Полное собрание законов Российской Империи, с 1649 года. - 1830. - Т. VI. - Ш 4032. Основные положения Указа вскоре были продублированы в ст. ст. 11 и 12 “Прибавления о правилах причта церковного и чина монашеского” к Духовному Регламенту. - См.: Полное собрание законов Российской Империи, с 1649 года. - 1830. - Т. VI. - № 4022

Сарапульцев Петр Алексеевич : другие произведения.

Pussy Riot как разведка боем Рпц

Pussy Riot как разведка боем РПЦ

Оставить комментарий © Copyright Сарапульцев Петр Алексеевич (a.sarapultsev@gmail.com) Размещен: 22/11/2012, изменен: 22/11/2012. 201k. Статистика. Статья: Философия, Религия Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Пожалуй, ни один судебный процесс XXI века не вызывал такого общественного резонанса не только в России, но и во всём европейском мире, как суд над членами группы Pussy Riot, причём вынесение приговора не только не поставило точку в этом деле, но лишь обострило имевшиеся противоречия в российском обществе