Я видел себя в крыльях большого зеркала, разломленного на части. Мои запястья были крепко прижаты друг к другу, жжение от размягченной веревки немного щекотало кожу. От узла на моих руках веревка тянулась к такому же у щиколоток, и я был выгнут, как тугой лук, своей Дианой, амазонкой, покачивавшейся в глубине зеркала. Соленый сквозняк обдувал меня со всех сторон, мне было немного холодно. Видя, как я унижен уже тем, что не могу отвести взгляд от своего отражения, умноженного на три, Валерия снисходительно улыбалась под сливовым кружевом маски на высоком лице. На ней был голубой корсет под грудь, высокие туфли, и она была величественна, как античная статуя, как грозная и мудрая богиня. Ее руки были затянуты в перчатки, а пальцы обнимали короткую плеть, белую, белую - сегодня вся она была белоснежна. Такой я и запомнил ее, еще в аэропорту в Афинах, где мы познакомились. Каждый раз она была другой, сбрасывала одежду как кожу, и становилась новой, и я знакомился с ней заново. Если и есть правда в мистике, так это то, что ее образы, тем не менее, складывались в один, как мозаика, части которой крепятся друг в друга, и были абсолютным в моих глазах воплощением женского существа.
- Что же сегодня?- спросила она, ее голос был похож на шум волн и отдаленные крики чаек, и пение сирен.
- Райская птица,- выдал я свой подготовленный заранее ответ. И Валерия снова улыбнулась.
Афины - точно такой город, каким его описывают, душный и тесный. Воздух горький от запахов масла, мыла, пота туристов, толпящихся в duty free аэропорта. Ничего не движется и в то же время меняется каждую секунду. Я приехал в Грецию, вдохновленный только что дочитанным "Волхвом" Фаулза, и жаждал атмосферы покоя и мистики греческих островов. Афины вызвали во мне почти отвращение, которое подхлестывало мнение героя книги Фаулза, которую я воспринимал как свою инструкцию и как свое божество. Поэтому в моих суждениях предвзятость лилась через край. Я искал чего-то особенного в этой суете, в короткие два часа, которые мне нужно было прождать, прежде чем должен был встретиться со знакомыми по долгой переписке, которые уже пару лет жили в этом городе. Я получил свой багаж и сел в кафе, с чашкой крепкого кофе, самого дешевого греческого, и с картой Афин. На ней были проставлены значки достопримечательностей, но пока я не видел ничего из них своими глазами, они были для меня безликими фальшивками с оригинала, который мог, может быть, мне понравиться. Карту я засунул в боковой карман сумки. Кофе оказался еле теплым, словом, все вокруг меня разочаровывало. Я надеялся, что острова сгладят это первое впечатление, но пока они были совершенно далеки от меня, как я был далек от дома. Чувство самостоятельности единственное утешало меня. Я свободен делать все, что захочу. И пусть неизвестность не пугает меня!
Я наблюдал за тысячами ног в летних сандалиях, в туфлях, шаркающих по пыльному горячему полу, и не заметил женщину в белом платье, которая подошла к моему столику. Из транса меня вырвал только ее сильный голос:
- Я присяду здесь?
Она говорила без акцента, но не была похожа ни на англичанку, ни на американку. Высокая, она была выше меня на пол-головы, о фигуре я ничего не мог сказать, платье развевалось вокруг нее как молоко, от плеч до пяток. У нее были черные мелкие кудри, как ореол над чистым лицом, большие глаза и темные густые брови. Прямой нос и тонкие, сухие губы. Она была нарисована тушью, закончена ровно настолько, чтобы быть живой. И она была совершенно не в моем вкусе, хотя я без колебаний мог бы назвать ее прекрасной.
Не дожидаясь моего ответа, который и не был ей нужен, она села. Мне пришлось выпрямиться. Рядом с собой она поставила небольшой чемодан, и положила на колени сумочку. Я не думал знакомиться с кем-то сразу, а ее серьезный и строгий вид отталкивал, совершенно поддерживал отсутствие такого стремления, так что я продолжал молчать. Наверное, и ей было неловко, хотя такое ощущение совершенно не вязалось с ее внешностью и спокойными глазами.
- Вы в первый раз в Греции?
- Да,- сказал я. А она, по-видимому, думала познакомиться. Ее духи пахли сиренью, запах заглушал все остальные.
- Я вижу это на вашем лице. Это не очень приятное выражение,- улыбнулась женщина,- но оно бывает у всех, кто попал в Афины. В аэропорту ты сидишь или в самом центре города, всюду одно и то же. Я Валерия.
Она протянула узкую длинную ладонь, я пожал ее. Расцепляя пальцы, она скользнула подушечками по моему запястью, я вздрогнул.
Я назвался - Тайлер Эшуэлл, студент-орнитолог.
- Орнитолог? Это интересно?
- Да,- снова сказал я. Мне даже стыдно стало за то, что я никак не могу взять себя в руки, а ситуацию под контроль. Стыдно стало за это дурацкое слово "орнитолог", которое приходилось говорить с гордостью, точно знаешь много интересных вещей, которые не знают другие, которых на деле не знаешь и ты. Почему я выбрал эту специальность? Надо было поступать куда-то. Если вокруг никто не знает даже, что такое орнитология, никто не подловит тебя на том, что ты разводишь людей на полную чушь о пташках. На орнитологию я собирался поймать много птиц - красивых, ярких и богатых. Эта женщина напротив, вдруг подумалось мне, именно то, что ты искал. Но от точности совпадения тебя и трясет, пора успокоиться.
Я откинулся на спинку стула, стараясь выглядеть внушительней и интеллигентнее.
- Орнитология - это наука о птицах. Очень занимательная, при том что...
- Вы приехали в Грецию, чтобы изучать птиц?- перебила Валерия.
- Да,- с облегчением согласился я. В Греции не так много птиц, мне казалось, но с этой перспективы мне все равно открывался широкий простор для крыльев моего фантазерства. Хотя при близком рассмотрении вся сцена напоминала мне плохо написанный роман конца XIX - начала XX века. Но эта женщина вписывалась в старомодные фразы и приемы, словно они были для нее созданы.
- Чайки,- сказала она, достав из сумочки пачку сигарет. Запах от дыма был пряный и сладкий, совершенный контраст к сирени. - У меня есть домик на Крите. Я часто вижу чаек, когда гуляю по берегу.
- Естественно,- кивнул я. - Но на Крите есть свой аэропорт. Из Афин довольно далеко.
- Далеко. Я не сразу еду туда.
- Вы работаете в Афинах?- спросил я.
- Нет,- Валерия улыбнулась, предлагая мне сделать еще одну догадку.
- Я не знаю.. У вас здесь родственники или друзья?
Она покачала головой.
- Зачем вы здесь?
Валерия рассмеялась. Я впервые тогда слышал ее смех - как раскаты эхо в пещере, как шорох блестящей гальки на пляже.
- Я ищу мальчика. Понимаешь, Тайлер?
Тогда мы просто посмеялись. Сейчас все по-другому, мы сидим и смеемся, мне теперь это дается гораздо легче. К закату глаза у Валерии становятся темными. Я пролил белое вино на брюки, и она промокает их. Она сейчас жена и немного - заботящаяся мать. Волосы распущены, жесткие от соли. Разгибается, змея позвоночника скрывается от моего взгляда.
- Что надо сказать?- Валерия кидает мне салфетку в лицо, я успеваю поймать ее.
- Эвхаристе. Ты - Райская Птица.
- Лесть... Я знаю все наперед,- она берет бокал в пальцы, поднимается с плетеного кресла и смотрит в горы и море.
- Ты знала все уже тогда, в аэропорту?- предполагаю я.
- Да. Ведь это было написано на тебе, что ты мой мальчик.
Я тоже смотрю на горы и море. Она выглядит так задумчиво, будто видит их глубже, как я никогда не смогу. А может, я придаю слишком много значения этой женщине, но не знаю, как обходиться с ней по-другому. Ведь я позволяю ей быть всей Грецией и всем летом, она мне - знающим и интересным парнем, выше среднего в постели. Но я чувствую, насколько ее снисходительность крепче моей, потому что Валерия и есть вся Греция. Она в оливковом платье, когда отвернулась, я снова могу видеть ее спину, на которую падают посеребренные морем волосы.
Она просит меня рассказать ей о райских птицах. Я начинаю, я стал неплохим рассказчиком за этот месяц, или хорошим вруном. Чайки - это души погибших моряков, как-то сказала Валерия. Она жадно слушает меня всегда, хотя проверить, что я говорю чушь, может любой дурак, у которого в руках окажется соответствующая энциклопедия. В доме Валерии нет ни одной книги. Нет журналов, старых газет, ничего такого. Но она любит слушать радио.
- Ищете мальчика?- я переспросил автоматически от удивления. Я решил, что, возможно, несмотря на отсутствие акцента, Валерия все же не англичанка и не американка, и она хотела сказать что-то другое, но неверно подобрала слова. Она ищет того, кто снимет комнату на лето, должно быть.
Она кивнула, то ли не заметив ошибки, то ли подтвердив, что именно это и имела в виду.
- Я живу одна. Это немного.. одиноко.
Второе. У меня начал звонить телефон, перестал. Мы с друзьями договорились, что они просто позвонят и сбросят, когда подъедут к аэропорту, значит, мне было пора.
- Вы уже уходите?- спросила Валерия.
- Да, меня ждут.
Она выглядела немного растерянной, это выражение казалось на ее лице неуместным. Я сдуру взял и попросил ее телефон, а она дала мне адрес. Таким образом, ситуация ни на минуту не вышла из-под ее контроля.
- Здравствуй,- просто сказала Валерия, оторвав взгляд от ценников среди овощей и капель воды.- Подержи мою шляпу, пожалуйста.
На ней была соломенная шляпа с широкими полями. Сначала я не думал, что когда-нибудь захочу видеть ее снова. В аэропорту она произвела на меня отталкивающее впечатление, каждое слово, которое она произносила, колебало мою уверенность в себе. Но чем больше времени проходило, тем более туманным казалось мне это чувство. Через пару недель в моей памяти осталось совсем немного: красивая женщина - разве не это было мне нужно? И Крит, Крит. Поэтому я бежал из Афин.
Адрес на бумажке, куда я его записывал, почти стерся, я редко вытаскиваю вещи из карманов. Поэтому я заранее ни на что не надеялся, и, тем не менее, нашел ее. Валерия оказалась реальной, я удивился своим прежним сомнениям, потому что она совершенно отличалась от них. В тот день, когда я встретил ее на Крите, она была мягкой, как пена, тонкой, как хрусталь. Мы вместе добрались до ее дома, который стоял поодаль, как бы вне маленького городка с белыми простыми улицами. Было очень жарко, даже на берегу, без ветра.
- Я рада тебя видеть,- сказала Валерия, делая чай. Кинула в каждую чашку несколько кубиков льда. - Сегодня как раз кстати.
Дом был небольшим, с террасой, выходившей на берег. Пляж был дикий, пустой, узкий, в мелкой гальке. К нему вели стесанные ступеньки, обмытые и гладкие.
Я ломал голову над тем, как спросить у нее, осталось ли в силе ее предложение. Я не нашел вокруг никаких признаков того, что кто-то жил здесь с этой женщиной, она была одна, но вряд ли одинока - Валерия заполняла собой все пространство. В доме пахло сиренью.
Начать, я подумал, надо со встречи в афинском аэропорту.
Тогда, в Афинах, помните... вы нашли мальчика?- я не удержался и улыбнулся на этой фразе, чтобы как-то сгладить ее навязчивость.
Валерия обернулась ко мне и смотрела на меня пристально около минуты, после сказала:
- Конечно.
Улыбнулась, льдинки стукнулись друг о друга, когда она ставила чай на стол.
- Да.. м..,- я почувствовал себя неловко. Значило ли это, что она не одна и мне стоит уехать? Валерия подошла ко мне и присела рядом. Ее глаза были яркими и смеялись. Я почувствовал себя снова подавляемым, она смотрела на меня как мать, которая считает пустым смущение своего сына - маленького мальчика.
- Конечно, вот ты и пришел,- Валерия рассмеялась, встала со стула и прошлась по комнате. - Не бойся,- сказала она,- я не стану требовать от тебя серьезности. Поэтому не делай такого лица.
Я отнюдь не считал себя еще мальчиком. Но спорить не стал - когда она говорила таким тоном, все становилось просто, мимолетно. На ней был сарафан с бледными цветами, перехваченный поясом, волосы распущены, даже - растрепаны. Она была дикой дриадой и сама казалась девочкой. Это было естественно.
Когда я открыл рот сказать ей, что мне нужно написать друзьям, чтобы они прислали мои вещи, обнаружил, что ее уже нет перед моими глазами, а я смотрю на картину, на которой изображены бледные розы. Я слышал ее смех - он раздавался с террасы, а Валерия, босой ветер, спускалась по лестнице, оборачиваясь на каждом шагу. Она добежала до моря, дождалась меня и, когда я только протянул руку, чтобы ухватить подол ее ванильного платья, выскользнула из него.
Ее кожа была смуглой, загорелой, тело крепким с верными пропорциями. Нет, она не была идеальна. Но я не мог отвести от нее глаз.
Вода была теплой и скользкой, но мы долго не вылезали из нее. Когда Валерия сушила волосы, она вдруг попросила:
- Расскажи мне о птицах.
Мы пришли к этому незаметно: я встал перед ней на колени, а она стала со мной повелительна, как королева, в зеленом шелковом платье, с темными ночными глазами. Валерия, в отличие от меня, знала, что делать, а я решил попробовать. В доме было темно, на террасе горели фонари. Морской свежий запах исходил от Валерии, и лишал меня способности мыслить. Я дал ей связать мне руки кожаным ремнем, позволил ей исчертить мою спину невесомыми прикосновениями оливковой ветки и исполосовать ее розгой. Валерия молчала, не отвечая на мои вопросы, и я перестал их задавать. Только однажды прошептала: " Тише". От этой оглушительной тишины внутри меня все загорелось и потекло, и становилось больше и больше, пока я не перестал понимать, что происходит. Тогда, на самой грани безумия, я почувствовал мягкие губы Валерии и ее прохладные пальцы и крепкое тело, и я знал, что спасен. И что никогда уже не буду прежним. Ее чары заставили меня думать о подводных течениях и оливковых рощах, молодом вине и листьях тутовника, горящей луне... и все это имело имя - Валерия.
А потом.
Я убил птицу.
Ее выкинуло на берег, раненую, но еще живую. Ее перья слиплись и были грязными и серыми. Я не знал, что это за птица - меня в дрожь бросило при виде ее мутных рыбьих глаз, рубашка сразу прилипла к спине и подмышкам. Птица застонала.
Мне казалось, что Валерия может появиться в любую минуту. Мне нужно было избавиться от птицы. На небе появилось розовое солнце. Я вернулся в дом, чтобы найти на столе записку от Валерии, она писала, что вернется к вечеру. Пришлось прикинуть варианты. Я боялся. Так долго врал во всем том, что рассказывал ей, что сейчас больше всего боялся из-за своей ошибки потерять все. Если бы я действительно знал орнитологию, полуживая птица сделала бы меня героем Валерии, ее снисходительность стала бы восхищением. Но все, что я знал, было плодом моего воображения, я огляделся и мне показалось, что все вокруг тоже - ненастоящее, разве это лето с Валерией могло быть реальным? Я стоял и смотрел на сломанное, грязное тело птицы у моих ног, объятый ужасом. Я стоял так целую вечность, может быть, даже несколько часов, неспособный заставить себя отойти. Словно я отойду, открою глаза и обнаружу, что все это время спал, что я болен, а Валерия - это маска, которую я сам сотворил из лиц десятков или сотен женщин, с которыми я даже не встречался.
В какой-то момент я словно очнулся. Вещи приобрели четкость и ясность в моих глазах, мне нужно было действовать. В голове всплыла простая, но вполне логичная и рациональная схема, суть которой заключалась в том, что я не хотел терять эту женщину, что я любил ее, и что нарушил наш договор о несерьезности этих отношений. Поэтому я должен был избавиться от птицы, будь она хоть последним живым экземпляром вида, занесенного в список находящихся на грани вымирания, будь она райской птицей, которая когда-то сверкала всеми цветами и солнцем, а теперь лежала без сил, чтобы даже расправить крылья.
Я ушел в дом и принес нож, и убил ее. Кровь забрызгала гальку, ее смыло первой волной, но я навсегда запомнил красное на сером, и еще напоминающем о белом цвете перьев птицы. Потом, я взял ее в руки, холодную и мокрую, и ушел к концу пляжа, где большие скользкие камни формировали что-то вроде низкого берега. Пришлось снять ботинки, которые скользили по их поверхности, на одном осталось пятно от капавшей с тела крови. Я взобрался на камни, вода внизу была безжизненной и черно-жестокой. И я бросил птицу вниз.
Валерия вернулась в семь. Она была похожа на туман, в сером костюме и красной накидке, ворвалась тонким дымным вихрем в дом через щель приоткрытой двери. Я поднялся ей навстречу, спинка соломенного кресла застонала.
Рядом с ней стоял кто-то, я напряг зрение, но не мог разглядеть в темноте.
- Кто это, Валерия?- вырвалось у меня.
- Я нашла мальчика,- ответила она жасминовым тоном.