Отгуляв после рейса положенный мне месячный отпуск, и, признаться, прилично от него устав, я по звонку шефа явился на работу.
Начальник сбыта нашего винобъединения Алик Наумович Песков (в кругу родных и близких его звали, естественно, по-другому - Цалик Буюмович), обращаясь ко мне уже по-свойски, на 'ты', представил мне моего нового напарника Петра Иванюшенко, после чего стал готовить нам проездные документы на Ригу.
Бывалые проводники, находившиеся в этот момент в кабинете и присутствовавшие при этом, лишь сочувственно головами качали - по их насмешливо скорбным лицам я понял, что они нам, новичкам, не завидуют, и что нам предстоит так называемый 'голодный рейс' - именно таковой считалась в среде проводников поездка в Ригу. Сверх того, Алик Наумович во всеуслышание, и, на первый взгляд, без тени иронии, заявил, что я, уже вполне опытный, по его мнению, проводник (и это после одного-единственного рейса!), получаю в напарники новенького, которому предстоит первая поездка, поэтому я должен буду обучить его работе, - и этими словами он чуть ли не до слез рассмешил действительно опытных проводников.
Петра Иванюшенко, с которым мне предстояло сопровождать вино в город Ригу, столицу Латвии, я знал шапочно, мы с ним были знакомы года примерно три-четыре. Петро был старше меня на пару лет, в городе его многие знали как неплохого зубного техника, но работа эта ему, видимо, не очень нравилась, да ведь и сколько там не заработай, 33% от заработка ему приходилось отдавать в виде алиментов двум детям от двух жен, а на нынешнем его месте работы - винзаводе, - зарплата была не более 80-90 рублей в месяц, и алиментов, соответственно, надо было отстегивать 30 рублей, не больше, а с командировочных - составляющих 250-300 рублей в месяц, алименты платить не полагалось, не говоря уж о левых приработках. А может, также, Петрухе, как и мне, деньги были не столь важны, а просто захотелось романтики - вздохнуть свежим воздухом свободы, покататься по стране, по необъятной нашей Родине. И еще: имея такую работу, мы, я считаю, приобретали единственную для нас возможность попутешествовать, так как на поездки за границу, мы, люди беспартийные и не являющиеся орденоносными передовиками производств, вообще не претендовали.
На следующий день после начала загрузки наша 'группа три' - то есть три вагона в одной сцепке, - была полностью загружена, запломбирована, и готова к отправке. 'Спец' в 28 тонн и 'бандура' - 60-тоник, были заполнены портвейном белым, а в 'молочке' - цистерне на 30-тонн было сухое вино с нежным названием - 'Фетяска' - что по-молдавски означает 'девичье'.
Получив на нашу продукцию пачку накладных, мы прибыли с вещами в вагон и, едва успев разложить вещи и кое-как обустроиться, с вечерним шестичасовым составом тронулись в путь.
Так как надежды на левый приработок в этом рейсе были весьма призрачными, то двое таких 'специалистов' как мы с Петром, теоретически должны были голодать.
Именно по этой причине с самого первого дня мы стали продавать вино каждому желающему, и торговали им как по всей территории МССР, так и на протяжении всего остального пути.
На станциях Раздельная и Бессарабская мы пополнили наши запасы в продуктах, хлебе и питьевой воде, которую нам залили в умывальник в количестве 170 литров, после чего в составе товарного поезда взяли курс на следующую перевалочную станцию под названием Жмеринка.
Этот украинский город 'славился' в среде проводников злобными ментами и продажными клиентами, которые, купив литр вина, тут же бежали 'докладать' в милицию, после чего у проводника, продавшего им вино, начинались неприятности.
Но, как я уже говорил, мы с Петром находились в безвыходном положении, поэтому с безрассудством новичков мы открыли торговлю в самой Жмеринке, прямо на пассажирской станции, где мы до самой отправки находились. Продажа шла ни шатко, ни валко, однако на момент отбытия в нашу 'кассу' набежало сотни три рублей на 'мелкие расходы'. Пересчитав деньги, мы спокойно вздохнули, так как 'голод', по крайней мере, в ближайшие пару недель, нам не угрожал.
Были у меня, конечно, с собой кое-какие деньги - заначка в полторы тысячи рублей 'на крайний случай', зашитая в специальный кармашек на трусах, запрятанных в самый дальний уголок вещмешка, но они были предназначены действительно для исключительного случая - это был так называемый НЗ (неприкосновенный запас) - если, например, я попадал в какой-либо жизненный переплет, как то: в милицию, или еще что-либо в этом роде.
Петро, с удивлением пересчитав столь легко доставшийся нам 'сармак', повеселел и стал рассказывать о себе и своей жизни, которая, несмотря на несолидный возраст рассказчика - 28 лет, успела ему надавать немало и калачей и затрещин.
Будучи женатым в первый раз на уроженке города Кишинева, чьи родители были номенклатурными работниками, он жил с ней и вместе с ее родителями в их квартире, и главной своей целью поставил купить машину. Через год у молодых родился сын; Петро напряженно работал, обеспечивая семью и продвигаясь к своей заветной мечте - приобретение нового автомобиля марки 'жигули'.
Молодая жена, вкусившая радость материнства, видела своего мужа дома все реже и реже, поэтому, очевидно для компенсации, завела себе любовника. Узнав об этом от всезнающих соседей, Петро не смог простить ей измены и ушел жить в общежитие какого-то строительного треста, а на ребенка стал выплачивать алименты.
Свою мечту - покупку машины - он все же сумел осуществить, правда, будучи женатым вторым браком: на этот раз его женой стала дочь министра сельского хозяйства республики - ведущего министра в аграрной МССР. Жена не замедлила родить ему дочь, и счастливый муж и отец вновь обрел семейное счастье, тепло, радость и домашний уют. Родители жены помогли молодым с квартирой, а еще через год с их же помощью, но на деньги Петра был приобретен 'жигуль' шестой модели.
Затем у молодых, как водится, что-то не заладилось, и тут же высокопоставленные родители 'внезапно' обнаружили у 'непрестижного' зятя массу недостатков, и вскоре на расширенном семейном совете (на который самого Петра, естественно, не пригласили) было решено, что их дочь заслуживает лучшей судьбы, и, соответственно, лучшего мужа. В процессе бракоразводных передряг Петро неожиданно для самого себя остался без машины и престижной квартиры, расположенной в центре Кишинева, зато стал владельцем 1,5 комнатной квартиры в паршивом трехэтажном доме старой постройки в пограничном с Румынией захолустном городке под название Кагул, отстоящем от столицы Молдавии почти на две сотни километров.
С тех пор Петро невзлюбил, а точнее говоря, возненавидел женщин. Причем всех сразу. И решил им мстить. Не тем, конечно, что были конкретно виновны в его несчастной жизни, - до них он добраться не мог, а женщинам вообще, которых ему еще предстояло встретить на жизненном пути. Теперь всякий раз, когда ему доводилось привести домой очередную подружку, он изощренно трахал ее всеми известными ему способами, а под конец использовал огромный импортный резиновый член, прихваченный от одной из предыдущих жен, имевших обширные знакомства среди членов семей номенклатурных работников, часто выезжающих за рубеж.
Таким образом, каждая новая женщина, в душе вероятно считающая Петра потенциальным женихом, от постельных отношений с ним получала массу новых впечатлений и ощущений, порой даже против своего желания. Впрочем, если верить его рассказам, были среди них и такие, которым игры с резиновым 'дилдо' нравились...
Итак, прикупив в местном магазине продуктов, и, конечно же, водки, мы вернулись в вагон, а вскоре наш состав покинул станцию Жмеринка и продолжил свой путь.
Между прочим, хочу здесь особо отметить, что в нашей проводницкой работе была ярко представлена модель классического советского бизнеса тех лет: продавая вино, мы на вырученные деньги покупали водку и коньяк, которые затем выпивали - таким образом, на руках после этих финансовых операций ничего, естественно, не оставалось, а результаты сказывались лишь на печени и наших умственных способностях, да и то, как утверждают врачи, резко отрицательно.
Перемещаясь по железным дорогам Украины, наш состав, если смотреть по карте, миновав Жмеринку, стал забирать севернее, к белорусской границе, и следующей большой станцией на нашем пути должен был стать город Витебск.
Шел пятый день нашего путешествия, и все это время мы занимались готовкой еды, чтением книжек, долгим сном - ночным и дневным, разговорами о женщинах, и, изредка, физкультурными упражнениями. Бегая во время одной из коротких стоянок трусцой вдоль путей, я обнаружил примерно в середине нашего состава механизированную пятерку - пять вагонов-холодильников в одной сцепке, которые, как мы уже знали, перевозят скоропортящуюся продукцию: мороженое мясо, фрукты-овощи, или еще что-либо в этом роде, требующее постоянной пониженной температуры хранения.
Вернувшись, я строго-настрого запретил Петру покидать вагон, а сам с пятилитровой канистрой портвейна в руке и полотенцем подмышкой, отправился в гости к соседям и вскоре постучал в двери главного из пяти вагонов - бригадного, или так называемого жилого вагона. На окне дернулась занавесочка - кто-то из ребят выглянул наружу, и мне тут же открыли, - опытные проводники знают, кто к ним может прийти вот так запросто, с канистрой вина.
После короткого знакомства и последовавшего за этим пятиминутного разговора о житье-бытье с ребятами-проводниками, которых в вагоне было трое, я был приглашен искупаться в их настоящем душе. Не жалея теплой воды и мыла, я надраивал тело целых полчаса, тщательно смывая накопившуюся за время дороги грязь.
Хозяева тем временем степенно угощались портвейном, а на электроплитке в огромной сковороде жарилось мясо с луком, причем и на мою долю тоже, так как, по словам рефрежераторщиков, мяса у них было в изобилии. В свой вагон я вернулся спустя час чисто вымытым и побритым, держа в руке увесистый сверток жареного кусками мяса.
Глава вторая.
Пока я расчесывался перед небольшим зеркалом, вделанным в боковину полки, а затем доставал из сумок чистые носильные вещи, Петро с наслаждением жевал хорошо приготовленное мясо, запивая его 'Фетяской', а в паузах, отставив стакан и вилку в сторону, от избытка чувств восторженно хлопал в ладоши. Глядя на мои приготовления, он, конечно же, понимал, что я не зря прихорашиваюсь; учитывая, что наши разговоры о женщинах в отсутствии оных становятся болезненно-вредными, он взлелеял надежду, что вот-вот в наш вагон, - если нам, конечно, повезет, и мы повстречаем в Витебске, куда мы вскоре должны были прибыть, таковых, - войдет парочка прекрасных местных фей.
-Я знаю, Савва, если уж ты взялся за дело, толк обязательно будет, 'снимешь' и доставишь в вагон любых девочек, - сказал он.
-Ты бы лучше подумал о том, дорогой коллега, как побыстрее избавиться от своего зверинца, - строго, дабы остудить его просыпающийся любовный пыл, сказал я напарнику, имея в виду мандовошек, которые, как оказалось, водились у Петра, причем в пугающем количестве. О своих попутчиках-паразитах Петру стало известно лишь позавчера, когда мы уже находились в дороге, и что-либо предпринять против них в наших стесненных дорожных условиях было невозможно.
Совсем не обрадовавшись этому известию, я ограничил напарнику зону его перемещения в купе, разрешив пользоваться исключительно нижней полкой, в душе надеясь, что 'эти подлые насекомые' поленятся подняться на вторую полку, на которой я обитал.
Вскоре наш состав сбавил ход, а затем и вовсе остановился; впереди по обе стороны от путей виднелись уже намозолившие нам за время поездки глаз своей однообразностью неприхотливые станционные строения - Витебск-товарная. Обходчик, которого пассажирам любого поезда обычно слышно еще задолго до его появления благодаря шуму, который он производит, постукивая своим молоточком по крышкам букс, сообщил нам, что в Витебске наш состав простоит, как минимум, несколько часов.
Мы весьма обрадовались этому сообщению - после длительного сидения в запертом пространстве купе нам уже просто необходимо было хоть как-нибудь развеяться, да хотя бы размять ноги на твердой земле, а также не мешало прикупить в дорогу чего-нибудь съестного, что могло хоть как-то скрасить наш суровый дорожный быт. Захватив с собой немного денег, мы заперли двери вагона и направились в сторону товарной станции, рядом с которой, к нашей радости, обнаружили действующий в этот час небольшой продовольственный рынок.
Этот рынок, располагавшийся на пристанционном пустыре, был почти сплошь уставлен всевозможными магазинчиками, будками и киосками, а также навесами для торговли привозной колхозной и домашней продукцией. Лишь половина из магазинов в этот час функционировала, да и народу на рынке было немного.
Мы не спеша обошли его, осмотрели все представленные на нем неприхотливые товары, закупили необходимые продукты - картофель, лук, свеклу, морковь и свежее мясо, не забыв приобрести также дихлофос, с помощью которого я собирался изводить у напарника 'зловредных насекомых'.
Под конец мы подошли к небольшому щитовому прилавку, перед которым толпилось десятка два человек, за ним прямо в ящиках, а также на нехитрой витрине, сооруженной из досок, стояли радующие сердце простого советского человека бутылки с алкогольными напитками различных форм и размеров с разноцветными этикетками. Дождавшись своей очереди, я попросил хозяйку этого богатства, довольно полную даму, одетую в синий халат, с высоким искусственным рыжим шиньоном на голове, дать нам три бутылки водки и десять пива.
Продавщица строгим тоном сообщила, что я должен сдать ей взамен какие-то пустые бутылки, мол, так у них заведено. В растерянности я огляделся по сторонам и тут, к своей радости, увидел двух девушек, стоявших в конце небольшой очереди, образовавшейся за нами. В руках одной из них, а у другой в сетке, было десятка полтора пустых бутылок из-под водки, пива и лимонада.
-Как удачно вышло, что вы в нужный момент оказались рядом, - пропел я нежным голоском, прихватывая под руку и увлекая за собой в начало очереди одну из девушек, полненькую блондинку; вторая в недоумении последовала за подругой. Девушки, ничего не понимая, растерянно взирали на меня, а я тем временем стал вынимать из их сетки пустые бутылки и передавать продавщице.
-Извините, - зашептала мне на ухо блондинка, - нам нужно купить пива и лимонада, а без пустых бутылок на замен здесь не отпустят.
-Отпустят, - шепнул я ей, забирая и складывая в сетку девушки наш заказ. - Сколько вам пива, сколько лимонада?
-По две того и другого, - растерянно сказала девушка, оглядываясь на подругу.
-Дайте, пожалуйста, - попросил я продавщицу, та добавила на прилавок требуемое, после чего заикнулась было, что я остался ей должен еще две пустые бутылки, и тогда я пододвинул к ней рубль из сдачи и одновременно подмигнул. Продавщица, к счастью, оказалась понятливой, сказала: 'теперь в расчете', вопрос, таким образом, был улажен, после чего я, подхватив сумку, вышел из очереди, девушки, естественно, последовали за мной, позади нас плелся смущенно улыбающийся Петро.
-Милые девушки! - воскликнул я, обращаясь к нашим случайным знакомым, когда мы отошли от прилавка на пару десятков шагов, - спасибо вам за помощь, вы нас капитально выручили. Теперь мы у вас в долгу, поэтому предлагаю пить пиво вместе. - Произнося эту тираду, я исподволь разглядывал их.
Одеты обе девушки были явно не для базарных походов, на них были довольно приличные, можно сказать, выходные наряды, из чего я сделал вывод, что девушек этих рано поутру откуда-то после бурно проведенной ночи выпроводили, или же они с самого утра так принарядились, в надежде, что им предстоит интересный день. В первом случае им необходимо было выпить с утра для опохмелки, а во втором случае - для хорошего настроения, поэтому я собирался стать их 'ангелом-спасителем'.
- Как это, в смысле - 'пить вместе'? - не поняла подруга блондинки, невысокая стройная шатенка.
- Вон там, на товарной станции, - указал я пальцем направление, - в пяти минутах ходьбы отсюда, стоят наши вагоны с целой сотней тонн замечательного вина, поэтому предлагаю пойти к нам и уже на месте обсудить план мероприятий на сегодняшний день... - После небольшой паузы, следя за выражением лиц моих собеседниц, я продолжил: - Посидим, выпьем, познакомимся, поболтаем, а дальше будет видно, но имейте в виду, наперед говорю: мы ребята скромные, девушек не обижаем, обещаем сугубо джентльменское отношение.
Девицы переглянулись между собой, затем, отойдя в сторонку, с полминуты посовещались, после чего вернулись.
-Мы согласны, - сказала пышнотелая и полногрудая блондинка, одетая в белую мини-юбку и черную блузку, на ее полненьких ножках, обтянутых черными колготками, были надеты туфли с каблучками. Вторая девушка была спортивно сложенной симпатюлей с модной в этом сезоне короткой стрижкой темных волос, одетой в кокетливые черные брючки со шнуровкой по бокам и голубой джемпер, из-под которого виднелась красиво вышитая блузка, на ногах ее были изящные туфельки на танкетке.
-Тогда - по вагонам! - весело сказал я и тут же отправил вперед Петра, чтобы он успел навести хоть какой-нибудь порядок к приходу 'дам'. Мой напарник со счастливой улыбкой на лице чуть ли не вприпрыжку поскакал к вагону, мы неторопливо последовали за ним.
По мере нашего приближения к цели все явственнее ощущались запахи, запомнившиеся мне на всю жизнь и свойственные лишь железнодорожным станциям: пахло смолянистой пропиткой шпал, едкими выхлопами тепловозной гари, разогретым металлом, все это, смешиваясь с густо настоянным запахом степных трав, растущих прямо за зоной отчуждения, создавало неповторимый букет.
Я шел, а на душе моей расцветало радостное ощущение от того, что у нас все так хорошо складывается: в моей сумке уютно позвякивали полные бутылки с веселым содержимым (нет для слуха русского человека приятнее музыки), милые сговорчивые девушки держались рядом и не отставали - жизнь, таким образом, продолжалась, обещая новые радости и развлечения. Девицы, неловко балансируя на железнодорожных насыпных откосах в своей обуви на каблучках, мужественно их преодолевали, а я их не торопил, при необходимости подавая руку и поддерживая.
К нашему приходу Петруха успел навести в купе относительный порядок: убрал с прохода ведро с вином и застелил постели покрывалами, и теперь, словно радушный хозяин, стоял на пороге, улыбаясь во весь рот.
Блондинка, окинув оценивающим взглядом вагон, а также метровую вертикальную лестницу, ведущую к двери, бесстрашно атаковала ее первой: она поставила ногу на крутую ступеньку, но узкая юбка мешала ей, поэтому одной рукой девушка задрала злополучную юбку чуть ли не до пояса, так что стали целиком видны ее голубенькие трусики, а другую протянула Петрухе.
Он, пыхтя от усилий, тянул девушку за руку вверх, я руками и чуть ли не головой толкал ее снизу под ягодицы, но дело все равно шло туго, и тогда подруга блондинки тоже приняла участие в 'погрузке' своей товарки - рукой придерживая ей юбку, она стала морально подбадривать ее:
-Давай, Люська, е... твою мать, ну, давай же, поднимайся скорее.
Наконец совместными усилиями нам это удалось, и Люся оказалась внутри вагона, ну а нам со второй девушкой, спортивно сложенной Ульяной, чтобы последовать за ней, хватило нескольких секунд.
Не успели мы рассесться в тесном купе и познакомиться, со смехом обсуждая перипетии 'штурма' вагона, как в дверь постучали, и я, выглянув в дверное окошко, увидел стоявшего на путях станционного охранника - ВОХРовца в форме.
Ага, а вот и незваный гость на нашу голову пожаловал, понял я, делая знак всей нашей компашке замолчать. Скорее всего, подумал я, этот парень видел, как мы садились в вагон...
Приоткрыв немного дверь и загородив ее своим телом, я сухо сказал: 'Слушаю вас!'.
Охранник предъявил свои документы и оказался, помимо прочего, начальником охранной службы станции Витебск-товарная. На боку у парня из жесткой кожаной кобуры торчала рукоятка револьвера - наверное, еще с пламенных революционных времен 'железного' Феликса, руководившего в ту пору железными дорогами, было заведено такое правило - охранникам носить револьверы.
Состроив постное служебное лицо, 'гость' сказал:
-Товарищ проводник, я знаю, что в вашем вагоне находятся посторонние лица женского пола.
-У меня? - удивился я. - Что вы, откуда здесь могут женщины, товарищ майор? ( Что касается звания, это я так пошутил).
-Я своими глазами видел двух девушек, поднявшихся в ваш вагон, - игнорируя мое обращение, сказал 'майор' негромко, оглядываясь при этом по сторонам, из чего я тут же сделал вывод, что ВОХРовец не желает скандала, и, скорее всего, его устроит откупное в виде сосуда с вином. Теперь определяющим фактором была лишь емкость этого самого сосуда.
После двухминутных переговоров, больше напоминавших торг, ВОХРовец получил на руки трехлитровую банку вина и, мужественно борясь с собой, дал по моему требованию обещание, что пока мы стоим на станции, никто другой из его подчиненных к нашему вагону не приблизится, и вина клянчить не станет.
Эта удачная операция прибавила нам веселья и мы, закрыв дверь во избежание встреч с другими станционными работниками, стали общаться между собой более свободно и раскованно, а для обеспечения более полного контакта Петро установил на стол бутылку водки, а также бутылку из-под молока, наполненную 'Фетяской'; для любителей же 'дамских', то есть сладких напитков, у нас под столом стояла наготове целая фляга с портвейном.
Расспросив нас о нашей работе и убедившись в том, что в вагонах действительно немереное количество вина, девушки еще больше развеселились и попросили налить им портвейну; ну а мы с Петро стали пить водку.
Через час-полтора умеренных возлияний под скромную закуску, а также задушевных разговоров, атмосфера в купе прониклась непринужденностью, и все члены нашего маленького коллектива пришли в лирико-любовное настроение, разговор теперь крутился только в сексуальных сферах, а тут как раз настало время нашему железнодорожному составу отправляться. Я открыл небольшую дверцу, ведущую в боковой отсек, объяснил дамам, что там у нас устроен туалет и рассказал, как им пользоваться. Эта дверца, ведущая к цистерне с вином, по идее во все время пути должна быть заперта и запломбирована, но снимать и ставить пломбы, как вы помните, я научился еще в первом своем рейсе, так что беспокоиться было не о чем. Подмывались девушки в отсеке сухим вином, - вода, как известно любому проводнику, в рейсе дороже вина. После этого мы разбились на пары, причем, неожиданно для себя, я оказался с блондинкой, - все у нас произошло спонтанно, и пары составились сами по себе, по ранжиру.
Теперь мне вместе с моей пассией Люсей предстояло забраться на вторую полку; для этого девушка разделась внизу, я отгородил ее покрывалом, а остальные на минутку отвернулись. Люся сняла с себя юбку и блузку, однако, не желая оставаться голой, переоделась в мои спортивные шаровары и рубашку, после чего мы с ней вскарабкались наверх.
Через минуту-другую, после недолгих, но жарких объятий, мы, не обращая внимания на соседей снизу, уже отдавались друг другу в какой-то невообразимо сложной из-за тесноты и близости потолка позе; думаю, этой позой можно обогатить камасутру, такой там еще наверняка нет.
На нашем, верхнем ярусе, было к тому же довольно душно, и вскоре я, изрядно вспотев, попросил Петра приоткрыть дверь, чтобы помещение хоть как-то проветривалось. При этом я даже не помышлял о гораздо более удобной для секса нижней полке: мне представлялись полчища мандовошек, дружно атакующих нас и кровожадно шевелящих при этом своими мощными челюстями. По этой же причине мы с Люсей почти до самого вечера не спускались вниз, в конце концов кое-как приспособившись к нашей верхней полке.
Когда за окном стемнело, нам все же пришлось спуститься вниз, так как к этому времени все уже основательно проголодались. Я растопил маленькую печку и мы стали в восемь рук готовить ужин: девушкам было доверено почистить картошку, затем я, слегка ее обжарив, стушил с добавлением вина в казане, а под конец вывернул туда же банку тушенки. Ну, чем, скажите, не царский ужин?
Ужинали мы романтично - при свечах; мы с Петро по-прежнему баловались водочкой, девушки наслаждались портвейном, отказавшись от водки, а заодно - с негодованием - и от сухого вина, которое, к тому же, носило такое странное название - тьфу! - 'девичье'.
С каждым часом нашего путешествия мы все больше отдалялись от родного нашим попутчицам Витебска, что, впрочем, судя по всему, наших дам совершенно не беспокоило: они чувствовали себя в вагоне вполне комфортно и удивлялись, наверное, лишь тому, почему это мы с Петром до сих пор для разнообразия не поменялись партнершами.
Петруха, конечно, был бы не против обмена - периодически сталкиваясь с 'моей' Люсей в тесном пространстве купе, он то и дело как бы невзначай проводил рукой по ее пышному бедру, или же касался груди, но я строго следил за порядком и не позволял ему безобразничать. Где им, нашим милым подругам, было знать, что причиной нашего столь 'высоконравственного' поведения являлись банальные мандовошки, - о том, что у девчонок для нас тоже могут быть свои сюрпризы 'от Венеры', мне и думать не хотелось.
После ужина Люся одним махом взлетела на верхнюю полку, чем вызвала наши восторженные возгласы - она весьма быстро приобрела этот навык, и на сей раз исполнила его просто мастерски.
-Я присваиваю тебе, Люся, - сказал я слегка заплетающимся от водки и усталости языком, - звание проводника первого класса. - И пояснил: - За освоение высшего пилотажа в вагонной акробатике.
Петро и Ульяна дружно захлопали в ладоши.
В таком вот времяпровождении практически незаметно миновали сутки, совместно проведенные нами в дороге, что было отмечено очередным тостом; а часом раньше наш состав пересек границу с одной из братских прибалтийских республик, что было поводом для тоста предыдущего.
Отношения в нашем небольшом коллективе за это время сложились великолепные, все мы чувствовали себя легко, весело и непринужденно. Однако, немного поразмыслив, я решил, что настало время разрушить создавшуюся идиллию и попрощаться с девушками. Мне, признаюсь, было нелегко это сделать, так как я и сам уже привык к ним, а девушки, судя по всему, вовсе не собирались покидать нас; казалось, они готовы были путешествовать вместе с нами сколь угодно долго, деля все тяготы и прелести походно-кочевой, поездной жизни. Тем не менее, дождавшись момента, когда впереди по ходу движения показались станционные строения и поезд стал замедлять ход, я решительно объявил, что настало время для последнего поцелуя. Петро бросал на меня умоляющие взгляды, девушки были в недоумении, но я был непреклонен, выдал им тридцать рублей на дорогу и высадил на полустанке, вблизи которого располагался пассажирский вокзал.
Уже растаяли на уносящемся от нас перроне силуэты наших белорусских подружек, а Петро все поглядывал через открытые двери в их сторону и вздыхал. Он бы, наверно, еще долго бы так стоял, дожидаясь, пока я на него не прикрикну, но я сказал спокойно и дружелюбно, передавая ему флакон с дихлофосом:
-А теперь, Петро, ты должен подумать о своем здоровье и озаботиться тем, как победить гнусных насекомых. Впереди нас ждет город высокой культуры Рига, а вместе с тем новые отношения с интеллигентными дамами. Вот, возьми это, отправляйся в отсек и побрызгайся, причем повтори эту процедуру пару раз через несколько часов. А девочки эти, поверь мне, скоро забудутся, так как их место займут другие.
Мои слова напарник воспринял как обещание, и, несколько приободрившись, полез в отсек.
Глава третья.
Город Рига - конечная цель нашего путешествия, встретил нас не очень приветливо - в том смысле, что при виде наших вагонов с надписью 'вино', стоявших у всех на виду, на первом пути товарной станции, никто из многочисленных прохожих умильно не улыбался, и даже железнодорожные рабочие, обычно жадные до халявки, в двери вагона не стучали и банку вина налить не просили.
'Похоже на то, что мрачные предсказания опытных проводников начинают сбываться', - с тоской подумал я, вглядываясь в лица граждан, проходивших мимо вагона, - лица эти, вполне нормальные, не воспаленные алкоголем и явно не требовавшие похмелья, мне, конечно же, не нравились.
Налив и передав машинисту станционного маневрового тепловоза чайник вина, я попросил его поставить наши вагоны в подходящее, с его точки зрения место, где мы могли бы продавать вино; стесняться в такой ситуации было глупо. Машинист, подумав немного, зацепил вагоны и тронул с места, после чего наш маленький состав отправился в небольшое путешествие по городу, и получасом позже мы оказались в городской промышленной зоне, где в прямой видимости от нас были расположены несколько заводов и фабрик. Время для торговли было самое подходящее - пять вечера - трудовой люд как раз заканчивал свой рабочий день.
Мы быстро подготовились к 'работе', и в радостном возбуждении наблюдали, как целые толпы рабочих и служащих, выходя через проходные заводов, направлялись к остановкам автобусов, чтобы ехать по домам. При этом путь их пролегал в самой непосредственной близости от вагонов, однако, к нашему удивлению, никто из работяг не изъявлял желания купить вино. На двери вагона мелом я вывел толстыми крупными буквами слово 'ВИНО' - чтобы ни для кого не было секретом, что именно в нем находится, оставалось лишь приписать рядом слово 'в продаже', а на порог у двери для наглядности выставил ведро и банку.
И что бы вы думали? Вся эта суета в итоге оказалась напрасной - навязчивая реклама никого не привлекла, клиентов мы так и не дождались, а людской поток - поначалу широкий и бурный, вскоре понемногу иссяк, вино осталось невостребованным, а затем на улице стало темнеть, и наши шансы на заработок растаяли вместе с последней розовой дымкой заката.
Проведя до обидного спокойную ночь, ранним утром мы с Петро отправились искать маневровый тепловоз для того, чтобы он перекинул наши вагоны в новое, более подходящее для торговли место. Этот день был пятница, впереди были выходные, и еще оставался призрачный шанс на какой-нибудь, хоть небольшой заработок, - о том, что вагоны ждут на винзаводе, где наверняка уже были получены дорожные документы, я и думать не желал.
Найдя маневровый, я налил машинисту полведра и напрямую сказал, чего хочу. Тот пожал плечами, зацепил наши вагоны и вскоре пристроил их в черте города, неподалеку от центра, на этот раз поблизости от винного магазина.
Однако для нас от этой перемены мест ровным счетом ничего не изменилось: прибалтийские выпивохи, скользнув равнодушным взглядом по нашим вагонам, заходили в магазин, где покупали себе 'флакон', 'пузырь', 'фугас', 'бомбу', 'огнетушитель' или 'фаустпатрон', - теперь я уже и не припомню, как в тех местах называлась бутылка портвейна, а после приобретения вожделенного напитка отправлялись по своим делам.
Магазинный бутылочный портвейн отличается от нашего тем, что, пройдя на заводе вторичного виноделия обработку, уже окончательно профильтрован, разбавлен водой, разлит в бутылки и стоит заметно дороже. Однако объяснять все эти нюансы, которые говорили в пользу нашего вина, попросту некому было: за целый день к нашему вагону подошли не более десятка клиентов, которые совместно купили от силы литров 15 вина.
Чрезмерно культурное поведение местных граждан, а также до обидного малое количество встречающихся здесь алкоголиков, начинало меня не в шутку раздражать. К тому же продавец винного магазина - толстая, сурового вида баба, которая уже несколько раз в течение того недолгого времени, как мы устроились по соседству с ней, выглядывала из дверей своего предприятия и подозрительно посматривала в нашу сторону, немало смущала меня. Из чего я сделал вывод, что мне просто необходимо отправляться к конкурентам на переговоры. Стоило попытаться наладить с продавщицей добрые отношения, подумал я, хотя бы уже для того, чтобы у нее не возникло желания позвонить в милицию.
У меня оставалась еще маленькая надежда на то, что удастся продать хотя бы им немного вина, поэтому я напялил на лицо самую жизнерадостную из своих улыбок и направился в магазин.
Переговоры, против моего ожидания, прошли как нельзя более успешно: суровая баба при знакомстве оказалась приятной собеседницей, и, что еще важнее, толковой и хваткой торговкой: мы быстро договорились с ней о небольшом взаимовыгодном дельце и поздним вечером того же дня я слил в две металлические бочки, привезенные на 'жигулевском' автоприцепе, около 400 литров портвейна.
Конечно, нам пришлось отдать вино за полцены, то есть по два рубля за литр, но и это был для нас выход - ведь дополнительные 800 рублей в нашу кассу при любом раскладе лучше, чем ничего.
В субботу утром машинист маневрового тепловоза, все тот же неразговорчивый худощавый мужик, не желая больше нас слушать, зацепил вагоны и спустя полчаса затянул их на территорию винзавода, который, как оказалось, располагался практически в самом центре города. Из слов директора, который с заметным нетерпением лично встречал вагоны, мы узнали, что местный винзавод прямо-таки задыхается от недостатка виноматериалов, поэтому он, получив еще позавчера дорожные документы, потребовал от руководства железной дороги, чтобы вагоны, 'затерявшиеся' где-то на городских подъездных путях, разыскали и немедленно доставили на завод.
С нашим приездом для многих работников завода выходной день, суббота, превратился в день рабочий: две лаборантки в синих халатах, уже вооруженные пробирками и бутылками, стояли на рампе в полной готовности. Таким образом, еще до девяти утра из цистерн были взяты анализы вина; после чего рабочие в брезентовых робах, подсоединив свои шланги, принялись сливать вино.
Ну а у меня в этот час была своя задача. В спецвагоне, как я уже рассказывал, имеется жилой отсек - так называемое купе, расположенное посредине вагона. По обеим его сторонам, за перегородками, в которых имеются небольшие дверцы, установлены цистерны -14-тонники. Каждая такая цистерна снабжена температурным расширительным бачком емкостью в 175 литров на тот случай, если температура вина внутри нее повысится, и вино, увеличившись в объеме, выдавится в бачок. Из курса физики мы знаем, что вода при повышении температуры свой объем практически не меняет, другое дело вино - оно таки меняет. Накануне вечером мы с Петром с помощью ручного насоса заполнили вином оба расширительных бачка, после чего заделали их выходные клапаны специальными пробками, а затем установили шланги на место (цистерна соединяется с бачком гибким резиновым шлангом). Таким образом, мы получили резерв в 350 литров вина, которое наши коллеги обычно называют 'золотой фонд проводника'.
Опытный проводник на нашем месте, скорее всего, так бы не поступил, потому что приемщики - нередко битые уже парни - этот нехитрый фокус знают, но мы, зеленые новички, наивно полагали, что это сойдет нам с рук, и пошли, таким образом, на риск.
После того, как работники слили 'спец' - естественно, в первую очередь, так как это одно из основных правил приемки, и общее количество вина при проверке совпало с указанным в документах, мы с облегчением вздохнули и отравились в заводской душ, где с удовольствием выкупались и даже попарились, - в этот день здесь, на заводе топилась небольшая собственная парная.
После купания, прилично одевшись и взяв с собой пакет с подарками и фотографиями, который я должен был передать родственникам моей супруги, живущим в Риге, дав Петру строгие указания, что можно делать и чего нельзя, я отбыл в город.
Я прежде кое-что читал и слышал об этом красивейшем европейском городе, разительно отличающимся от других советских городов архитектурой, планировкой, своим особенным укладом жизни, и т.п. Поэтому теперь, когда мне представилась возможность увидеть все это воочию, своими глазами, я попросту отправился по нему бродить, с интересом перемещаясь по тихим узким улочкам Старого города, и все здесь - храмы, дворцы, жилые здания, магазины, надо признать, было для меня в диковинку. При этом, меня, конечно же, в неменьшей степени интересовали люди - местные жители.
Оглядывая вывески, написанные на незнакомом мне языке, я из интереса стал про себя загадывать, что бы это могло значить, например, парикмахерская это или булочная, а затем, для проверки своей догадки, заходил в магазин, однако в итоге получилось так, что я так ни разу и не угадал.
Случайно попав таким же образом в аптеку, я вспомнил о беде своего напарника - мандовошках, - и, обратившись к работнице в белом халате, крашеной блондинке средних лет, попросил ее продать мне серно-ртутную мазь, так как пользование дихлофосом отчего-то не принесло Петру нужных результатов.
Работница, при первых же произнесенных мною словах, недовольно скривившись, пренебрежительно выслушала меня до конца, после чего сделала недоуменное лицо и покачала головой, делая вид, что не понимает меня, и тогда я вспомнил - меня об этом еще в Молдавии предупреждали, - что по-русски здесь со мной никто разговаривать не станет, так как в Прибалтике весьма сильны национализм и ненависть ко всему русскому.
Тогда я сказал этой симпатичной женщине, которая выглядела еще более русской, чем я сам (я уж не говорю здесь о том, что она, для того чтобы работать в аптеке, должна была закончить советский вуз, где преподают, разумеется, на русском языке), что я приехал из Молдавии, и что если я заговорю с ней по-молдавски, то она тем более меня не поймет. Женщина выслушала меня на этот раз с интересом, после чего лицо ее расплылось в широкой, располагающей улыбке, и она на чистейшем русском языке стала меня расспрашивать, как мы там, в Молдавии, поживаем под 'ужасающим гнетом и засильем' русских, а уж затем принесла нужную мазь.
Радуясь тому, что русский, как язык межнационального общения, все еще годится в употребление, так как какие-либо другие языки были мне неведомы, я задержался в аптеке еще на пару минут и узнал в качестве дополнительной информации, что знаменитый органный зал в Домском соборе в этом месяце закрыт на ремонт. Что ж, печально конечно, но не очень, так как я с этой самой музыкой не был знаком даже понаслышке. Поблагодарив 'добрую' служащую аптеки, я отправился по своим делам.
Вскоре, прилично подустав от прогулки по городу, я позвонил из телефона-автомата по имевшемуся у меня номеру, и мне ответил женский голос, что наша - по линии моей супруги - родственница по имени Виктория, с которой я должен был встретиться, и которой я никогда прежде и в глаза не видел, по долгу службы выехала куда-то за пределы Риги, но что, тем не менее, меня с нетерпением ожидают по указанному адресу. И неудивительно, подумал я, что Виктория так занята, так как, несмотря на свой совсем еще несерьезный возраст - 23 года, она была в звании старшего лейтенанта милиции и занималась вполне серьезными делами.
Втайне лелея надежду насладиться в доме родственников домашней пищей (признаюсь, походная наша еда попеременно со столовской мне уже порядком поднадоела), я поймал такси и через десять минут прибыл на место.
У калитки, ведущей к небольшому частному домику, на котором я обнаружил нужный мне номер, меня уже встречала бабулька лет семидесяти с лишним, судя по всему, жена дяди Семы, который приезжал к нам с Мартой на свадьбу шесть лет тому назад.
Представившись весьма осторожной и подозрительной родственнице, и обстоятельно доложив ей, чей я и откуда, я был, наконец, допущен в дом, где меня провели в давно не проветриваемое помещение, оказавшееся кухней, в которой пахло чем угодно, только не свежесваренным обедом. От голода у меня уже урчало в животе, но бабуля угостила меня лишь почти прозрачным чаем с позапрошлогодним сильно засахаренным вареньем из неизвестных мне ягод, что только усилило муки голода, добавив к ним изжогу.
Зато бабулька, желая все знать о своих дальних родственниках, проживающих в Молдавии, стала подробно расспрашивать меня о каждом из них - при этом, на память, надо признать, ей жаловаться не приходилось.
Продержавшись в таком режиме минут двадцать, и просмотрев за это время сотни фотографий родственников - 'седьмая вода на киселе', и пообещав бабульке прийти назавтра, когда все остальные члены семьи соберутся здесь все вместе, я отдал ей посылку, переданную моей тещей, вышел на улицу, набрал полную грудь воздуха и решительно пошагал прочь от этого дома, дав себе слово никогда и ни при каких обстоятельствах в это место больше не возвращаться.
Четверть часа спустя такси доставило меня в центр города, к гостинице 'Латвия', в которой, если верить водителю, имелся вполне приличный ресторан. Впрочем, вкусные запахи уже достигли моего носа, едва мы подъехали к гостинице, и я, не теряя времени, тут же поднялся на второй этаж здания.
Часом позже, сытый и умиротворенный, я вышел на улицу и, перейдя шоссе, шагнул в небольшой скверик, где под сенью невысоких деревьев располагались уютные скамеечки, на одну из которых я собирался присесть, чтобы выкурить послеобеденную сигарету.
Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что лишь одна из скамеечек оказалась незанятой. Но едва я к ней приблизился, как с другой стороны к ней подошла миловидная, светловолосая молоденькая женщина, державшая в руке незажженную сигарету. Шагнув ей навстречу, я достал из кармана зажигалку и одновременно пачку сигарет 'Мальборо', американских, кстати, так как советских тогда еще не производили, которые имею обыкновение носить с собой именно для таких вот случаев. На ходу щелкнув зажигалкой, я поднес огонек и одновременно протянул открытую пачку.
Девушка удивленно приподняла бровки, от предложенной сигареты отказалась и, прикурив свою сигарету - это был 'Кент', от моей зажигалки, присела на скамеечку, положив рядом с собой элегантную белую кожаную дамскую сумочку. 'Смотри, какая хорошенькая 'прибалталочка', - подумал я, спросив разрешения присесть рядом. Девушка кивнула, и я опустился на край скамеечки.
Надо сказать, что все мои знакомые, прежде побывавшие в этих краях, предупреждали меня, что в Риге можно потратить на поиски целый день и не встретить даже одного хорошенького женского лица.
-Спасибо, - сказала дамочка по-русски, красиво затягиваясь сигаретой, голос ее оказался приятного тембра. Исподтишка я стал разглядывать ее. Выглядела моя соседка весьма элегантно и привлекательно: белый брючный костюм из легкой ткани, и белые же туфельки на невысокой танкетке, под пиджаком тоже белая, тончайшая, почти прозрачная нейлоновая блузка, все, конечно же, импортного производства.
Набравшись смелости, я спросил ее о чем-то, она ответила, и уже через минуту между нами завязалась непринужденная беседа, - женщина говорила по-русски с милым акцентом, приятно волновавшим мой слух. На вид ей едва ли было больше двадцати, на лице имелся легкий дневной макияж, нанесенный достаточно грамотно.
- ...И зовут вас?... - продолжая наш разговор, как бы между прочим спросил я, затем добавил, извиняясь: - Мое имя Савва.
-Вероника, - ответила она. - Вы знаете, у вас такое необычное имя, я раньше такого никогда не слышала.
-Я хочу сказать вам, Вероника, что когда я только собирался ехать сюда, в Прибалтику, мне говорили, что я здесь, вероятно, не встречу ни одной красивой женщины, однако случилось так, что первая же из них, которая заговорила со мной, то есть вы, оказалась красавицей, - сказал я, ничуть ни кривя душой.
-О, вы мне говорите комплимент, - слегка покраснев, сказала Вероника, - но я не местная, я из Польши, полячка.
-А, ну тогда все в порядке, - сказал я, улыбнувшись, - красота польских женщин известна во всем мире.
Вероника от моих слов и вовсе зарделась в смущении, но я непринужденно добавил еще что-то, затем мы заговорили о политике, о непростых отношениях между нашими странами, о том, что простому человеку, живущему в социалистическом лагере, за 'железным занавесом', почти нет возможности путешествовать, посещать другие страны и так далее, и вскоре между нами установилось полное взаимопонимание.
За разговорами мы выкурили и по второй сигарете, после чего я спросил Веронику, не желает ли она подняться в бар, расположенный, как я заметил во время обеда, на втором этаже, в одном зале с рестораном. Она согласилась, и мы направились к зданию 'Интуриста'.
Бар, представший нашему взору, по своему типу называется пристенным - высокая деревянная стойка коричневого цвета была устроена вдоль одной из стен зала; народу же здесь было с самого обеда - не протолкнуться, и мы с трудом нашли крохотное свободное место у стойки, где мне удалось отвоевать один пуфик для дамы, - сам я остался стоять рядом с ней.
После нескольких минут ожидания мы, наконец, удостоились внимания: к нам вальяжной походкой подошел бармен в белой рубашке при черной бабочке. Кивнув в знак приветствия, он склонил вопросительно голову.
-Два коктейля на ваш вкус, будьте добры, только не очень крепких, - попросил я.
-Экскьюз ми. Вот ду ю вонт? 'Простите. Чего желаете? (англ.)' - спросил бармен не 'поняв' моего русского, и затем, щеголяя знанием отрывочных фраз из нескольких языков, повторил свой вопрос на местном языке, затем на польском, французском, немецком и, по-моему, на испанском.
Одарив его уничтожающей улыбкой, я протянул руку за меню, нашел там коктейли, написанные на английском, и через несколько секунд выдавил из себя:
-То дабл скрудрайвер, плиз. - Две двойные 'отвертки', пожалуйста. (Международное название всемирно известного коктейля, который получил широкое распространение во всем мире, исключая, разумеется, Советский Союз).
Бармен ушел, а через пару минут вернулся и поставил перед нами две двойные водки с апельсиновым соком.
Подняв свой бокал, я обратился к Веронике:
-Прошу прощения, что заказал напитки не посоветовавшись, - сказал я, улыбнувшись. - В следующий раз будете заказывать вы.
Вероника улыбнулась мне в ответ, согласно кивнула, затем сунула соломинку в свой бокал, и мы, попивая свои коктейли, продолжили наш разговор, прерванный накануне.
Она рассказала, что учится в Варшавском университете на третьем курсе, факультет психологии, замужем два года, но детей они с мужем пока не завели. Уже во второй раз за последние три года она путешествует по Советскому Союзу, и что муж ее, работающий хирургом, зарабатывает вполне достаточно, чтобы обеспечить семью и требует от супруги лишь одного - чтобы она училась.
Когда мы допили свои коктейли, Вероника жестом подозвала бармена и на приличном английском заказала два коктейля 'коблер-шампань'.
Незаметно, за разговором, мы справились и с этими коктейлями, и от выпитого, как мне показалось, глаза Вероники пленительно и многообещающе заблестели.
-Давайте выйдем, прогуляемся, - предложила она, отодвигая от себя пустой стакан и распрямляя плечики, - мне уже надоело здесь сидеть.
Остановив проходившего бармена, я спросил его по-молдавски:
-Кыт мэ фаче? ( Сколько с меня?)
Бармен переспросил меня как минимум на шести языках, чего я желаю, но я упрямо, стараясь не улыбаться, спрашивал его все то же самое, по-молдавски.
Тогда он склонился над стойкой и тихо, по-русски, спросил:
-Чего вы хотите? - И, конечно, получил достойный ответ, который у меня был заготовлен заранее.
-Расчет, мудак, - с удовольствием делая акцент на втором слове, сказал я, - я тебя уже три раза спросил: 'Сколько с меня?', неужели не понятно?
Когда я достал из кармана толстую пачку денег, опытный бармен при виде их не подал и виду, а Вероника удивленно приподняла бровки.
-Сдачу оставь себе, - небрежно сказал я, роняя на стойку 35 рублей - четвертной и десятку, и, даже не поглядев на склонившегося в благодарности бармена, сунул пачку обратно в карман, после чего подал Веронике руку, помогая ей сойти с высокого барного стульчика.
-Как это будет по-русски?.. Вы его ловко... сделали, -подобрав, наконец, нужное слово, восторженно сказала она, когда мы направлялись к выходу. - Это на каком языке вы сейчас говорили?
-На молдавском, - с улыбкой ответил я.
-А что, у вас там, в Молдавии, все так хорошо зарабатывают? - с улыбкой спросила Вероника, кивнув на мой оттопыренный карман.
-Я представитель фирмы, которая отправляет вина во все республики нашей страны, - соврал я, - а также за границу. Поэтому нам оплачивают командировочные, представительские и прочие расходы.
-А какой сорт вина у вас самый главный, ходовой? - беря меня под руку, задала она новый вопрос.
-Портвейн, - ответил я после короткой паузы, после чего с любопытством поглядел на Веронику. Любая, и даже самая последняя ссыкуха, гражданка моей родины, наверняка сказала бы: 'фи!', но Вероника произнесла: 'О!', очевидно потому, что пила у себя в Польше, или где-либо еще, настоящий, португальский, довольно приличного, кстати, качества портвейн.
Мы долго гуляли по городу, разговаривая обо всем на свете, пока совсем не стемнело, и тогда Вероника спросила:
-А где вы остановились, Савва, где живете?
-Хм, - запнулся я, будучи не готов ответить на этот, в сущности, простой вопрос, впрочем, я не предполагал, что он будет задан. - Дело в том, что в Риге у меня живут родственники, и они, конечно, пригласили меня к себе, но мне бы не хотелось их беспокоить. А вообще, у меня есть место в гостинице при заводе, где я сейчас представляю нашу коллекцию вин. (Я с ужасом представил себе ситуацию, пожелай Вероника зайти ко мне в гости.)
-Я тоже постеснялась бы, наверное, жить у родственников, - сказала Вероника. - Обычно я останавливаюсь в гостиницах, сейчас я живу здесь, в 'Латвии'.
-Ну что ж, раз вам там все знакомо, давайте вернемся и поужинаем вместе в вашем ресторане? - предложил я. - Если, конечно, вам еще не надоела моя компания.
-Да, теперь самое время поужинать, - бросив взгляд на свои миниатюрные часики, засмеялась Вероника. - Но я тоже хотела вас прежде спросить, не скучно ли вам быть со мной так долго?
-Нет, нет, - заверил ее я. - Мне с вами очень интересно. И ужасно приятно. - Я был искренен.
-Жаль, - вдруг сказала Вероника, решительно беря меня под руку. - Жаль, что завтра мне надо уезжать отсюда. А я ведь еще не пробовала ваш портвейн.
У меня от этих слов похолодело внутри. 'Тогда бы я от стыда провалился сквозь землю, - подумал я. - Если бы нам пришлось его пробовать'.
Ужин в ресторане оказался довольно скромным против моего ожидания. Вероника с удовольствием пила шампанское, но совсем отказывалась есть, лишь поковыряла вилкой в тарелке с салатом. Поэтому, наверно, когда мы одолели вторую бутылку, 'моя' дама была уже в довольно приличной стадии подпития.
Акцент ее усилился, женщина, томно поглядывая на меня, что-то лепетала, и мне, глядя на нее, на секунду представилось, помечталось, что сегодня ночью я, возможно, окажусь в постели с иностранкой - первой в моей жизни. Ну, если уж быть точным, не совсем первой, но разве пьяная румынка Виолетта, с которой я по случаю имел дело пару лет тому назад, и тоже в гостинице, делающая мне минет в темной комнате, не соображая при этом кому, - считается?
Оркестр заиграл очередную мелодию, это оказался блюз, и Вероника пригласила меня. Мы закружились в медленном танце; она склонила свою головку мне на плечо, я обнимал ее стройное, милое и покорное тело, и вскоре у меня возникло чувство, будто я уже давно с этой женщиной знаком, и нет в ней ничего такого необычного, загадочного, а сама она обыкновенная наша советская, русская баба. После танца Вероника прошептала:
-Я уже устала, давай уйдем отсюда.
-Давай уйдем, - согласился я.
Подошел официант со счетом в руках, но я и теперь не дал Веронике рассчитаться, на что она сказала, чуть обиженно надув губки:
-Савка, мне неудобно, я чувствую себя обязанной, потому что ты все время платишь.
-Когда я приеду в Польшу, по делам своей фирмы, разумеется, то буду счастлив, если у тебя будет возможность сводить меня в ваш ресторан, - сказал я, задерживая пальцы ее руки в своей ладони.
-О-кей, - сказала Вероника, - договорились. - А когда мы будем пробовать портвейн твоей фирмы?
-С такой прелестной партнершей я могу пить только шампанское, - мгновенно ответил я. - А портвейн для меня, ну, наверное, то же самое, что для твоего мужа... скальпель. 'О боже, лучше бы я этого не говорил, - запоздало пронеслось в моей голове. И нашел же, балбес, подходящее сравнение. Совсем необязательно было напоминать ей о муже'.
Вероника улыбнулась на мои слова своей милой всепонимающей улыбкой.
-Извини, - сказал я. Она кивнула. Поняла, значит. Да, Вероника, несомненно, была весьма самостоятельной и самодостаточной женщиной - не в пример очень многим нашим, советским дамам, но в то же время по-женски понятливой и уступчивой.
Покинув ресторан, мы миновали фойе и остановились в коридоре у лифтов.
-Давай пойдем ко мне в номер, Савва, - вплотную приблизив свое лицо к моему и теребя ладонью лацкан моего пиджака, просто сказала Вероника. Надо ли говорить, что при этих словах я словно жеребец чуть не взбрыкнул от радости.
Мы поднялись лифтом на 4-й этаж, и Вероника, передав мне пакет, прихваченный из ресторана, в котором была бутылка шампанского и шоколадки, открыла ключом с прикрепленным на нем массивным номерным жетоном дверь, и мы вошли внутрь.
Это был скромный одноместный номер с совмещенным санузлом, но зато при ванне. Оказавшись в комнате, я едва успел положить пакет на стол и обернуться, как Вероника шагнула ко мне, я подхватил ее на руки, боясь, как бы она не упала, и... оба мы в этот момент, наверное, сошли с ума: бросившись друг другу в объятия, мы стали целоваться, затем повалились в постель и уже там стали срывать с друг друга одежды, после чего слились в едином страстном порыве.
От восторга и радостного упоения я пришел к финишу довольно быстро, но удовольствие было обоюдоострым и потому ужасно сладостным. Немного погодя мы сидели в кровати, смеясь, кормили друг друга кусочками шоколада, пили шампанское из гостиничных чайных стаканов на брудершафт и целовались, целовались, пока вновь, отставив стаканы, не открывали навстречу друг другу свои объятия.
Погрузившись в любовное упоение, мы потеряли ощущение времени, но когда мы вместе принимали душ, в дверь неожиданно постучали и противный женский голос прокричал фальцетом:
-Посторонних в течение пяти минут прошу покинуть номер, иначе мы вынуждены будем вызвать милицию.
Я взглянул на Веронику, из всего сказанного она уловила и поняла лишь одно слово 'милиция', и на лице ее в этот момент отобразилось такое смешное и по-детски обиженное выражение, что я невольно рассмеялся. Запустив руку в карман брюк, я, как был голым, подошел к двери, приоткрыл ее не более чем на ширину пальца и просунул в образовавшуюся щель десятирублевку, которая, словно по волшебству, мгновенно исчезла, после чего захлопнул дверь и запер ее на ключ. Все еще испуганная Вероника, держа в руках полотенце и прикрываясь им, без сил опустилась на кровать.
-Неужели это все, и так просто? - недоверчиво спросила она.
-В нашей, самой прекрасной и самой демократичной стране в мире, как видишь, все решается легко и просто. Для этого надо знать всего лишь несколько несложных правил, - сказал я, садясь у ног мое милой и целуя ее округлое, красивое колено. - Не волнуйся, моя прелесть, больше нас никто не побеспокоит, - уверенно добавил я.
Затем у нас с Вероникой была пылкая ночь, которая соответствовала, смею надеяться, самым лучшим международным стандартам, при этом никто нас больше не тревожил, а утро застало нас спящими в объятиях друг друга.
Часы показывали четверть девятого, когда я открыл глаза и посмотрел на себя как бы со стороны: я лежал в постели, обнимая очаровательную блондинку - иностранку, ставшую за одну-единственную ночь мне такой близкой, почти родной. Я совсем не знал, что происходит в эти минуты с моими вагонами, напарником, вином - и, честно говоря, мне почему-то было на все это наплевать. Я осторожно вынул руку из-под головы спящей Вероники, она шелохнулась, реснички ее глаз вздрогнули, а я склонил голову к ее чуть выпуклому в районе пупка холмику живота, коснулся губами великолепной нежной кожи с едва заметными золотистыми волосками и... почувствовал пробуждающееся желание. Вероника без слов обвила мою шею руками.
Через полчаса, с огромным сожалением оторвавшись от ее великолепного тела, я бросился в душевую комнату, где, настроив прохладную воду, полез под душ, под которым очень долго стоял. И лишь почувствовав себя достаточно бодрым я выбрался наружу, где Вероника встретила меня, держа наготове огромное банное полотенце в рост человека - явно не гостиничное, а привезенное с собой, потому что я прежде таких никогда не видел.
Спустя некоторое время мы оделись и спустились в ресторан; там в это время функционировала, отгороженная стульями, лишь половина зала, обслуживающая завтракающих иностранцев.
Я быстро умял две порции омлета - свой и Вероники, и еще какой-то салат в придачу, а моя милая женщина сидела напротив с чашечкой кофе в руках, очаровательное лицо ее светилось счастливой улыбкой, и я не мог оторвать взгляда от ее прекрасных серых глаз.
На прощание, с моей стороны больше напоминавшее бегство, я неловко уперся губами ей в шею, затем выскочил из гостиницы, а десятью минутам я уже входил в ворота винзавода.
И, как выяснилось, торопился я не зря: Петро, оставшись один, пребывал в такой растерянности, что даже не сумел толком объяснить начальнику снабжения и сбыта, где находится его напарник, то есть я, а тот уже собирался отметить в моем командировочном удостоверении, что я в такой-то день отсутствовал на рабочем месте.
Выслушав сбивчивый рассказ напарника, я тут же отправился в контору, объяснился с начальством, сказав, что ночевал в Риге у родственников, при этом сделал акцент на том, что свояченица моя - офицер милиции, которая может подтвердить сказанное, после чего мои дела были улажены в пять минут, и начальник снабсбыта, передавая мне документы, пожелав нам счастливого пути, попрощался и отбыл домой.
Теперь можно было спокойно вздохнуть: дорожно-транспортные документы - а это главное в нашей работе - были в полном порядке.
Покончив с делами, я решил, что настало время заняться здоровьем напарника, а заодно санитарной обработкой нашего жилища - то есть купе. Поминутно испытывая жгучее желание немедленно все бросить и бежать обратно в гостиницу, где я еще мог застать Веронику, я в самых сочных красках обрисовал напарнику свою сегодняшнюю ночь, одновременно инструктируя его, как пользоваться серно-ртутной мазью и дихлофосом, а сам с удовольствием наблюдал, как лицо моего товарища в процессе лечения постепенно приобретает синюшный оттенок - то ли от воздействия мази, то ли от страха расставания с мандовошками, как не преминул пошутить я. Затем нами в вагоне была произведена генеральная уборка: белье мы прокипятили в заводской каптерке, кое-что постирали, а что-то выбросили - Петин матрас, например; мне от одного взгляда на него казалось, что в нем живут тысячи 'этих ужасных насекомых'.
-Тебе-то хорошо, - ныл Петруха, намазывая пахучей коричневой мазью бритый наголо лобок во второй или в третий раз, - ты не мучаешься сейчас как я.
-Молчи уж, ты, неразборчивый гуляка, - отвечал я. - Я лишь погляжу на тебя, как все мое тело начинает чесаться. Впредь рекомендую тебе спать с приличными девушками, бери пример с меня.
Покончив с лечением и уборкой, что заняло у нас приличный кусок времени, мы привели себя в порядок, после чего подались с территории завода в город, где намеревались прогуляться и развеяться; на улице к этому времени уже начинало смеркаться. Сторож у ворот завода, интеллигентный старик, приветливо попрощался с нами и пожелал приятного вечера.
Глава четвертая.
Чтобы попасть в ресторан 'Латвия' (ноги меня сами туда принесли), необходимо было приобрести входные билеты стоимостью 12.50 - на сегодняшний вечер здесь была предусмотрена концертно-развлекательная программа, включавшая в себя варьете.
Я отдал за два билета четвертной и с тоской подумал о Веронике: не уехала бы она сегодня, как я уже успел выяснить у гостиничного портье, мы могли бы провести и этот вечер вместе.
Поднявшись в ресторан, мы с Петром уселись за обозначенный в билетах столик, который уже был уставлен закусками, салатами и напитками, входившими в стоимость заказа. Свободных мест в зале почти не оставалось, да и за наш столик вскоре подсадили двух молодых мужчин кавказской национальности. Мы тут же познакомились с нашими соседями, и в ходе завязавшегося непринужденного разговора выяснилось, что один из них армянин, а другой - грузин.
Самым удивительным для меня оказалось то, что эти двое были словно братья: еще служа в армии вместе с многочисленными представителями этих двух наций, не считая прочих, я помнил, что не так часто случается, чтобы армянин с грузином дружили между собой. Однако ребята оказались симпатичными, вполне интеллигентными, и в жизни действительно были друзьями, причем давними и неразлучными.
В знак дружеского расположения к нашим новым знакомым я заказал бутылку армянского коньяка, которую мы тут же вместе и распили, затем наши соседи заказали пару бутылок шампанского, и вскоре мы уже стали дружной и веселой монолитной компанией. Надо признать, нам с Петром повезло с соседями, так как ребята оказались записными весельчаками: Вахтанг - грузин, без конца рассказывал удивительные истории, по роду его трудовой деятельности случавшиеся с ним в разных странах и на разных континентах, и о людях, с которыми его сводила судьба, - это было так красиво подано, с таким мягким юмором и любовью к ближнему, что мы были буквально заворожены его рассказами. (В какой именно сфере работал Вахтанг, он нам не сказал, но насколько я понял, это был Внешторг); его друг, Ашот - армянин, по заграницам, по его собственным словам, не мотался, но в общении был не менее интересен, так как знал множество шуток, анекдотов и смешных историй, а его мягкий кавказский акцент был просто неподражаем.
Когда началась программа варьете, мы, дав себе передышку в разговорах, все одновременно уставились на сцену, и это стоило того: четверка хорошеньких стройных девушек, одетых в полупрозрачные одежды, исполняла различные танцевальные миниатюры. Все было замечательно в этот вечер - компания, музыка, уют, обслуживание; всего вдоволь - выпивки и закусок, а также юмора и веселья, не хватало лишь общества милых дам, но с этим сегодня здесь, как ни странно, была напряженка: одиноких, без партнера дам в этот интуристовский ресторан не пускали, да и билет за 12.50 не каждая могла приобрести.
В зале присутствовало, конечно, некоторое количество профессиональных проституток (все же 'Интурист', куда ж без них), которых своим, не менее 'профессиональным' носом я чуял за версту, но, как говорят знающие люди, все они работают на КГБ, и на ночь соглашаются идти лишь с иностранцами, так как у них можно получить столь необходимую 'Конторе Глубокого Бурения' информацию, а также валюту и подарки, а чего они могут ожидать от нас - обыкновенных совков? В лучшем случае - несколько скомканных купюр невысокого достоинства, в худшем - мата, оскорблений и побоев.
С этим племенем - проститутками - я, признаться, хотя и был дружен еще со времен своей работы в баре - исключительно по делам, - сексуальных контактов всегда старался избегать, так как мне не нравятся женщины, изображающие страсть за деньги. К тому же все они, благодаря своей профессии, многоопытны и изощренны - порой до цинизма, а это меня тоже отпугивает; не стоит забывать также, что эти дамочки почти поголовно болеют какой-нибудь заразой, а то и сразу несколькими.
На сцене сменялся номер за номером, а мы вчетвером все еще оглядывали зал в поисках представительниц прекрасного пола, но, увы - пока все безрезультатно. Наконец, сын армянского народа Ашот, обнаружил-таки за одним из дальних от нас столиков целую компанию девушек, не очень юных впрочем, но все же... все же...
Я вгляделся: все дамочки за указанным столиком были смуглыми и черноволосыми, а их носы выдавали кавказское происхождение, на что я и обратил внимание ребят.
-Иди ты, - сказал Ашот своему товарищу Вахтангу, - мне кажется, что это - ваши (имея в виду, что девушки - грузинки), - ты с ними, конечно, сможешь найти общий язык и договориться.
Вахтанг ушел, но уже через пару минут вернулся и выглядел он словно оплеванный.
-Теперь иди ты, Ашот, - только и сказал он, затем, наклонившись к столу, негромко добавил: - Это ваши.
Тут в прения сторон решил вступить я:
-Ребята, не важно какой именно национальности девушки, важно то, что они - дочери Кавказа и, следовательно, ни ты, Ашот, ни ты, Вахтанг, не обижайтесь, им в партнеры не годитесь, так как этого 'добра' они могли и там, на родине, иметь предостаточно. Им, на мой взгляд, требуется экзотика, кто-нибудь из иностранцев, прибалтов, на самый крайний случай даже я, житель Молдавии, интереснее, чем кто-либо из вас, то есть своих.
Но Ашот, выслушав меня, решил все же, что ему стоит сходить, попробовать, попытаться, - в парне явно взыграла кавказская гордость: он встал, поправил галстук, взял с нашего стола нераспечатанную бутылку шампанского и, заранее обворожительно улыбаясь, отправился на разведку.
Он пробыл около столика, за которым сидели девушки, не дольше чем Вахтанг, и вернулся не солоно хлебавши, вернее, не хлебавши совсем, все с той же бутылкой шампанского в руках. Усаживаясь на свое место, он сказал с досадой:
-Видимо, Савва, ты был прав, они ни на какие, даже самые безобидные предложения не клюют.
Я на минуту задумался - если теперь я отправлюсь туда же, шансов у меня будет не больше, чем у моих предшественников, а возможно и меньше, потому что девушки могли заметить, что я сижу вместе с ребятами, которые прежде уже подходили к их столику.
Однако из мужской солидарности, любопытства, из принципа, наконец, я все же встал и направился к этому заколдованному, злополучному, но все же столь притягательному столику.
Выбрав одну из девушек, у которой, как мне показалось, был наименее выражен орлиный профиль, на вид наиболее юную и наивную, и, дождавшись начала новой мелодии, я направился к ней; подойдя к столу всем вежливо поклонился, после чего спросил девушку:
-Разрешите Вас пригласить на танец?
Девушка мельком, испуганно из-под ресниц глянула на меня, затем - беспомощно поглядела на своих соседок, и тогда сидевшая рядом, более старшая по возрасту женщина, кивнула ей еле заметно, после чего девушка встала, а я, взяв ее за руку, ввел в круг танцующих.
Доброжелательно, исподволь, стараясь не спугнуть, я стал расспрашивать девушку, как ее зовут, кем ей приходятся ее спутницы и откуда они вообще. Девушка рассказала мне, что зовут ее Кетеван, что она по национальности армянка, но родилась и живет в Грузии, в Тбилиси, и что три ее спутницы приходятся ей тетушками, а четвертая, та, что помоложе - двоюродной сестрой, и ей как раз сегодня исполнилось 25 лет, в ее честь и банкет.
Еще Кетеван успела мне сказать, что они все вместе приехали сегодня в Ригу погулять, а живут девицы в снятом на Рижском взморье частном домике.
Танец закончился, я проводил девушку на место, а возвратившись к своему столику, был встречен аплодисментами; мне даже пришлось успокаивать соседей, чтобы они не испортили мне 'дела'.
Несколькими минутами позже я спустился в фойе ресторана, купил у входа довольно чахлый (другого не нашлось) букетик цветов за 30 (?!) рублей и, незаметно внеся его в зал, передал своему официанту.
Тот лишь спросил, за какой столик отнести цветы, и в течение нескольких минут моя просьба была исполнена - букетик, теперь уже в красивой вазе, занял почетное место посреди заветного столика, за которым сидели интересующие нас дамы.
Программа варьете окончилась в первом часу ночи, солистки варьете, упорхнув со сцены, исчезли в недрах ресторана, и теперь танцующие посетители завладели всей площадкой, а на сцену вышла солистка-скрипачка, наша с Петром землячка, заслуженная артистка Молдавии (имени и фамилии не помню). После ее сольного номера вновь зазвучала танцевальная мелодия, и я опять пошел приглашать понравившуюся мне девушку по имени Кетеван. Мы кружили с ней в танце, и я заметил, что Кетеван сосредоточенно старается держать между нами дистанцию, хотя и чувствовал, что не неприятен ей.