Съем - самое веселое время для уголовничков. Прошмонают на вахте после работы и в зону.
- Пощему випимщи?
- Вы что, гражданин начальник? Я уже и запах забыл.
Начальник режима с Кавказа, его не проведешь. Он контингент насквозь видит. Красавец! Мухамед Али, а не майор внутренних войск. Сапоги сидят, как влитые. Мыски не промяты, крепче базальтовых. По ребрам врежет - месяца два из больнички не выберешься.
- Пощему випимщи, я спрашиваю?
- Да не пил я. С голодухи качает. Проверьте у врача, если не верите.
- На вахту его. Составьте раппорт за грубость. Уж очень нахальная сволощь.
А там уже полна коробочка. Накурено - не продохнуть. Коморка крохотная, без окон. Курево специально не отбирают.
- Тебя за что, Цыган?
- "Пощему випимщи"?
- И тебя тоже? Стучи в дверь. Пускай медсестра приходит.
- Бесполезное дело. Она - жена начальника режима. Все они в одну дуду дуют.
- Не хочешь - пойду я. Хоть сеансу перед кичей наберемся. Медсестра - бабенка аппетитная. От нее за версту борделем воняет. Начальник, давай врача! Врача!...
Дверь заухала, застонала гулко. Грохот, как в колоколе. Надзирателям серпом по яйцам.
Замок щелкнул. В дверном проеме показалась морда старшого. Меж собой зэки звали его Полтора Ивана.
- Кому врач понадобился? Выходи. Кому еще? Тебе, Цыган? Выходи тоже. Еще есть желающие?
Обоим надели наручники и пинками вернули в коморку. Наручники в зоне модерновые, затягиваются от малейшего трепыхания суставчиков.
- Цыган, ты как больше любишь плавленый сырок хавать? Ломтиками на черняжке или кусать от цельного куска?
- Сейчас бы сечки от пуза.
- А я бы от толченой картошки не отказался.
- Посмотри, что у меня с руками. Пальцы сводит, нет спасу.
- Ничего страшного. Браслеты затекли, их уже не видать под кожей. Ты поменьше пальцами шевели. Полтора Ивана, стерва, постарался.
- А надоело воровать и шаромыжничать, разносить по тюрьмам молодость свою...
- Не рви душу, без тебя тошно.
Таких зон по России - тысячи. Рыл восемьсот заключенных. Вдоль забора вскопанная "запретка", часовые на вышках. Если чем и отличается от других, то - футбольным полем. Правда, меньше обычного почти вполовину, но с воротами и разметкой разведенным мелом. Лагерная команда чешет всех без разбору: зэков из соседних подразделений и вольняшек, что наезжают изредка из рабочего поселка.
- Старшой, сними у Цыгана наручники. Руки у него уже оплыли и посинели.
- Ты, что, ему в облакаты нанялся? Пускай сам попросит. А будешь выступать - по вязам схлопочешь.
Тот, кого называли Цыганом, больше походил на грека или на казака с Запорожья. Сам же он называл себя португальцем. И втемяшется же такое в голову! Ведь, если подумать, откуда в нашем Богом благословенном Отечестве взяться этой экзотической народности?
- Хочешь, Цыган, научу, как узнавать: любит тебя баба али нет?
- Давай, заливай. Наручники, падла, впились, того гляди, кости перерубят.
- Слушай внимательно. Ложишься с ней в койку. Накрываешь с головой одеялом и подпускаешь сероводороду. Только хезануть надо потухлей, чтобы глаза на лоб полезли. Если терпит, не вырывается - значит, любит.
- Эй, кто там поближе, заткните Саратовскому хавло. И так дышать нечем.
- А, между прочим, он прав. Демократия должна строится на физиологической основе - по польскому образцу: у кого толше - тот и пан. Нам уже недостаточно курировать Думу, Совет Федерации, иметь своих людей в прокуратуре, мэриях и среди борзописцев. Нам должны разрешить ношение личного оружия для защиты от ментов. Без нашего одобрения нельзя вводить новый уголовный кодекс и приговоры нам должны выносить не народные суды, а воровские сходки. Кто лучше нас самих знает, какого мы заслуживаем наказания? Кроме того, срока заключения должны засчитываться трудовым стажем при начислении пенсий, причем, день за три, по причине вредности окружающей нас среды. И еще. На праздники нужно открывать двери лагерей для всех желающих с воли, чтобы карманники, ракетчики и гоп-стопники могли практиковаться. Мы не должны терять квалификацию в местах заключения. Аналогичные меры нужно продумать и для остальных наших профессий.
- Тебя не на кичу надо, а в депутатскую комиссию.
- Не хезай, там соображают не хуже его. Вороваек уже отпускают на месяц из зоны. Скоро нас будут, чтоб ментам дремоту разогнать.
- Демократизация, либеризация, приватизация - все это фуфло. Не настоящее, притянутое за уши для России. У всего настоящего должен быть свой запах, особенный, неповторимый, который не спутаешь ни с каким другим.
- Тут ты не прав. У российской демократии есть. Это могут подтвердить все, кто живет вблизи Белого дома на Пресне. В августе девяносто первого года, во время путча, я там все три дня проторчал. Собралось тогда тысяч пятнадцать народу и ни одного сортира. Обоссали все вокруг. Вонь, думаю, и сейчас не выветрилась. А ты говоришь, нет своего запаха. Ни с каким другим не спутаешь.
- Так здравствуй поседевшая любовь моя, пусть кружится и падает снежок. На берег Дона, на листья клена, на твой заплаканный платок.
Дверь опять приоткрылась. Снова просунулась морда старшего надзирателя.
- Цыган, выходи.
Лично против Цыгана Полтора Ивана ничего не имел. Когда был начальником конвоя, отпускал его даже гонять садки. Карманник Цыган редкий, пустым никогда не возвращался. После срочной службы остался Полтора Ивана надзирателем. Работенка не пыльная, особо не обломаешься. А то пришлось бы вкалывать на земле или идти в цех чернорабочим. Специальности-то никакой.
- Эка, как у тебя наручники засосало. Чего же не постучал? Я бы тебе послабже подобрал.
- Прибереги для себя, добродетель. Наперед, дороги божьей никто не знает.
- Дуй в отряд, хвилософ. Переодевайся. Так начальник режима распорядился. Хфутбольная команда с кирпичного завода приезжает.
Вот так, господа начальники. Цыган не дурней клерков из мэрий, понял, что футболом можно гнать тюлю и за колючей проволокой. Прежде, чем идти к себе в барак, шмыгнул к земляку-барыге.
- Кто там ходит, кто там бгодит? Кто замазку коупает? Сарра, ты не спишь? Жулики, кишь, кишь! А, это ты - Цыган. Проходи. Чифирнешь для поднятия тонуса?
- Давай, если без понта.
- А может быть, пару ложек красавки?
- Ни разу не пробовал. Насыпай. Думаю, не повредит.
Уголовнички уже разминались на футбольном поле. Чурка на угловой вышке выкурил две закрутки кашкарской дури и балдел, разомлев на солнце. Он щурился от удовольствия, как лагерный котяра Ерофей после исполнения минета, и время от времени проваливался в сладкое забытье.
От непривычного кайфа Цыгана развезло. Перепутались цвета в глазах и утратилось восприятие расстояния. Он часто мазал, не попадая по мячу, оступался на ровном месте, обманывался на мнимых бугорках и колдобинах.
- Играть-то сможешь под таким кайфом?
- Не боись, смогу. Сами не лягут - ноги переломаем. Ну-ка, накати на правую.
Удар получился плотный, хотя и срезался. Вместо ворот мяч улетел в "запретку". Такое случалось и прежде. У Полтора Ивана на такие случаи были припасены грабли, чтобы разравнивать в "запретке" следы. Доставать мяч он послал первого попавшегося на глаза зэка.
Выстрела почти никто не услышал. Чурка на угловой вышке вдруг шурнулся, спросонок ничего не понял и выстрелил. Когда беднягу зэка вытащили из "запретки", он уже начал желтеть. Одна пуля прошила с боков живот, другая застряла в груди. К приходу врача он скончался.
- Кого там шмальнули?
- Какого-то бесконвойника. Говорят, у него уже бегунок на руках. Дожидался приезда жены. Она должна была привезти ему вольные шмотки.
- Пощему сборище? Пощему труп в зоне? Живо отнесите на вахту!
- Не отдадим труп... Пусть приезжает большое начальство.p;&nbsnbsНе отдадим труп! Не отдадим...
Начальник режима был в бешенстве. Выбежал из зоны, выволок чурку с вышки и стал избивать ногами.
Бесконвойника занесли в ближайший барак, положили на стол в середине прохода и укрыли по шею одеялом. Ментов всех повыгоняли из зоны и загуляла, запела братва...
На гитаре Цыган играл не хуже, чем лазил по карманам. Кайф от красавки оказался даже лучше, чем ожидал. Длинными, будто выдвижными, пальцами он брал немыслимые аккорды и голосом осипшего кастрата шпарил душещипательные романсы.
Кот Ерофей был здесь же. Он гнусно щерился из-под нар беззубым ртом, дожидаясь, когда у кого-то проклюнется к нему интерес. Минет он исполнял с проглотом, поэтому от голода не страдал.
Покойник лежал с открытыми глазами и, кажется, с неудовольствием косился на кайфующих.
- Цыган, ты не боишься, что ночью он тебя придушит?
- Не-а. Покойники - народ спокойный, по глупости не возникают. А ты не плачь, не плачь, моя женуленька, да не грусти законная жена...
Довольны были зэки, что подвернулась возможность сачкануть пару дней. Полтора Ивана, пользуясь случаем, ударился в запой. Доволен был чурка, вылеживаясь на губе, что отделался легким испугом. Наверное, доволен был и покойник. Он не успел в спешке расстаться с надеждой, пожить, наконец, нормально на воле, без опеки изворовавшихся поборников законности. Довольна была его вдова в ожидании близкой встречи с мужем. О случившемся ей пока не сказали, ждали разрешения большого начальства, а на всякий случай заготовили бумажку медицинского освидетельствования скоропалительной смерти мужа от прободения язвы.
Только начальник режима злился. Он опять застукал свою жену в постели с начальником ЧИСа и гонял ее дрыном по дивизионному городку.