ПАНИХИДА ПРОЙДЕТ НА СЦЕНЕ.(театральный мейнстрим) Аннотация. Театр - это обособленный мирок. Вещь в себе. Средоточие безумных контрастов. В этом храме искусства гений запросто уживается с недоумком. В пожарниках, сторожах ходят отставные сотрудники ФСБ. Здесь уборщицей или сантехником могут работать кандидаты наук. А заместителем директора - уголовник, неоднократно судимый за воровство.
Обывателя больше всего интересует личная жизнь. Они любят копаться в грязном белье актеров. Считают их воплощением зла, гнездилищем порока. В действительности, актеры в театре - самые безобидные люди. Все их грехи - супружеская неверность и мелкие пакости коллегам. Они в айсберге замороженной, театральной клоаки - от силы его десятая часть.
Главное зло скрыто в мутной воде. Борзописцам и обывателям вход туда - строжайшее табу.
Работать в театр просто так не идут. Денег платят мало. Рабочий день не нормирован. Всех работников держат в черном теле.
В общем, террариум. Вольготно жить в нем могут далеко не все. Душновато для тех, кто лишен способности хамелеона. Каждый здесь должен играть свою роль. У актеров это называется лицедейством. У всех остальных - умением жить.
Часть 1. Закулисье. Вместо предисловия.
Не так давно в окружном суде Москвы слушалось уголовное дело о должностном воровстве руководителей вспомогательных служб театра. По странной случайности в соседнем зале заседаний судили матерого уголовника, воровавшего в том же театре. Казалось бы, что особенного? Воруют. Воруют на всех уровнях. Кого сейчас удивишь воровством?
На скамье подсудимых сидели: главный инженер театра, заведующая пошивочным цехом и завпост (заведующий художественно-постановочной частью). Все милые, интеллигентные люди. Особенно - завпост. Одет в свободную артистическую блузу из импортного вельвета в мелкий рубчик. Под ней ослепительной белизны рубашка из тончайшего батиста с воротником "апаша". Симпатяга средних лет с манерами старорежимного барина. Держался с достоинством. Говорил негромко, приятным сочным баритоном. То и дело сыпал жаргонными театральными словечками: волнительный, блистательный... Душка. Приятнейший человек. Не чета уголовнику, которого судили в соседнем зале. Никакого воспитания. Ни малейшего представления о морали. Воплощение порока. Пренеприятнейший тип. Украл - пропил. Украл, выпил - в тюрьму.
В ходе судебного разбирательства у театральных работников обнаружилось по двухэтажному коттеджу в ближайшем Подмосковье, сумасшедшие суммы на банковских счетах и прочее, прочее... Хотя общеизвестно, на бюджетную зарплату особо не разгуляешься.
Жизнь коротка, искусство вечно. В поисках революционных новаций режиссеры театров строят на сценах трехэтажные дома в натуральную величину, устраивают гонки на настоящих многосильных мотоциклах. Не обходится, конечно, без накладок. Деньги на постановку из федеральной казны угрохали бешеные, а спектакль не пошел. Зрительского интереса хватило лишь на премьеру. А что сделаешь? Театральное искусство - не производство, скажем, стиральных машин. Театр - это высокое искусство. Инструмент - человек, живая душа. Низменному, денежному расчету не поддается. Все декорации и реквизит администрация театра списала, все - чин чинарем, по акту, в полном соответствии с должностными инструкциями, и... пустила на продажу или на личные бытовые нужды особо приближенных персон.
Другой, поистине, роковой напастью стали пожары в театрах. Недавно выгорел дотла драматический театр в центре Москвы. Дважды горел музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко. И что самое обидное: горят буквально перед окончанием капитального ремонта. Перед самым приездом приемной комиссии.
Если горят театры, то это кому-то нужно.
Современный читатель настолько пресыщен информацией на криминальные темы, что любое преступление воспринимает как банальность. Поэтому я не стал нагружать его скучными выдержками из материалов уголовного дела, а решил ввести за кулисы. Дать возможность увидеть своими глазами изнутри храм искусства. Составить о нем собственное представление.
В основу мейнстрима легли реальные факты, документальный материал. Фамилии персонажей и место действия изменены. Все совпадения случайны.
Глава 1. Люк провала*.
Несколько последних дней Аркадий Петрович Вдовин плохо спал. Вечером долго не мог уснуть. А если, все-таки, удавалось, то всю ночь ворочался и сбивал простыни. Как никогда раньше, он стал много думать о смерти. По возрасту, вроде бы, рановато, но мысль о ее неизбежности постоянно преследовала его. Лишала покоя и привычного равновесия. Вот и вчера Аркадий Петрович до полуночи думал о загробной жизни. Представлял себя лежащим в гробу. Один на безлюдной сцене. Он актер театра музыкальной комедии. В театрах такой обычай, в последний путь провожать артистов со сцены, на которой прошла вся их жизнь. Предчувствие близкой кончины так взволновало его, что он даже ощутил похоронные запахи. Они всегда одинаковые: увядших цветов и приторной прели.
Вдовину не было семнадцати лет, когда он впервые увидел смерть в препарированном виде. В том обескураживающем естестве, как видят впечатлительные люди, вдруг осознав ее неминуемость. Он ехал на троллейбусе в школу, когда стал невольным свидетелем прискорбного происшествия. На проезжей части дороги лежала без движения молодая женщина. Судя по всему, ее только что сбила машина. Возле нее стояла девочка лет трех-четырех и дергала женщину за руку, принимая случившееся за игру. Видимых увечий, следов крови на теле не было видно. Но поза и обмякшая неподвижность женщины красноречивее любых слов указывали на мгновенную смерть.
Картина нелепой смерти глубоко врезалась в память инфантильного юноши. Впервые побудила задуматься о неизбежности смерти, попытаться представить, как это произойдет. Когда? При каких обстоятельствах? И что будет потом? Именно в тот момент у него родилась идея умереть красиво. Как именно, в какой ситуации? Он никак не мог решить. Воображение рисовало самые невероятные варианты. Но ни один из них не устраивал его. Вдовин упорно продолжал искать. Даже тогда, когда стал взрослым. Перемежевал услышанное с прочитанным. Все тщетно. Единственное, что твердо хотел он: умереть непременно красиво. Со временем это желание превратилось в навязчивую идею.
Аркадий Петрович родился и вырос в преуспевающей артистической семье. Мать работала балетмейстером в музыкальном театре. Отец - режиссером там же. Аркаша жил в достатке. Всегда в отдалении от менее обеспеченных сверстников. Учился в привилегированной школе. Питался продуктами из спецпайков. Одевался в одежду из-за границы. Все разговоры в семье вращались вокруг закулисной жизни театров. Поэтому театральные подмостки рано утратили для него волшебную привлекательность. Он вырос циником и патологическим потребителем. Однако остался порядочным человеком. Не сделался подлецом и мелким интриганом. Деньги не стали самоцелью его жизни, но занимали в ней не последнее место. Аркадий Петрович предпочитал жить, ни в чем не нуждаясь, в комфорте, в полное свое удовольствие. Был в некотором роде снобом. Любил вкусно и плотно поесть. Провести вечер в приятной теплой компании. Иногда позволял себе переспать с приглянувшейся женщиной. Вполне благопристойно. Без вульгарных излишеств.
Ростом Аркадий Петрович был чуть выше среднего. Без явных физических недостатков. Если не считать карикатурной, немыслимой полноты, появившейся три года назад. Усы и бороду не носил. Имел приятное, несколько апатичное лицо. Прямой римский нос. Большие, навыкате, водянистые глаза с ослепительно чистыми яблоками. Чувственный рот. И совершенно безвольный подбородок. Точнее, его не было вообще. Нижняя губа плавно переходила в шею, где-то на полпути обозначая его подобие овальной, неряшливой ямочкой, постоянно не выбритой до конца, с беспорядочно торчащими светлыми волосками.
* люк провала - сценический механизм, поднимает, опускает на сцену актеров и реквизит.
Разговаривал Вдовин тихо и неохотно. Но голос имел зычный, раскатистый. С вальяжной, барственной интонацией.
Его родители умерли вскоре после того, как вышли на пенсию. Их смерть не вызвала неутешной скорби и не доставила особых хлопот единственному отпрыску. Вдовину тогда стукнуло уже сорок шесть лет. Случилось это пять лет назад. В полное его распоряжение перешла шикарная трехкомнатная квартира в центре Москвы, обставленная богато: старинной, антикварной мебелью с редкими произведениями искусств, в виде картин известных художников, статуэток из позолоченной бронзы и серебра. А также посуды знаменитых дореволюционных мастеров. Помимо квартиры ему досталась дача в Немчиновке, которую он спустя полгода продал за хорошие деньги. Двухэтажное обветшавшее строение требовало много дополнительных хлопот. А Аркадий Петрович по природе был излишне ленив. Деньги он положил в надежный банк и жил на проценты.
Проснулся Вдовин в тот день поздно. Встал разбитый и злой. В театр поехал на троллейбусе. Едва не опоздал на планерку к главному режиссеру.
В театре сегодня премьера. Все на ушах. Всю ночь монтировщики декораций городили на сцене трехэтажный дом в натуральную величину. Во время спектакля он будет набит битком, и светиться огнями реклам. Есть там коморка и для Аркадия Петровича. Вообще-то, премьера ему до лампочки. Сколько он их перевидал в своей жизни! В спектакле у него незаметная роль. Всего несколько слов. В середине третьего акта к нему в коморку должна вбежать главная героиня и, заламывая в отчаянии руки, попросить отравы.
"Неужели, у вас нет другого выхода?" - должен спросить Аркадий Петрович.
Вот и вся его роль.
Вдовин холостяк. Поэтому завтракает в служебном буфете театра. Буфет находится в нижнем трюме*. Попасть туда можно лишь из кулис.
Появившись на сцене, Аркадий Петрович с опаской поглядывает на трехэтажную громадину. Дом пока пуст. Таращится в темный зрительный зал пустыми глазницами окон. В глубине зала, на закрытых дверях зловеще мерцают красноватыми глазками огоньки надписей "Выход". Аркадию Петровичу жутковато. В темноте он опрокинул треногу осветителей, несколько стульев и что-то еще из театрального реквизита. На свет выбрался мокрый от пота. Не обошлось без ссадин и синяков. Но к счастью все эти ужасы позади.
Наконец-то он в служебном буфете. В привычном своем уголке. Перед ним на столе скворчит яичница с колбасой. Две запотевшие банки немецкого, светлого пива. Стаканчик сметаны. И три круассана с кофейным кремом.
Аркадий Петрович - уважаемый в театре человек. Один из самых заслуженных в
труппе. Сыграл множество ролей. Правда, никто, кроме него, их не помнит. Зато у всех в памяти случай на выездном спектакле. Когда он в середине второго акта грохнулся в оркестровую яму. Зрители восприняли этот казус как удачную режиссерскую находку. На следующий день зрительный зал ломился от любопытных.
Завтрак незаметно перешел в обед. Потом - в ужин. Аркадий Петрович потерял счет выпитым банкам немецкого пива. Обмяк и отяжелел.
Несколько раз в буфет забегала Рита из осветительного цеха. Стоя в очереди, она старательно не смотрела в сторону Вдовина. Демонстративно флиртовала с помрежем, старшим бутафором и даже - с бригадиром монтировщиков, машинистом сцены Сережей. У Риты, Маргариты Борисовны Рублевской, пышная грудь, вполне приличные формы и вызывающе яркое платье. Вообще, уместно будет сказать, ей очень нравится быть на виду. Именно поэтому она предпочитает кричащий макияж и броскую, экзотической расцветки одежду.
* трюм - помещения, расположенные под сценой.
У нее стройные, немного полноватые ноги. Эротичный, слегка припухлый животик. Обувь она носит сорокового размера. Имеет привязанность к сладкому и приятным на вкус, импортным винам с эффектными, выразительными этикетками.
Глаза у Маргариты Борисовны неопределенного цвета. Когда светло-серые, а бывает, отдают зеленью. Обычно при разговоре она не смотрит в лицо собеседника. Время от времени пробегает по нему скользящим взглядом, но успевает моментально схватить суть выражения, прочитать намерения оппонента и истинное отношение к себе. Привычку избегать взглядов в упор она унаследовала от матери, женщины на редкость практичной и, по-деревенски, рассудительной. Сбить Рублевскую с толку, провести в разговоре избитыми лицемерными заверениями практически невозможно. Во всяком случае, это редко кому удавалось. Составив впечатление о собеседнике, она наподобие лошадей, запирающих намертво колени, чтобы спать стоя, опускала заслонку, наглухо отгораживалась от постороннего влияния, и все слова отлетали от нее, как капли от стекла.
На шее с левой стороны, под ухом у нее гроздь родинок похожих на бусинки ягод черемухи. Маргарита Борисовна специально оставляет их на виду, не закрывает волосами. Так она отвлекает и рассеивает внимание собеседников в разговорах. Опять-таки, без всякого определенного смысла. По привычке, унаследованной от матери.
На невысокий покатый лоб Рублевской постоянно спадают две-три растрепанные пряди жидких светлых волос. Она их накручивает на бигуди, но кудряшки почему-то долго не держатся. Все время лохматятся и секутся на концах.
Единственное, что омрачает ее жизнь, так это - никогда не просыхающий пот на лбу и спине. Не помогают никакие дезодоранты. Во всем остальном у Маргариты Борисовны полный порядок. И хотя, несмотря на свой возраст, она все еще не замужем, большого неудобства ей это не доставляет. Любовники у нее есть. Причем, от них она не зависит. Поэтому Рублевская всегда на коне, в хорошем настроении, выглядит цветущей, беззаботной и преуспевающей. Прямо-таки, невеста на выданье.
. Если что и заботит ее в жизни, так это: всегда быть в центре внимания персонала театра, вызывать зависть его женской половины. Именно поэтому она предпочитает ярко краситься и одеваться в одежды невероятных цветов. Однако почему-то, когда заходит о ней разговор среди работников театра, перед их мысленным взором возникают лишь тонкие ниточки бритых бровок на постоянно влажном невысоком лбу и гроздь темно-коричневых родинок-бусинок на шее, с левой стороны, под ухом.
Уже, как лет десять, Маргарите Борисовне не дают старше сорока лет. Вдовин к ней неравнодушен.
Незаметно подошло время начала спектакля. Трехэтажный дом на сцене ожил. Запестрел светом реклам. Наполнился жизнью, живой человеческой речью.
Звучит увертюра. Неожиданно обрывается. Напряженную тишину рвет нарастающий рокот подъезжающего автомобиля. Пронзительно визжат тормоза. И действо начинается.
Массовка - труппа в полном составе - по двое, по трое снует в быстром темпе вокруг дома. Несколько бабников из хора щупают в темноте кулис девушек кордебалета. Появляясь на свет сцены, они не всегда успевают войти в декорум*. Что вскоре замечают зрители и переключают все внимание на них. Выходные партии смазаны. Их никто не слушает. В служебном буфете ретранслятор. Слышны все команды помощника режиссера и что происходит на сцене. Аркадий Петрович по-прежнему за столом. Неторопливо потягивает пиво. Его выход еще не скоро.
* декорум - внешне, показное приличие.
В начале второго действия на сцену въезжает мотоцикл с коляской. Вдовин явственно представляет, что начинается после этого. Зрительный зал наполняется грохотом мотора и густым смрадом выхлопных газов. Зрителей в партере душит кашель. Задыхаясь, зажимая носы платками, они бегут в панике к боковым выходам. Число свободных кресел в зале катастрофически растет.
Режиссер спектакля Бруневский Наум Гальянович, не на шутку обеспокоенный, нервно ходит в боковой кулисе походкой птицы секретарь. Вся его надежда на люк провала. Из него в третьем акте должен появиться владелец тира с пистолетами. Он вручит их солистам. Они выстрелят по кофейникам. Кофейники звякнут. Эти аккорды подхватит оркестр. И до окончания спектакля будет звучать бодрая, зажигательная музыка. Девушки из кордебалета будут лихо отплясывать канкан, высоко задирать стройные атласные ножки и истошно визжать. Последнее впечатление решающее. Это прекрасно известно Науму Гальяновичу.
В нижнем трюме с середины второго акта неотлучно торчит бледный от волнения статист - владелец тира, загримированный, при полном параде. Это его дебют. В исступлении он твердит единственную свою фразу:
- Так вы у меня все кофейники пострелите.
Появление его в театре вызвало бурю недоумения среди старослужащих. Ни специального образования, ни опыта работы на сцене у него нет. Однако главный режиссер добился зачисления его в штат и дал роль. Пусть незначительную, но со словами. А этого не один год тщетно добиваются куда более пробивные статисты, имеющие в багаже не только театральное образование, но и съемки в кино. Откуда и как появился в театре этот прохвост, точно никто не знает. Подозревают у него уголовное прошлое. Но по документам он чист. Что еще больше подогревает подозрительность вспомогательного персонала театра. Фамилия его Кучумов. Он выше среднего роста. Одет по моде. Говорит мало, но вполне прилично для его положения. На вид ему лет тридцать пять. Лицом и сложением он не тянет на исключительность, но вполне привлекателен по меркам современного вкуса. В антракте, перед третьим, заключительным действием к столику Вдовина подсаживается главный режиссер.
- Голубчик, вы уж не подведите меня, - просит он Аркадия Петровича. - Неужели у вас нет другого выхода?
Бруневский томно закатывает глаза.
- Не забыли слова? - он просительно смотрит в рот Вдовину. - В этой фразе должна отчетливо прослушиваться интонация мартовского кота.
Бруневский начинает с жаром говорить, развивать уже в сотый раз свои мартовские концепции.
Вдовин его не слушает. Ему душно.
Аркадий Петрович толст до неприличия. Шеи у него нет. Живот начинается от подмышек и колышется, как желе в заливной рыбе. Болтовня главного режиссера его раздражает. В его памяти еще живы веселые озорные спектакли с участием корифеев музыкальной комедии, которым он неплохо подыгрывал в молодости. Он великолепно понимает: премьера на грани провала. Но сочувствия к главному не испытывает. Потому что постановка пьесы - полнейшая белиберда. Сама идея сделать из нашумевшей на Западе социальной драмы музыкальную комедию - самая настоящая афера.
"Чтоб тебе провалиться со своими кофейниками и мартовскими котами", - желает он от всей души зануде, режиссеру.
Воспаленным взглядом Аркадий Петрович смотрит на Маргариту Борисовну. В расцвете его актерской славы она упорно домогалась его внимания. Но ее кумир предпочитал женщин своего круга: актрис, хористок, девушек кордебалета. Потом женщины его круга стали называть его толстячком. Делиться в курительной комнате подробностями интимной жизни и просить взаймы денег. Тогда он и обратил внимание на осветителя Риту Рублевскую.
К большому своему удивлению Аркадий Петрович обнаружил поразительное сходство Маргариты Борисовны с той несчастной молодой женщиной, смерть которой так поразила его в ранней молодости. Отсутствие крови и видимых увечий на ее теле позволяли допустить, что она тогда не умерла. Впечатлительный, сентиментальный юноша искренне надеялся на это. Увидев впервые Рублевскую, ему невольно захотелось поближе с ней познакомиться. Найти подтверждение своей догадке. Но его надежды не оправдались. Маргарита Борисовна не жила тогда в Москве. Платила налог за бездетность. Под машину никогда не попадала. Тем не менее, их знакомство состоялось. Со временем окрепло и переросло в нечто большее. Любовью это назвать нельзя. Скорее - любовной привязанностью. Один-два раза в месяц они засиживались после спектакля в опустевшем буфете за бутылкой шипучего вина. Вспоминали удачные роли Вдовина. И далеко за полночь уезжали на такси к нему домой.
Несколько последующих дней он усердно избегал встреч с Рублевской. Она также старалась не замечать его. Охотно принимала ухаживания других мужчин. Аркадий Петрович, терзаемый ревностью, страдал, в сердцах непристойно бранил ее, до тех пор, пока непонятные силы не сводили их снова вместе в опустевшем буфете.
Разница их положения в театре мешает Аркадию Петровичу сделать предложение Рите. Уже почти десять лет длится неопределенность их отношений. Уже почти десять лет Рублевской перестали давать больше сорока. Уже почти десять лет одолевают Вдовина муки одиночества, делаясь, год от года острей, как и приступы радикулита с наступлением холодов.
Перед заключительным актом, с последним звонком помреж Эдуард Михайлович Шпаер дает команду "пошел!" машинисту сцены, Сереже Душкину:
Площадка метр на метр люка провала вздрагивает, некоторое время бьется в судорогах и со скрежетом опускается к ногам статиста Коли Кучумова. Год назад он вышел из заключения. В уголовном мире известен по кличке Турнепс. Но его прошлое известно лишь одному человеку в театре - главному режиссеру Бруневскому. Да и то не полностью. Он считает его (уголовное прошлое) издержками молодости, и не придает большого значения. Кто нынче не без греха?
Темный квадрат проема в сцене зияет пугающей пустотой.
- Аркадий Петрович, готовьтесь. Через десять минут ваш выход, - слышит Вдовин голос помрежа из ретранслятора и покидает буфет.
На сцене кромешная темень. По дороге к своей коморке в трехэтажной громадине он с трудом продирается сквозь пыльные, громозкие драпировки. Что-то в спешке опрокидывает. Вполголоса матерится. Натыкается на кого-то. И, не дойдя несколько шагов до дома, проваливается в люк провала. Но не пролетает вниз, а повисает, заклиненный на уровне поясницы. Живот не позволяет ему упасть.
Выждав положенное по "разблюдовке" главного режиссера время, помреж включает на сцене свет и поворачивает на условленный заранее угол трехэтажную громадину, открывая для зрительного зала, проем в сцене, из которого должен появиться владелец тира с пистолетами.
Тесную клетку провала более чем на половину заполняет туша Вдовина. Он сучит ногами и корчится. Пытается выбраться. Статист Кучумов подлезает под него и пытается помочь, тужится изо всех сил, стараясь вытолкнуть спиной обмякшую, многопудовую тушу. Однако такая тяжесть ему не под силу. Он продолжает корячиться и бормочет вслух свою фразу:
- Так вы у меня все кофейники пострелите.
За трехэтажной громадиной помощнику режиссеру не видно люка провала. Из зрительного зала же он, как на ладони. Там начинается непонятное шевеление, нарастет многоголосный гул и переходит в гомерический хохот.
Вдовин пучит в зал круглые от испуга глаза. На бледном лице блуждает жалкая улыбка. Ладонями он отстукивает по планшету сцены огненный ритм канкана, в такт шпарящего во всю оркестра. Снизу он слышит бормотание статиста и недоумевает, каким образом он может пострелить у него все кофейники.
Театр ревет от восторга, захлебывается неудержимым смехом. Хохочет партер, бельэтаж, галерка. Смеются "хлопушки" в боковой кулисе, приготовившиеся дарить цветы солистам от восторженной публики. Смеются почетные гости в директорской ложе, администрация, свободные от спектакля актеры. Смеются даже гипсовые сатиры на потолке.
Зрительный зал представляется Вдовину огромной, хищно оскаленной пастью. Он поднимает взгляд и видит над директорской ложей Риту Рублевскую. Она машинально крутит вертушку светофильтра, отчего по сцене мечутся разноцветные сполохи. Одна она не смеется. Она печальна. Вот-вот разревется.
Оркестр продолжает наяривать. Девушки кордебалета истошно визжать. Зрительный зал надрываться от смеха. Аркадий Петрович страдать.
С улицы, из приоткрытых ворот тянет ледяной сквозняк. Пробирает до костей. У Вдовина начинает поламывать в пояснице. Он продолжает отстукивать ладонями веселенький ритм и с тоской смотрит на занавес, который почему-то заклинило. С тоской вспоминает беззаботную молодость. Жалеет, что ввязался в эту авантюру Бруневского. Нещадно его ругает, надеется завтра отыграться, крупно причесать в карты.
В ближайшее ночное дежурство главного инженера театра в их компании намечена очередная игра в покер.
Глава 2. Ноктюрн под сурдинку.
После спектакля, для основных участников устроили банкет. Деньги выделили заранее. Независимо от того, как пройдет спектакль. Сделали все правильно. Приглашенные клерки из министерства и администрация театра одобрили премьеру.
Несколько прикормленных борзописцев, подрабатывающих на ниве театрального искусства, заранее накропали хвалебные статейки. Поэтому за столом сидели на почетных местах, рядом с большим начальством.
Столы накрыли в фойе на семьдесят человек. Работягам - монтировщикам, электрикам, слесарям дали денег на водку и простенькую закуску.
Успеху спектакля во многом способствовал Вдовин, по стечению обстоятельств оказавшийся в нужное время в нужном месте. Чувствовал себя именинником и пытался извлечь из этого максимальную выгоду. Правда, все сильнее побаливала поясница от сквозняка из приоткрытых ворот. Но, как говорится, за успех нужно платить. Персонально выразил ему признательность сам директор театра. А это многого стоит. Премия - раз. Но самое главное: карт-бланш на все его закидоны.
Как в молодости, вокруг Вдовина вьются хористки, девушки кордебалета. Без умолку трещат в ухо всякие приятные глупости. Стараются засветиться возле него. Попасть на глаза большому начальству.
Рита Рублевская несколько раз порывалась подойти к Аркадию Петровичу. Но не решилась. Да, и девицы, которые вертятся возле него, не дали бы рта открыть. Оттерли бы без зазрения совести.
Ее вздернутые вверх, бритые бровки поникли. Она махнула рукой на себя и перестала пудриться каждые четверть часа. Жидкие кудельки растрепались, прилипли к вспотевшему лбу. Лишь капельки родинок на шее еще гуще побагровели от обиды.
В конце концов, она смирилась и отдалась, с присущей ей увлеченностью, безоглядному веселью.
После нескольких обязательных тостов администрация, почетные гости, избранные актрисы удалились в кабинет заместителя директора театра и продолжили застолье там. В фойе остались наиболее отъявленные любители коллективных пьянок, искатели острых ощущений и сильных впечатлений.
Царицей банкета безоговорочно признали главную героиню спектакля, Юлию Гарбузову. Девицу не первой молодости, подстриженную под мальчика, невольно напоминавшую тифозную больную. Так выглядела она не от хорошей жизни. У нее пакляные, необыкновенно жесткие волосы. Чтобы сделать их мягче, врачи посоветовали хотя бы полгода стричься наголо. Ее зазывные губы, несколько дрябловатые, припухлые и размытые по краям, никогда не оставались в покое. Примадонна на час очень любила сосучие леденцы. Всегда имела их при себе. И не видела причины лишать себя этого удовольствия.
Юлю редко кто видел веселой. Улыбалась она только на сцене или при необходимости создать нужное впечатление. Всегда чем-то недовольна. Задолбала весь младший технический персонал. Особенно не переносит гардеробщиц и дежурных на служебном входе. Когда очень злится, то на лбу уродливо обозначаются три продольные морщины, делавшие ее похожей на Бабу-Ягу. Но это только, когда она злится. В обычном расположении духа она выглядит очень даже смазливой, соблазнительной и желанной. Хотя груди у нее обвисшие, патентованные бюстгальтеры, создают необходимый эффект. В театре она идет нарасхват.
Вокруг Гарбузовой роем вьются все театральные ловеласы. Но она не спешит с выбором. Флиртует налево и направо. Но давно уже присмотрела главного инженера Юрия Даниловича Саранцева, и уже больше года терпеливо ждет удобного случая.
Поочередно к ней подкатывают начальники технических служб, некоторые актеры. Даже статист, Коля Кучумов не избежал соблазна.
Юличка раскраснелась. Со всеми кокетничает и заразительно смеется. Играет. Не утруждает себя, даже как-то завуалировать фальшь.
Юрий Данилович Саранцев давно разгадал намерения отчаянной примадонны. Присматривается. Форсировать события не спешит. Пытается понять подоплеку ее влечения. В искренность отношений он давно перестал верить. К женщинам у него чисто спортивный интерес. Уложить в койку признанную знаменитость - предел мечтаний. Он своего рода коллекционер. Чем недоступней объект - тем настойчивее потуги главного инженера. Увы. К сожалению, удача редко сопутствует Юрию Даниловичу. Рылом не вышел. Хотя одевается, как белые люди. И доход подходящий. Наваривать он умеет.
Ему без малого пятьдесят семь. Он чуть выше среднего роста. Огненно рыжий. Ресницы и брови у него бесцветные. Едва заметны. Лицо круглое. Почти плоское. Нос крохотный, вздернутый кверху. Кабаньи, крохотные глазки. А, в общем, он - симпатяга. Со всеми на короткой ноге. С работягами запросто. На "ты". Только иногда, уж, очень подозрителен.
Театр - это особенное болотце. Актрис привлекают лишь главные режиссеры. А их в театре - раз, два и обчелся. На всех "блистательных" актрис разве их напасешься? Вот и приходится лезть из дрисен. Юличка это давно поняла. Поэтому предпочла иной путь к благополучию. Главный инженер не может обеспечить ей блестящую артистическую карьеру. Зато может устроить приличную дачку в Жаворонках или на Клязьме. Хотя в последнее время она несколько умерила потуги. На нее положил глаз сам Бруневский. А он - не чета главному инженеру. У них уже появились даже общие тайны.
Из творческих начальников в фойе остался один помощник режиссера. Но актрисы не ищут его расположения. Считают неудачником. В театре у него никакого веса. Мелкая сошка. Но цену себе знает. Больше всех, пожалуй, он досаждает главному инженеру театра. Вот и теперь, приняв несколько рюмок, Эдуард Михайлович подсел к Саранцеву.
- Юрий Данилович, - начал с присущей ему бесцеремонностью, - опять сегодня занавес не пошел. По-прежнему не исправен подъемник люка провала. Поворотный круг работает с перебоями. Сколько еще это будет продолжаться? Завтра я эти вопросы буду поднимать на планерке у директора театра. Вообще-то, Шпаер нормальный мужик. Немного шумливый, может наговорить колкостей. Но безвредный. Никуда он завтра жаловаться не пойдет. Только пугает. Саранцев зло посмотрел на него и широко, доверительно улыбнулся.
- Будет вам, Эдуард Михайлович раздувать из мухи слона. Все мы не без греха. Премьера прошла успешно. Не нужно омрачать праздник.
- Хорошо, что все так обошлось. Машинист сцены, Сережа Душкин выручил. Догадался вручную закрыть занавес. Иначе, неизвестно еще, как все обернулось бы.
Накручивая эти страсти, Шпаер преследовал вполне определенную цель. Не имеющую ничего общего с театральными проблемами. Вчера он совершенно случайно увидел, как девица-моляр красила валиком потолок в коридоре администрации театра. Ни одной капли не пролила на пол. Шпаер живет в квартире с высокими потолками. Потолок на кухне пожелтел. Нужно срочно побелить, а обращаться в службу быта накладно. Поэтому он давит на главного инженера, рассчитывает выцыганить в порядке компенсации за неисправное сценическое оборудование эту девицу золотые руки.
Саранцев догадывается об истинных мотивах претензий помрежа. Реагирует на них спокойно. Угрозы Шпаера его не пугают. Зная его неприязненное отношение к Гарбузовой, он решает поиздеваться над ним и заодно сменить тему разговора.
- Эдуард Михайлович, вы не находите, что новый статист неприлично напористо домогается Юлички? Она явно благоволит к нему. Бьюсь об заклад, сегодня ему удастся добиться ее расположения.
Шпаер сердито зыркнул на главного инженера и буркнул с обидой в голосе:
- Мне-то что? Ее многие домогаются.
Ни внешностью, ни одеждой, ни положением в обществе Шпаер не тянул на тех крутых персонажей, которые заполонили телеэкраны и страницы самых ходовых книг. Чернявый, среднего роста, щуплого телосложения он имел обыкновение, разговаривая с начальством, улыбаться застенчивой, виноватой улыбкой. Причем, независимо от того, прав или виноват. Такая дурацкая привычка. Ничего героического он не совершал в своей жизни, если не считать трех изобретений в космической отрасли. Два, из которых, у него украло начальство. Таких героев миллионы в нашей стране. Исправно ходят на службу. Не воруют. Не ездят на чужом горбу. Порой и соседи по дому их толком не знают. Но в какой-то момент, по воле случая они оказываются втянутыми в водоворот криминальных событий и, чтобы не попасть под их жернова, вынуждены "дать оборотку". Что и случилось с Эдуардом Михайловичем Шпаером.
Несмотря на ординарную комплекцию, сложен он довольно неплохо. У него приятное, умное лицо. Небольшие залысины на высоком, чистом лбу нисколько не портят общего впечатления. Даже наоборот, придают ему выражение степенного, умудренного опытом, мирного человека. Это впечатление усиливают большие, карие глаза, которые никогда не бегают. Смотрят прямо и открыто. Заостренный нос с горбинкой нельзя назвать классическим. Тем более, что он слегка перебит на переносице. А в сочетании с косым шрамом на подбородке, отметиной буйного детства, создается противоречивое мнение о личности обладателя. С одной стороны, интеллектуал, привычный к напряженному, умственному труду. С другой - бретер, не прочь помахать кулаками.
И хотя у женской половины театра Эдуард Михайлович не пользовался бурным успехом, недостатка в женских ласках он не испытывал. Как ни странно, с женщинами он сходился гораздо легче, чем с мужчинами. Но исключительно, за пределами театра. Поэтому ему так не понравилось замечание главного инженера относительно Гарбузовой.
Юля, на манер девушек из кордебалета, после еды стояла, чтобы не располнеть. Но делала это скорее для форса, чем из опасения набрать лишний вес. Ела она, не ограничивая себя, ни в чем. Однако всегда оставалась в форме благодаря конституции и сексуальной неуемности. Но и, как Шпаер, только за пределами театра. Об этом мало кто знал. Подробности своей личной жизни она тщательно скрывала. В меру полноватая, с обжигающим, страстным взглядом она не страдала от отсутствия любовников. Их у нее было, как тараканов в коммунальной квартире. Но ни с одним из них почему-то не получалось прочной, продолжительной связи. Что постоянно бесило Юличку. Чаще бросали ее. Но и она не оставалась в долгу. Платила мужчинам той же монетой.
Коля Кучумов набивается в их число. Лезет напролом. Прижимается вплотную. Пытается пощупать желанное тело. Юличка громко смеется, строит глазки, но вольностей не позволяет.
Подошел Сергей Душкин. Бесцеремонно оттер Кучумова и продекламировал нараспев:
- Играла в театре. Была звездою. И всех поражала своею... красотою. Юлия Гавриловна, давайте с вами выпьем на брудершафт?
Машинист сцены наполнил две рюмки вином и протянул одну Юличке.
- Канай, канай* по холодку, - зло прошипела она сценическим шепотом. Попыталась придать лицу ангельское выражение, но появившиеся на лбу складки сделали его омерзительным.
Из посторонних ее услышал лишь Коля Кучумов. Удивленно вытаращился на примадонну. В недоумении потряс головой, пытаясь удостовериться: не ослышался ли?
В этот момент Сергея окликнул дежурный пожарник, и он вынужден был отойти.
Юля автоматически достала из кармана конфету. Развернула. Сунула в рот розовый леденец. Скомкала с раздражением фантик и щелчком отбросила вслед машинисту сцены.
Пожарник поведал Душкину, что в кармане сцены сцепились монтировщики со слесарями. В ход идут все подручные средства, начиная от бутафорских мечей и сабель, кончая настоящими молотками и гаечными ключами. Попросил помочь угомонить дерущихся.
У Сереги в театре репутация отчаянного, бесшабашного сорвиголовы. Он запросто устраняет все неисправности сценического оборудования даже во время спектакля. Забирается на штанкеты, подвешенные на двадцатипятиметровой высоте. Бегает, как по паркету, по прогнившим брусьям колосников. В темноте легко ориентируется на всех верхних галерках с вечно открытыми люками. Ничего не боится.
Естественно, пожарник обратился за помощью именно к нему. И не ошибся. В считанные минуты машинист сцены остудил страсти. Воздействуя на кого словом, а на кого делом; врезав несколько раз чувствительно меж ушей. Вернулся в фойе раскрасневшийся, довольный собой, с горящими удалью озорными глазами. И сразу же к Гарбузовой.
Она все так же заигрывала со статистом. Увидев вернувшегося, направляющегося к ней Сергея, Юля крикнула Рублевской, с которой была на короткой ноге:
- Марго, оторвись на секунду от осетрины. Подойди. Я познакомлю тебя с будущим Бруно Оя.
И тут же доверительно шепнула Кучумову:
- Женщин нужно брать приступом. Они это любят.
Вдовин оторвал взгляд от тарелки с салатом и с болью в сердце посмотрел на Риту. Он готов был сейчас разорвать ее на куски. Терзался черной ревностью и надеялся на ее преданность и благоразумие. Нынешним своим безобразным видом он в большой мере был обязан Душкину - разбитному прощелыге. Лет пять назад у Аркадия Петровича появилось брюшко. Ничего страшного. Симпатичный такой, округленький животик. У мужчин его возраста такие животики через одного. И все бы ничего, если ни Душкин. Он предложил, якобы, без проблем избавиться от липшего жира. Порекомендовал знакомого специалиста, который это сделает, "как два пальца об асфальт". За хорошие деньги, естественно. Вдовин клюнул. Действительно, через три месяца он выглядел, как Аполлон. Стройный. Поджарый. Все хористки театра и девушки кордебалета его. А полгода спустя не только все вернулось на круги своя, но живот стал расти, словно на дрожжах. Пришлось опять обращаться к тому же специалисту. Он снова помог. Но ненадолго. Теперь живот рос с фантастической быстротой. Через два года достиг нынешних, неимоверных размеров. Процесс быстрого ожирения вышел из-под контроля, стал
неуправляемым. Ежегодно Аркадий Петрович вынужден ложиться на операционный стол, где с него вытапливают по бутыли мертвого жира. С тех пор Вдовин люто возненавидел Душкина. Один вид его приводил толстяка в дикую ярость. Он не переносит его присутствия. Обходит за три версты. Лишь в исключительных случаях, в безвыходной ситуации может находиться с ним в одном помещении.
* канай - гуляй, иди (уголовный жарг.).
Театр - обособленный мир. Вещь в себе. Средоточие безумных контрастов. Гений запросто уживается с недоумком. В пожарниках, сторожах ходят отставные сотрудники ФСБ. В уборщицах, слесарях - кандидаты наук. В заместителях директора - уголовники, неоднократно судимые за воровство.
Обывателя больше всего интересует личная жизнь. Они любят копаться в грязном белье актеров. Считают их воплощением зла, гнездилищем порока. В действительности, актеры в театре - самые безобидные люди. Все их грехи - супружеская неверность и мелкие пакости коллегам. Они в айсберге замороженной, театральной клоаки - от силы его десятая часть. Главное зло скрыто в мутной воде. Борзописцам и обывателям вход туда - строжайшее табу.
Работать в театр просто так не идут. Денег платят мало. Рабочий день не нормирован. Всех работников держат в черном теле.
Те, которые постоянно возле актеров, в большинстве - несостоявшиеся в качестве таковых. Для комфортного существования им вполне достаточно запахов сцены. Они им заменяют все радости жизни. А личное знакомство со знаменитостями дороже славы и денег.
Инженеры, техники и рабочие вспомогательных служб так же имеют на работу в театре особые виды. Как правило, это люди с трудным, неуживчивым характером, не сумевшие реализовать себя в нормальной жизни. В большинстве неплохие специалисты, скатившиеся на дно. Работа в театре им не доставляет труда. Они и за работу-то ее не считают. Но за умение их ценит начальство театра, закрывает глаза на многие нарушения, за которые в другом месте, давно погнали бы в шею.
В общем, террариум. Вольготно жить в нем могут далеко не все. Душновато для тех, кто лишен способности хамелеона. Каждый здесь должен играть свою роль. У актеров это называется лицедейством. У всех остальных - умением жить.
Главный инженер Саранцев чувствовал себя в театре превосходно. Пять лет назад, когда ему предложили эту должность, он долго колебался. Работа завхозом в мэрии, поди кисло. Прежде чем оставить ее, он подробно расспрашивал знающих людей. Даже, когда выведал все ее преимущества, решился с опаской. Выдвинул условие, оставить за собой на два месяца место в мэрии. Боялся остаться на бобах.
Выгоды новой работы превзошли все ожидания. Но с первых же дней возникли трения с заместителем директора по технической части. Он частично посвятил нового главного инженера в возможности левых доходов и потребовал ежемесячную мзду. Три месяца Саранцев исправно платил. Потом уперся. Чем вызвал лютую неприязнь заместителя директора. Начались гонения на главного инженера. Ежедневные вызовы на ковер к директору театру. Беспощадные разносы в присутствии подчиненных. Одним словом, кошмар. Юрий Данилович уже начал подумывать о возвращении на прежнее место, но к счастью приглянулся добрейшему толстяку, актеру Вдовину, знавшему все входы и выходы в театре. Он посочувствовал новому человеку. Посоветовал противовес хапуге заместителю директора. Саранцев им воспользовался и вскоре обрел полную независимость. Быстро вошел во вкус и зажил припеваючи, стремительно обогащаясь за счет дотаций из федеральной казны.
Казалось бы, все. Дело сделано. Теплое место его. Но главному инженеру показалось этого недостаточно. Его должность не давала власти над театральными дивами. А он по-прежнему, остался падок до них. Нацелился на должность заместителя директора и стал осторожно подбираться к ней. Поглядывая сейчас на игривую Юлю, он представлял гулянку театральной элиты в кабинете заместителя директора. Актрисы там более покладистые. Понимают, что значит внимание большого начальника для их театральной карьеры.
Ни с того, ни сего Юрий Данилович соскочил со стула. Подлетел к роялю и лихо забарабанил зажигательный мотивчик: "Только деньги, деньги. Только деньги, господа..."
В первый момент сидящие за столом опешили от неожиданности, но тут же захваченные разудалым исполнением пошленькой песенки, подхватили ее и заголосили вразнобой.
К Саранцеву подбежали хористки, обступили толпой и стали вдохновенно подпевать, с повизгиванием и приплясом.
Главный инженер сидел, картинно откинувшись назад, и виртуозно наяривал, бегая по клавишам руками наперекрест.
- Только деньги, деньги. Только деньги, господа. А без денег жизнь плохая. Не годится никуда.
Общее оживление не оставило безучастной и Юлию Гарбузову. Она подошла к роялю и, неплохо солируя, включилась в неистовый шабаш.
В принципе, Юрий Данилович, если бы захотел, мог хоть сейчас увезти Юличку. Но не решался, не выяснив до конца истинную причину ее намерений. Он не обольщался насчет своей "неотразимости". Понимал, он - мужичок так себе, со средне статистическими мужскими достоинствами. Рисковать не хотел. Окажись, что не так, не как рассчитывает Юличка, опозорит на весь театр. Язык у нее без костей и очень длинный.
Однако игривость ее с машинистом сцены переполнила его терпение.
- Господин Душкин! Сергей, можно тебя на минуточку? - позвал он разудалого парня, вернувшись на место после забубённой выходки.
Машинист вразвалочку подошел.
- Заработать хочешь? - спросил главный инженер, не стесняясь посторонних ушей. Кучумов, Рита Рублевская, Вдовин и все остальные поблизости напряглись.
- Не откажусь. Что нужно сделать? - загорелся Сергей.
- Вот Эдуард Михайлович, - Саранцев кивнул в сторону сидящего рядом помрежа, - жалуется на неисправность ряда сценических механизмов. Прежде всего, сценический занавес. Ты знаешь, со слесарями у меня трудновато. Посмотри, в чем там дело. Желательно, отремонтировать к завтрашнему вечеру. К началу спектакля. Деньги получишь сразу по окончанию работы. Составим договор. Если сумеешь закончить вовремя, завтра же вечером и получишь все в полном объеме.
- Годится. Прямо сейчас и пойду.
Такое в театре не редкость. Поэтому Сергей тут же отправился на колосники*.
Спустя полчаса вернулся, уже переодетый в спецовку, и доложил. Наплел гору липовых неисправностей. Набил цену. Принял на посошок полфужера водки и отправился заниматься ремонтом. Парень он был не только лихой, но и мастеровитый.
После того, как избранные господа покинули фойе и перебрались в кабинет заместителя директора театра, интерес к Вдовину быстро пошел на убыль. Он не заметил сам, как остался ни с чем. Один в окружении груды грязной посуды.
Ветреные девицы, еще четверть часа осаждавшие его шумной толпой, разбрелись по темным углам наверстывать, отданное в жертву ради любви к искусству, невозвратное времечко.
Аркадий Петрович кинул взгляд в дальний конец стола, где сидела Рублевская. Там уже ее нет. Ушла. Исчезла. Даже не попрощалась.
Вдовин обошел весь театр. Заглянул везде, где могла быть Рита. Ее нигде нет. Аркадий Петрович скис. Поднялся в свою гримерную. Закрылся на ключ и попытался уснуть. На него, вдруг, накатила такая тоска! Хоть в петлю лезь. Опять, как минувшей ночью, навалилось предчувствие близкой кончины. Вдовин уткнулся лицом в подушку и в отчаянии зарыдал.
*колосники - решетчатый настил на сценой под самой крышей.
"Сам виноват, идиот, - нещадно ругал он себя, - Развесил уши на лживые комплементы пронырливых потаскушек".
Пьянка в фойе дотлевала. Большинство участников разъехались по домам. Но некоторые, пользуясь случаем, остались, чтобы заняться любовью.
Обилие в ночное время свободных помещений - еще одна притягательная особенность театра для людей определенного склада. Нужно-то, всего ничего, договориться с дежурными пожарниками, которые делают ночные обходы. И все. А они тоже - живые люди.
Глава 3. Гоп стоп по-русски.
В отличие от большинства коллег, у Вдовина не было проблем с жилплощадью. Он даже подумывал, чтобы сдавать одну из трех комнат в своей роскошной квартире на Новинском бульваре. Если быть до конца честным, то отношения с Рублевской он рассматривал с практической точки зрения. Рассчитывал в перспективе съехаться с ней. У Риты прекрасная двухкомнатная квартира. Совсем недалеко. На улице генерала Ермолова. А освободившееся жилье можно выгодно продать или сдать в аренду.
Маргарита Борисовна уехала вместе с Кучумовым. Сама удивилась такой решительности. Хотя было уже довольно поздно, страха она не чувствовала. Поехали на метро. Статист пригласил посидеть в кафе возле станции метро "Пионерская". Удобное место, как выяснилось, для двоих. Рукой подать до улицы генерала Ермолова. Кучумов снимал комнату на улице Алябьева. Уезжая из театра вместе с ним, Маргарита Борисовна хотела лишь позлить Вдовина, отыграться за невнимание к ней, заставить потерзаться муками ревности. Собиралась позволить проводить себя до подъезда и на этом закончить отношения с провожатым. Но то ли лишняя рюмка вина, выпитая на банкете, то ли особенности женской природы перечеркнули первоначальные планы. Кучумов понравился Рите, уважительным отношением, так не свойственным нынешним ухажерам, тактичностью в обращении и полным отсутствием фанаберии. Впервые за много лет она почувствовала себя желанной женщиной, а не подстилкой, станком для удовлетворения грубой похоти.
Засиживаться долго в душном кафе Маргарите Борисовне не хотелось. Избыток калорий давал знать. Лямки бюстгальтера намокли от жары, больно натирали плечи и подмышки. Она то и дело подбрасывала тесный лифчик и непроизвольно смахивала с шеи обильные капли пота.
Маргарита Борисовна принадлежала к той категории женщин, которые с раннего детства знают, что хотят от жизни. Родилась она поздним ребенком в Малаховке под Москвой. В добротной пятистенке с капитальными хозяйственными пристройками и фруктовым садом на двенадцати сотках. Ни один клочок земли не пустовал во дворе. Между деревьев сажали картошку. Выращивали и все другие необходимые овощи. Отец умер, когда Рите не было пяти лет. Вскоре в доме появился отчим. Не рыба, не мясо. Изредка попивал. По пьянке приставал к падчерице, когда у нее округлились формы. Умер во сне. Тихо, не причинив никому беспокойства.
Большой любви к матери Маргарита Борисовна не испытывала. Когда умерла, будто камень с души. Покойные родители умели жить. В доме всегда была картошка. Полный погреб. Крупная. Рассыпчатая. И во время войны, когда полстраны пухло от голода. И после, когда менее оборотистые сограждане за скудный поек восстанавливали послевоенные руины. Деньги, которые им платили за работу, едва хватило бы на десять кило их картошки. У родителей же Рублевской был набит целый погреб. Еще были куры, корова, пара кабанчиков. Жить "в городу" тогда было невыгодно. В Малаховке гораздо сытнее. Родители у Рублевской были с головой. Денежки под матрасом не гноили. Накупили редких картин, золотишка, всякого антиквариата. В общем, своего не упустили. Оставили дочери неплохое наследство.
Мужчин в своей жизни Маргарита Борисовна повидала достаточно. Разного сорта. Но замужем была всего один раз. Да и то неудачно. Польстилась на деньги. Пусть и не зря, но муж оказался невыносимым тираном. Хорошо, что вскоре спекся. Отошел в иной в мир от переизбытка желчи в организме.
Работу в театре Рублевская выбрала не случайно. В шестнадцать лет она загорелась желанием стать актрисой. Но необходимых способностей не оказалось. Расстаться с театром она уже не смогла. Осталась осветителем. Но люто возненавидела всех актеров. Хотя большинство их не бедствовало, Рублевская не уступала им в материальном достатке. Но это не помогало ей избавиться от черной зависти. Больше всего раздражали актрисы, которые даже гораздо беднее ее, имели старинные драгоценности, доставшиеся по наследству. У родителей Рублевской их быть не могло. Они не понимали толк в драгоценностях. Скупали по весу. Все, что подвернется. Приобрести ювелирное украшение, какую-нибудь редкую антикварную вещь, от которой баловни судьбы упали бы в обморок, стало пожирающей страстью Маргариты Борисовны. Ни на секунду не покидала ее и доставляла невыносимые муки. Рублевская рыскала по комиссионкам. Набивалась в знакомые к родовитым старушкам. Но ничего существенного приобрести так и не смогла.
Об этой ее страсти знали многие в театре.
Вдовин нравился Рублевской в немалой степени потому, что артист. Тут, как говорится, от ненависти до любви один шаг. Тем более, что актеры мужчины не так раздражали ее. К тому же, он вежливый, обходительный. Не беден. Но чересчур толст. До безобразия. Рита его жалела. Запросто могла переспать с ним. Жалко, что ль? Раздвинула ноги и все. Делов-то? Но когда пыталась представить его рядом всю жизнь, по телу бежали мурашки.
- Скажите, Коля. Вы с Сережей Душкиным близко знакомы? - поинтересовалась Рита ни к селу, ни к городу.
Ляпнула первое, что пришло на ум, чтобы завести разговор
- Не очень. Здравствуй и до свиданья. Мы с ним в разных весовых категориях. Я -артист. Он - работник технической службы.
- Но согласитесь. Все равно, он человек незаурядный. В театре его уважают за смелость, остроумие, веселый нрав. Разве не так?
"Нашла тему для разговора", - еле сдержался Кучумов, чтобы не выругаться. В этот момент он готов был закатать в асфальт разбитного красавчика машиниста сцены.
- Вы разве не знаете, что он дает в театре деньги в долг под проценты?
- Не может быть, - искренне удивилась Рита, еще больше проникнувшись к Душкину уважением.
- Представьте себе. Это так. Я бы такое себе никогда не позволил. Думаю, и вы тоже. Ведь я прав? Мне кажется, вы бескорыстная жрица театра.
Кучумов осторожно положил руку на талию Рублевской. Несколько секунд она не выражала неудовольствия. Потом мягко отстранилась. Но не потому, что сконфузилась. Ладони у Кучумова слишком горячие. А ей и без того невмоготу от жары. Несмотря на поздний час прохладней не стало. Жаром пышели, раскаленные за день дома, асфальт, машины, вплотную припаркованные к бордюру. Вечерний костюм и платье из панбархата не очень годились для прогулки по душному городу. Они оба устали. Хотели присесть, придумать более приемлемое продолжение знакомству.
Пригласить Риту к себе Кучумов не мог. Он сам обитал на птичьих правах. К тому же, уж очень убогая обстановка. Поэтому выжидал. Исходил на комплименты. После освобождения из мест заключения он поехал на родину, в Оренбург. Там его знали под кликухой "Турнепс". Перспектива попасть опять за решетку его не прельщала. Поэтому решил завязать с карманными кражами. Но жить на что-то нужно. Подходящей специальности не было. Поразмышляв несколько дней, он пришел к выводу, что наиболее выгодное занятие для него - посредничество в продаже дури*. Он знал большинство барыг в городе. А прежние прекрасно знали и его. Так что возобновить старые связи не составляло большого труда. Как опытный в криминальных делах человек, он смекнул, что те, которые все еще на плаву, самые ушлые в городе. Значит, дела надо иметь только с ними. Свой выбор он остановил на троих. Поговорил с каждым из них в отдельности. И не посвящая никого во все подробности, предложил услуги по доставке анаши в Москву. Почему именно в Москву? Во-первых, там дурь больше всего стоит. Во-вторых, он случайно узнал, что туда уже давно перебрался Бруневский. Когда-то они вместе с ним гоняли садки**. Работает главным режиссером в хорошем театре. По слухам, хорошо устроился. Но самое главное, он по-прежнему покуривает план.
Все остальное оказалось делом техники.
Бруневский действительно не отказался от старой привычки. Курил дурь, покупая у случайных людей. Естественно, переплачивал. Частенько ему впаривали туфту. Предложение быть обеспеченным без проблем отличной Кашкарской дурью пришлось главному режиссеру по душе. Взамен давний приятель попросил пристроить его к себе в театр. Кем угодно. Хоть статистом. Со временем Кучумов рассчитывал расширить круг таких же надежных клиентов и снабжать их регулярно небольшими партиями высококачественного товара, без дураков, по заранее оговоренной твердой цене. Что вскоре и осуществил. Он не стал жадничать, расширять бездумно свой бизнес. Работал аккуратно. Практически без всякого риска. Довольствовался тем, что имел. Товар ему доставляли проводники поездов по тщательно разработанной схеме. Брали из условленных мест и также оставляли, ни с кем не входя в контакты. Конспирация обеспечивалась ничуть не хуже, чем в спецслужбах внешней разведки. В месяц у приблатенного статиста выходило тысячи полторы, две баксов. Он регулярно ходил на службу в театр. Был на хорошем счету. И постоянно искал надежных клиентов, не забывая при этом о мерах строжайшей предосторожности. Как всякий приличный карманник, Турнепс рассчитывал на удачу. Счастливый случай, который позволит устроить веселую, беззаботную жизнь. Таким мог быть крупный выигрыш в картежной игре, на ипподроме, у букмекеров, принимающих ставки на результаты спортивных соревнований. А также женитьба на богатой бабенке, попавшей в его тенета. Рублевская, как раз могла стать одной из таких.
Брели они неизвестно куда, каждый, думая о своем.
"Какой стеснительный, - умилялась Маргарита Борисовна. - Даже целоваться не лезет".
Этот, новый ухажер ей определенно нравился. Высокий. Неплохо одет. В хороших отношениях с главным режиссером театра. И на лицо не дурен. Что-то в нем от казаков Приуралья. Черные, крутые брови. Нос орлиный, с горбинкой. Красивые карие глаза. Правда, бегают почему-то. Но не беда. Видимо потому, что еще не освоился в театре. Волнуется. Чувствует себя не в своей тарелке.
"Ну, притащу ее к себе, - сокрушался Турнепс. - Может быть, возможно, уговорю не зажигать света. А дальше что? Убожество. Даже нечего выпить. Жалкая холостяцкая комнатушка. Нет. Таких баб нельзя трезвыми приглашать к себе. Только на пленэр. Под звездное одеяло".
*дурь (план, анаша) - легкий наркотик на основе пыльцы конопли.
**гонять садки - лазить по карманам в общественном транспорте.
Они взмокли от долгой ходьбы, от избытка чувств и жизненных соков.
Размашистым движением она подкинула подол платья, поправила теснящий бюстгальтер и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на скамейку. Достала из сумочки сигарету себе и предложила Кучумову. Он с тоской заглянул в глубокое декольте. Сглотнул слюну при виде пышной, молочно-сдобной груди, машинально взял сигарету и присел рядом, не в силах оторвать затуманенный взгляд.
Рита поймала его, снисходительно усмехнулась и стала искать зажигалку. Перетряхнула сумку, вывалила все содержимое на асфальт. Как черт языком слизнул.
Вообще-то, Кучумов курил от случая к случаю. Главным образом - дурь. Тут он вспомнил, что в верхнем кармане пиджака папироса, набитая анашей. Так, вдруг, приспичило курнуть, хоть беги в преисподнюю за огнем. Он огляделся, соображая в какую степь занесло. Похоже, они забрели на пустырь между Кастанаевской улицей и Малой Филевской. Слева - Мазиловский пруд. Справа - метро "Кунцевская". Там останавливаются много автобусов. Подумал Кучумов. Наверняка на остановке кто-нибудь есть. Оставил Риту одну и полетел прямиком, напролом через бурьян и кусты. На пустыре оказалась освещенной лишь одна-единственная дорожка, где осталась Рублевская. Метра два в сторону - темнотища, хоть глаз коли. Пока добрался до остановки, несколько раз упал. Поцарапал ладони и лицо. Но самое досадное то, что старался напрасно. На автобусной остановке не оказалось ни одного человека.
Пришлось вернуться ни с чем.
Выбравшись из зарослей на свет, Турнепс остолбенел. Маргарита Борисовна сидела, отвалившись на спинку скамейки, непринужденно кинув нога на ногу. Без платья. В нижнем белье. Фонарь освещал ее с левой стороны. Гроздь родинок на шее очаровала Кучумова. Он опять невольно сглотнул слюну
Турнепс не сразу понял, в чем дело. Его сбивал с толку веселый, беззаботный вид Рублевской. Она загадочно улыбалась. Наконец он врубился. Риту ограбили и раздели.
- Куда они побежали? - самоотверженно выпалил он.
- Туда, - кивнула небрежно головой Рублевская в сторону Мазиловского пруда. Турнепс, не раздумывая, кинулся на поиски грабителей. Пробежав метров тридцать, он остановился, вслушиваясь в тишину. Рассчитывал по голосам определить местонахождение злодеев.
- Фраерок, ты случаем не нас ищешь? - услышал Турнепс за спиной хрипловатый голос.
Во избежание резких движений, ему приставили к селезенке нож. Турнепс осторожно скосил взгляд. За спиной стояли два лба средней упитанности. Напарник Хриплого держал наперевес платье и сумочку Рублевской.
- Баба на скамейке твоя? - полюбопытствовал он.
- Угу, - мрачно буркнул Турнепс.
- Понятно. Вылупайся и ты до кучи. Костюмчик аккуратно сложи. Ботиночки расшнуруй и положи рядом.
Турнепс с неохотой разделся, понимая, что дергаться бесполезно. Эти ребята хорошо знают свое дело. Действуют уверенно, без суеты. Только теперь он вспомнил, что во рту у него папироса.
- Дайте хоть прикурить, - попросил он.
Ему дали. Он с удовольствием затянулся и поплелся назад. Представил, как будет выглядеть, появившись перед Рублевской. В зубах дымящая папироса, а сам он в одних трусах. Комичнее ситуацию трудно придумать. Отошел метра три и едва не заржал во все горло.
- Еще одного поставили на попа? - услышал Турнепс за спиной, показавшийся знакомым еще чей-то голос, и обернулся.
Этот третий в этот момент прикуривал и на миг осветил зажигалкой лицо.
- Воропай, ты? - оживился ограбленный статист.
- Неужто, Турнепс? - не меньше удивился кореш по последней ходке. - Вот так встреча. Кто бы мог подумать?
Турнепс вернулся. От души отлегло. Был уверен, что одежду ему вернут. Не будут грабить бывшего зэка.
- Судя по шмоткам, ты неплохо устроился. Где, если не секрет? - спросил Воропай.
- В театре.
- Кем?
- Артистом.
- Врешь, - неподдельно удивился бывалый катала*.
- Какой мне от этого понт? В пиджаке пропуск в театр. Возьми и прочти. Что Воропай тут же и сделал.
- Московский академический..., - с трудом прочитал он, высвечивая корочки зажигалкой. - Молоток. Ничего не скажешь. Мужики выпить у нас не осталось? - поинтересовался Воропай у дружков.
- Откуда?
- Жаль. Сейчас что-нибудь сообразим. Пойдем, отойдем, - предложил Воропай Турнепсу и, не дожидаясь согласия, увлек за локоть в кусты.
- Про должок свой не забыл? - спросил он вполголоса, чтобы не услышали приятели.
- Нет. Могу уплатить хоть сейчас.
- Ты что, за дурака меня держишь? Во-первых, с тех пор проценты накапали. Прикинь сколько? Даже по самым божеским ставкам. Во-вторых, по твоей милости мне оттяпали три четверти желудка. Как ты считаешь, насколько потянет? В-третьих, меня вместо общака**, с которого увезли в больничку, отправили на штрафняк***. А это - уже моральный ущерб. Секешь?
В счет карточного долга Турнепс "угостил" в лагере Воропая спиртосодержащей жидкостью, как оказалось после, средством для удаления ржавчины, от которой тот едва не копытнулся.
- И сколько всего, по-твоему, с меня? - спросил Турнепс, понимая, что попал на крючок, с которого просто так не сорваться.
Воропай назвал неподъемную сумму.
- Если не потянешь, скажи. Я могу взять натурой. На тебе не одна ходка. Должен знать, как за фуфло**** расплачиваться. На четыре кости и весь сказ. Если такой вариант устраивает, сейчас все и оформим.
- Побойся бога, Воропай. Мы же с тобой одну баланду хлебали.
- Ладно. Понимаю. За раз ты всю сумму не осилишь. Согласен получить по частям. Только особенно не тяни. За месяц управишься?
Другого выхода, как согласиться, не было. Турнепс обречено кивнул, понимая, что придется изрядно поломать голову, чтобы живым выпутаться из кабальной петли.
- Вот и ладненько, - расплылся в довольной улыбке прожженный уголовник. - Детали уточним при следующей встрече. Пойдем к пацанам. Ты не озяб?
Все это время Турнепс тщетно отмахивался от комаров. Рядом вода. Они вились роем вокруг головы. Вгрызались в полуголое тело. Бедняга-статист извелся, нещадно лупцуя себя.
- Верни хотя бы тряпки, - без всякой надежды попросил он, раздирая до крови бесчисленные укусы.
- Конечно, конечно. Какой разговор? Мы же с тобой вместе чалились у хозяина.
"Сволота. Еще издевается. Ладно. Сегодня ты на коне. Посмотрим, что будет завтра", - заскрежетал от злости зубами Кучумов.
*катала - карточный игрок. **общак - лагерь общего режима. ***штрафняк - лагерь строго режима. ****фуфло - карточный долг, который нечем платить.
Тряпки ему действительно вернули. Его и подруги. Выгребли все деньги. Заодно прихватили пропуск в театр. Неприятно, конечно. Но потеря невелика. В отделе кадров скажет, что потерял. Выпишут новый. Хорошо, не было с собой паспортов. Проблем было бы значительно больше. Маргарита Борисовна сидела в прежней развинченной позе, откинувшись на спинку скамейки и кинув нога на ногу. В углу рта не зажженная сигарета. При виде Кучумова с платьем подмышкой и своей сумочкой на плече она в первый момент от удивления вытаращила глаза. Но тут же сообразив, что произошло, порывисто сорвалась, кинулась к статисту и повисла на шее. Прильнула губами к губам и затрепетала в затяжном поцелуе.
- Ну, знаете. Вы настоящий герой, - сказала она, шумно дыша и поедая восхищенным взглядом романтического заступника. - Думаю, такое было бы даже не под силу Сереже Душкину.
"Достала она меня этим козлом", - с досадой подумал Турнепс и едва сдержался, чтобы не матернуться. Вовремя взял себя в руки и примирительно буркнул:
- Безусловно, он самый отчаянный машинист сцены.
Подхватил Рублевскую под руку и увлек в сторону Кастанаевской улицы.
- Скажите, Николай. Правда, что вы по ночам играете в карты вместе с главным режиссером, его помощником, завпостом и Вдовиным? - спросила Рублевская.
Турнепс опешил от такой осведомленности.
- Бывает. Мы собираемся раза два-три в месяц, - подтвердил он, скромно потупив взгляд.
- Надо же. Я восхищаюсь вами. Значит, я не обманулась в вас. Эти люди не допускают в свою компанию заурядные личности.
- Поедем ко мне или к вам? - спросил статист по дороге, уже не сомневаясь, что сегодня оприходует Рублевскую.
Напоследок ему удалось выклянчить у Воропая стольник на дорогу из своих же денег. На Кастанаевке они быстро поймали машину и поехали к ней, на улицу генерала Ермолова.
Несмотря на поздний час, шум подъехавшего автомобиля привлек внимание некоторых соседей Рублевской. В том числе Шпаера, который полуночничал за бутылкой итальянского вермута в обществе полусонного шпица. Эдуард Михайлович выглянул в окно, увидел Рублевскую вместе с Кучумовым и не поверил глазам. О неразборчивости ее в связях с мужчинами Шпаер был наслышан не только в театре. Об этом судачили женщины и в подъезде. Тем не менее, он ни разу не видел, чтобы она приводила кого-то к себе домой. Как женщина, Маргарита Борисовна его не интересовала. Он предпочитал девиц моложе и симпатичнее. Однако неприязни к ней не питал. Скорее, жалел. Сострадал к ее беспросветному одиночеству. Мог представить ее в постели с кем угодно. Даже с толстяком Вдовиным. Но чтобы с Кучумовым? Этим ничтожеством! Такого вообразить Шпаер не мог даже в изрядном подпитии. Она одна из первых в подъезде поставила решетки на окна, вмуровала стальную, суперсовременную дверь. Установила даже специальную сирену, которая поднимала в подъезде оглушительный вой при всякой попытке взломать ее входную дверь. Мало кто из соседей бывал у Рублевской в квартире. А тут - совсем посторонний человек. Шпаеру это показалось крайне странным.
Впрочем, странностей с приходом главного инженера появилось в театре более чем достаточно. Не только в поведении персонала, взаимоотношениях подчиненных с начальством, но и в самой его жизни.
Первое, что пришло на ум Шпаеру, когда он увидел статиста в роли любовника Рублевской: она с ним играет. Позволила проводить себя домой, и будьте здоровы. Помреж отошел от окна и стал слушать, что будет дальше. Хлопнула дверь подъезда. Заработал вызванный лифт. Рублевская жила под ним. На третьем этаже. Открылась дверца лифта. Закрылась. Опять открылась. Уже на третьем этаже. Шарканье ног на лестничной площадке и щелчки открывающихся замков.
Небывалый случай. Рублевская действительно привела домой малознакомого мужика. Удивлению Шпаера не было границ. Он налил себе еще вермута. Выпил и лег.
Почему-то в памяти всплыл эпизод, невольным свидетелем которого он недавно стал.
В темноте кулис машинист сцены на повышенных тонах разговаривал с главным инженером:
-... А вы еще тот жучила, - это сказал Душкин в глаза Саранцеву, наплевав на разницу их положения в театре.