Аннотация: Читайте, люди. Все это я видел или точно знаю сам.
РАВНИНА.
Изначально это произведение называлось 'МОЯ ВОЙНА'. До тех пор, пока не узнал, что под таким названием уже издал книгу известный человек. Война она для каждого своя. И 'МОЯ ВОЙНА' - это МОЯ война. Но название всё же изменил.
Отслужив три года, только-только переехал с семьёй сюда за полторы тысячи километров. И чуть не первая фраза: 'В Дагестан поедешь'.
'Первая чеченская' уже осталась в прошлом: позором на совести разносортных политиков, общественных деятелей, откровенных предателей; и незаживающими ранами на сердцах потерявших близких.
Чечня фактически стала независимым (но только от России), государством, управляемое всеми, кто накачивал её деньгами. Чем всё это закончится, можно было прогнозировать, и наверняка это делали неглупые люди новой (де факто), тогда уже, власти. Ибо, первый удар, явившийся поводом для 'Второй Чеченской компании', был нанесён не по густонаселённым районам, граничащим с Чечней и не по болевым точкам Северного Кавказа, а по нескольким горным сёлам Дагестана, с минимальным (простите меня люди за это слово) количеством жертв среди населения.
Наша БТГ (батальонная тактическая группа) стояла в Ботлихе, вскоре её перевели в Каспийск, куда я и попал через некоторое время. 1999 год январь - апрель проведён мною (и не только). В солнечном (летом) Дагестане.
Нас отправляли в Дагестан на пол года. Для меня, тогда, это был очень большой срок.
Кстати и о смысле перевода группировки из Ботлиховского района, граничащего с Чечней (на который и напали впоследствии боевики), в 'центр' Дагестана - ни с чем не граничащий Каспийск, у меня есть догадки.
Впрочем, ни догадок, ни анализа глобальных ситуаций здесь больше не будет. Расскажу лишь о том, что видел или знаю сам.
*
Так вот. Что-то около суток пути в объезд Чечни, на автобусе с экзотическими пассажирами, периодически выходя из автобуса 'для проверки документов', и глубокой ночью в Махачкале. Где-то далеко горит фонарь или прожектор - очень далеко. Он один, потому видно. Ни души. Но я знаю куда идти.
Утром веселее: солнышко и люди как люди кругом.
Э-эй, такси! Седой, грузный таксист разговорчивый, по-восточному оценивающе смотрит, но не поймет. Ещё бы: молодой, самоуверенный (днём-то!), странно одетый, коротко стриженный, явно не местный.
- Садись уважаемый, договоримся.
Живо поддерживает разговор, пара вопросов (с его то опытом), короткий вздох и внезапная смена темы:
- Это будет стоить тридцать рублей, - главное он обо мне уже знает.
Первое КПП морпехов.
- Куда мне?
- Вон так, мол, и так.
Вот родные тельняшки и незнакомые, пока лица. Мне все рады. Особенно Саня он в этой командировке пять с половиной месяцев - я его смена.
Представился командиру.
Экскурсия по лагерю: 'Два капитальных здания: кухня и склад, остальное - палатки. Вот наш 'дом', а вот твоя кровать. Кидай вещи, располагайся, сейчас сходим за водкой, она здесь стоит семь рублей', - Саня надолго глубоко задумался глядя в Космос под соседней койкой, потом он в него негромко свистнул, поднялся и мы пошли...
Здесь мне предстояло провести три месяца и шестнадцать дней вычтенных из лучших лет моей никчемной жизни.
Мама пишет: 'Ну, как там знаменитые Каспийские пески'?
А я до приезда сюда и не знал что здесь пески, да ещё и знаменитые.
Жили в палатках вместе с солдатами. Обычная УСБ (универсальная санитарно-барачная), две печки, у нас, медпункт всё-таки: были кровати; позже выложили пол кирпичом, а когда приехал даже в палатках ходили по песку.
Песок, везде песок. В сапогах, в карманах, в вещах, в волосах, во рту, под ногами, перед глазами, вблизи, вдали. Песок. А ещё по нему ходить трудно. Но, привыкаешь.
Огромным полукольцом, вдали горы.
Туманы очень часто. Ночные, утренние, вечерние, дневные, круглосуѓточные.
Палатки. Лагерь обнесён МЗП и колючей проволокой. Вот она в 50 санѓтиметрах от моего окна. По периметру часовые. Зона.
Выход за пределы - событие.
Каждое утро зарядка по берегу великого Каспия. Из его глубин Солнце всходит. И если правда, что тому, кто восход встретил, грех прощается, то там, нам, многое прощено.
В нескольких тысячах метрах от берега, как мираж, прямо из воды (никакой там суши) огромное по площади здание в несколько этажей. Оно давно заброшено; серые стены, черные проёмы окон. Это уникальный, уникально построенный, единственный в своём роде, когда-то жутко секретный торпедный завод, а ныне памятник былому могуществу и схрон браконьеров...
Здесь, в целом, ещё мирно. Вот только прапорщик на фугасе поѓдорвался. Утром, на зарядке по берегу древнего Каспия: от маршрута отклонился.
После зарядки: завтрак, построение, больные, построение, ... стрельба, баня, сопровождение колонны, учения, безделье ..., совещание, ужин, вечерѓняя поверка, отбой. И так каждый день. А ещё круглые сутки личный состав, техника, командиры, конфликты, водка (такой вкусной больше нет) и хороший Кизлярский коньяк.
Это для нас Дагестан.
И так месяц, второй, третий, четвертый. Я триста солдат в лицо знал и 50 офицеров в тумане со спины.
Мы там зверели.
Я - точно.
До сих пор душа в язвах.
Нигде таким милитаризированным не был как там. В моём подчинении был прапорщик и пять солдат. И хозяйство: две палатки под личный состав и больных, автоперевязочная (развёрнутая тут же), автобус санитарный, 'Урал', и БМП. Это на семь то человек! А ещё здесь же были автоматы, патроны, запас промедола, бронежилеты, медикаменты НЗ, радиостанции и прочее и прочее.
Бесконечные стрельбы, вождения, радиотренировки, учения, с выходом боевой техники, пару раз с десантированием с вертушек и один раз с моря, с огромных военно-транспортных кораблей на воздушной подушке, с выездом этой махины на берег; как в кино.
А в это время бомбили Европу. Нам сказали всем писать рапорта - возможно переброска в Югославию. Мы писали. Никого никуда не перебросили.
Мы переживали за Югославию и радовались с ними их маленьким победам.
Но янки сделали своё чёрное дело...
Для нас Буйнакск - центр мировой цивилизации там: склады, прачечная, госпиталь, рынок, магазины.
Мы для него - дикари: пыльные с дороги, в поношенных камуфляжах, в бронежилетах, обвешанные оружием (а куда его девать?). Решаем быстро служебные вопросы и когортой в кафе - поесть по-человечески: картошечки, мантов, коньячок опять-таки и все там очень, очень дешево.
Колонны на Буйнакск, каждую неделю. Оружие боеприпасы, бронежилеты - у всех, радиостанции у старшего каждой машины, две вертушки сопровождения и по ходу, в безопасных местах, учения по отражению нападения на колонну.
Нас информировали, инструктировали, стращали.
Но я в игру интересную играл. Не верил, что кровь будет.
Дагестан до сих пор может служить эталоном ведения национальной политики.
На сравнительно маленькой территории проживают более тридцати национальностей. Люди одной национальности общаются здесь на родном языке, разных на русском. Потому в городах слышится чаще всего русская речь. Это мирное равновесие достигалось веками. И в разумной национальной религиозной, да и политике вообще, заинтересованы без исключения все.
Восток - дело тонкое. Люди здесь другие. Не пойму я их, пока.
Вот пожилая женщина, ни с того ни с сего, сует, в карман, десятку 'на сигареты'.
Вот из ворот выходит маленький мальчик и щелкает в след колонне незаряженным ПМ-ом.
Вот седой гражданин показывает нам, куда стрелять надо 'Если что-то начнется'.
К нам здесь хорошо относятся.
Солнечному Дагестану мир нужен. Здесь это понимают почти все. Почти. И потому все в напряжении.
И беда придёт.
Но ещё почти четыре месяца размеренной восточной жизни. С её мечеѓтями, базарами, праздниками, заботами, пением муэдзинов, по утрам, и нашей, здесь, службой.
Поднимаемся на МИ-8 над бетонной взлёткой, набор высоты в плавном повороте и под нами лазурное, бездонное море. Равнина, бескрайняя Дагестанская - ровная-ровная. Изредка перерезаемая длинными, извилистыми телами рек. Голые рощи да серая земля.
Километров сто и мы в Терекли-Мектеб. У нас тут взвод стоит. Вырытая землянка, в потолке окно, внутри нары человек на десять, земляной стол, в стенах углубления-полочки. 'Кухня', нужник и умывальник на улице. Нехитрый быт. Вокруг периметром окопы. Круглосуточный караул. Вот в ту сторону четыре километра до 'независимой' Чечни.
Форпост.
В апреле домой. Посадили в Ил-76. Экипировка, оружие, личные вещи и запасные парашюты на подвесной системе, у каждого. Сидим, голова к голове, не вдохнуть глубоко, и летим. Домой!
В ноябре я снова побывал в Дагестане, но въехал уже со стороны Чечни...
#
В Афганистане говорят, жёстко было. Сейчас про него 'всё' рассказывают - можно.
За десять лет войны, по разным, доступным мне источникам погибших там 13 - 20 тысяч. Двадцать тысяч молодых, только начавших жить парней, вдумайтесь. Ещё больше искалеченных тел и судеб... За десять долгих лет.
Кто и когда расскажет нам про Чечню?
В 1999 году за первые несколько недель боёв официальная пропаганда дала нам сводку более тысячи человек погибших и замолчала. Это только за первые несколько недель 'второй чеченской'!
А что было в первую самую бездарную и кровавую кампанию, начатую самым кровавым, со времён Ленина и Сталина, правителем? Вдобавок самым бездумным из всех.
Кто и когда нам про это расскажет?
Хочу высказаться:
Я читал чеченскую пропаганду и, в том числе, один очень известный чеченец, бывший народный депутат бывшего Советского Союза сказал, что резня в Чечне началась почином в центре России, в самом сердце Москвы, когда та самая посредственность (русский) расстреливала из танков русских и не где-нибудь, а прямо в 'Белом доме'. Тогда были убиты 120 и более 400 человек ранены. И чеченцы восприняли этот пример буквально...
И ещё: наших офицеров, посланных на эту войну и смерть видавших, сейчас повсюду показательно судят за 'военные преступления'. Когда главные преступники на свободе доживают свой век красиво и в достатке, выплеснув на землю кровь десятков (или сотен?) тысяч человек.
Публично, с помпой, рекламой по телевизору, срывают погоны и ордена!!! С боевых офицеров за мифические преступления!!! Дошло дело до безумия: действующих сотрудников МВД, выполнявших боевые задачи в Чечне, судят в Чечне же чеченские судьи!!! Уж не знаю, те же что приговаривали к расстрелу перед телекамерами несколькими годами раньше, или какие другие, но сам факт. А боевикам, сначала вырезавшим мирных ни в чём неповинных 'нечеченцев', объявляют амнистию за амнистией!!!
Политика.
Не суди, и не судим будешь.
*
На войну я хотел. Просился, как это служить в армии и не 'повоевать'.
Будь она проклята.
И вроде справедливая эта война и гласная. И хорошо продуманная, подготовленная. Сначала бомбовые удары, потом артиллерия, потом под прикрытием артиллерии и авиации восемнадцати-двадцатилетние мамкины дети под пули, хорошо обученных, обеспеченных матёрых хищников.
К тому времени наша армия уже десять лет целенаправленно разваливалась и втаптывалась в грязь.
Ихняя - оснащалась, обучалась, финансировалась.
Дорога на войну у всех разная.
Но ещё больше отличается дорога с войны...
Как ездят на войну? Эшелонами. С любой точки нашей необъятной Родины.
Эшелон - это такой железнодорожный состав: теплушки и плацкарты для людей, платформы для техники и вперёд. В точке Н. техника и люди разгружаются и дальше колонной. Удобно, всё вместе: люди, техника, имущество.
Лично я, так назад ехал. Туда же, для замены, уже прибывшего таким способом доктора - своим ходом.
Обычный рейсовый автобус до Буденовска.
Из Будёновска случайной вертушкой в Моздок. Огромный Моздокский аэродром в то время - один из немногих путей в воюющую Чечню.
Сначала показалось, будто приземлились в чистом поле. Где-то вдали виднелась одна из вышек управления. Ближе, стояли три большие палатки - УСБ (УНИВЕРСАЛЬНАЯ санитарно-барачная), к ним мы и направились. Подойдя ближе, увидел: палатки стояли прямо на бетонке, были старые и рваные. Потому отодвигая полог, я уже предполагал, что увижу внутри: на полу длинными рядами ждали отправки 'домой'; из плотных, черных, блестящих мешков виднелись только кирзовые сапоги...
В одной из палаток, стояла печка, стол и кровати. Два судмедэксперта жарили картошку и пили водку. Они объяснили, куда нужно обратиться, мы погрелись и двинулись в путь.
Такого количества самолётов я не видел даже в кино. Много машин и людей. Все заняты. Штурѓмовики садятся, снаряжаются боеприпасами и парами взлетают вновь. Со стороны подъездных путей всё завалено боеприпасами и ящиками из-под них.
Недалеко от 'взлётки' развернут лагерь МЧС: чистота, песочек, новенькие палатки по линеечке, Российский флаг, ограждение.
Через пару сотен метров, будто на другом краю Земли, в окружении истоптанной грязи (в военной обуви не подойти) несколько рваных палаток без поднамётов. Внутри, ножками, утопленными в жидкой почве, двухъярусные койки с матрасами - это 'перевалочная база' командированных на войну и возвращающихся обратно.
От печки кроме дыма ничего. Шум, гам, пьянки в разных углах. И сам бы выпил, да нечего.
Благо дело недолго тут - одна ночь. Утром повезло, случился попутный борт.
И вот, теплым зимним днём, загруженная, выше иллюминаторов, боеприпасами 'двадцатьшестёрка'. Мы на верху, на ящиках и несёмся на бреющем, едва не сбривая верхушки деревьев и телеграфных столбов, по маршруту Моздок - окрестности Гудермеса. С бешеной скоростью что-то мелькает под нами. 'Поспешай медленно' здесь не уместно - могут сбить.
В чистом поле успеваю разглядеть ломаные линии окопов (что они тут на танки с гранатами ходить собирались?), какие-то разбитые укрепления и природные ландшафты. Населённые пункты облетали принципиально.
Вертолёт принёс нас на войну...
Приземлились на ЦБУ - центр боевого управления на нашем, восточном направлении.
Первое впечатление (оно оказалось и самым верным) - грязь. Не холодно, сыро. В ожидании попутного транспорта до места дислокации моей части (ещё километров сорок) хожу вдоль асфальтированной, но разбитой взрывами, дороги. Объезжая воронки медленно едет забитая женщинами и детьми 'пятёрка'. Водитель - старый чеченец, без какого либо сигнала с моей стороны, останавливает машину, выходит и идет в мою сторону, доставая документы. Опешив сначала, быстро сориентировался и важно махнул ему рукой, мол, проезжай.
Едем сверху БТРа. Туман. Лес.
- ...вот по этой просёлке, позавчера, в наглую, в открытую выехал уазик. Вот там остановился, вылез дух с гранатомётом, никто ничего сообразить не успел; подорвал бэтэр, два пацана погибли...
На 'блоке' стоят чеченские машины, их не пропускают. Тут же кучѓкуются хозяева машин, среди них крепкие, высокие. Смотрят без страха, кто-то с лихой усмешкой, кто-то мрачно. Ну что смотрите джигиты? о чём думаете? Да не хотел бы с вами на узенькой тропке повстречаться. Но рядом, на БТРе, парни тоже не промах. Видать война - страстная женщина, раз притягивает, со всего света, настоящих мужчин...
Ша, пацаны! Я на войну еду.
Вокруг всё разбито и разграблено. Телеграфные столбы без проводов. Пустые оконные проёмы мёртвых зданий, разбитые дороги, редкие грязные машины и серые женщины небольшими группами перемещающиеся по обочинам дорог из селения в селение. Машины часами держат на блоках; пешком надёжнее, да и безопаснее.
Свернули с трассы, за посадками оказался тёплый, природный источник, разлившийся огромной лужей в нём бойцы моются. Ещё чудь дальше руины газокомпрессорной станции, здесь же и наш лагерь.
Пошли представляться командиру, в штабную палатку. Идём, недалеко от палатки приземляются два МИ-24ых. Из них двое лётчиков тоже к нашему командиру. Заходим внутрь: дальше всё как в кино: посередине стол с картой, вокруг офицеры. Командир - мудрый, в годах, полковник Эн, по карте ставит задачу лётчикам, затем знакомится с нами... Офицеры, вновь озабочено склоняются над картой. Стремительные, грозные МИ-24ые (в простонародье 'крокодилы') уходят уничтожать 'цели'.
А мы идём в медпункт.
Сразу же, с разведчиками, поехал на стрельбы. Они, помимо всего прочего, испытывали 'легендарное', растрезвоненное по телеканалам чеченское оружие - противотанковую винтовку, прошибающую с большого расстояния кирпичные кладки и бетонные плиты. Может, помните?
На деле она состоит из ствола от нашего крупнокалиберного пулемёта 'Утёс', ручного заедающего затвора, приделанного приклада с двумя амортизирующими пружинами, и приляпанного магазина на пять патронов плохоподающего и отваливающегося после каждого выстрела. Вот и вся легенда.
В первый же день моей войны привезли пять раненых духов, один из них очень молодой и очень тяжёлый, он не жилец. На следующее утро ещё раненый дух...
Да кого же мы сюда лечить приехали!?
Людей.
Кстати говоря, среди тех пятерых, был некто Чапаев пожилой человек, говоривший больше всех, его несильно посекло осколками. Они на машине пытались проскочить 'блок', не вышло.
ФээСБэшники и так их и эдак: кто да что?
Духи они, железобетонно духи, по одежде видно, да ещё не местные (муфтия здешнего не знают), но оружия при них не нашли информацию от них получили, не расстреливать же их, в самом деле: отвезли в больницу в Гудермес.
Ночью Чапаева этого оттуда выкрали. Говорят, оказался зам.по тылу Масхадова.
*
Из под Гудермеса под Шали - это всё равнина. Первый марш, ничего особенного, чуть проехали, встали - далеко впереди стреляют, ещё остановились - работают сапёры. Долго ехали, увеличиваются на войне расстояния; вот расплющенная танком легковушка и ноги стоят на дороге, в кроссовках.
Здесь только что стычка была: идёт колонна по дороге, навстречу духи. Куда им; впереди колонны танк с минным тралом, обвешанный активной броней, её обыкновенным гранатомётом не взять. Так вот и получилось.
До ночи развёртывали крылья АП - автоперевязочной. Это такая ГАЗ-66 с кунгом с двух сторон, к которому при помощи железного каркаса приставляются небольшие палатки - крылья, а в самом кунге - миниоперационная с необходимым оснащением. Так вот эта АПшка: средство передвижения, рабочее место, место нашего жительства, да ещё и лазарет для раненных и больных. И жили ведь, и лечили, и ездили!
Ещё из техники нашего медицинского пункта был 'Урал' и автобус санитарный, но с ними я не так сросся.
*
Про раненного в голову мальчишку, туман и ночь.
Расположились, лагерем, на какой-то не то птицефабрике, не то скотном дворе. В общем, к тому моменту от того сельхозпредприятия остались: здание и мыши.
Здание полностью разрушенное, зато сколько мышей! Не знаю можно ли сравнить землю с решетом, но, глядя на продырявленную норами землю, другого сравнения на ум просто не приходило. Мыши были везде: в личных вещах, в продуктах, в инструментах, в лекарствах, в машинах. Их ловили руками, пинали ногами, кололи калипсолом (развлекались, но не судите строго, из других развлечений были только книги и водка). Меньше, конечно, от этого их не становилось. Они перепортили почти все таблетки, шприцы и капельницы, они погрызли все, что грызлось.
Позже, когда уходили с того места, проехав восемь часов, мы с удивлением увидели, как на зеркало заднего вида из под капота, на ходу, вылезла мышь!
Но это было позже...
А тогда были ночь и сплошной непроглядный туман.
- Доктора, везут двоих раненных. Один очень тяжёлый.
Парню не повезло. Осколком снаряда, по касательной, снесло теменную кость вместе с оболочками мозга. Тогда впервые увидел извилины головного мозга живого человека...
Спасти пацана могло только чудо. Не во что не верили когда сказали:
- Нужна вертушка. Нужна прямо сейчас.
Аванаводчик, умница:
- Постараемся, док... ... Будет борт!
Не может быть. Ночь - помесь черной туши с туманом и какой-то моросью, рождающейся здесь же, повсюду, в тяжёлом воздухе. Но вот что это? Кажется? (а такое нередко бывало, ведь очень ждешь). Нет. Рокот винтов.
Сигнальная ракета. Ещё. Яркий огонь факела на земле. И прямо над головами яркая вспышка прожектора и четкая граница между ослепительным светом и густой тьмой.
- Осторожнее. Держи. Ставим...
Немного погодя, кажущаяся в темноте огромной, машина устало поднялась и, на небольшой высоте, выключив прожектор, мгновенно поглотилась тьмой.
А мальчишка остался жить. Трудно это, Лёха. Но где бы ты сейчас ни был, держись. С тобой остались по частичке наших душ тоже.
И по частичке наших душ живут со всеми, кто выжил.
И умерли со всеми, кто нет...
Вертушки ждали всегда с волнением. И надеждой.
Тяжело больной или раненный - вызываем. Работаем, как можем и ждём.
Авианаводчик, дружок, ну что будет? Когда? Не дают добро? Летит?
От этого жизнь людей зависит.
'Санитарные' рейсы повышали шансы выжить наших пострадавших на половину.
Делаем всё возможное. Выходим из АП-шки, стоим, задрав головы, смотрим, слушаем. Авианаводчик: 'Сейчас, доктор, будет... Слышу тебя... Левее... Над нами... Не слышу... Мы справа... Ракету... Ёще... Видишь?! Дым!'
Вот, наконец, он прокопченный красавец; шум, ветер его крыльев, и к нему с носилками, всегда бегом. Носилки с раненным. Тяжело бежать с такой ношей, ноги в грязи или в снегу вязнут, пыль (или снег, или грязь) со стеной воздуха в лицо. Быстрее. Мужики принимайте.
Ёще дышится тяжело, но и рукам и душе легче. В секунду такой 'благодатный' контраст.
Ну не передать это словами!!!
'Успели'! Отходишь чуть в сторону и смотришь: вот оторвались колёса и, набирая высоту и скорость, уходит он, трудяга, торопясь спасать чью-то жизнь.
Стояли, помню, в горах туман чуть выше нас. У нас раненные, у тумана вертушка, и она нам очень нужна; сейчас.
-Слышим тебя слева, слева... Уходишь, уходишь... Над нами! Над нами!
И снова в туман ракета, много ракет.
-Видим, тебя видим!
Дымовая шашка.
Готовы прыгать от радости: 'Сел'! Скорее носилки на пол и на скамейки тех, кто может ходить. Загрузили.
Туман тут же, за пару минут растаял как сон. Видно далеко-далеко.
А наш красавец, словно резвясь, чуть приподнялся и, завалившись на бок, опрокинулся вниз, в ущелье и тогда смотрели мы на него сверху вниз и, даже, чувствовали себя птицами. А он под нашими ногами, сходу развернулся и, оставляя за собой едва заметный, короткий след в воздухе, понес парней жить.
Ему пятнадцать минут по воздуху.
По дороге пять часов, или до конца жизни. Кому как повезёт.
*
Приехали - куча корреспондентов (в начале, они бывали часто). Нам 'досталась' корреспондент из 'Н-ского рабочего'. Говорила она лишь с одним человеком. Зато лично понял, что глупые статьи получаются иногда потому, что интервью журналисту даёт глупый человек, выдавая себя за специалиста своего дела, и его глупость тиражируется как первоисточник.
Туман, туман, туман. Света белого не видно.
Как-то ударил морозец и прояснилось.
Ночью, выйдя на улицу, увидел в небе на фоне ярких звёзд, неподвижную, яркую, оранжевую полосу раза в два больше месяца. Думал НЛО. Оказалось: где-то вдали горит, газ выходящий из-под земли и каким-то образом отражается высоко в небе.
Утром любовался горами. Они оказались неожиданно близко.
Горы и моря во всём своём величии даны людям для того, чтобы те ощущали свою материальную ничтожность. Духовно же человек способен вместить всю Вселенную.
Духи часто обстреливают посты, слабы они против регулярной армии на равнине.
Зато мы в горы не лезем, а только посылают туда шипящими красными точками, реактивные снаряды 'Грады' да 'Ураганы'.
А ещё в ясную погоду видим, как там, за хребтом, на большой высоте, не снижаясь, пускают МИ-24ые НУРСы, вертушка за вертушкой, выпустил - ушёл, выпустил - ушёл. В Грозном духи сильны.
Наши соседи - морпехи.
Сегодня один морпех отстрелил себе палец.
За три дня у них восемнадцать раненных (из них один уже умер). И из этих же восемнадцати ни одного ранения полученного в бою. То есть духов они, за эти дни, даже не видели.
А вот наш сверчок - ноги и задница посечены осколками. 'Достал' какого-то срочника и он ему в окоп РГД подкинул, тот из окопа, да не успел немного. Привезли к нам.
Солдат ковырял патрон от ПКМа - раздроблена кисть.
Вот этот с двумя пулевыми ранениями с автоматом хотел сфотографироваться.
А вот этого с перебитым позвоночником насквозь прострелил товарищ.
Этот с раздробленной плечевой костью - чистил заряженный автомат...
По моим наблюдениям семь из десяти ранений по глупости или неосторожности.
По моим наблюдениям семь из десяти ранений по глупости или неосторожности.
А потом чтобы не проводить расследований и не заводить уголовные дела (сами себя замучили бы; да и война всё же), писался наградной: ранение в бою и т.д. и раненного в тыл. И всем хорошо: на самом деле так.
*
Пришел на прием парнишка. Он теперь герой России. Как говорю, получилось?
Зачищали Джалкинский лес. Пошли батальоном в атаку. Взрывы, стрельба, то да се. У него за спиной два огнемёта 'Шмель' - он 'химик'. Замешкался что-то глядь, а наши отступили: вокруг одни духи. Ёлы-палы, думает: конец. Прыг в окоп, прямо на голову духу, застрелил его. Тут ещё дух, теперь ему на голову, снова был быстрее. Сидит, дрожит, справа по окопу ещё дух, затем слева. Снова крики, взрывы, хай-гай. Снимает огнемет, высовывается из окопа, видит, метрах в двадцати группа духов, один из них на колене стоит и другим указания отдает он на вскидку по ним 'шмельнул' и назад в окоп. В это время снова наш батальон в атаку пошёл, духи драпать.
Семь тел духовских осталось на поле боя их обменяли потом на погибших под Ведено разведчиков из Ульяновска.
Всего в этом бою уничтожено сорок два бандита.
А мальчишка этот пришел к нам фурункулы лечить. Герои ведь тоже люди...
Но настоящий подвиг солдата, все же, не только в удачной атаке или стойкой обороне. Тяготы и лишения - здесь они не книжные. Героизм - недоедание, недосыпание, переохлаждение и перегревание, сидение в блиндажах и окопах, в ежесекундном ожидании и напряжении, в нудной повседневщине и однообразии, оторванности от всего дорого и неопределенности...
Каждый день дан для шага к Истине. И человек приблизится к ней, если захочет. Каждая секунда дана для чего-то, каждая жизнь... Каждый день стоит себя спросить: 'для чего прожит'? И если раз в 20 - 30 - 40 - ... дней ответ найдётся, то и остальные прожиты не зря. Пусть не каждый день, пусть очень маленький, но подвиг. Каждый день - подготовка к нему. Подвиг, подвИг - подвиѓнуться, продвинуться, приблизиться; на шаг или на миг. И чем этот подвиг значительнее, тем труднее он даётся.
Многие готовятся к своему подвигу не одну жизнь.
Дезертировал солдат. Ушёл из подразделения, без оружия. Куда? Где он теперь? Жив ли?
Вот она - война.
На войне о войне писать очень трудно. И так кругом она и всё ей подчинено, а если она ещё буѓдет в мыслях и на бумаге перед глазами... Это тяжело. Оставил все записи о войне на мирное время.
Дай нам его Бог.
А на войне думаешь о мире или о чём-то большом и светлом. Как там? Вот вернусь и всё будет хорошо-хорошо. Только бы письма доходили.
На этой 'птицефабрике' увидел впервые минизавод по перегонке нефти.
А бензин там на самом деле продают повсюду вдоль дорог. Трёхлитровые банки, десяти-двадцатилитровые бутыли наполненные разноцветным содержимым стоят тут же. И надписи: 'РОССИИЙСКИЙ АИ-92', 'КОНДЕНСАТ', или даже: 'КОНДЕНСАТ, ОТВЕЧАЮ'. Охотнее всё равно берут наш, пускай 76ой, пускай армейский.
*
ВОСКРЕСЕНЬЕ
С утра нас чем-то угостили.
Налили, понюхали.
Серёга выпил первым. Все остальные, держа рюмки (знаменитые колпачки из-под осветительных мин), не отрываясь, смотрели на него: