Она приходит каждый четверг ровно в пять, хорошенькая девочка, миновавшая стадию подростковой неуклюжести, но еще не вступившая в пору расцвета юной девичьей красоты. У нее длинные ноги с острыми коленками, круглое личико с нежной, гладкой кожей, неопределенного цвета челка, вечно падающая на глаза и полное отсутствие способностей к математике. Соображает девочка медленно, долго смешно хмурится и покусывает кончик ручки, прежде чем ответить на самый простой вопрос. Но зато она усидчива и память у нее отличная, ему никогда не приходится объяснять ей что-то дважды. Поэтому он надеется, что такую необходимую девчонке четверку в школьном аттестате она получит и распрощается с алгеброй навсегда. Он как-то спрашивал, куда она собирается поступать, но, конечно же, забыл, что она сказала. Он и имя-то ее частенько забывал, но все же ждал прихода своей ученицы каждый четверг и все потому, что позаниматься с ней его попросила Гуля.
Она просто позвонила как-то вечером и, словно это было в порядке вещей, сказала, что у ее приятельницы есть дочка, у которой нелады с алгеброй. А ведь он преподает, что ему стоит немного позаниматься с девчонкой, тем более, Аня сказала, что он берет учеников. А приятельница --- дама не бедная и за свое чадо неплохо заплатит. Конечно же, Гуля ни на минуту не задумалась, что он преподает в университете, а школьная программа --- совсем другое дело. Зачем ей помнить о таких мелочах, тем более, что он сразу согласился. Ведь он ждал ее звонка почти два года. И пусть Гуля даже не спросила, как его дела, словно они расстались только вчера, и сразу же распрощалась, уладив свое дело, но зато теперь у него появилась ниточка, связавшая настоящее с прошлым, которое так никогда по настоящему и не отпускало от себя. Незнакомая девчонка, приходящая каждый четверг ровно в пять и, как он увидел однажды в глазок, торопливо прихорашивающаяся на лестничной площадке, пока он открывает дверь, на какой-то час делала его ближе к тому, от чего нужно было бежать, как не раз говорила ему Аня.
Аня --- подруга Гули, добрая женщина, которая всегда видела все и все понимала. Ему бы тогда, десяток лет назад, влюбиться в нее, отыграть свою первую настоящую любовь и расстаться, чувствуя благодарность и пьянящую свободу. С Аней все было бы именно так, легко и просто, и он не ощущал бы себя сейчас реликтовым насекомым, застывшем в кусочке янтаря, навечно погребенным в великолепной могиле незавершенной любви. Конечно, после расставания с Гулей, у него были женщины. Но он даже не понимал, красивы они или нет, ведь ни одна не была похожа на Гулю. Если какой-то новой знакомой удавалось перевести их отношения с уровня ни к чему не обязывающего приятельства на стадию многообещающих встреч, он всегда вспоминал Аню. Такую, какой она была лет семь назад, когда убеждала его бросить Гулю и позволить времени сделать свое дело, утопить в течение дней их безнадежную историю. Он кидался в новые отношения, лихорадочно пытаясь ускорить их развитие, скорее преодолеть тот барьер, который так и остался неперейденным с Гулей, чтобы оставить ее там, по ту сторону, и терпел очередное поражение. Изводя себя воспоминаниями, он рано или поздно начинал сравнивать, и это было смертельным приговором новому знакомству.
Сравнения с Гулей не выдерживал никто. Это было даже забавно, ведь он никогда не думал, что Гуля красива, хотя все черты лица у нее были правильные, почти классические, но в целом создавалось впечатление, что поработал не очень умелый скульптор, не соблюдавший в работе пропорций. Кроме того, он всегда считал Гулю упрямицей, с детским упорством цепляющейся за свои взгляды, неспособной и не желающей ни сострадать, ни понимать других. Она была абсолютно самодостаточна, и при этом парадоксально зависима от мнения окружающих, болезненно относилась к любой критике, утверждая, что сама относится к себе настолько строго, что другим вряд ли найдется в чем ее упрекнуть. Его мать, познакомившись с Гулей, сказала лишь, что эту девушку надо хвалить, если хочешь, чтобы она любила тебя. Он же хотел большего. Он мечтал стать для Гули необходимым, чтобы она нуждалась в нем, не могла провести без него и дня, задыхалась, когда его нет рядом, как задыхается без нее он сам.
Бросив на четвертом курсе занятия в Академии художеств, Гуля стала фотографом в каком-то рекламном агентстве. Она говорила, что такая работа дает ей большую свободу творчества, что после Академии она стала бы посредственным художником, которых пруд пруди, а так будет хорошим фотографом. У нее, действительно, был свой, необычный взгляд на мир, на ее снимках оживали старые башмаки и манекены болтали между собой, брошенный стаканчик из-под мороженного мог стать воплощением трагедии одиночества, и это было великолепно. Но ему всегда казалось, что она способна на большее. Он хотел объяснить ей это, своей верой в Гулин талант связать их как можно крепче, стать для нее взыскательным критиком и благодарным зрителем одновременно. Сделать так, чтобы и она поверила ему, советовалась бы, показывала новые работы. Они вместе искали бы натуру, бесконечными днями бродя по городу, живя в одном ритме, одной целью. Но Гуля только обижалась, когда он выбирал из приготовленных для выставки снимков один и говорил, что из этого могло бы что-нибудь получиться. Она возвращалась с вернисажа, с гордостью и даже злостью сообщая, что половина снимков была раскуплена в первый же день, а уж те, кто там был понимают в искусстве побольше, чем он.
Гуля любила шумные вечеринки и компании, а он ждал лишь того момента, когда она начинала собираться домой. Обычно он отправлялся ее провожать. Он то шел как можно медленнее, то почти бежал, так что девушка едва поспевала за ним. Уводя Гулю от всех, он впервые за вечер чувствовал себя счастливым, хотя мог развернуться посередине безлюдной, темной улицы и, оставив девушку одну, вернуться обратно. Пусть такой ценой, но он хотел увидеть в глазах упрямицы мольбу не оставлять ее, услышать, наконец, что он ей нужен. Но Гуля, махнув рукой, лишь прибавляла шаг, чтобы поскорее добраться до теплого нутра подземки, а на следующий день возмущенно говорила Ане, что он не оправдал ее надежд, как мужчина. Анне же она призналась, что не понимает таких отношений, которые казались ему совершенно естественными. Гуля жаловалась подруге, что он все усложняет, что она устала от странной неопределенности их дружбы. И, в конце концов, Гуля сообщила Ане, что у нее есть другой, старше и проще, такой, который не будет самоутверждаться за ее, Гулин, счет. Все это Анна пересказала ему уже после того, как он немного пришел в себя от скорого Гулиного замужества.
Тогда несколько месяцев выпали из его жизни. Мать была почти уверена, что он подсел на наркотики. Она украдкой проверяла рукава его грязных рубашек, бросала взгляды на его руки, пытаясь отыскать следы уколов, рылась в карманах, ища таблетки. Пожалуй, именно это было естественнее всего предположить, зная, что он может посреди ночи вызвать такси и умчаться неизвестно куда, чтобы вернуться под утро совершенно без сил и весь день ничком пролежать на диване. А он просто ехал к Гулиному дому и, прося таксиста подождать, стоял под ее окнами, или входил в подъезд и замирал, присев на ступеньку. Таксист возмущенно сигналил, он платил ему и отправлялся домой пешком, то кидаясь бегом, то подолгу стоя на набережной, глядя в темный провал, где лишь по редким бликам угадывалось движение воды. Он выжил тогда, хоть и не хотел этого. Потом уехал, надолго, за границу. Он нарочно тратил все, что получал, чтобы никогда не иметь денег на билет, чтобы даже не пытаться прилететь, пользуясь каникулами или праздничными днями, как предлогом. Так он жил, внутренне замерев, боясь пошевелиться, чтобы не выплеснулось, не захлестнуло с головой отвратительное, холодное отчаяние. Прошло немало времени, пока он почувствовал, как оно постепенно испаряется или растворяется в крови, которая неизбежно обновлялась.
Он вернулся, стал преподавать. Вскоре от Анны, беременной вторым ребенком, он узнал, что Гуля не так давно развелась, живет с родителями. Придя домой в тот день, он отключил телефон, вырвал из аппарата шнур, выкинул останки в мусоропровод. Так он на целую ночь отсрочил свой звонок.
О своем замужестве Гуля и не вспоминала, хотя он с болезненным упорством пытался повернуть разговор к этой теме. Ему вдруг остро захотелось узнать все подробности, каким был ее муж, почему они расстались, как она чувствует себя в одиночестве. На что Гуля просто ответила, что она не одинока. Кажется, она даже сама предложила встретиться, но он отказался, чувствуя, как знакомое безразличие охватывает его. С тех пор прошло почти два года, и вот появилась ученица.
Девочка уходила в шесть, оставляя на столике в прихожей деньги, почему-то никогда не отдавая купюры ему в руки. Закрыв за ней дверь, он аккуратно складывал гонорар в кошелек. Сегодня между новенькими бумажками было еще что-то. Тетрадный листок, сложенный вчетверо. Он развернул его. Ровным, аккуратным почерком там было написано: "Я люблю вас!". Он пожал плечами и вдруг вспомнил, девочку звали Татьяной.