Опять этот дождь! Холодный и затяжной, да на пару с порывистым ветром, норовящим забраться под промокшую одежду и украсть остатки тепла у иззябшего тела. До чего же промозглое выдалось лето!
Белка звучно шмыгнула носом и, задрав голову, с тоской посмотрела на затянутое серой пеленой пасмурное небо. Дорого бы она дала за возможность посидеть у горящего очага и выпить подогретого эля с медом. На самом деле, эль с медом - гадость редкостная, годная лишь на то, чтобы лечить простуженное горло, но сейчас бы он пришелся весьма кстати. Насморк, головокружение и надсадный кашель - не самые приятные спутники путешественника. Особенно, если тот понятия не имеет, куда держит путь, а по пятам мчатся неведомые преследователи, желающие поскорее отправить бедолагу на тот свет.
Белка совершенно не представляла, кому за свои неполные семнадцать лет успела столь крепко насолить. Еще месяц назад она терпеливо зубрила труднопроизносимые заклинания, тайком колдовала над рецептом травяного бальзама от подагры, да вздыхала по красавцу Арко, всеобщему любимчику и балагуру. А потом...
В тот самый день Белка, которую на самом деле звали Изабель Кристина Мария... - и еще десяток имен после, отправилась в лес за корнем лопуха. Конечно же, лопухи в изобилии росли и около хедрагга, но копаться в грязи на глазах у родни значило навлечь на себя крупные неприятности. Ей чуть ли не с пеленок вдалбливали, что ведьме из рода Гордых Дьяволиц не пристало заниматься столь низким делом как врачевание. Это - удел деревенских ведуний да городских шарлатанов, выдающих себя за лекарей. Но упрямая Изабель, прозванная Белкой за светло-рыжие чуть вьющиеся волосы, все равно продолжала возиться с приболевшими кроликами да поросятами, изобретая все новые и новые травяные настои, которые, как ни странно, действовали - и, надо сказать, неплохо действовали! Впрочем, кроме благодарных, но, увы, безмолвных пациентов, оценить ее целительские таланты было некому.
Будь Изабель обычной ведьмой, как ее многочисленные кузины, на подобные проказы, скорее всего, закрыли бы глаза. В конце концов, у каждого есть свои маленькие слабости. Но к несчастью Белку угораздило родиться Тринадцатой в роду. Той самой величайшей ведьмой, которая по древним преданиям должна была бросить к своим ногам весь мир и навсегда стать его повелительницей. То есть, понятное дело, не навсегда, а ровно до отмеренного всем, даже очень могущественным ведьмам, срока, хотя кого волнуют такие мелочи? Уйдет Тринадцатая ведьма - ей на смену придет Первая, и круг замкнется. Род Гордых Дьяволиц будет царствовать, с тем чтобы рано или поздно вновь породить Тринадцатую ведьму...
Столь честолюбивые планы Белку ни капельки не прельщали, скорее уж пугали, да и целый мир, чужой и незнакомый, был ей вовсе ни к чему, но родичи ни на мгновенье не давали ей забыть, кто она такая. Особенно усердствовали мать и бабка, впрочем, каждая по-своему.
Кристина, когда у нее случались приступы дурного настроения, на все лады и по любому поводу распекала дочь, превращая жизнь той в настоящий кошмар. Не утратившая после появления ребенка ни капли своей истинно ведьмовской красоты, подающая в юности большие надежды, она никак не могла смириться с тем, что род ждал от нее ровно одного - рождения маленькой тринадцатой ведьмы. Как только это произошло, старейшины тут же потеряли к ней всякий интерес, отдав все свое внимание малышке. 'Я им не племенная кобылица!' - визжала порой Кристина и грозила в потолок кулаком. Болезненная ревность к высшему предназначению дочери доводила ее до исступления, и порой она едва сдерживалась, чтобы не поколотить Белку за пустячную провинность. Той, рыжей, со смешными веснушками на щеках, совершенно не похожей на смуглянку мать, в скором будущем предстояло получить Дар, которым нынче владела Мария, и который та не пожелала передать своей единственной дочери.
Мария же, бабушка Белки и действующая глава рода, во внучке души не чаяла. Ее не смущали ни своеобразная внешность Изабель ('Где это сказано, что Величайшая не должна отличаться от нас?' - парировала она, когда кто-то вновь заводил старую песню о том, что в роду Гордых Дьяволиц испокон века рождаются только темноволосые дети), ни заторможенность внучки в изучении магии, ни тяга той к врачеванию.
Порой, завидев, как Кристина отвешивает подзатыльник будущей покорительнице мира, Мария, забывая о больных ногах, опрометью неслась к малышке и, убедившись, что та не пострадала, одаривала дочь парой звонких плюх и в крайне резких выражениях требовала держать руки подальше от девочки. Кристина в ответ закатывала истерики и убегала из дома, но Марии не было ровным счетом никакого дела до ее страданий. Изабель и только Изабель, все остальное - не важно.
Если честно, Белке совсем не нравилось быть Великой ведьмой, Тринадцатой из рода. Ее сверстницы, давно освоившие простейшие фокусы вроде мгновенного превращения лужи в ледяной меч или наведения огненного морока, животики надрывали, наблюдая за тем, как меч в Белкиных ладонях, даже не успев окончательно оформиться, рассыпается пушистыми снежинками, а морок, которому надлежит быть устрашающим и ужасным, на поверку похож на подгулявшего по случаю праздников мужика. И ехидно замечали, что без бабкиного Дара такая слабая ведьма способна разве что опозорить свой славный род, при одном только упоминании которого любой селянин готов был прятаться в самый глубокий погреб и носа оттуда не казать.
С матерью на эту тему можно было и не говорить. Она сама была раздосадована скудными успехами дочери на магическом поприще, и не раз в сердцах добавляла, что сочла бы ребенка подменышем, если бы, почуяв приближение схваток, не ушла в лес, где и разродилась в полном одиночестве под шум вековых дубов, как испокон веку поступали все Гордые Дьяволицы.
Единственным человеком, кто всегда подбадривал приунывшую Белку и охотно возился с ней, была бабушка. Но и она порой вместо обычного: 'Учись прилежно, все придет в свое время', с горечью роняла: 'В преданиях ничего не говорилось о том, как тяжело будет воспитывать эту девчонку'.
Из-за всего этого Белка чувствовала себя виноватой, не оправдавшей возложенных на нее надежд. Она с тройным усердием повторяла заданные наставниками уроки, до боли в пальцах и глазах практиковалась в заклинаниях, однако все то, что чуть ли не на лету схватывали кузины, ей давалось с изрядным скрипом. Бабушка уверяла, что рано или поздно в Изабель заговорит память рода, и тогда ее мощь сравнится разве что с беснующейся по весне горной рекой, прорвавшей дамбу. Белка согласно кивала, но про себя невесело усмехалась: если она и похожа на водный поток, так только тем, что слепо бежит по проложенному руслу. За нее уже все давно решили, и если она хотя бы заикнется, что ей не нравится этот путь, ее просто не поймут - ни мать, ни бабушка даже слушать об этом не захотят!
Но все же, несмотря на плохо скрытую зависть родни и откровенное неудовольствие наставников, Белка была вполне счастлива. До покорения мира, которого ждал от нее род, было далеко, а значит, пока она могла заниматься тем, что ей действительно нравилось: возиться со зверюшками, сортировать в тайничке целебные травы да мечтать о том, как кареглазый Арко пригласит ее погулять по лесу. А то и сразу венок собственноручно сплетенный попросит - почему бы и нет? Не такая уж она и малявка, через три месяца семнадцать стукнет!
Итак, Белке понадобился корень лопуха. Бальзам от подагры, который она собиралась преподнести Марии на день рождения, пока по прикидкам Изабель мог лишь ненадолго унять боли в изувеченных болезнью суставах. Чтобы любимая бабушка навсегда забыла, что такое ходить с палкой, требовалось зелье посильнее, и после ряда опытов Белка поняла, что вытяжка лопуха придется там весьма кстати.
Втайне Изабель надеялась, что после такого подарка Мария сменит гнев на милость и поймет, что зря запрещает внучке заниматься врачеванием. Ну а если сама глава рода разрешит ей возиться с травами, то и остальные родичи будут вынуждены прикусить себе языки и отвязаться от нее с нудными нравоучениями.
Поэтому, никого не предупредив, после обеда Белка подхватила котомку, старый зазубренный нож с широким лезвием, не раз использовавшийся ею в качестве лопатки, и отправилась в лес. Она долго и придирчиво выбирала, какой из раскидистых лопухов достоин стать очередным ингредиентом бальзама. Затем, вспомнив, что бабушке нравится аромат душицы, решила навестить дальнюю полянку, где даже поздней осенью можно было нарвать несколько цветущих сиреневых соцветий. Заодно собрала пригоршню ягод ландыша, положила отдельно от прочего - уж очень ядовиты!
За всеми заботами время пронеслось незаметно. Солнце уже собиралось уходить на законный покой, и чтобы засветло добраться до хедрагга, стоило поторопиться.
Запах гари Белка ощутила еще на опушке, а когда, от волнения не чуя под собой ног, взбежала на холм, ее глазам предстало ужасное зрелище.
Хедрагг уже догорал. Выстроенные на века дома чернели безмолвными остовами, от раскаленных, покрытых копотью руин тянуло нестерпимым жаром. Ветер разносил окрест тошнотворный смрад паленого мяса и швырял в лицо горячий пепел. Огромные зеленые мухи, басовито жужжа, вились над истерзанными телами. Многие из мужчин все еще сжимали в окостеневших пальцах окровавленные мечи и кинжалы. Кем бы ни были их противники, они должны на всю оставшуюся жизнь запомнить последнюю битву Гордых Дьяволиц.
Белка остановилась посреди площади около колодца и затравленно огляделась. Здесь схватка была особенно ожесточенной, трупы лежали в навал один на другом, каменную мостовую залила кровь. Еще через мгновение Белка увидела Арко. На его мускулистом теле, о котором Белка сладко грезила ночами, не осталось живого места: перед смертью парня жестоко пытали, а после просто изрубили мечами. От открывшегося зрелища девушку замутило. Зажав ладонью рот, чтобы не завизжать от ужаса, Белка опрометью бросилась к своему дому, стоявшему на краю поселка, сквозь слезы уговаривая себя, что ей всего лишь снится страшный сон, и все это происходит понарошку, не всерьез.
Искаженное ненавистью лицо матери, лежащей возле крыльца и невидяще уставившейся в закатное небо, развеяло последние иллюзии. В руке ведьма сжимала обрывок цепочки амулета. Но ни он, ни Брин - давний возлюбленный Кристины, чье тело, утыканное арбалетными болтами, распростерлось чуть поодаль, не смогли защитить ее от ярости тех, кто пришел в хедрагг с единственной целью - истребить всех ведьм до единой.
Борясь с подступающим безумием, Белка схватилась за столб коновязи. Подумать только, если бы не случайная прогулка по лесу, она бы сейчас была мертва, как и все ее родные!
Но пока среди погибших не было видно Марии, у Белки оставалась последняя надежда. Кулаком смахнув со щек слезы, она секунду помешкала, стоя перед дверью дома, который на удивление почти не пострадал от огня, затем потянула на себя резную ручку и вошла. Хотела громко позвать - бабушка! - но посмотрела вглубь комнаты, и крик застрял у нее в горле, так и не родившись.
Мария с застывшим в мучительной гримасе лицом лежала на кровати, ее любимое льняное платье заскорузло от крови, уже успевшей потемнеть и свернуться. Из груди торчала рукоятка клинка. Белка узнала его - когда-то давным-давно Кристина выпросила этот нож у Брина, с тех пор он так и валялся в доме. Видимо убийцы им не прельстились, иначе бы забрали с собой.
Дрожащая Белка приблизилась к бабушке. С отчаянием отметила, как посинели ее губы и заострился подбородок, прислушалась - не дышит. Прижалась к груди - нет, не бьется сердце. Все еще не веря - не желая верить! - погладила ее по щеке. Морщинистая кожа неожиданно показалась ей неприятной на ощупь, словно шкурка жабы, и Белка отдернула руку. Вездесущая зеленая муха, влетев через раскрытую настежь дверь, уселась на окровавленную материю и деловито принялась умываться в предвкушении трапезы. Белка тут же прогнала ее. Муха сделала пару кругов по комнате, и вернулась на прежнее место.
Цепенея от осознания того, что погиб самый дорогой и близкий ей человек, Белка стояла у кровати и тихо плакала. Никогда больше бабушка не приласкает ее и не утешит в горести, не ободрит и не похвалит. За что ее так жестоко убили?! Кому помешала старая женщина? Кому вообще пришла в голову идея истребить весь род подчистую?
Внезапно покойница открыла глаза и в упор уставилась на внучку. Белка от неожиданности заорала и, отпрянув, грохнулась на пол. Она же была готова поклясться чем угодно, что бабушка мертва! Неужели она ошиблась?! Быть того не может! Но как?..
- Подойди ко мне! Быстро! - прохрипела Мария, и перепуганная Изабель не смогла не повиноваться этому приказу.
- Я здесь, бабушка!
- Возьми меня за руку!
Белка обеими руками схватила холодную ладонь, готовая выполнить все, что ей скажут - и тут ее скрутила страшная судорога. Желудок скакнул к горлу, виски заломило от невыносимой боли, кисти рук обожгло. Она дернулась, пытаясь вырваться, но прощальное рукопожатие старухи оказалось неожиданно крепким.
- Держать! - глаза Марии полыхали темным огнем, а в лице не осталось ничего человеческого. Искаженные страданием черты постоянно менялись, и все чаще и чаще мелькал среди вереницы обличий обтянутый сморщенной кожей скалящийся череп, жуткий и отвратительный.
Белка не знала, сколько это продолжалось. Когда все закончилось, ей страстно хотелось зарыдать, упасть на пол и умереть. Тело болело, словно изломанное, на ладонях вспухли волдыри ожогов, а в голове, надсадно отдаваясь в уши, бился набат. Но самое главное - внутри нее расцветала странная и пугающая сила. Дар рода...
Из хедрагга надо было срочно бежать. Перед уходом Белка достала из тайничка свои мази и настойки, а затем, подойдя к мертвой Марии, на лице которой навечно застыла умиротворенная улыбка, выдернула из ее груди клинок, не обтирая завернула в первую попавшуюся тряпицу и забрала с собой.
Убийцы появились, когда она уже достигла спасительной кромки леса. Забравшись в густую крону кряжистого дуба, Белка отстраненно наблюдала за тем, как крепкие бритоголовые мужчины в коричневых рясах, повинуясь приказам худого невысокого человека, обходят дом за домом. Монахи. Она никогда их раньше не видела, но достаточно слышала про монашеские ордена от бабушки и Брина, чтобы понять, кто перед ней. Их предводитель заметно нервничал, и Белка знала почему. Они допустили серьезную оплошность, недооценили возможности Марии, которая сумела их обмануть, не выказав своей силы. Вряд ли убийцы поняли, что перед ними - сама глава рода Гордых Дьяволиц, а не обычная дряхлая ведьма, доживающая на белом свете последние дни.
Находясь на пороге смерти, Мария сумела продержаться, дождалась Изабель, и уже никто не скажет, к кому она взывала и что обещала, чтобы отвоевать у повелителя мертвых эти несколько часов. Но теперь убийцы знают, что их провели - они не могли не почувствовать, что в сожженном хедрагге вершится древний обряд. А значит, не остановятся ни перед чем, пока не найдут последнюю оставшуюся в живых ведьму.
Белка не знала, где Гордые Дьяволицы перешли дорогу боевому храмовому ордену. Ведьмы монахов недолюбливали, но всерьез никогда не воспринимали. Впрочем, так их род относился практически ко всем, кто жил за пределами хедрагга. Редко кто отваживался поднять руку на ведьм или их мужчин, ведь о лютой мести Гордых Дьяволиц слагали целые легенды. Ведьмы так привыкли, что их все боятся, что даже представить себе не могли, какая опасность их подстерегает...
Не дожидаясь, пока монахи закончат осматривать хедрагг и не поймут, что добыча ускользнула, Белка, проверив, хорошо ли держатся пропитанные целебной мазью повязки на обожженных ладонях, покинула гостеприимную крону и бесшумной тенью поспешила вглубь леса.
В эту ночь она так и не сомкнула глаз, стараясь уйти как можно дальше от разоренного хедрагга и от погони, которая - она чуяла - следует за нею буквально по пятам. Только днем позволила себе небольшую передышку и вволю напилась воды из родника, заодно дав отдых усталым ногам. А затем вновь бегом по лесной чащобе да поросшим высокой травой нехоженым полянам.
Ближе к вечеру небо заволокло тучами, где-то далеко прокатились раскаты грома. На Белкину щеку упала первая дождевая капля. Затем еще одна. И еще...
Когда промокшая и измученная долгим переходом Изабель наконец-то нашла себе убежище под корнями вывороченного давней бурей дерева, до нее вдруг дошло: она осталась одна-одинешенька! Нет, она прекрасно поняла это еще вчера, испуганно пробираясь по сгоревшему хедраггу и глядя в искаженные мукой лица родичей. Поняла - но не прочувствовала, словно это произошло не с ней, а с кем-то другим. Рассудок милостиво отстранился, храня свою хозяйку от удара, который не каждый способен выдержать. Но сейчас осознание утраты навалилось на нее, как рухнувшая с крыши дома снежная осыпь. Больше она никогда не обнимет бабушку, не услышит окрик матери, не будет подглядывать из-за кустов за купающимся Арко. Их нет, они все погибли...
Не в силах больше сдерживаться, Белка завыла от тоски и отчаяния и уткнулась лицом в колени. Можно было не бояться того, что кто-то ее услышит; беснующаяся над лесом стихия надежно глушила любые звуки. Но даже если бы монахи подобрались достаточно близко, это вряд ли заставило Изабель замолчать. Она не могла остановиться, оплакивая все, что было ей так дорого, и чего она в одночасье лишилась. Да так и не заметила, как провалилась в спасительное забытье, уснув под шум ливня. А утром, едва раскрыв опухшие от слез глаза, вновь отправилась неведомо куда - лишь бы оказаться подальше от убийц.
Что ее преследуют не только монахи, Белка поняла лишь неделю спустя, когда ее, бредущую по пустой, хоть и вполне накатанной дороге, едва не пронзила стрела с пестрым оперением. Вовремя она споткнулась, ничего не скажешь. Только врезался в память короткий свист, да смертельное дуновение ветерка у лица. Буквально чуть-чуть, и одной глупой зазевавшейся Белкой на свете стало бы меньше...
Изабель тут же метнулась под спасительную сень деревьев. Повинуясь неосознанному порыву, отыскала вонзившуюся в ствол сосны стрелу, взялась за нее - и перед внутренним взором тут же возникла картинка: человек в кожаной куртке с бахромой и смешной треугольной шапочке деловито достает из колчана стрелу и целится в одинокую девичью фигуру.
Белка была готова поклясться, что этот человек - про себя она называла его Охотником - не имеет никакого отношения к монахам, разве что те наняли наемника для ее поимки. Она была бы не прочь узнать о нем больше, но увы: для этого требовалось нечто посущественнее, чем стрела, которая мало что могла поведать о своем хозяине. Поэтому, больше не рискуя задерживаться, Белка опрометью бросилась прочь от того места, где ее едва не отправили на тот свет, и с тех пор избегала натоптанных тропинок, а тем паче широких торговых трактов.
Теперь Белка постоянно была настороже, благо что обретенное вместе с Даром чутье предупреждало ее о приближении опасности. Монахи нападали на ее след только тогда, когда она использовала магию - разжигала костер или пыталась сотворить себе плащ, чтобы не бояться проливного дождя. Поэтому по некотором размышлении Белка решила, что, как это ни печально, безопаснее воздерживаться от колдовства, чем вскакивать посреди ночи и стремглав покидать очередное убежище, зачуяв подбирающихся убийц.
А вот как находил ее Охотник, Белка так и не поняла, но магия здесь была совершенно ни при чем. Иной раз он умудрялся подкрасться так близко, что только чудо спасало ее от неминуемой смерти. Искать того, кто сам не знает, куда и зачем бредет, - на такое был способен лишь настоящий мастер своего дела. Поэтому Охотника она боялась куда больше остальных. Чутье чутьем, но в один не самый прекрасный день Охотник может ее опередить...
Иногда, забившись в давно покинутую хозяином берлогу или обнаружив крохотную, но вполне пригодную для ночлега пещеру, Белка с горечью думала о том, что лучше бы она в тот день никуда не отлучалась, и разделила судьбу своих родных. Она всегда жила словно поодаль от остальных, искренне полагая, что вот это и есть самое настоящее одиночество, и оно ей вполне нравится. Глупая, она даже не представляла, что одиночество может быть таким всеобъемлющим, когда ты остаешься один на один с миром, и некому прийти тебе на помощь. Ее вымотали бесконечные прятки со смертью, надоело чувствовать себя драгоценной добычей, ради поимки которой несколько десятков людей день и ночь обыскивают непролазные лесные чащи.
Чего они опасаются? Исполнения пророчеств из древних легенд? Того, что она и впрямь станет величайшей покорительницей? Ха-ха, да разве может кто-то всерьез верить в это, особенно после того, как Изабель осталась последней в роду? И как они полагают, Белка бросит к своим ногам целый мир, если она с дождем-то никак договориться не может? А ее далекая прапрабабка, если верить рассказам Марии, запросто, одним щелчком пальцев вызывала бурю! Вот такую ведьму, наверное, и впрямь стоило бояться...
От таких мыслей на душе становилось совсем тоскливо. Порой Белка была готова прекратить эту бесконечную гонку, устроить большой костер, вдоволь погреться напоследок и дождаться своих преследователей. Останавливало лишь то, что она отнюдь не была уверена, что ей будет дарована легкая кончина. Стоит только вспомнить о том, как пытали Арко! Да и умирать как-то совсем не хочется. Вот просто ни капельки.
Насколько еще хватит сил? Пока стоит лето, в лесах полно ягод, грибов и сладких кореньев. Если бы еще не слякоть... Но лето скоро закончится, за ним промелькнет осень, и что делать тогда? У нее даже теплой одежды нет, да и не сможет она целыми днями носиться по снегу и спать на морозе!
Белка предпочитала гнать от себя подобные мысли, потому что вслед за ними обязательно приходило отчаяние. Одной ей не выжить, это точно. Но к кому же тогда отправиться за помощью? Мария ничего не говорила о том, что у Гордых Дьяволиц есть родные за пределами хедрагга. Да если таковые и были, вряд ли бы они обрадовались появлению своей дальней родственницы, которую по пятам преследуют убийцы, вырезавшие всю ее семью. Выгнали бы куда подальше, и были бы трижды правы: тут выбирать не приходится, либо приблудная сирота, либо собственные жизнь и спокойствие. Так что на добрых троюродных дядюшек и тетушек можно даже не надеяться.
Конечно, если очень постараться, можно найти себе мужа, который станет ее защищать. Но, увы: в чащобах можно наткнуться разве что на разбойника или беглого преступника, и кто сказал, что, завидев юную девицу, те предложат ей руку и сердце, а не попытаются взять силой и овладеют прямо посреди отсыревшего мха? Значит, чтобы осуществить задуманное, надо хотя бы дойти до города. И даже если по пути туда ее не нагонят монахи или Охотник, сомнительно, что ей удастся устроить свою судьбу за пару вечеров. И дело тут даже не в том, что вряд ли кому-то придется по душе жена с таким сомнительным прошлым и крайне опасным настоящим...
Белка с запозданием осознавала, что крайне мало знает о жизни за пределами хедрагга. Никто из родных не озаботился тем, чтобы подробно рассказать ей, как живут простые люди, какие у них обычаи, как они знакомятся, о чем говорят друг с другом непогожими зимними вечерами. И вот, положим, приходит она в город, а что дальше-то? Стучаться в дома: 'Здравствуйте, меня зовут Изабель, и я ищу себе мужа?' Нет уж, пока она поскитается по лесу, ну а там - видно будет. В конце концов, отправиться на тот свет она всегда успеет, что с помощниками, что без них. Да и Мария вряд ли простила бы ей такое малодушие. Не зря же она, смертельно раненая, из последних сил дожидалась возвращения внучки.
Меж тем дождь усилился. Одежда на Белке промокла насквозь, и даже в башмаках противно хлюпало и чавкало. Если она немедленно не найдет, куда спрятаться, в ближайшие сутки ей точно придется воевать с простудой. Интересно, где сейчас монахи и Охотник? Тоже бредут по лесу в этой слякоти или нежатся где-нибудь на постоялом дворе, пережидая непогоду? Это ей податься некуда, а преследователи всегда могут отдохнуть и набраться сил. Они знают, что добыча от них не ускользнет.
Словно отвечая на немую мольбу Белки, перед ней возник крохотный скособоченный шалаш, собранный из еловых лап. Что ж, за неимением лучшего, сгодится и он.
Вход оказался неожиданно низким, как у норы, и Белке пришлось согнуться в три погибели, чтобы попасть внутрь. Да, здесь тоже сыровато, но все же какая-никакая защита от дождя. Интересно, кто построил этот шалаш и зачем? А впрочем, какая разница? Все равно она здесь ненадолго, чуток обсохнет и дальше двинется.
Хлюпая носом, Белка сняла с себя одежду, отжала, затем, ежась от отвратительных прикосновений мокрой холодной ткани к коже, надела обратно. Перед глазами тут же поплыли черные круги, а зубы начали яростно отплясывать неведомый танец. Похоже, дело дрянь. Если ей сейчас не удастся развести огонь, причем так, как его разводят обычные люди, безо всяких ведьмовских штучек, - она рискует не дотянуть до утра, свалится в горячке. А если костер зажечь магически, то самое позднее к рассвету за ней явятся опостылевшие монахи. Что же делать?
Белка огляделась. Надо же, а здесь в углу собрана самая настоящая лежанка! Да и свой очаг имеется, как полагается - аккуратно обложенный камнями. Может, это тайный схрон какого-нибудь разбойника? Хм, похоже на то, но разве разбойники живут поодиночке? Да и несолидно как-то уважающему себя разбойнику ночевать в таком хлипком, протекающем со всех сторон сооружении. Но в любом случае, раз уж она сюда попала, то в отсутствие неведомого хозяина может делать здесь что угодно. В том числе, хорошенько порыться в поисках чего-нибудь полезного.
Белке повезло. Прямо под лежанкой обнаружилось кресало и небольшой запас дров. А еще чуть зачерствевший, кем-то с одного бока надгрызенный каравай.
На такую удачу Белка и не рассчитывала. Хлеб! Самый настоящий, ароматный, вкусно похрустывающий на зубах! Когда же она в последний раз его ела? Кажется, в то самое утро...
Белка и не заметила, как умяла всю краюху без остатка. В животе довольно заурчало, словно сытый зверь. Повеселев, Изабель принялась разжигать костер. Шалаш тут же заволокло дымом, отчего в горле запершило, а глаза заслезились. Эх, сыроваты дрова! Но тут уж выбирать не приходится: либо тепло, но дымно, либо свежо, но холодно. Впрочем, через некоторое время дым потянулся кверху, так что дышать стало полегче. Удобно устроившись на лежанке и глядя на веселые язычки пламени, Белка потихоньку скатывалась в сладкую дрему, как вдруг в шалаше появилась девушка с волосами непонятного серо-черного цвета и, изумленно глядя на непрошенную гостью, поинтересовалась: