День был пасмурный. Изредка солнце протискивало свои лучи между ленивых боков серых туч. Вот-вот должен был начаться дождик. В эту пору это не было редкостью, о чём свидетельствовали грязные маслянисто-перечные лужи в ранах разбитого асфальта.
Семён Дармидонтыч поднял ногу, чтобы наступить на очередную ступеньку и застыл. Рот его тут же расплылся в улыбке, глубокие морщины разгладились, выцветшие голубые глаза слегка заблестели.
Из дверей гастронома вышел его старый друг: Степан Степаныч Одинцов. Когда-то давно, лет этак пятнадцать назад они вместе работали в местном университете. Профессор Одинцов читал историю, а Семён Дармидонтыч преподавал теоретическую физику. И хотя было это давно и неправда, тёплые воспоминания нахлынули на бывшего профессора. Не ожидал он в этот промозглый осенний день встретить своего бывшего коллегу. Коллегу, с которым они столько беседовали на самые разные темы, обсуждали всевозможные события, до хрипоты спорили, дискутируя над самыми сложными проблемами и... да всего уже и не вспомнишь.
Не помнил Степан Дармидонтыч, как оборвалась эта дружба. Ушёл на пенсию, иногда заходил в университет, изредка звонил, посылал открытку на Новый год...
А тут вдруг и в дверях гастронома. Степан Дармидонтыч, не задумываясь, подскочил к Семёну Семёновичу, хлопнул его по плечу и радостно крикнул:
- Ну, здравствуй, Степан.
Одинцов вздрогнул, поправил очки, крепко сжал авоську и удивлённо спросил:
- Сёма, ты что ли?
- Конечно же, кто же ещё!
Одинцов сдержанно улыбнулся и протянул руку Семёну Дармидонтычу.
- Прости, Сёма не признал. Постарел, слепой совсем стал, последние лет пять ничего не вижу.
- Да, брось ты Стёпка, что значит постарел? Я вот тоже не мальчик, лицо всё в морщинах, живот на нос лезет, да и глохнуть стал. Давай не будем про наши болячки, так рад, что тебя встретил, что и вспоминать про них не хочу. Лучше скажи, как там у вас в университете?
Одинцов тяжело вздохнул.
- Не знаю, Сёма. Видно теперь уже не у нас, а у них...
- Стёпа, что случилось?
- Попёрли меня, дружище, вот что. Вовремя, признаюсь, ты на пенсию ушёл. Меня, хе-хе без ложных, но красивых слов провожали...
- Как же так тебя заслуженного учёного, кандидата исторических наук! Да тебя весь город знает, все студенты любят!
- Знали, любили, но прошло всё. Теперь, наверное, и вспоминать не хотят. Тяжело я ушёл, Сёма, тяжело. Не хотелось мне уходить. Всё родное: стены родные, люди родные...
Да только сгинуло всё. И стены стали серыми и холодными, и люди не лучше.
Тебя, знаешь, там очень не хватало, всех кто после тебя ушёл... Но сказали, иди. Иди, давай на заслуженный отдых, профессор Одинцов, засиделся ты. А, если, говорю не уйду? Ну, не хочешь с почестями, так способ найдём, как тебя уволить.
Я подумал и решился.
Одинцов ещё раз вздохнул и крепче сдал авоську в своей костлявой дряхлой руке.
- Сволочи, из-за таких вот мерзких людишек весь цвет нашей интеллигенции и гибнет!
- Ладно, Сёма не сокрушайся, Бог им судья. Да и какая у нас к чёрту интеллигенция, так мямли одни! Ни слова сказать, ни повлиять, ни на что не могут. А смотреть, как страна загибается, и власть критиковать все могут и профессора и пролетарии. Пойдём потихоньку, а то на ветру стоять - артрит не дай Бог обострится.
И они пошли по разбитому асфальту, на котором блестели грязные лужи. Они шли и разговаривали, укрываясь от холодного осеннего ветра и ловя ртом капельки мелкого чуть моросящего дождя.
Сухие жёлтые листья кружились у них под ногами и уносились всё дальше и дальше, навстречу неизвестности.
Они шли и говорили, говорили и шли. Вся их жизнь медленно ползла по серому небу и тонула в дымке облаков.
Семён Дармидонтыч припадал на левую ногу, Одинцов потирал запястье, а дорога всё уходила и уходила, оставляя позади остатки былых воспоминаний.
Наконец, они подошли к старому панельному дому.
- Вот здесь я теперь и живу, - сказал Одинцов, - двушку разменял, когда жена умерла.
- Я свою трёшку тоже разменял, чтоб сыну с женой да внуками, где было жить - признался Семён Дармидонтыч.
- Ну, прощай, дружище, было приятно с тобой поболтать... хотя...
И Одинцов достал из авоськи небольшую стеклянную бутылочку с белой жидкостью.
- Может, пойдём, отметим встречу?
- Пойдём, - ответил, чуть улыбнувшись, Степан Дармидонтыч, - у меня, правда, язва, ну да чёрт с ней, такое дело отметить надо.