Аннотация: Несколько лет ушло, чтобы придумать окончание этого рассказа... Ощущения мага в мире с исчезающей магией.
Холодно.
Очень холодно. Вьер теперь постоянно мерзнет - даже сейчас, в жарко натопленной кузне. Ему кажется, что снежинки вьются вокруг тела, вымораживая воздух.
- В детстве-то я волшебником быть мечтал, - говорит Марк, стуча молотом по заготовке кинжала, - отец был только против, слышать ничего хотел. На ярмарках я на представления фокусников заглядывался, все думал, что магия это. Облака, помнится, усилием мысли разгонял, водоворотики на речке устраивал.
Вьер дрожит от стужи. Раскаленная заготовка пылает красным, и цвет этот по прихоти случайной ассоциации напоминает о февральском морозе.
- А потом у нашего кузнеца помощник утоп. Мне тогда лет шесть, наверное, было. Папаша подсуетился и меня в обучение отдал, с тех пор я в кузне, при деле. На волшебников только посмотреть хочу, сил нет, да не ходят они через нашу деревню-то.
Обжигающе горячий сквозняк холодит открытые участки кожи. Вьер меланхолично замечает:
- Так не осталось волшебников в стране. Закончились, лет десять как.
- Да? Странно. Я помню, лет пятнадцать мне было, когда странствующий маг на нашей ярмарке появился, все меня в ученики к себе зазывал, я тогда долго колебался, дочь кузнеца мне сильно в душу запала, не хотелось от нее уходить, а когда уже решился - пропал маг тот, и не слыхал никто, куда. Точно не осталось?
Вьер ежится недовольно:
- Точно. А что с облаками и водоворотиками в реке?
Заготовка шипит, опущенная в воду. Пар наждаком проходится по коже, заставляя ее синеть. Марк хмурится:
- Так лет в пятнадцать как раз и прекратилось это, как маг пропал - и не получалось у меня ничего с тех пор. Да и не хотелось. Я Маришку как раз тогда сватать собирался, да и кузнечное дело увлекло. Вот разве что ножи да кинжалы у меня порой особенные выходят, незатупляющиеся и со стихийной какой-нибудь волшбой, загорается цель, если в неё воткнуть, или наоборот, замерзает. Ваш кинжал, чувствую, из таких будет.
Марк снова стучит по заготовке. Вьер греется в неожиданном порыве тепла.
- Мне с огнем, пожалуйста, - шутит он, прекрасно зная, что недоучка никак не сможет это контролировать.
- Попробую, но не ручаюсь, - отвечает Марк, особым образом поворачивая молот. Звуки ударов металла о металл наполняют помещение. Марк продолжает:
- А Маришка-то моя волшебников не любит, боится их, ужас. Я ей показывал когда разгон облаков, она три дня потом со мной не разговаривала. Как раз тогда маг на ярмарке и появился, точно помню, иду я после нашей ссоры, а он меня останавливает.
- И что же?
- Да сразу с собой звать начал, не представился даже. Талант у тебя, говорит, пропадает. А мне не до таланта было тогда.
Заготовка снова шипит в воде, Вьер не выдерживает и делает отвращающий знак, чтобы не морозиться опять паром.
- Подожди, говорю ему, дай подумать. Он и дал мне ровно три дня, как сейчас помню. И все три дня я не мог решиться, а когда стал его искать на четвертый - не нашел. А тут и Маришка снова разговаривать со мной стала. Ей я, понятное дело, про мага не рассказал. А через два года и свадьбу сыграли...
Вьер зябко кутается в пальто, что носит, несмотря на жаркое лето. Марк какое-то время молча обрабатывает заготовку, потом продолжает:
- Когда второго ребенка Маришка рожала, ей худо сделалось совсем, повитуха ничем не помогала, и роды долгие были, я тогда как во сне в лес пошел, собрал каких-то трав, уже не помню, каких, и заварил из них чай, сказал жене выпить, а повитухе - жену обмыть, и все обошлось. Только до сих пор не понимаю, что на меня нашло тогда.
Вьер ловит ускользающее тепло и слегка улыбается:
- А это магия была.
- Такая странная? Впрочем, и хорошо.
Марк заканчивает обработку металла и остужает заготовку, потом аккуратно соединяет с рукояткой. Вьер молча наблюдает, потихоньку согреваясь от творящейся волшбы: кинжал прямо сейчас приобретает огненные свойства, Марк лучше контролирует себя, чем можно было ожидать.
- Вот и все. С вас три золотых, - Марк вытирает тряпочкой лезвие готового изделия. Вьер молча достает кошель с деньгами и отсчитывает монеты, не обращая внимания на несуразную цену.
- А куда подевались маги? - неожиданно спрашивает Марк.
Вьер молчит несколько мгновений, любуясь кинжалом и наслаждаясь исходящим от него теплом, потом нехотя отвечает:
- Неизвестно.
Конечно же, врет: большинство убили завистники. Но кое-кто и правда сбежал неведомо куда.
- Спасибо за работу.
Марк улыбается и протягивает руку для пожатия. Вьер, стараясь не морщиться, сжимает ледяную, по ощущениям, ладонь, незаметно отменяет заклинание искренности и после прощания выходит за дверь. Ярко светит солнце, поют птицы, на небе ни облачка. Холодно, в погожий летний денёк так холодно, и одежда не спасает от стужи, вымораживающей изнутри.
Марк смотрит вслед незнакомцу в странном наряде и сжимает монеты, убеждая себя, что жизнь прекрасна и работа стоит денег. Хотя если говорить начистоту, он бы с большим удовольствием наколдовал бы сейчас дождь, чем возвращался в кузню для ковки гвоздей.
Тысяча триста восемьдесят пятый год от рождества христова, лето.
* * *
- В детстве я мечтала, что буду шить платья для придворных, - говорит Нина, ловко снимая мерки с узких ладоней. Вьер довольно щурится от теплого дуновения ветра. - Меня вся родня стыдила: надо быть поварихой, как мать, говорили они. А я шила одежку куклам, которых мне вырезал соседский мальчишка, и была счастлива. Когда заставляли готовить, нарочно портила блюда, даже если потом наказывали: не мое это было, и все тут.
Кожа шустро раскраивается под перчатку. Вьер не может поверить своему счастью, такому редкому в последние годы: холод отступил на полшага. Воображаемая вьюга все еще слышна, но как будто за толстым стеклом, пусть и продуваемым сквозняками.
- Как-то раз в наш город приехал царь со свитой, а те с собой взяли придворных швей, и одна из них остановилась в нашем трактире. Я показала ей моих кукол; как сейчас помню её похвалы и советы, как правильно снимать мерки. Я пыталась напроситься к ней в ученицы: не пустили, да и она сама отказалась - слишком занята была. Я ее и так упрашивала, и сяк - ни в какую. А тогда вместе со свитой приехал и царский предсказатель.
Вьер ежится от внезапно пахнувшей прохлады.
- Я его поймала, когда он обедал, и упросила предсказать мне будущее: стану я швеей или нет? И хотя ответ был "да", она все равно отказалась забирать меня с собой.
Умелые руки ловко сшивают ладные детали друг с другом. Каждый стежок - как поцелуй солнца: легкое бархатистое тепло.
- Царь уехал, а я стала шить юбки и блузки соседским девчонкам из негодных обрезков ткани, которые отдавал мне городской портной. И красиво получалось! Когда одна девчонка пошла в моей юбке на свадьбу старшей сестры, портной согласился взять меня в ученицы. Родные сначала были недовольны, потом смирились. Так и исполнилась моя мечта.
Нина откладывает готовую перчатку в сторону и берет детали для второй. Вьер внимательно наблюдает, расстегнув верхние пуговицы пальто.
- Как-то раз к нам в город вместе с цирком приехал маг, лет тринадцать мне тогда было, я уже зарабатывала шитьем. Он заказал у меня шляпу, такую специальную, колдовскую, колпаком. Когда увидел результат, долго уговаривал пойти с ним вместе, дескать, в других краях трава зеленее и солнце ярче. Я отказалась наотрез...
- Почему?
- Не понравился он мне, какой-то смурной, как будто жизнь не мила. Да и боялась я тогда от родных уходить. Маг долго меня уговаривал, цирк уехал, а он поселился в нашем трактире и все пытался сманить, пока не пропал. Вещи остались, а самого мага нет - день нет, два нет... Так и не вернулся.
Вторая перчатка сшивается слишком быстро, по мнению Вьера, ему хочется продлить ставшее непривычным ощущение комфорта, он даже задумывается, не заказать ли Нине полный гардероб, но решает все же не отступать от выбранной стратегии: одна вещь - один мастер. И вот, остались последние стежки...
- Смотрите, как получилось. Хотите вышивку?
- Давайте, - сдается соблазну Вьер.
- Я мигом. Какой рисунок?
- Розы.
- Сейчас все сделаю. - Иголка так и мелькает в воздухе. - Так вот, а когда я выросла, напротив нашего трактира открылся постоялый двор, и он нас разорил в считанные месяцы: мать болела и не могла хорошо готовить, да к тому же уборкой у них занимались качественнее, и цены они ставили ниже. Все переметнулись к ним; тогда я предложила открыть одежную лавку на месте нашего трактира - родители отказывались долго, но в конце концов согласились. И, как видите, мое дело процветает. Даже в очередной приезд царя придворные дамы заказывали мне платья.
- Не думаете стать швеей при дворе? - Интересуется Вьер. Одна перчатка уже вышита, осталась вторая.
- Нет, что вы, не хочу бросать родителей! Да и жених у меня из нашего города, может быть, знаете его, седельник Вася.
- Не слышал. Да я здесь проездом.
- Если понадобится новое седло - обращайтесь к нему, удивительный мастер.
- Спасибо. А он с самого начала хотел быть седельником?
- Нет, что вы! В детстве он мечтал стать магом, но, к счастью, отказался от этой пагубной затеи - не знаю уж, почему, но так.
- Понятно, спасибо, - говорит Вьер, зная уже, что обращаться за седлом не будет: и случай уже известный, и седло он изначально в комплект не включал. - У вас здорово получается.
- Ой, спасибо, всегда так приятно слушать комплименты! Вот, держите. С вас три золотых.
Вьер расплачивается, проклиная про себя так необходимое заклятие искренности, взвинчивающее цены до небес, и забирает перчатки, тут же их натягивая: они греют куда лучше всей остальной его одежды - комплект еще не собран. С сожалением расстается с Ниной и выходит на улицу, на холод, под пронизывающий ветер.
Тысяча триста восемьдесят шестой год от рождества христова, весна.
* * *
- Никогда не хотел быть сапожником, - говорит Пьеро, снимая мерки. - И никто никогда меня на это не уговаривал. Просто однажды подвернулся случай стать учеником мастера, и я его не упустил: шутка ли, нищий мальчишка, и тут может получить ремесло практически за красивые глаза. Клещами вцепился, не отодрать!
Вьер утомлен. Длительные поиски почти подошли к концу, осталась всего пара вещей, и только вечные простуды заставили его согласиться на этот вариант: сапожник... никаков. И такой предмет в коллекцию нужен, но почему именно сапоги... Известно, почему: ноги скоро отвалятся, отмороженные. Ни почему больше.
- А кем хотели быть? - вежливо спрашивает Вьер.
- Да никем! - Пьеро вырезает подошву и улыбается. - Кому вообще хочется трудиться! Вот то ли дело магия: взмахнул волшебной палочкой, и получил результат. Если бы можно было стать магом, я бы в первых рядах побежал. Но магов не бывает.
Вьер приглядывается к сапожник: и верно, парню нет еще двадцати, магов он уже не застал.
- Почему же не бывает? - для проформы спрашивает Вьер, усиливая заклятие искренности. - Были же раньше.
- Так то в сказках только! - отшучивается Пьеро. - Да и опасное это по нынешним временам занятие: инквизиция схватит!
- Инквизиция?
- А вы не знаете? У меня соседка была, Вероника. Красивая девчонка, пол улицы за ней ухлестывало, а другая половина слюнки пускала издали. И была у нее подруга, не такая симпатичная. И понравился им один и тот же парень. Подруга-то, не буду говорить ее имени, на Веронику донесла. Забрали ее в тот же день, а через неделю сожгли как ведьму. И какой смысл становиться магом - сразу на костёр?
Вьер морщится от холода, пробивающего сквозь утепленную одежду и почти собранный комплект, и снова пристально смотрит на Пьеро. Тот вовсю тачает обувь.
- И что же, вы полагаете, маг не сможет защититься от церкви?
- Да! Ведь дело церкви - правое, и на стороне церкви общество. Магу просто некуда будет пойти, разве что жить в лесах, но какой в том интерес?
- И как вам нравится быть сапожником?
- Знаете, Филипп, мой наставник, строгий был, чуть что не по его - сразу розги в ход пускал. Я, конечно, за возможность ремесло получить держался руками и ногами, но не до такой же степени, чтобы побои сносить. Пришлось очень быстро учиться делать хорошо.
Руки Пьеро так и мелькают, подтверждая его слова: работает он качественно и шустро. Вьер морщится, предвидя прохладную обувку, и неверяще замирает: пахнуло теплом.
- И знаете, мне нравится делать хорошую обувь, я горжусь тем, что у меня получается. Вся стража приходит за сапогами только ко мне: они вечно на ногах, им важно удобство, а в моих сапогах всегда комфортно. И дворянки тоже ко мне заходят: красивая обувь им по вкусу. Конечно, магом-бездельником было бы лучше, но гордиться своей работой тоже приятно.
Пьеро проделывает дырки в коже. Вьер смотрит внимательно: ну надо же, абсолютно не своим делом маг занимается, а тепло. И так бывает, и вовсе сапожник не никаков, придется другую посредственность искать. Зато ногам легче.
- Вот только одно плохо, приятели мои по улице так и не оценили мое занятие. Им бы все воровать да пьянствовать, а я не таков. - Один сапог закончен, Пьеро принимается за второй. Усиленное заклятие, похоже, дало побочный эффект: рассказ не о том. - Был только друг один у меня, мы вместе с ним мечтали о том, как хорошо жилось бы, умей мы колдовать, и как-то раз наш разговор подслушали... и друга моего инквизиция забрать хотела, да он сбежал, а за мной не пришли почему-то, я так и не понял, почему.
- Магия, - машинально комментирует Вьер.
- Магии не бывает, - так же машинально реагирует сапожник, и Вьер ежится под прохладным сквозняком.
Воцаряется молчание. Вьер внимательно наблюдает за изготовлением сапога, Пьеро сосредоточен на работе. В комнате жарко натоплено, на Вьере почти полный комплект утепляющей одежды, на боку огненный кинжал - но его знобит. Простуда?
- Филипп меня грамоте научил, я читать очень люблю, - неожиданно говорит сапожник. - В книгах о магии много чего написано, но я нутром чую: не такая она. Не знаю, какая, но другая. Вот всегда комфортные сапоги - это да, магия. А то, что в книгах - нет.
- Не боитесь признаваться, что грамотны?
- Не знаю, почему, но нет. Вот ваши сапоги, с вас три золотых.
- Спасибо, - Вьер принимает обувь, достает последние монеты - надо еще один клад найти, никаких денег иначе не хватит, - расплачивается и тут же обувается. Тепло.
- Носите с удовольствием, - улыбается Пьеро.
Вьер кивает, прощается и выходит за дверь. Впервые за долгие годы мороз становится терпимым.
Тысяча триста девяносто первый год от рождества христова, зима.
* * *
Вьер бредет по дороге в гору, ежась от вездесущей стужи. Комплект давно собран, но даже здесь, неподалеку от Средиземного моря, даже сейчас, когда листья только тронула позолота - холодно. Очень холодно. Нервы не выдерживают.
А значит, пришла пора применить комплект по назначению.
Вьер идет умирать.
На вершине горы, он знает, есть пещера, а там - алтарный камень, оставшийся от магов древности, и рунический круг, в который он вписан, и ножи друидов, принесенные им из странствий по Англии, но ножи не понадобятся, ведь есть кинжал, вечно острый кинжал от потомка друидов, отвернувшегося от магии, им удобно будет вскрывать вены.
Остатки магии струятся вокруг Вьера, ее источник - мастерство изготовителей одежды: волшебство человека, занимающегося своим делом - перчатки из России; волшебство лучшего на свете - пальто из Германии; волшебство добившегося наивысшего возможного для себя мастерства - сапоги из Франции; волшебство ответственного подхода к делу, в котором нет таланта - шарф из Швеции, и много другого, разнообразного волшебства, сколько лет прошло с начала сбора комплекта, десять, пятнадцать? У Вьера не хватает духу подсчитать.
Вся эта магия послужит источником силы в жертвоприношении - добровольном самоубийстве последнего мага на Земле, отчаянной попытке вернуть магию, без которой нет жизни - если не для себя, так хоть для потомков.
Когда это магия появлялась на свет в результате самоубийства?
Вьер пытается перестать врать хотя бы себе: никогда не бывало такого. Он попросту идет мстить - всем тем, кто оставил его замерзать на теряющей магию планете, кто почувствует откат непредотвращенного самоубийства тогда, когда станет слишком поздно... нет, опять вранье: он идет мстить тем, кто убил магию, и мстить очень просто: убивая магию до конца.
Кто сказал, что Вьер - хранитель, чья задача - сохранить магию до лучших времен?
Вьер медленно переставляет ноги, погрузившись в размышления. Умирать не хочется, но другого пути он правда не видит: замерзать надоело. Сколько лет непрекращающегося холода... кто открыл дверь в ледяной космос, куда исчезли прочие маги, почему он остался один на выстывающей под порывами бездарности планете?
Ветер гонит облака над горами: колесница, дракон, другие картинки легко прослеживаются в них, близость моря делает сценки на небе особенно красочными. У Вьера нет сил любоваться природой, все его мужество давно уходит лишь на то, чтобы не лечь на землю, сжавшись в клубок, и не заснуть навечно под непрекращающейся стужей: если умирать, так хоть со смыслом. Ласковый ветерок пробирает до костей, шорох листвы кажется издевательским скрежетом, он не помнит, когда стало так тяжело выживать, и не хочет вспоминать, он считает: главное - дойти и выпустить себе кровь на алтаре, а там хоть трава не расти.
Не то что бы Вьера вообще заботилась трава, скажем прямо.
Наконец, показывается вход в пещеру. Вьер устало садится на камень рядом и наблюдает за закатом - последним закатом в его жизни, он уверен. Прощальный луч солнца затухает, отразившись от гор, и Вьер заходит внутрь. Пахнет медвежьей шерстью, хотя никаких животных тут нет, он уверен, и почему-то селитрой. Алтарный камень покрыт какой-то трухой, которую Вьер старательно смахивает на землю. Рунический круг в порядке и ухода не требует.
Вьер достает кинжал и ложится на алтарь, мысленно отсчитывая секунды. Главное - уловить нужную фазу Луны, то самое мгновение, когда полнолуние начнет идти на убыль: для надежности, и хорошо, что он прекрасно это мгновение чувствует.
Вокруг темнота; умирать не хочется; Вьер медлит. Нужное мгновение прошло, но теперь любое мгновение подходит, чем дальше - тем эффект сильнее; насколько он ненавидит людей? И хватит ли ему духу умереть ради того, чтобы отнять в их жизнях смысл?
Наконец, Вьер делает широкий надрез. Одновременно с током крови вспыхивает свет: открывается портал.
Вьер берет кинжал в другую руку и делает второй надрез. Из портала выходит человек.
Вьер читает короткое заклинание и нацеливает кинжал себе в горло; его глаза закрыты.
Человек выбивает кинжал, притягивает портал поближе, дотрагивается до Вьера и вместе с ним исчезает.