- Не вставай, - сказал я, войдя в комнату с пленным гибридом.
Дверь я оставил открытой.
У меня было хорошее настроение, немного лирическое, с легкой ноткой сентябрьского блюза. Бесконечные допросы утомляли, и я время от времени позволял себе творческие отступления от заведенного порядка. Пока трудно было сказать со всей уверенностью, удачной ли получилась моя новая импровизация на этот раз, но я все-таки склонился к мысли, что нет, и досадливо ухмыльнулся, недовольный собой. Чтобы гибрид ненароком не заметил моей усмешки, я повернулся к нему спиной и сделал пару неспешных шагов к окну.
Ответом на мою неудачную шутку была тишина (если не брать в расчет жужжание вечно голодных мух, в изобилии снующих по пыточным комнатам). А чего еще я ожидал услышать? Что он рассмеется над шуткой своим сиплым смехом? Станет плакать, умолять о пощаде? Скорее всего, ничего из перечисленного он делать не будет, хотя, может быть - последнее: я все же надеялся услышать просьбу о легкой смерти.
Мозг гибридов этой модели работал медленно, почти как у людей. Стоило дать ему толику времени, чтобы он сообразил, что к чему, и как себя вести. К тому же, пленный был подготовлен к допросу, что отнюдь не способствовало остроте его мышления. Опыт нашептывал мне на ухо, что делать, словно невидимый суфлер, поэтому я играл свою роль раскрепощенно и расслабленно. В отличие от пленного, у меня на кону стояли не страдания и жизнь, а всего лишь пять минут потраченного времени.
На осмысление ситуации гибридам требовалось с полминуты, и я, едва не зевая от скуки, посмотрел в окно, где сквозь засиженное мухами стекло желтели кроны деревьев. Они тщетно пытались удержать на своих ветвях стаю местных антарктических сорок, то и дело срываемых колким осенним ветром. Птицы нелепо лохматились, случайно оказавшись к ветру спинами, и быстро разворачивались обратно, упорно стараясь встречать его порывы своими массивными клювами, и от этого были похожи на маленькие юркие флюгеры, обреченные сражаться со стихией до скончания веков. Особенно смешными казались инфантильные птенцы-подростки - коричневатые и неестественно стройные, с по-детски нелепыми повадками. Они вели себя глупо, но взрослые не клевали их, потому что не боялись - зачем нападать на того, кого не боишься? Я вовсе не причислял себя к многочисленной когорте birdwatchers, но наблюдение за нескончаемой суетой пернатых братьев мне удовольствие все же доставляло. Если разобраться, ум, смекалка и коллективизм этих прекрасных созданий людьми недооценен, а вели они себя точь-в-точь как маленькие крылатые человечки.
Интересно, что на местное наречие термин 'birdwatcher' точно не переводился. Самые близкие его переводы звучали или тяжеловесно, или семантически неточно: 'наблюдатель птиц', 'натуралист по птицам', 'орнитолог-любитель' и тому подобное. Эти жалкие попытки передать смысл простого понятия 'birdwatcher' все равно звучали как-то неправильно, фальшиво. Все-таки странно - люди живут друг с другом бок о бок тысячи лет, но до сих пор так и не смогли найти общий язык, а теперь и этот пленный гибрид говорит на смешном местном наречии - на языке своих хозяев. Эх, куда катится мир...
В открытую дверь доносились душераздирающие крики - это мои коллеги-соратники работали с другими пленными. На каждого из нас в день приходилось по несколько десятков допрашиваемых, и это был конвейер, не терпящий задержек.
Полминуты прошло. Я неохотно отвел взгляд от окна и посмотрел на пленного гибрида: еще недавно это был пышущий здоровьем высокий голубоглазый блондин, а теперь он лежал в ванной с насыщенным раствором соли - прекрасным средством заглушить сигнал ненайденных жучков прослушки или маячков-передатчиков, случись им оказаться спрятанными где-нибудь в теле гибрида - мутной от его собственных экскрементов, но ему это было простительно, так как руки и ноги, пристегнутые к поручням ржавыми, но крепкими цепями, жестко ограничивали его движения. В таком положении он находился неделю, а это достаточно долгий срок для того, чтобы живородящие антарктические мухи с блестящими бордовыми пузиками успели отложить личинки в его спекшиеся волосы, а личинки превратились в откормленных опарышей и теперь вовсю резвились на его макушке, поглощая те части тела гибрида, которые были для них съедобны - плоть, так похожую по вкусу на человеческую. В данном случае, это была кожа верхней части головы.
- Тебя зовут Толян, - сказал я полувопросительно, стараясь не смотреть выше линии его бровей. - Какое дурацкое имя. Кто тебе его дал?
Было интересно услышать его ответ, понять, в какой он кондиции. За ту неделю, что он здесь купался, я был первым, кто к нему зашел.
Гибрид промолчал. Его голова едва заметно ритмично покачивалась вперед-назад, почти неуловимо, едва-едва. Люди с помощью ритмичных движений могут унять свою боль: известно, что повторяющаяся мышечная активность стимулирует выработку гормонов радости. Это был не человек, а робот с квантовым мозгом, но он, похоже, делал то же самое.
Гибриды-андроиды - антропоморфные роботы со встроенными биологическими органоидами-паразитами, закрепленными на полимерном - чувствовали боль, даже могли потерять сознание от болевого шока. Впрочем, наслаждаться они тоже умели, но для этого гибрида последние дни были не самыми подходящими для плотских утех - ему крупно не повезло, он попал в плен. К нам.
С боевого гибрида нельзя скачать информацию, просто подключив к нему кабель или вставив накопитель в какой-нибудь из слотов на его теле, так как квантовые шифраторы в их мозгах шифровали данные с помощью уникальных ключей-алгоритмов, на подбор которых имеющимися у нас вычислительными возможностями ушли бы десятки лет, и это при самом благоприятном раскладе.
Возможности по извлечению информации с помощью пыток тоже не были бесконечными: дознаватели причиняли боль, разрушая биологическую плоть, количество которой, как и способность к регенерации, было ограничено. Этот процесс шел медленно, пытку растягивали как можно дольше, на недели, но рано или поздно наступал момент, когда гибриды лишались всех своих органоидов и переставали чувствовать чтобы то ни было. Те, которые были покрепче, оставались в своем уме, хотя и с посттравматическим синдромом, а слабаки 'съезжали с катушек' точно также, как это порой случается с людьми, перенесшими серьезные болезни мозга или травмы.
Если пленные гибриды соглашались на сотрудничество, это их участь не меняло - их продолжали пытать в надежде выудить еще что-нибудь и рано или поздно все равно убивали. На это было несколько причин: солдаты с посттравматическим синдромом ненадежны, предавшие раз - предадут снова, и гибриды, подвергшиеся унизительным пыткам, никогда не простят своего врага и отомстят при первом удобном случае. Все-таки это были солдаты, созданные быть идеальными настолько, насколько это вообще возможно, а чувствительность к боли, нестандартный склад ума и даже такая, казалось бы, бесполезная вещь, как способность к проявлению сентиментальности, были качествами, необходимыми идеальным солдатам. По крайней мере, так говорят научные исследования.
В воздухе висел запах скатола - именно он привлекал мух на пиршество. Здесь их были тысячи. Эти простые твари не могли устоять перед соблазном и, проявляя чудеса изворотливости, умудрялись проникать внутрь помещений нашей базы через мельчайшие бреши в противомоскитных сетках и жрали все съедобное, что только могли найти, плодились и снова жрали, жрали, жрали...
Я взял с подоконника баллончик со средством против летающих насекомых, встряхнул и несколько раз попрыскал на пленного. Мелькающие перед глазами мухи отвлекали от работы, а мне все еще предстояло выбить из этого робота пару так необходимых мне ответов.
- Премного благодарен, - сказал гибрид и судорожно закашлялся.
- Не стоит благодарности, - ответил я в том же дурацком стиле, что и гибрид, который, похоже, то ли начитался Куприна, то ли слишком сильно получил по голове при пленении.
- Эти твари очень назойливы, - продолжил он таким тоном, будто поддерживал случайный разговор ни о чем с соседом по лифту.
Он прекрасно слышал звуки страданий, доносящиеся из соседних пыточных комнат, ибо мои коллеги тоже предусмотрительно оставляли двери открытыми. Несмотря на это, лишь легкая хриплость голоса выдавала его волнение. Это могло быть вовсе даже не волнение, а результат отека голосовых связок - как никак, органоиды этого гибрида постепенно отмирали, доставляя ему нечеловеческие страдания. Хотя... какие еще страдания могут быть у нечеловека?
- Хочешь, я попрыскаю тебе на голову еще? - спросил я, пытаясь быть как можно более любезным - как заботливый доктор или, скажем, сиделка.
- Спасибо, не стоит. Они уже не докучают мне так, как прежде.
- Ну и отлично, - я поставил баллончик на место. - Ты наверно догадываешься, зачем я сюда пришел.
- Несомненно.
- Зачем же, сударь? - я цинично подхватил его манеру разговаривать, стараясь при этом не улыбаться.
- Ты собираешься меня допрашивать. Пытать.
- Что ты, это совсем не так! - деланно возмутился я. - У меня к тебе, Толян, есть предложение иного рода.
- Какое же? - гибрид зашевелился в ванне.
Цепи зазвенели об эмалированный край, поверхность воды покрылась желтыми волнами и бурунчиками.
- Предлагаю тебе сделку: я даю тебе вот это, - я достал из кармана черный прямоугольный параллелепипед размером с мизинец - блок самоуничтожения, который у гибрида вырвали во время пленения. - Хоть прямо сейчас вставляю тебе эту хрень обратно в голову, туда, где она и была. После этого ты сможешь себя убить незамедлительно и с комфортом.
- А что от меня требуется взамен? - казалось, в глазах гибрида мелькнула надежда.
- Самая малость, пустячок, - ответил я. - Расскажи мне, кто в вашем батальоне занимается внедрением в компьютерные системы противника. То есть, в наши. Назови имя передвижного вирусного модуля, его номер, звание. Давай начнем с имени, так тебе будет легче.
Я произнес эти слова и затаил дыхание - вдруг скажет?
Но он не сказал.
- Увы, меня не посвящали в секреты такого рода.
Я с сожалением вздохнул и посмотрел в окно: деревья уже махали ветвями не так, как всего несколько минут назад, переменчивый ветер поутих. Один из птенцов, сидевших на ветви, взъерошился, тряс крыльями и пищал, заглядывая в клюв своему родителю. Последний держал в клюве какую-то козявку устрашающего размера - цикаду или медведку, кто их разберет - в это время года в Антарктиде с насекомыми проблем не было.
- Ты мог случайно увидеть имя, или услышать в разговоре, - сказал я.
Родитель некоторое время поломался (интересно, зачем?), а потом отдал добычу своему чаду. Это было чертовски трогательно.
- При мне разговоры о вирусных модулях не велись, - сказал Толян.
Я с усилием отвернулся от окна и посмотрел на гибрида: было видно, что цепи, гнилая вода, голод, опарыши и время причинили его биологической части корпуса немалый ущерб, и теперь каждая секунда пребывания в сознании была для него невыносимой пыткой.
Как бы невзначай я поиграл его персональным блоком самоуничтожения, подкидывая его вверх и ловя в самый последний момент, глядя, как гибрид заворожено отслеживает мутнеющим взглядом все его перемещения. Он явно жаждал заполучить этот блок - билет в свой гибридный рай, тут же вставить его себе в головной разъем и как можно быстрее сдохнуть со счастливой улыбкой на гниющем лице.
- А тебе нравится наблюдать за птицами, Толян? - спросил я.
Если бы у меня самого кто-нибудь спросил тогда, зачем я это сделал - вряд ли я смог бы ответить что-нибудь вразумительное.
Он уставился на меня непонимающим взглядом, полным мучительного страдания:
- Позволь, что?
- Пробовал ли ты рассматривать птиц, наблюдать за ними в их привычной среде обитания?
Гибрид, наконец, понял суть вопроса и ответил, шепелявя, с трудом ворочая высохшим языком:
- Да, я частенько сиживал здесь, на берегу бухты Надежды, глядя как серые чайки строят свои гнезда на берегу и дерутся за территорию. Давно увлекаюсь повторением экспериментов Лоренца и Тинбергена. Осмелюсь заметить, у меня это неплохо получается.
Он тут же осекся и поправился:
- Получалось.
Было похоже, что он не питал иллюзий относительно своего будущего.
- Да ты что? - удивился я, на этот раз искренне.
- Это было не так-то просто, приходилось долго втираться к ним в доверие. Особенно к серым чайкам.
- А как у вас называют людей, которые любят разглядывать птиц на воле? - я хотел разгадать этот семантический ребус, засевший в моей голове как заноза.
Гибрид улыбнулся, отчего его нижняя губа неожиданно порвалась посередине, и из образовавшегося отверстия вывалился зуб. Он упал в мутную жижу с тихим всплеском и скрылся где-то в глубине.
- Мне очень жаль, - сказал я.
- Прошу прощения, - гибрид вновь улыбнулся, но его улыбка на этот раз получилась ужасной.
Мухи снова стали липнуть к нему, ползая по носу, рту, глазам. Их количество увеличивалось чуть ли не ежесекундно.
Я взял спрей и попшикал на лицо гибрида. Он благодарно прикрыл веки.
- Так как твои соратники называют birdwatchers?
- Мои друзья их называют придурками - кому еще в голову придет рассматривать птиц, когда вокруг идет такая война?
- Но ты же рассматривал?
- Да, было такое... Меня так и называли: придурок.
Я вздохнул - нужно было возвращаться к делам.
- Толян, - сказал я, - мне необходимо узнать имя передвижного вирусного модуля. Если ты мне его не назовешь, погибнут сотни тысяч невинных.
Его лицо опухало прямо на глазах. Похоже, органоиды исчерпали ресурс стойкости.
- А если я скажу, погибнут сотни тысяч невинных, но уже с нашей стороны, - прохрипел гибрид.
Я вздохнул и вновь посмотрел в окно: птенец-подросток вновь клянчил еду у взрослых. Жизнь продолжалась. Но я почему-то уже не мог продолжать пытку этого гибрида. Может быть виной тому были Лоренц с Тинбергеном или эти проклятые птицы.
Я подошел к зловонной ванне вплотную, протянул руку к голове Толяна и вставил в нее вожделенный параллелепипед.
Тело Толяна конвульсивно задергалось, обдав меня брызгами нечистот. Он слабо застонал и вскоре стих, оставив мне на память свою жуткую улыбку. Теперь мне придется с ней жить - конечно, если я когда-нибудь не решу избавиться от кошмарных воспоминаний этой войны. У нас, гибридов, это делается легко, было бы желание.