Руфус - крыса. Не самая большая на этом этаже. Морда у него на уровне моего паха, задирает всегда так, когда с кем-то толкует, как будто только что принимал в рот. Одёжки на нём, кроме рваной мешковины с прорезями для рук и ног, нет - нелюдям запрещено человеческую носить. Руфус - крыса не только по виду. Это было бы странно. Но нет, Руфус стоит своей родни. Трусливая, подлая тварь. И сейчас Руфус схаркивает кровь и материт меня, заодно пытаясь нащупать стекло, засевшее ему чуть ниже спины. Делает Руфус это по-своему, по-крысиному. Задней лапой. Ох уж и урод этот Руфус. Говорил, вроде, что семья есть. Семья? Выводок. Таких же, только слепых и лысых. Найти б гнездо этой твари да передавить всех пиздюшат розовых.
Почему так ненавижу Руфуса? Сейчас. Дай только отдышаться. А дышать тяжело, когда в печенке торчит заточенная кость. Жирное и чёрное пальцами чувствую, лезет сквозь робу. И огрызок кости виден. Мутит. Но ладно. Руфус, значит?
Начну так. У Руфуса немного друзей. Кто с таким водиться станет. Крыса на то и крыса. Не стал бы с таким пить за одним столом, уж точно. Но пью вот, бывает, кислятину и с Руфусом. Когда неделями выгребаешь голыми руками дерьмо и находишь только стекляшки, запьёшь с каким угодно ханыгой, и неважно, что из копчика хвост болтается и клоки шерсти по телу плешивому. То дерьмо, что в Стоках течёт, от него так просто не отмоешься ведь. Руфуса тоже там встретил. По уши в гнилье и отбросах. На морде маска из водорослей. Брезгует, крыса. Подрались тогда за тритоний глаз. Раздавили случайно, когда друг друга за уши грызли. Хрящ мне вырвал, сука. И кличку новую подарил. С горя, как были, в липкой жиже с макушки до пят потащились в кабак. Там на стойку всё, что накопали, и выложили, работяг посмешили. И бучу затеяли. Уж не знаю, как сил после Стоков хватило, но череп одному шахтёру об угол стола - а столы у Горлика крепкие, на совесть - разбил. Руфусу шутник какой-то розочкой под облезлый хвост ткнул. Завизжал как свинья. Крыса. Как свинья. Вот уж хохма. А потом уже, как пробились к дверям, один мне кость в брюхо подарил. Не помню лица - быстрый был, в драку не лез, всё рядом вертелся, примеривался. Поначалу даже не понял, что не так. Бежали. Коридоры-коридоры. А потом уже и косточка та о себе знать дала. Где-то на Ползучке совсем прижало к полу. Там и упал.
Почему этот подонок не побежал дальше? Почему вообще за мной помчался? Сколько поворотов было: и на Холодную, и на Хребет, - там уж точно не нагонят - больно место тёмное. Но вот он - схаркивает кровь и материт меня. И стекло в заднице лапой шкрябает. До лестниц меня кое-как доволочил. На ступенях уже и у него сил не осталось. Примостил к стене спиной, усадил. Сам рядом плечом прислонился. Так и сидим. Уже не материт - смеётся только крысиным своим смехом, и я за ним следом. Тяжело смех даётся, как будто враспор что-то встало поперёк тела. Да так оно и есть. Говорю, если глаза закрою - сдохну. А закрыть хочется, устал.
Тогда Руфус, шипя от боли, подполз ближе. Дышит быстро-быстро. Лапами по штанинам хлопает, когтями зашитые карманы распарывает. Сапоги стаскивает. Портки разматывает. Говорю, что блядина он и весь его блохастый род. Молчит. За штаны принялся. Всё в кучу около себя сложил, перебирает, поддёргивает его как-то. На меня не оглядывается. Вытряс из левого ботинка высушенный листок выгнойка, всё ещё пахнущий ядрёно, хотя, вроде, полгода назад как подложил под стельку. Пару блестяшек в подкладке штанов нашёл. Между тем, ярко и подробно описал, что с семейкой его сделаю, как выберусь. У каждой крысы семья есть. Это люди могут одиночками по Днищу разбрестись и друг другу глотки из-за спины резать, а крысы нет, у крыс всегда ещё кто-то есть. У Руфуса вот двадцать три брата и пятнадцать сестёр. Сам сказал, мол, чтоб легче перечислять было. И деток у самого что-то около того, и ещё десяток сдохших. Говорит, ещё двое были, сросшиеся спинами, мёртвыми родились.
Всё забрал, крыса. Были бы яйца - и кость бы из меня вынул, явно же не простая, вон, даже рисунок резной чуток виден. И убежать трусит. Всё рядом вертится. Так и называю его с тех пор - Руфус. У самого-то ни имени, ни клички. Мозгов не хватает придумать. Откуда у него, правильно? У крысы-то...
И вот снова Руфус рядом, месит острой и тонкой сетью бурые воды Стоков. Сеть смастерил один жирный восьминогий паралитик с вечно трясущимися лапами и слюнявыми хлюпающими жвалами. Руфус отдал за неё три своих и две моих срезанных мозоли. На морде крысы снова маска из водорослей. Всё так же, как и раньше. Отбили себе водоворот у южного слива, туда каждую средину что-то приносит. Кверы и не заметили, как вместо трёх доходяг двое там трудиться стали. Ну, подумаешь, один нелюдь. Чёрт, бывали ночи, когда отлавливали побитую балку или ржавые листы обшивки. Металл - настоящее сокровище.
Копаюсь в гнилом барахле, уже даже не воротит почти. Так только, чуть-чуть, по привычке морщусь. Две медяшки давали за тритоний глаз. Если целого выудишь - так и пять кусочков могли отсыпать. За кости и потроха жабунов, бывало, давали по серебряшке, смотря какая кость и какой орган. Воняющие особенно остро на фоне всех прочих запахов, скользкие и смолистые, но именно это и нужно всем алхимикам и аптекарям - любая вонь из этого вонючего моря. Золотушку давали за каждый зловонный желчный пузырь вырвалки - единственная часть этого зверя, которую даже шурвы брезгуют жрать. Проколи этот бурдюк, и ослепнешь от паров. Помнишь Черенка? С ним так было... Бедный Черенок, сказал тогда Руфус. Даже эта крыса понимает, какая это боль. Куда там моя кость в печёнке. Её-то давно уж выковырял один знакомый врач. Вообще тот врач больше по трупам уже готовым, свежует, там, внутренности раскладывает, какие можно потом в похлёбку измельчит, какие - только псам кинуть. Но и живых иногда латает. Костью той с ним и расплатился. Говорил мне, мол, и так уже почти готовый, а цепляешься. Удивился, вон. А чего? Жить хочется - вот и всё.
Стекляшки свои с того дня, как на лестнице подыхали, у Руфуса так и не затребовал. Говорит, всё в семью, пожалей крысят, мол, и так с того месяца трое зачахли с голоду. А что мне его крысята-пиздюшата. Цепляет его такое прозвание, да так, что аж шерсть, не вылезшая ещё, на спине дыбом встаёт. Всё ещё грожу, что вот прослежу за ним как-нибудь вечером, когда тот пьяный с кабака поползёт в закуток свой в общажке, прихвачу с собой доску какую потяжелее... глупая крыса, верит. Остыл с тех пор к твари этой, как-то вот уживаемся, пока работаем. Многое, конечно, кверы отбирали. Всегда так было. Они тут считай что хозяева и сбор добычи контролируют. А их хозяева - Доминионы. Такое вот слово, Большое, Высокое. Если честным быть, то власти у кверов нет над мусорщиками. Но вот сломать шею Катиси за косой взгляд им это не помешало, и ни один Доминион не стал выяснять, что и как случилось. Поэтому Руфус и я не бузим, а тихо-мирно себе трудимся. Если только так, совсем кто без мозгов в нашу гавань права качать забредёт. С теми обычно без жалости. Ну, бывают и тут крутые. Банды, там, красноруких, или ещё каких типов, у кого между ушами ничего, а вот на поясе обычно деревяшка острая болтается. Хватит и кости в печёнке. Так что вот, понемногу-помаленьку держимся.
Смотрели, как один из кверов - молодой, серокожий, в два моих роста - спустился в канал и унёс громко рыдающего, изуродованного Черенка к врачевателю - Бледной Ведьме. Кверы, хоть и людьми не считаются, но одежду носят - грязный, запёкшийся килт, сандалии и перевязь с битой через плечо. Старшие ещё наплечник с чёрной меткой носили, но их и так различить можно было - издали такую глыбу видно.
От Стока поднимался едкий зеленоватый туман, душил и лез в глаза. Значит, месяц к концу подходит, значит, скоро туманы скопятся, стекутся в тучи и зарядят дождём по макушкам. Хорошо, если успеем до того, как Стоки закроют - бывало, что бедолаги опоздавшие тут оставались под дождём киснуть. Скелеты потом, когда решётки снимали, в воде находили, гладкие, точно наполированные. Натянул воротник на рот и нос. А вот с глазами ничего не сделаешь, очки, даже с отсохшими линзами, четыре серебряшки стоят. Фангу болтал, что, если специально себе глаза поранить, можно потом у Бледной Ведьмы новые, зверячьи, выпросить, которые ядовитых паров не боятся. Только Фангу, клоп криволапый, не знает, что Ведьма взамен просит. Так ведь может и просто раны на месте глаз сшить ниткой да послать, если рассчитаться не сможешь. А просит она, наверное, вовсе не блестяшки. Гадаем теперь, что с Черенком, с какими ходить будет. Неделя прошла - а его всё нет. Потом слух полез, что ведьмины штуки не помогли, и Черенок прямо там, в кибитке на лежанке, и помер от боли. К чёрту, знаешь, Ведьму эту. Зато хохмочка новая появилась - напоминать Руфусу о его зенках. Мол, так и так, если что, мы ж все мусорщики братья, делиться клялись на священных хлебцах. Все, кого знаю, в первый же день хлебец тот, чёрствый и горький, попрятали да потом втихушку съели. Когда ещё хлеб настоящий попробовать дадут - а так, ходил в рясе белой тут один, осенял, молитву пел и хлебцы вот вручал. Крыса трусит, как мы в переглядки у него на виду играем, и часто убегает теперь раньше срока. Как бы его кверы не словили и рёбра не вырвали. Обидно ведь будет и тяжко одному тут рыться.
Но и ладно. Вот уже последний отряд мусорщиков уходить с подмостков собрался, трудолюбцы экие, крючья и сети за собой тянут. Добычи немного в эту ночь наскребли, но дрались часто - так половину добра и растеряли, наверное. А теперь, кто кому рожу бил да руки выламывал, тот того и поддерживает, на берег сырой поднимаясь. Вот этот закон нарушать нельзя: пока в Стоке и в одной грязи - за добычу вправе убить; как на землю вышел - грязь носи на себе, но того, что другой из неё вынес, не тронь и калеченному помоги. Кверы на такое с насмешкой смотрят, но не мешают. В их среде закон другой. Слабый однажды - слабый всегда. Часто фразу эту смаковать любят, когда виноватого в чем-нибудь мусорщика вниз головой над гнездом гадючьих пчёл подвешивают. Неужто, правда - мы когда-то от них выродились? А вот они, слышал, младшие братья гигантов, что когда-то ушли за край мира колонны небесные держать. Да вот не получилось у них. Бывает.
Мы остались в Стоке. Искали Звезду. Не веришь, а они всё ещё падают. Иногда. Кое-кто из шаманов - тех, старых, прокуренных какой-то неведомой дрянью, в перьях и шкурах, бредящих в дурмане - говорит, что перед первым в сезоне дождём сверху в Стоки падает Звезда. Не в шаманах дело. В самой Звезде. Вот-вот первые жгучие капли брызнут - туман зеленью тошнотворно яркой налился, распух, как вырвалка, целиком заглотнувшая ульгу. Совсем низко опустился, протяни вверх руку - и опустишь обсосанную кость. Поэтому быстрее надо. Где-то здесь. Старший квер на гортанном наречье крикнул, чтоб решётки опускали. Ищи, Руфус, хоть мордой в говно нырни, но найди. Светиться должна. Не так, как фонари керосинные светят. Может, похоже, но вот если глаза зажмуришь крепко - только так свет от Звезды увидишь, сквозь веки проступить должно, как иглой слегка по коже водишь. Тепло должно от неё волнами расходится. Дрожь лёгкая. Почуешь сразу. Но хрупкая она, не наступи. Шаман в душном шатре тебе такого не расскажет, и сам-то Звезду только в дыму от костра, куда он дурь травяную бросает, видел. А я помню, какая Звезда на ощупь.
Вот она, пульсирует, бьётся, точно сердце живое, горячее. В бурлистой, пузыристой помойной реке. И её нашли Мы. Спрячь, Руфус, укутай бережно и нежно, как самого любимого, самого желанного своего крысёнка. Прижми к себе. Кверы не увидят - туманы спрячут нас. Вот уже ожгло что-то шею, что-то уже о воду дробью колотится. Береги Звезду, Руфус.
Грохот, скрежет - то створки сошлись. Сколько не пытались их сдвинуть всей толпой мусорщиков, никак не поддаются. Только кверам под силу механизм тот крутить. Шестерни там какие-то, говорят, друг за друга зубцами цепляются, крутятся бешено. Теперь мы в клетке, Руфус. Звезда у тебя? Хорошо. Хорошо... говорят, знаешь, что потолок над нами не такой уж и цельный. Раз вот такие гостьи прилетают оттуда, значит, где-то ход наружу есть. Там много таких. Всё небо ими усыпано, слышишь? Хватай не хочу, допрыгнуть только силы были бы. За Звёздами тогда на лестницах лезли, говорят, городами, сёлами доски сколачивали, любые, что найдут, дома и сараи разбирали. Помнишь, про гигантов тех говорил? Так вот, то они Звёзд понавешали... ты держи её, Руфус, крепко держи. Пусть светит.