Сельман Зик : другие произведения.

Снег

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.95*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Решил потихоньку восстанавливать свой раздел в "Самиздате". "Снег" будет первым. В этот раз без аннотации. Простите.
WARNING: Повесть содержит графическое описание сцен однополого секса, angst и ненормативную лексику.
Авторский рейтинг - R.

  СНЕГ
  
  Зик Сельман
  
  1.
  
  30 декабря, пятница
  
  Сначала был виден только его затылок. Идеальной формы, аккуратно
  подстриженный. Чёрные волосы торчали ровным ёжиком. Рядом с макушкой виднелась светлая полоска, длиной с ноготь. Такая, если присмотреться, есть у каждого. Это крохотный участок кожи, на котором абсолютно нет волос. До сих пор не знаю, откуда она берётся.
  Мы ехали в тёплом и светлом вагоне электрички. Я - к родителям на
  праздники. Он - не знаю. Тогда я вообще ничего о нём не знал. Даже не видел, как выглядит его лицо. Но уже сходил с ума. В вагоне были ещё три человека.
  Женщина в серой меховой шапке пыталась в который раз угомонить непоседливого мальчишку. Он бросал на неё усталые взгляды и норовил убежать в тамбур - подальше от нудных нравоучений:
  - Денис, сядь на место!
  - Ма-а-ам, мы скоро приедем? - конючил пацан, поправляя вязаную полосатую шапку, съехавшую на глаза.
  - Через десять минут. Сиди смирно.
  Третьим был мужчина неопределённого возраста. Он сидел напротив того, кто привлёк моё внимание, и читал газету. Прислонившись головой к прохладной оконной раме, я следил за мелькающими фонарями, и одинокими деревьями, сгрудившимися вдоль железнодорожного полотна. В небе висела полная луна.
  Иногда он поворачивался влево, чтобы посмотреть в окно. Тогда я видел аккуратное ухо, гладкую щёку бледно-кофейного цвета и еле заметную дорожку волос на виске. От безобидной картины перехватывало дух. Всё остальные части его тела почему-то казались необычайно красивыми. Моя логика была простой до идиотизма: с таким затылком просто невозможно быть уродом.
  Через десять минут мамаша с ребёнком сошли на станции, название которой я не запомнил, засмотревшись игрой света в его волосах. В голове родились и тут же умерли строчки из оды "О затылке". Неожиданно хозяин затылка поднялся и пошёл в моём направлении. Я пытался сфокусировать взгляд, но в глазах будто осел тысячелетний слой пыли. Быстрое моргание помогло. Я чувствовал себя полным идиотом и боялся поднять глаза. Поэтому первым, что я увидел, были его руки. Тонкие пальцы, покрытые лёгким загаром, гладкие запястья с маленькими бугорками. Такими руками
  и убить можно, и статую вылепить.
  Они выхватили из кармана пачку сигарет и зажигалку. Секунда - и
  сигарета уже во рту. Господи, какие губы!
  Смотреть на него - всё равно что рассматривать произведение искусства. Эстетическое наслаждение неописуемое. В данном случае к эстетике примешивается ещё и физиология, ну да кого волнует чужое горе?!
  Моего роста, широкие плечи, пуховик расстёгнут, под ним - серый свитер
  крупной вязки, скрывающий мощную - уж поверьте! - грудь; пивного живота не
  видно - большой плюс. Двигаемся ниже. Потёртые джинсы. На таких ногах и
  лохмотья смотрелись бы! Блин, не похож ведь на спортсмена, а мышцы перекатываются! Главное - не забыть дышать. Обувь рассмотреть не успел. А вот лицо, пожалуй, навсегда останется выжженным на сетчатке. И взгляд, перехваченный, как тайное послание, - карий и до дрожи бл$дский. От такого - кончить можно за несколько секунд. Ресницы, нос, острые скулы, полные губы, подбородок, который хочется зажать двумя пальцами - всё это показалось мелочью. Взгляд прошил и прижал к деревянной лавке, нагретой вовсю
  работающей печкой и собственным телом. От него стало ещё жарче.
  Он прошёл мимо, распространяя странную смесь запахов. Обычно я не нюхаю проходящих мимо парней, какими бы красивыми они не были. Но тут мой нос жил отдельной жизнью. Чтобы описать такой запах, мало быть Пушкиным и Бродским. Если отбросить в сторону характеристику "возбуждающий", в сухом остатке будут всего два слова: свежий и мужской. Собственный Black XS показался тройным одеколоном, купленным в подземном переходе.
  Эрекция не заставила себя ждать. 24 года - это, конечно, не 18, но встало
  так, что джинсы показались пыточным орудием. В течение пяти минут я тщетно
  выравнивал дыхание. Успех не приходил по одной простой причине. На подсознательном уровне я знал: скоро он пойдёт обратно, и тогда я увижу...
  Выражаясь метафорично, - обратную сторону Луны. По-простому - задницу. Ту деталь человеческого тела, которая привлекает внимание, кем бы вы ни были:
  девушкой-фотомоделью, пялящейся на сексуального мужчину, или простым голубым парнем, в силу своей ориентации разделяющим занятие упомянутой девушки на все сто процентов.
  Где-то на периферии слуха хлопнула дверь, отделяющая вагон от тамбура.
  Звук парализовал и натянул внутри невидимую леску. Уже знакомый силуэт
  вновь оказался в поле зрения. Я возблагодарил Бога за короткий пуховик и такой же свитер. И не зря! Скрывать такое под одеждой было бы преступлением.
  Как описать увиденное? А вот хрен его знает! Джинсы обтягивали небольшой крепкий зад, едва покачивающийся при ходьбе. Мускулистые бёдра и сзади выглядели так, что дыхание уходило куда-то в живот, терялось там и не желало возвращаться в тесную грудь. Ладони вдруг стали горячими, словно кто-то приложил к ним раскалённый лист железа. Казалось, что возвращался он целую вечность, но шаг его был уверенным и быстрым. Нет, всё-таки спортсмен.
  Садясь, он развернулся и посмотрел в мою сторону. Я засомневался.
  Может, за моей спиной неожиданно возник бесплотный признак, который и привлёк его внимание. Я вытаращил глаза, пытаясь понять, что происходит. Его карие до черноты глаза хитро сощурились, превратились в опасно блестящие щели, губы тронула хищная улыбка. Господи! Весь этот "джентльменский" набор был адресован мне, МНЕ! Я сделал судорожный глоток, но горло оказалось сухим, как Сахара. Наверное, ответная улыбка была похожа на судорогу лицевых мышц, но изобразить что-то более живое не получилось. Под его взглядом закипела и испарилась вся моя хваленая наглость. Будь на его месте кто-то другой, давно бы плюнул и забыл. Ненавижу, когда вот так цепляет. Чувствуешь себя незащищённым: вертите, как хотите! Никогда не был слабаком, но этот гад с бл$дскими глазами делал меня именно таким. Чёрт! Вот уставился! Это же я должен смотреть, потом выйти на своей остановке, повздыхать пару минут и поехать к родителям - на салат, шампанское и всё остальное. Новый год же!
  Увидев подобие улыбки на моём лице, он едва заметно кивнул и, видимо
  удовлетворённый произведённым эффектом, сел на место.
  Монотонный женский голос объявил следующую остановку. Мужик без возраста засобирался, и через минуту в вагоне были только мы одни. Что тут со мной началось - стыдно рассказывать. Голова гудела, мелькающие за окном фонари превратились в сплошную вязкую линию, раздражавшую глаза. Мы ехали в пустом вагоне. Я - возбуждённый его присутствием; он - не замечавший меня, спокойный и, казалось, холодный как замерзшее на декабрьском морозе стекло.
  Пытка длилась десять минут. Потом я взял себя в руки и потихоньку
  успокоился. Просто ещё один красивый парень торопится к жене, подруге, да
  кому угодно! И нечего так на него пялиться. Хотя читать мысли он вряд ли умеет. Так что ничего страшного не происходит. Я же к нему не лезу. И попробуй к такому лезть. Хотя это вообще не в моих правилах. Голубой - не голубой, какая разница? Если видно, что нравишься человеку, так и лезть не нужно - всё само собой происходит. А тут, во-первых, не видно ничего; во-вторых, такому наверняка блондинки с огромными бюстами нравятся. У меня вместо бюста - мускулистая грудь, ну и вообще обычная мужская фигура, развитая в тренажёрном зале.
  
  Нестандартность собственной ориентации я понял ещё на втором курсе института. Ничего романтичного в этом не было. Душ в общежитии и красивый третьекурсник с безволосыми ногами, упругими ягодицами и чёрными вьющимися волосами. Похожий на греческого бога. Правда, звали его Радик. Помывка в два часа ночи закончилась двойным оргазмом и болезненными ощущениями в пояснице. Радик оказался хорошим человеком. Мы до сих пор остаёмся друзьями. Он тоже работает в Москве, в солидной фирме, производящей офисную мебель.
  
  Кровь наконец-то отхлынула из паховой области, даря блаженное расслабление. И чего я так завёлся? Развернувшись к окну и пару раз глубоко вздохнув, я решил смиренно дождаться остановки и с гордостью покинуть вагон. Где-то в глубине души тоненьким голоском пищало разочарование. Хитрые глаза и слегка оттопыренная нижняя губа моего случайного попутчика стояли перед глазами, как наваждение. Скоро оно стало блекнуть и через пару минут исчезло. Триумф был кратковременным и каким-то горьким.
  Мою медитацию прервал деревянный скрип лавки. Чуть правее меня,
  напротив сидел он. Вблизи ещё более красивый. На лице - беспокойное и
  заинтересованное выражение. Господи, чего ему от меня нужно?
  - У тебя закурить не будет? - проговорил тихий и будто извиняющийся голос.
  Путаясь в карманах, я достал четвёртый Kent, протянул ему, открывая пачку. Он взял одну сигарету. Кивнул:
  - Спасибо.
  Потом застыл на мгновение, будто решая, что делать дальше, и ошарашил
  вопросом:
  - Пойдёшь курить?
  Вихрь эмоций превратил моё самообладание в руины, лицо расплылось в глупой улыбке. Я поднялся и бросил:
  - Пойдём.
  Он встал и пошёл за мной. В тот момент я чувствовал себя изменником Родины, идущим на расстрел. Он походил на конвоира, которому предстояло
  привести приговор в исполнение. От художественного сравнения вдруг стало смешно. Я двигался, цепляясь ногами за грязный пол, и ухмылялся собственной послушности. Впервые в жизни вот так запросто пошёл по первому зову - в грязный и явно холодный тамбур. Курил я редко. И вообще собирался бросать. Похоже, не судьба.
  В тамбуре было темно. Руки тут же замёрзли. Я вытащил сигарету, сунул между зубов, достал подарочный Zippо, прикурил. Огонь осветил его лицо, заплясал в ореховых глазах, блеснувших вопросительно. Руки сами потянулись к зажатой в суровых губах сигарете. Огонь задрожал, но выдержал. В следующий момент я совершенно обалдел. Его руки нежно обхватили мои ладони, окружая жгучим теплом, исходящим от загорелой кожи. Бл$дь! Зачем он это делает?! По телу пробежала дрожь. Когда я успокоился, он уже стоял в
  сторонке и спокойно курил, бросая в мою сторону сытые взгляды. На языке
  вертелось только одно слово: "Сука!" А ещё говорят, что голубые ко всем
  пристают! Натурал недоделанный!
  Быстро докурить, дождаться своей остановки и выбраться из этого чёртового вагона. Спектр моих желаний ограничивался тремя неприхотливыми пунктами. А дома - мандарины, оливье, шампанское и горячий душ! Я по-доброму улыбнулся, глядя перед собой и ничего не замечая. Злость ушла вместе с сигаретным дымом. В конце концов он же не виноват, что родился красивым и... гм... гетеросексуальным.
  После двух затяжек наполовину выкуренная сигарета полетела на пол. Я дёрнул дверь в сторону, и тут меня точно током ударило: зачем он попросил у меня сигарету?! У него же - целая пачка в кармане! Зайти в вагон я не успел. Две крепкие руки обхватили меня сзади, перехватили за грудь и живот, потянули обратно, в холодную темноту тамбура. Я выдохнул, напрягаясь, извернулся и приготовился разбить этому уроду всё его грёбаное загорелое лицо...
  Потом был шок. Его губы, шершавые и сухие, мазнули по подбородку, поднялись выше, обхватили мои, вжались и выдохнули хриплым стоном. Запах табака смешался с тёплым воздухом, обжёгшим щёку. Он отпустил мои руки и со знанием дела просунул ладони под куртку, задрал свитер, футболку. Ччччёрт! Горячие ладони заставили тело сжаться, живот скрутило судорогой. Он целовал меня: сначала грубо, будто закреплял победу; потом нежно, почти невесомо. Бл$дь! И где только научился? Голова походила на подушку, только что набитую пухом. Перед глазами плыло, кислорода не хватало. Я захрипел и попытался отодвинуться. Он недовольно замычал мне в рот, потом отстранился и заглянул в глаза. Расширившиеся зрачки почти вытеснили карюю радужку. Он щурился и смотрел из-под густых чёрных ресниц, будто спрашивал, что случилось и можно ли продолжать дальше. А я стоял, возбуждённый до чёртиков, и судорожно дышал, набирая полные лёгкие. Первым не выдержал он. Снова прижал к стене, впился в губы, ладони заскользили по спине, сжимая до синяков. Возбуждение ухало звонкой болью в низу живота. Оно было острым и одновременно тянущим, словно зубная боль, но приносило лишь сильнейшее удовольствие. Потом я почувствовал и его возбуждение. Казалось, он хочет прижаться всем телом сразу: грудью, животом, бёдрами. Я высвободил руки, намереваясь дотронуться до его кожи. Скользнул под свитер, крупные шерстяные нитки приятно щекотали тыльную сторону ладоней; задрал футболку. Думал, что обожгу пальцы: таким горячим он показался. Всё это время я чувствовал, как мои подбородок и шея покрываются поцелуями - влажными и жадными, будто он намеревался покрыть ими всю доступную кожу. Когда я провёл ладонью по его позвоночнику, массируя напряжённые мышцы, впитывая их напряжение, он выгнулся и громко
  выдохнул. Мои руки резко скользнули вниз, попытались пробраться под джинсы, но туго затянутый ремень помешал достичь цели. Я сжал его ягодицы через джинсы и придвинул к себе ещё сильнее, хотя это казалось просто невозможным: настолько тесными были объятия.
  Дальнейшее напоминало отличную порнографию. Он поцеловал меня в губы, а потом я почувствовал, как его пальцы сжимают мой член через ткань джинсов. Я застонал в голос от чересчур острого ощущения. Красивый парень тискает тебя за самое сокровенное в холодном тамбуре и получает от этого удовольствие! Тайная фантазия, вашу мать! Только вот настойчивые губы и пальцы были очень реальными. Через пару минут такой пытки свежие трусы придётся стирать внепланово. Не знаю, прочитал ли он мои мысли или просто перешёл к следующей стадии задуманного, но рука переместилась с члена на ремень, через секунду к ней присоединилась вторая, помогая справиться с замком. Громким жужжанием капитулировала молния, он присел, и вот тут я поплыл. Как "Титаник" после встречи с айсбергом. Не разбирая пути и неуклонно опускаясь на дно. Целовался он лучше, и сначала прикосновения губ к члену были неловкими и кратковременными. Они жалили, словно пчёлы. Хотелось орать от животного удовольствия, переполняющего всё тело. Я вцепился в его голову. Пальцы зарылись в коротких, жестковатых волосах. Чёрт! Как же приятно!
  - Бл$ааадь! - полувздох, полушипение.
  Могу поклясться, что он ухмыльнулся, услышав моё сипение. Хотя как можно ухмыляться с напряжённым членом во рту?! Его руки сжимали мои бёдра, ягодицы, взлетали вверх, исследуя каждую мышцу сведённого напряжением пресса, снова опускались вниз, чтобы сомкнуться вокруг основания члена, сжать мошонку. В глазах заплясали огненные пятна. Руки, судорожно сжимавшие его голову, безвольно повисли. Он почувствовал это и прервал пытку. Я застонал от разочарования, попытался придвинуть его голову обратно, чтобы снова почувствовать эти шершавые губы, этот горячий рот. Он заупирался. Всё, сказка кончилась! Сейчас будет суровая реальность. Он поднялся, сжимая мой дрожащий член левой ладонью - нежно и повелительно, будто тот был его любимой игрушкой, и прошептал в самое ухо:
  - Хочу... тебя.
  Меня бросило в жар. То ли от его тёплого дыхания, то ли от неожиданного признания. Он меня хочет! Да он даже не знает, как меня зовут. Я, кстати, тоже не знаю его имени... А! Какая нах$й разница!
  - М-можно? - голос дрожит, как у обиженного ребёнка.
  Меня колотит от возбуждения и какого-то нехорошего предчувствия. Его тут же смывает жаркой волной, вызванной очередным поцелуем, глубоким и настойчивым. Он ещё спрашивает! Не знаю, куда вдруг делись мои гордость и независимость. Ведь это я хотел его! Хотел, чтобы он принадлежал мне, стонал от моих ласк, просил трахнуть его. Ирония судьбы, бл$дь! Чтобы повернуться к незнакомому человеку спиной, - я уж не говорю про другие участки тела! - нужно доверие. Какая-то родственная близость, что ли. Уверенность, что ничем плохим это не закончится. Слишком романтично, учитывая то, что речь идёт о сексе, но у каждого, как говорится, свои закидоны.
  Так вот, все тормоза у меня сорвало окончательно. Я бы не сказал, что вдруг откуда не возьмись, словно яркий цветок посреди выжженной пустыни, во мне родилось доверие к этому загорелому парню с сильными руками, горячим телом и губами, от которых горела шея, подбородок, а собственные губы распухли и стали сливового цвета. Это было не доверие, а какая-то мучительная обречённость. Внутренний голос шептал: "Ничем хорошим это не кончится", а тело кричало: "Бл$дь! Но как же хорошо от этого будет!". Я позабыл про презервативы, лежащие в заднем кармане спущенных до колен джинсов; про опасность заразиться СПИДом и ещё целым веером нежелательных заболеваний; про свою гордость, в конце концов. Хотя какая уж тут гордость, когда член стоит колом, готовый лопнуть от перевозбуждения?!
  Кажется, я кивнул механически. Мозг сдался под напором одуревшего от
  умелых ласк тела и просто отключился. Карие глаза вспыхнули триумфом, из груди вырвался резкий вздох. Неужели он всё это время не дышал, ожидая моего ответа?! Бред какой-то!..
  Его руки легли на мои щёки, губы накрыл лёкий поцелуй, затем ладони
  скользнули к затылку, взъерошили волосы. Поцелуй усилился. Я в очередной раз приготовился потерять сознание. Наверное, никогда в жизни столько не целовался! Но, чёрт, как же здорово он это делает! Его руки упёрлись в стену по обе стороны от моей головы, он привалился ко мне всем телом, тяжёлым и горячим.
  Наверное, со стороны картина выглядела смешно. Два парня, обнимающиеся и целующиеся в грязном тамбуре, пахнущем застарелой сыростью. Один - со спущенными джинсами и трусами. Мускулистые бёдра, покрытые короткими волосами, подрагивают от возбуждения - в такт напряжённому члену. Второй - с бешеными глазами и готовой лопнуть ширинкой.
  Я наконец-то смог оторвать руки от его задницы. Схватился за ремень, потом расстегнул ширинку. Залез под трусы, нащупал раскалённый член внушительных размеров. От прикосновения к тонкой и нежной коже перехватило дыхание. Он затрясся мелкой дрожью и судорожно прошипел:
  - Не м-могу б-больше...
  Чёрт, всё бы отдал за то, чтобы увидеть его член, а потом глаза. Умоляющие и блестящие от возбуждения. Но ни одному из моих желаний не суждено было сбыться. В тамбуре было темно, а его голова безвольно упала на моё плечо. Короткие чёрные волосы приятно шекотали шею при каждом вздохе. Руки скользнули за его спину, спуская трусы, джинсы, сжимая упругие ягодицы. Он дёрнулся вперёд, прижимая свой член к моему, и как-то обиженно хныча:
  - Бл$ааадь!
  - Хватит материться, урод, - просипел я и обалдел от собственных слов. Он вскинул голову, посмотрел на меня сквозь злобно сощуренные глаза. В них
  плескалась нехорошая улыбка. Меня передёрнуло от этого собственнического
  взгляда. Он схватил меня за бока и, словно игрушку, развернул на 180 градусов.
  Я едва успел упереться в стену согнутым локтем, уткнулся в изгиб головой, чувствуя, как одна рука впивается в бок чуть повыше тазовой косточки, а другая
  ползёт вверх, под пуховик и свитер, гладя и массируя напряжённую спину. Тело само выгнулось дугой.
  Не знаю, удосужился ли он смазать свой член хотя бы слюной, но когда я
  почувствовал его прикосновение, мне было уже всё равно. Тупая боль сплелась с томительным удовольствием - от ощущения чужой плоти, настойчиво, но медленно проникающей внутрь. Он словно берёг меня. Правда, верилось в это с трудом. По собственному опыту знаю, как тяжело удержаться от бешеного ритма, когда перед тобой симпатичная спортивная задница. Тело покрылось испариной, бесполезная одежда жгла кожу, притупляя чувства. Его руки вцепились в мою талию, а зубы - в плечо. Если бы не пуховик, прокусил бы до крови.
  Когда он вошёл до конца, перед глазами запрыгали фиолетовые круги. Я откинул голову на его плечо, почувствовал, как его губы целуют моё ухо, щёку. Сильные руки перехватили поперёк живота, прижали сильнее, приподнимая, словно пушинку. Откуда силищи-то столько?! Движения стали резче и быстрее, унося с собой остатки боли. Ритмичные толчки отдавались в голове яркими вспышками удовольствия, в паху кто-то жарил барбекю. Он сминал меня словно глину, лепил по своему усмотрению. Унизительное для мужчины и одновременно прекрасное ощущение - принадлежать кому-то...
  Не помню, сколько мы трахались, словно кролики. Но когда его рука, легла на мой раскалившийся член, я задёргался в сильнейшем оргазме, срываясь на крик, матерясь и ловя ртом холодный сырой воздух. Через секунду внутри разлился благодатный огонь, шею окатило горячим сбивчивым дыханием:
  - Бл$$$$ааадь!
  $%аный матершинник! Думать приличными словами почему-то не получалось. Минуты три мы стояли, прижавшись друг другу, срастаясь обнажённой кожей. Глаза вдруг стали влажными от нахлынувшей нежности к тому, кто только что трахнул меня, словно пэтэушницу - быстро и незатейливо. Вслед за нежностью пришла злость - чистая и выжигающая всё к чертям. Я злился на его силу, на свою слабость. Злился от того, что понимал - больше такое не повторится. От этого хотелось плакать. По кой хер я сел в этот грёбаный вагон?! Получил приключение на свою задницу! Бл$дь, ну какой же он классный!
  Тонкие пальцы, перемазанные моей спермой, скользнули назад, освобождая расслабившийся член из тесных объятий. Он отстранился, тяжело дыша. Привалился к противоположной стене. Я повернулся к нему боком, тело ломило, руки предательски дрожали, мешая натянуть трусы и джинсы, ноги подкашивались. Я не мог посмотреть ему в глаза. Звук застёгиваемой молнии и тихое звяканье ремня окатили ледяной водой. В мозгу вспыхнуло неожиданное желание - забить его до полусмерти. Грудь сдавило. Сам виноват, урод! Подставил задницу - нечего жаловаться. В этот момент я бы принял от него всё, что угодно. Презрение, издёвку, смех, даже удар по почкам. Я бы всё ему простил. Как никому и никогда. Что со мной, вашу мать?! Что ты со мной сделал, чёртов ублюдок?!!!!
  Я повернулся к нему бледной тенью, поднял мутные глаза, не надеясь увидеть в ответ хотя бы симпатию. Почему-то казалось, что после случившегося он меня ненавидит. Если бы он только улыбнулся... Потемневшие до черноты глаза смотрели изучающе, разрезая душу хирургическими движениями. Смуглые скулы покрыл румянец, лоб блестел от пота, грудь тяжело вздымалась. Я достал платок, протянул ему:
  - Вытри руки, - слова упали в ухающую тишину тамбура. Поезд мерно
  раскачивался, отбивая одному ему известный ритм.
  Он соображал целую вечность. А я стоял, как истукан, и думал о его комфорте. На себя было определённо наплевать. Большего унижения я ещё никогда не испытывал...
  - Спасибо, - словно эхо, отражённое от стен пещеры. Рука уверенно потянулась за платком, аккуратно вынула его из моих пальцев.
  Металлический женский голос объявил конечную остановку.
  - Пойдёшь? - кивнул я в сторону освещённого салона.
  Он помотал головой, достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Лёгкий запах бензина распространился по тамбуру, назойливо забираясь в нос. Маленький огонёк осветил отстранённое лицо и вспотевший подбородок, заплясал в почерневших глазах. Язычок пламены задрожал от резкого дыхания, вырывающегося сквозь сомнкнутые зубы, сжимающие сигарету. Сука! Хоть бы постеснялся при мне курить!
  Я развернулся и на негнущихся ногах зашёл в вагон. Двери глухо сомкнулись за спиной, освобождая от тяжелого табачного дыма, разъедавшего и без того слезящиеся глаза. Я сел на своё место, поморщился от секундой боли, механически проверил сумку с ноутбуком, посмотрел на часы. 22:17. Выходить примерно через 5 минут. За окном замелькали ангары, маленькие кирпичные дома, каркасы недостроенных складов. Я смотрел в окно и ни о чём не думал. Хотелось поскорее выбраться из этого металлического плена, избавится от стука колёс, сводящего с ума своей ритмичностью. Господи! У меня теперь от одного вида поездов будет эрекция!..
  Он подошёл неслышно, сел напротив. Руки нервно теребили мой платок. Я отвернулся к окну. Лучше не видеть его лицо, его глаза. Лучше не думать, что я ему понравился, что он снова хочет меня, что я обязательно увижу его снова. Всё это херня! Потому что он уже жалеет о том, что сделал...
  - Не дашь позвонить? У меня на мобильном деньги кончились... - хриплый голос пробрал до костей, заставил съежиться, как от удара.
  Я протянул ему свой телефон и тут же возненавидел себя за это. Ну что я за слабак?! Мало того, что дал ему себя трахнуть, так ещё и готов служить после этого!..
  Он забрал телефон, набрал номер, приложил к уху. Глаза, всё это
  время смотревшие на меня, медленно опустились, прячась за ресницами. На лбу появилась тонкая морщинка. Моё сердце сдавила щенячья нежность. Ещё чуть-чуть и я бы бросился перед ним на колени...
  Он захлопнул телефон, протянул обратно:
  - Спасибо. Никто не берёт трубку, - бросил он холодно, словно оправдываясь.
  - Понятно.
  Поезд начал тормозить. Мы поднялись одновременно и, словно сговорившись, пошли к дальнему тамбуру. В нём тоже было холодно, но не пахло сигаретами, потом, чужой туалетной водой и... спермой. Моё тело горело, и только под сердцем кусками льда застряли обида и безысходность. Через две минуты двери со скрежетом распахнулись, в лицо ударил ветер, царапая кожу мелким снегом, ослепляя глаза и пробираясь за воротник. Спустившись на перрон, я достал из сумки шапку, натянул обеими руками и встал, как вкопанный. Он стоял за спиной.
  - Слушай... - произнес он. Я развернулся, и он тут же замолчал. На голове - капюшон, скрывающий лицо. Руки в карманах. Переминается с ноги на ногу. Наконец неуверенно выдыхает:
  - Пока?
  - Пока, - отвечаю и чувствую, что умираю. Он разворачивается и уходит.
  Метель скрывает его силуэт уже через несколько метров, оставляя меня одного. И хотя вокруг снуют выбравшиеся из электрички люди, чувство полного одиночества не исчезает, становясь сильнее. Я вытираю глаза тыльной стороной
  ладони, оставляя на коже влажные следы, которые тут же высушивает налетевший ветер.
  
  2
  
  Я не помню, как сел в автобус. В тёплом салоне было полно народу. Все о чём-то переговаривались, не замечая друг друга. В кармане заверещал мобильник. Звонила мама, как всегда обеспокоенная судьбой любимого сына.
  - Мам, я уже приехал. Только что сел в автобус. Буду минут через десять.
  В магазине что-нибудь купить?
  - Как хочешь, Серёж. У нас всё есть. Тебе картошку поставить
  разогреваться?
  - Ага, мам. Ну ладно, давай.
  Разговор уложился в десять секунд. Я вообще не мог долго разговаривать с родителями. Нет, я их очень любил - просто делал это в основном молча. Зато мама могла болтать часами. Неудивительно, ведь она видела меня раз в месяц, а то и реже, и всегда сгорала от желания поделиться новостями.
  В магазине около дома я купил полуторалитровую пачку апельсинового сока. Это был один из тех напитков, которые я мог поглощать в неограниченных количествах. Наверное, во всё дело в самовнушении, но апельсиновый сок чудесным образом заряжал энергией и улучшал моё настроение, которое в этот вечер было основательно подпорчено. Виновник торжества (в чём не приходилось сомневаться) оставил на моём теле дюжину синяков и гордо
  удалился в неизвестном направлении. Наверное, это было написано на моём
  лице, потому что милая продавщица средних лет посмотрела на меня с такой
  нескрываемой жалостью, что захотелось провалиться сквозь чисто вымытый
  пол магазина, практически пустого в это время суток.
  Дверь в квартиру родителей я открыл своими ключами. Их у меня была целая связка: от квартиры в Москве, от офиса, от почтового ящика, от домофона. Два ключа - золотистый с широкими бородками и простой серебристого цвета - открывали внешнюю и внутреннюю двери квартиры, где вот уже 13 лет жили мои родители и младшая сестра. Прихожую заливал мягкий свет с кухни. Мать копошилась около плиты, часто поправляя короткие тёмные волосы. В воздухе плавали аппетитные запахи. Я щёлкнул выключателем и зажёг свет. На него, как мотылёк, прилетела обрадованная мама и бросилась обниматься:
  - Сынок!
  Она обняла меня и бережно поцеловала в выбритую щёку.
  - Замёрз? Есть будешь?
  - Я сначала помоюсь, ладно? Полотенце мне найди...
  - Сейчас. Вон тапки твои.
  Я разделся и сунул ноги в старые потрёпанные тапки. Они ждали меня каждый раз, словно верный пёс, встречающий хозяина. Домашний уют заставил расслабиться. Только сейчас я почувствовал, что чертовки устал. Из соседней комнаты вышел отец, посмотрел на меня поверх очков:
  - Серёга, привет.
  - Привет, па. Чего делаешь?
  - Футбол смотрю.
  - А Светка где? - Светкой звали мою сестру.
  - Гуляет.
  Отец всегда считал, что мать балует мою сестру. Меня он любил и уважал. Вообще, мне феноменально повезло с семьёй. Мать была врачом-педиатром, отец - главным бухгалтером в строительной фирме. Сестра училась на втором курсе пединститута. Хотела стать филологом или журналистом. Но феноменальность их заключалась не в этом. Родители спокойно отнеслись к моей сексуальной ориентации. Когда мать узнала о том, что её сын гомосексуалист (а произошло это три года назад), даже не ревела. Просто поговорила - как с ребёнком-пациентом - и успокоилась. Видимо, справиться с шоком помогло медицинское образование. И, наверное, врождённая интеллигентность. С отцом было сложнее, но с помощью мамы он пережил это известие с минимальными психологическими потерями... На самом деле
  всё было намного сложнее, но вспоминать об этом не хочется. Самым страшным тогда казалось отвращение со стороны матери и отца. Я был готов к ругани, слезам, истерикам. Но только не к отвращению. Отец вообще долго со мной не разговаривал. Видимо, решал, как себя вести. Я жутко переживал. Потом он понял, что сын остался сыном - серьёзным, умным и сильным. Наверное, последнее и убедило его в том, что ничего страшного не произошло.
  Сестра, выросшая в атмосфере свободы и вседозволенности, приняла новость стоически, но в своей неповторимой манере. Я понимаю, что моё признание её ошарашило. Это ведь всё равно что узнать, что всё это время твоим братом был совсем другой человек. Может, поэтому её первый вопрос был полон наивного детского недоверия:
  - Правда что ли?
  - Правда, Свет... Ты... только не переживай, ладно?
  Она посмотрела на меня, как на идиота.
  - Ты, что, дурак?! Сам заявил, что голубой, а мне не переживать!
  Потом была тишина. Долгая и мучительная. Она не знала, как реагировать - и это - как ни парадоксально! - была самая естественная реакция. За одно я
  благодарил Бога - она не отвернулась от меня.
  - Серёг, а ты уверен?.. - Вопрос оборвался на середине.
  - А ты как думаешь?
  Пауза...
  - Думаю, ты бы не стал так шутить.
  - Да уж какие тут шутки!
  - А у тебя уже кто-нибудь есть? Ну... парень, там? - Её лицо окрасил
  стыдливый румянец. Светка никак не могла поверить в то, что всё это происходит с ней и с её семьёй. (Потом она призналась, что в тот момент вспоминала, как все её подруги сходили по мне с ума, как я разошёлся со своей первой девушкой без особых на то причин, ссылаясь на сильную разницу характеров.)
  И тогда я рассказал ей про Вадима. Мы познакомились на одной из
  студенческих вечеринок в общаге. Он был красив какой-то жестокой красотой. От него веяло агрессией и силой, что само по себе было вызовом. Всю жизнь любил сильных людей. Если не психологически, то физически - обязательно. Красота тела возбуждала, но сложный характер и интеллект, заключённые в красивом теле, просто сводили с ума. Вадим бал как раз таким. Сначала мы стали друзьями, потом любовниками. То было время, прожитое под лозунгом: "Ни дня без секса!". А трахался Вадим просто сверхъестественно. Причём в любой роли. Его тело, натренированное борьбой, выгибалось в самые причудливые формы, доводя меня до безумия. Первое время я жил, словно в тумане. Когда Вадима не было рядом, тело ломило, будто он был моим наркотиком. Знакомые губы снились по ночам, доводя до оргазма. Со временем до меня дошло, что, кроме секса, его ничто во мне не привлекало. Сейчас я не вижу в этом ничего плохого, но тогда студент третьего курса Сергей Волков был романтичной и чересчур чувствительной натурой, жаждущей возвышенных отношений, а не банального траха на каждом углу. Хотя и без этого не обходилось.
  В один прекрасный день Вадим дал понять, что моё обожание стало для него обузой. Если бы был девушкой, слёз и соплей было бы выше крыши. Вместо этого меня скрутила жуткая депрессия. Я обозлился на весь мир, стал замкнутым, агрессивным. Записался в тренажёрный зал, чтобы хоть как-то избавляться от нерастраченной энергии. Увлёкся плаванием. К концу третьего курса вылечился от сексуальной зависимости и приобрёл полезный жизненный опыт, иногда переходящий в цинизм. Перестал лезть к людям в душу, но и сам закрылся; перестал ждать от них чудес, но и сам уже ничего не обещал. Я стал проще относиться к жизни. Правда, до сих пор не знаю, было ли это к лучшему...
  К середине четвёртого курса на счету загрубевшего в мышечном совершенстве студента были с десяток сексуальных побед и пара разбитых девичьих сердец. Всё шло своим, с виду правильным, чередом, но что-то мелкое и гаденькое будоражило по ночам, мешало наслаждаться разгульной студенческой жизнью.
  Светке я рассказал лишь половину этой истории, ибо на тот момент был
  счастлив и вполне доволен жизнью.
  
  Теперь, когда за окном была морозная ночь, на кухне вкусно пахло
  картофельным пюре и жареной курицей, а мама копошилась в поисках махрового полотенца для своего любимого сына, воспоминания о дне признания казались забавными и доставляли удовольствие. Всё-таки мне очень повезло с семьёй!
  Тело налилось свинцовой тяжестью, синяки (а без них точно не обошлось) вспыхнули тревожной болью. Полотенце пришлось
  ждать в джинсах и футболке. Шокировать родителей своим "покалеченным" видом не хотелось. Отец бы этого точно не оценил.
  - Держи, Серёж. - Мама протянула мне тёмно-синее полотенце. - Только давай недолго. А то всё остынет.
  - Ага.
  Заперевшись в ванной, я наконец-то снял с себя джинсы и футболку. Трусы решил обязательно выстирать. На них предательскими пятнами белели следы недавнего приключения. Бёдра и спину покрывали бордовые синяки, отдающие тупой тянущей болью при касании. В целом всё выглядело не так уж и плохо. Паршиво было только на душе.
  Горячие струи укололи шею, окатили спину тёплой волной, прошлись по
  ягодицам, внутренней стороне бёдер, лодыжкам, скользнули на белое матовое
  покрытие ванны, устремляясь в водосток. Я стоял под душем и тщетно пытался
  отогнать воспоминания о нём. Под закрытыми веками вспыхивали самые яркие моменты нашей встречи. Будь она проклята!
  Член тут же поднялся. Мало тебе, гигант ё%аный?! В итоге помывка затянулась на пять минут. Из ванны я вылезал чистым, раскрасневшимся, но всё равно неудовлетворённым. В запотевшем зеркале отражался молодой мужчина среднего роста. Широкие плечи, рельефные мышцы груди и живота выдавали заядлого спортсмена. Прищуренные серые глаза, сильные руки и ноги. На левом плече - татуировка в виде волчьей головы. На левом виске - белёсый шрам от давнишней драки. Господи, откуда в этом теле столько слюнявой романтики?!
  Свежие боксеры приятно холодили кожу, скрывая самые большие синяки.
  Остальные стали практически незаметны. В случае чего их можно было списать на "производственную травму" во время очередной тренировки. Мать с отцом, пожалуй, не заметят, а вот от Светки хрена с два утаишь.
  Ужинал я в компании матери. Выслушал, как терапевт Юрка Клыгин пришёл на работу пьяным, как медсестра Таня опоздала на работу и поругалась с главврачом Павлом Николаичем, как "ни с того, ни с сего" дети стали подхватывать простуду. Мама искренне удивлялась и восклицала: "Не сезон ведь! До марта ж ещё два месяца. Чудно!". А потом добавляла:
  - Ты ешь, ешь. Ещё положить?
  Я благодарно мотал головой. Кто же наедается на ночь?
  - Мам, вам подарки сейчас дарить или завтра?
  - Ну зачем ты деньги тратишь? Не нужны нам никакие подарки!
  Мама завела старую пластинку.
  - Значит, завтра подарю.
  - Как хочешь.
  Мама погладила меня по голове, поднялась, убрала остатки хлеба в деревянную хлебницу с безвкусным алым цветком на крышке, налила в стакан сока и поставила передо мной. Выходя с кухни, она обернулась и добавила:
  - В холодильнике - мандарины и бананы. Ешь. Я спать пошла. Завтра - на
  дежурство до пяти.
  - Ага.
  Я остался один на один с остатками пюре и парой крупных куриных
  костей на тарелке. Пюре доел, остальное выкинул в мусорку. Пять минут пил
  сок, потом залез в холодильник. Сначала потянулся за бананами, но дядюшка Фрейд не зря трудился ночами и писал свои занимательные сочинения. От одного вида любимого фрукта бросило в жар.
  - Бл$дь! Только паранойи не хватало!
  Из прохладных глубин холодильника был извлечён пакет с абхазскими
  мандаринами. Маленькие оранжевые плоды умещались на ладони и издавали дурманящий цитрусовый аромат.
  Я не жил с родителями уже больше шести лет. Через год после моего отъезда в Москву родители переселились в мою комнату, освободив зал. Третья комната оставалась за Светкой. Ей же достался мой любимый раскладной диван. В зале появился новый гарнитур, который я сам помог выбрать. Ничего похожего даже на IKEA в местных магазинах не было, поэтому на поиски ушло несколько дней. Родители хотели плюнуть и купить мебель в традиционном русском стиле "как у всех", но моё дизайнерское образование всё-таки взяло вверх.
  В тёмном зале горел телевизор. "Арсенал" забивал "Ювентусу" третий гол, но отца это мало интересовало. Уютно, развалившись в кресле, он негромко похрапывал.
  - Па!
  Отец встрепенулся, посмотрел на меня невидящими глазами.
  - А... Серёж. Мать тебе постелила. Ложись. Я пойду.
  - Ага, - ухмыльнулся я. - Завтра расскажу, как доиграли.
  - Светка звонила. Она через сорок минут придёт. Так что ты не пугайся.
  - Постараюсь. А где её носит в такое время?
  - Вот сам у неё и выяснишь, а потом мне расскажешь.
  Отец потрепал меня по голове и скрылся в темноте коридора. Я поворочался на свежем белье, попереключал каналы, натыкаясь то на старые отечественные фильмы, то на дешёвую американскую эротику. Потом плюнул на всё, выключил телевизор и уснул мёртвым сном. Светка вернулась через полтора часа, но я этого уже не услышал.
  
  3.
  
  31 декабря, суббота
  
  Надо ли говорить, что спал я плохо? Сон тревожил развратными образами, которые подбрасывало подсознание. Похоже, оно перевыполняло какую-то одному ему известную норму, посылая эротические - нет! порнографические - картинки в мою бедную голову, разметавшуюся по подушке.
  Во сне я трахал своего случайного попутчика с остервенением, равным по силе отчаянию, которое испытывал от мысли, что больше никогда его не увижу.
  Ускользающий профиль лица, напряжённая шея, широкая спина, покрытая блестящим потом, сужающаяся в талии и заканчивающаяся вздёрнутыми ягодицами, зажатыми двумя сильными руками, очень похожими на мои. Губы пересчитывают позвонки, собирая с кожи солёную влагу. Нос утыкается в затылок, вдыхая сладкий запах волос. Он такой беспомощный и покорный! Резко выхожу, переворачиваю на спину, наваливаюсь всем телом, вжимаю в простыни. Рука на бедре, потом выше, оглаживает мускулистый бок, вздымающиеся рёбра, задевает сосок. Он вздрагивает, поднимает руку к моему лицу, гладит по щеке и шевелит губами. Голос подозрительно высокий и весёлый. Что за херня!?
  - Серё-о-о-га-а-а! Встава-а-ай!
  Щека по-прежнему чувствует прикосновение ладони, но как же всё это не
  вяжется с задорным голосом, напрочь разрушающим эротизм ситуации!
  - Серый! Ну вставай уже!
  Из сна меня выдернули, словно малолетку, проскочившую на сеанс кино для взрослых. Хлопая глазами, я встрепенулся и схватил ладонь, гладящую мою алую от возбуждения щёку. Чужая рука оказалась тонкой, как хворостинка, бархатной на ощупь и прохладной.
  - Ай! Отпусти! Громила чёртов!!!
  Вопила Светка, пришедшая будить меня с утра пораньше. А нечего отвлекать молодых людей от просмотра интересных снов!
  - Совсем сдурел?! - Светка ударила меня по плечу, обиженно поджав губы. Потом отодвинулась на край дивана, потирая руку. - А если бы убил? Теперь синяк будет.
  - А чего ты лезешь-то по утрам?! - Буркнул я. - Ладно, прости...
  Я лежал в смятых простынях, подушка забилась в угол, словно побитая собака, одеяло сгружено и едва прикрывает живот и бёдра. Хорошо, что батареи греют, как надо.
  Светка смотрела злобными глазами, решая прощать меня или нет. Я перевернулся на бок, натянул на плечи одеяло.
  - Где всю ночь-то шлялась? - спросил как можно более дружелюбно.
  - Не твоё дело!
  - Как стилистику сдала? - Вчера утром у Светки был экзамен по стилистике.
  - Хорошо.
  - Хорошо или отлично?..
  - А ты кто? Контролёр что ли? Устроил допрос! Мне и отца хватает!
  - Как дядя Миша поживает?
  Светка вспыхнула румянцем и прикусила губу. Дядей Мишей я называл её нового парня - Михаила Павлова. Они учились в одной группе.
  - А тебе какое дело?
  - Ну... Я же должен знать, что у тебя всё нормально. Что никто тебя не
  обижает. Павлов-то хорошо себя ведёт?
  - Отстань от него, маньяк! - Она улыбнулась и попыталась содрать с меня одеяло. Я засмеялся и посильнее вцепился в ускользающий покров. После сна в трусах у меня творилось нечто невообразимое. Светке, наверное, не привыкать, но я же ещё не совсем совесть потерял. Сестру я люблю и шокировать не хочу.
  - Так у него была-то? А?
  Она вскочила с дивана, мотнув каштановой головой, показала язык.
  - У него! И что?
  - Ничего.
  - Вставай давай! Расхрапелся тут.
  - Ах ты коза! - Я никогда не храпел. Это могли подтвердить многие... Гм... В общем, свидетели моего ангельски тихого сна найдутся.
  - Я тебе кофе налила. Ну да ладно. Попьёшь и холодные помои.
  Светка гордо ткнула пальцем в небо и выскользнула из зала. Я откинулся
  назад, забыв, что подушка валяется гораздо правее. Чертыхнулся, но передвигаться не стал. Тело охватила утренняя истома. Напряжение в области паха наконец-то начало таять. Потянувшись (так, что хрустнули суставы), я сел, свесив ноги на пол, нашарил тапки и пошёл в ванную. Из кухни доносился запах свежесваренного кофе. Светка включила телевизор и теперь подпевала на английском какому-то исполнителю:
  - Like a desert with no water. Like flower with no rain or sun. I'm lost
  without your love...
  Умывшись, я надел футболку и спортивные брюки, сложенные на стуле.
  Мама позаботилась. К кофейному аромату добавился запах яичницы. Похоже, Светка меня простила.
  - Родители где? - спросил я, заходя на кухню.
  - Отец на рынок уехал. Мама работает до пяти.
  - А-а-а! Точно, - зевнул я.
  - Вон тебе яичница. Хлеб сам порежешь.
  Светка схватила кружку с кофе и села за стол.
  - Ты надолго приехал? - Она отхлебнула кофе, достала из вазочки печенье
  и отправила его в рот.
  - Если шеф раньше времени не вызовет, то на все праздники останусь. Восьмого или девятого поеду домой.
  Серёг, пойдём Новый год с нами встречать. У Наташки родители к друзьям уходят, она всех собирает. Помнишь её?
  Кого?
  Когда купаться летом ездили, она ногу порезала.
  - Помню, помню. - Тарелка с яичницой переместилась на стол, рядом задымилась кружка кофе. - Не забывается такое никогда.
  - Ну так как?
  - Не, Свет, я с родителями, наверное, останусь. Отец обидится, если я опять смоюсь. Мама-то, конечно, не скажет ничего, но ясно же, что им не понравится. Всё думают, что я про них забыл. И, если честно, надоели мне все эти гулянки. Всё равно напиваться не буду. И чего я на вас смотреть буду трезвый? Удовольствие, прямо скажем, сомнительное.
  Светка прищурилась:
  - Ты меня за пьяницу что ли держишь? Вспомни, как в прошлом году я тебя от Вовки оттаскивала. Хорошо, что он тоже никакой был. Не понял ничего. А ты молодец! Думал, Москва тебе тут?
  - Ты меня всю жизнь будешь этим попрекать? Я что виноват, что у тебя друзья красивые?
  Я потянулся с вилкой в руках, перекатывая затёкшими мышцами. В голове возник образ Вовки, развалившегося на диване в расстёгнутой рубашке. В разрезе ткани видна тонкая золотая цепочка. Маленький крестик упал в канавку между грудными мышцами. На золотистой коже он практически не заметен. От воспоминаний по телу растеклось дрязнящее удовольствие.
  - Господи, повезло же мне с братцем! - Светка бросила на меня скептический взгляд и взяла второе печенье. - Мечта любой девки, а сам на парней засматривается.
  - Только не начинай, ладно. Братьев, между прочим, как и родителей не
  выбирают.
  - Не умничай! - Светка закатила глаза, потом встала и пошла мыть кружку.
  Я жевал яичницу и пребывал в хорошем настроении. Через минуту из-за спины
  раздалось:
  - Я пошла одеваться. У тебя есть время передумать.
  Передумывать я не стал. Предложение, конечно, было заманчивым, но мне на самом деле хотелось встретить Новый год с родителями. Тихо и по-семейному. В тёплых шерстяных носках, любимой затёртой футболке, с несмолкающим телевизором, маминым оливье и традиционным шампанским. Потом, конечно, придётся выпить с отцом водки, но не до состояния невменяемости, как это обязательно случилось бы на светкиной вечеринке. Через час после поздравления Президента захочется спать, и никто не посмотрит на меня, как на идиота. Не самый весёлый Новый год, но сколько их уже было в моей жизни! И сколько ещё предстоит...
  Яичница неожиданно закончилась. По пути к раковине я крикнул в прихожую:
  - Спасибо-о-о!
  Издалека донеслось задорное:
  - Пожалста-а-а!
  Через несколько минут Светка появилась на пороге кухни. От её
  домашнего вида не осталось и следа. Тёмно-синие джинсы, ремень в широкую
  вертикальную полоску, майка мягкого лилово-кофейного цвета - оранжевые и
  голубые полоски на ней были очень тонкими и издалека казались переливчатым
  узором, тяжёлые каштановые волосы спутались в аккуратном
  беспорядке. От восхищения я даже присвистнул.
  - Для Мишки так расстаралась?
  - Да пошёл ты!
  Светка резко развернулась и выскочила в прихожую. Я домыл посуду, сходил в зал, порылся в сумке, достал маленькую коробочку, обёрнутую прозрачной матовой бумагой и перевязанную тонкой фиолетовой лентой. В прихожей протянул подарок сестре.
  - Держи. - Светка посмотрела недоверчиво, но в глазах заплясала детская
  радость. - Ты мне, конечно, не поверишь, но ты у меня просто красавица!
  Она порвала бумагу и добралась до небольшой - с собственный кулачок -
  коробочки. На поверхности блестели всего три надписи: "VERY IRRESISTIBLE
  GIVENCHY".
  - Ой! - Визг, полный счатья. - Спасибо, Серёнь!
  Тёплые руки обвили шею. Я почувствовал, как к моей небритой щеке прижалась её тёплая бархатная щека.
  - Не очень оригинально, конечно, но не фуфло какое-нибудь. А это, - я протянул ей белый конверт, - тебе на всё остальное. Сама купишь, что нужно.
  Светка отстранилась и улыбнулась.
  - Как же хорошо, когда брат работает в Москве, - произнесла она, мечтательно закатывая глаза.
  - Да уж, неплохо...
  - Ну ничего, ты у нас мальчик богатый. Можешь себе позволить. Тем более сестра у тебя одна - единственная и неповторимая.
  - Вторую такую Земля бы не выдержала.
  - Остряк! Я ночью позвоню, если получится.
  Она поцеловала меня в щёку и ушла. Примерно час я пил кофе и смотрел
  телевизор. Все каналы, будто сговорившись, показывали одинаковые старые фильмы. Не выдержав пытки отечественным кинематографом, я оделся, вышел на улицу, вдохнул жёсткий воздух, и пошёл в ближайший супермаркет - покупать любимый отцовский "Black Label". Пускай порадуется.
  В магазине пахло озоном, мандаринами и азартом. Бешеные люди метались между прилавками, сгребая в тележки печенье, коробки с конфетами, вино, шоколад, маринованные огурцы и даже макароны. На фоне беснующейся толпы я выглядел дилетантом, зашедшим по ошибке. Рядом с виски звенела сливочная бутылка "Бейлиз" - для матери. Себе пришлось купить боевой запас "миллера".
  Яркое солнце отражалось в сугробах и заставляло щуриться. Мороз пробирал даже через двойные вязаные перчатки и шерстяную шапку. Гораздо больше я любил совсем другую погоду: когда на улице минус десять, а с неба лениво падают крупные снежинки, размывая силуэты людей и зданий - так, что уже в трёх шагах не разберёшь, женщина перед тобой или мужчина, собака или просто груда мусора...
  Отец уже был дома, когда я вернулся. Он забрал у меня пакет, заглянул внутрь и одобрительно улыбнулся:
  - О-о-о! - В его руках завертелась бутылка Black Label. - Это мы первым делом откроем, ладно?
  - Как хочешь. Я тебе купил.
  - Спасибо. Только ты не трать больше деньги-то, ладно?
  - Ладно.
  Моя семья не была бедной. Отец, как я уже говорил, работал в строительной фирме. И это всё объясняет. Мать работала для души. Ей, можно сказать, повезло. За любовь к детям в России могут назвать либо педофилом, либо педиатром. Причём в первом случае посадят в тюрьму, а во втором - будут платить нищенскую зарплату. И не факт, что первое хуже второго.
  Сам я распрощался с бедностью после того, как устроился в дизайнерскую фирму. Был ещё один вариант - пойти в спорт, но им я занимался, как мама - детьми, для души. Точнее - для тела. Хотелось быть сильным и ловить на себе заинтересованные взгляды. Пару раз наловил такого, что не всякому врагу пожелаешь. В общем, дебилов в жизни хватало. Вообще, странная это штука - человеческие отношения. Тем более, если они - нестандартные. Подумать только! А ведь я сам когда-то смеялся над анекдотами про голубых. Я вообще-то и сейчас могу посмеяться, если анекдот хороший, но в тот предновогодний вечер мне было совсем не до смеха.
  Отец копошился на кухне, выполняя мамины поручения, которыми она снабдила его ещё до работы. Корректирующие замечания делались по сотовому телефону. Отец почистил и поставил тушиться картошку, помыл курицу, потом принялся резать болгарский перец. Пару раз он звал меня помочь. Я отрывал голову от ноутбука, отвечая, что сейчас приду. Потом снова приклеивался к экрану, напрочь забывая про собственные слова.
  В рабочем окне Archon'а вырисовывался приблизительный интерьер нового ночного клуба. Это единственное, чего в Москве никогда не будет слишком много. В мысли о геометрических формах и материалах вклинивались воспоминания. Вагон, наполненный стуком колёс, стриженый затылок, загорелые руки, хитрые глаза, шершавые губы и сигаретный дым. Он будто никак не выветривался из лёгких. На секунду я даже собирался закашляться. Но вместо этого загрузил второй HalfLife и окунулся в мир, где курить некогда.
  Мама пришла в половине шестого. По телевизору как раз заканчивалась "Ирония судьбы". Впрочем, на другом канале она начиналась сначала. Помочь на кухне мне всё-таки пришлось. Потому что мама, в отличие от отца, обладала редкостным терпением и могла докричаться до глухого. Впрочем, ничего серьёзного от меня не потребовалось. Окрыть банки с горошком и кукурузой, порубить на мелкие кусочки мясо. На тонкие белые прожилки я даже засмотрелся. Перемешивая салат, мама гордо произнесла:
  - Мраморное!
  Интересно, где они его откопали?
  В девять часов вечера мама загнала всех мыться. Вручая мне полотенце, она приговаривала: "В Новый год нужно входить чистыми". Отец недовольно бурчал под нос, не нужно ли ещё и анализы сдать. Я решил не спорить и побрёл в ванную первым, оставив родителей наедине.
  
  За минуту до полуночи я выстрелил шампанским, наполнил бокалы и произнёс глупый тост:
  - За радость! Без неё и жизь не жизнь.
  Разморенные и сытые родители посмотрели на меня восхищёнными глазами, но вслух сказали только традиционное:
  - Чтобы всё было хорошо.
  На том и чокнулись.
  
  Ближе к часу ночи от Киркоровых и Галкиных стало тошно. Не в радость был даже любимый "оливье". Отцовский виски смешался с маминым "бейлиз" в
  недопустимых пропорциях, обещая "весёлое" утро. К ним радостно примыкало советское шампанское. Очередная долька мандарина исчезла во рту, лопаясь и разливаясь ощущением детства. Спать предательски не хотелось. С кухни выбежала мама, протянула мне телефон:
  - Светка звонит. Всех поздравляет. Хочет с тобой поговорить.
  Я приподнялся с дивана, нарушив живописную позу, и взял сотовый.
  - Алло! - Мой голос отразился в динамике гулким эхом.
  - Серёга!!! С Новым годом!!!
  - С Новым годом, Свет, - улыбнулся я в трубку.
  - Как у вас там?
  - Да всё нормально. Сейчас накачу ещё лейбла и спать.
  - Ты чего?! А как же ёлка? Ты разве не пойдёшь?
  Про ёлку я как-то позабыл.
  - А чего там делать-то? Тем более - минус двадцать.
  - И чего? Ты же не в Африке родился. Серёг, ну пойдём. Мы с Мишкой идём. Он мне, кстати, кольцо подарил.
  - Чего?
  - Кольцо золотое. Не обручальное. Обычное.
  - А-а-а.
  - Красивое очень. Наверное, дорогое. Ну ведь и я не простая.
  - Это точно!
  - Серёг, ну пойдём на ёлку, а?
  - Свет...
  - Ну пойдём. Ну чего ты дома сидеть будешь?
  - Спать.
  - Тем более.
  Ладно, ладно. Родителям сама сейчас будешь объяснять, куда я на ночь глядя пьяный попёрся.
  Талант убеждения явно был в крови у женской половины нашей семьи.
  - Дай маме трубку. Нет, лучше папе.
  Я кое-как слез с дивана и пошёл на кухню. Отец курил возле окна. Мама,
  забравшись с ногами на кухонный уголок, попивала дорогущий сливочный ликёр. Я отдал ей трубку и пошёл одеваться. В светкиных методах воздействия сомневаться не приходилось.
  
  Мы встретились на главной площади города. В её центре торчала
  куцеватая ёлка высотой метров в десять. Издалека всё выглядело празднично, но стоило приблизиться к ней поближе, в глаза бросался подсохший лапник,
  разбросанный по ржавым металлическим кольцам, приваренным к десятиметровой трубе. Индустриальный призрак главного новогоднего символа! И хотя вокруг все веселились, от одного взгляда на это чудо местечковой инженерии становилось грустно.
  Под ногами хрустели пустые пластиковые стаканчики; бутылки из-под пива и водки звенели, словно площадь покрывал не асфальт, а бесценный горный хрусталь. Ночью, да ещё в Новый год это никого не беспокоило. И только городским коммунальным службам предстоял эстетический шок от одного вида замусоренной площади. Рано утром они выйдут на работу и за полчаса уберут все следы народного гуляния. Как будто никто не выпил здесь полтора литра водки, стоя в расстёгнутой куртке, никто не разбил полупустую бутылку шампанского и не уронил только что открытую пачку чипсов.
  Светка заметила меня первой. Она пробилась через галдящую толпу и протянула пластиковый стаканчик:
  - Пойдём, наши там стоят. - Она неряшливо махнула рукой и, слегка качнувшись в сторону, потупила взгляд.
  - Напилась-таки, - сказал я строгим голосом.
  - Только не начинай! Мишка же со мной. Что мне, в Новый год нельзя что ли?
  - Ладно...
  Иногда меня так и подмывало поиграть в строго старшего брата. И несмотря на то, что Светке было уже 19, она продолжала меня слушаться. Наверное, я был для неё авторитетом. Говорю "наверное", потому что не знаю этого наверняка. Сама Светка никогда мне об этом не говорила. Но то, что она ценит моё мнение, было видно невооружённым глазом.
  Она взяла меня за рукав и потащила сквозь кричащую и пьющую толпу.
  Завидев нас, Мишка заулыбался во все тридцать два зуба. Он был всего на два года младше меня, учился на юриста, играл в футбол, слушал Linkin Park и читал Достоевского. Бредовое сочетание, которое я почему-то уважал. Светка познакомила нас мае. О нестандартности моей ориентации Мишка догадался сам. Уж не знаю, как ему это удалось, но однажды он задал Светке прямой вопрос, и она не стала ему врать. Даже, когда мы стали приятелями, он не раскрыл мне тайну своей проницательности. Настаивать я не стал. Мне было достаточно того, что эту новость он воспринял спокойно и по-прежнему смотрел на меня с уважением. Из всех светкиных парней Мишка пока был лучшим. Если я вообще могу судить, конечно.
  Остальные друзья сестры всей информацией не располагали. Поэтому, увидев Наташку с двумя незнакомыми девушками, я мысленно перекрестился и приготовился к защите. Можете считать меня высокомерным, но мне-то всё равно лучше знать, какое впечатление я произвожу на девушек. Любой натурал бы на моём месте почувствовал себя счастливым, но в том-то всё и дело, что до гетеросексуальности мне ой как далеко! Женскую красоту я ценю только как зритель, но не потребитель. Выражаясь научным штампом, с эстетической точки зрения. Некоторые представительницы слабого пола даже могут вызвать моё восхищение, но ни одна из них не сможет вызвать во мне желание.
  - Привет, Серёг. - Мишка протянул мне сильную руку. Я пожал её и повернулся к улыбающейся Наташке. Ей подруги сбились рядом в маленькую стайку.
  - Волков, что-ты редко стал появляться. Совсем забыл родной город. - С видом познавшей жизненную мудрость дамы Наталья томно махнула ресницами и представила мне своих подруг:
  - Познакомься. Надя и Женя.
  Я кивнул и поблагодарил Бога за то, что раздевать взглядом люди пока не научились. Иначе я бы уже давно стоял на двадцатиградусном морозе голым, в одних носках.
  Видя, как призывно улыбаются крашеные (И ведь кому-то это нравится!) блондинки Надя и Женя, я думал о вселенской несправедливости. Чёрт! Ну почему я не действую так на тех, кто мне на самом деле нравится?!
  На вид подругам было от силы 19-20 лет, но сомневаться в их сексуальной
  искушённости не приходилось. Слишком уж вызывающим был их макияж и слишком развязной - манера держаться.
  Минут через пять к нам присоединились ещё три человека: два мишкиных друга, имена которых я не запомнил, и Дашка - хорошая подруга Светки и - что я всегда ценил - натуральная брюнетка. К слову, вороные от природы волосы не были её единственным достоинством. Красота и ум распределились в ней на удивление гармонично. Она была немного развратной, но не пошлой; весёлой, но не смешной; разговорчивой, но не болтливой. В общем, тем редким исключением из правил, которые действовали в обычных городских дворах, где главными развлечениями молодёжи были пиво и карты.
  Даша и Светка учились в одной группе на дневном отделении. Наташка поступила на вечернее, где пыталась постичь тайны профессии менеджера. Судя по всему, тайны постигались плохо. Её подруги оказались бравыми ученицами местного колледжа. Про себя я тут же окрестил их пэтэушницами.
  Один из парней достал из пакета бутылку водки и новую партию пластиковых стаканчиков. Другой - открыл пачку абрикосового сока и, окинув всех извиняющимся взглядом, произнёс:
  - Другого не было.
  Стаканчики быстро разбежались по рукам. Бесцветная жидкость, бликующая на дне каждого из них, обожгла горло, скользнула вниз и улеглась в желудке пьянящей тяжестью. Вместе с водкой пришло хорошее настроение. И даже мороз отступил перед нашей веселящейся толпой, будто сам замёрз и съёжился в углу гудящей площади.
  
  Я заметил его случайно. Ещё пара стаканчиков, и взгляд бы замылился,
  уплыл в чернеющее звёздное небо, расплылся пятными смеющихся лиц. Но водка, как назло, откладывала своё седативное действие на потом. Это было моё проклятие. Я очень медленно пьянел, а иногда не пьянел вовсе.
  Сначала показалось, что глаз зацепился за рыбацкий крючок, потом в
  него насыпали песка и брызнули растворителем. Я заморгал, начал вертеть головой, пытаясь найти в толпе знакомое лицо. Когда карие глаза вновь перехватили мой взгляд, я не выдержал и отвернулся. Это было так глупо, так по-детски, но если бы кто-то в тот момент спросил меня сколько будет два плюс два, я бы заплакал от отчаяния, пытаясь найти ответ. Отупение накатило на меня стремительно и бесповоротно.
  - Серёж, что с тобой? - Встревоженный голос Светки был глухим, будто она стояла за двухметровой кирпичной стеной.
  - Всё нормально. Я отойду в сторону, ладно. Чего-то мне от этой водки
  хреново стало.
  - Виски с отцом пил?
  - Ага...
  - А ещё меня пьяницей называешь! Давай я тебя до лавки доведу.
  - Нет! Я сам, - рявкнул я испуганно.
  - Как хочешь... - Сказала она, опуская руки, и тихо добавила: - Псих.
  Передвигая заплетающиеся ноги, я продирался сквозь толпу, не желая
  оборачиваться. Стаканчики хрустели громче, чем снег. Иногда ботинки ударяли по пустым бутылкам. Два раза я едва не упал, но вовремя схватившись за чьи-то
  плечи, удержался на ногах. За спиной раздались громкие хлопки, и небо окрасилось сначала красным, потом синим и жёлтым. Народ дружно закричал. В небо взметнулся традиционный новогодний салют.
  - Ни хрена себе! - сказал я зачарованно и тут же удивился собственной тупости.
  Задрапированная в меховой капюшон девушка отскочила от меня, как от грязного бродяги. Я всё-таки обернулся, чтобы посмотреть на фейерверк. Мелкие снежинки царапали лицо и лезли в глаза. Сердце успело сосчитать до десяти, когда меня сильно схватили за руку чуть выше локтя.
  - Какого хрена-а-а? - Я опустил голову, так и не догадавшись закрыть
  рот.
  - Привет, - сказали хитрые карие глаза.
  - Ч-чего? - промычал я, пытаясь освободиться от хватки. - Ч-чего тебе
  н-надо?
  - Пойдём, - сказал он и, по-хозяйски толкнув меня в спину, повёл к стоявшей рядом многоэтажке.
  В тёплом подъезде голова закружилась, словно на карусели. Замёрзшие мышцы оттаяли, расслабились и сладко заныли. Я очнулся на втором этаже, когда его бёдра прижали меня к стене, а губы коснулись шеи, оставляя на коже горячий след.
  Я думал, что кончу прямо в штаны, когда он отстранился, расстегнул свой
  пуховик, потом проделал ту же операцию с моей курткой, раздвинул её полы
  и залез руками под свитер.
  Через секунду он снова прижался ко мне всем телом, поцеловал в щёку, потом в губы. От него пахло морозом и дорогим алкоголем. Мы не произнесли ни слова, но дышали, как два несущихся на полной скорости паровоза. Я уже вовсю хозяйничал на его спине, оставляя на память синяки, словно мстил за следы, которые он сам оставил на моём теле. Его тело прогибалось под моим нажимом, мышцы упруго перекатывались под тонкой кожей.
  Горячая ладонь скользнула по боку, расправилась с ремнём и молнией на
  джинсах, забралась под трусы и обхватила напряжённый член. Я чуть не взвыл и почти тут же почувствовал, как он улыбается. Ну уж хрен тебе! Опомнившись, я схватил его за затылок и стал целовать с такой яростью, что на миг он даже перестал дышать. В блестящих чёрных глазах застыло удивление - и это был момент моего триумфа!
  - Как тебя зовут? - Я едва слышал собственный голос. Он был хриплым и
  прерывистым.
  Такой активности с моей стороны он точно не ожидал. Мне же, разморённому водкой, которая наконец-то начала действовать, и теплом его ладоней, было уже всё по плечу. Я смотрел на него с усмешкой, будто не было никакой руки, сжимающей мой торчащий член. Он мялся около минуты, потом всё-таки ответил:
  - Алексей... - Потому была пауза в несколько вдохов и выдохов и вопрос: - А тебя?
  - Сергей.
  Продолжения диалога не последовало. Похоже, названных имён хватило нам обоим. Для другой информации просто не было места. Да и кому она тогда была нужна?!
  Когда он опустился вниз и взял мой член в рот, я почти забыл, где нахожусь и какой сегодня год. Вся эта пространственно-временная чепуха стала бесполезной. Вся моя жизнь сосредоточилась во рту едва знакомого парня, делающего минет в тёплом подъезде с зелёными стенами, синими облупившимися почтовыми ящиками и трубой мусопровода, разинувшей свою грязную пасть.
  Густые жёсткие волосы скользили между пальцами, щекоча и согревая ладонь. Одной рукой он массировал мошонку, другой - ласкал бёдра, иногда
  поднимаясь выше, чтобы с силой сжать ягодицы. От его прикосновений дрожало всё тело. Я метался по стене, словно мотылёк, попавший в паутину. Его ласки были неумелыми, но ещё никогда я не испытывал такого блаженства. В его руках нежность мешалась с силой и откровенным желанием безраздельного владения. Он будто не сомневался в своей неотразимости и том, как на неё реагируют. И не только я, а вообще все.
  Не знаю почему, но меня не покидало мерзкое чувство: он сосал мой
  член, но при этом оставался совершенно бесстрастным. Будто быстрый минет в
  полутёмном подъезде был его капризом, а я - средством его выполнения.
  Нет, он тоже был возбуждён, тяжело дышал и смотрел мутными глазами, но всё это было чистой физиологией. Естественным фоном обычного секса. Эти мысли пронеслись в моей голове пьяной орущей толпой и исчезли за поворотом улетающего в оргазме сознания.
  Он проглотил всю сперму, словно был моим давним любовником. От этого защемило сердце, а потом в душе поднялась волна злости: зачем он играет со мной в эти игры?! Меня словно разрывало надвое. Одна половина таяла от счастья, другая ощерилась вспыхнувшей обидой. Понять природу этой обиды я не мог, как ни старался. Но тем пакостнее становилось у меня на душе.
  Совершенно обессилев, я опустился на пол, прислонившись к стене спиной, кое-как застегнул джинсы, откинул голову назад и закрыл глаза. Он зашуршал рядом, потом я почувствовал его губы на своих губах - и вкус собственной спермы. Поцелуй был нежным и успокаивающим. Он сел рядом, прижавшись плечом, достал сигарету и закурил. Как в дешёвом американском фильме.
  - Откуда ты такой взялся? - выдавил я через силу, потому что ни говорить, ни двигаться не хотелось.
  - А разве это важно?
  - Наверное, нет. Просто... Я таких ещё не встречал.
  - Я тоже.
  Я вытаращил глаза и повернулся к нему. Он спокойно
  докуривал сигарету, будто этого диалога никогда не было. В кармане вдруг
  зазвонил мой мобильник.
  - Тебе звонят, - сказал он, посмотрев на меня из-под ресниц.
  - Знаю.
  Я снова прислонился к стене и закрыл глаза. Пусть звонят! Плевать я хотел!
  Он неожиданно перегнулся через меня, залез в карман и достал мой телефон. Потом раскрыл его и отдал мне. Я замер от удивления, но он только
  ухмыльнулся и сунул мне трубку. Из динамика понеслись встревоженные
  вопросы: "Серёга-а-а! Ты где?". Звонила Светка. Наверное, искала меня. Дурак!
  Конечно, искала!
  Я выхватил из его рук телефон.
  - Всё нормально, Свет. Я в магазине. Тут очередь просто. Тебе чего-нибудь купить? - Разговаривая, я отвернулся в сторону. Не хотел, чтобы он видел моё лицо.
  - Господи! Тебе чего не хватало-то?! Чего ты покупать собрался?
  - Пива, - соврал я.
  - Извращенец! Ладно, ждём тебя под стэндом. Давай быстрей!
  - Хорошо.
  Всё это время он смотрел на меня и, кажется, внутренне смеялся. Его губы оставались неподвижными, но он смеялся надо мной. Так яростно блестели его глаза.
  - Девушка? - спросил он лениво.
  - Нет, сестра.
  - Понятно.
  Несколькими этажами выше со скрипом открылась дверь. Послышался звон ключей и женский голос. Кому-то не сиделось дома в два часа ночи. Я почувствовал, как он дёрнулся.
  В шахте лифта раздался шум, потом сверху, усиливаясь с каждой секундой, полилось ровное гудение.
  Он резко встал, отряхивая одежду. Смотреть на него снизу было немного
  непривычно, но открывавшаяся картина заставляла забыть о маленьком неудобстве. Мускулистые ноги, широкая грудь, подбородок с маленькой ямкой, чёрные, будто влажные, глаза. Я не удержался и дотронулся до него. Погладил ногу, скользнул выше, сжимая тут же напрягшееся бедро. Под грубой джинсовой тканью таилась сила, которую неудержимо хотелось приручить.
  - Не надо, - он сжал моё запястье.
  - Извини...
  Я обречённо опустил руку, продолжая смотреть в его глаза. В них не было ни усмешки, ни даже следа возбуждения, будто десять минут назад он не сжимал мои бёдра, не высасывал последние капли из дёргающегося члена, не дышал рвано, словно после десятикилометровой пробежки...
  Он отвёл взгляд:
  - Ну ладно... Пока.
  И это всё?! И это, мать твою, всё?!!! От удивления я даже не нашёлся с
  ответом. Он застегнул молнию на пуховике, по-детски вздёрнув подбородок. Да он и был ребёнком! Чёртовым эгоистичным ребёнком. Тогда я, наверное, был самым заядлым педофилом. Всё ещё ошалело хлопая глазами, я смотрел, как он спускается по лестнице. Когда чёрная макушка скрылась из вида, меня разобрал истеричный смех.
  - Пока... - выдавил я шепотом.
  Потом ткнул голову в колени и обхватил их руками. Внизу запищал домофон, потом раздался глухой стук закрывшейся двери.
  Козёл! Да что ж это со мной?! Что ты со мной творишь, урод?!
  Дрожь утихла минут через пять. В подъезде вдруг стало
  холодно и неуютно, хотя совсем недавно обшарпанные стены и раскуроченные
  малолетними акселератами почтовые ящики казались родными.
  Вырвавшись на улицу, я жадно вдохнул морозный воздух, но не почувствовал себя лучше. Внутри по-прежнему горел болезненный огонь. Он не находил выхода и сжигал внутренности. Живот скрутил мерзкий спазм - я согнулся пополам, думая, что сейчас меня точно вырвет... Лучше бы вырвало.
  Выходя на площадь, я задел плечом какого-то парня. Он едва не упал, но я пошёл дальше, не разбирая дороги. В спину понеслись отборные ругательства. Я уже приготовился к тому, что меня догонят и попытаются дать в морду. Господи, с каким удовольствием я бы ввалил кому-нибудь! Пускай потом пришлось бы лечить сломанные рёбра, но, может, тогда меня не мучила бы липкая злость на... На... Блядь! Я же теперь знаю его имя! Алексей. Лёха... Сука!!!
  Меня так никто и не догнал. Жаль.
  
  - Ты где ходил-то? - Светка смотрела на меня округлившимися от удивления глазами.
  - Я же сказал: в магазине был.
  - А пиво где?
  - Выпил.
  Она махнула на меня рукой и отвернулась. Я помню, как Мишка отвёл меня в сторону и спросил:
  - Серёг, у тебя всё нормально? Что-то случилось?
  Нет, Миш. Всё в порядке. У тебя водка есть?
  Сейчас будет.
  
  Неудивительно, что продолжение новогодней ночи чудесным образом улетучилось из моей памяти.
  
  
  
  4.
  
  1 января, воскресенье
  
  Я проснулся от того, что тело испытывало два очень сильных и противоречивых чувства. Одновременно хотелось пить и сходить в туалет. Человек вообще часто хочет всё и сразу, причём ещё чаще не понимает, что же ему нужно больше.
  Шерстяное одеяло скользнуло на пол. По спине пробежал холодок - в комнате было чересчур зябко. Окно и, по всей видимости, дверь на балкон скрывались за зелёными занавесками. Снизу их слабо колыхал прорывающийся через щели ветер. Хорошо, что на полу был ковёр, иначе я бы не рискнул опустить ноги. Из одежды на мне были только трусы. Остальной гардероб был заботливо сложен на кресле рядом с диваном, на котором я и обнаружил себя утром первого января.
  Почесав лодыжку, я потянулся за одеждой. Голова противно гудела, превращая каждое движение в пытку. Всё ещё не понимая, что это за квартира, я кое-как оделся и направился к двери в поисках туалета и ответов на вопросы: где я? и как я сюда попал?
  Туалет нашёлся по коридору направо. Его расположение, как и всё в этой квартире, было классическим: справа - ванная, слева - туалет.
  Минуть пять я просто слушал, как вода стекает в раковину, струится по трубам, уходя вниз. Потом умывался, выкручивая синий вертушок на максимум и припадая к нему ртом. Тупая боль в висках постепенно отступала. Вытеревшись махровым полотенцем, я вышел из ванной в гораздо лучшем настроении. Оставалось выяснить, кому эта ванная принадлежит.
  Стараясь не шуметь, я подобрался к последней не изученной двери и аккуратно заглянул внутрь. Рассмотреть детали мешал лёгкий сумрак, создаваемый тяжёлыми занавесками. Потом глаза привыкли. Словно из серого плотного тумана появилась широкая двуспальная кровать, на ней - очертания двух тел: сильная спина, мускулистая рука, согнутая в локте и закинутая наверх, за голову. На этой спине - другая рука: изящная и тонкая, с аккуратными длинными пальцами, отливающая молочным цветом. Во сне Светка казалась настоящим ангелом. Мишка спал, уткнувшись лицом в подушку. В голову пришла странная мысль: "И как он только не задыхается?".
  Я был у Мишки дома. Эту квартиру он недорого снимал по знакомству. Значит, это они со Светкой притащили меня сюда, а потом наверняка долго возились с моим бездыханным телом, стаскивая одежду...
  Я тихо прикрыл дверь и пошёл на кухню. Безумно хотелось кофе и чего-нибудь поесть. Опохмеляться кофе вообще было моим фирменным стилем. Не представляю, как можно хотеть пива (и тем более водки) по утрам!
  В холодильнике нашлись докторская колбаса и сыр. Сделав бутерброды и залив ложку растворимого кофе кипятком, я уселся за белый кухонный столик, стараясь оказаться как можно ближе к батарее. В квартире было тепло, но от озноба почему-то не спасал даже шерстяной свитер.
  Забравшись на стул с ногами, я обхватил кружку руками и погрузился в мрачные раздумья. Вспоминая всё, что произошло ночью, я задавал себе один единственный вопрос: "Почему он ушёл?" Этого я понять не мог, как ни старался. Он сделал это уже во второй раз. Но если для первого раза я бы мог придумать хоть какое-то оправдание (он был под кайфом; хотел поэкспериментировать со своей ориентацией; перепутал меня с девушкой...), причин для побега во второй раз я просто не видел. Это казалось каким-то бредом. Сценой из дешевого мексиканского сериала, когда неприступная Хуанита сбегает от влюбленного в неё Хуана, мотивируя это тем, что она порядочная сеньорита и вообще не разобралась в своих чувствах. В моем случае на Хуаниту походил скорее я, поскольку странное поведение любовника удивляло меня до слёз. Он же был даже не Хуаном, а Хулио. Потому что поступить так, как поступил он, мог только человек по имени Хулио!
  После первого обжигающего глотка голова окончательно прояснилась. А когда на тарелке остался всего один бутерброд, способность здраво мыслить вернулась окончательно.
  Щурясь от яркого света, я смотрел в окно: на искрящийся снег, чистый и хрустящий, словно накрахмаленная простыня; на небо, голубое, почти как летом, Размытое в утренней дымке солнце висело уже высоко над горизнотом, заставляя отводить взгляд.
  В дверном проёме появилась заспанная Светка. На ногах - пушистые розовые тапки; начало стройных бёдер скрывает чёрная футболка с надписью "Guess who?". Смешно зевая и потирая глаза, она села за стол, отобрала у меня кружку и сделал пару небольших глотков. Недовольно сморщилась и произнесла:
  - Как ты можешь пить такой сладкий кофе?!
  - Тебя никто не заставлял.
  Она встала и принялась хлопотать у стола. Нарезала остатки докторской тонкими ломтиками. Потом повторила ту же операцию с сыром и хлебом. Достала из холодильника майонез, выложила всё на тарелку и со звоном поставила её на кухонный стол.
  - В чайнике вода-а-а есть? - спросила она, сдерживая очередной приступ зевоты.
  Я кивнул.
  - Ты зачем вчера так напился? - Струя горячей воды ударила в дно светкиной чашки, забурлила, растворяя предварительно насыпанный в неё кофе. - Вёл себя, как свинья. Ты хоть помнишь, что Женьке сказал?
  - Какой Женьке? - Я удивлённо заморгал, пытаясь понять, о ком идёт речь.
  - Правильно! Нажрался, как хрен знает кто. Какая уж там Женька!
  - Да что за Женька-то?
  - Наташкина подруга. Там ещё Надя была. Помнишь? Она тебя с ними познакомила. Потом мы пили. Потом тебе стало плохо. Потом ты пропал. Потом вернулся. Потом ты пил, как алкаш. А потом назвал Женьку шлюхой. - Светка прервала свою методичную тираду, впилась зубами в бутерброд и принялась тщательно его пережёвывать. Запив его кофе, она продолжила:
  - Чего она тебе сделала?
  Я вспомнил, как Женька пила водку едва ли не полными стаканчиками, а потом полезла ко мне целоваться. Пьяная и готовая на всё. От её разваливающегося вида стало не по себе. Когда её холодные губы добрались до моей щеки, внутри что-то сжалось от отвращения, а потом выстрелило тугим словом... Отодвигая от себя ёрзающую девушку, я просто не удержался. Да, в тот момент я поёл себя, как урод. Но и она была немногим лучше. Ничего не могу с собой поделать. Не выношу пьяных женщин.
  Светка будто прочитала эти мысли в моих глазах:
  - Ладно. Она тоже хороша. Но откуда ж ей знать о твоих... пристрастиях? Другой парень на твоём месте...
  - Знаю. В общем, такое я чмо. Не повезло ей со мной.
  
  Утро нового года началось хорошо. Я чувствовал себя хамом и извращенцем. В воздухе, просвеченном зимним солнцем, плавала пыль и пахло кофе. Светка опустошила свою кружку и уставилась на меня испытующим взглядом. В нем отчётливо читалось: "Ну что мне с тобой делать?".
  - Свет...
  - Чего?
  - Я тут кое с кем познакомился...
  После пьянки меня обычно неудержимо тянуло на откровенные разговоры.
  - Таааак! - Сестра вспорхнула со стула, будто от этой новости у неё включился какой-то спрятанный моторчик, налила себе ещё кофе и снова уселась на место. - Теперь всё ясно.
  Она увлечённо размешивала маслянистую тёмную жидкость маленькой ложкой. От назойливового звяканья начинала болеть голова. Но Светка будто не замечала моих мучений. Её глаза светились азартом. На секунду мне стало страшно. "Дурак! Кто тебя за язык тянул?!"
  - Нуууу? - протянула она, наконец-то вынимая ложку и кладя её на стол.
  - Чего - ну?
  На её лице отразилось искреннее удивление. Удивляла её, конечно, моя тупость.
  - "Имя, сестра, имя!" Чего ты как маленький? Рассказывай давай. - Про оскорбленную Женьку сестра, похоже, тут же забыла. - Красивый или урод какой-нибудь?
  - Дура.
  - Ладно. Шучу. Ну так?.. -
  Рассказать всё так и подмывало. Держать всё в себе просто не было сил. Да и зачем?
  - Да.
  - Что - да?
  - Красивый...
  Она захлопала ресницами, будто увидела за моей спиной прекрасного рыцаря в сияющих доспехах.
  И я рассказал ей всё, за исключением самых интимных деталей. Хотя про них она выспрашивала с завидным (я бы даже сказал, извращённым) усердием.
  Забытый кофе остывал в её кружке всё время, пока я говорил. Потом она сделала глоток и поморщилась. На её высоком лбу залегла едва заметная морщинка. Сестру что-то беспокоило.
  - Мдаааа, - сказала она наконец. - Вот ты экстремал!
  За откровения всегда приходится платить. И я приготовился к расплате.
  - Электричка, подъезд. А дальше что? Общественный туалет?! - Несколько секунд она молчала. Потом продолжила: - Зачем тебе это нужно? Ты что, маленький?! Приключений захотелось? Или тебе уже все равно с кем, когда и где?
  Всё равно мне не было. Но как объяснить сестре, что от одного воспоминания о Лёхе хотелось выть или банально онанировать до потери сознания. И даже потом, избавившись от физического напряжения, чувствовать себя пустым и никчёмным, будто его близость наполняла мою жизнь каким-то новым смыслом, который я так давно и безуспешно искал.
  Попробуй я объяснить всю эту романтическую чепуху сестре, и она бы побежала вызывать скорую. В больницу мне не хотелось, поэтому я нацепил на лицо серьёзную маску и ответил:
  - Во-первых, на маньяка он не похож. Во-вторых, я не маленький. И именно поэтому могу трахаться хоть в поезде, хоть в подъезде. В туалете, к твоему сведению, я это уже делал. - Сестра открыла рот, и я поспешил её успокоить:
  - Да всё нормально. Спасибо, конечно, за заботу, но всё нормально. Странно, но нормально.
  - Ага. Я так и поняла. Только ты сходи в больницу. Голову проверь.
  - Хорошо. Ещё есть пожелания?
  - Есть. Ты не мог бы заниматься сексом, как все люди? - Она заметила, как в усмешке изогнулась моя бровь. - Ты меня понял. Я имею в виду: дома, на постели. С человеком, у которого есть не только имя, но и хотя бы фамилия.
  В этот момент она была похожа на мою школьную учительницу химии. Строгая и правильная до мозга костей.
  - Не заставляй меня рассказывать тебе про презервативы...
  - Я удивлён, что ты про них знаешь...
  Она встала, отнесла чашку в раковину, потом резко развернулась и сказала:
  - Слушай, ну почему ты такой дурак?! - Её голос был сдавленным. Мне показалось, что она боится разбудить Мишку. Точнее не хочет, чтобы он услышал наш разговор. - Ты думаешь, мне плевать? Думаешь, я считаю тебя извращенцем. Мол, мой брат голубой - значит, может трахаться с кем угодно и где угодно. - Светка начинала злиться. - Думаешь, я не хочу, чтобы у тебя всё было, как у людей? Я не хочу, чтобы какое-то быдло пользовалось тобой, а потом сбегало... Ладно, он красивый. Но он же трус! Ты вообще уверен, что он тоже голубой? Может, его по пьяни просто на эксперименты потянуло. А тут ты подвернулся.
  На секунду мне показалось, что кто-то подкрался сзади и всадил в спину ржавый нож. Тянущая боль распространилась по спине, потом перешла в грудь, подобралась к сердцу.
  Я боялся этой догадки. Как студент, пытающийся вытянуть один единственный выученный перед экзаменом билет. Как школьник, которого вместе со всем классом ведут к стоматологу. И никуда от этого страха не денешься. Потому что сдавать экзамен всё равно придётся, а внимательный классный руководитель десять раз проверит списки и тут же узнает, кто сбежал. И тогда к стоматологу придётся идти одному. А это - ещё страшнее.
  Я боялся не результата сделанной сестрой догадки, а самого процесса её обдумывания. Во мне говорил ребёнок, мечтающий, чтобы экзамен неожиданно отменили, а у стоматолога вдруг не оказалось инструментов. Но хитрый преподаватель несмотря ни на что манил пальцем к экзаменационному столу, а добрая медсестра давала в руки зубную щётку и оставляла трясущегося ребёнка перед зеркалом, в котором машиной пыток отражалось стоматологическое кресло.
  - Не знаю, - наконец вымученно выдавил я. - Я ничего о нём не знаю.
  Я достал сигареты и закурил. Сестра быстро поставила передо мной пепельницу. Седой дым закружился по комнате, выписывая в воздухе причудливые узоры.
  - Вижу, - сказала она и погладила мою руку. - Кофе еще будешь?
  Я кивнул.
  Наливая воду в чайник, Светка спросила:
  - И что ты теперь собираешься делать?
  - Хочу сходить к Славке. Сто лет его уже не видел.
  - Нет, я про твоего... - Она задрала подбородок вверх, будто подбирала
  правильное слово, - нового знакомого спрашиваю.
  - Ничего. - Светка поставила чайник на огонь и посмотрела на меня вопросительно. - Я же не буду бегать по всему городу и искать его по описанию: карие глаза, красивая задница, ну и так далее.
  Сестра улыбнулась. Она продолжала улыбаться, насыпая мне кофе и сахар.
  Я затушил сигарету и прислонился затылком к стене. От Светкиной улыбки как-то полегчало. Сестра копошилась у стола. Её уютный домашний вид и искренняя забота помогали успокоиться. Вся эта естественная суета отодвигала на задний план мои проблемы. Они казались какими-то далекими, нереальными. Хотелось, чтобы всё это не было таким тяжелым. Почему отношения всегда приносят столько сложностей? Почему нельзя просто заняться с кем-то сексом, потом познакомиться ближе, начать встречаться, жить вместе? Почему должны быть все эти выматывающие встречи в грязных подъездах, нелепые расставания, будто всё произошло случайно?..
  "Если бы он относился ко мне так же, как она..."
  Эта мысль показалась мне такой естественной, что сначала я даже мечтательно улыбался, как идиот. Потом накатили прежние вопросы: "Почему он всё время сбегает? Почему не хочет хотя бы поговорить?"
  - Серёж. - Светка поставила передо мной дымящуюся чашку. - Ты что, влюбился?
  Она спросила это так спокойно, что я едва не ответил: "Да". Не знаю, что меня удержало. Наверное, страх. Я боялся, что признавшись, совершу какую-то роковую ошибку. Спугну какого-то редкого зверя, рвавшего мое сердце на клочки. Я был готов терпеть эти мучения, лишь бы не лишиться надежды увидеть его снова. И не только увидеть...
  Я сам не знал, что именно хочу с ним сделать.
  - Вы чего тут делаете?
  На кухню вошёл Мишка и, прикусив губу, замер, словно ребёнок, прервавший серьёзный разговор родителей. Он так и застыл в одних трусах, бросая беспокойные взгляды то на меня, то на Светку, ежась и переминаясь с ноги на ногу.
  - А ты не видишь? - Светка развернулась и метнула на него грозный взгляд.
  - Кофе пьём, - выручил его я.
  - Понятно. - Он вырвался из оцепенения и сел на свободную табуретку, поджав по себя ногу. - А мне можно?
  Он начинал раздражаться, когда Светка разговаривала с ним таким тоном. В моём присутствии Мишка всегда старался показать: главный в их отношениях - он. Я дружелюбно улыбнулся и протянул ему свою кружку:
  - Бери мой.
  Мишка потянулся за моей кружкой. Светка вскочила со словами:
  - Ну и сидите тут!
  Через секунду её уже не было на кухне. А ещё через десять секунд в зале включился телевизор. Мишка отхлебнул кофе и, ухмыльнувшись, спросил:
  - Чего у вас стряслось?
  - Всё нормально.Ты пей, а я пойду. Спасибо, что не бросили ночью.
  - Пожалуйста, - сказал он, обнажая в улыбке зубы. - Знаешь, как Наташка хотела, чтобы мы тебя оставили?
  Он предательски подмигнул.
  - Представляю, что бы она с тобой сделала... - Он мечтательно закатил глаза.
  - Миш, когда ты так делаешь, ты очень эротично выглядишь. Особенно в одних трусах.
  Он неврно сглотнул и уставился на меня ошарашенными глазами. Видя, как его лицо начал заливать румянец, я сжалился и рассмеялся.
  - Да ладно, успокойся, - проговорил я как можно миролюбивее. - Своих не трогаю.
  Выходя с кухни, я растрепал его торчащие чёрные волосы. Мишка начал отбиваться, чем рассмешил меня ещё больше.
  Светка лежала на диване, делая вид, что смотрит телевизор. Было видно, что она обиделась на нас обоих.
  - Свет, я пошёл, - крикнул я из коридора. Сестра не ответила.
  Дверь за мной закрыл покрасневший Мишка. На прощание он горячо пожал мою руку и как-то смущённо улыбнулся.
  
  
  5.
  
  Я позвонил Славке и договорился о встрече. Он очень обрадовался, узнав, что я приехал на новогодние праздники. Через полчаса я должен был приехать к нему на работу, в ночной клуб "Осирис", где Славка дослужился до должности управляющего.
  
  Славка был моим школьным другом. Мы учились вместе все 10 лет, но подружились только в старших классах. У нас было много общего. Мы оба любили уроки физкультуры. И мы оба пользовались бешеной популярностей у девчонок. Причём Славка эксплуатировал этот дар по полной программе, в то время как я являл собой образец сдержанности и целомудрия. Позже я понял, что было тому причиной.
  После школы наши пути разошлись. Он целый год маялся от скуки. Ни родители, ни я так и не смогли его убедить в необходимости высшего образования. Весной Славка пошёл отдавать священный долг Родине. К моменту его проводов я уже семь месяцев грыз гранит дизайнерской науки в столичном вузе. Как же мы напились тогда!..
  Но ещё сильнее мы напились, когда Славка вернулся в родной город. Зима
  наконец-то отступила; ветер всё ещё был холодным, но прорезаемый им воздух стал прозрачным и свежим. Люди купались в нём, словно в родниковой воде - не обращая внимания на холод, они расстёгивали надоевшие куртки и свитеры.
  Мы оба изменились за эти два года.
  Родня Славки устроила настоящий праздник в честь его возвращения. К вечеру за столом остались самые близкие родственники и друзья семьи. В числе этих людей оказался и я. Окинув стол помутневшим от выпитой водки взглядом и не обнаружив за ним Славку, я обратился к его маме, хлопотавшей над пустой
  салатницей:
  - Тёть Галь, а Славка где?
  - Он на кухе. Курит. Тебе салатику ещё положить, Серёж?
  Тётя Галя была замечательной женщиной. Доброй и в меру строгой. Каким-то странным образом она умудрялась никогда не ссорится со своим сыном. Хотя характер у Славы был тяжёлым. В то же время, я ни разу не видел, чтобы он в чём-то не соглашался со своей матерью. По-моему, она относилась к нему, как в взрослому мужчине, уже с детского сада. И сын был ей за это благодарен.
  Отец бросил их, когда Славке было три года.
  Я нашёл его сидящим с дымящейся сигаретой в руках, пьяного и тихого. Он был похож на нахохлившегося воробья, мокнущего под холодным ливнем. Ветер хлестал по коричневатым перьям (волосы у Славки были каштановыми, как у моей сестры), но воробей крепко держался за тонкую ветку когтистыми лапками, не желая сдаваться.
  Он затянулся и уронил руку на стол, стряхивая пепел в грязное блюдце.
  - Ты чего творишь-то? - Я забрал у него блюдце и поставил на стол
  пепельницу.
  Славка поднял на меня глаза, но ничего не сказал.
  Он вообще мало говорил. И это всегда меня устраивало. Может, поэтому ему больше нравились точные науки. Стоя у доски и решая задачу по алгебре, вовсе не обязательно говорить. Достаточно уверенно держать мел и выводить им правильные числа.
  Может, поэтому мы стали друзьями. Из-за нашей непохожести. Нет, в одном мы были похожи: два рослых спортсмена, наделённых умом, что бывает крайне редко. Но то была наша уникальность. Из-за неё мы могли бы стать врагами. Конечно, кому хочется признавать свою обычность, когда есть возможность быть уникальным. Я бесил его, он бесил меня, но когда наступало время контрольной по истории или литературе, Слава забывал о холодной войне и тыкал в мою спину ручкой, произнося при этом ритуальные слова:
  - Серый, дай списать.
  И я давал. Не знаю почему. По всем правилам должен был послать, но не мог. Должен был использовать редкий шанс доказать своё превосходство. Но не использовал. В этом покорении непокорного одноклассника было что-то сладкое и одновременно таинственное. Словно я на время повелевал бурей, способной снести нашу школу к чёртовой матери.
  На математике приходила моя очередь мучаться, но попросить его о помощи не позволяла врождённая гордость. Он будто чувствовал это, но в один прекрасный день сделал то, чего я никак не ожидал.
  Я пыхтел над итоговой контрольной. Первый пример был решён с горем пополам. Оставались ещё пять, но уже на втором я почувствовал, как вскипают мои гуманитарные мозги. Славка сидел за соседней партой слева. Его чёрная пластиковая ручка с надписью Bic шуршала, словно веник. Казалось, что он не задачу решает и гоняет в футбол. Моя гордость вопила от унижения.
  Бестолково черкая в тетрадке, я услышал, как Славка произносит моё имя. Тихо и отрывисто:
  - Серый! - Пауза. Потом снова. - Серый!
  Я повернулся, презрительно косясь на его довольное лицо.
  - Чего тебе? - спросил с плохо скрываемой обидой.
  - Давай помогу.
  Я чуть не разучился дышать, но протянул ему свою тетрадь. Всё произошло быстро и как будто против моей воли. Просто захотелось, чтобы Славка что-то для меня сделал. Это было так естественно. Ведь я помогал ему на истории. И он помог мне. Не пожалел пятнадцати минут, чтобы решить все пять примеров. В душной тишине класса он незаметно протянул мне мою тетрадь с вложенным в неё листком, изучив который, я понял, насколько плохо разбираюсь в математике и насколько хорошо в ней разбирается Славка. Внизу листка с решёнными задачами он написал своим угловатым почерком: "Не за что". Прочитав эту ремарку, я снова посмотрел в его сторону и поймал довольный улыбающийся взгляд.
  Примерно неделю мы делали вид, что всё остаётся по-прежнему. Потом мы стали лучшими друзьями. И даже на уроках физкультуры мы перестали быть вечными соперниками. Подтянувшись меньше раз, чем Славка, я больше не чувствовал себя слабаком. А обогнав его на стометровке, не испытывал триумфа от победы. То же самое, как я потом узнал, творилось и с ним.
  
  Пять лет назад мы сидели на тёплой кухне, пропахшей сигаретным дымом. Блюдце, засыпанное пеплом, переместилось на стол возле раковины. Его место заняла черная глянцевая пепельница. Славка так и не ответил на мой вопрос. Сев рядом, я снова спросил его:
  - Ты чего тут сидишь один? Пойдём в зал.
  - Не хочу. Посиди со мной.
  - Ладно, - сказал я и остался сидеть с ним. Я был удивлён его словами, его поведением, его странным состоянием. Я привык видеть Славку жизнерадостным и бесшабашным. Задумчивый вид не шел ему, как фиолетовая рубашка на три размера больше.
  Но тогда передо мной сидел подавленный и уставший молодой мужчина, будто что-то за прошедшие два года изменилось в нём безвозвратно, будто что-то сломалось в этом красивом теле, рождённом для радости.
  - Серёг, ты мой лучший друг. Ты ведь меня никогда не предашь, да?
  Я уставился на него удивлёнными глазами:
  - Слав, ты допился.
  Потом похлопал по плечу.
  - Я серьёзно, - ответил он. - Я много об этом думал. - Он сделал паузу. - За всю жизнь у меня не было человека ближе тебя. Ты один не боялся меня, не избегал. Ты будто всегда был сильнее. Ты всегда со мной спорил. Я никогда никого не слушал... Ну, разве что мать... - Он снова запнулся. - Но ты - это другое дело...
  - Слав, пойдём в зал, а?
  - Это ничего, что ты голубой. - Я замер на полпути. - Я об этом тоже долго думал. Ты всё равно мой лучший друг.
  - Слав, заткнись, я тебя прошу.
  - Я любому за тебя морду разобью.
  Я так и не нашёлся с ответом. Мы ещё посидели вместе. Выкурили по сигарете и пошли в зал. В коридоре Славка обнял меня за плечи и сказал заикающимся голосом: "Д-д-друууууг!". Я обнял его в ответ, и это был один из лучших моментов в моей жизни.
  Странно, но я никогда не жалел, что Славка был натуралом. Хотя гей из него вышел бы просто сказочный. Обложка для журнала! Не меньше.
  
  
  Когда-то на месте "Осириса" был простой советский кинотеатр "Труженик". "Крокодил Данди", первая часть "Звёздных войн", даже "Терминатор"... Сидя на неудобных креслах, обитых потертым текстилем, мы, малолетние ещё пацаны, разевали рты от удивления и с головой окунались в прекрасный мир приключений, о которых могли только мечтать. Мы заучивали диалоги любимых героев, неделями обсуждали корабль Люка Скайуокера и кожаный наряд Шварценеггера.
  Когда в Россию пришла видео-лихорадка, кинотеатры начали медленно умирать. Прекратил свой труд и наш "Труженик". Около года здание пустовало, потом его начали сдавать разным организациям. Пару лет там торговали шубами, дублёнками и кожей. Года два назад помещение выкупила столичная компания, уже создавшая сеть ночных клубов в других городах нашей области.
  Примерно тогда же Славка устроился в службу охраны "Осириса". Другими словами, он был вышибалой. И девушки, прилетавшие в клуб, как мотыльки на огонь, млели от одного его вида. Через год Славку повысили до менеджера, а несколько месяцев назад он стал управляющим.
  В оформление клуба вбухали чёртову уйму денег. Вход был сделан в виде пирамиды, в её центре чернел провал, к которому вели ступеньки. Поднявшись по ним, человек попадал в длинный коридор, освещённый слабыми, похожими на болотные огни светильниками. Где-то вдалеке ухала музыка. Казалось, что погребённый тысячи лет назад фараон вдруг ожил в глубине своей гробницы и решил устроить по этому поводу праздник.
  Как-то я задал Славке интересовавший меня вопрос:
  - А почему клуб назвали "Осирис"? Он же был богом, а не фараоном? И никогда не жил в пирамидах? Назвали бы "Тутанхамон".
  Он только махнул рукой и потащил меня к бару. Его такие тонкости не интересовали.
  
  Странно, но даже днём первого января около "Осириса" толпились люди. Многие стояли в одних рубашках и свитерах, что-то громко обсуждали и размахивали руками с зажатыми в них сигаретами. На запястьях виднелись тёмно-красные печати в виде стилизованной надписи "Осирис", заменявшие входной билет. У некоторых печати отличались тремя маленькими буквами VIP чуть ниже и правее основного рисунка. Точно такую же мне поставили на входе, когда на вопрос "Ваша фамилия?" я ответил: "Волков". Славка предупредил своих, что я приду.
  Раздевшись, я прошёл в главный зал, сел за барную стойку и позвонил ему на мобильный.
  - Привет, - весело откликнулся он. - Ты где?
  - Уже жду тебя в баре.
  - Подожди минут пять. Сейчас приду. Дай-ка трубку Валерке.
  Валерой звали бармена. Я протянул ему телефон. Он взял трубку и внимательно прислушался. Потом пару раз кивнул, сказал "хорошо" и вернул телефон мне.
  Через минуту он поставил передо мной бокал с бейлиз и сказал:
  - Сергей Владимирович, пройдите, пожалуйста, за свободный столик. Вам
  принесут обед.
  - Спасибо, - ответил я с легким удивлением. Забота Славки была неожиданной, но приятной - тем более, что с утра я ничего не ел.
  
  После двух глотков ледяного бейлиз принесли обед. От приятных запахов закружилась голова. Я не стал дожидаться Славку и, мысленно поблагодарив Бога за такого друга, принялся за еду.
  Когда тарелка с пастой наполовину опустела, по моей спине дружелюбно
  постучали.
  - Серый, здорово!
  Он стоял передо мной, улыбающийся и довольный жизнью. В дорогом костюме и блестящих ботинках. Мы обнялись. От Славки пахло летом и цитрусовыми. Похлопав друг друга по спинам и расцепив объятия, мы уселись за стол. Я всё ещё продолжал жевать свой обед.
  - Ты жуй-жуй, - сказал Славка и развернулся к барной стойке: - Валер, скажи, чтобы мне пива принесли. - Потом снова посмотрел на меня и спросил:
  - Ты откуда идёшь-то?
  - Откуда, откуда? С Нового года! Я даже не понял, где проснулся сегодня.
  - Это как это?
  - А вот так. Наотмечался вчера... Cветка с Мишкой меня спасли. А так бы остался хер знает где.
  - Где-где?
  - У Наташки. Есть такая особа... Ты её не знаешь.
  Славка засмеялся:
  - Вот дебил! - Официантка принесла пиво. Слава кивнул ей и продолжил: - Ты почему заранее не позвонил, не сказал, что приезжаешь?
  - Сюрприз хотел сделать. Получилось?
  - Ага.
  Полчаса мы просто болтали ни о чём. Со Славкой это было очень легко. Мы не боялись говорить ерунду или показаться друг другу дураками. Даже молчать с ним было приятно.
  - Как у Ленки дела? - спросил я, когда клуб уже начал наполняться людьми. Похоже, все проснулись после празднования Нового года и решили продолжить банкет.
  - Через два месяца должна родить. А так всё нормально. Решаем, как назвать. Она меня уже замучила.
  Леной звали жену Славки. Он познакомился с ней два года назад в этом же клубе. Она пришла на вечеринку вместе с подругами, долго смотрела на симпатичного охранника, а потом дала ему свой телефон. Славка, всегда пользовавшийся популярностью у женщин, принял дар хладнокровно. За время работы такое случалось уже много раз. Но на следующий день почему-то решил позвонить. Через год он попросил её стать своей женой. А теперь готовился стать отцом замечательного, но пока безымянного сына.
  - Может, твоим именем назвать, а? - продолжал свои размышления Славка.
  - Назовите Алексеем. Очень хорошее имя, - сказал я и осёкся. Думаю, Славка заметил, как внезапно изменилось моё лицо.
  - Почему вдруг это имя стало хорошим? - спросил он заговорщицки.
  - А чем оно тебе не нравится? - сказал я и понял: теперь главное - не сдаваться. Славка сощурился, словно увидел мои усилия.
  
  Эта была та сторона наших отношений, которая доставляла мне больше всего неудобств. Славка был моим лучшим другом и потому знал меня, как облупленного. От него было невозможно ничего скрыть. Учитывая особенности моей интимной жизни, каждое признание было для меня хоть и небольшим, но всё-таки испытанием. Думаю, Славка уже давно привык к тому, что я сплю не с женщинами, а с мужчинами. Но я всё никак не мог привыкнуть спокойно с ним об этом разговаривать.
  В общем, выходило, что всё утро я только и делал, что рассказывал всем, с кем, когда и при каких обстоятельствах занимался сексом. Будто эта сторона моей жизни единственно представляла интерес для окружающих меня людей.
  - Серый, погоди, - сказал Славка после того, как я рассказал ему о своих недавних приключениях. - Это что же, значит, вы сначала трахнулись в электричке, потом он тебе минет в подъезде сделал. И только после этого вы познакомились. - В этом месте он криво улыбнулся, будто понял насколько глупо в этой ситуации звучит последнее сказанное им слово.
  - Ну-у-у, - протянул я, - можно сказать и так.
  - Ага. Ясно. - Славка выглядел озадаченным. Но всего секунду.
  - И как тебе? - спросил он, отхлёбывая пиво.
  - Да нормально. Точнее, знаешь, Слав, я всё время об этом думаю.
  - О нём то есть?
  - Ну да. Он у меня из головы не идёт. Это помутнение какое-то. Я его и увидеть снова хочу, и боюсь этого. Уж больно все как-то серьезно получается. Бред какой-то, да Слав?
  Не знаю, Серёг. По-моему, так ты малость чокнулся. В пределах разумного, конечно, но чокнулся. Это факт. Я просто понять не могу, на кой хрен тебе это надо: в электричках, по подъездам, с едва знакомым человеком. Нет, я понимаю: экстрим, романтика, там, но только до тех пор, пока тебя триппером не заразили или башку не проломили монтировкой.
  - Об этом я как-то не подумал. Спасибо за предостережение, папаша. Ты случайно матери моей речи не пишешь?
  - Я серьёзно говорю. Хочешь с такими, как он, - ради Бога. Я тебя не отговорю. Только смотри, потом не жалуйся, что он, мол, падла и козёл оказался...
  - Слав, мне от твоей заботы в туалет захотелось.
  Я поднялся и похлопал Славку по плечу:
  - Закажи ещё "Миллера", ладно?
  - Ладно...
  Воздух в туалете казался белёсым из-за табачного дыма и был похож на сладкую вату, висящую в воздуху рваными клочьями. Кондиционер не справлялся с курящими посетителями клуба.
  Я зашёл в свободную кабинку и расслабился, отдавшись на во власть естественных потребностей организма. Закончив, посмотрел на часы. Половина восьмого вечера. Блин! Куда время-то подевалось?!
  Вымыв руки и сполоснув лицо холодной водой, я посмотрел в зеркало и увидел вполне пристойную картину: слегка взъерошенные волосы, слабый румянец на щеках, блестящие прищуренные глаза. Иногда я нравился сам себе. Чаще всего по пьяному делу. Тогда приступы нарциссизма давали о себе знать.
  Я тряхнул головой и направился к сушилке. Сунул руки под старенький аппарат. Тот сначала не реагировал, потом всё-таки загудел и выдал слабую струю тёплого воздуха. Я блаженно закатил глаза и принялся крутить руками. В этот момент телефон разорвался звонком. Ругаясь, я достал трубку и посмотрел на экран. Незнакомый номер. Справа хлопнула дверь. В туалет вошёл парень в тёмно-синих джинсах и чёрной футболке. Я даже отвлёкся от телефона, засмотревшись на его задницу, обтянутую потёртой тканью. Телефон заверещал громче. Когда аппетитный зад скрылся в одной из кабинок, я все-таки решил ответить на звонок:
  - Да? - Огрызнулся я на незнакомца, прервавшего мою медитацию.
  - Привет.
  Голос показался знакомым, но вспомнить, чей он, не получилось. На всякий случай решил ответить тем же:
  - Привет.
  - Ты где? - спросил низкий шершавый голос, словно его хозяин был простужен.
  - А это кто? - наконец-то догадался спросить я.
  - Не узнал, что ли?
  Нет, бл$, узнал! Просто делать нехера! Дай, думаю, попритворяюсь. Что за тупые вопросы?! Жаль, сказать все это вслух не позволило воспитание.
  - Не узнал. И что?
  На том конце явно о чём-то задумались.
  - Это Алексей.
  Я чуть не выронил телефон. Вдруг показалось, что кто-то невидимый со всей дури заехал кулаком в живот. От фантомного удара спёрло дыхание, а живот скрутило мерзкой судорогой. В голове завертелся рой абсолютно нелепых мыслей. Я даже не знал, что мне следует говорить. Просто стоял с телефоном и пытался вздохнуть. Парень, привлёкший моё внимание пару минут назад, вышел из кабинки, бросил на меня короткий взгляд, подошёл к раковине и начал мыть руки. Я смотрел на него, словно заколдованный. Видел, как вода разбивается о загорелые кисти, смывая остатки жидкого мыла. Он снова посмотрел на меня - и ухмыльнулся. Даже не губами. Это было видно по его глазам. А я стоял, как истукан и слушал шершавый голос, царапающий мои уши, вдруг ставшие горячими, как раскаленная сковорода. Сам я едва не кипел от переполнявших меня эмоций.
  - Алло! Ты где там? Алло! Серёга-а-а...
  Незнакомец выключил воду и, подойдя к сушилке, спросил:
  - Можно?
  Я не сразу понял, что ему нужно. Он кивнул на аппарат, который я оккупировал, и снова посмотрел на меня. На этот раз - с любопытством. Наверное, в этот момент я был похож на человека, установившего контакт с инопланетянином. К уху в ритуальном жесте прижат телефон, рот раскрыт, глаза удивлённо хлопают.
  Я неловко отодвинулся от сушилки и прислонился к стене напротив зеркала. В туалете раздалось знакомое жужжание. Оно немного заглушило голос, от которого я стремительно становился идиотом:
  - Серёга, ты меня слышишь?!
  Наконец, я собрал волю в кулак и ответил:
  - Д-да. - Потом запнулся, но уже через секунду спохватился: - Откуда у тебя мой номер?
  - Неважно. Ты что сейчас делаешь?
  - Я в "Осирисе". - Господи! Почему я перед ним отчитываюсь?!
  - В клубе что ли?
  - Да. - Он кто, Кашпировский?!
  - Серёг, - пауза. - Приходи ко мне.
  Парень всё стоял возле сушилки, словно изваяние. Короткая чёрная футболка едва закрывала ремень. На правом кармане джинсов виднелась красная вышивка DDL. Сам карман настойчиво обтягивал упругий зад...
  Я будто не хотел понимать, что только что услышал. Вместо этого пялился на стоящего передо мной парня. Кто-то вошёл в туалет, промелькнул и исчез в одной из кабинок. Складка на чёрной футболке сломалась, потом исчезла и снова появилась, чуть выше и левее.
  - Серёг, - напряжённое молчание.
  - Да.
  - Да - что?
  - А... - Почему то не хватало воздуха. - Адрес какой?
  
  Я хотел заплатить за обед, чем разозлил Славку и заработал звание придурка. Я сказал ему, что мне нужно срочно помочь родителям. Кажется, даже соврал, в чём именно им вдруг понадобилась моя помощь. Обнял друга, похлопав по спине с какой-то отчаянной нежностью. Попросил передать привет Ленке и ушёл, будто сам воздух в "Осирисе" вдруг стал давить на меня своей невидимой тяжестью. Славка сначала выглядел удивлённым, потом смиренно вздохнул и отпустил меня, на прощание сильно сжав мою руку, будто знал, куда и зачем я на самом деле иду. Я не удивлюсь, если он действительно обо всём догадался. Ведь он же мой лучший друг.
  
  - Восемь часов в Москве! Друзья, продолжаем эфир и продолжаем отмечать Новый год!..
  Таксист свернул с главной улицы налево. Мы оказались во дворе, со всех сторон окружённом девятиэтажками. Под горящими фонарями ещё гуляли люди. К вечеру мороз ослаб, с неба повалили крупные, с ноготь снежинки. Ветер стих.
  Снег громко скрипел под колёсами. Такси проехало мимо первых подъездов и остановилось только возле четвёртого.
  - Приехали, - устало сказал водитель. Похоже, он не разделял общего праздничного настроения, хоть и неплохо зарабатывал в последние дни.
  - Спасибо. - Я протянул ему деньги и вышел из машины, аккуратно закрыв дверь. Почти тут же такси сдвинулось с места. Снежинки заплясали в свете фар.
  Здание многоэтажки уходило вверх тёмным исполином, упиралось в низкое небо, светилось квадратами окон. В некоторых из них мелькали разноцветные гирлядны.
  Я подошёл к двери, набрал номер квартиры на домофоне. Несколько секунд слушал какую-то тоскливую мелодию, слишком громкую в вечерней тишине. Потом раздался его голос:
  - Да?
  Я снова застыл, как вкопанный, не зная, что делать дальше. Я не понимал, зачем приехал сюда, не понимал, чего жду от этой встречи. Но чувствовал, что хочу его видеть. Плевать, чем всё закончится. Всё тело ломило, словно во время лихорадки. Кончики пальцев покалывало. Я просто хотел увидеть его. Нет, даже не так. Я просто хотел его.
  - Это я. - Собственный голос показался сиплым, будто что-то душило меня, не давая спокойно вдохнуть.
  Еле слышно щёлкнул замок, и дверь запиликала. Я потянул её на себя и через секунду оказался в тепле чистого подъезда.
  
  6.
  
  Он открыл дверь и пропустил меня внутрь. Толко сейчас я понял, что пришёл с пустыми руками, и в ту же минуту испытал чувство жгучего стыда. Он будто заметил моё смущение и ободряюще произнёс:
  - Проходи, разувайся.
  Я послушался, присел, снимая ботинки. Пока дрожащими то ли от холода, то ли от волнения руками я боролся со шнурками, он с завидным спокойствием закрыл дверь и буквально проплыл в сантиметре от моего носа. От него всё так же пахло чем-то свежим и немного горьким.
  Я снял пуховик, побросал на полку шапку и шарф и встал по стойке смирно, не зная, что делать дальше. Кажется, всё это время он с интересом меня рассматривал. Копошась с обувью, я не видел его глаз, потому что, как ребенок,
  боялся поднять голову. Но могу поклясться, что он рассматривал меня, будто
  диковинное животное.
  И вот я наконец-то посмотрел на него, застыв, переминаясь с ноги на ногу и не зная, куда деть руки. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно забавно. Я нервничал, будто пришёл в гости к девчонке-однокласснице, которая мне безумно нравилась, и которой я безумно стеснялся. Только одноклассница эта была рослой, широкой в плечах и носила легкую однодневную небритость, что для юной школьницы, согласитесь, довольно странно.
  - Пиво будешь? - спросила кареглазая школьница, прогоняя дурацкое наваждение своим чересчур низким голосом.
  - А можно чаю? Замерз. - По-моему, я сказал это чересчур жалобно, потому что он заметно усмехнулся и пожал плечами:
  - Чаю так чаю.
  Маленькую кухню заливал тёплый свет матового абажура. Атмосферу уюта дополняли обои с рисунком кирпичной кладки. И только встроенная техника стального цвета не вписывалась в общую цветовую гамму. Я даже поморщился, увидев такое кощунственное несочетание цветов. Хотя какое мне дело? Я же не интерьер пришёл оформлять! А зачем я сюда пришёл?..
  Нет, я, конечно, предвидел возможные исходы этого визита доброй воли, но сознательно запрещал себе думать о возможном развитии событий, хотя в тайне очень на это развитие рассчитывал.
  - Садись, - снова скомандовал он. И я снова послушался.
  Со своего места, за обычным кухонным столом, я наконец-то смог рассмотреть его. Свое развитое тело от моих жадных взглядов он спрятал шерстяным свитером и черными спортивными брюками с лампасами на манер адидасовских. К слову, брюки эти очень заманчиво подчеркивали красоту его мускулистых ног. Ложкой дегтя во всей этой красоте были заношенные домашние тапки причудливого коричневого цвета. Увидев их, я даже улыбнулся. Он заметил мою улыбку и впервые с момента нашей встречи смутился.
  Леха поставил чайик на плиту и развернулся ко мне.
  - Как встретил Новый год? - спросил он хозяйским тоном.
  - Нормально... - Отвертелся я, благоразумно умолчав о постыдной пьянке и ее последствиях. - Слушай, а откуда у тебя мой номер?
  Я ждал, что он начнет врать, придумывать что-то нелепое. В общем, уже приготовился к спектаклю одного актера, но он, не теряя железного спокойствия, словно врач, объясняющий пациенту всю серьезность ситуации, ответил:
  - Помнишь, я попросил у тебя телефон в электричке. Потом сказал, что не взяли трубку?..
  Я кивнул с видом совершенного идиота, до которого наконец-то начал доходить ответ на простейший вопрос.
  - Я звонил на свой телефон. Хотел узнать твой номер. Сам не понял тогда, почему. Не думал, что позвоню. - Он опустил глаза и через несколько секунд продолжил: - Я вообще много чего не думал...
  Я еще раз внимательно всмотрелся в стоящего передо мной человека. К образу "Железного Феликса" добавилась новая едва уловимая черта. Кажется, он выглядел растерянным.
  - Понятно, - произнес я как можно спокойнее, хотя всё внутри закипало от
  охватившего тело жара. Горячего чая больше не хотелось. - У тебя пиво
  холодное?
  - Да, - ответил он с какой-то нескрываемой надеждой в голосе.
  - Давай.
  Он кинулся к холодильнику, будто боялся, что я передумаю. Наверное, нам обоим нужно было выпить для храбрости, просто не мог же он пить пиво, пока я с видом гребаного эсквайра церемонно прихлёбывал чай.
  Лёха поставил на стол две тут же запотевших бутылки и сел на табуретку.
   - Там ещё полторашка есть. И водка. И сок.
   - Ага. - Отозвался я, а про себя не без удовольствия подумал: "Подготовился, зараза!" - У тебя открывашка есть?
  Через секунду он открыл обе бутылки и снова уселся рядом, глядя на меня любопытными глазами. В этот момент мне почему-то показалось, что он старается мне понравиться. В животе рефлекторно потеплело.
  Мы чокнулись бутылками и хором в полголоса произнесли самый уместный в этой ситуации тост: "С Новым годом!".
  - Это твоя квартира? - спросил я, осматривая кухню.
  - Да. Раньше здесь бабушка жила. - Простое, даже детское слово "бабушка", произнесенное им совершенно естественно, заставило меня внутренне улыбнуться. - Она умерла два года назад. Родители в другой квартире живут. Недалеко отсюда.
  Он говорил, размахивая бутылкой в воздухе, словно итальянец, не способный объясняться без жестикуляции.
  - Сколько комнат?
  - Две. Хочу ремонт сделать, - будто извиняясь произнес он. - Никак руки не доходят.
  После того, что у нас было, весь этот разговор казался стопроцентным бредом. Отрывком из какой-то мыльной оперы. Отчего-то наше степенное общение казалось попросту невозможным. Ведь он трахнул меня в электричке, потом отсосал в каком-то затхлом подъезде. А теперь сидит в домашних тапках и рассказывает о квартире, как старому знакомому.
  Мои размышления прервал писк кипящего чайника. Лёха соскочил с табуретки и одним точным движением выключил газ. Я засмотрелся его движениями, как телезритель обычно засматривается грациозностью диких пантер по каналу "Дискавери".
  Видимо, постоянные мысли о сексе делают человека не умнее овоща. Иначе как можно объяснить всю мою слюнявую радость от одной возможности просто сидеть и смотреть на него, разговаривать с ним, видеть, как он тянется к плите, как между штанами и свитером на секунду появляется узкая полоска обнаженной кожи, матовой и тонкой, скрывающей под собой напряженные мышцы. От этой безобидной картины тут же пересохло во рту. Я бросился нервно заливать в себя пиво, но утолить жажду не получалось.
  Естественно, я хотел его. Причем сильнее, чем прежде. Но не знал, как об этом сказать. Да и мог ли? Я просто пил пиво и молил Бога, чтобы он вершил мою судьбу хотя бы с небольшим учетом моих пожеланий.
  Когда я очнулся от своих размышлений, на столе уже стояли водка и апельсиновый сок.
  - Есть хочешь? - чересчур заботливо спросил Лёха, отвлекая меня от появления на столе новых предметов.
  - Не отказался бы, - ответил я после некоторых раздумий.
  Потдверждалась информация о том, что пиво возбуждает аппетит. И полнит вовсе не оно, а то, что человек, перебрав этого напитка, начинает жрать, как свинья, не контролируя процесс.
  Если пиво возбудило мой аппетит, то тот, кто мне его предложил, уже целый час возбуждал меня самого. Возбуждал и, похоже, не замечал этого. Абсолютно. Сама мысль об этом была болезненной. И верить в неё совсем не хотелось. Не могло же всё, что он уже сделал, быть случайностью. Размышляя так, я, конечно, походил на ребенка, но что поделать - когда чего-то очень хочется, получение желаемого становится навязчивой идеей.
   - Есть тушеная картошка и курица. Устроит?
  Я кивнул. В голове вертелись какие-то непотребные мысли, озвучивать которые было по меньшей мере опасно для здоровья. Я же не знал, как мой собеседник отреагирует на бьющую через край сексуальность. Меньше всего хотелось выглядеть придурком. Приходилось строить из себя умного и серьезного, хотя после выпитого выходило это с трудом. Пиво будто растворилось во всем теле, просочилось в каждую клетку, расслабляя и придавая мне оголтелой смелости. Показная сдержанность наоборот - с каждой минутой давалась всё труднее.
  С едой и непочатой водкой мы переместились в зал довольно скромной отделки и совсем нескромным плоским телевизором на стене, под которым, словно верный пес у ног хозяина, лежала коробка домашнего кинотеатра. Тонкие колонки, расставленные по углам, я заметил, когда основательно огляделся.
  - Это отец подарил, на день рождения, - бросил Лёха, заметив моё удивление.
  - Понятно. - Я поставил тарелку на журнальный столик. - Видимо, с зарплатой у него все нормально.
  - Он управляющий сети автозаправок, - подтверждая мое предположение, пожал плечами Леха.
  - Ты у него работаешь? - Я попробовал угадать еще раз.
  - Ага, - только и ответил он.
  Лёха включил телевизор и уселся прямо на пол. Видимо, так ему было удобней. Потом пододвинулся к столику, скрестил ноги по-турецки и принялся за еду. Через секунду я последовал его примеру, правда, сидеть решил на диване.
  Когда аппетит был утолен, Леха открыл водку. Разлил по стаканам сок, а потом протянул одну рюмку мне. Сдерживая дрожь во всём теле, я аккуратно принял подношение, едва задев его пальцы своими. Уж не знаю, как там бывает у электриков во время короткого замыкания, но что-то очень на него похожее в тот момент испытал и я. Что же будет дальше, если от одного прикосновения я готов упасть в обморок, как впечатлительная барышня перед первой брачной ночью?!
  Только вот будет ли оно, это "дальше"?..
  Прогнав плохие мысли, я сцепил зубы и решил не накладывать на себя руки, даже если дальше банальной пьянки дело сегодня не пойдет. В конце концов - не всё же трахаться с нормальными парнями. С ними можно и просто выпить, поговорить...
  Через полчаса я понял, что все мои доводы расходятся по швам, как китайский ширпотреб. Разве можно просто говорить с парнем, если джинсы, словно та же китайская подделка, лопаются от одного прикосновения к его тонким смуглым пальцам?!
  - Давай - за знакомство. - Слова дошли до меня с трудом, словно сквозь белое марево, похожее на липкий туман. Он ударил своей рюмкой по моей и выпил её содержимое одним глотком. Я сделал то же самое и закусил водку оставшейся картошкой.
  - Слушай, - спросил он, прислонившись спиной к дивану и развернувшись ко мне лицом, - а как твоя фамилия?
  - Волков, - ответил я и через некоторое время добавил, сам не зная зачем: - Сергей Владимирович.
  - Ты здесь живешь? - снова спросил он.
   - Нет, в Москве. Я здесь родился. Там квартиру снимаю.
  Мои ответы напоминали реплики человека, подозреваемого в убийстве и впервые участвующего в допросе.
  - А сюда зачем приехал?
  - К родителям. На Новый Год. Они меня видят редко. Обижаются. Вот, решил обрадовать. Вроде, получилось.
  Я сидел, привалившись к мягкой спинке дивана, и чувствовал, как внутри становится легко и тепло. Наверное, действовала водка, а может, этот разговор.
  - А я, - заговорил мой собеседник, - Муратов. Алексей. - Он сидел ко мне спиной, и я снова, как тогда, в поезде, засмотрелся на его затылок. - Я здесь и родился, и живу.
  - Понятно. - Мне вдруг захотелось дотронуться до его головы, погладить короткие волосы, но вместо этого я только выпалил: - Давай еще выпьем.
  Я взял бутылку и наполнил рюмки. Он следил за моими движениями, словно я не водку разливал, а бесценный эликсир вечной молодости. Потом забавно тряхнул головой и взял рюмку.
  - За что пьём? - спросил он, пристально глядя мне прямо в глаза.
  - Давай за родителей, - ответил я и подумал, что третьим тостом должен стать "За любовь". От этой мысли рот скривился в глупой ухмылке. Перспектива показалась мне нелепой. Я почему-то решил, что выпить, например, за торжество ядерной физики будет гораздо уместнее.
  По телевизору шла стандартная праздничная программа. Лёха щелкал каналами, потом остановился на чьей-то рекламной паузе.
  - Ты не против, если я закурю? - спросил он.
  Я помотал головой.
  Когда в воздух взвилась первая струйка дыма, Лёха убежал на кухню и принес оттуда пепельницу.
  - Лёх... - произнес я и понял, что называть его по имени не так уж и трудно, - а зачем ты мне позвонил сегодня?
  Похоже, вопрос крутился где-то на подсознании, и контролируй я себя лучше, так и остался бы там, надежно запертый. Теперь же мне пришлось замереть в ожидании, будто спросил я нечто совсем невозможное. Например, любит он меня или нет? Я сидел и жалел, что раскрыл свой чёртов рот. Лёха курил и хранил молчание. Потом, так и не поворачиваясь, ответил:
  - Не знаю, - от этих слов стало почти по-детски обидно. - Я не понимаю даже, зачем тогда и телефон-то твой решил узнать...
  Он говорил с большими паузами, тщательно подбирая каждое слово, как сапёр, крадущийся по минному полю. Я чувствовал его напряжение, но мне ведь и самому было не легче. Таааак, нужно срочно менять тему разговора. Или заткнуться вовсе. Но молчание в его планы, похоже, не входило.
  - А ты почему приехал? - спросил он со странной обидой в голосе.
  Честно говоря, такого поворота событий я не ожидал. Поэтому минуты две собирался с мыслями. Потом решил плюнуть на предосторожность и выпалил:
  - После того, что было... - Тут я сделал мхатовскую паузу и нагнал на себя важности. - Ну, электричка, подъезд... Хотелось посмотреть на того, кому я позволил всё это сделать. А еще понять, почему? Ясно?
  С каждым словом он втягивал голову в плечи, будто я не говорил, а бил его по темечку. Он затушил сигарету и разлил по третьей. Не знаю, заметил ли он, как часто я задышал. После откровенного монолога кровь прилила к лицу, а
  ладони вспотели. Его молчание действовало на нервы.
  - Понятно, - наконец выдавил он. - Можешь смотреть, сколько влезет.
  Он ухмыльнулся, а я уставился на его наглую рожу, даже не заметив, как вызывающе отвисла моя челюсть.
  Запив водку, он поставил пустой стакана на стол, и тут я почувствовал, как его плечо прислоняется к моей ноге. Конечно, это было случайностью, ведь мы сидели рядом. Но реши он в тот момент отодвинуться, я бы застонал от досады.
  Ощущение было таким приятным, тёплым и каким-то домашним, будто мы частенько вот так сидим перед телевизором и прижимаемся друг к другу, как влюбленные.
  Пока я пытался успокоиться и внушить себе, что он пьян и не контролирует свои движения, Лёха удивил меня еще раз, напрочь разрушив все доводы, которыми я уговаривал себя сидеть тихо и не дергаться.
  Он слегка развернулся (я не мог видеть его лицо полностью, глаза были опущены и прятались за ресницами) и дотронулся до моей на щиколотки, потом медленно повел руку вверх, легко сжимая икроножную мышцу сквозь джинсы.
  Сначала я сидел, как истукан, решая, галлюцинация это или нет. Я даже решил, что просто допился до чертиков, и теперь мой мозг рисует мне то, о чем в тайне мечтало мое подсознание. Однако, чужая рука, продолжавшая гладить мою ногу, говорила о полной реальности происходящего.
  Не знаю, какое тактильное удовольствие получал он, но меня от его прикосновений буквально колотило.
  Я заставил себя справиться с оцепенением и сделал то, о чём мечтал весь вечер. Обеими руками обхватил его голову, прошелся по жестким волосам, повернул к себе его лицо, придерживая за затылок и поглаживая смуглую щёку. Его глаза стали мгновенно почернели. Я провел большим пальцем по сухим губам и поцеловал его. Сначал легко, пробуя на вкус (рука на моей ноге сжалась в каком-то беспомощном рывке и тут же ослабла), потом сильнее, сжимая руку на затылке, опуская её на шею, а другой - поглаживая скулу и мягкую щёку.
  Я потянул его вверх, на себя, заставляя упереться руками в диван, и продолжил поцелуи - касаясь губ и тут же отрываясь, касаясь снова и отстраняясь опять. Каждый раз он тянулся за мной, как ребёнок, неожиданно лишённый сладости и решивший во что бы то ни стало заполучить её обратно.
  Я поцеловал его ещё раз. Глубоко и сильно. Потом стянул с себя свитер и отбросил его в сторону, оставшись в футболке. Лёха наблюдал за мной, тяжело дыша. Я сжал его бока, заставив вздрогнуть, потом скользнул
  выше, погладил ладонями спину, залез под резинку свитера, потянул её на себя, избавляя его от ненужной одежды. Он приподнялся, позволяя раздеть себя. Я вдруг неожиданно понял, что впервые вижу его тело обнаженное тело. Даже не всё, а только верхнюю его часть. Но уже это делало меня счастливым.
  Он стоял на коленях между моих ног, с голым торсом, тяжело вздымающейся грудью и прессом, прорисовывающемся на выдохе и вновь сливающимся с кожей на животе на вдохе. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга, потом он наклонился, обнял меня, притягивая к себе, и помог снять футболку. Потом толкнул на диван и прижался ко мне всем телом. Я ощущал тепло его кожи, биение его сердца, эхом отдающееся в моей собственной груди.
  Он поцеловал меня в губы, потом в висок, в щёку, уголок рта, прошёлся по открытой шее, оставил влажный след над ключицей и, похоже, не собирался останавливаться. На миг могло показаться, что он ослеп, и единственная
  возможность для него изучить тело своего любовника, - пройтись по нему губами с головы до ног.
  Каждый поцелуй вбивал маленький гвоздик в центр удовольствий, который, как мне казалось, нужно было давно сдавать в ремонт. Мне даже казалось, что до этого момента он был скорее центром механического траха. Настолько космическими были чувства, которые я испытывал от его прикосновений.
  Одной рукой он гладил мою грудь, другой - сжимал бок, чуть ниже рёбер. Шершавые губы царапали кожу на животе, захватывая пупок, и - о Господи! - продолжали двигаться дальше.
  Наконец, он дошёл до линии джинсов; я дёрнулся, стараясь вернуть его
  неожиданно исчезнувшие руки обратно на моё дрожащее тело. Но что я мог?!
  Пуговица сдалась первой, за ней последовала молния. Меня дёрнули куда-то вниз, потом приподняли за талию и аккуратно освободили от джинсов и трусов. Странно, что вся эта операция прошла так быстро, ведь лёгким
  я совсем не был.
  Развить эту мысль я не успел, потому как горячее дыхание, обдавшее мой член, выбило из головы всё желание думать. Он прижался щекой к животу, продолжая ласкать моё тело, исследуя внутреннюю сторону бёдер, иногда сжимая их и причиняя сладкую боль. Потом обхватил основание члена рукой и лизнул головку. Это было, как шутка с ожёгом, когда вместо раскалённой кочерги к телу подопытного в последний момент прикладывали холодный предмет, а он, не зная об этом, бился в приступе фантомной боли, чувствуя, как горит его обожженная кожа.
  Я думал, что кончу и умру, если он продолжит свою пытку. Или умру, если он остановится.
  Наконец, он обхватил мой член губами и вырвал первый серьёзный стон. (Все предыдущие полузадушенные вздохи были не в счёт.) Сначала я старался поймать его голову, зарыться в волосах, насадить на себя. Но потом
  уронил руки по бокам, пытаясь схватиться за что-нибудь поблизости, просто чтобы не улететь. Я выгибался, как борец, старающийся избежать рокового броска, за которым последует поражение, но он крепко держал меня в захвате,
  прижимая к дивану, вдавливая в него.
  Как и почти сутки назад, он делал это с заметной неловкостью, будто тренировался или делал домашнюю работу, заданную учителем-извращенцем. Я стерпел, даже когда члена пару раз коснулись его зубы. Оба раза он слышал моё шипение, быстро понимал, в чём дело, и тут же исправлялся, вырывая очередной стон. Ему стоило укусить мой член посильнее хотя бы для того, чтобы потом загладить свой промах ещё более изощренной лаской.
  Скоро он освоился, а я наоборот перестал соображать. Думаю, реши в тот момент кто-нибудь ущипнуть меня (вырвать зуб, отрезать палец, да хоть сделать пункцию спинного мозга!), я вряд ли отреагировал бы. Все нервные окончания
  моего организма, должно быть, столпились в паху.
  В один прекрасный момент (хотя все моменты были прекрасными) он оторвался от меня. Я стал медленно приходить в себя, понимая, что уже не сижу, а полулежу на диване, потом увидел, как Лёха закинул мою ногу себе на
  спину, облизал несколько пальцев правой руки (левой он продолжал ласкать мой напряжённый член) и скользнул ей между моих ягодиц. Его губы вернулись к моему члену одновременно с пальцами, проникающими в анальное
  отверстие, сжавшееся в ожидании вторжения. Он почувствовал это, положил руку мне на живот, надавил, будто усмиряя дикое животное, провёл по дрожащему боку и вернулся обратно, к основанию звенящего от возбуждения члена. Я пытался набрать в лёгкие воздуха, но выходило с трудом.
  Секундную боль затопила волна сильнейшего наслаждения. Он начал ритмично двигать во вне горячими пальцами, задевая простату. Я стонал всё громче, чувствуя, как два очага удовольствия сливаются в один сжигающий изнутри пожар. Силу надвигающегося оргазма было даже трудно представить, но я не хотел кончать ему в рот. Я хотел его, его тело. Хотел почувствовать, какое оно внутри.
  Я остановил его за несколько секунд до финала. Практически оторвал его голову от своего члена. Поцеловал в губы, потом сполз с дивана, вставая на колени и прижимаясь к нему всем телом. Он всё еще был в джинсах. Я запустил
  руку под ткань, нащупал его дрожащий член; другой - расстегнул джинсы, спустил трусы. Наклонился и взял его член в рот. Он резко выдохнул и вцепился в мои плечи, пытаясь удержать в равновесии неожиданно обмякшее тело.
  Я сжимал его ягодицы и дразнил его член, гладил чувствительное место между анусом и яичками, сжимал головку, обводя её языком. Он начал стонать в голос, зарываясь руками в мои волосы, сжимая затылок одной рукой и гладя спину другой.
  Через пару минут я остановился и посмотрел в его глаза, пьяные и блестящие от возбуждения. Потом, не говоря ни слова, развернул его спиной, надавил рукой между лопаток, заставляя лечь на ковёр. Он подчинился, пружинисто опираясь на руки. Я приподнял его за талию и освободил от джинсов и трусов. Потом поставил на колени, облизал два пальца и ввёл их в него на всю глубину. Он вздрогнул, давя крик, уронил голову на согнутые руки и всхлипнул. Я начал двигать рукой, нащупывая внутри нужную точку и растягивая ткани. Вид его напряжённого и покорного тела завёл меня ещё сильнее. Смуглая спина бугрилась мышцами и переходила в шикарную узкую задницу. Я поцеловал его в поясницу, спустился ниже, прикусил ягодицу, залюбовался оставленным следом, который тут же начал краснеть, и снова прикусил - чуть выше. Лёха дёрнулся и затих.
  Я вынул пальцы, плюнул на ладонь, несколько раз провёл ей по своему члену и приставил головку к его анусу. Надавил и медленно вошёл. Сначала неглубоко, потом короткими толчками ввёл член до самого основания. Лёха молчал, но по тому, как дрожало его тело, я понял: кроме боли, он пока вряд ли что-то испытывает. Меньше всего на свете я хотел делать ему больно. Я провёл ладонью по его напряжённой спине, наклонился, прижимаясь к ней грудью, поцеловал затылок, прикусил мочку уха. Всё это время я парил от наслаждения, чувствуя, как мой член плотно обхватывают его внутренние ткани. Он был очень тесным и горячим. Даже не двигаясь, можно было сойти с ума.
  Прижимаясь как можно теснее, я повернул к себе его лицо и поцеловал в губы, раздвигая их языком. Потом разорвал поцелуй. Поиграл с его нижней губой и набросился снова, словно голодный.
  Лаская его грудь, я сделал первый толчок и поймал его судорожный выдох своими губами. Через секунду толкнулся внутри ещё раз. И ещё. Пока Лёха не привык к этому чувству. Я покусывал его шею, продолжая ритмично двигаться.
  Потом отстранился, позволяя ему опереться на руки, провёл рукой по позвоночнику, сжал ягодицы, вынул член практически до основания и, придерживая его одной рукой, снова ввёл до конца.
  Через пять минут я начал двигаться со всей силой, загоняя член до упора. Я трахал его, иногда приподнимаясь на одно колено, чтобы войти как можно глубже. Лёха стонал в голос, матерился, но уже сам насаживался на мой член, сжимая его ягодицами.
  Кончая, я засадил ему на всю глубину, обхватил его поперёк груди и прижал к себе. Вжался лицом в его сильную спину. Одной рукой поймал его член, сжал и сделал несколько движений. Лёха схватил меня за руку, сжимая её
  ещё сильнее. Другую руку он закинул назад, пытаясь поймать мой затылок. Я вдыхал запах его пота, чувствовал, как колотится его сердце, как сокращаются его мышцы во время оргазма, как моя рука становится влажной от его горячей спермы. Как моя собственная сперма заливает его, словно раскалённое железо.
  Отдышавшись, я вновь развернул его лицо к себе и потянулся к губам, поцеловал нижнюю, мазнул по скуле и подбородку. Потом медленно вышел и без сил упал на ковёр. Он положил голову мне на живот, не переставая глубоко дышать, словно только пробежал десятикилометровый марафон, и затих только через несколько минут. Отдышавшись, он, как ни в чем не бывало, потянулся за сигаретами.
  - Слушай, - спросил я, поглаживая его волосы, - а почему ты тогда ушел? На вокзале...
  В воздухе струился лёгкий табачный дым. Он перемешивался с запахом наших тел и заставлял голову кружится. Его затылок грел мой живот, и хотя на полу было прохладно, никому из нас не было холодно.
  - Не знаю, - ответил он, поворачиваясь ко мне и касаясь губами моей раскрытой ладони. - Испугался, наверное.
  Я решил, что пока не буду требовать от него никаких объяснений. Но он сам продолжил.
  - Со мной такое впервые...
  - В смысле? - не понял я.
  - Ну... С парнем. - Он упёрся в меня взглядом, наблюдая за реакцией.
  Моя рука, гладившая его затылок, застыла сама собой. Только не хватало быть у кого-то первым! Хотя должен признать: удовольствия от этой мысли в тот момент было больше, чем недовольства.
  Минут пятнадцать мы так и пролежали. В блаженном молчании, прижавшись друг к другу и тяжело дыша. Наконец, я приподнялся на локтях и сказал:
  - Мне нужно в душ... - И через несколько секунд с ехидной улыбкой добавил: - А тебе, пожалуй, в туалет.
  Он ухмыльнулся, но послушно встал и выскользнул из комнаты. Я поднялся. Собственное тело казалось чужим, будто мне только что сделали лучший в жизни массаж.
  Стоя под горячим душем и намыливаясь, я почти в голос стонал от прикосновений к собственной коже. Кажется, в тот момент мое тело превратилось в сплошной пучок очень чувствительных нервных окончаний.
  Я не заметил, как он вошёл в ванную.
  - Можно к тебе? - спросил он, склоняя голову набок.
  От вида его вопросительно застывшей фигуры в животе сладко заныло. В тот момент я больше всего хотел, чтобы он шагнул ко мне, но язык будто жил своей жизнью, сопротивляясь желанию тела.
  - А разве я могу тебе это запретить?
  - Можешь, но вряд ли это меня остановит. - Он сощурился, словно хищник, готовый бросится на свою жертву.
  Вообще-то я не люблю быть жертвой. Учитывая мои физические данные и нелегкий характер, это чертовски трудно. Это всё равно, что пытаться надеть пиджак на три размера меньше. Но тогда, стоя под душем, я хотел быть жертвой, хотел, чтобы его смуглое мускулистое тело, от близости которого голова шла кругом, снова оказалось рядом. Я хотел его и думал, что ещё никого не хотел так сильно.
  Он подошел ближе и обвил руками мою талию. Горячие струи разбивались о мои плечи и тысячами мелких брызг разлетались в стороны. Те, что попали на его волосы, заблестели, словно разбросанные по чёрному шёлку бриллианты. Я не удержался и погладил его голову, обхватил затылок и потянул на себя. Он споткнулся, шагнул навстречу, обхватил мою поясницу и, прижимаясь, поцеловал ямку между грудными мышцами.
  Мы занимались любовью в душе, потом в постели. Испытав третий оргазм за вечер, я поцеловал его в губы, по-хозяйски сжал в объятиях, притискивая спиной к своей груди, и уснул, как самый счастливый ребёнок на свете, только что встретивший Новый год и получивший целую кучу замечательных подарков.
  Дед Мороз мне свидетель, я вряд ли заслужил их все...
  
  7.
  
  2 января, понедельник
  
  Впервые за долгое время я спал, как убитый, абсолютно бес снов. Обычно меня посещают сразу несколько сновидений за ночь. Иногда они цветные, иногда нет. Но почти все - гипертрофированный вариант картин Пикассо. В них фигурируют мои друзья, знакомые и люди, которых я никогда не видел. Чаще всего я просыпаюсь с гудящей от увиденного во сне головой, но уже через минуту не могу вспомнить ничего конкретного. От ярких сновидений остаются только бледные образы и обрывки бессмысленных фраз. Говорят, это признак того, что мозг не отдыхает даже во сне. То есть, даже засыпая, я продолжаю переживать и что-то обдумывать. Точнее, это делает моё взбалмошное подсознание.
  Значит, в ту ночь я стал самым тупым человеком на свете, абсолютно не
  способным думать. Просто не понимающим, как это делается. И даже подсознание не смогло противопоставить хоть сколько-нибудь завалящий сон тому состоянию эйфории и расслабленности, которые мне подарил мой новый знакомый...
  Пробуждение было непривычно мягким и приятным. Будто с меня потихоньку стащили невесомое одеяло, избавляя тем самым от надвигающейся жары. И хотя на улице свирепствовал январь, на кровати, нагретой нашими телами, было по-летнему тепло.
  Я почувствовал, как сухие губы целуют меня в плечо, а бедро, закинутое на мои ноги, скользит выше, сгибаясь в колене.
  - Мне нравится твоя татуировка. - У него тихий и хриплый спросонья голос. И теплые губы. Он снова целует меня в левое плечо - туда, где серебристо блестит рисунок волчьей головы. Я сделал его два года назад за целый мешок денег.
  Отвечаю "спасибо" и поворачиваюсь на бок, кладя руку на его талию.
  Поднимаю её выше, забираюсь под мышку. Обвожу левый сосок большим пальцем, приближая свои губы к его приоткрытому рту. Целую, прикусываю нижнюю губу и отстраняюсь, чтобы посмотреть в его глаза.
  Они снова светятся знакомым блеском.
  Улетая в небеса, пытаюсь вспомнить, когда последний раз столько
  занимался сексом?
  
  В полдень мне позвонили родители. Я как раз выходил из душа и с удовольствием вдыхал аромат свежесваренного кофе.
  Я прошмыгнул в спальню, достал телефон и, запрыгнув на кровать, перевел дыхание: события этой ночи пронеслись в голове горячем вихрем. Говорить с матерью срывающимся от возбуждения голосом я не решался.
  - Да, мам? - сказал я, наконец-то отдышавшись.
  - Серёж, - воскликнула она, - ты где?! У тебя всё в порядке?
  - Да, ма, всё нормально.
  - Ты где?
  Несколько секунд я выбирал между правдой и ложью. Но в итоге обошелся недосказанностью:
  - Я у друзей.
  - Понятно. А Света где?
  - Она у Мишки осталась. Ты ей не звонила?
  - Нет.
  - У неё тоже всё в порядке.
  - Ну слава Богу.
  - Вы как?
  - Ты ушел, мы с отцом еще посидели. Потом пошли спать. Утром
  пришли Люба с Витькой. Пытались доесть салаты. Не получилось. Сейчас убираю со стола.
  - Понятно.
  - Ты сегодня домой-то придешь? Мы хотим к бабушке съездить. С ночевкой. Нужно ее поздравить. Вас со Светкой просила привезти. Ты уж постарайся, ладно?
  Если бы не внезапное чувство вины перед родителями (ведь я снова бросил их в Новый Год), я бы наверняка отказался от этой затеи. А к бабушке съездил бы потом - хоть на два дня, хоть на все десять, лишь бы не сейчас, когда что-то очень интересное происходит в моей серой жизни. Я чувствовал это и всеми силами старался сохранить. Цеплялся, как мог. Но обидеть родителей ещё раз?.. Этого я тоже не хотел. К тому же рациональная половина меня успокаивала: "Ну что случится, если ты сейчас уйдешь и навестишь свою любимую бабулю? Он никуда от тебя не убежит".
  - Ладно, мам, я через час приеду.
  - Замечательно. Мы тебя ждем.
  - Пока.
  Я положил трубку и некоторое время сидел без движения, по-турецки поджав ноги, и смотрел в стену остекленевшими глазами. Потом мотнул головой, отгоняя дурацкие мысли, оделся и пошел на кухню.
  Лёха жарил яичницу, стоя у плиты в одних брюках. Его мускулистая спина, переходящая в узкую талию, матово блестела в полуденном солнце. Сначала я хотел дотронуться до него, но, когда он обернулся и посмотрел на меня, вдруг почувствовал смущение и, кивнув ему, прошел мимо и сел за стол. Глупая ситуация из глупого сериала про голубых, стесняющихся друг друга после первой ночи, проведенной вместе.
  Мы ели и пили кофе. Молча, иногда бросая друг на друга смущенные
  взгляды, словно влюбленные школьники. Я прислушивался к своим ощущениям. Не то чтобы я любил оставаться у кого-то на ночь. Скорее, это заставляло меня нервничать, особенно по утрам и особенно, если человек, с которым я провел эту ночь, мне практически не знаком. В таких случаях на меня обычно давят даже стены чужого дома. Кажется, будто остался в гостиничном номере дольше положенного срока и при этом не заплатил за проживание. Сидишь и ждешь, когда же придет злобный менеджер и закатит скандал.
  В квартире Лёхи я не чувствовал ничего подобного. Новая обстановка не
  угнетала, а вызывала какой-то маниакальный интерес. Утром я бежал в ванную, чтобы просто узнать, какого цвета его зубная щетка, каким шампунем он пользуется и какой бритвой бреется. Понравилось всё, кроме щетки болезненно желтого цвета. Не переношу идиотские цвета там, где они на самом деле выглядят по-идиотски.
  - Мне родители звонили, - сказал я, отхлебнув горячего кофе, - просят
  приехать.
  - Зачем? - спросил он ровным голосом.
  - Обещали бабке, что привезут нас с сестрой. Она, вроде как, соскучилась по внукам.
  - Ты сейчас уходишь?
  - Просили побыстрее.
  Я знал, что могу остаться у него еще на пару часов, но что-то в моей дырявой голове окончательно перемкнуло, и я решил этого не делать. Не знаю, почему. Мне показалось, что, задержись я еще хоть на десять минут, разрушится стройная фигура наших отношений. Или как там это называется? Секс, конечно, - это еще полдела, но что-то говорило мне (нет, просто орало!): только сексом всё не закончится. И эти мысли пьянили меня посильнее целой бутылки виски, выпитой в одиночку на голодный желудок.
  За его чертовой красотой и пуленепробиваемым лбом я не мог прочитать ни одной эмоции, словно он выключил какой-то волшебный тумблер, регулирующий их проявление. Его губы были плотно сжаты (но я помнил, как он приоткрывал их, тяжело дыша и сжимая простынь); глаза смотрели пристально и холодно (от влажной поволоки этой ночи не осталось и следа).
  Перед тем, как проводить меня, он надел футболку, лишив меня последней радости жизни. Нет, он, конечно, возбуждал и в одежде. Но знать, что под ней скрывается, и не видеть этого, было настоящей пыткой. Я знал, что могу снять с него всё прямо сейчас и трахнуть прямо в прихожей, но вместо этого сидел и послушно завязывал шнурки на ботинках. Он стоял, прислонившись к стене, и молчал. Эта тишина делала меня неловким.
  - Ну ладно, - промямлил я, стараясь не смотреть на него, - пока. - На
  последнем слове я всё-таки поднял глаза.
  - Пока. - Он протянул мне руку, и я уставился на неё, словно в ней билось
  его вырванное из груди сердце.
  - Пока. - Сильное рукопожатие и тепло его ладони снова вернули меня к
  жизни. Уже перешагивая порог, я повернулся и протараторил:
  - Я тебе позвоню, ладно? Или ты мне...
  - Ага, - ответил он так же спокойно.
  - Ага, - повторил я и через несколько секунд, нажимая кнопку лифта, услышал, как за моей спиной закрывается дверь.
  Около минуты я стоял, словно изваяние с острова Пасхи, уставившись в стену пустыми глазами. Потом нестерпимо захотелось на свежий воздух.
  Лифт гудел где-то далеко внизу. Я плюнул на него и пошел к лестнице. Последние этажи я преодолел бегом, будто за мной гнался маньяк с бензопилой.
  Вырвавшись на улицу в сопровождении пиликающего домофона, я отдышался и принялся рассматривать двор, который видел впервые в жизни. Прикинув, где может быть выход к остановке троллейбуса я, ежась от холода, застегнул пуховик, поправил шапку и во второй раз посмотрел на его дом. Потом сунул руки в карманы и зашагал прочь.
  
  
  8.
  
  Еще никогда ночевка у бабушки не была таким мучением.
  Она встретила нас пирогами, яблочным компотом, вареной картошкой и тушеной курицей. В общем, тем знаменитым деревенским изобилием, от которого неизбежно толстеют даже самые заядлые дието-маньяки, к коим, например, можно было отнести мою сестру. Сам я тоже старался не наедаться, как медведь перед спячкой, но в гостях у любимой бабули это почти всегда заканчивалось капитуляцией желудка и торжеством обжорства.
  Бабушка, как всегда, нежно поцеловала каждого в щёку и подарила по пятьсот рублей. Светка была рада. Еще бы! С её-то стипендией! Я уже давно зарабатывал столько, что даже пятьсот долларов не казались большими деньгами.
  Наша бабушка была из тех людей, которых любишь просто за то, что они есть. Она была собирательным образом всех добрых и мудрых бабушек Земли. Таких обычно снимают в милых рождественских сказках или роликах, рекламирующих чудо-творожки. В свои 79 лет она умудрялась оставаться веселой и удивительно юной в душе. Иногда мне даже казалось, что она гораздо свободней в суждениях, чем наши демократичные родители.
  Звали ее Валентиной Михайловной, но для нас она была баба Валя. Или просто "ба". Её лицо покрывали частые морщины, седые волосы, всегда забранные наверх, цепко держал металлический ободок, блестевший даже в тусклом свете работающего телевизора, у которого бабуля несла вахту, просматривая все возможные сериалы. И только слегка усталые зеленоватые глаза с вкраплениями серого оставались вечно молодыми. Как любая бабушка, она обладала сверхъестественными способностями. Например, могла так посмотреть на тебя, что щёки тут же покрывал румянец - то ли от стыда, то ли от глупого детского восторга, будто это была вовсе не пожилая женщина, а сказочная фея, спрятавшаяся в её обличье и на секунду приоткрывшая тебе свою тайну.
  Впрочем, при всей своей уникальности, бабуля была единственным членом нашей семьи, не знающим обо мне главного. Я никогда не думал о том, чтобы рассказать ей о своей сексуальной ориентации, просто потому, что с трудом представлял себе эту картину. Сами посудите. Сижу я перед ней. Глаза бегают, как у немецкого шпиона в окружении русских партизан. А она смотрит на меня ласково и ждет, что же такого важного ей хочет сообщить любимый внучек.
  - Бабуль, я гей, - сообщаю я, преисполненный гордости и священного трепета.
  - Кто-кто? - совершенно искренне переспрашивает бабуля.
  - Гей.
  - А что это?..
  В общем, дурдом на выезде.
  Родители и сестра, похоже, поддерживали меня в этом добровольном обете молчания. Наверное, берегли бабушкину психику. А может, мою. Да и что бы ей дало это знание? В общем, нашими совместными стараниями "ба" оставалась в блаженном неведении, что каждый раз доставляло мне немало проблем, ведь при встрече она, заботливо улыбаясь, спрашивала, не женился ли я, нет ли у меня девушки, и когда я, наконец, обрадую ее правнуками? Представляете, каково это - каждый раз придумывать вразумительные ответы на эти невинные в общем-то вопросы?!
  
  Поздно вечером, когда сестра и мать уже спали, отец, соблюдая давнюю традицию, курил на кухне, а я смотрел телевизор, бабушка, как настоящая фея, неслышно подошла ко мне и присела рядом. Она всегда старалась лечь последней, словно была смотрителем в гостинице и проверяла, все ли устроены.
  - Сереж, ты какой-то задумчивый... - сказала она, погладив меня
  по голове. - У тебя все нормально?
  - Ага, ба, - ответил я и для вида еще внимательнее уставился в телевизор в надежде на то, что бабуля поймет, что внук сильно занят просмотром "Ангелов Чарли" и пойдет спать.
  - А мне так не кажется... - Провозгласила она с ангельским лицом, не замечая моих усилий. - Вижу, что думаешь о чем-то. Вон как лоб морщишь. - Тут она ткнула в мою голову сухим пальцем. - Неужто влюбился в кого?
  Тудыть ее растудыть!!! Что ж это делается-то на белом свете?! У меня что, табличка на лоб прибита со светоотражающими буквами?!
  - Почему влюбился-то? - задал я резонный вопрос.
  Бабушка будто ожидала такого поворота событий. Она придвинулась поближе и, приняв самый праведный вид, начала свою дедуктивную речь:
  - Ну а что же еще? Со здоровьем у тебя все в порядке. Зарабатываешь хорошо. Остается любовь...
  И как только её терпел дед?! Он умер три года назад, оставив огромный деревенский дом на её хрупких плечах. Они любили друг друга как-то по-особенному. В их невинных отношениях всегда был заметен налет советской романтики. Секса в СССР, как известно, не было, поэтому иногда я даже задавался вопросом: не удочерили ли мою маму?
  - Ба, дай кино досмотрю, а? - Я не знал, как ответить на её прямой
  вопрос...
  И в то же время искал на него ответ.
  - Ну-ну, не ерепенься так. - Она засобиралась вставать. - Только ж видно, что влюбился по уши. А злишься, потому что не знаешь, как быть. Какой же ты ребенок! Я в твои годы уже давно бы все решила. - Она наклонилась, поцеловала меня в лоб и ушла, пожелав спокойной ночи.
  Я позабыл про "Ангелов Чарли" и вообще про все вокруг. Таких откровений от родной бабули мне выслушивать еще не приходилось!
  Уже засыпая, я будто согласился сам с собой.
  Она точно была необычной женщиной. Феей, знающей о жизни если и не все, то очень многое. А еще о любви.
  Дед, наверное, очень ее любил...
  Прокручивая в голове эти детские мысли, я незаметно уснул.
  Мне снился он. Хмурый и сосредоточенный. Он застегивал на мне пуховик, будто собирал в дорогу сына-первоклашку. Потом провел большим пальцем по моим губам... И растворился в пустоте, как всегда вставшей на охрану моего сна.
  
  3 января, вторник
  
  Утром от романтичной обертки моих снов не осталось и следа. Им на смену пришла жуткая эрекция. Минут пятнадцать я крутился в одеяле, как угорь, почуявший неладное. Потом, сунув ноги в валенки и накинув старый дедов бушлат, выбежал на улицу. В несколько прыжков преодолел заваленный снегом двор и ворвался в промерзший до гвоздей туалет. Онанируя, я трясся от возбуждения и двадцатиградусного мороза, ругаясь сквозь зубы и проклиная свои чокнутые сны и того, кто стал их причиной.
  За соседним домом медленно всходило солнце. Тяжелое серое небо подсвечивалось снизу этой гигантской живой люминесцентной лампой. Свет был слабым и как будто траурным, словно в розетке, питающей лампу, было не двести двадцать, а сто восемьдесят вольт. Размазанные по небу облака лениво ползли на юг, нависая над крышами деревенских домиков, всё еще спящих и тихих.
  В теплой прихожей я постучал ногами друг о друга, сбивая налипший снег. Потом, ежась, пробрался в полутемную комнату. Скользнул под остывшее одеяло и неожиданно понял, как в страдальческой гримасе морщится мое лицо. В этот момент я, кажется, ощутил весь ужас одиночества. От простыни, теперь напоминавшей погребальный саван, веяло могильным холодом.
  Я представил его рядом - теплого и живого - и тяжело вздохнул, силясь удержать фантазию еще хотя бы на минуту. В соседней комнате заскрипела кровать. Скрежет ржавых пружин бесцеремонно выдернул меня из полуэротической дремы.
  Интересно, он уже проснулся? Или еще спит, раскинувшись на постели в своих темно-синих "атлантиках"? О чём он думает? И думает ли вообще? Ведь сейчас праздники. Даже мне можно не работать. Хотя с выходными у меня вечно напряженка. "Работу - на дом". Это про меня.
  И почему он не звонит?
  А почему не звоню я?..
  Чёрт.
  Я так с ума сойду.
  В комнате сестры было темно и пахло лимонным мылом. Бабушка зачем-то рассовала его по ящикам с бельем. Было в этом что-то мистическое. Как в чесноке, развешанном на окнах маленьких трансильванских домов.
  Не уверен, что вампиры боятся лимонного мыла, но бабушка на это и не рассчитывала. Чудом мыловаренной индустрии она боролась с молью. По крайней мере, верила, что борется.
  - Све-е-ет, - прошипел я, стараясь не скрипеть половицами, но ответа не добился.
  - Светка!
  Тут в сумерках что-то зашевелилось.
  - Свет.
  - Чего тебе? - пробормотала она, утыкаясь носом в подушку так, что второе слово превратилось в глухое неразборчивое бульканье.
  - Пойдём курить.
  Она покрутилась на кровати, пытаясь найти удобное положение.
  - Ты зачем меня разбудил?! - Спросила она, игнорируя мое предложение.
  - Хотел услышать твой ангельский голос!.. Дура что ли?! Пойдём курить, говорю.
  - Как старший брат, - она улеглась на спину и натянула одеяло до
  самого носа, - ты должен беспокоиться о моём здоровье, а не предлагать
  сигареты.
  - Как твой старший брат, я могу предлагать тебе, что хочу. Пойдем курить! Запарила уже!
  - Зануда! - Рявкнула она, наконец-то свешивая ноги на пол, и где-то через минуту нагло спросила: - Угощаешь?
  - Ага, - ответил я, - только не скрипи.
  - Сам заткнись, - шикнула она. - От твоей болтовни уже голова болит.
  Через минуту мы сиделе на кухне, любовались январским рассветом и по-семейному курили. Светка забралась на табуретку с ногами и, смешно обхватив их рукой, раскачивалась из стороны в сторону.
  - Слушай, ты, наверное, права была, - произнес я, выдыхая дым тонкой струйкой.
  - В чём?
  - Ну, когда спросила...
  - О чём?
  - О том.
  - Говори яснее. Я не соображаю.
  - Ну... - Я совершенно банально стеснялся произнести эти слова. - Люблю ли я... Его.
  Светка перестала качаться, словно в безотказных часах с кукушкой наконец что-то сломалось, и маятник, отмерявший секунды, остановился.
  - Никогда не думал, что будет так же, как с Вадимом. - Продолжил я, видя, что сестра внимательно слушает. - Но, кажется, все повторяется. Он у меня из головы не идет.
  - Понятно. - Сказала она, разглядывая дымящуюся сигарету. Ты мне, кстати, до сих пор не сказал, как его зовут.
  - Лёха.
  Она усмехнулась:
  - Красивый, мускулистый и с бритым затылком?
  - Угадала.
  - Можно подумать, я не разбираюсь в твоих вкусах. Из-за другого бы так не рассюсюкался.
  - Да иди ты!
  Сделав вид, что обиделся, я уставился в потолок. Белая краска кое-где облупилась, обнажая желтоватую древесину.
  - Поругались с ним что ли? - спросила Светка, хищно потягиваясь.
  - С чего ты взяла?
  - Ну, если б не поругались, ты бы сейчас дрых до полудня от счастья.
  Теперь понятно, кто в нашей семейке в бабулю пошел!
  - Мы договорились созвониться...
  - И он не звонит?
  - Браво, Ватсон!
  - А сам чего? Денег жалко? К тарифу "Еврейский" подключился? - От осознания собственной остроумности Светка еще сильнее прижала колени к подбородку. - Как трахаться где попало, так он не стесняется...
  - Спасибо за психологическую поддержку, - выдавил я, всем своим видом показывая, что крайне не доволен ее поведением.
  Она посмотрела на меня, как на душевно больного, грациозно поднялась с табуретки и, проплывая мимо, неожиданно ущипнула за бок, снабдив болевой прием детской дразнилкой: "Серый влюбился! Серый влюбился!".
  Перешагивая порог кухни, она все-таки сделала серьезное лицо:
  - Позвони ему и не мучайся.
  Потом исчезла за дверным косяком, но через секунда появилась снова:
  - И больше не вздумай будить меня из-за такой ерунды! Яйца откручу!
  
  Через час проснулась мама. Я слышал, как она пыталась прошмыгнуть на кухню, думая, что я сплю. Потом увидела включенный телевизор (громкость я поставил на минимум), выпрямилась и, запахнув халат, прощебетала:
  - Проснулся?
  - Ага.
  - Что есть будешь?
  - Не знаю.
  Она кивнула, видимо удовлетворенная моим исчерпывающим ответом, и исчезла на кухне. Я прибавил громкость. Из динамиков полилась музыка, но смысла песни я не понимал.
  Я вертел в руках телефон и никак не мог решиться...
  Размышляя, почему он не звонит, я перебрал чертову уйму вариантов. Но не один из них не казался мне убедительным. От назойливых мыслей разболелась голова.
  - Серёж, Свету разбуди, - мама заглянула в комнату, пропуская внутрь запах яичницы.
  - Сама встанет! - отрезал я и пошел чистить зубы.
  - Сереж?
  - А?
  - Двор почистишь? Снега навалило.
  - Ладно.
  Я быстро поел, как всегда оставив кофе недопитым. На выходе из кухни, столкнулся с сестрой. Она хитро улыбнулась и попыталась снова ущипнуть меня за бок. Я схватил её за руку и нервно прошипел: "Отс-с-ста-а-ань!".
  На улицу я выскочил, словно наэлектризованный. Помню, как махал лопатой, разбрасывая снег, словно медведь, почуявший в глубине запах мороженых ягод. Через двадцать минут приятно заныли мышцы, голова прояснилась и решение пришло само собой.
  Я воткнул лопату в сугроб и побежал в дом, потирая замерзшие руки. Взял телефон. Дышать стало трудно, сердце тревожно забилось. Горячая кровь будто стала густой, как мёд.
  Несколько секунд я слышал только длинные гудки. Потом его голос произнес:
  - Привет.
  Мне показалось, что я отвлек его от какого-то важного дела, будто он находился на совещании и теперь при всех отвечал на мой звонок, одной рукой прикрывая телефон.
  - Привет. Чего делаешь? - спросил я, не зная как начать разговор.
  - Завтракаю. А ты?
  - Только что расчищал двор от снега... - Господи! Что я несу?! - Сегодня вечером что делаешь?
  - А что?
  - Может, встретимся?
  Я почувствовал, как густая кровь вдруг превратилась в легчайший эфир и наполнила тело до краев.
  Некоторое время он молчал, потом всё тем же спокойным голосом ответил:
  - Сегодня не могу. Давай я тебе завтра позвоню?
  - Да, конечно. Давай, - замельтешил я. - Завтра.
  - Пока.
  - Пока.
  В трубке раздались короткие гудки. Несколько секунд я сжимал и пялился в окно. Снег снова повалил крупными хлопьями, сводя на нет все мои старания.
   Наконец-то разжав ладонь, я повалился на спину и закрыл глаза. Захотелось сжаться в комок, прижать голову к коленям и лежать так несколько часов. Чтобы никто не трогал.
  А еще хотелось услышать, как звонит телефон. Как он говорит: "Знаешь, я хочу встретиться с тобой сегодня".
  - Серёж, что с тобой?
  В комнату зашла мать. Её лицо тут же приняло обеспокоенный вид.
  - Ничего. - Положив телефон на стол, я поднялся и голосом зомби произнес: - Я лопату забыл в сарай убрать.
  Весь день я чувствовал себя наркоманом, проходящем курс реабилитации. Ходил, как тень, шарахался от веселой сестры (Мишка названивал ей каждые десять минут; она убегала в другую комнату, а потом возвращалась румяная и счастливая), молчал и даже назойливая бабушка не могла меня разговорить.
  Мы вернулись в город около полуночи. Я быстро вымылся в душе, и уселся перед телевизором. Телефон, обычно греющий ладонь, казался холодным и каким-то чужим.
  Баланс был проверен уже раз двадцать. Старые смс-сообщения выучены наизусть и яростно удалены.
  Я выключил мобильный только во втором часу ночи, когда все уже легли спать. Завтра уже наступило. А значит, он позвонит. С этой мыслью я и провалился в сон. Тревожный и выматывающий.
  
  
  9.
  
  6 января, пятница
  
  Он не позвонил. Ни на следующий день, ни через день. Каждый вечер я
  порывался сделать это сам, но каждый раз одергивал себя. Злился и бессильно
  сжимал кулаки.
  Я обещал себе успокоиться и послать всё подальше. Но каждую ночь метался в кровати, мучимый откровенно порнографическими снами, главным героем которых был он - живой и доступный.
  Дни проплывали мимо, словно бесплотные призраки. Всё более бесплотной становилась и моя надежда. Она таяла, словно утренний туман в начале жаркого летнего дня.
  Я даже не могу вспомнить, чем занимался всё это время. Кажется, пару раз сестре удалось вытащить меня на улицу и провести по магазинам. Думаю, в этот момент я мало чем отличался от собаки, которую прогуливает заботливый хозяин.
  Час назад заезжал Славка. Мы выпили. Он рассказывал что-то о работе. О прибыли. О премиальных. О том, что Ленка очень хочет меня увидеть, но всё никак не получается. Кажется, он даже звал меня в гости на выходные. Я кивал и что-то отвечал, при этом оставаясь совершенно безучастным. Наконец, он не выдержал и спросил:
  - Серый, что с тобой? Я словно с деревом разговариваю.
  - Слав... - Охватившая меня апатия, видимо, высосала последние силы. Я не знал, что ответить лучшему другу. - Всё... Всё нормально.
  На кухню зашла мать.
  - Теть Галь, чего с Серегой-то? - спросил её Славка.
  - А что с ним? - Она уставилась сначала на него, потом - на меня. - Сереж, что с тобой?
  Ну вот! Еще один любопытствующий!
  - Да нормально всё! - не выдержал я. - Чего привязались-то?!
  Я выбежал из квартиры, хлопая дверью. Минут тридцать просто шатался по городу, не замечая знакомых улиц и площадок, на которых еще ребенком так любил играть.
  Начинало темнеть.
  Колючий январский воздух отрезвил меня. Я позвонил Славке, чтобы извиниться. Он назвал меня мудаком и пообещал лично набить морду. Сначала за себя, потом за родителей. Я пообещал ему это удовольствие и со словами "Извини" положил трубку.
  
  Возвращения блудного сына, кажется, никто не ждал. Дома было тихо. Родители уже спали. И только Светка смотрела телевизор, развалившись на диване с огромным яблоком в руках. Думаю, работающий телевизор был всего лишь декорацией. На самом деле сестра просто дожидалась меня, чтобы узнать о случившемся из первых уст.
  - Привет, - сказала она, переворачиваясь на спину и подпирая голову рукой. - Где шлялся?
  Не дождавшись ответа на второстепенный вопрос, сестра перешла к делу.
  - Говорят, ты тут истерику устроил... - Она откусила от яблока огромный кусок. На секунду я даже удивился способностям ее внешне небольшого рта. Прожевав, Светка со смакованием добавила: - Славка тебя убьет.
  Я не отреагировал. Молча разделся, сходил в ванную, где механически умылся и почистил зубы. Потом - в трусах и футболке - уселся на диван
  рядом с сестрой:
  - Подвинься, - наконец огрызнулся я.
  - На кресло садись! - Парировала она, явно возмущенная моей бесцеремонностью.
  Я уселся на пол, прислонившись к дивану спиной.
  "А ведь он сидел так передо мной всего несколько дней назад".
  - Серег, - окликнула сестра, - нас приглашают на день рождения. Нас с Мишкой и тебя. Пойдешь?
  - У кого праздник? - буркнул я, тупо пялясь в телевизор.
  - У Людки. Давай сходим. Тебе полезно будет.
  - Почему?
  - Может, перестанешь на людей орать...
  Я молчал, продолжая таращиться в телевизор. Потом спросил:
  - Что за херню ты смотришь?
  Пока она глотала воздух, пораженная моей наглостью, я схватил пульт и переключил канал.
  - Ты-ы-ы! Козёл! Оставь кино-о-о!
  - Тише, больная! Родителей разбудишь.
  Она полезла ко мне с кулаками, издавая зловещее шипение. Цепкие пальцы пытались выхватить пульт. Не выдержав атаки, я повалился на пол, увлекая за собой шипящую, словно кошка, сестру.
  - Точно больная! - рявкнул я, задыхаясь.
  Потом был ощутимый пинок под ребра и довольный возглас "Ага!". Светке все-таки удалось вернуть себе утерянный пульт. Она вздернула его над головой, как победное знамя, и раскрасневшаяся то ли от борьбы, то ли от гордости за себя вновь залезла на диван. Ее победной фразой стало емкое:
  - Придурок!
  Снизу ее лицо казалось особенно смешным. Сведенные в гневе брови и плотно сжатые губы пошли бы Жанне Д"Арк, но не моей сестре, стоящей на диване в ночнушке и стрингах.
  - Во сколько начало? - спросил я.
  - Чего? - не поняла она, поглощенная переживанием только что одержанной победы.
  - Дня Рождения.
  Она смотрела на меня, хлопая глазами, полными детского недоумения. Потом убрала за ухо выбившуюся каштановую прядь и с достоинством ответила:
  - В восемь.
  - Ладно, - ответил я, поудобнее располагаясь на полу.
  Светка медленно опустила руку с пультом, который все это время держала над головой. Потом несколько секунд изучала меня хитрым взглядом.
  - Так и будешь на полу валяться? - спросила она и, совершив неуловимое движение, запустила в меня огрызком, угодив точно в лоб.
  Захлебываясь от злости, я вскочил и бросился на неё:
  - Ах, ты, сикуха малолетняя!
  Она завизжала, но я зажал ее рот подушкой, потом забросил брыкающееся тело на плечо и потащил в соседнюю комнату. Светка била меня по спине, хваталась за углы и ругалась. Естественно, шепотом:
  - Пос-ставь меня, полуд-дурок! Деб-бил!
  - Цыц! - Я встряхнул ее, заставив охнуть. Открыл дверь ногой и бросил на
  кровать. В поспешно закрываемую мною дверь посыпались отборные ругательства. Произносимые шепотом, они казались очень смешными.
  Впрочем, утром сестра отыгралась за пережитое унижение. Она пробралась в зал и со всей дури запрыгнула на меня, крича и визжа, словно сумасшедшая. Не знаю, как я не обделался прямо в кровати.
  Торжествуя, Светка стянула с меня одеяло и выбежала, словно ураган. Спросонья я не сразу понял, что случилось. Несколько минут лежал и хлопал глазами. Потом встал со словами: "Убью!", - и пошел умываться.
  
  10.
  
  7 января, суббота
  
  Стандартная трехкомнатная квартира была забита людьми. В зале стоял стол, накрытый всевозможной снедью. В его центре, словно королева, окруженная подданными, возвышалась миска с традиционным оливье.
  Водка, вынутая из холодильника минут десять назад, успела запотеть. Бутылки с вином сгрудились в углу комнаты.
  С кухни тянуло стойким запахом табака. У зашедшего туда человека начинало резать глаза. Бедная Люда бегала в сигаретном тумане, словно ежик из мультфильма. Она то и дело хлопала холодильником, извлекая из его недр все новые и новые продукты. Нарезала их ломтиками, протирала на терке, кромсала огромным кухонным ножем. В общем, совершала все те священные ритуалы, выполнять которые обязана любая хозяйка торжества.
  Она старалась выглядеть своей - веселой, слегка пьяной и раскованной. Со стороны это казалось смешным, потому что Люда совсем не походила на собравшихся. Её парень - вечно угрюмый Олег - ходил за возлюбленной по пятам. Пару раз она даже попытался помочь, но получил вежливый отказ. Смирившись с ролью созерцателя, он решил всячески оберегать ее, всем своим видом показывая, что не даст Люду в обиду. Никто в этом, впрочем, не сомневался.
  Мы подарили имениннице плюшевого медведя размером с перекормленную овчарку, бутылку белого вина и какую-то безумно дорогую туалетную воду. Подарки выбирали Светка с Мишкой. Я лишь вложил свою часть денег. Кто такая эта Людмила, сколько лет ей исполнилось, и почему мы приглашены на ее день рождения, оставалось для меня загадкой. Честно говоря, даже без этого знания жизнь моя протекала довольно спокойно. Цель, с которой я согласился пойти на её день рождения, была до маразма банальной - мне хотелось напиться. До потери сознания.
  Оказавшись за столом, я решил немедленно приступить к осуществлению задуманного.
  После четырех стопок водки Люда раскраснелась и стала сама собой. Простой и застенчивой девушкой с маленькой родинкой на правой щеке, кудрявыми волосами и длинной лебединой шеей. Она жалась к своему Олегу, словно искала у него защиты. Он по-хозяйски обнимал её одной рукой, а другой - чокался со своими друзьями, в список которых к середине пьянки попал и я.
  Пару раз ко мне подсаживались миловидные девушки. Они застенчиво улыбались, клали унизанную кольцами ладошку на моё мускулистое бедро, потом начинали дрожать, словно хворостинки на сильном ветру. Всё это сопровождалось совершенно милым щебетанием про замечательный праздник. Потом мне в очень не навязчивой форме предлагали записать телефон и просили дать свой.
  Чувствуя себя последней скотиной, я аккуратно убирал дрожащие пальцы со своего тела, извинялся и уходил то в туалет, то покурить, то просто освежить бокал.
  Пару раз, когда изящные ручки оказывались чересчур настойчивыми, я пускал в ход тяжелую артиллерию. Состроив слащавую гримасу, я как бы невзначай бросал: "Ты посиди, а я пока пойду жене позвоню". По возвращении след потенциальной пассии остывал, как водка, убранная в холодильник.
  Через полтора часа я был пьян и душевно уравновешен. Даже прекратил
  вертеть в руках телефон. Поставил его на вибрацию и сунул в задний карман
  джинсов.
  Зачерпнув две ложки оливье прямо из салатницы, я запил их красным вином. Водка к тому моменту осточертела. Жуя эту странную на вкус субстанцию, я ринулся на кухню, иногда хватаясь за стены, чтобы не упасть. На кухне сидел Мишка. Кажется, мы находились на одной волне. Ибо взгляд его, сфокусированный на пепельнице, не выражал ничего осмысленного.
  - Ты где Светку оставил, пьяница? - спросил я, плюхаясь на соседнюю табуретку. - Г-голову откручу-у-у...
  Он посмотрел на меня жалобными глазами и промычал:
  - А-а-а-х...
  Кажется, смысл произнесенного потряс меня до глубины души. Потому что я придвинулся ближе и обнял Мишку за плечи:
  - Счастливый ты, - произнес я, пытаясь заглянуть ему в глаза.
  - А ты... - Он посмотрел на меня понимающим взглядом и запнулся. Процесс вспоминания нужного слова затянулся. Наконец, натужно вздохнув, он выпалил: - Пьяный!
  - И что? - не понял логики я.
  - Домой тебя тащить теперь. Вот что.
  Мы сидели, обнявшись, как старые друзья.
  - Неужели бросишь?! - Я округлил глаза в притворном ужасе.
  Ответить он не успел. На кухню влетела Светка:
  - Опять обнимаетесь? На пять минут оставить нельзя. Может, я вам мешаю.
  - Вообще-то, да, - ляпнул я, прижимая к себе трепыхающегося Мишку. - Так что, давай, топай отсюда, не мешай нам строить свое счастье.
  - Свет, - взмолился Мишка, - убери его от меня.
  - Предатель! - Крикнул я, сжимая его шею железной хваткой.
  С видом медсестры, приближающейся к буйному пациенту, сестра подошла, разжала мои объятия, вынула из них своего возлюбленного и, убедившись, что он находится вне зоны досягаемости, отвесила мне щелбан. Я почесал лоб и неожиданно для всех показал язык.
  - Допился, - заключила сестра и увела Мишку в зал.
  Я остался на кухне в гордом одиночестве.
  Через приоткрытую было видно, как Люда встречает новых гостей. Радостно вздыхает, получая подарки; развешивает на крючках чужие куртки и, радушно улыбаясь, приглашает всех пройти в зал.
  Через минуту на кухню вломилась стайка галдящих девушек. Они были похожи на школьниц, явившихся на день рождения по ошибке. В джинсах D&G, висящих на тазовых косточках; с ярким боевым макияжем и выжженными гидроперитом волосами. Сгрудившись у окна, они уставились на меня и через секунду дружно рассмеялись. Потом в их бледных ручках замелькали тонкие сигареты и разноцветные зажигалки. В и без того сизый воздух кухни поднялись несколько струек супер-легкого "Эссе".
  Пять минут я ловил на себе их заинтересованные взгляды. Потом, скалясь голивудской улыбкой, откланялся и вышел.
  Мое бесцельное шатание по квартире напоминало броуновское движение частиц. Я и правда не знал, что делать, куда идти и - самое главное - зачем. Алкоголь, стремительно растворяющийся в крови, был моим единственным путеводителем.
  Темный коридор казался бесконечным. Я брел по нему, словно смертник, идущий на казнь. Хватался за стены, пытаясь рассмотреть пол, уходящий из-под ног, но ничего не видел. На пороге зала кто-то толкнул меня плечом.
  От боли я обиженно ойкнул. Поднял голову и уставился на агрессора. Фигура стояла в дверном проеме, залитым светом, и потому казалась сплошным черным силуэтом. Неожиданно незнакомец шагнул навстречу и протянул мне руку:
  - Привет, - произнес он, и мои ноги тут же подкосились. Свет наконец-то упал сбоку. На меня смотрели черные блестящие глаза.
  Он сузил их до невообразимо тонких щелок, будто в улыбке. Хотя губы были плотно сжаты. Кажется, мой вид очень его забавлял.
  Но, кроме насмешки, в его глазах было что-то еще. Какая-то растерянность, будто меньше всего он ожидал увидеть здесь именно меня.
  - Т-т-ты, - начал я, борясь с охватившим меня опьянением, - чего тут делаешь?
  - То же, что и ты, - ответил он как-то чересчур грубо. Впрочем, мой вопрос вряд ли предполагал другой ответ.
  - Понятно. - Я протянул руку для приветствия, ожидая, что он оттолкнет ее. Но Леха сжал мою ладонь и быстро отпустил.
  От этого прикосновения измученный алкоголем мозг окончательно закипел. Я с трудом подавил желание бросится ему на шею.
  - Пойдём? - выдавил я, приглашая его в зал. В этот момент меня вдруг наполнила такая радость, что я едва не начал приплясывать на месте.
  Он замешкался.
  Я смотрел на него и млел от счастья. В гудящей голове теннисными мячами прыгали мысли о странностях судьбы. Будь я трезвым, непременно раскрыл бы рот от удивления. Все-таки встретиться с ним на чужом дне рождения - довольно необычно.
  Неожиданно из темноты выскочила темноволосая девушка c огромными, как у оленя, глазами. Крупные золотые серьги тревожно качались в ее изящных ушках, прикрытых густой каштановой гривой. Она вцепилась в Леху обеими руками и потащила его назад:
  - Лёшка, пойдём, - прощебетала она бархатным голосом. - Надо Люду поздравить!
  Через секунду она заметила меня и улыбнулась. Улыбка сделал ее еще более красивой. В этот момент она была похожа на маленькую девочку. Милую, но очень умную и по-взрослому невозмутимую.
  - Привет, - кивнула она.
  - Привет, - ответил я и посмотрел на Лёху, будто спрашивая: "А дальше что?"
  Нужно было уйти в зал, но я стоял, как вкопанный.
  - Познакомься, - ответил он. - Это Ольга. Оль, это Серега. Мой приятель.
  Он произнес это так быстро, так обыденно, что я и сам поверил в сказанное.
  "Приятель. Конечно. Кто же еще?!"
  - Очень приятно.
  Она еще раз обворожительно улыбнулась.
  Тут я почувствовал себя очень жалким. Словно кто-то по ошибке принял меня за нищего и сунул в руки мятую купюру.
  Я напрягся и как можно вежливее ответил:
  - Взаимно.
  Я даже попытался улыбнуться в ответ, но не смог. Мое лицо исказила нелепая гримаса. Окончательно растерявшись, я промямлил дурацкое "ладно" - и с позором ретировался.
  Оказавшись за столом, я набросился на еду, как оголодавшая лошадь.
  А еще я думал. Думал, думал и думал.
  "А может, это его сестра?"
  От этой мысли стало смешно, и я едва не поперхнулся. Соседи по столу тревожно обернулись в мою сторону. Представляю, что за картину они увидели. Пьяный парень с набитым ртом трясется в приступе нервозного смеха.
  Я смеялся, оттягивая логичный переход ко второй мысли.
  "Никакая она не сестра".
  Через полчаса он сам подошел ко мне. К тому моменту я уже потерянно плавал в море выпитого алкоголя.
  - Пойдём покурим, - сказал он, склоняясь надо мной, словно палач над
  жертвой.
  Я молча поднялся и побрел на кухню. Курить совсем не хотелось.
  Я сел на табуретку и уставился в окно. Я не мог смотреть на него. Или не хотел. Не знаю.
  И все-таки мне было приятно находиться рядом с ним. Приятно и одновременно больно. Боль была тянущей - из тех, что доставляют удовольствие. В такие моменты чувствуешь себя жертвой. И это чувство жалости к самому себе дарит какую-то извращенную сладость, от которой приятно ноет желудок.
  Я начал ухмыляться. Против воли. Наверное, это было нервное.
  - Чего? - спросил он.
  - Ничего... - Я уперся в его взгляд. - Она симпатичная.
  Он опустил глаза и долгое время молчал.
  - Ты не позвонил, - продолжил я. - Жаль.
  Он сделал затяжку, но забыл выдохнуть.
  - Мог бы просто сказать. Не обязательно было... - Кажется, я начал срываться в истерику. - Мог бы сразу сказать... Я бы тоже не стал. Я... Ладно.
  Стиснув зубы, я заставил себя успокоиться.
  Где-то возле позвоночника поднялась волна обиды. Она приближалась резкими накатами, обжигая легкие. Потом обдала брызгами бешено стучащее сердце и с громом врезалась в грудную клетку.
  Я непроизвольно прижал ладони к животу. А потом почувствовал слабость. Такую липкую, обезоруживающую слабость, будто тебя против воли накачали снотворным.
  - Слушай, - наконец выдохнул я, - а зачем тогда?..
  Я не смотрел на него. Просто говорил в стол и ждал ответа.
  - Мне было интересно. - От этих слов меня передернуло. - С тобой было хорошо.
  - Хм. - Я безумно ухмыльнулся. - Спасибо.
  Все. Надо кончать этот цирк.
  - Ладно, Лёх, - сказал я, поднимаясь.
  Он бросил на меня растерянный взгляд.
  - С Рождеством вас... - Я посмотрел ему прямо в глаза. - Обоих.
  
  Спуск по лестнице казался бесконечным. Ноги заплетались. Голова противно гудела. На очередном пролете скрутило живот. Я присел, пытаясь унять рвоту. Из глаз брызнули слёзы.
  Помню, как бил стену кулаком, как из разбитой руки сочилась кровь, как изо рта вырывалось какое-то задушенное сипение.
  Было очень больно.
  "Почему? Господи, ну почему? Почему? Почему?!"
  Как же больно!
  Ввалившись домой, я перепугал спящих родителей. Кажется, даже наорал на вышедшего отца. Потом рухнул на диван прямо в одежде и забылся вязким сном.
  Даже во сне боль не ослабила своей хватки.
  
  
  11.
  
  8 января, воскресенье
  
  Утром я сказал родителям, что уезжаю. Что меня вызывал шеф. Что нужно срочно приступать к новому заказу. Мать, кажется, поверила. Впрочем, мне было все равно...
  Несколько часов, остававшихся до отъезда, я просидел за ноутбуком. Внешне наверняка казалось, что я и правда пытаюсь сосредоточиться на работе. Но только я сам знал, какое чувство всепоглощающего безразличия на самом деле владело мной в тот момент. Руки, застывшие над клавиатурой, противно ныли; лампочка батареи жалобно мигала. В другое время я бы давно встал, чтобы размяться и поставить драгоценный ноутбук на зарядку, но сейчас просто сидел и бессмысленно пялился в тускнеющий экран. Собранная сумка валялась на диване.
  Мать возилась на кухне. Отец уехал по делам, которые возникали даже по воскресеньям и даже в новогодние каникулы. Он обещал вовремя вернуться и отвезти меня на вокзал.
  Я не заметил, как экран ноутбука окончательно погас, устав от бездействия. Но через секунду он вновь зажегся, потревоженный моей рукой, дернувшейся от знакомого, но неожиданного звука. Это был мобильный. Я медленно посмотрел на него. Телефон еле слышно жужжал и медленно полз по столу, словно огромный жук.
  На экране светилось его имя.
  Сколько таких имен было в моей жизни?..
  Теперь кажется, что ни одного. Что это - первое. И единственное.
  Я лег на диван и уткнулся лицом в подушку. Тело казалось каменным и каким-то чужим. Хотелось избавиться от него, как от бракованного товара. Хотелось, чтобы с телом ушла и эта боль, вновь вызванная этим привычным, но теперь очень жутким жужжанием телефона. Я лежал и впервые за долгое время ни о чем не думал.
  Через минуту жужжание смолкло.
  
  ***
  
  Всю дорогу домой я смотрел в окно.
  Сначала в машине отца, наблюдая за людьми, гуляющими по заснеженным улицам. Они улыбались, заходили в магазины и, кажется, продолжали покупать подарки, не желая расставаться со сказочными новогодними днями.
  Потом - в автобусе, когда мимо проносились городские улицы. Многоэтажные дома постепенно сменялись частными, напоминающими деревенские избушки, кое-где засыпанные снегом почти до окон, в которых разноцветными огнями мерцали новогодние ёлки.
  И только вид из окна московского метро даже в Новый Год не изменял своим обычаям. Бурые, едва различимые в слабом свете, кабели, тянущееся по стенам, вызывали традиционное столичное равнодушие. Затхлый запах подземелья и толпы людей, спешащих по своим делам даже во время
  праздников. Всё это не менялось уже много лет и, кажется, было единственной стабильной частью моей жизни.
  В квартире было непривычно тихо. Только где-то двумя этажами выше
  гуляли беспокойные жильцы. С небольшими перерывами оттуда доносились пьяные крики и отрывки новой зубодробительной песни, занявшей вершину праздничных чартов по очередной нелепой случайности.
  Я побросал вещи на пол и первым делом наполнил ванну горячей водой. Погрузившись в ее жаркие объятия, я отключился на целый час и очнулся только, когда остывающая вода перестала приносить блаженное удовольствие.
  Не желая покидать свое маленькое убежище, я пролежал так еще полчаса, пока не почувствовал слабую дрожь. Было не просто холодно. Что-то еще заставляло меня трястись, но я никак не мог понять, что именно.
  Завернувшись в полотенце, я прямо из ванной прошлепал к холодильнику и, достав бутылку виски, сделал несколько крупных глотков. Внутри оставалось чуть меньше трети. Поморщившись и отдышавшись, я аккуратно закрыл дверцу холодильника и на подгибающихся от слабости ногам прошел в зал.
  Я уснул на диване перед работающим телевизором. Ночью полотенце предательски свалилось на пол, и от простуды меня спасли только хорошо работающие батареи. Хотя, нет, скорее это было виски.
  Утром всё тело ломило, изо рта несло помойкой. Пустая бутылка валялась на полу. Спешно собираясь на работу, я даже забыл выкинуть ее в ведро.
  
  ***
  
  - Ты чего тут делаешь?! - встрепенулась Аня, наша секретарша, работающая практически без выходных, когда я вломился в контору среди бела
  дня. - 9 января. На работу только послезавтра.
  - А я фанатик.
  Аня пожала плечами. Ничему не удивляться - тоже было частью ее работы.
  - Кофе будешь? - спросила она с отточенной интонацией.
  - Ага, - буркнул я, - спасибо.
  
  До вечера я делал вид усердно работающего сотрудника. Пару раз в конторе появлялись знакомые люди. Женька, мой коллега, заскочил
  вместе со своей девушкой забрать какие-то документы. Бухгалтер Нина Павловна минут сорок разговаривала с кем-то по телефону, попросила Аню принять и отправить несколько факсов, потом надела своё кашемировое пальто и ушла, распространяя вокруг сладкий миндальный аромат.
  Я отрывался от интернета, чтобы покурить и поболтать с Аней. Мы обсудили последние фильмы, перемыли шефу кости и выпили несколько литров кофе. Я сбегал за пирожными, которые она так обожала, и заслужил поцелуй в щёку.
  Рабочий день для меня закончился около семи. Я заскочил в ближайший бар, намереваясь выпить бокал пива и тут же пойти домой, но ноги сами привели меня в один из клубов, дорогу в который я забыл еще несколько месяцев назад.
  Вокруг были люди, много людей. Пробираясь внутрь, я ненароком задевал кого-то плечом, локтем, бедром. Пожилой мужчина с длинной седой косой бросил на меня суровый взгляд. Молодой парень в затертой футболке приветливо улыбнулся. Девушка с кроваво-красной челкой и тяжелыми коричневыми тенями похлопала по спине. Но всем им было наплевать на мою ориентацию.
  Мужчин в полутемном клубе было больше, чем женщин. Они сидели за
  столиками, уставленными бокалами с пивом и дымящимися пепельницами; стояли возле барной стойки, потягивая мартини и виски, разговаривали и смеялись.
  Многие из них были очень привлекательными. С пропорциональными телами и развитой мускулатурой; в джинсах и футболках, классических брюках и рубашках с золотыми запонками. Казалось, что маргинальная богема устроила встречу с менеджерами высшего звена.
  Я взобрался на стул и заказал еще пива. Бармен кивнул и зазвенел
  чистыми бокалами.
  Из колонок рвалась песня Джорджа Майкла "Freeek!!!" Кто-то наверняка
  принимал её на свой счёт, и даже умудрялся кичиться собственной необычностью. Другим просто нравилась хорошая электронная аранжировка и мощные низы. Через минуту Майкла сменила Мадонна со своим клубным хитом "Get Together".
  Бармен поставил передо мной пиво и принялся выполнять другие заказы. Как же много людей было вокруг! Поговорка про то, что Москва не резиновая, казалась очевидной глупостью. Каждый год в столицу приезжали новые люди, устраивались на работу, снимали квартиры, знакомились, рожали детей, перетаскивали своих родственников, друзей. И всё начиналось сначала. По всем законам, тут уже не должно было остаться места. Москва должна была лопнуть, но этого не происходило. Место находилось для всех. Точнее, для тех, кто сумел пройти все испытания.
  Я пил пиво и вспоминал, как приехал в Москву ещё школьником. Тогда этот город испугал меня. Я всё время боялся потеряться, заблудиться в бесконечных переплетениях улиц, сесть не на ту ветку метро. Сама подземка была для меня сущим издевательством. Турникеты казались орудием пыток. Помню, как я панически боялся проходить через них, в любой момент ожидая, как схлопнутся их стальные челюсти.
  Тогда я не понимал, как можно любить Москву. Как в ней можно жить...
  Теперь понимаю.
  Москва подарила мне свободу. Точнее, она помогла мне её обрести. В городе, где я родился, до сих пор висит душный смог консерватизма. Живущие там люди - заложники предрассудков и убогих стандартов, навязанных псевдотолерантным обществом. Не знаю, почему это так. Странно, как география может влиять на жизнь людей. Ведь они ничуть не отделены от прогресса. Интернет, телевидение, супермаркеты, даже лазерная хирургия - всё это уже дошло до самых захолустных городков России. Иногда даже смешно видеть, как над ветхим зданием сельского почтамта висит яркая табличка "Киберпочта". Но ведь эта киберпочта работает, мать вашу! И какая-нибудь продвинутая Маша может отправить электронное письмо любимому Ваньке, живущему в соседней деревне - быстрее и проще, чем все эти шариковые ручки, конверты и липкие марки.
  Помню, как ещё в школе мне понравился один парень. Мой одноклассник. Я не понимал, что со мной происходит. Я списывал это на нехватку друзей. Хотя, по чести, друзей у меня хватало. Он был очень красивым. Самым красивым в нашем классе. Его перевели к нам из другой школы. Тёмноволосый, кареглазый, с накачанными, как у профессионального бегуна, ногами. Позже я выяснил, что он всерьез увлекался футболом.
  Господи, как же я на него смотрел! Как собака, на человека, роющегося в
  сумке в поисках завалящего куска колбасы. Он снился мне по ночам. А днём я
  судорожно искал повод с ним поговорить. Хотя бы о домашнем задании. Мне было 15 лет, и я ничего не знал о гомосексуализме.
  В одиннадцатом классе я не мог смеяться над анекдотами про голубых, хотя мои друзья ржали во весь голос. Это было, как предавать кого-то близкого. Я криво улыбался, но внутри всё сжималось. Это было настоящей пыткой.
  Сейчас я могу смеяться над любыми анекдотами, если их рассказывают люди, которых знаю я, и которые знают меня. Всегда приходится чем-то жертвовать.
  Кто-то толкнул меня в бок. Кружка звякнула о стол, всколыхнувшееся пиво едва не вылилось на стойку.
  - Поаккуратнее нельзя? - Я повернулся, чтобы посмотреть на козла, прервавшего мою медитацию.
  - Извини, - ответил хозяин коротко стриженой головы. Карие глаза блеснули в слабом освещении и тут же обратились на бармена.
  Он был красивым. А еще он был похож на того, кто переспал со мной ради спортивного интереса. Те же черные волосы, те же карие глаза. Только в этих было меньше влажного блеска.
  Меня передернуло от странной мысли. Я подумал, что судьба решила надо мной поиздеваться. И я бы с удовольствием посмеялся над её шуткой, но смеяться совсем не хотелось. Хотелось просто сидеть, пить пиво и ничего не чувствовать. Вокруг были люди, которые никогда не посмотрят на меня осуждающе. Среди них были натуралы, бисексуалы, гомосексуалисты. Какая к чёрту разница?! Им было плевать на ориентацию других. Казалось бы, что может быть проще? Живи и дай жить другим. Но за пределами этого клуба всё было по-другому. Даже в Москве. Даже в Нью-Йорке. Где угодно. Предрассудки. Устои. От них не дадут отмахнуться. Всегда найдутся слишком правильные люди. Ортодоксальные гомофобы, дрожащие за чистоту нации. Ничего не даётся просто так. Тем более свобода.
  Я допил пиво. Заказал ещё. В клубе становилось тесно. Я посмотрел на часы. Половина второго. Теперь понятно. Клубный час-пик.
  - Который час?
  Это снова был он. Сначала толкнул, потом сидел рядом полчаса, попивая водку с апельсиновым соком, не замечая никого вокруг. Теперь вдруг заинтересовался временем.
  - Полвторого, - ответил я. - Спать пора.
  Не знаю, зачем я начал нести эту чепуху про сон. Но язык не
  слушался.
  - Кому как, - сказал он и указал на мою почти пустую кружку. - Еще будешь?
  - Буду. - Я пожал плечами и сделал знак бармену. Он подошел, готовый
  принять очередной заказ. - Мне виски, а ему... - я вопросительно посмотрел на
  соседа. Он договорил за меня: - Водки. Без сока.
  Через час мы раздевались у меня дома. Он был немного меньше меня, хотя почти такой же мускулистый. Я невольно сравнивал его с Лёхой. Красивое
  загорелое тело, только не такое мощное.
  Полупьяные, в одних брюках мы повалились на неразобранную кровать.
  Поцелуи, тяжёлое дыхание, руки, скользящие по мускулистым телам, скрип расстёгиваемых молний. И снова поцелуи.
  Он сполз вниз, исследуя губами мою грудь, живот, освободил напряженный член, обхватил его, нажимая большим пальцем на головку. Я почувствовал лёгкое давление и откинул голову назад. Некоторое время он просто дрочил мне, иногда касаясь головки языком. Я сжимал зубы, давясь восторженным сипением.
  - Ты хочешь, чтобы я взял его в рот?
  Бл$дь! Он еще и разговорчивый!
  - Так хочешь?
  - Да! Хочу.
  Будто это и так не понятно?! С Лёхой не приходилось отвечать на нелепые
  вопросы...
  Наконец, мой член очутился в его рту. Возбуждение стало вязким, словно
  мёд. Оно растекалось по телу, обволакивая его. Его рука сжимала мою поясницу, приподнимая и лаская ягодицы. Я метался на покрывале, иногда накрывая голову парня руками.
  Он почувствовал, что я готов кончить, вынул член изо рта и завершил дело руками. Cлизал сперму с живота и груди. Потом аккуратно снял с меня
  джинсы и трусы, разделся сам и лёг рядом, подперев голову рукой.
  - Хочешь, я тебя трахну? - Он сделал паузу. - Или наоборот. Правда, сейчас это у тебя вряд ли получится.
  Ну зачем говорить в такие моменты?!
  - Давай второй вариант, - ответил я, тяжело дыша. - Подождешь десять минут?
  От вида его крепкого тела возбуждение возвращалось с аномальной скоростью. Это было похоже на дешевый порнофильм, где эрекция была у всех и всегда, кто бы и сколько не кончал.
  Естественно, он подождал.
  Кончая, я вжался лицом в его спину. Открыл рот, чтобы втянуть воздуха.
  Зубы царапали кожу между лопаток. Я чувствовал её солоноватый привкус и
  последним рывком входил в податливое тело.
  
  Ночью он прижался к моей спине, обняв за талию и закинув бедро на мои
  ноги. Теплое дыхание щекотало шею, сухая ладонь покоилась на животе. В
  полудреме я, кажется, представил, что сплю с совсем другим человеком. Он не
  отпускал меня даже на расстоянии в сотню километров. Я сильнее вжался спиной в рельефную грудь, обхватил его руку своей и уснул.
  
  Утренняя прохлада забралась под одеяло, дразня обнаженную спину, заставила поежиться. Я натянул одеяло повыше и открыл
  глаза. Он сидел на краю кровати. Смуглая спина блестела в слабом, словно просеянном через сито свете. Он натянул трусы и абсолютно бесшумно вышел из комнаты. Я залюбовался его грациозной походкой.
  В мужском теле есть какая-то таинственная красота, особенно если несколько часов назад это тело полностью принадлежало тебе. Сломленная гордость заживает уже к утру, мужественная независимость снова наполняет тело недавнего покорного любовника. В этих метаморфозах - сладость обладания другим мужчиной. Быть сильным с становится слабым по доброй воле - только чтобы доставить удовольствие. И получить удовольствие самому.
  Через двадцать минут из кухни начал распространятся запах кофе. Потом в ванной зашумела вода. От одной мысли, что я не один, что кто-то сейчас
  стоит под моим душем, пользуется моим гелем, сделалось тепло и уютно.
  Еще через пятнадцать минут он вошел в спальню с дымящейся кружкой в руках.
  - Доброе утро, - Он сел на край кровати и протянул мне кофе. - Я, наверное, пойду.
  - Спасибо, - сказал я, принимая горячую кружку из его рук.
  - Тебе тоже, - ответил он и тепло улыбнулся.
  Я улыбнулся в ответ. Пусть этот парень и любит поболтать во время секса, но после него он, кажется, становится вполне нормальным.
  Одевшись, он вернулся в спальню. Видимо, чтобы проверить, не заснул ли я снова с кружкой в руках. Осмотрел меня внимательным взглядом, потом забрал недопитый кофе и поставил его на тумбочку. Я сидел, словно завороженный, наблюдая за его хозяйскими движениями. Как же это чертовски приятно, когда о тебе заботятся.
  Он наклонился, обхватил мою шею и поцеловал в щёку, а когда отстранился, я невольно уперся руками в кровать, чтобы не потерять равновесие.
  - Пока, - сказал он.
  - Пока, - ответил я, не зная, что еще можно добавить. А он (это было заметно) явно ждал чего-то еще. Бог мне свидетель, будь на его месте другой человек, мысли о котором не покидали меня все это время, я бы придумал что-то еще. Что-то, чтобы удержать. Но он не был тем человеком.
  Еще раз улыбнувшись (в этот раз как-то грустно), он вышел из спальни. Через секунду входная дверь жалобно хлопнула. Я упал на подушку и закрыл глаза.
  Я даже не узнал, как его зовут...
  
  12.
  
  10 января, вторник
  
  Чёрт! Стоит опоздать на работу - целый день вляпываюсь в неприятности. А ведь всего-то пришел на час позже. Но нет, Сан Санычу надо было это заметить. Будто я на дому мало работаю, или вообще никудышный сотрудник. Как сверхурочно вкалывать, так Волков у нас молодец, первый среди первых...
  Пятно от пролитого кофе медленно подсыхает на любимой черной рубашке. Надеюсь, никто не заметит. Хотя кому тут вообще есть до меня дело? У девок только и дел, что обсуждать, кто сколько выпил и кто с кем переспал за десять дней. Конечно, каждому есть о чём рассказать, но почему Сан Саныч их не чехвостит? В общем, несправедливость в нашем коллективе - явление ординарное и оттого удручающее.
  - Волков, зайди ко мне. - Шеф сегодня - вылитый рабовладелец. Такое
  ощущение, будто мы живём за его счет и не работаем. - Есть два заказа. Один
  справишься или Зотову отдать?
  - Алексан Алексаныч, - захожу в его кабинет и аккуратно прикрываю дверь, - я справлюсь. Что за заказы?
  Двадцать минут он внушает мне, как важны эти клиенты для нашей фирмы. Какая ответственная мне предстоит работа. Как он на меня надеется. Я киваю и стараюсь мимически выразить только одну мысль: "Я-то свое дело сделаю, как надо. Вы главное - заплатите по-человечески". Видимо, с мимикой у меня с утра не заладилось, и "читать" с лица у шефа не получается. А может, это он нарочно? Какая разница?! Хочется поскорее выйти из его кабинета и сбегать в кафе на шестой этаж. Уже два часа дня, и съеденная на завтрак яичница кажется чем-то эфемерным.
  
  Весь день я работал, как честный и исполнительный таджик-строитель - в надежде на хорошую зарплату. Только вот никто не ждал меня дома, не нужно было кормить жену и семерых детей.
  От эргономичной мышки ныло запястье. Глаза слезились, хотя монитор был жидкокристаллическим. В области затылка что-то тревожно пульсировало, грозясь взорваться острой головной болью. Я закрыл последнее приложение и откинулся на спинку стула. Его пластиковые суставы жалобно скрипнули. Очень хотелось курить.
  За огромным окном в два человеческих роста разлилась густая темнота. Москва рассыпалась внизу светодиодами жёлтых, синих и зелёных огней.
  Светящиеся точки поменьше медленно ползли по невидимым траекториям,
  изредка останавливаясь и вновь трогаясь в путь.
  Перефокусировав взгляд, я увидел свое отражение. Рука в кармане джинсов. Другая держит сигарету. Тонкая струйка поднимается вверх, путается в волосах и исчезает. В глазах - месячная усталость. Синяков не видно, но лёгкий фиолетовый оттенок заметен, если освещение совсем плохое и на лицо падают тяжелые тени. Правый угол губ приподнят в нервном подобии улыбки. Крылья носа тревожно раздуваются. Господи, во что я превратился!..
  Окурок исчезает в урне. Ночью она наверняка переполнится. Захожу в офис, закрываю ноутбук. Говорю всем "пока" и ухожу.
  Дом встречает теплыми батареями и холодной бутылкой виски. В темном углу спальни притаились воспоминания, но я не собираюсь спать. Толстый прозрачный стакан звякает о кухонный стол, кусочки льда преломляют желтый кухонный свет, потом становятся разноцветными - включенный телевизор, ночной кабельный канал и виски, толчками выходящий из узкого горлышка. Эстетика получночного пьянства уже не кажется предосудительной. У меня глубокое нервное потрясение. И одной работой его не вылечишь.
  А чем вылечишь?
  Он бы вылечил...
  Секунд десять держу стакан в руках, пытаясь вытряхнуть его лицо из головы.
  Глоток. Горло жжет, но это жжение приносит облегчение. Еще глоток. Уже ничего не чувствую.
  Главное - не проспать на работу.
  
  11 января, среда
  
  Чёрт! Босс меня всё-таки вы$#ет...
  
  
  13.
  
  13 января, пятница
  
  Кто бы знал, что неделя превратится в будни концлагеря. В среду босс снова заметил моё опоздание.
  - Волков, - сказал он, вскидывая брови, - во-первых, уже двенадцать часов; во-вторых, выглядишь, как нищий из подземного перехода. Тебе по дороге никто подаяния не предлагал?
  Это Сан Саныч так шутит. Знает, что я виноват, и шутит. Хрен с ним, что
  работаю хорошо и клиенты в восторге. Это он в целях профилактики. Нашел повод - как не воспользоваться?
  - Иди умойся и причешись. В час придут заказчики. Не хочу их пугать.
  Он чертовски аккуратно хлопает дверью и исчезает в глубине кабинета.
  Развалившись на кресле, вскидываю правую руку со средним пальцем. Такое
  настроение, что хоть вешайся. Да еще эти заказчики! Если симпатичные, возьму
  и прямо в кабинете босса кого-нибудь вы$%у. Конец карьере, конечно, зато хоть
  удовольствие получу. Особенно - от созерцания лица Сан Саныча.
  Аня видит, как я опускаю руку в неприличном жесте, и улыбается. Подмигиваю ей. Всё-таки хороший она человек.
  На следующий день босс наорал на Аню за то, что она принесла ему кофе без сливок. Гребаный эстет!
  Прихожу на работу вовремя, а она - в слезах, глаза красные, носом шмыгает.
  - Чего, - спрашиваю.
  - Ничего. - И снова рыдать.
  Потом, конечно, всё рассказала. И про сливки, и про всё остальное. Я ей
  самой кофе налил, кое-как успокоил. А самому на душе так противно. Обнимал её и эгоистично так думал, кто бы меня пожалел. Живу, как хрен знает
  кто. Денег, вроде, хватает, работа хорошая, а всё равно паршиво. Да еще эти
  новогодние каникулы... Чёрт!
  Ладно, пожалел себя и хватит.
  Пятница - это вообще отдельная история. Мало того, что 13-е число, так еще и время отчета по текущим проектам. Мистика чисел сделала свое грязное дело. Убил бы тех, кто всю эту чепуху людям внушает. Какой-то массовый психоз. В общем, за полчаса до похода к шефу у меня полетел ноутбук. А у Сан
  Саныча в кабинете - представители клиентов. Вроде как интересуются ходом
  работ. Может, что поменять надо или добавить. Второй вариант боссу только на
  руку - проект тогда дороже станет. А я сижу и пялюсь на черный экран, как
  древний человек на горящую веточку. Думал, сейчас возьму и выкину ноутбук в
  окно, к чертям собачьим. Всё-таки взял себя в руки. Набрал телефон шефа,
  глубоко вдохнул и выпалил всё. В трубке сначала молчали. Потом словно ножом
  отрезали:
  - Позвони в центр обслуживания. Отнеси, чтобы починили. Если к
  понедельнику не сделают... В общем, ты меня понял, Серега.
  О-о-о! Шеф назвал меня по имени. Значит, достал я его серьезно. У Сан
  Саныча такая модель поведения. Он людей по именам называет только когда очень ими доволен или наоборот готов убить. Ничего хорошего я, вроде, не сделал. Значит, второй вариант. Мда.
  
  Холодный ветер пульсирующими толчками пытался пробраться под пуховик, кружился вокруг, словно выбирая слабое место - и снова ударял.
  Казалось, у него нет направления - и мелкий снег летит со всех сторон
  одновременно, засыпая ресницы, заставляя щуриться. В свете уличных фонарей это было похоже не дикую пляску. Будто снег вдруг стал живым и начал принимать причудливые формы, стараясь напугать прохожих. По бокам узкого тротуара намело огромные кренящиеся сугробы. Следы, оставленные на свежем снегу, тут же заметало новым слоем. Человек, вышедший в такую погоду на улицу, казался чем-то абсолютно лишним.
  Хорошо, что отдал ноутбук на ремонт, а то бы точно грохнулся с ним
  куда-нибудь. Впереди замелькали огни любимого супермаркета. Тааак, виски дома кончилось. Остальные покупки обдумаю внутри - с корзиной в руках.
  После получасовой прогулки по теплому магазину выходить на мороз и ветер не хотелось. И хотя сегодня было теплее, чем вчера, из-за сильного ветра сводило скулы, а пальцы скрючивались даже в теплых перчатках.
  Наконец-то родной подъезд. Всегда милая консьержка.
  - Добрый вечер, Алевтина Петровна.
  - Здравствуй, Сереженька. С работы?
  - Ага.
  - Замёрз поди? На улице вон какой холод.
  - Есть немного.
  - Выпей чаю с малиной. А то заболеешь.
  - Хорошо. Спасибо.
  Всё это на ходу, по пути к лифту. Выпью обязательно, только не чаю. Уж
  простите, Алевтина Петровна, от чая легче не становится, а от простуды и виски неплохо спасает.
  На площадке мусоропровда кто-то снова выкрутил лампочку. Клептоманы
  хреновы. Денег, что ли, рядом с мусоркой оставить, чтобы лампочку не
  трогали...
  В здании тихо. Несколькими этажами выше хлопнула дверь. Готовый услужить лифт послушно пополз вверх.
  Чёрт! Куда подевались ключи? Ставлю пакет с продуктами на пол - так
  удобнее искать. В джинсах нет. В пуховике тоже. Бл$! Неужели в сумке с
  ноутбуком оставил?! Начинаю неврно соображать, вспоминая, куда подевал ключи. Ехать за ними через всю Москву не улыбалось. Да и смысл? Контора всё равно уже закрылась. Вот попал!
  Расстегиваю пуховик, тихо матерясь. Может, в пиджаке? Эврика! Спасибо
  тебе, Господи! Хоть и пятница, 13-е, а есть на свете справедливость.
  Звон доставаемых ключей заглушает шуршание за спиной. Нет, всё-таки везет мне сегодня на приключения! Разворачиваюсь в надежде увидеть соседскую собаку. Нет. Человек. Темный силуэт приближается. Сжимаю ключи в кулаке. Понимаю, что зря: если придется бить, будет только больнее, но ощущение металла в руке вселяет какую-то дикую уверенность в собственных силах.
  - Привет, - произносит силуэт. - Извини, что так поздно...
  Чего?! Трясу головой, будто на макушку упала какая-то гадость. Рука с
  ключами сама ползет вниз. Какого хера?!
  - Ты чего тут делаешь?! - спрашиваю не своим голосом.
  - Я в Москву сегодня приехал. По делам. Вот, решил зайти. Извини, что не позвонил. - Пауза. - Ты бы всё равно не взял трубку.
  Пропускаю мимо ушей этот комментарий.
  - Откуда адрес узнал? - Бл$дь! Чего ему надо?!
  - Сестра твоя сказала. Может, войдем уже?
  Ага! Щас!..
  - Ты на чём приехал?
  - На служебной машине. - Ну слава Богу! - Только я её отпустил. Сказал,
  что останусь в Москве, а завтра поеду обратно.
  Чтоооо?!
  - Ну так к тебе можно?
  - ...
  - Чего молчишь-то?
  - А гостиница?..
  - Тебе чего, жалко что ли? Я в гости пришел. Неужели выставишь вот
  так запросто? На улице дубак.
  - Знаю.
  Вот наглая сволочь! Чего ты ко мне лезешь-то? Сидел бы у себя дома. Со
  своей телкой обжимался. Она бы тебя согрела. Х$ли ты сюда-то прёшься?! А
  Светку убью нахрен. Дура! По кой хрен мой адрес дала?! Интересно, что он ей
  наплел?
  Разворачиваюсь и подношу ключи к замку. Никак не могу попасть в скважину. Руки трясутся, как у опытного алкоголика. Наконец, удается открыть дверь. Подбираю с пола пакет и захожу внутрь, оставляя дверь открытой. Звать его не буду. Сам догадается. Ничего не скажешь, хорошее окончание рабочей недели...
  
  Молча раздеваюсь и иду на кухню. Разбираю пакет. Виски - на стол. Сейчас оно как нельзя кстати. Только сначала нужно согреться в ванной. Насрать, что он здесь. Я у себя дома!
  Слышу, как он заходит, запирает за собой дверь. Шуршит в прихожей. Потом на кухню, опережая хозяина, просачивается до боли знакомый свежий и одновременно горьковатый аромат. Кажется, у меня начинает кружится голова.
  Он заходит берет бутылку, вертит в руках, разглядывая, как диковинный экспонат.
  - У тебя хорошая квартира. - Ставит бутылку обратно.
  - Знаю.
  Ухожу с кухни, стараясь не смотреть на него.
  
  Чёрт! Чёрт!! Чёрт!!! Горячие струи обжигают кожу, но не приносят никакого удовольствия. Уже давно стало тепло, но от этого тепла мутит. Хочется выбежать на улицу и упасть лицом в снег. А ведь я так мечтал о горячем душе!..
  Странно, но я совершенно его не хочу. Это на самом деле странно, потому
  что он по-прежнему чертовски красив. После мороза на смуглой коже выступил еле заметный румянец. Черные волосы блестят, передавая эстафету глазам. Высокий лоб слегка нахмурен, будто он чего-то боится. Хотя с него станется. Такие ничего не боятся. Наглый козёл!
  И всё-таки где-то в глубине, в области желудка начинает разливаться
  приятное тепло. В этом нет и следа возбуждения. Просто так приятно ощущать,
  что, кроме тебя в квартире, есть кто-то еще...
  
  Из ванной я вышел довольно эпатажно: в трусах - с взъерошенной головой. В общем, делал вид, что ничего и никого не стесняюсь. Будто все идет, как обычно. В спальню, впрочем, прошлепал как-то чересчур быстро, словно убегал от погони. Только бы он не заметил...
  Но какое там! Комнаты у меня проходные, а он сидит в зале и смотрит телевизор. В общем, без дефиле никак не обойтись! А, хрен с ним!
  Стараюсь выпрямить спину. Еще не хватало горбиться, как побитой собаке. Замечаю его краем глаза. Он смотрит на меня. Это точно. От его взгляда по спине пробегает неприятный холодок. Почему мне так неуютно? Особенно - в одних трусах. Я у себя дома. Да и сколько раз раздевался перед парнями. Не говоря уже о том, сколько их разделось передо мной.
  В спальне натягиваю спортивные штаны и футболку. Тороплюсь закрыть
  обнаженную кожу. От холода? Или от его взглядов?..
  Так, теперь можно идти на кухню. Открывать виски и что-нибудь готовить. Есть хочется ужасно.
  - Дай полотенце. - Он поднимается с дивана мне навстречу.
  Останавливаюсь, как вкопанный, но не показываю, что шокирован до глубины души. Иду обратно в спальню, достаю полотенце и приношу ему.
  - Спасибо, - отвечает он, - и спокойной походкой направляется в мой душ.
  На кухне начинаю тихо материться. Да кто он такой?! Раскомандовался тут. Бл$, как будто в гостиницу приехал. И душ ему, и полотенце. А тайский массаж не надо?.. (Внутри что-то жарко вспыхивает и тут же угасает.)
  Козёл!
  Не знаю, сколько он мылся. Время растянулось до бесконечности. Казалось, посмотри я на часы (механические или электронные - не
  важно), всё равно не понял бы, который сейчас час. Я успел разогреть в
  микроволновке куриные ножки, нарезать салат, поставил вариться рис.
  Закончив с одним, я тут же брался за другое, боясь остановиться. Потому что тогда мысли о нём навалились бы на меня и смяли. Пока мои руки были заняты, была занята и голова, готовая лопнуть от напряжения, вызванного его
  присутствием.
  Едва слышно щелкнул выключатель. Это наш Посейдон вышел из ванной. Тут я почему-то вспомнил, что оставил в зале диск с "Горбатой горой", и залился румянцем. Впрочем, неожиданно возникшее чувство стыда улетучилось столь же быстро. Почему я должен чего-то стесняться? Он знает про меня достаточно, чтобы диск с "голубым" фильмом не вызвал у него эстетический шок. Да о чём я думаю?! Он трахался со мной уже не один раз. И да, мне нравится смотреть фильмы о голубых. Ведь я же сам голубой. Это тоже проявление патриотизма. Всё равно что жить в России и любить её. По-моему, одно и то же, если не учитывать сексуальный подтекст.
  Две дымящихся тарелки уже стояли на столе, когда он зашел на кухню. И тут чуть не задымился я сам. На госте было одно полотенце. Моё синее махровое полотенце, подаренное сестрой на 23-е февраля. Обмотанное вокруг талии, оно удивительным образом сочеталось с его смуглой кожей. Кое-где на ней еще виднелись прозрачные капельки воды. Если бы в этот момент я не собирался нарезать хлеб, соблазн слизать их прямо на кухне, мог оказаться слишком сильным. Настолько, что я бы просто не выдержал.
  Метнув смущенный взгляд, я тут же отвернулся к столу и принялся нервно орудовать ножом. Что ж, если он решил потрепать мне нервы, пока ему это удается. Неужели ему настолько насрать на мои чувства, что даже оставить меня в покое для него невыполнимая задача? Да, я не могу выгнать человека на улицу. Но почему надо мной можно издеваться?
  - Зря ты так вырядился: замерзнешь, - сказал я как можно холоднее. - Могу дать штаны и свитер.
  - Пока не надо. - Мои слова его явно задели. Кажется, он рассчитывал на
  совсем другую реакцию.
  Я поставил тарелку с хлебом на стол и молча принялся есть.
  Говорить и делать вид, что это обычная встреча двух приятелей совершенно не хотелось.
  "Если решил, что я буду развлекать тебя задушевными беседами, то вот тебе мой ответ: "Хрена с два!". Всё, что мне сейчас нужно, - поесть, выпить, посмотреть телек и лечь спать. "И мне пофигу, если тебя такая программа не устраивает".
  Иногда, отрываясь от еды, я смотрел на его непривычно ссутулившуюся
  фигуру. Он неуклюже водил вилкой по тарелке, медленно поднимал её ко рту и
  как-то совсем неуверенно опускал обратно. Казалось, что над ним стоит палач,
  готовый в любую секунду обрушить остро заточенный топор на его напряженную шею.
  Чувства, которые я испытывал в тот момент, были даже не противоречивыми, а кардинально противоположными. Непохожими друг на друга, как жираф и теория относительности. Я злился на него и хотел обнять. Просто подойти, сесть рядом и, развернув к себе, обнять, зарывшись руками в короткие волосы. Почувствовать тепло его тела. Но именно за эти желания я на него и злился.
  Тщательно пережевывая кусочек мяса, я мысленно держал на лице маску отстраненности и боялся поднять глаза. Когда с едой было покончено, я отнес тарелку в раковину и, не оборачиваясь, сказал:
  - Когда доешь, положи посуду сюда. Спать будешь на диване.
  - Хорошо, - ответил он тихим напряженным голосом. - Спасибо.
  
  
  14.
  
  Еще никогда я не чувствовал себя так неловко. Даже, когда смотрел фильмы, и от игры актеров становилось безумно стыдно. Это чувство возникало внезапно и пробирало до костей. Казалось, что актер занимается чем-то абсолютно непотребным - и виноват в этом именно я. Такое даже описать трудно. Обычно я просто отворачивался и ждал, когда щекотливая сцена закончится. В детстве такое случалось довольно часто. Наверное, все дело во впечатлительности. С возрастом, удивляться всё сложнее. Да и чувство стыда возникает всё реже...
  Я лежал под одеялом и старался дышать как можно тише. Сон не шел. Сквозь шторы в комнату пробирался слабый свет Луны, обрисовывая расплывчатые контуры вещей. Он спал на диване у противоположной стены.
  Я постелил ему свежую простынь, дал подушку и шерстяное одеяло. Мы легли одновременно, как пловцы-синхронисты. Я еле двигал руками, снимая и складывая покрывало. Обычно эта процедура занимала у меня доли секунды. В этот раз я будто мастерил из покрывала сложную фигурку оригами.
  Смотреть в его сторону было не то чтобы неловко - скорее, страшно. Слишком большой ценой мне давались все эти голодные взгляды. Когдя я
  наконец нырнул в кровать все-таки отважился посмотреть в его сторону, он уже лежал под одеялом, лицом к стене.
  Я не смог уснуть даже через два часа. Ворочаясь и проклиная его за этот странный визит, я впал в состояние какого-то безразличного транса. По лицу блуждала идиотская улыбка. Открытые глаза смотрели в потолок - и ничего не видели. В таком состоянии я пролежал еще минут тридцать. Потом уставший за день мозг всё-таки сжалился над телом и позволил ему расслабиться. Я не заметил, как уснул. Всё с той же идиотской улыбкой на лице. Но получить удовольствие от сна не успел.
  Я проснулся внезапно, словно от резкой судороги. И почувствовал, что, кроме меня, в постели есть кто-то еще. И я знал - кто.
  Сердце начало биться в рваном ритме, нервно перекачивая кровь. Я попытался вскочить и понял, что не могу этого сделать. Его бедро лежало между моих ног и, ненавязчиво упираясь в пах, прижимало к кровати. Горячие пальцы вовсю шарили по моей груди, потом поднялись к шее и погладили щёку.
  - Ч-ч-чего н-н-надо? - заикаясь выдавил я.
  Меня начала колотить дрожь. Я не знал, что делать. Всё происходящее
  казалось кошмарным сном. Дурацкой и очень злой шуткой. Нужно было
  сбросить его и послать к чертовой матери. А еще лучше - съездить по морде. Но
  вместо этого я лежал и трясся, как напуганный грозой мальчишка, забравшийся
  под одеяло.
  Он приблизился к моему лицу, и щеку обдало теплым дыханием. Сам я
  начинал задыхаться. Касаться его я не смел и всеми силами вжимался в кровать,
  отвоевывая миллиметры личного пространства. Но он приближался снова. Я не видел его лица - только темный силуэт и блестящие в темноте глаза. Пустые и бешеные.
  В этих глазах, как в китайском блюде, смешались все оттенки чувств. Острая ненависть, сладкая нежность и пряная жестокость. Такие глаза, как я тогда подумал, бывают у маньяков, расправляющихся со своими жертвами. Говорят, в момент убийства, который часто совпадает с моментом насилия, убийца любит свою жертву, как никого на свете. Именно любит. И для этого есть очень веская причина. Жизнь, которую жертва дарит убийце, - самый ценный подарок, который один человек может сделать другому. Единственная эквивалентная благодарность за такой "дар" - искренняя любовь. Что в этот момент испытывает жертва, никто не знает. По понятным причинам.
  Так вот, он смотрел на меня так, будто собирался убить. Этот взгляд
  немного отрезвил мою поплывшую, было, голову. Я сжал его бок и прошипел:
  - Отвали от меня.
  Он дернулся, будто моя рука обожгла его, и так же тихо ответил:
  - Нет.
  Тут я впал в ступор. Я бы справился с ним. Не без труда, но справился бы. Он был не намного мощнее меня, к тому же не занимался борьбой. Хотя откуда мне знать?
  Я напрягся и попытался подняться. Одной рукой уперся ему в грудь, другой толкнул в бок. Он с шумом перевернулся на спину. Я практически встал, когда меня бесцеремонно дернули вниз. Я едва успел упереться руками в кровать. Наши лица разделяли какие-то миллиметры. Он держал меня обеими руками, смотрел в глаза и иногда болезненно сжимал пальцы на моей спине, будто разминал затекшие мышцы, которые в этот момент были предельно напряжены.
  - Я сказал, отвали, - повторил я уже гораздо громче.
  - Нет.
  Его руки еще сильнее сжались, я вскрикнул от боли. Но через секунду крик превратился в глухое мычание. Он утонул в его шершавых губах, царапающих мои губы.
  Боль и возбуждение росли одновременно. Я даже не понимал, какое из этих чувств сильнее. Чтобы убрать его руки, мне пришлось лечь на него всем телом. Я перехватил его запястья и развел в стороны. Он продолжал целовать меня, забирая остатки кислорода из моих горящих легких. Я сдавил его руки, прижимая их к изголовью кровати. Мной руководили злость и невесть откуда взявшееся желание командовать. Я прервал поцелуй и слегка приподнялся. Вгляделся в его лицо. Глаза черные от раздавшихся зрачков. Грудь нервно вздымается и блестит от пота. Он смотрит с вызовом и едва уловимым страхом. Не понимаю, чего он боится. Того, что я могу его изуродовать. Или того, что могу всё бросить и просто уйти.
  - Я же сказал от-ва-лить, - шепчу я бешеным голосом.
  Он дергается и пытается освободить руки. Припечатываю его к постели и
  сдавливаю запястья еще сильнее. Он едва слышно стонет. На руках наверняка
  останутся синяки.
  - Что, не нравится?
  Я наклоняюсь и целую его грудь. Потом прикусываю кожу. Он выгибается
  дугой. Еще один укус. Чуть правее. След от зубов багровеет, потом становится
  бледным. В голову лезут мысли о клейме...
  - Перевернись, - рычу я.
  Он смотрит непонимающим взглядом.
  - Перевернись, говорю!
  Я освобождаю его руки и хватаю за бок. Усилие - и тяжелое мускулистое тело переворачивается на живот. Широкая спина напряжена, правая рука закинута за голову. Левую - глажу от запястья, поднимаясь выше, - по рельефным мышцам к плечу и шее. Сжимаю ладонь. Другой рукой спускаю его трусы. Они плотно обтягивают ягодицы и поддаются не сразу. Коленом раздвигаю его ноги, смачиваю ладонь слюной, провожу по члену. Прижимаюсь к нему, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. И резко вхожу. Глубокий стон тонет в подушке. По смуглой спине перекатывается волна мышц. Разглаживаю её губами, вжимаюсь лицом между лопаток. Он так хорошо пахнет!
  Это было... Не знаю, как описать словами то, что я чувствовал, занимаясь с ним сексом. Или всё-таки любовью? Нет, по форме это, конечно, был стопроцентный секс, которым могут заниматься два взрослых мужика. Жесткий, бурный, с утробными стонами и цепью напряженных мышц. Но сколько нежности было в этой силе! От неё было тесно в груди. Горячий воздух, толчками выходящий из легких, обжигал нашу кожу. Именно НАШУ. Ведь в те минуты она была одна на двоих.
  Я хотел финала и боялся его. Боялся потерять то, что имел. После стольких бессонных ночей. После стольких безуспешных попыток забыть его. После всего этого он сам пришел ко мне. Плевать, почему он это сделал. Больше всего меня волновало лишь то, что сейчас он здесь, рядом со мной. Близко, как никогда.
  И всё-таки финал наступил. Я прижал его к постели всем телом. Уткнулся
  носом в затылок, сдерживая острые судороги. Огонь разливался внутри резкими волнами, он проникал в его тело, заставляя содрогаться в ответ. Из его рта вырывались нечленораздельные звуки. Какое-то дикое рычание. Но даже среди них мне удалось расслышать то, отчего голова пошла кругом. Своё имя. Он произнес его, как заклинание, растягивая звуки. Они утонули в подушке и простынях, но я всё равно уловил их.
  Когда всё кончилось, по его спине прошла мелкая дрожь. Я упал
  набок, увлекая его за собой. Прижался всем телом и укрыл одеялом. Он
  послушался. В комнате было тихо и темно. Я положил руку ему на грудь и
  почувствовал его сердце. Несколько раз мне казалось, что он плачет - звуки
  были похожи на всхлипывания. Они повторялись несколько раз. Пытаясь понять, что же это такое, я незаметно уснул.
  
  
  15
  
  14 января, суббота
  
  Из цепких лап сна меня вырвал звонок мобильного телефона. Мелодия была незнакомой. Значит, звонили ему. Я лежал на животе и чувствовал тепло его ладони на своей спине. Через несколько секунд тепло исчезло. Он тихо поднялся, стараясь не шуметь. Потом около минуты шуршал одеждой. Глухо звякнула пряжка на джинсах. Звук телефона начал удаляться и стал еле слышным. Леха вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.
  Его голос звучал сдавлено, но в утренней тишине можно было разобрать каждое слово.
  - Да?
  Пауза.
  - Нет, всё нормально, Оль, я задержался по делам... Нет, остался у
  друзей... Да, сегодня... Вечером... Я позвоню... Я тебя тоже люблю. Пока.
  Под теплым одеялом вдруг стало холодно. В сжатом кулаке жалобно затрещала простыня. Захотелось подтянуть колени к подбородку и обхватить их руками. Но вместо этого, я сел, свесил ноги на пол и замер на несколько минут.
  - Проснулся? - спросил он, заходя в спальню.
  - Ага.
  - Пойдём поедим чего-нибудь.
  - Только оденусь.
  Собственный голос казался безжизненным, словно принадлежал давно умершему человеку, вопреки всем законам природы продолжающему обретаться в мире живых. Леха этого, по-моему, не заметил. Тем лучше.
  Он ушел на кухню, а я начал одеваться.
  Господи, как же я устал от всего этого! Вот интересно, что я такого сделал, что мне так катастрофически не везет? ЧТО?! Я никого не убивал, не насиловал, даже обманывал редко. И то - по мелочам. Почему я просто не могу встретить нормального человека, который хотя бы будет со мной честным? Обычного голубого парня, а не натурала с желанием поэкспериментировать со своей сексуальной жизнью. Что я, игрушка что ли?! Надувной мужик?! Потрахался - и к любимой. Как всё достало!
  Мне опять было больно. И причиной этой боли снова был он.
  Боль, правда, была уже не такой острой. Как будто я к ней привык. А может, так и было? Ко всему ведь привыкаешь... Жаль только, легче от этого не становилось.
  Он был в ванной, когда я зашел на кухню. На холодильнике закипал
  чайник. Я достал чашки, насыпал кофе. Потом взялся за яичницу. Через пять минут по квартире расползался запах жареной ветчины.
  Я хозяйничал у стола, когда его руки скользнули под мою футболку. Они были теплыми и еще влажными. Такими же, как поцелуй, который он
  оставил на моей шее. От него пахло свежестью.
  От этих прикосновений по телу пробежал разряд возбуждения. А еще где-то глубоко, чуть ниже сердца, за напряженными ребрами, там, где лежала его рука, расцветала обида. Или разочарование? Или просто усталость? Я никак не мог определить, что же это такое. Очевидно было только одно: что бы это ни было, оно меня достало. Я же не в сериале каком-то живу. Мне не нужны все эти охи, ахи и бесконечные интриги с продолжением. Мне хочется обычных отношений с обычным человеком. Впрочем, у судьбы, как я понял, были другие планы на мой счет.
  Я жутко, просто катастрофически хотел развернуться о обнять его в ответ. Но вместо только кивнул непонятно кому, будто соглашаясь с чем-то, и продолжил смешивать содержимое глиняной кружки с видом ученого, проводящего важный эксперимент. Когда бледно-желтая масса стала однородной, я добавил в неё специй и механически вылил на разогретую сковородку.
  Взяться за приготовление кофе я просто не успел.
  - Давай сюда, - сказал Леха, забирая у меня чайную ложку.
  Я снова кивнул и с безразличным видом сел.
  - Плохо спал? - спросил он, открывая банку с кофе.
  - Наверное. Не знаю.
  Я на самом деле не знал, что со мной. Так что врать не приходилось.
  - Поешь - и всё будет ок.
  - Ага.
  Говорить не хотелось. Интересно, как он может так легко пользоваться людьми? У него же есть девушка. Или нет? Что у них, если он трахается со мной, а ей говорит, что любит. Мы что у него - игрушки что ли? Ах, да! Я же забыл! Гей-секс для него в новинку. Это ж яркие впечатления. Пожалуй, нужно за него порадоваться. Да и мне грех жаловаться. Потрахался отлично. Просто на пять с плюсом.
  А ей повезло. Если после секса он всегда такой заботливый... Золото, а не парень. Да еще с такой задницей!
  После еды он принялся мыть посуду. Тут уж я совсем раскис. Он еще и посуду моет! Сказка, а не мужчина...
  - Спасибо за футболку, - сказал он, убирая в шкаф последнюю тарелку.
  - Пожалуйста.
  - Не хочешь её забрать?
  Он приблизился вплотную, так, что я почти упёрся носом в его живот.
  - Оставь в спальне.
  - Не хочешь мне помочь? - спросил он, хитро улыбаясь.
  - Уходишь? - ответил я вопросом на вопрос. Только в моих словах не было и намека на юмор. Он смутился, потом потрепал меня по голове:
  - Да, надо ехать.
  - На чем поедешь?
  - На автобусе, наверное.
  - Ясно.
  Он коснулся моей щеки, провел большим пальцем по губам, потом наклонился и поцеловал. Не контролируя себя, я сжал его ногу чуть ниже колена, обреченно скользнул вниз по мягкой ткани брюк и отпустил. На большее просто не было сил.
  Казалось, что я прощаюсь с ним навсегда. Наверное, так и должно было быть. Я, конечно, слабак, когда дело доходит до красивых парней, классного секса и всего такого, но как же дерьмово чувствовать себя брошенным. Лучше бы я спал, как убитый и не слышал этот чертов телефонный звонок!
  Хотя так я хотя бы не буду строить сопливых планов о безоблачном будущем вместе с ним. Надо просто его отпустить.
  Пока он переодевался, я включил телевизор и успел пробежаться по каналам. Осмысливать картинку и звук не приходилось. Я просто старался чем-то себя занять. Оставалось потерпеть всего несколько минут. Пока он еще здесь.
  - Закроешь за мной? - крикнул он из прихожей.
  Я поднялся и заковылял на его голос. Он улыбался. Вязаная шапка нависала над угольно-черными глазами. Я наконец-то решился сказать то, что хотел. Уж лучше сейчас.
  - Лёх, слушай... Ты не звони мне больше, ладно? И не приезжай.
  Он перестал улыбаться.
  - У тебя есть девушка... Ольга... Так вот... Я вам желаю счастья... И всё такое... В общем...
  Он хотел что-то сказать, но я перебил:
  - Серьезно. Она красивая. Мне бы самому такая понравилась... Ну, ты
  понял.
  Он смотрел на меня застывшими глазами.
  - Всё было здорово. Ночью и вообще... Блин, всё было просто классно. Ты
  отлично... Гм... Ты вообще хороший парень. Просто не звони мне больше, ладно? Я тебя прошу. Пожалуйста.
  Я посмотрел на него с надеждой. Он опустил голову и еле заметно кивнул. Вот и славно. И хорошо, что ты не стал со мной спорить. Потому что тогда я бы подумал, что тебе на меня не наплевать. А так... Всё правильно. Всё так, как и должно быть. Тебе было хорошо, мне было хорошо. Никто никому ничего не должен.
  - Пока, - сказал я как можно добрее.
  Он переминался с ноги на ногу и, кажется, не знал, что делать дальше.
  - Ольге привет, - добавил я, и это стало последней каплей.
  Он сжал губы, схватил сумку и вылетел из квартиры, не сказав ни слова.
  Я закрыл дверь и осел на пол. Стоять почему-то не было сил.
  
  16
  
  19 января, четверг
  
  Боже, ну что за уродская неделя выдалась? Каждый день работа валится из рук. Шеф все мозги затрахал. Всё ему не так, всё нужно переделывать по сто
  раз! Даром, что после работы бегу в тренажерный зал, выкладываюсь на полную, словно штанга - мой персональный враг, победить которого - личная
  задача-минимум. Задача-максимум - довести себя до полного физического
  истощения, чтобы по возвращении домой просто принять душ и упасть в кровать. Перед этим, конечно, неплохо хотя бы съесть банан или яблоко, но даже это удалось сделать всего два раза за четыре дня. Самое главное - вот, вроде бы, нагружаешь себя так, что башка отказывается работать, мышцы ноют, что хоть на стенку лезь, а всё равно плохо. Не физически, а в душе. Такое чувство, будто кто-то медленно наматывает нервы на вилку. Убить бы кого?..
  Иногда, перед сном, я снова и снова думаю о нём. И в эти моменты я знаю, кого бы убил с удовольствием. Но скоро ненависть чудесным образом превращается в чувство, которое можно назвать нежным. Я бы его таким и назвал, если бы окончательно слетел с катушек. Но я пока держусь, по крайней мере внушаю себе это всеми силами. Только вот получается плохо. Из рук вон.
  Чёрт! Снова о нём думаю...
  Не помогла даже вчерашняя встреча. Вот уж кого не ожидал увидеть! Иногда кажется, что судьба, если уж решит поиздеваться, свалит все свои причуды в одну большую кучу, а тебя сунет в самую середину. Мол, попробуй выкарабкайся. Приходится изловчаться...
  Вчера - почти не пришлось. Всё произошло само собой, будто по сценарию. После каторжной тренировки как всегда был душ. В раздевалке, стягивая с себя потную футболку, я увидел Вадима, человека, от которого несколько лет назад терял голову, словно кот от валерьянки. Он был всё таким же - в болезненной красоте, словно вишня во взбитых сливках, алела жестокость. Многие приняли бы это за высокомерие. Возможно, так оно и есть. Но только не для меня.
  В животе что-то неприятно заныло. Я вспомнил, как сходил с ума от одного его вида. Как распускал слюни, стоило ему со мной заговорить. Я влюбился в него по уши. Это была любовь, от которой хотелось орать. Только расставшись с ним, я понял, что любовь была для меня еще и зависимостью. В очень опасной форме. Я мог не спать ночами, если мы были в ссоре. Мог закатывать истерики по любому поводу, лишь бы привлечь его внимание. Но он всегда оставался холодным... Кроме тех моментов, когда мы занимались любовью. Господи, ради них я был готов терпеть его холодность. Пусть бы он превратился в айсберг, я бы спал даже с ледышкой, лишь бы это был он.
  Он научил меня всему. Научил получать удовольствие от самых изощренных ласк. Показал, какие тайны хранит мужское тело. Он был моим учителем. Часто жестоким. Гораздо реже - нежным и довольным своим учеником. А в один прекрасный момент я ему надоел. Не думаю, что у нашего разрыва были другие причины. По крайней мере, он не стал мне их объяснять. Хотя я просил его об этом. Точнее из последних сил надеялся, что он передумает и останется со мной. Каким же я был размазнёй!
  Я забросил учебу и едва не вылетел из вуза. Я бросал на него злые, но
  полные отчаяния взгляды. Но он будто не замечал их и продолжал спокойно жить своей, теперь уже свободной жизнью. Жизнью, в которой не было меня...
  Это было так давно, но воспоминания до сих пор могли растормошить что-то в глубине моей души, еще сохранившей слепок худого и жадного до любви студента младших курсов. Они больше не вызывали боли и напоминали легкую ностальгию по прежним временам, когда я еще умел восхищаться окружающим миром.
  Улыбнувшись своим воспоминаниям, я снова подумал о Лёхе. Чёрт, а ведь с ним я бы мог быть счастливым. Это было чем-то естественным. От этого чувства было невозможно отделаться. Словно кто-то невидимый шептал на ухо: этот человек для тебя.
  Я тряхнул головой, прогоняя шепот. Вадим заметил меня и замер с полотенцем, закинутым на голову. Он медленно опустил его на плечи и улыбнулся. Точнее, мне показалось, что он улыбнулся. Просто я очень редко видел, как он это делает. Есть такие люди, которых просто невозможно представить веселыми. Вадим безусловно был одним из них.
  Я кивнул ему и почувствовал себя растерянным. Неужели он до сих пор так на меня действует? Да нет! Ерунда!
  Он медленно подошел ко мне, голый по пояс, с влажным полотенцем на широких плечах. Его кожа отливала оливковым и просто светилась здоровьем.
  - Привет! - Сильная рука сжала мою ладонь так, что я едва не скривился от боли. Впрочем, за болью я успел почувствовать исходящее от него тепло - и
  силу. То, чего в нём всегда хватало.
  Голова непривычно закружилась. Я сжал его руку в ответ.
  - Ты здесь как? - спросил я.
  Он пропустил мою неучтивость мимо ушей:
  - Как и все. Занимаюсь.
  - Давно?
  - Недели две.
  Думаю, он никогда меня не любил. Боюсь, он просто не знает, что это такое. И вряд ли его это беспокоит. По крайней мере, по нему не заметно.
  Из тренажерного зала мы пошли ко мне домой. Выпили бутылку водки на двоих и занялись тем, чем двум двум мужчинам не следует заниматься без особого предписания.
  Мне не была нужна его любовь. В кои-то веки! Никогда не думал, что это
  произойдет, но, пожалуй, в ту ночь я освободился от своего проклятия. Одного
  из многих. Но и этого было вполне достаточно.
  Мне хватало его тела. В этот раз ведущим был я. К его нескрываемому
  удивлению. Было забавно видеть сначала его испуг, потом его покорность и
  наконец слышать его срывающийся голос, произносящий: "Серёга-а-а-а!"
  Всё это было забавным приключением, но не более. Бог свидетель,
  как бы я хотел большего. Не с ним, но с тем, о ком не переставал думать даже
  сейчас, кувыркаясь в смятых простынях. От этих мыслей удовольствие становилось еще более острым и болезненным.
  Утром Вадим ушел, будто этой ночи не было вовсе. Как будто он заходил,
  чтобы забрать забытую вещь. Разве что "спасибо" не сказал. Мы пожали
  друг другу руки, а потом я пошел в ванную. И только там, под обжигающими струями, меня начало трясти. Грудь разрывали сухие спазмы. Потом я осел на дно ванны и уткнулся головой в колени. Струи били по затылку и разлетались в стороны. Вода, стекающая по голове, смешалась со слезами, хлынувшими сплошным потоком. Я ревел, как девчонка. Плакал и ненавидел себя за это. Хотя на душе становилось легче. Тяжесть, которая мучила меня все эти дни, начала уходить, оставляя вместо себя звенящую пустоту. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно.
  
  
  17
  
  20 января, пятница
  
  Утром я проснулся с чувством необъяснимой легкости. Я бы сказал, что
  смирился с тем, что мне вечно не везет в вопросах любви и отношений, но где-то в глубине продолжала жить крохотная надежда на то, что я ошибаюсь. Она была той самой ложкой дегтя, которая мешала мне беззаботно радоваться замечательному утру, новому дню, с которого я хотел начать новую жизнь. Хотя бы попытаться.
  В метро как всегда пахло затхлостью. Потоки людей сходили с
  эскалаторов, смешивались, словно океанские течения, потом ослабевали и
  распадались на маленькие струйки. До тех пор, пока к платформам не прибывали новые поезда.
  Сестра позвонила, когда я пересаживался на кольцевую. Я прислонился к
  мраморной стене, слушая её взволнованный и далекий голос. Она говорила, что
  поссорилась с Мишкой, что ей очень плохо и не с кем поговорить. Говорила, что очень по мне соскучилась, и просила приехать на выходные.
  - Ну, Сереж, - в её голосе была тоска. - Если не приедешь, я с ума сойду.
  Как же мне не хотелось ехать домой! И я знал почему. Он был там. Пускай я мог его не встретить, но от одной мысли о том, что я буду в одном городе с ним, мне становилось не по себе. Каким-то таинственным образом он отнял у меня радость возвращения домой. Ведь я всегда ехал к родителям, как на праздник. Да, мне было тесно в этом маленьком городке, но и очень уютно. Я вырос в нём, закончил школу. Там были мои друзья, мои родители, сестра и лучший друг. Люди, которых я любил. Как мог какой-то чужой человек перечеркнуть всё это?! Ведь я по-прежнему любил их, но никого из них я не хотел видеть так сильно, как его.
  Чёрт, я убью его, если увижу. Убью, лишь бы не мучаться.
  Но, конечно, я согласился. Я не мог отказать сестре, которая во мне
  нуждалась. Какой бы сволочью я тогда был? Эгоистичной сволочью, погрязшей в жалости к самому себе.
  - Молодой человек, вы собираетесь выходить?
  Женщина за спиной посмотрела на меня, как на истукана, преградившего
  путь. Через секунду двери вагона раскрылись с лёгким шипением. Я ничего не ответил, просто вышел и направился к эскалаторам. Воздух подземки давил своей тяжестью. Я бежал по эскалатору, пока не вырвался на улицу. Вдохнул морозный воздух и зашагал к офису. Там были люди, и там была работа. Я
  надеялся, что они помогут мне не думать о нём. Как я ошибался...
  
  Я отпросился домой пораньше, пообещав шефу, доделать работу дома. Он не возражал, потому что знал: обещал - значит, сделаю.
  В вагоне было тепло и уютно. Прямо как тогда... Я не вспоминал тот день,
  пока электричка не опустела. Сам вид пустых лавок и луна, мелькающая за окном вернули меня к тому моменту, когда моя жизнь превратилась в сплошной
  кошмар. Или сказку? В любом случае, в этот раз его не было рядом.
  Я вышел в тамбур и закурил. Я думал о том, как проведу эти выходные. Что буду делать. Я понимал, что вряд ли захочу кого-то видеть. Буду сидеть
  дома, уткнувшись в компьютер. Поговорю с сестрой, постараюсь её успокоить.
  Может, позвоню Мишке, спрошу, что случилось. Постараюсь их помирить. Сделаю доброе дело. Может, даже получу от этого удовольствие. Может, мне стоит подумать о ком-то еще, кроме себя? Может, тогда мне станет легче?
  
  Мы проговорили с сестрой всю ночь. Когда я перешагнул порог квартиры, она бросилась мне на шею и поцеловала. Потом забрала сумку и принялась щебетать о том, как рада меня видеть. Я глупо улыбался и радовался, что приехал домой. Светкин голос отвлекал меня от грустных мыслей. Она была похожа на крохотную птицу, скачущую с ветки на ветку в поисках уцелевших ягод. Я словно наблюдал за ней из-за стекла, покрытого инеем, но сам при этом находился в тепле. И это было... не знаю, уютно что ли. Я был дома. Здесь меня ждали. Здесь я был нужен.
  Она рассказала о ссоре с Мишкой. Сказала, что уже много раз звонила ему, но он не брал трубку.
  - Ну и пошел он, козёл! - отрезала она, с ногами забираясь на разложенный диван. - Пускай катится ко всем чертям!
  Я успокоил, что скоро они обязательно помирятся. Она нахмурила
  лоб, делая вид, что ей наплевать, но я-то видел, что она благодарна мне
  за эти слова и за ту уверенность, с которой я их произносил. Она на самом
  деле любила Мишку. Такие вещи видно невооруженным глазом.
  Мы достали из холодильника пиво и улеглись перед телевизором. В этот
  момент я почувствовал, как же хорошо - иметь семью, которая принимает тебя
  таким, какой ты есть.
  Разговаривая с сестрой, я был абсолютно свободным. Это ни с чем не
  сравнимое чувство. Оно почти так же хорошо, как любовь.
  - Слушай, Серег, - она сделала небольшую паузу, будто решая, стоит
  говорить дальше или нет, и продолжила: - мне тут твой Леха звонил...
  Я напрягся, словно к горлу приставили огромный нож.
  - Он все спрашивал твой московский адрес. Я ему сначала говорила, что не помню. Потом он меня так достал, что я даже орать на него начала, чтобы
  отстал.
  Господи! Я же совсем забыл!!!
  - Оооо! Молодец, что напомнила, - пробасил я, поднимаясь.
  - Чего? - удивилась Светка.
  - А ничего! По кой хер ты сказала ему мой адрес?! А я-то все никак не мог вспомнить, о чем хотел тебя спросить! Заболтала меня своими проблемами!
  Сестра сделала виноватый вид.
  - Он не отставал! Знаешь, как вцепился! - взвизгнула сестра, обиженно скривившись. - В чем я виновата-то?! Если он такой дурак?!
  Я сидел с бутылкой в руке, уставившись в телевизор и не видя ничего
  вокруг. Что-то гораздо более интересное происходило в этот момент где-то глубоко в моем сознании.
  - Ты слышишь? - Сестра заглянула мне в лицо. - Вот я и сказала, чтобы отстал. Я уж думала, он мне угрожать начнет. Так что я тут вообще пострадавшая. А ты орешь!
  - Что? - спросил я, чтобы хоть как-то отреагировать.
  - Что-что! Не ори, говорю!
  - Хорошо.
  Наверное, я был похож на ребенка-дауна или на наркомана, который явно
  переборщил с дозой. Стеклянные глаза, застывшее выражение лица с легким налетом безумия и монотонный голос, произносящий простые слова.
  - Значит, вцепился...
  - Представь себе. Как собака. Я ему говорю, мол, да пошел ты. Еще адрес тебе. А карту, говорю, не нарисовать? А он, как начал орать.
  Не замечая реакции с моей стороны, Светка начала беситься. Она поставила бутылку на пол и повернулась ко мне.
  - В следующий раз сам разбирайся со своими трахарями, козёл несчастный!
  Она пружинисто вскочила и вылетела из зала, словно я был виноват во всех её несчастьях. Словно это я поссорил её с Мишкой. Все мои мысли в тот момент были заняты только одним. Я судорожно размышлял над простым вопросом: "Почему он так хотел узнать мой адрес?". Нет, оно, конечно, понятно, но все-таки...
  Самое страшное - я боялся ответа на этот вопрос. Наверное потому, что он мог оказаться совсем на таким, на какой я втайне рассчитывал.
  
  
  18
  
  21 января, суббота
  
  Я проснулся от прикосновения тёплых рук. Они погладили щеку,
  растормошили короткую челку, а потом игриво щелкнули по носу. Похоже, за ночь у сестры кардинально изменилось настроение. Я открыл глаза и спросил:
  - Что еще случилось?
  Она улыбнулась, словно ждала именно этого вопроса.
  - Мишка только что звонил. Просил прощения.
  - Поздравляю, - буркнул я, - и отвернулся к стене, натягивая на себя одеяло.
  - Серег, - произнесла она с осторожностью, - прости меня, пожалуйста. Я не хотела вчера...
  - Да ладно. Ты права была. - Я снова повернулся к ней. - Слушай, а он не говорил, зачем ему мой адрес?
  - Он вообще мало говорил. Только требовал и всё. Но, похоже, он ему позарез был нужен. У него голос был, как у бешеного. Он даже к нам домой приходил, когда я трубку перестала брать. Заявился поздно вечером, маму напугал. Она подумала, что это мой новый парень. Только у него вид был такой - испугаться можно. Как будто он три дня не спал и не ел.
  - Ясно.
  - В общем, я не выдержала... Извини, ладно?
  - Ладно.
  - Надо было наврать, но я даже не догадалась. Обалдела от его поведения. Только потом дошло.
  - Не переживай. Я с ним сам как-нибудь разберусь. Одного не понимаю, зачем ему всё это?
  - Ага, как же! Не понимает он! - Она бросила на меня испытующий взгляд.
  Конечно, я не был тупым идиотом, чтобы не понимать, что он хотел встретиться со мной. Тайной оставалось другое - почему он хотел меня
  увидеть.
  - По-моему, всё очень просто, - продолжила сестра, не замечая моих душевных метаний.
  - Да? И что же тут простого?!
  - Думаю, он хочет тебя... - Сестра сделала вид, будто зевает, - увидеть.
  Неужели она читает мои мысли? Или всё написано у меня на лбу? Естественно, он хотел со мной трахнуться. Но неужели только это? Господи, ну
  почему обязательно надеяться на что-то большее?
  В комнате повисла неловкая тишина. Мы слышали, как на кухне суетятся родители. Они собирались ехать к бабушке. Мама гремела посудой. Отец что-то говорил ей, но разобрать слова было невозможно.
  Я очнулся, когда на кухне засвистел чайник.
  Светка наблюдала за мной с плохо скрываемым интересом. Её взгляд был полон сочувствия. И это стало последней каплей.
  - Угомони свою фантазию. У него есть девушка, - сказал я довольно прагматичным тоном.
  - Что?! - Казалось, сейчас она всплеснёт руками от досады. - Откуда ты знаешь?!
  - Она была на дне рождения. Ольгой зовут. Симпатичная. Даже красивая.
  Сестра некоторое время молчала.
  - Вот ведь говнюк! - заявила она, вставляя паузы после каждого слова. - Неужели нормальных геев больше нет?
  - В смысле?
  - Я серьезно. Куда они все подевались? Ты, конечно, самый классный брат на свете и всё такое. Я только никак не могу понять: раз ты у меня такой замечательный, почему у тебя до сих пор нет такого же замечательного парня? Меня подруги просто достали: "Познакомь да познакомь!" А я даже не знаю, что им ответить. "Простите, девочки, но мой брат любит мальчиков"?
  Она замолчала, будто потеряла мысль, но почти тут же продолжила:
  - Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Но не представляю, чем могу помочь. Просто не верится, что у тебя могут быть проблемы. Ты же самый сильный человек из всех, кого я знаю. Я не про физическую силу говорю. Иногда кажется, стоит тебе щелкнуть пальцами, как все будут на цыпочках бегать. Только выбирай.
  - По-моему, ты преувеличиваешь...
  - Не спорь. Только вот сейчас я вижу, как ты мучаешься из-за этого... Алексея. И не могу понять, что с тобой.
  - Свет...
  - Я же не дура. И адрес твой дала не просто так. Проверить хотела.
  - Что проверить?
  - Ты точно дурак!
  Моё удивление осталось незамеченным.
  - Но какая же я дура! У него есть девушка! Чего ж ему тогда надо-то?
  - Хороший вопрос.
  - Да?
  Сестра оставалась абсолютно серьезной. Когда дело касалось моей личной жизни, она становилась чересчур заботливой.
  - Знаешь, дорогая, есть такие люди - любители поэкспериментировать с
  собственной ориентацией. Это для них развлечение. - Я натужно улыбнулся. -
  Думаю, он один из них.
  - Наверное, - пробормотала она почти по слогам. - Но зачем такие изыски? Зачем для этого с пеной у рта выпрашивать адрес? Или это у них тоже за прикол считается?
  Я открыл рот, чтобы ответить, но тут же заткнулся. В словах сестры было
  что-то патологически правильное. От её железной логики начинались рези в
  животе. Можно, конечно, предположить, что я ему просто нравлюсь, и, кроме
  секса, он хочет чего-то еще. Но что если всё это просто слюнявая чепуха? К чему мучать себя сопливыми фантазиями? Я ведь не Золушка, а он не Принц, решивший отыскать свою возлюбленную во что бы то ни стало.
  Мы провалялись перед телевизором около часа. Каждый думал о своем. Потом Светка пожелала мне спокойной ночи и ушла спать. К сожалению, её пожелание не сбылось. Я уснул только под утро, когда бледный рассвет проскользнул сквозь тонкую брешь в занавесках и заставил мои глаза закрыться. Голова, уставшая от бесконечных мыслей, стала тяжелой и вдавилась в измятую подушку.
  Но даже в таком измотанном состоянии я продолжал спрашивать
  себя: "Зачем?", - и боялся ответа.
  
  
  19
  
  22 января, воскресенье
  
  Слава богу, утром меня никто не беспокоил, и я благополучно провалялся до обеда. После завтрака я слонялся по квартире, не зная чем заняться. Нужно было приниматься за очередной проект, но работать совершенно не хотелось.
  От скуки спас звонок от родителей. Мать сказала, что они вернутся поздно, попросила сходить в магазин и добавила: "Если хочешь, может приготовить ужин". В другой раз я бы нашел сотню причин для отказа, но в тот момент решил побыть примерным сыном.
  Конец января выдался удивительно солнечным. И хотя до весны оставалось больше месяца, в морозном воздухе чувствовалось что-то новое, какое-что предощущение, рождающее внутреннюю легкость.
  Прохожие улыбались друг другу без повода, дети, высыпавшие во двор с утра пораньше, задорно кричали, перебрасываясь хрупкими снежками. Белоснежная земля сверкала, словно отполированный бок серебряной чаши. Она отражала солнечный свет, заставляла прохожих жмуриться, и всем своим умиротворенным видом говорила: всё будет хорошо.
  Заходя в магазин, я повторял это про себя, словно священную мантру. Состояние острого счастья, испытанное на улице, медленно
  испарялось. По мере того углубления в недра супер-маркета оно слабело и
  уже совсем скоро напоминало едва уловимый запах чернослива, который сегодня утром поднимался над чашкой свеже заваренного чая.
  Между бесконечными прилавками не было ни снега, ни солнечного цвета.
  Кругом сновали люди и болезненно внимательные охранники. Потихоньку наполняя корзину продуктами, я всё сильнее ощущал какой-то смутный дискомфорт. Будто всё происходящее было неправильным, а я сам должен был быть в совсем другом месте. И самое главное - я не должен был быть один. Чувство одиночества стало просто невыносимым, когда я подошел к кассе и начал выкладывать содержимое корзины на стол.
  Писк считывающего цены прибора с каждым разом становился всё более мерзким и невыносимым для слуха.
  - Пятьсот двадцать три рубля, - сказала кассир и уставилась на меня слегка испуганными глазами. - Вам нехорошо, молодой человек?
  - Нет, нет, - ответил я, мотая головой, - всё в порядке. - И достал из
  бумажника деньги.
  Пока девушка отсчитывала сдачу, я механически раскладывал покупки по
  пакетам. Мальчишка, который должен был делать эту работу, куда-то пропал.
  Я вылетел из магазина, словно за мной гналась сотня разъяренных охранников. Под яркими солнечными лучами хандра немного отступила; я попытался улыбнуться и, встряхнув пакеты, зашагал домой.
  Во дворе я сел на лавку под крики галдящих детей решил проанализировать ситуацию. Не знаю, почему я вдруг занялся самокопанием, но одно было очевидно - это была необходимость. Она была настолько острой, что, оставь я всё, как есть, депрессии было бы не миновать.
  Чувство одиночества, испытанное в магазине, никуда не делось. Оно
  ослабло, но лишь благодаря хорошей погоде и звонким детским голосам, звучащим так, словно в мире никогда не было ничего плохого, и вся жизнь - это одна сплошная радость.
  Я знал, что дома мысли о собственной ненужности вновь окрепнут сильными и доведут меня до тихой истерики. Почему-то такой исход виделся
  самым вероятным. Пускай прохожим казалось, что на лавке сидит абсолютно
  счастливый молодой человек, только что купивший гору продуктов и наверняка
  спешащий к любимой девушке, но я-то знал горькую правду. Мне не к кому
  было спешить, меня никто не ждал. А единственный человек, которого я бы
  хотел увидеть, играл со мной, словно с подопытным кроликом. От этой неопределенности я чувствовал себя еще более ущербным. Но в то же время осознавал, что, в принципе, меня вполне можно считать успешным и даже счастливым. У меня замечательная семья, хорошая работа, друзья. В общем, всё, чего так часто не хватает другим. Но даже эти радости жизни не могли прогнать мерзкое чувство одиночества, которое просочилось в меня с писком кассового аппарата.
  Я выкурил три сигареты и поднялся, только когда окончательно продрог.
  
  Дома я всё-таки сел за работу. Просто заставил себя это сделать. Иначе голова бы просто лопнула от назойливых мыслей о собственном несчастье.
  Через три часа, проведенных перед компьютером, я заметил, как за
  окном зажглись фонари уличного освещения. Оторвав глаза от экрана, я сладко
  потянулся и пошел, движимый твердым желанием сварить кофе. Не растворимой гадости, а настоящего молотого кофе, насыщенный аромат которого обволакивает вас и заряжает хорошим настроением.
  Когда бурое варево в турке наконец-то закипело, уютную тишину квартиры нарушил пронзительный звук дверного звонка. Я чертыхнулся и едва не плюнул от досады. Убавил огонь и нехотя поплелся в прихожую, на все лады проклиная незваных гостей.
  Открывая последний замок, я благоразумно убрал с лица недовольную гримасу, ругая себя за вынужденное лицемерие, и легко толкнул внешнюю дверь, придерживая её за резную ручку.
  В следующую секунду я проклял всё на свете. И лицо моё наверняка
  исказилось совсем другой гримасой - страдания, которое мне предстояло. В
  коридоре, освещенном яркой лампочкой, стоял он. Немного растрепанный,
  но - я поймал себя на этой мысли - чертовски красивый. Со слегка раскрасневшимся на морозе лицом, небрежно повязанным шарфом - и глазами, которые прожигали меня насквозь.
  Я отпустил ручку, петли еле слышно скрипнули, и дверь открылась шире. Со стороны это было похоже на приглашение, но, честно говоря, я не был уверен в том, что хочу его видеть. Тем не менее, я не мог оторвать взгляд от его лица. Стыдно признаваться, но я получал удовольствие, разглядывая его. Сурово сжатые челюсти, растерянные глаза, массивное безупречное тело, спрятанное под одеждой; сама его поза дышала какой-то животной энергией, сдерживать которую он как будто не умел, но очень старался.
  Казалось, он хочет свернуть мне шею, но не решается это сделать. Я
  бы даже сказал боится, но слово "страх" как-то не вязалось с его внешним
  видом.
  Некоторое время мы оба были в замешательстве, пялились друг на друга и не произносили не слова. Не выдержав этого молчания и решив поскорее избавиться от липкого чувства надвигающейся беды, я произнес первое, что пришло на ум:
  - Чего тебе?
  И тут же закусил губу, услышав собственный голос. Он был похож на дрожащий фальцет обиженного мальчишки, который чувствует собственную беспомощность, но всё равно лезет в драку.
  - Может, пустишь? - спросил он тихим, шипящим голосом. В черных
  глазах что-то неуловимо блеснуло.
  - С какой стати? - ответил я грубо, но ничего, переживет.
  - Поговорить надо, - сказал он, опуская глаза.
  Несколько минут я просто смотрел на него. Голова отказывалась
  соображать. Я понял, что еще чуть-чуть, и он снова одержит верх, войдет, расположится, как дома, может даже, предложит потрахаться, а
  потом вернется к своей ненаглядной. Перспектива пережить это во второй раз мне не улыбалась. Но - Господи! - как же хочется до него дотронуться!
  - Знаешь, Лех, - услышав свое имя, он резко поднял голову и уставился прямо мне в глаза, - иди ты на хуй!
  Выплюнув эти слова, я схватился за ручку двери и попытался захлопнуть её прямо перед его удивленной рожей. Чувство неимоверного удовлетворения переполняло меня. Кажется, я даже начал улыбаться.
  Я не понял, что происходит, когда ручка рванулась из моих рук. Дверь
  отлетела в сторону, распахиваясь настежь. За ней стоял он, взбешенный и,
  кажется, готовый убить меня прямо в прихожей. На секунду испугавшись, я
  даже попятился назад.
  Он тяжело дышал, пропуская воздух через медленно раздувающиеся ноздри. Сжатые губы побелели от напряжения и стали похожи на тонкую бледную линию. Контраст с потемневшим от злобы лицом был пугающим.
  - Какого хуя?! - возмутился я, но тут же оказался прижатым к стене. Неуловимым движением он перешагнул порог и схватил меня за плечо, пригвоздил к стене сначала руками, а потом и губами.
  Я протестующе замычал ему в рот, но он продолжил стискивать моё тело.
  Неожиданно захватил мою нижнюю губу и с силой сомкнул зубы. Я тихо
  вскрикнул, чувствуя, как соленая кровь толчками потекла из раны.
  Собрав силы, я уперся в его грудь руками. Протиснул коленку между нашими телами и со всей дури толкнул.
  - Сууука!!! - закричал я, вырываясь из его объятий. - Убери руки!!!
  Он был похож на каменную глыбу, в которую неожиданно врезался многотонный грузовик. От удара его слегка повело, но не более.
  - Скотина! - Я вытер прокушенную губу тыльной стороной ладони. На руке остался кровавый развод. - Пошел нахуй отсюда!
  Я орал на него, словно сумасшедший, но слова не действовали. Его руки снова потянулись ко мне. Боже!
  Он был похож на дикое животное, застывшее перед решительным
  броском. И жертвой был я. Пускай я не уступал ему в физической силе, но
  в тот момент он, наверное, бросился бы и на разъяренного тигра. Его почерневшие глаза приобрели пугающий кристальный блеск, словно остро наточенные ножи, способны вспороть меня сверху донизу. Я почти видел в них свое испуганное отражение.
  Но сдаваться не собирался. На смену испугу неожиданно пришла такая
  злость, что к броску приготовился уже я сам - и только ждал повода. Я решил отомстить ему за все ночи, когда я бредил им, сжимая в руках полупустую бутылку виски, развалившись на мятых простынях, словно беспомощный калека.
  - Уходи, - сказал я твердо. Реакции не последовало. - Отстань от меня, - добавил я, надеясь, что он всё-таки услышит.
  Он лишь аккуратно закрыл за собой дверь и направился ко мне. Я попятился, но снова уперся в стену. В следующий момент он был уже так близко, что я чувствовал, как его сбивчивое дыхание обжигает мою кожу. Я напрягся и вцепился в стену позади себя. Желание ударить его вдруг куда-то испарилось. Я закрыл глаза, надеясь, что, когда открою их снова, всё исчезнет, а происходящее окажется дурным сном.
  Очередной горячий выдох заставил меня опомниться. Я открыл глаза, когда его рука легла на мою шею. Я думал, что он хочет задушить меня, но лишь почувствовал, как горячие пальцы нежно погладили кожу, потом поднялись выше и зарылись в мои волосы.
  После слабого давления на затылок его губы вновь коснулись моих, от чего я лишь сильнее сжал стену. Я уже не понимал, что происходит. Я не хотел,
  чтобы он снова победил, но в то же время боялся, что всё прекратится. Пока
  он просто целовал меня, казалось, ничего плохого не произойдет. От ощущения
  его шершавых губ я терял рассудок и забывал всё, что мучило меня в последнее
  время. Я был похож на сентиментальную барышню из дешевого дамского романа, но ничего не мог с этим поделать. Я любил его. Наверное, в этом было всё дело. Я любил его и не знал, что делать с этой любовью. Я не был уверен, что она нужна ему.
  Он оторвался от моих губ и через секунду снова поцеловал. От этих жалящих поцелуев я затрясся мелкой дрожью.
  Его руки сновали по моему телу, забирались под футболку, играли с
  пряжкой ремня. Казалось, что они повсюду; что в один и тот же миг он
  умудряется прикоснуться ко мне сразу в нескольких местах.
  Я стоял, прижатый к стене, словно пленный, приготовившийся к расстрелу. Руки и ноги сведены в неимоверном напряжении. Сердце бешено колотится, перекачивая по венам закипающую кровь. Было в этом состоянии что-то нечеловеческое, что-то, пришедшее из сказочных книг о других мирах. Уж слишком сильными были переживания, слишком яркими - эмоции. И причиной был он.
  Он обнял меня и буквально затолкал в зал. Повалил на диван и принялся срывать одежду. Футболка затрещала по швам, съежилась и отскочила в дальний угол, брошенная его сильной рукой. Ремень, вырванный из петель, зашипел и с бряцанием свалился на пол.
  Я раскинул руки, позволяя раздевать себя. Но что-то липкое и густое начало медленно обволакивать мой разум. Будто анестетик, начинающий уничтожать болезнетворные микробы. Моя одержимость им и правда походила на болезнь. После каждой встречи с ним мне становилось только хуже. И вот настало время для срочного медицинского вмешательства.
  Когда он схватился за джинсы, я глубоко вдохнул, выгнулся и, преодолевая вязкое внутреннее сопротивление, с силой оттолкнул его на середину комнаты.
  - Не надо, - сказал я, переводя дыхание. - Уходи.
  Он не слушал. Или не хотел слышать. Стоя на коленях, он снова потянулся ко мне. Хватит!
  В тот момент я, наверное, не был похож на человека. Потому что кулак, сжатый до хруста, врезался в его лицо с неимоверной силой. Кожа на щеке разошлась, скула глухо треснула, врезаясь в костяшки моих пальцев, которые тут же окрасились алым. Он отлетел к противоположной стене, ударился головой и на секунду потерял сознание. Потом очнулся, завертелся из стороны в сторону, не понимая, что произошло. Я встал с дивана, не обращая внимания на сползающие джинсы. Медленно подошел к нему, взял за подбородок, дернул вверх и проговорил ледяным тоном:
  - Я же сказал, вали отсюда!
  Он смотрел на меня стеклянными, непонимающими глазами. Карие радужки померкли. Я продолжал разглядывать его лицо сверху вниз. Он стоял на коленях, тяжело дышал и смотрел так, словно от меня зависела его жизнь.
  - Сколько раз повторять? Вали отсюда!
  Каждое слово заставляло его сжиматься, словно от удара. Но жалости во мне уже не осталось. И даже подернувшиеся влагой глаза не растопили мою холодную решимость вышвырнуть его из квартиры.
  Я вздернул его за плечи, словно куклу. Он послушно встал, продолжая смотреть мне в глаза. Что он хотел в них увидеть? И что видел?..
  Я толкнул его в сторону коридора и приготовился ударить снова, если он подумает сопротивляться. Но делать этого не пришлось. Опустив голову, он сделал несколько шагов к двери. Потом остановился, словно решая, идти дальше или нет.
  В этот момент меня поразила странная мысль. Я хотел причинить ему физическую боль столь же сильно, как он, по всей видимости, хотел получить меня. Его сексуальная энергия перешла ко мне, трансформировалась и превратила меня в жестокого безумца.
  - Проваливай! - рявкнул я, как сумасшедший.
  Он дернулся, но все-таки шагнул к двери. Переступая порог, он бросил на меня затравленный взгляд. Мне стало не по себе. В его глазах не было злобы или ненависти. Только слезы. Этот сильный мужчина плакал. Захлопнув за ним дверь, я прислонился к ней спиной и медленно сполз вниз. Закрыл лицо руками и через минуту почувствовал, как горячие капли обожгли мои окровавленные ладони.
  
  20
  
  23 января, понедельник
  
  Понедельник вычеркнул из моей жизни минувшую неделю. А вместе с ней - и патологическое желание семьи меня увидеть.
  Родители еще утром уехали на работу. Светка решила заколоть первые пары и пойти в университет после обеда. Но даже она не обращала на меня никакого внимания. Все утро сестра томно вздыхала, читая сообщения от Мишки, которые сыпались на ее телефон, как из рога изобилия.
  В этом городе меня больше ничего не держало. Я собрал вещи, чтобы ехать обратно. Из дома мы вышли вместе с сестрой. Нужно отдать ей должное: на улице она все-таки вспомнила обо мне - обняла и нежно поцеловала в щеку.
  - Когда приедешь-то? - спросила она.
  - Не знаю.
  - Я буду скучать, - произнесла она, ничуть не обидевшись.
  - Ага, - выдавил я.
  Она сжала мою ладонь, и мы расстались.
  Шагая к остановке, я вспоминал ее крохотную фигурку, почти неразличимую в плотном снежной завесе. Снег засыпал ресницы, таял на губах - и я был рад этому снегу.
  
  27 января, пятница
  
  Дни сливались в сплошную линию, словно вид из окна несущегося на огромной скорости поезда. Детали уходящей недели вылетели из головы. Осталась лишь размазанная картина, выписанная мрачными и холодными красками. Даже сияющая огнями Москва, продолжавшая жить в ритме новогодних праздников, не делала эту картину радостней.
  Работа казалась пресной. Сигареты осточертели. Виски вставал поперек горла. Я не узнавал себя.
  - Волков, может тебе отпуск взять? - спрашивал Сан Саныч, и в его голосе мне чудилась почти отеческая забота. - Как-то ты хреново выглядишь.
  Я невнятно кивал и утыкался в монитор, механически елозя мышкой по столу.
  От тихого безумия меня спасала только работа. Пусть она больше не приносила былого удовольствия, но так я хотя бы был чем-то занят. Так я хотя бы делал вид, что веду вполне социальный образ жизни.
  Аня всерьез за меня переживала. Улучая минутку, она частенько подходила ко мне, ставила рядом кружку с кофе и заводила ничего не значащую беседу. Ее легкий приятный голос шелестел, словно морской бриз. Я не понимал слов и почти всегд оставался безучастным, но в глубине души благодарил ее за эту заботу. В конце разговора она бережно касалась моей головы, теребила волосы и, улыбаясь, говорила: "Всё будет хорошо". Я ей верил. Через силу, но верил, что именно так всё и будет. Может, не сейчас, может, не скоро, но когда-нибудь - точно. И ради этого когда-нибудь продолжал жить.
  Жить - это, конечно, слишком громкое слово для ежевечерних пьянок в одиночестве и обжиманий с унитазом. Впрочем, человечество ведь еще не придумало лучшего средства от депрессии? Так какого хера мне должно быть стыдно?!
  И все равно я начинал потихоньку ненавидеть себя. За то, что превратился в жалкое подобие того успешного молодого мужчины, каким всегда был. Сто раз видел это в кино, читал в книгах, но думал, что уж меня-то сия жалкая участь точно минует. Не угадал.
  Теперь я с горечью находил себя погребенным под тяжестью собственных переживаний, соплей и слез по поводу безответной любви... Боже! Как банально! Жизнь в мягком переплете.
  Но жизнь вообще забавная штука. Вот просыпаешься ты утром и думаешь "всё будет по-моему", как - бац! - оказываешься в таком дерьме, что даже МЧС не вытащит. А ведь, если подумать, ничего страшного не произошло, сам виноват. Но ведь тошно так, что хоть топись. Вроде, не умер никто; с работы не выгнали; семья не отвернулась, а жить все равно не хочется. Точнее, не хочется по поводу этой жизни рефлексировать. Совсем. Хочется, как улитка, заползти в раковину и вылезти из нее, когда всё закончится. Когда сами собой излечатся душевные раны, и можно будет без опаски смотреть на людей, улыбаться им и не бояться быть самим собой.
  Бог, наверное, сейчас громко смеется. Я бы на его месте смеялся.
  Странно это - быть человеком. Все, вроде бы, просто, но, копнешь поглубже - и обалдеешь от сложностей, из которых состоит наша жизнь. Тут главное - суметь их преодолеть. Справился - молодец! Получи медаль. Облажался - будь добр гнить в казематах собственного ничтожества. Как мило!
  Странно то, что всё в жизни одного человека так или иначе зависит от жизни другого. Как ни крути.
  Это какая-то массовая паранойя - найти любовь всей своей жизни. Господи! Да вы же потом сами будет стонать и жаловаться, что всю жизнь угробили на какого-то ублюдка (или стерву). И чего все носятся с этой любовью как с писаной торбой?
  Не бывает так, чтоб с первого взгляда - и на всю жизнь. Отношения - это трофей. За них нужно бороться. Длительные отношения - неприступная крепость. Такую нужно брать длительной осадой. Победишь - считай повезло, а въехать на деревянном коне с сюрпризом... Такое только в сказках бывает.
  Хочешь, чтобы человек был с тобой, делай для этого возможное и невозможное. Добивайся своего, мать твою!..
  
  А что делать, когда тебя обманули? Эээ... Черт! Не помню...
  
  - Сереж! Сереооож!
  Знакомый голос выдернул из забытья.
  - Рабочий день закончился. Ты тут ночевать собрался?
  Аня смотрела на меня испуганными глазами, будто решала, звонить в скорую или нет.
  - Иду, иду, - буркнул я виновато. - Спасибо.
  Лучше бы я остался ночевать на работе...
  
  Всегда думал, что такое бывает только в кино. Когда, по прихоти сценаристов, на главного героя наваливается целая куча неприятностей. Тот худо-бедно справляется со всеми испытаниями. Зритель уже искренне ему сочувствует. И вот кажется, что всё позади, что дальше - только хэппи-энд, как вдруг смертельная машина, движущая сюжет к развязке, снова раскочегаривает свой, было, затихший смертельный механизм. Бедняга-герой сплевывает кровь, отирает губы, сжимает кулаки и бросается в последний бой. А он, как известно, трудный самый.
  
  Лучше бы я и правда остался ночевать на работе. Хоть какое-то разнообразие. Пережевывая эту мысль, я бесцельно слонялся по грязной квартире, задевая мебель полупустой бутылкой виски. Маслянистая янтарная жидкость колыхалась, словно живая, и постепенно перетекала в мой скрюченный желудок, но должного эффекта не производила. Видимо, за минувшие дни (точнее, вечера) организм умудрился обзавестись чем-то вроде алкогольного иммунитета, и теперь реагировал на виски, будто те были обычной дистиллированной водой.
  Я повалился на кресло и уставился в телевизор. Уснуть не представлялось возможным. Оставалось только напиваться. Грядущие выходные расхолаживали и подливали масла в огонь моего пьяного распутства. Жаль, ученые еще не придумали хитрой машинки, способной отключать мысли человека. Ведь от них иногда устаешь сильнее, чем от дел.
  Уже после полуночи, когда пятница наконец пополнила мою мрачную коллекцию бессмысленно прожитых дней, раздался звонок в дверь. От испуга я выронил бутылку, она со звоном ударилась об пол, виски выплеснулось и разлилось золотистой лужицей. Чертыхнувшись, я поймал бутылку и поставил ее, жалея не столько испорченный паркет, сколько пролитый алкоголь.
  Звонок раздался снова. Теперь он был настойчивее и вспарывал застоявшийся воздух квартиры гораздо дольше, чем в первый раз. Проклиная незваного гостя, я поднялся и, шатаясь, направился к двери. Пронзительная трель застала меня в прихожей. Это был уже третий раз.
  - Сейчас кто-то получит в табло... - выдавил я, сжимая кулаки. Потом несколько раз вздохнул, будто это могло улучшить мой внешний вид, и щелкнул дверным замком.
  Личность гостя почему-то не вызвала у меня никакого удивления. Я даже на минут подумал, что и правда нахожусь внутри какого-то фильма. Вспомнилось "Шоу Трумана". Я криво улыбнулся, но не произнес ни слова, продолжая тупо пялиться на него. Леха смотрел на меня пустыми глазами и еле заметно покачивался. Кажется, он тоже пил весь вечер. Только на него алкоголь явно подействовал.
  - Привет, - крякнул я как-то чересчур дружелюбно. - Как дела?
  Наблюдать за его реакцией было очень забавно. Кажется, он поперхнулся фразой, которую собирался произнести. Карие глаза нервно забегали из стороны в сторону, а потом до меня дошло: да он меня просто рассматривает! Тут я вспомнил, что шатался по квартире в одних джинсах. Они висели на бедрах, готовые свалится в любой момент.
  - Тааак, - пропел я, - спокойствие! Только спокойствие! И не надо так на меня смотреть. Точнее, смотреть можно, но руками чур не трогать. А то... - На этих словах я помахал кулаком перед его удивленно округлившимися глазами.
  Кажется, тело все-таки сжалилось надо мной и разрешило виски слегка затуманить мой разум.
  - Серег...
  Он произнес мое имя так нежно, что я непроизвольно сглотнул.
  - Можно войти?
  - Странно, что ты спрашиваешь, - ответил я, наблюдая за его лицом. - Раньше мое мнение тебя не очень интересовало.
  Он потупил взгляд.
  - Так можно? - повторил он свой вопрос.
  - А зачем? - упрямо спросил я.
  - Давай поговорим.
  - Как в прошлый раз, да?
  Теперь он сжал кулаки, видимо, вспоминая, чем закончилась наша последняя встреча.
  - Я хочу с тобой поговорить. Больше ничего.
  Наверное, мне стоило его выслушать. Стоило наконец-то повести себя по-взрослому. Выслушать его, сделать выводы. Но я решил быть ребенком до конца. Наверное, потому, что в тот момент мной руководила чистая, ничем не загрязненная обида. Та самая детская обида, которая отличает детей от взрослых. Жгучая и острая, плюющая на логику и аргументы. Я был так зол на него, что с легкостью отказывался от последнего шанса выяснить чем же были наши с ним отношения.
  - Знаешь что? - произнес я, хитро улыбаясь. - Постой-ка здесь. Я сейчас.
  Оставив его в дверях, я протопал в зал, порылся в сумке, нашел бумажник и, вынув из него пятитысячную купюру, вернулся обратно.
  - Вот, держи, - я взял его за руку и сунул в ладонь скомканную купюру. - Бери такси и... пиздуй домой! У меня здесь не переговорный пункт!
  Безумно улыбаясь, я толкнул его в грудь и с оглушительным хлопком закрыл дверь перед самым носом.
  В следующий момент тело пробила дрожь, из горла вырвался сначала какой-то сдавленный хрип, а потом я разразился жутким, нечеловеческим смехом, которого сам испугался. Ковыляя в спальню, я содрогался от рвущихся наружу всхлипов, потом бессильно упал на кровать. Через десять минут смех превратился в жалобное мычание. Еще через минуту я просто тихо плакал. Слезы обжигали лицо и очищали измученное сознание. Кажется, они начали входить в привычку. И впервые в жизни я получал от них удовольствие.
  
  
  21
  
  28 января, суббота
  
  Какой урод придумал телефоны?! Белл, кажется?.. Один хер - козел!
  Суббота, шесть утра, а я ругаюсь и плетусь в прихожую, чтобы заткнуть истошно орущий на всю квартиру аппарат. Путаюсь в мятых, пропахших спиртом джинсах, прошу телефон замолчать, словно он мой домашний пес, рвущийся на утреннюю прогулку, и злюсь, получая в ответ лишь безжизненное пиликанье.
  - Да что ж такое, мать твою?! Заткнись уже!
  Но телефон не умолкал. Один раз он, правда, сделал передышку, но почти тут же разразился новой трелью, иглами впиваясь в мою чугунную голову.
  Я был уверен, что звонил именно он. Больше некому. Наверное, решил доконать меня очередной болтовней с утра пораньше. Надо же, даже домашний номер разузнал! Я схватил телефон и приготовился извергнуть в него яростные ругательства.
  - Сергей? - спросил незнакомый женский голос, когда я поднес трубку к уху.
  - Алло? - ответил я в растерянности. - Кто это?
  - Вас беспокоят из 36-й больницы. Простите, что звоним в такое время. Нам нужна Ваша помощь.
  Какая еще больница? Какая помощь?
  - Сегодня ночью к нам поступил молодой человек. Его сбила машина. Когда его доставили, он был без сознания. Мы нашли у него в кармане листок с Вашим адресом. Других документов не было. Ваш телефон узнали по справочнику. Вы не могли бы приехать, чтобы опознать его?
  - Как?.. Что значит "опознать"? Он что?.. - Ноги подкосились, я рухнул на пол, судорожно сжимая телефон.
  - Нет, нет! Что Вы! - Женщина на том конце поспешно продолжила. - Простите, я просто неправильно выразилась. Это у нас профессиональное. Он жив. Просто без сознания. Но нам нужно оформить его по всем правилам. Мы не знаем, как его зовут, откуда он. Кроме того, нужно сообщить о случившемся родственникам. Вы не его родственник, кстати?
  - Я?.. Нет. - Бешено стучащее сердце начало потихоньку успокаиваться. - Я... Друг.
  - Так Вы можете приехать?
  - Да, да, конечно.
  - Хорошо. Знаете адрес?
  
  Дорога до больницы превратилась в настоящую пытку. Кажется, все это вообще происходило не со мной. Я словно превратился в бестелесного наблюдателя, со стороны смотрящего на бледного молодого человека, нервно сжимающего руки и смотрящего в окно такси совершенно пустыми глазами. В замерзшие стекла билась метель. Снег засыпал лобовое стекло, скреб по крыше.
  - Минувшей ночью на Москву обрушилась сильнейшая метель. Из-за выпавшего снега ситуация на дорогах резко ухудшилась, - вещал диктор радиостанции. - Плотный снегопад снизил видимость практически до нуля. В городе произошло большое количество ДТП. Есть пострадавшие. Столичные власти сообщают, что на уборку снега уже вышла вся имеющаяся в распоряжении техника.
  - Что за погодка, а! - поддакнул водитель, глядя в мою сторону. - Нихера не видно!
  Я продолжал смотреть то в окно, то на часы. Время тянулось мучительно долго.
  
  В приемной царила зловещая тишина. На секунду ее нарушил свист ветра, прорвавшийся внутрь вместе со мной, но как только дверь со щелчком захлопнулась за моей спиной, тишина сдавила виски с новой силой.
  У стойки регистрации скучала уставшая женщина. Она подняла на меня удивленные глаза и спросила:
  - Вам чем-то помочь?
  Я объяснил ситуацию, она внимательно выслушала мой рассказ, кивнула, потом взяла телефон, набрала какой-то короткий номер и, дождавшись ответа, произнесла в трубку: "Мария Викторовна, тут к Вам пришли".
  - Подождите здесь, - сказала она мне. - Сейчас к Вам выйдут.
  Я сел на обшарпанный диван, сунул руки между колен и стал ждать.
  Пару раз я поднимал глаза и перехватывал ее сочувствующий взгляд. Наверное, в мертвенно-бледном свете люминесцентных ламп мое лицо казалось еще более жалким.
  - Сергей? - услышал я знакомый голос из телефонной трубки. - Здравствуйте. Спасибо, что приехали.
  Передо мной стояла женщина лет сорока пяти, в белом халате и строгих очках в тонкой оправе.
  - Меня зовут Мария Викторовна. Я дежурный врач. - Она кивнула и слегка улыбнулась, видя, что я наконец-то обратил на нее внимание. - Вашему другу сделали операцию. Но он по-прежнему не приходит в себя. Давайте пройдем в мой кабинет. Надеюсь, Вы сможете предоставить нам нужную информацию.
  Я послушно поднялся и побрел за врачом. Через несколько минут мы остановились возле кабинета. Она полезла в карман, достала ключи, выбрала самый длинный, с двусторонней бородкой, сунула в скважину и дважды провернула. Услышав щелчок, я будто очнулся ото сна и неожиданно выпалил:
  - Я смогу его увидеть?!
  Она дернулась, но тут же взяла себя в руки и, посмотрев на меня, ответила:
  - Конечно.
  
  22
  
  Ненавижу больницы.
  Место, в котором людей возвращают к жизни, где побеждают смерть, всегда напоминало мне коллективную могилу. Выкрашенные бежевым стены, люди в белых халатах, словно ангелы, плывущие по коридору. Тишина и скрип больничных тележек. Стерильность и острый запах медикаментов. Казалось, в больницах бальзамируют умерших, а не спасают тех, кто еще может выжить.
  В одной из таких пропахших формалином палат с белоснежными стенами лежал и он.
  Контраст его смуглой кожи, потемневшей еще больше, и белой повязки на голове с выбившимися из-под бинтов смоляными прядями волос, казался нереальным. Левую руку покрывала гипсовая повязка, яркая до боли в глазах. Он был похож на молодого фараона, чье тело готовили к погребению. Рядом размеренно пиликал сложный медицинский агрегат. И это пиликанье означало, что все в порядке. Что он жив.
  - Я оставлю Вас. Через час на первом этаже откроется кафе. Если захотите, сможете там позавтракать.
  - Спасибо большое.
  Она кивнула и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Мы остались одни. Только он и я.
  Я долго не решался сдвинуться с места и подойти к нему. Боялся, что нарушу какой-то зыбкий баланс. Наврежу ему. Хотя мог ли я сделать больше того, что уже совершил?
  Я всё пытался расслышать, как он дышит. Этот звук был просто необходим мне. И только это заставило меня приблизиться. Я склонился над ним, и, когда ухо обожгло слабое, но такое родное дыхание, порывисто выдохнул сам. В глазах защипало, я вытер их ладонью, нащупал стул и осел в него, словно уставший столетний старик.
  "У него перелом руки, сотрясение мозга и множественные ушибы, - вспомнил я разговор с врачом. - Состояние средней тяжести. Главное - чтобы он пришел в себя. Остальное не так страшно. Результаты анализов и томограмма будут готовы после обеда".
  Стандартные фразы. Но не только они врезались в мою память.
  - Знаете, ему и повезло и не повезло одновременно.
  - Как это? - спросил я, пытаясь утихомирить колотящееся сердце.
  - Из-за сильного снегопада видимость была почти нулевой. Водитель сбросил скорость. Поэтому удар был не такой сильный.
  Она сделала паузу и продолжила.
  - Но с другой стороны... Не будь этого снега, водитель мог бы его заметить и затормозить. Или объехать.
  Она полезла в стол в поисках каких-то бумаг.
  - Подумать только! Все так ждали этот снег! Всё жаловались, что, снега в Москве мало!..
  - Ага... - ответил я, не зная, что сказать.
  
  Сидя возле него, я не знал: благодарить этот снег или ненавидеть.
  Через час я все-таки убедил себя, что сделать хуже, чем есть, уже не смогу, и взял его за руку.
  Я ожидал, что он будет холодным, как заиндевелое окно больничной палаты, но прикосновение было теплым. Его пальцы были горячими. Я прижал их к своему лицу и поцеловал. Он оставался неподвижным, и глупая надежда на то, что сказочный принц очнется от моего прикосновения, тут же улетучилась. Я сжал его руку и, опустив голову на край кровати, провалился в сон.
  Мы снова спали вместе.
  
  23
  
  - Сергей, - знакомый голос звал откуда-то издалека. - Сергей, проснитесь. Мне нужно осмотреть пациента.
  Я с трудом разлепил глаза. Мария Викторовна стояла надо мной. Ее лицо выражало искреннюю заботу. Яркие лучи солнца проникали сквозь окна, падали на ее белоснежный халат и превращали его в ослепительно сияющее одеяние. Глядя на нее в этом серебристом ореоле, я щурился и часто моргал.
  - Серёжа, - сказала она совсем нежно, - Вам нужно поесть. Кафе уже открылось. А мне нужно делать свою работу. Хорошо?
  - Да. - Ответил я и поспешно поднялся со стула. - Простите.
  - Ничего, ничего. С Вашим другом всё будет хорошо. Я за ним присмотрю. Идите.
  Он лежал в прежней позе. Грудь в больничной робе еле заметно вздымалась. Я отпустил его руку и вышел из палаты.
  Желудок сводило от голода, но я так и не смог заставить себя проглотить даже жалкий бутерброд с колбасой. Зато выпил литр кофе. Мерзкого растворимого химиката с яркой надписью "3 в 1" на пакетике. Ничего другого в больничном кафе не было.
  Вот и наступил тот самый момент в жизни, когда спрашиваешь себя "Что дальше?" - и не знаешь ответа.
  Я пытался распланировать день, но все попытки разбивались вдребезги, словно волна о высокий каменный утес. Я был уверен: пока он не очнется, я не смогу нормально соображать.
  Я решил ждать. Сколько потребуется.
  На обратном пути я зашел в туалет, кое-как умылся, постарался привести себя в порядок, но остался недоволен результатом. Грязные волосы торчали в разные стороны, глаза запали, щетина придавала из без того бледному лицу синеватый оттенок, делая меня похожим на бездомного. От свитера несло спиртным, не говоря уже про запах изо рта. После кофе он вряд ли стал лучше.
  Его палата находилась в конце коридора. Я уже подходил к ней, когда дверь открылась и в лучах солнца появилась Мария Викторовна. Она тревожно вертела головой из стороны в сторону, будто спорила сама с собой.
  Я застыл на месте и увидел, как она медленно закрыла за собой дверь и, уставившись в пол, пошла в мою сторону, погружённая в раздумья.
  Ноги в миг ослабели, меня повело вправо, я начал задыхаться и едва не упал, успев схватиться за стену. В глазах потемнело. Она увидела меня и с криками "Что с Вами?!", подбежала, схватила под руки и усадила на скамейку.
  - Сережа! Вы что? Что случилось?
  - Он... Он... Он... - только и мог выговорить я, заикаясь.
  - Что "он"? - не поняла она. - С ним всё в порядке. Он очнулся.
  Я вытаращил на неё ошалевшие глаза.
  - Знаете, Сергей, Ваш друг очень настырный. Хочет, чтобы его выписали немедленно. Пришлось поднять голос, чтобы его утихомирить. Ваше имя произвело на него просто волшебное действие. Сразу замолчал. Мне показалось, или он Вас боится?
  - Я... Я... Я...
  - С Вами все в порядке? Не хватало мне еще одного пациента без сознания.
  - М-мария В-викторовна, простите меня, пожалуйста! И его - тоже.
  - Уговорите его остаться по-хорошему - прощу. - Она улыбнулась и помогла мне встать. - Что же Вы? Такой солидный мужчина, а на ногах не держитесь. Завязывайте с тем, чем Вы там свои проблемы решаете. Это Вам мой совет, как врача.
  - Хорошо, обязательно, - ответил я, стесняясь смотреть ей в глаза. - Как он?
  - Как я уже сказала, полон энергии. Правда, когда услышал, что Вы здесь, чуть снова не потерял сознание. Я даже испугалась. Но сейчас, вроде, ничего, оклемался. Он Вам, что, денег много должен?
  - Ага. Пять тысяч.
  - Господи! Из-за такой мелочи!.. Ладно, не знаю, что там у вас происходит - и не мое это дело. Идите, успокойте Вашего друга. Я загляну через полчаса, проверить, как дела. Лучше бы Вам его уговорить.
  - Постараюсь.
  Она похлопала меня по плечу и убежала к другим пациентам.
  Я посидел еще минут десять, потом поднялся и, шаркая, пошел к его палате.
  
  Он смотрел в окно, когда я, стараясь не шуметь, зашел внутрь.
  - Мария Викторовна, пожа... - сказал он и осекся, увидев меня.
  Его глаза медленно расширились, грудь заходила ходуном, правая рука сжала простыню. Через минуту он медленно закрыл рот и как-то дергано отвернулся к окну. В тишине палаты его порывистое дыхание казалось слишком громким.
  Теперь моя очередь вести переговоры.
  Я подошел к койке и сел рядом. Вблизи было заметно, как напряжено его тело.
  Я медленно взял его за руку. Он дернулся, как ошпаренный, попытался вырваться, но я не позволил ему этого сделать и лишь сильнее сжал ладонь. По его телу пробежала дрожь.
  Я погладил большим пальцем тыльную сторону его ладони. Он жалобно всхлипнул и отвернулся еще сильнее, будто мои прикосновения причиняли ему физическую боль, которую он мог только покорно терпеть.
  Я наклонился и поцеловал его руку. Он невнятно замычал. И тогда я прошептал, чувствуя, как колеблются тончайшие волоски на его руке:
  - Прости.
  И через мгновение повторил:
  - Прости меня.
  Я прижался лбом к его руке и сидел так, пока не почувствовал ответное давление. Его пальцы робко сжимали мою ладонь. Я улыбнулся и поцеловал их.
  Боже! Как же приятно был ощущать его кожу под своими губами!
  Когда я наконец поднял голову, он смотрел на меня глазами, блестящими от слёз. Со стороны это наверняка напоминало какой-нибудь слезоточивый эпизод гей-мелодрамы. Больничные сцены всегда безотказно действуют на чувствительного зрителя. Сейчас таким зрителем был я.
  Он высвободил руку, чтобы вытереть слезы, и снова схватился за меня, будто боялся, что я уйду.
  Он стиснул мою ладонь с такой силой, что я едва не вскрикнул, но эта боль была лучше любых слов. Он хлопал ресницами, раздувал ноздри и громко дышал, не решаясь нарушить тишину.
  Я придвинулся ближе, приподняв его за плечо, и прижал к себе. Он шумно выдохнул, обжигая мою шею. Я стиснул его сильнее, и услышал стон. Вспомнив о сломанной руке, я испуганно отстранился и заглянул в его глаза. В них были боль и радость. Он сам потянулся ко мне, и я снова обнял его, так сильно, как только мог.
  Как думаете, что он сказал мне в тот момент? Как, вам не нужны три попытки? Ну как хотите.
  Это были те самые избитые слова, которые не теряют своей ценности уже целую вечность.
  Они родились из сдавленного шепота, перемешанного с болью и слезами. Вырвавшись на свободу, они обрели силу и обрушились на меня, как самый сильный снегопад. Заволокли всё вокруг и очистили мою душу, как белый снег очищает даже самый грязный город.
  Он выдохнул: "Я люблю тебя", - и затрясся в моих объятиях. Я держал его крепко-крепко и не хотел отпускать. Никогда.
  А потом он поцеловал меня. Или я поцеловал его. Это был тот самый поцелуй, когда невозможно определить, кто сделал первый шаг. Ради этого поцелуя стоило пережить всё.
  За спиной неожиданно хлопнула дверь и смущенный девичий голос жалобно произнес: "Ой! Простите! М-мария В-викторовна зайдет через п-пять минут..."
  Я оторвался от его губ и краем глаза заметил, как из палаты выскакивает молоденькая медсестра, покрасневшая от стыда. Она смущенно улыбалась.
  На его лице тоже была улыбка.
  - Смешно, да? - рявкнул я грозно.
  - Ага, - ответил он, ничуть не испугавшись.
  - Теперь вся больница коситься будет.
  - Пускай, - бросил он и, схватив меня за затылок, прижался к губам в новом поцелуе.
  Я сдался и позволил ему целовать себя. Потом вспомнил, что не чистил зубы и смущенно отстранился. Он лишь ухмыльнулся.
  - Давай мобильный, - скомандовал я. - Нужно позвонить твоим родителям... И Ольге. Она, наверное, беспокоится...
  Черт!!! Я до боли прикусил язык.
  - Мы разошлись, - произнес он, улыбаясь, но уже как-то грустно. - Я сказал ей, что люблю другого человека.
  Я застыл на месте.
  - Я сказал ей, что люблю тебя.
  - Черт! Да где ж твой телефон-то? - Я не решался посмотреть на него. Вместо этого судорожно рылся в карманах его пуховика, не замечая пятна крови.
  - Он во внутреннем кармане.
  - Ага! - вскрикнул я, победно извлекая мобильник.
  В следующий момент что-то с треском шлепнулось на пол. Это был экран его телефона. И часть клавиатуры.
  - Гм... - произнес он. - Нормальный был удар.
  - Ладно, - сказал я, собирая с пола осколки телефона, - ты есть хочешь? Я пойду в магазин. Чего тебе принести?
  - Не знаю, - ответил он растерянно и добавил: - Ты только не долго, ладно?
  - Ладно.
  Я сложил разбитый телефон на тумбочке и поспешил к выходу. Уже у двери я медленно остановился, улыбнулся, словно сумасшедший, и, не поворачиваясь, громко произнес:
  - Кстати... Я тоже тебя люблю.
  В палате повисла звенящая тишина. Кажется, он перестал дышать. От испуга я резко развернулся. Он смотрел на меня расширенными глазами и пытался приподняться на здоровой руке.
  Убедившись, что он дышит, я повторил:
  - Я люблю тебя. - Потом принял позу строго учителя и добавил: - Только не рассказывай об этом медсестрам и врачам, ладно?
  Он кивнул, и я выскочил из палаты. В коридоре столкнулся с той самой медсестрой, обнял ее и поцеловал в щеку. Она охнула и покраснела еще сильнее.
  Метель давно утихла. Москва медленно просыпалась, укрытая снежным одеялом. Снег был везде. На замерзших машинах, на крышах домов, на скамейках больничного двора. Он сиял в лучах полуденного солнца и переливался, словно полированное серебро. Я застегнул пуховик до горла и зашагал по сияющей глади.
  Снег скрипел под ногами. И это был самый приятный звук, который мне когда-либо доводилось слышать.
   КОНЕЦ
Оценка: 7.95*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"