В тени ольховника, у заросшего осокой омута, сидел человек. Закутавшись в серый плащ, он время от времени поглядывал на небо. Ждал, когда среди черного бархата вспыхнет и сорвется вниз звезда. Впрочем, ждал без особой веры в успех. Вот уже тринадцатый год Седой каждое новолуние приходил к омуту и каждый раз оставался ни с чем.
Сестры уверяли, что звезда упадет в этом веке. Конечно, они могли ошибаться, но попытка не пытка.
И вдруг на севере, как и говорилось в предсказаниях сестер, засверкала звездочка. Совсем крохотная, робкая. И не разглядишь ее в ярком свете рогатого месяца.
Седой обомлел.
"Вот! Вот оно! Никак сам Черный Пан благоволит мне сегодня!"
Он вскочил, рывком сорвал шелковое покрывало с зеркала, лежавшего рядом в траве. Нервно облизнув губы, замер. В матовой поверхности не отражалось ничего. Она была обжигающе холодной и опасной даже для него. Восьмиугольную медную раму украшал сложный орнамент, изображавший змей, волков, ворон, руническую вязь и лики древних чудовищ.
Отступив на шаг, Седой наклонился к набору предметов, аккуратно разложенных на козлиной шкуре.
В шаге от шкуры из земли торчала осиновая жердь, которую венчал череп жеребенка. Колдун открыл шкатулку, поделенную внутри на ячейки. В каждой лежал мешочек с самоцветом: морион, оникс, турмалин, аметрин, опал, вульфенит и еще множество других. На эти богатства можно было бы купить трактир и жить безбедно до конца своих дней, но Седому нужно другое...
Вечная жизнь без силы - пытка.
Выбрал вульфенит и дымчатый кварц. Первый был средоточием воли колдуна в обрядах; второй - самым могущественным из всех его камней. Легенды гласят, что в былые времена он помогал насылать порчу, позволял вызывать в плотский мир темные сущности и даже служил им домом.
Колдун вставил камни в глазницы черепа. Подхватил чашу. Кровь в глиняной бутылочке могла храниться долго, но теперь быстро загустела и покрылась коркой. Он не любил, когда сестры выкрадывали и убивали детей из горных поселений, но... это треба для тех, кто смотрит на него из черепа. Две руны на побелевшую от длительной варки кость - и довольный вздох огласил окрестности. Теперь демоны наблюдали за каждым его шагом из своего закрытого мирка и щедро делились силой, но запомнить дерзкого человека не могли - он заранее натер лицо жирным илом.
Седой повернулся к зеркалу. Вылил остатки крови на ровную поверхность.
Натянув рукавицы на кротовьем меху, приподнял его так, чтобы поймать отражения звезды, свечи и темной глади омута; закрепил на распорках.
Заскулив от боли, Седой отошел от зеркала и сбросил рукавицы. Три пальца почернели. Кожа лопнула, из трещин сочился гной...
Осталось лишь дождаться, когда падающая звезда сойдется в отражении с пламенем свечи. Считанные мгновения, казалось, растянулись на годы. Но вот она сорвалась вниз, запечатлелась в зеркале, заслонив язычок огонька, и покатилась по небу дальше, затерявшись среди вековых сосен...
Вода в озере всколыхнулась. Из омута, в котором семь глупых девиц оборвали нити своих жизней, на берег вышла нагая девушка. Она была напугана и прекрасна.
Белая кожа, ярко-золотые локоны, полные груди, что способные свести с ума любого мужчину, крепкие бедра... Но глаза ее быстро остудили пыл Седого. Чернотой они затмевали омут, из которого появилось его детище.
Боги спят этой ночью... Лишь серебряный месяц стережет землю и покой смертных.
А в Хрустальных горах, в Долине Цветов и у русла Медовой реки нынче не спится никому. Сегодня здесь властвует любовь. Старики и старухи в обнимку сидят возле очагов, вспоминая молодость и радуясь за детей и внуков. Те, кто помоложе - милуются, трудятся над потомством. А что? Дело благое! Чем больше ребятишек - тем счастливее и богаче семья. Юноши и девушки уходят в лес. Плетут венки, заплетают ленты в косы, жгут большие костры, танцуют, поют, играют... влюбляются и проливают первую, самую драгоценную на свете кровь.
Свет всегда манил летавицу. Было в нем нечто загадочное, совершенно недоступное, но такое родное. Хозяева говорят, что свет дал ей жизнь. Он - ее отец, а мать - колдовское зеркало.
Она бесшумно пробиралась к залитой оранжевым светом поляне. Ни один листок не зашуршал от шагов, ни одна веточка не хрустнула под босыми ступнями. Укрывшись в зарослях боярышника, окружавшего просторную поляну, летавица принялась наблюдать.
Их было много. Юноши, девушки. Все в нарядных одеждах: домотканых платьях, усыпанных вышитыми цветами; рубахах, расшитых красными петухами и солнечными ликам; венки на головах, пестрые ленты в косах. Светлая, но полная неясной печали песня лилась из уст девиц. Двое парней играли на свирелях.
Ночь молодости... Ночь любви... Ночь смерти.
Вокруг костра закружил хоровод. Юноши отдавали избранницам венки, а девушки повязывали избранникам на предплечья ленты. Золотые, медные, иссиня-черные волосы рассыпались по девичьим плечам. Сегодня можно все. Ночь создана для любви. Люди созданы для любви и живут любовью...
Летавица ждала. Для нее ночь не длиннее вздоха, а любовь не важнее листвы под ногами.
Вот и они. Сплелись воедино, скрывшись от глаз сверстников под сенью старого дуба. Поцелуи, вздохи, резкие и нетерпеливые, такие несмелые и неумелые движения. Стоны. Легкий запах пота. Разрумянившиеся щеки и тихие, шепотом, заверения в вечной любви.
Но что знают о вечности существа, живущие лишь миг? Летавица недоумевала. Осторожно, чтобы не напугать влюбленных, она подкралась к дубу и прильнула бледной щекой к морщинистой коре.
"Это ли счастье? - думала летавица, глядя, как рыжая девушка покрывает лицо своего возлюбленного горячими поцелуями. - Ради этого живут люди?"
Она жила ради того, чтобы служить. Зов не давал забыть об этом. С каждым мгновением он становился сильнее, причинял невыносимые страдания.
Жертва. Жертва. Жертва.
Сила. Сила. Сила.
Сила любви. Сила жизни. Сила крови. Каплями она будет вливаться в нее, а потом хозяева выпьют ее до дна. Летавица уснет на месяцы, пока ее снова не разбудит Седой...
Боль стала невыносимой. Еще немного - она потушит огонек жизни, что трепетал в груди. Закрыв глаза, Летавица выскользнула из-за дерева.
Лишь молодой месяц видел, как два юных сердца перестали биться.
Она опустилась перед ними на колени. Провела тыльной стороной ладони по все еще разгоряченной щеке рыжей девушки. Взъерошила волосы парню. Он сжимал любимую в объятьях, и с каждым мигом они становились все крепче...
Хозяин ждал ее на небольшой опушке, скрытой густыми елями. Свет месяца еле проникал сквозь разлапистые ветви, серебря траву. Расположившись на старом замшелом пне, Седой отбивал в нетерпении пальцами дробь на посохе. Вопрошающий, жадный взгляд обратился к Летавице, когда она пробралась между деревьями. Искорки радости и предвкушения заплясали в глазах колдуна.
- Принесла? Давай! - протянул к ней ладонь.
Девушка подошла, встав на колени, дунула в собранные щепотью пальцы старика. Пахнуло весной, запахом лесных цветов, спелых яблок. И на руке Седого появилось искрящееся облачко. Он трепетно втянул его ртом, прикрыл глаза, наслаждаясь происходящими изменениями. Морщины на лице медленно разглаживались, кожа становилась упругой, расправились сутулые плечи.
- Еще! - потребовал властно колун.
Летавица покачала головой.
- Больше нет.
- Нет?! - взревел он. - Я ждал столько лет, чтобы получить жалкие крохи? Ночь не закончилась. Возвращайся к смертным и принеси до рассвета еще силы. Сегодня ее разлито вдоволь, ведрами черпать можно. Народ охвачен любовью, чувства так и плещут, только успевай собирать. Ступай, - взмахом руки велел ей убираться.
Девушка поднялась и покорно направилась в сторону Медовой реки.
- Хороша, - промолвил Седой, провожая маслянистым взглядом ее ладную точеную фигуру. - Была б обычной бабой... М-да, жаль. - Хотя, обычных пруд пруди на любой вкус, а вот такой нет больше нигде и ни у кого. Он улыбнулся вернувшимся ощущениям молодого тела и давно позабытым желаниям...
Она первая заметила его, крепкого, напоминающего фигурой кряжистый вяз, парня, бредущего пошатывающейся походкой на встречу. Красив, статен. Но что ей до его красоты. Летавице нужна сила. А в широкоплечем богатыре с веселым нравом ее было через край. Парень удивленно моргнул, протер глаза, когда разглядел ее, нагую, в красных сапогах - подарок хозяина, в десяти шагах от себя. Присвистнул восхищенно.
- Вот это мне подвезло. Все, попалась! Не отпущу, пока не поцелуешь, - раскинул руки в намерении сграбастать в объятия.
- Поцелую, если свою жизнь мне пообещаешь, - ответила она, откидывая за спину волосы, открываясь для его взгляда.
- Забирай. Ради такой красоты не жалко, - сглотнул он в вожделении. - Тебя не сам ли Светлый Пан прислал мне в подарок?
- Нет, у него другое имя, - улыбнулась Летавица, шагнув к нему.
На парня дыхнуло прохладой реки и запахом луговой травы, в голове раздался шелест камыша. В следующий миг сердце взорвалась огнем. Последнее, что он увидел, были глаза девушки: черные, бездонные, как обрушившееся на него небо.
Чутье потянуло летавицу к Медовой. Видела, пробегая мимоходом, как девки с прибаутками и песнями пускали там венки по воде, прося жениха доброго, работящего. Подивилась еще человеческой глупости: почему у реки просят? Разве может она дать им любовь? И зачем им водяные и русалы, неужели свои парни хуже?
Медовая встретила ее тишиной, только ветер поигрывал листвой берез, росших вдоль русла. Разбежались девки. Какая жалость. Где еще поискать? В деревню сходить?
И вдруг до слуха долетел тихий тонкий всхлип. Девушка напряглась. Тут кто-то был. И... плакал. В ночь любви? Летавица осторожно пробралась к берегу, заглянула под нависший козырьком склон. Внизу, прижав ноги к груди, всхлипывала русоволосая девчонка. Исходившие от нее волны горя вызывали на коже мурашки возбуждения. Сколько отчаяния, несчастья. Какой взлет чувств... силы. Летавица облизнулась. Пахло сладко. Спустилась вниз, приминая головки клевера, источающего легкий аромат. Но он не мог заглушить запах душевного страдания.
Девчонка дернулась при ее появлении, быстро стерла мокрые дорожки со щек.
- Чего тебе? - спросила намеренно грубо, чтобы вернуть голосу спокойствие и отбить у незнакомки желание расспрашивать.
Летавица не смутилась. Присущий людям стыд ей был незнаком. А вот любопытство имелось. Отчего девчонка ревет в ночь любви? Ведь все вокруг так счастливы, веселы. Может, это и не дало сразу забрать ее силу, выпить до дна. Она присела рядом, заглянула девушке в блестящие от слез глаза.
- Почему ты плачешь?
- Тебе-то какое дело? - огрызнулась та. Покосилась на ее обнаженное тело. - Иди, веселись себе дальше! Отбоя, наверное, от ухажеров нет... а меня оставь в покое.
Русоволосая снова зарыдала, уткнувшись в колени лицом.
- Не любит он меня... С другой обручился. Как же мне жить дальше? Без него? Хоть в омут с головой!
- Зачем же в омут? - летавица провела тонкими пальцами по волосам девчонки. Приблизившись, зашептала горячо ей на ухо. - Я могу унять твою боль, заставить забыть его, не горевать.
- Правда? - глянула та с надеждой на незнакомку. - А как? Отвару выпить какого?
- Нет, - улыбнулась летавица, придвинувшись к ней вплотную. Рука уже потянулась к пухлым губам, ухватить последнее дыхание вместе с силой. - Отдать мне свою жизнь. Умереть.
Девчонка отпрянула в страхе.
- Как умереть?
- Ты же хотела в омуте топиться? Я сделаю все быстро и не так страшно.
- А как же Дайко? Я ведь тогда больше никогда не увижу его.
- Не увидишь, - кивнула летавица. - Но и не будешь горевать, видя, как он счастлив с другой. Позволь мне унять твои страдания. Неужели тебе хочется жить с болью в сердце?
Девчонка молчала, комкая нервно ленту в косе.
Согласится. Куда денется. Можно, конечно, взять силу и без спроса, но, когда отдают по доброй воле - сохраняется чистой, без изъянов страха.
- Нет! - вдруг вскинула голову пигалица.
- Так ты согласна? - на губах заиграла торжествующая улыбка. Пожалуй, хозяину на сегодня хватит двух жизней.
- Я отказываюсь! - отрезала девчонка. Летавица застыла в растерянности. - Уж лучше жить и страдать, но любить издалека, чем умереть и никогда больше не увидеть любимого. Я стерплю боль в сердце, зато смогу радоваться тайком удачам Дайко и печалиться выпавшим ему горестям. Латэйка славная, она будет ему хорошей женой. А большего мне не надо, только бы он был счастлив.