Аннотация: Моя первая и очень старая проба в fiction, проба, которой больше 15 лет) Не издавалась и вряд ли будет. Книга, тем не менее, пронизана реалиями настоящий подмосковной воинской части, где пришлось служить)
МОНАСТЫРЬ СВЯТОГО ДУХА.
Хмарь и Тошнота. Голова трещит и сейчас лопнет..
Не надо, не надо было так много вчера пить. Ведь, я же не компанейский? Или компанейский? Пришло 23 человека. Пили, пели, танцевали, клялись в вечной дружбе.. "Ты наш друууг, мы тебе будем писать!!" Посмотрим, хоть одна сволочь напишет? На хрена они пришли? Ну это я же их и пригласил. Под утро в соседней комнате все было завалено людьми, спящими на тяжелых шубах дальних родственниц из Новомосковска. Какого, кстати, Новомосковска, - тульского или днепропетровского? На Украине, тоже, по - моему, есть город Новомосковск...
Спокойно, не раскисать!
Довершая наши муки, раздолбанный "ПАЗик" подпрыгивает на очередном ухабе, гремя всеми своими ржавыми внутренностями. Призывники стонут и ругаются.
Здесь - около двадцати человек. Все уже протрезвели. Лица злые. Ждем - с. Последние минуты свободы.
Я уже успел познакомится с Невозмутимым.Я - это, человек без определенной профессии, неопределенных убеждений, студент вечернего отделения истфака одного московского ВУЗа.. Точнее, теперь уже - бывший студент. Нахожусь в академическом отпуске. Когда уходишь с вечернего отделения в Армию, это оформляется как академический отпуск. Ничего себе отпуск - врагу такого не пожелаешь! Невозмутимый - парень по имени Дима. Он из Марьино. Хотя он и не трезвее остальных, ведет себя вполне прилично, лишь смотрит в окно и о чем - то размышляет. Он "чисто конкретный" пацан - сразу видно.
Невозмутимый - это, конечно, прозвище. Я лично дал его, как только увидел Диму. Здесь, видно, редко будут пользоваться именами. Старый человек как - будто умирает, а вместо него рождается новый, армейский человекоуродец.
Не знаю, куда едем, знаю только, что прошло уже часа четыре, а потому страшно хочется в туалет, едем в какую - то секретную ракетную часть на границе с Рязанской Областью. Даже самые неспокойные здесь уже не орут - хотя по дороге дразнили проезжающих мимо водителей, показывали "факи" и задницы в окно, а в Москве улюлюкали вслед девкам, хлестали водку подкрашенную под "Пепси", а время от времени раскачивали автобус.
Вы знаете что ПАЗики легко раскачиваются?
Еще до того, как за окном началась эта противная морось, обычный дачно - березовый подмосковный пейзаж успел смениться мрачными дремучими лесами. Иногда шоссе выбиралось из леса на пространные заболоченные равнины и снова ныряло в чащу. Никогда бы не подумал, что в Подмосковье есть такие дикие места. Проехали разрушенную церковь с обглоданной колокольней, окруженной старыми, нерабочими "лесами".
Километра через 3 после того как шоссе кончилось и началась грунтовка, "ПАЗик" притормаживает перед металлическими воротами с похожими на огромные фаллосы ракетами. Какой -то "зольдат" с голубыми погонами открывает их, машет нам рукой, и что-то радостно кричит. Взвизгнув на мерзлом асфальте "лысой" резиной, автобус заезжает за ворота. Приехали! ( фрагмент Љ1)
На месте нам сказали сдать барахло. Потом подстригли изуверской ручной машинкой, которую, чтобы особо не "рвала", смазывали дешевым кремом "после бритья", подержали в бане без горячей воды и повели на примерку. Прапорщик - начальник склада, видно, считал, что солдату подходит абсолютно любое обмундирование, даже на три размера больше. Форма, конечно, была страшная. Просто жуткая. Ужасная. Монструозная. У меня не было слов. Такую я видел только в фильмах про штурм Берлина. Здесь ее почему - то звали "мабута". По - украински, по- моему, "мабуть" - "может быть". Тонкий намек в самом названии. "Может - Быть - Форма."
В зеркало не хотелось смотреть - я знал, что ничего хорошего там не увижу. Но отражение превзошло все ожидания: я не догадывался, что можно так изуродовать человека всего за полчаса! На меня смотрело "нечто" в мятой, песочного цвета форме, зимней шапке без кокарды и головой, подстриженной под "горшок", без всякого перехода между лысым участком и участком средней "оволосенности".
Я даже улыбнулся.
Плац. Platz. Прямо по курсу - трехэтажная кирпичная казарма, напротив нее - столовая и штаб части с обшарпанной стелой "в/ч 03666", вооруженные силы РФ", слева - покрашенная серой краской прапорщицкая общяга, справа - обшарпанная санчасть, - микрокосм в котором мне предстоит жить два года.
Казарма. Коз Арм. Для себя это слово я переводил как "Дом Армии", что в общем - то логично. Этот "дом" был сделан так, что здесь невозможно было спрятаться: личное владение каждого - его кровать и половина тумбочки, в которую мог залезть для проверки любой сержант. Все!
"Располага", "место прописки" роты, занимала половину второго этажа казармы. Вытянутый длиннющий коридор - "взлетка", упиралась в запертую дверь в другую, "взрослую" роту, проходя под "триумфальной аркой" турника. Сержанты спали ближе к взлетке, наверно для того, чтобы в случае войны их было легче разбудить. Моя кровать была от взлетки третьей, - об этом мне сказал мой "замок", сержант Титов.
Учебная рота. Чаще, правда, говорят "карантин" - месяц послушничества, испытания, перед принятием Присяги. В карантине солдат еще не солдат - если в это время дезертировать, то ничего не будет.
К тому моменту, как я переступил порог казармы, взлетку уже топтало человек сто таких же, как и я, призывников, распространяя едкий запах новой кирзы.
Нечто лысое толстое и мрачное, столкнувшись встретив меня у входа, шепотом успело спросить: "Откуда?" "Из Москвы". "Значит, земляк." Потом оказалось, что лысое "Нечто" зовут Саша и он станет моим другом. Тогда я еще не научился узнавать себя и прочих людей в этих тенях вчерашних пацанов.
Слава Богу, привезли нас ближе к вечеру, так что отбой наступил быстро.
***
Ночь. Лежу на жесткой пружинистой кровати. Спать не хочется. Разве можно спать, если в твоей жизни все изменилось на два года? Крышу рвет - я в армии! Созерцаю погруженную в тьму располагу, скалящих зубы качков, наклеенных в спортуголке. Слушаю шорохи и неясные шепоты по углам...
Повернулся к Невозмутимому, (матрас скрипит) он лежит рядом:
-Дим, а Дим, а ты как сюда попал?
Как попал? Как все.
А чего не откосил?
Денег не было. А ты чего не откосил?
Да я и не хотел косить, интересно было.
Ааа...- сказал Дима таким тоном, что невозможно было понять, одобряет он этот поступок, или нет. Спи! Выспаться надо - завтра день тяжелый. Теперь каждый день будет тяжелым, - подумав, сказал он. Все 730 дней. Ну, может быть, второй год не так... - , он отвернулся и вскоре заснул.
730 дней. 2 года. Я смотрел в щель между плитами на потолке и размышлял. Всегда трудно поверить, что впереди два года отвратительной жизни.
Когда я проснулся, рота еще спала. За окном над замерзшими мещерскими болотами завывала метель. "Луна" - казарменный ночник, выхватывала из темноты желтый круг на взлетке, в центре его за столом дремал ночной проверяющий. Офицеры стали дежурить по ночам в располагах после того, как повесился солдат в третьей роте - я об этом прочитал на стенде. На наручных часах, которые вчера переписали у всех вновь прибывших1, без пяти шесть. Пять минут до подъема. Вот дневальный пошел поднимать сержантов, а дежурный громко, не боясь кого - то разбудить, говорит ему, где надо убраться после подъема....Я вдохнул в себя запах пропитанной хлоркой наволочки и на меня с ужасом нахлынула, навалилась, сбила с ног, обдав горячим дыханием портянок, кирзы и хлорки, мысль: "Я В Ловушке!!"
Крик дневального "Рота, подъем!" спас меня. Я схватился за штаны, за портянки, что с ними делать? - обмотал вокруг ноги - и в строй, самым последним, остальные уже построились...
Быстрееееееее!!!!!!!
Еще китель с изуверским крючком, ремень и шапка! Наконец, я влетел на свое место, повернулся к соседу, показывая пальцем на крючок "Застегни!" Он не шелохнулся, он смотрел в потолок, его высоко задранный подбородок в прыщах и порезах от тупой бритвы, слегка подрагивал.
Под ярким электрическим светом рота являла море скомканных желтоватых застиранных простыней с синими одеялами, откинутыми на спинку кроватей. Хлорку пробивал отвратительный запах ночных человеческих испарений - для этого по уставу и требуется откидывать одеяло на спинку кровати. Мое одеяло откинуто не было.
Чья кровать? - негромко спросил Тит.
Все молчали.
Тит оперся на стальные распорки турника и посмотрел на нас. Распорки скрипнули.
-Моя, - в засасывающей тишине мой голос прозвучал жалко.
Ты. Это. Кто? - взгляд Тита был по прежнему абсолютно спокойным, но теперь Тит смотрел на меня.
Я хотел сказать "Миша", но вовремя осекся.
-Рядовой Москвин
-Ага. Значит. Специально. Для рядового Москвина...
Пауза.
Взвод, отбой!!!!!!!
И снова стадо слонопотамов бросилось раздеваться, складывать свою одежду на табуретки и бросаться в кровать. Чья - то злая рожа успела шепнуть "Тебе конец!". Мгновение тишины и снова
Подъем!! Построение.
Вы что? - Тит засипел. Вы ЕЩЕ не поняли где вы?! Вы В АРМИИ! На плац!
Рота, оглушительно громыхая кирзой на лестнице, выбежала на плац. Все по "форме 3" - без ремней и шинелей. На плацу уже весь батальон, сержанты показывают физ. упражнения, духи выполняют. Затем роты побежали по заснеженным улицам военгородка в сторону второго КПП.
"Ну, все, - охнул Саша - до "зоны" бежим!!" Я буду "погибать"!
"Зону", было слабовато видно среди 20 градусных декабрьских предрассветных сумерек, но бежать туда было километра 3, и Саша "погибал": он потел, от него валил пар, иногда он падал и его рвало на белый , затоптанный снег.
"Слушай, Москвин!! Давай, хватай его, чтоб не отставал," - Тит махнул мне рукой и я, как мог, одной рукой поддерживал Сашу. Саша смотрел на мир слезящимися красными глазами, по - рыбьи хватал морозный воздух открытым ртом, и слезливо хрипел: "Ой, блин! Да как хреново-ж мне!", потом бросал взгляд на меня "Не могу я бегать, ненавижу!"
Я, как оказалось, бегал хорошо.
Фрагмент ы 9-13
Мир.
Часть 3 Фрагмент Љ14
Михаил! Подъем! - Продрал глаза, - надо мной Саша, а рота уже судорожно собирается. Правда, непохоже, что утро.
А чё?
Тревога, блин, собирайся, брат! ПХ - прикухонное хозяйство горит, полыхает.
По казарме носился разъяренный старшина Захар и требовал от дежурного ключи к каптерке. Ключи никак не могли найти.
- "Трух! Где ключи?! Зина? Турпаганы! Урюки! Я спрашиваю, где ключи?"
В конце - концов Захар выбил дверь ногой. Мы накинули бушлаты и
выбежали на плац. Командиры других рот чуть ли ногами выталкивали своих
солдат из казармы. Как заводной чебурашка бегал комбат. Из бойцов многие
застегивали ремень и поправляли портянки.
- Потапчук!! - орал комбат ротному. Отправляй своих турпаганов на расчистку завалов!
ПХ - прикухонное хозяйство, которое в лучшее время являло сарай и бытовку, полыхало феерическим пламенем. В сарае держали свиней, и сейчас они, обоженные, с диким визгом носились по всей части, пожарники, грязные и мокрые, как черти, бегали с дырявыми пожарными рукавами и страшно матерясь, били тугими струями по горящему как рождественская свеча, хозяйству.
Ирония судьбы была в том, что ПХ находилось буквально в двух шагах от пожарки, но ЗА ней, так что из окна дежурный по пождепо мог наблюдать всю часть, но не ПХ. В ту ночь мл. сержант Фархутдин сидел, дремал, слушал радио, писал письма своей возможно даже и красивой девушке в город Ставрополь, клеил из плотной бумаги пепельницы (каким то хитрым образом эти пепельницы не загорались от бычков, их продажа была одна из основных источников дохода солдат пожарки) и узнал о беде в ста метрах от него, когда ему ПОЗВОНИЛИ.
Сарай сгорел полностью. Погибло 13 свиней. Ночью на ПХ никто не дежурил, последний солдат уходил отсюда в роту, предварительно заперев хрюшек, в полночь.
С 4 до 11 утра мы все работали на расчистке завалов, новенькая форма, сапоги и даже шапка насквозь пропиталась мокрой от пожарных шлангов сажей, ноги были мокрые, постоянно чихалось от дыма, поташнивало.
Со следующего дня началось восстановление. На ночь был назначен новый наряд "патруль ПХ", чтобы не растащили то, что не сгорело. Тогда. Когда дежурным по пожарке был дух моего призыва по кличке Серебряный в наряд ходил я. Монастырь работал - наши люди обеспечивали нас информацией о всех "положительных" местах для дежурств, куда мы запихивали своих.
По приказу нужно было дежурить на улице, но на то и Серебряный, чтобы не бродить по мартовским морозцам, а сидеть в уютной телефонке пождепо и пить чай. Хотя Серебряному сильно бы досталось, узнай кто - нибудь из дембелей о наших посиделках.
Серебряный был ...мясником. В своей гражданской жизни он изготовлял колбасу. Дело свое знал и любил. А в душе он был философ. Мы быстро с ним сошлись.
А чего ты, Миша, больше всего боишься ?- как- то спросил он меня.
Я вспомнил, что в детстве сильно боялся подходить к краю мостов и глубоких колодцев, но со временем смог перебороть себя. Теперь чаще всего я боялся, что останусь инвалидом, без рук и ног. Еще я боялся не успеть чего - то в жизни, и пока все этому способствовало - армия отнимала у меня два года! Я сказал Серебряному об этом.
- А я, Миша, боюсь остаться один. Ты представляешь, как это страшно - остаться одному?
В другой раз он спросил у меня: "Ты знаешь, что горело в ту ночь?"
Я странно посмотрел на него: "Как что, ПХ, что же еще? Сам знаешь, проводка заискрила."
Он грустно улыбнулся. "Нет, Миша, это горела наша старая жизнь. Горели мосты в то время, из которого мы пришли. Мы уже никогда не будем такими же".
Мне стало страшно: "Почему?"
"После того, как ты все это увидел, ты уже не станешь прежним. Что здесь творится? Самое страшное не в том, что у нас крадут наше время, превращая его в прах, в ничто, а в том, что мы видим каждый день и привыкаем к этому: дембеля требуют с нас то, что им не принадлежит и мы отдаем, даже не задумываясь. Их можно понять - они провели здесь два года, делали всю эту фигню, называемую работой, убирали говно за офицерами и делали то, что тем было "в падлу", получали свои 18 рублей зарплаты. Они больше не хотят так жить. В сущности все они - нормальные пацаны, поэтому наших, пожарных дембелей, я никогда не обманывал, всегда старался сделать то, что они скажут. Но "очко" никогда не рвал, портянки не стирал, так что в начале получал не меньше остальных. А знаешь почему я к ним нормально отношусь? Потому что знаю, и мы такими же будем!
Я чуть не поперхнулся горячим чаем.
"Как? Ты хочешь сказать, что и я и ты будем такими же? Будем отнимать у духов последние гроши?"
"Да." Серебряный спокойно посмотрел на меня. "Именно это я и хочу сказать
День начинается с порядка. Ordnung muss sein.2 Утюжим кровати табуретками до острых "кантов", отравниваем черные полоски на синих одеялах и отбиваем подушки. Мы и те, кто нас на полгода старше, за исключением одного дня - дня Гуся! Ровно на одни сутки - за 50 дней до приказа, дембеля менялись с духами местами: толстые дембеля метались по роте и выполняли приказы смеющихся духов. Но день Гуся уже давно был, уже торжественно прочитали на плацу приказ об увольнении, так что все ходили радостные и расслабленные, дембеля оттого, что скоро им домой, а полугодичники оттого, что скоро они перестанут быть чьими то духами, а сами станут дедами. Совсем недолго!
После завтрака, выйдя на развод, всей шаблой попали на разгрузку целого КАМАЗа продуктов для военторга. Это считалось за счастье, можно что- нибудь спереть.
Над душой стояли две продавщицы с советской химией и в белых кокошниках на головах и смотрели, чтобы мы ничего не сперли. Мы, ведь, не люди. Как к людям к солдатам в военном городке с роду не относились, мы - бесплатная рабочая сила, чтоб офицеры в собственном говне не утонули.
Не углядели - Угар спер батон колбасы, который мы, разделив, "запороли" за углом. Так им и надо!
На гражданке странно думать о том, что твориться в армии. Почему одни русские (или не совсем русские) люди "чмырят" остальных, отбирая у них самое последнее? Часто можно услышать рассказы: "да чтобы я, да в Армии, да кому то портянки постирал, да никогда"!
Обычно такие первыми и стирают.
Все просто как дважды два: во - первых, моральное унижение: попробуйте себя изуродовать отвратительной стрижкой а-ля "горшок", надеть нелепую форму, весь день заниматься тяжелым физическим трудом и оказаться в обществе людей, которым на тебя наплевать - уважать себя в таком окружении будет труднее. Во вторых, представьте себе, что такому существу противостоит уже хорошо сложившаяся "ячейка общества" из сильных, в меру упитанных и в хорошую форму одетых парней, которым ну совершенно неохота работать, зато охота курить хорошие сигареты, пить водку и т.д. Вот вам и дедовщина.
Кстати, согласиться на дедовщину для духа морально легче, потому как эта система стройна и проста: сейчас терплю я, через год будут терпеть другие, а я буду валяться на кровати и заниматься своими делами, а духи будут метаться, приносить мне жратву из столовки и деньги на карманные расходы. И никакого бунта и не было бы, если б наши деды знали меру, не забывали бы, что наш призыв вообще то не самый маленький...
А вообще, атмосфера сгущалась, война была неотвратима.
Началось с того, что нас где-то в марте "озадачил" на сигаретку дембель Выбор. Поскольку каждый считал себя самым крутым, сигаретку ему никто не принес. А зря, потому как Выбор собрал всех, хорошо "промял всем душу", и заставил найти уже две сигаретки. Каждому из нас.
С тех пор понеслось - "озадачки" постепенно перешли с сигарет на деньги и достигли невообразимых, по армейским понятиям, сумм. Деньги нужно было искать по любому, самому мелочному, поводу, И даже если ты их и находил, то озадачивался на новую сумму. Дембельский денежный аппетит был ненасытен: как - то к Сальскому пришел денежный перевод "с Родины" и он решил отдать часть дембелю Зине, который, между прочим, был его земляком, в надежде, "заплатить налоги и жить спокойно". Не тут то было! Зина, конечно, свою долю взял, но это не преминули сделать и остальные.
Однажды нас озадачили на особо крупную сумму в честь уж не помню чего. Ночью намечалась грандиозная пьянка, что не сулило нам ничего хорошего. Денег ни у кого не было абсолютно и мы разбрелись по городку в невеселых мыслях. Угарова пробила идея пойти стрелять деньги у прохожих, но даже несмотря на то, что получать от дембелей никто не хотел, все отказались. Дима и Ярослав двинули на промысел в магазин - в последнее время эта торговая точка из-за их посещений несла постоянные и немаленькие затраты - они воровали с прилавков все, что плохо лежит: сигареты, жвачки и обменивали их на деньги. Так они мстили за унижение на разгрузках.
Я и Саша и Сальников сидели на пороге казармы. Саша мрачно молчал, погруженный в свои думы,. Я же залюбовался на открывавшуюся отсюда панораму. Мысли, казалось, оторвались от земли и улетели далеко - далеко. Я поймал себя на мысли, что только здесь, оттеняемый остальными моими братьями по монастырю и по призыву, я начал понимать кто же я такой. Раньше я просто жил, подрабатывал, потому что не было денег, гулял, потому что хотел гулять. Эта была даже не жизнь, а существование.. Здесь - же тебе просто не дают забыть, что каждый день приходится воевать, доказывать свое право на достоинство и место под солнцем. Я теперь знал, например, что какие - бы ужасы не устроил ночью Зина, я никогда не пойду просить у прохожих мелочь или стирать чьи-то портянки. И мои друзья , я был в этом уверен, тоже не сделали бы этого. Я вспомнил, как Зина озадачил Сашу постирать тому форму. Саша "получал" три дня подряд, весь ходил в синяках, но форму так и не постирал, а тапочек, который отдал ему зашить другой дембель, он выбросил в канализационный люк.
В конце - концов мы "промутились" по городку час, чуть не попались патрулю, но никакого выхода так и не нашли. Ни с чем вернулись Невозмутимый и Ярослав - продавцы не спускали с них глаз. Итак, впереди предстояла тяжелая ночь.
Поскольку мы не достали нужную сумму вовремя, нас "поставили на счетчик". Дембеля завернули все гайки, так что жизнь в роте стала невозможной. Днем мы где - нибудь рыли траншеи и ковыряли мокрый, почерневший весенний снег, вечером все движения по казарме осуществлялись только бегом, а ночью нам устраивали построения, "сушку крокодилов" и "физо" (так назывались бесконечные отжимания от пола). Жизнь стала невыносимой. Особенно мы страдали от недосыпания.
Патологическая жадность наших дембелей быля связана с тем, что были они дембелями нищими. Неуставняк у соседей-автомобилистов был связан с немалыми деньгами. Слив бензина и его продажа поставлены на широкую ногу. Старшие призыва настолько богаты, что даже не ходят в столовую, предпочитая питаться "с рынка". На каждую машину, что передавалась от дембеля к духу, есть строгий "выкуп". Домой они ехали людьми обеспеченными.
Хоть народа в роте было меньше, чем в карантине раза в три, спрятаться от людей здесь было еще сложнее. А люди надоедали ужасно.
Теперь казарма казалась мне строением с тонким магическим смыслом, и чем больше я вникал в смысл обычных вещей, ее составляющих, тем более пугающим и точным казалось мне это сходство.
Языческие понятия "клан - монастырь" "клан дедов", "табу", "посвящение", которые хоть так никогда и не назывались, в чистом виде встречались на каждом шагу, а теперь еще и Казарма мне представлялась изощренным и гениальным храмом Зла. Зло, казалось, струилось сквозь выщербленные кирпичи казармы. Казарма, вне всякого сомнения, была живой, и если бы могла говорить, рассказала бы много страшных секретов армейской жизни. Мрачности прибавлял стенд с описанием обстоятельств самоубийства ефрейтора Солдатова.
Из окон казармы, противоположных плацу, открывался вид на болотистую равнину.. Несколько раз меня посещали мысли перелезть через забор и убежать туда подальше, к горизонту. Но потом я представлял, как построят по тревоге роту, как, проваливаясь в мокром снегу, будут проклинать меня, а потом, когда меня найдут - а они обязательно найду! как будет выворачивать внутренности военный прокурор с глазами - сверлами: "А почему вы убежали? А может вас бросила девушка? А может над вами издевались? Может быть "дедушки" заставляли вас стирать вам портянки? Может, до вас сексуально домогались?"
После обеда мы счищали почерневший майский снег с тротуара у рынка, когда появился Дима с сильно оттопыренной шинелью, из которой он вынул... миксер. Спереть с рынка миксер - для этого надо иметь железные нервы. Продав его, нам удалось получить кой - какие деньги. Угар, любимчик дембелей, пошел на переговоры. Они и сами видели, что слишком напрягли нас, а потому, чтобы сохранить лицо, согласились скостить сумму наполовину, с одним условием - отдать ее до обеденного развода.
Перерыты были все карманы, заняли, у кого только можно, но, тем не менее, нам не хватало червонца.
Надежда была только на почту. После обеда приносили "письма с Родины", в которые заботливая мать или бабушка нет- нет да и клала червонец - другой, несмотря на то, что деньги часто вытаскивали по дороге. Мы собрались в сушилке, вскрыли первых два письма - нету. Вскрыли последнее, Димино - тоже нету. В сушилке наступила гробовая тишина.
Дима взял сложенный вдвое листок бумаги. "От сеструхи",- своим обычным бесцветным голосом произнес он, развернул его - и тут, дефилируя по спирали, из письма вылетел... тот самый спасительный червонец.
Самая "жизнь" началась после ужина, когда старшина с ротным ушли. С третьего КПП принесли водку, дембеля расставили кучу "фишек" и сели на кроватях праздновать скорый дембель.
Изрядно пьяный Зина - самый старший из дембелей, врубил на всю казарму магнитофон: "Танцуйте!"
Никто не сдвинулся с места.
"Я не понял, " - Зина побагровел. Я сказал, - танцуйте!!
С места опять никто не сдвинулся.
"Так, парни, значит - расслабились. Решили, что раз вас не трогали, то надо дембелей через пиписку кидать? Дневальный, строй роту!
Нас построили на взлетке и Зина, подходя к каждому, "проминал ему душу" - то есть со всей дури бил по груди. Белому досталось даже "с ноги". Не трогали только Васю - на это мог пойти только изверг, настолько тот был тощ. Саша, падая, задел решетку оружейной комнаты и сработала сигнализация. Дембеля испугались и решили экзекуцию прекратить. Но ненадолго.
Я долго не мог заснуть - все старался задушить в себе противное чувство зыбкого морозного страха, который, пробираясь через духоту и спертый воздух казармы забирался под одеяло, неприятно щекотал ладони и изгонял из головы остальные мысли кроме одной - ночью будут бить. Наверное, не спал никто из Монастыря...
Заснуть нам так и не удалось. Проверяющий спустился на этаж вниз - в карантин и, видно, собирался провести ночь там. Где - то в углу уже разворачивалась шумная тусовка.
Казалось, я заснул, но ненадолго, я проснулся оттого, что кто-то тяжело дышал рядом. По-моему, уже сотый раз от пола отжимался Руслан Сальников. Через пять минут меня поднял Чук, дух и шестерка Зины, а уже через минуту я так же отжимался от пола на "раз-два". "Раз" - и твой нос в миллиметре от пола и "два" - и ты застыл на вытянутых руках. Я открыл для себя, что тяжелее всего - "Полтора" - это когда надо задержаться на полусогнутых руках. Вот, блин, никогда и не знал, что столько могу отжаться от пола. Пол, весь в грязно - мыльных подтеках от половой тряпки приближался ко мне уже сотый раз. Я отжимался и чувствовал, что глаза нашего призыва неотрывно смотрят на меня из - под прикрытых век и ...боятся. Этот страх я ощущал почти физически. Где же чертов Монастырь? Наверное, еще рано - боковым зрением я увидел, что Сашу повели в туалет. В конце - концов пол приблизился невероятно быстро и больно ударил по носу - это я упал.
Через некоторое время меня, еле стоящего на ногах, подвели к кровати Зины и заставили, ухватившись руками и ногами за душки, повиснут над ней. Это называлось "сушить крокодила", причем сам Зина лег на кровать, так что падать вниз было нельзя. Провисев с минуту я решил, что лучше сразу получить в табло, чем испытывать такие муки и рухнул вниз. Естественно, получил в душу.
С удовлетворением заметил, что получать "в табло" на самом деле не так страшно, как этого ждать. Я посмотрел в мутные глаза Зины.
Лося! - просипел он.
Что? - не понял я и тут же получил в душу.
Ты что, - очень удивился Зина, - не знаешь что такое "лось" ?
Нет.
- Подъем! - он пнул ногой Угара, что, к несчастью, спал ближе всего к Зине. Угар!! Лося!
Угар расставил над головой ладони наподобие развесистых рогов и Зина со всего размаха со свистом по ним врезал. Угар улетел куда - то за три кровати. Мне ничего не оставалось сделать, как повторить то же самое. Улетел я, правда, не так далеко - мне помешал турник.
Титу, видно, надоело смотреть на все это и он заорал: "Зин, дай, блин, поспать!" Это меня спасло - я отполз от турника к кровати, потирая ушибленный бок. Рядом с моей кроватью стонал избитый Сальников: "Щас поведут в туалет".
"Пацаны!" Зина встал с кровати. "Они совсе-ем расслабились, надо их жизни - то научить, игрушки - то кончились. Да - да!!"
Дембеля начали подниматься с кроватей.
"Зина, бля, уймись!!! - я домой, уволиться хочу. Я, блядь, к девушке хочу, а не в Малино вишню хером оббивать," - орал Тит. Но мы то знали, что хоть Тит и орал, против своих он не попрет - достанется и ему, все же пьяные.
Так, лихорадочно подумал я, сколько Наших? Сегодня приняли еще одного, майского. Отличный парень, но нам он сейчас не помощник, потому как во второй роте. Но я опоздал.
Пацаны!! - взвыл Ярослав. Мочи ИХ! Бей этих сук!!! Как они достали! Резким движением он выдернул железную спинку кровати в виде буквы С и со всей дури вмазал ей по близстоящему Зине. Началась драка, может быть, сильнейшая из всех, что видела казарма. Два самых крупных призыва, одни жилистые, худые, потные и злые против таких же злых, но обросших дембельским жирком.
Мочились всем, что попало на глаза - спинками от кроватей, швабрами, тапками, сапогами, кулаками, спинками от кроватей. Мы настолько были пропитаны злостью, что ...дембеля начали отступать.
Я и Дима бросились в туалет, его отделяла от основной располаги массивная дверь, так что из - за шума воды услышать оттуда, что творится в казарме было трудно.
На фоне ослепляюще белого кафеля пола лежал Саша. Чук и Мирон полусидели на подоконнике. Худяков отбивал удары.
-Встать, душара! Ты чё, меня через х.. кинуть решил?! Думаешь, дембеля уже уволились и все сразу раслабон схватили? Мы летали пока наши деды не уволились!
-Андрюша...- тихо, почти ласково, позвал Худякова Димулек.
Худяков оглянулся.
Перед глазами у меня пролетела искра, по ушам ударил глухой удар по баку, куда скидывали использованные засранные страницы "Документов Пленума" из туалета, и в следующий момент я увидел совершенно удивленного, просто таки пораженного Худякова, у бака со струйкой крови из носа. Дима потерял голову. Я первый раз в жизни видел его таким. Подпрыгнув, он со всей дури ударил ногой ему по подбородку, так что Худяков треснулся головой по баку и проломил его. Тот потерял сознание.
Короче, пацаны, - давайте договариваться. Дима нагнулся и поднял с пола кем - то потерянную зажигалку. "А то здесь будет война."
В туалет уже прибежали ошарашенные дежурный по роте, Тит и остальные деды - дембеля. Постепенно очнулся Худяков. Сначала тот ничего не понимающим взглядом, оглядывался, а потом удивленно уставился на Димулька:
-Так это ты, душара, меня ударил?
Спокойно, - промычал Тит. -Конечно, ты, Андрей, не прав. Духов расслаблять нельзя, но и издеваться над ними тоже на фига?
Да ты чего, Тит?!! Ты помнишь, как мы летали?!! Всех же били до крови, ты же сам в санчасти неделю лежал!
Да ты понимаешь, что этого слоняру, - он показал на Сашу,- завтра поведут на осмотр в санчасть, найдут синяки и мене, мене, а не тебя будут за х.. таскать по штабу!! - Тит тоже легко выходил из себя. Худякова никто не любил.
Короче, - голосом, не терпящим возражения голосом отрезал Ярослав. Никто не заметил, как он вошел. Делим! Мы по-прежнему будем делать всю работу, пока следующий призыв не придет, но НИКАКИХ БОЛЬШЕ ОЗАДАЧЕК!!! Ребята, мы призыв большой и бестолковый - смотрите, мы же вам можем такой подляк сделать, что вы все еще на год в Малино поедете!
В запертый черный ход уже минут пять ломился дежурный офицер. Ему естественно, никто не открывал .Тогда он позвонил в штаб части и очень скоро оттуда прибежал дежурный подполковник. К тому моменту все испугались, начали наводить порядок, всовывать обратно спинки, прятать сломанные швабры, стирать кровь, расставлять кровати. Дембеля мигом отрезвели, представив, что вместо дома они через месяц могут поехать в дисбат, потому как в ЛЮБОЙ драке для офицера всегда виноват тот, кто старше по призыву.
Наш дежурный попытался отмазаться, сказал, что у него завалился хозинвентарь (инвентарь был весь разбросан потому как он тоже пошел в ход). С наряда он конечно слетел. Но на дембельское суперсчастье, дежурный по части был из породы "положняков" - кому служить то до пенсии оставалось год - два, а потому ему было просто лень портить дежурство рапортом по поводу какой - то драки в роте. Зевая, он снял дежурного с наряда, позвонил ротному и сказал, что его рота - полные козлы, потому как не дают ему спать, да к тому же в драке разбили "луну", так что в казарме теперь ничего не видно.
А дембелям после этого пришлось договориться: испугавшись за дембель они списали нам все "долги" и отменили "озадачки". Не менее испуганные деды, то есть те самые, кто были нас на год старше и каких было то всего 6 человек, договорились, что хоть основные хоз.работы делать будем мы, все "озадачки" также отменяются.
Это была победа. О нас заговорили во всем батальоне - как же, в третьей роте нет неуставняка! Духи взбунтовались против дембелей!!
После обеденного развода, к сожалению, пришлось остаться в роте. Сначала попал "на фишку" - дембель Зина завалился спать, а меня посадил у взлетки на случай прихода старшины. Прекрасная возможность подумать о жизни.
До ужина просидел "на фишке", когда дембеля вместе с ротным играли в "Денди", теперь уже "фишка" была выставлена против дежурного по части.
Слухи о нашем ротном подтвердились на все сто: Полынчук был настоящим комиком. Этот двадцатисемилетний белорус ничего в своей жизни так не любил, как вареники и отъелся ими так, что заходя в канцелярию, задевал оба косяка. Над его приколами смеялись все - от рядового до полковника. Вот и сейчас он чего- то рассказывал:
"Блин! В Училище еще когда учился, остался я после занятий над картами поработать какими - то суперсекретными. А был последний день перед майскими. Хорошего понемножку - посидел я, собрал вещи и поехал на автобус. Ну, приехал в Городок, тут братва, девчонки... Короче утром меня, совершенно никакого, будит уже сорок седьмой, наверное, звонок в дверь. Открываю - стоит мой ротный, преподаватель стратегии и начальник кафедры.
"Да, - думаю, "лучше б уж чертики привиделись"!
Ротный, афганец, бывалый мужик, стоит весь бледный, как хрен моржовый, дрожит весь.
Пеня (он меня почему - то Пеней называл), Пеня, ты карты не брал?
Я постепенно в себя начинаю приходить, понимаю, что все это не "глюк", но ни про какие карты вспомнить не могу. К тому же ротный ж с роду в карты не играл!
"Да стратегические карты", говорит, "баран"! Не игральные!
Я бегу в комнату, бросаюсь к сумке, которую я как пришел, так и бросил под стол и точно - лежат они там, миленькие! Как я их забрать умудрился, я до сих пор не соображу...
Ротный как их увидел, так схватил, расцеловал их и начал вокруг стола прыгать и петь: "Нашлись! Нашлись!", а главный наш стратег посмотрел на меня, как Чикатило, и процедил: "Ну ты у меня сдашь экзамены !"
Под конец года я стал, наверно, самым великим стратегом района, но он мне стабильно ставил только одну оценку - кол. Сколько я ему водки, лососи переносил - столько, наверное, в Тихом Океане нет, в конце - концов я его уломал, когда уже почти из училища вылетел.
Я заслушался и чуть не пропустил фишку - по плацу, по куриному перебирая ногами, шел батяня - комбат. Ротный выключил "Денди", а каптерщик побежал ее прятать.
У тумбочки уже слышен был визг комбата: "Почему грязь на лестнице, дневальный?!!"
- Только что проводили политподготовку, - не моргнув взглядом, ответил ротный.
-Знаю я вашу подготовку. С хоботом. "Dendy" называется. На какую тему были занятия? - резко повернувшись ко мне, спросил комбат.
Предотвращение суицидальных наклонностей среди солдат первого года службы!- выпалил я первое что пришло в голову, потому как вчера сам переписывал этот конспект.
Аааа, Полынчук, набрал в роту московских прохиндеев - этот же у тебя конспекты пишет, - проворчал комбат. Ротный у комбата из - за спины показал: "Классно!"
Значит так, я обращаюсь к дембелям. Все чувствуют - скоро дембель. И как бы чувство близкой свободы не вызвало у вас помутнения рассудка. Я про солдатский рэкет и прочие уголовно - наказуемые деяния. Если я не дай Бог узнаю что - то, - он понизил голос. Сошлю в Мухосранск на три лаптя по карте от Владимира, где клюкву попой давят!! Партия в Малино уже готовится!
Малино было местным "сливняком" - туда ссылали "залетевших" и не "оправдавших доверия". Находилось оно, по слухам, где - то под Нижним Новгородом.
Перед самым ужином удалось сбежать в спортзал:
****
Љ21
Сначала мы с Сашей рассматривали книгу приема и сдачи дежурств.Перед нами проплывали подписи давно уволившихся и, наверное, давно забывших о армии людей. Напротив некоторых фамилий были фамильярные пометки предшественников: "Майор Воронин", а рядом корявым почерком: "Завалило пылью", "Прапорщик Балкин" - "Был голым и весь в говне"
Последняя ремарка меня особенно порадовала. Я долго смеялся, представив маленького и толстенького Балкина голого и в говне, неожиданно появившегося в подземелье. Но вместо виртуального Балкина перед нами вдруг возник оперативный дежурный.
После "объекта" ґ- в патруль технической территории. Еще лучше, чем в спортзале - спишь себе на КПП, иногда прогуливаешься по тех. территории, смотришь, чтобы кабель не украли - вот и весь наряд. Кабель у нас красть любили - потом в лесу сладострастно срезали с них резину сапожным ножем, а медь продавали.
Мне повезло вдвойне, попался хороший начальник патруля - молодой лейтенант Зубов. И вот сидим мы с ним, подбрасываем снежки из мокрого снега и лепим байки:
-А историю про captain Балтина знаешь?
-Не, не знаю, товарищ лейтенант.
-Ну, слушай: есть у Балтина друг, майор Орлов. Как - то в выходной, в семь утра, звонок в дверь. Сонный Балтин открывает, на пороге Орлов.
-Ты чё приперся?
-Да, слушай, врачи сказали йодную сетку на спине делать, а я сам нарисовать не могу, может, поможешь?
Что делать, не отказывать же другу: лежит Орлов на пузе, а Балтин на спине ему сетку рисует. Орлову хорошо, лежит, чего-то болтает..."Вот, - говорит, "жена ко мне приехала..."
Балтин так и застыл с пузырьком йода.
"Так чего же ты,"- говорит, - "сука, ко мне пришел в такую рань, раз к тебе жена приехала?!!"
- Так будить не хотел!
Ну, все нормально, нарисовал он сетку, оделся майор, пошел домой. Через десять минут прибегает: "Ты что",- орет, "сделал". "Ты зачем у меня на спине х.. написал?!!"
Я так заржал, что упал с крылечка.
А другую историю знаешь? Поставили как-то этого самого Орлова в патруль техтерритории, пошел он на очко. Час проходит, другой. Смотрят солдаты - что-то не то, пошли в туалет и видят такую картину: сидит Орлов перед унитазом на четвереньках, материться и рукой в нем шурует. А оказалось вот что - наклонился он, чтобы нажать на слив, а значок "Патруль" с шинели - то и соскочил - и прямо в очко. Когда об этом солдаты узнали, их потом чуть водой не пришлось отливать, чтобы от смеха не задохнулись.
Љ22
Время хоть медленно, но шло вперед. Запели птицы, распустилась листва... В мае уволились сержанты, а в июне пришел час "залетчиков", вроде Зины. Увольнение Зины не превратилось в шоу. В последнее время он стал тише воды, ниже травы. Видно, боялся, что кто-то вспомнит под дембель о былых деньках, а ехать домой с "фиником" совсем не хотелось. За неделю до заветного дня стал он необычно печален. В столовую не ходил и еду ему приносили прямо в каптерку, где он в редких перерывах между сном доделывал свою "парадку".
Из-за чрезмерных усилий "парадка" эта напоминала клоунский наряд - дорогой камуфляж, с палец толщиной аксельбант, по два шеврона на каждом рукаве, окантованные кипельно - белой веревкой. На груди - все мыслимые и немыслимые значки, от Гвардии до Военной Разведки.
В свой дембель он спокойно надел ее, пожал руку командиру роты, старшине, предварительно поставив им бутылку, оглядел роту и, обернувшись на пороге, сказал:
"Ну, прощайте, пацаны. Если что не так, простите. И ваше время придет."
Пришли молодые. Нет в Армии события более радостного! Сразу стало легче. Среди них были Афоня и Черный. Афоня был примечателен своей... незаметностью. Его невозможно было увидеть - настолько был он тих и спокоен, лучшего компьютерного специалиста было трудно найти и Афоню сразу забрали в штаб. Чем - то похожий на Диму, Афоня как - то органично, сразу и надолго вошел в нашу компанию.
Однажды, по пути в спортзал, я встретил Черного. Свои гроши с зарплаты он уже роздал своим дедам. Я угостил его колой. Просто потому, что больше угощать было некого - был бы здесь комбат, угостил бы его.
Сразу видно, что ты с Москвы. Купил бы лучше молока и хлеба,- сказал он.
У Черного была мечта - стать десантником. Это был последний человек, который верил в Армию. Последний из Могикан. Точнее, из Рязани. И он шел к мечте с редким упорством.
Основная его фишка была в том, что он никому не стремился нравится. Когда до службы Черный попытался поступить в новосибирское училище спецназа, его брат был в тюрьме, из - за брата ему намекнули, что делать ему в училище нечего.
Через несколько дней он пришел ко мне и с отсутствующим видом попросил позаниматься. Подвесив кусок старого пыльного матраса на огрызок шнура, он молотил по нему целый час. В облаке пыли видно было лишь мелькание кулаков, блестящее от пота мускулистое тело и прерывистое дыхание - на матрасе он вымещал всю злость, которая скопилась у него за эти месяцы.
Матрас сдался первым. Ухнув, словно живой, он, выпустив давно слежавшуюся вату, пропахшую крысиной мочой и пылью, и упал под ноги.
-Круто, сказал я. -Только убери здесь все.
Мы сошлись. Хотя не было в части двух более непохожих людей.
Вскоре он выпросил у комбата разрешение готовится к поступлению в Рязанское Десантное следующим летом. Что интересно, ему разрешили это даже его деды.
У одного из нашей роты родился ребенок и он уволился. Говорят, когда он навсегда уходил из роты он плакал, разбрасывая на плацу сапогами трехпалые кленовые листья ...
Что существует неуставняк ОТ нашего призыва я впервые увидел, когда нам выдали октябрьскую зарплату. Ротный придумал: сначала раздал деньги, а потом, через 10 минут устроил "досмотр личных вещей" и нашел у молодого Книгарева нашел целую пачку купюр. "Кассир,"- сразу сообразил Потапчук.
Кассирами называли "сборщиков налогов", которым поручено было собирать деньги, а потом отдавать всю сумму дедам. Заставлял его это делать... Угар. Командир был расстроен, я же потрясен. Блин! Ну, конечно, мы уже забыли, когда последний раз по настоящему наводили порядок или метались за деньгами. Мы же были крутыми! Мы были Монастырем! Нас никто уже не озадачивал, мы все, кроме меня получили младших сержантов! Но энтропия никуда не девается из этого мира. Глупо было бы предполагать, что деды неожиданно подобреют - они просто перенесли груз, который полагался и нам, на молодых.. Получается, Угар работал прежде всего на нас?
Совершенно неожиданно Угара отправили на "губу", хотя обычно у части на это не хватало денег. Это раньше все в армии было бесплатно, так что и зарплата военных называлась "довольствие", наверное потому, что все они были очень довольны, теперь же за "губу", как и за все, военгородку приходилось платить.
Приехал с губы Угар заросшим, с еще более сумасшедшим блеском в глазах, в чужой шинели и шапке. В тот же вечер он попросил меня разрешения помыться в спортзале ( в спортзале всегда была горячая вода, в отличие от роты, где только холодная)
Через час красный, распаренный, но невероятно печальный Угар сидел в кресле напротив меня:
Ты знаешь, Миша, а я раньше вас не понимал совершенно. А в камере, хоть сам того не хотел, начал думать. О многом там было время подумать, и о матери, и о свободе, и о том, что мы тут делаем...Я даже подумал, - он взглянул на меня, и глаза его как - то странно блеснули, хорошо бы и тебе там побывать...Вообще, там нормально. Сначала пацаны поиздевались немного... Проверку знаешь, как проводили? Все руками за трубу хватались и вот пока все фамилии не прочитают - не дай Бог, кто упадет, все сначала читать начинали. А труба толстая - руки по ней скользят... Там доходяга был один, постоянно срывался, и из - за него пацаны мучались. Так я его "прорубил", он в санчасть попал и все нормально стало проходить.
Потом я своего земляка нашел, он меня устроил мешки для морковки шить - так весь день на складе и сидели. Одно плохо - в камерах по ночам холодрыга страшная была, заснуть невозможно было. Всю ночь отжимался, чтобы не замерзнуть.
В спортзал зашел Ярослав, которому, кстати, недавно дали сержантское звание. Он вышел на середину громадного, пустого спортзала, рухнул на колени и заорал: "Господи, когда же весь этот дурдом закончится?!!"
Через тринадцать месяцев, - ответил я. Вставай, пол грязный, я его сегодня еще не мыл.
Он обернулся и посмотрел на меня: "Как ты думаешь, Миша, есть ли на свете судьба?"
-Сложный вопрос, - ответил я. Не знаю.
-И я вот тоже не знаю, - не поднимаясь с колен, ответил Гром. Но, думаю, что если она есть, то она, наверное, очень глупая. И у тебя, и у меня, и у всех нас... Мы все здесь - пленники лохотрона этой самой судьбы. Пленники гарнизона Святого Духа. Ведь, это тюрьма, где есть вечно злые дембеля и вечно святые духи. Потому как, что бы ты хорошего не делал, если ты старшего призыва, а тем более сержант, ты никогда не будешь хорошим для начальства. Духами быть проще! Только Дух здесь никогда ни в чем не виноват. Потому как ничего не решает. Только он, дух здесь Святой. Все остальные виноваты, потому как наделены своим кусочком агрессивной власти. А дух ничего не решает! А мы, Миша, потеряли свою святость, потому как больше уже не духи, а наши деды, шестерка трусов, которые чуть ли не под койки забились и ждут своего дембеля, трясясь, чтобы им самим не набили морды! Сейчас нам все понятно, все ясно, полные карманы денег, но если так все и дальше пойдет, мы же продадим свои души и станем ничуть не лучше Зины!
Нас вырвали из реальной жизни и заставили два года жить вместе в созданном нами мире, в котором, как в зеркале, отражаются все наши достоинства и недостатки. Я слышал, ты хочешь стать сержантом? Не стоит, - послушай дружеского совета. Каждый день я понимаю, насколько мы здесь никому не нужны и что я заставляю пацанов делать какую - то фигню. А будет еще страшнее. Подожди, придут наши Духи! Это ведь только наши полугодичники - над которыми мы уже издеваемся...Вот увидешь - все, кто прятались раньше за худяковскую да жмыховскую спину, всякие там Угары устроят им красивую жизнь, уже устраивают!
Когда я сидел в спортзале, ко мне зашел Гром.
-Роту опять трясут.
-Что, никак не могут после Качанина успокоиться?
-Ну...Угар в шоке, но держится вроде нормально.
В окно заглядывало катящиеся куда-то за горизонт вечернее солнце и меня почему-то снова потянуло на философские темы.
-Хм, вот что странно- зачем Угар крест носит?
-Ты о чем?- не понял Ярослав
-Не, ну понимаешь, почти все неуставняки носят кресты. Это же ведь Угар его довел.. Раз видел - суицид3. Зачем доводить? Получается, он тебя на отпуск и наказал. Спрашивается, зачем тогда Угар и другие носят крест? Они же делают все прямо противоположное тому, что когда-то было написано в Библии. Зачем-то у этих вшивых духов деньги отбирают, зачем-то Качанина, и так больного, доводят...
-Ну, с крестом я вообще не понимаю, - ответил абсолютно нерелигиозный Гром. Вот подумай сам - Иисуса Христа на кресте распяли, поэтому они все кресты носят (хоть с молодых бабки и снимают), а вот если бы Иисус погиб, например, на электрическом стуле, то, что ж, они все стулья на шее носили, а в карманах аккумуляторы для полной благости?
Я чуть не подавился от такого богохульства, но вместе с тем меня поразила свежесть мысли.
Кстати, я договорился с Угаром. Мне кажется, что дело замнут, но Угар свою "активную неуставную деятельность" не прекратит. Поэтому я заключил с ним договор, - он меня не подставляет, я ему на дембель ставлю три пузыря "водянского".
И таким образом, получается, что Угар "озадачил" и тебя, - улыбнулся я.
- Думай, что хочешь, Миша, - разозлился Гром. Мне по фигу. Мне весь этот дурдом, - он двумя пальцами схватил за свой лычкастый погон, - ничего не значит, я хочу только уволится пораньше и девушек своих увидеть. Все! Это не значит, что я "рвать очко" собираюсь. Но и краснеть за то, что Угар делает, только за то, что я его "замок", не собираюсь.
Финал истории был грустным и вместе с тем, веселым: веселую пару отправили на излечение в какую - то подмосковную психушку, по возвращении из которой Угар рассказал такую историю:.
****
Ну, значит, приехали мы в эту самую психушку. Чего меня там сразу порадовало, что больница очень богатая - медсестры все в золоте ходят, не говоря уже о врачах. У нас сразу форму забрали, а выдали классный спортивный костюмчик и кроссовки, да я их с собой привез - можешь посмотреть.
Пока нам уколы не начали колоть, я успел осмотреться: короче половина там, действительно, самых настоящих психов, а половина самым черным образом "косит". Не успели мы очухаться, как нам что - то вкололи, от чего мы с Качанинынм дня два, наверное, спали. Потом, когда проснулись, приходит к нам доктор и говорит: если хочешь, чтобы тебя комиссовали4, просто подпиши эту бумагу, и дал мне какой - то бланк.
Так я остался в палате один, если не считать Балайкина с этим бланком. Думаю, вот она - моя свобода, подписать - и все, закончена моя служба. Только почему - то не подписал я тот бланк. Может, жалко стало потерянного года, что уже отслужил, а, может, не хотел, чтобы у меня за душой эта печать "комиссованного по дурке"5 оставалась.
Я проснулся и начал куролесить. Сначала боялись психов: представляешь, стоишь в коридоре, а к тебе подходит такой "крест6" со здоровой Библией: "Давай",- говорит, "о Боге поговорим". Но потом мы просекли, что всех буйных там в отдельной палате держат, а эти безобидные. Был там такой псих, молодой, но уже лысый, так его все Лениным звали. Не знаю, где тот Ленин достал классный такой портсигар, но ходил он с ним постоянно - и даже спал с ним. Подхожу я как-то к нему и говорю: "Ленин, давай меняться, - я тебе зубную щетку, а ты мне портсигар". Тот мычит, нет, мол, не буду. Тогда я ему говорю: "Так я тебе и пасту отдам". Он подумал и спрашивает: "А хорошая паста?" "Да ты что", отвечаю, "самая лучшая. Сам с трудом достал!" Ну он мне портсигар и отдал.
При этом Угар всегда доставал и показывал действительно чудный антикварный портсигар.
Когда старшина приехал нас забирать, все психи выбежали ему на встречу и орут: "Комбат, комбат, не обижай их!!" У того от страха аж очки запотели. Я психам говорю: "Да это не комбат, это прапорщик!", а они еще сильнее орут: "Прапорщик, прапорщик, не обижай ребят, не обижай!!"