Сон, больше походивший на дрёму с примесью яви, возвращал образы мёртвых, рассеянных на трёх фронтах до Праги.
Старик маялся, кряхтел, вытягивая больные ноги. Сердце ныло, заставляло зажигать свет, класть мятно-холодную таблетку валидола под язык.
Утром он надевал старый, но не поношенный костюм, начищал лоскутом бархата кургузые ботинки и, под звон медалей и двух орденов, спускался во двор, прижимая к груди походную тальянку.
Он садился на скамейку. Подумав о чём-то своём, давнем, разворачивал потёртые меха, проходился почти негнущимися пальцами по клавишам.
В этот день ему дарили белые с жёлтой сердцевиной нарциссы. Прохожие, останавливаясь, поздравляли старика с праздником Победы и радовались, что ещё жива старая гвардия и выглядит бодрячком.
Когда старика не стало, в квартире поселился сын.
Сын не спал полночи, нервно ходил из угла в угол, чувствуя злобу на всех и вся, жалость к себе. Обида смешивалась с головной болью, побуждала к действию - спасать иззябшее тело.
Полированная дверца шкафчика отразила его опухшее лицо пропойцы, шаг... вырванные с мясом отцовского костюма награды в дрожащих руках....
Через час, под звон десяти бутылок с палёной водкой, он поднимался в квартиру.
Утро. 9 Мая. Струя слюны на небритой щеке, рот с кариозными пнями, грязная куртка накинута на худые плечи, ноги в рваных джинсах и кроссовках с растрёпанными шнурками поджаты к подбородку, голая спина наружу... - это сын фронтовика, он спит на лавочке. Награды пропиты.