Самые честные из зеркал - зеркала гримерных. Не обманут, не утаят. Наметилась морщинка? Вот она, пожалуйста, получай, любуйся. Волосок седой? Вот он, миленький. Смотри, не пропусти. Считаешь, что мешочки под глазами совсем не заметны? А как же, надейся. Ещё как заметны. Ещё как! И все же - лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Верно ведь?
Маше - сорок, и от этого никуда не денешься. Яркий луч от светильника над зеркалом выхватывает из темноты гримерки белое лицо с выступающими скулами, черные глаза, утопающие в килотоннах косметики, крупные ярко-алые губы, слишком алые для такого белоснежного лица, но Маша говорит себе "Пусть будет!" и аккуратно наносит толстый слой крема под глаза. Облокачивается на спинку кресла, любуясь результатом, слегка поворачивает голову то вправо, то влево, и волны густых каштановых волос, рассыпанных по плечам, глянцево переливаются в такт движениям.
- Красава, черт возьми! Нет, ещё не вечер! - довольно бормочет Маша, все же отметив, что ещё больше похудела. Скулы заострились, щеки ввалились. Вот же незадача, все нормальные женщины толстеют с возрастом, а она худеет. Это все её бестолковая гастрольная жизнь. Но как же без неё? Как же? Ведь мечтала же? Мечтала. Всегда мечтала...
***
Еще в детстве крошечной худенькой девочкой Маша мечтала стать великой балериной. Она усердно собирала вырезанные из глянцевых журналов фотографии балерин, а вечерами, забравшись с ногами в уютное мамино кресло, слюнявя пальцы, перебирала разложенные на коленях потрепанные картинки, любовалась и грезила. Балерины казались ей сказочными существами, хрупкими, невесомыми, неземными. Насмотревшись, Машка вылезала из кресла, вставала на цыпочки и бродила по комнате, взмахивая руками, задирая ноги, как те девушки-лебеди из любимого Машкиного балета. Девочка часто ходила с мамой в театр. И каждый раз, когда мама сообщала: "Я купила билеты на "Лебединое озеро"", бесконечно счастливая девчушка скакала по квартире и кричала: "Ура! Ура!"
- Мама, давай узнаем, когда экзамены в хореографическое училище? - почти каждый день ныла Машка над маминым ухом. Но вечно занятая мама только отмахивалась:
- Узнаем, узнаем, успокойся.
Шли дни, месяцы, годы, а ничего не менялось. Тогда Маша придумала новый способ попасть в училище.
...Мама начинала нервничать, замечая, что дочка опять прыгает, как заводная, едва только они выходили на площадь перед театром. Окружающие люди с улыбкой наблюдали за неистово прыгающей девчонкой рядом с невозмутимой мамашей.
- Маш, ну перестань! - шепотом раздраженно бросала мама. Девочка на минуту останавливалась, а потом снова - прыг-прыг... выше-выше...выше-выше... Тонкие каштановые косички по плечам - шлеп-шлеп...шлеп-шлеп...
Раньше, если погода позволяла, мама с Машей обычно долго гуляли по площади в ожидании спектакля, а теперь сердитая родительница старалась побыстрее затащить дочь в фойе.
- Маш, ну ладно, давай уже заходить, - дергала она Машу за руку. А девчонка упиралась, оглядываясь по сторонам. Нет, и сегодня никто не заметил! И сегодня - всё зря! А может, эти балетмейстеры не ходят по улицам вообще? Ну как можно было её сегодня не заметить?! Ведь она так прыгала - выше всех, лучше всех.
У Машкиной одержимой прыгучести была одна простая причина, о которой не знала даже мама. Когда-то Маша прочитала в журнале, что одна известная балерина так начала свою карьеру. Она просто прыгала на улице, а мимо проходил известный балетмейстер. Он обратил внимание, как красиво прыгает девочка, подошел к ней и предложил заниматься балетом. Позже уличная попрыгунья стала великой танцовщицей. О ней узнал весь мир! А ведь до встречи с балетмейстером она и не помышляла о танцах. А вот Машка помышляла! Мечтала неимоверно, верила в свой счастливый случай и прыгала-прыгала, где только возможно. Может, и её заметит какой-нибудь хореограф, поговорит с мамой, убедит её, что дочери обязательно нужно заниматься танцами. И тогда уж...
- Маш, опоздали мы с твоими экзаменами в училище, - как-то сказала мама после очередного Машкиного "узнай". - Я узнавала: там принимают только после третьего класса. А ты уже в четвертом. Поздно, Машенька. Но, ничего, вот в музыкальную школу можно записаться. Давай?
Так Маша стала учиться в музыкальной школе: играть на пианино, петь в хоре и осваивать нотную грамоту. Не очень-то это ей нравилось, но выбора не было: балет остался в невозвратимом прошлом. Тем более, как говорили учителя музыки, ребенок подавал надежды. Мама радовалась. Фотографии балерин покрылись слоем пыли, а потом и вовсе отправились в мусорное ведро.
Маша училась в восьмом классе, когда её пригласили играть на синтезаторе в одну самодеятельную музыкальную группу. Девчонка согласилась, не раздумывая. Какое счастье! В мечтах она уже видела себя на сцене, в ярком свете софитов, за внушительной "Ямахой", с какой-нибудь совершенно сумасшедшей прической и с тем вдохновенно-радостным взглядом, с коим малышка Сюзи Кватро терзала свою бас-гитару. Да-да-да! Она тоже станет великой и известной.
К своим пятнадцати годам Маша из хрупкой маленькой девочки превратилась в интересную стройную девицу с то ли цыганской, то ли греческой внешностью. Волнистые темно-каштановые волосы, карие глаза-миндалинки с ресницами "стоп, мужчины", большие чувственные губы. Но Машка не считала себя красавицей. Глядя в зеркало, она с досадой отмечала, что нос у нее крупноват, глаза маловаты, а губы так вообще просто безобразно огромные. "Эх, везёт же некоторым родиться красивыми! - горестно размышляла девочка. - А я вот не удалась! Но ничего, все равно стану известной. У Сюзи тоже внешность не очень, но ничего ведь, прославилась".
Теперь три раза в неделю Маша с энтузиазмом бегала на репетиции. Энтузиазм бешено подогревался ещё и первой Машкиной влюбленностью. Да и как можно было не влюбиться в руководителя группы! За одно имя можно было влюбиться. Девчонка засыпала, чувствуя сладость этого чудесного имени на своих губах, и просыпалась от этой сладости. О, Людвиг! Людвиг! Волшебное музыкальное имя! Людвиг не испытывал к Маше ответных чувств, а может, даже не догадывался о её любви. Он был намного старше всех участников группы, работал на какой-то серьезной работе, а музыка была его хобби. Может быть, какой-нибудь из его несбывшихся детских грёз. Он не только руководил группой, но и сам играл на бас-гитаре.
Часто после репетиции Людвиг ненадолго оставался в Доме культуры, и тогда Маша просила у него разрешения самостоятельно поиграть на синтезаторе. Он всегда разрешал, девочка садилась за инструмент и начинала импровизировать. Изящные кисти рук с длинными подвижными пальцами, как растревоженные пауки, стремительно носились по клавиатуре, термоядерная смесь из классики, джаза и попсы сотрясала стены репетиционного зала, причудливым эхом носилась по коридорам. А Людвиг сидел, закрыв глаза, склонив голову к плечу, и слушал. Машка, обмирая от счастья, изредка кидала взгляд на своего кумира, на его прекрасное бледное лицо, оттенённое угольно-чёрными длинными волосами, зачесанными и собранными сзади в пышный "хвост". Она уже почти не вспоминала о балете и благодарила родителей за то, что надоумили её учиться в музыкальной школе.
Однажды группу пригласили выступить на большом концерте в честь Дня города. Волновались все. Волновался Людвиг, нервничали мальчишки, тихонько трусила про себя Маша. На таких крупных мероприятиях они выступали впервые. Каждый день - репетиции, даже в ущерб учебе. Представительный красавец Людвиг приходил в школу и отпрашивал Машку с уроков. Он уверенно входил в дверь класса прямо на уроке, подходил к учителям и негромко им что-то говорил, подкрепляя слова демонстрацией документа из солидной красной папочки. Учителя отпускали Машу без возражений, одноклассники завистливо, с уважением провожали взглядом гордо удаляющуюся ровесницу. Девчонка начинала чувствовать себя чрезвычайно важной особой, почти звездой. Всё шло замечательно. Две запланированные композиции группа отрепетировала до идеала. До концерта оставалось два дня, и тут Людвиг, видимо, излишне переволновавшийся, предложил Машке спеть на концерте песню.
- Да я не смогу, - еле сдерживая дрожь в коленках, отказывалась "звезда". Она и на заднем плане за клавишами чувствовала себя не очень уверенно. А чтобы так, в центре сцены...
- Ну, давай хотя бы попробуем, - настаивал Людвиг. - Знаешь песню "Куда уходит детство"?
- Знаю.
- Ну, давай, спой.
Быстренько подобрали тональность, и Машка запела. Спела всю песню от начала до конца, после чего как-то странно погрустневший Людвиг произнес:
- Все, Маш, чудесно. Будешь петь на концерте. Репетиций не надо. Все просто прекрасно.
И мальчишки из группы согласно закивали головами, подтверждая, что песня прозвучала "ну просто..." и "нет слов..."
Вот и концерт. Отыграли на "отлично" две композиции. Настала Машкина очередь петь. Как во сне, девочка услышала слова:
- А теперь перед вами выступит... с песней...
- Вперед, Маша, - шепнул Людвиг, и юная певица неуверенной походкой вышла на середину сцены.
- Пацаны, не забыли, - ми минор, - обернувшись, негромко сказал сжимающий в руках бас-гитару Людвиг. - Поехали...
- Тук, тук, тук-тук-тук-тук... - отстучал барабанщик. Мальчишки дружно грянули вступление. Маша, собравшись с силами, мужественно затянула первый куплет. У нее не было дороги назад. На самых низких нотах она хрипела, шептала, почти не вытягивая, но пела. Припев получился еще более-менее сносно. Наконец, песня и Машкина пытка закончились. Опешивший зал после некоторой паузы начал ободряюще аплодировать, а девчонка бегом рванула за кулисы. Там, обливаясь слезами, она лупила нервно сжатыми кулаками Людвига по груди и истерично кричала:
- Почему ми? Почему? Почему?! Ведь соль, соль минор!
- Извини, Маш, - растерянно отвечал Людвиг, - забыл. Извини. Растерялся. Но ничего, всё нормально. Ты спела, вытянула. Молодец.
- Спела, но как? - захлебываясь слезами, вопила Машка.
- Нормально спела, всем понравилось, - фальшиво утешал Машкин кумир, уже бывший...
Она не смогла простить свой позор ни Людвигу, ни группе. Бросила группу, и вообще - музыку. Стала заниматься танцами в маленькой студии при Дворце культуры. Обычными бальными и народными танцами. Успехов особых не было, но Машке нравилось изучать танцевальные па, оттачивать пластику движений.
Так прошло три года. Несостоявшаяся балерина и певица стала заурядной студенткой заурядного филфака заурядного университета. "Нет, не бывает никаких счастливых случаев, - решила Маша. - Все это выдумки". Но два раза в неделю она исправно ходила в танцевальную студию.
И вот однажды...
Осенний вечер уже накинул серую сеть сумерек на город. Дворец культуры празднично светился желтыми окнами. Машка пришла на занятия танцами раньше обычного и в ожидании бесцельно бродила по площади перед Дворцом, наслаждаясь особым запахом поздней осени - запахом сырости, тумана и прелой листвы. В голове назойливо крутился хит сезона: "Осень, осень! Лес остыл и листья сбросил..." Безлюдная площадь медленно погружалась в туманный ноябрьский мрак. Маша, уверенная, что её никто не видит, театрально взмахнула рукой и негромко пропела, обращаясь к темневшей на газоне сиротливой кучке мокрых листьев:
"Осень, осень!
Ну, давай у листьев спросим:
Где он, май, вечный май?"
- Девушка, можно задать вам вопрос? - приятный мужской голос прозвучал совсем рядом. И совсем неожиданно.
Маша вздрогнула и обернулась. Увлеченная страданиями безропотно гибнущих листьев, она не заметила, как к ней подошел высокий худощавый юноша в темной кожаной крутке и с черной папкой под мышкой. Внешность молодого человека не внушала опасений. Обычный студент. Возможно даже, заучка и отличник. Гладкая светлая челка прилизана набок, на тонком носу очки с толстыми линзами.
- Можно. Спрашивайте, - быстро справившись с замешательством, ответила Маша.
Но следующий вопрос чуть не сбил её с ног:
- Скажите, вы когда-нибудь пели на сцене?
- Ха-ха, - со злобной издевкой ответила девушка, вспомнив свой песенный дебют. - Ха-ха. Пела ли я на сцене? - И уже серьезно. - Пела. А в чем дело, собственно?
- Понимаете, - сбивчиво начал объяснять несколько растерявшийся юноша. - Я из группы "Полёт". Знаете такую группу? Она довольно известна в городе. Так вот: через три дня мы должны принять участие в большом концерте в центральном Дворце культуры. Всего одна песня. А наша солистка заболела. Вы бы не смогли её заменить? Пожалуйста. Всего одна песня...
Маша мучительно раздумывала. Группа "Полёт" хоть и не блистала, но была довольно популярна. Но воспоминание о своем первом неудавшемся выступлении до сих пор грубо давило на болевые точки Машкиной души. И все-таки... Такой шанс.
- Хорошо. Я могу попробовать. А какая песня?
Молодой человек на мгновение разогнал осенний сумрак своим ярко просиявшим лицом и полез в папку. Вытащив и развернув сложенный пополам листик, он протянул его Маше:
- Вот, смотрите. Песня Аллы Пугачевой "Куда уходит детство". Знаете слова? Если что, то вот они, выучите...
Юноша долго и оторопело смотрел на бьющуюся в истерическом припадке собеседницу. Видимо, он никак не ожидал такой реакции. А Машка забавлялась от души. Такой артистически злорадный хохот у нее получился впервые в жизни.
- "Куда уходит детство", говорите? Ха-ха-ха... Знаю ли я слова? Хи-хи-хи... Да вы среди ночи меня разбудите, и я вам их оттарабаню, как таблицу умножения, ха-ха... А "Осень" "Лицея" вам не спеть? Чем плохая песня? Слова я знаю.
- Н-н-нет, нет-нет, надо только "Детство". В программе уже записано. Ну, так что? С-согласны? - впавший в легкий ступор парень стал испуганно прятать лист в папку.
- Увы, нет, - отсмеявшись, твердо ответила Маша. - У меня сейчас занятия танцами. Я не могу их пропустить.
- Ну, ладно, жаль, жаль...
Юноша, ссутулившись и нервно тиская папку в руках, стал быстро удаляться в сторону желтых окон Дворца культуры.
Машка задумчиво побрела к ближайшей скамейке. Вновь наткнулась взглядом на молчаливые почерневшие трупики листьев. "Шанс дается человеку лишь раз. Не пройти мимо, не пропустить..." - вдруг вспыли в сознании слова. Ожившей рыбкой затрепыхалась мысль о балерине и балетмейстере. Девушка резко обернулась:
- Молодой человек, постойте...
***
...Унять дрожь в коленках - это раз. Восстановить дыхание - это два. Дышать ровно, не волноваться. И соль-минор - это три. Всё будет хорошо.
- Олег, соль минор, помнишь? - это зря, конечно. Это нервы.
Олег лишь улыбнулся и развел руками, мол, о чем речь. Спокойно и - вперед!
Все хорошо. Соль минор и Машкин голос. Мощный, зычный, переполняющий зал, взрывающий сердце. Маша пела, а голове у нее отчаянно прыгала маленькая девочка с тонкими косичками, мечтающая о балете. Выше, выше, выше... Её должны заметить. Должны! Надо только прыгать - везде, всегда! И заметят, обязательно заметят.
"И зимой, и летом
небывалых ждать чудес
Будет детство где-то,
Но не здесь, но не здесь..."
А ведь не заметили. Девочка не стала балериной. И уже никогда не станет. Но кто-то другой, может быть, такая же маленькая девочка, как она, только более счастливая, станет. Обязательно станет.
"И в сугробах белых,
И по лужам у ручья
Будет кто-то бегать, но не я, но не я..."
Музыка стихла, а Маша опустила голову и все повторяла про себя "но не я...". Потом спохватилась, впилась взглядом в зал, пытаясь разглядеть во тьме лица зрителей. Нет, ничего не видно из-за этого ужасного, слепящего света. Почему тишина? Почему никто не хлопает? Опять всё плохо? Может, убежать сейчас, пока не поздно? Развернуться и сбежать за кулисы? От очередного позора. И этот дикий, совершенно невыносимый свет софитов. Как на операционном столе... Ну что же делать? Ну же, что делать?
И вдруг... грохот. Оглушающий, сметающий все вокруг! Это оттуда, из зала! Это... аплодисменты! И еще... волна. Волна любви. Нет, не просто волна - цунами. Цунами огромной силы! Чистая энергия любви! И Олежек рядом. Тоже хлопает. Спасибо, спасибо, вам, люди!
Маша стояла, чувствуя, что еще немного, и рухнет на колени посреди сцены, и будет благодарно рыдать в водовороте всеобщей любви и обожания, радости и восторга, умноженных на тысячу ликующих душ... Нет, такого она еще никогда не испытывала! Она даже не представляла, что может быть такое, ни с чем не сравнимое чувство. Казалось, душа её разорвется сейчас на мелкие кусочки, выплеснется слезами ответной любви и благодарности.
- Спасибо, спасибо вам! Спасибо! - хрипло повторяла Маша, едва удерживая микрофон в ослабевших руках. Глаза невыносимо чесались от света и подступивших слез. А люди всё аплодировали, встав с мест, кричали "бис", и казалось, это никогда не закончится. На "бис" у Маши песни не было. Олежек увел ее со сцены, счастливую, взволнованную, одуревшую, с расплывшейся тушью на глазах...
***
- Маша, твой выход через пять минут. Готова?
Вечно он появляется незаметно. Как тогда, осенью, в первый раз.
- Спасибо, Олежек, я уже...
"Уже..." А под глазами - потёки. Вспомнила тут, нашла время. Ничего, ещё пять минут, она успеет привести себя в порядок.
Когда-то, в ранней молодости Маша абсолютно не понимала тех артистов, которые, несмотря на возраст, всё выступали и выступали. Заслуженные старички и старушки, они могли бы спокойно жить на накопленные за гастрольную жизнь капиталы. Ведь даже виртуозная пластика лица не могла скрыть их возраст. А зрители... Они всё знают, от них ничего не утаишь.
А может, хватит? Хватит выступать? Ведь не вечно же Маше замазывать морщинки и красить волосы? Рано или поздно время победит. А она упорно продолжает верить, что для артистки главное - вовремя уйти со сцены. И навсегда остаться в памяти поклонников молодой и красивой.
И все же, все же... Ещё не вечер, еще немного, еще чуть-чуть, успокаивает себя Маша. Конечно, сейчас залы уже не те, и зрители другие, и аплодисменты не такие бурные. И волна - не цунами. Но все же волна - волна чистой концентрированной энергии любви, ради которой вновь и вновь - под слепящий откровенный свет софитов.