За сотни километров остался заповедный остров с вечным ветром, палящим зноем и выжженной степью. И дикими лошадьми. Глупыми лошадьми!
Света только так теперь могла думать о тех лошадях. О лошадях вообще:
- Глупые, глупые лошади!
Поезд уносил ее все дальше от Бирючьего. Все ближе становился дом, родители, друзья, а в мыслях - только степь, только лошади. То и дело тягучая боль змеей шевелилась в груди, и Светка со всех сил прижимала к глазам тощую казенную подушку. Накрахмаленная наволочка холодила веки, боль уходила. Но ненадолго.
Поезд то набирал, то сбавлял ход, мягко подрагивала верхняя полка, с нижней тянуло застарелым перегаром. Слышались далекие сбивчивые разговоры и близкий храп. Вагон казался отвратительным после двух недель в заповедном крае, где вокруг - только пустынные песчаные пляжи, благоухающая цветущими травами степь да огромные соленые озера в строгих ошейниках остролистного рогоза.
Ворочаясь на верхней полке душного вагона, Света вновь и вновь возвращалась мыслями в прошлое, на Бирючий ...
Вспоминала, что нравилось ей, как пахнет Коська - старая егерская кобыла. Светка иногда прижималась лицом к бархатной лошадиной шее и вдыхала дурманящий терпкий аромат. Запах солнца и разнотравья. Коська довольно жмурилась и помахивала хвостом. Рядом шелестело ракушками мелкое и теплое Азовское море, порывами налетал горячий ветер. А на берегу - только Света и Коська, девушка и лошадь...
Никогда не забудет Светка бескрайнюю желто-зеленую равнину с белыми пятнами солончаков, жемчужными зарослями серебристого лоха, изумрудными зеркалами лиманов. Тихие вечера, наполненные багровым отсветом заходящего солнца, ночные грозы над морем, обжигающий пятки песок. Бесчисленные стаи чаек в ярко-синем небе, красавцев-фазанов, вспархивающих из-под ног с шумом разорвавшейся петарды, пугливые стада неутомимых оленей и куланов...
Вот только чувство вины не давало покоя. Осталось, как заноза - болезненное, не проходящее. Как с ним бороться? И лишь одна мысль казалась спасением и защитой: "Глупые, глупые лошади!" Глупые! И все тут! Они виноваты. Они!
Но боль в груди не отпускала, тревожила, мучила. И девушка чувствовала свою вину. Но как признать? И признаться? Ведь еще пахли руки степным сеном. И морской солью. И конским потом...
Все началось с того, что Светка, авантюристка по натуре, выпросила в деканате направление на практику в заповедник. Удалось попасть на Бирючий остров - именно туда, куда хотелось больше всего - крошечный, плоский, как лепешка, участок суши в Азовском море. Одна, без подруг, поехала - не побоялась. Хоть и далековато от родного города, зато почти курорт. Заповедная степь - для изучения, солнце, воздух и вода - для отдыха, восстановления сил хрупкой студентки, измученной экзаменами. Девственная, нетронутая человеком природа милостиво приняла городскую девчушку в свой мир.
Вспоминала Света, как на третий день практики узнала от старшего егеря Михалыча, что есть на острове табун диких лошадей. Когда-то это были обычные домашние лошадки, жившие в конюшне на главной усадьбе. Лесники ездили на них в степь, в обходы. А потом люди пересели на мотоциклы, и лошади стали не нужны. Их отпустили на вольные хлеба, на жизнь самостоятельную. Копытные не погибли, пережили холодную зиму на подножных кормах, а весной дали потомство. Стал расти маленький табунок. Некогда доверчивые животные одичали, людей сторонились, боялись.
Лишь Коська, самая старая кобыла, могла без страха к человеку подойти. Помнила, знала. Скучала, наверное.
Услышав это, Светка попросила Михалыча поймать Коську.
Старик подумал, почесал седую голову и согласился. Хоть и странной показалась ему просьба, но отказать симпатичной голубоглазой практикантке не мог. Тем более Коську и ловить не надо было - только позови, хлебом помани, подойдет, побежит следом.
На следующий день снарядился егерь в дальний обход, и к вечеру привел лошадку в поселок. Узнав об этом, Светка мигом примчалась к Михалычу. Тот выглядел усталым, но довольным:
- Вот тебе, Света, лошадь. Коськой зовут. Вот седло, уздечка. Начинай учебу.
Приземистая рыжая кобыла с длинной черной гривой, понурив голову, спокойно стояла во дворе под деревом. И лишь хвостом лениво помахивала. Девчонка подошла, веря и не веря. Осторожно прикоснулась к мускулистой Коськиной шее. Лошадь вздохнула и смешно зашлепала толстыми губами. Светка засмеялась:
- Ах ты, лошадушка моя!
Коська, будто соглашаясь, затрясла головой.
- Это она хлебчик выпрашивает, - объяснил Михалыч и протянул попрошайке сухарь.
- Старая она совсем, - посетовал. - Помню ее в молодости, лет двадцать назад. Резвая была кобылка. Но добрая и послушная. Ты ее пяточками, она тебя покатает по двору.
Егерь показал, как взнуздывать, седлать.
Девушка взобралась на широкую спину Коськи, уселась поудобнее. И страшно, и радостно. От земли высоко. Прижала голые пятки к теплым лошадиным бокам. Сердце, застучало, как бешеное. Коська недовольно фыркнула и пошла шагом.
- Смелее, смелее, - подначивал Михалыч, а юная всадница светилась от восторга. Она едет на лошади! Настоящей, живой! Сбылась мечта детства.
Так Светка каждый день стала кататься на Коське: сначала по двору, а потом - дальше, по усадьбе, до моря и обратно. А потом стала ездить далеко в степь.
Однажды, прогуливаясь верхом по дальнему угодью, увидела табун диких лошадей, подъехала поближе. Степные скитальцы сбились в плотную массу, смотрели недоверчиво. Впереди всех - вожак, красавец жеребец, весь черный, как смоль, с волнистой гривой до самой земли. Лошади замерли, и Светка оробела, не знала, что делать. Заметила, что у вожака взгляд злой, глаза кровавым блеском отсвечивают. Развернула Коську и рванула в поселок. Испугалась. Кобылка бежала резвой рысью, а как увидела родную конюшню, аж галопом припустила. Тоже страшно ей стало, что ли? А ведь раньше с этим табуном по степи бродила, и все лошади ей там знакомы. Да что с них возьмешь? Глупые ведь!
За две недели Света неплохо научилась управляться с лошадью. Часто по вечерам выбиралась она с Коськой на берег моря, любовалась закатом. Огромное тяжелое солнце медленно падало в степь, окрашивая ее в розоватый цвет. Волны лениво играли ракушками. Лошадка паслась рядом, похрустывая жесткой прибрежной травой. И такая тишь и покой воцарялись в душе девушки, что казалось - в мире есть только это сущее, а все остальное - призрак и мираж.
Дни пролетали быстро, приближалось время отъезда. Больше всего Свету тревожило и огорчало то, что придется расставаться с четвероногой подругой.
- Михалыч, а куда ты Коську потом, когда я уеду?
- Куда-куда. В степь ее обратно. Куда ж еще? Мне она не нужна. Ездить я на ней не буду. А кормить просто так - хлопотно. Зачем она мне? Уйдет в степь к своим, ничего ей не станется, не переживай.
Светка засомневалась, но не стала спорить. Старому егерю видней. Тридцать лет он работал в заповеднике, звери местные ему как родные. Разве мог он ошибиться?
Накануне дня отъезда пришел к Свете встревоженный Михалыч и сказал, что Коська пропала - забыл привязать ее, и она ушла через открытую калитку.
- Жаль, Светлана, что не попрощаешься с ней. Но ничего. Приедешь на следующий год, приведу ее снова.
- Да, жаль.
Света сильно расстроилась. День прошел уныло. Завтра - конец летней практики, прощание с заповедником, долгая дорога домой.
Утром зашла к Михалычу. Егерь прятал глаза, что-то невнятно бормотал. А потом вдруг сказал громко:
- Света, решил вот тебе все-таки кое-что сообщить. Все думал, говорить-не говорить.
- Ну, говорите, говорите быстрей, - что-то очень тревожное уловила девушка в голосе старика.
- Коська пришла сегодня рано утром из степи.
- Ну? Где она?
- Околела. Забили ее в степи собратья, не приняли.
- К-как? Почему?
- Там она, можешь посмотреть, на заднем дворе. Пришла утром вся избитая, в крови, со сломанными ребрами. Пришла, легла и умерла. Иди. Посмотришь, попрощаешься.
Света молча пошла за Михалычем, как сквозь тусклую пелену, увидела Коську. Кобыла лежала с нелепо поджатыми ногами, с застывшими мутными глазами.
Девушка присела рядом, протянула руку, погладила сухую спутанную гриву. В груди бесновалась мерзкая, неведомая ранее боль. Лошадь пахла чужим запахом. Не степным травами, не солнцем и ветром. А резким неприятным запахом пота и крови - запахом смерти. Только сейчас Светка заметила, что Коська вся в крови.
- Глупые лошади! - пробормотала.
Михалыч переспросил:
- Что?
- Глупые лошади! - крикнула. - Зачем они?
- Ну, у них законы такие, видимо, - будто оправдывался егерь. - Подумали, что предала их Коська, на людей променяла. Не простили предательства, не приняли обратно в табун. Может, запах другой или еще что. Коська для них чужая стала... Может, зря я тебе сказал?
- Нет, не зря, все нормально. До свидания, - Света с трудом поднялась и вышла со двора.
- Ты, это, приезжай на следующий год, - прокричал вслед Михалыч. Но девушка уже решила, что не приедет... Никогда...
- Глупые лошади, - подпрыгивал "газик" на ухабах дороги.
- Глупые лошади, - стучал поезд на стыках рельсов.
- Глупые, глупые, глупые... - пульсировало в висках.
С каждым километром все дальше и дальше становился маленький заповедный остров с жестокими звериными законами. И Света решила не вспоминать о нем, а думать о хорошем, о завтрашнем дне, о своем теплом, уютном доме, родителях, друзьях, мальчиках, шмотках. Боль медленно отступала, унося с собой чувство вины. Монотонный стук колес убаюкивал, вагон сонно покачивался, тусклый свет ночников едва разбавлял сгустившуюся тьму...
"Как хорошо жить среди людей, среди добрых умных людей, - то ли во сне, то ли наяву пришла к Светке спасительная мысль. - Как хорошо, что мы не лошади, не злые, глупые дикие лошади".