Семкова Мария Петровна
9. Психика как пара

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Изначальная модель психики семья, ее ядро - брат и сестра. Психика должна сохранить ту же структуру, но приобрести новые содержания, связывающие ее с коллективным бессознательным.Если источник сказки не указан, то он взят из "Тематической классификации и распределения фольклорно-мифологических мотивов по ареалам" Ю. Е. Березкина, http://www.ruthenia.ru/folklore/berezkin/

   Древнейшей из моделей психики является образ кровной семьи - родители и из разнополые дети. Это состояние очень стабильно, но обязательно разрушается в мифах и сказках катастрофой, внешней или внутренней. Тогда начинается развитие. Но психика - система достаточно консервативная, и целью развития для нее является восстановление прежней структуры, подобной тому, что было. Может быть, это стремление к иллюзии, но далеко не всегда.
   Посмотрим, когда же стремление к целостности оказывается слишком дорогим и базируется на иллюзии.
   Т. Манн, "Кровь Вельсунгов" - вспомним содержание этой новеллы.
   Секс между братом и сестрой становится нужным тогда, когда паре грозит распад. Это защита целостности пары в ответ на серьезную угрозу извне - вместо границ, которых нет, создается некий центр - и все равно это слияние только ускоряет распад пары, а то и ее гибель.
  
   Пара "брат и сестра" - наверное, антипод Гения и захваченной им души поэта. Это - консервативные, инфантильные и коллективные части психики. Инцест становится необходимым тогда, когда брат и сестра не имеют четкой идентичености, их право быть собой не признается и ненадежно (см. "Валькирию" и "Кровь Вельсунгов): оперные Зигмунд и Зиглинда разлучены, бесправны и находятся вне закона, а Зигмунд и Зиглинда новеллы - евреи, а не немцы, и их баронский титул куплен их отцом-предпринимателем, которого они презирают. Инцест брата и сестры - реакция на разрушение или серьезный дефект Персоны. Такая попытка неудачна, если не ведет к божественности, как в сказке.
   Как будто бы неудачливые дети жертвуются истории и духу, превращаясь в расходный материал. Пара "брат и сестра" симметрична в начале сказки, а в конце эта симметрия нарушается в пользу мужского, и брат становится свободным и активным - взрослым, а его сестра - ресурсом или в лучшем случае помощницей.
  
   Брат и сестра - это идеал психики, ее ядро. Когда формируется инцестуозная пара, то это еще и идеал целостного Я - столь древнего, что оно еще не отличимо от Персоны. Такое Я искренне считает, что оно самодостаточно, что может выходить за свои пределы и в то же время не нарушать границ пары. Это парное Я ни во что не ставит родителей и смеется над отцовской властью. Любому не идеальному Я всегда грозит нарушении е границ извне: его беспокоят или вмешательства бессознательного, или вторжения самой обыкновенной реальности. Инцестуозные брат и сестра добиваются иллюзорной безопасности и возрождения, скрываясь от любых вторжений - и вторжения эти станут очень жестокими, потому что остальная, отверженная, часть психики вынуждается к тому. чтобы это скомпенсировать и разрушить эту призрачную границу
   Ребенок или дети такой инцестуозной пары (особенно близнецы-мальчики) вполне успешно олицетворяют полное, освободившееся. духовное и мужественное Я полубога. Таков, например, Зигфрид Р. Вагнера и папа Григорий Т. Манна. Но для этого его родители должны выйти в мир и погибнуть там или жить, тяжко страдая.

Расторжение пары брат-сестра

   Расставанию брата и сестры посвящена первая часть данной работы, и повторять ее нет нужды. Следует, однако, проанализировать два широко распространенных сказочных мотива - один из них посвящен тем травмам, что возникают при разделении первичного андрогинного ядра психики, что символизируется парой брата и сестры; второй касается того, как собственная феминность в психике мужчины активно заменяется влияниями Анимы.
   Истории о том, как на девушке женилось водяное чудовище, широко распростанены по всему миру. Мотив этот в Тематическом указателе Ю. Е. Березкина носит название "Девушка и Водяной змей".

Девушка и Водяной Змей

   В сказках Амазонии Водяной Змей - это или анаконда, или Червь. Этот персонаж - просто общий фаллос, которым тайно пользуются все женщины деревни. Тайна в конце концов раскрывается, и группа мужчин убивает и расчленяет Червя. Иногда его боится девочка, а старуха рекомендует ошпарить его кипятком. Если Червь - это только коллективный инструмент для женских наслаждений, то что тогда значит маскулинность мужчин? Это не зачатие, а способность быть членом группы, убивать и расчленять.
   В сказках Индокитая этот сюжет имеет отношение к земледелию. Девушка тайно кормит Змея, и за это ее разоблачают, а его убивают братья девушки. Она растрачивает на Змея важные ресурсы (рис) и вкладывает их в нечто бесформенное, занимается бессмысленным переводом энергии их области коллективного или индивидуального, по модели семьи, сознания. Проблему в том, что девушка связалась со Змеем, видит и ликвидирует ее брат. Феминное в парной психике тяготеет к бессознательному, маскулинное - к жестко расчленяющим функциям сознания. И все же со Змеем не удается сговориться - даже если брат договаривается, что рис, которым девушка так долго кормила своего водяного возлюбленного будет обменен на рыбу, в конце концов Змея все же убивают и расчленяют.
   В сказках типа "Уж" (славянских) девушка тайно выходит замуж за Ужа и рожает от него мальчика и девочку. Уж неохотно отпускает ее погостить к родителям, и тогда мать, отец или братья убивают и расчленяют Ужа, чтобы не отпускать сестру под воду. Дети превращаются в птиц или растения, сестра - в птицу. Здесь мы видим жертвоприношение и почти удавшуюся попытку связи с бессознательным. Однако, сознание, построенное на модели семьи, чересчур жестко - и сказка это видит. Вместо интеграции происходит грубое расчленение тайной маскулинной духовности - и от феминного аспекта психики остаются тоскливые фантазии, а от детских - только вегетативные или фантазийные проявления. Из мира культуры феминность сначала уходит в мир бесформенных природных сил, удается и обратный переход.
   Проблема возникает потом - когда второй визит девушки к мужу, уже должный, разрешенный воспринимается все так же, как поглощение и похищение. Превращение сына и дочери в деревья свидетельствует о том, что появляются две совершенно разные модели феминного и маскулинного - у обоих есть структура, но нет разума, это модель чисто телесных различий. Если один ребенок превратился в птицу, а второй - в дерево, то между мужским и женским довольно произвольно расщепляются содержания фантазии и телесные переживания. Так что сказка "Уж" показывает, что адекватной модели гендерных различий и гендерной идентичности создано не было.
  
   В любом варианте - амазонском, индокитайском, славянском - Водяного Змея разрубают на части. Обычно мотив расчленения связан с анализом, мышлением, построением стройных моделей мироздания - но такое происходит в мифах, а не в сказках. В мифе бесформенное расчленяет герой, переживший потоп, в сказке - люди, не покидавшие своего домишки. Если такого рода сознание случайно подсмотрело какое-то мощное бессознательное содержание, то уже считает себя достаточно компетентным для того, чтобы начать агрессивно и бессистемно, защищаясь, "познавать" его.
   Предшественницей разумного мышление, очевидно, становится диссоциация, и этого далеко не достаточно для того, чтобы ладить с бессознательным.
   Поведение матери и братьев импульсивно. Так что мотив придания структуры отпадает. Единство они превращают во множество кусков - это типичный аналог процесса диссоциации, лишающего переживание смысла (Д. Калшед, "Внутренний мир травмы").
  
   Ужу присваивается маскулинность, хотя он и живет в воде, в бессознательном и в царстве затопляющих и малоподвижных чувств, видимо, для того, чтобы хоть какой-то контакт был возможен, сказка присваивает содержанию маскулинность.
   В любом случае брак девушки со сверхъестественным существом кажется нежелательным, трактуется как одержимость - это происходит даже в мифе о Персефоне и новеллах Гофмана о магнетизерах. Вернуть женщину очень трудно или невозможно. А вот брак мужчины с чудесной женщиной обычно дозволен - за некоторыми исключениями: например, в сказке кетов брату слишком жарко рядом с его женой-Солнцем.
  
   Миф-прототип:
   "Две сестры совершили инцест с мужчинами своей фратрии и ушли. Когда они вышли к озеру, одна из них была беременна, а вторая уже успела родить. Родившая осквернила воду своими кровавыми выделениями. Разгневанный Змей-Радуга залил все водой; он проглотил и вновь выбросил в мир сначала обеих сестер и ребенка, а потом и всех остальных людей".
   Леви-Строс анализирует этот миф в работе "Тотемизм сегодня. Неприрученная мысль" и связывает этот сюжет с нерегулярными и разрушительными чередованиями дождливых и сухих сезонов.
   Женское способно вынашивать и рождать естественным путем, пусть и не совсем так, как это принято, не совсем по-человечески. Мужское способно перерождать. Сказки о девушке и Водяном Змее - перевертыши этого мифического сюжета.
   Их различия таковы:
      -- Радужный Змей всех проглатывает и на какой-то момент вновь соединяет в своем теле; этот нуминозный аспект психики контейнирует психические содержания, пусть и ценой угрозы уничтожения. Водяной Змей (Уж) должен погибнуть и быть расчлененным - после его гибели его жена и дети превратятся в птиц и деревья и навсегда расстанутся. В этих сказках Уж олицетворяет не столько контейнер, сколько незримую связность психики.
      -- К Радужному Змею девушки подходят случайно. Уж ищет себе невесту сам. Значит, в первом случае психика консолидируется, а во втором - коллективное бессознательное само ищет интеграции с сознанием.
  
   Признаки сходства:
      -- Если бы Радужный Змей не переродил всех, то не было бы ни разных сезонов, ни жизни, ни смерти - вообще никаких оппозиций. После смерти Ужа оппозиции брат-сестра и мать-дети не сохраняются.
      -- Оба мифа связывают появление Змея из воды с нарушением девушкой запрета - это обычное начало сказочного или мифического сюжета: он заинтересован в новом событии, а не в сохранении порядка вещей, которое увековечивать в мифе и сказке совершенно необязательно,
      -- В браке девушки и Ужа рождаются разнополые близнецы; вмешательство Радужного Змея приводит к изменению обрядов инициации.
  
   Психологические потребности обоих сюжетов:
   Для австралийских аборигенов существует проблема изоляции группы. Нужно сначала ее расчленить (создать экзогамные фратрии), а потом воссоединить вновь, отчасти и не совсем законно. Нужен цикл смерти и воскресения, поглощения всех в одной утробе (как в сказке о Красной Шапочке), чтобы психика не стала бессвязной смесью автономных комплексов.
   В славянских сказках оппозиции психики, в том числе коллективного и индивидуального, уже сформированы. На грани индивидуальности и коллективного сознания находится модель психики как семьи, и для такой наивно-"сознательной" психики отнюдь не выгоден контакт с архепическими содержаниями. Семья воспринимает брак дочери как обкрадывание, как утрату. Модель психики-семьи хочет изолироваться в самой себе и не изменяться. В мультфильме на аналогичный сюжет ясно, что это зависть - Змей и его семья живет во дворце, а крестьянская семья - вполне обыкновенно. Получается, что если сознание обособляется подобно автономному комплексу, оно получает аналогичный ответ из бессознательного - и в автономный комплекс превращается юная феминноть, Анима, которая должна вообще-то строить связи с бессознательным.
   Итак, сначала зачаток индивидуальности выделяется за счет нарушения табу, а коллективное бессознательное, пока его случайно не тронут, остается безразличным к такой индивидуальности. Гораздо позже приходится понять, что бессознательное само идет на контакт и нуждается в новых связях.
   Братья, отец или мать супруги ужа убивают его. Так бывает при чересчур критической оценке творческого продукта - дескать, он вырос из бесполезного и еще и опасен. Поэтому творческое переживание расщепляется на тоскливые фантазии (превращение в птицу, в вестника горя, которого никто из людей не понимает) и чисто телесные феномены 9превращение детей в деревья).
  
   Промежуточный сюжет
   Это сказки Индокитая о том, как девушка воровала для Водяного Змея пищу, предназначенную семье.
   Как сестра знакомится со Змеем, мы не знаем. Возможно, она оказалась проницательнее остальной семьи и видит, от кого на самом деле зависит уровень воды и урожай. Но потом сестра сама формирует устойчивые и тайные отношения со Змеем. Здесь, в отличие от славянских сказок, нет жесткого разрыва сознания и бессознательного; какая-то связь сохраняется, но омрачается незаконностью и страхом.
   Сестру выслеживает брат - симбиоз в семейной модели психики не расторгается, и мужское в ней заражается проницательностью женского. Или просто замечает дефицит неких важных ресурсов. Сначала отношения с зятем складываются неплохо: брат легализует отношения сестры и ее возлюбленного и в ответ получает в дар рыбу и культурные растения. Обмен происходит, но теперь не совсем симметричный - в нем участвуют на равных только маскулинные аспекты сознания и бессознательного. Сознательная, человеческая, маскулинность может быть столь наивна, чтобы воспринимать себя равной маскулинности архетипической. Именно об этом моменте идет речь тогда, когда брат убивает Змея, чтобы присвоить и блага, и, возможно, сестру (это говорит о явной инфляции в подобной психике и об обесценивании бессознательного из-за страха и зависти). После этого граница сознательной и бессознательной маскулинности становится непроницаемой, и часть ресурса выходит из-под контроля сознания - рыба уходит и больше не ловится. Чтобы восстановить благополучие, требуется жертва, для которой нужно то общее, что возникло из контакта: сельскохозяйственные культуры возникают вновь из тела расчлененного сына Змея и девушки.
  
   Истории о женитьбе Водяного Змея на девушке заканчиваются трагедией, и психика не может обновиться - однако, этот сказочный мотив ставит серьезную проблему: как за счет лишения части инфантильных содержаний Я может поддерживать связь с коллективной психикой. До сих пор истории о том, как брат женит сестру на ком-то важном для себя, заканчивались достаточно благополучно: значит, обрести вместо собственной зависимой и пассивной феминной части некое маскулинное "зеркало" или интегрировать Тень весьма полезно. Но что делать, если на феминное "клюют" гораздо более мощные содержания? Вроде бы тот персонаж, что женится на девушке - мужчина, но он и явный андрогин, может то, что обычно приписывают Великой Матери: Радужный Змей поглощает и переождает; все персонажи из воды как-то связаны с поглощением, а змей, которого кормили вареными продуктами, явно способен улучшить плодородие культурных растений и реки. Если сестра воплощает собою неразвитую феминность, то, отбивщис от рук, она приобретает опасные материнские и маскулинные коннотации - так что выменивать феминность на маскулинность отнюдь не всегда выгодно и безопасно.
   Значит, надо признать существование женственности в психике мужчин; тогда сказочный герой должен выменять свою собственную феминность на часть феминности коллективной, а идея эта весьма непривычна.
   Есть целый класс (хотя и редкий) менее древних сказок, где брат хочет жениться на собственной сестре. Одна из наиболее оригинальных сказок такого рода - русская сказка "Князь Данила-говорила" из сборника А. Афанасьева.
  
   У одной старой княгини были взрослые сын и дочь.
   Такая диспозиция обращает внимание на дефицит маскулинности в исходном состоянии психики.
   Позавидовав ей, злая ведьма, оборотившись лисой, дала старушке кольцо и велела, чтобы молодой князь женился только на той, кому это колечко будет впору. Мать отдала колечко сыну, он отправился искать себе невесту, но ни одной девушке это колечко не подошло. Колечко подошло только сестре, и обрадованный брат тут же и позвал ее к венцу.
   Мы видим, что материнский аспект психики в этой сказке очень наивен и не предвидит зла. Сын столь доброй и доверчивой матери, конечно же, зависит от нее настолько, что никакая другая женщина его не интересует. В русском менталитете мать достаточно сильна, это матриарх. До поры до времени мужчины платят за это излишней пассивностью. В иных сказках, славянских или Ближнего Востока, мать не упоминается: инцестуозный брат сам решает искать такую невесту, которой подойдет пояс или колечко его сестры; но и в этом случае маскулинность выглядит очень косной и признает только то, что считает своим. Такая психика желает оставаться только в рамках модели-семьи.
   Сестра вышла на берег реки и долго плакала там. Старушки-прохожие дали ей совет, как поступить.
   Для того, чтобы выпутаться из столь опасной ситуации 9ведь психика потеряет свои внутренние границы, аннигилирует), нужно прежде всего войти в контакт с сильными чувствами - горя и беспомощности. Так и кажется, что добрый советчик должен был бы появиться из воды, когда слезы девушки упали в реку - но эта сказка современная, и такая возможность остается неиспользованной. Правда, теперь девушка не пользуется помощью матери, но обращает внимание на подсказки мудрой женской духовности - она уже начала свое освобождение.
   Дома она сделала четырех кукол и поставила по четырем углам своей горницы.
   Кукла - известный оберег: куколка, подаренная матерью, спасла Василису от Бабы-Яги в очень известной сказке. Но кукла - и берегиня, показатель того, что женщина стала зрелой. Интересно, что в этой сказке феминность в психике настолько автономна и зрела, что не пользуется помощью материнского аспекта - сама создает себе некие психические инструменты. Своя горница символизирует целостную личность и ее роль в системе-семье. Четверица - известный символ Самости, а квадрат (четыре угла) означает, что этот аспект психики действует осознанно и разумно.
  
   Запершись в горнице, девушка ждет. Брат Данила впервые зовет ее по имени: "Сестра Катерина, иди на перины". Трижды она отвечает - сниму серьги, поясок, башмачки, а куколки в это время кукуют:
   Куку, князь Данила!
   Куку, говорила!
   Куку, сестру свою.
   Куку, за себя берет.
   Куку, расступись, земля,
   Куку, провались, сестра!
   Все это повторяется трижды, и с каждым разом сестра все глубже уходит в землю, а на четвертый раз проваливается полностью.
   Именно сейчас брат и сестра названы по имени - значит, только теперь феминное и маскулинное обретают самостоятельность и собственную целостность. Куколки вершат обряд, и чем больше становится опасность, чем больше обнажается сестра, тем ближе она оказывается к хтоническому миру, к миру бессознательных феминных содержаний.
  
   Брат, ворвавшись в комнату, порубил куколок и бросил х в печь.
   Теперь связи между беспомощным маскулинным сознанием и феминностью совершенно расторгнуты - ведь брат не отправился искать сестру в подземный мир.
  
   Тем временем Катерина подошла к избушке на курьих ножках, заставила ее повернуться и вошла. Это обыкновенные действия героя, пересекающего границу сознания и бессознательного, и останавливаться на нем нет особой нужды.
  
   В избушке красная девица вышивала ширинку серебром и золотом. Она приветила Катерину, назвала ее сестрицей, но предупредила: ее мать - злая ведьма.
   Бессознательная феминность, хоть и богата, и искусна - вышивать означает не только украшать, но и создавать нечто символически целостное, а серебро и золото отражают парность солнца и Луны, сознания и бессознательного - но все же зависима от темного и мощного архетипа Ужасной Матери. Если рассматривать эту сказку как историю для женской индивидуации, то придется героине видеть эти материнские проявления со стороны, не подпадая под их влияние. Но интереснее видеть здесь историю, созданную для мужчин. Тогда мы видим, что собственная феминность в мужской психике восстановила связь с чувствами, создала себе защиты и отшепилась, отправилась в бессознательное. Может быть, К. Г. Юнг был не совсем прав, считая капризы и изменчивые настроения мужчины первыми, неинтегрированными проявлениями его Анимы - видимо, это еще не Анима, а его собственные отвергаемые черты, своего рода "наживка", на которую должна в конце концов "клюнуть" настоящая Анима.
   В этом хтоническом мире происходит в точности то же самое, что и наверху - очень сильны и опасны материнские влияния.
  
   Когда ведьма прилетает домой, она не находит Катерину (та превращена в иголку и спрятана в веник дочерью ведьмы) , но чувствует ее запах. Дочь ведьмы традиционно лжет: это, мол, странники мимо пароходили. Так продолжалось трижды, может быть, это и есть ведьма, что подсунула ее матери предательское колечко.
   Внизу происходит то же, что наверху: трижды брат звал сестру на перины, и трижды ведьма подозревает, что в ее доме незваная гостья. И тут, и там Катерина прячется. Теперь мы видим, что не воля маскулинного аспекта психики, но негативные материнские влияния готовы были удержать феминность в привычных рамках - даже ценой его уничтожения, съедения.
  
   Между прилетами ведьмы девушки совещаются, как бы им убежать, и спешат дошить ширинку. Катерина помогает своей новой подруге.
   Это редчайший мотив - героиня не получает магический предмет просто так, в дар, но сама помогает его изготовить. Это значит, что Я активно участвует в том, чтобы создавать нужные символы и психические инструменты. Кроме того, помогая вышивать, феминность приобщается к архетипическим феминным влияниям. Почему бы не бежать сразу? Ширинку дошить обязательно нужно, потому что она объединяет серебро и золото, Солнце и Месяц. Так создаются важнейшие символы, и, как бы ни было опасно, нужно время, чтобы придать символизируемым содержаниям должную форму.
  
   В конце концов Баба_Яга поймала Катерину, и та увидела ее: перед нею - сама Баба Яга. Ведьма велела дочери жарко натопить печь, та послушалась.
   Только после того, как символ единства в психике был готов, можно воочию увидеть и то, насколько материнские влияния ужасны.
  
   Баба-Яга трижды сажала Катерину в печь; та трижды широко растопыривала ноги, и сунуть ее в печь было невозможно.
   Трижды повторяется и это ужасное испытание - как и зов брата, как вопросы Бабы-Яги. Героиня раздвигает ноги - чтобы спастись от огня, ей нужно тянуть время, как и в истории с братом. Но теперь ей надо раздвинуть ноги - совершить, трижды, действие с явно сексуальным подтекстом и тем пережить стыд, страх и вину, связанные с инцестом и сексуальностью.
  
   Баба-Яга потеряла терпение, сама села на лопату - показать, как это сделать правильно. Девушки сунули ее в печь, закрыли там и сбежали.
   Считается, что печь - это место трансформаций. Но сказочные герои и героини должны всеми силами избегать такого. В сказках, где героем является мальчик, он толкает в печь дочь Бабы-Яги, но для Катерины эта дочь - совсем не враг. Кажется, никаких трансформаций с образом печи не связано - мы увидим, что для человека этот жар опасен уничтожением, а для архетипических материнских влияний он безразличен или, по крайней мере, не очень-то эффективен.
  
   Девушки взяли с собой ширинку, гребень и щетку и сбежали. Баба-Яга бросилась догонять. Кинули назад сначала щетку, потом гребенку - выросли кусты и дубравыа, но преследовательница прорвалась сквозь них.
   С помощью щетки и гребенки ухаживают за волосами. Волосы имеют отношение к бессознательному мышлению, в том числе и тому, что формирует защитные механизмы. Непроходимые заросли и лес вполне могут быть и внутрипсихическими границами в результате травматической диссоциации. Однако, эти способы не срабатывают, и Ужасная мать продолжает преследование.
  
   Тогда девушки бросили ширинку - разлилось огненное море, а ведьма упала в него и сгорела.
   То, что по-настоящему эффективно - не бессознательные спутанные мысли, потому что они родились вне сознания, к ним непричастно (гребень и щетка были взяты из дома Бабы-Яги). Отказываясь от них, феминное Я применяет символ, в создании которого принимало участие - и это помогло.
  
   Девушки заблудились и сели отдохнуть. Подошел прохожий и спросил, кто они.
   Возвращение к привычному функционированию требует времени. Вернувшись с "того света", можно на время потерять ориентацию - и ждать того, кто поможет вернуться. Прежде Катерине помогали женщины - да ведь и развивалась-то феминность. Теперь инициатива переходит к традиционно мужской способности различать, и поэтому девушкам помогает мужчина.
  
   Прохожий передал князю Даниле, что встретил в его владениях двух совершенно одинаковых девушек - точь-в-точь его сестра.
   Это очень важный момент: Катерина и ее волшебная подруга выглядят одинаково. Такой момент всегда возникает в отношениях с Анимой - а мои ли это переживания или же навеянные кем, то, одержимость? Отличить инфантильную эмоциональность и содержания Анимы очень трудно.
  
   Слуга посоветовал князю привязать под мышку пузырь с кровью. Когда девушки предстали перед князем, слуга ткнут в него ножом; полилась кровь, князь упал. Сестра кинулась обнимать его...
   Своя эмоциональность чувствительна к страданию, Анима достаточно безразлична. Тк выявляется двойственность в феминных содержаниях, но это и позволяет отличить человеческое и архетипическое.
  
   Князь встал, живой и здоровый. Он взял в жены дочь Бабы-Яги, которой колечко подошло. Сестра вышла замуж за хорошего человека.
   Если бы жених сестры был тоже волшебником, мы имели бы в итоге идеально уравновешенную четверицу - Анимус и Аниму и их человеческих партнеров. Но, поскольку традиционно Эго-комплекс воспринимается как мужской, то в итоге мы имеем пару Эго/Анима вместо более архаичной пары брат/сестра. Структура остается прежней, но феминность в ней обновляется.
   Даже если в этой сказке видеть историю инициации сестры Катерины, то и здесь можно говорить о том, что дочь Бабы-Яги воплощала собою Аниму женщины - ту, к чьим умениям правильно оформлять символы и строить психологические защиты нужно обязательно приобщиться, чтобы стать мудрой молодой женщиной из беспомощной девушки.
  

Священный брак Анимы и Анимуса

   Сказки создаются для того, чтобы развивалась индивидуальная психика с четкой гендерной идентичностью. Поэтому сюжетов, где и сестра, и брат получают волшебных супругов, не так уж много - разве что в тех сказочных финалах, где речь идет о более тонком переструктурировании коллективной психики. Такую сказку анализирует, например, К. Г. Юнг в работе "Феноменология Духа в сказках". А там, где речь идет о становлении гендерной идентичности, волшебного партнера, воплощение Анимы или анимуса, получает только персонаж соответствующего пола.
   Но что же делать, если гендерная идентичность и сексуальная ориентация реального человека не столь однозначны? Как быть, если для наших современников традиционные образцы соответствия мужскому и женскому становятся слишком жесткими?
   На какое-то время, иногда очень надолго, Я зависает между полярностями анимы и Анимуса и находится в раздражающей неопределенности.
   Это не аналог того парного ядра психики, которое описывается сказками и мифами об изолированно живущих брате и сестре.
   Кажется, бисексуальное Я стремится избежать всего, что имело бы отношение к однозначности Персоны, к определенности гендерных норм, устанавливает дистанцию между феминным и маскулинным аспектами психики, требуя определенности, и поэтому легко подпадает под влияния Анимы и/или Анимуса - либо отвергает одного из них.
   Поэтому Анимус может быть довольно примитивен, нести черты Теневой Самости либо жестокого антилибидинозного эго (по Фэйрберну), а Анима может оказаться чересчур инфантильной и нести влияния пассивного либо либидинозного частичного Эго. Тогда в психике разыгрывается картина внутреннего преследования.
   Эго либо смещается вовне и уподобляется Персоне, служа внешним контактам - это сближает его с архаичным Эго-комплексом сказок, часто от Персоны неотличимой.
   О бисексуальности
   Сосуществование Анимы и Анимуса в гетеросексуальной психике не нуждается в символизации? Для гетеросексуалов - это связь Анимы и Анимуса партнеров. Поэтому стоит поискать соответствующие символы в творчестве и жизни бисексуальных авторов.
   Кажется, что представления о бисексуальности психики принимаются очень ненадолго. Например, сказочная пара брата и сестры распадается очень быстро, часто в самом начале сказки. Потом бисексуальность проецируется, и те, кто считает свою идентичность бисексуальной, принимает эти проекции на себя. Поэтому будут рассмотрены произведения М. Цветаевой, Т. Манна и в меньшей мере У. Шекспира.
   ...
   Возможны две модели, связанные с символикой первочеловека и, соответственно, психики:
      -- Адам является изначально обоеполым, при этом его феминность не проявлена и не одушевлена. Тогда проблема такова: как высвободить феминное, дать ему развиться и стать оригинальным и равным маскулинному. Потом возникнет и проблема связей между мужским и женским - как в отдельной психике, так и в отношениях.
      -- Либо изначально Я - мужское, и тогда всей психике a priori приписывается маскулинность. Тогда появление самостоятельного женского элемента психики (как проекция или как самостоятельный объект) разрушает иллюзию самодостаточности такого Я и наносит ему нарциссическую травму.
   Если верны оба утверждения: это означает коренное противоречие между андрогинной моделью [коллективной или еще не разделенной на индивидуальную и коллективную] психики и маскулинным Эго. Сказки о разрыве брата и сестры связаны с переживанием именно этой травмы. Возможно, до ХХ века культивировали маскулинную модель Я (и сейчас для успешных женщин она соблазнительна), а с интеграцией феминистских идей появилась потребность и в более феминной модели Я, ориентированной на связи и переживания. Возможна ли андрогинная модель Я? Идеал ли это или нарциссическая иллюзия?
   ...
   (Но и тогда непонятно, что происходит с гетеро- и гомосексуалами, с теми, чья гендерная идентичность жестко определилась).
   Вероятно, именно гомосексуалисты воспринимают не собственный пол как не-Я, как абсолютно чужое - поэтому вкладывают в отношение к полу собственному довольно много нарциссизма и образуют замкнутую и самодостаточную группу.
   ...
   Но почему же гендер так часто, начиная с архаичной сказки, отождествляется не только с Персоной, но и с Я?
   Бисексуальный треугольник
   Если влечение к противоположному полу есть, но остается латентным, так как, если б оно было осознанным, то для Я это не обретение полноты. напротив, это может заставить чувствовать себя всего лишь половиной. Поэтому влечение к своему полу проявляется весьма демонстративно - оно позволяет восстановить ощущение целостности. Происходит так, что вместо или кроме отношений с представителем своего пола нарастает идентификация с ним. Поэтому тот аспект психики бисексуала, который имеет гендер, противоположный паспортному полу, относительно истощается - и требуется новая идентификация, на сей раз с партнером противоположного пола.
   Получается, что бисексуалу необходимо сохранить отношения с возлюбленными обоих полов. Даже если по моральным соображениям это и не ведет к конфликту, то конфликт будет связан с невозможностью идентифицироваться сразу с обоими. Почему-то в случае нетрадиционной ориентации персонаж. который был объектом самости, довольно быстро превращается в объект идентификации. кроме того. гендерная роль воспринимается целостной и непротиворечивой, обе роли с этой точки зрения несовместимы в одной и той же психике. Бисексуал распят между противоположностями стандартных гендерных ролей, если кроме бисексуальности есть и нарушение полоролевой идентичности. Если сослаться на мнение М. Балинта, то бисексуал пытается одновременно удержаться в двух диадных отношениях , которые очень тесны, симбиотичны. Чтобы избавиться от напряжения, он чередует отношения и идентификацию.
   В "Повести о Сонечке" - о том, что Сонечка появилась после Завадского 9 а его образ имеет явно андрогинные черты), любила его; да и Марина в это время сохраняла отношения с обоими. И то, что Володя Алексеев стал ее другом, а не любовником (идентифицируясь с ним, Марина восстанавливала свою маскулинность).
   Тогда Я бисексуала делает ход конем и, чтобы двойная идентификация стала возможной и непротиворечивой, начинает воспринимать обоих возлюбленных как пару. "Повесть о Сонечке": Марина создает условия для того, чтобы Сонечка и Володя стали парой, но они не совсем подходят друг другу, и эта пара распадается.
   Получается триада. Диада проецируется на пару возлюбленных. Напряжение падает, и бисексуал чувствует себя более цельным и могущественным, получает пространство для маневра. Становится аутсайдером в этом треугольнике или стремится к этому, что грозит переживанием утраты обоих значимых объектов. Это похоже на появление божественного дитяти после сакрального брака: бисексуал строи такой треугольник, чтобы выделить, породить самого себя. Созданная им диада как бы гарантирует его собственные целостность и наполненность. Объект-пара пренвращается в зеркало для того, кто ее сводил. Поскольку такая пара создана искусственно (путем проективных идентификаций и/или даже манипуляций), то, выйдя из-под власти своего создателя, она может распасться сравнительно легко. Сонечка и Володя расстались. Кроме того, терять такое зеркало наш бисексуал не намерен, и он стремится сохранить какой-то контроль над созданной им разнополой парой. Он играет по отношению к ней роль внешней границы. Или, иногда, связующим звеном ("супружеская пара ищет м/ж для занятий сексом втроем").
   Не обязательно это связано с бисексуальностью как формой сексуальной ориентации.
   Бисексуальность, Анима и Анимус
   Для гетеросексуальной точки зрения Анима и Анимус - автономные существа, только женское и только мужское, которые могут существовать самостоятельно. может быть, это еще более верно для гомосексуалов - если образ противоположного пола воспринимается как теневой (А. Лоуэн в книге "Любовь и оргазм" описывает одного гея, у которого сексуально реактивными были только гениталии)? Однако, в сказках в тени капризной и умной принцессы скрывается злой дух, а за героем нередко угадывается сильная мать. В бисексуальных представлениях Анима и Анимус взаимозависимы, не всегда имеют четко различимые функции Анима и Анимус - это стиль психической жизни, а не набор функций и не список качеств, традиционно относимых к мужественности и женственности. Проблема с точки зрения бисексуальности - почему психические качества должны вообще быть жестко приданы определенному полу.
   Может быть, так чувствовали, это исследовали Т. Манн и М. Цветаева. Он наилучшим образом воплощает собою Анимуса-творца (сам себе Анимус) и дух своего времени. Она -душа для возлюбленных и душа Серебряного века.
   Вернемся к тому, как Я оказалось между маскулинностью и феминностью, между Анимой и Анимусом. Идентификация с каждым из них не может быть полной, потому что они превосходят возможности и самого одаренного Эго. И тогда возникает соблазн одновременно и освободиться от обоих, и воссоздать целостность - сделать так, чтобы Анима и Анимус заключили брак между собой. Такая манипуляция не в человеческих силах.
   Этот вариант - не сказочный, но современно-литературный. в жизни его реализуют обычно путем проекций. Вспомним, как в "Повести о Сонечке" Марина отпускает в ночь Сонечку и Володю, подругу и Друга. Литературный вариант того же - это неудачная женитьба Адриана Леверкюна: он послал к невесте лучшего друга, свататься от своего имени. Возникает иллюзия, что друг и подруга вместе будут счастливы - но в реальности они оказываются в роли нарциссических расширений, не поддерживают такие отношения или с ними случаются трагедии: мужчина гибнет, а женщина исчезает из жизни того, кто ее любил.
   Я, которое совершило такой брак, чувствует выход за человеческие пределы. Оно страдает от боли и одновременно опустошено - но на время может стать полностью свободным и использовать эту свободу для собственного творчества.
   Состояние такого творческого я навевает воспоминания о мифах: где брат и сестра поженились после потопа, создали новый мир и новых людей. В этих мифах родители или творец такой пары уже мертвы и не имеют значения для обновленного мира.
   А сказочные пары Анимуса и Анимы асиммертичны по мощи и власти: их воплощают, например, принцессы в плену у монстров или принцы под властью злых волшебниц. В таких парах мощный партнер всегда готов поглотить слабого, а пара вот-вот распадется, если появится герой или героиня.
  
   Расторжение пары Анимус-Анима
   Когда уже существующая пара "Анимус/Анима" расторгается, то в сказках это ведет к торжеству добра: например, освобожденная от Горного Духа принцесса может стать женой героя, начинаются всяческие благие, хоть и жестокие, трансформации.
   В реальности расторжение прочной и зачастую неосознанной связи между Анимой и Анимусом может быть чрезвычайно опасным. Пара расторгается, чтобы Эго могло само вступить в брак с Анимой или Анимусом. Это примерно то же, что выиграть эдипов конфликт и завладеть родителем противоположного пола. Дело в том, что в сказке принцесса и персонаж, олицетворяющий Анимус, неравноправны, и их отношения напоминают инцест отца и дочери, а крепко связанные Анима и Анимус в реальности обычно равноценны.
   В "Бесах", например, жена Шатова, брошенная Ставрогиным, вернулась рожать к мужу. Счастливый Шатов потерял осторожность и был убит, женщина и ребенок погибли.
  
   Бисексуальная психика
   Это не аналог того парного ядра психики, которое описывается сказками и мифами об одиноких брате и сестре.
   Кажется, бисексуальное Я стремится избежать всего, что имело бы отношение к однозначности Персоны, к определенности гендерных норм, устанавливает дистанцию между феминным и маскулинным аспектами психики, требуя определенности, и поэтому легко подпадает под влияния Анимы и/или Анимуса - либо отвергает одного из них.
   Поэтому Анимус может быть довольно примитивен, нести черты Теневой Самости либо жестокого антилибидинозного эго (по Фэйрберну), а Анима может оказаться чересчур инфантильной и нести влияния пассивного либо либидинозного частичного Эго. Тогда в психике разыгрывается картина внутреннего преследования.
   Эго либо смещается вовне и уподобляется Персоне, служа внешним контактам - это сближает его с архаичным Эго-комплексом сказок, часто от Персоны неотличимой.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"