"От сумы не зарекайся" - верно подмечено. Да разве могла Мария когда-то даже представить себе, что станет профессиональной попрошайкой! Что будет каждый день, в любую погоду, сидеть у крыльца храма Покрова Божией Матери вместе с восемью другими собратьями по несчастью.
Сперва Мария очень боялась, что ее могут увидеть за таким занятием соседи. Надеялась, что вскоре в жизни всё переменится к лучшему и больше не придется зарабатывать таким стыдным способом. На выручку пришел зонт, всегда раскрытый над головой, чтобы успеть прикрыть им лицо при появлении знакомого. Но прошел месяц, другой, третий, и постепенно Марией овладело тупое безразличие, стало плевать на соседей: пусть знают.
Однако с зонтом она так и не рассталась: эта штука оказалась довольно полезной при ее "профессии": помогает от солнца, дождя и cнега, когда сидишь целый день под открытым небом. Сидишь, скучая, в тысячный раз оглядывая изученную до мелочей картину: стены храма-новодела, сложенные из красного кирпича, ограду, тоже кирпичную, закатанный в асфальт двор и "коллег" по паперти с испитыми или изможденными лицами, лениво перебрасывающихся фразами в ожидании щедрых прихожан.
Лучше всего подавали по воскресеньям, особенно по праздникам, но и в будние дни народ, забегающий в церковь поставить свечку-другую, тоже кидал кой-какую денежку в протянутые у церковного крыльца руки. Когда Марии вкладывали в ладонь купюру с просьбой помолиться за чье-то здравие или за упокой, она кивала в ответ, бормоча: "Благослови вас господь". Но в бога Мария не верила: будь он на самом деле, ни за что бы не позволил, чтобы так повернулась ее жизнь!..
В тот мартовский день Мария, как обычно, сидела в своей инвалидной коляске у храмового крыльца. С утра настоятель, отец Василий, почему-то был необычно суетлив и криклив. Всё разъяснилось, когда прямо за церковную ограду въехала черная машина и остановилась почти у самого входа. Из нее вышел незнакомый человек в костюме и галстуке. Поп подбежал к нему и повел к дверям храма. Когда они проходили мимо Марии, та услышала обрывок разговора: "...сам архиепископ должен подъехать через пару часов... Да, кстати: вот это, - "костюм" брезгливо обвел пальцем глазеющих на него христарадников, - лишнее. Чтобы через полчаса никого тут не было".
Другие обитатели паперти тоже, кажется, расслышали эти слова: не дожидаясь, пока их начнут прогонять, они сами потихонечку рассосались кто куда. Поэтому когда к церковному крыльцу подошли два дюжих парня в кожаных куртках, кроме Марии никого уже не осталось.
- О! Гля: гриб на колесах, - хохотнул один из мордоворотов, ткнув пальцем в зонт.
- Чё сидишь, встала и пошла. На сёдня у тя рабочий день окончен, - лениво произнес, растягивая слова, второй.
- Ишь, калеками они тут все прикидываются, - первый грубо сдернул с колен Марии теплый плед и швырнул его на землю. - Вали давай, а не то...
Он не договорил, увидев, что у женщины нет ног выше колен, и озадаченно выдохнул:
- Блин, она в натуре неходячая. Чё с ней делать?
Его напарник заозирался вокруг и вдруг оживился:
- А давай ее пока вон туда оттащим, - и указал пальцем на небольшой овражек, начинавшийся сразу за задним двориком храма, непонятно как уцелевший среди плотной городской застройки.
Сказано - сделано. Уже через пять минут парни пристроили кресло с Марией в нескольких метрах от проходящих в овражке толстых, обмотанных изоляцией труб теплоцентрали и, весело зубоскаля, поднялись по склону и скрылись из виду. Мария пожала плечами: ей не привыкать сидеть и ждать. Она подставила лицо лучам нежного весеннего солнца, уже дарящего тепло, и блаженно зажмурилась: вот и окончились холода, зачирикали птицы, почернели и съежились сугробы, побежали пока еще несмелыми грязными ручейками. Скоро все зазеленеет, и ежедневная кирпично-красная картинка перед глазами наконец разбавится зеленым цветом листвы растущих за церковной оградой высоких тополей.
Так Мария просидела несколько часов, то впадая в легкую дремоту, то снова просыпаясь и глядя наверх, на целящиеся прямо в небо позолоченные купола храма, за которые то и дело словно цеплялись плывущие мимо легкие облачка.
Часа через три она забеспокоилась: почему никто за ней не идет? Толкая колеса своего кресла озябшими руками, Мария попыталась самостоятельно выбраться из овражка, но склон, хоть и не очень крутой, для нее был непреодолимой преградой. Раз за разом женщина, откатываясь назад, упорно повторяла свои попытки, пока едва не перевернулась на смешанный с грязью снег. Просить о помощи было некого: вокруг было безлюдно. Мария, подумав, что визит высокого гостя, наверное, затянулся, решила подождать еще немного.
И лишь когда окончательно стемнело, а потом в храме погасли окна, она наконец поняла, что никто за ней не придет. Осознав это, Мария начала кричать: сперва несмело, затем надсадно, отчаянно. Но, очевидно, ее никто не слышал - слишком далеко отсюда было до жилых домов и оживленной улицы.
К ночи резко похолодало. Пошел снег. Ветер усилился. Март - коварный месяц, который в любой момент может обернуться самой настоящей зимой. Мороз быстро пробрался под пальто, и Мария с тоской вспомнила про свой теплый плед, сдернутый с нее мордоворотом. Сперва она пыталась закрыться зонтом от пронизывающего ледяного ветра, бросающего в лицо колючие горсти снега, потом, когда руки совсем окоченели, и согнутые пальцы начало ломить от холода, она засунула ручку зонта под мышку, по прежнему пытаясь хоть немного защититься им от метели. Сжавшись в комочек и обхватив себя руками, она пыталась сохранить остатки так быстро уходящего тепла. Но тщетно. Ее била крупная дрожь, стучали друг об друга зубы.
Тощая бездомная собака неслышно возникла из темноты, настороженно и угрюмо посмотрела на Марию, по привычке не ожидая от человека ничего хорошего, и пробежала мимо, скрывшись в снежных завихрениях. Где-то в отдалении прозвучала сирена "скорой помощи". И вновь наступило гнетущее безмолвное одиночество.
Глядя на окна многоэтажек, сияющие на расстоянии каких-то двух-трех сотен метров, Мария решилась. Она отбросила зонт, неловко, боком, упала с кресла и поползла на локтях туда, на теплый желтый свет, к людям. Но руки почти не слушались ее, уже онемев. Она преодолела лишь несколько шагов и ничком упала в снег. Он сперва обманчиво обжег лицо, а затем начал студить его, превращая в застывшую маску.
И в этот момент Мария вдруг остро осознала, что не переживет эту ночь. В мозгу, как в калейдоскопе, промелькнули картинки из прожитой жизни, словно подводя нехитрый итог: безмятежные детство и юность, двадцать лет брака, гибель мужа, потеря ног из-за диабета, ухмыляющийся зять, в лицо ей заявляющий, что не может кормить "лишний рот" и что он "договорился с попом", ее дочь, отводящая глаза, боящаяся перечить тяжелому на руку супругу.
Вяло мелькнула мысль, что тот наверняка почувствовал облегчение, когда сегодня не нашел надоевшую, мешающую безногую тещу, приехав забрать ее, как обычно, с паперти. Даже искать, наверное, не будет...
Напоследок в голове Марии всплыли слова увиденного утром незнакомца, перед глазами возник его палец, указывающий на нее: "Вот это - лишнее". Вспомнилось, каким равнодушием был полон его взгляд, скользнувший по ней на пару секунд.
"Лишняя! Я - везде лишняя!" - по лицу заструились слезы, но застывшие щеки уже не ощущали их тепла. Из последних сил перевернувшись на спину, Мария вскинула взор на абрис куполов, в клубах метели прорезающих звездное небо, и сквозь застывшие губы выдохнула: "Боже, если ты все-таки есть, неужели даже тебе я не нужна?"
В ответ ей лишь швырнуло в лицо очередную горсть снега, запорошив уже стекленеющие глаза. Окоченевшее тело замерло в неловкой позе...
И вдруг кто-то тихо и нежно окликнул ее: "Мария!" И в ласковом голосе этом было столько любви...
![[]](/img/s/semyk_o_i/lishnyaya/lishnjaja_1.jpg)