После десерта дамы покинули столовую, а вслед за ними поспешно ретировался и Эгертон, заявив, что ему нужно написать пару важных писем. За столом остались лишь дядя и племянник. Наслаждаясь бренди, они предавались семейным воспоминаниям, делились новостями, а затем разговор зашел об Амелии. И надо же! Мистер Блай, этот язвительный скептик, рассыпался в похвалах новой графине. Неужели та и его успела очаровать?
Джонатан разозлился, хотя и не подал вида, холодно проронив:
- Ты поешь ей дифирамбы, а она ведет себя, как вульгарная кокетка: сперва выпрашивает у бывшего воздыхателя этот чертов фаэтон, а после приглашает Эгертона на нем кататься.
- Разве ты не понял, Джонти? - рассмеялся старик и, сняв с плеча какаду, отправил птицу гулять по столу. - Она всего лишь тебя дразнила. И поделом. Считай это маленькой местью за твое с ней обращение. Как ты мог бросить ее одну на целых пять месяцев! Да еще сразу после свадьбы! Я не узнаю тебя, мой мальчик. Кажется, прежде ты не был жесток с женщинами. Что за история за этим кроется? Не желаешь со мной поделиться? - Мистер Блай выдержал многозначительную паузу, но не дождавшись ответа, добавил с легким разочарованием в голосе: - Ну, как знаешь... - Он погладил сэра Арчибальда, остановившегося перед ним и начавшего перебиравшего клювом перья. - Однако до чего же забавно было наблюдать за тем, как горячо вы полемизировали нынче за ужином. Еще немного - и полетели бы искры!
Джонатан и сам не знал, зачем затеял этот дурацкий спор. Амелия странным образом выводила его из себя, лишала душевного равновесия. Внутри словно одновременно боролись два желания: восхищаться этой женщиной и сломать ее, растоптать, унизить. Он внушал себе, что презирает ее и ему нет до нее дела, но ее слова о лорде Годольфине, как и улыбки, которыми Амелия одаряла Эгертона, вызывали жгучую ревность. Несказанно раздражало и то, что в разлуке супруга заметно похорошела. Джонатан не мог толком сказать, что в ней изменилось, но она стала другой. И не только внешне. Когда-то послушно повиновавшаяся приказу не покидать Уэствуд-Хаус, который должен был стать ее тюрьмой, Амелия превратилась теперь в настоящую хозяйку этого дома, казалась уверенной в себе, исполненной жизни и - проклятье! - чувственности. Джонатан против воли любовался женой.
Вот и сейчас перед мысленным взором опять встала она: распахнутые глаза смело, не отрываясь смотрят на собеседника, подбородок дерзко вскинут, принимая вызов, щеки разрумянились в пылу спора. Оказывается, дискутировать с ней довольно интересно. У Амелии широкий кругозор, и она действительно не глупа. Кое-кому в Парламенте не мешало бы поучиться у нее вести дебаты. Впрочем, ум женщины лишь выводит мужчину из себя, заставляя видеть в ней конкурента. Нет уж. Жена должна не соперничать с мужем в учености и красноречии, а беспрекословно повиноваться ему.
Повиноваться? Кажется, это не об Амелии. Он наказал ее, заперев в глуши, лишив столичных увеселений, а вернувшись через пять месяцев, обнаружил, что жена умудрилась найти развлечения и тут. С каким довольным видом она заявила, что деревенский воздух "творит чудеса"! А как там сказала об Амелии Хлоя? "Похоже, ее не слишком огорчало твое отсутствие". На что намекала мачеха? Спросить, разумеется, не позволит гордость. Уж не завела ли супруга парочку любовников из местных дворянчиков?
"Проклятье!" - мысленно выругался Джонатан. О чем он думал, когда оставлял ее в Уэствуд-Хаусе одну? За ней нужен глаз да глаз! Конечно, перед отъездом в Лондон он сам в пылу ссоры разрешил Амелии удариться во все тяжкие - плевать ему на эту шлюху - но только после того, как она родит ему сына, а лучше двух. Талия ее по-прежнему стройна - к счастью, эта распутница не понесла от своих добрачных связей, значит, надо не откладывая озаботиться производством на свет наследника - пока не начал задевать притолоку наставленными рогами. Граф решил: сегодня же ночью он навестит спальню жены.
- Джонти! - вывел его из задумчивости голос дядюшки Руперта. - Должен тебе сказать, ты зря ревнуешь Амелию к своему приятелю. - Старик хитро сощурился. - Вы с ней так были увлечены друг другом, что даже не заметили, как лорд Брэкли и Хлоя прямо за столом договорились о свидании в саду после ужина.
Граф вскинул бровь. Выходит, его отвлекающий маневр удался. Ну Эгертон! Каков шельмец! До чего же быстро он сумел покорить вдову! Как легко она сдалась! Все они, женщины, из одного теста - только помани. И Амелия тоже такая... Руки Джонатана сами сжались в кулаки, хотя лицо осталось невозмутимым.
- Но как им удалось сговориться у всех под носом?
- Представь: с помощью столовых приборов. Ох уж эти тайные знаки перчатками, шляпой, зонтиком, веером - всем, что попадется под руку! Универсальный язык флирта. Готов поспорить, дорогой племянничек, ты с ним знаком. И даже я его еще не позабыл. Во времена моей молодости влюбленные тоже порой общались на сем наречии. Я ведь не всегда был таким дряхлым и когда-то флиртовал напропалую... Амор омнибус идэм... (1) - Взгляд старика на пару мгновений стал отсутствующим, затем в его глазах снова зажглись лукавые огоньки. - Могу дать пару уроков. Кажется, они тебе пригодятся. Раз уж ты признался, что толком не ухаживал за женой до свадьбы, может, займешься этим сейчас?
Джонатан в ответ лишь криво улыбнулся и стиснул зубы. Знал бы дядюшка Руперт всю правду о "дорогой Амелии"! Но разве о таком расскажешь - даже настолько близкому человеку? Этот позор предстоит по-прежнему переживать в одиночестве. Хуже всего то, что неизвестно, с кем она блудила. Возможно, теперь ее любовники, сталкиваясь с ним в свете, улыбаются ему в глаза, в душе потешаясь. Нет, прощать жену он не собирается. Если заточение в Уэствуд-Хаусе не стало для Амелии наказанием, то найдутся и другие способы отплатить ей за унижение!..
Разговор с дядюшкой Рупертом затянулся. Когда граф вошел в приготовленную для него спальню, часы пробили три. Вспомнив о намерении потрудиться над продолжением рода, Джонатан подумал: "Амелия уже, наверное, спит... Впрочем, плевать! Она моя жена. Вот и пусть исполняет супружеский долг, когда я того захочу".
Торопливо подскочил заспанный камердинер. Граф отослал его взмахом руки, взял с каминной полки зажженный канделябр и вышел в гостиную, соединявшую собой две спальни - хозяина и хозяйки дома.
Не успел Джонатан сделать дальше и нескольких шагов, как из покоев Амелии донесся испуганный вскрик. Поспешив к двери и рывком ее распахнув, граф увидел, что жена сидит в постели, прижав руки к лицу с расширенными от ужаса глазами.
Подняв повыше принесенный с собой канделябр - единственный источник света, если не считать тлеющих в камине углей, Джонатан обвел взглядом комнату, обшитую, как и его спальня, потемневшими от времени дубовыми панелями. Кровать под балдахином в форме купола, камин, пара старинных ореховых комодов, туалетный столик, несколько стульев с высокими спинками, старинные портреты на стенах - всё как обычно.
Как это понимать? Кажется, жена и в самом деле сильно напугана и вся дрожит. А может, это лишь притворство? Она опять хочет позлить его, как за ужином?
Граф раздраженно бросил:
- Тебе показалось. Дядюшка Руперт слишком хороший рассказчик, а у тебя чересчур живое воображение. Неужели ты веришь в призраков? Ты же сама за столом заявила, что суеверны лишь невежды.
- Я верю своим глазам. В комнате только что кто-то был. Не знаю, что меня разбудило, но проснувшись, я успела разглядеть: какая-то белая фигура растаяла у стены - словно прошла сквозь нее, - Амелия указала на дубовые панели напротив кровати. - И... И у этого призрака не было головы.
Она обхватила себя руками, словно стараясь унять бьющую ее дрожь.
Джонатан нахмурился, подошел к стене, на которую указала Амелия, и переспросил:
- Ты точно видела, как привидение исчезло именно тут?
- Да.
- В таком случае, тебя посетил вовсе не призрак. Здесь есть дверь, которая ведет на черную лестницу. - Граф потянул на себя одну из дубовых панелей, и та повернулась на искусно замаскированных петлях. Он выглянул в проем. - Но тут никого: ни людей, ни фантомов. Наверное, это был дурной сон.
Джонатан посмотрел на всё еще бледную как смерть жену. Ну как тут прикажете предъявлять права супруга? Он досадливо поморщился и взялся за шнур колокольчика.
- Я вызову горничную. Пусть побудет здесь до утра.
- Спасибо, - кивнула Амелия, устремив в пространство невидящий взгляд, и негромко добавила: - Возможно, мне и в самом деле лишь померещилось в темноте.
Она, словно сомнамбула, провела рукой по лицу, задержав пальцы на губах, затем опустила ладонь на грудь, будто стараясь унять участившееся сердцебиение. Глаза ее по-прежнему были тревожно распахнуты.
Подавив порыв подойти, обнять Амелию, успокоить ее, граф зажег от принесенного канделябра свечу на туалетном столике и вышел. Вернувшись в свою спальню, он переоделся в ночную рубашку, лег в постель, но сон, как назло, бежал от него, а все мысли снова занимала Амелия. Черт, как же привлекательно она выглядела: сидящая в постели среди смятых простыней, в тонкой сорочке, с распущенными волосами, сбегающими из-под ночного чепца по плечам и груди игривыми локонами! Ей была к лицу даже смертельная бледность, из-за которой казались еще более яркими широко распахнутые в волнении изумрудные глаза. Это зрелище возбудило Джонатана. И если бы не сцена с призраком, он бы обязательно сделал то, за чем пришел...
Сцена... Ведь и в самом деле в поведении Амелии, похоже, было что-то театральное. А если она разыграла испуг? Может, у нее в спальне кто-то был, и, заслышав шаги мужа, графиня не сдержала тревожного вскрика, а ее визитер спешно скрылся за потайной дверью? Знала ли Амелия о существовании этого хода? Им обычно пользовались слуги, убиравшие комнату и растапливавшие камин. Но делали они это в отсутствие хозяев. То есть жена могла знать, а могла и не знать о двери, скрытой в обшивке стен. И если знала, то солгала про привидение. Да, похоже, так и было - Амелия лишь притворялась перед не вовремя появившимся мужем, на ходу сочинив нелепую историю о проходящем сквозь стены призраке, про которого услышала за ужином. Чем дольше Джонатан размышлял, тем больше укреплялся в этой мысли.
Так значит, она с кем-то спуталась здесь, в доме. Кто он? Секретарь Хлои? Или, боже, какая вульгарность, кто-то из слуг? А вдруг это кочегар, выписанный из Лондона специально для плотских утех, а машина при нем - лишь предлог? Блай уже не знал, что и думать. Отравленный ревностью ум выдавал версии - одна отвратительнее другой. Граф ворочался в кровати, словно на раскаленных углях.
Выходит, он всё-таки рогоносец? Но как отомстить неверной жене? Перебрав несколько вариантов, среди которых были и убийство, и развод, а затем все их отбросив, Джонатан наконец вспомнил давнюю злую задумку. "Тот кулон, что до сих пор валяется в моем портмоне, дожидаясь подходящего случая... Вот и настал удачный момент исполнить намерение. Я подарю Амелии украшение с шеи шлюхи - пусть носит то, что заслужила, не подозревая, кому оно раньше принадлежало. Неплохое начало для моего отмщения. Прямо завтра это и сделаю, а там - посмотрим, что еще придумать, чтобы поймать распутницу "ин флягрантэ дэликто" (2).
Довольно улыбнувшись, он начал погружаться в дремоту, но неожиданно дом наполнился движением: по коридору забегали слуги, раздались крики: "Пожар! Пожар!"
Блай негромко чертыхнулся, вскочил с постели и начал натягивать бархатный халат, в спешке не попадая в рукава. Одевшись и открыв дверь, граф ощутил запах дыма. Мимо пробежал лакей с двумя ведрами воды. Джонатан успел поймать его за полу ливреи.
- Что случилось?
Малый выпучил глаза и проблеял:
- Милорд... Там...
Он махнул подбородком в сторону покоев, отведенных Эгертону.
Поняв, что от этого взбудораженного болвана не добьешься связного ответа, граф обратился с тем же вопросом к появившемуся из-за угла дворецкому.
Стивенс, выглядящий степенно и величаво даже в халате и ночном колпаке, невозмутимо доложил:
- Милорд, повода для беспокойства нет. В спальне вашего гостя случился небольшой пожар, но его уже потушили. Сгорели только занавеси на окне, и сильно пострадал ковер. Лорд Брэкли изволил пояснить, что гулял в саду, припозднился, а перед тем, как лечь в кровать, забыл погасить свечи и, чтобы не вставать, швырнул в канделябр подушкой. Я велел навести порядок и проветрить комнату, а еще поставил у дверей дежурного лакея на случай, если его милость снова выкажет каким-либо небезопасным образом неординарность своей натуры.
Выяснив, что никаких приказаний не последует, дворецкий удалился размеренным шагом.
Блай вернулся в постель, проклиная сумасбродного приятеля. Интересно, откуда виконт вернулся так поздно? Неужели свидание с вдовой так затянулось? Очевидно, стороны нашли общий язык. Блай рванул ворот сорочки и сделал глубокий вдох. Какая ночь! Две графини Данли привечают своих любовников: одна в саду, другая прямо в спальне. На Хлою ему плевать. Но Амелия...
Терзаемый подозрениями и ревностью, он сумел заснуть лишь под утро.
________________________________________
Примечания:
1) Amor omnibus idem (лат.) - в любви все одинаковы.
2) In flagrante delicto (лат.) - юридический термин, означающий "на месте преступления".