Скрюченные пальцы скользят по кирпичной кладке стены, хватаются за карниз, но срываются, тело неумолимо влечет в пугающую пустоту, внутри всё сжимается в ожидании неминуемого удара о каменные плиты тротуара, время словно замедляется... Вот сейчас... Сейчас вспыхнет боль...
Клара вздрогнула и резко открыла глаза. Опять этот сон. Прошло уже пять месяцев, а он время от времени возвращается, заставляя просыпаться в холодном поту - всегда снится одно и то же: прыжок, а затем бесконечный полет камнем вниз, обрывающийся, так и не завершившись.
Пальцы машинально коснулись левого плеча, снова невольно вспомнился побег из борделя...
Ей тогда очень повезло: рискнув выпрыгнуть из окна, Клара не разбилась насмерть. Но всё же она не смогла подняться на ноги, охваченная резкой болью, нахлынувшей спустя несколько мгновений после падения. Неловко, беззащитно раскинувшись, Клара снизу вверх смотрела на столпившихся вокруг людей. Перед глазами всё расплывалось. Склонившиеся над ней мужские лица казались белыми пятнами с темными черточками усов.
"Я жива! - мелькнуло в голове. И тут же следом: - Только бы не остаться калекой!" Клара попыталась пошевелиться и невольно застонала.
"Не двигайтесь, мисс! - донесся до нее, словно издалека, чей-то голос. - Я отвезу вас в больницу. - И добавил громче: - Расступитесь, джентльмены! Я врач. Кто-нибудь, будьте любезны, найдите извозчика!"
Одно из окружающих Клару лиц придвинулось ближе, она различила устремленный на нее внимательный взгляд прищуренных карих глаз под почти сошедшимися у переносицы нахмуренными бровями. Уверенные пальцы коснулись ее запястья, похоже, проверяя пульс, затем короткими движениями осторожно ощупали ее руки и ноги.
"Я же почти голая, а они все на меня глазеют", - вяло подумала Клара, крепко зажмурившись и закусив от боли губу. Словно в ответ, сверху опустился чей-то сюртук, прикрыв ее обнаженные плечи. Она попыталась сесть, но не смогла даже приподняться. В плече что-то противно захрустело, грудь словно опоясало огнем, в глазах потемнело. Тот же голос произнес еще несколько слов, стараясь ее успокоить и подбодрить, а затем Клара ощутила, что ее поднимают с земли, и лишилась чувств от накрывшей ее новой волны боли.
Потом были короткие прояснения сознания, когда перед глазами мерно покачивалась потертая кожаная крыша наемного кэба, и опять следовали провалы в забытье. Окончательно Клара пришла в себя уже в огромной, около восьмидесяти футов длиной, палате с целым рядом больших, высоких окон. В проемах между ними, изголовьем к стене, располагалась дюжина кроватей из кованого железа. В том же порядке, словно зеркальное отражение, кровати стояли и у противоположной, глухой стены. Рядом с каждой - небольшой столик и стул.
В проходе между двумя рядами коек цепочкой выстроились несколько дубовых столов с тазами и кувшинами для умывания, стопками салфеток, а также раскидистыми комнатными цветами. На подоконниках тоже красовались цветочные горшки. По обеим сторонам от входной двери пристроились два шкафа с множеством отделений. На шкафах громоздились пузырьки темного стекла. Стену напротив входа занимали буфет с фаянсовой посудой, ширма и большой камин, перед которым стояло несколько легких кресел.
Клара, поняв, что впервые в жизни попала в больницу, с опаской осматривалась. Морщась от солнечного света, щедро льющегося из окон, она осторожно поводила глазами по сторонам, стараясь не растревожить никуда не девшуюся боль от вчерашних побоев, которая теперь распространилась на весь левый бок и левую руку, не позволяя пошевелиться - даже дышать было трудно. Облегчало обзор то, что Клара полулежала на высоко взбитых подушках.
Верхняя секция каждого окна была полуоткрыта, и по палате гулял приятный ветерок. Он разбавлял майской свежестью незнакомые резкие запахи, смешанные со слабым ароматом пчелиного воска, исходящим от натертых до блеска дубовых досок пола. Стояла тишина - было слышно, как за окном щебечут птицы. Ступая почти бесшумно, по палате перемещались несколько медсестер в одинаковых платьях лавандового цвета, в длинных, до подола, глухих белых передниках и небольших аккуратных чепцах, высоко сидящих на собранных в простую прическу волосах.
Одна из медсестер, заметив, что Клара очнулась, тут же подошла тем же легким шагом, нагнулась над ней и с ласковой улыбкой негромко спросила: "Как вы себя чувствуете, мисс?"
Говорить не хотелось, язык во рту казался распухшим и неповоротливым, в ушах шумело, в желудке клубилась и поднималась к горлу тошнота, но Клара заставила себя произнести: "Неважно", - и слабо улыбнулась в ответ.
- Неудивительно, ведь доктор Фрейзер обнаружил у вас большую рану на голове, перелом лопатки и одного ребра, а еще вы вывихнули руку. Но нет худа без добра: пока вы были без сознания вывих вправили и наложили повязки. Вы даже ничего не почувствовали.
Клара осторожно отогнула укрывающую ее простыню и озадаченно воззрилась на свою левую руку, согнутую в локте и прибинтованную к телу.
- Вам придется потерпеть это неудобство несколько недель, пока ваша лопатка не срастется, - пояснила медсестра.
- Но как же я смогу так долго справляться без одной руки?
- Не переживайте. За вами будут хорошо ухаживать. А теперь давайте познакомимся. Я - сестра Бейли. А вас как зовут?
Мысли в голове ворочались с трудом.
- Сара... То есть, Клара... Кларисса Ланди...
Медсестра выудила из кармана карандаш и написала что-то на листке, висящем над кроватью.
- Где я?
- В Лондонской больнице на Уайтчепел-роуд, в травматологическом отделении.
Клара замялась и выдавила:
- Но мне... Мне нечем заплатить за лечение.
Сестра Бейли опять тепло улыбнулась.
- В таких случаях наша больница берет на себя все расходы благодаря пожертвованиям. Ни о чем не беспокойтесь, мисс Ланди. Отдыхайте. Сейчас я принесу пару пузырей со льдом - это немного облегчит вашу боль. А чашка крепкого бульона подкрепит ваши силы.
Первые две недели боли в груди и спине мучили непрестанно, даже по ночам, дышать получалось только неглубоко и часто, иногда Клару рвало. Ей не оставалось ничего, кроме как, лежа неподвижно, рассматривать высокий потолок, расчерченный на прямоугольники толстыми балками, или, исподтишка, других пациенток. Большинство из них не вставали с кроватей, лишь некоторые - наверное, уже выздоравливающие - сидели днем на стульях у своей постели, в креслах у камина или выходили из палаты. Они почти не разговаривали друг с другом, а также с санитарками, вели себя покорно и меланхолично во время осмотров врачом и лечебных процедур. Лица у этих женщин были бесстрастными или угрюмыми, на них словно оттиснулась печать страдания, причем страдания не сиюминутного, а длиною в целую жизнь. Тусклые глаза их, казалось, утратили способность зажигаться оживлением, натруженные руки раз и навсегда безвольно вытянулись вдоль тела либо устало сложились на коленях.
Время от времени, особенно ночью, то с одной койки, то с другой раздавались стоны или торопливое, горячечное бормотание, ввергая Клару в тоскливую безысходность от невозможности облегчить чужие страдания. А когда кто-то умирал, ей становилось по-настоящему страшно. Она истово молилась о том, чтобы смерть обошла ее, потому что та выбирала свои жертвы по какому-то неведомому капризу. На глазах Клары лежавшая на соседней кровати женщина, которой отрезали искалеченную экипажем ногу, сначала пошла на поправку, а потом за три дня сгорела в лихорадке и ужасных мучениях.
А Клара хотела жить. Силы давала надежда на то, что рано или поздно, через тихую, честную жизнь и добросовестный труд, всё же удастся обрести утраченный после испытанного надругательства душевный покой. Эта надежда помогала терпеть изматывающую боль и всем своим существом жаждать выздоровления.
Доктор Фрейзер, лечащий врач Клары, степенный и пожилой джентльмен, появлялся в палате раз в два-три дня в сопровождении других господ в темных сюртуках. Он обходил своих пациенток - одну за другой. Было настоящей пыткой лежать полуодетой, с неприбранными волосами, в постели, которую обступали несколько мужчин. Они внимательно разглядывали рану на голове Клары, ее опухшее плечо, задавали кучу вопросов о самочувствии, щупали пульс, что-то обсуждали на смеси английского с латынью. Клара стыдилась поднять на них глаза. Но однажды в их оживленной беседе она услышала голос, показавшийся знакомым, и в памяти всплыли слова: "Я отвезу вас в больницу... Расступитесь, джентльмены! Я врач". Клара вскинула взгляд и узнала прищуренные, словно от близорукости, карие глаза, смотревшие прямо на нее.
Да, это был тот самый "добрый самаритянин", который просил вызвать кэб и подбадривал ее, пока она не потеряла сознание. Теперь Кларе удалось рассмотреть его как следует. Он был лет двадцати с небольшим, ростом около пяти футов восьми дюймов, на вид чуть полноватый, а скорее, крепко сбитый. Лицо этого юноши она нашла приятным: с довольно крупным, но не портящим общего впечатления, носом, высоким лбом, красиво очерченными полными губами и волевым подбородком. Средней длины темно-каштановые волосы он стриг на романтический манер и носил бакенбарды. Скроенный по моде шерстяной сюртук с костяными пуговицами и длинный жилет из узорчатого шелка выдавали в нем джентльмена со вкусом и достатком, но черный галстук был повязан небрежно, высокий воротничок рубашки не отличался свежестью, а низ брюк покрывали брызги грязи. И даже какая-то толстая книга под мышкой - тоже казалась засаленной и потрепанной.
Значит, ее благодетель действительно врач и работает здесь? Клара робко, еле заметно, улыбнулась ему, надеясь, что он поймет, как она благодарна за оказанную помощь, и снова потупилась.
Когда доктор Фрейзер вместе со своими спутниками уже собрался перейти к осмотру следующей пациентки, Клара, не удержавшись, подняла глаза, чтобы снова взглянуть на "самаритянина". Очевидно, заметив это, он задержался у ее кровати и негромко произнес:
- Мисс Ланди, вы разрешите вам представиться? Мое имя - Генри Ховард. Узнали ли вы меня? Я стал невольным свидетелем несчастного случая, произошедшего с вами.
Сердце от волнения застучало чаще.
- Да, доктор Ховард, я вас узнала. Разрешите поблагодарить вас за то, что...
- Нет-нет! - перебил юноша. - Не благодарите меня. И прошу, не называйте меня доктором! Я пока всего лишь студент медицинского колледжа при этой больнице - прохожу здесь практику. Именно поэтому я привез вас сюда - чтобы убедиться, что вам будет оказана вся необходимая помощь. Ведь иначе с Лестер-сквер вас должны были отправить в больницу Чаринг-Кросс - таков обычный порядок... У меня к вам одна просьба, мисс Ланди... - Он замялся, словно не будучи уверен, что ему не откажут. - Вы позволите мне время от времени лично справляться о вашем самочувствии?
Ощутив, как краска разлилась по ее лицу, Клара смущенно кивнула:
- Да, мистер Ховард. Почту за честь.
И с тех пор он обязательно заходил в палату раз в несколько дней - пусть всего на пару минут, в течение которых успевал обменяться с Кларой лишь двумя-тремя вежливыми фразами. Но она чувствовала, что интерес Генри Ховарда к ней - живой и искренний. Их общение не выходило за рамки приличия, а потому Клара не видела в нем ничего дурного и даже осмеливалась мысленно называть эти отношения дружбой, хотя понимала, что она и этот юный джентльмен - из разных, бесконечно далеких друг от друга миров. Разумеется, он, как человек мягкосердечный, просто желает убедиться, что его доброе дело не пропало втуне, и спасенная им девушка идет на поправку. Вот и всё, что стоит за этими визитами. Именно так объяснила Клара сестре Бейли посещения мистера Ховарда. Та в ответ вежливо подняла брови, мягко улыбнулась, но ничего не сказала.
Кларе нравилась эта уже немолодая, высокая, сухощавая дама со щедрым на улыбки лицом и с уже заметной проседью в волосах, неизменно пребывающая в ровном расположении духа, внимательная и приветливая ко всем окружающим. Будучи старшей сестрой женского отделения травматологии, она отвечала тут за всё, кроме лечения больных, и как-то заметила в разговоре с Кларой, что медсестра должна лишь выполнять то, что приказал ей врач, потому что она - его глаза и руки, но ни в коем случае не мозг. Казалось, сестра Бейли успевает одновременно делать тысячу дел и никогда не устает - с утра она и несколько подчиненных ей медсестер начинали свои труды молитвой на коленях прямо посреди палаты, а затем они вспархивали, словно стая птиц, и пускались в ежедневные хлопоты. Часто начальница отделения оставалась ночевать в сестринской, готовая вскочить по первому же зову дежурной сиделки. А наутро она опять сновала между палатой и расположенными через коридор кухней и судомойней или, взяв журнал, в который доктора вносили прописанное больным лечение, отправлялась в больничную аптеку за лекарствами.
Едва Кларе разрешили вставать, она тут же предложила помогать в отделении по мере своих сил - ей хотелось хоть как-то возместить больнице расходы за лечение. Но сестра Бейли объяснила, что, во-первых, никому из пациентов нельзя заходить ни в кухню, ни в судомойню, а во-вторых, толку от такой помощницы всё равно будет немного. И в самом деле, хотя рана на голове почти зажила, Клару по-прежнему беспокоили боли, особенно при движении и кашле, пусть и не такие сильные, как в первую пару недель, потому что переломы еще толком не срослись. Левую руку больше не прибинтовывали к туловищу, но приходилось постоянно держать ее на перевязи. Лечащий врач утверждал, что о выписке говорить пока рано.
Клара всё-таки упросила позволить ей штопать постельное белье, хранящееся в полутемном чулане, - хотя бы пару часов в день. Каждое утро она устраивалась в примыкающей к чулану комнатушке и, с привычной сноровкой орудуя иглой, негромко напевала, чтобы скрасить одиночество. Как-то раз, подняв голову, Клара оборвала песню на полуслове, увидев одну из медсестер, застывшую в дверях.
- Какой у вас красивый голос, мисс Ланди, - восхищенно произнесла та.
Клара смутилась, покраснела от приятной похвалы, но больше за шитьем не пела.
Впрочем, сердце ее пело всё равно. Пело каждый раз при виде Генри Ховарда. Теперь, когда Клара могла спускаться на прогулку во внутренний больничный двор, они встречались там, и разговаривали, сидя на скамье, порой и полчаса, и час напролет. Мистер Ховард по-прежнему вел себя с большим тактом, не позволял себе вольностей, слушал Клару с вниманием и отвечал с почтением. Его карие глаза теплого оттенка смотрели пристально, но доброжелательно из-под темных бровей вразлет.
Они беседовали на отвлеченные темы, взаимно стараясь не задавать слишком личных вопросов. Казалось, их обоих занимают не обсуждаемые темы, а сам факт общения. Клара ловила себя на том, что ей нравится просто слушать голос этого юноши, следить за его сдержанными жестами, смотреть, как его глаза меняют выражение: то искрятся умом или весельем, когда он говорит, то темнеют, когда он слушает, не сводя взгляда с ее лица.
Клара старалась не думать о том, что, выйдя из этих стен, скорее всего, больше никогда не увидится с мистером Ховардом. Она просто наслаждалась его обществом и передышкой, подаренной судьбой. Наконец можно было отдохнуть от изнурительного труда швеи, которым приходилось зарабатывать на жизнь шесть дней в неделю. Кларе нравилось тут, в больнице. Впервые с ней обращались уважительно и приветливо. А дама из какого-то благотворительного комитета, даже подарила ей две сорочки, скромное платье, шляпку, чулки, перчатки и пару ботинок - всё добротное, почти не ношенное.
Обстановка в отделении казалась Кларе почти роскошной. Здесь поддерживалась идеальная чистота: каждое утро тщательно подметались и мылись полы. В дальнем конце отделения располагалась уборная с настоящим ватерклозетом, который Кларе раньше видеть не доводилось. В особенный восторг ее приводила ванная комната с глазированной керамической ванной, тремя фарфоровыми раковинами и с кранами для горячей и холодной воды. Была в отделении и комната отдыха. Кларе нравилось читать там книги под досужую болтовню выздоравливающих пациенток из числа тех немногих, что были не прочь пообщаться между собой. Кормили тоже отменно: крепким мясным бульоном, супом, пудингами, тушеными овощами, вареной или запеченой в духовке говядиной и бараньими котлетами, а еще поили неплохим чаем и кофе. Порой Кларе казалось, что весь мир словно перестал существовать за пределами больничного отделения, и время остановило свой бег, милосердно позволив перевести дух.
Но смерть по-прежнему собирала здесь свой урожай. На третьей неделе пребывания Клары в больнице соседнюю с ней койку заняла тихая, худенькая девушка, почти ребенок, с сильными ожогами. Она то и дело начинала стонать от боли, потом, будто испугавшись, замолкала, но вскоре, не выдержав, вновь принималась подскуливать, словно щенок, кусая бледные губы, а из-под тонких, почти прозрачных век текли слезы. Когда подходило время менять повязки, ей давали опиум, и тогда несчастная чувствовала временное облегчение. В такие минуты Клара, стараясь ее отвлечь, заводила с ней разговор.
Оказалось, зовут ее Нэнси Грей, ей всего пятнадцать лет, и она работает ученицей в прачечной в Сити по одиннадцать часов в сутки. В жарком и душном подвале Нэнси за десять шиллингов в неделю с утра до вечера, до кровавых мозолей, крутит ручку вальцов для отжима, прокатывая белье, не имея возможности присесть ни на минуту, кроме двух получасовых перерывов на чай. Хоть все прачки и одеты в тонкие хлопковые платья, но лицо их и тело все равно покрыты потом - даже волосы влажные. А оконца под потолком открывать нельзя из-за угольной сажи на улице. И потому бич всех, кто работает в прачечной - легочная болезнь. Подхватить ее просто: выйдешь после рабочего дня на холод, накинув старое пальтишко, присядешь ненадолго на ступеньки, чтобы перед дорогой домой расслабить натруженную за день спину, которая ужасно болит, - и готово. Не одна прачка нашла так свою смерть. Да только назавтра глядишь - на ее месте уж другая.
"Я-то думала, что через то самое и помру, а вышло всё иначе, - рассказывала Нэнси. - Случайно опрокинулся чан с кипятком, а я на беду оказалась рядом. У меня сразу на руках и ногах вся кожа запузырилась и сошла лоскутами. Ох, до чего же мне больно! Скорее бы господь меня прибрал. Извелась я уже".
Клара, как могла, утешала бедняжку, обещала, что та непременно вскоре поправится, но не прошло и недели, как Нэнси Грей отошла в лучший мир. Это стало последней каплей. Ночью, глядя на ее опустевшую койку, Клара горько расплакалась в подушку. Внезапно на ее плечи, вздрагивающие от беззвучных рыданий, легли чьи-то руки. Это сестра Бейли, опять оставшаяся в отделении на ночь, осторожно опустилась на край кровати и, наклонившись, тихо спросила:
- У вас что-то болит, мисс Ланди?
Клара, не поворачиваясь, помотала головой.
- Вы плачете из-за мисс Грей?
Клара хотела лишь молча кивнуть, но обуревавшие ее чувства теснились в груди, искали выхода в словах.
- Как вы можете тут работать? - вырвалось у нее громким шепотом. - Как не сошли еще с ума от стольких смертей, что случаются на ваших глазах?
Сестра Бейли помолчала немного, затем вздохнула и ответила:
- Мисс Ланди, моя душа всегда обращена к богу, который властен над жизнью и смертью. Уже двадцать лет моя жизнь проходит среди больных и умирающих, и я вижу, что это длань господа руководит рукой хирурга. Я не в состоянии вылечить этих людей, но тоже в силах им помочь: когда они слышат свои имена в моей молитве об их здоровье, они благодарят меня и начинают ощущать, что бог не забыл о них. Каждый день я прошу его "Да будет воля твоя". Он лучше знает, кому жить, кому умереть и почему. Ведь всё на свете не случайно. - Она погладила Клару по спине. - И то, что вы тут оказались, тоже для чего-то должно было с вами произойти. Бог привел вас сюда, дабы что-то изменить в вашей душе, а может, даже в вашей судьбе...
Этот разговор Клара вспомнила спустя несколько дней, когда сообщила мистеру Ховарду о том, что завтра, по словам доктора Фрейзера, заканчивается ее пребывание в Лондонской больнице, и услышала в ответ:
- Мисс Ланди, я... Я хочу вам кое-что сказать. Надеюсь, вы не сочтете мои слова слишком дерзкими...
Сердце гулко забилось в груди, кровь прилила к щекам, неясная надежда всколыхнулась в душе... Неужели сейчас судьба совершит головокружительный поворот? Не об этом ли говорила сестра Бейли - что иногда бог ведет нас к счастью неожиданными тропами?
Но следующие слова, которые смущенно пробормотал собеседник, разом отрезвили:
- Мне кажется, то, чем вы зарабатываете себе на жизнь... гм... не подходящее для вас занятие. Может, вам стоит попытаться подыскать себе менее... э-э-э... предосудительную профессию? К тому же, она опасна: вы же видите, что чуть не лишились жизни. Но я верю, что вы сможете вырваться из этого порочного круга, если захотите. Прошу, примите вот это. - Он протянул конверт. - Тут десять фунтов. Этого вам должно хватить на то, чтобы снять приличное жилье и продержаться пару месяцев, пока вы не найдете иной способ обеспечивать себя. Здесь же и моя визитная карточка. Если когда-нибудь вам снова понадобится помощь, я буду рад ее оказать.
Клара почувствовала себя так, словно получила пощечину. Мистер Ховард принял ее за проститутку! Какое унижение! Она сделала над собой усилие, чтобы не отпрянуть в возмущении, взяла конверт с деньгами, и ровным голосом сказала:
- Благодарю вас. Вы очень щедры. Прощайте.
Он заглянул ей в глаза.
- Не будем пока прощаться, мисс Ланди. Я еще проведаю вас завтра, если позволите.
- Да, конечно. Непременно.
Вернувшись в палату, Клара одолжила у сестры Бейли бумагу, перо и чернила, а спустя полчаса вернула ей сложенный лист, который попросила передать мистеру Генри Ховарду. Это была безыскусно изложенная краткая история ее жизни, включая похищение в парке и то, что за ним последовало. Клара ни за что бы не решилась рассказать о таком в личной беседе. Куда проще было доверить слова бумаге. Клара знала, что больше не увидится с этим джентльменом, и всё же ей почему-то было очень важно оправдаться перед ним и еще раз поблагодарить за проявленную доброту. В письмо была вложена подаренная визитка и необналиченный чек на десять фунтов.
Спустя еще полчаса Клара, тепло попрощавшись с сестрой Бейли, пошагала по Уайтчепел-роуд в сторону Степни. Денег на извозчика не было, и потому пришлось пройти пешком почти четыре мили, неся в правой руке сверток с сорочкой. Левая рука болталась на перевязи из платка, которую доктор Фрейзер велел не снимать еще дней десять.
Добравшись до Девоншир-стрит, Клара постучала в двери дома, где работала и жила последние полтора года. Ей открыла хозяйка швейной мастерской миссис Рэдфорд. Разглядев, кто пожаловал, она зло сощурилась:
- Ты зачем сюда явилась?
Клара опешила.
- Но, мэм, я ведь у вас работаю и снимаю угол. Это я, Сара Такер!
- Думаешь, можешь пропасть на месяц, а после явиться как ни в чем не бывало?
Клара указала на перевязь.
- Со мной случилось несчастье. Я попала в больницу. И у меня не было денег, чтобы отправить к вам посыльного с запиской. Простите, мэм.
- Вот что я тебе скажу, Сара Такер, мне и дела нет до твоих объяснений. Вместо тебя уже давно работает другая девчонка из приюта. А больше мне пока белошвеек не нужно.
- Но мне некуда идти! - воскликнула Клара. - Я ведь заплатила вам за жилье на три месяца вперед!
Миссис Рэдфорд сложила руки под пышной грудью и нагло заявила:
- Разве? Что-то не припоминаю.
Похолодев от ужаса, Клара в отчаянии выкрикнула:
- Отдайте хотя бы мои вещи!
- Какие еще вещи? Не было у тебя никаких вещей! А ну проваливай отсюда, не то позову констебля и скажу, что ты воровка. Вот тогда тебе будет, где переночевать - в полицейском участке!
С этими словами миссис Рэдфорд захлопнула дверь перед носом Клары.; Ей тогда очень повезло: рискнув выпрыгнуть из окна, Клара не разбилась насмерть. Но всё же она не смогла подняться на ноги, охваченная резкой болью, нахлынувшей спустя несколько мгновений после падения. Неловко, беззащитно раскинувшись, Клара снизу вверх смотрела на столпившихся вокруг людей. Перед глазами всё расплывалось. Склонившиеся над ней мужские лица казались белыми пятнами с темными черточками усов.
"Я жива! - мелькнуло в голове. И тут же следом: - Только бы не остаться калекой!" Клара попыталась пошевелиться и невольно застонала.
"Не двигайтесь, мисс! - донесся до нее, словно издалека, чей-то голос. - Я отвезу вас в больницу. - И добавил громче: - Расступитесь, джентльмены! Я врач. Кто-нибудь, будьте любезны, найдите извозчика!"
Одно из окружающих Клару лиц придвинулось ближе, она различила устремленный на нее внимательный взгляд прищуренных карих глаз под почти сошедшимися у переносицы нахмуренными бровями. Уверенные пальцы коснулись ее запястья, похоже, проверяя пульс, затем короткими движениями осторожно ощупали ее руки и ноги.
"Я же почти голая, а они все на меня глазеют", - вяло подумала Клара, крепко зажмурившись и закусив от боли губу. Словно в ответ, сверху опустился чей-то сюртук, прикрыв ее обнаженные плечи. Она попыталась сесть, но не смогла даже приподняться. В плече что-то противно захрустело, грудь словно опоясало огнем, в глазах потемнело. Тот же голос произнес еще несколько слов, стараясь ее успокоить и подбодрить, а затем Клара ощутила, что ее поднимают с земли, и лишилась чувств от накрывшей ее новой волны боли.
Потом были короткие прояснения сознания, когда перед глазами мерно покачивалась потертая кожаная крыша наемного кэба, и опять следовали провалы в забытье. Окончательно Клара пришла в себя уже в огромной, около восьмидесяти футов длиной, палате с целым рядом больших, высоких окон. В проемах между ними, изголовьем к стене, располагалась дюжина кроватей из кованого железа. В том же порядке, словно зеркальное отражение, кровати стояли и у противоположной, глухой стены. Рядом с каждой - небольшой столик и стул.
В проходе между двумя рядами коек цепочкой выстроились несколько дубовых столов с тазами и кувшинами для умывания, стопками салфеток, а также раскидистыми комнатными цветами. На подоконниках тоже красовались цветочные горшки. По обеим сторонам от входной двери пристроились два шкафа с множеством отделений. На шкафах громоздились пузырьки темного стекла. Стену напротив входа занимали буфет с фаянсовой посудой, ширма и большой камин, перед которым стояло несколько легких кресел.
Клара, поняв, что впервые в жизни попала в больницу, с опаской осматривалась. Морщась от солнечного света, щедро льющегося из окон, она осторожно поводила глазами по сторонам, стараясь не растревожить никуда не девшуюся боль от вчерашних побоев, которая теперь распространилась на весь левый бок и левую руку, не позволяя пошевелиться - даже дышать было трудно. Облегчало обзор то, что Клара полулежала на высоко взбитых подушках.
Верхняя секция каждого окна была полуоткрыта, и по палате гулял приятный ветерок. Он разбавлял майской свежестью незнакомые резкие запахи, смешанные со слабым ароматом пчелиного воска, исходящим от натертых до блеска дубовых досок пола. Стояла тишина - было слышно, как за окном щебечут птицы. Ступая почти бесшумно, по палате перемещались несколько медсестер в одинаковых платьях лавандового цвета, в длинных, до подола, глухих белых передниках и небольших аккуратных чепцах, высоко сидящих на собранных в простую прическу волосах.
Одна из медсестер, заметив, что Клара очнулась, тут же подошла тем же легким шагом, нагнулась над ней и с ласковой улыбкой негромко спросила: "Как вы себя чувствуете, мисс?"
Говорить не хотелось, язык во рту казался распухшим и неповоротливым, в ушах шумело, в желудке клубилась и поднималась к горлу тошнота, но Клара заставила себя произнести: "Неважно", - и слабо улыбнулась в ответ.
- Неудивительно, ведь доктор Фрейзер обнаружил у вас большую рану на голове, перелом лопатки и одного ребра, а еще вы вывихнули руку. Но нет худа без добра: пока вы были без сознания вывих вправили и наложили повязки. Вы даже ничего не почувствовали.
Клара осторожно отогнула укрывающую ее простыню и озадаченно воззрилась на свою левую руку, согнутую в локте и прибинтованную к телу.
- Вам придется потерпеть это неудобство несколько недель, пока ваша лопатка не срастется, - пояснила медсестра.
- Но как же я смогу так долго справляться без одной руки?
- Не переживайте. За вами будут хорошо ухаживать. А теперь давайте познакомимся. Я - сестра Бейли. А вас как зовут?
Мысли в голове ворочались с трудом.
- Сара... То есть, Клара... Кларисса Ланди...
Медсестра выудила из кармана карандаш и написала что-то на листке, висящем над кроватью.
- Где я?
- В Лондонской больнице на Уайтчепел-роуд, в травматологическом отделении.
Клара замялась и выдавила:
- Но мне... Мне нечем заплатить за лечение.
Сестра Бейли опять тепло улыбнулась.
- В таких случаях наша больница берет на себя все расходы благодаря пожертвованиям. Ни о чем не беспокойтесь, мисс Ланди. Отдыхайте. Сейчас я принесу пару пузырей со льдом - это немного облегчит вашу боль. А чашка крепкого бульона подкрепит ваши силы.
Первые две недели боли в груди и спине мучили непрестанно, даже по ночам, дышать получалось только неглубоко и часто, иногда Клару рвало. Ей не оставалось ничего, кроме как, лежа неподвижно, рассматривать высокий потолок, расчерченный на прямоугольники толстыми балками, или, исподтишка, других пациенток. Большинство из них не вставали с кроватей, лишь некоторые - наверное, уже выздоравливающие - сидели днем на стульях у своей постели, в креслах у камина или выходили из палаты. Они почти не разговаривали друг с другом, а также с санитарками, вели себя покорно и меланхолично во время осмотров врачом и лечебных процедур. Лица у этих женщин были бесстрастными или угрюмыми, на них словно оттиснулась печать страдания, причем страдания не сиюминутного, а длиною в целую жизнь. Тусклые глаза их, казалось, утратили способность зажигаться оживлением, натруженные руки раз и навсегда безвольно вытянулись вдоль тела либо устало сложились на коленях.
Время от времени, особенно ночью, то с одной койки, то с другой раздавались стоны или торопливое, горячечное бормотание, ввергая Клару в тоскливую безысходность от невозможности облегчить чужие страдания. А когда кто-то умирал, ей становилось по-настоящему страшно. Она истово молилась о том, чтобы смерть обошла ее, потому что та выбирала свои жертвы по какому-то неведомому капризу. На глазах Клары лежавшая на соседней кровати женщина, которой отрезали искалеченную экипажем ногу, сначала пошла на поправку, а потом за три дня сгорела в лихорадке и ужасных мучениях.
А Клара хотела жить. Силы давала надежда на то, что рано или поздно, через тихую, честную жизнь и добросовестный труд, всё же удастся обрести утраченный после испытанного надругательства душевный покой. Эта надежда помогала терпеть изматывающую боль и всем своим существом жаждать выздоровления.
Доктор Фрейзер, лечащий врач Клары, степенный и пожилой джентльмен, появлялся в палате раз в два-три дня в сопровождении других господ в темных сюртуках. Он обходил своих пациенток - одну за другой. Было настоящей пыткой лежать полуодетой, с неприбранными волосами, в постели, которую обступали несколько мужчин. Они внимательно разглядывали рану на голове Клары, ее опухшее плечо, задавали кучу вопросов о самочувствии, щупали пульс, что-то обсуждали на смеси английского с латынью. Клара стыдилась поднять на них глаза. Но однажды в их оживленной беседе она услышала голос, показавшийся знакомым, и в памяти всплыли слова: "Я отвезу вас в больницу... Расступитесь, джентльмены! Я врач". Клара вскинула взгляд и узнала прищуренные, словно от близорукости, карие глаза, смотревшие прямо на нее.
Да, это был тот самый "добрый самаритянин", который просил вызвать кэб и подбадривал ее, пока она не потеряла сознание. Теперь Кларе удалось рассмотреть его как следует. Он был лет двадцати с небольшим, ростом около пяти футов восьми дюймов, на вид чуть полноватый, а скорее, крепко сбитый. Лицо этого юноши она нашла приятным: с довольно крупным, но не портящим общего впечатления, носом, высоким лбом, красиво очерченными полными губами и волевым подбородком. Средней длины темно-каштановые волосы он стриг на романтический манер и носил бакенбарды. Скроенный по моде шерстяной сюртук с костяными пуговицами и длинный жилет из узорчатого шелка выдавали в нем джентльмена со вкусом и достатком, но черный галстук был повязан небрежно, высокий воротничок рубашки не отличался свежестью, а низ брюк покрывали брызги грязи. И даже какая-то толстая книга под мышкой - тоже казалась засаленной и потрепанной.
Значит, ее благодетель действительно врач и работает здесь? Клара робко, еле заметно, улыбнулась ему, надеясь, что он поймет, как она благодарна за оказанную помощь, и снова потупилась.
Когда доктор Фрейзер вместе со своими спутниками уже собрался перейти к осмотру следующей пациентки, Клара, не удержавшись, подняла глаза, чтобы снова взглянуть на "самаритянина". Очевидно, заметив это, он задержался у ее кровати и негромко произнес:
- Мисс Ланди, вы разрешите вам представиться? Мое имя - Генри Ховард. Узнали ли вы меня? Я стал невольным свидетелем несчастного случая, произошедшего с вами.
Сердце от волнения застучало чаще.
- Да, доктор Ховард, я вас узнала. Разрешите поблагодарить вас за то, что...
- Нет-нет! - перебил юноша. - Не благодарите меня. И прошу, не называйте меня доктором! Я пока всего лишь студент медицинского колледжа при этой больнице - прохожу здесь практику. Именно поэтому я привез вас сюда - чтобы убедиться, что вам будет оказана вся необходимая помощь. Ведь иначе с Лестер-сквер вас должны были отправить в больницу Чаринг-Кросс - таков обычный порядок... У меня к вам одна просьба, мисс Ланди... - Он замялся, словно не будучи уверен, что ему не откажут. - Вы позволите мне время от времени лично справляться о вашем самочувствии?
Ощутив, как краска разлилась по ее лицу, Клара смущенно кивнула:
- Да, мистер Ховард. Почту за честь.
И с тех пор он обязательно заходил в палату раз в несколько дней - пусть всего на пару минут, в течение которых успевал обменяться с Кларой лишь двумя-тремя вежливыми фразами. Но она чувствовала, что интерес Генри Ховарда к ней - живой и искренний. Их общение не выходило за рамки приличия, а потому Клара не видела в нем ничего дурного и даже осмеливалась мысленно называть эти отношения дружбой, хотя понимала, что она и этот юный джентльмен - из разных, бесконечно далеких друг от друга миров. Разумеется, он, как человек мягкосердечный, просто желает убедиться, что его доброе дело не пропало втуне, и спасенная им девушка идет на поправку. Вот и всё, что стоит за этими визитами. Именно так объяснила Клара сестре Бейли посещения мистера Ховарда. Та в ответ вежливо подняла брови, мягко улыбнулась, но ничего не сказала.
Кларе нравилась эта уже немолодая, высокая, сухощавая дама со щедрым на улыбки лицом и с уже заметной проседью в волосах, неизменно пребывающая в ровном расположении духа, внимательная и приветливая ко всем окружающим. Будучи старшей сестрой женского отделения травматологии, она отвечала тут за всё, кроме лечения больных, и как-то заметила в разговоре с Кларой, что медсестра должна лишь выполнять то, что приказал ей врач, потому что она - его глаза и руки, но ни в коем случае не мозг. Казалось, сестра Бейли успевает одновременно делать тысячу дел и никогда не устает - с утра она и несколько подчиненных ей медсестер начинали свои труды молитвой на коленях прямо посреди палаты, а затем они вспархивали, словно стая птиц, и пускались в ежедневные хлопоты. Часто начальница отделения оставалась ночевать в сестринской, готовая вскочить по первому же зову дежурной сиделки. А наутро она опять сновала между палатой и расположенными через коридор кухней и судомойней или, взяв журнал, в который доктора вносили прописанное больным лечение, отправлялась в больничную аптеку за лекарствами.
Едва Кларе разрешили вставать, она тут же предложила помогать в отделении по мере своих сил - ей хотелось хоть как-то возместить больнице расходы за лечение. Но сестра Бейли объяснила, что, во-первых, никому из пациентов нельзя заходить ни в кухню, ни в судомойню, а во-вторых, толку от такой помощницы всё равно будет немного. И в самом деле, хотя рана на голове почти зажила, Клару по-прежнему беспокоили боли, особенно при движении и кашле, пусть и не такие сильные, как в первую пару недель, потому что переломы еще толком не срослись. Левую руку больше не прибинтовывали к туловищу, но приходилось постоянно держать ее на перевязи. Лечащий врач утверждал, что о выписке говорить пока рано.
Клара всё-таки упросила позволить ей штопать постельное белье, хранящееся в полутемном чулане, - хотя бы пару часов в день. Каждое утро она устраивалась в примыкающей к чулану комнатушке и, с привычной сноровкой орудуя иглой, негромко напевала, чтобы скрасить одиночество. Как-то раз, подняв голову, Клара оборвала песню на полуслове, увидев одну из медсестер, застывшую в дверях.
- Какой у вас красивый голос, мисс Ланди, - восхищенно произнесла та.
Клара смутилась, покраснела от приятной похвалы, но больше за шитьем не пела.