Амелия чувствовала себя абсолютно счастливой. Неделя, проведенная в Чатсуорте, заменила ей медовый месяц, которого у них с Джонатаном не было. Они и в самом деле вели себя как новобрачные: обменивались взглядами, в которых читалось признание в любви, стремились коснуться друг друга, то и дело подыскивали укромное место, где можно обменяться поцелуями, а их ночи были исполнены взаимных ласк.
Но каждое утро после завтрака Джонатану приходилось уступать герцогу право общаться с Амелией, что граф делал крайне неохотно, отправляясь развлекаться стрельбой, верховой ездой или бильярдом в компании остальных джентльменов. А между тем его супруга и хозяин дома наслаждались час-другой ученой беседой, гуляя по саду или уютно расположившись в библиотеке.
Амелия поражалась уму и знаниям герцога, широте его кругозора. Он смело мог считаться настоящим знатоком не только математики и физики, но также истории и классической литературы. Воистину, этого аристократа удостоили премии Смита (1), а также выбрали почетным ректором Кембриджского и Лондонского университетов вовсе не за титул и богатство. Уильям Кавендиш действительно был одаренным ученым - достойным потомком своего двоюродного деда (2). Амелия жадно ловила каждое его слово, а он, в свою очередь, с интересом выслушивал ее мнение, хотя остальных гостей не баловал повышенным вниманием и откровенно игнорировал тех, кто мог его утомить.
Немногословный и сдержанный, его светлость имел довольно меланхоличную наружность. Несомненно, у него было породистое лицо с высоким лбом мыслителя, хотя придирчивый критик или скульптор счел бы подбородок недостаточно представительным, а нос крупноватым. Губы с опущенными вниз уголками придавали этому лицу слегка надменное выражение, однако были готовы сложиться в добрую улыбку в разговоре с приятным собеседником. Густые брови кустились над глазами с чуть усталым взглядом и набрякшими нижними веками. Седина серебрилась в его пышных бакенбардах, а также в волосах, уложенных на косой пробор и зачесанных над ушами на виски. Крепкая фигура и большие руки этого мужчины подошли бы, скорее ремесленнику, чем аристократу. Фрак сидел на нем без шика, чуть мешковато, собирался в складки, но осанка, речи и манеры не оставляли сомнения - перед вами настоящий герцог.
В день перед отъездом четы Данли он снова пригласил Амелию на прогулку по саду, и на этот раз они много говорили о намерении его светлости построить при Кембриджском университете современную лабораторию экспериментальной физики (3). Увлеченно обсуждая эту идею, собеседники неспешно шагали по длинной аллее, ведущей от дома на юг. Здесь Амелия прежде не бывала. Она восхищалась полосой пруда-канала, словно сопровождающей их всю дорогу справа, и огромной, с пятиэтажный особняк, стеклянной оранжереей для тропических растений, возвышающейся слева, любовалась стройными вековыми деревьями, выстроившимися по бокам аллеи, и Императорским фонтаном, который дерзко стремился дотянуться своей струей до низко висящего над землей серого ноябрьского неба.
В конце аллеи обнаружилась изящная каменная урна. Казалось бы, обычное садовое украшение. Но подойдя ближе, Амелия прочла на постаменте краткую надпись: "Бланш". И сразу вспомнился портрет, увиденный в Чатсуорт Хаусе: красивая молодая женщина с буклями каштановых волос у чуть печального лица с большими глазами, в светлом платье, сшитом по моде тридцатилетней давности, стоит на фоне пейзажа, держа в левой руке перчатки, а правой опираясь на мраморный пьедестал. Леди Бланш Джорджиана Ховард, графиня Берлингтон - покойная супруга седьмого герцога Девонширского. Так это не садовая декорация, а мемориал!
Амелия посмотрела на своего спутника. Тот застыл, словно Ниоба (4), глядя на каменную урну. На его лице читалась такая скорбь, что сомнений быть не могло: этот человек до сих пор любит свою жену и тоскует по ней.
Налетел порыв холодного ветра, заставил Амелию поежиться и вывел герцога из оцепенения.
- Простите меня, леди Данли. Я забылся. Обычно я предпочитаю приходить сюда в одиночестве и могу стоять тут долго, предаваясь воспоминаниям. Но я даже рад, что сегодня вы рядом со мной.
Он подвел Амелию к скамье, стоящей на берегу канала напротив Императорского фонтана.
- Давайте ненадолго присядем. Вы не против?
Они сели, и герцог снова заговорил:
- Знаете, глядя на вас и лорда Данли, я вспоминаю, как счастливы были мы с Бланш. Я вижу, что вы любите друг друга так же сильно, как и мы когда-то. Я верю, что наш брак был благословлен самим Господом, который послал мне в спутницы жизни настоящего ангела... Многие люди, глядя на всё это, - он обвел широким жестом холмы, парк и стоящий поодаль особняк, - завидуют тому, что на мою долю не выпало испытать тягот нужды. Но поверьте, те удары, что посылало мне небо, я бы с удовольствием обменял на рубище нищего...
Его звучный низкий голос дрогнул. Герцог отвернулся и продолжил:
- Мне не было и четырех лет, когда мой отец погиб еще совсем молодым. Он правил кабриолетом, вожжи порвались. Пытаясь их связать, отец выпал из экипажа на полном ходу и скончался на месте. Он оставил мою мать вдовой с тремя детьми и в тягости четвертым ребенком. Отца мне заменил его кузен Уильям, шестой герцог Девонширский - человек очаровательный, с мягким нравом, но одинокий. Женщина, которую он любил, вышла за другого, и потому он так и не женился, оставаясь всю жизнь убежденным холостяком. Возможно, я в какой-то мере заменил ему сына, которого у него не было.
Дядя Уильям обожал принимать гостей, давать пышные балы. Я хоть и считаю необходимым поддерживать гостеприимство этого дома, всё же куда меньше склонен к развлечениям, как вы уже, наверное, успели заметить. Еще обучаясь в Кембридже, я открыл в себе тягу к математике и другим наукам, пронеся ее через годы. Но еще одна страсть воистину осветила мою жизнь - моя жена, моя дорогая Бланш.
Она была племянницей дяди Уильяма. Герцог души в ней не чаял и мечтал о моем с ней браке. Этот союз соединил бы две ветви рода, ведь Бланш Ховард, или Бланкет, как ее называли друзья, приходилась мне дальней родственницей. Дядя делал всё, что мог, чтобы подтолкнуть нас с ней друг к другу. Помню, он устроил в честь Бланш грандиозный бал, где я танцевал с ней и сам не заметил, как влюбился в эту девушку без памяти. Она была просто прелестна: красивая, изящная, застенчивая с посторонними, но живая, озорная и смешливая в кругу близких. Я начал за ней ухаживать, а спустя несколько недель сделал предложение, и Бланш, долго не раздумывая, его приняла.
Мы поженились в августе тысяча восемьсот двадцать девятого. Наш брак считался выгодным для обеих ветвей Кавендишей, но его нельзя было назвать браком по расчету. Мы горячо любили друг друга. В разлуке с женой я непрестанно смотрел на ее миниатюрный портрет, который всегда носил с собой. Бланш тогда было семнадцать, а мне двадцать один. Мы были такими юными, такими счастливыми - самой счастливой парой на свете!
Через два года у нас родился первенец - Уильям, наш Смышленый Толстячок, как мы его называли. Жизнь тогда казалась нам безоблачной и безмятежной...
А затем Господь забрал Уильяма на небеса, не дав ему прожить и трех лет. Мы горько оплакивали нашего малыша. Но отняв одно дитя, небеса подарили нам еще четверых - троих сыновей и дочь, мою милую Луизу.
Казалось, всё снова налаживается. Вот только мы с Бланш и не знали, что нам отмерено на двоих чуть больше десяти лет счастья. Моя жена умерла в двадцать восемь лет, в мой тридцать второй день рождения. Такой подарок я получил от судьбы. Эта смерть разрушила и мою жизнь. Сломленный невероятным горем, я надолго затворился в уединении в Холкер Холле (5), переоценивая прожитые годы и себя.
Говорят, время лечит любую боль. Но это неправда. Минула уже четверть века моего одиночества, но я по-прежнему тоскую и до последнего часа буду скорбеть по своей драгоценной Бланш. Она лежит здесь, неподалеку, в семейной усыпальнице в церкви Святого Петра. Когда придет срок, меня похоронят рядом с женой. И лишь тогда, наверное, моя душа обретет покой.
Амелия внимала словам Уильяма Кавендиша, и ее сердце переполняло сочувствие к нему. Он излагал свою печальную повесть, вперив затуманенный слезами взгляд вдаль, словно всматриваясь в прошлое.
Но, закончив рассказ, герцог повернулся к собеседнице и добавил:
- Леди Данли, вы, должно быть, задаетесь вопросом, для чего я всё это вам говорю. Я хочу, чтобы вы поняли, как быстротечно время и как непостоянно счастье. Все мы в руке Божьей, и никому неведомо, что дарует нам завтра эта рука: радости или тяжелые испытания. А потому цените любимых, пока они рядом. Благодарите небеса за каждую минуту, проведенную вместе с теми, кто вам дорог. Это искренний совет друга. Не сочтите его стариковским занудством. Я смотрю на вас и вашего мужа, а вижу себя и Бланш - таких же влюбленных и пока не подозревающих о бедах, ждущих впереди. Если бы я знал тогда, что судьба так скоро отберет у меня мою милую Бланкет, я бы чаще говорил ей о своей любви и дарил бы еще больше внимания! А сейчас я бы отдал всё, чем владею, за то, чтобы ее вернуть, но, увы, это невозможно... Я надеюсь, вы и ваш супруг учтете мой горький опыт и будете стараться прожить каждый день так, словно вскоре вам предстоит разлука навсегда. Спасибо за то, что ненадолго вернули меня в то время, когда я был счастлив - давно не встречалась мне в свете столь искренне влюбленная семейная пара.
Герцог негромко кашлянул и всмотрелся в лицо Амелии.
- Я, наверное, смутил вас таким откровенным разговором? Простите. Не планировал, что наша беседа примет такой оборот.
- Нет, ваша светлость, - мягко ответила графиня, - вы меня вовсе не смутили. Более того, вы заставили меня о многом задуматься. Я благодарю вас за совет и, поверьте, считаю его очень ценным.
- Мне крайне приятно это слышать, леди Данли. - Герцог встал. - А теперь, думаю, пора возвращаться. Сегодня слишком прохладно для долгих прогулок.
Они пошагали вдоль канала в сторону Частуорт Хауса.
- Я всё хотела вас спросить об этой надписи... - Амелия указала на сверкающие позолотой буквы над верхним рядом окон на южном фронтоне особняка - настолько большие, что свободно читались даже отсюда, с расстояния в несколько сот ярдов.
- "Кавендо тутус" (6)? - переспросил герцог. - Это наш фамильный девиз. Мудрость, выстраданная не одним поколением моих предков, у которых хватало врагов. "Остерегаясь, будешь в безопасности". Вот вам и еще один совет от Кавендиша. Вдруг пригодится? - Он тепло улыбнулся. - Мне жаль, что завтра вы покидаете Чатсуорт, леди Данли. Я искренне наслаждаюсь общением с вами и надеюсь еще не раз видеть вас здесь гостьей. Своей увлеченной натурой и способностями к математике вы напоминаете мне графиню Лавлейс (7), с которой я имел честь быть знакомым.
- О! Леди Лавлейс! - воскликнула Амелия. - Я читала ее комментарии к лекции мистера Бэббиджа (8). А что вы думаете о предложенном ею алгоритме вычисления чисел Бернулли на аналитической машине?
Замедлив шаг и не обращая внимания на пронизывающий ветер, герцог и его гостья снова погрузились в ученую беседу...
За ужином Амелии не повезло с соседями по столу. Сидящий справа барон Хоутон, покровитель литераторов и политиков, рвался прочесть ей свои новые, довольно скучные стихи, а слева виконт Бойл с унылым видом жаловался на то, что два года назад овдовел и страшно тоскует по своей покойной жене, однако при этом то и дело нырял взглядом в декольте сидящей напротив юной мисс Джорджины Монкрифф, невесты пятидесятилетнего графа Дадли. Невольно сравнивая скорбь двух вдовцов: герцога Девонширского и лорда Бойла, Амелия гадала, будет ли искренне горевать по ней Джонатан, если овдовеет, и если да, то как долго. Ей вспоминался рассказ, услышанный сегодня утром на прогулке, и она невольно задавалась вопросом: "Сколько же нам с Джонатаном отпущено лет, и какие беды ждут нас впереди?"
После ужина, когда дамы удалились из столовой в гостиную, оставив джентльменов наслаждаться разговорами о лошадях и сельском хозяйстве, к Амелии подошел один из слуг герцога.
- Ваше сиятельство, вам письмо. Доставили с вечерней почтой.
Лакей с поклоном подал на серебряном подносе белый конверт.
Амелия не ожидала никакой корреспонденции. Первой мыслью было: "Что-то случилось с папой или в Уэствуд Хаусе!" Она торопливо распечатала послание и обнаружила всего две строчки, написанные незнакомой рукой: "Если вы всё еще не хотите, чтобы кто-то узнал вашу тайну, заплатите в течение месяца ту же сумму, что и прежде, тем же образом. Гораций".
Зажав странное письмо в руке, Амелия встала и, сославшись на внезапную головную боль, покинула гостиную, чтобы в одиночестве перечесть его. Войдя в свою спальню, она отослала камеристку и снова развернула листок.
Пробежав глазами загадочные строки, Амелия задумалась. Может, тут какая-то ошибка? Наверное, послание доставили не тому человеку. Как тут написано? "...Всё еще не хотите...", "...заплатите ту же сумму, что и прежде". Судя по всему, этот таинственный вымогатель уже не впервые угрожает своей жертве, а Амелию, хвала небесам, ни разу не шантажировали, хотя, видит бог, она в свое время дала для этого серьезный повод...
Амелия перевернула листок и прочла имя адресата: "Ее сиятельству вдовствующей графине Данли". Вот и отгадка! Лакей герцога, наверное, спросил, кто из присутствующих дам - графиня Данли, не зная, что их здесь гостит сразу две, и ему указали на Амелию, ведь Хлои в гостиной в тот момент не было, она вышла, чтобы взять свою шаль. Из-за ошибки слуги послание попало не в те руки.
Получается, оно адресовано вдовой графине, и ее шантажируют, угрожая раскрыть некую тайну? Строки выглядят немного странно - словно писавший их старался изменить почерк. Похоже, вымогатель не хотел, чтобы его руку узнали. Значит ли это, что он - из окружения Хлои или состоит с ней в переписке? Скорее всего, да. Подписано "Гораций". Это имя редким не назовешь, но, к счастью, Горациев в Англии куда меньше, чем Джонов или Томасов. Стоит попытаться выяснить, знакома ли вдова с кем-то, кого так зовут. Кажется, она любит готические романы - судя по тем книгам, которые брал для нее в библиотеке секретарь. Как тут не вспомнить Горация Уолпола (9) и его "Замок Отранто"? Но тот Гораций мертв уже более полувека. Может, имя, которым подписано письмо - вымышленное? Тогда шантажистом может оказаться кто угодно. Поймать его в таком случае получится только с поличным. Но ведь до Хлои не дошло это письмо с требованием денег, а значит, передача очередной суммы не состоится. И как тогда поведет себя вымогатель - еще раз попытается связаться со своей жертвой или выдаст ее тайну?
Итак, у вдовы есть какая-то тайна. Амелия вспомнила слова мистера Блая о том, что его брат Роберт, муж Хлои, был отравлен в прошлом году. Неужели старик не зря обвинил вдову в убийстве? Не он ли сам ее шантажирует? Но в таком случае мистер Блай вряд ли бы стал делиться с Амелией своими подозрениями, пока Хлоя исправно платит за молчание. Скорее всего, об отравлении стало известно кому-то еще. И у этого мистера Инкогнито, наверное, есть доказательства вины вдовы, либо он настолько авторитетен, что даже одного его свидетельства достаточно, чтобы поверили ему, а не оправданиям Хлои. А может, она не травила мужа, и речь идет о совсем другом секрете? У многих в жизни найдется то, что хотелось бы скрыть от остальных. Как там говорил мистер Блай? "У каждого в Уэствуд Хаусе есть свои тайны".
Да, старик - единственный, кого можно с полной уверенностью считать непричастным к этому шантажу. А значит, стоит показать ему письмо и посоветоваться с ним, как поступить дальше. Впрочем, можно исключить из списка подозреваемых и мисс Роуз - она приехала в Уэствуд Хаус вместе с Амелией и вряд ли знает что-то о тайнах семейства Блай. Это хорошо, что и с ней можно будет поговорить об этом письме, ведь Амелия, за неимением матери и сестер, привыкла делиться всем со своей гувернанткой, ставшей теперь ее секретарем. Что же касается Джонатана, Амелия не хотела верить, что это он - таинственный вымогатель, но ее упрямый ум математика, взяв верх в споре с сердцем, не позволял исключить такую возможность - ведь мистер Блай намекал на "некрасивую историю", в которой были замешаны ее муж и Хлоя. Может, между ними есть какие-то старые счеты, которые Джонатан решил свести таким вот образом?
Амелия свернула письмо и сунула его за подкладку шкатулки, в которой держала драгоценности. Cегодня не хотелось думать о чужих тайнах и грехах. К чему портить такой чудесный вечер?
После ужина нынче снова ожидались танцы. Вызвав камеристку и переодевшись в бальный наряд, Амелия вышла из спальни. Навстречу по коридору уже спешил взволнованный граф.
- Мне сказали, у тебя разболелась голова. Как ты себя чувствуешь, дорогая? Если хочешь, я останусь с тобой.
- Мне уже гораздо лучше. Поцелуй меня.
Амелия обняла мужа за шею, встала на цыпочки и потянулась к его губам. Джонатан жадно впился в них поцелуем, словно только и ждал этого приглашения. На несколько долгих мгновений весь мир словно перестал существовать.
Но затем позади раздались шаги, приглушенные толстым ковром на полу, - это Хиггинз, камердинер графа, спешил помочь его сиятельству переодеться.
С сожалением разомкнув объятия, Амелия шагнула назад и шепнула мужу:
- А теперь поскорее надевай бальные туфли и идем танцевать! Я хочу, чтобы сегодня ты танцевал только со мной! И пусть остальные гости сочтут это неучтивостью - мне всё равно. Ты мой, только мой! Я не желаю ни с кем тебя делить!
Она ласково коснулась его щеки. Джонатан взял руку жены и нежно поцеловал ее ладонь, затянутую в атласную перчатку.
- Я люблю тебя, - шепнул он.
- И я тебя, - шепнула в ответ Амелия, чувствуя, как теснится в груди, рвется наружу всеобъемлющая радость.
"Разве это - не абсолютное счастье?! - мелькнуло в голове. Но тут же холодной змеей скользнула другая мысль: - Вот только как долго оно продлится?"
_________________________________
Примечания:
1) Премия Смита - была учреждена доктором Смитом, завещавшим Кембриджскому университету проценты с основного капитала в 3500 фунтов, с 1769 года ежегодно вручалась двум лучшим студентам, проявившим наибольшие способности в математике и теоретической физике, была вручена Уильяму Кавендишу в 1829 году (составляла тогда 25 фунтов - около 3000 фунтов в пересчете на современные деньги).
2) "...своего двоюродного деда" - речь идет о Генри Кавендише - великом химике и физике, чудаковатом отшельнике, сыне лорда Чарльза Кавендиша и одной из дочерей герцога Кентского. Его приняли в члены Лондонского Королевского общества, когда ему было всего двадцать девять лет. Еще при жизни его называли "Ньютоном современной химии". Многие его открытия опередили свое время, но о них стало известно лишь спустя годы после его смерти, уже после того, как эти открытия сделали другие ученые (например, закон Ома и закон Кулона).
3) "...о намерении его светлости построить при Кембриджском университете современную лабораторию экспериментальной физики" - это намерение герцогом было исполнено: в 1874 году в Кембриджском университете была построена первая в мире учебно-научная лаборатория, где студенты могли учиться и проводить исследования вместе с сотрудниками университета. Она была названа Кавендишской в честь герцога и его знаменитого двоюродного деда Генри Кавендиша. Ныне это физический факультет Кембриджского университета.
4) Ниоба - героиня древнегреческого мифа, потерявшая всех своих детей и от горя превратившаяся в камень, источающий слезы.
5) Холкер Холл - с 1756 года семейная резиденция Кавендишей в Ланкашире.
6) "Cavendo tutus" - букв. "Остерегающийся - в безопасности", лат.
7) Августа Ада Кинг Байрон, графиня Лавлейс, дочь поэта Дж.Г. Байрона, более известная как Ада Лавлейс (1815 - 1852) - английский математик, известна прежде всего созданием описания вычислительной машины, проект которой был разработан Чарльзом Бэббиджем. Составила первую в мире программу для воспроизведения на вычислительной машине, считается первым программистом в истории.
8) Чарлз Бэббидж (1791 - 1871) - английский математик, изобретатель, в 1833 году разработал проект универсальной цифровой вычислительной машины - прообраза современного компьютера; был профессором математических наук в Кембридже во время учебы там седьмого герцога Девонширского.
9) Гораций Уолпол (1717-1797) - английский писатель, автор романа "Замок Отранто", считающегося самым первым готическим романом ужасов.