- Доброго вам здоровья, хозяюшка, - услышала Надежда, от неожиданности едва удержав в руке подойник всё же расплескала часть содержимого и выронила из рук фонарь.
- Ой перелякав ж менэ хлопец. Что надо? Погоди мужа покличу, - заспешила в испуге в дом. У двери приостановилась, вглядываясь в едва заметный силуэт у калитки.
- Здравствуй, добрый человек, - опередил незнакомец вышедшего Фёдора, - издалека путь держу. Вот увидив мазанку мабуть разумею може свои земляки. Мне б хоть водички попиты.
На вид мужчине было лет шестьдесят, но в то время по - внешнему виду о возрасте трудно было судить. Изможденное лицо, с лихорадочным блеском полные тоски глаза, лохмотья, что трудно было назвать одеждой свисали с некогда виделось не хилых плеч, почти босые ноги.
- С какой области будешь, куда путь держишь?
- С Черкаской. Туда же и путь держу. Счёт дням потерял. Дойду ли?
- Пойдём в дом, - посмотрел по сторонам время позднее вроде никого,
- Как звать?
- Микола.
Прошли на кухню,
- Садись Микола. Надя, покорми чоловика. Выкладывай на стол всё, что есть. Садись, садись,- подбодрил Федор, остановившегося в смущении, отвыкшего от гостеприимства гостя,- Мы только, что поужинали. На нас не смотри.
- Вначале покушай, - остановил он было пустившего объясняться в своё оправдание от не проходящего смущения Миколу, - Вот покушаешь та и побалакаем.
Смущение прошло с первой ложкой. Голод не тётка. Смел всё. Надежда едва успевала добавлять да подносить.
Долго благодарил и извинялся, Фёдору вновь пришлось его остановить.
- Что один? Семья - то была, так где?
- Як же, як же мил чоловик. Жена Миля та диты Сашко, Афанасий, Петр, а яка дочурка Нюся, так Миля ждала, така шустра да разумна. Батька був.
- Старые люди с такими хлопотами долго здесь не живут, - с сочувствием подключилась к разговору хозяйка.
- Месяца не пожив по приезду. Холод да голод сломили батьку, зараз вмэр. С старшим у двоих робыли, гарный хлопец, горячий був, меня жалив, мать. Все в руках горело, батько дай то я, отдохни и то я. В работе був як конь.
- Как був, вмешалась вновь хозяйка.
- Деревом побыло. Може час жив, вмэр. Там у лису и схоронив. Який хлопец!
Ушёл на время в себя и неожиданно счастливо улыбнулся,
- В старости не даст голодуваты нам с жинкой. Добрый к нам работящий.
Хозяева переглянулись, не в себе был человек.
Гость долго молчал силясь что - то сказать, как будто в горле ком стоял. Наконец произнес не громко, разом сломавшимся голосом.
- Уси вмэрли и жинка и Афанасий, Петр тож и Нюся последня, любимица моя, в менэ на руках. Схоронив усих. Сказал и как будто ушёл куда, ведомой только ему стеной от мира сего отгородившись.
Наконец очнулся.
- Може думаю болен я, привидилось уси мне. Вот и йду. Може ждуть меня дурня у хати. Спешу, - помолчав добавил он, пристально вглядываясь в хозяев, как бы ища поддержки в их лицах своим догадкам.
Тяжело было видеть такое горе пусть и чужого им человека.
- Как жил, что имел, за что раскулачили, - вновь отвлёк гостя от тяжелых дум Фёдор.
- Не богато жили. Столы да скамьи по краям всё богатство, но и нужды особой не знали. Земля была, чого не жить. Робыли много, без этого, как на земли, сам разумиешь.
Снова долго молчал. Не торопили, что и скажет.
- С соседом на меже яблуньки батько посадив. Пока булы малэньки никто не замечав. Ветки подрасли. Сосед казав моя земля под ними, яблуки мои и корни тож у менэ. Старых два чоловика, чого делить, умирать пора, всю жизнь рядом добрыми соседями жили. Нет нашла коса на камень, спилив батько ветки, что к соседу ушли. У того в районе зять большим начальником робыв. Когда кулачили, ночью к нам пришли. Казали на ту подводу вещи ложить. Самих посадили на другу. Похватала Миля в спешке, что на детей так и увезли до станции. Другой подводы бильш не видали. У многих посбирали, мабуть для себе. Так ни с чем остались. В дорози натерпелись. Думал ще не выживут диты, но с добрыми попутчиками повезло. Обошлось.
Говорил медленно, часто останавливаясь и замолкая. Каждое слово о прошлом давалось ему с трудом, как будто жгло и переждав в молчании стихающую боль он с трудом, но снова продолжал.
- Афанасий задурыв. Сбегу батько, отмщу. Не мог уговорить, ушёв рано по утру, но, кто коменданту донёс? Догнали на коне, спиймалы. Привязали к конскому хвосту та так и волокли у Сямжу. В рельс стучали, собрав народ для устрашеня, да в угольной яме держали сутки. Домой прийшёв и слёг та и не встав, вмэр.
Оказавшись в привычной ему мазанке с людьми, говорившими с ним на его родном языке, видя искреннее сочувствие и доброту хозяйских лиц, стал медленно возвращаться из мира грёз, куда привело его сознание, чтоб спасти его надломленную душу в череде смертей родных, самых близких ему людей, в реальный мир. Мир тот для него был несправедлив и страшен. Впервые с тех пор, как по - чужому жестокому навету покинул Микола отчий дом, скупо по - мужски блеснули слезы. Пришло осознание безвозвратности происшедших с ним событий и потерь.
- Жинка то як с молодшими? - не удержалась Надежда.
- Не знамо как, - чуть успокоившись продолжил свой рассказ. Нас мужиков отправили у лис вверх по реке, там робыли. В деревне хлеб для нас пекли, та що ещё варили. Местны добры людыны помогали, чем могли. Рыбой з речки подкормили. Жили в хатах. Добро було, грех жалуваться. У посёлке мор пошёл, много людын повмирало, бильше дитэй. Найшев тильки дочку, больну. Ни жинку ни сына не застав. Хоронили, где придется усих разом в ямах, где вони один Бох знает. Дочурка моя ридна слаба была, пяти рокив от роду. Сама жила. Боялись к себе брать больну. Так добры люди, когда кормили. На руках вмэрла в мэнэ ридна кровинушка моя. Последние слова дались ему большим усилием, почти шепотом сказал, болью, будто, как огнём нестерпимо обжигаясь, простонал.
Молчали все в гнетущей тишине, чем поможешь убитому горем человеку, ни чего уж не вернёшь, сочувствием такое горе не ослабишь.
- Мать хватит нам человека мучить. Иди в сарайке постели, пусть с дороги отдохнёт. Утро вечера мудренее. Поговорю с начальством, у себя в посёлке оставим. Нельзя его одного в таком состоянии отпускать.
- Може год, може бильше жил, как во сне, будто не слышал и не видел ничего вокруг. Стали диты к мэнэ уси приходить ночами звать к себе домой у ридну хату. Батько ийды до дому скильки можно нам без тэбэ. Я и пийшов. Тож догнали коменданта люди. Долго в два кони сзади ихалы, ни чего не сказали повернули та и ушли. Оставили в покое. Что з менэ взять, разом всё взяли. Ни кого и ни чего у менэ бильш нет в этом мире. Один я, як перст.
Надолго замолчал, уткнувшись отсутствующим взглядом в пол.
- Ты извини, Микола, что в хате не стелю. Диты всё позанимали не велики бачь хоромы .
- Вот до тэбе Фёдор Иванович, спасибочки тебе, что не покинув и дойшев, - закончил свой рассказ он, - Не зима не змерзну. Беспокоить более не буду, дальше пийду по утру.
- Утром встанешь, покушаем и рассудим, что дальше делать. Пойдём Микола провожу, жинка приготовила тебе постель.
Вышли на крылечко.
- Тепла ночь стоит, як будто дома побыв в Украине у добрых людей в гостях. Отдохну не много и до дому к своим пийду, заждались уж, - вновь стал забываться он.
- Вот твоя постель, осветил Фёдор сарайку тусклым фонарем,- отдыхай Микола. Утром со мной пойдёшь. Всё устроится, любое горе только время лечит.
Время позднее. Легли подавленные, проникшись к несчастному. Кому, как не им было понять, прошли и сами через адов круг, но повезло им больше, оставил с ними Бог детей.
По крестьянской привычке Надежда встала рано, затопила печь, подоив корову и накормив остальную многочисленную живность быстро приготовила завтрак для мужа и гостя. Пошла к сарайке его будить.
- Микола, как ты там, не змерз? - постучала в двери, - айды помойся да кушать будемо.
Но гость молчал. Устал с дороги, крепко спит, решила.
- Фёдор, иди буди, заспался гость меня не слышит.
Толкнул легонько дверь, чуть подалась и вновь на место встала, но вела всегда себя иначе. Теперь же будто, кто обратно мягко прикрывал.
- Микола, то я Фёдор. Выходь покушаем, та решим, что дальше делать нам с тобой.
В ответ по - прежнему молчали. Сильнее в двери надавил, вновь приоткрылась уже побольше. Пришла догадка, ещё надавил, просунул голову и в Миколы босую ногу почти упёрся и, отпрянув двери отпустил. Присел на крылечко, голову в руках зажав, быстро успокаиваясь и решая, что дальше делать.
- Короткую дорогу к дому Микола ты нашёл. Бог тебе судья. Не осуждаю. Для одного, пожалуй, многовато горя будет не каждый здюжит вот и ты не смог. Царство тебе небесное, уж теперь, наверное, со всеми встретился, всех повидал.
- Надежда,- крикнул, - ушёл от нас Микола прям на небеса, - не выдержал чоловик, прости его Господи. Дойди до соседки Марьи пусть обмоет. С работой с утра управлюсь, с подводой подъеду да похороню.
Забыв про завтрак, сходил за соседом. Сняли, положив на скамью Миколу и в дом не заходя, направился за железную дорогу в конюшню. По пути зашёл в столярку, заказал гроб. Обещали к обеду выдать последнюю домину Миколе, да православный крест.
- Что за мужик - от, Фёдор Иванович? Как писать, - уточнил бригадир.
- Про фамилию и не спросил, не ведомо, так на кресту и напишите - Микола, кто, от куда никто не ведает. Да кому оно теперь и нужно. Была семья, все померли, не могилки не креста, как пыль временем смахнуло.
- В чём же и кому надобность такая была, подавленно размышлял Фёдор, притормозив подводу, пережидая проходящий с грохотом по станции состав, груженный лесом.
Никто и не заметил свежий холмик с незатейливым крестом на погосте на берегу речки Двиницы Лишь три случайные старушки подошли у Фёдора спросили, что за человек. Постояли, помолчали, чуть погоревав, больше для приличия, и уж более не вспоминая об усопшем, взобравшись на телегу радуясь удаче, что не близкий для их возраста путь не нужно шлепать по грязи.